— Папочка! — Доун расплакалась на загорелом плече Фрэнка. Она вдыхала родной аромат — смесь мускуса, давно выпитого пива и машинного масла.

«Живой, настоящий! — Она стиснула его еще сильнее. — Рядом!»

Фрэнк тоже радостно обнимал дочь, так крепко, что у нее не осталось сил вздохнуть. Ей вспомнился эпизод из детства: «Папочка, я не могу дышать, — сказала как-то малышка Доун, барахтаясь в объятиях отца. Фрэнк снова забыл приехать в школу, и с занятий по гимнастике ее забрал сосед. — Ты слишком сильный…»

Большая девочка Доун ловко вырвалась из его цепких рук — наполнить легкие кислородом и убедиться, что это действительно отец, а не чертовы вампирские штучки. Она гладила посеревшее лицо Фрэнка и нервно смеялась.

— Ты цела… — пробормотал он. — Она никогда тебя не тронет, но…

Он сокрушенно покачал головой.

Доун не могла наглядеться на Фрэнка. Вокруг его рта пролегли глубокие складки, отчего улыбка стала еще выразительней; взгляд был ясный, не одурманенный похмельем, зеленые глаза, окруженные сеточкой морщин, излучали спокойствие. Кожа, исчерченная временем, напоминала карту, указывающую путь к бесценным сокровищам. Темные волосы походили на нестриженный газон, но газон, как отметила дочь, слегка поредел с момента ее последней встречи с отцом.

Доун скучала по нему; она и не догадывалась, что скучала так сильно.

Они опять обнялись. Девушка обратила внимание, что у спортивного, накачанного Фрэнка выросло брюшко. Значит, Эва его неплохо кормила.

— Как ты, Доуни? — спросил он.

Что на это ответить?

— Я тебя разыскала, значит, со мной все в порядке. Погоди… — Доун стиснула отца еще разок и, позабыв о боли и ранах, быстро осмотрела длинную цепь, сковывающую его руки. — Надо вытащить тебя отсюда.

— Ну, не торопись… — Фрэнк пригладил ее волосы, поцеловал в лоб и снова прижал к себе. — Лучше б ты была галлюцинацией… Эва такая мастерица их насылать!

Каков отец, такова и дочь.

— Нам надо о многом поговорить… — Она отвернулась и дернула цепь, прикрепленную к стене, но звенья держались намертво, а Доун была не в лучшей форме.

— Крепкая штука? — Фрэнк попробовал разогнуть одно звено. Безрезультатно. — Ты не представляешь, как я боролся с этими кандалами. Они из какого-то сверхпрочного серебра. У Эвы всегда все самое лучшее.

Неужели он шутит?! Она ошеломленно посмотрела на отца. В тот же миг Доун поняла, что у Фрэнка имелось достаточно времени, чтобы привыкнуть к тюрьме, — над чем ему еще оставалось смеяться? Теперь это была его реальность, его жизнь. Да-да, обычные будни: сидеть на цепи при жене, восставшей из мертвых в ипостаси вампирши.

Доун осмотрелась: комната весьма уютная, хотя камин, похоже, много лет не разжигали; диваны и кресла, словно заказанные по эксклюзивному каталогу; мини-холодильник, телевизор; за приоткрытой дверью виднелся чистенький туалет с душем.

— Смотрю спортивные каналы в свое удовольствие… — Фрэнк погладил дочь по голове. — И никто меня за это не пилит.

Он указал на встроенные камеры наблюдения.

— Ага! — воскликнула Доун. — Вот как она следит за комнатой!

— Думаю, основной зритель Джулия. Ты заметила ее? Приносит мне еду, и периодически считает своим долгом напомнить, какая честь сидеть на цепи у Эвы. Тупая овца!

Доун немного успокоилась. Фрэнк Трезвый выражал свои мысли на удивление гладко и связно. Впрочем, об этом можно подумать потом. Сейчас она просто радовалась его присутствию и прикидывала, как им сбежать из плена.

Фрэнк опустился на диван.

— Лучше посиди. Приветственной делегации мы вряд ли дождемся.

Он что, издевается?

— Где-то должен быть выход, и я его найду.

— Какой, к черту, выход… Даже не мечтай выползти через дымоход! Он перекрыт, осталось лишь крошечное отверстие в середине. — Фрэнк бросил на нее лукавый взгляд. — Я все перепробовал.

Ладно… Неужели ни малейшей надежды?

Отец неторопливо подошел к камину. Цепь натянулась: ее длина позволяла спокойно разгуливать по комнате, но к дальней двери подойти не давала.

«Браво, Эва!» — подумала Доун. Фрэнк не мог напасть на своих тюремщиц и в то же время сохранял определенную свободу движений.

Девушка просунула голову в камин. Действительно! В дымоходе виднелась всего лишь маленькая дырочка.

Одна из труб. Красный палец.

Доун вылезла обратно в комнату, удивляясь, что Кико на самом деле сумел что-то увидеть. Предсказание, конечно, звучало чертовски загадочно. Видимо, дар отчасти вернулся к телепату. Если бы мать-вампирша и ее пособница Джулия не замуровали Доун в потайной комнате, возможно, дела пошли бы на лад.

— Я все вилкой расковыривать пытался, — сказал Фрэнк, плюхнувшись на диван. Он смотрел на нее с ласковой улыбкой, будто не верил своим глазам. — А тут прошлой ночью внезапно отверстие появилось. Ну я и завопил в трубу, думал, меня кто-нибудь услышит. Например, Друзья, вышедшие в дозор. Или даже ты, Доуни. Я догадывался, что однажды Эва затащит тебя в дом. Мне так хотелось, чтобы ты услышала мой голос, прежде чем она до тебя доберется. Да вот только сирены из меня не вышло…

— Странно, что дыру не заделали. Через нее вполне может проникнуть Друг.

— Верно говоришь.

Тут они осознали, как дико, должно быть, звучал их разговор со стороны: не о бейсболе, не о счетах за электричество, а о вампирах, призраках и тому подобном. Фрэнк состроил смешную, глупую рожицу, при виде которой Доун всегда разбирал хохот, даже если до этого она, брызжа слюной, ругалась на чем свет стоит.

— Между прочим, я забралась на крышу дома, типа, осмотреться, — сообщила дочь.

— Что?! Доуни…

— Не читай нотаций, папа. Я проверяла видение Кико.

— Кико? Вот уж не… Как он? И… — Фрэнк откашлялся, глаза его заблестели. — И… Брейзи?

Доун и без того поняла, о ком именно он хочет услышать.

— У Брейзи все хорошо. Она постоянно о тебе говорит, жутко скучает и волнуется. Мы все волнуемся.

Вдаваться в подробности о Голосе она не собиралась. Ее слишком переполняли эмоции, да многого Фрэнку и не стоило знать. Чего доброго кинется защищать дочурку и с пистолетом в руках потребует, чтобы Голос женился на ней, узаконил порочную связь и так далее. Отец порой бывал ужасно старомоден и терпеть не мог «ухажеров» дочери, хотя в глаза их не видел.

Он сам себе улыбался, вероятно, снова и снова прокручивая в голове имя «Брейзи». По выражению его лица девушка угадала, как сильно он скучал по любимой, как глубоки были его чувства.

— Мы с Брейзи поговорили, — сказала Доун.

— Очень хорошо.

Фрэнк выразительно взглянул на дочь: тише. Камеры. Ни слова о «Лимпете и партнерах».

— А мне хочется поболтать о твоей подруге. — Доун испытала злобное удовольствие, представив, как отнесется Эва к тому, что Фрэнк и без нее прекрасно обходится. — Какое мне дело, обидится вампирша или нет.

— Доун! — Он называл ее так, когда изображал строгость и хотел отчитать. — Не смей так о матери!

— Ты ее защищаешь?! — взъярилась дочь.

Отец отвернулся. Земля ушла у Доун из-под ног.

— Ты что, простил ее?!

— Я… — Фрэнк вновь посмотрел на камеру, но лишь потому, как поняла Доун, что не хотел разговаривать.

— Вот чертовщина! — Она горько засмеялась. — Эва тебя обработала. Как это называется… Стокгольмский синдром?

— Я ее любил.

А после ее смерти начал пить, весь извелся из-за бессмысленного «убийства»…

— Она же заморочила тебе голову, раз ты готов забыть, через что прошел по ее милости!

— Да, наверное. — Фрэнк поднес палец ко лбу. — Она все время пыталась проникнуть внутрь, с той самой ночи, когда я заметил на улице женщину, невероятно на нее похожую, и последовал за незнакомкой в ночной клуб «Бава».

Она вспомнила, что рассказывал Голос о последней связи с отцом: «Он позвонил мне откуда-то — видимо, из „Бавы“ — и сказал, что понял: твое место здесь, с нами. Но договорить он не успел — связь прервалась. Такой вот последний разговор».

— Ты видел Эву. — Доун опустилась на колени. — Она проникла в твой разум и похитила тебя.

— Я потерял сознание. Не знаю, куда она меня привезла — там было темно и холодно, — но окончательно пришел в себя я только здесь, закованным в цепи.

— Она давно планировала тебя похитить! Эва постоянно твердит, что хочет вернуть семью.

— Она не шутит… Еще как не шутит!

Они посмотрели на камеры.

— Эва — вампир. — Может, хоть это приведет Фрэнка в чувство, раз он смирился с предательством.

Отец кивнул с непроницаемым лицом.

— Неужели тебе все равно?!

В этом был весь Фрэнк: простой человек, добрый приятель всем и каждому — одним словом, последний болван. Такого любой обведет вокруг пальца.

— Я знаю, что поставлено на карту, — прошептал он. — А ты?

— Разумеется, знаю, и побольше твоего.

— Эва хочет нас обратить, поэтому она открылась тебе, Доуни. Назад пути нет. Потому нас и посадили под замок. Мы ей полностью принадлежим.

Принадлежим? Черта с два! Эва бросила их невесть когда! Запоздалые рекламации на товар не принимаются.

Фрэнк продолжил:

— Я сразу понял, что к чему, едва очнулся, и приготовился облегчить себе жизнь. Она не пробовала меня завоевать, не тратила столько времени, как с тобой, но…

— Потому что была уверена в своей власти! Она знала, что ты такой же простофиля, Фрэнк.

— У нас все-таки была семья! Муж и жена…

Он страдальчески опустил голову и отвернулся. Доун вспомнила, как долго она мечтала об этом моменте, как хотела найти отца. Надо бы подойти к нему, поддержать, поступить как любящая дочь… Но Фрэнк, как обычно, сделал скверный выбор, и Доун снова разочаровалась в отце… А ведь его ждет самая чудесная женщина в мире — Брейзи!

На шее отца виднелось красное пятно. Шея Доун тоже горела, и девушка постоянно ее терла, сама не понимая почему.

У Доун возникло подозрение насчет Фрэнка. «Нет! Он не позволил Эве…»

— Так вот, — раздался голос отца, — я неплохо устроился: оберегал свое сознание, а в остальном не сопротивлялся. Доуни, Эва же вышла за меня замуж, хотя это и поставило под угрозу ее дальнейшую карьеру! Чем меньше я артачился, тем длиннее становилась цепь. Теперь вот даже телевизор появился. Эва говорит, что снова хочет жить с нами, одной семьей, и очень по тебе скучает.

Доун проигнорировала последние слова; она лишь радовалась, что Фрэнк выставил ментальный блок против Эвы.

— А выбраться отсюда не пробовал?

— Больше всего на свете хотел сбежать! К тебе и… — Глаза Фрэнка затуманились. Он перевел взгляд на камеры и снова помрачнел. — …к остальным. Кроме того, часть моей души рвалась на волю, чтобы предупредить тебя, но… возможности не было.

— Что?! Значит, другая часть лелеяла хлипкую мечту о воссоединении семьи?

Фрэнк посмотрел на дочь, словно говоря: «А ты? Неужели ты об этом не мечтаешь?»

Доун промолчала, поэтому отец продолжил:

— Пока Эва работала, я весь день спал. После заката она меня будила. Каждую ночь я на нее срывался, вопил от злости. Каждую ночь!

Еще кое-что прояснилось. Лучше всего Кико считывал футболки Фрэнка после захода солнца. Наверное, из-за вспышек эмоций отца.

— Знаешь, не тебе одной хочется меня придушить. Я б сам с собой разделался! — усмехнулся Фрэнк.

— Ты представления не имеешь о том, что мне хочется!

— Ты тоже. Тоже не имеешь представления. — Он встал, и цепь загремела. — Самое ужасное, что я боялся за всех… моих друзей… боялся, что они пострадают, потому что здесь наверняка замешана не только Эва. Я чувствую, она замышляет что-то еще, но что именно, не знаю. Однако, похоже, решения принимает не она.

Вот настоящий Фрэнк! Фрэнк — частный детектив. Он стал таким, когда их пути разошлись. Несмотря на все, дочь ощутила прилив гордости за отца.

— Тебе о Подземелье известно? — Доун вызывающе посмотрела в сторону камер. — Мы со старушкой немного поболтали на эту тему.

— Ее можно спасти?

Она не ослышалась?

— Ну? Можно? — повторил отец.

Уму непостижимо! Он собирается спасать женщину, которая хладнокровно спланировала свое убийство и бросила безутешную семью на произвол судьбы. Вот юморист!

— Ага! А как же! Можно, конечно, — хмыкнула дочь. — Отрублю ей голову — и спасение гарантировано.

Фрэнк побледнел. По его изучающему взгляду она поняла, что отец не узнает свою маленькую Доуни. Эх, не надо было этого говорить… Девушка собрала волю в кулак: на самом деле Эва — не мать и не очаровательная Жаки… Она совсем из другой компании. Эва такая же, как Робби Пеннибейкер, маленький ублюдок, который залез в сознание Доун и попытался убить.

— А что это за Подземелье?… — начал Фрэнк, краснея.

— Пусть дражайшая супруга сама тебе расскажет! — Доун обиделась за Брейзи, расстроилась из-за вопиющей несправедливости, которой та не заслуживала. — Я хочу поговорить о тебе.

— Например? — покорно спросил Фрэнк. Первый раунд он проиграл, снова превратившись в никчемного доходягу, которым отец был до встречи с Брейзи.

— Для начала… как ты ввязался в это дело?

Он смущенно замялся. У Доун заныла рука — давала о себе знать старая рана. Замечательно! Девушка и без того ужасно устала, слишком многое на нее обрушилось в один день.

— Думай, о чем говоришь. Она нас слышит, — прошептал Фрэнк. — У Эвы очень тонкий слух.

Да, незадача… Как же им поговорить начистоту? Когда же сложатся благоприятные обстоятельства?

— Ладно, расскажу что смогу, — задумчиво произнес Фрэнк. Он искренне хотел помочь дочери.

— Расскажи то, что я должна знать по мнению босса.

Отец, видимо, понял, что она имела в виду: не упоминать о мистике, а рассказать обычную историю об обычной работе в обычном детективном агентстве, которое случайно пригласили расследовать случай с Робби Пеннибейкером, — только и всего. Эва не поймет их тайный язык.

— Как я туда попал? — Фрэнк уставился в стену. — Ну да, все закрутилось после того, как местный журнальчик опубликовал статью об Эве в рубрике «Воспоминания о…» Обычное дело: старые семейные фотографии и краткий очерк о нас — кем мы стали, чем сейчас занимаемся.

Наверное, написали о том, как Фрэнк зависает в баре «Кошачья лапа» и горланит с друзьями песни о славном прошлом. Доун однажды звонил какой-то журналист, но она всегда отказывалась от интервью, не желая, чтобы ее успехам способствовало громкое имя матери.

Интересно-интересно… Ведь и телепата Голос нашел через газету. Там опубликовати статью о том, как благодаря сверхъестественным способностям молодого человека полиция задержала серийного маньяка. Вероятно, Лимпет вышел на отца тоже через информацию в прессе… Зачем ему понадобился Фрэнк? Ах да, у Фрэнка ведь была дочь, «ключ к Пророчеству», и ради нее Иона сначала нанял Мэдисона-старшего, а потом втянул и саму Доун…

— Я искал любую работу, — продолжал отец, — хотя… в общем, такому не обучался. Иона позвонил мне, и я согласился, вопросов не задавал. Еще бы, случай великолепный подвернулся: подарок, а не работа, да и платят отлично. Вот и радовался, пока не понял, что у Ионы… есть… ну, определенные мотивы… Потому он и взял меня.

Выражение его лица подтвердило предположения Доун, что Фрэнк выступал в качестве приманки.

— Почему же ты остался?

— Мне понравилось. Я подкачал мускулы, у меня все неплохо получалось, и впервые в жизни никто не смеялся надо мной, не называл бездельником. Ну и… Брейзи… — Он сглотнул комок.

Доун вздохнула: вот бы Брейзи ворвалась сюда, немедленно, сию минуту! Больше им не на кого рассчитывать. Брейзи всегда приходила на выручку.

Девушка почувствовала тяжесть в груди.

— Иона воспользовался тем, что ты потерял смысл жизни. Он дал тебе цель.

Фрэнк предупреждающе на нее взглянул — они приблизились к запретной теме. Доун мгновенно умолкла.

Они постоянно напоминали друг другу об осторожности, хотя Эва, как ни странно, не предпринимала никаких попыток проникнуть в разум дочери. Удивительное поведение для вампира! Возможно, темная тварь могла считывать информацию, лишь заглянув жертве в глаза.

Доун перебрала в уме тысячи вопросов и остановилась на одном из самых для нее важных.

— Зачем ты сохранил снимок, сделанный на месте убийства Эвы?

Фрэнк помрачнел.

— Каждый раз, когда я пытался утопить горе в бутылке, передо мной лежала фотография Эвы. Я думал, что должен был спасти жену, бранил себя на чем свет стоит! Теперь-то мы знаем: перед нами разыграли паршивый вампирский спектакль. А я-то, дурак, считал, что Эва действительно погибла, и всякий раз, собираясь выбросить фотографию, чувствовал себя виноватым. Рука не поднималась… Все равно что выбросить ее саму… Я не мог. — Он виновато посмотрел на дочь. — Не могу.

Доун и сама долго цеплялась за воспоминания об Эве. Но простить мать и принять обратно как ни в чем не бывало — кощунство!

— Тебя же допрашивали по делу об убийстве, — сказала она. — Разве ты из-за этого не злишься? Тебя могли упечь в тюрьму, а то и похуже…

— Она сказала, что продумала все детали. У меня не возникло бы никаких проблем с законом. Я оставался вне подозрений.

Благодаря Слугам Подземелья. У них же имелись свои люди в полиции? Наверняка имелись.

— Такая забота и предусмотрительность, конечно, искупает ее вину! Все в ажуре…

— Прости… — Он смотрел на дочь с нескрываемой жалостью. — Прости! Тебе пришлось столько вынести.

Глубоко пораженная, Доун не могла вымолвить в ответ ни слова.

— Прости, — повторил Фрэнк. — Это я виноват в том, что ты выросла, ненавидя себя, и развила в себе склонность к саморазрушению. Я так старался тебя защитить, так не хотел, чтобы ты походила на мать! Я научил тебя ненавидеть, верно? Я привил… — Он замолчал, подбирая нужное выражение.

— Комплекс неполноценности?! — взорвалась Доун. — Да ты любил мертвую Эву сильнее, чем меня! Только об этом я и думала большую часть времени. Но… — Она махнула рукой. — С этим покончено, Фрэнк, не беспокойся.

Он вопросительно посмотрел на дочь.

«Ты уверена?»

Она ответила твердым взглядом.

«Абсолютно».

— Ты росла не с отцом, а с отвратительным пьяницей.

Едва слышно щелкнула дверь. Доун сразу насторожилась. Фрэнк даже головы не повернул.

На пороге стояла Джулия с дротиками наготове. То есть Доун надеялась, что это были дротики. Тем не менее она сдержалась и не прыгнула с кулаками на телохранительницу. Вслед за Служанкой — у Доун не осталось сомнений относительно статуса Джулии — в комнату неторопливо вплыла Эва, шурша модным нарядом. Актриса выглядела сногсшибательно, но в ее позе чувствовалось напряженное ожидание.

Доун равнодушно на нее смотрела, невозмутимая как скала.

Эва откашлялась и примирительно сказала дочери:

— Брейзи не переставая звонит тебе на сотовый.

Вероятно, она хочет узнать, какое отношение к ним обоим имеет Брейзи? Похоже, Эва их подслушивала.

— Мне надо с ней поговорить, — ответила Доун. — Возможно, у нее есть новости о Кико. Кстати, могла бы… Впрочем, тебе это неинтересно! Ты же покойница.

— Уже нет, Доун, — отозвалась Эва, по-матерински ласково. В глазах ее мелькнуло беспокойство: не прячется ли Кико где-то поблизости? — Ты же понимаешь, я не могу тебе отдать телефон.

— Отчего же? Потому что я твоя пленница?

— Ты неправильно судишь о ситуации.

Дочь презрительно расхохоталась. Лицо Джулии исказила такая жуткая гримаса, что Доун умерила веселье.

— Хорошо. — Она метнула на Фрэнка выразительный взгляд. «И ты еще веришь этой женщине?» — Будем считать, я — «гостья». Благодарю за радушный прием! Очень впечатляет!

Теперь на Фрэнка посмотрела Эва — ни дать ни взять опечаленные родители, незнающие, как справиться со своевольным чадом.

Доун рассвирепела. Отец стушевался, видя ее гнев.

— Значит, ты не хочешь, чтобы я поговорила с Брейзи? — спросила она с вызовом.

— Нет-нет, что ты! — Фрэнк опустил голову. — Хочу.

Эва перешла в наступление.

— Фрэнк?!

— Не лезь не в свое дело, — заявила Доун. — Брейзи — самое лучшее, что было в его жизни, если вспомнить все-все события, включая твое трогательное воскрешение из мертвых.

Тут голос подала Джулия. Половина ее лица, изувеченного в драке с Другом, представляла теперь сплошную ссадину, покрытую подсыхающей коркой крови.

— Эва могла бы стать королевой Подземелья! Но ей нужны только вы двое.

— С ума сойти! — Доун тут же перенаправила свою ярость на Джулию. — А мне нужны копи царя Соломона! И пост губернатора в Техасе. Я хочу, чтобы красавицы всего мира бегали вокруг меня, нацепив ослиные уши. Впрочем, больше всего я мечтаю вырваться из этой чертовой дыры вместе со своим отцом! Как думаешь, исполнится мое желание?

Джулия подняла пистолет и направила его на Доун, но Эва выбила оружие из рук Служанки.

— Прошу прощения, извините меня, — торопливо пробормотала Служанка, склонив голову.

Эва взволнованно протянула к дочери руки.

— Вот увидишь, как сильно я вас обоих люблю! Да, понадобится время, чтобы принять и осознать… Я сделала единственно правильный выбор для нашей семьи!

— Эва, ты же планируешь превратить нас в подобие Робби, этого развратного мальчишки! Тоже мне, коллеги-знаменитости выискались. И не уверяй меня, что это вершина блаженства!

— Но…

— Убирайся! Вон!

Задохнувшись от удивления, Эва в нерешительности замерла на ступенях. В следующую секунду она взяла себя в руки.

— Ладно. Я ухожу, а вы пока отдохните. День выдался странный и тяжелый.

И она вышла, шурша нарядной юбкой. По-прежнему не смея поднять головы, Джулия закрыла за ней дверь, а Доун уселась на пол рядом с Фрэнком.

— Бред какой-то! — пробормотала она, надеясь, что отец с ней согласится.

Но он не сказал ни слова. Ни одного слова, черт бы его побрал!