1

Сондерс наполовину заснул, когда голос где-то совсем рядом произнес:

– Туман сгущается, сэр.

Туман был густой и плотный, ранний свет утра уже окрашивал его в пыльный желтоватый цвет, и Сондерс отругал бы полисмена за то, что тот не разбудил его раньше, если бы заикание не приучило его не тратить слова напрасно. Он только сказал:

– Передайте всем, собираемся вместе.

– Мы атакуем, сэр?

– Нет. Там ведь девушка. Мы не можем с-с-стре-лять. Подождем, пока он выйдет.

Но полицейский не успел еще отойти, как заметил: дверь открывается. Сондерс поднес к губам свисток и отвел предохранитель револьвера. Свет был тусклый, туман искажал предметы, но Сондерс узнал черное пальто, скользнувшее вправо из дверей сарая к надежному укрытию угольных платформ. Он свистнул в свисток и бросился следом. Человек в черном пальто получил полминуты форы и быстро уходил в туман. Невозможно было разглядеть что-либо впереди даже на расстоянии десяти шагов. Но Сондерсу удавалось не упускать пальто из виду, он бежал за ним, непрерывно свистя. Как он и рассчитывал, впереди тоже прозвучал свисток. Это смутило беглеца, он на мгновенье замешкался, и Сондерсу удалось сократить разделявшее их расстояние. Беглеца загнали в угол, и приближался – Сондерс четко сознавал это – самый опасный момент. Он трижды резко свистнул, посылая в туман сигналы, созывая всех полицейских в плотное кольцо, и свистки были подхвачены и звучали в желтой туманной мгле, обозначая широкий невидимый круг.

Но Сондерс сбился с шага, и беглец, рванувшись вперед, исчез. Сондерс свистнул дважды: сужайте кольцо медленно, не теряйте связи друг с другом. Впереди справа раздался один долгий свисток: беглец обнаружен, и полицейские стали стягиваться в этом направлении. Каждый поддерживал постоянную связь с товарищами справа и слева. Невозможно было прорваться сквозь кольцо, пока его звенья были плотно соединены друг с другом. Но кольцо стягивалось все плотнее, а беглец не появлялся; единичные короткие свистки, словно исследуя туман, раздавались то с одной стороны, то с другой, но теперь они звучали потерянно и грустно. Наконец Сондерс, вглядываясь в завесу тумана, различил нечеткие очертания полицейского, идущего навстречу, всего в пяти-шести шагах. Сигналом свистка он приказал всем остановиться: беглец, видимо, укрылся где-то здесь, в беспорядочном нагромождении платформ, в самом центре кольца. С револьвером в руке Сондерс шагнул вперед. Один из полицейских встал на его место, закрыв образовавшуюся в кольце брешь.

И вдруг Сондерс увидел беглеца. Тот занял стратегическую позицию там, где куча угля и пустая платформа – под углом друг к другу – создавали некий заслон, предохранявший от неожиданной атаки сзади. С той стороны из-за платформы он оставался невидим для полицейских и теперь стоял боком, словно дуэлянт, подставляя под выстрелы только одно плечо; сложенные штабелем старые шпалы прикрывали ноги до колен. Сондерсу подумалось, что эта поза могла означать лишь одно: парень собирается стрелять, чтобы продать свою жизнь подороже; он наверняка обозлен, доведен до отчаяния. Низко надвинутая шляпа скрывала лицо; пальто висело свободно, какими-то странными складками; руки засунуты в карманы. Сондерс крикнул сквозь желтые клубы тумана:

– Лучше выходи по-хорошему.

Он поднял револьвер и двинулся вперед, держа палец на курке. Но неподвижность фигуры в черном пугала его. Человек стоял в тени, наполовину скрытый желтым шевелящимся туманом. Это он, Сондерс, был весь на виду, на фоне светлеющего на востоке неба. Он словно шел на казнь – он ведь не мог выстрелить первым. Впрочем, зная, что чувствует Матер, зная, что невеста Матера как-то замешана в этом деле, Сондерс мог и не искать оправданий: если он выстрелит, Матер будет на его стороне. Одно движение, и парень свое получит. Он сказал резко, нисколько не заикаясь:

– Руки вверх!

Темная фигура не пошевелилась. Сондерс повторил про себя, испытывая жгучую ненависть к тому, кто причинил боль Матеру: всажу в него пулю, если не подчинится; все будут за меня; ну, дам ему еще один шанс…

– Руки вверх!

Человек в пальто не шелохнулся, стоял, как прежде, держа руки в карманах; казалось, поза таит в себе едва различимую угрозу. Сондерс нажал курок.

И в этот самый момент раздался долгий, призывный свист; он звучал прерывисто, словно задыхаясь, и закончился слабым шипеньем, словно из резиновой игрушки выходил воздух. Свист прозвучал со стороны забора, от дороги. Не было никакого сомнения в том, что это означало. И неожиданно Сондерс очень ясно понял, что произошло: он стрелял в невесту Матера; она отвлекла, увела их от Ворона. Он крикнул полицейским, шедшим вслед: «Все к воротам!» – и бросился к девушке: он видел, как она пошатнулась, когда прозвучал выстрел.

– Вы ранены? – спросил он и сбил у нее с головы шляпу, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Вы – третий человек, пытавшийся меня убить, – слабым голосом произнесла Энн, устало привалясь спиной к платформе. – Приезжайте отдыхать в солнечный Ноттвич. Ну что ж, значит, у меня еще шесть жизней в запасе.

Заикание вернулось к Сондерсу с прежней силой.

– К-к-к?..

– Да вот сюда вы попали, – ответила Энн, – если вы об этом. Промах, да еще какой. Даже коробку конфет на соревнованиях не получили бы. – И показала ему длинную желтую щепку, торчавшую у верхнего края платформы.

Сондерс сказал:

– В-в-вам придется пойти со мной.

– С огромным удовольствием. Только можно, я сниму это пальто? Чувствую себя в нем как-то по-дурацки.

У ворот четверо полицейских окружили что-то большое, лежавшее на земле. Один из них сказал:

– Мы вызвали «скорую».

– Он умер?

– Нет еще. Ранен в живот. Должно быть, и тогда не перестал свистеть…

На какой-то момент Сондерса охватила злая ярость:

– Ну-ка, ребята, отойдите в сторону, пусть мадам посмотрит.

Они расступились смущенно и неохотно, словно закрывали собой неприличный рисунок на стене, и стало видно белое, словно мел, осунувшееся лицо: казалось, оно никогда и не было живым, никогда не ощущало биения крови под кожей. Выражение этого лица нельзя было назвать «покойным», выражения просто не было. Кровь пропитала брюки (пояс и застежку полицейские расстегнули), кровь запеклась на усыпанной углем дорожке. Сондерс сказал:

– Двое отвезут эту даму в Управление. Я остаюсь. Подожду, пока «скорая» приедет.

2

Матер сказал:

– Если хотите сделать заявление, я должен вас предупредить: все, что вы здесь скажете, может быть использовано как свидетельство против вас.

– Мне не о чем заявлять, – ответила Энн. – Я хочу поговорить с тобой, Джимми.

Матер сказал:

– Если бы старший инспектор был здесь, я попросил бы его забрать у меня это дело. Я хочу, чтобы вы поняли: я не позволю личным мотивам… Что если я не предъявляю вам обвинение, это еще не значит…

– Мог бы предложить девушке чашечку кофе, – сказала Энн. – Как раз время завтракать. Почти.

Матер яростно ударил ладонью по столу.

– Куда он намеревался пойти?

– Дай мне время, – сказала Энн. – Мне есть что рассказать. И много. Только ты все равно не поверишь.

– Вы видели человека, в которого Ворон стрелял, – сказал Матер. – У него жена и двое детей. Из больницы звонили – внутреннее кровотечение.

– Который час? – спросила Энн.

– Восемь. Ваше молчание ничего не изменит. Теперь ему от нас не уйти. Через час прозвучат сигналы воздушной тревоги. На улицах не будет ни души, только люди в противогазах. Его немедленно обнаружат. Как он одет?

– Если бы ты дал мне поесть… Я ничего не ела целые сутки. Тогда я была бы способна соображать.

Матер сказал:

– У вас только одна возможность избежать обвинения в соучастии: если вы сделаете формальное заявление.

– Это что – допрос третьей степени? – спросила Энн.

– Почему ты взялась его выгораживать? Что заставляет тебя держать данное ему слово? Ведь ты не…

– Ну давай, – сказала Энн, – переходи на личности. Никто тебя за это не осудит. Я тоже. Только я не хочу, чтобы ты думал, что я сдержала бы данное ему слово. Ведь это он убил старика.

– Какого еще старика?

– Министра обороны.

– Вам надо бы придумать что-нибудь поправдоподобней.

– Но это правда. Он не крал те банкноты. Его просто надули. Заплатили крадеными деньгами за работу. За убийство.

– Он просто наплел вам сорок бочек арестантов, – сказал Матер. – Тем более что я знаю, откуда украдены эти деньги.

– Так и я знаю. Могу догадаться. Из этого города.

– Да он все вам наврал. Это деньги Ассоциации рельсопрокатчиков, их контора на Виктория-стрит, в Лондоне.

Энн покачала головой:

– Началось вовсе не там. Это деньги «Мидлендской Стали».

– Значит, вот куда он отправился. В «Мидлендскую Сталь». Это – в Дубильнях?

– Да, – ответила она. Короткое слово смутило и обескуражило Энн, оно прозвучало, словно приговор, окончательный и бесповоротный. Она теперь не испытывала к Ворону ничего, кроме ненависти: воспоминание об истекающем кровью полицейском на усыпанной углем земле разрывало ей сердце, требовало наказать убийцу; но она не могла забыть морозную ночь в сарае, кучу мешков и его абсолютное, лишенное какой бы то ни было надежды доверие к ней. Она сидела, опустив голову, пока Матер отдавал приказания в телефонную трубку.

– Мы будем ждать его в Дубильнях, – сказал он. – Кого он там ищет?

– Он сам не знает.

– Что-то в этом есть, – сказал Матер. – Какая-то связь между ним и фирмой. Может быть, его обманул кто-то из клерков.

– Человек, который заплатил ему эту кучу денег, был вовсе не клерк. Он и меня пытался убить только потому, что я узнала…

Тут Матер прервал ее:

– Ваши сказочки подождут. – Он позвонил и сказал появившемуся в дверях полицейскому: – Задержите эту девушку для дальнейшего расследования. Можете дать ей кофе и бутерброд.

– Куда ты идешь?

– За вашим дружком, – ответил Матер.

– Он будет стрелять. У него реакция быстрее твоей. Неужели другие не могут… – Она почти умоляла. – Послушай, я сделаю заявление по всей форме. Он еще убил Змея…

– Занесите все это в протокол, – сказал Матер, надевая пальто. – Туман расходится.

Энн сказала:

– Неужели ты не понимаешь, если все это правда… Нужно только дать ему время найти этого человека… тогда не будет войны.

– Все это сказки.

– Нет, все это – правда… Но, разумеется, тебя ведь там не было, ты его не слышал. Для тебя все это звучит по-иному. А я… Я думала, что спасаю… всех. Помогаю…

– Все, что вам удалось сделать, – жестко сказал Матер, – это помочь убить человека.

– Все звучит совсем иначе здесь, в Управлении. Как-то фантастично. Но он верил в то, что говорил. – И, теряя надежду, она добавила: – Может, он сумасшедший?

Матер открыл дверь. Энн вдруг крикнула:

– Джимми, нет! Он не сумасшедший! Они же пытались убить меня!

Он ответил:

– Я прочту ваше заявление, когда вернусь.

И закрыл за собой дверь.