Берта бросается вслед за ним и дергает за ручку. И еще раз, и еще. Дверь не поддается. Ее заперли снаружи. Можно вышибить плечом, но такое самоуправство в чужом доме, который никогда не станет родным, но как же отсюда выбраться? Прежде чем Гизела поймет, что никакой она не рыцарь, а трусливая девчонка, которая и любить-то умеет только исподтишка. Прежде чем пробьет полночь, и она превратится в крысу.

За спиной раздаются шаги, но она не оборачивается. Ей страшно, как никогда.

Страшно, что если оглянется, то увидит груду монет на столе, покрытом бархатной скатертью.

– Мне жаль, – шепчет она, когда Гизела обнимает ее за плечи.

– И мне. Папа никогда не угощал меня сигарами.

– Я испортила твою сказку. Ты ожидала принца на белом коне…

– …а явилась принцесса…

– … вообще без коня.

– Не будем устраивать трагедию из-за одного непарнокопытного.

Дальше терпеть невозможно, и как только Берта оборачивается, она замечает и золото, и силуэты на фоне камина, но они тают в черных зеркалах. Отражается лишь девушка в форменном платье, с растрепанными волосами и недоверчивым взглядом исподлобья, который понемногу превращается в удивленный. Ни доспехов, ни даже самого заурядного меча. Только она сама. Впервые в жизни она видит себя. А затем закрывает глаза и слышит шорох слов. Сказка распадается на частицы и собирается заново.

…И жили они если не счастливо, то хотя бы очень, очень долго.