У Конана едва хватило времени заметить какую-то странность в раненом человеке, первой жертве кабана. А затем все его внимание снова переключилось на чудовищное животное. Киммериец не собирался стать его следующей жертвой.

Двуручный меч — не самое подходящее оружие против кабана, даже ослабевшего и медленно передвигающегося, у которого, однако же, достаточно клыков и мускулов, чтобы быть смертоносно опасным на близком рассеянии. Только благодаря удаче можно с помесью двуручного меча удерживать кабана на расстоянии вытянутой руки. Благодаря удаче… или одному-единственному стремительному удару!

Кабан угрожающе хрюкнул. Конан покрепче сжал рукоять меча.

Копыта чудовища взрыли землю. Зверь ринулся вперед. Конан наклонился и отскочил в сторону. Все это он проделал единым движением, молниеносным, как бросок змеи.

Сверкнуло стальное жало меча, и передние ноги монстра отсекло начисто. По инерции кабан пролетел вперед и врезался рылом в ствол дерева. Затем он стал корчиться, яростно пытаясь утвердиться на уцелевших задних ногах и на кровавых обрубках передних.

И снова меч киммерийца поднялся и опустился, подобно топору палача, — прямо на основание щетинистой шеи. С отвратительным хряском лопнула толстая шкура, хрустнули кости, диковинным фонтаном взлетели кровавые ошметки. Последний визг оборвался… и вместе с ним оборвалась жизнь свирепого зверя. Кабан судорожно дернулся и затих.

Конан внимательно осмотрел лезвие — не остались ли зазубрины и щербины? — а затем, не теряя времени, отер благородный металл о кабанью щетину. Для доброго оружия влажные джунгли столь же неблагоприятная среда, как и море. Конечно, двуручник не был единственным оружием в арсенале Конана, но что ни говори, а именно длинному мечу киммериец отдавал предпочтение. Здесь, в джунглях, ржавчина подстерегала на каждом шагу. Она могла изуродовать лезвие столь же стремительно, сколь быстро рассправляется крокодил с нежным тельцем ребенка.

Только удовлетворившись состоянием клинка, киммериец позволил себе подняться и удостоить вниманием людей, что стояли неподалеку. По головным уборам и татуировке, по воинственной и настороженной повадке, по позам и поднятым копьям Конан тотчас же понял, что перед ним воины племени бамула. Он рассудил, что лучше с самого начала продемонстрировать свои миролюбивые намерения, прежде чем эти копья полетят в него.

Конан вложил меч в ножны и скрестил на груди могучие руки:

— Я Конан-киммериец. Я пришел сюда с миром. Этот кабан — мой дар вам.

Большинство наконечников копий и почти все щиты приспустились. Похоже, бамула поняли его. Весь вопрос лишь в том, поверят ли они ему. Конан счел, что пиратская песнь — песнь, которую он выучил на борту «Тигрицы», — будет достаточным аргументом в его пользу. Команда «Тигрицы» состояла из представителей добрых двух десятков различных племен Черного Побережья. Общий язык, которым пользовались на борту, состоял из слов, принадлежащих каждому из этих двадцати племен с примесью шемитского и даже стигийского.

Прежде чем Конан снова заговорил, женщина вырвалась из рук самого высокого бамула и кинулась к киммерийцу. При этом один из воинов бамула метнул копье. Тотчас же меч Конана вылетел из ножен. Скорость движения меча была подобна скорости мысли.

Копье упало на землю, не причинив женщине никакого вреда. Точнее, это было уже не копье, а две его половины. На ум запросто могло прийти сравнение с мясником, аккуратно строгающим ломоть мяса. Женщина бросилась Конану в ноги. Она всхлипывала и одновременно что-то бормотала. Лопотала она слишком быстро, так что Конан понимал одно слово из пяти. Впрочем, даже этого киммерийцу хватило, чтобы понять: она умоляет его о защите. Ясно было также, что воинам бамула вряд ли понравится, если чужак возьмет эту женщину под свое покровительство.

Тем не менее ни разу еще не случалось, чтобы женщина, попросившая великана-варвара о помощи, так или иначе не получила ее. Конан решил не делать исключения из своих правил и в этот раз. Поэтому он легонько поставил ногу ей на шею. Конан видел в свое время, что так поступала Бэлит. Таким образом она показывала, что вступает во власть над пленником.

Высокий бамула, доселе крепко державший симпатичную бабенку, нахмурился.

— Это твоя женщина? — спросил он.

— Могу спросить тебя о том же, — ответил Конан. — Я не беру женщин у других мужчин. Но мне непонятно, что делают бамула с девчонкой из народа Рыбоедов.

— Меня зовут Идоссо. Я — квамо племени бамула, хозяев этих земель, — заявил рослый воин. — А эта девушка — моя добыча.

— Насколько мне известно, эта земля принадлежит Рыбоедам, — ровным голосом возразил Конан.

— Рыбоедам принадлежит лишь то, что им позволят иметь бамула, — сказал Идоссо.

Тут Конан только заметил еще одну пленницу, лежащую на земле абсолютно голой. После нахального заявления Идоссо, женщина бросила на вождя полный ярости взгляд.

Девица, на шее которой покоилась нога Конана, приподняла голову. Конан мягко надавил ногой посильнее. Он пришел к выводу, что Идоссо обладает длинным языком и коротким терпением. Словом, из тех, кого лучше не злить без нужды. Такие встречаются в любом краю.

— Прошу прощения, квамо Идоссо и квамо Конан, — заговорил второй бамульский воин, — мне кажется, что нам следует подумать и о том человеке. — Он указал на жертву кабана. Тот сидел, прислонившись спиной к дереву. Глаза его были закрыты. — Он что-то бормочет. Я такого языка никогда не слышал.

Конан увидел, что Идоссо нахмурился, увидев, как его, Конана, наградили почетным титулом. И тотчас киммериец сообразил, что это — хитроумная ловушка, расставленная вторым бамула. Этот второй бамула не был гигантом, подобным Идоссо, — тот-то был почти равен Конану по росту и сложению. Но взгляд этого второго воина свидетельствовал об остром уме. Именно ум являлся оружием второго бамула в противоположность Идоссо, который полагался на свою недюжинную силу, но не отличался хитростью.

— Почему ты просишь меня? — начал было Конан.

— Кубванде, сын Д'Бено, иккако народа бамула, иккако, как и Д'Бено, что был предо мной, — вот кто говорит с тобой, — сказал воин, сделав ритуальные жесты, точный смысл которых, впрочем, остался Конану непонятен.

Впрочем, киммериец понимал, что мудрее всего будет воспользоваться любым случаем выразить вежливость. Особенно если ты стоишь один, а напротив тебя стоят двадцать крепких воинов. Одного взгляда на воинов бамула было достаточно, чтобы понять: они вполне соответствуют репутации, которую получили на Черном Побережье.

Кубванде вряд ли понравился бы Бэлит. Впрочем, насколько киммериец мог судить, этот человек был готов оказать Конану дружеский прием.

— Кубванде, я помогу раненому, если ты объяснишь мне, с какой это стати я должен понимать его язык. Кроме того, я не собираюсь зариться на чужое добро. Не стоит лишний раз проверять: красна ли кровь врага! Я не подниму против вас меча, если только вы сами не полезете. Клянусь волосатой грудью Крома!

Имя сурового киммерийского бога явно знакомо в здешних краях. Конан увидел, как воины делают отвращающие зло знаки. Обе женщины смотрели на киммерийца широко раскрытыми глазами.

— Женщины утверждают, что ты — воплощенный Неизвестный Дух Рыбоедов, — проговорил Кубванде. — Они возвращались после совершения тебе подношений, когда мы повстречались с ними.

— Тем не менее это лишь половина правды, — заметил Конан. — Да, я из плоти, и мне нужна пища. Но в помощи я нуждаюсь не так, как этот бедняга.

Киммериец опустился на колени подле раненого, Нет, скорее умирающего. Слишком часто приходилось Конану видеть на полях сражений, как умирают люди, чтобы не распознать близкой смерти. Кабаньи клыки прервали нить жизни этого человека, так что теперь даже усилия лучших врачевателей трех королей не смогли бы спасти его.

Конечно, Конан не мог в своем умении сравниться с этими врачевателями. В свое время, правда, он оправился от немалого количества ран. Да и раненых товарищей ему доводилось исцелять. Рукя его были тверды и легки. Он быстро и уверенно обрабатывал раны незнакомца, одновременно прислушиваясь, чтобы не пропустить слова, которые могли бы раскрыть тайну появления этого странного человека в столь диких местах.

Наверняка тут кроется нечто загадочное. Судя по внешности и одежде, незнакомец был вендийцем. А до Вендии отсюда можно добраться лишь за полгода, и то путешествие было бы сопряжено с чрезвычайными трудностями. Впрочем, возможно, незнакомец бежал из стигийского рабства. Всем известно, что в Стигии под кнутами работорговцев можно найти людей всех народов и рас бескрайней Хайбории. Впрочем (так шепчут об этом), и не только ЛЮДЕЙ.

От Стигии до этой прогалины в джунглях также путь немалый. Ничто в незнакомце не указывало на то, что этот человек совершил долгое путешествие или, того хуже, бежал из рабства. Сложения он был хрупкого. Кожу имел смуглую. Однако же видно было, что питался этот человек неплохо. Да и руки его не носили следов многолетней изнурительной работы. Равно как и на спине не видно было следов кнута.

Затем незнакомец снова начал что-то бормотать в предсмертном бреду. Он звал мать. Это привело Конана в еще большее недоумение. Совершенно очевидно было, что человек действительно был вендийцем. Конан провел достаточно времени в том краю, чтобы теперь понимать язык, на котором говорил умирающий.

Конану оставалось только ждать, что скажет этот человек. Он понимал, что, сколько ни кричи на незнакомца, сколько ни тряси его, в чувство его уже не привести. Лучше оставить его в покое. Если боги захотят, чтобы этот человек что-то рассказал, он расскажет. В противном же случае он унесет эту тайну с собой. Конан не мог винить незнакомца в этом. И не желал бы он себе такой смерти — в одиночестве и вдалеке от родины.

Внезапно глаза незнакомца расширились. Он резко сел с криком неописуемого ужаса. Он простер руку вперед с такой силой, что повязка, которую Конан накладывал, сорвалась, и кровь потекла снова. Киммериец повернулся посмотреть, куда указывает окровавленная рука, но ничего, кроме джунглей, не увидел.

— Ворота! — выкрикнул незнакомец. — Ворота Зла! Они открываются вновь… Демон зовет. Берегитесь! Берегитесь! Бе…

Кровь забулькала в горле вендийца и вытекла из уголка рта. Простертая рука бессильно упала. И хотя глаза незнакомца оставались открытыми, они уже ничего не видели.

Конан потянулся было, чтобы закрыть эти глаза, когда почувствовал, как что-то укололо его в спину. Конан — обернулся и увидел юного бамульского воина, держащего копье обеими руками. Руки воина тряслись.

Медленно Конан поднялся во весь свой гигантский рост. Столь же медленно обернулся. Воин поднимал копье, пока наконечник не коснулся груди Конана.

Затем вперед метнулись две массивные руки. Первая ударила воина в поддых, заставив его согнуться. Вторая впечаталась ему в челюсть. Бедолага полетел назад, пробив брешь в рядах бамульских воинов и с треском влетев в путаницу лиан.

Конан постоял минуту и, убедившись, что воин все еще жив и дышит, наклонился и поднял выпавшее из его рук копье. Легко, как соломинку, он сломал древко пополам.

— Следующему, кто попытается кольнуть меня копьем, я вобью древко в задницу! — прорычал киммериец. — По слухам, среди бамула дураков нет. Не злите меня, не то я заставлю вас сожрать собственные потроха.

Взгляд Конана встретился со взглядом Кубванде. Кубванде глядел открыто и смело.

— Они думают, что ты демон. Это оттого, что ты понял язык незнакомца.

Демон… Ворота Зла… Похоже, умерший унес с собой какую-то страшную тайну.

Конан обернулся к незадачливому бамула, который пытался теперь подняться на ноги.

— Я такой же демон, как ты — туранский падишах! Понял, болван? — прогремел варвар. Он подошел к мертвому кабану и вырвал свои копья из туши. — Вы слышали когда-нибудь об Амре, белокожем воине, спутнике Бэлит с «Тигрицы»?

Даже здесь, в глубине материка, это имя было, похоже, известно. Упавший кивнул. Двое его товарищей помогали ему подняться на ноги.

Конечно, небезопасно было признаваться в этом. Неизвестно, может быть, Бэлит за свою богатую событиями жизнь успела каким-нибудь образом напакостить бамула. Впрочем, Конан ни разу не слыхивал ни о чем подобном. Они с Бэлит бороздили моря, любили друг друга и дрались с врагами в течение столь долгого времени, что Конан сомневался в том, что остались какие-то еще тайны Бэлит, о которых он не знал.

Однако судьба богата на сюрпризы. Случись, что Бэлит унесла с собой в могилу секрет своих отношений с бамула, — и Конан вскоре последует за вендийцем.

И уж там-то, на том свете, он сможет спросить незнакомца, что означали его слова.

Однако на черных лицах, в настороженных черных глазах, уставившихся на Конана, не было вражды. Затем Кубванде спросил, и в голосе его удивление смешивалось с восторгом:

— Так ты — он?

— Он самый. Так что можете не беспокоиться, что я демон или воплотившийся Дух Рыбоедов.

— Э, — сказал Идоссо. — Мы слышали, что Бэлит погибла и «Тигрицы» больше нет. И воины ее все погибли.

— Это правда, — сказал Конан. Он с трудом заставлял свой голос звучать ровно. — Бэлит проморгала самую дешевую магию и от этого погибла. Почти все ее люди ушли вместе с ней. Я отомстил за убитых, живых отослал по домам, а Бэлит и ее корабль пожертвовал морю.

Язык Конана онемел, когда он помянул последнее путешествие «Тигрицы». Перед его глазами больше не было бамульских воинов. Когда он замолчал, казалось, они тоже не видели больше джунглей, вместо этого перед их глазами стоял корабль, уносящий королеву Черного Побережья в ее морскую могилу.

— Среди тех, кто остался в живых, были люди народа бамула? — нарушил наконец долгое молчание Кубванде.

— Никого, кто хоть раз заикнулся бы об этом, — ответил Конан. — Однако из тех, кто выжил, некоторые подумывали захватить еще один, новый, корабль и на нем снова отправиться в плавание, наводить ужас на стигийцев. Я не захотел пойти с ними. Богами мне был дан знак идти в глубь суши и искать там новых друзей.

На самом деле Конан знал, что ему не хватило бы мужества снова увидеть море — последний приют, место, где обрела покой его возлюбленная подруга по многим битвам. Однако ему пришлось рассказать бамула правду. Они заслуживали это. В противном случае — усомнись они в чем-либо — они, скорее всего, отправили бы его на встречу с Бэлит.

Неизвестно, история ли Конана убедила их, увидели ли они что-то в его глазах и крепких руках, сжимающих копья, — но мало-помалу воины опустили оружие. Двое из бамула наклонились, чтобы поднять мертвого вендийца. Другие проворно соорудили из копий носилки, на которые взгромоздили убитого кабана.

— Ты пойдешь с нами, Амра? — спросил Кубванде, когда воины были готовы выступить в путь.

Конан покачал головой, затем протянул Кубванде одно из копий:

— Возьми это как залог моей дружбы с народом бамула, но не проси меня идти с вами. Видение, что было мне, говорило: я должен находиться в стороне от людей. И одиночество должно продлиться еще некоторое время.

— Но Рыбоеды?.. — спросил юный воин, который расплатился за укол копьем ноющей челюстью и больным животом.

Конан засмеялся:

— Вряд ли я уступлю любому из ваших воинов. Ведь так? Ну а разве кто-нибудь из ВАС боится Рыбоедов?

Яростные взгляды двух женщин и поднятая рука Идоссо напомнили Конану о том, что осталось уладить еще одно дело.

— Я хотел бы, чтобы эти женщины решили сами, без понуждения, чьими им быть. Видение, что было мне, говорило: я должен спросить их об этом.

Пленницы посмотрели сперва друг на друга, затем на Идоссо и наконец — на Конана. Та, что с кольцом в носу, показала на Идоссо.

Давным-давно уже Конан пришел к выводу, что женщины не умнее мужчин. Но решение этой бабенки даже сейчас поразило его своей глупостью.

— Могу я спросить — почему?

— Ты отмечен богом, Амра. Мы не можем принадлежать тебе, как женщина принадлежит мужчине. Идоссо же просто воин…

При этих словах Идоссо заворчал в точности как кабан.

— …и не… не…

— И он не говорит на языке демонов?

Видуха у девиц была самая неважнецкая. Идоссо же радостно заржал. Он буквально завыл от радости. Конан еле удержался, чтобы не обругать тупоголовых пленниц и не ляпнуть чего-нибудь ядреное черномазому детине.

— Быть посему. Однако надо отблагодарить девчонок за подношение. Если с ними будут плохо обходиться, я узнаю об этом. И тот, кто обидит их, пусть лучше сам проткнет себе брюхо и повесится на собственных кишках.

Горделивая поза Идоссо без слов говорила о том, что вождю наплевать на угрозы киммерийца. И Конан подумал: может быть, стоит вбить свое требование в мозги черномазому более решительно, несмотря на все фантазии, которые эти глупые овцы развели насчет Идоссо? По всему видно, что у вождя рука тяжелая и на расправу он скор. И столь же ясно, что, если лишить его добычи, он впадет в неистовую ярость. И не потому, что в Черных Королевствах не хватает свободных сисек и услужливых задниц. Просто будет ущемлено самолюбие дикаря.

Киммерийцу в жизни пришлось повидать немало тупорылых олухов. Он не смог бы упомнить их всех. Большинство из них он обычно в конце концов убивал. Однако убийство Идоссо прямо сейчас вряд ли способствовало бы улучшению его отношений с народом бамула. Кроме того, в отличие от Рыбоедов, бамула знали, кто он такой, откуда и где прячется. Так что у чернокожих парней всегда оставалась возможность прислать сюда десяток-другой головорезов.

— Быть посему, — проворчал Идоссо. Затем он что-то быстро, резким голосом добавил. Вождь говорил слишком быстро, так что Конан не смог его понять. Воины, однако, поняли своего вождя. Выстроившись попарно, вскинув на плечи носилки, они стремительно зашагали по тропе, почти тотчас скрывшись из виду.

Конан оглядел кровавую лужу, оставшуюся на том месте, где лежал кабан и где испустил свой дух вендиец. Вскинул копья на плечо, вытащил меч и двинулся назад по тропе тем же путем, каким и пришел. Однако держался киммериец уже не так настороженно.

Теперь он, не колеблясь, приступил к трапезе и расправился с подношениями, оставленными на поляне. Покончив с едой, Конан знал наверняка, кого из Рыбоедов он в первую очередь убьет. Это будет человек, изготовивший пиво.