Смысл последней фразы Доун поняла не сразу. Сначала ей показалось, что Кико говорит на каком-то иностранном языке. Одна бесконечная секунда сменялась другой, а Доун все никак не могла сообразить, что означают его слова.
Медленно, словно в вакууме, Доун повернула голову. Посмотрела на Брейзи и увидела, что та прячет глаза. Знала ли она о Фрэнке? А, может быть, они с Голосом?…
Внезапно Кико судорожно вздохнул. Взгляд Доун метнулся в его сторону. Ясновидец сидел, растерянно моргая. Его зрачки сузились до обычных размеров — Кико понемногу возвращался в реальный мир. К Доун, которая, вопреки своему жизненному опыту, чуть было не решила, что новому знакомому можно доверять.
«Наивная идиотка, подумала она. Видишь, что получается, когда теряешь бдительность? Видишь?»
Наверное, обида и разочарование ясно читались на ее лице и в ее позе, потому что, едва отерев капельки пота над верхней губой, Кико торопливо забормотал:
— Погоди. Я помню все, что только что произнес. Это совсем не то, что ты думаешь.
Он бросил быстрый взгляд на Брейзи, словно просил у нее поддержки.
Доун трясло от ярости. Ей хотелось сломя голову мчаться на поиски мерзавца Голоса, но она не могла пошевелиться. Казалось, ноги намертво приросли к полу, словно прибитые ледяными гвоздями.
— Вы заманили меня сюда, пользуясь отцом как приманкой? Зачем? — спросила Доун, заранее зная, каков будет ответ.
— Пророчество, — объяснил Кико. — Ты — ключ. Я видел тебя… — Он робко покосился в ее сторону. — …залитую кровью. Кровью побежденного тобой вампира. Это означало конец, Доун. Я почувствовал, что твоя победа предрешит исход всей нашей борьбы.
— Почувствовал?!
Кико встал на колени и пополз к ней. Доун оттолкнула его. Вжалась спиной в диван.
— Приманка. — Брейзи невесело рассмеялась. — Фрэнк решил, что был всего лишь приманкой для Доун. И теперь думает, что только для этого он нам и понадобился.
— Он ошибается, — возразил Кико. — Фрэнк пытается понять, что с ним происходит и почему.
Терпение Доун лопнуло. Она оперлась о спинку дивана и рывком вскочила на ноги.
— Где ваш босс? — сжав кулаки, заорала она.
— Доун, подожди…
— Где эта сволочь?!
Брейзи подняла к ней лицо, покрытое красными пятнами.
— Наверное, отдыхает.
Доун рванулась вперед, к двери в бомбоубежище Брейзи. Сзади раздался топот бегущего за ней Кико.
— Дверь заперта, — произнесла Брейзи безучастным тоном. — Кико, отпусти ее. Пусть попробует его разыскать.
От ярости Доун ничего не видела. Окружающие предметы слились в смутные пятна и проносились перед глазами подобно зыбким волнам. Она понятия не имела, куда и зачем хочет попасть. Ведомая рвущейся изнутри болью, Доун тщетно трясла дверную ручку. Кинулась к другой двери, потом к следующей. Ни одна из них не поддалась.
Но это не смутило Доун. Она взбежала по лестнице и рванула в сторону кабинета.
— Выходи! — заорала она с порога. — Или ты уже понял, что я убью тебя прямо сейчас?
Отзвуки ее слов заметались между стенами, прокатились по всему дому и вернулись к ней. Доун вошла в кабинет, провожаемая взглядами двух женщин — последних уцелевших обитательниц портретов.
— Ш-ш-ш, — раздалось у самого уха. «Послышалось?»
Она проигнорировала звук, обогнула письменный стол и остановилась перед телевизором.
— Покажись и объясни мне, что происходит, черт побери! Хватит прятаться!
— Ти-и-ише…
Доун почувствовала легкое дуновение, словно прикосновение шелка к обнаженному телу. Вдохнула запах жасмина. Тихонько зазвенела люстра, призывая ее к себе, — та самая, которая привела ее в будуар прошлой ночью. Хрустальная колыбельная.
— Не играй со мной! — крикнула она.
— Все будет хорошо. — На этот раз в звуке сплелось воедино множество призрачных голосов. Тихий шепот со дна бездны. — Тиш-ш-ше…
Сколько Доун ни цеплялась за свой гнев, вскоре от него осталась лишь крошечная капсула закупоренной ненависти, способная без труда поместиться в одну из коробок, которые, якобы, хранились в ее душе. Голоса пытались внушить ей покой, загасить огонь ее ненависти ручейком слов.
Доун сопротивлялась, прикрываясь яростью, словно щитом. Бесполезно. Ее сил хватило только на то, чтобы загнать бешенство куда-то вглубь живота, где оно тлело, дожидаясь своего часа.
Внезапно Доун почувствовала, что ее рук мягко коснулись невидимые пальцы. Потянули ее к двери, непрерывно поглаживая ее волосы, ее шею.
— Ш-ш-ш-ш, — снова прошептал многоголосый хор.
Доун упиралась из последних сил, но ноги двигались помимо воли, послушные неведомой силе, которая вела ее по коридору. Обернувшись, она увидела через открытую дверь кабинета, что картина, где была изображена елизаветинская дама, пуста. Как это?
— Ш-ш-ш…
Ее привели в комнату в конце коридора, которую освещало только колеблющееся пламя свечей, вставленных в длинные трубки из ограненного стекла. На светлых стенах плясали зловещие тени. У стены стоял открытый секретер, на котором лежали листки, исписанные крупным, изящным почерком, и сверху — ручка. Рядом виднелся книжный шкаф, слегка отодвинутый от стены — словно приоткрытая дверь, сквозь которую проглядывала полоска темноты. Из щели тянуло сквозняком. В дальнем углу висело зеркало, скрытое прозрачной занавесью. Незавешенным оставался только узкий краешек.
Невидимые руки — Доун казалось, что они принадлежат не одному человеку, а нескольким — продолжали ласкать ей шею, плечи, потом спустились к спине. Прикосновение было легким, как вечерний бриз. По телу разливалось щекотное тепло. Раздосадованная Доун попыталась их оттолкнуть.
— Нет!
Кто-то тихонько хихикнул.
— Оставьте нас, — произнес бесстрастный голос. З
вук шел из темной щели за шкафом и казался живым, не искаженным колонками.
Противный смех мгновенно смолк. Повеяло запахом жасмина, мимо пронесся легкий вихрь. Громко хлопнула дверь, заставив задрожать стены.
Доун шагнула к щели.
— Это ты, мерзавец?
— Стой где стоишь, Доун.
Она попыталась подойти ближе, но не смогла сдвинуться с места. Выкрикивая ругательства, она пробовала еще и еще, но в конце концов сдалась и застыла, задыхаясь от бессилия. Тлеющее в ней бешенство вспыхнуло и прожгло тонкий покров покоя, которым опутали ее невидимые руки.
— Я не стану слепо выполнять приказы, босс! — крикнула она. — Хватит. Я знаю, что ты подставил Фрэнка. — Она повернулась лицом к темному проему, надеясь, что каждое оскорбление попадает точно в цель. — Как ты мог так с ним поступить?
— Доун…
И снова Доун почувствовала, как он проникает в нее, проскальзывает сквозь каждую пору. Какая-то часть ее души с радостью его приняла, надеясь на желанное забвение. Но другая часть сопротивлялась ему, выталкивала его изо всех сил — все упорнее, пока наконец…
— Доун, послушай меня…
В последнем отчаянном усилии она закричала, замахала руками, царапая холодную пустоту.
Раздался глухой вскрик, и Доун почувствовала, что он отступил.
— Не смей ко мне прикасаться. Не смей…
Ее трясло, как в лихорадке. Из глаз брызнули злые бессильные слезы, и под их грузом Доун рухнула на колени.
«Ну вот, — с тоской подумала она. — Один-ноль в его пользу. Да что там, ведь ясно, что игра проиграна. По всем счетам».
Голос был где-то рядом, и ей хотелось вцепиться в него, разорвать его на части — пусть почувствует, каково это, когда чужие руки проникают в самое нутро.
— Ты обманывал не только меня, — процедила она сквозь зубы, — ты лгал Фрэнку. Кико сказал, что…
— Я знаю, что он тебе сказал, — устало произнес Голос. — Жаль, что ты не дослушала его объяснений.
— Его объяснений? А ты? Способен ты сказать мне хоть слово правды?
«Чтоб тебя, Доун. Перестань лить слезы, ну же!»
И слезы высохли, хотя она была так взвинчена, что не могла толком дышать. От загнанных вглубь рыданий саднило в груди.
— Я никогда тебе не лгал, — сказал он. — Умолчал о каких-то вещах, но не лгал.
— Разницы никакой.
— Нет. — Длинная пауза протянулась между ними, как пропасть. — Разница есть. Я не хочу подставлять тебя под удар, но ставки слишком велики. Настолько велики, что оправдывают грех молчания. Исход игры определит судьбу этого мира надолго — гораздо дольше, чем твоя жизнь.
— Печешься о благе человечества? — горько съязвила она. — Да ты просто герой, Голос.
Имя прозвучало фальшивой нотой: будто старинные часы сбились с ритма и начали отбивать полночь под утро.
— У меня много имен, Доун, но так меня не называет никто. Прошу тебя, зови меня… Иона.
Прохладный ветерок из темной щели подул сильнее. Окутал ее, уговаривая согласиться с доводами Голоса.
— Покажись из своей норы! — потребовала она.
— Заманчивое предложение… но неразумное. Хочешь, я расскажу тебе о Фрэнке?
— А ты как думаешь?
Поток воздуха скользнул по ее лицу — сочувственное прикосновение невидимой руки. И как ей ни хотелось утешения, Доун отшатнулась.
— Ты явно унаследовала упорство и пылкость своего отца, — упрекнул ее Голос… Иона.
— Ага. И характер у меня такой же бешеный. — Она сердито сверкнула глазами. — Кто ты на самом деле?
В наступившей тишине Доун уловила за шкафом какое-то движение. Как будто кто-то — Иона? — устраивался поудобнее, приготовившись к долгой беседе. Или у нее опять разыгралось воображение? Ну и пусть. За последние дни оно уже не раз ее выручало.
— Кто я? — повторил он ее вопрос. — Однозначного ответа у меня нет. Но зато я точно знаю, кто твой отец — он хороший человек, и мне жаль, что он попал в беду.
«Ловко, — подумала она. — Еще один мастер обходить подводные камни».
— Его исчезновение в мои планы не входило, — добавил он. — Поверь мне. Но я действительно разыскал его и предложил ему работу несколько месяцев тому назад в расчете на то, что это убедит тебя вернуться в Лос-Анджелес. Он знал о видении Кико…
— О том, где я — «ключ»? — В последнее слово Доун вложила все ехидство, на какое была способна.
— Да, — ответил Голос, ничуть не смутившись. — Я высоко ценю провидческий дар Кико. Таких выдающихся способностей я не встречал со времен… — Он устало вздохнул. — Только идиот может не принимать во внимание его видения. Он назвал твое имя и сказал, что убедить тебя будет трудно. Я тут же начал поиски Фрэнка. Да, я пошел на хитрость, но твой отец принял мое предложение не задумываясь. Даже то, что он узнал в процессе обучения, нисколько его не смутило. Тогда мы решили, что он готов к своей главной задаче.
— Заманить меня к вам? Чтобы я спасла человечество, или что там привиделось Кико? Вы меня с кем-то путаете.
— Ошибаешься. Мы надеялись, что он сможет уговорить тебя примкнуть к нам, но Фрэнк не хотел втягивать тебя в мир паранормальных явлений.
— Ха! Я даже догадываюсь почему.
— Как я уже говорил, наше дело важнее личных интересов. Со временем Фрэнк изменил свое мнение: он занялся делом Робби всерьез и осознал важность нашей миссии. Да, мы должны «спасти человечество», за неимением более точного выражения.
— Мой отец, — сказала Доун, качая головой. — Миссионер. Придумай что-нибудь получше.
Ироничное молчание Голоса было красноречивее любых слов.
— Ну и как… Иона? Сумел Фрэнк узнать что-нибудь полезное? Или вас мало трогало, чем он занят, лишь бы заполучить свой ключик?
— Доун, Фрэнк оказался очень ценным сотрудником. Многие из его версий были пустышками, но ему удалось узнать… нечто важное. Однажды он позвонил мне откуда-то — видимо, из «Бавы» — и сказал, что понял: твое место здесь, с нами. Но договорить он не успел — связь прервалась. Такой вот последний разговор…
Мысль о том, что отец передумал, не укладывалась у нее в голове. Фрэнк никогда не менял своих убеждений. Он был так же упрям, как она сама.
— Он действительно так сказал? Или ты опять водишь меня за нос?
— Нет. — Ветерок вдруг изменил направление, хотя голос по-прежнему шел из-за книжного шкафа. — Если бы мы не вызвали тебя в Лос-Анджелес после исчезновения Фрэнка, он позвонил бы тебе сам. Он изменил свое мнение, я в этом уверен. Его исчезновения никто не ожидал и тем более не планировал.
— Я все равно не верю, что он согласился меня завербовать.
Молчание.
— Однажды я спросил у него, что он изменил бы в этом мире — ради тебя и твоей безопасности. Знаешь, что он мне ответил?
Еще бы ей не знать! Ведь в первый вечер Иона задал ей тот же вопрос. «Ради этого я готова на все, — ответила она. — Все, что угодно». Но тогда Доун еще не знала, как далеко заведет ее это обещание.
— Фрэнку понадобилось время, чтобы осознать, что стоит за этим «все, что угодно». Полагаю, то же самое происходит сейчас и с тобой.
Привычка никому не доверять была слишком сильна. К тому же совет Мэтта Лонигана не шел у Доун из головы. «Потребуй объяснений».
Каких объяснений? Знал ли частный детектив о том, что Лимпет нанял Фрэнка лишь для того, чтобы убедить ее вернуться в Лос-Анджелес?
— Знает ли Мэтт Лониган об этой истории?
Воздух чуть всколыхнулся.
— Я не могу с уверенностью судить о том, что Лонигану известно, а что нет.
Доун поежилась. А вдруг Лониган имел в виду какие-то другие секреты, о которых Иона предпочитает не распространяться? Что еще скрывает от нее Голос?
В голове мелькнула ужасная мысль: «Что привело Лонигана к дому убитой Клары?» Доун с трудом поднялась, собралась с духом и задала наконец вопрос, который мучил ее больше всего:
— Фрэнк причастен к убийству Клары?
— Не думаю.
Доун облегченно вздохнула. Ответ Голоса — простой и ясный — успокоил ее, но в то же время насторожил. Сначала ей приходится вытягивать из босса правду чуть ли не клещами, и вдруг… Насколько он откровенен?
Тем не менее Доун решила, что такую возможность упускать нельзя.
— А мог Фрэнк каким-то образом превратиться в… в…
— Вампира?
Она смогла только кивнуть.
— Если он действительно им стал, то вряд ли по доброй воле.
«О боже. Нет, только не это…»
— Доун, это всего лишь гипотеза, которую нельзя сбрасывать со счетов. Никаких доказательств у нас нет.
Воспользовавшись ее растерянностью, Голос снова хлынул к ней. Прохладный воздух прижался к ее руке, будто чье-то лицо. Он словно просил его простить. Сердиться у Доун не осталось сил: ей предстояли сражения куда более серьезные, — так стоит ли растрачивать гнев по пустякам?
— Кико сказал, что Фрэнк страдает.
— Это хороший знак. Способность страдать — человеческое свойство.
От неимоверного облегчения Доун качнулась и завалилась назад, спиной к завешенному зеркалу. В последний момент ее подхватили невидимые руки. Девушку снова охватила бессильная тоска, от которой чуть не навернулись непрошенные слезы.
— Если хочешь помочь отцу, то для начала успокойся. — Ласковое дыхание коснулось ее уха, шевельнуло волосы на виске. — Тебе нужен покой, Доун.
Голос просачивался сквозь каждую пору, становился частью ее существа, упивался ею так же, как она — им. И хотя Доун знала, что не должна его впускать, ощущение единства с Голосом кружило голову. Доун так хотелось забыться!
— Покой, — согласно повторила она. И попросила, распахивая перед ним ту дверцу, что вела в ее сознание: — Пожалуйста.
Голос закружился вокруг нее победным вихрем, наполняя воздух знакомым ароматом тайны, горьким привкусом воспоминаний, надежно упрятанных в темных глубинах подсознания. Доун взглянула на единственный незавешенный уголок зеркала, но в нем отражалась только ее нога — и больше ничего.
Она закрыла глаза, отдаваясь ласке призрачных рук. Пальцы коснулись предплечий и заскользили вниз. Замерли, приблизившись к ожогам, обогнули их и двинулись дальше. Со стороны книжного шкафа послышался скрип.
— Теперь у меня получится, Доун, — шепнул он у самого уха. — С твоей помощью я смогу защитить нас всех.
И он влился в нее одним рывком.
У Доун перехватило дыхание, по коже побежала дрожь. Казалось, она вот-вот взорвется, разлетится фонтаном пылающих искр. Но на этот раз он был не только в ее сознании — прикосновения его губ и рук казались слишком реальными. Каким-то образом он был одновременно и внутри, и здесь, рядом с ней.
Его губы спустились чуть ниже, к шее. Повинуясь их мягкому нажиму, Доун наклонила голову набок, почувствовала, как сдвигаются серебряные ниточки сережки-луны. Он секунду помедлил, словно хотел как следует запомнить украшение. Затем его губы возобновили свой путь и заскользили вдоль пульсирующей жилки на горле.
Отдавшись во власть животного инстинкта, Доун плотно прижалась к его телу. Ей хотелось причинить ему боль, терзать и мучить его так же, как он терзал ее. Она выбросила руку назад, и через миг, показавшийся вечностью, ее пальцы наткнулись на что-то мягкое — лицо? — и Доун полоснула по нему что было сил, почувствовав, что под ногтями осталась мгновенно высохшая влага — кровь.
Услышав раздавшийся над ухом стон, она впала в неистовство. Между ног стало горячо и мокро.
— Я заставлю тебя сказать мне все, — выдохнула она.
Он прикусил ее ухо, и рассмеялся, услышав ее вскрик.
Голос знал, что боль ее только подхлестывает.
«Внутри и снаружи, — подумала она. — Это не просто гипнотический транс, а что-то… новое». Доун нравилось ощущать его внутри себя, чувствовать ток его энергии под кожей. Мысль о том, что мужская сущность течет по ее венам, обладает каждой клеточкой ее тела, сводила с ума.
Она попыталась схватить его за волосы, развернуть лицом к себе, но он слишком хорошо ее знал — перехватил руку и завел назад, заставив Доун выгнуть спину. Напрягшиеся до боли соски уперлись в ткань лифчика.
— Сукин сын, — яростно прошипела она, но голос ее дрогнул, выдавая ложь.
Он слегка отстранился, но внутри нее его сущность закружилась в животе водоворотом, взметнулась густой теплой волной, скользнула вниз, поднимаясь и опадая между ног.
Она вскрикнула. Он снова рассмеялся.
Ее рука потянулась назад, крепко обхватила его напрягшуюся плоть, и принялась гладить ее — медленно, дразняще.
Он застонал, вжался лицом ей в шею, заставив Доун нагнуться вперед. Запустил руку в волосы и начал осторожно выпутывать резинку, словно хотел доказать свою способность выдерживать пытку, не теряя головы. Доун продолжала ласкать его, предвкушая тот миг, когда он проникнет в нее. Его рука отвела с затылка волосы, обнажая чувствительное местечко на границе между шеей и позвоночником. Он прижался к нему губами, и внутри у Доун все сжалось в горячий комок.
Он снова заставил ее подчиниться своей воле — оторвал от себя ее руку и не спеша поднес к ее животу, потянул выше, под майку, коснулся нежной кожи, обвел обнаженную полоску над поясом джинсов.
Она напряглась и задрожала.
Прикосновение шероховатых ладоней, ощущение приливов и отливов его мысленной энергии внутри нее сводили с ума.
Внезапно его сущность потоком холодного воздуха ринулась прочь из ее тела, и тут же рванулась обратно. Доун сдавленно вскрикнула, чувствуя, что вот-вот взорвется.
От его движений занавесь перед зеркалом взметнулась в воздух и опустилась на пол, как расправленные крылья пикирующего ворона.
Доун застонала. Подняла затуманенный взгляд на зеркало. Ей захотелось увидеть, что он с ней делает.
Но…
Она растерянно моргнула и подалась назад, упершись в него.
Зеркало показало ей женщину — раскрасневшуюся, в пикантной позе, с расширенными от страсти глазами — точь-в-точь как томные красавицы из коллекции Голоса. Футболка приподнялась, открывая взгляду ладонь, которой та гладила собственный живот, словно направляемая чужой рукой. Ее волосы парили в воздухе, как будто их придерживали чьи-то пальцы.
Но поверх ее ладони не было ничьей руки, а в волосах не было пальцев. За ее спиной отражалась только пустота.
Он был одновременно и здесь, и не здесь.
Ужас и возбуждение ослепили Доун, просочились под кожу, скользнули в самый центр ее существа, где клокотало желание. Коленки подогнулись, и она начала оседать на пол. Невидимые руки подхватили ее. Зеркало отразило парящее в воздухе тело.
— Кто ты, черт тебя побери? — снова закричала Доун.
Застигнутый врасплох, он попытался сбежать — ее волосы упали на плечи, его тело больше не прижималось к ней. Доун неловко повернулась и протянула руку, пытаясь нащупать его руку, плечо… что угодно.
Пусто.
Она вышла из ступора и лихорадочно заметалась по комнате в надежде обнаружить хоть малейший след его присутствия. Ничего. Скрипнул шкаф, повернулся и встал на место. Остался лишь темный зазор между ним и стеной.
«Зеркало, — мелькнуло в голове. — Что там говорится в фильмах про зеркала и вампиров?»
Она всмотрелась в тускло поблескивающую поверхность, но увидела только свое отражение, застывшее в гневной позе.
— Иона!
По комнате пронесся сильный порыв ветра, предвестник бури. Ей показалось, что к его вою примешивается другой звук — эхо яростного вопля, в котором, как в зеркале, отразились ее собственные чувства.
Бац!
Из книжного шкафа посыпались книги. Стена сомкнулась, узкая полоска темноты исчезла.
— Нет!..
Доун метнулась к стене и забарабанила по ней кулаками. Потом попыталась отодвинуть шкаф, заранее зная, что ничего у нее не выйдет.
Голос… Иона… ее покинул.
Она резко развернулась и прислонилась к шкафу. Сжав кулаки, снова заглянула в зеркало.
И замерла, не в силах отвести глаза от увиденного.
На нее смотрело лицо — ее собственное, чье же еще. Но в то же время как будто бы и чужое.
Воображение — конечно же, все дело было в нем — нарисовало ее со светлыми волосами и огромными карими глазами — то есть такой, какой Доун могла бы быть, унаследуй она чуть больше генов матери.
С изумленным ужасом Доун рассматривала этот странный портрет, чувствуя тяжелые толчки крови в неутоленном теле. А видение смотрело на нее, и во взгляде женщины читалось горькое разочарование от того, что она видит.
— Прости… — прошептала Доун.
Она просила прощения за многое — за свою слабость, за то, что так и не смогла стать достойной дочерью Эвы Клермонт.
Оглушительная боль пронзила Доун насквозь, разрывая сердце. Снова потекли слезы. Видение потемнело и растаяло, и ей показалось, что с ним уходит и ее душа.
Туда, куда улетают сны после того, как промелькнут финальные титры.