«Бомммм, бомммм», – били старинные часы, отсчитывая последние секунды до того момента, как в замок живым, трепещущим, острокрылым потоком ворвутся полчища нетопырей. Друзья пододвинулись поближе, все как один глядя на маятник, нарезавший время на аккуратные ломтики, и шевеля губами в такт ударам. Уж они-то знали, по кому звонит сей колокол. Уолтер поправил воротничок, примерзший к шее, Эвике вырвала последние перья из веера. Вот уже и двери замка начали поскрипывать, а за окнами замелькали подозрительные тени…

Виктор, поманив к себе Эвике, занял место внизу лестницы. Рука об руку, жених и невеста ждали гостей.

Хотя на Бал приглашались все желающие, в большинстве своем вампиры знали куда более приятные способы скоротать ночку, чем тащиться в глухую провинцию на свадьбу Мастера Парижа непонятно с кем. Так что прибыли или забубенные любители приключений, или те, кто заскучал на родине. Только французские вампиры явились в полном составе. Своего Мастера они называли просто «Виктор». Давным-давно он разрешил им подобную фамильярность, «потому что в дружной семье к чему формальности». Но вид при этом у них был виноватый. Да и вообще они разговаривали тихо. И постоянно оглядывались по сторонам. А уж их манере выражаться позавидовал бы сам Эзоп.

Улыбаясь, Мастер говорил каждому прибывшему любезности, предлагал чувствовать себя как дома, расспрашивал про житье-бытье, но при этом обязательно добавлял прозрачную аллюзию на какой-нибудь факт из биографии гостя, о котором бедолаге не хотелось бы вспоминать на людях. Эвике тоже улыбалась и приседала, как заведенная. Время от времени Виктор что-то шептал ей на ухо, и девушка заливалась смехом с нотками истерики. Облокотившись на скрипучие перила, она наблюдала за разношерстой толпой немертвых гостей.

Создавалось впечатление, что они ограбили запасник музея, причем музея, который давным-давно проиграл битву с молью. Бархат истерся до дыр, а кружева, истончившиеся и посеревшие от старости, напоминали грязную морскую пену. Вехи моды здесь перемешались: высокие ампирные талии соседствовали с турнюрами, длиннейшие, расшитые золотом рукава свисали до пола, туфли с пышными розетками топтались по несуразным шлейфам, чьи-то шпоры зацепили чей-то кринолин и разгорался скандал. Круглый гофрированный воротник придавал щеголю сходством с рассерженной ящерицей. Костлявая модница обмахивалась скелетом веера.

Неужели так будет и в самом конце, подумала Эвике, в последний из дней, и сжалится ли Господь над нами, когда увидит нас такими? Она решила бы, что ей снится сон, сумбурный и тягостный, если бы не запах. Над толпой вампиров нависло марево, в котором переплелись ароматы тяжелых духов и специй, но даже они не могли заглушить запах смерти. А может, и не было никакого запаха, и наша простоватая героиня приняла ожидаемое за действительность.

Виктор наклонился к ней и шепнул какую-то остроту. Девушка вздрогнула, словно ей в ухо упала льдинка, но автоматически улыбнулась, продолжая разглядывать гостей, которые все прибывали и прибывали. Нужно собраться с силами и довести задуманное до конца.

Отделавшись от жениха с невестой, вампиры взбирались по шаткой лестнице, сетуя, что не прихватили с собой веревку и альпеншток, а потом спешили в Парадную Залу. Столы там прогибались от подносов с фирменной колбасой герра Штайнберга и чаш с пуншем. Напитки были приготовлены по особому рецепту, и плавали в них отнюдь не дольки апельсина. Колбаса тоже расходилась на ура, хотя заметно было, что в большинстве своем гости смотрят на этот фуршет как на преддверие серьезной трапезы. Граф и его дочка интересовали их куда больше.

Но рядом с графом появился Леонард Штайнберг, который весь вечер ходил за будущим тестем, будто пришитый невидимыми нитками к его бархатному камзолу.

Утолив аппетит, вампиры приступили к более изысканным развлечениям. Те, кто постарше и посолидней, разошлись по углам, где предусмотрительный граф фон Лютценземмерн – сам в последний раз бывавший на балу лет 40 назад – расставил ломберные столики. Игроки кричали, спорили и лезли в драку, когда кто-то жульничал с помощью телепатии или превращался в нетопыря, чтобы подсмотреть чужие карты из-за спины. А какие ставки были в этих играх, и вспоминать страшно.

Молодежь и старики побойчее затеяли танцы. Нашлись среди гостей экземпляры, которые овампирились, когда в моде еще были хороводы, поэтому они громче всех ратовали за что-нибудь неспешное. Полонез казался им слишком быстрым, кадриль – верхом безвкусицы, ну а вальс так и вовсе порнографией. К всеобщей радости, на них цыкнул Виктор, который вернулся в Парадную Залу, чтобы открыть бал.

– Ma cherie, позволь пригласить тебя на первый танец, – кланяясь, обратился он к невесте.

– Смотря что за танец. Я только вальс умею.

– И это все? Неужели учителя танцев у тебя тоже не было?

– Увы мне, – раздался печальный вздох. – Ни танцам, ни языкам, ни наукам – ничему меня не обучали. А все потому, что папенька скупердяй. Над каждым грошом трясется.

Во время ее исповеди Штайнберг, по пятам ходивший за сиятельным зятем, побагровел, затрясся от злобы и недвусмысленно потер себе шею ребром ладони. Эвике томно ему улыбнулась.

– Ну, герр Штайнберг, что же вы так оплошали? – упрекнул его Виктор.

– Так не в коня корм, – ответил фабрикант, посылая псевдодочери испепеляющий взгляд. – Сами видите, моя девочка совсем недалекая. Чтобы не сказать полная дура.

– Это я в дедушку, – вздохнув, призналась Эвике. – Знаешь, Виктор, у моей маменьки все родственники сумасшедшие, по лечебницам сидят. А вот папенькина родня все больше каторжане. Ты, кстати, проверь карманы, а то вдруг папенька что-нибудь у тебя стащил. Он у нас такой, вороватый, – мстительно добавила она.

Гизела в очередной раз поправила воротник бального платья. До чего же обидно, когда дама, чья молодость пришлась на времена Фридриха Великого, делает замечание, что твое платье старомодное!

С независимым видом она прошлась по зале. Хозяйка она здесь или нет? Осталось только объяснить это вампирам, которые бросали на нее весьма гастрономические взгляды. Но Гизела успокаивала себя тем, что раз у них со Штайнбергами уговор, ее не тронут. И отца тоже. И даже остальных, если сильно повезет. А еще она надеялась, что вампиры поверят в их маленький обман, раз уж они до сих пор его не раскусили. Словом, весь вечер виконтесса занималась самовнушением.

Ее батюшка, развлекавший гостей непринужденной беседой, отделился от толпы, подошел к дочери, ласково пожал ей руку. Леонард тоже был тут как тут.

– Гизи, ты бы не могла сегодня аккомпанировать? Потом тебя обязательно сменят, чтобы вы с Леонардом тоже потанцевали.

Леонард изобразил вежливую, хотя малоубедительную улыбку, и нервным жестом пригладил волосы, которые пробивались сквозь густой слой бриолина и торчали по сторонам. Фрак его выглядел так, будто по нему прошлась рота солдат, одна фалда была надорвана – Леонард умудрился на нее наступить, – рукава скукожились и из них торчали его острые запястья. А танцует он со всей грацией лося на льду, тоскливо подумала Гизела.

– Спасибо, папа, но лучше не надо. А вот сыграть могу. Тем более что только я умею обращаться с нашим клавесином, – и виконтесса смерила инструмент взглядом тореадора.

За эти годы она узнала все секреты фамильного клавесина. Например, на какие клавиши лучше не нажимать, потому что они западают. Даже виртуоз Паганини, сыгравший на скрипке с одной струной, пришел бы в замешательство при виде инструмента, который стрекотал, сипел, кряхтел, стонал и в любую минуту грозил треснуть пополам. Уже за клавесином Гизела отыскала взглядом свою служанку, которая буквально висела на Викторе. Неужели рассчитывает протанцевать с ним весь вечер? Это ведь совсем неприлично, если танцуешь только с одним партнером. Но где Эвике – и где приличия!

Тем не менее, у девушки были все шансы выдать себя за Королеву Проклятых – похоже, упыри признали ее за свою. В представлении Гизелы ее горничная была антонимом слова «вампир», но немертвые почему-то охотно поверили в такую невесту. И даже сам жених… О нет, жених поверил в первую очередь!

При мысли о женихе Гизела смущенно отвела взгляд и принялась внимательно изучать люстру. Почему некоторым достается Леонард, которому бы только с микробами агукаться, а другим…

Она печально вздохнула. И здесь Берта умудрилась ее обскакать, даже находясь за сотни километров! И лучшего жениха отхватила, и лучшее платье.

Девушка закрыла глаза и попыталась представить, что было бы, окажись здесь настоящая Берта Штайнберг, и ее сердце заныло. Потому что она не перекинулась бы с Гизелой даже словечком – Берта всегда молчалива и холодна. Кивнула бы, отвела глаза и мгновенно переместилась в другой конец залы. И, конечно, Берта была бы прекрасна – намного красивее Эвике даже в одном и том же платье и с одинаковой прической, уложенной за затылки пышными завитками. Ей так шел красный… Ей идет красный.

Итак, на чем мы остановились? Берта проходит мимо с гордо поднятой головой, даже не замечая Гизелу. Вежливо кланяется гостям. С манерами у нее не густо, тут они с Эвике как сестры родные, но, в представлении Гизелы, поклон Берты вышел благородным. Она улыбается Виктору и ликует, что в нее влюблен такой красавец. Они открывают бал. Берта летит по залу невесомо, будто ласточка, порхает над полом, все смотрят на нее – прекрасная невеста! А Гизела сидит в стороне – вот прямо как сейчас – и задыхается от ревности и злобы. Потому что в этой паре есть лишний. Кто-то, чье место должна занять она, Гизела фон Лютценземмерн – это ее место по праву! Это ее должны кружить в танце, по ее талии должны скользить руки… нет!

Гизела резко обернулась, ощутив на себе тяжелый взгляд, но никого не увидела. Потом, на всякий случай, огляделась еще один раз. Ее не покидало чувство, будто кто-то пристально смотрел на нее или даже сквозь нее. Она встряхнула головой, стараясь отделаться от этого странного ощущения, но никак не получалось.

Потому что кто-то действительно смотрел на нее и видел то, чего еще не видела сама Гизела.

Добрую половину бала Уолтер простоял в углу, где и собирался провести остаток вечера. Теперь, когда Гизела уселась за клавесин, приглашать на танец было некого – остальным дамам он не представлен, да и не стремился завязывать с ними знакомство. Ему в одночасье опротивели вампиры – как en masse, так и отдельные личности. Первая пара все кружилась, отдавшись на милость центробежной силе, и Виктор, в полуобороте, вдруг пристально посмотрел на Уолтера и сверкнул острыми клыками. Улыбка его казалась чересчур любезной, чтобы не быть насмешливой.

Внезапно он понял, почему с первого же взгляда возненавидел Виктора, хотя тот и казался славным малым. В этом-то вся и загвоздка! Будь он мрачным чудовищем, злобно зыркающим по сторонам, к нему еще можно привыкнуть. Но он был, как говорится, душа компании – остроумный, небрежно-вежливый и успешный во всем. Смени он элегантный галстук на белый воротничок пастора, и перед Уолтером оказался бы старший брат. Чересчур знакомой была эта улыбка благополучного, состоявшегося человека. А самому Уолтеру остается лишь завидовать, наблюдая за чужим успехом из тени, как попрошайка у витрины игрушечной лавки, как бедный родственник, которого из жалости позвали на пир. Лучше бы ему никогда не приезжать сюда! С таким же успехом можно и дома позориться.

И тут Уолтера окликнули. Причем по-английски.

– Молодой человек! Да-да, вы, – к нему направлялась высокая дама в черном платье, по случаю праздника украшенном бриллиантовой брошкой. Ее светлые, но уже начинавшие седеть волосы были собраны в строгий пучок, а глаза смотрели с высокомерной холодностью.

– Мэм?

Юноше потребовалось еще некоторое время, что прийти в себя, а так же разобраться: родная речь на балу – это хорошо или плохо? Вернее, «плохо» или «настолько плохо, что пора удирать отсюда через окно».

– Вы ведь англичанин? – продолжала дама, оценивающе разглядывая его. – Оксфордшир… Хотя нет, скорее всего, Девоншир, так?

– Д-дербишир, – промямлил Уолтер, которому совсем не нравилось, какой оборот принимала беседа. Если вампирша воскликнет: «Ба, да мы земляки!», ему придется ой как несладко.

– Да-да, точно. Неплохо… для Дербишира. Конечно, графство уже не то, что раньше. Вы ведь помните, каким оно было лет сто пятьдесят назад? О, прекрасные были времена! Или вы из новеньких? – спросила она, пренебрежительно выделяя последнее слово.

– Да! Из них! Я совсем недавно стал носферату… но да!

– Что вы так кричите, юноша? – удивилась англичанка. – Молодое поколение никаких представлений не имеет о воспитании! Ну да это можно списать на вашу неопытность, – сказала она покровительственно и даже улыбнулась. Вернее, Уолтеру показалось, что левый уголок ее рта чуть дрогнул. – Кстати, как ваше имя? Мы до сих пор не знакомы, какое упущение. А ведь мы единственные представители нашего королевства в этой глуши.

Черт, а имя он как раз не придумал! Уолтер почувствовал, как кончики его ушей потеплели. Ну, все, полный крах. Ни одного уважающего себя вампира не зовут так приземленно. Нужно было сообразить какое-нибудь романтическое, внушающее трепет имя, вроде «Маледиктуса» или «Мелеаганта».

– Уолтер Стивенс, мэм, – сказал он, на всякий случай, поглядывая на ближайшее окно. – А вас, мэм?

– Леди Филомена Генриетта Элизабет Аркрайт, – церемонно представилась она и подала руку Уолтеру, который склонился над ней и поцеловал воздух.

– Польщен, миледи.

– Стивенс… Из Дербишира, вы сказали? Знавала я одну семью оттуда. Вам не знакома некая Милисента Стивенс?

Особа, так прозывавшаяся, приходилась дальней родственницей его отцу. Слыла она дамой богатой, но прижимистой. Однажды шумное семейство Стивенсов, в тот год стесненное в финансах, напросилось к ней отмечать Рождество. Это был самый странный сочельник в жизни Уолтера. Ни елки не было, ни гимнов, ни подарков, да и вообще праздничный дух как-то подкачал. В довершение всего тетя Милисента выпалила из ружья в певцов, пришедших поколядовать к ее крыльцу, а чуть позже запустила подносом в преподобного Стивенса, когда тот начал проповедь о младенце в яслях.

– Моя троюродная тетушка. Мы редко виделись, но пару раз она приглашала нас на пироги с мясом и сухофруктами. А что?

– Ах, как чудесно! Неужели вы родственник Милисенты? Как тесен мир! Последний раз я видела ее при покойном короле Георге, Втором, я имею в виду, конечно. А уж эти ее пироги! Так это она ваш создатель?

– Да, – соврал Уолтер и сразу же задал вопрос, потому что, не задай он его сейчас, впредь от одного взгляда на пирог у него начнутся судороги. – Мэм, а ее пироги… там какой-то особый рецепт был, да? Они очень странные были на вкус, эти пироги. В них волосы попадались.

– Милисента всегда такая затейница была, чего только не придумает! Какой уж тут рецепт, мальчик мой? Только вот на сухофруктах экономила, всегда самые дешевые покупала. Ах, старая добрая Англия… Что же вас, мистер Стивенс, привело сюда? – она обвела рукой зал. – Так далеко от родины я еще никогда, признаться, не бывала.

– У меня Гранд Тур, – с достоинством ответил Уолтер. Врать, так врать! – Вот, решил посетить здешние края, почему бы нет? Средства позволяют. А вам разве тут не нравится? Такой замок старинный, с плесенью, с пауками. Самое то для нас, вампиров.

– Да что вы такое говорите! – вампирша сурово на него посмотрела. – Совсем никакого вкуса у молодежи. Скоро вы будете утверждать, что паутина непременно должна свисать с потолка, свечи – оплывать и коптить, а тараканы, отстукивающие марш в коридоре – необходимая часть наших ассамблей. Но я скажу вам, юноша, что хозяевам просто лень было убрать здесь, вот что! Как можно приглашать приличное общество в такое место? В такую, как сказал бы Диккенс, лавку древностей? Да здесь слой пыли толщиной с палец. Когда я была еще молодой и неопытной вампиршей, я посещала настоящие балы, видели вы бы их! Куда уж нынешним… Да, общество впало в декаданс и совсем опустилось.

Уолтер мельком взглянул на клавесин, действительно покрытый таким слоем пыли, что хоть камеи вырезай, после чего посмотрел и на потолок, затянутый густой паутиной. Один из гостей в облике летучей мыши увяз в ней и теперь возмущенно пищал, отбиваясь от пауков, которые жаждали познакомиться с ним поближе.

Англичанин открыл и закрыл рот.

– Разве вампиры… то-есть, мы… не любим старину?

Как раз в этот момент клавесин издал особенно сиплый и жалостливый скрип, похожий на клекот агонизирующего птеродактиля. От этого звука леди Аркрайт скривилась и послала Убийственный Взгляд в сторону музыкантши, которая пыталась выжать из несчастного инструмента хоть какую-то мелодию.

– Да вы только на самих хозяев посмотрите. Ну, разве они что-нибудь понимают в балах? Кого только собрали! Помимо весьма почтенных особ, – себя леди Аркрайт относила к ним в первую очередь, – можно встретить и таких, как… Чего стоит этот французик, де Морьев! А вон как перед ним все распинаются!

– И правда, – злорадно сказал наш герой. – Мне он как-то сразу не понравился.

– Ну конечно, мистер Стивенс, нам ли пресмыкаться перед французами! Особенно после Ватерлоо! – вампирша обрела в нем понимающего слушателя, да к тому же соотечественника. – Только подумайте, ведет себя так, будто он здесь хозяин. А ведь он кто? Да никто! Папист, мелкий дворянчик, один из тех, за чьи головы в свое время и шиллинга не давали. Вы же наверняка про него что-нибудь да слышали?

– Только плохое.

– Да-да? – она приготовилась слушать. А будь под рукой блокнотик – еще и записывать.

Наклонив в ней голову, Уолтер прошептал.

– Я слышал… только это между нами, мэм… будто однажды после его ухода хозяева не досчитались ложек.

Леди Аркрайт поджала губы. В ее глазах этот лягушатник утратил последнее достоинство. А мистер Стивенс улыбнулся торжествующе, будто только что победил противного виконта на дуэли. Правда, дуэль была словесная, да и сам виконт в ней не участвовал. Зато с леди Аркрайт он отныне ощущал духовное родство. Захотелось даже спеть с ней дуэтом «Боже, храни королеву», «Правь, Британия» ну или хотя бы песенку про Мэри и ее ягненка.

Все-таки английская леди – она всегда английская леди.

Даже после смерти.

Особенно после смерти.

Леди Аркрайт снова смерила Виктора и псевдо-Берту осуждающим взглядом и развернулась к Уолтеру. Ему показалось, или в холодных голубых глазах резвились чертики?

– Ну что, мистер Стивенс, тряхнем стариной? – и она протянула ему руку.

Уолтер пожал ее и едва удержался на ногах. Вампирша дернула его вперед, вложив в это движение немыслимое количество лошадиных сил, и поволокла несчастную жертву за собой. У инструмента она притормозила, бросив таперше на ходу:

– Милочка, сыграйте нам какую-нибудь шотландскую джигу.

– На клавесине? – возмутилась Гизела.

– А почему бы нет? Заодно посмотрите, как танцуют подданные Ее Величества королевы Елизаветы… точнее, Виктории, или кто у нас сейчас в королевах.

* * *

Леди Аркрайт выстроила кавалеров и дам в два ряда, друг напротив друга, и они начали «обдирать иву». Леди хлопала в ладоши, то и дело подмигивая Уолтеру, и юноша лучезарно улыбался в ответ. Но кого-то тут не хватало. Он огляделся по сторонам, удивляясь, почему Эвике так и не присоединилась к танцу, который пришелся бы ей по душе своей разнузданностью. Но девушки нигде не было, и его улыбка померкла. Стоило вампирше отвернуться, как он покинул свой ряд и прошелся по зале, с каждым шагом, чувствуя, как нарастает тревога.

На глаза ему попался Готье, который, похабно улыбаясь, обменивался скабрезностями в компании таких же гуляк. Заметив Уолтера, он клацнул клыками, и толпа вампиров загоготала, выкрикивая что-то по-французски. Неподалеку бродила Изабель. Она зыркнула на Уолтера и только что язык не показала. Но где же их господин? И что он сейчас делает с невестой? Надо было следить за ней, надо было глаз с нее не спускать! И тут Уолтер заметил, что дверь на балкон приоткрыта, а за полуистлевшими шторами виднеются два силуэта, один из которых мог принадлежать только Эвике, ибо не было в природе более противоестественной формы, чем ее кринолин. Недолго думая, англичанин ринулся на балкон.

…Ночь была безлунной. Рваные силуэты гор практически слились с черным небом, и замок окутала душная и влажная июльская тьма. Мастер Парижа опирался на полуразрушенную балюстраду и задумчиво обозревал пейзаж. Благодаря своей нечеловеческой зоркости, он видел и горные пики, и каждую ель, что цеплялась за каменистый склон, и спящих белок на ветках. Поскольку Эвике не обладала такими способностями, она зевнула, прикрывая рот ладонью. Этот жест не остался незамеченным.

– Ты, кажется, заскучала, – промолвил вампир, оказавшись рядом с ней так быстро, что она и глазом не успела моргнуть. – Ждешь от меня романтического поступка? Вполне тебя понимаю. У нас ведь совсем мало времени, чтобы полюбить друг друга перед свадьбой.

Эвике повела обнаженными плечами.

– А зачем? Разве аристократы женятся по любви?

– Бывает и такое, – тихо ответил вампир, но опять ей улыбнулся. – Чем тебя развлечь? Хочешь, я прочитаю тебе стихотворение?

– Про любовь, что ли?

– Да. Про одну девушку, которая так сильно любила погибшего жениха, так страстно желала его возвращения, что ее любовь позвала его из гроба. Представляешь? Ты, кстати, веришь в такую любовь, которая может мертвых поднять из могил?

– Вампиров, что ли?

– Нет, именно мертвых. Совсем. Не всем же повезло стать вампирами, как… нам с тобой. Я говорю о тех, что приняли лютую смерть, без исповедника, под насмешками толпы, чье тело потом бросили невесть где, будто падаль. Вот скажи, есть любовь, способная даже их воскресить? Чтобы они вернулись такими, как были, даже если перед смертью над ними надругались. Чтобы они вернулись, как будто ничего не произошло.

Виктор поднял глаза к небу, и хотя там не было звезд, в глазах его что-то блеснуло, и на миг его лицо показалось почти человеческим. Тогда он отвернулся, ленивой походкой подошел к балюстраде и вновь оперся на нее, глядя на Эвике выжидательно и как бы снисходительно, будто учитель на посредственную, но очень старательную ученицу.

Та задумалась. Со времен воскресной школы она знала только один Гнев и одну Любовь, что в конце дней устроит именно то, чего так желает Виктор. Но чутье подсказало, что рядом с вампиром религию лучше не затрагивать.

– Нет, – отчеканила девушка, – нету такой любви на земле.

– Вот и я так думаю, – с воодушевлением согласился вампир. – Ты умненькая девочка, cherie – «на земле» здесь ключевое слово. Но есть и другой мир, не подчиняющийся естественным законам. Мир сказки, где нет никаких ограничений. Нужно только подобрать к этому миру ключ… нет, не так – нужно просто взять в руки ключ, который у нас, вампиров, уже в кармане… Но ты опять скучаешь. Что ж, обратимся к поэзии. Итак, Бюргер, «Ленора».

Хорошо поставленным голосом вампир продекламировал,

Десяток строф спустя девушка украдкой придерживала себя за веки, чтобы не уснуть окончательно, и зевала с закрытым ртом, раздувая ноздри. Скорее бы конец! «Ну хоть не про микробов», – успокоила себя Эвике, «фройляйн ведь и того хуже придется».

Доходя до момента, где жених спрашивает Ленору боится ли она мертвецов, Виктор каждый раз многозначительно косился на свою спутницу.

– Вот именно! – не выдержала она. – Ох, и заладил ты про своих мертвецов! Всю душу мне вынул!

– У тебя нет души, mon amour.

– Потому что ты мне вынул, – заключила девушка. – Лучше бы про Париж рассказал, что там носят… Ой, Уолтер пришел!

Очутившись на балконе, англичанин резко, будто его ударили под дых, поклонился Эвике.

– Окажи мне честь, – высокопарно начал он, но сбился, когда Виктор хмыкнул, – То есть… будь любезна… Не хочешь ли потанцевать со мной следующий танец, если, конечно, он не занят? А если занят, то еще какой-нибудь.

– Подожди, сейчас проверю, – Эвике на всякий случай открыла девственно-чистую бальную книжечку. – Нет, вроде все свободные. Виктор, можно я с ним потанцую? Мы быстренько.

Вампир кивнул покровительственно.

– Ну конечно, cherie. Тебе не нужно отпрашиваться, делай что хочешь. После смерти мы все равны. Надеюсь, мистер Смит, – шутливо обратился он к Уолтеру, – вы вернете мою невесту в той же кондиции, что и взяли. Я лично пересчитаю пальцы на ее ногах, так что будьте аккуратны, не отдавите.

Прежде чем англичанин сумел придумать столь же едкий ответ, Эвике вытолкнула его в залу. Виктор тоже не стал задерживаться на балконе, тем более что его ждал разговор, одновременно и важный, и приятный. Он уже чувствовал себя едоком в дорогой ресторации, который положил салфетку на колени и предвкушает спаржу и трюфели. В таком ожидании и заключается половина всего наслаждения.

Под неторопливую мелодию гости кружили по зале, а Изабель смотрела на них с ненавистью: ей тоже хотелось потанцевать, ощутить как чьи-то (на самом деле, вполне определенные) руки поднимают ее над землей и увлекают вслед за музыкой… Но хотелось очень тихо, так, чтобы никто не догадался – засмеют ведь. Разве он так на нее посмотрит? Разве подойдет?

Но он подошел. Изабель увидела Виктора, прежде чем он появился в комнате. Просто поняла, что он идет, и к ней. Неужели?.. Подойдет к ней и протянет руку, приглашая на танец. Конечно, она смутится, но ответив легким книксеном, примет его предложение. И вот уже они будут вдвоем, и тогда Виктор посмотрит ей в глаза, и поймет, что она единственная, кто должен быть с ним вечно.

Де Морьев уже почти поравнялся с ней, а Изабель все не могла решить, что ей сказать. Никогда прежде с ней не танцевали! Она нервно убрала прядку волос за ухо, расправила платье и смущенно улыбнулась.

– Нужно поговорить, – на ходу бросил Виктор, прислонившись к стене и разглядывая вальсирующие пары, среди которых отчетливо выделялась его невеста в сопровождении нового кавалера. Кажется, она снова зашибла кого-то своим кринолином.

«Поговорить? Э… Просто поговорить?» – на всякий случай уточнила девушка и сразу сникла.

«Я пригласил бы тебя на танец, но ты же с ритма собьешься. А мне вовсе не хочется, чтобы кто-то насмехался над моей маленькой Изабель. Лучше взгляни на невесту. Как она тебе?»

«А… Да, конечно», – покорно согласилась она. Какой же он заботливый и предусмотрительный!

«Я думаю… Я уверена, что она тебе не подходит. Она ужасна! Она… тоже с ритма сбивается, вот только что, посмотри! И еще у нее мерзкие рыжие волосы. К тому же она не Берта и даже не вампир».

«Зато она чудо, что за девочка! Дитя природы, Руссо был бы в восторге. Благородная дикарка, не оскверненная современным образованием. Ах, как славно мы с ней побеседовали! Такое впечатление, будто сто лет женаты. А что она не вампир – ну так это дело поправимое».

«Не говори так! Зачем тебе эта деревенщина?» – вспыхнула Изабель. – Она ведь всерьез думает, будто ты не догадался, что она человек. Она не только хитрая, но и глупая. Разве такой должна быть твоя невеста? Виктор?»

«Твоя правда. Такая невеста мне не нужна, – согласился вампир, – но я боюсь разбить сердце бедняжке! Какой девице понравится, если ее бросят, фигурально выражаясь, перед алтарем. Нужно как-то смягчить этот удар… О! Придумал! Давай подарим ей хороший подарок. Что-нибудь действительно памятное. Что тебе подсказывает женское чутье?»

На минуту Изабель задумалась, но ее лицо тут же прояснилось.

«О, я знаю одну вещь… один подарок, вернее. Ей обязательно понравится. Уж я-то умею выбирать! Ты будешь доволен, а она так просто не сможет отказаться. Ты ведь ей не позволишь, правда?»

«От хорошего подарка кто же откажется? Оставляю его на твое усмотрение. Можешь и ленточку повязать. А сейчас оставлю тебя, веселись».

«Постараюсь», – буркнула Изабель.

«Мне нужно с Готье переговорить и еще кое с кем из наших. Как видишь, хозяева нас не балуют угощением. Придется самим позаботиться о свадебном банкете. Ну, ничего, мы не привередливые, найдем, чем поживиться. Тем более что у нашего графа великолепные угодья и, главное, дичь совсем непуганая, раздолье для охотника. Кстати, могу одолжить тебе Готье, чтобы донести подарок… если он начнет брыкаться».

«Этот не начнет».

«Как скажешь. До завтра, малышка Изабель. Веди себя хорошо».

* * *

Хотя Эвике безмятежно улыбалась, каждый ее мускул был напряжен так, будто она шла по канату над бассейном с пираньями. Ее ладонь на ощупь казалась деревянной, и Уолтер погладил ее и даже помассировал, чтобы она хоть немного расслабилась. Эвике ничего не сказала, но как-то странно на него посмотрела. Тогда англичанин опустил голову, но поспешно – даже чересчур – отвернулся. От одного взгляда на ее декольте евнуху понадобилась бы холодная ванна.

Некоторое время они топтались на месте, не забывая наступать на ее кринолин.

– Эвике? – позвал Уолтер, рассматривая причудливые завитушки на потолке.

– Тссс! Не называй меня так, еще услышат!

– Ладно, Берта так Берта. Но я хотел сказать, что не нравится мне все это.

– Ты о чем? – насупилась Эвике.

– Слишком быстро он тебе поверил. Это неестественно.

– Ах, вот как? Значит, меня за благородную даму даже спьяну не примешь? И прекрати так на меня смотреть, – девушка поерзала в платье, пытаясь натянуть его повыше, но ничего не получилось.

– Я не о том! – отозвался смущенный юноша. – Просто слишком легко все получается, так не бывает. Где испытания, которые мы должны преодолеть на пути к победе?

– Кому легко, а кому наоборот! Между прочим, кружева мне уже всю спину искололи. Чем не испытание? И к победе над кем?

– Над Злом, – ответствовал англичанин, – в лице Виктора.

– Не оскорбляй его, он хороший, он мне стихи читал. И вообще, жалко его бросать, как он будет один? Наверное, рассчитывает семейное счастье построить, а невеста вильнет хвостом – и поминай, как звали. Хотя бедняга даже не узнает, как меня звали, – задумчиво добавила Эвике.

– Ничего, не пропадет. Тем более что одиночество ему не грозит. Видишь, как он перемигивается со своей приятельницей?

Эвике замерла посреди залы. На нее натолкнулась другая пара, но отпружинила от кринолина и отлетела в дальний угол.

– Да уж, вот кто злыдня. Как думаешь, сколько ей лет?

– Четырнадцать – пятнадцать, – предположил Уолтер.

– Умножь на сто! – скривилась его партнерша. – Если честно, я ее боюсь. Она все время за мной наблюдает, просто глаз с меня не сводит! Вот помяни мое слово, она еще устроит нам какую-нибудь гадость. Виктор ведь ее последний шанс. Понимаешь, она одновременно и девчонка, втюрившаяся в самого красивого мальчика, и старая дева, запавшая на молоденького. Я ее, гадину, насквозь вижу! Теперь придется с оглядкой ходить.

– Далась она тебе, – урезонил ее мистер Стивенс, – но если она тебя так раздражает, вернемся на балкон.

Там Уолтер окончательно стушевался, ведь балкон – место романтичное, предназначенное для любовных воздыханий. Взять, к примеру, тех же Ромео и Джульетту. Не обращая внимания на его смущенный вид, служанка расхаживала взад-вперед и делилась своими подозрениями насчет Изабель, в том числе и о том, как вампирша просверлит в потолке дырку, чтобы сподручнее было за ней следить.

– Что же завтра? – прервал ее Уолтер, когда Эвике предложила надеть на голову ведро, чтобы Изабель не могла воздействовать на их мозг. – Ты уже все спланировала?

– Да, все решено. Завтра в полночь мы станем мужем и женой. Обычно такими делами Мастер заправляет, так что Виктор сам нас поженит – его слова будет достаточно.

– А как это происходит? – спросил юноша, чувствуя холодок под сердцем.

– Сначала мы с Виктором произнесем обеты и поцелуемся, потом Леонард и Гизела проделают то же самое. Засим следует кровавый дебош, во время которого молодожены обмениваются партнерами и предаются разврату, с плетями, кандалами и клубникой со сливками…

Уолтер выпучил глаза.

– … но у нас такого не будет, потому что Виктору не нравятся публичные мероприятия. А еще здесь не достать качественной клубники, – хитро подмигнула Эвике, – Поэтому ограничимся банкетом. Пока вампиры будут налегать на колбасу, Леонард отвлечет Виктора, а я тихонько сбегу отсюда. Уже и лошадь готова. Потом меня будут разыскивать по всему замку – мало ли, вдруг я такая легкомысленная, что подначиваю их сыграть в прятки? Тем временем и утро настанет, я заскочу в банк за денежками и уеду отсюда навсегда.

– Навсегда?

– А ты как думал?

– И что, уже не вернешься? – еще тише спросил мистер Стивенс.

– После таких шалостей в Европу мне путь заказан. Аж до самой Африки придется улепетывать, туда, где солнца побольше. Может, фройляйн приедет меня навестить, хотя зачем ей тащиться в такую даль ради служанки? У нее будет своя жизнь, у меня своя… очень надеюсь.

Оба замолчали.

– Все будут скучать по тебе, – сказал Уолтер, делая шаг вперед. Теперь он стоял к ней так близко, насколько позволял пышный кринолин, охранявший ее честь лучше любой дуэньи.

– Правда? – переспросила Эвике недоверчиво.

– Я уже скучаю.

– Глупый! Чего ж скучать, когда я еще здесь? – заметив выражение его лица, она догадалась. – А, ты вот в каком смысле. Если так, то я сама по себе скучаю. Знаешь, я уже начинаю понимать, как они мыслят. Мне кажется, я понемногу превращаюсь в вампира.

– Этого не случится. Она не сможет вытеснить тебя.

– А хоть бы и вытеснила! – выкрикнула девушка. – Я могла бы остаться Бертой Штайнберг – все лучше, чем подкидышем безродным. Тогда бы все меня полюбили. У меня, наконец, могла быть семья.

– Нет, не лучше! – перебил Уолтер. – Я не знаю Берту, но я знаю тебя. Я хочу, чтобы ты вернулась! Никуда тебя не отпущу! И… и… я люблю тебя, Эвике.

Эвике собиралась что-то ответить, но так и застыла на месте, а Уолтер вдруг притянул ее к себе, сминая ее юбки. Она даже не пыталась сопротивляться – наоборот, вцепилась в него обоими руками, прильнула к его груди, то ли обнимая, как любовника, то ли ища защиты, как ребенок у взрослого. В ее груди, словно что-то растаяло. Уолтер наклонился, и ее губы распустились у него во рту, будто диковинный цветок.

Они обнимались несколько минут – а может и весь час, тут не до математики – пока Эвике не спохватилась и, что есть сил, отталкивая Уолтера, не прокричала:

– Да какие вольности вы себе позволяете, сударь?!

Сейчас она была даже краснее своего платья. Поколебавшись, она влепила нахалу хлесткую пощечину, подобрала юбки и бросилась бежать.

* * *

В комнату пробивался полуденный свет. Уолтер почувствовал, как солнечный луч скользнул по его щеке, но глаза не открыл, а наоборот, застонав, натянул одеяло на голову. Пусть это одеяло станет ему саваном, потому что с кровати он уже не поднимется и на глаза никому не покажется. Пусть на изголовье напишут эпитафию, а вокруг кровати разобьют клумбы. Здесь он и умрет от заслуженного позора.

До чего же пошло все получилось, как в дешевом водевиле! Ветреный повеса приударил за хорошенькой гризеткой! Им осталось только спеть дуэтом, потому что прочие клише и так имелись в изобилии. Это ж надо было выкинуть такой фортель – остановиться в чужом доме и влюбиться в горничную!

Влюбиться? Нет, невозможно. На самом-то деле он любит Гизелу. Вот именно – он уничтожит злодеев, сбежит вместе с Гизелой по веревочной лестнице, и они ускачут навстречу восходящему солнцу. А Эвике… что Эвике? Поплачет и успокоится. Служанка – персонаж глубоко второстепенный. Ее если помянут в списке действующих лиц, так в самом конце, когда закончатся все более-менее титулованные особы. Чего еще желать? Пусть радуется, что про нее вообще вспомнили. Кроме того, Гизела фон Лютценземмерн красива, умна и хорошо воспитана, чего нельзя сказать о ее служанке. Гизела достойна восхищения, потому что… ну… она такая загадочная.

И тут на Уолтера снизошло озарение (на самом деле, в комнате просто стало светлее, потому что кто-то распахнул штору, но наш страдалец об этом пока что не догадывается). Да, он действительно глупее школьника. Загадка – вот в чем вся беда! Он ничего не знает про Гизелу и не хочет знать, чтобы случайная мелочь не разрушила образ принцессы на башне. Пусть там и сидит, Издалека она еще прекрасней. Воображение само дорисовывает черты ее лица и придумывает ей историю. А они все, сам Уолтер, граф, Леонард, даже Штайнберг приносят по кирпичу, замуровывая Гизелу, потому что так ее проще любить. Пусть остается волшебной принцессой, образцом изящных манер, мраморной статуей, потому что общаться со статуей приятней и проще, чем с живым человеком.

А он никогда ее не любил. Он любил лунные блики на ее волосах.

Ее отсутствие никогда не поражало его так болезненно, будто из души вырвали кусок, и там образовалась пустота, но пустота с вполне конкретными очертаниями. Другое дело Эвике. Вчера, во время танца, когда он упустил ее из виду, на него накатил страх, что он никогда больше ее не увидит, что с ней произошло что-то ужасное, ну или просто плохое. Он любит Эвике, несмотря на ее веснушки, мозоли на руках и некоторую меркантильность. Нет, все это он тоже любит! В ней вообще все прекрасно и целесообразно, но, тем не менее, она не кажется дамой из рыцарского романа, она такая… настоящая! Нужно срочно найти ее и объясниться!

Но далеко ходить не пришлось. Как только Уолтер, чувствуя себя обновленным человеком, сбросил одеяло и спрыгнул на пол, он увидел объект своих воздыханий, сидевший на кресле прямо у кровати. Вместо красного платья на девушке была ее повседневная одежда – юбка с блузой да видавший виды корсетик. При виде Уолтера Эвике сорвалась с места, сделала книксен, склонившись до земли, и бойко затараторила:

– Доброе утречко, сударь! Как ваша милость почивать изволили?

– Эээ? – только и смог сказать Уолтер, прежде чем шмыгнул обратно под одеяло, устыдившись своей мятой ночной рубашки и в особенности своих голых ног. Его всегда учили, что голые ноги очень вульгарны.

– Прикажите одеваться?

Только теперь юноша заметил, что на спинке кресла висело платье из синего складчатого шелка – очевидно, из гардероба Берты. Бережно взяв платье за плечи, Эвике с поклоном протянула его Уолтеру, который отшатнулся от этого одеяния, как Макбет от окровавленного кинжала.

– Это мне?

– Вам.

– Но оно женское!

– Так вы ведь любите женские платья! Или цвет не тот? Может, у вас только от красного кровь играет? – сузив глаза, прошипела служанка, но тут же опустилась в кресло и расплакалась, утирая лицо все тем же злосчастным платьем. Переборов стыдливость, Уолтер подошел поближе и дотронулся до ее руки, которую Эвике сердито отдернула.

– Что стряслось-то? К чему весь этот маскарад?

– А ты как будто не понимаешь? Пока я ходила в обносках, ты в мою сторону даже не глядел. Стоило надеть что покрасивее – и ты лезешь целоваться. Так бери же это платье, раз ты их так любишь!

– После того, как ты в него высморкалась? – съязвил Уолтер.

– Не хочешь это – другое принесу.

– Причем тут вообще твоя одежда? Без нее тебе даже лучше, – ляпнул юноша, но прежде чем Эвике вновь прибегла к рукоприкладству, поспешил объясниться, – Неправильно выразился! Я хотел сказать, что плевать мне на твое платье, мне нравится то, что под ним.

– Нижняя юбка? – осторожно уточнила девушка.

– Нет! О, Господь всемогущий! Мне нравишься ты, Эвике, только ты! Но если не хочешь, чтобы я и дальше молол чепуху, то давай еще раз поцелуемся.

Не говоря ни слова, Эвике присела на кровать рядом и поцеловала его первой. Ее губы были теплыми, да и вообще вся она была теплой и мягкой, будто кошка, разнежившаяся на солнце. И в комнате словно бы стало светлее. Взбудораженная пыль медленно закружилась в воздухе, переливаясь и вспыхивая в солнечных лучах, как рой золотистых пчел, отягощенных медом. Даже сумрачные гобелены заиграли красками: проступили контуры выцветших единорогов, а за ними, беззвучно лая, ринулись гончие. Сквозь приоткрытое окно в комнату ворвался ветерок, но, вопреки обыкновению, не застонал, а просвистел легкомысленно и пощекотал влюбленных, которые еще теснее прижались друг к другу.

Наконец Эвике нехотя отодвинулась и почему-то опустила голову, изучая свой передник с дотошностью детектива.

– И что теперь? – обреченно спросила она.

Уолтер обнял ее за плечи и ухмыльнулся.

– Для начала я воспользуюсь твоей невинностью, а после нас разбросает судьба, и мы больше никогда не увидимся. Я буду до самой смерти хранить твой локон, ты – связку моих писем, – когда она горестно завздыхала, он продолжил уже серьезнее, – на самом же деле мы вернемся в Англию, я познакомлю тебя с моей семьей, после чего мы поженимся.

– Твоя семья будет разочарована, – возразила Эвике.

– Будет. Но один разочарованием больше – одним меньше, какая разница?

– Ну вот, теперь у тебя все получается слишком просто. А где препятствия?

– Препятствия храпят в подвалах. Тебе не кажется, что у нас и так достаточно проблем, чтобы придумывать новые? – рассудил Уолтер. – А сейчас отвернись, пожалуйста.

– Это еще зачем?

– Мне нужно переодеться, а то в ночной сорочке неудобно становиться на одно колено.

Сложив руки на груди, Эвике встала у окна, а юноша в спешке натянул полосатые кальсоны, брюки и свежую рубашку. Носки, правда, подкачали, их следовало еще третьего дня постирать, но Уолтер надеялся, что Эвике не заметит эту незначительную деталь.

Уолтер опустился перед ней на одно колено, с чувством поцеловал ее руку и произнес торжественно:

– Эвике, выходи за меня замуж. Предлагаю тебе руку, сердце и обручальное кольцо, которое мы купим в первом же ювелирном магазине, как только вырвемся отсюда.

– А мне и не нужно кольцо, я и так согласна! – воскликнула Эвике, бросаясь ему на шею. – Да, да, да! Уолтер, я ведь тебя с первого взгляда полюбила!

– Правда?

– Ага! Вот увидела, как ты моешь посуду, и сразу влюбилась! У тебя так ловко получалось. Но не тревожься, тебе больше не придется работать, ты будешь жить в комфорте, как настоящий джентльмен! Я тебя всем обеспечу…

– Ну, нет, – возмутился Уолтер, – твоим нахлебником я не буду. Вот увидишь, как только мы вернемся в Англию, я напишу книгу про вампиров и получу гонорар.

– Обязательно напишешь! – восторженно согласилась Эвике. – Уж ты их выведи на чистую воду! И пусть там будет злодейка по имени Изабель, которую убьют в конце… или в середине… а еще лучше – в самом начале… Но сначала я должна тебе кое-что объяснить. О моем приданом. Когда я сбегу… то есть, мы с тобой сбежим и пойдем за деньгами… там моих денег одна треть. Всего сто тысяч. Ничего, что так мало?

– Да я и не рассчитываю на твое приданое. Но если не секрет, куда ты подевала остальные двести?

– Это именно что секрет, – насупилась Эвике, – но тебе расскажу. Остальные деньги я оставлю Гизеле и его сиятельству. Но они узнают об этом, лишь когда я буду уже далеко. Так надо, иначе они заартачатся.

Когда до Уолтера дошел смысл ее слов, он не знал, хвалить ли храбрую девушку или негодовать на ее безрассудство.

– Так ты затеяла эту игру, чтобы обеспечить их? С самого начала все рассчитала?

– Ну, не только ради них, мне тоже кое-что перепадет. Но да, вообще-то. Им, конечно, ничего не сказала, иначе граф наотрез бы запретил, если б узнал, что я ради него пошла на такое. Пусть лучше считает меня жадной тварью, нам обоим легче. Гордость не позволит ему взять мои деньги. Они оба такие, лучше с голоду умрут, но ничего не попросят. Знаешь, несколько лет назад был вот какой случай – Берта Штайнберг пробралась к Гизеле в спальню, а я наябедничала сдуру. Думала, Берта чего украсть хотела, хотя у нас можно разве что моль воровать – она тут крупная, качественная, нигде больше такую не сыщешь. Ну, так вот, у Берты был с собой веер. Я долго голову ломала, зачем она его притащила. Может, пофорсить перед моей фройляйн или того хуже – подбросить в шкаф, чтобы выставить ее воровкой.

– Она его подарить хотела, – осенило Уолтера, – но почему не сказала напрямую, зачем такие интриги?

– Мало ли какие у богатых причуды, – уклончиво ответила девушка. – Да и не взяла бы Гизела тот веер – говорю же, гордецы оба, что она, что батюшка. Но я просто поставлю их перед фактом – деньги-то уже на счету!

– Эвике, ты поступила благородно.

В который раз Уолтер обнял ее, и девушка, подняв на него глаза, просияла самой широкой, самой счастливой улыбкой.

– Правда так думаешь? Ох, Уолтер, как ты мне польстил. Я всегда хотела сделать что-нибудь благородное, раз уж во мне с рождения благородства нет. Чтобы хоть чем-то быть на них похожей. А знаешь еще что? Когда граф меня только взял из приюта, я даже решила… и потом тоже… а вдруг?

– Что?

– Да так, глупости одни. Но мало ли за кем не водится грехов… Ох, как я смею думать такое про моего господина!

– Ты думала, что он твой… родственник? – осторожно спросил англичанин.

– Что он мой отец, – сказала Эвике. – Не говори ничего, я сама понимаю как это глупо, но… с какой стати ему забирать меня из приюта? Меня там все детство шпыняли, а он был таким добрым, ни разу меня не ударил. Мне и взбрело на ум всякое… ну, может, так только родители со своими детьми обращаются? Но чем дольше я рассказываю, тем невероятней мне все кажется. Ты уж никому не повторяй, чтоб я совсем не опозорилась.

– Не переживай. Возможно, у него действительно было тайное увлечение, а спустя много лет он отыскал свою дочь, – отозвался юноша.

Поскольку Уолтер увлекался френологией, он сразу заметил, что рыжеволосая, крепкая девушка ничем не походила на утонченных фон Лютценземмернов, но мало ли чего не бывает на свете.

Между тем Эвике погрустнела, забралась в кресло с ногами и съежилась, будто напуганная внезапной мыслью. Недоумевая, Уолтер пошел за ней.

– Что-то случилось? Я не то сказал? Ну не молчи же! Мне так хочется сделать тебе что-то приятное, что-нибудь тебе подарить! Скажи, чего бы тебе хотелось? Я достану это для тебя.

– В таком случае, подари мне свое самолюбие, – сказала она, по-прежнему избегая его взгляда, – позволь мне выйти замуж за Виктора.

Даже если небо тотчас затянулось бы тучами, а в окно влетела шаровая молния, Уолтер не был бы более поражен, чем когда услышал ее слова.

– Замуж за Виктора?

Тут уже она схватила его за руку и заговорила горячо, изо всех сил стараясь, чтобы ее слова звучали убедительнее.

– Так ведь это понарошку! В приходской книге запись не появится, сам понимаешь! Мы будем женаты лишь формально, по вампирским законам, а что нам до их законов?

– Ты хочешь, чтобы я смотрел, как тебя целует другой мужчина?

– Не меня, а Берту. Ишь, сбежала отсюда, белоручка эдакая, а нам расхлебывать!

– Потом эта оргия…

– … которой не будет!

– … которая может состояться, если негодяй достанет хорошую клубнику! Я убью его. Я вызову его на дуэль и убью, – решительно заявил Уолтер, хотя с трудом представлял, как именно выглядит дуэль с вампиром. Разве что они будут фехтовать осиновыми кольями, стоя на чесночной грядке в полдень на Пасху.

– Он не примет твой вызов.

– Потому что привык нападать со спины?

– Потому что вы с ним из разных сословий. Не вызывай его, Уолтер, он посмеется над тобой.

– Что ж, тогда прибегнем к традиционным методам. Так, где мой кол? – спросил Уолтер тоном Влада Цепеша, который принимается за ежедневную рутину. – Вгоню его прямо в сердце, между шестым и седьмым ребром. Специально в анатомическом атласе уточнял.

Он полез под кровать и, потрясая осиновым колом, направился к двери, но Эвике заслонила дорогу.

– Не вздумай! Представь только, что сделают остальные вампиры, если мы убьем их Мастера? Война начнется! А со всей нечистью в одиночку не сладишь.

– Так что же делать?

– Сам знаешь.

– Нет. Я не позволю ему к тебе прикоснуться.

Эвике отпрянула и, не говоря ни слова, пошла прочь по коридору, но на полдороги остановилась и прокричала:

– А мне и не нужно твое позволение! Ишь, хозяин выискался! И вообще, уходи отсюда! Раз тебе так противно, то уходи!

– И не подумаю! – крикнул Уолтер, высовываясь из двери.

– Не ори так, всех упырей перебудишь!

– Я люблю тебя, Эвике!

– Я тебя тоже… но это ничего не меняет! Уходи!

У себя она упала на койку и зарыдала так, как не рыдала еще никогда в жизни. Она то кусала подушку, силясь заглушить всхлипы, то лежала на спине, тупо глядя в потолок. Окончательно измучившись, она даже уснула и проспала несколько часов, но проснулась от ощущения, будто выпила кислоты, и отрава разъедает ее изнутри. Все кончено. Ни один мужчина не выдержит, когда на его глазах невеста милуется с мертвецом. Иногда она подбегала к окну, представляя как увидит уходящего Уолтера, но во дворе было пусто. Может, она его уже упустила? Она отдала бы все свои деньги, лишь бы еще разочек его увидеть… Хотя, наверное, не все, но большую часть. Процентов шестьдесят или около того. Некоторое время она вычисляла сумму, которую готова была заплатить за встречу с Уолтером, и даже приободрилась отчасти, потому что цифры всегда действовали на нее успокаивающе.

В пол-одиннадцатого к ней без стука вошел Штайнберг, оставил на столе бокал с кровью и рявкнул, чтобы она прекратила ломать комедию и шла развлекать гостей. «Слушаюсь», – сказала Эвике так безупречно вежливо, что вампир поспешил ретироваться. Тогда девушка переоделась и причесалась, обильно припудрила лицо, замазав красные пятна, и угостилась кровью. На столе она нашла и букетик флердоранжа. Посмотрела на него, как на таракана, но прикрепила к корсажу.

Поскольку гости еще прихорашивались в спальнях, зала была полупустой. Из знакомых лиц Эвике увидела только Леонарда. Он разговаривал с пожилой англичанкой и, судя по скептическому выражению ее лица, разъяснял своей собеседнице о вреде человеческой крови. Фон Лютценземмерны еще не спустились, Виктор тоже задерживался, а Штайнберг расхаживал по коридору, репетируя речь, в которой собирался как следует проклясть молодоженов (не благословлять же вампиров, в самом деле?). Эвике еще раз осмотрелась, но Уолтера не было в помине. «Чего нос повесила, сама же его и прогнала», – подумала опечаленная девушка, теребя букетик. Но кто-то подошел сзади и схватил за ее руку, да так неожиданно, что Эвике подпрыгнула на месте. Обернулась с очевидным намерением объяснить, что в приличном обществе так не поступают, но замерла на полуслове. Перед ней стояла Изабель.

– Виктор просил передать тебе… У него есть для тебя подарок! Свадебный! Ему не терпится, чтобы ты его получила, – просипела вампирша.

– Во-первых, здравствуй, Изабель, – рыкнула девушка, отцепляя ее пальцы, тонкие как паучьи лапки. – Во-вторых, оставь свой адрес, чтоб доктор, который будет лечить меня от заикания, знал, куда выслать счет. А в-третьих, что еще за подарок?

– О, это прекрасный подарок! – вампирша наклонилась совсем близко и зашептала. – Я бы от такого не отказалась. Когда увидишь, в неземном восторге будешь. Я тебе завидую даже.

– Пойдем, коли так, – с деланным равнодушием согласилась Эвике. На самом же деле ей не терпелось узнать, что за сюрприз приготовил Виктор. И сколько в том сюрпризе каратов. Может, блеск бриллиантов развеет ее печаль?

Изабель повела ее лабиринтами коридоров в одну из тех комнат, которые не открывали вот уже полвека. Вампирам это объяснили тем, что не хотят беспокоить обитавших там привидений, у Эвике же нашлось объяснение попроще – ей не хотелось там убирать.

Вампирша шла впереди, время от времени оглядываясь на Эвике, которой под конец стало совсем уж не по себе.

– А скажи, что бы ты хотела сейчас увидеть? – поинтересовалась Изабель, когда они остановились около последней в этом коридоре двери.

– Не знаю. Я не очень-то по части сюрпризов. Но я точно знаю, чего бы мне видеть не хотелось, – она выразительно посмотрела на свою проводницу. – Тебя.

Улыбка сползла с лица Изабель.

– Потерпи, милая моя, недолго осталось.

Она подхватила Эвике под локоть и с силой втолкнула в комнату. Там уже находился Виктор, который при виде невесты поднялся с оттоманки.

А еще там был подарок.

Хотя никакого подарка, конечно, не было, как и вампиров, и самой комнаты. Это всего-навсего сон.

«Сон, сон, сон», – подумала девушка, щипая себя за руку, чтобы поскорее проснуться. Она терзала кружево перчатки, но разодрала ее и тогда уже впилась ногти в кожу, пока под ними не проступила кровь. Только бы проснуться, только бы ради всего святого проснуться!

– Привет, – сказал подарок, – меня зовут Жужи. А тебя?

И мир обрушился.