Вы еще помните бедного клерка? Того самого, на которого ни за что ни про что свалилось целое состояние? Вот он стоит у двери в свою квартиру, робко стучится и на пороге появляется молодая жена, с лицом, опухшим от слез. Прежде чем она успеет разразиться упреками, он закрывает ей рот поцелуем и гладит по выступающему животу. А тот второй, оставшийся позади, еще долго будет глядеть в камин, пока пламя не истончится, а дрова не превратятся в головешки, подернутые белой золой. Он вспоминает, как именно начиналась наша история. Точнее, наша сказка.

* * *

В тот погожий ноябрьский день 1793 года чета де Морьев наконец решила бежать из Парижа. Виконтесса Женевьева де Морьев подготовилась к путешествию со всей тщательностью, присущей ее деятельной натуре. Поскольку слуг она разогнала еще загодя, чтобы не дай бог не донесли, делать все приходилось самой. Но это ее нисколько не смущало. Вчера вечером она приготовила дорожные платья, а сейчас собирала корзину – фляжка молока, несколько печеных картофелин да булка хлеба. Удивительно, как ей вообще удавалось раздобыть хлеб. Хотя булочные открывались только в 6 утра, очереди к ним выстраивались еще с полуночи. Поговаривали, что скоро очереди будут разгонять, а хлеб так вообще выдавать по талонам. Но виконтесса де Морьев и тогда нашла бы как выкрутиться. Какие живучие создания эти женщины!

Виконт подавил волну тошноты, когда супруга схватилась за хлеб грязными, заскорузлыми руками. Она специально не мылась две недели, чтобы получше слиться с чернью. Конспиратор доморощенный! Ей бы в дворцовых переворотах участвовать, да жаль, королей на ее век не хватит – перебьют. Де Морьев чувствовал, как в нем растет обида на жену. Все умные люди давным-давно сделали ноги из Парижа, они же застряли в треклятом городе, потому что на шее у них повисла сестра Женевьевы, монахиня-урсулинка. Когда распустили монастыри, ей пришлось вернуться в Париж, где она долго умирала от подхваченной в дороге простуды, но все больше от нервного потрясения. Но вот уже неделю монахиня играла на арфе в райских кущах, а у четы де Морьев оставался последний шанс. Женевьева узнала, что о них начали наводить справки.

Женщина накрыла корзину льняным платком и любовно по нему похлопала. Посмотрела на мужа, сузив глаза.

– Как тебя зовут?

– Мадам, разве мы не представлены друг другу? – виконт картинно вздернул бровь.

– Виктор, не валяй дурака!

– Как прикажешь, – ухмыльнулся он и заученно отчеканил: – Прозываюсь я Жан-Батист Бувье, по роду занятий водонос, родом из Парижа.

– А как зовут меня?

– Мари Бувье. Самая очаровательная прачка во всей Франции, – Виктор де Морьев отвесил ей изысканнейший поклон.

– Хватит, а? Так. Куда мы направляемся?

– В Руан, навестить твою кузину, которая при смерти от родильной горячки.

Женевьева поощрительно кивнула.

– Какое сегодня число?

– Двадцать четвертое ноября… тьфу ты!… это по старому стилю! Третий день фримера второго года Республики.

Виконт вытер пот со лба. Так тщательно его не экзаменовали даже для первого причастия. Улыбнувшись, виконтесса прошлась вокруг мужа, оглядывая его придирчиво, как прусский капрал рекрута.

– Не забывай сутулиться. У водоносов не бывает прямой осанки. На них не надевают корсет во младенчестве. Так, что еще? Называй встречных на «ты» а не на «вы».

– Это у меня легко получится. Я и раньше-то не миндальничал с подобным сбродом.

– Но тогда не кривись, если кто-то обратится к тебе не «господин виконт», а «эй ты, топай сюда».

– О господи!

– Не поминай имя Божье всуе, – строго сказала виконтесса. – Хотя если подумать, так и вообще его не поминай.

– О, Верховное Существо!

– Не шути, пожалуйста. Хотя я рада, что ты в добром расположении духа. С чего бы нам грустить? Мы все учли. У нас обязательно получится.

– Ты захватил наши бумаги? – уже на улице спохватилась она.

– В десятый раз спрашиваешь, – огрызнулся Виктор, но на всякий случай похлопал себя по карману.

Нельзя сказать, что бумаги были на вес золота. Ведь золото, которым расплатилась за них виконтесса де Морьев, превышало вес этих жалких белых листочков в тысячи раз. Без взяток достать их было невозможно, с взятками – всего лишь невообразимо сложно. Аристократам предлагался лишь один пропуск – на свидание к праотцам.

– Не волнуйся, патрули их только по вечерам проверяют.

– На заставе все равно прикажут показать.

Виктор взял жену под локоть, то ли чтобы успокоить ее, то ли чтобы самому успокоиться, почувствовав ее тепло, такое привычное, такое родное. Светлые волосы Женевьевы стекали из-под замусоленного чепца. Давно немытые, но оттого еще более лоснящиеся, шелковистые, они по-прежнему закручивались в мягкие кудряшки. Хотя кожа туго обтягивала ее скулы, Виктор разглядел следы ямочек на некогда пухлых щеках. Это все еще была его Женевьева, девочка, спрыгнувшая с картины Фрагонара.

Он повстречал Женевьеву шесть лет назад в усадьбе графини Блуа, куда ее, дочку захудалого дворянина, пригласили в качестве компаньонки. В тот летний день на ней было голубое атласное платье с кокетливым бантом на корсаже, а под стать ему – туфельки, расшитые цветами. Девушка улыбнулась шаловливой улыбкой, и Виктор был сражен. Он даже не разозлился, когда Женевьева, проворная, несмотря на пышные формы, три раза подряд обыграла его в мяч. Ее раскрасневшееся, потное лицо казалось ему бутоном розы в брызгах утренней росы. Вечером, качаясь на качелях, она запустила в него туфелькой, которую виконт благоговейно поднес к губам (украдкой вытирая кровь из носа, разбитого этим мощным снарядом). Через неделю Виктор де Морьев предложил Женевьеве сделать его счастливейшим из смертных.

Как выяснилось, граф де Морьев заблаговременно просватал за младшего брата ту самую Блуа. Братья долго выясняли, кто кого переупрямит. Под конец граф даже угрожал непокорному юнцу Бастилией, пока тот не образумится. Но Виктор заявил, что тюрьма – это пикник по сравнению с графиней, грациозной как стадо буйволов на водопое, да еще кривой на один глаз…

Когда на утро после свадьбы они с Женевьевой прогуливались по парку, простой люд снимал перед ними шляпы. А теперь эти канальи готовы снять им головы с плеч.

Поглаживая руку жены, Виктор подумал, что брат ошибался, называя его брак «чудовищным недоразумением». И сам граф де Морьев, и его жена, и графиня Блуа, так и оставшаяся девицей, уже гнили на кладбище, а вот они с Женевьевой живы и здравствуют. И все у них получится.

Из мясницких лавок тянуло смрадом, и виконт едва удержался, чтобы не заткнуть нос. Под ногами чавкала грязь, то и дело норовя полакомиться его башмаками. Неужели и до Революции Париж был такой же клоакой? Виктор не мог знать точно. Тогда он разъезжал по улицам в карете, а прогулки совершал по аккуратным дорожкам, посыпанным песком. Нет, прежде он не видел такой грязи, такого убожества! Да и горожане оказались под стать. Париж был запружен горластыми бабами и детьми, которые не могли досчитать до десяти – куда им, скудоумным? – но назубок знали Права человека и гражданина. Да какие им, отребьям, права, подумал виконт. Пусть бы Францию и правда, захватили англичане да перебили их всех. Такую сволочь не жалко. Пусть все сгинут.

Беглецы миновали Площадь Революции, где толпа уже собралась для любимого развлечения. Раздался тихий, противный свист, за которым последовал глухой удар, и площадь взорвалась улюлюканьем. И тогда его сердце вздрогнуло, совершило головокружительное сальто и унеслось куда-то в пятки.

– Просто не смотри туда, Виктор, – шепнула виконтесса. – Просто не смотри и все.

У городских ворот несколько солдат в мундирах Национальной Гвардии проверяли бумаги у отъезжающих и приезжих. Руководил ими невысокий мужчина в штатском, с патриотической кокардой на шляпе. Точно такие же кокарды украшали головные уборы четы де Морьев. Супруги с невозмутимым видом предъявили свои бумаги. Тщательно изучив их, главный проверяющий вернул Виктору документы, а затем спросил у Женевьевы что– то насчет стирки. Мол, не нужны ли ей новые заказы. Или каким щелоком она пользуется. Что-то в этом роде, сейчас уже и не вспомнишь. Женщина защебетала, улыбаясь так заразительно, что солдаты невольно осклабились. Даже их главный довольно кивал, слушая ее обзорную лекцию по щелокам.

– Это все, гражданин? Мы можем идти? – наконец спросила она.

– Это все, – мужчина посмотрел на нее ласково. Он так и светился благодушием, словно дело происходило не на заставе, а за обеденным столом, а все присутствующие были его закадычными друзьями.

– Для тебя, – добавил он, когда супруги уже двинулись с места. – К тебе, гражданка, у нас нет вопросов, а вот к твоему мужу найдется несколько. Говоришь, ты водонос?

– Да.

– Добро. Расскажи, где берешь воду? Каков твой обычный маршрут? Где ты ее продаешь? Сколько стоит одно ведро воды? Сколько оно стоило год назад? Два года? Три?

Женевьева собиралась заговорить, но солдат схватил ее за плечо. Виктор почувствовал, как на лбу проступает предательская испарина. Капля пота скатилась по лицу и защекотала шею.

– Я беру воду в Сене, – произнес он бесцветным голосом.

– А где именно?

– Какая разница где! Вода повсюду одинаковая.

– Ну-ну. А покажи-ка мне свои руки. У меня сосед водонос, о его мозоли можно ножи затачивать.

– А тебе, гражданин, и на его руки смотреть не надо, – вдруг выступил вперед молодой солдат. – Узнаешь меня?

– Нет, – на всякий случай сказал Виктор, хотя круглая физиономия действительно казалась знакомой.

– А я тебя нескоро забуду. Это виконт де Морьев. Еще мальчишкой я служил в его доме, чистил ножи и обувь.

Лицо солдата стремительно молодело, и вот на виконта смотрел двенадцатилетний мальчуган, с глазами огромными, как блюдца. Дрожащими руками он прятал за спиной серебряную табакерку. Вроде даже лепетал что-то в свое оправдание, отступая от хозяина все дальше и дальше, пока не ударился затылком о каминную полку. На беду мальчишке Виктор как раз возвращался после крупного проигрыша, так что настроение у него было препаскудное.

– Вы избили меня до полусмерти и вышвырнули на улицу! – завопил солдат, по старой памяти сорвавшись на «вы».

Заметив, как побледнела Женевьева, а проверяющий расплылся в широчайшей улыбке, Виктор понял – отпираться бессмысленно.

– А как мне следовало поступить, когда ты собирался украсть ценную вещь?!

– У меня отец тяжко болел, а на дохтура денег не было!

– А объяснить мне это ума не хватило?!

– Да вы и слушать меня не стали!

– Николя, я ведь за тебя тогда заступилась, – с упреком сказала виконтесса.

– Как же. Еще немного и он бы из меня душу вытряс, – солдат сплюнул сквозь дырку в передних зубы. – Ничего, другие времена настали. Оба сдохнете.

Виктор рванулся вперед, но в следующий момент почувствовал, как его ударили по голове чем-то тяжелым. Последней, кого он увидел, была Женевьева. Зажав в руке шпильку, она с криком кинулась на Николя и проткнула ему щеку. Затем сознание Виктора поглотила горячая, с красными разводами, тьма.

…Когда неделю спустя он очнулся в тюремной больнице Консьержери, Женевьева была уже мертва.

Чувства в нем онемели настолько, что он мог думать о ней без слез. Ее казнили. Отрубили ей голову, а волосы продали на парик, чтобы хоть после смерти она приносила пользу обществу. Теперь ее белокурые локоны прикрывают плешь какой-нибудь старухе.

Но ему-то что делать? Именно Женевьева принимала все решения, будь то начало посевных работ в имении или меню на ужин. На нее можно было положиться во всем. Виктор просто не представлял, как ему жить дальше. К счастью, жить без нее придется недолго.

На следующий день его перевели в камеру. Когда лязгнула дверь, Виктор оказался в душном, наполненной миазмами склепе, с гнилой соломой в качестве матраса. Раз в день заключенных выпускали на прогулку, но, оказавшись в маленьком треугольном дворике, отделенном решеткой от женской половины тюрьмы, виконт увидел, как узницы полоскали белье в фонтане. Они смеялись и судачили, словно произошедшее было лишь временной неприятностью, и жизнь вот-вот вернется в прежнее русло. Некоторые умудрялись менять платье два раза в день! Для кого они так прихорашиваются? Неужели надумали соблазнить Святого Петра у райских врат? На здешних стражей не действуют женские уловки. Уж слишком они идейные. Никого не пожалеют. С тех пор Виктор больше не покидал свою камеру.

Вскоре он предстал перед Революционным Трибуналом. Его что-то спрашивали, он что-то отвечал. Ни вопросы, ни ответы не имели значения. После выходки виконтессы он был обречен. Создавалось впечатление, что эта контрреволюционная парочка специально пришла к городским воротам, чтобы совершить там акт саботажа. Показания дал и Николя, щеголявший забинтованной щекой. Из его слов следовало, что рядом с Виктором сам Жиль де Ре казался братом-францисканцем, скромным и человеколюбивым. Якобы злодей ввел право первой ночи в своих владениях, а по воскресеньям лакомился крестьянскими младенцами. При таких обстоятельствах приговор был один, впрочем, весьма в те дни распространенный.

Его приговорили к смерти.

Но перед этим знаменательным в жизни любого человека событием была последняя ночь. Порою он чувствовал, как ярость пойманным волком бьется у него в груди, воет, грызет решетку. Порою впадал в совершенное равнодушие. Вот и сейчас виконт забился в угол, монотонно гладя себя по руке и пытаясь представить, как его живая, трепещущая плоть завтра превратится в падаль. Но представить такое никак не получалось.

За его спиной раздался шорох, а когда Виктор обернулся, то к своему изумлению увидел высокого седого мужчину со свечой в руках. Лицо незнакомца избороздили морщины, казавшиеся еще глубже при тусклом свете. Неужто новый узник? Когда же его успели привести? Старик был худым, но не настолько же, чтобы протиснуться в дверную щель. Виконт огляделся по сторонам, но остальные заключенные выводили рулады. Будь наш герой наблюдательнее, он заметил бы, что еще никогда его сокамерники не спали так по-младенчески спокойно.

– Кто вы?

– Тссс, – незнакомец поднес палец к губам и загадочно улыбнулся. – Не нужно поднимать тревогу. Я лишь хочу проверить, нет ли здесь кого-нибудь из моей паствы.

Выходит, тюремщики допустили к нему исповедника? Это уже что-то новенькое.

– А, так вы из переодетых священников, что приняли присягу? – прошипел Виктор. – Пододвиньтесь поближе, святой отец, я хочу плюнуть в ту руку, которая поднялась, когда ваши мерзкие уста отреклись от Матери Церкви.

В следующий момент незнакомец уже стоял перед ним, но виконт даже не заметил, как он шагнул вперед. Неужели нервное потрясение достигло высшей точки, и он сошел с ума? Было бы прекрасно! По крайней мере, он будет беседовать с ангелами, когда его поволокут на эшафот. Ничто так не притупляет боль, как безумие!

– Нет, это вы мне свою протяните, – между тем потребовал незнакомец. – Ну же! Я желаю посмотреть на вашу ладонь, мсье!

Его руки были холодными, но то была приятная прохлада, вроде прохлады свежей накрахмаленной простыни, которая опускается на горячечное тело больного.

– Какая удивительная линия жизни!

– Что, слишком короткая? – хмыкнул де Морьев.

– Наоборот! Она продолжается бесконечно, – и старик провел в воздухе пальцем, прослеживая невидимую линию.

Вблизи лицо гадателя показалось знакомым. Виктор наморщил лоб, силясь вспомнить, где же он мог видеть этого чудака.

– О, я вас знаю! Вы тот самый шарлатан, что показывал фокусы по салонам лет эдак пятнадцать назад. Да еще за каждой юбкой увивался. Сен-как-вас-там?

– Сен-Жермен, – помог ему незнакомец.

– Только я думал, что вы давным-давно умерли. Ошибся, значит. Что, мсье фокусник, можете вытащить голубя из рукава?

– Только если это хоть чуточку поднимет вам настроение.

– Вряд ли, – не сразу ответил Виктор. – Они казнили мою жену.

– Мне вас жаль.

– А ее?

– Ее не очень. Она обрела покой, а вам жить с этим, – он снова взглянула на ладонь Виктора, – вечно.

– Вы когда-нибудь были женаты, Сен-Жермен?

– Нет. На амурные дела у меня просто не было времени, – Сен-Жермен печально развел руками. – Видите ли, я родился в XVI веке, когда умереть было довольно просто – будь то смерть от чумы или от удара пивной кружкой по затылку. Так что с младых ногтей я грезил философским камнем и эликсиром бессмертия. Пока прочие студенты строили шашни с юными прелестницами, я корпел над гримуарами в библиотеке. Когда они размышляли, где раздобыть денег на попойку, я решал, что бы мне такое трансмутировать в следующую очередь. Понемногу мои однокашники обзавелись семьями, и лишь я, тогда уже маститый профессор, по-прежнему не вылезал из лаборатории. Так прошло сорок лет. Думаете, я что-нибудь открыл по истечении этого времени? Ничего! Ничегошеньки! Sic transit gloria mundi! Сорок лет горгулье под хвост!

Похоже, Виктор де Морьев был не единственным безумцем в этой камере. На всякий случай он отодвинулся подальше от Сен– Жермена, а то еще забрызгает слюной, когда у него пойдет пена изо рта.

– Но если вы утверждаете, что жили в XVI веке, вам все же удалось найти способ бессмертия? – Виктор указал на логическую ошибку в его рассуждениях.

– Ах, вы об этом. Однажды мои студенты ради смеха подпоили меня и отвели в дом терпимости, где одна из куртизанок оказалась вампиршей. Она и превратила меня в носферату. Вот, собственно, и все. С тех самых пор пытаюсь наверстать упущенное, но его теперь попробуй, наверстай.

Нянька-бретонка рассказывала маленькому виконту и про вампиров, и про ведьм, и про чудовище Анку, что разъезжает на своей шаткой телеге и отвозит души умерших в другой мир. Но все это бабкины сказки! Поймав недоверчивый взгляд, Сен-Жермен мелодраматически вздохнул и приложил его руку к своему запястью. Виктор изо всех сил надавил пальцами на податливую кожу, но с таким же успехом он мог ощупывать камень – пульса не было.

– Выходит, вы вампир? – выдохнул Виктор.

– Нет, мальчик мой, я не просто вампир. Я Мастер Вампиров Франции. Свалилась же на меня обуза под старость лет! – и он горестно покачал головой, словно только что проверил добрую сотню студенческих работ, но оставшиеся тетради Вавилонской башней возвышаются над столом.

– И вы ищете других вампиров здесь?

– Да. Провожу массовую эвакуацию из Парижа.

– Плохи же в Париже дела, если даже нечисть отсюда разбегается, – хмыкнул Виктор.

– Ну что вы, далеко не все вампиры хотят уезжать. Охотиться в такой неразберихе гораздо удобнее. Другое дело, что я как Мастер уже не в силах обеспечить безопасность каждому. С тех самых пор, как люди изобрели средство, которое столь же смертоносно для нас, сколь и для них самих. Хотя костер тоже был весьма эффективен.

– Постойте! Ведь согласно легендам, у вампиров есть сверхъестественные способности. Они могут оборачиваться в животных. Почему бы не превратиться в летучую мышь и вспорхнуть с эшафота?

– Не все так могут, Виктор, – сказал Сен-Жермен, и виконт вздрогнул. Когда он успел назвать свое имя?

– Способности, о которых вы так любезно упомянули, есть лишь у тех вампиров, что кормятся человеческой кровью. Некоторые предпочитают кровь животных. Тогда их единственным даром остается дар бессмертия, а во всем остальном они мало чем отличаются от людей. Разве что немножко сильнее. Разумеется, все наши ограничения – солнечный свет, серебро, святая вода – на них тоже распространяются.

– Все ограничения и никаких преимуществ? Черт возьми, да зачем они вообще стали вампирами?! – в сердцах воскликнул виконт де Морьев.

– Не всякий немертвый становится таковым по доброй воле. Не у каждого есть выбор. В отличие от вас.

– Вы мне предлагаете…?

– Да. Я именно что предлагаю вам стать вампиром. Скажите «нет», и я тут же удалюсь.

– Но почему именно я? Ведь вы могли пройти мимо? Проклятье, да вы могли и вовсе не заглянуть в эту камеру! Просто совпадение?

– Скорее предназначение. Мы существа из фольклора, а в сказках ничего не бывает просто так. Они очень скупые, сказки. Никогда не тратят действие понапрасну. Один эпизод влечет за собой другой. Если принцесса уснула мертвым сном, значит, ее должен расколдовать принц. Если на ступенях остался хрустальный башмачок, он обязательно будет впору какой-нибудь ножке, даже если перед этим придется искромсать несколько. Ну а если в вашей тюремной камере появился вампир, и вы не поддались его сонным чарам… додумайте сами. Мы встретились неспроста, Виктор. Каков будет ваш ответ?

– Да! – закричал виконт. Чтобы вампир не передумал, он готов был продолжать до бесконечности. – Да, да, да!!!

Он даже не вздрогнул, когда клыки впились ему в шею. Его кровь лилась в рот Сен Жермену, и можно было лишь плыть по течению, блаженно улыбаясь. Ему было хорошо. Затем возникло ощущение слабости, но за последнее время Виктор уже свыкся с ним. Капля за каплей утекала жизнь. Вот уже конечности сковало холодом, он пробежался по всему тела и вплотную подобрался к сердцу. Но перед последним стуком вампир, молниеносным движением вспоровший себе запястье, выдавил несколько капель крови в рот Виктора. Застонав, тот припал губами к царапине, не давая ей затянуться.

Прав был Сен-Жермен! Алхимия – просто чепуха по сравнению с тем, что происходило сейчас. Это ли не трансмутация? Он чувствовал, как по его жилам течет расплавленное золото. Как прекрасно умирать! Смертная оболочка лишь уродливый покров, из которого выпорхнет ослепительная бабочка. Слишком долго он ползал по земле, опасаясь, как бы его не раздавили, но теперь он будет парить. Ему не придется жить ни в тени Гильотины, ни в тени Креста. Его переполняла сила столь древняя, что он не мог дать ей имя. Что там Мастер говорил про сказки? Да, лучше так. По крайней мере, в сказках присутствует хоть какая-то логика. Там героев не швыряет по жизни, они не кружатся, как палые листья в водовороте – без смысла, без системы, без малейшего контроля над своей судьбой.

…Но если бы Мастер повстречался ему раньше! Древней крови хватило бы на двоих…

– Виктор? – Сен-Жермен похлопал его по щеке, и новый вампир открыл глаза. – Как вы себя чувствуете?

– Великолепно. Благодарю вас, господин Мастер.

– Ради всего несвятого, зовите меня Сен-Жерменом! – поморщился тот. – За сорок лет в университете мне опостылели и титулы, и звания, и научные степени, и прочая белиберда!

– Как вам угодно, Сен-Жермен.

– Вот и славно. А сейчас я научу вас превращаться в туман, и мы просочимся отсюда. Прямо через замочную скважину. Главное, не попасть под сильный ветер, а то капельки разнесет по сторонам. Кому охота снимать свои уши с ближайшей изгороди? Или кое-что поважнее, – подмигнул вампир, но вдруг обеспокоенно посмотрел на свое создание. – Только сдается мне, вы еще слишком слабы.

Если это слабость, то, что же тогда сила? Его сознание распахнулось и прокатилось по тюрьме, всасывая накопившийся здесь страх – старинный, черной плесенью вросший в стены, и совсем свежий, от которого тянулись тонкие нити по всему Парижу, к женам, детям, друзьям, слугам. От этого ощущения можно было захмелеть. А если даже страх так сладостен, то какова же на вкус человеческая кровь? Виктор решил не тянуть с ответом.

– Нехорошо уходить, не попрощавшись. Хочу перемолвиться парой словечек с добрыми друзьями. Позволите?

Вампир покосился на спящих узников.

– Только, чур, недолго. Я подожду здесь.

– Нет, лучше подождите у ворот. Замочная скважина – это все же несолидно. Я привык входить и выходить через дверь. Парадную.

Сен-Жермен собрался было возразить, но что-то в голосе Виктора заставило его умолкнуть. Раскинув руки по сторонам, он разлетелся на частицы и собрался в зеленоватую дымку, которая просочилась через дверные щели. Задумчиво поглаживая подбородок, виконт де Морьев тоже подошел к двери. Он мог высадить ее в два счета, но так слишком скучно. Если чему-то поучиться у новой власти, так это умению превращать смерть в праздник.

Он постучал.

– Кому не спится? – снаружи послышался осипший голос.

– Я хочу подать прошение о помиловании на имя общественного обвинителя, – сказал Виктор первое, что пришло в голову.

– А утра дождаться не мог?

– Я в списках на завтрашний день. Но я надеюсь, что гражданин Фукье-Тенвиль еще успеет рассмотреть мое прошение.

– Будто у него нет других занятий, как с твоим прошением возиться.

– О, мое предложение его заинтересует! В обмен на свою жизнь я готов заплатить немалые деньги. Армии сейчас нужны финансы. Наше правительство радуется даже трем франкам, которые сиротка вытрясла из копилки, а я предлагаю десять тысяч. Деньги надежно спрятаны. Только я знаю где.

– Эх ты, сволочь контреволюционная, – беззлобно констатировал тюремщик. – Ладно, выходи. Напишешь прошение у меня на глазах.

Дверь распахнулась, и перед Виктором предстал солдат, крепко сжимавший в правой руке дубинку. Кивком он велел виконту выходить, но тот вдруг подался вперед, словно споткнувшись. Это что еще за штучки? Но прежде чем тюремщик успел поднять его, а то и дубинкой приласкать, Виктор взмыл в воздух, совершил сальто, оттолкнувшись ногами от потолка, и в мгновение ока оказался за спиной у стража. Роли поменялись. Столь же стремительным движением вампир схватил стража за правое запястье. Хрустнула кость, и дубинка покатилась по каменному полу. Мужчина завопил, но рот ему закрыли пальцы, холодные и твердые, как прутья чугунной ограды.

– Меня всегда интересовало, какие у революционеров бывают последние слова? – его ухо защекотал вкрадчивый шепот. В тот же момент вампир убрал руку.

– Боже милосердный, – только и успел прошептать тюремщик. Горло его вспыхнуло болью, словно по нему полоснули раскаленной бритвой. Когда тело мужчины обмякло, вампир позволил ему упасть и перешагнул через него, как ребенок через надоевшую игрушку.

– Ты разочаровал меня, друг мой. Я-то надеялся, что ты споешь Марсельезу, – сказал Виктор, вытирая губы ладонью. Теплая кровь заливала счастливую линию его жизни.

Насытившись, Виктор отшвырнул тучное тело и собирался уже уходить, как вдруг его внимание привлекла связка ключей на поясе у тюремщика.

Вампир огляделся. За этими дверями заживо гниют люди, которым отсюда одна дорога – на плаху. Он может их выпустить. Более того, он может вывести их за ворота! Никакая застава ему не преграда. Если патрульные спросят про документы, он нарисует себе пропуск, причем их же кровью. А за пределами Парижа узники побегут, куда глаза глядят. Кому-нибудь да удастся спастись.

Он поможет им! Он знает, что они сейчас чувствуют.

И тут он понял, что уже не знает. Более того, ему дела нет до их мелких страхов и страданий. И по ту сторону решетки, и по эту были всего-навсего люди. Прямоходящая еда с большим словарным запасом. Страшно подумать, что он когда-то был одним из них! Страшно и стыдно. Поморщившись, он пошел прочь.

Сен-Жермен нетерпеливо прохаживался у входа в Консьержери. Наконец, дверь отворилась и из тюрьмы, насвистывая веселый мотивчик, вышел Виктор. Кровь струилась у него по всему телу. Как у новорожденного.

– Простите, что заставил себя ждать, – вежливо поклонился он.

Не говоря ни слова, Мастер Вампиров протянул ему носовой платок…

* * *

Жонглируя подушкой, вампир возлежал на оттоманке, некогда зеленой, но сейчас настолько грязной, что его черные волосы почти сливались с обивкой. Своей позы он не изменил и когда в комнату вошел Сен-Жермен в сопровождении Виктора. Последний готов был поклясться, что где-то уже видел эту наглую рожу. Но где?

– Ага, целых три раза. Делать мне больше нечего, как сматываться из Парижа. Мне и здесь неплохо неживется.

Сен-Жермен развел руками.

– Готье! Но гильотина!

– Как раз из-за нее, голубушки, я и остаюсь! Между прочим, я член Революционного Трибунала. А еще я помогаю ребятам искать бывших, – Виктор нахмурился, но Готье продолжал разглагольствовать. – На что аристократам нетронутая шея? Рано или поздно ее поцарапают… лезвием! А к телам казненных никто не присматривается.

– И все-таки ты должен уехать со всеми, Готье!

– А иначе? – весело спросил вампир. – Если не уеду, что тогда, дедуля?

– Я сделаю тебе выговор и напишу замечание в табель!

Со всей французской галантностью вампир объяснил, куда Мастер может засунуть его табель.

Примерно через четверть секунды зрачки Готье разнесло от боли.

– Мы, вампиры, на самом деле большая, дружная семья, – ласково проговорил Виктор, наматывая его кудри себе на кулак, – а в таких семьях нет места ни угрозам, ни принуждению. Поэтому у тебя есть свободный выбор – или ты тотчас же извинишься, или я сниму с тебя скальп. Ммм?

– Да, – всхлипнул Готье.

– Что да?

– Первый вариант!

Виктор отпустил его волосы, и Готье шлепнулся на пол. Здравый смысл шепнул, что лучше и не подниматься.

– Простите.

– …господин, – подсказал виконт.

– Простите, господин! – выкрикнул вампир, но посмотрел при этом не на Сен-Жермена, а на его помощника.

– Извинения приняты. Три минуты на сборы.

Уже на улице, когда Сен-Жермен пришел в себя после увиденного, он довольно потер руки.

– Замечательно, Виктор! Я буду называть вас своим аспирантом!

– Лучше просто рабом.

– А разве это не одно и то же? – захихикал бывший профессор.

Виктор кивнул. Пусть порадуется, в его возрасте полезны положительные эмоции. А он сам, конечно, не откажется сопровождать Мастера этой ночью. Во-первых, нельзя же не отблагодарить старика. А во-вторых, ему не терпелось лично встретиться с будущими подданными.