Еще долго никто не отваживался заговорить. Молчание распухло, будто мокрая вата, расползлось по углам и заполнило всю гостиную, тяжело наваливаясь на друзей. Да и что тут скажешь? Но глядя на герра Штайнберга, который с понурым видом рассматривал ковер, англичанин испытал приступ жалости. Фабрикант отнюдь не казался самодовольным. Видно было, что мучается. Ну а разглядывание ковра, бордового с аляповатыми зелеными цветочками, и вовсе казалось актом умерщвления плоти.

– Что ж, давайте думать, как нам обороняться от жениха, – сказала Гизела. – Уолтер здесь главный специалист по вампирам. Вот увидите, он что-нибудь предложит.

Штайнберг скептически обозрел англичанина.

– Конечно, конечно! – сказал Уолтер, чтобы потянуть время, потому что ничего толкового ему на ум пока что не приходило. – Но для начала хочу уточнить кое-какие моменты. Скажите, как вампиры реагируют на просыпанную крупу? – задал он давно беспокоивший его вопрос. Уж больно странной казалась эта версия. Он запустил руку в карман и швырнул на пол пригоршню проса, которое, даже после неудачного эксперимента, продолжал носить с собой.

Взглянув на просо, вампир побагровел от негодования.

– Ну и манеры у вас, юноша! Прийти в гости и сразу напакостить! Да я вам от дома откажу! Немедленно соберите эту гадость! Все 119 зерен.

Эвике, стоявшая в сторонке, проворно начала собирать зернышки, время от времени задирая голову и вслушиваясь в разговор.

– А чеснок?

– Не выношу, – отрезал Штайнберг. – Но приходится добавлять его в ту колбасу, которую мы продаем смертным. Крестьяне любят, чтоб чесночку было побольше. Говорят, он перебивает ее естественный вкус.

– Но зачем вы посадили его в саду?

– Уже и по саду моему успели потоптаться? Экой прыткий! А посадил я чеснок на случай, если кто-нибудь из его приспешников проникнет к нам через забор. Мало ли что ему взбредет в голову.

– Значит, боярышник и шиповник тоже отпугивают вампиров. Но к чему надписи?

Фабрикант раздраженно пожал плечами.

– Потому что эти растения действуют на нас в фольклоре. Но для того, чтобы испугаться боярышника, нужно знать, как он выглядит. Представьте себе вампира, который родился в большом городе, а с ботаникой знаком только по горшку с геранью на бабушкином окне. Думаете, такой поймет, что перед ним боярышник? Держите карман шире! Зато как прочитает надпись, сразу же испугается – все чин чинарем. Есть еще вопросы?

– Нет, кажется.

– А предложения? Тоже, небось, нет? Я так и думал. Видите ли, господин англичанин, все ваши штучки не годятся в нашей ситуации. Нам ведь не обороняться от него нужно – он так силен, что при желании одним пальцем всех раздавит – а перехитрить его. Это тоже невозможно. Мы застряли в сказке, где только он знает все правила.

– Ничего, Уолтер ведь этнограф, – сказала виконтесса. – Он должен разбираться и в сказках. Ты ведь поможешь, Уолтер?

Мистер Стивенс понял, что настал его звездный час. Иными словами, все астероиды сейчас посыплются на его многострадальную голову. Но перед его глазами откуда ни возьмись появилась следующая картина.

…Поджав губы, крестьянка стоит у очага, сосредоточенно помешивая в котелке.

– Что ты делаешь, матушка? – доносится голос из колыбели. Там лежит маленький уродец, сморщенный и тонконогий.

– Варю пиво из яичной скорлупы.

– Вот это да! – восклицает подменыш. – Уже двести лет живу я на свете, а никогда не видывал, чтобы пиво варили из скорлупы!

Женщина медленно поворачивается и показывает фее раскаленную докрасна кочергу…

– Мы могли бы ее подменить, – задумчиво проговорил Уолтер. – Насколько я понимаю, вампиры в здешних сказках и феи в наших выполняют похожую функцию. Ну, так вот, иногда феи воруют детей, оставляя на их месте других фей, чтобы люди кормили их задарма. Их еще подменышами называют. Вот я и подумал, что если мы воспользуемся этим мотивом, но с точностью до наоборот? Когда исчезла Берта, освободилось ее место. Кто-то же должен его заполнить. Что если мы положим своего подменыша в колыбель к феям?

– И правда, почему бы нет? Идея недурственная, – задумчиво проговорил Штайнберг. – Но, надо полагать, не все так просто?

– В том-то и загвоздка. В сказках подменыша всегда обнаруживают. Например, мать варит яичную скорлупу в котелке, а любопытный подменыш спрашивает, что она делает – но ведь младенец еще не умеет толком разговаривать! Так он выдает свой истинный возраст. А уж потом ему приходится несладко. Его могут прижечь раскаленной кочергой, или отхлестать крапивой, или бросить на навозную кучу. Вот феи и приходят за ним и возвращают матери ее настоящее дитя.

– Но мы ж не будем навсегда менять, – не отступал вампир, – нам бы несколько ночей продержаться. Если мы найдем девушку, которая согласится заменить мою Берту на Балу…

– Не найдем! – убежденно сказал Леонард. – Никто не захочет впутываться в такую ав-вантюру.

– Отчего же не захочет? – подала голос Эвике. – Я могу.

Девушка шагнула вперед и сделала книксен, смущенно улыбаясь. Видно было, что ей неловко заговаривать с господами.

Штайнберг обошел вокруг Эвике, отмечая ее ясные голубые глаза, светлые, почти бесцветные брови и курносый носик. Округлое лицо было усыпано веснушками, крупными и яркими, как толченый кирпич. Девушка ничуть не походила на Берту. Наверное, поэтому ее было не жалко. Он взвесил на ладони ее косу, словно оценивая качество волос, посмотрел на Гизелу и довольно улыбнулся.

– Свадебное платье придется расставить, но вообще-то она мне подходит!

Обескураженная, Гизела только и могла, что руками развести.

– А вот подходите ли вы мне, герр Штайнберг? – внезапно проговорила служанка, и взгляд ее похолодел. – Если решили, будто я задарма буду с вашим упырем миловаться, то сильно ошибаетесь. Раз уж я согласна изображать фройляйн Берту, то мне как актрисе причитается гонор.

– Гонорар, – автоматически поправила Гизела. – Но…

– А я что сказала? В общем, вы должны мне заплатить.

– Эвике, хватит! – одернула ее хозяйка.

– Полно, фройляйн Гизела, ваша служанка дело говорит. Любой труд заслуживает вознаграждения. Сколько ты возьмешь за услуги, милая девушка? – поинтересовался герр Штайнберг.

– Сто, – сказала Эвике.

– Конечно – конечно!

– Тысяч.

– Да ты, кажись, умом тронулась! – взревел вампир, но горничная и глазом не моргнула.

– Что, слишком мало запросила? Экая досада. Тогда увеличим вдвое.

– Даже десятая часть от этой суммы – уже грабеж среди бела дня!

– Приму к сведению. Среди бела дня, сударь, вас и правда проще всего ограбить, – задумчиво протянула девушка.

На лбу вампира вздулись жилы, но Эвике продолжала, как ни в чем не бывало.

– Предлагаю следующее – вплоть до самой свадьбы я буду притворяться вашей дочерью, зато сразу после сбегу с денежками. Когда Виктор меня хватится, уже поздно будет. А если он к вам сунется права качать, то скажите, что, мол, сам виноват, недоглядел за женой. После свадьбы дочь отцу не принадлежит. С вас все взятки гладки.

Заложив руки за спину, Штайнберг задумчиво прошелся по гостиной.

– План, конечно, неплохой, но я все еще не понимаю, как у тебя наглости хватает требовать такую сумму.

– Подумайте, на какой риск я иду.

– Вот именно! – вставил Уолтер. – Виктор же сразу догадается, что Эвике не вампир.

– Чепуха! – замахал на него фабрикант. – Если я дам ей напиться своей крови, то вампиры ее учуют и примут девчонку за свою. За немертвую, которая хорошо отобедала. Риск минимальный! За что тут платить?

– А что будет после свадьбы? Нет, я постараюсь сразу же удрать, а если не получится? Мне ведь придется… – взглянув на хозяйку, Эвике умолкла.

– А вампиры вообще… ну это… ну… могут? – выдавил Уолтер.

Отец и сын ответили одновременно.

– Не знаю, – сказал Леонард.

– Еще как! – сказал Штайнберг.

Пару минут их взгляды бесцельно скользили по комнате, описывая дугу вокруг Гизелы.

– Отец, как ты можешь! – наконец опомнился Леонард. – Посовестился бы втягивать людей в свои игры! А ты, Эвике… да в своем ли ты уме? Так рисковать! Это безумие! Я этого не д-до-пущу!

– Отчего же, сударь? Может, я тоже хочу заработать. Не только же вам в роскошествах купаться.

– Если тебе нужны деньги, я их п-просто так тебе отдам!

– Э нет, сынок, сначала свой капитал сколоти! – встрял Штайнберг. – А моими деньгами не вздумай распоряжаться! Слишком тяжко они мне достались.

– Вот именно! И не нужны мне ваши подачки!

– Да вы что это, оба?! Гизела, ну хоть т-ты ей скажи!

– Опомнись, Эвике!

Но урезонить горничную было не так-то просто.

– Почему, фройляйн Гизела? – спросила Эвике, уперев руки в бока. – Я ведь служанка. Помните, вы читали мне книжку про то, как старый король послал рыцаря за море, чтобы тот привез его невесту? А когда они возвращались на корабле, камеристка должна была дать принцессе приворотное зелье, чтобы ее госпожа влюбилась в дряхлого женишка? Но рыцарь и принцесса по ошибке выпили зелье и полюбили друг друга. Скажите, кому пришлось лечь с королем в первую брачную ночь?

– Камеристке. Но «Тристан и Изольда» – просто легенда! У нас-то все по-другому!

– Это как же так у нас по-другому? Если не ошибаюсь, передо мной стоят два упыря, да и третий не за горами! Очнитесь, фройляйн. Мы в сказке. А во всех сказках служанка всего лишь разменная монета. Но если я буду монетой, так, чур, золотой! Ну, что скажите, герр Штайнберг?

– Пятьдесят, – процедил тот.

– Что, двести тысяч да еще и пятьдесят? Вообще здорово!

– Разорения моего хочешь, мерзавка?!

– Хочу, – призналась Эвике, – но вряд ли увижу. Потому что на свете нет справедливости, в этом я уже убедилась. А от вас не убудет. Снова заработаете, времени хватит. Век-то у вас долгий… если Виктор не укоротит.

– Вот ведь ушлая! Фройляйн Гизела, где вы только нашли такую? Ну хорошо, двести пятьдесят и не грошом больше.

– Триста.

– Что?!!!

– Я передумала.

– Ну знаешь, это уже ни в какие рамки! – запыхтел фабрикант.

– Договорились?

– Куда ж мне деваться?

– Деньги вперед.

– Что, прямо сейчас? Наличными?!

– За дуру меня держите? – усмехнулась девушка, – Завтра утром поеду в город и открою счет в банке, а вы туда переведете деньги. Сразу всю сумму. И чтобы без всяких там хитростей. Если хоть одного нуля не досчитаюсь, пеняйте на себя. Сдам вас Виктору с потрохами. Ясно?

– Куда ясней, – пробормотал вампир. – Ну что, по рукам?

– По рукам!

Эвике плюнула себе в ладонь и протянула ее Штайнбергу. Все-таки избавиться от приютских привычек ой как нелегко.

* * *

Рассевшись по диванам в Китайском Кабинете, они выжидательно смотрели на графа, который со свойственной ему тщательностью обдумывал услышанное.

– Нет, герр Штайнберг, – наконец произнес граф безапелляционным тоном, – я никогда не дам согласия на это предприятие. Я понимаю, что ваши друзья-вампиры не употребляют человеческую кровь, стало быть, и общаться с ними совершенно безопасно, – Уолтер на всякий случай прочистил ухо мизинцем, но граф продолжал, как ни в чем не бывало, – Да и сам виконт де Морьев – очень славный господин, иначе бы вы не просватали за него дочь. Но все равно, это в одинаковой степени опасно и подло. Просто объясните виконту, что невеста передумала. Как благородный че… уп… тва… существо, он не станет принуждать Берту к замужеству. Я не позволю, чтобы под крышей моего замка процветал обман! Также хочу напомнить, что пока Эвике здесь служит, она выполняет мои приказы. Мои, герр Штайнберг, а не ваши.

– Ничего я ей не приказывал! – раздраженно отозвался вампир. – Это было ее собственное решение.

– Вот как? Эвике, поди-ка сюда, – поманил ее граф.

Изрядно побледневшая, горничная приблизилась к нему на ватных ногах. Хозяин занес руку, и Уолтер готов был ринуться на защиту, но граф всего лишь взял девушку за подбородок, приподнимая ее опущенное лицо.

– Это правда? Ты действительно сама предложила?

– Да.

– Почему?

– Не робей, моя милая, – подбодрил ее Штайнберг, – расскажи хозяину про то, как мы славно поторговались давеча.

При этих словах в лице графа что-то изменилось – потух взгляд, прежде пылавший негодованием, а морщины показались еще глубже.

– Неужели? Хотя мне следовало догадаться. На какой сумме вы остановились?

– Триста тысяч, – сообщил Штайнберг, поморщившись, словно у него в сердце кольнуло.

– По крайней мере, буду знать, что ты не продешевила. Ты всегда была умницей, Эвике. Прирожденный математик. Как же ты намерена распорядиться такими деньгами?

– Я хотела…

– … сделать ноги отсюда, – договорил за нее вампир. – У вас преданные слуги, ваше сиятельство. Интересно, «преданный» и «предать» – однокоренные слова?

– Как знать… Эвике? Ну что ты, девочка, – он погладил ее по голове, и девушка вцепилась в его руку. – А это лишнее. Не стоит целовать мне руки… Это я должен просить у тебя прощения, а ты себя не вини. Ты мне ничем не обязана. Я предал тебя еще раньше. Мне не следовало брать тебя из приюта, тем самым взращивая в тебе ложную надежду. Ты, конечно же, рассчитывала, что будешь жить во дворце и донашивать великолепные наряды за своей госпожой. А вместо этого вы с Гизелой перелицовываете тряпки столетней давности. Я ведь все вижу, все замечаю… Простите, девочки. Делайте что хотите, я не буду мешать. Какой вес имеют мои приказы, если я не в состоянии позаботиться о самых близких? Никудышный из меня господин, да и отец тоже… Все, хватит жаловаться! Что-то мы совсем раскисли. Жизнь продолжается, так ведь? А я даже рад, что вы обе теперь пристроены. Пойду к себе, нужно еще парочку гробов для гостей закончить, – он кивнул присутствующим. – До свидания, герр Штайнберг. Леонард. Уолтер. Гизи… Берта.

Попрощавшись, он вышел из залы, за ним и потянулись жених с невестой, Эвике же стояла с опущенными плечами и глядела прямо перед собой. Уолтеру захотелось приободрить ее как– нибудь. Обнять. Сказать что-то приятное. Ведь кроме него никто не понимает, что это за ощущение, когда в тебе разочаровались все родные.

Перед тем, как выйти за дверь, Уолтер все-таки окликнул девушку.

– Эвике! Ты не сделала ничего дурного – вот и граф это понял. Тебя никто не осуждает.

– Спасибо, сударь, – с чувством произнесла та. – Без вас я бы ни за что не догадалась!

Подошедший вампир подставил ей локоть, на который она, не колеблясь, положила руку.

– Что, малышка Эвике, ушли твои друзья?

– Это ничего, – отозвалась девушка, – с такими деньгами я себе новых куплю.

– Ого! Ну, тогда пойдем, доченька?

– Хорошо, папенька!

Эвике сладко улыбнулась, но в глазах у нее было достаточно свинца, чтобы отлить пулю. Или серебра. Вампир поневоле вздрогнул.

– А знаешь, – сказал он задумчиво, – я бы и вправду хотел, чтобы ты была моей дочерью. Есть у тебя деловая хватка. И сердце из кремня.

Девушка посмотрела на него долгим взглядом.

– Знаете, сударь, сегодня я в первый раз порадовалась своему сиротству.

* * *

– А по буквам?

– M-y-f-a-n-w-y.

Проще не стало.

– Можно называть тебя «Эммелина»?

– Нет, – нахмурилась девочка. – Так меня зовут только дядя с тетушкой.

– Слушай, а почему ты выбрала имя Кармилла?

– Хотелось чего-то экзотичного.

Бывшая фройляйн Лайд, а ныне Берта Штайнберг, закатила глаза.

– Эээ… Маванви?

– Так сгодится, – пациентка кивнула великодушно. – Красивое имя, правда? Есть даже такая народная песня. И вовсе оно не сложное.

– Как же. Пока произнесешь, челюсть вывихнешь.

– Кто бы говорил! – возмутилась Маванви. – Вот ты, к примеру, почему выбрала такой псевдоним?

– Потому что я приношу окружающим одно лишь горе.

Маванви вспыхнула.

– Неправда! А мое имя – валлийское. Моя мама была родом из Уэльса.

– Давно ее… не стало?

– Почти десять лет назад.

– Мне очень жаль, – сказала Берта, отвернувшись.

Соболезнования вампира звучат ханжески. Все равно как если бы палач оплакивал мертвую канарейку. А может и оплакивал бы, кто его знает?

Девочка кивнула. На самом деле, слова Берты были ей приятны. Пусть они лишь дань вежливости, всего-навсего часть ритуала, наравне с траурными платьями и брошками из отполированного гагата, но даже такие ритуалы притупляют боль. Создается впечатление, что ты не наедине со своим горем, что через подобное уже проходили люди, и много раз, и не сломались.

– Итак, твой отец – родственник английского посла, – начала сиделка, и болтушка-Маванви подхватила:

– Младший брат. Только фамилия у меня мамина, потому что семья папы так и не признала его брак. Папа учился в семинарии, очень успешно, родители его чуть ли не в епископы прочили. Но в один прекрасный день он все бросил и уехал в Уэльс, проповедовать шахтерам. Семья решила, что он почудит и одумается, а он взял и женился на моей маме. Ой, что было! С бабушкой нервический припадок сделался, а дедушка в порыве ярости лишил моего папу наследства, да и вообще вычеркнул его из своей жизни. А все за то, что он унизил себя браком с босячкой.

– Твоя мать работала в шахте?

– Нет, она была учительницей в сельской школе. Но у папы в семье так повелось, что если твои предки не заседали в Палате Лордов – значит, ты голь перекатная. Им что детей учить, что вагонетки толкать – все едино.

– Знакомая картина, – вздохнула Берта. Правда, для ее отца такой шкалой служил банковский счет.

– Когда мне исполнилось семь, папа погиб в шахте, – продолжила Маванви, рассеяно накручивая пряди волос на пальцы. – Он часто спускался под землю с рабочими, чтобы лучше понять их быт. Ну, так вот, в тот день случился взрыв газа и… и все. Больше я его никогда не видела. На похороны меня так и не взяли. Мы с мамой подались в Лондон, к папиному брату. Мама надеялась, что он меня признает и как-нибудь нам поможет. Оставив меня в гостинице, она пошла к нему с визитом. Я думала, что придется ждать маму до вечера, но она вернулась уже через час. До сих пор не знаю, о чем они беседовали, только маме в ту же ночь стало совсем плохо, она слегла с горячкой. Поначалу хозяйка гостиницы взбеленилась, что мы приволокли заразу, но после все-таки вызвала доктора. Никогда не забуду, как он хотел отворить маме кровь с помощью скарификатора – это такая коробочка с лезвиями, когда жмешь на кнопку, они одновременно выскакивают и царапают кожу.

– Знаю, знаю. Неужели до сих пор лечат кровопусканиями?

Берта ухитрилась произнести слово «кровь» нейтральным тоном. Ну, почти нейтральным. Хоть губами не причмокивала – и то прогресс.

– Лечат. Хотя подозреваю, что на докторе хозяйка сэкономила. Увидев прибор, я расплакалась, но меня утащили за дверь. Однако и эта процедура не помогла. Через неделю… ну, в общем…

– А дядя твой, позволь спросить, чем в это время занимался?

– Кто его знает? Но на самом деле, он не так уж плох! – встрепенулась пациентка. – Он ведь не бросил меня на улице, а забрал к себе. Тетушка захотела принять участие в моей судьбе. Они с дядей как раз собирались в Вену, так что и меня захватили. Мне даже наняли гувернантку. Тетя хотела сделать из меня настоящую леди, с красивой осанкой и приятными манерами. Меня затянули в корсет, и стали учить игре на пианино, и танцам, и рисованию. Правда, моя тетя не одобряет романы, так что соваться в библиотеку мне было запрещено. Но я все равно пробиралась туда время от времени и читала, читала…

– Ловили тебя?

– Ага, я понимаю, на что ты намекаешь! Нет, меня не наказывали! Ну разве что на стуле заставляли стоять всю ночь или на пальцы надевали колодки.

– Что?!

– Это особые колодки, вроде двух пластинок со шнурками и дырочками. Продеваешь в них пальцы, а потом твои руки завязывают за спиной. Однажды я так на прогулку пошла с гувернанткой, на меня все оборачивались.

– А если нос чешется?

– Тогда плохо, – вздохнула пациентка.

– Вернемся к твоим эскападам в библиотеку. Это тогда в тебя развилась тяга к сочинительству?

– Да. Вот только романы зачастую описывали нашу современную жизнь, а мне хотелось… ну не знаю… чего-нибудь иного. Обычно я фантазировала перед сном. Меня отсылали спать ровно в восемь. Гувернантка еще проверяла, чтобы я спала непременно на спине и с руками поверх одеяла. Но сразу заснуть не удавалось. Я рассматривала занавески, на которые причудливыми пятнами ложились тени листвы, и представляла, что это какие-то другие листья, и другие деревья, да и вообще мир за моим окном уже не тот, что прежде. Порою мне казалось, будто на внутренней стороне моих век выгравированы карты иных миров – стоит только закрыть глаза, и они предстают предо мною… Как-то раз мне попался роман про одну вампиршу – тоже в нашей библиотеке стянула. Прочитала его запоем и просто влюбилась в эту тему. Вампиры ведь такие загадочные, такие прекрасные, такие…

– Гм.

– … такие зануды. Так вот, однажды дядя давал прием, но за стол меня, как водится, не посадили. Позвали только после десерта и велели спеть что-нибудь, а меня вдруг такая обида разобрала. Ну и наговорила всякого – будто я вампир, и они мне больше не указ, и вообще я сейчас всех тут покусаю. Меня сразу же отправили наверх. А наутро отвезли в больницу. Но я не сержусь на дядюшку, ведь мое поведение и правда было вызывающим. Дядя желает мне добра. Могло же быть и хуже.

– Запросто, – согласилась сиделка. – Например, звезда Полынь могла обрушиться на землю, а к тебе на файф-о-клок заскочили бы четыре всадника на конях оригинальной расцветки. Такой вариант тоже нельзя исключать.

– Берта, ну чего ты злишься?

– А ты как смеешь его оправдывать?

– Он мой дядя. Кроме того, ты его совсем не знаешь.

– Знаю! – почти взвизгнула вампирша. – Рыбак рыбака, Маванви. С той лишь разницей, что я не притворяюсь праведницей, понимаю что я – Зло, а твой дядя считает себя милосердным христианином, который сиротку призрел. Я когда охочусь, то хотя бы не говорю жертве, что это для ее же блага! Зато твой дядя мнит себя столпом общества! Такие сделают подлость, да еще и рассчитывают на благодарность! Вот и подумай, дорогуша, что хуже – просто зло или зарвавшаяся, самодовольная добродетель?!

Берта прошлась по комнате и рассеяно забарабанила по медному тазику.

– Ну и что мне с тобой делать, скажи на милость?

– А может…

Их взгляды сомкнулись, но сила притяжения как будто поманила взор Берты ниже, туда, где виднелись острые ключицы, посеребренные капельками пота… и еще ниже. Сама вампирша давно уже не различала перепадов температуры, но Маванви мучилась от духоты, потому и расстегнула сорочку. Воротничок подвернулся, еще больше обнажая шею. Или она это нарочно? О, проклятье! Берте невыносимо, почти до головокружения захотелось обоими руками вцепиться в льняную, сероватую от частой стирки ткань и разорвать сорочку у нее на груди, а потом… потом будь что будет. Девчонка сама виновата! Знает ведь, с кем имеет дело! Хотя откуда ей знать?

Вытянув руку, она поправила девочке воротничок и вновь уселась на табуретку.

– Забудь.

– Тебе что, жалко, что ли? – заныла пациентка. – Разве это так сложно?

– Да, сложно. Я недостаточно сильна. Вдруг не сориентируюсь в последний момент? Куда мне тогда девать твой труп?

– И правда, – пригорюнилась девочка. Никаких распоряжений насчет своего трупа она так и не отдала. – Значит, я тебе нравлюсь?

– Да, – сдержанно отозвалась вампирша и почему-то уточнила: – Как протеже, не более того. Хотя и раздражаешь ты меня порою так, что словами не выразить.

– Я всех раздражаю. Вот и тетя с дядей так думают.

– И, тем не менее, им придется смириться с твоим присутствием в их жизни. Ты им родня, а не собака приблудная. Я заставлю их забрать тебя отсюда.

– Нет, не надо! – взмолилась Маванви, сложив перед собою руки. – Пожалуйста, не отсылай меня к ним! Я лучше останусь здесь, с тобой.

– Глупости говоришь. Со мной ты не останешься ни в каком случае. Меня вообще скоро не станет. Но мы должны тебя устроить. Давай подумаем как. Что ты умеешь делать?

Бесполезный вопрос. Вряд ли Маванви умеет что-нибудь толковое. Даже так, выбор карьеры для женщины ограничен – учительница либо гувернантка, продавщица в магазине, портниха, стенографистка, медсестра – это в лучшем случае. В худшем – горничная, прачка, поденщица и дальше по нисходящей. А в самом крайнем – девица, живущая от себя. Но ничего этого Маванви не выдержит, слишком хрупкая разумом и телом. Так что же делать?

– Ничего не умею, – как и следовало ожидать, ответила девочка. – От меня только вред один.

– Дай угадаю, чье имя поставить под сим афоризмом. Твоя тетушка?

– Она права. Я только и могу, что языком молоть…

Девушки переглянулись.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – спросила Берта.

– О крови?

– Тьфу на тебя! Ты можешь стать писательницей. Тогда и деньги заведутся.

– Тебе правда полюбились мои истории?

Вампирша вспомнила три журнала, которые были под завязку полны «сверкающими глазами» и «золотистыми кудрями».

– У каждой книги найдется свой читатель, – уклончиво ответила вампирша. – Главное как следует тебя разрекламировать. Хммм… Думаю, нам понадобится deus ex machina.

– О чем ты?

– Сама я в литературе лыку не вяжу. Нужно найти маститого критика, чтобы он сказал о тебе пару ласковых… то есть что– нибудь хорошее. Сиди здесь, я сбегаю за газетой.

Минут через пять она вернулась, пряча под фартуком контрабанду – свежий выпуск новостей. Полистав газету, она наткнулась на статью под названием «Куда катится наша литература?» за подписью некого Карла Мейера. Критик отслужил панихиду по современным жанрам, отругал писателей за их духовную нищету и интеллектуальное банкротство, но вместе с тем высказал надежду, что обязательно отыщется гений и проторит новую стезю.

Берта с сомнением посмотрела на девочку, которая сглотнула и улыбнулась искательно. Ладно, чем черт не шутит! На гения она в любом случае не потянет, но вдруг получится выдать ее бредни за новаторский стиль?

– Сегодня уже поздно, но завтра обязательно поговорю с ним. Спрошу, можно ли издать твою книгу, если отредактировать хорошенько. А то всякие там мечи, драки, смертоубийства – ну не знаю, как-то непривычно все это. Кто такое читать станет?

Девчонка смотрела на нее во все глаза.

– Ты теперь моя фея-крестная, да?

– Можно и так сказать.

Окажись она феей-крестной, уж не стала бы возиться с тыквой и мышами. Просто в один прекрасный день Золушке отошло бы все состояние в связи с внезапной и трагической кончиной ближайших родственниц. Но жизнь Маванви – не сказка. Нельзя допустить, чтобы фольклор и сюда просочился.

Ох, только бы успеть!

Она была вампиром, а значит, не могла взывать к высшим силам. Придется действовать окольными путями. Выудив медальон, Берта раскрыла створки и увидела знакомое лицо, которое улыбалось ей уже столько лет напролет. И так будет всегда, что бы ни случилось. Пусть хоть что-то в мире останется неизменным. Она поднесла медальон к губам, и ее дыхание осело на фотографии кристалликами льда.

«Попроси за меня, любовь моя. Пусть мне хватит времени».