Покончив с ежевечерней рутиной, Берта Штайнберг вернулась в опустевшую палату мисс Грин и присела на ее койку. Вчера она так и не увидела, исказила ли миловидное личико Маванви гримаса отвращения. В сущности, ей было все равно, потому что ничего не изменилось.
Если раньше ей казалось, что стоит произнести эти слова вслух и они, будто заговор от зубной боли, сразу же ее исцелят, теперь исчезла даже эта надежда. Легче не стало. Только в глупых россказнях Маванви женщины берут в руки меч. На самом же деле они бессильны бороться. Она, по крайней мере.
Но что-то было не так. Вернее, все было не так. Она не должна здесь находиться. Вчера в полночь ее должен был поглотить жених, Виктор де Морьев, которому еще до рождения ее оставил в залог родной отец. Но этого не произошло. Значит… но ее разум восстал против самого слова. Ничто ничего не значит.
Целый год она тыкалась в потемках, пытаясь разгадать его замысел, ловя редкие проблески его сознания, будто крошки, которые он смахивал со стола. Иногда он чуть-чуть приоткрывал завесу. Именно так она поняла, что его не интересует даже ее тело. Она была кремнем, по которому он собирался чиркнуть сталью. Ему нужна была только искра.
Теперь ее мир утратил даже те крупицы смысла. Виктор так и не явился за ней в ночь свадьбы – почему? Раз он знает, что она в Вене, то не станет же тащиться на несостоявшийся бал в Трансильванию, чтобы подкрепиться колбасой на дорожку. Или… Да нет же, ему не терпится осуществить свой план, он дождаться не может…
Берта вскочила, едва сдержав крик. Конечно, Виктор может дождаться. Терпения вампирам не занимать. Что ему пара-тройка дней? Земля за это время не сдвинется со своей оси. Эх, как же она раньше не догадалась! Ну, можно ли быть такой тугодумкой!
Больше сидеть, сложа руки, она не смела. Пришло время принять хоть какие-то меры, но прежде следовало разведать обстановку.
Берта положила правую руку на левое запястье, нащупав шрамы от клыков – метку творца. Зажмурившись, представила лицо Лючии Граццини и мысленно произнесла Призыв:
«О, госпожа моя, дарительница жизни, внемли творению своему».
Пару секунд спустя в ее голове прозвучал раскатистый голос:
«Приветствую тебя, возлюбленное дитя и… ну что там дальше?… тьфу, забыла! В общем, привет, cara! А можешь попозже меня призвать? У нас тут попойка в самом разгаре, премьеру отмечаем».
«Это очень важно, Лючия», – попросила Берта, массируя лоб. Даже телепатически ее создательница говорила так громко, что дребезжали мозги и бились о черепную коробку.
«Тогда подожди минутку, я выйду куда-нибудь, где потише… Так, где моя нижняя юбка?… Это не моя… А это вообще не юбка».
«Ты что, с мужчиной?» – краснея, спросила Берта.
«Нет, с женщиной… Хи-хи! Шучу!»
«Лучше я в другой раз с тобой свяжусь!»
«Постой… Все, готово. Кстати, Тамино передает привет».
«Взаимно», – улыбнулась девушка. – У меня такое дело – ты ведь слышала, что я… ну в общем… про меня и де Морьева».
«Про то, как ты сбежала перед свадьбой? Наслышана, как же. Твой папаша все выведывал, куда ты запропастилась. Я, конечно, ничего не сказала! Знаешь, на твоем месте я бы тоже за Виктора не пошла. Хотя нет, это на своем месте я бы за него не пошла, а на твоем драпала бы от него на край света. Что ты, собственно, и сделала. Хвалю!»
«Не за что меня хвалить».
Что-то зашуршало, и связь оборвалась. Еще бы, ведь Берта была взволнована до предела, а Лючия, похоже, уже угостилась кровью с высоким содержанием алкоголя. При таком раскладе помех на связи не избежать.
«Слышишь меня, слышишь? Хорошо… Пойми, Лючия, я рассчитывала, что он придет за мной. Это я Перворожденное Дитя. Зачем ему терять время с остальными? Но он не пришел! Вдруг отец так и не отменил Бал? Ты не могла бы связаться с ним и Леонардом? Просто спросить, как у них дела».
Итальянка скорбно вздохнула, будто оперная героиня, которая только что узнала, кто ее отец, но сейчас он лежит на сцене с кинжалом в груди и допевает последние двадцать минут своей арии.
«Ах, я так устала! После таких упражнений у меня полночи голова раскалывается».
«Ты что, не понимаешь, как это важно?!» – Берта сорвалась на ментальный крик.
«Не ори на меня, девочка, не то язык с мылом прополощу. Вернее, мозги».
«Прекрати строить из себя строгую маменьку и свяжись с моей семьей!»
«Ладно, убедила», – проворчала вампирша.
Минуты три она молчала, пока не протянула обиженно: «Леонард не отзывается. Может, спит, а может, поставил барьер, как я его учила. Правда, учила я его вовсе не для того, чтобы он закрывался от меня!»
«А отец?»
«Всему свое время».
Затем что-то случилось. Берта так и не поняла, что именно, но ей почудилось, будто она услышала далекий вздох.
«Берта?»
В подтверждение всех опасений, голос Лючии посерьезнел.
«Ты сейчас где? Закрой двери и поставь барьер».
«Что случилось?»
«Ничего не случилось», – призналась итальянка. – И это плохо. Твой отец тоже не отзывается, но он по-другому не отзывается. Даже не знаю, как это объяснить».
«Говори, как есть».
«Он меня забыл».
«Так не бывает! Ты его творец! Ты его отметила!»
«Видишь ли, девочка… ох… в общем, себя он забыл тоже».
Сначала Берта ничего не поняла, но слова Лючии растекались по ее сознанию, как яд из открытой бутылки, брошенной в колодец.
«Прощай», – сказала она, наконец.
И мозг чуть не брызнул из ушей.
«Ты что это задумала, а?!! А ну-ка бросай эту затею! Ты не должна!.. И как я без тебя останусь?»
«Я именно что должна. Потому что я воплощение долга».
Берта поспешно убрала руку с запястья и, напрягая воображение, представила стену огня.
Издалека доносились крики, но даже они скоро затихли.
Берта вышла из палаты, не забыв перед этим поправить подушку и одернуть измятое покрывало. Однако уйти, по-английски, не получилось. На лестнице ее подкарауливала фрау Кальтерзиле.
– А мы вас повсюду ищем, – она выдавила улыбку, сладкую, как чашка кофе, в которую опрокинули полсахарницы. – Герр доктор просит вас явиться к нему в кабинет.
Поразмыслив, она все-таки отправилась к Ратманну. Раз уж ей предстоит путешествие в один конец, не стоит не оставлять незаконченные дела.
* * *
Привокзальная площадь Вены была запружена фиакрами и омнибусами, извозчики звучно зазывали клиентов, туристы, сверяясь в путеводителями, торговались на ломаном немецком. Повсюду царили шум, гам и суматоха. Двигая локтями, Уолтер с Эвике нырнули в этот водоворот и подобрались поближе к фиакрам. Но даже самые отчаявшиеся извозчики отворачивались. Больно подозрительной казалась эта парочка в измятых и замызганных вечерних нарядах.
Крупная банкнота, извлеченная из бумажника, исправила бы первое впечатление, но денег у наших героев не водилось. Запас ложек тоже подходил к концу. Еще на пути в Будапешт Эвике удалось обменять ложки на твердую валюту, а на вырученные деньги купить билет до Вены, а так же штрудель в буфете. Теперь карман Эвике отягощала одна-единственная ложка. Оставалось найти того авантюриста, который на нее позарится.
Наконец удача улыбнулась, правда, довольно криво. Какой-то бедолага, небритый и даже без шляпы, свесился с облучка, просипев им в след:
– Эй, господа хорошие, вам куда надобно?
Эвике смерила взглядом ветхий фиакр, запряженный мосластой лошаденкой, родной сестрой бледному коню из «Откровения».
– Нам нужно в плохой квартал, – поведала она извозчику. Тот восхищенно присвистнул. Приятно иметь дело с людьми, которые знают, чего хотят.
– Совсем плохой? – уточнил он.
– Да. Чтобы там были притоны, дурные женщины и много беспризорников.
– И массовые убийства, – вставил Уолтер.
– Знаю такое место, только деньги вперед, – на всякий случай потребовал извозчик.
Пошарив в карманах, Эвике протянула ему последнюю ложку. Извозчик покрутил ее в руках и усмехнулся.
– Ворованная, что ль? Ладно уж, полезайте.
Фиакр загрохотал по мостовой, увозя наших героев вдаль от шумных улиц, позлащенных светом множества фонарей, от оперы, ресторанов и дорогих магазинов. Чем дальше, тем мрачнее становились декорации. Улочки, узкие и кривые, были завалены мусором, разбитыми бутылками и золой, которую вытряхивали прямо из окон. Где-то ойкнула скрипка, кто-то закричал, из распахнутой двери кабака выбежала женщина в платье, разорванном на груди. За ней, выкрикивая угрозы, погнался небритый здоровяк. Стайка тощих мальчишек, искавших, чем бы поживиться в такой час, засвистела им вслед.
На углу возница остановил фиакр и велел пассажирам выметаться ко всем чертям. Мол, этот квартал именно то, что им нужно.
– Тут поблизости и психушка имеется, – тонко намекнул он и укатил прочь.
* * *
Доктор Ратманн приподнялся в кресле и вежливо кивнул сиделке. Сколько раз она уже входила в его кабинет c докладом, но сегодня все было иначе. Нет, сама комната ничуть не изменилась – на стенах по-прежнему висели портреты ученых мужей, в застекленном шкафу стояли ряды книг и банки, в которых мариновались младенцы. Стоял на столе и знакомый ей френологический макет головы. Покатый алебастр был расчерчен на зоны, отвечающие за черты характера: выпуклость под глазами указывала на способности к языкам, на лбу – на развитую память. Где-то на затылке затерялся «орган упрямства». Берте всегда казалось, что в этом месте у нее должна быть огромная шишка. А еще тут был «орган влюбленности», но о нем ей думать не хотелось.
Кабинет был все тот же, но доктор Ратманн сильно сдал за эти дни. Невысокий и полный, как говорится, апоплексического телосложения, он похудел так сильно, что впору было перешивать сюртук. Глаза с красными прожилками указывали, что он делил постель с бессонницей, которую не брал ни лауданум, ни морфий. На Берту он посмотрел как на ангела, прилетевшего спеть ему колыбельную.
– У меня мало времени, – нахмурилась вампирша. Она подошла поближе, но на стул не села. – Я прошу расчет.
– Как так?
– А вот так, – она равнодушно пожала плечами. – Мне больше не нужно оставаться в психушке. Я исцелилась. За это время я научилась говорить о том, что меня беспокоит. Правда, пользы от этого никакой, но все равно, есть чем гордиться.
– Не понимаю, что на вас нашло! – воскликнул Ратманн в раздражении. – Я как раз позвал вас, чтобы похвалить за успехи на службе…
Берта посмотрела на него пристально.
– Вы уверены, герр доктор, что позвали меня именно за этим?
Под ее неподвижным взглядом он неловко поерзал, опустил голову, вжался в спинку кресла. Ему было неуютно в собственной голове. Стало быть, вот как оно начинается. Безумие.
Когда он вновь посмотрел на сиделку, в глазах его разливалось отчаяние, готовое слезами выплеснуться наружу. Он умолял ее ответить еще до того, как сформулирует столь унизительный для себя вопрос.
Сиделка уселась на край стола, болтая ногой, и потянулась к бронзовому пресс-папье, украшенному фигуркой дракона. С легкостью подхватила его и начала перебрасывать из руки в руку, будто теннисный воланчик.
– Смелее, доктор. Вы хотели что-то спросить? Дайте угадаю – насчет той ночи?
– Со мной тогда что-то произошло? Какой-то припадок… приступ сомнамбулизма?
Не меняя позы, она расхохоталась. Резкие, отрывистые звуки напоминали скорее клекот подбитой чайки, чем человеческий смех. И он снова увидел, как ее зрачки вытянулись, стали острыми, хищными, звериными. Такие галлюцинации не возникают на пустом месте.
– Думаете, сбрендили? – хохотала сиделка. – Мерещится всякое? Ну, скажите, ведь мерещится? К счастью, у вас есть клиника, битком набитая отличным оборудованием! Ледяной душ! С него начнете лечение, да? Или с центрифуги, чтоб мозги встали на место? Но я бы вам посоветовала следующее: прикажите медсестрам привязать вас к кровати в комнате с белыми стенами, чтобы день-деньской ваши изголодавшиеся глаза искали хоть какой-то внешний стимул. А когда, не найдя ничего снаружи, вы устремите взгляд внутрь, то почувствуете, как же вы одиноки в окружении людей, которые смотрят на вас как на медицинский казус.
На его высоком, покатом лбу и обвисших щеках проступили капли пота.
– Вы не понимаете! Я не злодей! – заговорил он сбивчиво. – То, в чем вы меня обвиняете… это проверенная методика… и вообще, женский организм функционирует иначе! Это все блуждающая матка! Объем мозга у женщин меньше, чем у мужчин, их стихия – чувства, а не разум. Эти методы действуют на них!.. И я совершенно здоров!
– Вот как? Тогда опишите мне события той ночи, – попросила она, раскручивая пресс-папье на указательном пальце.
– Зачем вы так мучаете меня? Что вы за женщина, фройляйн Лайд?
– Это имя мне больше не принадлежит. Я Берта Штайнберг.
– Плевать мне на ваше имя! Я хотел сказать, что у женщин развит «орган сострадания», а вы…
– Сумасшедших жалеть нечего, – отчеканила она, – сами виноваты, что позволили себе распуститься.
– Неужели быть сумасшедшим настолько… одиноко?
– А вы как думали? – усмехнулась Берта, отрывая медного дракона от подставки.
Доктор поднялся с кресла и встал перед ней.
– Я пересмотрю нашу методику, – твердо произнес он. – И диету, и ледяной душ, – он невольно поежился, представляя, как обжигающая струя хлещет его подобно бичу, – Водные процедуры полезны, но пусть у нас будет теплый душ. А еще лучше ванна, с пеной и ароматными солями. Что еще? О, придумал! Мы раздадим пациенткам цветные карандаши и бумагу, пусть рисуют на здоровье.
– Предлагаете quid pro quo, доктор?
– Нет, просто рассказываю о своих планах. Раз уж мне придется испытать все это на собственной шкуре.
– Исключено. Вы не сумасшедший.
– Но такие провалы в памяти…
– Я стерла вам память. Это были не те воспоминания, которыми дорожат приличные люди.
Когда на его лице отразилось недоверие, вампирша, вздохнув, сунула в рот лист бумаги и прикусила его.
– Приложите к шее, – сказала она, протягивая листок доктору, – и сравните ваши шрамы с отпечатками моих зубов.
Доктор только руками развел.
– Ну и ну! Кто бы мог подумать, что в моей клинике работает вампир!
Тут уж Берте настала пора удивляться.
– Как, вы слышали про вампиров?
– Конечно! В молодости я увлекался оккультизмом, даже выписывал «Вестник Британского ламиеологического общества». Только потом решил, что все их разговоры о немертвых – первостатейный бред. А теперь мне довелось воочию увидеть вампира, – он просиял, как ребенок, застукавший Деда Мороза у елки. – Так куда вы сейчас, фройляйн Л… Штайнберг? Домой?
– Да. Еду посмотреть, что осталось от моего дома.
– Могу я…?
Он протянул ей руку, и Берта невольно подалась назад. События той ночи промелькнули перед глазами.
– Давайте хоть руки пожмем. По-приятельски?
– Как два приятеля?
– Именно так.
Напряженное лицо вампирши смягчилось и она крепко, по– мужски пожала ему руку.
* * *
Уолтер и Эвике, довольные, огляделись по сторонам. Местность и вправду была подходящей. По дороге из Будапешта они всласть обсудили возможный рацион вампирши, отмели салоны и театры, потому что Берта была недостаточно общительной, чтобы вращаться в свете, и остановили выбор на трущобах. Время от времени они обращались за советами к соседям, чтобы посмотреть на ситуацию со стороны, так сказать, в перспективе. Под конец путешествия пассажиры в вагоне третьего класса сидели друг у друга на головах, зато лавки возле наших героев пустовали.
Настало время приступить к следующему этапу их плана и расспросить прохожих. Но здесь дела шли не так гладко. Гуляки осыпали Уолтера руганью. Те же, кто удостаивал его вниманием, вместо «высокой брюнетки» – так со слов Эвике выглядела Берта – предлагали «пухленькую блондинку, которая тоже обслужит любо-дорого».
– Все, моя очередь, – потеряла терпение девушка.
– Никуда ты не пойдешь! – возмутился Уолтер. После вчерашней ночи он старался не выпускать ее из виду.
– Не волнуйся, я недалеко. Хочу поболтать вон с теми барышнями.
Она указала на толпу куртизанок, слетевшихся к фонарю, словно стайка видавших виды райских птиц. На них были шелковые наряды всех цветов, от карминно-красного до синего с зелеными переливами, но неизменно мятые, потасканные, обезображенные слоями грязных кружев. Две девицы курили папиросы, одна запудривала синяк, смотрясь в маленькое зеркальце. Не слушая возражений, Эвике направилась к ним, оставив Уолтера топтаться неподалеку.
Он старался сохранять вид независимый и невозмутимый. Но совсем скоро туман выплюнул три силуэта, которые направились прямиком к нему. В школьные годы такие мерзавцы подкарауливали его на прогулке, избивали и выворачивали карманы, отнимая конфеты, открытки, мраморные шарики. Неужели невозможно изжить детские страхи? Нет, хватит. Сжав кулаки, Уолтер шагнул бандитам навстречу.
Их вожак, двухметровый верзила, напоминавший скорее гранитную глыбу, чем образ божий, пристально посмотрел на Уолтера, но в атаку не кинулся. Двое его клевретов, белобрысый и чернявый, тоже нападать не торопились. Не без удивления юноша отметил, что все трое были увешаны религиозными реликвиями – четками, ладанками с освященной землей, медальонами Св. Христофора, а черноволосый парнишка, желая перещеголять товарищей, повесил на шею ржавую подкову.
– Эй, приятель, деньги есть? – начал громила. Уолтер напрягся, но вместо внушительной отповеди послышалось лишь тихое «нет».
– А нужны?
Англичанин оторопело на него уставился.
– Человек ты явно нездешний, небось, заблудился, – рассуждал бандит, обходя вокруг него. – Мож тебе деньги нужны, чтоб домой добраться, или просто проводить куда?
– А то места у нас опасные. Не знаешь, на что нарвешься, – доверительно шепнул белобрысый а третий бандит истово перекрестился и забормотал молитву.
– Вы не собираетесь меня грабить?
– Что ты, мил человек, мы уже давно никого не грабим, – с тихим торжеством промолвил верзила.
– А все потому, что мы увидели знамя, – вставил белобрысый.
– Мать твою, Густав, ну ты ваще сказанул! – окрысился на него итальянец. – Не знамя, а зна-ме-ние.
Густав кинулся на приятеля, но верзила вовремя сграбастал его за шиворот и встряхнул как следует.
– Ох и начистил бы я вам обоим рожи, да нельзя, – пробасил он. – Так что вы того, опомнитесь, братья.
– Что? – воскликнул Уолтер, вклиниваясь в их любезную беседу. – Вы что-то видели?
– Видели, и не хухры-мухры, а знамение, – возвестил Марио с интонацией уличного проповедника. – Когда было мне четыре года, я стибрил у мамки чулки, загнал старьевщику, купил леденцов и нажрался от пуза. Мамка меня выдрала, а потом и говорит – «Нутром чую, скотина, быть тебе вором. Но однажды Господь пошлет тебе знамение, и станешь ты на путь истинный». И вот узрел я демоницу, с клыками, когтями и хвостом.
– Не было у нее хвоста.
– А ты, Кирпич, ей прям под юбку заглядывал?
Верзила отрезвил его затрещиной – нечего думать о бесстыдстве.
– Марио совсем заврался, но демона мы и правда видели. Ну и поняли, что это за грехи наши. Пошли, значит, в церковь, ну того, исповедались.
– А я поставил свечку! – сообщил итальянец. – И даже за нее заплатил!
– Деньгами, которые стибрил из кружки для пожертвований, – наябедничал Густав. – В общем, теперь мы добродетельные, шляемся по улицам ночью, может, кому помощь нужна. Выполняем, значится, христианский долг.
– А ту демоницу, ее вы встречали снова? – спросил Уолтер, дрожа от нетерпения. Новоявленные праведники опять перекрестились.
– Я видал ее издалека, – нагнулся к нему Кирпич. – Шла по улице, в форменном платье, в фартуке и чепце.
– Чепец – это чтобы прятать рога, – авторитетно заявил Марио.
– Выходит, она где-то служит? Горничной, продавщицей?
И тут его осенило.
– Спасибо, ребята! – от всего сердца поблагодарил он бывших бандитов, которые аж просияли – не иначе как на небесах им только что поставили жирную галочку. А Уолтер бросился к разноцветной стае уличных девиц и еще издалека услышал звонкий голос Эвике.
– … и тогда Илонка размахнулась связкой сосисок и проломила мужу череп! А нечего было лапать работниц!
Слушательницы расхохотались так, что набеленные груди едва не вывалились из декольте, а у одной толстушки даже разошлось на боку платье.
– Нам пора, – Уолтер схватил ее за руку. Все еще улыбаясь, Эвике помахала девицам.
– Пока, Матильда, Труди, Марика, Жанетт, Луиза! Удачной вам ночи!
– И тебе, Эвике! – замахали они.
– А ниче у тебя кот, смазливенький! – подмигнув Уолтеру подбитым глазом, хихикнула одна из гетер.
Заливаясь краской, Уолтер потянул невесту за собой.
– Что-нибудь разузнала? – хмурясь, спросил он. – И что значит «кот»?
– Они решили, что ты мой сутенер, – спокойно пояснила девушка. – Как иначе я могла втереться им в доверие? Правда, Берту они никогда не встречали. Зато я узнала кое-что иное…
– Что?
– Скажем так – в первую брачную ночь тебя ждет сюрприз.
Уолтер подумал, что если они вообще доживут до первой брачной ночи, это само по себе станет ему сюрпризом.
– Хорошо, пока ты погрязала в разврате, я догадался, где нам искать Берту.
– Ой, где?
– В психушке.
– Точно! Именно там она сможет охотиться на беззащитных пациентов!
– Скорее уж именно там она не будет тосковать по родному дому. Смена декораций минимальная, – проворчал Уолтер.
Разузнать о местонахождении Св. Кунигунды им удалось без труда, и совсем скоро они стояли у ворот больницы. Пока они топтались перед воротами и думали, как им объясниться со сторожем, из больницы вышел полноватый мужчина в строгом сюртуке. Прощаясь с ним, старик-привратник приподнял фуражку и, к величайшей радости наших героев, назвал его «герр доктор».
– Постойте, сударь! – Уолтер окликнул доктора. – Мы к вам по делу!
– Так-так! – доктор заложил руки в карманы и пошевелил большими пальцами. – Могу только сказать, что вы попали в нужное место.
– Мы пришли навести справки об одной из ваших медсестер.
– Об очень странной медсестре, – поддакнула Эвике.
Доктор почесал переносицу.
– О фройляйн Лайд? – без тени удивления осведомился он.
– Нет, – разочарованно протянула девушка. – Ту зовут Берта Штайнберг.
– Это одно из ее имен, – согласился доктор. – Она действительно здесь служила, но буквально час назад уволилась и уехала по своим вампирским делам.
Оба ахнули и выпалили почти одновременно.
– Вы знаете, что она вампир?!
– Конечно, – с достоинством ответил главный врач. – Лишь бы медсестры работали на славу, а уж какая у них там видовая принадлежность – это дело десятое.
Уолтер ринулся бежать.
– Она возвращается домой! Срочно на вокзал, мы обязаны ее предупредить!
Но девушка, прищурившись, посмотрела на доктора.
– Когда она взяла расчет, вы заплатили ей положенное жалование?
Ратманн хлопнул себя по лбу.
– Забыл! Ну и растяпа! Как же она теперь?
– Ничего, – нежно улыбнулась Эвике, – я ей передам.
В спешке доктор начал отчитывать деньги, но махнул рукой и всучил ей бумажник. Не удовольствовавшись этим, он велел им подождать и вернулся с нанятым экипажем, объяснив извозчику, куда их везти. Уолтер так и подпрыгивал на сидении, опасаясь, что вампирша уже села на поезд.
Но невеста обнадежила его, сказав, что прямо из больницы Берта на вокзал все равно не поедет. Прямых поездов до Трансильвании нет. В любом случае ей придется делать пересадку в Будапеште. Вероятнее всего, днем. Значит, ей понадобится сундук, в котором она могла бы спасаться от солнца, пока носильщик перенесет его в багажное отделение другого поезда. Нужно лишь подождать у касс, и рано или поздно она там появится.
Чутье не подвело Эвике. Они прождали не более десяти минут, прежде чем заметили мрачную девицу в темно-коричневом платье, которая волочила за собой огромный чемодан, старательно пыхтя и притворяясь, что вот-вот надорвется. Поскольку Берта, сдвинув брови, смотрела себе под ноги, горничную она разглядела не сразу. А как разглядела, застыла на месте с приоткрытым ртом. Окончательно забывшись, двумя пальцами держала чемодан на весу.
– Привет, Берта, как не-жизнь? – размашистыми шагами подошла к ней Эвике, но фройляйн Штайнберг уже опомнилась, посмотрела на нее сверху вниз и спросила надменно:
– Следи за языком, девочка, с каких это пор мы перешли на «ты»?
– С тех самых, как ты удрала, а мне пришлось расхлебывать твою кашу! – рявкнула Эвике ей в лицо. Берта закатила глаза.
– Смотри не подавись моей кашей, – начала она, как вдруг разглядела бесформенный наряд Эвике и закричала сама, – почему на тебе мое платье?! Что у вас произошло, отвечай!
Девушка встряхнула рыжими волосами.
– У нас произошел Бал, а я увела твоего жениха. Хочешь выцарапать мне глаза?
Берта готова была воспользоваться любезным предложением, но Уолтер встал между ними и заявил со всей твердостью:
– Полно вам ссорится на людях, давайте хоть в сторонку отойдем. Фройляйн Штайнберг, мы все вам объясним, но только если вы пообещаете держать себя в руках. Разъяренный вампир в людном месте – слишком большой риск.
Пассажиры, погонявшие носильщиков, нет-нет, да и оборачивались на двух странных девиц – одну в алых лохмотьях, другую с чахоткой на последней стадии – которые смотрели друг на друга, как лиса и гончая в разгар охоты.
– А вы кто такой? – Берта смотрела на него недоверчиво.
– Уолтер Стивенс, – отрекомендовался он – Я жених Эвике. Если бы вы только знали, что ей пришлось вынести по вашей вине, вы не стали бы ее бранить.
Втроем они вышли на перрон, со стеклянной крыши которого свисали плафоны, и встали под часами. Уолтер сразу же приступил к объяснениям, начав со своего прибытия в замок. Рассказывал он с купюрами, в изобилии расставляя многоточия и перескакивая с одного предмета на другой, но Берта его прекрасно понимала. О том свидетельствовало ее лицо, которое с каждой минутой зеленело все больше. Когда Уолтер добрался до их побега, вампирша села на чемодан и посмотрела прямо перед собой. Беззвучно шевеля губами, положила руку на грудь. Не будь она нечистью, можно было подумать, что она читает молитву.
– Это я во всем виновата, – сказала она, как только Уолтер умолк.
– А кто ж еще? – согласилась Эвике.
Подняв на нее глаза, Берта подвинулась, и девушка присела рядом.
– Но разве я могла подумать, что вы устроите Бал! – огрызнулась вампирша. – Узнав об отмене свадьбы, Виктор поехал бы за мной. Он вообще не должен был появляться в замке.
– Если бы да кабы, во рту выросли грибы, – передразнила ее Эвике, но уже беззлобно.
– Как ты вообще могла надеяться, что он нас перепутает? У меня с ним связь!
– Что, прямо до свадьбы?
– Не просто связь, а Связь, – пояснила смутившаяся вампирша. – Сказочная. Я Перворожденное Дитя, он Злодей, который требует свой Долг.
От обилия заглавных букв у Уолтера закружилась голова.
– Никак не могу взять в толк, почему Виктор так жаждет на вас жениться, – признался он. – Ради приданого?
Вампирша хохотнула.
– Виктор хочет, чтобы сказка стала былью, – смертные посмотрели на нее озадаченно, и Берта продолжила со вздохом. – Подумайте, Уолтер – так ведь вас зовут? И давай на «ты», мы с тобой хотя бы из одного сословия. Подумай о вампирах, Уолтер. Мы существуем в сказочном мире. К примеру, мы умеем перекидываться в животных – это ли не волшебство? А когда плоть превращается в частицы воды – в туман – это ли не чудо? С другой стороны, мы обретаемся и в мире реальном, человеческом. Как стражи, мы стоим на границе обоих миров и в наших силах устроить так, чтобы они слились воедино. Нужно лишь, чтобы у кого-то хватило силы и воли. У рядового вампира их не хватит, а вот у Мастера, который питается энергией своих слуг, может хватить. Правда, при определенных условиях.
И она снова положила руку себе на груди, словно где-то там, под шерстяной тканью, находился источник ее силы.
– Другое дело, что мало кому хочется жить исключительно в сказочном мире. В сказках не упоминаются поезда и телеграф, газовое освещение и ванны с подогревом. Вампирам нравятся достижения цивилизации. Пусть люди продолжают изобретать, а мы, как клещи, прицепимся к прогрессу, не забывая время от времени сосать кровь наших благодетелей. Так что обитать в обоих мирах сразу очень выгодно, хотя и хлопотно – все равно, что есть тост, с двух сторон намазанный джемом. Но мой любезный жених с этим не согласен. Он хочет устроить так, чтобы один мир поглотил другой, а сам он мог бы править в получившейся сказке. Стать Главным Злодеем, вот какую он отвел себе роль. Для этого ему нужно Перворожденное Дитя, такова моя функция с рождения. А когда наши сущности сольются воедино, он получит достаточную силу, чтобы завершить начатое. Он высосет всю мою энергию, и я просто исчезну.
Они замолчали, наблюдая за носильщиками. Насвистывая, те ловко забрасывали в вагон чемоданы, сундучки и шляпные коробки. Мимо проплыла дородная дама с левреткой на поводке, но как только собачка учуяла живой труп, она тявкнула визгливо и, поджимая хвост, ринулась к хозяйке под юбку. Дама едва не запнулась и выронила сумочку, содержимое которой тут же ринулись собирать сновавшие на вокзале мальчишки. Начался переполох.
– А чем плохи сказки? – возразила Эвике. – В них трудолюбивые сиротки получают платья от фей, и можно найти клад, и…
– … плясать в раскаленных докрасна железных башмаках, и отрубить пасынку голову крышкой сундука, – закончил за нее Уолтер. – Нет уж, спасибо. Берта, у тебя есть хоть какой-то план?
– Нет, – честно призналась она, – но по дороге что-нибудь придумаю.
– «По дороге» тут ключевое слово. Пойду возьму билеты.
Фройляйн Штайнберг встала и разгладила юбку.
– А мне нужно в уборную, – сообщила она. Эвике недоуменно на нее покосилась.
– Тебе-то зачем?
– Чулок сползает. Не бойся, не сбегу.
Но в дамской комнате она провела рукой по лицу, стирая ухмылку, и с третьей попытки расстегнула воротничок, вытащив свой медальон. Поддев ногтем застежку, Берта раскрыла его и, поднеся поближе к лицу, все повторяла:
– Постарайся не умереть, дождись меня, пожалуйста, уже немного осталось, просто дождись меня.
Медальон улыбался, безмятежный и совершенно безучастный к ее мольбам.
* * *
Дверь комнаты распахнулась.
Гизела открыла глаза и покрепче вцепилась в импровизированное орудие истребительницы вампиров, сделанное из ножки стула. Но вместо оголтелой толпы чудищ вошла невзрачная девушка-подросток. Кажется, Гизела видела ее за спиной Виктора… А может быть и нет. Гостей было много, всех не запомнишь.
– Что тебе нужно? – настороженно проговорила виконтесса, поднимаясь и пряча кол за спиной.
Гостья довольно улыбнулась.
«Значит, тебя еще не убили. Как хорошо-то!»
Это не было голосом. Слова звучали у Гизелы в голове, заглушая собственные мысли.
– Что ты делаешь! – воскликнула она, понимая, что это еще одна вампирская выходка. – Прочь из моей головы, немедленно!
«Тихо, девочка, тихо», – вновь проговорила, вернее, подумала гостья, и виконтесса возмутилась: кого эта пигалица называет «девочкой»? Она себя в зеркало видела? Хотя вряд ли.
– Что тебе нужно? Убирайся! – прошипела Гизела сквозь зубы.
«Что мне нужно? Давай подумаем вместе. Тебя мне подарил Виктор. Он такой добрый, правда? И графа тоже отдал. И всех этих глупых людей из деревни».
Изабель молчала. О, как же выразительно она умела молчать! Виконтесса никогда бы не подумала, что ее прозрачные глаза могут быть так красноречивы: какое-то извращенное наслаждение отражалось в них, когда она смотрела, как лицо Гизелы меняется и теряет краски.
– Что ты сделала с моим отцом?!
«Отцом? Я его убила».
– Я сама тебя убью!
Резко вскочив, она бросилась на вампиршу, сжимая кол в руках и целясь той в сердце. Но отчего-то не смогла сделать и шагу, тело вдруг перестало повиноваться, а кол выпал из разжавшихся пальцев.
«О, что я вижу! Какая прыть!» – слова больно секли ее мозг.
Вампирша схватила подбородок Гизелы и бесцеремонно развернула ее лицом к себе.
«Да, мне это нравится! Я вижу, что ты и вправду хочешь меня убить. А если бы могла, перебила бы всех вампиров в округе… Но ты не можешь. И это злит тебя больше всего, да, Гизи? Твоя беспомощность!»
– Замолчи! – крикнула она. – Ты пришла за моей кровью? Ну, так давай! Все равно мне уже нечего терять.
«А как же… она?»
– Кто?
– Сама знаешь, – Гизела впервые услышала голос вампирши. Ничего особенного – тихий и невнятный, да и с немецким она не ладила. Но прозвучал он жутковато. – Я вижу ее у тебя в голове. И в сердце. Ты ведь понимаешь, о ком я?
Виконтесса решительно мотнула головой.
– Никого там нет! Мне лучше знать.
– Берта Штайнберг.
– Что «Берта Штайнберг»?
– Ты можешь потерять ее. Или она потеряет тебя. Разве ты сейчас не думаешь только об этом?
Гизела вздрогнула. Нет, она об этом не думала. Она все силы прикладывала, чтобы не думать о Берте и вот, когда почти что получилось, вампирша с легкостью фокусника, достающего кролика из шляпы, извлекла из глубин ее памяти проклятые воспоминания и швырнула в лицо.
– Не думаю, – холодно ответила Гизела. – Если я и вспоминаю ее, то, как предательницу. Она подумала о брате, об отце… обо мне, в конце концов? Эгоистичная, самовлюбленная, избалованная особа с невыносимым характером и заносчивыми манерами. Думаю ли я о ней? Нет, нет и нет!
Девушка, раздосадованная, ходила взад-вперед по комнате. В конце концов, она обернулась и выжидающе посмотрела на Изабель:
– Да, я думаю. Думаю, что если вновь увижу Берту, лично спущу ее с лестницы и скажу все, что считаю нужным. А потом еще заставлю лестницу починить, вот так вот. И.
– Ты ее любишь.
– Что? – Гизела замерла. – Конечно же, нет! Если уж мне и нравится что-то в ней, так это ее платья…
– Не обманывай меня! – прикрикнула на нее вампирша.
Ее голос не был предназначен для крика. Он и звучал-то редко, а уж кричать ей было внове.
«Любишь», – повторила вампирша, вновь зайдя в голову Гизелы и удобно расположившись.
– Даже слышать такую чушь не желаю!
«Почему бы не признаться в этом, а, Гизи? Что все твои мысли последние годы посвящены только ей. С тех пор, как Берта сбежала, ты не находишь себе места?» Изабель улыбнулась. Она впитывала воспоминания виконтессы как губка, и чем дальше читала их, тем радостнее разгорались ее глаза.
«Теперь я знаю твой маленький секрет. И знаю, что буду с ним делать».
– А хоть бы и так! – воскликнула Гизела раздраженно. – Но после такого предательства я могу ее только ненавидеть.
«Нет, не можешь. А вот я могу».
При этом ее лицо изменилось, и Гизеле действительно стало страшно. Ей не было так страшно, ни когда она поняла, что их гениальный план развалился, ни когда все сбежали из замка, оставив ее заложницей. Даже когда Виктор насмешливо смотрел на нее, перечисляя все прелести ее дальнейшего пребывания среди нечисти или когда она, услышав чудовищную новость, бросилась на Изабель с самодельным колом – у нее все равно оставалась надежда. Страшно стало сейчас, как только глаза вампирши превратились в осколки льда.
– Берта – моя! И никто другой ее ненавидеть не смеет. У меня монополия на ненависть! – воскликнула Гизела. – Что она тебе-то сделала? Ты ее даже не видела. Я имею в виду оригинал. Эвике просто неудачная подделка.
«Она хотела занять мое место. Но у нее уже не получится! Она никогда не приблизится к Виктору, никогда! Она будет сожалеть о том, что едва не стала его женой».
– Больно нужен ей твой Виктор. Забирай его себе и делай с ним, что хочешь. Только что-то он на тебя совсем не смотрит.
– Не смей так говорить! – о, снова этот голос. Нет, когда она пыталась кричать, это не имело и десятой доли того эффекта, что ее телепатические фокусы. – Ты не знаешь Виктора, он самый лучший! Он ценит меня и, и заботится, и…
– Бегаешь за ним, как собачка, никакого чувства самоуважения! Можно подумать, что раз женщина, то и не человек вовсе.
Хотя ты и так не человек. Да и до женщины не доросла… Но все равно. В просвещенной Англии женщины себе прав и свобод требуют, а ты сдалась в добровольное рабство и даже не понимаешь, что тебя используют.
Договорить Гизела не успела: костлявая ручка вампирши с неожиданной силой ударила ее по щеке, потом еще раз.
– Замолчи!
Изабель схватила виконтессу за плечи и пригвоздила к стене, преграждая путь к отступлению. Ее клыки начали удлиняться, становясь похожими на спицы. Гизела попыталась вырваться, но под пристальным взглядом вампирши не смогла даже пошевелиться.
– Убьешь, да? Давно пора!
«Убью? Это было бы слишком просто. Нет, жить ты будешь еще долго».
– Что я тебе сделала?
«Ты мне? Ничего. Ты мне даже нравишься. Придумала – ты станешь моей подружкой. Давно хотела завести себе одну-две».
– Зачем ты это делаешь? Опять подчиняешься приказам Виктора? Сама уже и думать разучилась?
«О нет, миленькая, ошибаешься. Это мое личное решение. Я же говорила, что ненавижу Берту Штайнберг. Если она такая же дура, как ее брат, то очень расстроится. Так ей надо! Я же расстроилась, когда узнала, что она собирается отнять моего Виктора. Поэтому я отниму ее обожаемую Гизелу».
– Хочешь сказать, что она меня любит? Но как… откуда… ты знаешь?..
«Тсс, милая, тихо! Закрой глазки».
Сердце девушки учащенно билось, и жилка на шее пульсировала, так и приглашая к столу. Изабель набросилась на нее, как изголодавшийся хищник, не обращая внимания на ее слабые попытки сопротивляться. Под конец жертва обвисла у нее на руках, и у вампирши едва хватило силы воли оторваться от шеи, пока сердце Гизелы еще не перестало биться.
Она облизнула губы и посмотрела на ту, кого ей предстоит обратить. Отныне виконтесса фон Лютценземмерн будет в полном подчинении своей создательницы. Всякому приятно иметь рабыню, а уж рабыню с титулом! Легким нажатием ногтя Изабель вскрыла вену на запястье и приложила руку ко рту бесчувственной девушки. Придерживая ей голову, как маленькому ребенку, она с улыбкой смотрела, как кровь втекает ей в рот тоненькой струйкой и та пьет, сначала бессознательно, а потом уже сама делает один глоток, другой… Вампирша быстро убрала руку и встала с пола. Гизела осталась лежать у ее ног, такая нежная и беззащитная, такая прекрасно, чудесно мертвая!
– Спи! – попрощалась с ней Изабель. – Я приду к тебе завтра.
* * *
Когда Изабель вернулась в гостиную, компания была уже в сборе. Мужчины облачились в охотничьи костюмы, дамы – в амазонки, черные, зеленые с металлическим блеском или темно-синие, как надкрылья жужелицы. После совместных вылазок одежду приходилось выбрасывать. Тем не менее, никто не упускал возможности похвастаться роскошным платьем, пусть и одноразовым. На этом темном, лоснящемся фоне костюм Виктора удивлял непринужденностью. На нем была простая белая рубашка и брюки, на плечи он набросил домашний халат. Подчиненные тешили себя надеждой, что Мастер еще успеет переодеться, ибо неприлично появляться перед жертвами в затрапезном виде. Засмеют.
– Голубая кровь, конечно, лакомство редкое, но ты чересчур растянула удовольствие, – заметил Виктор, подзывая подругу поближе.
Та сжалась. Будь у нее хвост, он бы виновато подрагивал.
– Я ее обратила, – чуть слышно промямлила Изабель и сама удивилась, что произнесла это вслух.
Чего доброго, еще в привычку войдет. Виктор закатил глаза с видом хозяина, чья кухарка, вместо того чтобы отрубить утке голову, насыпала ей пшена.
– Чудесно! Уже предвкушаю, как я буду отдуваться за тебя на Совете, – процедил он, откидываясь в кресле.
Стоит начать неконтролируемую инициацию, и через пару лет человеческая кровь станет забытым вкусом детства, а миллионы вампиров будут сражаться за каждую крысу. Пополнять ряды сообщества имели право только сами Мастера или рядовые вампиры с разрешения Мастера. Неудивительно, что коллеги смотрели на Изабель с неприкрытым злорадством.
– Ты говорил, что если у нас все получится, Совета больше не будет, – робко возразила Изабель.
Виктор нахмурился, но совсем скоро уголки его губ защекотала улыбка. Приятно, когда кто-то еще верит в твою затею. Начинаешь чувствовать себя не просто безумцем, а идеологом. Тут его улыбка вновь поползла вниз. Стоит Изабель узнать о его настоящей цели, она, верно, с ума сойдет от горя. Да и не будет для нее места в мире, который он собирается создать. Зачем тратить усилия на тех, кто все равно не умеет радоваться, на тех, под чьим унылым взором букет цветов превращается в засохшую метелку, а веселая пирушка – в собрание пуритан?
Сам он, конечно, и пальцем не шевельнет, чтобы от нее избавиться. Зато теперь он знает, кто может помочь.
– Я погорячился, – спохватился Виктор, прежде чем она успела заметить его перемену, – но на охоту в таком состоянии я тебя не отпущу. Не хватало еще, чтобы ты рухнула прямиком на куст боярышника. С тебя станется. Ступай в гроб, я присоединюсь чуть позже.
За спиной Виктора вампиры едва не ударили по рукам. Так чувствуют себя дети, если учитель ни с того ни сего отпускает их на рождественские каникулы аж в октябре.
– Разве вы не полетите с нами? – переспросил Готье, прилагая все усилия, чтобы сохранять постную мину.
– Нет. Боюсь пропустить момент, когда сюда придет моя невеста, – и Виктор недвусмысленно указал на окно – перекидывайтесь и улетайте.
Незачем пускаться в объяснения, почему его сила более не зависит от крови. Натянутая до звона цепь провисла. Совсем скоро она будет волочиться по земле, пока не уляжется у его ног грудой блестящих звеньев. И Берта окажется так близко, что можно будет притянуть ее к себе…
А когда их губы разомкнутся, изменится мир.
– Вам захватить кого-нибудь? – уточнил Готье, как будто они отправлялись в кондитерскую, откуда могли принести ему эклеры или бриошь.
– Леонарда, – отозвался Виктор, – пусть в этот торжественный момент вся семья будет в сборе.
– А для Изабель?
– Ей ничего не потребуется.
Вампиры обменялись быстрыми взглядами. В подобных обстоятельствах именно Изабель нуждалась в усиленном питании. Кровяная колбаса не поможет ей восстановить силы после вчерашних упражнений, а уж теперь, когда она только что влила в кого-то часть своей энергии, голодать так же опасно, как плясать тарантеллу сразу после родов. Никто, разумеется, не возразил. Если Мастер решил оставить свою фаворитку без ужина – что ж, его право.