Выходные Марк честно хотел провести в праздном ничегонеделании — что ни говори, а эта работа на два поля выматывала похлеще любой беготни за ошалевшими преступниками. Разве что планировал за два дня как следует выгулять Генри, который хоть и не стремился покидать родной диван, но к концу рабочей недели обычно начинал с тоской поглядывать на дверь.

Честно говоря, Марк порой не понимал, о чём он думал, решив, что забрать себе Генри будет хорошей идеей. И дело даже не в том, что любому животному нужно внимание, а он порой не вылезал с работы сутками. Как раз с этим проблем не было: пес оказался на редкость умным, быстро освоил заднюю дверь, ведущую в небольшой садик, и ещё быстрее научился открывать защелку на двери в кладовую, откуда таскал еду. Да и не сказать чтобы вообще нуждался в хозяйском внимании — куда больше он любил нечестно отобранный диван в гостиной, на котором позволялось сидеть лишь избранным. Дорогой батюшка, к слову, в это число не входил — при виде него милый увалень Генри, едва дотягивающий ростом до колена, превращался в оскаленную рычащую зверюгу, и его не мог отвлечь даже лучший кусок мяса.

Отдохнуть толком не вышло. Неугомонная Элси с твердым желанием заработать на нём деньжат заставила прийти в свою лавку с самого утра и перемерить кучу тряпок («Дорогой, это попросту неприлично — не купить у меня пару новеньких рубашек. Ты же Эйнтхартен, в конце концов!»). То, что Эйнтхартен из него так себе, Марк предпочел умолчать — всё равно на младшую Фейрегольт это не произвело бы никакого впечатления.

Вечером пришлось-таки напиться с Хейдаром, страдавшим, как выяснилось, не по кому-нибудь, а по Оливии Фалько. Та хоть и не была против такого внимания со стороны императорского гвардейца, но и на свидания бегать не рвалась. Правда, в этот раз пили за удачное стечение обстоятельств — как и Марка, Хейда приставили охранять девушку, чему тот был несказанно рад. И клятвенно пообещал затащить в грозовой вихрь «тех выродков, посмевших тронуть мою будущую жену». Одно «но» — Оливия о грядущем семейном счастье пока не догадывалась.

На следующий же день, когда Марк с чистой совестью собирался помирать от похмелья, пришла записка от Данки — та в своей излюбленной манере костерила на все лады «неблагодарных мужиков, бросивших её на произвол судьбы с этими двумя аристократишками». Под мужиками понимались Марк и Генри, а вот аристократишками немолодая кухарка величала Эйнтхартенов-старших. Причём всех, начиная с дедушки Аргуса — он и привез её откуда-то с Севера ещё совсем девчонкой. Самого Марка эта метафора обходила стороной — сварливая и вредная Данка любила его, называла самым приличным представителем этой чокнутой семейки. На что очень обижался папенька, по нему та проходилась особенно часто.

Вот и сейчас, стоило переступить порог родного дома, до ушей донеслась знакомая ругань.

«Ну хоть что-то в этом мире постоянно», — со смешком подумал Марк, аккуратно выглядывая из-за угла на пару с Генри — встречаться с отцом раньше времени категорически не хотелось им обоим.

— Сколько раз я говорила — прекрати лезть на мою кухню до ужина!

— Сколько раз я могу повторять тебе, склочная ты женщина, — это мой дом и моя кухня, а я хочу жрать!

— У баб своих жри, а это для мальчиков! Пошел вон, я сказала!

Папенька выскочил из кухни, наверняка не без помощи полотенца, которым Данка любила его охаживать, одарил кухарку очередным красочным ругательством, но возвращаться не стал — глупо злить женщину, которая тебе готовит.

Дождавшись, пока Альфард скроется в глубине дома, Марк проскользнул на кухню, жестом позвав пса за собой. Тот посмотрел с сомнением, но запах мяса сделал свое дело.

— О, Марк, ты пришел слишком рано! — едва завидев его, запричитала Данка. К счастью, намного тише, чем она орала до этого на отца. — Я ещё не успела провести воспитательную беседу с твоим батюшкой и подготовить его к твоему приходу!

— А по-моему, ему достаточно, — засмеялся он, усаживаясь на стул. — Опять била отца полотенцем?

— Скалки под рукой не было. Видят боги, когда-нибудь я огрею его печной дверцей, а твою так называемую матушку и вовсе отравлю! «Ах, мне не по нраву это твое жаркое, приготовь мне соус из крыльев пикси, как на фейских курортах!» Вот и жила бы на своих курортах, моль имперская! Маги мясо жрать должны, а не всякую бурду!

О том, насколько Данка не выносит леди Гленну, впору слагать легенды, хотя причины Марк так до конца и не понимал. Вполне возможно, что логического объяснения и вовсе не существует, просто конкретно эти две особы не могут ужиться под одной крышей. И немудрено — войны быстрее заканчиваются, чем женщины приходят к согласию, кто в доме хозяйка.

— Ну а нам положено поесть сейчас, или тоже погонишь? — Марк подхватил с тарелки кусок пирога, за что предсказуемо получил по рукам.

— Генри — положено, а ты можешь и подождать, не маленький. Пирог с собой заверну, если вдруг высокородные господа испортят тебе аппетит.

В том, что испортят, Марк даже не сомневался — и у мачехи, и у отца был особый талант затевать ссору практически на пустом месте. Чаще всего — из-за него, хотя не сказать, что Гленна его ненавидела. Всего лишь недолюбливала по понятным причинам — какой женщине понравится, что в её доме живет ребенок от любовницы мужа? А оттого не забывала лишний раз указать на недостатки, неподобающие сыну лорда.

«Какой из него наследник?» — обычно выговаривала леди Эйнтхартен, на что батюшка первое время огрызался, напоминая, что, женившись, он рассчитывал на законного сына:

«Так возьми и роди мне другого!»

Такие разговоры обычно заканчивались скандалом, потому что как раз таки с этиму Гленны имелись проблемы. То ли дело в её несовместимости с отцом, то ли ещё в чём, но лучшие лекари Империи разводили руками. Маркусу, честно говоря, было наплевать на причины; к десяти годам он научился и вовсе не обращать внимания ни на придирки со стороны «матери», ни на эти скандалы. По мнению Данки, Альфарду следовало бы давно превратить женушку в кучку углей за склочный нрав. И видят боги, этим вполне могло кончиться, не будь батюшка светлым магом. Опять же, леди Эйнтхартен приходилась дальней родней императору, и её внезапное исчезновение точно вызвало бы вопросы…

Образцовые мысли образцового светлого мага, ничего не скажешь.

На удивление, ужин прошел весьма мирно, и даже обошлось без нравоучений: судя по всему, папенька обзавелся очередной молодой любовницей, а оттого пребывал в весьма благостном настроении. Гленна же предвкушала, как уже в который раз отправится поправлять здоровье (которому позавидовал бы всякий) в Ферроаль, о чём без умолку трещала, не особо обращая внимание на пасынка. Что того несказанно радовало — день, когда она не пускалась в рассуждения о недостойном поведении «этого твоего приблудного, Альфард!», стоило бы пометить в календаре красным.

Когда ужин наконец подошел к концу, Марк отозвал отца в сторону. Ему не слишком хотелось говорить о своих проблемах с магией, но какое-никакое уважение к отцу и уверенность в его силе и опыте не позволили промолчать.

— Отец…

— Маркус, не то чтобы я не хотел поболтать, но давай попозже — мне нужно успокоить шум в ушах после общения с Гленной… — Альфард развернулся сразу же, хотя по лицу было видно — он бы с радостью уединился в своем кабинете со стаканчиком синтарийского виски.

— Попозже я буду отсыпаться перед сменой. Полиция — это тебе не гвардия.

Отца задело — он скривился и постарался придать лицу крайне суровое выражение. Совершенно не вяжущееся с сюртуком, расшитым золотой и серебряной канителью почище некоторых бальных платьев. Но обижать его не хотелось, и Марк продолжил уже более мирно:

— Это важно. И касается моей магии.

— Что случилось? — Альфард тут же нахмурился и позвал его в свой кабинет, чтобы Гленна или любопытная Данка не услышали того, чего им знать вовсе не надо.

— Сила снова не слушается, заклинания выходят сильнее, чем я рассчитываю. Когда колдую, чувство такое, будто пальцы плавятся.

— Руны ещё не забыл? — попытался усмехнуться папенька, но в глазах было заметно беспокойство. Это настораживало — будучи неплохим полицейским, каковым Марк себя считал, он подмечал подобные изменения в поведении. Как и то, что отец-природник, превозносящий природную силу как самую лучшую и правильную, вдруг советовал использовать классическую магию. — Не лезь пока в заварушки. Я напишу Кресселю, пусть разберется.

— Вот с этим вряд ли выйдет, дела нынче пошли… беспокойные. — Разговор пора было завершать — делиться подробностями своих трудовых будней Марк точно не собирался. — Напиши магистру Кресселю. Пусть выяснит, возможно ли, что моя потеря контроля связана с резонансом на чужую силу…

Зря он это сказал — глупо было думать, что привыкший прислушиваться к дворцовым сплетням Альфард Эйнтхартен не в курсе, чем занимается его сын. И что пропустит мимо ушей такой пассаж.

— Это уж не с потаскушкой ли лорда-канцлера у тебя резонанс? — каким то чудом умудрился не завопить батюшка, на лице которого отразилось презрение пополам с ужасом. Под его взглядом, неверящим и возмущенным, желание свалить увеличилось в разы.

— Так, давай не будем, — оборвал его Марк. Во-первых, прошлые похождения Киары его в принципе не слишком беспокоили, а во-вторых, уж не отцу осуждать кого-либо. Не с его тягой к каждой мимо проходящей юбке. — Я уже давно вышел из возраста, когда стоит советоваться с отцом по поводу своей потенциальной девушки.

— Вот пусть потенциальной и остается! Нет, я понимаю, эта стерва впечатляет — неблагая принцесса с дивной мордашкой. Да только Киара Блэр — того же поля ягода, что и Элрисса, покойся она с миром. А значит, в любой момент может съехать с катушек.

Марка передернуло, кончики пальцев запекло от подступившей магии. Дурной знак — упоминаний о матери он не любил даже в исполнении отца, тем более в подобном контексте. Но и иллюзий о ней не питал, просто хотел помнить именно матерью, когда-то рассказывавшей ему жутковатые сказки. А не поехавшей магичкой, наворотившей столько дел, что потом ещё с десяток лет разгребали. Потому и злился всякий раз, когда ему напоминали, какой она была на самом деле.

Можно подумать, он сам не знает.

— Не замечал за сержантом Блэр особых закидонов, — как можно более равнодушно заметил Марк, пожав плечами. Какой Бездны он вообще задержался, ане пошел домой сразу?

— Один найдется. Киара Блэр, гордость Темного Круга, м-мать её, уже в четырнадцать лет выкашивала всё живое на целую милю вокруг. Как тебе такой закидон? — казалось, батюшка готов лопнуть от возмущения. Однако ж не лопнул, даже продолжил тираду: — Наш сиятельный лорд Гейбриел с ней путался. Знаешь, чем кончилось? Она его убила голыми руками. Ну, правда, тот скоренько ожил — некросы, их же только огонь берёт… О, я это к чему? Как припрет покувыркаться с этой девкой — вспомни мои слова и подумай, стоит ли оно того.

«Можно подумать, ты сказал что-то особо важное», — про себя заметил Марк. Деталь про выкашивание всего живого несколько обеспокоила, но не так, чтобы тотчас же ударяться в драму и бежать от Киары Блэр, как от прокаженной — сам он не слишком страдал любовью к ближним, как и жалостью к незнакомым людям. Все люди (и нелюди) смертны, вопрос в сроке и способе. Но холодок по спине всё же пробежал — папенька, при всех его недостатках и склонности к театральщине, врать не мастак.

— Аргумент с Гейбом слабоват — больше чем уверен, что тот заслужил. — Он принялся показательно застегивать куртку, всем видом демонстрируя, что разговор слишком затянулся. — Так что давай сойдемся на том, что ты пишешь Кресселю, чтобы я мог спокойно работать, а я кувыркаюсь с кем хочу и когда хочу.

И прежде чем Альфард попытался сказать что-то ещё, Марк поспешил закончить этот бессмысленный спор:

— Мне пора домой. Генри ждет его диван, а меня — родная постель.

То, что ему донеслось вслед, он не расслышал, но там наверняка хватало матерных загибов — батюшка не любил, когда последнее слово оставалось не за ним. Марк бы с радостью сбежал сразу, но нужно было вернуться на кухню, чтобы попрощаться с Данкой, оторвать Генри от миски со жратвой и забрать обещанный пирог.

А через несколько часов, когда он, преисполненный желания как следует выспаться перед рабочей сменой, уже видел десятый сон, его разбудил настойчиво нагревающийся амулет связи.

Неподалеку от магазина Элси нашли труп молодой девушки.