I
У судьи были реденькие седые волосы, пенсне и глубокие морщины у рта, придававшие лицу выражение кислого добродушия. Он нетерпеливо постукивал авторучкой по столу. Похоже было, что бесконечное бормотание свидетелей-полицейских, в конце концов, начало действовать ему на нервы.
— Далее перейдем к тому-то и тому-то… Согласно полученной информации… — бубнили полицейские. — Короче, вы хотите сказать… — раздраженно обрывал судья.
Д. разрешили сесть на скамью. Со своего места он видел только несколько судебных чиновников, полицейских, судью и секретаря — все незнакомые лица. Но когда он стоял у входа в зал судебного заседания, ожидая, пока выкликнут его имя, он увидел в зале среди публики мистера Мукерджи, старого доктора Беллоуза и даже мисс Карпентер. Подходя к скамье подсудимых, он через силу им улыбнулся. Как, должно быть, они озадачены — все, кроме, конечно, мистера Мукерджи, у которого на все случаи жизни были припасены свои теории. Д. чувствовал невыразимую усталость.
Эти тридцать шесть часов тянулись бесконечно. Сначала путешествие в Лондон со словоохотливым полицейским, который не давал ему спать всю ночь своими разговорами о матче по боксу в Альберт-холле, куда он то ли попадет, то ли нет. Потом допрос в Скотланд-Ярде. Вначале это его забавляло — так они были не похожи на допросы с дубинкой, через которые он уже прошел у себя на родине. Допрашивали трое. Они сидели или прохаживались по комнате, стараясь быть щепетильно справедливыми. Время от времени один из них приносил ему на подносе чай и печенье — дешевый чай и вполне съедобное печенье. Иногда они угощали его сигаретами, а он предлагал им свои. Его крепкий черный табак пришелся им не по вкусу, и он усмехнулся про себя, заметив, как они украдкой записали марку сигарет — на всякий случай.
Очевидно, они пытались повесить на него смерть мистера К., и он гадал, что стало с остальными обвинениями: фальшивый паспорт, так называемое самоубийство Эльзы, не говоря уже о взрыве в Бендиче. — Что вы сделали с револьвером? — спросили они. Это был единственный вопрос, связанный с инцидентом в посольстве.
— Бросил в Темзу, — ответил он, усмехнувшись.
Они настаивали на деталях со всей возможной серьезностью — казалось, они готовы нанять водолазов и привезти землечерпалки.
Он пояснил:
— У одного из ваших мостов… Я все забываю их названия.
Они разузнали во всех подробностях о вечере на курсах энтернационо, где он был с мистером К. Они нашли человека, который слышал, как мистер К. устроил скандал из-за преследования. Свидетеля звали Хогпит.
— Я не преследовал его, — сказал Д. — Мы расстались на улице, недалеко от курсов.
— Свидетель по фамилии Фортескью видел вас и какую-то женщину…
— Я не знаю никого по фамилии Фортескью.
Допрос продолжался много часов. Однажды зазвонил телефон. Полицейский повернулся к Д. с телефонной трубкой в руке и спросил:
— Вы ведь знаете, что все это сугубо добровольно? Вы можете отказаться отвечать на вопросы без адвоката.
— Мне не нужен адвокат.
— Ему не нужен адвокат, — повторил полицейский в трубку и положил ее.
— Кто это был? — спросил Д.
— Убей меня бог, не знаю… — сказал полицейский. Он налил Д. четвертую чашку чаю и поинтересовался: — Два куска? Простите, все время забываю…
— Без сахара.
— Извините, пожалуйста.
В тот же день устроили опознание. Для бывшего преподавателя литературы средних веков общество подобралось не самое изысканное. Он с огорчением смотрел на небритые физиономии каких-то типов, смахивающих то ли на сутенеров из Сохо, то ли на официантов из подозрительных кафе. Тем не менее, его позабавила добросовестность полиции. Внезапно вошел Фортескью, держа в одной руке зонтик, а в другой — котелок. Он неуверенно прошел вдоль строя собранных здесь прощелыг — застенчивый, как начинающий политический деятель перед почетным караулом, — и нерешительно остановился против соседа Д. справа — типа с явно бандитским прошлым, который, казалось, не задумываясь, укокошит человека за пачку сигарет.
— Мне кажется… — сказал Фортескью, — нет, возможно, не этот… — Он посмотрел выцветшими грустными глазами на полицейского и сказал: — Простите, но я, знаете ли, близорук, а тут все так непохоже…
— Непохоже на что?
— Я хочу сказать, непохоже на квартирку Эмили… извините, я хочу сказать, квартиру мисс Глоувер.
— Вы же не мебель опознаете, — сказал полицейский.
— Да, конечно. Но к тому же у человека, которого я видел, был пластырь на лице… а здесь ни у кого…
— Попробуйте вообразить пластырь…
— Да-да, — сказал Фортескью, глядя на щеку Д., — вот у этого шрам… он мог бы…
Но следователи вели честную игру и не стали цепляться к словам Фортескью. Они увели его и впустили другого — человека в широкополой черной шляпе, Д. смутно припоминал, что где-то раньше видел его.
— Ну вот, сэр, — сказал ему полицейский, — поглядите, нет ли здесь того пассажира, который, по вашим словам, был в такси?
— Если бы ваш полицейский, — начал свидетель, — обратил внимание на то, что я ему говорил, вместо того, чтобы пытаться арестовать человека за дебош в пьяном виде…
— Да, да. Это была ошибка.
— А тащить меня в полицейский участок якобы за попытку помешать полицейскому это не ошибка?
Полицейский остановил его:
— В конце концов, сэр, мы извинились перед вами.
— Хорошо. Давайте ваших людей.
— Вот они.
— Ах, эти… Ну да, конечно. А добровольно ли они здесь присутствуют? — раздраженно спросил он.
— Конечно. Им всем платят. Не считая, разумеется, задержанного.
— А кто из них задержан?
— Вот это и нужно вам определить, сэр.
Человек в шляпе сказал:
— Да, да, конечно, — и быстро пошел вдоль шеренги. Он остановился перед тем же бандитского вида типом, что пленил Фортескью, и твердо сказал: — Вот он.
— Вы вполне уверены, сэр?
— Абсолютно.
— Благодарю вас.
После этого они уже больше никого не приводили. Возможно, они были уверены, что у них в запасе так много обвинений против него, что они всегда успеют навесить на него самое серьезное. Ну и черт с ними, ему уже все равно. Он проиграл, осталось последнее удовольствие — отрицать все подряд. Пусть доказывают, что хотят. Наконец его снова отвели в камеру-одиночку, и он быстро заснул. Старые сны наполнились теперь новыми подробностями. Он спорил на берегу реки с какой-то девушкой. Она говорила, что Бернская рукопись датируется более поздним временем, чем Бодлианская. Им было изумительно хорошо, они гуляли вдоль тихого ручья, и он сказал: «Роз…» Вовсю пахло весной, а на противоположном берегу видны были небоскребы, похожие на гробницы…
Его с трудом растолкал полицейский:
— К вам адвокат, сэр.
Встречаться с адвокатом ему не хотелось. Еще морока…
Он сказал:
— Вы не совсем понимаете мое положение. У меня нет денег. Точнее, у меня есть пара фунтов и обратный билет.
Защитник оказался бойким молодым человеком со светскими манерами. Он сказал:
— Все в порядке. Об этом уже позаботились. Защиту будет вести сэр Теренс Хиллман. Нам необходимо продемонстрировать, что у вас есть друзья, средства.
— Если два фунта вы называете…
— Сейчас не время обсуждать вопрос о деньгах, — вставил защитник. — Уверяю вас, что мы удовлетворены.
— Но если я должен согласиться, я хотел бы сначала знать…
— Мистер Форбс взял на себя все расходы.
— Мистер Форбс!
— А теперь, — продолжал защитник, — несколько деталей. У них подобрана изрядная порция обвинений против вас. С одним мы уже разделались. Мы доказали полиции, что ваш паспорт в полном порядке. Хорошо, что вы вспомнили о надписанном вами и хранящемся в музее экземпляре книги…
Д. стряхнул с себя апатию. Умница. Подумать только, она не забыла этой книги. Он сказал:
— А гибель девочки?
— О, здесь у них не было никаких доказательств. Кстати, управляющая гостиницей призналась. К тому же, она, очевидно, психически ненормальная. Страдает ужасными истерическими припадками. Кстати, это выяснил индиец, который живет у нее, он ходил по соседям и задавал вопросы… Давайте лучше подумаем о более серьезных вещах.
— Когда управляющая призналась?
— В субботу вечером. Об этом написали все воскресные газеты.
Д. вспомнил, как, проезжая в такси через парк, видел стенд с последними новостями. Какая-то сенсация… «Сенсация в Блумсбери»?.. И тут вся фраза прояснилась в его голове: «Сенсация: трагедия в Блумсбери».
Если бы он только купил газету, он оставил бы мистера К. в покое и не было бы всех этих неприятностей. Око за око — правильно, но два за одно — совсем необязательно.
Молодой защитник продолжал:
— Конечно, в некотором смысле наш шанс — множественность обвинений.
— Разве убийство не выделяется в особую статью?
— Сомневаюсь, чтобы они могли предъявить вам сейчас такое обвинение.
Все это было чертовски сложно и не очень интересно. Они его поймали и вряд ли им будет трудно подобрать доказательства. Слава богу, что Роз осталась в стороне. Хорошо, что она не пришла навестить его. Он подумал, не послать ли ей записку через защитника, но потом решил, что у нее достаточно здравого смысла держаться подальше. Он вспомнил ее откровенность: «Я не могла бы любить вас мертвого». И почувствовал необъяснимую мимолетную печаль при мысли, что ради ее любви стоило бы остаться в живых.
И в суд она не пришла — ни на первое, ни на второе заседание, — он бы ее наверняка заметил. Может быть, тогда и он вел бы себя на суде иначе. Если любят, стараются блеснуть умом и отвагой. Если, конечно, он любит.
То и дело пожилой джентльмен с носом, похожим на клюв попугая, вставал и задавал вопросы полицейскому. Д. решил, что это и есть сэр Теренс Хиллман. Разбирательство затягивалось до бесконечности. Затем внезапно все кончилось. Сэр Теренс попросил отсрочить судебное заседание: у его клиента не было времени подготовить защиту должным образом, в деле обнаружилось много неясных обстоятельств. Неясностей действительно много, но зачем требовать отсрочки? Это уже было неясно и самому Д. Ему еще не предъявили обвинений в убийстве, уж лучше бы, конечно, оставить полиции поменьше времени для этого.
Представитель полиции, маленький, нахохленный человечек, заявил, что у него нет возражений. Он саркастически ухмыльнулся в сторону королевского адвоката, как будто подловил сэра Хиллмана на глупости и набрал важное очко. А тот снова вскочил, требуя освобождения под залог.
Начались продолжительные препирательства, смысл которых ускользал от Д. Он бы предпочел оставаться в камере, чем переселяться в отель. Да и, кроме того, кто внесет залог за такого подозрительного и нежелательного иностранца, как он?
Сэр Теренс заявил судье:
— Ваша милость, я возражаю против поведения полиции. Какие-то намеки на более серьезные обвинения. Если так, пусть представят нам эти обвинения, чтобы мы могли их рассмотреть. А пока что они цепляются за мелочи: хранение огнестрельного оружия, сопротивление аресту… Какому аресту? Аресту на основании фальшивого обвинения, которое полиция не удосужилась как следует проверить?
— Подстрекательство к нарушению общественного порядка, — вставил нахохленный человечек.
— Это политика! — отпарировал сэр Теренс. Он повысил голос: — Ваша милость, полиция усваивает привычку, которую, я надеюсь, вы сможете пресечь. Она старается засадить человека в тюрьму на основании каких-нибудь ничтожных обвинений, чтобы выиграть время для подготовки доказательств совершения более серьезных преступлений. И если у них ничего не получается, что ж, человека отпускают и никто больше ничего не слышит об этих страшных подозрениях. Пока что представителю полиции не удалось собрать весомых доказательств.
Перебранка затягивалась. Внезапно судья нетерпеливо вмешался, стуча авторучкой по пресс-папье:
— Я не могу отделаться от впечатления, мистер Фенник, что в словах сэра Теренса есть доля истины. Право же, в предъявленных обвинениях нет ничего, что помешало бы мне назначить залог. Надеюсь, вы не станете возражать против значительного залога. В конце концов, у вас же его паспорт.
Снова начались споры.
Все это носило скорее схоластический характер — у него в кармане было всего два фунта. Вернее, даже не в кармане, а в вещах, отобранных у него после ареста. Судья решил:
— В таком случае я устанавливаю недельный срок временного освобождения из-под ареста под залог в две тысячи фунтов.
Д. не мог удержаться от улыбки — две тысячи фунтов! Полицейский открыл дверцу в загородке, отделяющей скамью подсудимых, и дотронулся до его руки: «Сюда». Он снова оказался в коридоре с облицованными плиткой стенами. Защитник уже ждал его, улыбаясь:
— Сэр Теренс был для них сюрпризом, не правда ли?
— Все это напрасный шум и суета, — сказал Д., — у меня нет денег и потому мне самое место в тюремной камере.
— Все устроено, — сказал защитник.
— Кем?
— Мистером Форбсом. Он ждет вас на улице.
— Я свободен?
— Как птица. На неделю. Или пока у них не будет достаточно доказательств для вашего вторичного ареста.
— Не понимаю, зачем из-за меня столько хлопот?
— В лице мистера Форбса вы нашли хорошего друга, — сказал защитник.
Д. вышел из суда и спустился по лестнице на улицу. Мистер Форбс в модных брюках-гольф беспокойно прохаживался у радиатора своего «паккарда». Они с некоторым смущением посмотрели друг на друга и воздержались от рукопожатия. Д. сказал:
— Итак, я должен поблагодарить вас за того, кого они называли сэром Теренсом, и за залог. Право, во всем этом не было нужды.
— Хорошо, хорошо, — сказал мистер Форбс. Он бросил на Д. долгий, печальный взгляд, словно хотел прочитать на его лице ответ на какой-то мучивший его вопрос. Он сказал: — Садитесь рядом со мной. Я оставил шофера дома.
— Придется поискать место для ночлега. И еще надо получить в полиции мои деньги.
— Об этом не беспокойтесь.
Они сели в «паккард», и мистер Форбс включил мотор. Он сказал:
— Взгляните, пожалуйста, на указатель бензина.
— Бак полный.
— Ну тогда все в порядке.
— Куда мы едем?
— Если не возражаете, я заскочу по пути на Шепердс-маркет.
Всю дорогу они ехали молча, через Стрэнд, вокруг Трафальгар-сквер, по Пикадилли, пока не подъехали к небольшому дому. Мистер Форбс дважды посигналил, глядя в окно над рыбной лавкой. Он сказал извиняющимся тоном:
— Я на минутку.
В окне показалось пухлое, смазливенькое личико женщины в розовато-лиловой шали. Она вяло улыбнулась и помахала рукой.
— Извините, — сказал мистер Форбс и исчез в подъезде рядом с рыбной лавкой.
По тротуару лениво тащился жирный кот, остановился, брезгливо понюхал рыбью голову на решетке водостока и отвернулся.
Мистер Форбс вышел, сел за руль и, включив мотор, украдкой взглянул на Д.
— Она неплохая девушка.
— Да?
— Я думаю, она всерьез привязана ко мне.
— Неудивительно.
Они ехали по мосту Найтсбридж. Форбс сказал:
— Вы иностранец. Вам, возможно, покажется странным, что я содержу Салли и в то же время… люблю Роз.
— Мне-то какое дело.
— Мужчина должен как-то устраивать свою жизнь, а у меня вот все как-то не складывается… до этой недели.
— Угу, — сказал Д. и подумал: я начинаю говорить, как Джордж Джарвис.
— И кроме того, иногда это и приносит пользу, — сказал мистер Форбс.
— Еще бы.
— Вот сегодня, например. Она готова поклясться, если понадобится, что я провел с ней весь нынешний день.
— Не понимаю, зачем это вам может понадобиться.
Все время, что машина шла по Хаммерсмит, оба молчали. Лишь когда выехали на Уэстерн-авеню, мистер Форбс снова заговорил:
— Вы, наверное, несколько озадачены?
— Немножко.
— Вы, конечно, отдаете себе отчет в том, что вам придется немедленно покинуть нас — раньше, чем полиция соберет достаточно доказательств о вашей роли во всей этой несчастной истории. Одного револьвера было бы достаточно.
— Не думаю, что они его найдут.
— Вам нельзя рисковать. Понимаете, попали вы в К. или нет, юридически — это все равно убийство. Они вас не повесят, полагаю, но уж поверьте мне, лет пятнадцать вы получите.
— Может, и так. Но вы забываете про залог.
— Это уж мое дело. Вы должны уехать сегодня же. Вечером отправляется пароход с грузом продовольствия для вашей страны. Особого комфорта, правда, не будет и в пути не исключена бомбежка, но это уже ваши заботы… — В голосе его послышался какой-то сбой. Д. быстро взглянул на выпуклый семитский лоб, темные глаза над ярким галстуком — Форбс плакал. Немолодой еврей сидел за рулем машины, едущей по Уэстерн-авеню, и плакал. Форбс сказал:
— Все подготовлено. Вас тайно доставят на борт после того, как пароход пройдет таможенные формальности.
— Очень любезно с вашей стороны… Столько хлопот из-за меня.
— Я это делаю не для вас. Роз просила меня сделать все, что я смогу.
Так вот откуда его слезы — любовь… Они выехали на шоссе и повернули на юг. Словно парируя чье-то обвинение, мистер Форбс жестко сказал:
— Я, конечно, поставил свои условия.
— Какие?
— Чтобы она не виделась с вами. Я не разрешил ей пойти в суд.
— И она обещала выйти за вас замуж, несмотря на Салли?
— Да. Откуда вы знаете, что Роз известно про Салли?
— Она мне говорила.
Ну вот, так-то оно лучше, — подумал он. — Какой из меня влюбленный? А к Фурту она понемногу привыкнет. В старое время никто не женился по любви — люди заключали соглашения о браке. Это тоже соглашение. И незачем мучиться. Я должен радоваться — радоваться, что могу снова вернуться к могиле жены, не изменив ей.
Мистер Форбс сказал:
— Я высажу вас у отеля в Саут-Кроле. За вами заедут и посадят на катер. Вы не привлечете к себе внимания, это курорт и даже в это время года там хватает приезжих. Климат ничуть не хуже, чем в Торки.
Они погрузились в угрюмое молчание — жених и любовник, если считать его любовником… Было уже часа три, они проезжали пустынными равнинами Дорсета, когда мистер Форбс сказал:
— Знаете, а вы, в общем, кое-чего добились. Как вы думаете, у вас будут неприятности, когда вы вернетесь?
— Скорее всего.
— Но этот взрыв в Бендиче… Ведь он взорвал и контракт Л. Взрыв — и смерть К.
— Не понимаю.
— Вы не получили уголь, но и Л. его тоже не получит. Сегодня рано утром мы провели совещание и расторгли контракт. Слишком велик риск.
— Риск?
— Конечно — мы расконсервируем шахты и тут же вмешается правительство… Вы не могли бы устроить всему этому делу лучшей рекламы, даже если бы купили первую полосу в «Дейли мейл». Уже была передовица о политических гангстерах и о том, что ваша гражданская война перекинулась в Англию. Мы оказались поставлены перед выбором: либо подать на газету в суд за клевету, либо расторгнуть контракт и заявить, что мы его подписали в полной уверенности, что уголь предназначался для Голландии. Мы предпочли расторгнуть контракт.
Итак, если не всю победу, то половину ее он увезет. А значит, мрачно размышлял он, дела уж не так плохи, расчеты с жизнью откладываются — его не поставят сразу к цементированной кладбищенской стенке, а оставят на милость вражеских бомб… С гребня холма открылось море. Он не видел его с того самого туманного вечера в Дувре, когда под крик чаек сошел на берег. Где-то справа показалась цепочка вилл, замерцали огни, и из моря выполз пирс, словно сороконожка с иллюминированной спиной.
— Саут-Крол, — сказал мистер Форбс. На огромном сером фоне моря не видно было ни одного пароходного огонька, и он добавил с некоторым беспокойством: — Темнеет.
— Мне куда?
— Вон видите отель слева, милях в двух отсюда?
Машина покатила под гору и подъехала к отелю. Он напоминал скорее поселок, чем отель, или, уж если сравнивать, то аэропорт: несколько кругов отделанных хромированной сталью коттеджей, центральная башня, сияющая освещенными окнами, поле и снова коттеджи.
— Наше «Лидо», — сказал мистер Форбс. — Новые идеи в строительстве общедоступных отелей. Тысяча номеров, спортивные площадки и плавательные бассейны…
— А море?
— Его еще не подогревают. — Форбс хитро прищурился. — Честно говоря, я купил это местечко. Наша реклама приглашает: «Морской круиз на суше. Специалисты-тренеры. Концерты. Спортивные залы. Наличие обручальных колец у молодых людей администрация не проверяет. Вы на море, но вас не укачивает. И главное — дешево!» — Он произнес все это с нескрываемой гордостью. — Салли очень интересуется такими вещами. Она, знаете ли, большой мастак по физической подготовке.
— Я вижу, вы вложили сюда не только деньги, но и душу.
— Я бы еще больше здесь понастроил. Должно же у человека быть какое-нибудь увлечение. Я тут привез одного парня с большим опытом по придорожным гостиницам. Если ему понравится, я сделаю его управляющим и положу ему полторы тысячи фунтов в год. Мы хотим превратить «Лидо» в круглогодичный курорт. Сами увидите — сейчас как раз начинается рождественский сезон.
Проехав еще немного, мистер Форбс затормозил и сделал последние наставления:
— Для вас оставлена на ночь комната. Вы будете не первым, кто исчезает, не оплатив счета. Мы, конечно, сообщим полиции, но я надеюсь, вы не станете возражать против еще одного пункта обвинений. Ваш номер 105-С.
— Звучит, как номер тюремной камеры.
Мистер Форбс оставался серьезным.
— За вами придут прямо в номер. По-моему, все должно сойти гладко. Дальше я не поеду. Ключ возьмете внизу у дежурного.
Д. сказал:
— Я понимаю, что нет смысла благодарить вас, но все же… — Он стоял у машины и не мог подобрать нужных слов. — Передайте мой сердечный привет Роз, хорошо? И поздравления. Я от души поздравляю ее. — Он запнулся. Его поразило лицо Форбса, искаженное ненавистью. Наверное, несладко, когда соглашаются стать твоей женой на таких унизительных условиях — с приданым в виде другого мужчины.
Он сказал:
— О лучшем друге Роз и мечтать не могла.
Форбс включил стартер и рванул машину с места. Если им двигала не ненависть, то отчаяние… Д. повернулся и зашагал к неоновой арке центрального входа. Над аркой чернели два огромных, утыканных электрическими лампочками бутафорских пудинга. Электропроводку еще не доделали до конца, оба пудинга выглядели уродливо и неаппетитно.
Конторка дежурного администратора находилась сразу у входа.
— О, да, комната вам заказана по телефону вчера вечером, мистер… — он взглянул на бланк, — Дэвис. Когда прибудет ваш багаж?
— Я прошелся пешком от Саут-Крола. Багаж должен быть уже здесь.
— Желаете, чтобы я позвонил на станцию?
— Подождем еще час-другой. К обеду, наверное, переодеваться не обязательно?
— Разумеется. Абсолютная свобода. Тренер вам нужен?
— Мне бы хотелось сначала просто подышать свежим воздухом.
Он шел по кругу, вдоль коттеджей с плоскими крышами для солнечных ванн. Мужчины в шортах, с посиневшими от холода коленками, резво гонялись в сумерках друг за другом. Девушка в пижаме кричала какому-то лысому толстяку:
— Солнышко, ты не знаешь — они уже набрали баскетбольную команду?
Номер 105-С походил на каюту. В нем был даже пароходный иллюминатор вместо окна и откидная раковина умывальника, прижатая к стене — для экономии места. Еще чуть-чуть и потянет запахом машинного масла и загудят двигатели в машинном отделении. Он вздохнул — ох, уж эта Англия: верная себе, она сохраняет свои причуды до самого конца, причуды страны, двести пятьдесят лет не знавшей гражданских войн. Со всех сторон доносился шум: слышался смех, который принято называть счастливым, гремели радиоприемники, настроенные на разные станции. Сквозь тонкие стены можно было расслышать все, что происходит у соседей. Кто-то, кажется, развлекался, швыряя в стену туфли. Как и в настоящей каюте, в комнате было нестерпимо жарко. Д. открыл окно-иллюминатор, и в ту же минуту в нем появилась голова молодого человека:
— Хелло!
— Да? — устало спросил Д., сидя на кровати. Вряд ли это те, кого он ждал. — Я вам нужен?
— О, простите. Я думал, это комната Бегемота.
— А там кто, Кабанчик? — спросил девичий голос.
Голова молодого человека исчезла. За окном послышался его шепот: — Какой-то иностранный дядя. — Дай-ка я погляжу. — Не сходи с ума. Тебе нельзя. — Нельзя? — Носатая девица со взбитыми волосами всунула в окно голову, хихикнула и исчезла. И снова чей-то голос:
— А вот и Бегемот. Где ты шлялся, старый потаскун?
Д. лежал на спине и думал о Форбсе, возвращающемся сейчас в темноте в Лондон. Кого он захочет увидеть раньше — Роз или Салли?.. Где-то пробили часы. Теперь, по крайней мере, конец. Чем скорее он вернется на родину, тем лучше. Он постарается забыть глупую, смешную девчонку, швыряющую булку в туман… Он задремал и проснулся, поглядел на часы — прошло полчаса. Сколько еще ждать? Он подошел к окну и выглянул на улицу. На землю под стенами его стального бунгало падал свет из иллюминаторов, а дальше — ничего, лишь тьма да протяжные сокрушенные вздохи моря, то полощущего пляжную гальку, то уползающего вспять. И ни одного огонька, ни одного стоящего на якоре судна.
Он открыл дверь. Коридоров не было. Каждая комната выходила на открытую палубу-веранду. Башня центрального корпуса высилась на фоне облаков, как капитанский мостик. Луна мчалась по покрытому мраморными прожилками небу. Поднялся ветер, и море казалось совсем рядом… Странно — стоять и знать, что никто тебя не ловит — впервые с того момента, как он сошел на берег, он чувствовал себя в полной безопасности под охраной суда, отпустившего его под залог.
Он быстро шел, вдыхая прохладный вечерний воздух, вдоль маленьких душных комнат. Радио было в каждом номере, и слышалась музыка Люксембурга, Штутгарта, Хильверсума. Варшава с трудом пробивалась сквозь помехи. Лондон передавал беседу об Индокитае. Широкие, покрытые резиной ступени вели к стеклянной двери клуба, занимавшего нижний этаж центральной башни. Он вошел в клуб. На столе лежали вечерние газеты, блюдце, полное мелочи, свидетельствовало о действующей системе «доверия». Из угла, где группа мужчин потягивала виски, несся оглушительный смех. Кроме них, в этом зале из стекла и стали было пусто, если не считать столиков, кресел, игральных автоматов и бильярдного стола. Чуть дальше, у служебного входа, расположился молочный бар. Д. вдруг сообразил, что у него нет ни пенни. Мистер Форбс не дал ему даже времени забрать в полиции те два фунта. Не очень-то будет складно, если он не попадет на судно… Он взглянул на стопку газет и подумал: ко всем его преступлениям вполне можно добавить еще и мелкое воровство. Никто на него не смотрел. Он небрежно подошел и взял газету.
Знакомый голос произнес:
— Отличный трюк, сэр, браво!
Все-таки Господа Бога, подумал он, правильнее всего изображать в виде карточного джокера. Ну, не бред ли — проделать весь этот страшный путь, чтобы в самом его конце снова встретиться с капитаном Керри. Он вспомнил, что мистер Форбс рассказывал о человеке с опытом по части придорожных гостиниц… Что ж, наверно, это не лучший момент для дружеских приветствий. Он раскрыл газету и спрятался за ней. Кто-то произнес с лакейской почтительностью в голосе:
— Простите, сэр, но мне кажется, вы забыли положить монетку?
Из-за раскатов смеха он не услышал шагов официанта. Доверие доверием, но при этом не спускают бдительного ока с блюдечка для медяков. Он полагал, что Бегемот, Солнышко и другие постояльцы мистера Форбса не слышат его диалога с официантом.
— Простите, у меня нет мелочи, — сказал он.
— О, я дам вам сдачи, сэр.
Д. сидел спиной к веселящейся компании, но ему показалось, что смех прекратился и они прислушиваются. Он сказал, засунув руку в карман:
— Кажется, я оставил деньги в другом костюме. Я заплачу позже.
— Какая комната, сэр? — Не иначе как они вознамерились сколотить капитал на этих пенни.
— 105-С.
Голос капитана Керри выкрикнул:
— Ого, черт меня побери!
Не стоило уклоняться от встречи. В конце концов за него внесен залог, так что Керри никакого вреда ему причинить не может. С удивлением он увидел, что Керри — тоже в шортах. Осваивает, очевидно, местный стиль. Д. сказал:
— Не ожидал вас здесь встретить.
— Еще бы, — сказал капитан Керри.
— Увидимся, я думаю, за обедом, — с газетой в руках он направился к выходу.
Капитан Керри встал:
— Нет уж. Никуда вы не пойдете.
— Не понимаю.
— Это тот самый тип, о котором я вам рассказывал, ребята.
Две лунообразные немолодые физиономии, раскрасневшиеся от виски, смотрели на него с благоговейным ужасом.
— Не может быть!
— Да.
— Черт меня побери, если он не спер газету, — сказал один из них.
— Он способен на что угодно, — прибавил капитан Керри.
— Не соизволите ли вы, — сказал Д., — дать мне дорогу. Я хочу пройти к себе в комнату.
— Скажите, пожалуйста! — возмутился капитан Керри.
Один из его спутников робко сказал:
— Осторожнее, старина. У него может быть пистолет.
Д. сказал:
— Я не совсем понимаю, джентльмены, в чем дело. Я не беглец от правосудия, или как это называется? Я отпущен под залог, и нет такого закона, который запрещал бы мне проводить время там, где мне вздумается.
— Буквоед, однако, — бросил один из них.
— Не заговаривайте нам зубы, — отрезал капитан Керри. — Вы ухлопали своего дружка. Вы, наверное, думали, что смоетесь отсюда, но вам не обдурить Скотланд-Ярд. Лучшая полиция в мире.
— Не понимаю.
— Надо читать газеты. Выдан ордер на ваш арест… Гляньте: «В последний час…» Вас ищет полиция за убийство.
Д. посмотрел в газету: так оно и есть. Сэр Теренс Хиллман не надолго их одурачил. Полиция, видимо, спохватилась, как только он вышел из здания суда. Его искали, и капитан Керри блестяще завершил охоту. Он взирал на свою добычу сурово, но и не без уважения. Убийство — это не кража автомобиля. Он соблюдал английскую традицию — обращаться с осужденным мягко, включая завтрак перед казнью. Капитан Керри сказал:
— Теперь нас трое против одного. Спокойно. Незачем устраивать скандал.
Д. сказал:
— Дайте мне сигарету.
— Да, пожалуйста, оставьте себе всю пачку, — и, подозвав официанта, продолжал, не меняя тона: — Позвоните в Саут-Крол, в полицию и скажите, что мы его задержали.
— А пока можно и посидеть, — сказал один из его спутников.
Они смущенно топтались между Д. и дверью — чувствовалось, что им бы не хотелось заламывать ему руки, или вязать его, или еще что-нибудь сделать и оказаться таким образом замешанными в публичном скандале. Когда Д. сел, они с облегчением вздохнули и придвинули к нему свои стулья.
— Послушай, Керри, — сказал один из них, — я думаю, что ничего не случится, если дать парню выпить. — И добавил, явно напрасно, с точки зрения Д.: — Вряд ли ему удастся выпить еще раз.
— Что вы пьете? — спросил капитан Керри.
— Предпочитаю виски с содовой.
— Шотландское?
— Пожалуйста.
Когда официант вернулся, Керри сказал:
— Шотландское виски. А моя просьба?
— Да, сэр. Они сказали, что будут через пять минут и чтоб вы не спускали с него глаз.
— Еще бы! Они что там — нас за дураков держат?
Д. сказал:
— Я полагаю, что в Англии людей считают невиновными, пока не докажут их вину.
— О да, — сказал Керри. — Это верно. Но полиция не станет арестовывать человека, не располагая проверенной информацией.
— Понятно.
— Конечно, — сказал капитан Керри, добавляя из сифона в виски содовую воду, — вы, иностранцы, всегда допускаете одну и ту же ошибку. В своей стране вы убиваете друг друга — и никого это не волнует, но если уж вы занимаетесь такими делишками в Англии, будьте любезны отвечать.
— Ты помнишь Блу? — один из двух спросил Керри.
— Тони Блу?
— Именно. Того самого, который так скверно сыграл тогда в матче Лансинг-Брайтон. Промазал пять мячей.
— Ну и что?
— Он однажды поехал в Румынию. Так он там видел, как какой-то тип прямо на улице стрелял в полицейского. Блу мне сам рассказывал…
— Трепло твой Блу.
Д. сказал:
— Вы не возражаете, если я схожу к себе в комнату за вещами? Пусть один из вас пойдет со мной. — Ему пришло в голову, что из своей комнаты, когда придут за ним с судна, он сможет хоть попытаться… Здесь же им ни за что его не отыскать.
— Лучше обождать полицию, — сказал приятель Блу, — не стоит рисковать.
— Еще выстрелит и убежит…
— Куда я убегу! — сказал Д. — С вашего-то острова.
— Не будем рисковать, — сказал Керри.
А что если, подумал Д., те уже приходили и никого не застали в номере 105-С.
Керри сказал:
— Ребята, вы последите минутку за дверью, а я тут с ним перекинусь парой слов. Идет?
— Конечно, старина.
Керри перегнулся через подлокотник своего кресла и тихо сказал:
— Послушайте, вы ведь джентльмен, не так ли?
— Не уверен… Это ведь чисто английское понятие.
— Я хочу сказать… Вы лишнее не болтайте. Незачем впутывать в такие дела приличную девушку.
— Я не совсем улавливаю…
— Видите ли, в газетах было написано, как какой-то Форестер застал вас с женщиной…
— Да, я читал про Фортескью.
— Вот-вот. Так он…
— Я ведь и сам ничего о ней не знаю — разве, что она случайная проститутка.
— В том-то и дело, — сказал Керри и обернулся к своей компании: — Все в порядке, ребята. Еще разок по виски?
Приятель Блу сказал:
— Я угощаю.
— Нет, ты уже ставил, сейчас моя очередь.
— Ты тоже уже ставил.
— Бросим монетку.
Пока они спорили, Д. смотрел поверх их плечей на большую стеклянную дверь. У входа горели яркие фонари, освещая газон перед дверью, за которым стояла тьма. Отель выставлял себя на обозрение миру, но сам мир оставался невидимым. И где-то там во тьме шло невидимое грузовое судно — к нему на родину. Вот когда он по-настоящему пожалел, что отдал в Бендиче свой револьвер — ребятишки неплохо сработали, но лучше бы один патрон прекратил сейчас это скучное и не в меру затянувшееся дело.
Вошла стайка девиц, впустив с собой в душный зал немного свежего воздуха. Они были шумливы, сильно накрашены и неуверены в себе. Чувствовалось, что они старались походить на юных леди из высшего общества, к каковому, увы, не принадлежали. Девицы радостно загомонили:
— Хелло, а вот и наш капитан Керрисавчик!
Керри покраснел до воротника рубашки. Он сказал:
— Послушайте, девушки, — вы не могли бы выпить где-нибудь в другом месте? Нам тут надо посидеть без посторонних.
— Как это понять, Керрисавчик?
— Важный разговор…
— Небось, похабные анекдотики? Что ж, послушаем.
— Нет, девушки. Я серьезно — важное дело.
— Почему они зовут вас Керрисавчиком? — спросил Д.
Керри снова залился румянцем.
— Представьте нас этому очаровательному иностранцу, — не унималась толстая девица.
— Нет, нет. Исключено. Абсолютно невозможно.
Два человека в макинтошах распахнули дверь и заглянули в клуб. Один из них сказал:
— Кто тут вызывал…?
Капитан Керри сказал:
— Слава богу. Вы из полиции?
Они посмотрели на него, и один из них сказал:
— Да.
— Вот ваш подопечный.
— Вы Д.?
— Да. — Д. встал.
— У нас ордер на ваш арест по обвинению в…
— Не продолжайте, — сказал Д. — Я знаю, в чем меня обвиняют.
— Предупреждаем — все, что вы сейчас скажете…
— Да, да, это мне известно. Пойдемте. — И повернувшись к девушкам, которые стояли, раскрыв от изумления рты, добавил: — Теперь Керрисавчик в вашем распоряжении.
— Сюда, — сказал полицейский, — машина ждет у ворот.
— Наручники?
— Не думаю, чтобы они понадобились, — подтолкнул его полицейский, хмуро усмехнувшись. — Двигайтесь поживее.
Один из них легонько взял его под руку. Они вполне могли бы сойти за дружескую компанию, возвращающуюся с вечеринки.
Сколько же такта у этих английских стражей закона, подумал Д., больше всего в этой стране боятся скандалов.
Их поглотила темнота. Фонари фантастического хобби мистера Форбса затмевали звезды.
Где-то далеко в море мерцал огонек. Смешно, если это тот самый пароход, на котором он должен был уплыть из Англии, освободив ее от своей заразы, а друзей — от неудобств, опасности разоблачения, постоянной необходимости держать язык за зубами… Интересно, что скажет мистер Форбс, узнав из утренних газет, что его поймали?
— Быстрее, — снова подтолкнул его один из полицейских, — мы не можем возиться с вами до утра.
Они вывели его через неоновую арку, махнув рукой портье. А все-таки одним грехом у него будет меньше — они не смогут теперь добавить ко всем его преступлениям неуплату счета. Машина стояла на некотором удалении от ворот, с выключенными фарами — не иначе, подумал он, не хотят компрометировать порядочный отель, привлекая лишнее внимание к визиту полиции. В этой стране всегда охраняют спокойствие налогоплательщика… За рулем сидел третий. Как только они подошли, он включил мотор и фары. Д. сел на заднее сиденье между двумя полицейскими. Они выехали на шоссе и свернули к Саут-Кролу.
Один из двух, что сидел сзади, вытащил платок и принялся вытирать лоб.
— Черт возьми, — пробормотал он.
Внезапно они свернули с шоссе. Тот же человек объяснил:
— Когда мне сказали, что вы задержаны, у меня подкосились ноги.
— Так вы не из полиции? — он даже не почувствовал радости — опять все сначала.
— Да какая там полиция! Задали вы нам задачу: ну, думаю, сейчас возьмет и потребует ордер. А вы, наверное, догадались?..
— Нет, я знал, что за мной выслан полицейский патруль.
— Нажми-ка, Джо.
Машину затрясло на выбоинах. Шум моря нарастал, прибой дробился о камни где-то совсем рядом.
— Вы хорошо переносите качку? — спросил второй сосед.
— Терпимо.
— Это пригодится. Ночь бурная, а уж в заливе будет похуже, чем в бухте.
Машина остановилась. Свет фар освещал несколько футов бурой каменистой тропинки и исчезал в пустоте. Они вышли на край невысокого утеса.
— Скорее, — опять сказал один из них. — Нам нужно поторапливаться. Полиция быстро сообразит что к чему…
— Но ведь они и в море могут приказать пароходу остановиться?
— Ну, пошлют нам пару радиограмм вдогонку. А мы им ответим, что в глаза вас не видели. Уж не думаете ли вы, что они отправят за вами крейсер? Велика честь! Не такая уж вы важная птица!
Они осторожно спустились с утеса. Внизу, в бухточке на цепи плясала моторная лодка.
— А как же машина? — спросил Д.
— Бог с ней.
— Но ведь они могут опознать, кому она принадлежит?
— Пусть отыщут магазин, где мы ее сегодня утром купили за двадцать фунтов. И конфискуют, если она им понравится. По мне, так я ни за что больше не сяду в такой рыдван, даже за целое состояние.
Но, видимо, мистер Форбс уже уплатил ему небольшое состояние. Они с трудом вывели лодку из укрытия, и ее тут же встретили удары волн. Море набросилось на них, словно враг, заранее поджидавший жертву. Оно нисколько не походило на бездушную силу, равномерно набегающую длинными валами. Нет, оно походило на сумасшедшего с кайлом в руках, лупившего по лодке то слева, то справа. После короткого затишья следовала новая серия ударов. И снова недолгий покой. Ни времени, ни возможности оглянуться, посмотреть на берег, и только один раз, когда Д. показалось, что они взлетели не иначе как на крышу мира, он увидел вдали россыпь огней отеля под тусклой луной.
Больше часа добирались они до грязного суденышка под голландским флагом водоизмещением тысячи на три тонн. Д. подняли на палубу лебедкой, словно мешок или ящик, и тут же проводили вниз. Моряк в старом свитере и заношенных серых брюках предупредил:
— Посидите внизу часок-другой. Так-то будет лучше.
Каютка была крохотная, рядом с машинным отделением. Кто-то предусмотрительно положил на кровать пару старых брюк и непромокаемый плащ: на Д. не осталось и сухой нитки. Иллюминатор был плотно задраен, по железной стенке возле койки торопливо бежал таракан. Ну, вот, — подумал он, — я почти дома. И, кажется, в безопасности. Если вообще существует на свете безопасность. Я выбираюсь из одной опасности и попадаю в другую.
Он присел на край койки — кружилась голова. В конце концов, подумал он, не те у меня годы для такой жизни. Он вдруг с жалостью подумал о мистере К., который так мечтал о тихой жизни в университете подальше от линии фронта. Что ж, по крайней мере, одна его мечта сбылась — он не умер в своем классе-кубике на курсах энтернационо, в присутствии какого-нибудь педантичного азиата вроде мистера Ли, которого возмутило бы досрочное завершение заранее оплаченного урока. Другое дело — Эльза. Но и для нее самое страшное позади, во всяком случае, ничего худшего с ней уже произойти не может. Мертвым можно позавидовать. Только живые страдают от одиночества и недоверия. Он встал и вышел на палубу — ему нужен был воздух.
Ветер швырнул ему в лицо пригоршню колючих брызг. Он взялся за поручни. Огромные волны в пенных шапках вырастали на мгновение перед носом судна и уносились куда-то в невидимую бездну. Вдали мигал огонек — Лэндс-Энд? Нет, так далеко от Лондона они еще не могли уйти. И от мистера Форбса, мчавшегося по ночному шоссе к ждущей его Роз. Или к Салли?..
Знакомый голос произнес:
— Это Плимут.
Он не обернулся, не зная, что сказать. Он боялся. Сердце обмерло, как у мальчишки. Он сказал:
— А мистер Форбс…
— О, Фурт, — сказала она, — Фурт отказался от меня.
Так вот откуда слезы на Уэстерн-авеню и полный ненависти взгляд на холме у Саут-Крола.
— Он сентиментален, — сказала она, — и предпочел красивый жест. Бедный старый Фурт.
Одной фразой она покончила с ним — он отдалялся от них в соленую и рокочущую темноту со скоростью десяти узлов.
Д. сказал:
— Я старик.
— Если для меня это ничего не значит, — сказала она, — какая разница — кто ты. Ты живой, это главное для меня. Я знаю, ты умеешь хранить верность, но я уже тебе говорила, что не умею любить мертвеца и не буду.
Он быстро взглянул на нее. От брызг ее волосы висели мокрыми прядями. Она выглядела старше, чем прежде — старше и проще. Как будто хотела убедить его, что ее красота и блеск молодости отнюдь для них не самое главное. Она сказала:
— Когда ты умрешь, она снова получит тебя. Тогда уж я не смогу с ней соперничать. А когда-нибудь придет время, и мы все умрем.
Последний огонек потерялся за кормой. Впереди был лишь плеск волн, долгий путь и темнота. Она сказала:
— Ты умрешь очень скоро, и нечего говорить мне об этом — я и сама знаю, но пока…
Комментарии
Над романом «Доверенное лицо» Грин работал в преддверии второй мировой войны, в тревожной атмосфере Мюнхенского соглашения, развязавшего руки Гитлеру. По признанию писателя, само обращение к роману было в известной степени вызвано беспокойством за семью, поскольку Грин, вступивший в «Офицерский боевой резерв», — «загадочную организацию», которая «вербовала представителей свободных профессий, журналистов, банковских служащих и Бог знает кого еще», — при объявлении военных действий должен был отправиться в армию.
Тогда, в 1938 г., после возвращения из Мексики писатель обратился к созданию одного из программных для него произведений — «Сила и слава». Книга продвигалась медленно и, по мнению автора, не сулила ему финансового успеха. Вот почему, стремясь обеспечить жену и детей на случай своей мобилизации, Грин решил поскорее написать роман с напряженным сюжетом, который бы привлек внимание публики. Чтобы сосредоточиться только на творчестве, он снимает студию в районе Мекленбург-сквер, в так называемом доме королевы Анны. Режим работы у Грина был жесточайший. Вместо обычной нормы — пятьсот слов в день, он пишет две тысячи, с утра обращаясь к «Доверенному лицу», а после к «Силе и славе», и приходит домой в пять часов пополудни, совершенно измученный. В итоге роман «Доверенное лицо» был завершен в рекордно короткий срок — через шесть недель! Опубликован он был в 1939 г. сразу в двух, как это уже сложилось для Грина, издательствах: английском — «Хайнеманн» и американском — «Вайкинг Пресс».
Жанр, к которому обращается писатель, обозначаемый как entertainment («развлекательное чтение»), был уже опробован им в 1932 г. в «Стамбульском экспрессе» и в 1936 г. в «Наемном убийце». Поначалу и «Брайтонский леденец» имел в подзаголовке такое же жанровое определение, но потом был причислен к группе «серьезных романов», что еще раз свидетельствует об известной зыбкости границ между этими жанровыми разновидностями (о чем уже шла речь во вступительной статье). Однако применительно к романам начала 30–40-х гг. следует сделать одну оговорку. В этот период между «серьезными» и «развлекательными» произведениями четко выявляется существенное различие. В католических романах «Сила и слава», «Суть дела», отчасти уже в «Брайтонском леденце» Грин тяготеет к постановке масштабных моральных и религиозно-философских проблем в их наиболее общем, вневременном звучании. Зато произведения «развлекательного» жанра («Наемный убийца», «Доверенное лицо», «Ведомство страха») уже на фабульном уровне связаны именно с политической злобой дня: Грин изображает провокации, подрывную деятельность реакционных сил, наличие фашистского подполья в Лондоне, а интересы целого ряда персонажей, их действия осмысливает подчеркнуто как социально обусловленные.
С очевидностью тяготея к жанру политического детектива, «развлекательные» романы еще в большей степени обнаруживают черты детектива психологического. Это проявляется не только в том, что внимание автора все время приковано к душевному состоянию героя, как правило травмированного, но и в том, что внезапные повороты в сюжете нередко обусловлены как раз изменением чувств героя, его внутренним потрясением.
На примере романа «Доверенное лицо» советский читатель получает возможность познакомиться с наиболее ярким образцом гриновских романов этого типа. О том, каков был замысел писателя, сохранилось свидетельство критика Дж. Макларена-Росса, встречавшегося с Грином в 1938 г. и спустя много лет поведавшего об этом на страницах журнала «Лондон мэгэзин» (декабрь 1964 г.). По словам критика, Грин, сотрудничавший в то время с кинорежиссером Александром Кордой, даже задумывался о сценарии возможного фильма, но предполагал, что взволновавшая его коллизия покажется кинокомпании «для фильма слишком опасной», поскольку речь идет об «агенте испанского правительства, который приезжает с тайной миссией в Лондон во время гражданской войны и обнаруживает, что война преследует его и там».
Испания в романе открыто не называется, хотя упоминание о гражданской войне в одной из европейских стран позволяет читателю с первых строк безошибочно определить географический и политический адрес событий. Абстрагируясь от конкретных фактов франкистского мятежа и сопротивления ему, Грин использует звучащую в подтексте тему Испании как мощный источник эмоциональной напряженности, окрашивающий главный мотив повествования — мотив войны, преследующей героя. Она прочно поселилась в душе агента Д., охваченного скорбью о погибших и погибающих соотечественниках и потому с нервной обостренностью воспринимающего приметы непривычной для него мирной жизни Англии, не знающей войны. (Ирония судьбы: Грин писал эти строки в доме, которому, как и другим, расположенным рядом с ним архитектурным памятникам XVIII века, было суждено спустя два года, во время налетов фашистской авиации, превратиться в руины!)
Война возрастает для Д. и до глобальных размеров — как царящее в мире насилие, и конкретизируется в лице соперника по миссии Л., в котором Д., посвятивший себя поистине рыцарскому служению обездоленным, видит носителя отвергаемой им ложной, жестокой цивилизации. С войной (и здесь в романе Грина находит отзвук тот особый — горький — опыт испанских событий, который вынесли из них Дж. Оруэлл, А. Кестлер и другие западные интеллигенты) связан также мотив тотальной подозрительности, вражды, взаимной слежки, недоверия друг к другу и — соответственно — измены и предательства, разрывающих изнутри политический лагерь, к которому принадлежит Д. В книге воспоминаний «Пути спасения» Грин с гордостью пишет о том, что его близкий друг Ким Филби (сотрудник «Интеллидженс Сикрет Сервис» и советский разведчик), размышляя о проявлениях сталинизма, ссылался в качестве примера на ситуации, изображенные в «Доверенном лице».
Правда, эти ситуации составляют в романе скорее эмоционально-психологический фон, позволяющий оттенить душевную красоту героя, осуществляющего самоотверженное служение гуманистическим идеалам как сугубо личный выбор, и именно этот выбор, именно высокое индивидуальное нравственное чувство агента Д. определяет напряженность внешнего плана конфликта (столкновение героя с политическими врагами и предателями), а также сложной внутренней коллизии — она связана для Д. с решением проблемы гуманизма и активного действия, предполагающего уничтожение врагов. Эта проблема глубоко волнует и самого писателя, искусно подчиняющего ее осмыслению жанровую специфику своего произведения, в котором событийная острота усугубляется драматизмом морально-психологических ситуаций.
Убийство юной Эльзы, глубоко возмутившее агента Д., рождает перелом не только в душе, но и в поведении героя, и в развитии романного действия. Если поначалу Д. выступал жертвой коварных и жестоких врагов и сюжет строился подчеркнуто как серия обрушившихся на него ударов (не случайно название первой части — «Человек, за которым охотились»), то в последующих главах, объединенных заглавием «Охотник», все препятствия героем успешно преодолеваются, в его пользу начинают работать сами обстоятельства, даже наперекор их очевидной логике. Так, автор подчеркивает пробудившуюся активность Д., принявшего на себя миссию мстителя за гибель Эльзы.
Но, став «охотником», агент Д. все больше испытывает внутреннее смятение — не случайно он промахивается, стреляя в изменника К., в котором вдруг тоже начинает видеть несчастного, затравленного нуждой человека, заслуживающего жалости и сочувствия. Не случайно и то, что «последний выстрел» (так называется заключительная часть романа) принадлежит опять-таки не Д., а шайке мальчишек, вредящих взрослым ради своих целей и жестоких забав, но объективно помогающих победе агента Д. над соперником по миссии Л. Грин избавляет своего героя-гуманиста от необходимости стать вершителем возмездия — сама судьба наказывает убийц Эльзы — хозяйку гостиницы и К., но тупиковая ситуация, к которой автор приводит и героя, и читателя, остается. Тупик для Грина состоит в том, что, протестуя против насилия, принимая на себя ответственность за его жертвы и стремясь утвердить идеал гуманизма, человек должен сам стать активным, должен выбрать борьбу, а это с неизбежностью приводит гуманиста к насилию.
Осмысление этой нравственной ситуации Грин продолжил и в произведениях «развлекательного» жанра — «Ведомство страха» (1943), «Наш человек в Гаване» (1958), и в «серьезных» романах последующих десятилетий.