Госпожа Ливия, глава и наследница Дома Дамаос, проснулась с ощущением, что случилась беда.

Она не знала, что именно, и заливавший ее спальню серый свет ничего не показывал ей. Она зарылась под легким стеганым одеялом, пока из-под него не остались видны только глаза, а затем снова обвела быстрым взглядом спальню.

Это было не мелкой задачей. Хозяйская спальня во дворце Дамаос сошла бы за большой зал для жилищ поменьше. Покрытый фресками, изображавшими облака и орлов, потолок поднимался столь же высоко, как мачта рыбачьей лодки. Выходившие в сад окна закрывали ширмы из вендийского тика, инкрустированные не только слоновой костью с Черного Побережья, но и более редкой костью снежных демонов из Ванахейма. Там, где пол не скрывали иранистанские ковры, виднелась сложная мозаика, изображавшая сотнями привлекавших и удерживающих взгляд красок цветы, никогда не произраставшие, и зверей, неизвестных природе.

Ливия предпочла бы уютные удобства комнаты в малом крыле дворца, где она провела свое детство. Вместо того чтобы заставить ее почувствовать себя истинным главой Дома Дамаос, переселение в эту гулкую гробницу спальни только напомнило ей, что она едва ли больше чем ребенок.

— Я должна забыть это, чтобы выполнять свой долг главы нашего Дома, — убеждала она Резу, главного дворецкого, — разве не разумней будет позволить мне остаться там, где я чувствую себя удобно, так, чтоб я могла сохранять самообладание?

— Злые языки примутся болтать, что теряете самообладание, — заверил Реза с фамильярностью старого слуги. — И это лыко поставят вам в строку, наряду с вашей молодостью.

— Мне полных девятнадцать лет, возраст вполне достаточный для главы Дома, — отрезала Ливия.

Реза чуть улыбнулся:

— Но вы ведь только что сказали, сударыня, что вы только-только вышли из детского возраста.

— Ах ты! — выпалила она, пытаясь найти слово, которое шокировало бы Резу. Миг спустя она поняла, что это бесполезно. Иранистанца по рождению, служившего некогда сержантом в туранской кавалерии, Резу не могло шокировать ни одно слово, каким его могла обозвать благородная дама Аргоса.

В конечном итоге она поступила так, как, по мнению Резы, требовало достоинство Дома Дамаос, и осталась в этой громадной спальне. Она даже спала в постели, служившей ложем ее отцу, хотя и холодновато было там спать одной молодой женщине, в постели, где места хватало для шестерых.

Выглядывая из-под стеганого одеяла, Ливия завершила изучение всего пространства спальни, какое ей позволяли видеть занавески на постели. И как раз пришла к выводу, что ее подозрения были необоснованными, когда ее заставил оцепенеть скрежет металла на мозаике.

Теперь рассвет позволил видеть ей сквозь занавески. В ногах постели стояло большое серебряное зеркало в раме из позолоченной бронзы. И теперь это зеркало двигалось, качаясь и скрежеща, но неуклонно приближаясь к правой стороне постели.

Ливия не могла поверить собственным глазам. Чисто инстинктивно рука ее нырнула под шелковую подушку. Сначала Ливия вытащила оттуда ночную рубашку из светло-желтого льняного полотна, а затем кинжал с крепким толстым турайским лезвием, насаженным на специально выделанную рукоять.

Только две ее главные горничные знали, что Ливия спала обнаженной, с кинжалом под подушкой. Чего Реза не знал, о том он спросить не мог.

Ливия поднялась. Волосы ее длинными светлыми прядями спадали на плечи. Ливия сжала кинжал в правой руке, левую же обмотала ночной рубашкой. Так ее научил обращаться с оружием один из старых отцовских стражников.

Зеркало продолжало свое неуклонное продвижение. Ливия почувствовала, что ладони у нее становятся скользкими, слизнула пот с верхней губы. Теперь она знала: тут не просто что-то не так. Тут действовала магия.

Зеркало заскрежетало и остановилось. Ливия могла бы поклясться, что оно слегка поклонилось ей. Затем на его серебристую поверхность набежали тени, малиновые, кобальтово-синие и золотые. Тени эти были бесформенными, но они, казалось, настойчиво донимали разум Ливии, приглашая увидеть в них то, чего она сама желала в самой глубине души.

Не принимая никакой формы, тени потянулись из зеркала, словно клочья тумана. Занавески постели приподнялись, убираясь с их пути, словно возносимые сильным ветром. Ливия почувствовала, как кожу ей щекочут капли холодного пота, но воздух в спальне оставался неподвижен.

Магия, вне всякого сомнения! И созданная не каким-либо ее другом или другом Дома. Ливия не могла сказать, откуда ей это известно, но знала она это совершенно определенно.

Как же с ней бороться? Она вспомнила, как ее мачеха однажды ночью бормотала себе под нос, подвыпив после выкидыша:

— Столько магии действует благодаря воображению. Если вообразить себе, что никакой магии вообще нет, то, вполне возможно, ее и не будет. Или по крайней мере так можно сильно ослабить ее действие.

Ее мачеха мало что сделала, чтобы ее жизнь или жизнь отца стала счастливее, но родственники этой женщины жили далеко в горах, на самой этой границе с Аквилонией. Тамошние деревенские жители сохранили свои исконные обычаи, куда более древние, чем обычаи царств, притязавших на власть над ними. Их мало волновали дела королей и архонтов и весьма занимали древние знания их знахарок.

На этот раз Ливия увидит, содержалась ли какая-то мудрость в бормотаниях ее мачехи.

Она закрыла глаза и сказала себе, что лежит в постели, находясь между сном и бодрствованием, и что в ее спальне ничего такого не происходит. Этого не происходит. Этого не произойдет…

Какая-то сила, находившаяся ни внутри ни вне ее, а в какой-то мере и там и там, приподняла ей веки. Разноцветные тени плясали у нее перед глазами, ближе и быстрее, чем раньше. Теперь они казались образами, нарисованными у нее в голове, а не перед глазами. Образы ее собственного лица, с остекленевшими глазами и бессильно отвисшей челюстью.

Тяжелая болезнь, может, даже смерть? Нет. Она ощущала покалывание в груди и животе. Хотя Ливия и была еще девственницей, она знала, что это означало.

Тени-образы показывали ее саму, утолившую страсть словно какое-то животное. Страсть, которую колдун и стремился сейчас заставить ее почувствовать. Страсть, которая, как он надеялся, дезорганизует ее рассудок и оставит ее ослабевшей для его следующей атаки.

Ливия не могла больше закрыть глаза, но тем не менее боролась с навязчивым образом. Вопреки желанию она вызвала перед мысленным взором картины пустой спальни — где двигалась только кружившаяся пыль — в огне от пола до потолка, и даже затопленной грязной водой из Хорота, хотя, чтобы затопить стоявший на холме дворец Дамаос, потребовалось бы наводнение не меньшее, чем погубившее Атлантиду.

Желание ни покидало ее, ни овладевало ею. Ей приходилось бороться с ним, но она могла это сделать. Способная теперь владеть своими руками и ногами, она слезла с постели и сделала два быстрых шага по богатому вендийскому ковру. Глубокий ворс окутал пальцы ступни успокаивающим теплом.

Ливия так никогда и не смогла бы сказать наверняка, сколько продолжалась эта битва. Она знала лишь, что серый рассвет превратился в розовый восход, когда тени внезапно покинули ее. Они исчезли словно дым, который так напоминали. Она пошатнулась и упала бы на ковер, если б не схватилась свободной рукой за столбик кровати.

А затем снова закачалась, когда из глубины дома раздался взрыв криков и воплей. Ливия оттолкнулась от столбика кровати. Она сделала три неуверенных шага к двери, когда та распахнулась. В нее ворвались две горничные Ливии и растянулись на полу с задравшимися до коленей юбками.

Вслед за ними вкатилась тележка, на которой они везли завтрак. Никто даже пальцем до нее не дотронулся, однако тележка подкатилась к горничным, а затем проехала по ним. Катясь по извивающимся телам, тележка накренилась, надушенная травами горячая вода пролилась с подноса. Одна из горничных завизжала.

Тот же охранник, который научил Ливию орудовать ножом, научил ее также кое-чему по части боев: "Когда надвигается кто-то или что-то неизвестное, то первое, что надо сделать, — это остановить его. Тогда, может, и сумеешь догадаться, что же это такое".

Ливия кинулась к тележке, бросив против нее весь свой вес и силу. Женщина она была не малорослая, а благодаря частой верховой езде и плаванию к тому же не слабая.

Тележка задрожала и, казалось, сопротивляется ей. Ливия толкнула сильнее. Тележка задрожала еще сильней, а затем в один миг развалилась на кусочки. Завтрак Ливии пролился на горничных, которые снова завизжали и вскочили на ноги, хлопая себя по обваренным местам.

Ливия схватила ближайшую к ней горничную за руку.

— Что с вами, мозги куриные? — закричала она.

Горничная онемело уставилась на госпожу. Ливия занесла руку влепить ей оплеуху. Тут выскочила вперед другая горничная:

— Госпожа. Вы не одеты!

— Да забери одежду тролли! — закричала Ливия. — Неужели магия поразила всех в этом доме немотой и тупоумием?

Горничная сглотнула:

— Значит, вы знаете?..

— Я боролась в этой спальне с магией с предрассветных часов. Звать кого-то я смогла лишь за несколько мгновений до того, как ворвались вы. Что происходит?

Вопрос этот могли бы услышать и вахтенные на борту кораблей в море. Ливия прожигала взглядом горничных, которые в ответ смотрели на нее разинув рты, словно дохлые рыбы; и тогда она повернулась к двери.

На ковры упала длинная широкая тень, и вошел Реза. Не выдав ни малейшим движением мускулов лица, что он осознает наготу госпожи, он вытянулся во весь рост, а затем свел ладони вместе:

— Госпожа Ливия! На этот дом и находящиеся в нем предметы навели чары. Некоторые из них были изменены внешне, а другие и внутренне с целью причинить вред неосторожному.

— Сколько пострадавших?

— Немного, и никому из них врач, по всей вероятности, не понадобится. Страху эти чары нагнали немалого, и дом совершенно непригоден для приема гостей, но хуже этого мало что случалось.

Ливия обессиленно вздохнула. Потом, шатаясь, дошла до постели и села, закрыв лицо руками.

Казалось, прошла целая вечность, пока Ливия освободилась от накатившего оцепенения. И увидела, что рядом стоит Реза. А также осознала, что все еще оставалась нагой. Она щелкнула пальцами, подзывая горничных:

— Ночную рубашку и халат, живо!

Те, казалось, были в состоянии повиноваться. Пока они шарили в сундуках с платьями, она снова повернулась выслушать Резу.

— Я распорядился, чтобы раненых уложили в постели над старой конюшней. Земли, похоже, не пострадали, и поэтому я приказал подручным садовника помочь вынести поврежденное добро. На кухне некоторый беспорядок, но из еды, кажется, ничего не пропало и не испорчено. Если можно будет убедить поваров снова приступить к работе, то мы будем в состоянии принять госпожу Дорис из Дома Лохри и ее сына.

— Боги милостивые! — воскликнула Ливия. — Я же совершенно забыла про госпожу Дорис и господина Арфоса.

Лицо Резы красноречиво говорило и о том, чего он никогда бы не выразил словами: что он желал бы, чтобы они могли забыть про госпожу Дорис и ее неоперившегося сынка. Такое счастье Дому Дамаос не светило. Как самая богатая незамужняя женщина в Аргосе, Ливия также являлась самым лучшим брачным призом. С тех пор как годом раньше она стала совершеннолетней, уже едва хватало пальцев обеих рук для перечисления женихов или метящих в женихи.

Нескладный, прыщавый Арфос был всего лишь самым последним из них. Однако, в отличие от некоторых других, он явился с грозным союзником — своей матерью, госпожой Дорис. Арфос-то, может, и промолчит, если Ливия сегодня не примет его. А вот его мать — другое дело.

Она не только не промолчит, а будет задавать вопросы. И если не найдет ответов честными средствами, то не сочтет ниже своего достоинства прибегнуть к нечестным. Ливия ни чуточки не сомневалась, что Дорис сможет найти сходную цену для приличного числа ее слуг, наверно даже для всех, кроме Резы.

Поэтому выбор был прост. Принять госпожу Дорис и ее сына так, словно у них все хорошо. Отменить прием и сказать им правду или отменить прием и рассказать им какую-нибудь байку, которая через месяц наверняка будет разоблачена как явная ложь.

О последнем не приходилось и думать. Если она не примет их, госпожа Дорис ни за что не поверит, что магическая атака была сущей мелочью.

Не оставалось ничего, кроме как проводить встречу как договаривались. Если гости проявят любопытство, то госпожа Дорис, может, даже посоветует что-нибудь дельное. Никто в Аргосе никогда не называл ее глупой, хотя многие говорили, что ее единственный сын не унаследовал ума своей матери.

Она, конечно, ничего не станет советовать, не попросив за это определенную цену. Возможно, даже соглашение о помолвке, которую нельзя будет разорвать без уплаты большого количества золота и без еще большего скандала, чем из-за этой магии.

Ливия внезапно похолодела, вспоминая, что помолвка даст также Арфосу и постельные права. Холодок этот живо прошел, когда она вспомнила про желание, вызванное у нее чарами колдуна. Сможет ли она разделить ложе с мужчиной, с мужем, который не мог пробудить такого желания, — а затем удовлетворить его?

И сможет ли она быть готовой к приему госпожи Дорис и Арфоса, если и дальше будет тратить время, беспокоясь из-за того, с чем ничего нельзя поделать? Ливия посмотрела на тени на коврах и устало покачала головой:

— Реза, а моей ванной можно воспользоваться?

— Если вы оденетесь, сударыня, я вызову кого-нибудь и пошлю узнать.

— Отлично. — Ливия хлопнула в ладоши, а затем натянула поданную ей горничными длиннополую рубашку.

Госпожу Дорис и ее сына ожидали примерно в пятом часу. Благодаря тому что все в доме работали как галерные рабы, дворец Дамаос находился к тому времени в приличном состоянии; что с ним что-то не так, мог бы определить любой тупица, но он больше не выглядел так, словно в нем разбила на ночь свой стан шайка казаков.

Стоявшая в тени портика Ливия знала, что она многим обязана своей челяди. Забыв свой страх, слуги заняли свои посты, словно солдаты. Даже горничные Ливии так упорно трудились, приводя в порядок ее покои, что ей пришлось напомнить им, чтобы они сменили свои испачканные платья. А Реза — ну, для него у нее не хватало ни слов, ни наград.

Ливия подняла руку пригладить выбившийся завиток волос. Ее волосы, не уложенные на заре, теперь поднимались над головой на ширину двух ладоней, расчесанные до высшего блеска и удерживаемые крупными жемчугами и золотыми гребешками ее матери. Она надела платье из тончайшего голубого кхитайского шелка, с оттенком под цвет ее глаз, а на шее у нее сверкало рубиновое ожерелье Дома Дамаос, с висящей посредине Тайной Звездой величиной с детский кулачок.

Будет совсем не вредно напомнить госпоже Дорис, что Дом Дамаос не нуждался ни в каком союзе с ее Домом, равно как и с любым другим. Если бы она наотрез отказалась выходить замуж, то это не привело бы ни к каким последствиям, за исключением необходимости жить целомудренной жизнью. Такая жизнь будет не самой лучшей, так как она помнила сотрясавшее ее желание, но все лучше, чем зависеть от прихоти мужчины вроде Арфоса.

У подножия холма заиграла труба, а затем вторая. Им ответил рог привратника. После небольшого интервала, труба заиграла вновь. Казалось, звук ничуть не приблизился. Ливия чуть склонила голову набок и подумала, что расслышала крики, наверно проклятия, и уж определенно рев ослов и мычание коров.

Она прочла короткую лукавую молитву, чтобы госпожа Дорис до ночи застряла среди направляющихся на рынок селян, а затем позвонила, вызывая Резу.

— Все готово?

— Все, чего могут просить боги или люди, сударыня.

— Ах, но будет ли этого достаточно для госпожи Дорис? Она ведь не просто человек, и я иногда гадаю, какое уважение она воздает богам.

Лицо Резы выразило красноречивое неодобрение такому легкомыслию.

— Прости меня, Реза. Ты знаешь, что я больше дочь своего отца, чем своей матери.

— Они оба сделали вас тем, что у них получилось. — Благослови тебя боги за добрые слова, Реза, и — о Митра, вот они!

Через ворота проходил самый настоящий караван — четверо конных воинов, два паланкина, каждый из которых несло восемь рабов, четверо пеших слуг и еще четверо конных стражей, замыкающих шествие с тыла.

— А конюху сказали изучить лошадей, пока он кормит и поит их, не так ли? — настойчиво спросила Ливия. Узнай она, ездили ли охранники госпожи Дорис на своих лошадях или на взятых в наем и хорошо или плохо накормлены их собственные лошади, — это сказало бы ей о многом. То, что Дом Лохри клонился к упадку, не составляло тайны. Но вот насколько быстро происходил этот упадок и насколько далеко зашло дело, еще требовалось узнать, и лошади могли бы кое-что подсказать.

— Это был первый приказ, который вы отдали конюху, госпожа, — успокаивающе сказал Реза.

Ливия хоть убей не могла припомнить, чтобы отдавала какой-то приказ. Она подозревала, что Реза сам отдал его, но если и так, его выполнят, словно он исходил от нее или и впрямь от самих богов.

Колдуны могли нагнать страху на ее слуг и устроить беспорядок в ее доме. Но людям пока неведомы чары, способные заставить кого-либо из дома Дамаос не подчиниться главному дворецкому.

Караван теперь двигался по извилистой дорожке к портику. Реза поднял руку, и с крыши подала свой сереброшейный голос еще одна труба. Лошади начали нервно прядать ушами и гарцевать, а всадники выглядели обеспокоенными.

Когда помощники конюха выбежали заняться лошадьми гостей, носильщики остановились и опустили свою ношу на землю. Первой выбралась госпожа Дорис. По закону главой Дома Лохри являлся ее сын, но госпожа Дорис мало считалась с законами и еще меньше — со злыми языками. Ее собственный язык был таким острым оружием, что даже те, кто называл себя другом юного Арфоса, не смели заикнуться бы о его правах, чтобы им не содрали заживо кожу, подобно разбойникам на Шелковом Пути в Кхитай.

Следующим на землю сошел Арфос. Как всегда, у него был такой вид, словно он, того и гляди, шмякнется ничком в пыль. Как всегда, он уберегся от этого недостойного падения. На этот раз, увидела Ливия, он сделал это не цепляясь за верх носилок, как утопающий за бревно. Он был, как всегда, коротко подстрижен, хотя такая прическа не шла к его длинному лицу, но туника, плащ и сапоги у него были не только новыми, но и почти в тон.

— Благословение нашего Дома вашему, госпожа Дорис, — церемонно поздоровалась Ливия.

Госпожа Дорис, припомнив о хороших манерах, неторопливо отвела взгляд от статуй за дорожкой, а затем поднялась на портик к Ливии. Ростом она уступала Ливии, но была довольно-таки полнее в бедрах и груди. В молодости она считалась одной из первых красавиц Аргоса, и даже теперь в ее иссиня-черных волосах не проглядывало ни одной седой нити.

Арфос подошел к двум женщинам, до такой степени не сводя глаз с Ливии, что чуть не споткнулся. Матери пришлось напомнить ему, что надо ответить на приветствие хозяйки. Ливия ненадолго отвернулась, неуверенная, что ей понадобится скрывать — слезы или улыбку. Мужчина из Арфоса был неважный, но никто не заслуживал пребывания под каблуком у госпожи Дорис, как пребывал там он!

— Я вижу, у вас есть одна из новых отливок "Бегуна" Полиэмиуса, — заметила госпожа Дорис. — Прекрасная работа для тех, кому по вкусу такие вещи.

Пальцы Ливии не совсем чтобы скрючились в когти. С тех пор как умер отец, ни одна встреча с госпожой Дорис не обходилась без какого-нибудь такого резкого замечания со стороны старшей женщины. Воистину Дом Дамаос владел одной из самых старых отливок шедевра Полиэмиуса, если вообще не оригиналом. Но госпожа Дорис предпочла бы скорее оказаться на дыбе, чем признать это, поскольку ее-то дом вот уж несколько лет был не в состоянии приобрести даже отливку менее известной статуи Полиэмиуса.

— О вкусах и многом другом мы можем побеседовать более неспешно и с большими удобствами в доме. И если на виду остался хоть один осколок фарфора, то да помилуют слуг боги, потому что Реза уж точно не помилует! Она подала руку Арфосу:

— Идемте, сударь. У нас есть вино нового урожая из Немедии, о котором мне бы очень хотелось узнать ваше мнение.

Пил-то Арфос мало, но должна же она была что-то сказать этому бедному шуту гороховому. Наградой ей была слабая улыбка Арфоса и широко раскрывшиеся глаза госпожи Дорис, когда Арфос взял предложенную ему руку Ливии.

Глаза у госпожи Дорис нисколько не сузились и когда они проходили через потрепанный дворец. Ливия положилась на суждение Резы и руки слуг и не делала никаких усилий провести гостей через непострадавшие комнаты. Госпожа Дорис слишком часто здесь бывала, чтобы такое поведение не вызвало у нее подозрений.

Розовые Покои были настолько чисты, насколько требовалось, и устремлявшаяся спиралями к отверстию в центре потолка ползучая роза распустилась прошлой ночью пышными соцветиями. Их тонкий аромат без большого успеха боролся с терпким ароматом заморских духов госпожи Дорис.

Слуги принесли подносы с фруктами и печеньем и большим кувшином охлажденного в снегу немедийского вина. Ливия как раз взяла кувшин, но вдруг замерла, держа сосуд на расстоянии вытянутой руки.

У кромки охлаждающего сосуда отсутствовал кусок величиной с детскую ладонь. Один из кухонных слуг это проглядел, и даже Реза не мог быть везде.

А раз так, то Ливия поклялась не поднимать скандала. Но ее остановка привлекла взгляд госпожи Дорис.

— Ваши слуги, похоже, менее вышколены, чем я их помню, — сказала старшая женщина. — Неужели неудача с подысканием хороших слуг одолела наконец даже Дом Дамаос?

Судя по ее лицу и голосу, она казалась готовой станцевать на столе, если это так. Ответ же самой Ливии был столь же прохладным, как горные снега:

— Нет. Всего лишь ряд несчастных случаев, которые могли произойти с кем угодно, пока мы готовили дом к вашему приему.

— Я б сказал довольно-таки много несчастных случаев, — вставил Арфос. — Я видел, где прибрали, — прибрали-то отлично, но тем не менее…

Он оборвал фразу, когда Ливия позволила сорваться со своих уст одному словечку, которое дамам ее звания и положения и знать не полагалось, а затем нервно рассмеялся:

— Извините, Ливия. Если это нечто, о чем вы предпочитаете не говорить…

— Ничего позорного тут нет, — улыбаясь, успокоила его она. Это было самым умным, что она услышала от него за много лет, и теперь он действительно оправдывался пред ней — без побуждения со стороны матери и, судя по выражению ее лица, возможно, и без ее одобрения!

— Тогда сделайте одолжение, давайте поговорим об этом, — живо предложила госпожа Дорис. — Мы, представители архонтских домов, должны вместе противостоять глупости, а то наши дворцы рухнут нам прямо на головы.

Если бестолковые слуги когда-нибудь погребут госпожу Дорис под обломками дворца Лохри, то Ливия призовет устроить в тот день общественный праздник. Но поскольку эта женщина была жива и к тому же гостьей под ее крышей, она оставила эту мысль при себе.

Они проболтали, перебрав утомительную вереницу рассказов об уроненных вазах, подгоревших блюдах и пролитых ночных горшках.

— Хотелось бы мне знать, не замешана ли как-то во всем этом магия, чары, наведенные с целью затуманить рассудок нашим слугам? — заключила Дорис.

К счастью, сказала она это, повернувшись взять себе еще винограда, и потому не увидела, как вздрогнула Ливия. С усилием овладев своим голосом, младшая из женщин переспросила:

— Магия? С таким же успехом можно обвинить и атлантов!

— Магия была изгнана из Аргоса не так уж и давно, — ответила Дорис. — И когда я два дня назад ужинала у господина Акимоса, то случайно услышала, как Четвертый Архонт говорит, что он не хотел бы тратить народные деньги на наем ведьмоискателей.

— Кто? Господин Акимос или архонт?

— Архонт конечно. Хотя теперь, когда я вспоминаю об этом, кажется, господин Акимос придерживался того же мнения. Он явился в дом с таким видом, словно очень устал и приуныл, но…

К тому времени, когда госпожа Дорис закончила перечислять, что носил, ел и говорил каждый из гостей, Ливия уже откровенно ерзала, а Арфос сидел с таким видом, словно и он заерзал бы, если б посмел. Ливия снова улыбнулась ему, и он рискнул ответить ей тем же.

— Хотел бы я знать, а правы ли архонт с господином Акимосом, — сказал Арфос. — Был ведь и тот речной дракон, которого убили несколько дней назад у Великого Моста через Хорот. Рыбаки потеряли из-за чего-то десяток женщин и детей, но никто и не представлял, что это из-за речного дракона, первого увиденного на Хороте за целый век, или так во всяком случае я слышал.

— Невозможно услышать правду на попойке с капитанами воителей, — резко сказала госпожа Дорис.

— Но, мать, они определенно говорили так, словно это произошло. Зверя убил один капитан вольных мечей. Он нырнул в реку после того, как один из его людей упал с моста, и застал зверя пожирающим…

— Не забывай, что ты находишься за столом с дамой, Арфос, — прервала госпожа Дорис. — Вспомни, чему я тебя учила насчет того, о чем тут можно говорить.

У Ливии возникло сильное искушение снова употребить то неподобающее даме слово или даже несколько таких. Если госпожа Дорис онемеет от шока, то, возможно, Арфос снова обретет дар речи.

А возможно, и рак свиснет. А еще более вероятно, госпожа Дорис оправится, вновь обретя способность и говорить, и соображать, и станет гадать, почему это Ливия проявляет такое любопытство к этой истории с речным драконом.

Век назад было то время, когда магию выбросили из Аргоса, или так во всяком случае утверждали свитки. Век как без магии, так и без речных драконов, а теперь на протяжении нескольких дней в ее доме устроили беспорядок с помощью магии, а по Хороту шнырял речной дракон.

Она не станет терять зря дыхание, молясь о том, чтобы это оказалось всего лишь совпадением, вместо этого она поговорит с Резой. Тому редко требовалось покупать себе выпивку в одной из нескольких таверн, но если он это сделает, то иные языки могут развязаться. Наверно, он даже сможет поговорить с тем капитаном вольных мечей.

Ливия снова переключила свои мысли на гостей. Для госпожи Дорис-то хватило бы и половины ее внимания, но игнорировать бедного Арфоса было б все равно что пинать щенка.