Нэнс оставалась жить у миссис Грант — и он по-прежнему навещал их каждое воскресенье. Он любил ее, но скрывал и не говорил ни слова. А она, между тем, решила, что станет его женой.

Он жил тихо и без надежд. И был абсолютно уверен, что ни одна девушка не посмотрит в его сторону. Потому что он копуша. И ничего не предпринимал, довольствуясь их короткими встречами. Впрочем, как и она сама.

Миссис Грант время от времени мягко и настойчиво подтрунивала над ней насчет Чарли, и, пожалуй, это было единственное, в чем у них сохранялись разногласия. Нэнс не открывалась ей. Она плавно переводила разговор в другое русло, и однажды, когда миссис Грант очередной раз пытала ее по поводу Чарли, Нэнс спросила, как же она оставит ее одну, на что миссис Грант ответила, что ей есть куда идти и при желании она всегда может перебраться к племяннице-учительнице, в Мидленд, на что Нэнс заявила, что миссис Грант ни при каких обстоятельствах не должна покидать свой замечательный дом. Небольшой ее зарплаты и содержания вполне хватало, чтобы вести хозяйство.

Приблизительно в те же дни Нэнс получила письмо от своей родной матери, где та сообщала о том, что в ближайшее время снова выходит замуж.

Когда приезжал Чарли, они, если позволяла погода, шли гулять и после прогулки немного целовались. От этого он делался еще несчастнее и всю последующую неделю сильно страдал, в свободное от работы время. После того, как миссис Грант начала делать недвусмысленные намеки насчет Чарли, они больше не целовалась в доме.

Она звала его «милый». А он ее — «милая». И с тех пор как полюбил Нэнс, перестал сиживать вечерами с миссис Фрейзер, отчего та к нему охладела.

Нэнси никак не могла забыть своего Фила, но постепенно вспоминала его реже и все больше думала о Чарли. В то время как пилот ее был душа нараспашку и до женитьбы независим, Чарли, наоборот, был настолько беспомощным, что она подчас недоумевала, как вообще он справляется на работе. И со дня на день ждала, что его уволят. И почти безотчетно немного тревожилась и сомневалась, способен ли он заработать на жизнь; и спрашивала себя, правда ли, что он забыл Розу, совсем и навсегда, ту, что когда-то была сущим наваждением, когда их впервые свел отец, и это было ужасно.

Ей нравилось, что он ничего не просит, даже самой ничтожной малости, хотя положение его было отчаянно, это было понятно и ребенку. Он был так безоглядно доверчив, что скоро она сама начала ему доверять.

Узнав его получше, она поняла, что он скрытен, и научилась уважать в нем эту скрытность. Она видела, что война сильно искалечила его. И мучилась оттого, что он не хотел или не мог открыться или хотя бы приоткрыть тайну, что скрывалась за этими чудесными карими глазами, в которых было столько неуверенной и отчаянной мольбы, когда она пришла сказать, что мистера Гранта больше нет, и которые с тех пор так и просят ее о чем-то и говорят, что она нужна, нужна по-настоящему, как никому на свете, и что теперь, с тех пор как Фил убит, она может принадлежать одному только Чарли Саммерсу.

Наступил ноябрь. И она решилась. Но еще молчала. Она ждала. Однажды ей пришло письмо от Эрни Мэндрю. Тот вспоминал Фила и звал ее на Рождество, предлагая, если она пожелает, приехать с другом. Она поняла, что случай настал. И пригласила Чарли.

Сначала она спросила, где он будет встречать Рождество. Ни о чем не подозревая, Чарли сказал, что не знает. И она позвала его с собой, почти теми же словами, какими он когда-то приглашал Дот. Оба эти эпизода были так схожи, что он испугался. Увидев его замешательство, она пала духом. Но решение было принято, и она не желала отступать.

Предлог, под которым он отказался, был убийственным по своей непосредственности: якобы Эрни Мэндрю за компанию со своей многолюдной прислугой человек важный и наверняка состоит в каком-нибудь большом деле. Она ответила, как же, разве его никто не просветил: ведь он букмекер. Чарли терзался сомнениями. И потребовал мельчайших подробностей об обстоятельствах их знакомства. Она выслушала его с ангельским терпением и столь же терпеливо поведала, что Фил работал на него в мирное время. Чарли, тем не менее, пытался углядеть какой-нибудь подвох. Хотя боялся даже в мыслях допустить что-нибудь конкретное. Далее он принялся пытать ее по поводу Мидлвича, и будет ли он. Она ответила, что, кажется, уже говорила, что Артур вылетел с работы, бедный Артур проигрался и даже не смог выплатить проигрыш. Но как же, удивился Чарли, с такой-то букмекерской конторой? Она сказала, как есть. Чужие деньги, сказала она.

— Так ты поедешь, Чарли-Барли?

— Пожалуй, — обессилев, ответил он.