Этим вечером – так как было воскресенье, единственный день недели, когда Люк не уходил после ужина снова на работу, – этим вечером Уитни постаралась приготовить особенные блюда.

Когда он пришел с виноградников, она как раз спускалась вниз, положив Троя спать. Он посторонился, чтобы пропустить ее на ступеньках, и Уитни была поражена, увидев его пустой взгляд. Неужели он весь день думал о том, что она сказала ему про его отца? Люк действительно причинил ему боль… но может, ей следовало помолчать об этом?

Со смешанным чувством вины и беспокойства она решила накрыть стол в столовой, а не в кухне. Возможно, приятная обстановка поднимет Люку настроение.

Она поставила на стол бутылку охлажденного белого вина и тут услышала, как он прошел через холл и направился в кухню.

– Иди сюда, – позвала она.

Шаги его затихли, потом возобновились.

Когда он вошел в столовую, Уитни стояла за стулом возле полированного стола из красного дерева, положив руки на высокую спинку.

Люк переоделся в чистые джинсы и аккуратно выглаженную сине-фиолетовую рубашку. Он окинул взглядом элегантную комнату с палевыми стенами и палево-кремовыми занавесями и уставился на красиво сервированный стол. Он поднял брови.

– Какой повод?

– Ничего особенного. Просто я подумала, что, может, разнообразия ради тебе понравится поужинать не по соседству с кухонной раковиной?

– С тех пор как вернулся домой, я здесь ни разу не был… Но сколько воспоминаний связано с этой столовой! – Он подошел ближе. – Именно в этой комнате бабуля учила меня, как надо вести себя за столом. И правило номер один гласило: «Всегда вначале усади дам».

Уитни отступила, чтобы Люк смог отодвинуть для нее стул. На нее повеяло запахом его одеколона, смешанным со свежим запахом мыла. И каким-то мужским ароматом, присущим только Люку. Волнующая смесь.

– Спасибо.

Ей показалось, что он легонько дотронулся до ее плеча.

На закуску она приготовила свежий зеленый салат, на горячее – острое куриное жаркое, которое она подала со спаржей, морковкой и коричневым рисом.

Люк не сделал ни единого комментария к ее кулинарным достижениям вплоть до самого кофе.

– Как я вижу, моя бабушка научила тебя готовить, – сказал он. – И ты оказалась способной ученицей.

– Догадываюсь, что это комплимент! Но как ты узнал, что именно Крессида учила меня готовить?

– Когда я был ребенком, кухарки в поместье не было, так как бабуля обожала готовить. В числе ее любимых блюд было и куриное жаркое, и, насколько я помню, это блюдо ее собственного сочинения.

– Но разве это не твоя мама… Я думала, что это она обычно…

– О, – он пожал плечами, – она терпеть не могла домашнюю возню. Она вся была в искусстве, музыке, изящном рукоделии… ну знаешь, всякое такое… А бабуля была гораздо более земной, деятельной, буквально вихрь положительно заряженной энергии. И с такой жадностью к жизни! – Он замолчал, а когда заговорил снова, то его голос звучал сдавленно: – Во всяком случае, такой я ее помню.

– Держись за эти воспоминания, Люк, дороже их нет ничего. Даже в самые последние дни она поражала нас. Крессида цеплялась за жизнь с невероятным упорством, а ведь она так страдала!

Уитни прикусила язык, видя отчаяние в глазах Люка. Она чувствовала, как он раскаивается, что не вернулся в поместье Браннигенов раньше. Возможно, они с бабушкой и не помирились бы, но хотя бы были вместе. Теперь уже слишком поздно каяться.

Уитни поспешила переменить тему:

– Когда ты уехал отсюда, то сразу направился в Калифорнию?

Похоже, что Люк тоже был рад оставить неприятный разговор.

– Нет, я поехал в Ванкувер на черном «БМВ», подаренном мне бабушкой на семнадцатилетие. Один из моих старых друзей, Рамон, переехал туда ранее. Я знал, что могу на него рассчитывать.

– А деньги у тебя были?

– Чуть-чуть… Но я связался с одной компанией, и денег надолго бы мне не хватило. Рамон пригрозил выкинуть меня вон, и это меня отрезвило.

– И что же ты сделал?

– Я получил работу на кухне в отеле «Ванкувер», о которой тебе говорил. И продал машину.

– Ой!

– Ага. – Усмешка блеснула в его глазах. – Вот тебе и «ой». Я выручил за нее неплохие деньги и заплатил депозит за небольшой домик. Потом я устроился на курсы барменов, начал работать в баре отеля. Познакомился с несколькими постоянными посетителями – один из них был преуспевающим биржевым маклером, не без его участия я заинтересовался игрой на бирже. Через семь лет с его помощью и известной долей везения у меня уже был весьма солидный счет в банке. Благодаря высокому спросу на жилье мне удалось очень выгодно продать домик. В тот момент я серьезно собирался вернуться в долину, купить маленький виноградник и «показать бабке»! Глупо, да? Но тут вмешалась судьба в лице Фелиции Оррин.

– Фелиции Оррин?

– Моя жена. Я познакомился с ней в мою самую последнюю смену работы в баре. – Он потряс головой, как будто до сих пор не веря в иронию судьбы. – Она сидела за стойкой бара одна – ее знакомая не пришла. И была не прочь поболтать.

– И наверняка она очень привлекательная? – Ну какая женщина удержалась бы от этого вопроса, словно оправдывая себя, подумала Уитни.

– Темноволосая, яркая и дорого выглядящая – как горький шоколад высшего сорта. Так получилось, что наша встреча произошла в очень подходящее время: одна глава моей жизни закончилась, другая еще не началась, и все это было так дьявольски возбуждающе! Я был жаден до жизни и ночного веселья. Она прилетела из Калифорнии и на следующее утро должна была вернуться обратно. – Он отодвинул от себя чашку с блюдцем. – Короче, когда ее самолет поднялся в небо, я был на нем.

– Она работала?

– Ее дяде Ксавье принадлежал виноградник в долине Напа. Она числилась секретарем в его офисе. Ксавье был симпатичный малый, и к тому же я ему понравился. Он предложил мне место на любой срок.

– Его племяннице ты тоже очень понравился!

– Фелиция была не прочь выйти замуж. Сначала мне не хотелось оседать в Калифорнии, но чем дольше я жил вдали от Изумрудной долины, тем менее реальной она мне начинала казаться. Моя бабушка – единственная живая родственница – меня предала, и я решил, что идея создать новую семью, на которую я смогу опереться, может быть, не так уж и плоха. Так что… мы с Фелицией поженились, и я купил «Горный рай».

– Как давно это было?

– Почти пять лет назад.

– Вы… не хотели иметь детей?

Люк резко отодвинулся на стуле и поднялся на ноги.

– Давай отнесем грязные тарелки на кухню.

Уитни подавила готовое сорваться с губ раздосадованное восклицание. Она явно коснулась болезненной темы, и Люк дал задний ход. Дверь закрылась. Что ж, она сама виновата: у нее нет никакого права задавать такие личные вопросы.

В молчании они перенесли посуду на кухню. Когда Уитни принялась загружать посудомоечную машину, Люк сказал:

– Я пошел в библиотеку. Надо еще поработать с документацией.

– Отлично, – отозвалась Уитни, не оборачиваясь. И через секунду осталась одна.

Она дольше, чем обычно, не ложилась в этот вечер, занимаясь делами, на которые в течение дня у нее не хватало времени из-за Троя.

К тому времени, как она закончила гладить огромную кучу выстиранной одежды, было уже совсем темно. Уитни знала, что давно пора ложиться спать, а не то на следующее утро она не сможет продрать глаза. Но хотя она и устала, спать не хотелось. Еще нет. Оборвавшийся разговор с Люком не давал покоя.

Пожалуй, бокал вина, оставшегося от ужина, поможет ей расслабиться.

Она достала из холодильника бутылку и как раз наливала вино в бокал, когда Люк вошел на кухню.

– Ага-а! – протянул он. – Поймана на месте преступления! Ну кто бы мог подумать – вся такая правильная и чопорная мисс Маккензи оказалась тайной пьяницей!

– Вот так! – весело сказала Уитни. – Ну и кому же ты собираешься наябедничать?

– Никому – если и мне нальешь стаканчик!

– Ты закончил дела в библиотеке?

– Так точно, мэм!

Улыбаясь, она налила второй бокал и протянула ему.

– Давай посидим на улице, – сказал он. – Хочется глотнуть свежего воздуха. – Он открыл входную дверь и посторонился, пропуская Уитни.

– Может быть, сядем вон там, под окном Троя, тогда мы услышим, если он заплачет, – предложила она.

Люк притащил два садовых кресла и поставил их в дальнем конце площадки.

– Ну как?

– Чудесно. – Уитни села. Это был прекрасный вечер, легкий ветерок приносил из сада запах левкоев. Взошел молодой месяц, и через несколько мгновений девушка увидела миллиарды мерцающих звезд Млечного Пути.

– Ты спрашивала, хотели ли мы с Фелицией иметь детей.

Удивленная, Уитни моргнула. Значит… он все-таки не закрыл дверь. Или, может, закрыл, но потом изменил свое решение. Она взглянула на него и увидела, как в сумерках блестят его глаза.

Ей хотелось, чтобы он продолжал.

– Наш брак был ошибкой, – прямо сказал он. – Я очень скоро обнаружил, что у нас нет ничего общего. Я мечтал осесть и завести семью, а Фелиции хотелось веселиться. Я хотел детей – а она сказала, что дети подождут, пока она не будет к этому готова. Наш брак был пуст. Фарс. После четырех лет практически раздельного сосуществования я заявил, что выхожу из игры.

– Но вы же, наверно, потом помирились? Я имею в виду… у вас же родился Трой.

– Фелиция умоляла дать ей шанс. Она была полна раскаяния и так уверяла меня, что готова начать все заново, что я согласился. Она тут же забеременела, и я чуть не сошел с ума от радости.

– Что же произошло дальше?

– После того как Трой родился, Фелиция совершенно им не интересовалась. Ее никогда не было дома. Она могла оставить ребенка с кем угодно, хоть с посторонним человеком. Все, на что она была способна, так это иногда нарядить его и демонстрировать своим друзьям. Гвоздь программы. В конечном счете я понял, что моя жена не просто не желает дарить свою любовь, а не может, так как в ней вообще любви не было. – Он мрачно рассмеялся. – Но только когда я подал на развод, я обнаружил, насколько она на самом деле холодна.

Далеко внизу в долине послышалось урчание двигателя большой машины – возможно, грузовика на улицах Эмералда.

– Она не давала тебе развода?

– Она заявила, что если я не прекращу процедуру, то она обчистит меня догола. Как-то она даже призналась, что забеременела только потому, что понимала, что разрыв неизбежен и что если она родит ребенка, то я буду у нее под каблуком: она знала, что я заплачу любые деньги, лишь бы оставить Троя у себя.

Люк устало вытянул вперед ноги. Уитни увидела, как свет месяца блеснул на бокале, когда Люк поднес его к губам, и услышала легкое дзиньканье стекла о кирпич, когда он поставил бокал обратно на землю рядом со стулом.

– Ты так и сделал?

– Так и сделал.

– А Фелиция? Она согласилась вообще никогда не общаться с Троем?

– Таков был наш договор.

– Когда же был день слушания?

– Накануне того дня, как я вернулся сюда.

Уитни отмахнулась от мошки.

– Ты казался таким потрясенным, когда узнал, что твоя бабушка умерла.

– Я и был потрясен. Понимаешь, мы с Рамоном всегда поддерживали связь, а он подписывался на газету Эмералда, так что я был уверен, что в случае чего он мне сообщит. Он ничего не сообщал, и я думал, ну знаешь: отсутствие новостей – уже хорошие новости.

Оба помолчали, Уитни медленно потягивала вино, пока ее бокал не опустел.

– Почему же ты вернулся в долину? – наконец спросила она.

– Из-за Троя. Я знал, что бабушка не выкинет своего внука из-за наших с ней разногласий. Я знал, что она примет нас, и знал, что она полюбит Троя. Так же, как она приняла тебя, и так же, как она любила тебя. – Его голос посуровел.

– Твоя бабушка умерла без обиды на тебя, Люк.

– Но она ни разу не попыталась со мной связаться.

– Я уже объясняла… в ней было слишком много гордости.

– Гордости. Этой проклятой гордости Браннигенов!

– Да, – тихо произнесла Уитни. – Гордость причинила вашей семье немало сердечной боли.

На какое-то время они оба замолчали, и только поднявшийся ветер шелестел листвой и цветами в саду. Уитни чувствовала, как все громче бьется ее сердце. Лунный свет, вино и этот мужчина, сидящий так близко от нее, – смертельное сочетание! Оно лишало ее способности контролировать себя.

Как обычно, безопаснее всего – вовремя уйти. Она встала.

– Я пошла.

Люк вытянул руку и взял ее за запястье. Его рука была теплой, но твердой.

– Еще рано.

В ее теле разгорался огонь желания. Она страстно мечтала сдаться… позволить ему усадить ее к себе на колени, обвить его шею руками, ощутить на губах его поцелуй.

И не только.

О Господи, да… отдаться ему, быть с ним. Полностью. Под звездами, в свете луны…

Она освободила руку.

– Мы это уже проходили, – тихо сказала она. – Ничего же не изменилось. Правда? – «Ты все так же видишь во мне мою мать?» Именно об этом она спрашивала на самом деле.

Он откинулся в кресле, и, даже если глаза его и были открыты, Уитни не могла больше видеть лунный свет, отраженный в них. Его лицо оказалось полностью в темноте.

Он не ответил. Но ответа и не требовалось.

Ничто не изменилось. И никогда не изменится.

Прошлое лежало между ними непреодолимой преградой.

На следующий день, пока Трой спал после обеда, Уитни решила заняться разборкой стола Крессиды в библиотеке – китайского стола с его затейливо вырезанными гроздьями винограда и лозами, стола, в котором Крессида хранила свою личную переписку.

После смерти старой женщины Эдмунд Максвелл проверил все его содержимое в поисках деловых бумаг, но ничего не нашел. Он посоветовал Уитни, прежде чем сжечь личные письма, прочесть их – вдруг в них встретится что-нибудь важное. Она до сих пор откладывала это дело, но рано или поздно ей все равно придется им заняться.

Было очень странно усесться на стул красного дерева с зеленым бархатным сиденьем, стул, на котором всегда сидела Крессида. Сколько раз Уитни входила в библиотеку и обнаруживала ее за этим столом – узкая прямая, как у солдата, спина, тонкие серебряные волосы уложены в безупречный «французский» валик… и, как всегда, на губах приветливая улыбка.

Горло Уитни сжалось при этих воспоминаниях. С тяжелым сердцем она подняла крышку и достала первое письмо.

Следующие два часа пролетели незаметно.

Как Уитни и ожидала, никаких сюрпризов она не обнаружила. Вместо этого несколько раз она чуть не расплакалась, читая письма, полученные Крессидой от многочисленных друзей во время своей болезни.

Там же она наткнулась на пачку фотографий, никогда ею прежде не виденных, – фотографии Бена, Лу, матери Люка и самого Люка. Семейные фотографии, снятые, когда они еще были семьей. Может, Люк захочет их взять? Или один их вид слишком его расстроит?

Во всяком случае, следует ему о них сказать. Хотя бы для Троя их сохранить стоит. Уитни положила фотографии в стопку, которую мысленно назвала «оставить на хранение».

Из мониторчика на крышке стола донеслись слабые звуки – Трой… пыхтящий, ворчащий и сопящий, как, впрочем, всегда после сна. Скрипнул матрас – это он поднялся на ножки, – и Уитни улыбнулась, представив маленькие пухлые пальчики, ухватившиеся за бортик кроватки, и его розовое личико с еще сонным выражением.

Уитни закрыла стол, потянулась и поднялась на ноги.

Если у Люка не будет возражений, то сегодня вечером она закончит с разборкой стола, и этот груз наконец-то свалится с ее плеч.

Когда Люк заявился вечером домой, Трой уже был в постели. Люк открыл дверь и вошел в кухню. Сердце Уитни учащенно забилось.

Он закатал рукава своей рабочей рубашки, выпущенной поверх старых джинсов, потрепанных и с дырой на одном колене. Никогда еще она не видела его излучающим такую сексуальность…

Люк бросил на стул драную соломенную шляпу и принялся мыть руки, прежде чем сесть за стол.

– Я видела, как ты возвращался с виноградника, – сказала Уитни. – Ты выглядел здорово усталым. – Она выложила на тарелки омлет и салат и села за стол напротив него.

– Ага, – сказал он. – Денек выдался жаркий. Ну… а чем ты занималась весь день?

– Я начала разбирать стол Крессиды, – сказала она. – И мне хочется поскорей закончить. Ты не против, если я после ужина покопаюсь в библиотеке еще немного?

– Конечно, нет проблем. – Люк отправил в рот полную вилку поджаренных грибов в растопленном сыре. Пока он жевал, они молчали, потом он взглянул на нее. – Удивительно! Самый вкусный в мире омлет! Что-то я не припомню, чтобы бабуля готовила что-нибудь подобное.

– Шон научил меня готовить омлет.

– Шон?

– Мы вместе снимали квартиру, когда я училась в УБК. По выходным он работал в фирме «Лучшие в мире омлеты»… и парочку сверхсекретных рецептов он мне доверил.

– А что же ты ему доверила в ответ? – Глаза Люка иронически блеснули.

– Как – что? Мое тело. – Она взглянула на него вызывающе. – Что же еще?

Люк расхохотался.

– Тогда Шону больше повезло в этой сделке – несмотря на бесподобность этого лучшего в мире омлета. – Он лениво откинулся на стуле. – Какова же твоя цена?

– На что?

– На передачу секретов? Таких, как у Шона?

Румянец опалил щеки Уитни.

– Не скажу.

– Дай мне знать, – его голос по мягкости напоминал шелковистый бархат, – если ты когда-либо переменишь свою позицию.

– И не мечтай.

Он опять рассмеялся.

Уитни почувствовала, как в душу проникает тепло; ей нравилось это ощущение взаимопонимания, возникшее между ними. Долго это, конечно, не продлится – им еще предстоит жестокая битва в суде.

– Нашла что-нибудь интересное в этом столе? – как бы невзначай спросил Люк.

– В основном там письма от друзей, ну все такое, и… – Она смешалась.

– И?..

– …у твоей бабушки сохранились… семейные фотографии тех времен, когда… ты был ребенком. Хочешь их взять?

– Нет. – Ответ вылетел со скоростью пули.

В последовавшем молчании она слышала только мерное сопение спящего Троя, доносящееся из монитора.

– Когда твой сын подрастет, может быть, он захочет их увидеть. – Она сама поразилась собственной смелости.

Люк не ответил, продолжая поглощать омлет. Голову он опустил так низко, что она не могла видеть выражение его лица.

Уитни доела ужин и встала, чтобы приготовить кофе. Как только она включила кофеварку, Люк принес свою пустую тарелку, и Уитни отодвинулась, чтобы он мог подойти к посудомоечной машине. Люк захлопнул дверцу, и Уитни ожидала, что Люк снова отойдет, но он не двинулся с места.

– Ну хорошо, – нетерпеливо сказал он. – Я просмотрю их позже.

– Ладно. – Она улыбнулась, и напряжение между ними спало.

– Ну и как себя вело сегодня маленькое чудовище? – Люк сложил на груди руки и облокотился на стол.

– Как ангел.

– Он очень к тебе привязался.

– А я тебя предупреждала об этом с самого начала. Тебе бы действительно следовало попробовать найти ему няню. Кого-нибудь постоянного.

– Но ты тоже к нему привязалась.

– Это уже моя проблема. – И это действительно становится проблемой: Трой целиком и полностью завладел ее сердцем и будет очень трудно и больно окончательно с ним распрощаться. Она быстро сморгнула, чтобы Люк не увидел несколько повисших на ресницах слезинок. Взяв две кружки, она поставила их на стол.

– Я тут подумал… – медленно начал он.

– Почему-то каждый раз, когда ты так говоришь, – отозвалась она с еле заметной улыбкой, – у меня появляется чувство, что я не обрадуюсь тому, что ты мне скажешь.

Он оттолкнулся от стола и встал прямо перед ней. Он даже не дотронулся до нее, и все же сознание его присутствия – его сексуальная аура – ударило ее, будто он уже прижал ее к своему худощавому крепкому телу.

– Это твой дом, – сказал он, – здесь твои корни. Ты любишь долину… Но ты сама говорила, как трудно найти место учительницы в этой местности…

– Если бы я захотела найти место по своему профилю, то да… скорей всего, мне пришлось бы уехать. Ничего не поделаешь.

– Но если завещание будет опровергнуто… как тебе понравилась бы идея все-таки здесь остаться?

– Остаться? Здесь?

– В поместье Браннигенов.

– В… каком качестве?

– Быть хозяйкой в доме.

Все еще не улавливая смысла его предложения, она эхом повторила его последние слова.

– …хозяйкой в доме?

– У тебя будет своя комната и питание, я буду тебе платить за управление домом, платить очень хорошо…

– Служанкой? Ты хочешь, чтобы я для тебя готовила, убирала за тобой, стирала твое грязное белье и носки, а ты бы в это время развлекал Дикси Мэй и прочих своих подружек?

– А что, ты думала, я собираюсь тебе предложить, черт побери, замужество?

– Замужество? – Ее смех прозвенел, как злой колокольчик. – Да я бы не вышла за тебя замуж, даже если…

– А тебе никто и не предлагает. Я уже побывал в роли мужа, благодарю покорно, с меня этого вполне достаточно! Я даже не просил тебя стать моей любовницей. Все, что я предложил, так это дом. Место, где можно жить. Спокойно, надежно.

– Милосердие! – кинула на него взгляд Уитни. – Именно это ты мне предлагаешь. Милосердие. Ты действительно думаешь, что я останусь жить в доме, где хозяином будешь ты? А если бы все было наоборот, ты бы принял такую милость от меня? Можешь даже не отвечать. Я прекрасно знаю, что твоя дурацкая фамильная гордость не позволила бы тебе! Может, я и не Бранниген, но у меня тоже есть гордость. Я никогда не стану твоей домоправительницей… или кем бы там ни было! А кем я стану, так это победительницей в этом судебном процессе. Ты собираешься дать мне бой? Ха! Посмотрим!

Удивительно, как мгновенно изменилась атмосфера. Только что они были почти друзьями, объединенными теплым взаимопониманием, и вдруг – бах! – воздух буквально трещит от электрических разрядов. С обеих сторон.

Губы Люка плотно сжались, на висках вздулись вены.

– Итак, – сказал он, глядя на нее сверху вниз. – Возвращаемся к нашим баранам, да?

– Возвращаемся, черт возьми!

– Значит, увидимся в зале суда. – Его голос обжег ее словно кнут.