Итак, Чарли с головой ушел в работу. Он дни и ночи, все выходные напролет, сидел над своей картотекой и совершенно забыл о жизни, которая шла за стенами конторы. Но вот однажды, в тот самый день, когда он почти разобрался со всеми поставками, в кабинете раздался телефонный звонок.

— Это Нэнс.

— Как? Трантс? По поводу вентилей?

— Нет, это Нэнс. Вам неудобно говорить?

— Ах, простите. Слушаю вас.

— Понимаю, вы очень заняты, но произошло одно очень тревожное событие. Плохие новости из Редхэма.

— Редхэма?

— Чувствую, вы нас совсем забыли. Речь идет о моем отце. Мистере Гранте. Арт — вы же, наверняка, помните Артура Мидлвича — откуда-то узнал, что мой отец в тяжелом состоянии.

— Сочувствую.

— Значит, вы ничего не знали? Понимаете, я не могу поехать одна, у нас не те отношения с Грантами. И подумала, что если бы вы выкроили минутку и заглянули к ним? Просто, чтобы я успокоилась.

— Конечно. А что случилось?

— Ничего не знаю. Слышала только, что дела у них совсем из ряда вон. Я была бы очень признательна вам, Чарли. Уверена, они будут рады.

— Хорошо, я помогу, с удовольствием. Как вы поживаете?

— Вы меня совсем забыли.

— Я не забыл. Слушайте. Я позвоню им, навещу и потом сразу обо всем отчитаюсь.

— Вы очень добры, — упавшим голосом сказала она. — Заходите тогда уж на чашку чая, — и положила трубку.

Он минуту гадал, что бы это значило, и, не найдя в ее словах подвоха, успокоился.

И в ближайшее воскресенье отправился в Редхэм.

За дверью откликнулась миссис Грант.

— Ах, Чарли! — сказала она, целуя его в щеку. Внешне она была все та же. — Посиди пока в саду. Прости, я не подмела, всюду опавшие листья. Отец у нас слег и некому присмотреть за садом.

Чарли был ошеломлен. Он молчал. И вдруг миссис Грант расплакалась, тихо, беззвучно.

— Так ты вернулся! Живой! — сквозь слезы. — Как же ты напоминаешь мне Розу, мою девочку.

У Чарли защипало в глазах, он не знал, но, кажется, больше из жалости к самому себе. Поскольку вот только сейчас, после возвращения, его как родного встретили, как дома.

— Роза, девочка моя родная, — повторила она. — Ты уж не обессудь, Чарли. Просто смотрю, а перед глазами — она.

Он больше ничего не понимал. Он был смущен, не знал, вспоминать ли предыдущие встречи, и решил не бередить, нашел, как всегда, убежище в молчании. И долго держал, не отпускал ее руки, и так они стояли, как двое влюбленных.

— Думала, мне уже никогда не одолеть, как будто сама погибла, ушла вместе с ней. Ах, господи, но ты, тебе было так больно, мальчик мой. Я ведь ничего вокруг себя не видела, эта боль, она отрезала меня от мира. Я даже не была на похоронах. Когда ее не стало, я слегла, надолго. Ну вот. А теперь и наш отец. Знаешь, а ведь он совсем плох. Ах ты, боже мой, боже мой. Я расскажу, все расскажу тебе. Дай только минутку. Но я даже не спросила. Как ты? Ах, что же это такое! Чарли, дорогой, скажи, как ты? Ну, вот ты и вернулся, а, Чарли-Барли?

Это было выше человеческих сил. Старая его кличка. Он несколько раз пытался сказать, но в горле у него стоял комок.

Она сжала ему руки.

— Плохо тебе было, сыночек? — как когда-то его мать, которой не стало давным-давно, да, все эти годы, прошло столько лет, и он не вспоминал ее, больше никогда, с тех пор, как врач наложил на срез швы. И это было хуже, намного хуже. Он отвернулся, чтобы не смотреть, пришлось тогда отвернуться, сжать зубы, не дать себе воли. И она, вероятно, поняла. Поскольку сказала:

— Ладно, не смотри на меня. Но, Чарли, как это милосердно! Взять и навестить нас, стариков. Отец, господи, как это печально, болезнь его очень серьезна. У него был удар. Вся правая сторона парализована. Мне так страшно. Он в сознании, но от этого только хуже, потому что он не говорит и больше никогда не будет говорить.

— Это плохо, — сказал Чарли. Он понемногу приходил в себя.

— Боюсь, это необратимо, — и тихо-тихо заплакала. — Порой, я благодарю судьбу за то, что Роза не видит его таким.

— Да. Она не любила болезни.

— Ах, но это же другое. Она сидела бы с ним ночи напролет, ручаюсь, с другого конца света примчалась бы. Но ты прав, она ненавидела болезни, помнишь? Но только не ты, ты это другой случай. Помнишь, как перед ее свадьбой ты заболел этой ужасной свинкой? Господи, нам даже пришлось вызывать врачей, чтобы ее успокоить.

— Не знал. — Чарли слушал свое сердце. Оно молчало, почти.

— Сколько раз я жалела, что она не вышла за тебя замуж.

— Так получилось.

Он боялся выдать себя, открыть, что любовь его к Розе прошла.

Оба какое-то время молчали.

— Как поживали вы все это время? — Ему было страшно от того, что она не помнит последний его приезд.

— Неважно, совсем неважно, Чарли. Но отец слег. И все мои недомогания отошли в сторону, нет времени на собственные болячки. Чарли, а можно тебя попросить?

— Да. Я вас слушаю.

— Мне кое-что никак не дает покоя. Есть один человек, которому надо бы сообщить о Джеральде. Дело очень щепетильное. Самой мне неловко и несподручно. Они вроде его родственников. Им стоило бы приехать. И побыть рядом.

— Кто это?

Конечно, он прекрасно знал, кто это. И хотел услышать от ее матери. Ради Розы.

— Некая миссис Фил. Уайт. Только, смотри, отец не подозревает, что мне известно. Но все эти годы я поддерживала связь с матерью этой девушки. Знаешь ли, порой в семейной жизни случаются мелкие недоразумения, — сказала она, и Чарли глубоко вздохнул, с чувством выполненного долга. Значит, действительно, Розы больше нет, и Нэнс — настоящая.

— Она не Роза, — вырвалось у него.

— Так ты знаешь, — с нежностью, поняв его по-своему.

— С недавних пор, — осторожно, продолжая ее испытывать.

— Это ничего, — ей хотелось помочь ему преодолеть смущение. — Такое бывает. Вот, слушай. Вскоре после нашей свадьбы я слегла, надолго. Он познакомился с миссис Витмор. Их свела одна общая знакомая — очень нехорошая женщина, но с ней, я надеюсь, ты никогда не столкнешься, некая миссис Фрейзер. И родилась эта девочка. Постой, но, кажется, я что-то понимаю. Тебе, наверняка, бросилось в глаза их сходство, правильно?

Он просто не знал, что сказать. И только покраснел.

— Ах, Чарли, — ласково сказала она.

Он стоял и, как болван, не знал, куда деться.

— Но нет, конечно. Это две совершенно разные девушки, — продолжала она. И он понял, что она прощает.

— Но, представляю, как это было страшно — вернуться и вдруг увидеть. Как же вы с ней познакомились? — спросила она.

— Мистер Грант, — выдавил он, как оправдание, словно за это ему простится.

— Жестоко. Но не нам судить. А ты знал, что бедняжка потеряла на войне мужа? Отец тогда все нервы себе истрепал, весь извелся. Нет, он, конечно, уверен, что я ничего не знаю! Но разве от женщины можно что-то утаить? После стольких лет совместной жизни? Конечно, я все эти годы молчала. Но он заболел, и доктора уверены, что это конец, и остается вопрос с этим небольшим пособием, знаешь, он ведь помогал ей все эти годы. Да и вообще, ей лучше бы приехать. Попрощаться.

И быстрее потекли слезы.

— Она ни за что не возьмет у меня деньги.

— А кто говорит? Нет, ее надо привезти сюда. Непременно. Только так. Пока не поздно… Что ж, решено. Значит, я могу на тебя рассчитывать. Я знала, что ты согласишься, спасибо, Чарли. А теперь пойдем в дом, ты же приехал навестить его. — И платочком она промокнула круглое свое лицо. — Только помни — он слышит абсолютно все, — и проводила его на второй этаж.

Мистер Грант был неподвижен, как бревно. Единственное, что оставалось в нем живым, были глаза. Чарли промямлил «Добрый вечер» и что-то несуразное, как он хорошо выглядит.

— Да что же ты говоришь? Ведь это совсем не так! — вмешалась миссис Грант. — И врачи говорят, он уже не восстановится, — громко сказала она. — Это Джон, то есть Чарли Саммерс, дорогой. Как мило, что он заехал к нам.

Мистер Грант даже не моргнул. В блестящих голубых глазах его была пустота. На заледеневшем лице застыло вечное изумление. Поздороваться и быстро сбежать, как надеялся Чарли, не удалось. Миссис Грант вела себя со своим беспомощным мужем так, словно он совсем оглох. Бедный старик, он не мог подать ни малейшего знака. Чарли подумалось, что это похоже на суд, хотя все говорилось вроде бы невинными словами, и ему было больно на это смотреть. Но он понимал, что миссис Грант причитает лишь от избытка чувств к своему Джеральду. Наконец, его отпустили. Но когда он выходил из сада, к воротам подъехала машина с табличкой «Доктор» на ветровом стекле.

— Добрый день, молодой человек, — окликнул его пожилой господин, выходя из машины. Чарли замер и повернулся, принял вызов. — Полагаю, вы навещали больного, я правильно понял? Могу я попросить вас на пару слов? По поводу миссис Грант.

Чарли напряженно ждал.

— В наше время стало совершенно невозможно найти помощь. Но это выше ее сил. Ей приходится все делать самой.

— А он слышит? — спросил Чарли.

— При чем тут «он слышит?» Конечно, слышит. Надеюсь, вы там не болтали лишнего перед моим пациентом?

— Я нет.

— Вот и хорошо, — с подозрением. — Надеюсь, так оно и есть. Но скажу одно — так она долго не протянет, понимаете, нести на своих плечах весь этот груз. Вы, полагаю, ее родственник? Так имейте в виду — эта ноша для нее непосильна.

— Она не узнавала меня, пока он был здоров, — сказал Чарли.

— Что вполне естественно для ее состояния. У меня уже несколько таких случаев. Последствие бомбардировки. В определенном возрасте, и когда-нибудь вы сами убедитесь, природа включает защитный механизм, вот именно, природа — она милостива, опускает некую ширму, понимаете, ограждает от того, что лучше забыть. А скорее всего, просто отказывает нервная система, отвергает то, что в данный момент не может вместить. Но во время кризиса эта прекрасная спасательная шлюпка летит за борт. Она узнала вас, потому что у нее шок. Из-за состояния мистера Гранта, разумеется. Но мы обязаны найти ей подмогу, иначе все повторится опять.

Чарли не понял ни слова.

— Да, — сказал он и пошел прочь.

— Ну, вот и договорились. Значит, я на вас рассчитываю! — крикнул вдогонку врач. — Простите, а что у вас с правой ногой?

— Ее нет, это протез, — обернулся Чарли.

— Вот как? Впрочем, мне с самого начала показалось.