В церкви царило напряженное, сопящее и шаркающее молчание, какое бывает, когда полтораста человек одновременно имитируют свое отсутствие, притом, что кто-то обязательно захрапит, уронив голову на грудь, а чей-нибудь ребенок захнычет от голода. Детвора снова забралась на хоры и болтала босыми ногами, свесив их сквозь точеные перила. Сверху дети с любопытством смотрели на родителей, которые расселись по лавкам и, сосредоточенно шевеля губами, вспоминали хорошее. Посеребренные орудия селяне сложили под ноги, чтобы сподручнее было схватить их, если все же дойдет до потасовки. Хотя с какой стати? В церковь вампирам не пробраться, а выходить на площадь никто не собирался.

– Рано или поздно они поймут, что нас не выманить. Что тогда? – фон Лютценземмерн обратился к Леонарду.

Упорно, будто индеец извлекающий огонь трением, Леонард бурил пол острием меча. Зазубрин на нем стало меньше, и даже в полутьме посеребренный меч сверкал, будто наточенный лунный луч.

– Уйдут, – рассеяно соврал вампир.

Словно в опровержение его слов, послышался звон стекла. Вслед за осколками в церковь влетела маленькая комета с хвостом искр.

Осветив закопченный потолок, она приземлилась у алтаря и высунула язычок пламени, пробуя воздух на вкус. С разницей в несколько секунд за ней последовала откупоренная бутылка, разбрызгивая по сторонам содержимое. Запахло керосином.

В церкви раздался оглушительный вздох. От вампиров ожидали более сказочных поступков. Например, что они будут скрестись в окна и причмокивать губами. Кто же знал, что они переймут опыт современных анархистов?

Между тем огонь протанцевал по керосиновой дорожке, вскочил на парчовый покров алтаря и замер, разминаясь перед боем, чтобы уже в следующий миг заполыхать во всю мощь. Сдавлено вскрикнув, отец Штефан сорвал с ближайшей девушки шаль и кинулся было к алтарю, но огонь уже переметнулся на деревянную статую слева. Охапки увядших цветов у ее ног вспыхнули, как хворост. В обиженном недоумении Мадонна указывала вытянутой рукой на разгоравшееся пламя, словно вопрошая, почему подобное происходит у нее дома. Огонь коснулся четок, висевших на ее ладони. С сухим треском бусины вспыхивали одна за другой.

Священник запрокинул голову и потянул себя за редкие седые волосы, не веря происходящему. Но тут же метнулся к хорам – там испуганно верещали дети. Опередив его, Леонард без разбега взвился в воздух и подтянулся на перилах. Уже на балконе, он подхватил ребятишек, давившихся дымом, и одного за другим начал передавать их подбежавшим графу. Фон Лютценземмерн, который по-прежнему держал Жужи в одной руке, а в другой – карапуза в холщовой рубашонке, внезапно развернулся и чуть не уронил обоих.

– Стойте! – выкрикнул граф.

Но куда там! Наступила та самая суматоха, когда местом назначения становится «подальше отсюда», и чтобы попасть туда, обезумевшие люди готовы топтать упавших друзей. Ближний круг сужается до тебя самого.

Те, кто находился поближе к двери, начали в спешке разбирать баррикаду из сваленных скамеек. Особенно усердствовал давешний пессимист с обвислыми усами, который нарочно уселся у выхода, чтобы при случае дать деру. За ненадобностью он отбросил косу. К нему присоединились двое парней побойчее, и вместе они довольно быстро расшвыряли все преграды. Оттолкнув последнюю скамью, длинноусый поднял засов и вышиб дверь, впустив в церковь свежий воздух, от которого огонь разгорелся еще пуще. За ним на крыльцо вывалились те двое и кубарем скатились вниз.

Ночь зашевелилась и как будто створожилась, распалась на отдельные хлопья тьмы. Расплывчатые силуэты скользнули к первым жертвам. Совсем близко мелькнули клыки. Мужчины замолотили руками, силясь отбиться от вцепившихся в них вампиров. Второй парнишка, прыткий как ящерица, увернулся и бросился вверх по ступеням, но когтистая рука схватила его за волосы и стянула вниз. Затем все трое взмыли в воздух и там, в вышине, затихли их последние хрипы.

Жена длинноусого пронзительно закричала, вместе с ней еще несколько женщин, но односельчане, напиравшие сзади, вытолкнули их на крыльцо. Над головами послышался шорох – не стрекотание перепончатых крыльев, а мягкое, почти убаюкивающее шуршание бархата – и черноволосая смуглянка, которая уже занесла ногу над верхней ступенькой, успела лишь по-детски всхлипнуть, прежде чем ее юбки заплескались в воздухе. Цветастая косынка, потяжелевшая от крови, подбитой птицей, упала на крыльцо. Свидетели расправы метнулись обратно в церковь, наполненную едким дымом, но из церкви, кашляя, уже валил людской поток.

Неизвестно, чем закончилось бы дело, не прокатись над головами односельчан громогласное «СМИРРРНО», изрядно сдобренное ругательствами, как хороший гуляш – паприкой. Даже вампиры, кружившие вокруг церкви, едва не потеряли равновесие. Что уж говорить о крестьянах, которые застыли как вкопанные, как один посмотрев в сторону графа. Сверкая глазами, он возвышался над скамьей.

– Кто пошевелится, шкуру спущу, мать вашу… и… а по том…! – рявкнул граф, предварительно зажав девочке уши. Таким его еще не видели. Если прежде он и упоминал чью-то матушку, то лишь затем, чтобы пожелать ей здоровья. – А теперь выстроились в колонну, живо! Бабы с ребятишками в середине, мужики по краям! Так и выходим! ЯСНО?

Завороженные, они кивнули.

– Так исполняйте…! – продолжил граф с энтузиазмом человека, который впервые заговорил на иностранном языке и старается употребить побольше новых грамматических конструкций. – Если… твари на вас бросятся, колите их вилами в…! ША-А-А-ГОМ МАРШ!

Для пущего эффекта он выпучил глаза и затопал ногами…

– Леонард? – позвал он вампира, когда они выходили из церкви, позади марширующей в ногу колонны.

– Да, ваше сиятельство?

– Это я чтобы привлечь их внимание.

– Да, ваше сиятельство.

– Пусть этот маленький инцидент останется между нами, – окончательно стушевался граф.

– Да, ваше сиятельство, – с готовностью согласился Леонард. Большую часть ругательств он все равно не понял.

…Представьте себе компанию господ, которые начинают охоту с того, что долго выясняют, чья собака умнее, а после сравнивают достоинства своих седел и хвастаются новенькими сапогами. Пока они подъезжают к лесу, то успевают несколько раз переворошить чужое нижнее белье, так что, оказавшись на опушке, половина экспедиции дуется на другую. Завидев зайца, они бросаются на него скопом, стараясь исподтишка огреть соседа арапником. Так вкратце можно описать стратегию вампиров, которые впервые отправились на совместную охоту без Мастера. Свобода пьянила не хуже крови, выпитой у кабака в новогоднюю ночь.

Узнав, что еда заперлась в церкви, Готье предложил выкурить ее проверенным способом. После того, как коллеги по очереди назвали его идею «дурацкой», намекнув, что у них-то есть мысли и получше, да жалко тратить их впустую, они все-таки бросили в окно зажигающую смесь. Результат не заставил себя ждать. Впрочем, четверо смертных подействовали на них как канапе с черной икрой на гурмана – только раззадорили аппетит. Каково же было их удивление, когда еда сама вышла на улицу стройными рядами, и не просто вышла, а даже рассортировалась по полу и возрасту. Шведский стол, да и только! Любители начинать пир с десерта, облизываясь, нацелились на центр. Сельскохозяйственный инвентарь, которым грозно потрясали мужчины, вампиров не пугал. Подумаешь, прореха в сюртуке. Толкаясь и обгоняя друг друга, они ринулись на людей…

В итоге самые бойкие охромели на несколько лет. Пырнуть крестьяне так никого и не сумели, слишком быстрая у вампиров реакция, но вот оцарапать ладони или огреть по ногам – совсем другое дело. Такой встречи нападающие не ожидали. Нужно было в спешке менять план. Памятуя об уроках Виктора, они приземлились вдалеке и взялись за руки. Подобная беспечность сбивала с толку, так что вилы сразу же опустились, а косы перестали шинковать воздух. В недоумении люди уставились на вампиров, гадая, с какой стати тем приспичило водить хоровод.

На самом деле они собирались повторить то, с чем Изабель могла справиться в одиночку. Поначалу получалось у них плохо. Эгоисты от природы, вампиры не привыкли сотрудничать. Но мало помалу их сила слилась воедино и пронеслась над толпой, как стервятник над стадом, высматривая кого послабее.

Первыми заплакали дети. Чтобы напугать их требовалось всего-навсего что-нибудь черное, лохматое и с частоколом зубов, которое прячется под кроватью и хватает за ногу, когда идешь ночью на двор…

– Думайте о хорошем! – завопил Леонард.

При первых признаках паники он заметался от одного мужчины к другому, пытаясь вразумить их, но результат оказался противоположным. Меч он держал на отлете, и к воображаемым страхам присоединилась и вполне реальная угроза – острый клинок в его подрагивающих руках. Полыхающая церковь на заднем плане тоже не навевала приятные мысли, и все извилины у бедняг сбились в клубок от ужаса. Махнув на них рукой, Леонард подскочил к графу, абсолютно невозмутимому, будто кит среди взбаламученной стайки рыбешек.

– Прикажите им, пусть поставят барьер!

– Конечно, – все так же спокойно ответил граф, но взгляд его почему-то не сфокусировался, – вот только разбужу Гизи. Я ее трясу, а она все не просыпается…

В его расширенных зрачках Леонард разглядел ложе, на котором спала Гизела. Спала так крепко, что даже не дышала. Кроме ее неподвижного тела, граф не видел вообще ничего. Только отец Штефан сохранял здравомыслие и скандировал псалмы, хотя вопли и стоны заглушали даже его зычный голос.

– Сделайте что-нибудь!

– Сам сделай, твои гости! – отмахнулся священник, который только что швырнул склянку со святой водой, но вместо вампиров попал в простоволосую женщину с ошалевшими глазами, за которой, судя по ее бормотанию, гналась свекровь.

Оставалась последняя надежда. Леонард выхватил белый платок и, привстав на цыпочки, помахал им в воздухе. Но отчаянный шест потонул в мельтешении вил, которыми крестьяне отбивались от видимых только им призраков. Тогда, спотыкаясь, он побрел вперед. Кто-то чуть не сбил с него очки, несколько раз лезвие косы свистело в дюйме от его носа, но он все же выбрался. Точнее, вывалился. С белым платком и мечом, который волочился по земле, оставляя за собой длинную борозду, Леонард казался несуразным миротворцем. Налетчики не сразу поняли, чего он добивается. А как поняли, покатились со смеху.

– Умоляю, давайте поговорим! – попытался перекричать их Леонард, не забывая размахивать платком. – Мы ведь п-представители одного вида.

– Ага, только ты – атавизм, – какой-то интеллектуал ввернул мудреное словцо. Остроту приняли на ура.

– Оставьте их в покое, – попросил Леонард, и лицо его скривилось в жалкую гримасу.

– Еще чего! – выкрикнула белокурая вампирша в лихо заломленном цилиндре. Для нее между словами «человек» и «пища» давным-давно стоял знак равенства.

– Вы тоже когда-то были людьми, – прошептал Леонард, – Вспомните… свое детство.

Вперед выступил Готье, при виде которого юный вампир отшатнулся. Ему почудилось, будто его коленные чашечки внезапно испарились, и ноги вот-вот подогнутся от страха. Всласть налюбовавшись реакцией Леонарда, Готье сплюнул сквозь зубы, попав ему аккурат на ботинок.

– Кому приятно вспоминать, как он копошился на полу и пачкал пеленки, – скривился Готье, пропуская через пальцы сальные пряди волос. – Теперь мы высшая форма жизни. А ножик ты брось, – подмигнул он Леонарду, – чего доброго, порежешь пальчик и разревешься, как тогда.

– Я не ревел, – вскинулся Штайнберг-младший, покрепче вцепляясь в рукоять меча. Остальные снова прыснули.

– Дамы, у кого-нибудь есть нашатырь? – фыркая, поинтересовался Готье. – У нашего Леонарда опять начинаются пароксизмы.

– Прекратите!

Он замахнулся мечом, но так неуклюже, что едва не воткнул его в землю за спиной. Не прекращая хохотать, Готье даже не подлетел, а как будто перетек поближе к Леонарду. Левой рукой сжал его запястье, правой вышиб рукоять меча из ослабевших пальцев, и на ходу крепко ударил его локтем по носу. Кровь не брызнула – в его теле почти не осталось крови – но юноша, зажимая нос, осел на пыльную площадь.

– У-тю-тю, какие мы храбрые! – склонился над ним вампир, и черные кудри мазнули Леонарда по лбу. – А где ты был, когда твой отец звал на помощь?

Пока они разговаривали, двое вампиров слетали на окраину и вернулись, держа на вытянутых руках Штайнберга. Его голова моталась из стороны в сторону, а лицо было неподвижным, как у статуи… пролежавшей в земле несколько сотен лет. На лбу и щеках пятнами ржавчины темнели рубцы. Расстегнутый фрак свисал клочьями, надетая навыпуск рубашка топорщилась, потому что пуговицы были продеты не в те петли.

– Что вы с ним сделали? – взвизгнул Леонард.

Он попытался подняться, но сумел лишь протянуть к отцу руки. Не церемонясь, вампиры швырнули Штайнберга оземь.

– Ничего, – пожал плечами Готье. – Вернее, ничего из ряда вон выходящего. Сначала Изабель призвала его кошмары, и он ужасно раскричался. Небось, тебя увидел, ведь такой сын – кошмар любого родителя. Когда мы едва не оглохли от его стенаний, то стерли ему память. А потом немножко с ним позабавились.

– В замке не нашлось камеры пыток, – надулась белокурая модница, – отсталый здесь народ.

– Но мы соорудили ее из подручных материалов.

– И поиграли с ним до утра.

– А я и в полдень его навестил, – ухмыльнулся Готье, – после снова стер память. Даже к мукам привыкают, а так у жертвы каждый раз свежие впечатления.

– Тогда я начну с тебя, – констатировал Леонард, глядя на насмешника снизу вверх и отрешенно улыбаясь.

На него снизошло такое умиротворение, словно в зеркале хотя бы на миг проступили его черты. Не нужно задавать вопрос, кто же он, человек или вампир, и почему его не принимают ни те, ни другие. Сейчас он Штайнберг. И перед ним убийца его отца.

Готье снова хохотнул.

– Кончай уже притворяться тем, кем никогда не был. Защитник нашелся! Небось, пока другие мальчишки дрались на палках, ты с куклами чаевничал. Мадемуазель полетит с нами, – обернулся он к соратникам, – а пока что доедим смертных. Кстати, почему стало так тих…

Договорить он не успел. Меч, торчащий в животе, не способствует красноречию.

Отточенным движением Леонард дернул меч вверх, покуда лезвие не уперлось в ребра, и повернул, вонзая еще глубже. Вампир открыл рот, но оттуда вырвалась струя пепла, и тело его взорвалось, словно каждая частица вдруг воспылала ненавистью к соседним и решила от них отделиться. Пепел летел по сторонам. Охотники отскочили назад, и вокруг Леонарда образовалась полоса отчуждения. Он неторопливо поднялся, опираясь на меч, снял очки и вытер их свежим носовым платком. Прах убитого вампира попал ему на рукав, и Леонард, поморщившись, тщательно отряхнул рубашку.

– Когда другие дети дрались на палках, я препарировал лягушек. Скальпелем, – пояснил он ошалевшим упырям. – Если кто-то еще сомневается в том, что я мужчина и вампир, можете подойти и убедиться.

Наступил Эпический Момент. Один из тех, когда мальчишка убивает великана камнем из пращи или удачливый лучник попадает стрелой прямо в глаз предводителю армии. В любой момент реальность могла наверстать упущенное. Стоило вампирам осознать, что, несмотря на свой опыт вивисекции, Леонард был один, а их много, они бы вновь бросились на него.

Но граф фон Лютценземмерн перечел достаточно рыцарских романов, чтобы знать, когда нужно кричать: «В атаку!» Толпа ощерилась остриями вил. Выставив орудия перед собой, крестьяне, оглушительно вопя, ринулись на неприятеля. Вампиры взвились в воздух, уже не как зловещие грифы, а скорее как стая вспугнутых ворон. То ли от неожиданности, то ли запутавшись в длинных юбках, но высоко подняться они не сумели, и крестьяне, гнавшие их до самого леса, то и дело кололи тех супостатов, что летели пониже.

Когда ополченцы вернулись на площадь, Леонард по-прежнему опирался на меч. Граф помахал рукой у него перед глазами, осторожно постучал ногтем по стеклышкам очков, но вампир таращился в пустоту. Прицелившись, граф влепил ему пощечину, с непривычки такую сильную, что едва не снес бедняге голову.

– Это же твой отец! Перестань рисоваться и помоги ему встать!

Леонард опустил глаза на распластанного отца. Пыль, поднявшаяся при падении, припорошила изодранный фрак и осела на жестких, свалявшихся волосах, как изморозь на еловых иголках. Только приглядевшись, Леонард понял, что пыль тут не причем. За прошедшую ночь отец стал седым, как лунь.

– Они его уб-били.

– Болван ты этакий! – в сердцах выкрикнул граф, – Будь он совсем мертв, они б тебе урну с прахом приволокли!

Не успел он договорить, как Леонард, отшвыривая меч, подлетел к отцу, перевернул его грузное тело и принялся то тормошить его за рубашку, то хлопать по лицу, легонько и двумя пальцами, не задевая ожоги. Несколько раз даже подергал за усы. Пара минут такой терапии, и Штайнберг, коротко застонав, приоткрыл глаза. Не в силах говорить от волнения, Леонард помог ему сесть.

Но кроме графа, который сразу же заулыбался, никто не был рад его воскрешению. В напряженном молчании крестьяне вперили взгляды в пробудившегося упыря. Лезвия кос и серпов пламенели заревом догорающей церкви. Одно неверное движение, и несдобровать главному виновнику всех несчастий. Не отводя взгляда от толпы, Леонард одной рукой обхватил отца за плечи, а другой как бы невзначай потянулся к мечу.

Сладко зевнув и протерев глаза, словно он очнулся в теплой постели, Штайнберг покрутил головой по сторонам. Заскорузлые пальцы еще крепче сжали вилы. Пристальное внимание со стороны хозяина не предвещало ничего хорошего. В таких случаях его брови, будто две мохнатые гусеницы, сползались к переносице, а острый взгляд так и вспарывал карманы, в поисках запрещенной в цехе махорки либо фляжки со сливовицей. За это он мог вчинить работнику такой штраф, что о жаловании можно позабыть, лишь бы самому в долгу не остаться.

Фабрикант поднял руку, но так и не сжал ее в кулак. Наоборот, приветливо помахал работникам!

– Вечер добрый! А в честь чего мы тут собрались? Какой– то сельский праздник, да? – принюхавшись, он просиял. – День Святого Георгия? Мы будем прыгать через костры?

Когда крестьяне кое-как вправили отвисшие челюсти, то с немым вопросом уставились на Леонарда. Юный вампир пытался подцепить меч носком ботинка, но так и замер с вытянутой ногой.

– С тобой в-в-все в порядке? – обратился он к отцу, который жмурился, как младенец на погремушку.

– Лучше и быть не может! – сообщил Штайнберг. Леонард воспринял ответ как «нет, не все».

А отец вдруг хлопнул его по плечу.

– Какой славный молодой человек! – театрально провозгласил он, обращаясь ко всем зрителям сразу. – Держу пари, мы подружимся.

Народ предавался своему исконному занятию – безмолвствовал.

– Ты меня совсем не помнишь, – упавшим голосом сказал юный вампир.

– Нет. Как вас зовут?

– Леонард.

Отец с чувством потряс его обмякшую руку.

– Очень рад встрече! А меня зовут…хммм… вот черт, забыл.

«Генрих», чуть было не произнес сын, глядя на растерянного вампира, но совсем другое имя обожгло ему язык. Изабель.

«Изабель, Изабель, Изабель», – повторял он, глотая это имя, как горькую микстуру. Тварь, превратившая его отца в полуидиота. Он попытался вспомнить ее, но черты лица расплывались, как на выцветшей фотографии. Помнил только, что была она похожа на полевой цветок, засушенный между страницами старинной книги. Дунь, и рассыплется. Совсем, совсем хрупкая и уязвимая.

Он представил, в каком скверном настроении вернутся вампиры, и испугался, как бы они на ней не отыгрались. Но должна же быть на свете справедливость! Нет, никто ее и пальцем не тронет.

Прежде, чем он сам до нее доберется. Теперь она принадлежит ему. Его добыча.

Изабель.

Только бы не забыть. Но для того, кто на лету схватывает названия вроде Rhizobium leguminosarum, запомнить ее имя было легче легкого.