Джесс

Пятница, 4 марта 2016 года

Я все еще не могу толком осмыслить тот факт, что Сейди думает, что меня убил Ли. Да ведь это просто смешно! А я еще думала, что это у меня проблемы с психикой! Единственное объяснение, которое я могу найти, – это ревность. Ничего другого тут не может быть: реакция Сейди, обычно такой здравомыслящей, на известие о том, что я ухожу с нашей работы, была уж слишком бурной. Весь прошедший месяц она избегает меня и винит Ли в том, что он отнял меня у нее. Очевидно, в какой-то момент развития событий в будущем она позволит своей ревности завладеть ею так сильно, что и в самом деле начнет верить в то, что он меня убил.

Я пыталась заставить ее понять, что дело в ней самой, а не в Ли. Она ведь явно чувствует себя брошенной. Я предложила ей начать искать себе другую работу, но она не хочет об этом даже слышать. А напрасно, потому что если она останется там, в кинотеатре, без меня, то ее душевная рана загноится. Мне необходимо найти способ ее как-то образумить. После того как я уволюсь, станет слишком поздно. Когда человек, которого ты любишь, умирает, ты не способен мыслить здраво. Уж кто-кто, а я-то это знаю. Знаю это лучше, чем кто-либо другой. И сейчас нужно подавить это в самом зародыше.

– Привет, – говорю я, когда прихожу на платформу и вижу, что Сейди уже там.

– Привет, – отвечает она, даже не пытаясь при этом скрывать свои чувства.

Сегодня мой последний рабочий день в кинотеатре. И сегодня мы в последний раз поедем вместе на поезде. Такое ощущение, что заканчивается целая эпоха нашей жизни. Это все как-то очень странно. Вопреки всему тому, через что нам с Сейди довелось пройти вместе, Джессейди к концу сегодняшнего дня уже перестанет существовать. И никогда уже не вернется – это я теперь знаю. И я просто хочу, чтобы все это закончилось на мажорной ноте, а не в такой вот ужасной атмосфере.

– Ты так и не передумала уходить с работы? Если нет, то еще есть время организовать что-нибудь по поводу твоего ухода, если вдруг захочешь, – говорит Сейди.

– Нет, спасибо. Я не хочу никакого шума и суеты. Тем более что после работы меня будет встречать Ли.

Она морщится и смотрит в землю, водя носком ботинка по воображаемой линии.

– Почему бы тебе не дать ему шанс, Сейди?

– Шанс на что? Мы уже больше не будем лучшими подругами, да?

– Это еще неизвестно. Ты ведь еще вообще не общалась с Ли.

Я осознаю, что в этом виноваты и она, и я сама. Я встречаюсь с Ли так редко, что когда это происходит, я хочу общаться с ним без каких-либо третьих лиц – так сказать, хочу его всего целиком для одной себя. Впрочем, однажды я вскользь предложила пойти что-нибудь выпить втроем – я, Ли и Сейди, – но, честно говоря, у Ли эта идея явно не вызвала большого энтузиазма.

– Я не уверена, что мы с ним поладим, – говорит Сейди. – У нас с ним ведь нет ничего общего.

– Я – вот что у вас общее.

– То есть мы будем весь вечер разговаривать о тебе?

– Послушай, а давай ты пойдешь с нами чего-нибудь выпить сегодня вечером после работы?

Она колеблется, а потом говорит:

– Я подумаю об этом, хорошо?

У меня мелькает мысль, что это, пожалуй, самое большее, на что я могу в данный момент рассчитывать.

– Еще не жалеешь о том, что уходишь? – спрашивает Сейди.

– Нет. Это то, что мне необходимо сделать.

– Не знаю, будешь ли ты говорить это после того, как повстаешь целую неделю в семь утра.

– Может, и не буду, – говорю я. – Но я буду иногда оставаться на ночь у Ли, и это облегчит ситуацию с ранними подъемами по утрам.

– А твой папа уже больше не возражает?

Теперь уже моя очередь смотреть в землю.

– Он смирится, – говорю я, но больше с надеждой, чем с уверенностью.

– А когда мы с тобой будем видеться?

– Во время обеденного перерыва. Если ты не против работать в утреннюю смену.

– Платить будешь ты, да? – говорит она, и на ее лице впервые появляется что-то вроде улыбки.

– Может быть.

– Но все уже будет не таким, как раньше, да?

– Не таким, – говорю я. – Но это не означает, что будет хуже. Ситуация просто становится другой.

Сейди отводит взгляд в сторону. Поезд подъезжает к платформе. Когда я сажусь в вагоне напротив нее, она все еще вытирает слезы.

Мы почти ничего не говорим по дороге с вокзала Лидса на работу. Просто уже нечего сказать. Как только мы приходим на работу, Сейди бросает свои вещи и уходит на кухню, чтобы сразу начать работать. Обычно она не делает этого с такой поспешностью.

– Привет, конфетка, – говорит Адриан, заходя в комнату для персонала и обнимая меня. – Не могу поверить, что сегодня твой последний рабочий день.

– Я знаю. Но я буду сюда приходить и смотреть здесь фильмы. Так что ты так легко от меня не избавишься.

– Ну, тогда постарайся не рассыпáть свой попкорн. Ты, возможно, будешь роскошным секретарем на своей новой работе, но я-то знаю, какая ты вообще-то неряха.

Я тыкаю ему пальцами под ребра, не придумав, что можно ответить, и выхожу из комнаты для персонала. В коридоре я тут же сталкиваюсь лицом к лицу с Ниной.

– Не сачкуй, пусть даже это твой последний рабочий день, хорошо? – говорит она.

Я не уверена, говорит она это серьезно или нет.

– Ты будешь скучать по мне, когда я уйду, – отвечаю я, а потом иду дальше по коридору.

Когда я вечером выхожу на улицу вместе с Сейди, Ли стоит и ждет меня у входа. Сейди согласилась пойти со мной и Ли чего-нибудь выпить, но я не предупредила об этом Ли. Я подумала, что будет лучше сказать об этом в самый последний момент.

– Привет! Ну и как ты себя чувствуешь в качестве девушки, которая уже нигде не работает, а значит, полностью свободна?

Он делает шаг вперед и целует меня.

– Только в течение одного уик-энда, – отвечаю я.

– Это ты так думаешь.

Он засовывает руку во внутренний карман куртки, достает конверт и протягивает его мне.

– Что это? – спрашиваю я.

– Открой и увидишь.

Я смотрю на него, а затем оглядываюсь на Сейди, которая стоит позади меня.

– Ой, извини, это – Сейди, – говорю я Ли. – Сейди, это Ли.

– Привет, – говорит Ли, быстренько улыбнувшись Сейди, и тут же возвращает свой взгляд на меня.

Я открываю конверт и вытаскиваю из него два билета. Проходит несколько секунд, прежде чем я, посмотрев на билеты, осознаю, что это авиабилеты в Италию. Еще несколько секунд уходит на то, чтобы заметить, что дата вылета – завтра.

– О господи!.. Мы летим туда на уик-энд?

– Вообще-то на неделю.

– Я не понимаю. А как же работа?

– Я нашел временную замену. Мне пришло в голову, что ты заслуживаешь настоящего отдыха, прежде чем начнешь у нас работать. Поэтому мы проведем неделю в Венеции – если, конечно, ты сможешь меня терпеть в течение такого долгого времени.

Я стою и смотрю на него округлившимися глазами. Он сделал это для меня. Придумал, организовал и оплатил. Никто и никогда не делал для меня ничего подобного. Если мое постоянное пребывание рядом с ним теперь все время будет вот таким, то я с нетерпением жду, когда же оно начнется.

– Мне наконец-таки удалось лишить тебя дара речи? – спрашивает Ли.

– Я не могу в это поверить, – в конце концов говорю я, бросаясь к нему на шею. – Огромное спасибо!

– Пожалуйста. Сейчас я отвезу тебя домой, чтобы ты смогла собрать вещи, а затем на ночь поедем ко мне, чтобы мы смогли приехать в аэропорт «Лидс-Брадфорд» завтра в восемь тридцать.

– Ну ничего себе! Это просто невероятно. Огромадное спасибо!

Вдруг я вспоминаю о Сейди, которая все еще стоит позади меня. Мы ведь с ней полагали, что мы втроем пойдем сейчас чего-нибудь выпить по поводу моего ухода с работы. Я оборачиваюсь.

– Прости, – говорю я. – Я и понятия не имела, что все сложится вот так.

– Ничего страшного, – говорит она. – Езжай. У тебя много дел.

Я смотрю на нее, пытаясь понять, думает ли она так на самом деле или просто пытается быть вежливой.

– Хочешь, мы тебя подвезем домой? Я уверена, что Ли не будет возражать.

– Нет, езжайте вдвоем, – говорит она. – Я поеду на поезде. Мне совсем не хочется быть «третьим лишним».

У Сейди сейчас очень хорошо получается скрывать свои эмоции, но я все-таки слышу в ее голосе нотки недовольства. Она вспомнит об этом когда-то в будущем. Вспомнит о том, как Ли все время становился между нами. Как он нам всегда все портил. Зерна ее ненависти к нему сеются, наверное, именно в этот момент, и я ничего с этим не могу поделать. Она только что сама стала свидетельницей, как Ли совершил по отношению ко мне этот потрясающий жест, но и теперь она не может порадоваться за меня.

– Ну ладно, – пожимаю я плечами.

– Ну все, пока. Увидимся, я думаю, уже после твоего отпуска. Желаю хорошо развлечься.

– Спасибо, – говорю я, пусть даже она и произнесла эти слова сквозь зубы. Она уже поворачивается, собираясь идти прочь, но я хватаю ее за рукав. – Сейди, порадуйся за меня хотя бы немного.

– Я радуюсь, – отвечает она. – Ты, черт возьми, прямо как Золушка.

Я выпускаю ее рукав и позволяю ей уйти, вдруг вспомнив, как мы обсуждали с ней схожую сцену из фильма «Красотка».

Я поворачиваюсь к Ли.

– Что с ней такое? – спрашивает он.

– Думаю, ей тяжело чувствовать себя брошенной.

– Наверное. Ну ладно, нам уже пора. Нам необходимо успеть на самолет, который вылетает менее чем через двенадцать часов.

Я беру его под руку и иду рядом с ним. Иду навстречу будущему, которое меня уже не пугает, потому что, когда я нахожусь рядом с этим мужчиной, ничто не может причинить мне никакого вреда. Вообще никакого.

Ли останавливает автомобиль возле моего дома. Я знаю, что мне следует пригласить Ли к себе домой, чтобы он побыл там, пока я буду собирать вещи, но я все еще не могу заставить себя сделать это. Похоже, я все еще боюсь, что, если позволю Ли войти в мою реальную жизнь, все это, словно мыльный пузырь, лопнет. И моя карета превратится в тыкву.

– Я постараюсь собрать вещи как можно быстрее, – говорю я, отстегивая ремень безопасности.

– Хорошо. Мы поедем налегке – имей это в виду. Все, чего у тебя с собой не окажется, я приобрету для тебя там. Оставь в чемодане немного свободного места.

– Спасибо, – говорю я и выскальзываю из автомобиля, закрывая за собой дверцу.

Возможно, Сейди и права: возможно, подобные события не происходят в жизни таких людей, как я. Во всяком случае, в обычной жизни. Мне приходит в голову, что Сейди могла иметь какое-то отношение к публикациям в «Фейсбуке». Первая из них была ведь от нее. И они начали появляться в тот день, когда я впервые встретила Ли. Едва подумав об этом, я тут же начинаю себя за такие мысли ненавидеть, потому что знаю, что Сейди никогда и ни за что не поступила бы по отношению ко мне так жестоко. Тем более что она знает, что мне довелось пережить.

Я захожу в дом. Папа готовит себе кофе эспрессо.

– Привет, – говорит он. – Не ожидал, что ты приедешь так рано. Думал, что вы пойдете выпить чего-нибудь на прощание.

– Не пошли, – говорю я. – Планы изменились.

– Что это значит?

Я не могу удержаться от улыбки до ушей.

– Ли везет меня отдохнуть в Венецию. Мы вылетаем завтра утром. Я приехала домой только для того, чтобы взять кое-какие вещи, а затем мы поедем к нему. Завтра нам придется встать утром очень рано.

– Ого! – говорит папа, доставая чашку с дымящимся кофе из кофейного аппарата. – Это как-то так неожиданно…

– Это был сюрприз по случаю моего ухода с работы. Ли нашел замену на работе на следующую неделю.

– Вы едете на неделю?

– Да. Он заказал номер в отеле и все такое.

– Но ты ведь его почти не знаешь.

У меня возникает такое ощущение, как будто резиновый мячик моей радости проткнули и из него начал выходить воздух.

– О господи, не начинай этого, папа.

– Непонятно, как он вообще мог рассчитывать на то, что ты бросишь все и просто поедешь с ним… Знаешь, есть вещи, над которыми следует всерьез задумываться.

– Например, над чем?

– Например, над тем, разумно ли будет так поступить.

– Разумно? – Я смотрю на него, вытаращив глаза и не веря тому, что я сейчас услышала. – А когда я поступала разумно? Я не хочу ничего разумного. Я хочу спонтанного и волнующего – а это именно такое и есть. Ну ладно, мне уже нужно собирать чемодан. Я не хочу заставлять Ли долго ждать.

– Он возле нашего дома?

– Да.

– Тебе следовало бы пригласить его зайти.

– Ты только что наглядно продемонстрировал, почему я этого не сделала.

У меня возникает ощущение, что его лицо разваливается на куски и эти куски падают на кухонный пол. Я поспешно иду на второй этаж, стараясь не думать о том хаосе, который я оставляю позади себя, и достаю из-под кровати чемодан. Я не пользовалась им с конца прошлого лета, когда мы с Сейди ездили на уик-энд в Амстердам. Мы ездили туда на поезде. Выбора у нас при этом, по правде говоря, не было. Я не решилась полететь на самолете, потому что со мной мог произойти еще один эмоциональный срыв. Мне вдруг приходит в голову, что завтра утром мне придется сесть вместе с Ли на самолет и как-то умудриться продержаться в течение всего полета. Мне придется это выдержать, потому что я не хочу, чтобы он узнал что-либо о том, что со мной когда-то произошло. Я больше не хочу быть той Джесс Маунт, а потому мне необходимо похоронить свое прошлое вместе с ней.

Я открываю платяной шкаф. У меня нет ни малейшего представления о том, в чем ходят в Венеции, но я абсолютно уверена, что из имеющихся у меня вещей подойдут только вечернее платье, платье-туника горчичного цвета и ботинки, которые мне купил Ли. Я кладу в чемодан эти вещи, потом добавляю к ним пару джинсов в обтяжку, черные лосины и несколько рубашек. Бросив в чемодан также свое самое лучшее нижнее белье, несколько шорт и футболок, я захожу в ванную, забираю половину содержимого висящего над мойкой шкафчика, хватаю косметичку, иду обратно в комнату и бросаю быстрые взгляды по сторонам. Я вспоминаю про мамины туфли, которые все еще лежат на дне платяного шкафа. Я знаю, что мне вообще-то следовало бы спросить разрешения у папы, но я уверена, что он скажет «да», поэтому я кладу их в чемодан и закрываю его.

Чуть ли не бегом я спускаюсь на первый этаж. Папа сидит за кухонным столом, уже, по-видимому, смирившись с тем, что я уезжаю.

– Ты уверена, что взяла все, что нужно? – спрашивает он.

– Да. Я думаю, что да.

– Паспорт?

Я стону, бегу обратно на второй этаж и роюсь в комоде, пока не нахожу паспорт.

– Спасибо, – говорю я, вернувшись на кухню. – Ты сейчас спас мне жизнь.

До меня доходит, что я только что сказала, уже когда слова вылетели у меня изо рта, и мне приходится прикусить язык.

– Послушай, – говорит он, вставая. – Извини, если я сказал что-то не так. Я переживаю за тебя.

– Я знаю. Но тебе необходимо позволить мне жить своей собственной жизнью.

– Я постараюсь.

– У меня есть разрешение на то, чтобы развлечься?

– Да, конечно.

– Вот и хорошо. Потому что именно это я и собираюсь делать.

– Но ты тогда дай мне разрешение за тебя переживать. Потому что я буду это делать – нравится тебе это или нет.

– Со мной все будет в порядке. У меня сейчас самое классное в жизни время.

Папа кивает и делает шаг вперед. Я знаю, что он сейчас меня обнимет, и изо всех сил пытаюсь отогнать от себя картинку, как он плачет на моих похоронах.

– Напиши мне, когда приедешь туда, – говорит он, обнимая меня.

Затаив дыхание, я пытаюсь сдержать уже угрожающие выступить на моих глазах слезы.

– Мне пора, – говорю я.

– Да, конечно. Давай я помогу тебе вынести чемодан и познакомлюсь с этим твоим молодым человеком.

Я колеблюсь. Мне очень не хочется развеивать волшебные чары, позволив моему папе вмешиваться. Но я также знаю, что мне не хочется уезжать на отдых в такой напряженной нервной атмосфере между мною и папой.

– Хорошо, – говорю я и выхожу вслед за папой на улицу.

Ли, увидев нас, выходит из машины и идет нам навстречу.

– Здравствуйте, мистер Маунт, – говорит он, протягивая руку. – Я – Ли. Рад с вами познакомиться.

Папа крепко пожимает ему руку.

– А я рад познакомиться с вами. Пожалуйста, называйте меня просто Джо.

– Хорошо.

Мы некоторое время стоим на тротуаре в неловком молчании.

– Это вообще-то хороший выбор – поехать в Италию, – говорит папа.

– Да, отправься в Италию – и не ошибешься. Там где-то вроде бы живут ваши родственники, да?

– На юге, возле Неаполя. Мы ездим повидаться с ними, когда у нас есть такая возможность.

Дело в том, что мы почти каждое лето ездили на отдых к ним, когда я была ребенком, но в то лето, когда умерла мама, я не смогла заставить себя сесть в самолет, и с тех пор мы были там лишь два раза. Отчасти потому, что очень утомительно ехать туда и обратно на поезде.

Я смотрю на папу. По его лицу видно, что он вдруг вспомнил и о том инциденте с самолетом.

– А у тебя, случайно, не будет проблем с…

– Не будет, – поспешно говорю я. – Все нормально. Нам уже пора ехать.

– Хорошо, – говорит папа. – Ну что же, желаю вам обоим замечательно провести время.

– Так оно и будет, – говорит Ли. – И не переживайте – я намереваюсь очень хорошо заботиться о вашей дочери.

Папа кивает. Слова Ли его, похоже, успокоили. Мы садимся в машину, и Ли заводит двигатель. Когда автомобиль трогается, я машу папе на прощание.

– Он, похоже, неплохой человек, – говорит Ли.

– Да, именно так. А ты сумел произвести хорошее впечатление на отца своей девушки. Я думаю, ты ему понравился.

– Это потому, что я не сказал ему о своем намерении насиловать тебя каждый день.

– Думаю, ты поступил правильно.

– А еще я покажу тебе достопримечательности, – говорит Ли. – В свободное от изнасилований время.

– Я на это надеюсь. Мы не можем вернуться домой без фотографий. Иначе люди догадаются, чем мы там занимались.

Мой телефон издает звуковой сигнал: пришло сообщение от папы.

Мне он нравится. Думаю, понравился бы и маме. Желаю тебе хорошо развлечься. Люблю тебя. XX

Он всегда это делает – ставит значок поцелуев от них обоих, то есть два значка. Как будто мама все еще с нами. Я смотрю в окно, и по моей щеке течет одинокая слеза.

ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Джо Маунт

4/09/2017 07: 11

Вчера вечером я ходил на твою могилу. Я ходил туда с лопатой, потому что решил, что не могу больше этого выдерживать. Я собирался выкопать тебя, чтобы еще раз на тебя посмотреть. Мне понятно, что это было безумием. Но, как ты сказала мне однажды, если человек влюблен, он совершает безумные поступки. А я люблю тебя по-прежнему, Джесс. Я люблю тебя с того момента, когда впервые услышал биение твоего сердца через стетоскоп акушерки. С того момента, когда я почувствовал, как ты лягнула меня в ладонь из живота мамы. С того момента, когда ты появилась на свет, громко крича, и у меня перехватило дыхание, потому что в тот миг я понял, что ты всегда будешь самым важным человеком в моей жизни.

Поэтому я взял лопату. Ты, наверное, и не помнишь, что у меня была лопата. Я хранил ее в сарайчике для инструментов на заднем дворике. Чаще всего я использовал ее для того, чтобы убирать снег. Я не помню, чтобы я когда-то ею что-то копал, но я всегда считал, что у мужчины должна быть лопата.

Я положил ее с собой в машину. А когда приехал на кладбище, я взял ее с собой, чтобы идти к могиле. Лишь тогда мне впервые пришло в голову, что это безумная идея. Было темно, два часа ночи (в последнее время я плохо сплю), а потому мне можно было не переживать, что поблизости могут оказаться какие-либо люди (даже те, кто выгуливает собак). Я постоял какое-то время, поставив одну ногу на лопату, как бы уже приготовившись копать. А потом я в самом деле начал копать. Я копал как одержимый, но через несколько минут я понял, что не смогу сделать это. Я не захотел беспокоить тебя, Джесс. Я ведь похоронил тебя в быстро разлагаемом микроорганизмами гробу из древесины ивы, потому что тебе всегда нравились эти деревья, и мне вдруг пришло в голову, что если мне удастся докопать до гроба, то моя лопата, возможно, легко проткнет крышку. Твой гроб, возможно, уже сгнил, и в таком случае тебя там уже ничто не защищает. А может, гроб окажется уже таким размякшим, что моя лопата пройдет через него насквозь. И я не смог решиться побеспокоить тебя, Джесс. Я не смог пойти на этот риск, как бы сильно я не хотел вернуть тебя себе и снова побыть рядом с тобой.

Я бросил лопату, упал на кучу выкопанной мною земли и заплакал. Я плакал так, как не плакал еще никогда – даже на твоих похоронах. Потому что я очень скучаю по тебе, Джесс. Скучаю больше, чем ты можешь себе представить. До меня в этот момент как бы наконец дошло, что я уже никогда не смогу вернуть тебя себе. Мне было очень тяжело, когда умерла твоя мама. Я едва не сошел с ума. Но мне удалось это выдержать, потому что у меня была ты. Теперь же, когда у меня нет и тебя, жизнь, похоже, потеряла всякий смысл. Я как бы оплакивал вас обеих. Поэтому я сел между вашими могилами и стал с вами разговаривать. Я говорил обо всем том, что только смог вспомнить о вас. Когда наступил рассвет, я все еще находился там. Я находился там и тогда, когда появились первые из тех, кто выгуливает собак. Ко мне подбежал какой-то кокер-спаниель и лизнул меня в лицо.

Его хозяин подошел ко мне и стал извиняться. Он спросил, все ли со мной в порядке. Он, наверное, подумал, что я какой-то опасный тип – сижу на кладбище в семь часов утра с лопатой. А я просто посмотрел на него и кивнул. Он кивнул в ответ, хотя, конечно, видел, что со мной не все в порядке, и, позвав свою собаку, пошел себе дальше.

А я отправился домой, Джесс. И поставил лопату обратно в сарайчик для инструментов. Я, возможно, уже не буду пользоваться ею никогда. Даже для того, чтобы чистить снег. Потому что каждый раз, когда я буду смотреть на нее, я буду невольно думать о тебе. И о том, что я уже никогда не смогу тебя увидеть.

Джесс

Суббота, 5 марта 2016 года

Я стою в туалетной кабинке в аэропорту «Лидс-Брадфорд» и читаю папину публикацию. У меня по лицу рекой текут слезы. Мой папа. Разумный, здравомыслящий человек, который никогда не делал в жизни ничего безумного. И вот ему приходит в голову такая безумная идея, как взять лопату и попытаться посреди ночи выкопать меня на кладбище. Моя смерть явно выбила его из колеи. Для него это, возможно, закончится нервным расстройством. Я имею в виду, что ни один человек не может такого выдержать. Умирает твоя жена, а вслед за ней – дочь. И у него не осталось никого, с кем можно было бы поговорить. У него нет друзей. Во всяком случае, друзей в моем понимании этого слова. У него друзья только мужчины – те, с которыми он вместе работает. Он не ходит с ними никуда, он не звонит никому из них. Единственный близкий человек, который остался в его жизни, – это Гаррисон, но с ним не поговоришь. Кроме того, я не уверена, что папе часто позволяют видеться с Гаррисоном, если тот находится на попечении Ли и Анджелы. От мысли о том, что моего сына воспитывает Анджела, мне становится не по себе. Это не та жизнь, которую я ему желаю. Однако если меня рядом с ним нет, то я, конечно же, ничего не могу с этим поделать.

Я сокрушенно качаю головой и убираю телефон. Я не могу сейчас уделять этому много времени. Ли ждет меня перед входом в туалет и, наверное, уже удивляется, что я, черт побери, так долго делаю в туалете. Я высмаркиваюсь в туалетную бумагу, вытираю глаза и выхожу из кабинки. Мое отражение, которое я вижу в зеркалах над раковинами, меня совсем не радует.

Я сглупила, заглянув в «Фейсбук» перед полетом. Очень сильно сглупила. Мой ухажер везет меня в самое интересное за всю мою жизнь путешествие, а я стою перед зеркалом и вижу, что представляю собой вовсе не веселое зрелище. Я брызгаю водой себе на глаза, достаю косметичку и пытаюсь быстренько привести себя в порядок.

Когда я выхожу из туалета, Ли стоит, прислонившись к стене.

– Ну наконец-то, – говорит он, внимательно глядя на меня. – Все в порядке?

Судя по этому его вопросу, он подозревает, что не все в порядке.

– Да, все хорошо, спасибо. Я просто пыталась подышать глубоко, чтобы психологически расслабиться. Я уже давно не летала на самолете и немножко нервничаю перед вылетом.

Звучит вроде бы правдоподобно. Я имею в виду, что многие люди нервничают перед авиаперелетом. Так что это – обычное дело.

– Тебе следовало бы сказать мне об этом раньше, – говорит он, обнимая меня. – Я буду все время держать тебя за руку. Да и лететь нам совсем недолго. Не заметишь, как уже прилетим. Правда, будет промежуточная посадка в Амстердаме.

Он целует меня в лоб. Я вообще-то не знала, что будет промежуточная посадка. У меня что-то екает в животе. Я сжимаю ладони в кулаки, чтобы Ли не заметил, как дрожат мои пальцы.

– Я почувствую себя в полном порядке, как только мы взлетим. Я плохо переношу лишь взлеты и посадки.

– Ну, тогда я в это время буду тебя всячески отвлекать.

Он берет меня за руку и ведет в зал ожидания. Свой багаж мы уже сдали. Другие пассажиры представляют собой в основном семейные пары средних лет, которые, возможно, пытаются вернуть в свои отношения немного романтики с помощью поездки в один из самых романтичных городов в мире. Я замечаю, что на меня искоса поглядывают женщины. Мама как-то сказала мне, что женщина, старея, по привычке продолжает обращать внимание на молодых парней, но вполне можно заставить себя этого не делать, если напоминать себе, что ты им уже не интересна.

Я сжимаю ладонь Ли и стараюсь прикасаться к его телу своим. Если бы о ситуации рассказывал Дэвид Аттенборо, он сказал бы, что эта девушка пытается показать всем, что этот парень уже занят и что не следует подходить к нему ближе.

– Все будет хорошо, – шепчет Ли мне на ухо.

И я ему верю.

Все и в самом деле вроде бы хорошо. Или, скажем так, терпимо. Я думаю, что я веду себя как любой другой обычный нервничающий пассажир, а не как девушка, которая может полностью потерять над собой контроль. Что позволяет мне держать себя в руках – так это мысли о Гаррисоне. Я знаю, что мне не суждено погибнуть во время этого полета, потому что если бы я погибла, Гаррисон бы не появился. А он появится. Я видела его фотографию. Поэтому мне удается убедить себя в том, что я слетаю из Лидса в Венецию и обратно и ничего со мной при этом не случится.

Ли помогает мне тем, что, как и обещал, целует меня во время взлетов и посадок. Я абсолютно уверена, что другие пассажиры, глядя на это, что-то недовольно бурчат себе под нос, но мне на это наплевать.

Расстегивая ремень безопасности, я тяжело вздыхаю.

– Ну что, тебе было не очень плохо, а? – спрашивает Ли.

– Нет, благодаря тебе.

– Я могу сдать наши билеты в обратную сторону, и мы, если хочешь, поедем домой на поезде.

– Не говори глупостей. Со мной и так все будет в порядке.

– Вот и хорошо. Я просто не хочу, чтобы ты переживала. Я хочу, чтобы ты наслаждалась каждой секундой этой поездки.

– Так оно и будет. Обещаю.

Из аэропорта мы едем на речном трамвайчике. По так называемой оранжевой линии. Ли, похоже, точно знает, куда мы направляемся: он никого ни о чем не спрашивает и не останавливается, чтобы заглянуть в карту. Он, видимо, уже бывал здесь раньше, и я не могу не задаваться вопросом, с кем он здесь был. Скорее всего, у него уже были какие-то подружки до меня. И, наверное, много. Парень с такой внешностью вряд ли ездит на отдых в одиночестве. Интересно, сколько своих девушек он привозил в Венецию? Хотя мне и хочется быть первой, я не настолько глупа, чтобы в это верить.

Я сижу возле окна и глазею на старинные здания, стоящие вдоль канала. Ли обнимает меня за плечи.

– Итак, вот он, Гранд-канал. Тут немного невзрачно, но станет покрасивее, когда мы приблизимся к центру города.

– Ну, тут все равно лучше, чем на окраинах Лидса в понедельник утром. А сколько раз ты здесь уже бывал?

– О-о, довольно много. Это одно из моих любимых мест.

Возможно, он привозил сюда каждую из своих прежних подружек. Это могло быть своего рода первоначальной проверочкой – что-то вроде того, как Ричард Гир повел Джулию Робертс в оперу в фильме «Красотка». Наверное, я должна начать говорить что-то про архитектуру или историю. А может, как во все том же фильме, будет достаточно, если я стану восхищаться как человек, который видит все это в первый раз.

– Мне тут уже очень нравится.

– Хорошо. И мы оторвемся тут по полной. Денег жалеть не будем.

Я улыбаюсь ему и кладу голову на плечо. Мне кажется, что если мне и в самом деле суждено умереть, то я, по крайней мере, должна быть благодарной за то, что я умру, будучи счастливой.

– Следующая остановка – наша, – говорит Ли некоторое время спустя.

Он берет наши чемоданы и подает мне руку, когда я схожу с речного трамвая, дрожа при этом от холода.

– Первое, что мы сделаем, так это купим тебе подходящую куртку, – говорит Ли. – Я говорил тебе, что тут будет прохладно.

– Я помню. Я просто никак не думала, что тут будет холоднее, чем в Лидсе.

– Не переживай, – говорит он. – Отсюда до отеля – пять минут ходьбы.

Он ведет меня по улице. Мы сворачиваем налево, проходим по маленькому мосту и поворачиваем направо.

– Ну вот мы и пришли, – говорит Ли, показывая рукой на противоположную часть улицы.

Швейцар в униформе здоровается с нами на итальянском и зовет носильщика, чтобы тот взял наши чемоданы. Я слышу, как Ли говорит ему, что мы поселяемся в номер полулюкс. Затем я иду вслед за Ли к стойке дежурного администратора. В холле стоит рояль. Ничего себе – рояль! Да уж, такая обстановка для меня явно непривычная. Все, что я способна сейчас сделать, – так это остановиться с разинутым ртом.

Когда я иду по мраморному полу, мои ботинки слегка скрипят. Я кошусь на Ли. Он улыбается и берет меня за руку.

– Подожди, ты еще номер не видела, – шепчет он.

Женщина за стойкой дежурного администратора улыбается нам, и Ли обращается к ней по имени. Пару минут спустя носильщик возвращается и, уводя нас вверх по лестнице, открывает перед нами деревянную дверь. Ли показывает мне жестом, чтобы я вошла в номер. Я захожу. Первое, что я вижу, – это стоящая на мраморном полу посреди комнаты огромная круглая кровать, застеленная белыми простынями, на которых лежат золотистые подушки, и низко висящий над ней красный абажур. У потолка – темные деревянные балки. Стена позади кровати выкрашена в пестрый золотистый цвет. На ней висят позолоченные рамы для картин. С другой стороны – красивые стеклянные двери с золотистым декором. Двери эти выходят на балкон, с которого открывается великолепный вид на канал.

– О господи!.. – шепчу я. – Это все на самом деле?

– Да. Это твое жилье на ближайшую неделю.

– Ого!.. Вообще-то меня вполне устроил бы отель и попроще.

– Нет уж, ты заслуживаешь лучшего, – улыбается Ли. – Кроме того, если уж приезжаешь в Венецию в первый раз, нужно делать это стильно.

Носильщик уходит, но лишь после того, как Ли дает ему чаевые.

Я замечаю на письменном столе электронный планшет.

– Если бы это было в Лидсе, кто-нибудь стибрил бы эту штуковину уже через пять минут, – говорю я.

– У них тут, между прочим, есть мой адрес, – отвечает Ли. – Тебе, кстати, ничего подобного на этой неделе не понадобится. Ты ведь помнишь, что это будет отдых, свободный от компьютеров и телефонов?

Он сказал мне еще в самолете, что это его единственное правило во время всех его отпусков. Я с таким правилом согласилась. Честно говоря, я даже почувствовала облегчение.

– Да. Я свой телефон уже выключила.

– Хорошо. – Ли садится на постель и гладит ее. – Иди сюда. Пришло время дать волю чувствам.

– Ты сказал, что покажешь мне достопримечательности.

– Но только не в наш первый день здесь.

Я улыбаюсь и сажусь на кровать рядом с ним. Он берется за мой левый ботинок и стаскивает его. Затем он стаскивает и правый ботинок и начинает меня целовать.

– Я никогда не делала этого на круглой кровати, – шепчу я. – Я, наверное, с нее свалюсь.

– Ну, если ты свалишься, я свалюсь вместе с тобой.

Он целует мою шею и начинает расстегивать мою рубашку. Его взгляд снова становится очень пристальным. Он всегда смотрит на меня так, когда мы вот-вот начнем заниматься сексом. Для меня неважно, смотрел ли он подобным образом и на других своих подружек. Вполне возможно, он смотрел так и на тех подружек, которых привозил вот сюда. Что для меня важно – это чтобы он не переставал смотреть на меня так в течение того недолгого времени, которое я пробуду рядом с ним.

Он стягивает рубашку с моих плеч и, наклонившись, целует мой живот. Его ладонь поглаживает между моими ногами. Я приподнимаю таз и позволяю ему стащить с меня лосины. Он тянет за мои трусики зубами. Я смеюсь и помогаю ему их с меня снять. Потом я пытаюсь стащить с него футболку, но он качает головой.

– Не так быстро, – говорит он. – Я еще не закончил тебя разглядывать.

Он приподнимает меня, чтобы расстегнуть и снять мой лифчик, бросает его на пол, укладывает меня на кровать и разводит мои ноги в стороны. Обойдя вокруг кровати, он снимает с себя футболку, штаны и трусы.

– Возбуди себя сама, – шепчет он.

Я поначалу колеблюсь, но затем сую руку себе между ног и делаю то, о чем он попросил, чувствуя, что он наблюдает за мной очень внимательно. Он ходит вокруг кровати, останавливаясь то с одной, то с другой стороны и подбадривая меня, пока я не начинаю громко стонать с крепко закрытыми глазами. Тогда он лезет ко мне на кровать.

– Ты такая сексуальная! – говорит он, ложась на меня сверху. – Ну что же, пора подключаться и мне.

Позднее, когда мы уже лежим рядом на кровати и наши тела прилипают друг к другу из-за пота, я чувствую, как одинокая слеза выскальзывает из уголка моего глаза и падает на его плечо.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Ничего, – говорю я, качая головой из стороны в сторону. – Просто немного эмоций.

– Хорошо. Потому что я тебя люблю.

Я тяжело сглатываю, пытаясь сдержать другие слезы, которые уже рвутся наружу. Я долго ждала, когда же он скажет это. Хотя я и знаю, что выйду за него замуж и рожу от него ребенка, мне все равно необходимо было услышать эти слова.

– Я тоже тебя люблю.

– Ну, тогда все в порядке, – отвечает он. – Мы квиты.

Когда мы на следующее утро уже готовы встать с постели, Ли заказывает завтрак в номер. Мы успеваем оба освежиться под душем в ванной и надеть предоставляемые отелем халаты, когда раздается тихий стук в дверь.

– Входите, – громко говорит Ли.

Сидя на краю кровати, я вижу, как в номер заходит девушка. У нее темные волосы, завязанные сзади в хвостик, и красивые розовые пухлые губки. Она несет бронзовый поднос, на котором – кофейник, чашки, блюдца и несколько рогаликов. Она идет, потупив взгляд, прямо к столу и уже почти ставит на него поднос, когда я вдруг замечаю, что она бросает украдкой взгляд на Ли. Ее глаза тут же расширяются, она делает резкий вдох, и из ее руки выскальзывает один край подноса. Чашки падают на пол и разбиваются. Я слышу, как она бормочет что-то по-итальянски, а затем поспешно добавляет «Извините!» по-английски.

Ли быстро подходит к ней еще до того, как я успеваю хотя бы привстать с кровати.

– Что вы, черт бы вас побрал, вытворяете? – громко кричит он ей.

Я вижу, как она испуганно отступает к двери балкона.

– Ли, прекрати! – кричу я ему, соскакивая с кровати и становясь между ними.

Девушка смотрит сначала на меня, потом на Ли, а после бежит к выходу. По ее лицу текут слезы. Я лишь в этот момент замечаю, какое у Ли лицо. Его глаза стали сердитыми. Сердитее, чем я когда-либо видела их раньше. Его брови гневно сдвинуты. Его дыхание – резкое и прерывистое.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, и мой голос дрожит вместе с моими ногами.

– Ничего, – отвечает он.

– Что значит «ничего»? Ты накричал на нее. И напугал ее до смерти.

Он вообще-то напугал и меня. И продолжает меня пугать, стоя вот так вот неподвижно. Он закрывает глаза. Я слышу, как он глубоко вздыхает. Он подносит руки к своей голове.

– Послушай, мне жаль, что так получилось. Понятно? Я на мгновение вышел из себя.

– Она всего лишь уронила поднос, и совсем не нужно было на нее за это орать.

Мое сердце сильно колотится. Я не понимаю, что же сейчас произошло. Это был совсем не тот Ли, которого я знаю. Он отреагировал на данный инцидент уж слишком бурно.

Ли подходит к кровати и тяжело опускается на нее. Он все еще держится за свою голову руками.

– Мне жаль, что так получилось, – говорит он снова. – Я осознаю, что повел себя неадекватно. Дело просто в том, что я хочу, чтобы все для тебя было идеальным. А она, как мне показалось, это портит.

– Да пусть она бы уронила на пол обед из трех блюд – для меня это не имело бы значения. Она ведь сделала это не специально. Я, например, на работе все время что-то роняла. Но никто никогда на меня за это не орал.

Он убирает руки от своей головы и протягивает их ко мне. Я не могу удержаться от того, чтобы не отпрянуть в сторону. Он смотрит на меня пристальным взглядом. А я не могу выбросить из головы мысли о том, каким стало выражение глаз у этой девушки, когда она увидела Ли. Она, похоже, с ним знакома. Да, наверняка знакома. А иначе почему она отреагировала подобным образом?

– Ты… когда-либо видел ее раньше? – спрашиваю я.

Ли смотрит на меня.

– Нет, – резко говорит он.

– Но ты ведь бывал в этом отеле раньше?

– Послушай, я ведь уже сказал, что мне жаль, что так получилось. Давай забудем об этом, хорошо?

Он встает и идет в ванную. Мои руки дрожат. Она видела его раньше – в этом я абсолютно уверена. Но чего я не могу понять – так это почему она перепугалась, когда увидела его, и почему он так отреагировал на ее оплошность. Когда Ли выходит из ванной, я пытаюсь найти в себе мужество, чтобы что-то сказать, но тут вдруг снова раздается стук в дверь и в номер заходит мужчина в униформе. У него в руках – другие чашки, веник и совок. Он пространно извиняется, ставя чашки на поднос и подметая осколки на полу. Когда он направляется к выходу, Ли идет вслед за ним. Я вижу, как Ли засовывает руку в карман своей куртки, висящей на тыльной стороне двери, и достает оттуда какие-то деньги, а затем выходит из номера и что-то говорит мужчине в униформе приглушенным голосом. Вернувшись в номер, Ли улыбается и ведет себя так, как будто ничего не произошло.

– Ага, – говорит он. – Завтрак.

Он берет кофейник, наливает кофе в чашки, ставит чашки на прикроватный столик и забирается обратно в постель, держа в руках тарелку с рогаликами.

Я все еще сижу на кровати, не в силах пошевелиться. Ли передает мне тарелку, но мне сейчас не до еды.

Мы минуту-другую молчим. Мне хочется что-то сказать, но я не хочу расстраивать его и заставлять его чувствовать, что я ему не верю.

– Послушай, – наконец говорит Ли. – Официант сказал, что я похож на бывшего парня этой девушки и просто напомнил ей о нем. А он был с ней не очень любезным. Вот почему она так испугалась, когда увидела меня.

– То есть она никогда не видела тебя раньше?

– Нет, не видела. Ей просто показалось, что видела.

Я киваю. Я хочу ему верить. Очень хочу. Я хочу, чтобы все снова стало таким, каким было раньше. Мне очень хотелось бы, чтобы я могла стереть из своей памяти то, что я только что видела, но это не так-то легко.

– Почему ты дал официанту деньги?

– Чтобы он купил этой девушке цветы. Я сделал бы это и сам, но не хочу ее снова пугать.

Я киваю. Я чувствую облегчение от того, что Ли снова стал таким, каким я его знала – или думала, что знаю, – раньше. Наверное, это и в самом деле было – как он пытается меня убедить – недоразумение. Мне неловко из-за того, что я в нем усомнилась. Я беру рогалик и откусываю от него кусочек.

Ли гладит мою руку, тоже испытывая, по-видимому, большое облегчение.

– Куда ты хочешь сегодня пойти? – спрашивает он.

Мы отправляемся на площадь Святого Марка. Вообще-то я в первую очередь хотела бы покататься на гондоле, но мне показалось, что момент для этого пока что не совсем подходящий. Кроме того, мне хочется находиться среди людей. Среди большого количества других людей. Мне хочется слышать, как они разговаривают, и чувствовать запах кофе, и быть частью всей этой туристической суеты. Мы подыскали для себя столик в самом центре площади. В путеводителе, который я взяла в аэропорту, говорилось, что эти столики – самые дорогие и что есть смысл пройти по одной из улочек в сторону от площади и найти себе столик там, однако для Ли это, похоже, не имеет значения.

Он заказывает кофе и два куска шоколадного торта. На наш стол садится голубь, и Ли отгоняет его прочь. Но делает он это как-то так тихонько, аккуратно. Он как будто не хочет этого голубя слишком сильно напугать. Мне трудно поверить, что это тот же самый человек, который наорал на ту девушку пару часов назад. Ли тянется ко мне через стол и берет меня за руку. Официант приносит нам кофе и куски торта. Ли благодарит его по-итальянски и сжимает мою руку. Все хорошо. Это был всего лишь досадный эпизод. Ли и в самом деле хочет, чтобы этот наш отдых был идеальным, – я это чувствую. И я знаю, что если ты хочешь чего-то очень сильно, то поневоле можешь начать вести себя довольно странно. Мои сомнения должны быть в его пользу. Я глубоко вздыхаю.

– Когда закончим, мы можем подняться вон на ту башню? – спрашиваю я.

– Мы можем делать все, что ты захочешь, – говорит Ли.

Мы больше не видим ту девушку в течение всей оставшейся недели, хотя и заказываем каждый день завтрак в номер. Я задаюсь вопросом, не избегает ли она Ли умышленно. Мне вспоминается, что через несколько месяцев после того, как мы расстались с Каллумом, я как-то увидела, что он стоит в нашем кинотеатре в очереди, чтобы заказать себе какой-то еды, и тут же попросила Адриана обслужить этого парня вместо меня (Адриан потом сказал, что я правильно сделала, избавившись от этого парня, потому что у него какие-то проблемы с кожей, а это вроде бы является верным признаком дурного характера).

В наше последнее утро завтрак нам приносит мужчина, который приходил убирать после того, как та девушка уронила с подноса чашки. Он ставит поднос на его обычное место. Я замечаю, что на подносе стоит что-то под серебристым куполообразным колпаком с ручкой, которыми накрывают еду. Мне приходит в голову, что Ли, наверное, попросил приготовить нам что-нибудь особенное на наш последний день в этом отеле. Ли дает официанту чаевые, и тот уходит.

– Где синьорина хотела бы сегодня позавтракать? – спрашивает Ли, подходя ко мне.

– Я по-прежнему не хочу завтракать на балконе – если ты это имеешь в виду. Там очень холодно.

– Ой, перестань. Это последний имеющийся у нас шанс. Зачем же я платил за номер с балконом, с которого открывается вид на канал, если мы на этот балкон ни разу не выйдем, а?

– Ну хорошо, я согласна. Но пусть это будет очень быстрый завтрак – такой, чтобы даже кофе не успел остыть.

Ли улыбается и, открыв двери на балкон, берет поднос и выносит его туда. Только после того, как я выхожу на балкон вслед за ним, я вижу на столе одну красную розу в вазе, маленькую бутылку шампанского и два бокала.

– Когда это ты успел? – спрашиваю я.

– Знаешь, если проводить целую вечность в ванной, то можно пропустить нечто очень важное.

Я качаю головой и улыбаюсь ему.

– Садись же, – говорит он.

Я подчиняюсь. Ли подходит к столу с другой стороны и поднимает большой серебристый колпак. Под ним – коробочка. Маленькая красная квадратная коробочка. Я поднимаю взгляд на Ли, не решаясь поверить в это. Ли, улыбаясь, берет коробочку, становится на одно колено на пол балкона, открывает коробочку и протягивает ее мне. В коробочке – золотое кольцо с одним бриллиантом, изготовленное в старинном замысловатом стиле. Такие кольца дарят в честь помолвки.

– Джесс Маунт, самая замечательная, самая красивая, самая сексуальная, самая занятная девушка из всех, кого я когда-либо встречал, выйдешь ли ты за меня замуж?

Я пристально смотрю на него. Слезы опережают мои слова. Ли приподнимает пальцами мой подбородок и вытирает одну слезинку.

– Что-то не так?

Я смеюсь и качаю головой.

– Ну так я получу ответ?

Я ничуточки не сомневаюсь. Это самое важное решение в моей жизни, и я знаю точно, что мне нужно сказать. Некоторые люди утверждают, что они видели свое будущее написанным на звездах. Я же видела свое будущее в «Фейсбуке». Это, наверное, не так романтично, но, по крайней мере, когда ты знаешь, что будет происходить, ответ у тебя уже готов.

– Да, – говорю я. – Ответ – «да».

Ли тихо вздыхает – так, как будто почувствовал облегчение. И как будто у него были какие-то сомнения.

– С какой стати я сказала бы в ответ что-то другое? – спрашиваю я, гладя его лицо.

– Не знаю. Думаю, никогда нельзя быть на сто процентов уверенным.

– Ты делаешь все это для меня, – говорю я, показывая рукой на стол и на наш гостиничный номер, – и при этом ты действительно думал, что я могла сказать «нет»?

– Я просто осознаю, что все как-то уж слишком быстро – только и всего. Мне подумалось, что ты, возможно, будешь переживать, что скажет твой отец.

Я качаю головой и на несколько секунд поворачиваю лицо в сторону канала, чтобы Ли не смог увидеть новую порцию слез. У меня такое ощущение, что я его обманываю. Наверное, мне следует рассказать ему правду и дать ему возможность принять решение, уже зная, что ждет его в семейной жизни. Но нет, я этого сделать не могу, потому что я не могу пойти на риск потерять его. Он мне нужен. А Гаррисону нужен отец.

– Когда знаешь, что этот человек – твой суженый, – говорю, поворачивая лицо к Ли, – нет смысла ждать чего-то еще.

– Спасибо, – говорит он. – Не могу тебе и передать, как это меня радует.

– Хорошо. Ну что, мы теперь можем зайти внутрь, пока у меня от такой погоды не отмерзли сиськи?

Ли смеется.

– Только после того, как ты наденешь вот это, – говорит он, протягивая мне кольцо.

– Надень мне его сам, – говорю я. – Я удостаиваю тебя этой чести.

Он надевает кольцо мне на палец. Оно чуть-чуть великовато, но не настолько, чтобы могло соскользнуть.

– Его всегда можно подправить, – говорит он.

– Оно и так замечательное, – отвечаю я. – Даже лучше, чем замечательное. Оно идеальное.

Мы заходим в номер и пьем шампанское в постели, а затем опять занимаемся сексом – уже в последний раз в этом номере. Секс на этот раз уже совсем другой: он медленнее и нежнее. И как-то так глубже. После, когда я уже лежу неподвижно рядом с Ли, я осознаю, что дать задний ход теперь уже невозможно. Какая-то сила толкает меня вперед, к моему будущему. Все, что я могу сделать, – так это пристегнуть ремень безопасности и наслаждаться поездкой, надеясь, что в какой-то момент, еще до того как эта моя идеальная жизнь покатится куда-то совсем не туда, я выясню, где, черт возьми, находится кнопка, позволяющая катапультироваться.

Позже, когда я упаковываю свой чемодан, пока Ли находится в ванной, я обнаруживаю в нем записку, сложенную вчетверо и запихнутую сбоку рядом с кремовой блузкой. В записке корявыми черными буквами написаны два слова: «Будь осторожной».

Джесс

Июль 2008 года

Я сижу и смотрю на женщину напротив меня. Она – психолог управления образования. Ее зовут Паула. Она, похоже, весьма любезный человек, но мне не хочется быть здесь, рядом с ней. Я нахожусь здесь, потому что администрация школы направила меня к психологу в связи с их «обеспокоенностью», и папа сказал, что он полагает, что это мне, наверное, поможет. Я ему в ответ крикнула, что единственное, что могло бы мне помочь, – это если бы мама вошла в дверь и все произошедшее оказалось бы лишь каким-то кошмарным сном.

Паула говорит со мной, объясняя, каким образом все происходит в такой ситуации, в которой оказалась я. Она говорит исключительно «правильные» вещи, но только они не являются правильными применительно ко мне. Они меня только раздражают. Через минуту-другую она начнет рассуждать о пяти стадиях переживания горя – как будто я никогда об этом не слышала. Мне хочется крикнуть ей, что я умею пользоваться «Гуглом». Я знаю, что у стадий переживания горя нет временных рамок и что разные люди проходят через эти стадии с разной скоростью. Однако в реальной жизни все оказывается совсем не таким. Люди сами принимают решение, правильно ли ты что-то делаешь или нет, даже не поговорив при этом с тобой.

Паула замолкает и пристально смотрит на меня. Я понимаю, что мне сейчас надлежит что-то сказать, но я и понятия не имею, что именно. Поэтому начинаю говорить что попало.

– В прошлую субботу, – говорю я, – я ждала поезд в Галифакс, и какой-то парень на платформе посмотрел на меня и сказал: «Не унывай, милая. Того, о чем ты сейчас с таким мрачным видом размышляешь, никогда, возможно, и не произойдет». Я ответила ему: «Но это уже произошло. Моя мама умерла от рака кишечника». Это заставило его прикусить язык, и он, не говоря больше ни слова, отошел в сторону. А мне захотелось сказать это всем и каждому, или же нанести эти слова себе на лоб в виде татуировки, или сделать что-нибудь еще в этом роде, потому что тогда люди поняли бы, что несчастья и в самом деле происходят и что они могут произойти с любым из них в любую минуту. Я могу, идя домой сегодня вечером, попасть под автобус. А еще автомобили иногда выскакивают на мостовую и сбивают людей. В газете как-то написали, что после одного такого случая пострадавший мужчина умер. Водитель в момент инцидента менял компакт-диск в проигрывателе… Люди гибнут при крушении поездов – не очень часто, но гибнут. При этом обычно гибнут те, кто едет в вагонах, находящихся в хвосте поезда. Я узнала об этом, когда читала про расследования крушений поездов. Можно погибнуть и по дороге в школу, колледж или на работу… Одна из моих учительниц попала в больницу, потому что упала на лестнице и повредила себе позвоночник. Никто не станет говорить вам, что нельзя ходить по лестницам, правда? Никто не скажет, что это опасно и что вам лучше поберечься и установить лестничный подъемник, даже если вам всего лишь двадцать с лишним лет. Получается, что все опасно – даже хождение по лестнице. Вы можете вести жизнь отшельника, который не выходит на улицу, и при этом погибнуть, упав на лестнице у себя дома… Я не переживаю за людей, которые взбираются на Эверест или плывут через Атлантический океан в маленькой резиновой лодочке. Они знали, какие им будут угрожать опасности, но все же решили рискнуть. Они – профессиональные искатели острых ощущений, которые рискуют осознанно. Они прыгают с моста с эластичным канатом, обвязанном вокруг ног, в свое свободное время просто ради забавы… За кого я переживаю – так это за тех, кто не делает ничего безрассудного. Тех, у кого жуткая аллергия на укус осы и кто умирает от этого укуса. Тех, кто оказывается в неудачном месте в тот момент, когда обрушивается вывеска, и эта вывеска убивает их. Тех, кто сидит за рулем автомобиля, когда какой-нибудь идиот бросает кирпич с автомобильного моста… Но когда я завожу речь об этом, люди говорят, что я какая-то странная. Однако в действительности странными являются те, кто затыкает себе пальцами уши и делает вид, что ничего подобного никогда не происходит… И не говорите мне, что поднимать подобные вопросы – это какое-то сумасшествие. Понятно? Это ведь события, которые происходят на самом деле, но люди не хотят об этом ни говорить, ни думать, потому что это их пугает. Поэтому они заставляют всех окружающих делать радостное лицо и говорить что-нибудь хорошее, чтобы не дай Бог кого-то чем-то не испугать. А лично я лучше буду испуганной, чем глупой, и я думаю, что все остальные люди тоже должны быть испуганными. И если это мое мнение делает меня какой-то странной – ну что же, пускай я буду странная.

Я смотрю на Паулу. Она кивает и что-то записывает. И я спрашиваю себя, не думает ли и она, что у меня что-то не так с головой.

Анджела

Воскресенье, 13 марта 2016 года

Я чувствую это до того, как они приезжают. Венеция ведь такой романтичный город, не правда ли? Я никогда не бывала там: Саймон не отличался тягой к романтике и культуре, – но, судя по всему тому, что я видела и слышала, это идеальное место для этого.

Уже по тому, как она держится, когда выходит из автомобиля Ли, мне видно, что она чувствует себя как-то по-особенному. Она уже больше не глупенькая юная девушка – она женщина, и это заметно.

Я стараюсь казаться невозмутимой, встречая их у входной двери. И я не смотрю на ее левую руку, когда они заходят в дом. Но они и сами горят желанием рассказать мне о том, что между ними произошло.

Ли приподнимает ее руку так, чтобы я увидела кольцо.

– У нас есть новости, – говорит он.

Я даю волю рвущемуся наружу волнению и крепко обнимаю по очереди Ли и Джесс.

– О-о, это замечательно! Поздравляю! Я так рада за вас обоих! Но я это предчувствовала после того, как ты приходила в прошлый раз. Я подумала, что это скоро произойдет.

Я смотрю на Джесс. Волосы скрывают часть ее лица, когда она поднимает взгляд на Ли, но я все равно вижу, как она взволнована. Это заметно и за километр.

– Дай-ка мне рассмотреть его, милая, – говорю я, протягивая к ней руку.

Когда я вижу кольцо, у меня перехватывает дыхание. Оно очень красивое. Тонкое и изящное, но явно не дешевое.

– Оно великолепно, – говорю я. – Я рада, что у Ли такой хороший вкус.

– Что ты имеешь в виду? – говорит Ли. – Это было единственное кольцо в магазине дешевле пятидесяти фунтов.

Мы все смеемся. Я провожаю их на кухню.

– Жаль, что ты не предупредил меня, Ли. Я приготовила бы что-нибудь подобающее данной ситуации, если бы знала. Боюсь, что у меня есть только вино.

– Вот и чудесно. Мы вчера пили за завтраком шампанское, правда, Джесс? – говорит он, поворачиваясь к ней.

– Ну что ж, я рада, что вы отметили это событие в хорошем стиле, – говорю я. – Садитесь и расскажите мне, как все было. Где ты сделал ей предложение?

– На балконе отеля.

– А я бы подумала, что ты сделал это в гондоле, – говорю я, глядя на Ли.

– Нет, это было бы как-то так избито, разве нет?

– Неужели?

– Да. Я не хотел делать предложение так, как это делают многие другие люди и размещают потом фотографии в интернете. Мне хотелось, чтобы это было в своеобразной манере. Кроме того, стоять в гондоле на одном колене не так-то просто.

– Но он все же катал тебя на гондоле, да? – спрашиваю я у Джесс.

– О-о, да. Гондольер был очень забавным, он все время корчил рожи. Я вообще-то рада, что Ли сделал мне предложение не в гондоле. Там я не смогла бы воспринять его предложение всерьез.

– А ты в самом деле опустился на одно колено? – спрашиваю я у Ли.

– Конечно. Все было так, как положено, и по-честному.

– Рада это слышать. Мы же не можем допустить, чтобы Джесс подумала, что после свадьбы она попадет в семью, которая не делает все так, как положено. Ну да ладно, давайте посмотрим фотографии.

– Фотографии чего? – спрашивает Ли.

– Фотографии того, как вы отдыхали, глупыш.

– Они все еще в фотоаппарате, а он остался у меня дома.

– Жаль, что нашего Ли нет в «Фейсбуке», – говорю я Джесс. – Я этих фотографий никогда не увижу. Почему он не может фотографировать своим мобильным телефоном и затем выставлять снимки в интернете, как это делают все другие люди, – я не знаю.

– Потому что я не хочу, чтобы эти «все другие» их видели, – говорит Ли.

– А ты есть в «Фейсбуке»? – спрашиваю я у Джесс.

– Э-э… да. Но я там мало что выставляю.

– Но ты все же разместишь там фотографии своего кольца, да? И изменишь свой статус.

– Не знаю, – говорит она, косясь на Ли. – Я, наверное, буду сообщать об этом своим знакомым лично. Во всяком случае, тем, кому обязательно следует об этом сообщить.

– А своему папе ты уже сказала?

– Нет. Я скажу ему об этом позже, когда увижусь с ним.

– Думаю, он очень обрадуется.

Она, ничего не говоря в ответ, кивает.

– Ты уже познакомился с ним, Ли? С папой Джесс.

– Мы пообщались немного как раз перед нашей поездкой.

– Мне вскоре надо будет пригласить его сюда, чтобы обсудить приготовления к свадьбе.

Джесс опускает взгляд. Я думаю, она чувствует себя немного ошеломленной из-за всех этих событий. Она ведь еще такая юная. Я, когда выходила замуж, была на целых пять лет старше ее. Кроме того, почти все организовала моя мама. Тут я вспоминаю: у этой девушки нет мамы.

– Но ты не переживай обо всем этом, – говорю я. – Я с удовольствием возьму на себя все организационные хлопоты. Это самое меньшее, что я могу в данных обстоятельствах сделать.

Они снова переглядываются. Я надеюсь, что я не переступила никакой запретной черты. Я ведь всего лишь старалась говорить и делать то, что считаю правильным.

– Если вам не хочется, чтобы я вмешивалась, скажите мне об этом, – продолжаю я. – Я не хочу влезать туда, где меня не ждут, но поскольку сделать придется многое, думаю, что моя помощь будет для вас не лишней.

– Спасибо, – говорит Ли.

– Это было бы замечательно, – говорит она, хотя вид у нее по-прежнему какой-то неуверенный.

– Вы уже определились с датой? – спрашиваю я у Ли.

– Дай нам время. Я сделал предложение только вчера.

– Да, но я ведь тебя знаю. Ты ничего не делаешь спонтанно, в последний момент. Готова поспорить, что у тебя уже все распланировано.

– Мы хотим, чтобы свадьба была летом, – говорит он.

– Этим летом?

– Никто из нас не видит смысла чего-то ждать, раз уж мы приняли решение. И обряд бракосочетания будет проводиться не в церкви, а, возможно, в отеле или в каком-нибудь аналогичном месте.

– Ну, тогда мне уже пора начать подыскивать соответствующие наряды, не так ли? Джесс, почему бы нам вдвоем не пойти подбирать тебе свадебное платье, а?

– Нет-нет, вам нет необходимости делать это, – говорит она. – Я схожу со своей лучшей подругой.

– Лучшие подруги не всегда скажут тебе то, что тебе необходимо услышать, – говорю я. – Тебе нужен кто-то постарше, с более богатым жизненным опытом.

Ее рот открывается, но из него не доносится ни звука. Она косится на Ли. Я вижу, как он слегка кивает.

– Э-э… да, – говорит она. – Это было бы замечательно, спасибо.

– Вот и хорошо. Дай мне знать, в какую субботу ты будешь свободна, и я составлю список магазинов и договорюсь, чтобы там нам уделили особое внимание. Мы не можем терять время.

Я очень рада, что она согласилась подключить к подбору свадебного платья меня. Дело в том, что я знаю Ли лучше, чем кто-либо другой. Она, возможно, думает, что знает его, но это не так. В любом случае она знает его не так хорошо, как знает его собственная мать. Мне ведь точно известно, в каком платье он хотел бы ее видеть на свадьбе. В классическом, подходящем для любой эпохи. «Вспомните, как одевалась Грейс Келли» – вот что я скажу продавцам в магазинах. Попытайся подражать в одежде Грейс Келли – и ты не ошибешься.

Мы садимся за стол и принимаемся уплетать йоркширские пудинги. Они рассказывают мне более подробно о том, как отдыхали. На Джесс, похоже, произвел сильное впечатление их отель. Я абсолютно уверена, что это тот же самый отель, в который Ли возил Эмму, но ничего по этому поводу не говорю. Я не хочу, чтобы Джесс думала о том, что она уже не первая. Как бы там ни было, сейчас нет вообще никакого смысла об этом вспоминать. Это все уже стало прошлым. Что сейчас имеет значение – так это Джесс. Джесс, которая станет моей невесткой. И которая – что более важно – станет мамой моего первого внука.

Она снова ест много и с аппетитом. Впрочем, это не имеет значения при ее размерах, потому что они вполне хороши для свадебного платья. Нет ничего хуже, чем видеть невесту, с трудом втиснутую в платье, которое ей маловато. Я все еще не понимаю, как такое может случиться. Мое свадебное платье пришлось перед днем бракосочетания даже немножко ушить. Предсвадебная нервотрепка очень полезна для сброса веса.

– И вы ходили в оперный театр, дорогая? – спрашиваю я у нее. – Наш Ли рассказывал мне о нем. Театр этот, похоже, великолепен.

– Да. Там было так здорово, что я едва не описалась. – Я опускаю вилку и смотрю на нее изумленно. – Это реплика из фильма «Красотка», – поспешно добавляет она, увидев выражение моего лица.

– А-а, да, – говорю я. – Я смотрела этот фильм, и он мне понравился. Ричард Гир был очаровательным, правда?

– Да, но глаза у него слишком маленькие для его лица, – отвечает она.

Я бросаю взгляд на Ли. Он смотрит на нее и улыбается. Она его веселит. Это хорошо. А то он иногда бывает уж слишком напряженным. Надеюсь, она сможет помочь решать данную проблему.

– Ну что ж, нам пора идти, – говорит Ли уже во второй половине дня. – Джесс нужно поехать домой, к своему папе. А еще ей нужно подготовиться к такому важному для нее дню, как завтрашний.

– Конечно, – отвечаю я, поворачиваясь к Джесс. – Я так разволновалась, что почти забыла про твою новую работу.

– Да, – говорит она. – Я тоже.

– Я, к счастью, не забыл, – говорит Ли. – И поэтому для нее есть целый новый гардероб.

– О-о, как это мило!..

– Я знаю, – говорит Джесс, глядя на Ли. – Он меня балует.

– Так ведь это очень важно – выглядеть соответствующим образом, – говорит Ли. – Хотя я все еще не могу убедить ее сделать себе высокую прическу. Вот ты, мама, разве не считаешь, что Джесс выглядела бы с высокой прической просто великолепно?

– Я уверена, что выглядела бы, но это немножко утомительно – делать себе такую прическу каждое утро. Сделай себе высокую прическу на свадьбу, Джесс. Я всегда думала, что невестам очень идет высокая прическа.

Она смотрит на меня, вытаращив глаза так, что они почти вылазят из орбит. Мне кажется странным, что она то и дело реагирует довольно неадекватно на что-то вроде бы абсолютно безобидное.

– Ну ладно, – говорит Ли, вставая и целуя меня в обе щеки. – Хоть нам и приятно находиться здесь, у тебя, мы вынуждены тебя покинуть.

– Да, идите, милый. Вы, должно быть, устали после этой поездки. Еще раз вас поздравляю. Это самая лучшая новость из всех, которые я получала за очень долгое время.

Я целую Джесс, и она благодарит меня за обед.

– Я обойду магазины для невест, – говорю я, – чтобы получить представление, сколько на это понадобится времени, и все такое прочее.

Она кивает, хотя все еще как будто бы сомневается. Возможно, она просто ошеломлена всем этим.

– И ни о чем не переживай, – продолжаю я. – Я для тебя все организую. Все, что тебе нужно сделать, – так это прийти на свадьбу и при этом шикарно выглядеть.

– Джесс всегда выглядит шикарно, – говорит Ли.

– Ну вот и хорошо, – говорю я. – Значит, тебе нужно только прийти.

Позже, когда они уже ушли, мне вдруг приходит в голову, что Ли может пригласить на свадьбу Саймона. Я не думаю, что он и в самом деле это сделает: насколько мне известно, они не общаются уже несколько лет, – но теоретически Ли может это сделать. И одной только мысли об этом достаточно для того, чтобы в груди у меня все похолодело. Я не уверена, что выдержала бы новую встречу с ним. Не уверена, что смогла бы стоять рядом с ним на свадьбе при фотографировании так, как будто между нами все было нормально. Он всегда очень хорошо умел делать вид, что все нормально. Как говорят, сохранял лицо. Ничто не выходило за пределы этих стен.

Мы никогда не разговаривали с Ли по-настоящему о том, что произошло. Ли в то время был слишком юным, а позже заводить речь обо всех тех событиях мне не хотелось. Я не уверена, много ли он помнит и помнит ли вообще хоть что-нибудь. Возможно, помнит больше, чем я могу предположить, но прошлое лучше держать в прошлом. Нет смысла вытаскивать это все сейчас на поверхность. Нам необходимо сконцентрироваться на будущем. Это все, что меня интересует. Будущее, которое включает в себя свадьбу и, надеюсь, последующее пополнение в семье. Я не думаю, что они будут с этим тянуть. Я даже уверена, что не будут. Когда Ли на что-то настраивается, его уже ничто не остановит. А он явно запал на Джесс. Ему нужна Джесс и нужно все то, что он может от нее получить. Он преобразится, когда станет отцом. Он не совершит тех ошибок, какие совершал Саймон. Он лучше Саймона. Всегда был и всегда будет лучше его.

ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Сейди Уорд

13/09/2017 10: 45

Со мной недавно связались полицейские. Они сказали, что бывшая подружка Ли обратилась в полицию и выдвинула против него обвинение. Причем, похоже, довольно серьезное. Они расспросили ее, и она рассказала им о возможном свидетеле, которого они собираются допросить. Все это, конечно, к твоему делу прямого отношения не имеет, но теперь получается, что не одна я его в чем-то обвиняю. Другие люди говорят нечто аналогичное. Это означает, что полицейские теперь воспринимают это всерьез. Они уже не положат все эти сведения под сукно. Я не перестану бороться, Джесс. Мне наплевать, что я наживаю себе недоброжелателей: мне необходимо добиться того, чтобы стала известна правда.

Я знаю, что это расстроит твоего отца, но я борюсь за справедливость, и по-другому я не могу поступить. Он слишком добрый, твой папа. Всегда видит в людях только все самое лучшее. Именно поэтому Ли и сумел запудрить ему мозги. Я не собираюсь ничего обнародовать здесь, в «Фейсбуке», зная, что Ли может это увидеть, но я уверена, что рано или поздно им займутся полицейские. Они уже раскручивают это дело. Детектив, которая позвонила мне (женщина-шотландка), была настроена очень серьезно – я это почувствовала. Она разговаривала со мной совсем не так, как тот мужчина, который принимал у меня заявление и который не проявил никакой заинтересованности. Уж она-то не оставит ни одного неперевернутого камня. Она сама так выразилась, когда говорила со мной. Я буду продолжать бороться, Джесс. Ради тебя и ради Гаррисона. Именно так поступают настоящие друзья.

Джесс

Воскресенье, 13 марта 2016 года

Я прячу свой телефон, когда Ли возвращается в автомобиль, заплатив за бензин. Мои руки дрожат. Я впервые зашла в «Фейсбук» с того момента, как мы отправились на отдых, и уже сильно жалею о том, что сделала это. Это не может быть правдой. Я не могу поверить, что Ли избил какую-то свою подружку. Он был по отношению ко мне исключительно добрым и внимательным: держал мою руку, когда я нервничала в самолете, делал мне комплименты, покупал мне различную одежду. Я, конечно, помню и то, как он повел себя по отношению к той официантке в отеле. Я видела вспышку гнева, видела, какими сердитыми стали его глаза. Официантка его испугалась. Он явно способен вызывать страх у женщин. Возможно, он потерял контроль над собой, возможно, он зашел слишком далеко. Однако кричать на кого-то и кого-то избить – это далеко не одно и то же. И я все еще не верю, что Ли может кого-то избить. Возможно, его бывшая подружка преувеличивает. Возможно, она ревнует, что Ли женился не на ней, а на мне, а Сейди усугубила все это тем, что обратилась в полицию, и вот теперь они пытаются найти на него какой-нибудь компромат. А ведь совсем не трудно найти компромат, если ты его настойчиво ищешь. Мы все совершаем поступки, о которых потом жалеем. Поступки, о которых нам не хочется, чтобы кто-то что-то узнал.

– У тебя все в порядке? – спрашивает Ли, садясь в автомобиль.

Я вдруг осознаю, что сижу в очень напряженной позе, сжав кулаки так, что суставы аж побелели.

– Да, но я немного переживаю из-за папы.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я зашел с тобой к тебе домой?

– Я думаю, будет лучше, если я сообщу ему сама, наедине.

– Потому что ты полагаешь, что он может отнестись негативно?

– Для него это будет очень неожиданным – только и всего. Он скажет, что мы чересчур торопимся.

– Если ты хочешь отложить свадьбу до следующего года, я не возражаю. Если, конечно, так для тебя будет легче.

Я качаю головой, думая о Гаррисоне. Он, наверное, был зачат сразу после того, как мы поженились. А пока что Ли все еще использует презервативы. Я думаю, он перестанет пользоваться ими только после того, как мы поженимся. Если же мы отложим свадьбу, не будет никакого Гаррисона до того, как я умру. Наш сын не появится на этот свет. А такого допускать ни в коем случае нельзя.

– Спасибо, но не надо откладывать. Я хочу, чтобы свадьба состоялась в июле, как мы и договаривались. Всем остальным людям просто придется свыкнуться с этим.

– Ну что ж, если тебе потребуется поддержка, дай мне знать. И если твой папа захочет познакомиться со мной поближе, я не возражаю. Я могу поговорить с ним, как мужчина с мужчиной. Заверить его в своих благих намерениях.

Я смотрю на него, приподняв брови от удивления.

– Послушай, милашка, – улыбается Ли, приводя автомобиль в движение, – я – идеальный потенциальный зять. Аккуратный, платежеспособный, даже мухи не обижу.

Я сжимаю свои кулаки еще крепче и смотрю в окно, стараясь не думать о публикации Сейди.

Как только я переступаю через порог, папа подходит ко мне и крепко меня обнимает.

– О-о, путешественница вернулась. Ну, и как там Венеция?

Он похож на какого-то доверчивого лабрадора, которого оставили дома одного и который сейчас увидел, что его хозяин наконец вернулся. Видеть мне это больно, особенно если учесть, что я сейчас собираюсь ему сообщить.

– Венеция удивительная. Она очень красивая.

Он идет закрыть дверь.

– Ли уехал?

– Да. Мы с ним, честно говоря, оба очень сильно измотаны. Думаю, ему хотелось побыстрее вернуться домой.

– Может, угостить тебя горячим какао по случаю твоего возвращения?

– Это было бы замечательно, спасибо, – говорю я, садясь за кухонный стол.

– Ну что, ты там насмотрелась на туристические достопримечательности?

– Да. Ли показал мне практически все интересные места. Мы ходили на мост Риальто, в оперный театр и даже поднимались на вершину какой-то высоченной башни на площади Святого Марка.

– Это колокольня – «кампаниле», – говорит папа. – А оперный театр называется «Театро Ла Фениче».

Он говорит это, старательно изображая итальянский акцент, и я невольно улыбаюсь.

– Да мне все равно, как они называются, – говорю я. – Мы чудесно провели время.

– Вот и хорошо, – говорит он, наливая молоко в кастрюлю.

Я держу свою левую руку под столом, потому что хочу рассказать ему обо всем до того, как он увидит кольцо. Момент сейчас для этого, по-моему, вполне подходящий.

– Кстати, – продолжаю я, – у меня для тебя есть новости.

Папа поворачивается ко мне. Наверное, из всего, о чем он может сейчас думать, лучшее для меня – это если он предполагает, что я беременная, тогда свадьба станет для него как бы облегчением.

– Ли сделал мне предложение, – говорю я, вытаскивая левую ладонь из-под стола и показывая кольцо на пальце.

Если папа и почувствовал облегчение от того, что я вовсе не беременная, то он этого никак не показал. Судя по выражению его лица, он и таких слов от меня услышать никак не ожидал.

– Ты выходишь замуж? – спрашивает он, и его лицо как-то странно при этом кривится.

– Я знаю, что это, наверное, кажется со стороны чрезмерно поспешным, но я люблю его, папа, а он любит меня. И он для меня очень даже подходит. Я в этом уверена.

– Все всегда так думают, когда женятся или выходят замуж, Джесс.

– Ты говорил, что он тебе понравился, папа.

– Да, говорил. И сейчас могу это сказать. Однако я с ним почти не общался.

– В чем же тогда проблема?

Он снимает молоко с плиты и медленно наливает его в мою кружку.

– Проблема, – говорит он, поворачиваясь и передавая мне какао, – заключается в том, что я тебя очень сильно люблю и не хочу, чтобы ты влипла в какие-либо неприятности.

– И что теперь? Мне, получается, не следует ни с кем встречаться из опасения, что они могут меня потом бросить?

– Нет. Но ты и сама сказала, что это все чересчур поспешно.

– Некоторые люди ждут годами, но все потом все равно получается не так, как хотелось бы. Вспомни, например, тетю Сару.

– Да, я знаю, – говорит он, садясь напротив меня. – Но это была не ее вина. Она ведь не могла предвидеть, что он станет тайно встречаться с кем-то еще менее чем через год после их свадьбы.

– Нет, не могла, но до этого она была рядом с ним девять лет. Вот что я имею в виду. Человека невозможно изучить досконально.

– Может, и нельзя, но у людей больше шансов наладить прочные отношения, если у них уже несколько лет за спиной.

Я ударяю ладонью по столу. Папа от неожиданности едва не подпрыгивает. Мне хочется крикнуть ему, что у меня нет нескольких лет. Для меня – сейчас или никогда.

– Послушай, я, как и ты, совсем не хочу испортить свою жизнь. Тебе нужно наконец просто позволить мне жить своей собственной жизнью. Именно это сказала мне мама перед тем, как умерла. Она сказала, что я должна быть честной с самой собой и должна жить той жизнью, о которой всегда мечтала.

Цитировать маму – это подло. Я это знаю. Но мне необходимо задействовать все рычаги для того, чтобы привлечь папу на свою сторону. Я хочу, чтобы он был рад предстоящему событию. Мне кажется, что тогда ему впоследствии будет легче.

Папины глаза становятся такими жалостными, как у олененка Бэмби. Он встает, подходит ко мне и прижимает мою голову к своей груди.

– И она, конечно же, была права. Твоя мама всегда была права. Мне просто тяжело отпускать от себя мою маленькую девочку.

Я встаю и крепко его обнимаю, вытирая при этом свои слезы о его плечо в кардигане.

– Я никогда не перестану быть твоей дочерью.

– А я никогда не перестану за тебя переживать. Я не смог бы выдержать, если бы тебе снова пришлось страдать.

Не сдержавшись на этот раз, я всхлипываю. Папа тянется рукой к кухонному столу и, достав из коробочки салфетку, передает ее мне.

– Ты уверена в нем, Джесс? Может, тебе просто очень сильно вскружил голову симпатичный парень с классной работой и красивой машиной?

Я качаю головой:

– Послушай, ты же знаешь, что я на это так просто бы не повелась.

– Он купил тебе очень много чего. И свозил тебя на дорогостоящий отдых.

– Да, но я не поэтому выхожу за него замуж, понятно? Если бы наш принц Гарри попросил меня выйти за него замуж, я бы сказала «нет» – потому что я не люблю его и потому что он рыжий.

Папа улыбается и вытирает в углу своего глаза слезу.

– А еще я могу тебе сказать, что чувствую, что Ли – мой суженый. Никто никогда не обращался со мной так, как это делает он. Он заставляет меня чувствовать, что я – особенная.

Папа медленно кивает.

– Так вы уже назначили дату?

– Июль.

– В этом году?

– Да.

– Ты не…

– Нет. Я уже говорила тебе, что он – человек ответственный. Мы просто не видим никакого смысла в проволочке.

Папа некоторое время молчит. Я знаю, чем он сейчас занят: он пытается понять, что сказала бы в подобной ситуации мама.

– Ну ладно, держи меня в курсе того, что тебе может понадобиться. Я имею в виду, что, само собой разумеется, я все это оплачу.

– Тебе нет необходимости это делать. Все оплатит Ли.

– Платить вообще-то должен отец невесты.

– Знаешь, папа, такой подход – это уже как бы прошлый век.

– Что? Мужчина уже больше не может оплатить свадьбу собственной дочери?

– Это просто вопрос здравого смысла. Ли зарабатывает намного больше, чем ты. А расходы обещают быть немалыми.

– Значит, бракосочетание будет проходить не в церкви у нас на улице?

– Нет. Ли хочет арендовать помещение в каком-нибудь отеле в Лидсе. Анджела собирается помочь организовать это.

У папы такой вид, как будто ему врезали ногой по зубам.

– Она предложила это потому, что мамы нет в живых и она не может это сделать. Мне не хотелось обижать Анджелу отказом.

– Ну да, конечно.

– Может, ты сможешь помочь нам советом по поводу угощений? Поможешь составить меню или что-то в этом роде?

Он идет к раковине и начинает мыть кастрюлю, в которой подогревалось молоко. Я знаю, что ему больно, но больше мне ничего не приходит в голову, я не знаю, что еще могла бы ему сейчас сказать.

– Ну ладно, – говорю я. – Я, пожалуй, сейчас пойду к себе, мне нужно подготовиться к завтрашнему дню.

– Да, – соглашается папа. – Знаменательный день. В этом году таких дней будет немало.

Я чувствую себя не в своей тарелке, стоя на платформе на станции Митолройд без Сейди. Я чувствую себя не в своей тарелке еще и потому, что вышла из дому в половине восьмого утра, не говоря уже о том, что я одета как какая-нибудь девушка, стоящая за прилавком с косметикой в магазине «Бутс».

Ли сказал, чтобы в свой первый рабочий день я обязательно была «хорошо запряженной». Я раньше слышала этот термин только применительно к лошадям, а применительно ко мне, я думаю, он имел в виду прическу, макияж и одежду, при этом вовсе не рассчитывая на то, что я буду изображать из себя цирковую пони, выставляемую для показухи.

Впрочем, я все же почувствовала себя показушницей. Я обычно вообще не использую косметику до одиннадцати часов утра. Во всяком случае, в такой степени. Я забыла про губную помаду (возможно, потому, что я не привыкла ее использовать), но я исправлю эту оплошность, когда приеду в Лидс. Я не хочу быть одной из тех женщин, которые красят себе губы помадой в поезде, глядя в зеркальце.

Когда я иду по платформе, какой-то парень в сером костюме быстро окидывает меня взглядом. Я уже собираюсь крикнуть ему: «На что ты таращишься, придурок?» – но тут мне приходит в голову, что это будет как-то не по-секретарски. Хотя во мне, конечно, очень мало секретарского. Я с таким же успехом могла бы играть роль секретаря в какой-нибудь пьесе: театральный грим, парик, соответствующий наряд, попытка ходить и разговаривать, как какой-то другой человек, быть другим человеком. И все это – в отчаянном стремлении понравиться зрителям.

В данной ситуации я даже рада, что Сейди нет рядом со мной. Она стала бы задавать мне неприятные вопросы. Она спросила бы меня, в какую, черт побери, игру я играю. И я не имею ни малейшего понятия, что бы я сказала ей в ответ.

Поезд подъезжает к станции, и люди смещаются поближе к краю платформы. Я совсем забыла о том, что при входе в вагон надо еще потолкаться, чтобы занять место получше. Мне, возможно, вообще не достанется сидячего места. В такое время очень многие садятся на этот поезд в Хебден-Бридже. Двери вагонов открываются. Я чувствую, как кто-то подталкивает меня сзади. У меня в груди холодеет. Мой мозг начинает лихорадочно работать. Я думаю об этой поездке, о толкающихся телах, о людях, которые дергаются, когда поезд резко снижает или набирает скорость. Я начинаю применять один из тех приемов, которым меня научил психотерапевт. Мне необходимо вернуть себя в центр. Необходимо не позволять себе самой сходить с рельсов. Это мне совершенно не нужно в первый день на новой работе.

Я направляюсь к свободному месту между пожилой женщиной и мужчиной средних лет в плаще с поясом. Я смотрю на женщину, потом на ее сумку, которая стоит на свободном месте, и задаюсь вопросом, не из тех ли она людей, которых обязательно нужно попросить, чтобы они убрали свою сумку. Но она вздыхает и, положив сумку себе на колени, смотрит на меня с таким видом, как будто ей очень жаль, что ее сумке доставили такое неудобство.

Я достаю телефон. Так в поезде поступают все, кому не с кем разговаривать. Я щелкаю на иконке «Фейсбука», но захожу на главную ленту новостей, а не в свою «Хронику». Мне приходит в голову, что впервые за все время пользования «Фейсбуком» я могу разместить публикацию с действительно стоящей новостью – новостью о моей помолвке. Впрочем, я не стану этого делать. Прежде всего потому, что я сомневаюсь, что это вызовет одобрение со стороны Ли. Кроме того, я ни в коем случае не хочу, чтобы Сейди узнала о моей помолвке подобным образом. Какими бы напряженными ни стали наши отношения, Сейди – как и никто другой – не заслуживает того, чтобы узнать, что ее лучшая подруга собирается выйти замуж, лишь через «Фейсбук».

Я перемещаюсь вниз по страничке, выискивая что-нибудь хоть немного интересное или забавное. Большинство публикаций – какие-то дурацкие селфи и сообщения обо всякой ерунде. Никто не размещает в «Фейсбуке» ничего серьезного. Никто не сообщает ничего плохого или грустного о своей жизни. Те, кто размещает свои публикации в «Фейсбуке», – это, похоже, главным образом люди, пытающиеся делать вид, что они очень классно проводят время. Возможно, Ли прав – «Фейсбук» постепенно отойдет. Мне кажется, что ситуация в «Фейсбуке» была намного лучше тогда, когда он только был создан, – то есть до того, как туда массово рванули все родители. Именно поэтому я надеюсь, что Анджела не будет пытаться найти меня в «Фейсбуке». Я уже не смогу написать ничего откровенного, если моим другом по «Фейсбуку» станет моя будущая свекровь.

Чтобы скоротать время, я захожу на несколько сайтов с фильмами. Я всегда считала, что в кинотеатре следовало бы сделать один зал для показа только трейлеров. Я не вылазила бы оттуда часами. Помню, как смотрела трейлер фильма «Фантастические твари и где они обитают» вместе с Сейди. Мы тогда пообещали друг другу, что пойдем на этот фильм, как только он выйдет на экраны. Но теперь мы этого сделать не сможем. Интересно, поведет ли меня на этот фильм Ли? Ему не нравится Эдди Редмэйн. Думаю, не поведет.

Поезд прибывает в Лидс вовремя. Я пропускаю всех к выходу вперед себя: мне совсем не нравится толкаться перед турникетом. Когда в вагоне становится пусто, я достаю зеркальце и подкрашиваю губы своей новой губной помадой. Мне не очень нравится ее цвет, но я решила смириться с такой помадой, а иначе, без нее, меня не сочтут «хорошо запряженной».

Странное ощущение – выйдя из вокзала, идти совсем в другую сторону. Ли предложил проводить меня на работу в первый день, но я сказала «нет». Я и так уже чувствую себя неловко, из-за того что встречаюсь с одним из своих начальников, а приходить вместе на работу как какая-нибудь неразлучная влюбленная парочка – это уж слишком.

Интересно, представит ли он меня всем как свою невесту? Мне всегда очень не нравилось это слово: оно звучит довольно старомодно. Теперь, когда я сама стала невестой, это слово не нравится мне еще больше.

Я глубоко вздыхаю, повернув за угол и увидев вывеску «Эклипс Пи-Ар». «Я в состоянии сделать это», – говорю я себе. Я могу стать тем, кем хочу стать. Пару секунд позднее мой телефон издает звуковой сигнал. Это пришло сообщение от Ли.

Я слышал, что наш новый секретарь очень эффектно одета. Желаю тебе приятного первого рабочего дня. Люблю тебя. X

Вот и все, что мне нужно. Я захожу через парадную дверь, нацепив на свое лицо улыбку. Даже когда я вижу стойку дежурного администратора и вспоминаю беременную женщину, стоявшую за ней, когда я была здесь в прошлый раз, мне удается удержать себя в руках.

По лестнице спускается Ли.

– Ого! – говорит он. – Ты и в самом деле выглядишь подобающим образом!

– То есть я расфуфырилась довольно неплохо, да?

– Гораздо лучше, чем просто неплохо. Я думаю, всем остальным придется задуматься над улучшением своей собственной внешности.

– Если кто-то спросит, что мне говорить? Я имею в виду о нас.

– Давай на работе говорить только о работе. Тут и так все скоро узнают.

– Хорошо, – говорю я.

Вообще-то я думала, что он им уже все рассказал. Впрочем, может, так и лучше. Я не хочу, чтобы все думали, будто я получила эту работу только потому, что встречаюсь с Ли. Понятно, что они все равно будут так думать, как только им станет известно о наших отношениях, но было бы неплохо, если бы они сначала немного познакомились со мной.

Ли идет назад, вверх по лестнице. Я снимаю куртку и вешаю ее на крючок вешалки. Положив свою сумку за стойкой дежурного администратора, я включаю компьютер. Мне нужно ввести пароль, а я его забыла. Господи, как я ненавижу первый день на любом новом месте. Вниз по лестнице спускается Карл. Сказал ли Ли о нашей помолвке хотя бы ему? Я прячу свое кольцо на тот случай, если не сказал. Мне не хочется стать первой, кто ему об этом сообщит.

– Привет, Джесс, ты прекрасно выглядишь. Это просто здорово, что ты теперь работаешь у нас. – Произнося эти слова, он рыскает глазами вверх-вниз по моему телу. – Дай мне пять минут – и я вернусь с твоим паролем, помогу тебе разобраться с компьютером и устрою для тебя небольшую экскурсию по зданию.

– Хорошо, – говорю я.

Карл уходит вверх по лестнице. И тут же звонит телефон. Лишь после третьего сигнала я набираюсь смелости для того, чтобы поднять трубку и сказать:

– Доброе утро, компания «Эклипс Пи-Ар», чем я могу вам помочь?

Слушая того, кто позвонил, я пытаюсь выкинуть из головы изображение Сейди, хохочущей и показывающей на меня пальцем. Позвонивший спрашивает, можно ли ему поговорить с Ли. Ли уже сказал мне, какой у него добавочный номер, поэтому я переключаю звонок на него. А потом я стою там, как какая-нибудь кукла Барби в форме секретаря, и размышляю над тем, что же я, черт побери, натворила.

ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Джо Маунт

14/09/2017 21: 58

Джесс, я хочу, чтобы ты знала: мне очень жаль, если я тебя подвел. Сегодня приезжали полицейские. Они задавали много вопросов про Ли. Вот почему я сообщаю тебе это в личном сообщении, а не выставляю на всеобщее обозрение. Я не поверил им. Я сказал им, что считаю, что кто-то просто так пытается напакостить, и что им совсем не нужно вмешиваться. Но когда они уехали и оставили меня наедине с самим собой, я, размышляя над тем, что они сказали, с ужасом подумал, что они, возможно, правы. Может, я совершил самую ужасную ошибку в своей жизни? Может, я видел только то, что хотел видеть, и не видел всего остального? У людей в жизни такое случается, не так ли? Я начал вспоминать все-все с самого начала и думать о том, что я, возможно, упустил, и вот теперь у меня есть серьезное опасение, что, возможно, именно из-за меня все пошло вкривь и вкось. Возможно, я не смог тебя должным образом защитить. Если я подвел тебя, Джесс, если я не оказался рядом с тобой, когда ты очень-очень во мне нуждалась, пожалуйста, прости меня. Я искренне сожалею.

Джесс

Пятница, 18 марта 2016 года

Я останавливаюсь на ступеньках и делаю несколько глубоких вдохов, прежде чем зайти на кухню. Мне нужно суметь удержать себя в руках, когда я увижу папу. Если я дам слабину, он захочет узнать, в чем дело, а я ему этого рассказать не могу. Я не могу произнести даже одного слова из того, что я только что прочла. По правде говоря, я все еще пытаюсь «переварить» это в своей голове. Тот факт, что полицейские проявляют к произошедшему уже серьезный интерес, меня прямо-таки ошеломил. Они ведь, наверное, знают, что делают. Они не стали бы транжирить свое время на расследование чего-либо, если бы не считали, что подозрения являются обоснованными – или, по крайней мере, в какой-то степени обоснованными. Они не пришли бы к папе и не стали бы его расспрашивать, если бы не полагали, что выдвинутые обвинения вполне могут соответствовать действительности.

Но в то же самое время я не могу совместить человека, относительно которого они проводят расследование, с тем человеком, с которым обручена. Эти двое – не один и тот же человек. Они не могут быть одним и тем же человеком. Я не настолько глупа, чтобы влюбиться в парня, который избивает женщин. Я бы его «раскусила». Я не трачу свое время на подобных козлов. Никогда не тратила. Единственное, что мне приходит в голову, – что где-то что-то пошло как-то не так. Может, его бывшая подружка рассказала что-то про то, что он ее стукнул, и когда они начали копать в этом направлении, она стала рассказывать то, чего в действительности не было? Мне ведь известно, что Сейди ревновала меня к Ли с самого начала. Ей бы потребовалось совсем немного, чтобы прийти к ложному выводу. Люди верят в то, во что они хотят верить. Вот только теперь и папа тоже полагает, что это, возможно, правда.

– Доброе утро! – говорю я, заходя на кухню. Папа отрывает взгляд от своего кофе, тут же настораживаясь, потому что я никогда не говорю «Доброе утро!». Обычно я вообще не говорю ничего бодрым и громким голосом до восьми часов утра.

– Доброе утро, милая. У нас все готово к сегодняшнему вечеру?

Он сегодня вечером на работу не идет. Я веду его поужинать вместе с Ли в надежде на то, что они начнут налаживать отношения друг с другом.

– Да, я приеду домой после работы, и мы пойдем в ресторан. Ли будет ждать нас там.

Я подхожу к нему и целую его в щеку.

– Это в честь чего? – спрашивает он.

– Ничего. Я просто хочу, чтобы ты помнил, что я тебя люблю. Вот и все.

Встретиться с Сейди во время обеда – это, в общем-то, последнее из всего, что мне хочется сейчас сделать. Она прислала мне в понедельник сообщение, в котором спросила, не хочу ли я встретиться с ней на этой неделе, и у меня не хватило решительности сказать «нет». Кроме того, я знаю, что рано или поздно мне нужно рассказать ей о своей помолвке. Мне совсем не хочется, чтобы она узнала о ней от кого-то еще.

Я захожу в «Прет». Сейди сказала, что не хотела бы идти в какое-либо крутое заведение. Я вижу, что она меня сразу замечает, но при этом как бы вглядывается: я это или не я?

– Привет, – говорю я, подходя к ней. – Как дела?

– Хорошо. А ты, случайно, не видела Джесс Маунт? Она, похоже, куда-то пропала.

– Очень смешно.

– Ну и как оно – вставать рано по утрам?

– Нормально. А насчет одежды – я вообще-то не могу ходить на свою новую работу в лосинах и ботинках «ДМ», не так ли?

– О господи, в следующий раз ты придешь с супермодной сумкой.

– Нет, не приду, я все еще хожу со своим надежным рюкзачком, – говорю я, похлопывая по рюкзаку. – Есть вещи, которые не подлежат переменам.

Сейди таращится на меня с недоверчивым видом.

– Что ты хочешь заказать? – спрашиваю я. – Платить буду я.

– Ну, тогда все подряд.

– Я серьезно.

– Подогретый сэндвич-врап, шоколадное пирожное и какао, пожалуйста. А я заплачу за такую же еду в следующий раз.

Я киваю, беру кое-что для себя и иду обратно к столу. Я пытаюсь разгружать поднос только правой рукой. Лично я вполне могла бы и не заметить, если бы Сейди пришла с обручальным кольцом и с фатой, но Сейди всегда была гораздо более наблюдательной, чем я.

– Ну и как там, на новой работе? – спрашивает она.

– Нормально.

– Всего лишь нормально?

– К ней нужно привыкнуть – только и всего.

– Они там все самодовольные и заносчивые рекламщики?

– Я надеюсь, ты не включаешь Ли в эту категорию.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Они немного прямолинейные. Там у них не очень-то весело, но работа эта, если честно, совсем не трудная. Мне нужно всего лишь стоять там и много улыбаться. И никто не требует, чтобы я ползала по полу и собирала рассыпанный попкорн.

– О-о, это уже кое-что.

– Да. А у тебя на работе как дела?

– Да все так же. Никаких изменений, абсолютно никаких. Как прошла твоя увеселительная поездка?

Прежде чем ответить, я жду, когда Сейди откусит большой кусок сэндвича. Я хочу, чтобы она хотя бы несколько секунд ничего не могла сказать, перед тем как на меня набросится.

– Прекрасно, спасибо. У меня, кстати, есть для тебя кое-какие новости. Мне хотелось сообщить их тебе с глазу на глаз.

Я показываю свою левую руку. Сейди смотрит на кольцо, потом снова на меня и на пару секунд перестает жевать. Когда ее челюсти вновь начинают двигаться, она жует очень медленно. У меня мелькает мысль, что я, пожалуй, предпочла бы, чтобы она сразу на меня набросилась и чтобы мне не пришлось этого ждать.

– Что, черт побери, ты творишь, а? – наконец говорит Сейди.

– Я выхожу замуж.

– Да, в двадцать два, за парня, с которым ты знакома лишь пару месяцев.

– О господи, ты говоришь, как мой папа.

– И это неудивительно, не так ли? Мне кажется, любой человек сказал бы тебе то же самое. Во всяком случае, любой из тех людей, которые за тебя переживают.

– Я знала, что это будет вот так.

– Да, потому что ты совершаешь глупый поступок. Ты разбрасываешься своей жизнью, Джесс. И я не собираюсь стоять в стороне и просто смотреть на это, ничего не говоря.

Я кладу на тарелку свой сэндвич.

– Ты уже все сказала?

– Я еще даже не начинала.

Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что люди вокруг уже начинают на нас поглядывать.

– Послушай, я извиняюсь за то, что я счастлива. Извиняюсь за то, что у меня теперь новый парень и новая работа и что я оставила тебя на старой работе.

– Ты думаешь, что я ревную?

– Ну, с того места, где я сейчас сижу, это выглядит именно так.

Сейди качает головой:

– Как мне до тебя достучаться, Джесс? Я не ревную. Ты подцепила симпатичного парня, и я за тебя искренне рада. Но это… – Она показывает на кольцо. – Это – безумие. Взгляни на себя! Ты за пару месяцев так сильно изменилась, что я тебя больше не узнаю. Ты как будто превращаешься в то, во что он хочет, чтобы ты превратилась, но ты так сильно на него запала, что даже не замечаешь этого.

Я опускаю взгляд – главным образом для того, чтобы скрыть слезы, подступившие к моим глазам.

– После всего того, через что я прошла, со мной наконец-то произошло нечто хорошее, а ты реагируешь на это так, как будто я снова понесла утрату.

– Ты утратила чувство здравого смысла, потому что слишком сильно запала на Ли.

– Почему ты его так сильно ненавидишь?

– Я вовсе не испытываю к нему ненависти. Я просто хочу, чтобы ты проснулась и увидела то, что происходит.

– Ты даже понятия не имеешь, какой он. Он заставляет меня чувствовать, что я – самый особенный человек на свете. Он любит меня, Сейди. Еще никто и никогда не любил меня так, как он.

Она качает головой:

– Если бы он в самом деле тебя любил, он бы не стал просить тебя измениться.

– Он не просил.

– Ну да, не просил, как же!.. То есть эта твоя новая одежда, новая работа и дурацкая губная помада у тебя на губах не имеют к нему никакого отношения, да?

Слезы начинают бежать из моих глаз, и я не в состоянии их остановить. Сейди, похоже, собирается потянуться вперед и взять меня за руку, но затем передумывает.

– Ты должна это прекратить, – говорю я. – Это может причинить некоторым людям вред.

– Что ты имеешь в виду?

– Если ты не можешь радоваться за меня, ты должна уйти из моей жизни. Потому что если ты и дальше будешь продолжать вести себя подобным образом, то ты в конце концов все всем испортишь.

– Прекрасно, – говорит она, вставая, запихивая еду в сумку и беря свое какао. – Тогда я пообедаю на ходу. И считай, что я уже в самом деле ушла.

Глядя на то, как она уходит, я изо всех сил пытаюсь сдержать снова подступившие к глазам слезы. Я с ужасом осознаю, что это я вынудила ее поступать впоследствии определенным образом. Это я ее так разозлила, что она в будущем скажет полиции, что меня убил мой муж.

Мы вдвоем с папой сидим в единственном приличном ресторане в Митолройде (если не считать магазина, торгующего горячей пищей, в котором вообще-то классно). Я предпочла бы поехать в Лидс, но в пятницу вечером там полно на улицах пьяных людей, и я не хочу портить папе впечатление от этого нашего мероприятия. Я хочу, чтобы все в этом мероприятии было позитивным. Папа ради такого случая надел костюм и выглядит в нем, надо сказать, очень даже неплохо. Во всяком случае, для человека его возраста. Что хорошо в мужчинах с итальянскими генами – так это, в частности, то, что их не портит лысина.

– Ты встречалась сегодня с Сейди, да? – спрашивает папа, когда мы сидим и прихлебываем минеральную воду.

– Да.

– Я буду прав, если предположу, что она восприняла все это не очень позитивно?

– Это еще слабовато сказано.

– Жаль. Вы ведь всегда были лучшими подругами, Джесс. Ей, наверное, сейчас очень тяжело.

– Я была бы рада за нее, если бы она оказалась на моем месте, а я – на ее.

– Правда? У тебя в жизни ведь образовалась бы огромная брешь…

– Ну, я точно не стала бы вызывать у нее негативные эмоции. Она – как кипящая масса, состоящая из негодования.

– Она постепенно успокоится.

– Она не успокаивается, – говорю я, а затем спохватываюсь. – Я имею в виду, она не успокоится. Она всерьез ополчилась на Ли.

– Почему?

– Видимо, винит его в том, что он забирает меня у нее. Если она когда-нибудь станет что-то говорить против Ли, вспомни о том, что я тебе только что сказала.

Папа ставит свой стакан на стол.

– А с какой стати она стала бы что-то говорить против Ли?

– Ты просто запомни то, что я тебе только что сказала, – только и всего.

Едва я произношу эти слова, как открывается дверь и заходит Ли. Я виделась с ним всего лишь несколько часов назад, но у меня опять возникает ощущение, что внутри меня что-то вот-вот взорвется.

– Привет, – говорю я, вставая и улыбаясь ему.

Он целует меня в губы – целует таким поцелуем, который вроде бы вполне приемлем в присутствии родственников, но мне все же хотелось бы, чтобы папы при таком поцелуе рядом не было.

– Ты выглядишь, как всегда, шикарно, – говорит Ли, а затем поворачивается к папе. – Рад снова с вами увидеться, Джо.

Папа встает и протягивает руку:

– Я тоже рад тебя видеть, Ли. Поздравляю. Ты, надо сказать, действуешь быстро и решительно.

– Спасибо, – отвечает Ли. – У вас удивительная дочь. Я не собираюсь дожидаться, когда ее заграбастает кто-нибудь другой.

Я вижу, как показания на «одобрителеометре» на лице папы поднимаются еще на одно деление вверх. Мы все садимся. Похоже, очарование Ли выиграло первый раунд. Папа уже почти готов выбросить белое полотенце на ринг в знак того, что сдается. К нам подходит официант, чтобы принять наш заказ на напитки.

– Я думаю, нужно заказать бутылку шампанского, – говорит папа.

Наступление очарования Ли точно закончилось победой. Папа теперь уже на моей стороне. Двое мужчин, которых я люблю больше всего на свете, будут находиться рядом со мной, что бы ни сулило нам будущее.

ЛИЧНОЕ СООБЩЕНИЕ

Сейди Уорд

01/10/2017 23: 22

Я встретилась с ней вчера – с бывшей подружкой Ли. Ее зовут Эмма. Эмма Маккинли. Впрочем, ты, наверное, это знала. Она – актриса. Не очень-то знаменитая. Она снимается в сериалах и еще каких-то ролях на телевидении и играет в театрах во время гастролей. Несколько лет назад она какое-то время снималась в сериале «Эммердейл» [24] . Но мы с тобой его, конечно же, не смотрели. Я понимаю, что мне, наверное, не следовало с ней встречаться. Но я разыскала ее в интернете и связалась с ней после того, как полицейские сообщили мне, что она подала заявление в полицию.

Она очень симпатичная. Точнее говоря, когда-то была очень симпатичной. Я посмотрела с помощью «Гугла», как она выглядела, когда снималась в том сериале. Сейчас она, конечно, выглядит совсем по-другому. Она такая тощая, что похожа на воздушный шарик, из которого выпустили почти весь воздух. Это, впрочем, неудивительно, если вспомнить о том, что с ней произошло. Он избивал ее, Джесс. Он избивал ее очень-очень сильно. Не в самом начале их отношений, нет. Она сказала, что поначалу он был очень любезным и ласковым. Это стало происходить позднее, когда они начали жить вместе. И началось все со шлепка. Всего лишь одного шлепка. Потом он очень сильно извинялся и обещал ей, что такое больше никогда не повторится. Но оно, конечно же, повторилось. А затем еще раз, и еще… И каждый раз она его прощала, потому что он был очень расстроен из-за того, что сделал. Она думала, что сможет помочь ему избавиться от этой своей наклонности, сможет помочь ему стать лучше.

Она надеялась на это, пока они не поехали на отдых в Венецию. Он там сломал ей челюсть, Джесс. Он, черт побери, сломал ей челюсть. Она не подала на него жалобу: она очень сильно опасалась, как бы об этом инциденте не написали в газетах. Но она, по крайней мере, после этого инцидента от него ушла. Она переехала обратно в Лондон. Там она сейчас и живет. И больше она с ним уже не общалась. Она не знала о том, что он женился и что ты умерла, пока не приехала в Лидс в гости к подруге. Подруга ей об этом и рассказала. Вот тогда-то она и решила обратиться в полицию. У нее есть фотографии, Джесс. Фотографии того, что он с ней сделал. И документы, свидетельствующие о ее лечении в больнице в Италии. А еще то, что с ней произошло в отеле, в котором они жили в Венеции, видел один человек – горничная, которая зашла в их номер вскоре после инцидента и увидела кровь и все такое прочее.

И пока она мне все это рассказывала, я думала только о том, что он, должно быть, делал с тобой. Мне вспоминались те случаи, когда ты должна была прийти на встречу со мной, но не приходила, объясняя это тем, что у тебя была бессонная ночь с «Г». Мне вспомнился твой синяк, про который ты сказала, что просто случайно ударилась. Я вспомнила все это, Джесс, и заплакала горькими слезами из-за жалости к тебе. Заплакала из-за того, что он делал с тобой, и из-за того, что ты, должно быть, сильно страдала.

Но мы не позволим ему избежать наказания за это, Джесс. Эмма готова, если потребуется, обратиться в суд. Готова это сделать и я. Правда выйдет наружу. Мне только жаль, что тебя уже не спасти. X

Джесс

Суббота, 2 апреля 2016 года

«Нет!» Хотя я и кричу это слово, делаю это беззвучно, в своей голове. И это хорошо, потому что я лежу в постели в квартире у Ли, а он сейчас на кухне готовит нам поздний завтрак.

Мое сердце сильно колотится, как будто пытается предупредить меня о надвигающейся опасности. Посмотрев на свои глаза в зеркале платяного шкафа, я вижу, что они дикие и выпученные. Все мое тело дрожит. Я не хочу в это верить. Я не хочу, чтобы мое счастье было испорчено. Кто бы это ни делал и как бы они это ни делали, они делают это специально, чтобы причинить мне вред. Я это знаю.

Но чего я теперь не могу отрицать – так это того, что они все про меня знают. Знают даже то, чего еще не знаю я сама. Они знают такие вещи, которые, если я позволяю себе их анализировать, очень даже точно увязываются одна с другой.

Официантка в отеле в Венеции. Та, у которой выскользнул из руки поднос. Может, она в самом деле узнала Ли? Может, она узнала его потому, что уже видела его раньше в том же самом номере, но только с другой женщиной? Женщиной, которая лежала на полу с окровавленным лицом, когда она, официантка, неожиданно зашла в номер.

Похоже, нет никакого смысла все это выдумывать. Вот это-то и заставляет меня нервничать. Я никому о той официантке не рассказывала. Никто, кроме Ли и официанта, который приходил убирать, не знает о том, что там произошло. Но тогда как об этом может быть написано в публикации, которую я сейчас читаю и которую Сейди, что видно по дате, разместит аж через восемнадцать месяцев?

Я выключаю телефон, встаю и кладу его в свой рюкзак, который лежит в углу комнаты. Впрочем, это не тот случай, когда «с глаз долой – из сердца вон». Разве такое возможно? Как можно прочесть что-то вроде этого – и попросту об этом забыть?

Выходит, что если я – хотя бы на мгновение – поверю в то, что это правда, то получится, что я помолвлена с мужчиной, который когда-то избил свою – теперь уже бывшую – подружку так, что сломал ей челюсть.

Это не может быть правдой. Такое если с кем-то и происходит, то не со мной. У меня удивительная новая жизнь, и я никому не собираюсь позволять все испортить с помощью попыток меня запугать.

Я надеваю шелковый халат, который Ли купил мне в Венеции, и иду в ванную. Дверь на кухню закрыта, но я слышу, как шипит на сковородке бекон и как что-то тихонько бубнит радио. Ли подпевает какой-то песне группы «Кайзер Чифс». Я хочу улыбнуться, но мышцы рта меня не слушаются.

Я захожу в ванную и закрываю за собой дверь. Нет, им меня не запугать. Я не позволю им привести меня в смятение. Никто не сможет со мной такое сделать.

Я включаю душ и раздеваюсь. Я смотрю на свое тело в зеркало. Гладкая кожа без единого пятнышка. Это все выдумки. Одни лишь выдумки. Если бы Ли на самом деле был таким, я бы про это уже узнала. Но он еще ни разу даже не выходил из себя. Я – и то более вспыльчива, чем он. Всего лишь один инцидент в гостиничном номере в Венеции еще не превращает его в человека, способного укокошить свою жену. Он никогда не причинял мне боли, и я ни разу не видела, чтобы он причинял боль кому-то другому. Вот на чем мне следует концентрировать свое внимание.

Я забираюсь в ванну и задергиваю занавеску. Ванна – скользкая. В нее бы положить резиновый коврик. Но такому человеку, как Ли, не станешь советовать приобрести резиновый коврик для ванны. Он в ответ лишь рассмеется и скажет, что мне, наверное, затем придет в голову купить вязаное покрывало для крышки унитаза.

Протянув руку, я делаю воду горячее. Да, вода мне сейчас нужна горячая. Достаточно горячая для того, чтобы заставить меня отвлечься от этих дурацких мыслей. Я закрываю глаза и подставляю под воду лицо, а затем начинаю мыть волосы шампунем. Но перед моим мысленным взором то и дело предстает лицо девушки, которую я видела в гостиничном номере в Венеции. И выражение страха на ее лице. Самого настоящего страха. Вот почему она положила ту записку в мои вещи. Потому что она видела, что произошло ранее с той женщиной.

Я замечаю, что дрожу. Я вспоминаю о том, какое объяснение мне дал по этому поводу Ли. Возможно, он и в самом деле оказался похожим на ее бывшего парня. Возможно, страх в ее глазах был вызван именно воспоминанием о ее «бывшем». А записка? «Будь осторожной». Может быть, она просто предупреждала меня, исходя из своего собственного опыта общения с мужчинами? Если кто-то из них относился к ней плохо, она, возможно, решила, что они все такие. Я чувствовала себя подобным образом после того, как меня бросил Каллум. Я была готова наговорить всякого про мужчин любой женщине, которую увидела бы рядом с мужчиной.

Я выключаю душ и тянусь рукой туда, где вроде бы должно висеть полотенце. И тут до меня доходит, что я оставила его на тыльной стороне двери. Я вылезаю из ванны, ничего не видя из-за упавших на глаза волос, и ищу на ощупь полотенце, но вместо этого нащупываю плечо Ли. Я вздрагиваю и слегка вскрикиваю. Я ведь даже не услышала, как он сюда вошел.

– Привет, – говорит он. – Не бойся, это я. Я собирался сказать тебе, что завтрак готов, но теперь с этим придется подождать. – Он начинает целовать мои плечи. – Когда ты пойдешь покупать себе свадебное платье, – говорит он, – обязательно купи платье с открытыми плечами. Я хочу, чтобы все видели, какие роскошные у тебя плечи.

Его ладони обхватывают мои груди. Он крепко целует меня в шею. Я очень сильно его хочу. Я хочу, чтобы он заставил меня забыть обо всем, что я недавно прочла. Я хочу, чтобы он был тем Ли, которого я знаю. Тем Ли, который готов целовать землю, по которой я хожу. Тем Ли, который никогда не причинит мне вреда. Даже и за миллион лет. Я издаю тихий стон, когда его ладонь проскальзывает мне между ног. Мое тело хочет этого. Мое тело хочет, чтобы он вошел в меня. И нет никакой причины, по которой мое тело стало бы меня обманывать.

Он снимает с себя домашний халат и прижимает меня к кафельной плитке. Я кусаю себе губы, когда он входит в меня. И я позволяю ему трахать меня у стены в ванной. Он трахает меня так энергично, что я на некоторое время даже забываю, как меня зовут, – не говоря уже про то, что я недавно прочла.

Я иду в центр города, чтобы встретиться там с Анджелой. Мой мозг все еще лихорадит, а мое тело все еще пощипывает – так, как будто они подрались друг с другом и все никак не могут от этого отойти и успокоиться.

Анджела договорилась с магазинами для новобрачных о том, что мы придем в определенное время и что нам будет оказано особое внимание. Она сказала, что все, что мне нужно будет сделать, – это явиться на свадьбу. В обычной ситуации мне очень не нравится, когда какие-то другие люди говорят мне, что делать и куда идти. Однако сегодня я даже чувствую от этого облегчение. Я не уверена, что смогла бы сейчас организовать даже посещение туалета – не говоря уже о таком мероприятии, как свадьба.

Я подхожу к первому из включенных в список магазинов для новобрачных. Мне он кажется довольно консервативным. Анджела машет мне через окно. Заходя в магазин, я с трудом заставляю себя улыбнуться и изобразить на своем лице что-то вроде радостного волнения. Анджела устремляется ко мне и целует меня. Она, по всей видимости, едва сдерживается.

– Привет, Джесс. Знаешь, у них тут есть очень даже красивые платья. Я, пока ждала тебя, не удержалась и их быстренько осмотрела. Я видела по меньшей мере три, которые понравились мне и которые наверняка понравились бы и Ли.

К нам подходит высокая женщина в униформе продавцов магазина.

– Добрый день, меня зовут Джулия. А вы, должно быть, Джесс. А точнее – будущая миссис Гриффитс.

Если бы здесь была Сейди, то она, наверное, заехала бы этой женщине по физиономии. И, если честно, имела бы для этого основания. Меня тоже охватывает желание ее стукнуть, но я удерживаюсь от этого и лишь вежливо киваю.

– Как это мило – прийти в магазин за покупками вместе со своей будущей свекровью. Я уверена, что вы сможете подыскать что-нибудь такое, что очень понравится вашему жениху.

Для всех, похоже, очень важно, чтобы мое платье обязательно понравилось Ли. Понравится ли это платье мне самой – для них менее важно.

– Ну хорошо, – продолжает она. – Давайте решим несколько принципиальных моментов, чтобы сузить сферу поиска. Белый цвет или цвет слоновой кости?

Меня подмывает сказать «ярко-красный», но я сомневаюсь, что она в данной ситуации оценит мое чувство юмора.

– Белый вполне бы подошел, – говорит Анджела.

– Я вообще-то отдала бы предпочтение слоновой кости, – заявляю я.

Джулия переводит взгляд с Анджелы на меня и обратно, но Анджела даже не пытается настаивать на своем.

– Хорошо, – говорит Анджела. – А у тебя есть на примете какой-то конкретный стиль?

Вообще-то я могла бы очень подробно описать платье, в котором выйду замуж за Ли. Я ведь его видела. Мне знаком каждый его дюйм, потому что я уже много раз рассматривала его в своей «Хронике». Но я, конечно же, не могу рассказать ей об этом.

– Я пойму, что это именно то платье, когда увижу его, – говорю я.

– Хорошо сказано, – усмехается Джулия.

– Я думаю, нам нужно что-нибудь элегантное и актуальное во все времена, – говорит Анджела. – Подберите что-нибудь в том стиле, в котором одевалась Грейс Келли, и вы вряд ли сильно ошибетесь.

– Но обязательно с открытыми плечами, – добавляю я, вспомнив о том, что сказал Ли. – Мне хочется, чтобы это было платье с открытыми плечами.

Джулия улыбается:

– Прекрасно. Позвольте мне пойти посмотреть, что я смогу найти. Я очень быстро вернусь.

– Все это как-то странно, – говорю я Анджеле, пока мы стоим в ожидании. – Не могу поверить, что буду сейчас примерять свадебное платье. А что, если мне свадебные платья окажутся не к лицу?

– Я не стала бы переживать по этому поводу. Ты будешь выглядеть великолепно даже в мусорном пакете.

– Они бывают цвета слоновой кости? – спрашиваю я.

Анджела смеется.

– Я очень рада, что наш Ли женится на девушке с хорошим чувством юмора. Между нами говоря, его прошлая подружка, по-моему, полностью это чувство утратила. Если оно вообще у нее когда-то имелось.

Внутри меня все сжимается. Я изо всех сил стараюсь сохранить невозмутимое выражение лица.

– А он долго с ней встречался?

– Около года. Я в то время думала, что она станет его избранницей. Хотя не могу сказать, что очень этого хотела. Она была актрисой. Я не уверена, что она смогла бы жить спокойной семейной жизнью. А Ли нужна прочная семья. Насчет этого он вполне однозначен.

Я киваю и тереблю кольцо на своем пальце, отчаянно пытаясь не допустить, чтобы мои руки начали дрожать.

– Именно поэтому они и расстались? – спрашиваю я.

Она смотрит вниз, на свои ладони:

– Думаю, что да. Это было решение Ли. Он вернулся с отдыха, на который они ездили вместе, и сказал, что разорвал с ней отношения. Больше я ее уже никогда не видела. Даже по телевидению. Ее звали Эмма Мак… что-то там. Я сразу бы узнала ее, если бы увидела. Она довольно симпатичная – длинные рыжие волосы. Но с тобой ей, конечно же, не сравниться.

У меня появляется такое ощущение, что меня вот-вот стошнит. Джулия возвращается с целым ворохом платьев, но мне уже совсем не хочется ничего примерять. Я хочу убежать отсюда, запереться где-нибудь и громко пропеть «Ла-ла-ла!», хлопая в ладоши.

– Ну вот, – говорит Джулия. – Может, начнем с этого?

Она приподнимает из общего вороха одно из платьев. У него атласный лиф и юбка в форме рыбьего хвоста. Я на это платье почти не смотрю. Я таращусь на платье, которое будет следующим. Платье, в котором я выйду замуж за Ли. У меня появляется такое ощущение, как будто окружающие меня стены вдруг стали непреодолимой преградой. Я уже не могу удрать, даже если решу, что хочу это сделать. Если только… если только я не изменю положение вещей. Немножко их перетасую. Возможно, если я не стану надевать этого платья, я смогу как-то изменить то, чему суждено произойти. Это будет как в фильме «Осторожно, двери закрываются», но только мое будущее будет зависеть не от того, на какой поезд метро я сяду, а от того, какое платье я надену.

– Вот это, – говорю я, беря у Джулии платье с юбкой в форме рыбьего хвоста. – Оно мне очень нравится. Я пойду его примерить.

Джулия становится у входа в примерочную и пару раз заглядывает в нее:

– У вас тут все в порядке? Дайте мне знать, если вам понадобится помощь.

Я зову ее в примерочную, чтобы она застегнула мне пуговицы на лифе. Она думает, что до них неудобно дотягиваться, но настоящая причина заключается в том, что мои пальцы слишком сильно дрожат. Я выхожу из примерочной и смотрю на свое отражение в зеркале. Я выгляжу совсем не так, как на своей свадебной фотографии. Может, мне еще сделать такую прическу, чтобы волосы были просто распущенными? Накрутить их немного – и все.

– Мне оно очень нравится, – говорю я, поворачиваясь вокруг своей оси.

– А тебе не кажется, что оно слишком открытое? – спрашивает Анджела, разглядывая лиф.

Я, подняв на нее глаза, вижу, что она спрашивает об этом не меня, а Джулию.

– Если у девушки изумительная фигура, то она вполне может позволить себе выставить ее напоказ, – говорит Джулия. – Особенно в день своей свадьбы.

– Правильно, – говорю я. – Это как раз про меня.

– Ты разве не собираешься больше ничего примерять?

Анджела, похоже, пришла в ужас. Это платье явно весьма далеко от того, что носила Грейс Келли.

– Мне нет необходимости это делать. Мне очень нравится это платье.

– Вообще-то очень полезно посравнивать различные стили, – говорит Джулия. – Вполне ведь может получиться, что вы найдете что-то такое, что понравится вам еще больше, чем это платье. Может, примерите еще парочку?

У меня возникает подозрение, что она закончила какое-то учебное заведение по специальности «Переговоры между мамой и дочкой относительно свадебного платья».

– Хорошо, – говорю я, решив, что это будет самым легким способом успокоить Анджелу. – Я примерю вот это, с широкой юбкой.

– Из тафты, да, – кивает Джулия, приподнимая это платье.

– И вот это, – говорит Анджела, беря то платье, в котором я видела себя на свадебной фотографии. – Думаю, в нем ты будешь выглядеть великолепно.

Я, пожалуй, примерю и его – лишь бы только угодить Анджеле. Это все равно не сыграет никакой роли, потому что я не собираюсь менять своего решения. Я иду вслед за Джулией в примерочную. Первым делом я примеряю там платье из тафты. Взглянув на себя при этом в зеркало, я едва не начинаю хохотать: я похожа на крупногабаритную фею, ведущую себя не совсем адекватно.

– Пожалуй, не очень подходит, – говорит Джулия.

– Явно не подходит, – отвечаю я.

Я стараюсь не смотреть в зеркало, когда надеваю следующее платье. Я мысленно говорю себе, что надеваю его только ради того, чтобы угодить Анджеле. Я надену и сниму его как можно быстрее, а затем куплю то платье, которое примеряла первым.

Но когда я выхожу в этом платье из примерочной и вижу выражение лиц Анджелы и Джулии, я понимаю, что поступить так, как задумала, будет, наверное, не очень-то легко.

– О-о, Джесс, – говорит Анджела. – Ты выглядишь ну просто идеально красивой.

– Кружева в верхней части платья вам очень к лицу, – поддакивает Джулия.

– Я тем не менее отдаю предпочтение тому, первому платью, – говорю я.

– А мне кажется, что вот это платье – более сдержанное, – говорит Анджела. – Я уверена, что оно очень понравится Ли. Да и твоему папе тоже.

Это коварный прием, но я на такую удочку не попадусь. Папа будет доволен, что бы я ни надела. При условии, что буду довольна и я – так он мне всегда говорит.

– Спасибо. Оно красивое, но я однозначно выбираю первое. Я ведь сказала, что пойму, что это именно то платье, когда увижу его.

Джулия бросает взгляд на Анджелу – так, как это делает аукционист, желающий выяснить, будет ли еще какое-либо – самое последнее – предложение. Анджела в ответ лишь пожимает со смирившимся видом плечами.

– Ну хорошо, – говорит Джулия. – Полагаю, мы подобрали именно то, что нужно, причем в рекордно короткое время.

Я иду в примерочную и снимаю платье, надеясь, что вместе с ним я избавляю себя и от всего, что с ним связано. Я освобождаю себя от всего этого, чтобы начертать для себя уже другое, новое будущее – будущее, в котором я могу повлиять на его исход, могу в какой-то степени восстановить контроль над собственной жизнью.

Анджела ведет меня в кафе, расположенное чуть дальше в этом же торговом центре. Мы заказываем кофе и пирожные и садимся за стол у окна.

Она достает из своей сумочки мобильный телефон. У меня складывается впечатление, что она на меня сердится.

– Я просто позвоню в другие магазины для новобрачных и сообщу, что мы не придем.

Однако не успевает она набрать какой-нибудь номер, как ей самой кто-то звонит.

– Привет, Джулия, – говорит она, и в ее голосе чувствуется удивление.

Она молча слушает, лишь иногда говоря «Понятно». Я изо всех сил напрягаю слух, пытаясь услышать, что же ей говорят с другого конца линии, но все заглушает общий шум кафе.

– Я спрошу ее, – говорит Анджела некоторое время спустя. – Я перезвоню вам и сообщу, какое будет решение. Нет-нет… Не переживайте. Такое случается.

Она кладет телефон на стол и смотрит на меня.

– Это звонила Джулия, – говорит она. – Платье, которое ты выбрала, уже, оказывается, кто-то купил сегодня утром. Ее помощница должна была повесить на него соответствующую бирку, но она забыла это сделать. Эта помощница – новенькая, покупателей с утра заходило очень много, и она запуталась. Джулия позвонила в компанию, которая изготавливает такие платья, но ей ответили, что, к сожалению, таких платьев в наличии больше нет и появятся они снова не раньше августа. Она очень сильно извинялась и сказала, что сделает нам скидку десять процентов на то, другое платье, которое ты примеряла, – если, конечно, ты согласишься его взять. Если не согласишься, то мы можем пройтись по другим магазинам. Так что решай.

Я смотрю вниз, на свои руки, которые я держу сейчас под столом и которые сильно дрожат. Получается, что бы я ни делала, я не могу ничего изменить. Как бы я ни упиралась, меня будут тащить вдоль какой-то определенной линии. Сопротивляться – бессмысленно. Мне, наверное, следует смириться со своей судьбой.

– Ну что ж, я тогда возьму то, второе платье, – тихо говорю я.

– Ты уверена?

Ее голос звучит так, как будто после того, как она добилась своего, ей меня уже почти жаль. Почти. Она, наверное, договорилась с Джулией подстроить все это, когда я переодевалась. Но вообще-то не важно, каким образом это произошло. Не очень важно. Важно только то, что это все-таки произошло.

– Да, – отвечаю я.

– Я позвоню Джулии прямо сейчас и поставлю ее в известность.

Я слушаю дальнейший разговор Анджелы с Джулией, то и дело усиленно моргая, чтобы отогнать слезы.

– Как бы там ни было, – говорит Анджела, закончив свой разговор с Джулией, – я думаю, что все к лучшему. Это платье подходит тебе идеально, Джесс. Попросту идеально. Это прямо-таки судьба, да?

Я киваю и отхлебываю из своей чашки кофе.

– А теперь, прежде чем я уберу телефон, ты должна помочь мне найти тебя в «Фейсбуке», чтобы мы там записали друг друга в друзья. Что нам потом еще надо будет сделать – так это попытаться убедить Ли зарегистрироваться в «Фейсбуке». Знаешь, ты окажешься более толковой женщиной, чем я, если тебе удастся это сделать.

Я пытаюсь сказать что-то в ответ, но не могу выдавить из себя ни слова. Поэтому я просто откусываю кусочек от шоколадного пирожного с орехами, которое она мне купила. Я уже больше не знаю, смогу ли я как-то влиять на свое собственное будущее или же мне остается только смириться с ним – таким, какое оно есть. Я начинаю чувствовать себя в своей собственной жизни каким-то пассажиром и не уверена, что смогу остановить поезд и сойти с него, если захочу это сделать.

Анджела Гриффитс → Джесс Маунт

3 октября 2017 г.

Я понимаю, нелепо полагать, что ты сможешь увидеть это, но мне захотелось показать тебе последнюю фотографию. Ему уже почти шесть месяцев, нашему Гаррисону. И он с каждым днем все больше и больше похож на своего отца. Он уже даже пытается ползать: делает движения локтями, как ползущий спецназовец, а затем подтягивает ноги. Ему, видишь ли, на месте не лежится. Все время норовит двигаться. Мне, наверное, придется перейти на неполный рабочий день, как только он начнет ходить, – я это уже предвижу. И произойдет это уже довольно скоро. Ходить он начнет рано – как начал рано ходить и Ли. Он ведь, похоже, решительный. И с крепкими ножками.

Как бы там ни было, он очень бойкий. Ему, конечно же, тебя не хватает. Но нам повезло, что он еще слишком маленький для того, чтобы помнить тебя и чтобы правильно понимать то, что произошло. Так ему будет легче. Мы, конечно же, покажем ему твои фотографии, когда он подрастет. И расскажем ему все про тебя. Хотя тебя уже и нет на этом свете, ты не будешь забыта. Ты оставила мне самый драгоценный из всех возможных даров. Моего первого внука.

Джесс

Воскресенье, 3 апреля 2016 года

Я вижу эту публикацию, уже находясь дома. Обычно в ночь с воскресенья на понедельник я остаюсь ночевать у Ли, но, когда мы ушли от Анджелы после обеда, я как бы «отпросилась» у него: сказала, что сегодня поеду домой, чтобы увидеться с папой и лечь спать пораньше.

И вот теперь у меня нет уже никаких шансов заснуть. С экрана компьютера на меня смотрит мой сын. У него прекраснейшие огромные карие глаза и маленькие ямочки. Анджела права – он и в самом деле похож на Ли. Так сильно похож, что я не могу найти в нем вообще никаких своих черт. Я даже задаюсь на пару секунд вопросом, а мой ли это ребенок, хотя в глубине души я знаю, что мой. Это как-то странно: я рожаю этого младенца, но он остается для меня абсолютно незнакомым.

Протянув руку, я касаюсь пальцами экрана. Мне на мгновение кажется, что я вижу, как его улыбка становится шире и как он что-то лепечет мне в ответ. Интересно, можно ли распечатать эту фотографию? Думаю, что нет, но стоит попробовать. Я сохраняю ее в своей папке «Изображения», но, когда открываю эту папку, в ней ничего нет. Получается, у меня даже не может быть его фотографии. Всего лишь одной фотографии, которую я, его мама, могла бы у себя хранить. Жаль, что у меня нет какого-нибудь 3D-принтера. Может, он сработал бы и я смогла бы напечатать Гаррисона в объемном виде. Он появился бы на полу передо мной, стал бы смеяться и ползать и пах бы тем, чем пахнут младенцы, – думаю, смесью какашек, отрыжки и молока.

А если без фантазий, то мне просто придется как-то коротать свое время. Потому что мне предстоит увидеть его в реальной жизни. Через несколько месяцев он уже будет расти внутри меня. И я буду чувствовать, что он толкается у меня в животе, – как это чувствуют все другие мамы. И я рожу его, и буду держать его на руках, и кормить его грудью, и делать все прочее – как это делают все новоиспеченные мамы.

Единственная разница между ними и мной будет состоять в том, что я очень скоро с ним расстанусь.

И что самое грустное для меня – он не будет помнить то короткое время, которое мы с ним проведем вместе. Когда умерла моя мама, у меня по крайней мере остались воспоминания о приятных событиях, связанных с нею. Событиях, происходивших целых пятнадцать лет. У него же не останется ничего. Впрочем, как написала Анджела, так ему будет легче. Надеюсь, что это правда. Хотя надеяться на такое – это ужасно. Подумать только – надеяться на то, что твоему сыну будет легче мириться с тем, что ты мертва, потому что он абсолютно ничего про тебя не помнит!

– Я люблю тебя, – шепчу я ему.

И чувствую в этот момент, что в самом деле люблю. А еще я чувствую, что мне нужно держаться за Ли, что бы со мной ни происходило, потому что без Ли не будет Гаррисона. И я сомневаюсь, что я смогла бы это вынести. Нет, точно не смогла бы.

Я больше не буду читать эти публикации и комментарии к ним. На этот раз я решила это твердо. Я не буду заходить в «Фейсбук». Я не позволю этим публикациям влиять на мое поведение.

Я снова улыбаюсь «Г».

– Спокойной ночи, спокойной ночи, – говорю я. – Я не буду смотреть на тебя какое-то время, но это не означает, что я не буду о тебе думать.

Я целую экран, закрыв глаза и мысленно представляя себе, как я когда-то поцелую его на самом деле.

На следующее утро, когда я жду поезда, звонит мой телефон. Я достаю его из кармана и с удивлением вижу на дисплее имя Сейди. Я раздумываю, отвечать мне на ее звонок или нет, но в конце концов отвечаю.

– Привет, – говорю я. – Не рановато для тебя?

– Я встала утром так рано, чтобы сказать тебе, какая я балбеска.

– Что ты имеешь в виду?

– А наш с тобой последний разговор, когда мы ходили в «Прет». Я вела себя как какая-то дура.

Несколько секунд я молчу. Честно говоря, я ошеломлена. Я ведь думала, что уже потеряла ее. Потеряла навсегда. Я никак не ожидала, что она даст мне еще один шанс.

– А мне нужно было понимать, насколько тебе тяжело, – говорю я, и мой голос слегка дрожит.

– Я просто не ожидала такого – только и всего. Я имею в виду, что в нынешние времена уже никто не женится, разве не так? Если бы ты сказала, что переезжаешь к нему жить, это не стало бы для меня большой неожиданностью. Если выбирать между малюсенькой спальней в доме ленточной застройки в Митолройде и роскошной квартирой в Лидсе, я знаю, что выбрала бы лично я.

– Я выхожу за него замуж не ради его квартиры. Я его, знаешь ли, и в самом деле люблю.

– Я это поняла. Мне просто не хочется, чтобы ты превращалась для меня в домохозяйку средних лет – только и всего. Если ты не будешь осторожной, ты и не заметишь, как станешь пахнуть детской отрыжкой и жаловаться по поводу бессонных ночей.

Мне приходится отвести руку с телефоном подальше от головы, чтобы сделать парочку глубоких вдохов (так, чтобы Сейди не услышала). Она даже не представляет себе, что сейчас говорит, это очевидно, но я начинаю понимать и то, какими непростыми будут наши с ней отношения, если их удастся сохранить.

– Послушай, я не могу долго говорить. Мой поезд уже вот-вот подъедет, – говорю я.

– А ты не у него дома?

– Нет. Я приехала к себе домой, чтобы повидаться с папой. Я, если честно, была сильно измученной. В этот уик-энд я ходила с матерью Ли по магазинам, выбирала себе свадебное платье.

– Ого! Это уже серьезно. Ну и как, выбрала?

– Да.

– Мне оно понравилось бы?

– Оно не черное и в нем нет элементов из кожи – если ты это имеешь в виду. И еще до того, как ты спросишь, отвечаю, что нет, я не буду надевать под это платье ботинки «ДМ».

– Жаль. Это было бы неплохое сочетание.

– Я не думаю, что мать Ли одобрила бы.

– А тебя-то она одобряет?

– Думаю, что да. Мы теперь с ней еще и друзья в «Фейсбуке».

– Мне тогда лучше быть осторожной по поводу того, что я там тебе пишу. Не хочу, чтобы у тебя возникли проблемы с твоей свекровью.

Поезд уже подъезжает к платформе.

– Ну ладно, мне пора ехать, – говорю я.

– Послушай, а может, на этой неделе снова пообедаем вместе? Только на этот раз платить буду я – чтобы как-то компенсировать то, что вела себя как идиотка.

Я колеблюсь, потому что не уверена, стоит ли мне встречаться с Сейди, тем самым нарываясь на продолжение того разговора с ней, особенно с учетом всего того, что я прочла вчера вечером. Но я ведь уже решила больше не заходить в «Фейсбук». Возможно, было бы неплохо снова привлечь ее на свою сторону. Может, если я заставлю ее увидеть, каков Ли на самом деле, она не станет поднимать весь этот шум в будущем?

– Хорошо. Просто сообщи мне когда.

Я чувствую это, когда просыпаюсь в среду утром. Такое происходит каждый год. Боль. Страдания. Горечь. Люди врут, когда говорят, что время лечит. Ничего оно не лечит. Просто острая боль притупляется и ты периодически о ней забываешь, но каждый год на годовщину маминой смерти возникает ощущение, что обезболивающее средство перестало действовать, и ты осознаешь, что рана не зажила, она такая же глубокая и болезненная, как и раньше, и что ты всего лишь маскировал ее весь прошедший год, чтобы хоть как-то продолжать жить. И весь день становится одним долгим, беззвучным воплем, пока ты ждешь, когда этот день пройдет и обезболивающее средство начнет действовать снова.

Я быстро одеваюсь и иду на первый этаж. Когда я захожу, папа поднимает на меня глаза, и я вижу, что он плакал. Я подхожу к нему и обнимаю его. Нам с ним не нужны никакие слова. Наше утешение заключается лишь в осознании того, что мы оба испытываем одинаковые чувства и что нам обоим одинаково тяжело. Папа берет меня за голову руками и целует в лоб.

– Не становится ни капельки легче, правда? – говорит он.

– Да, не становится.

– Хочешь позавтракать или поедем сразу?

– Поедем сразу.

Мы садимся в папин автомобиль и едем все десять минут молча. Все мои мысли – лишь о том, как папа едет по этому же маршруту, но с лопатой. И о том, в каком же он был отчаянии, раз решил выкопать меня из могилы.

Я тереблю стебли желтых нарциссов, лежащих у меня на коленях. Нарциссы были любимыми цветами мамы. Вообще-то я не знаю точно, правда ли это или же она говорила так просто потому, что я всегда дарила ей нарциссы на День матери. Интересно, какие цветы будет приносить на мою могилу Гаррисон, когда станет для этого достаточно большим? У меня ведь нет любимых цветов. Думаю, мне стоит выбрать для себя какие-то любимые цветы и сказать об этом папе и Ли. Я готова сделать что угодно, лишь бы им было легче справляться с тем, что меня больше нет.

По сравнению с другими кладбищами это – очень даже симпатичное. С него открывается великолепный вид на долину Ладденден – несколько дымовых труб старых фабрик, поля, деревья и петляющие тропинки вдоль каменных оград, сложенных без строительного раствора. А еще здесь очень тихо. Мы прогуливались здесь, по этой местности, всей семьей, когда я была маленькой. Я тогда жаловалась, что у меня устают ножки.

Я иду вслед за папой в дальний угол кладбища – туда, где более свежие могилы. Деревья за ними заслоняют от нас находящуюся за кладбищем церковь. Кое-где бросаются в глаза своими яркими оттенками цветы, завернутые в целлофан, с написанными дрожащим почерком посланиями.

Мамина могила – в самом углу. Папа зарезервировал тут место на всю семью. Он сказал мне, что это означает, что мы когда-нибудь снова соберемся все вместе. И что мама будет нас ждать. И теперь из его публикации я знаю, что следующим, кого похоронят здесь, буду я. Он ведь, судя по той его публикации, сидел и плакал между могилой мамы и моей могилой.

Я смотрю, как он кладет на мамину могилу красную розу. Его рука при этом дрожит. Дрожит и его нижняя губа. Я подхожу и сжимаю его ладонь, а затем кладу рядом с его розой свои нарциссы. Когда я делаю это, воздух, который как бы накапливался глубоко внутри меня, вырывается наружу какими-то первобытными звуками. Я опускаюсь на колени и делаю резкий вдох, чтобы заполнить образовавшийся во мне вакуум. Папа тоже опускается на колени рядом со мной и берет под руку.

– Все нормально, – говорит он.

– Ничего не нормально. Не будет нормально. Ни для тебя, ни для меня.

– Джесс, перестань. Нам ведь пока как-то удавалось держаться. У нас получается делать это вместе.

Я качаю головой и начинаю скрести землю пальцами.

Папа пытается оттянуть мои руки назад и заставить меня подняться на ноги.

– Джесс, пожалуйста, остановись.

– Я не могу! – кричу я. – Я не могу ничего остановить! Это все равно произойдет, что бы я ни делала.

– Пойдем, ты начинаешь говорить какую-то ерунду. Нужно отвезти тебя домой.

До меня доходит, что он сейчас подумает, будто я не в себе. И что все это начинается снова. Я отрываю свои руки от земли, смотрю на них, подношу их к своему носу и нюхаю прилипшую к рукам землю, как бы пытаясь почувствовать в ней какой-то след от мамы.

Папа берет меня под мышки и поднимает на ноги. Ноги у меня дрожат. Я прижимаюсь к нему. Я боюсь от него отстраниться.

– Когда я умру, ты похоронишь меня здесь, – говорю я. – Рядом с мамой.

Папа вытирает слезы со своего лица.

– Нет, это ты похоронишь меня здесь, – говорит он. – Но тут хватит места и для тебя, когда придет и твое время.

– А для Ли?

– Я не знаю, хватит ли места. Если это тебя так волнует, я могу позвонить и спросить.

– А еще дети, которые у нас будут, – говорю я. – Я хочу, чтобы и они когда-нибудь были похоронены именно здесь.

Папа кивает:

– Давай вот об этом пока не переживать, хорошо? Нам сейчас нужно думать о предстоящей свадьбе.

Он крепко обхватывает меня за плечи. Даже сквозь одежду я чувствую, как сильно он волнуется. Я киваю ему в ответ.

– Тебе нужно с кем-то увидеться, Джесс? Тебя что-то беспокоит?

Я колеблюсь. Мне очень хочется рассказать ему обо всем, но я не могу. Он только еще сильнее станет переживать. И тогда может случиться так, что свадьбы не будет. А если свадьбы не будет, то Гаррисон не родится, а этого я вынести не могу. Я не могу и мысли допустить, что у меня не родится мой маленький мальчик.

– Нет-нет, со мной все в порядке. Но я хочу, чтобы ты знал, что и у меня любимые цветы – нарциссы.

Джесс

Август 2008 года

Я стою с Сейди на платформе, дожидаясь прибытия поезда. На железнодорожных станциях мне теперь находиться психологически тяжело. В голову лезут мысли о людях, бросившихся под поезд. Я этого делать не собираюсь – мне такое никогда не приходило в голову, – но мне очень интересно, о чем они могут думать непосредственно перед тем, как сделать это. И что они чувствуют в тот момент, когда спрыгивают с платформы, и в тот момент, когда бьются о рельсы или когда их сшибает поезд – ну, что из этого наступит раньше.

Мне лезут в голову мысли и о тех людях, которые оказываются на терпящих крушение поездах. Кому-нибудь из этих людей удается разбить стекло и выбраться наружу? Где в подобных случаях лучше сидеть – возле прохода или возле окна? Что происходит с человеком, который во время крушения поезда находится в туалете?

Наш поезд уже подъезжает. Я сжимаю пальцы, вонзая ногти в ладони. Я смогу это сделать, я смогу. Я смотрю, сколько вагонов, и их оказывается только два. Это означает, что я не смогу сесть в средний вагон. Я не люблю находиться в последнем вагоне. Гораздо больше вероятности погибнуть при крушении поезда, если ты находишься в последнем вагоне… Сейди протягивает руку и нажимает на кнопку. Двери с шипением открываются. Я вижу, что Сейди выжидающе смотрит на меня.

– Ну же!.. – говорит она. – Пойдем посмотрим, найдутся ли для нас сидячие места.

Я, заставляя свои ноги двигаться, захожу вслед за ней внутрь вагона. Но как только я это делаю, они полностью отказываются меня слушаться. В вагоне – только два свободных места, расположенных рядом друг с другом. Они – ближе всего к кабине машиниста. Сейди уже уселась на то, которое у окна, и, нахмурившись, смотрит на меня.

Я качаю головой. Это все, что я сейчас способна сделать.

Сейди берет свою сумку и подходит ко мне:

– Что случилось?

Я не могу сказать ей истинную причину – а именно то, что мне не хотелось бы сидеть там, если вдруг произойдет крушение поезда. Я не могу объяснить ей, что, согласно статистике, вероятность погибнуть у нас будет больше, если мы будем сидеть в передней части первого вагона поезда. Люди не думают об этом. Они лишь слышат иногда, например, что три человека погибли при крушении поезда. Они, возможно, при этом знают, что один из этих троих – машинист этого поезда, но они не спрашивают, где сидели остальные два. Люди не спрашивают, потому что не хотят знать. Они хотят пребывать в счастливом неведении.

Я смотрю на Сейди. Она все еще ждет ответа. Я открываю рот и шевелю губами, но из моего рта не доносится ни звука.

– Ты что, предпочитаешь стоять? – спрашивает Сейди.

Я киваю. Она слегка пожимает плечами и, поскольку поезд начинает движение, хватается за поручень. Но я вижу по выражению ее глаз, что теперь и она перешла в лагерь тех, кто думает, что я свихнулась.