Он очнулся на полу, в незнакомой комнате, голове было жестко и неудобно. Над ним в кресле свернулась серая полосатая кошка и таращила на него громадные желтые глаза с узкими, как щели бойниц, зрачками. Откуда тут кошка? Кажется, он что-то забыл. Что за ерунда, где он? Он повернул голову и увидал Розу.

Вспомнил.

— Ты покрасила волосы, милая, — прошептал он, гордый, что так скоро догадался в полутьме. Но остальное, кажется, на месте. Там же, где шесть лет назад.

— Так-то оно лучше, — услышал он.

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Вокруг было хорошо и тихо. Он лежал и слушал стук своего сердца. Правда, у нее теперь другой голос.

Но все остальное на месте.

На висках лежала лунная прохлада ее пальцев, в кресле, жмуря глазки, задремала кошка.

Он тоже закрыл глаза.

— Ну, будет вам.

— Милая…

— А вот этого не надо.

Но он не слышал. Поскольку теперь происходило то, о чем мечтал все эти годы истосковавшийся солдат, вернувшийся с войны.

— Почему? — несмело спросил он.

— И вы еще спрашиваете?

Он приоткрыл глаза. Кошки нет. Где-то рядом закипает чайник. Ее милое лицо так далеко сейчас думал он. Но это ничего, он хорошо знает, это ничего.

— Вот, — протягивая ему подушку. — Подложите себе под голову.

Он закрыл глаза, глубоко вздохнул — все хорошо.

— Отдохните и проваливайте ко всем чертям, — она резко выпрямилась.

Конечно, она шутит, просто шутит. Он приподнялся, хотел ее поцеловать, открыл глаза и вдруг увидел, что он один. Но вот из кухни долетели звуки. Все хорошо, она не ушла.

Он приподнялся, переполз в кресло. Внутри — пустота и боль. Комната плывет, кружится вместе с кошкой — та снова здесь. Он сосредоточил взгляд на кошке — она устроилась на полу и прямо перед ним принялась мыть мордочку лапкой.

Он медленно переместил взгляд на кухню. Видимо, он пока слаб, а ему еще столько нужно спросить у Розы. А он, болван, не знает, с чего начать.

Она вернулась и принесла две чашки. Ну вот, кроме этих темных волос, она совсем прежняя.

— Я только начала заваривать, а тут вы.

Она протянула чашку, но увидев, что он дрожит, поставила ее на стол.

— Не могу, — виновато сказал он.

Она присела к столу и, глядя на него из-за краев чашки, принялась короткими глоточками пить чай. Оба сидели в полной тишине и настороженно смотрели друг на друга. Ему так много надо ей сказать. Но как? Эта невозмутимость и что-то новое, чужое в ее лице пугало его.

— Да что с вами? — не выдержала она.

Вот, что, — догадался он. — Ее глаза. Конечно, она же ничего не знала все эти годы. Думает, он ее бросил, вот и смотрит, как на врага. Но это ничего, он хорошо знает, это ничего. И окончательно потерял дар речи.

— И как вы все умудряетесь так одеваться? — ледяным голосом, разглядывая его костюм.

Да что же я такого сделал? — думал он. — Она как будто рехнулась, в самом деле.

И с чего вдруг такое бесстрастие? И это хладнокровие? У него совсем пересохло во рту, и — с ужасом представляя, чем это может кончиться, — он потянулся к чашке. Благо она была с блюдечком.

— Так-то оно лучше, — сказала она. — Пейте и уходите. Господи! — он уронил чашку. Он так и знал. — Ну вот, смотрите, что вы натворили, — она выбежала за полотенцем. — Возьмите, — бросила она. Он промокнул брюки. — А как же мои чехлы? — он, шатаясь, встал и принялся покорно вытирать обивку.

— Роза, — простонал он.

— Какая еще роза?

И тут его осенило: ну конечно, она, как и мать, совсем потеряла память. Значит, торопиться не стоит, — решил он и вернулся к тряпке.

— Вот, кажется, все. Простите, мне очень стыдно.

— Ну что мне с вами делать? — почти улыбаясь. Весь чай, в конце концов, остался на костюме.

— Я ужасный разиня, — протянул он с видом провинившейся собаки, так что сердце ее обязано было сжалиться.

— Кажется, еще осталось в чайнике, — и, видимо, не желая показать свои чувства, удалилась на кухню.

Он опустился в кресло. Вскоре она вернулась с новым чаем, но на этот раз без блюдца.

— Я непременно достану замену.

Она не сразу сообразила. Слово вылетело у него случайно, это был инженерный жаргон. Но поняв, что он не шутит и всерьез собирается купить новую чашку с блюдцем, топнула ногой.

— Только этого не хватало! Уверена, что не буду рада видеть вас снова. Не то войдет у вас в привычку, знаю я вас. Я бы и сейчас не пустила, просто ненароком узнала, что мистер Мидлвич сегодня дома, он живет тут у меня напротив.

— Мидлвич?! — он ужаснулся.

— Опять начинается…

— Мидлвич?? — и растерялся.

— Слушайте, что вы у меня выпытываете? Имена жильцов? И на что вам далась наша развалюха? Или надеетесь, вам тут выпадет дважды?

— Выпадет? Мне?!

— По пайке в руки. В стране дефицит.

— Да, черт возьми, — чуть не хохоча от этого безумия.

— Да, что-что, а хорошие чашки нынче редкость. Но я, чтоб вы знали, не принимаю подарков от незнакомых мужчин, так-то.

Как она может так невозмутимо, так прямо нести в глаза этот бред? Камень, камень, а не женщина, лед. Он подозрительно сощурился.

— Значит, Мидлвич. Не тот ли, что из СЭГС?

— Знаете, что: допивайте-ка свой чай и будьте здоровы.

— Только когда ответишь: он?

Она сжала рот. Наступила долгая пауза, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Чудовищное самообладание, он не верил своим глазам.

— Слушайте, ну почем мне знать? — не выдержала она.

Значит, в яблочко, решил он, пошла на попятную. Он аккуратно, чтобы не разбить, вернул чашку на стол. Дрожь почти угомонилась. Мидлвич — это замечательно.

— Ну, неужели ты меня совсем не помнишь?! — взмолился он.

— Опять двадцать пять!

— Господи…

Молчание.

— Значит, вы так на жизнь зарабатываете? Все по людям ходите, по домам побираетесь? — нарушила тишину.

Он не отвечал. Пусть говорит глупости, не знает, как выкрутиться.

Молчание.

— Эй, у вас остывает. Честное слово.

— Роза, я виделся с Ридли, — глядя на нее глазами провинившейся собаки.

— Опять вы за свое? Вот пристали со своими загадками. Ну и кто такой этот ваш Ридли?

Он открыл рот с видом совершенного болвана.

— Да перестаньте на меня таращиться. Со мной такое не впервой. И поэтому знаете что? Спускайтесь с небес на землю и скатертью вам дорожка.

— Не впервой?

— Случалось. Ну, принимали за кого-то. С кем не бывает? Наверное, у меня в этом городе где-то двойник, так-то. А хотя, с чего я должна вам все рассказывать? — разгладив на коленях юбку.

— У тебя потеря памяти, милая, — силясь улыбнуться.

— Что? Вызвать полицию? Знаете что? С меня довольно. И вообще, за кого вы меня принимаете? И сейчас же сознавайтесь, почему вы не в армии? И никакая я вам не милая. Что вы обо мне выдумали? — Она распахнула перед ним дверь. — Хотите, я позову мистера Мидлвича? Уж он-то наверняка приведет вас в чувство.

— Да. Имею честь быть с ним знаком.

— А его нет дома. Это я так, нарочно, чтобы вы отстали.

Чарли рухнул в кресло и в изнеможении уронил голову на колени. Победное очко за ним.

— Значит, вы у подъездов подкарауливаете? — кажется, ей стыдно за себя, подумал Чарли. — Жильцов выслеживаете? Стыда на вас нет, как я погляжу. А теперь, пора бы вам и честь знать.

Он ее не слушал, додумывал про себя какую-то новую мысль.

— Ну что еще не слава богу? — не выдержала она.

— Ты сказала, тебя, действительно, принимали за другую?

— Вот заладили! И что с того?

— И все последнее время тоже?

— Сто лет ничего такого!

— Так в том-то и дело. В смысле, то-то и оно. Так, говоришь, последнее время тебя ни с кем не путали?

Он полагал, что если Роза, допустим, умерла пять лет назад, то, возможно, ее уже забыли. Он ухватился за эту мысль, несмотря на ее очевидную абсурдность.

— Вот завели шарманку. Но причем тут я? И кто вы такой, черт возьми? — она прикрыла входную дверь. Вид у него, видимо, совсем сумасшедший, если она боится, что его увидят. — Значит так. Вопросы задавать буду я, и слушайте, что я вам скажу. Вы врываетесь в мой дом, теряете на пороге сознание и летите вниз головой прямо мне в руки. И как только я спину с вами не потянула, удивляюсь.

Она приблизила к нему свое прекрасное лицо, и он испуганно закрыл лицо руками.

— О, Роза, как ты могла?! — промычал он сквозь пальцы.

— Опять мы за старое! Кстати, как, вы говорите, вас зовут?

Он глупо разинул рот. Так прошла минута.

— Вот умора-то, ну ладно, будет хотя бы, о чем с матушкой посмеяться, — сказала она.

— Как бы не так.

— Послушайте, это уж слишком. Вон отсюда, и наше вам спасибо. Что вы, вообще, командуете? И какое вам дело, смеяться мне с мамой или нет?

— Мне пришла одна мысль — вам можно.

Он и правда, подумал, что обе эти страдающие потерей памяти мать с дочерью могут с очень высокой долей вероятности смеяться, аж до колик в боку.

— Ну, благодарствуем! А теперь сделайте милость, проваливайте к чертям собачьим. Конечно, у нас все для фронта, все для победы, была бы только воля, но всему есть предел и нянчиться с незнакомцами, простите, не по моей части.

Он, словно жалкий пес, поник головой.

— Знаете, вам нужно здоровое питание. Вот идите в армию. Две-три недели солдатского пайка и станете как новенький.

— Но я демобилизован. У меня отняли ногу. Я не писал тебе?

Мисс Витмор хотела ответить, но, опустив взгляд, увидела, где ткань на его ноге проседала глубокой складкой, как будто над пустотой. И озадаченно нахмурилась.

— Меня выпустили в июне, — сказал он.

— Выходит, вы из плена?

Он молчал.

— Вернулись, значит. Тогда понятно. Представляю, каково вам! А давайте, будем считать, что ничего не произошло. Ну обознались, с кем не бывает? Кстати, вы не первый и не последний. Меня часто с кем-то путают, и вполне уважаемые люди — подходят на улице и заговаривают. И ничего, потом не обижаются. А вы? Что же вы так убиваетесь? Видели бы вы себя. Я и дверь закрыла, чтобы соседей не пугать. Давайте-ка, собирайтесь духом и ступайте себе с богом.

— Они называли тебя Розой?

Она, опустив голову, молчала и чувствовала на себе его взгляд, полный отчаяния. И боялась смотреть ему в глаза, сказать слово, поскольку все, на самом деле, так и было.

— Меня прислал твой отец, Роза.

Она молчала.

— Мистер Грант, Роза.

Она резко отвернулась, спрятала лицо.

— Роза? Ты ведь не будешь отрицать, что он твой отец?

— Ладно, скажите, как вас зовут.

— Чарли Саммерс, — с готовностью ответил он.

— Впервые о таком слышу, — она повернулась к нему. И он увидел на ее лице то, что никогда, насколько знал, не водилось за Розой, — стыд.

Вдруг лицо ее исказилось злостью, чистой, неподдельной злостью. И он понял, что она не опустится до лжи.

— Что? Вы приходите в мой дом, ломаете эту грязную комедию, притворяетесь, что падаете в обморок! — топнула ногой. — И смеете при мне произносить это имя? — с яростью и чем-то еще, чего он пока не мог понять, выкрикнула она. — Нет, вы не мужчина, настоящий мужчина не способен на такую низость! Да как у вас язык поворачивается произносить это имя? Что мне до него? Кто он мне? Что я получила от него в этой жизни, от мистера Гранта? — и разрыдалась, пряча глаза, нос, рот — все разом — в какой-то игрушечный носовой платок, которого хватало разве что утереть слезинку.

— Роза, — промолвил Чарли, — ты просто потеряла рассудок.

Она ревела, как белуга, грубо, некрасиво. Он боялся сделать к ней шаг. Она немного успокоилась и отвернулась.

— Ну вот, видите, что вы натворили, — всхлипнула она. — Что, довольны? Уходите же, прошу вас.

— Роза, милая, ты не в себе.

— Никакая я вам не Роза, — всхлипнула она. — И никогда не была ею, и не могла быть ни на секунду. Да будь проклят тот день, когда этот человек стал моим отцом! — вырвалось у нее — не то слова, не то рыдания. — И даже не дал мне своей фамилии! — она захлебывалась в слезах. И громко, как в трубу, высморкалась.

Чарли чувствовал себя подавленным, разбитым, смущенным, почти счастливым.

— А что же твоя мать — миссис Грант?

— Довольно! — закричала она. — Довольно! Я вас не просила обсуждать мою личную жизнь! — тряся его за плечи. — Убирайтесь вон! — и вытолкнула за порог.

Напоследок, перед тем как за ним захлопнулась дверь, перед его глазами мелькнула кошка — хвост трубой, она бесшумно — топ-топ, топ-топ — утаптывала коврик.

Споткнувшись о порог, он вывалился на улицу и заковылял, куда глаза глядят, часами кружа по городу, ни разу не посмотрев вслед проходящим девушкам.