Очень Юная Луна остановилась перед камином и на минутку присела, задумчиво опершись подбородком на руку. Здесь было единственное место в комнате, где она не мешала Старой Сове собираться. Она бы с удовольствием не просто сидела, а что-нибудь делала, но все занятия, приходившие ей сейчас в голову, казались бесполезными и в данный момент совершенно бессмысленными. Она смотрела, как Старая Сова бродит по комнате, постукивая башмаками по выложенному плиткой полу, заглядывает в кладовую, в буфетную, в прачечную; и каждый раз у нее в руках оказывается какая-то нужная вещь: чистое белье, головка сыра, пучок желтого сушеного щавеля, пиретрум, трутница, шерстяная накидка… Круглое розовое лицо Старой Совы казалось крайне сосредоточенным и даже слегка хмурым, и Луна понимала: она мысленно сверяет свои действия с составленным ею списком.

— Но ты же не сможешь все это взять с собой! — не выдержала наконец Юная Луна.

— Это ты не смогла бы, — возразила Старая Сова. — А у меня на пятьдесят лет больше опыта. Кстати, не забудь оздоровить кабачки, прежде чем нести их в кладовую, а то зимой есть будет нечего, кроме лука. А если белки опять устроили гнездо у нас на крыше, то есть одно заклятие…

— Да, ты меня ему уже научила, — вздохнула Луна. И повернулась другим боком к огню, чтобы немного «поджарить» и его. — А если я что-то случайно забуду, так ведь можно и посмотреть. И все-таки глупо сейчас уходить из дома! Через неделю небось и снег пойдет…

— Ну и что? Я и по снегу прекрасно ходить умею. Да только не пойдет он. Еще месяц по крайней мере снега не будет.

Старая Сова завернула в мягкую фланель три маленьких глиняных кувшинчика и тоже сунула в свой заплечный мешок.

Юная Луна целых три дня старалась не говорить об этом, но оно само сорвалось у нее с языка:

— Так ведь он пропал еще в середине лета! Ну почему тебе теперь-то непременно идти понадобилось? Зачем тебе вообще куда-то идти?

Старая Сова тут же выпрямилась и сурово посмотрела на девушку.

— Затем, что у меня есть определенные обязанности. И тебе следовало бы это знать.

— Но какое отношение твои обязанности имеют к нему?

— Он — принц нашего королевства.

Юная Луна вскочила. Ростом она была значительно выше Старой Совы, но под ее гневным взглядом сразу почувствовала себя совсем маленькой и нахмурилась, чтобы скрыть растерянность.

— А мы — жители этого королевства! — сказала она. — Нас здесь сотни… тысячи! И среди нас достаточно много вполне уравновешенных ведьм и колдунов, которые и не подумали бы толпами бродить по белу свету, точно младшие сыновья благородных семейств, в поисках подвигов и приключений!

Лицо Старой Совы было все в морщинах, которые становились глубже, когда она улыбалась. Вот как сейчас.

— Во-первых, — сказала она, — я никогда не слышала, чтобы младшие сыновья благородных семейств отправлялись на поиски приключений толпами. Во-вторых, все ведьмы, которые хоть чего-нибудь стоят, пытались отыскать его — каждая, конечно, по-своему. Все, кроме меня. Я пока воздерживалась, потому что хотела сперва удостовериться, что ты без меня справишься.

Юная Луна так и застыла, слушая ее. Потом снова села на коврик у камина и обхватила руками колени, крепко сплетя пальцы.

— Ох! — Она как-то странно то ли всхлипнула, то ли усмехнулась. — Это нечестно, нечестно с твоей стороны! Почему ты все время стараешься меня унизить?

— Потому что в тебе слишком много гордости, худышка моя дорогая, милый мой сорнячок. Ты же прекрасно понимаешь: я должна идти. И не надо делать последние мгновения еще тяжелее. Они и так достаточно тяжелы.

— Но я бы хотела… тоже что-нибудь сделать, помочь тебе, — помолчав, жалобно промолвила Юная Луна.

— А я и так полностью на тебя рассчитываю. Тебе тут работы хватит — и своей, и моей. Или тебе этого мало? — Старая Сова крепко затянула тесемки на горле заплечного мешка.

— Не мало. Но ты же знаешь… Ах, неужели мне нельзя пойти с тобой?

Старая Сова ногой извлекла из-под стола табуретку и уселась на нее, сложив руки на коленях.

— Нельзя. Ведь я отправлюсь в путь в ином обличье, дабы душа моя смогла испросить милости у нашей Прародительницы, — серьезно ответила она.

— Да, я понимаю… Но кто же ударит в барабан, чтобы привести тебя обратно?

Старая Сова заулыбалась, и лучики морщинок протянулись у нее к вискам от уголков глаз.

— Какой у меня умненький сорнячок вырос! Открой-ка, детка, шкафчик над каминной полкой и принеси мне то, что там лежит.

Там оказался тот самый барабан. Это был не обычный широкий и плоский барабан, крытый коровьей шкурой, которым пользуются, отправляясь в путешествие; голос такого барабана звучал у нее в крови и был привычен, словно дыхание, словно биение сердца; его голос она бы услышала и там, где нет ничьих голосов. Тот барабан, который она достала из шкафчика, был совсем иным и представлял собой как бы цилиндр, поставленный на попа, объемом примерно в одну кварту. Он был сделан из какой-то белой древесины, «игровые» поверхности обтянуты отлично обработанной кожей и украшены по краям пучками мягких белых волосков.

К барабану был приделан кожаный ремешок, чтобы было удобнее его носить, а в петлю на ремешке вдета барабанная палочка с кожаным наконечником.

Юная Луна только головой покачала:

— Но ведь этот маленький барабан не может звучать достаточно громко! Как же вызвать тебя домой из дальних мест, не говоря уж о… А кстати, куда ты направляешься?

— Куда надо, туда и направляюсь. Принеси-ка мне барабан.

Юная Луна исполнила ее просьбу, и Сова, подняв барабан за ремешок, ударила в него. Один раз. Звук этот напомнил Юной Луне резкий звонкий стук дятла по стволу дерева.

— Он сделан из древесины того ясеня, который был посажен в день и час моего рождения. А шкура эта — овечья; и эта ярочка родилась в один день со мною. Я сама растила ее. И сама поливала тот ясень. И в день, когда мне исполнилось шестнадцать, попросила их отдать мне свою жизнь, и они ее мне отдали — с радостью отдали. Так что это не важно, как далеко я уйду, — голос моего барабана все равно долетит до меня. Когда же я не смогу его услышать, и сам барабан смолкнет навсегда. Я уйду завтра на заре, — продолжала Старая Сова. — А завтра же на вечерней заре, когда последний луч солнца блеснет на вершинах Нежеланных гор, как и во все последующие дни, ты непременно должна один раз ударить в барабан.

Юная Луна была потрясена той торжественностью, которой были пронизаны действия и слова Старой Совы. Но через несколько минут она взяла себя в руки и послушно повторила:

— Каждый день на вечерней заре. Я не забуду.

— Хм… Вот и хорошо. — Старая Сова чуть приподняла плечи, как шаль сбрасывая с себя торжественность и серьезность. — Ну что ж, новый день всегда начинается рано. Пора уложить огонь спать.

— Хорошо. Я сейчас все принесу из сада.

И Юная Луна, набросив плащ, вышла через кладовую прямо в темный ночной сад.

Луна, ее тезка, уже взошла.

«Скоро полнолуние, — подумала девушка, — так что дорога будет хорошо освещена, если Старой Сове придется путешествовать ночью. Вот только холодно будет».

Мороз будто тальком припорошил листья на деревьях, побеги плюща и выложенные плиткой дорожки. Юная Луна, почувствовав озноб, вздохнула.

— Ну зачем держать в доме молодую и крепкую ученицу, если не собираешься ее использовать? — спросила она у холодного ветра.

Тот промолчал, унеся ее недоуменный вопрос во тьму.

Она сорвала желтую хризантему и стебелек особой, «охотничьей» травки, росшей в укромном уголке сада. А вернувшись в дом, обнаружила, что Старая Сова уже накормила огонь, кочергой перемешав головни и подбросив в камин дров, и повесила над огнем котелок с водой. Девушка бросила туда принесенные растения.

— О ты, дающий покой и тепло, охраняющий нас от зимнего мрака и стужи… — Старая Сова всегда обращалась к огню обыденным тоном, словно беседуя со старым другом. И произнося слова молитвы, пальцем попробовала воду в котелке. — О, помощник и друг, питающий плоть и душу, будь бдителен, смотри в оба, не позволяй ни одной случайной искре взлететь над очагом, пока солнце не сменит тебя на посту…

Свет пламени скользнул по морщинистому лицу Старой Совы, желтым сверкнули ее пронзительные темные глаза, а седина стала цвета слоновой кости.

«Завтра вечером, — думала Юная Луна, — ее уже здесь не будет. Я останусь одна…»

Она с трудом могла в это поверить, да и понимала, что так оно и будет, лишь разумом, точнее той его частью, где хранились еще неизведанные, неопробованные ею вещи и понятия. Все остальное в ней — душа, мысли, сердце, даже руки и ноги — признавать необходимость этой разлуки не желало.

Старая Сова сбрызнула пламя водой из котелка, и там, где упали капли, поднялся легкий парок. Затем она передала котелок Луне, и та накормила огонь сорванными цветами.

Уважительно выждав, Юная Луна сказала упрямым тоном:

— Вот вода. — Это было продолжение их давнего спора. — А дрова в очаге когда-то были деревьями, выросшими на земле и питавшимися водой. Сам же огонь накормлен дровами и водой. Таковы четыре основные стихии. И разделить их невозможно!

— Но сейчас наступил час огня, и именно его мы в этот час почитаем особо. А в иные соответствующие часы мы почитаем остальные стихии. И если ты вздумаешь нечто подобное говорить прилюдно, ни один образованный человек в деревне с тобой разговаривать не станет. — Старая Сова взяла у Луны котелок и сильно сжала ее мокрые пальцы в своей ладони. — Пойми, сорнячок мой милый, тысячелистник мой дорогой! Ты уже не дитя. А когда я уйду, ты станешь совсем взрослой — в глазах других людей по крайней мере. И то, что в устах ребенка люди воспринимают как глупость, в устах взрослой женщины превращается в святотатство, в злобу или в безумие. Делай дело так, как считаешь нужным, но держи рот на замке и собственных воззрений постарайся вслух не высказывать. А огонь держи все-таки подальше от воды и землю — подальше от воздуха.

— Но ведь…

— А теперь вылей воду и ступай спать.

Юная Луна снова вышла в сад и одним движением выплеснула воду из котелка — на юг, потому что магический отвар был посвящен огню. Она еще немного постояла на холоде, чувствуя в душе невыносимую тяжесть, которая была куда сильнее грусти, страшнее любых слез. Луна старалась дышать как можно глубже, надеясь заморозить эту душевную боль и выдохнуть ее из себя. Пусть наружу вылетят даже мельчайшие ее осколки! Вот только ни холод, ни ветер над этой болью оказались не властны.

— Я бы, конечно, хотела стать взрослой, — прошептала Луна. — Но предпочла бы навечно остаться ребенком здесь с тобой, чем быть взрослой — без тебя.

Звук собственного голоса и понимание того, что эти слова истинны, сделали то, чего не смог холод. Ужасная тяжесть в ее душе словно дала трещину, а потом растаяла и излилась в горьких слезах. Постепенно царивший в саду порядок подействовал на нее успокаивающе; круглые клумбы и рабатки вдоль дорожек, разбитые Старой Совой и засаженные ее любимыми цветами, заставили высохнуть ручьем лившиеся слезы, а добрый прохладный ветерок вытер их следы с ее лица.

На заре, когда первые солнечные лучи робко коснулись верхушек деревьев, Старая Сова пристроила на спину заплечный мешок и решительно спустилась с крыльца, разрешив Юной Луне проводить ее только до калитки. В зыбком утреннем тумане Старая Сова казалась девушке единственным реально существующим человеком — коренастая, уверенная, в поношенном шерстяном плаще диковатого лилового цвета; ее темные с сильной проседью волосы были заправлены под зеленую шляпу с обвисшими, как у какого-нибудь пьянчуги, полями.

— По-моему, зря ты надела эту шляпу, — улыбнулась Луна, изо всех сил борясь с застрявшим в горле комком слез. — Ты в ней на баклажан похожа.

— Ничего. Мне она нравится! И вообще — я уже старуха, так что имею полное право одеваться по собственному вкусу.

Сейчас она уйдет… Что же сказать ей на прощанье, кроме обычных слов, которых непростительно мало, которыми никак не выразить то, что рвется из души?

— Когда ты вернешься?

— Когда его найду. Или когда узнаю, что это невозможно.

— Ты всегда учила меня: не стоит и пытаться доказать недоказуемое.

— Ну, вообще-то есть некоторые способы… — Старая Сова искоса глянула на нее. — С их помощью можно порой и недоказуемое доказать.

Юная Луна поежилась: солнце еще почти не грело. А Старая Сова подмигнула ей, легонько ущипнула за подбородок и вышла за калитку. Аккуратно закрыв ее за собой, она, не оглядываясь, стала спускаться по склону холма. А Луна смотрела ей вслед — такой нелепой в своем зелено-лиловом одеянии, такой простой и сильной… А потом деревья совсем скрыли ее из виду.

Она произносила над каждым кабачком сохраняющее заклятие, прежде чем убрать его в кладовую. Она в должное время возносила почести четырем стихиям — каждой в свой час. Она варила сыры и делала вино. Она собрала и развесила на просушку последние травы. Она старательно выбила все ковры и натерла воском полы во всех комнатах в преддверии зимней слякоти. Она починила тростниковую крышу и изгородь, подрезала яблони, перекопала все грядки и клумбы, каждый раз испытывая удовлетворение от того, что поддерживает порядок, давно установленный Старой Совой.

Она взяла на себя также и другие обязанности, которые издавна исполняла Старая Сова. Когда выпал первый снег, соседи один за другим потянулись к ней со своими недугами и горестями. Они звали Юную Луну, если у ребенка поднялась температура, или собака сломала лапу и нужно закрепить ее в лубок, или лошадь поранила бок и надо зашить рану…

Люди советовались с ней, в какой день лучше заключать сделку, спрашивали, нет ли такого заклятия, с помощью которого можно заставить наконец ядовитый паслен убраться с пастбища. В благодарность за помощь и советы они приносили ей охапку омелы, ивовую кору, мешок ржаной муки, горшок масла.

Юная Луна ничего не имела против такой работы. Так она была воспитана. Эта работа казалась ей такой же естественной, как то, что утром нужно вставать с постели. Но вскоре она обнаружила, что ей неприятно получать плату за помощь людям.

Когда к ее калитке подъехал на своем ослике сын их ближайшего соседа, Фелл, и подал ей мешок со словами благодарности, она чуть не бросила мешок ему в лицо. Старая Сова научила ее всему и оставила здесь вместо себя, чтобы служить людям, так что плата полагалась вовсе не ей, а Старой Сове! Но сейчас невозможно было сказать, что она увидит первым — Старую Сову или дно этого мешка с мукой…

— Ну и вид у тебя! — сказал Фелл. — Смешная ты все-таки!

— А ты просто дурак! — сердито ответила Юная Луна. Она имела право так ответить, ведь это она учила Фелла лазить по деревьям и ловить рыбу. — Кстати, тебе известно, что у людей обычно имеются такие штуки из дерева или из кости с множеством зубчиков, которые стоят тесно-тесно? Их еще «расческами» называют?

— Ха-ха-ха. Очень смешно. — Он ткнул пальцем в мешок с мукой и с мечтательным видом предположил: — Я вот думаю, когда ты все это пустишь на пирожки, то, наверное, страшно растолстеешь!

И со смехом поспешил удрать от нее, погоняя своего ослика. Снег так и летел у ослика из-под копыт. А когда они поднялись на холм, Фелл обернулся и помахал Юной Луне рукой.

После разговора с Феллом ей сразу стало легче. А вот Старая Сова никогда бы в подобный разговор не вступила!

Каждый вечер на заре Юная Луна вытаскивала из посудного шкафчика над каминной полкой барабан Совы. Она смотрела на него, нежно гладила и вспоминала свою наставницу, стараясь представлять ее себе здоровой, сытой и благополучной, в тепле и безопасности, среди добрых людей. А потом, когда краешек солнца уже готов был исчезнуть за далекими горами, Луна один раз ударяла барабанной палочкой по обтянутой мягкой кожей поверхности барабана, и барабан звучал, точно дятел на ветке дерева.

И каждый раз Луна удивлялась: неужели Старая Сова действительно меня слышит? И если это так, то нельзя ли ударить в барабан еще раз? А что, если она ударит в барабан три раза подряд? Вдруг тогда Старая Сова решит, что дома что-то случилось, и вернется?

Но дома все было в порядке. И Луна, вздохнув, убирала барабан в шкафчик до следующей вечерней зари.

Миновала самая долгая ночь. Юная Луна ходила в гости к соседям, а они — к ней. Она приносила им в подарок еловые ветки, перевитые омелой, и медовое печенье и непременно произносила на пороге дома благословляющее заклятие. Земля то оттаивала, то снова замерзала, оттепели сменялись морозами, и незаметно подошло Сретение. Этот день отмечался благословением горящих свечей, и Луна отправилась в деревню, где люди беспечно веселились, ожидая скорого прихода тепла, чтобы посмотреть, как станут зажигать свечи от прошлогоднего огня. Вполне возможно, говорили ей деревенские, что никто никогда отыскать этого принца так и не сможет. А уж если Повелитель камней забрал его к себе под землю, так он и будет отныне лежать там бездыханный в вечном молчании. Не было ли какой весточки от Старой Совы, спрашивали люди у Юной Луны, ведь она так давно в путь отправилась?

— Да, — отвечала Луна, — она ушла уже очень давно.

Сад начинал как бы незаметно шевелиться, постепенно пробуждаясь от зимнего сна, подрагивать, точно кошка, которой приснилась вкусная еда. Отовсюду доносился шум талых вод, хотя снежный покров казался еще совершенно нетронутым, а реки и пруды были по-прежнему скованы льдом.

Внезапно, словно природа рывком распахнула двери ей навстречу, наступила весна.

Юная Луна просто с ног сбивалась: у овец начался окот, и ей пришлось протоптать в весенней грязи тропинки от своего дома ко всем местным хлевам. Кобылы тоже жеребились, и Луне осталось благодарить мудрую природу за то, что хоть у людей период размножения не зависит от времени года.

Тот день почти с самого утра она провела в конюшне у Тэнси Бродуотер. У ее чистокровной гнедой кобылы жеребенок в утробе перевернулся, встав поперек, да еще и запутался в пуповине, и Юная Луна просто холодела при мысли о том, что жизни двух таких прекрасных животных находятся в ее руках.

Руки ее были по локоть в крови, она совершенно охрипла от непрерывного произнесения заклятий, но в конце концов победа осталась за ней, и, когда они с Тэнси наконец торжествующе поглядели друг на друга, на соломе уже сосал мать дрожащий новорожденный жеребеночек.

— Пойдем-ка в дом да выпьем горячего чайку, — сказала Тэнси Юной Луне, смывавшей с рук мыльную пену. — Ведь не пойдешь же ты назад через лес, пока луна не взойдет, верно?

Девушка в ужасе посмотрела на небо и увидела, что солнце почти скрылось за Нежеланными горами.

— Нет, мне нужно как можно скорее домой! — сказала она. — Извини. И не беспокойся, со мной ничего не случится.

И она бегом бросилась к знакомой тропинке.

Из-под ног летели скользкие камешки, а оставшийся еще в затененных местах полурастаявший лед был ужасно скользкий, точно маслом намазанный. Под деревьями было уже совсем темно. Юная Луна летела с горки на горку, скользила и падала, порой передвигаясь прямо на четвереньках и чувствуя, что кости ее похрустывают, как опаленный огнем хворост, словно вот-вот сломаются при очередном падении. На солнце она боялась даже взглянуть.

Калитка… Наконец-то! До нее уже рукой подать… Луна разрыдалась от облегчения. Теперь совсем близко… Она вихрем промчалась через сад. Ледяной воздух обжигал легкие. Она что было сил толкнула дверь и некоторое время еще билась в нее, пока не вспомнила, что заперла ее изнутри на засов и вышла из дома через кладовую и черный ход. Обежав дом кругом, она влетела в кладовую, так хлопнув дверью, что на полках зазвенели банки и горшки, и бросилась к очагу. Рывком распахнув дверцы шкафчика, она выхватила оттуда барабан…

И увидела, как за окном над горами мелькнул самый краешек садящегося солнца. Тонкий последний лучик. Она успела! И когда солнце исчезло — словно желтый змеиный глаз под опустившимся веком, — она ударила в барабан.

Но удара не услышала.

Она оторопело посмотрела на барабан, на палочку, на собственные руки… Наверное, она все-таки промахнулась… Да, промахнулась. И она снова с силой ударила в барабан. Звука не было, она словно ударила одним мотком шерсти о другой. Ничего похожего на звонкий стук дятла по дереву! Она вообще ничего не услышала. Но отлично почувствовала, как палочка ударила по поверхности барабана. И собственными глазами видела это! Что же, что она сделала не так?

И постепенно в памяти ее всплыли слова Старой Совы: «Когда я не смогу его услышать, и сам барабан смолкнет навсегда».

Юной Луне и раньше всегда казалось, что услышать голос этого барабана издали очень трудно. Но прежде он никогда не молчал!

— Пожалуйста, дай мне знать, если ты не можешь его услышать! — в ужасе молила она.

И вспомнила вдруг: что-то такое еще говорила Старая Сова перед уходом… Что-то насчет возможности доказать недоказуемое… Доказать то, чего не существует… Насчет способов, с помощью которых можно доказать, что нельзя найти принца…

Если он, например, умер. Если от него остался лишь прах. Земля в земле.

И раз Старая Сова не может теперь услышать голос своего барабана, то она, вполне возможно, последовала за принцем даже туда, во владения Повелителя камней!

Юная Луна хотела было еще раз ударить в барабан; она уже представляла себе, как делает это, как бьет в барабан до тех пор, пока он наконец не зазвучит или… не треснет! И знала, что тогда будет долго-долго плакать, кричать, бить посуду, ломать все вокруг, а потом рухнет без сил на пол, чувствуя себя жалкой, бездарной, потерянной…

Однако она не стала ничего этого делать. Просто села у стола, держа барабан на коленях, и стала смотреть, как тьма просачивается в комнату, постепенно ее наполняя. Печаль и отчаяние волнами поднимались и опадали в ее душе в каком-то замедленном ритме. Когда отчаяние доходило до предела, она действительно вполне готова была разрыдаться, закричать, отшвырнуть от себя барабан… Но затем волна горя потихоньку отступала, и она принималась думать: «Нет, я могу, я должна с этим справиться!», а потом вновь начинался прилив отчаяния.

Юная Луна решила, что ничего не будет предпринимать, пока не придумает какой-нибудь выход. Она, конечно, могла бы просто сидеть вот так и ждать, пока пауки не оплели бы ее с ног до головы белесой паутиной. Но зачем? Нет, она должна непременно придумать что-нибудь получше, чем бессмысленно рыдать и бить посуду!

Барабанная палочка с кожаным наконечником врезалась ей в стиснутую ладонь. В слабом свете едва тлевшего огня в очаге деревянный барабан, обтянутый мягкой кожей, казался каким-то непонятным серым предметом у нее на коленях. Почему чары Старой Совы покинули этот барабан, лишив его голоса? Чей голос сможет долететь до нее теперь?

И Юная Луна тут же с изумлением подумала: конечно же, голос великой Прародительницы!

Нет, она не сможет, она никогда еще сама не пробовала обращаться к Прародительнице… Да и как ей сейчас отправиться в столь дальнее странствие — ведь тогда дома не останется никого, кто вместо нее смог бы позвать Старую Сову, ударить в ее барабан… Кроме того, она может запросто заблудиться в тех далеких краях, пропасть навсегда, скитаясь меж спутанных корней деревьев, растущих в лесу Прародительницы…

Однако она встала и на негнущихся ногах пошла в кладовую. Там она взяла немного древесного угля, сухого мирта и кедрового масла. Налила в деревянную чашу яблочного вина и бросила туда семечко плюща. Все эти действия были ей хорошо знакомы. Она не раз совершала их по просьбе Старой Совы. Затем она сняла шкуру черной овцы, висевшую на стене у двери, разложила ее на полу, а рядом поставила чаши с вином и благовониями — вино с восточной стороны, а древесный уголь и мирт с южной. Пришлось сходить в кладовую еще раз и принести соль и маленький ножик с костяной ручкой — горстку соли, то есть «землю», она положила с северной стороны, а нож, то есть «воздух», с западной.

«Соль, правда, тоже добывают из морской воды, — твердил ее мятежный разум, — а металл для ножа когда-то был рудой, добытой из земли и обработанной с помощью огня и воды…»

Но в данный момент она, опасаясь собственной ереси, не решилась продолжить эту нить размышлений, ибо от тех знаний, которые внушала ей Старая Сова и в которые она должна была верить, зависела жизнь людей.

Так что она все сделала так, как ее учили.

Потом Юная Луна достала из плетеной корзинки с крышкой большой барабан, барабан Странствий, и поставила его на овечью шкуру. Он должен был помочь ей уйти, расстаться с домом. Но когда она пересечет границу этого мира, ей придется расстаться и со своим телом, и с руками, и с самим барабаном, и тогда он, конечно, умолкнет. А ведь ей нужно совсем немного, всего лишь слышать это «тук-тук-тук»! Ну что ж, придется, видно, слушать лишь стук собственного сердца.

Юная Луна уселась, скрестив ноги, на овечью шкуру, взяла в правую руку нож и легким движением описала вокруг себя круг, словно нож был стрелкой компаса, а она сама его центром. Затем она за спиной быстро переложила нож в левую руку, но острие ножа продолжало указывать в ту же сторону. Когда-то у нее это совершенно не получалось, и Старая Сова снова и снова вкладывала нож ей в руку. Луна снова нарисовала вокруг себя круг — на этот раз солью, взяв в каждую руку по щепотке; затем обвела вокруг себя курильницей с душистыми благовониями. И последний круг она очертила вином, обмакивая пальцы в чашу и стряхивая с них капли. Остаток вина она выпила и взяла в руки барабан, стараясь прислушиваться к ритму собственного дыхания, к биению сердца — к тому, что всегда звучало внутри ее.

И только совершенно уверившись в том, что хорошо слышит этот ритм, она позволила своим пальцам коснуться поверхности барабана. Барабан вздрогнул и басовито загудел. Чувствуя, что пальцы ее касаются барабана все более уверенно, она закрыла глаза.

Дерево… Да, это самое начало пути. Юная Луна знала, что ей предстоит начать свое путешествие с кончика одной из ветвей огромного дерева. Но какого именно? И какое время суток выбрать — день или ночь? И не нужно ли вообразить себя птицей? А может, жуком? Или лучше остаться самой собой? И как думать обо всем этом и одновременно играть на барабане?

Шея у нее затекла, одна нога совершенно онемела.

«Ты слишком много думаешь!» — рассердилась она на себя.

У Старой Совы никогда подобных трудностей не возникало. Старой Сове даже в голову бы не пришло, что можно «слишком много думать». Более того, она бы сказала, что если как можно больше думать, то, пожалуй, будет решена большая часть всех мировых проблем.

Ну что ж, в таком случае она вольна думать сколько угодно. И Юная Луна полностью отдалась своим мыслям и звукам барабана, и ей показалось, что она тонет в его глухом рокоте, точно в мягкой перине…

И перед ней предстало дерево, такое огромное, что его невозможно было увидеть все целиком. И вокруг был лес, состоявший из таких же гигантских деревьев. И широченная крона этого дерева была похожа на купол звездного неба, когда оно, бывало, раскинется над головой, если ночью подняться на вершину холма… Так значит, сейчас ночь? И это, наверное, старый дуб, решила она. Только почему-то зеленый, хотя на дворе зима.

И внутренним взором она видела серебристо-зеленые дубовые листья, а на морщинистой черной коре сверкали в лунном свете капельки росы, и луна точно повисла на конце одной из ветвей, удобно устроившись в листве, как в колыбели.

То была нарождающаяся юная луна, только что вырвавшаяся на волю из тьмы, окутывавшей небеса. И этот тонкий серпик давал достаточно света, чтобы Юная Луна могла продолжать свой путь.

Ухабистая, как горная тропа, дорога, ведущая ее по грубой коре дерева, стала шире: Юная Луна спускалась с ветки на ствол. Она представляла себе сонных птиц, встревоженно завозившихся в своих гнездах, и сердитый трескучий крик разбуженной белки.

Дыхание ветра, свободно проникавшего под купол кроны, заставляло серебристые листья дрожать и переливаться. Юная Луна слышала шорох собственных шагов по коре дерева, размеренных и ровных. И голос барабана.

Вниз по стволу, к сплетению корней, к узловатому зеркальному отражению мира ветвей… Всюду вокруг она видела стволы других таких же деревьев; их мощный переплетающиеся ветви порой заслоняли от нее лунный свет. Идти вниз оказалось труднее — она словно плыла против течения, преодолевая напор жизненных соков, которые у деревьев всегда движутся вверх. Биение сердца тихим эхом отдавалось у нее в ушах.

Вокруг было слишком темно, чтобы она могла с уверенностью сказать, правильно ли она идет. Да и вообще — вниз ли? Юная Луна не знала, близко ли земля и корни этого дерева или нет.

Ей хотелось крикнуть, позвать на помощь Прародительницу, но тело ее осталось далеко позади, а вместе с ним и язык.

Впереди вдруг забрезжил свет. Он постепенно становился все ярче, и в этом свете ей стали видны различные формы и цвета, затем она смогла различить калитку в глубине сада, тропку, ведущую в лес… И у тропы… Уж не знакомая ли это тропа?..

Да, теперь она отчетливо видела, что по краям тропы растет шалфей! А по тропе уходит от нее женщина в старом черном платье с неприбранными длинными прядями седых волос на плечах, и эта женская фигура создана как бы дрожанием воздуха, странным маревом, висящим над тропой.

Женщина показалась ей незнакомой. Юная Луна попыталась догнать ее, но это у нее никак не получалось, и расстояние между ними оставалось неизменным. Достигнув опушки леса, женщина обернулась, подняла руку, поманила Юную Луну за собой и тут же исчезла в чаще.

Душа Юной Луны птицей метнулась за ней вдогонку. Вверх. И открыла глаза. Она стояла на овечьей шкуре посреди гостиной у себя дома и неуверенно покачивалась. Барабан Странствий молча лежал у ее ног. Зато сердце грохотало под ребрами так, словно она палкой вела по колышкам ограды. И все тело было болезненно усталым, разбитым, потным. По спине пробежал озноб. Она пошатнулась, потеряла равновесие и села на пол.

— Ну что ж… — сказала она негромко и вздрогнула от звука собственного голоса. Потом, облизнув пересохшие губы, прибавила: — Только все получилось совсем не так, как надо.

Вся дрожа, она собрала священные предметы, убрала их на место, вымыла деревянную чашу, подняла с пола овечью шкуру и уже собралась снова повесить ее на стену, когда собственный голос вновь заставил ее вздрогнуть.

— Но ведь сработало же! — воскликнула она невольно. И застыла, прижимая шкуру к себе. — Ведь сработало, правда? Она совершила путешествие, задала свой вопрос и получила ответ, и хотя ни вопрос, ни ответ не имели привычной и понятной формы, тем не менее это были именно вопрос и ответ. Юная Луна поспешно убрала шкуру. Ей вдруг стало ясно, что нужно еще очень многое сделать.

На следующее утро она положила в дорожный мешок провизию и одежду, трутницу и кое-какие лекарства, а поверх всего еще и маленький барабан Старой Совы, сделанный из древесины ясеня. Она надела самые прочные свои башмаки и теплый плащ из валяной шерсти, загасила огонь в очаге, заперла ставни на всех окнах и оставила записку Тэнси Бродуотер с просьбой присмотреть за домом.

Потом вскинула на спину дорожный мешок и решительно пошла через сад к калитке и вниз по склону холма — к лесу.

Юной Луне и раньше приходилось путешествовать — вместе со Старой Совой. Она знала, как отыскать дорогу в лесу, как развести костер и как приготовить на нем еду; ей не раз приходилось ночевать и под открытым небом, и в гостинице, а то и просто в крестьянском доме. Так что теперь ничто из этого ее не смущало: и в одиночку пока что у нее получалось неплохо.

У нее не было ни малейших причин чувствовать странность собственного теперешнего положения, однако же она ее чувствовала постоянно. Она казалась себе обманщицей, самозванкой; она все время ожидала, что любой встречный может спросить, а достаточно ли она уже взрослая, чтобы одной скитаться по дорогам.

Она-то думала, что уже в полной мере познала одиночество дома. Но оказалось, что она успела лишь поверхностно познать его, увидеть лишь самый его краешек.

При ходьбе очень хорошо думалось, и она думала, поглядывая по сторонам, и видела, как из влажной земли вылезают скрученные в кольца побеги папоротника, как солнце играет в желтых чашечках диких крокусов, как ворон ухаживает за самочкой…

Вот только не имело смысла показывать на это пальцем и кричать: «Ой, смотри!» — потому что глаза уже увидели все это сами.

Полное одиночество заставляло Юную Луну воспринимать окружающее как нечто не совсем реальное. И с каждой ночью ей становилось все труднее заставить себя разжечь костер, и почти совсем не хотелось есть…

Но каждый вечер на закате она непременно ударяла в барабан Старой Совы. И каждый раз он отвечал ей молчанием, и каждый раз она снова бывала до глубины души потрясена этим молчанием и своей тяжкой утратой.

Целых шесть дней она шла лесом, минуя деревни и отдельные крестьянские дома. Погода стояла ясная и сухая, и было совсем не похоже на раннюю весну, а на шестой день, стоило ей выйти в путь, как поднялся пронизывающий ветер и по небу поплыли низкие свинцовые тучи. Дорога, правда, стала ровнее и шире, да и люди попадались чаще — на телегах и в крытых повозках, верхом и пешком. В полдень Юная Луна остановилась, чтобы перекусить, в какой-то гостинице, довольно большой и полной посетителей.

Парнишка, принесший ей чай, был обладателем целой копны белокурых волос и веселой беспокойной мордашки.

— У нас еще пирог очень вкусный, хоть уже и холодный, — сказал он, прежде чем она успела его спросить. — С крольчатиной и грибами! И суп-пюре из кабачков тоже хороший. Ты только ветчину не заказывай… По-моему, этого кабана неправильно зарезали. Ветчина просто ужасная!

Юная Луна не знала, рассмеяться ей или удивиться.

— Ну хорошо, — сказала она, — тогда принеси, пожалуйста, пирог. Знаешь, не подумай, что я такая дура, но я что-то не пойму, куда попала.

— Это Малый Хорк, — спокойно ответил мальчишка. — Но ты не очень-то обольщайся: до Большого Хорка отсюда еще неделя пути. Пешком, конечно. По западной дороге. Тебе ведь туда надо?

— Не знаю… Наверное. Мне нужно кое-кого найти.

— В Большом Хорке? Ничего себе! Ну что ж, можно, говорят, и муравья в муравейнике отыскать. Особенно если тебе все равно, какого именно муравья.

— А что, этот Большой Хорк действительно такой большой? — спросила Луна.

Парнишка сочувственно кивнул:

— Да уж. Если только ты не короля с королевой ищешь.

— Нет. Я ищу одну женщину… немолодую, волосы скорее седые, чем черные, а лицо такое круглое, розовое. Она немного пониже меня ростом и довольно полная… — Было очень трудно описать Старую Сову; она была слишком привычна. — И на ней, скорее всего, плащ цвета баклажана. Она ведьма.

Лицо мальчишки постепенно менялось.

— А вид у нее случайно не такой: «Ступайте себе мимо и не суйтесь в мои дела»? И такая смешная плетеная корзинка за плечами? И она лечит всякие пятна на лице и веснушки ведьминым орехом и хреном?

— Да, очень похоже! А чем же еще лечить пятна на лице?

— Не знаю, но от веснушек хрен здорово помогает. В общем, она здесь останавливалась, если, конечно, это та самая женщина, которую ты ищешь. Хотя с тех пор уже несколько месяцев прошло.

— Да, — кивнула Юная Луна, — это и было несколько месяцев назад.

— Она тоже в Большой Хорк направлялась, так что ты на правильном пути. Желаю удачи!

Он ушел, потом принес ей пирог с крольчатиной и сказал:

— Сперва тебе нужно до Бернтонова Высогокорья добраться — это дня два пути. Потом ты быстренько минуешь заливные луга, а там, если тебе повезет и ты еще увидишь солнце, до Большого Хорка рукой подать.

Юная Луна чуть не подавилась пирогом.

— Да? А почему «если повезет»?

— Ну… тебе ведь придется через Приморский лес идти.

— Вот как?

— Видно, плоховато ты географию знаешь, — печально констатировал он.

— Но я действительно никогда не слышала, что в Приморском лесу сквозь ветки и солнца не видно. А сам-то ты в этом лесу бывал?

— Нет. Но все, кто бывал, говорят, что «хорошо, если еще раз солнце увидишь». Я же тут все время кручусь, вот и слышу, что люди рассказывают.

Юная Луна уже собралась было сказать, что она в харчевнях и не такие глупости слышала, но тут из кухни донесся оглушительный окрик:

— Скворчонок! Ты работать-то будешь или, может, у тебя выходной сегодня?

Светловолосый мальчишка только усмехнулся.

— В общем, еще раз желаю удачи! — шепнул он Юной Луне и помчался на кухню.

Луна доела пирог и расплатилась монеткой с профилем принца. Положив ее на стол перед собой, она нахмурилась.

— Это все твоя вина! — сказала она монетке.

Взяла свой дорожный мешок и направилась к двери.

— Эй! Там дождь накрапывает! — крикнул ей вслед белокурый мальчуган. — Через час польет как из ведра.

— Ну что ж, значит, промокну, — пожала она плечами. — Но все равно, спасибо тебе.

Выйдя на тропу, она почувствовала, что ее пробирает озноб. Но все-таки рада была вновь оказаться в пути. То, что она узнала от белокурого парнишки, не давало ей покоя.

Парнишка оказался прав насчет дождя. Вскоре на нее обрушился настоящий ливень. К тому же дул такой сильный ветер, что казалось, будто дождь хлещет со всех сторон, отыскивает любую щелку, пробираясь под плащ и в башмаки. Когда Юная Луна наконец взобралась по раскисшей дороге на вершину холма, она насквозь промокла и продрогла до костей, так что могла думать только о прочной крыше над головой, жарком огне и сухой ночной сорочке. Но вид, открывшийся с холма, начисто уничтожил все ее надежды на теплый ночлег.

Она ожидала увидеть еще одну долину. Собственно, долину она и увидела, только долина эта оказалась похожей скорее на мелкую тарелку, заросшую высокой, странного песочного цвета травой, ходившей под ветром волнами. Там было целое травяное море, и сколько Юная Луна ни щурилась и ни моргала, пытаясь сквозь завесу дождя увидеть противоположный край этой долины, но море травы простиралось далеко за горизонт, и в нем не было видно ни единого островка, а его ровная поверхность нарушалась лишь небольшими подъемами и спусками. И вряд ли в ясную погоду можно было разглядеть, где кончается это бескрайнее море.

К вечеру ей пришлось устроить привал среди трав, больше все равно вокруг ничего не было. И не из чего было разжечь костер. Мысль о костре сразу пришла ей в голову, еще до того, как она спустилась в эту проклятую долину, однако же все топливо, которое она успела тогда собрать, промокло насквозь. И теперь, кое-как укрепив кусок промасленного полотна с той стороны, откуда дул ветер, она собрала охапку мокрой травы и принялась за работу, то и дело посматривая на небо. В нужный момент она вытащила барабан Старой Совы и ударила в него, спрятавшись от проливного дождя под своим жалким пологом и стараясь, чтобы на барабан не попала вода. Но и в этот раз, видно, барабану сказать было нечего.

Через полчаса Юная Луна уже сплела из травы толстую косу, выложила ее вокруг тщательно расчищенного пятачка земли и вытащила из заплечного мешка трутницу и три зимних яблочка, сморщенных, но сладких. Это была последняя еда, захваченная ею из дома.

— Все это взято у вас, — промолвила Юная Луна, выкладывая яблочки в центр расчищенного кружка и наваливая на них целую копну мокрой травы. — Я взяла с собой немного еды и запасные башмаки, дыхание и тепло, а также — целебный бальзам для страждущих. И все это я отдам вам с любовью и почтением, если вы дадите мне на время одну из своих помощниц.

И с этими словами она высекла искру, которую уронила в собранную траву.

Сперва ей показалось, что подношение не принято. Она попросила все стихии сразу, а не один лишь огонь. И огонь обиделся. Но вдруг среди травинок мелькнул крошечный голубоватый язычок пламени, потом второй. И через несколько минут она уже вовсю подбрасывала «топливо» в небольшой, но дающий тепло и душевный покой костерок, огражденный от непогоды травяной косой, которому на всю ночь оказалось достаточно трех яблок из сада Старой Совы.

Юная Луна долго сидела у этого крошечного костра, скорчившись под своим убогим навесом и закутавшись в плащ. Итак, она идет в Большой Хорк, потому что Старая Сова, возможно, тоже направилась туда. Но ведь она могла туда и не пойти? А, скажем, двинуться отсюда на юг, в Сайстегонд. Или на север, к покрытым льдами вершинам Костей Земли. Да она куда угодно могла пойти! И ей, Луне, этого никогда не узнать. Она, конечно, тогда спрашивала Сову, но так и не настояла, чтобы та ей непременно ответила, и не потребовала, чтобы она взяла ее с собой, и не попыталась пойти за ней следом… Нет, она просто попрощалась с Совой, и теперь ей никогда не найти верного пути!

— Что я здесь делаю? — прошептала Луна, но ответа не получила.

Только трава непрерывно шуршала вокруг, словно говоря: «Тиш-ше, тиш-ше, тиш-ше».

Наконец Луна немного согрелась и задремала.

А наутро вернулось солнце, водянистое и какое-то опасливое. При его свете Юная Луна впервые по-настоящему разглядела то золотисто-коричневое море трав, которое намерена была пересечь. Позади высились довольно высокие холмы, за которыми остался Малый Хорк. Впереди же до самого горизонта простирался безбрежный травяной простор.

Это был очень долгий день, и в течение всего дня она видела вокруг только траву. В итоге она просто заставила себя искать в этом однообразии признаки иной жизни. И увидела, как юные ростки пробиваются от корней старых растений и листья их крепко сплетены, точно любовники в страстном объятии; как чертополох, выбросив на поверхность земли целую розетку колючих жирных листьев, пытается тайком захватить как можно больше пространства, потому что пока еще слишком мал для открытой агрессии.

Еще она заметила следы конских копыт и навоз, а один раз видела довольно широкий, прибитый дождем прокос, пересекавший ее тропу, точно русло ручья, проложенное меж трав. Земля в этой прокошенной полосе была вся разбита конскими копытами. Юная Луна шла, подсыхая на ходу: поднявшееся уже довольно высоко солнце постепенно выпарило влагу из ее насквозь промокшего плаща.

К вечеру она добралась до городка Бернтоново Высокогорье. «Да, — подтвердил и хозяин гостиницы, — еще один день пути, и она доберется до Приморского леса. Только там нужно быть очень осторожной, потому что в лесу полным-полно разбойников, привидений и диких зверей».

— Ну что ж, — сказала Юная Луна, — разбойникам у меня взять нечего, а что касается привидений, то вряд ли у меня с ними какие-то споры возникнут. Так что, пожалуй, главная опасность — это дикие звери. Но все равно спасибо большое за предупреждение!

— Ох, не стоит туда ходить, — покачал головой хозяин гостиницы. — Дурное это место!

А Луна подумала, что те, кто всю жизнь живет среди трав, и должны, наверное, бояться леса. Но вслух сказала только:

— Дело в том, что я ищу одну женщину. Она, возможно, проходила здесь, но давно, несколько месяцев назад. Ее зовут Старая Сова, и направлялась она на поиски нашего принца.

Когда Юная Луна описала свою наставницу, хозяин гостиницы поцокал языком и сказал:

— Что-то знакомое… Вроде бы она и впрямь проходила здесь, а потом двинулась на запад. Только это действительно было давно, и с тех пор я ее больше не видел.

«Вот уж не поймешь, этот человек тебя приободрить хочет или обескуражить», — огорченно подумала Юная Луна и принялась за обед.

На следующий день к полудню она добралась до Приморского леса. Все вокруг сразу переменилось: и запахи, и свет, даже стало как будто теплее. Несмотря на устрашающие предупреждения хозяина гостиницы, Юная Луна ничего не могла поделать с той радостью, что пробудилась в ее сердце при виде деревьев.

Волшебный аромат сосновой смолы и хвои, усыпавшей землю, окутывал ее со всех сторон, а в темных ветвях на все голоса переговаривались самые различные представители птичьего мира.

Неподалеку слышалось журчание ручья, и она пошла на этот звук. Это действительно был большой ручей, в который впадал родничок с чистой холодной водой, остро пахнувшей сосновыми иглами.

Юная Луна набрала в фляжку воды, вволю напилась и умылась.

Потом еще немного постояла у ручья, сбросила со спины котомку и, порывшись в ней, вытащила на свет небольшой полотняный мешочек, в котором хранила свои драгоценности, и вытряхнула из него серебряную заколку в виде прыгающей лягушки. Этой заколкой она по праздникам закалывала свою любимую зеленую шаль. Заколку подарила ей Старая Сова, как, впрочем, и почти все остальное. Подержав в руке серебряную лягушку, Юная Луна бросила ее в ручей.

«Правильно ли это? — думала она. — Ведь лягушка — животное водное, и не важно, что половину жизни она дышит земным воздухом. Да и серебро — тоже водный металл, хоть его и добывают из земли и куют с помощью огня, а чернеет оно в воде так же быстро, как и на воздухе. Интересно, почему считается, что основа магии — это понимание истинной природы вещей? Ведь магия столь многого не знает или же просто не желает принимать это во внимание?..»

На поверхности воды вдруг вздулся и с громким звуком лопнул пузырь. Юная Луна рассмеялась: ее подношение было принято.

— Пожалуйста, носи на здоровье! — сказала она воде и снова пустилась в путь.

Вся земля в Приморском лесу была устлана многовековым слоем опавших сосновых игл, сухим и гладким; здесь вполне можно было лечь и отдохнуть, как в постели. Да и сухого хвороста для костра вокруг хватало. Под покровом этих темных ветвей, конечно, тоже холодно, но ведь от холода можно спастись разными способами. Для начала Юная Луна разожгла отличный костер — это была защита и от холода, и от диких зверей, которые после зимней стужи еще слишком слабы, чтобы охотиться на лошадей, пасущихся на лугу близ Бернтонова Высокогорья.

Вот и еще один день прошел… Если взобраться на одну из этих высоких сосен, то, наверное, этот лес тоже будет похож на море травы, волнистое, бескрайнее…

На третий день к вечеру, когда немногочисленные солнечные лучи, пробивавшиеся в чащу леса, стали косыми и длинными, поднялся сильный ветер. Юная Луна слушала, как потрескивают над нею стволы старых деревьев, как шумят их ветви, точно огромные метлы в чьих-то сердитых руках. Решив не дожидаться темноты, она стала готовиться к ночлегу.

В Приморском лесу невозможно было увидеть последний луч заката. К этому времени в чаще становилось совсем темно. Так что Юная Луна развела костер, повесила над огнем котелок с водой и только тогда вытащила из мешка барабан Старой Совы.

Ветер так и ревел у нее над головой в кронах деревьев, но внизу, ближе к их корням, Юная Луна ощущала лишь дыхание ветра, хотя и довольно сильное. Накинув на плечи плащ, она ударила в барабан.

Он опять промолчал, но прямо у нее над головой раздался раскат грома, а в лицо ударил сильный порыв ветра. Она невольно вскочила, выронив барабан.

Бледная тень мелькнула в чаще и опустилась на одну из нижних ветвей дерева, росшего неподалеку от ее костра. В отблесках огня блеснули два огромных желтых глаза; на голове, точно рожки, торчали два хохолка; на груди перья были совсем светлые… Сова!

— У-гу, — подтвердила сова, перекрикивая гул и мерные удары ветра. — Ху-гу, ху-гу-гу!

Не сводя с нее глаз, Юная Луна потянулась за упавшим барабаном.

Сова яростно захлопала крыльями и широко раскрыла клюв.

— У-гу, сор-р-нячок мой! — крикнула она. — Тысячелистник, у-гу! Тысячелистник!

Юная Луна похолодела; вся кровь отлила у нее от лица. Сова камнем упала с ветки и села на барабан, вцепившись когтями в ремешок. Потом огромные крылья встрепенулись, сова взмахнула ими раз, другой и исчезла в сгущавшейся тьме.

Юная Луна упала на колени. Она задыхалась, хватая ртом воздух. Крик совы все еще звучал у нее в ушах, и в ее крике эхом слышался другой, такой родной голос: «Сорнячок мой! Тысячелистник! Тысячелистник!»

Обжигающе горячие слезы ручьем лились у нее по щекам.

— Да, я твой сорнячок, твой тысячелистник, — повторяла и повторяла она шепотом. — И я прошу тебя, умоляю: вернись ко мне! Вернись!

И она выкрикнула эти слова ночи в лицо, но ответа не получила. Лишь ветер еще громче зашуршал ветвями. Луна прижала опустевшие теперь руки к лицу и плакала долго-долго, пока не уснула.

Наступило утро. Приморский лес по-прежнему обступал ее со всех сторон, полный щебета птиц и ласковой тишины, предательской и бесстыдной. Но по крайней мере в одном душа этого леса была созвучна с ее душой.

Под деревьями царил какой-то сероватый полумрак, и вскоре Юная Луна услышала тихий шелест дождя. Перемешав в костре остывшие головни, она подождала, пока под дождем они совсем погаснут, решив, что все равно пойдет в Большой Хорк, а если потребуется, то и дальше! В душе все еще теплилась надежда. А если надежды совсем не останется, то по крайней мере оттуда легче будет найти дорогу назад.

Весь день тропа вела ее куда-то вниз, и Юная Луна шла, не останавливаясь, до тех пор, пока не почувствовала, что ноги от усталости горят огнем, а в животе бурчит от голода. Дождь становился все сильнее, самым подлым образом промочив ее одежду насквозь. Особенно противно было, когда ветер стряхивал воду с ветвей прямо ей за шиворот. Она рассчитывала выйти из лесу до того, как в очередной раз придется устраиваться на ночлег; решила, если понадобится, идти всю ночь, однако уже к полудню лес вокруг начал редеть, а ближе к вечеру Юная Луна увидела впереди какой-то странно голый холм и взобралась на него, чтобы оглядеться.

Ее взору открылась долина, полная низко стелющегося тумана. Туман медленно клубился, прибитый струями дождя, и в этих туманных волнах перед Юной Луной предстал самый большой город, какой ей когда-либо доводилось видеть. Он был обнесен каменной стеной с дубовыми, обитыми железом воротами; над стеной была богатая черепичная крыша. На каждой из сторожевых башен плескался по ветру флажок; краски на флажках потемнели от дождя и казались тусклыми в сером свете, лившемся с небес. В центре города взметнулся ввысь шпиль высокого белого замка, тоже крытого красной черепицей; по четырем углам его виднелись округлые сторожевые башни, точно такие же, как на городской стене.

Да, белобрысый мальчуган из харчевни оказался прав: в этом городе ей никогда не отыскать одного-единственного нужного человека, если только человек этот не король и не королева. Юная Луна скорбно опустила плечи под новыми ударами дождя и ветра.

А почему, собственно, нет? Ведь Старая Сова отправилась на поиски принца, так почему бы ей было не зайти сперва во дворец и не начать свои поиски прямо оттуда? И почему бы ей, Юной Луне, не поступить теперь точно так же?

Она решительно стряхнула воду с плаща и двинулась дальше, понимая, что потребуется по крайней мере час, прежде чем она доберется до городских ворот, а ей хотелось попасть в город до захода солнца.

Наконец городская стена оказалась совсем близко; она нависала у нее над головой и была страшно высокой, темной, блестящей от дождя. Юная Луна увидела, что огромные двустворчатые ворота распахнуты настежь и сквозь них течет целая река повозок, всадников и пешеходов. Никто, похоже, не обратил на нее ни малейшего внимания, когда она влилась в общий поток и вместе с ним миновала ворота. Как она ни смотрела по сторонам, ей было никак не определить, кто же в этой толпе может оказаться важнее прочих. Все эти люди, как ей казалось, были заняты какими-то важными делами.

«Так вот какова городская жизнь!» — думала Юная Луна, пытаясь выбраться из толпы и оглядеться как следует.

Если бы она не рассмотрела город с того высокого холма, она бы ни за что не отыскала королевский дворец в хитросплетении узких улиц, разве что чисто случайно. Но она шла, в общем, правильно и только один раз спросила дорогу у какой-то пожилой пары, разгружавшей возле своего дома тележку с увязанным в тюки сеном.

Оба, и мужчина, и женщина, удивленно хлопая глазами, уставились на нее. Они, как и Луна, тоже промокли с головы до ног под дождем и, как ей показалось, совсем потеряли надежду найти то, что ищут, что бы они ни искали. Их изумленные лица были такими похожими, что Юная Луна даже подумала: уж не родственники ли они? Тем более что и глаза у них были одинаковые — серо-зеленые, как листья шалфея. На мужчине была старая коричневая куртка, вся перепачканная и на локтях проношенная до дыр; а женщина куталась в длинную драную черную шаль, наброшенную на седую голову.

— Поверни за угол и ступай прямо, — ответил наконец мужчина, — пока не дойдешь до широкой улицы, вымощенной кирпичом. Иди по ней, а там сама увидишь.

— Спасибо. — Юная Луна посмотрела на тележку с сеном, которая была еще почти полная. Работа душу лечит, говаривала Старая Сова. — А вам помощь не требуется? Если хотите, я могу залезть в тележку и сбрасывать вам тюки.

— Да нет, — сказала женщина. — Сами справимся.

Луна покачала головой:

— Вы прямо как мои соседи! С ними порой по четверти часа спорить приходится, прежде чем работа с мертвой точки сдвинется. Я, пожалуй, все-таки помогу вам.

И она, ловко взобравшись в повозку, схватила один из тюков. Но, уже собравшись сбросить его вниз, обнаружила, что мужчина и женщина стоят и смотрят друг на друга. Лишь через какое-то время мужчина молча подошел к телеге и принял у Луны сено.

Она быстро согрелась, ей даже жарко стало. Тюки были довольно тяжелыми и колючими, но разгрузка много времени не заняла. Пожилая пара от души поблагодарила Юную Луну, и она двинулась дальше — искать дворец. И по пути все поглядывала на желтый солнечный глаз, уже почти скрывшийся за цепью холмов.

У ворот стояли два стражника, по одному с каждой стороны. Оба молодые, высокие и широкоплечие.

«При виде таких молодцев, — подумала Юная Луна, — девушки у нас в деревне начинают краснеть и заикаться».

Стражники стояли очень прямо в своих зеленых мундирах и зеленых шапках и были очень хороши собой, хотя Юной Луне показалось, что на мундирах у них слишком много золотого галуна. Она обратилась к тому, что был ближе:

— Прости, господин мой, но я бы хотела поговорить с королем и королевой.

Стражник явно растерялся еще больше, чем те пожилые супруги, разгружавшие сено. Да уж, есть чему удивляться, догадалась Юная Луна: она была не только грязная и промокшая насквозь, но еще и вся в сенной трухе! Ей осталось только горестно вздохнуть, и это, похоже, еще больше смутило парня.

— Хорошо, я расскажу почти с самого начала, — сказала она тогда. — Я пришла сюда в поисках своей наставницы, а она еще в конце осени отправилась искать нашего принца. Вы не помните, здесь не проходила ведьма по имени Старая Сова? Наша деревня далеко отсюда, в двух неделях ходьбы. И я думаю, что она решила сперва зайти во дворец и повидаться с родителями принца, чтобы знать, в каком направлении двигаться дальше.

Стражник улыбнулся, и Юная Луна решила, что вряд ли стоит так уж презирать тех деревенских девушек, которые в присутствии таких парней начинают заикаться.

— Я, пожалуй, могу передать весточку во дворец, — сказал стражник. — Кое-кто там, возможно, и встречался с твоей наставницей. Эй, Раш! — окликнул он своего напарника. — Эта женщина ищет свою наставницу, ведьму, которая нашего принца искать отправилась. Как ты думаешь, кого ей лучше спросить?

Раш неторопливо прогуливался вдоль своей половины ворот; высокая шапка у него на голове мерно покачивалась. В ответ он изумленно поднял брови и воскликнул:

— Да все здешние ведьмы до единой на поиски принца отправились! Кто раньше, кто позже. Как же их всех упомнить-то?

Юная Луна, упрямо закусив губу, выпрямилась во весь рост и обнаружила, что она с этим стражником почти одного роста. Она надменно подняла одну бровь (это всегда безотказно действовало на Фелла!) и промолвила:

— Мне очень жаль, что у тебя такая короткая память, господин мой! Может быть, ты все-таки ее вспомнишь, если я скажу, что она по-прежнему считается невернувшейся?

— Да все они давно вернулись! Со шляпами в руках и в перемазанных навозом башмаках. А потом тут каялись: «Простите, ваше величество! Мне до смерти жаль, госпожа моя, только не найти мне его!». Да всех этих ведьм можно купить за одну бронзовую финтифлюшку на моих ножнах!

— Это тебя можно за одну бронзовую финтифлюшку купить, — гневно заявила Юная Луна, — да только не больно ты кому и нужен!

— По крайней мере от меня больше пользы, чем от этих баб, которые якобы искали принца в далеких краях! Вот если б король с королевой мой полк отправили на поиски…

Юная Луна пристально посмотрела на молодого воина:

— Ты ведь любил его, верно?

Он так закусил губу, в глазах его плеснулась такая боль, что на мгновение он показался ей совсем мальчишкой, вроде Фелла. И его боль тут же нашла отклик в ее душе.

— Его все любили, — выдавил он из себя. — Он был… Он — сердце нашей страны!

— Тогда ты должен меня понять: та, кого я ищу, значит для меня примерно то же. Прошу тебя, позволь мне спросить о ней кого-нибудь во дворце!

Второй стражник, говоривший с ней куда более любезно, встревоженно посматривал на своего напарника. Раш повернулся к нему и нахмурился.

— Да господи, отведи ты ее… Ну, не знаю, к главному камергеру, что ли! Он вечно твердит, что во дворце ему любая мелочь известна.

Короче говоря, ворота открылись, и второй, более любезный стражник проводил Юную Луну через вымощенный плиткой двор к парадному крыльцу. К центральной части дворца примыкали, создавая полукруг, просторные и высокие крылья, и по периметру всего фасада тянулись колонны, украшенные прекрасной резьбой — очень похожими изображениями различных животных и растений. На каждой колонне в железной вставке горел факел, шипевший под дождем, отчего двор напоминал освещенную сцену. Выглядело это очень красиво, хотя, может быть, несколько мрачновато.

Стражник жестом пригласил Юную Луну пройти в маленькую, обитую железом дверцу сбоку от парадного крыльца, и они оказались в аккуратно прибранной уютной комнате. В камине горел огонь, пол был застлан ковром, на стенах висели гобелены, а сами стены были обиты красивыми деревянными панелями, потемневшими от времени. Стражник дернул за вышитую ленту у двери и повернулся к Юной Луне.

— Мне пора возвращаться на свой пост. Сейчас придет камергер, лорд Лейан, и ты просто расскажи ему все о своей наставнице. Если кто-то и сможет тебе здесь помочь, так это лорд Лейан.

Стражник ушел, а Луна, кутаясь в отсыревший плащ, все решала, можно ли ей сесть, когда вдруг услышала шаги и увидела, что в обитой деревом стене приоткрывается дверца, которой она прежде не заметила.

В комнату вошел очень высокий и прямой как жердь человек с густой и совершенно седой гривой волос, ниспадавших на бархатный, расшитый шелком камзол. Его, похоже, ничуть не смутил внешний вид незнакомки, и Юная Луна сочла это добрым знаком.

— Чем могу служить? — спросил он, кланяясь ей.

— Ты — лорд Лейан, господин мой?

Он молча кивнул.

— А меня зовут Очень Юная Луна. Я пришла сюда из восточных краев в поисках своей наставницы, ведьмы по имени Старая Сова. Еще осенью она отправилась на поиски принца, и теперь мне кажется… что я никогда не найду ее! Но я должна, должна попробовать ее отыскать!

К своему ужасу, Юная Луна почувствовала, как в глазах у нее закипают слезы.

Лорд Лейан быстрым легким шагом пересек комнату и крепко сжал ее руки.

— Не плачь, милая! Я помню твою наставницу. Она принесла нам немало беспокойства, однако же именно это поселило в наших сердцах надежду. Значит, она так и не вернулась?

Юная Луна сглотнула застрявший в горле комок и молча покачала головой.

— Ты слишком долго шла пешком. Сперва тебе следует принять ванну, поесть и переодеться, а я пока непременно разыщу того, кто сможет побольше рассказать о твоей наставнице.

И не успела Юная Луна сообразить, что с ней происходит, как оказалась в хорошенькой комнатке с задернутыми шторами на окнах, где стояла кровать с бархатным одеялом, а в большом камине горел огонь, еще более жаркий, чем в приемной. Какая-то женщина с красным лицом и распущенными волосами выливала ведра с горячей водой в деревянное корыто, сделанное в виде лебедя и соответствующим образом раскрашенное.

— Ничего глупее я в жизни не видела! — невольно вырвалось у Юной Луны.

Краснолицая женщина вдруг широко улыбнулась и кивнула:

— А знаешь, ведь и правда дурацкое корыто. Может, и здешние господа так думают, да только сказать боятся.

— Возможно, кому-то за такие слова уже досталось?

— И это правда. Ну что ж, как говорится, всяк со своим вкусом рождается. Давай-ка мойся, а я тебе чистую одежду принесу.

— Не нужно. У меня в мешке есть во что переодеться.

— Охотно верю, да только вряд ли твои вещички кружевами да цветами расшиты! Давай лучше я тебе такое платье принесу, какие здесь носить принято. Говорят, ты с королем и королевой нынче обедаешь?

— Вот как?! — в ужасе воскликнула Юная Луна. — А почему я об этом не знаю?

— К ним лорд Лейан с докладом ходил, вот они и велели тебя прислать. Нечего, нечего на меня глаза таращить, не то выскочат! Теперь уж ничего не поделаешь, придется идти.

Юная Луна так тщательно отскребала грязь, что в итоге вся стала розовой и пропахла фиалковым мылом. Волосы она вымыла трижды! Потом подстригла свои и без того короткие ногти и в отчаянии посмотрелась в зеркало. Она и подумать не могла, что ее появление отвлечет королевские особы от обеда, однако сомнений не было: в зеркале отражалась только она сама, Очень Юная Луна, высокая, кареглазая и слишком откровенная.

— Ну вот, — в ванную комнату снова вошла краснолицая женщина, — думается, на тебе это будет выглядеть очень мило. Что скажешь?

Через руку у нее было перекинуто простое льняное платье янтарного цвета с высоким воротником и к нему — длинный, до полу, бархатный красновато-коричневый жилет. А подол и ворот платья украшали вышитые золотыми нитками цветы тысячелистника! Юная Луна так и уставилась на них. Потом быстро глянула на женщину, но на ее румяном лице ничего особенного написано не было.

— Это… замечательное платье! Хотя и слишком для меня…

— Ничего не слишком, раз ты будешь сидеть за королевским столом! — прервала ее женщина. — Давай-ка одеваться.

Она помогла Луне надеть пахнущее лавандой платье, заплела ей косы и заколола их золотой заколкой.

— Хорошо! — воскликнула она одобрительно. — Выглядишь, как прежде, только одета как следует. Я провожу тебя в обеденный зал.

Юная Луна в последний раз взглянула на свое отражение в зеркале. Ей-то совсем не казалось, что она выглядит, как прежде! Чувствуя легкое головокружение, она последовала за своей провожатой.

Она сразу поняла, что их цель близка: ароматы, доносившиеся из обеденного зала, напомнили ей, что у нее уже три дня маковой росинки во рту не было. У входа в зал краснолицая женщина остановилась.

— Я думаю, ты прекрасно справишься. Но все-таки… запомни: говори только правду, хотя иной раз тебе и может показаться, что в устах твоих собеседников звучит откровенная ложь; смотри всем прямо в глаза, хотя, может быть, не всем это будет приятно; и все, что тебе будут предлагать, бери только правой рукой. Вот и все. Думаю, ничего страшного с тобой не случится.

С этими словами женщина повернулась и мгновенно исчезла в лабиринте бесчисленных коридоров.

Юная Луна выпрямилась и, хотя живот ей сводило от голода и волнения, спокойно вошла в зал.

Впрочем, дыхание у нее тут же перехватило, хоть она и дала себе слово ничего не бояться. Потолки здесь были по крайней мере в два раза выше, чем в обычных домах, а размерами зал походил на хлебное поле. Два огромных камина у торцовых стен разинули свои пасти, и в любом из них спокойно бы поместилась целая бычья туша на вертеле. Повсюду на стенах висели знамена и флажки, на которых были вышиты звери, птицы и еще какие-то неизвестные ей штуковины. Да во всем Хорк-Энде не хватило бы свечей, чтобы осветить этот громадный зал! Во всем Приморском лесу не хватило бы дров, чтобы его согреть! И он, как и огромный двор перед дворцом, поражал своим великолепием и одновременно казался удивительно мрачным.

Столы были поставлены покоем; за центральным сидели король с королевой. Обведя смутным взором зал, Юная Луна поняла, что все места за столами заняты. Ей, правда, и без того не хотелось обедать в королевской столовой. Но почему-то ей и в голову не пришло, что на обеде будет столько придворных!

И тут из-за стола поднялся сам король и с улыбкой воскликнул:

— А вот и наша гостья! Иди-ка сюда, дитя мое, здесь твое место, рядом с моей королевой и со мною.

Юная Луна чувствовала, как горят у нее щеки. Все перестали есть и смотрели, как она идет к королевскому столу, но никто не перешептывался, никто даже руки не поднес к губам, чтобы скрыть язвительное замечание или усмешку. Юная Луна испытывала горячую благодарность, но все это было очень, очень странно!

Ее место действительно оказалось между королем и королевой. Король был седовласым и широкоплечим, с открытым улыбающимся лицом и крупными руками. У королевы в золотистых волосах мелькала седина, а глаза были большие и темно-серые, как грозовая туча. Она тоже улыбалась Луне, но как-то печально и отстраненно.

— Лорд Лейан рассказал нам твою историю, — промолвила королева. — Я хорошо помню твою наставницу. Долго ты у нее прожила?

— Всю жизнь, — сказала Юная Луна.

Перед ней стояли блюда с самыми различными кушаньями, и она могла сама положить себе, что хочет. Там были жареное мясо, различные салаты, булочки, компоты, отлично приготовленные овощи, множество соусов и сыров… Если она возьмет всего понемножку, то все равно наестся до отвала… На всякий случай, чтобы случайно не взять что-нибудь левой рукой, она сунула ее между коленями. Все кушанья были очень вкусными, но все же не настолько, как ей показалось вначале.

— Значит, ты тоже ведьма? — спросил король.

— Не знаю… Правда, наставницей моей была ведьма, и она учила меня всякой колдовской премудрости, но она учила меня и за садом ухаживать, и плотничать…

— Ты надеешься найти ее?

Юная Луна внимательно посмотрела на короля и впервые после Приморского леса попыталась серьезно взвесить свой ответ на этот вопрос.

— Я надеюсь, что узнаю, не была ли она превращена во что-нибудь. И тогда, может быть, сумею расколдовать ее. Вот только теперь, когда прошлой ночью она явилась мне в лесу, мне трудно стало на что-то надеяться…

— Но ведь ты намерена продолжать поиски, не правда ли? — продолжала расспрашивать ее королева. — Что же ты предпримешь теперь?

— Единственное, что приходит мне в голову, — это… завершить то, ради чего она отправилась в путь: найти вашего сына.

И Юная Луна с изумлением заметила, как побледнела при этих словах королева.

— Ах, моя дорогая, право не стоит! — воскликнул король. — Ну, посуди сама: наш сын пропал, твоя наставница пропала, что хорошего, если и ты пропадешь ни за грош следом за ними? Отдохни немного у нас во дворце да отправляйся домой и живи себе спокойно. Наш сын умер, а этого ведь не изменишь.

Она сидела в богато убранном нарядном зале, и рядом с ней был король, красивый и добрый человек, но все это она видела как бы сквозь мутную пелену: ей казалось, что и зал, и сидящие за столом придворные покрыты слоем сажи.

— А каков он был, наш принц? — спросила она.

Король нахмурился и промолчал, но королева вытащила из-за корсажа цепочку с медальоном, сняла ее и подала Юной Луне. В медальоне оказалась совсем не дорогая миниатюра, а простой набросок, сделанный карандашом и как бы второпях. И это была первая по-настоящему живая вещь, которую она видела в этом зале!

— Он не мог и несколько минут посидеть спокойно, чтобы художник мог написать его портрет, — вздохнула королева. — Это рисунок одного из его друзей. Он подарил мне его, когда… когда мой сын погиб.

Принц, видимо, был поглощен чтением, когда его друг сделал этот набросок, умело передав сходство с оригиналом. Высоколобая голова принца покоилась на красивой руке с длинными пальцами; глаза были опущены, их скрывали длинные ресницы. Красивый прямой нос и довольно крупный суровый рот. Волосы, едва намеченные художником, так что невозможно было понять, темные они или светлые, в беспорядке падали на плечи, отчасти закрывая ту руку, на которую он опирался. Даже если принять во внимание явно пристрастный взгляд художника, он вряд ли слишком сильно польстил молодому принцу. Во всяком случае, Юная Луна тут же мысленно позволила всем деревенским девчонкам на свете краснеть и заикаться при виде этого юноши. Она бережно закрыла крышечку медальона и вернула его хозяйке.

— Но вы же так и не знаете, что с ним случилось! Разве можно просто позволить человеку уйти из твоей жизни, не узнав, умер он или жив?

— В мире немало таких вещей, которых я никогда не узнаю! — резко возразил ей король, но Луна не сдавалась:

— Я у ворот дворца встретила одного человека, который до сих пор оплакивает принца. И он назвал его «сердцем нашей страны». Никто на свете не может жить без своего сердца!

Королева снова грустно вздохнула и опустила глаза в тарелку, но ничего не сказала.

— Довольно! — рассердился король. — Если ты считаешь, что должна кого-то искать, так ищи. А я желаю, чтобы у меня за столом во время обеда царили мир, покой и веселье! Ну что, детка, выпьешь со мной за мир и покой в этом зале?

И он, накрыв своей рукой правую руку Юной Луны, протянул к ней свой серебряный кубок, украшенный резьбой.

Она так и застыла, не сводя глаз со своего отражения в кубке короля. Потом подняла глаза и спокойно ответила:

— Нет.

В зале воцарилось гробовое молчание.

— Ты не станешь пить со мною? — спросил наконец изумленный король.

— Нет, я не стану… пить за твой мир и покой, господин мой. Здесь нет и не может быть мира и покоя, как бы сильно вы все ни старались это скрыть! Мне очень жаль! — Она сказала это от чистого сердца, зная, что каждое ее слово — правда. — Простите меня, — прибавила она тихо и выдернула свою правую руку из-под руки короля, крупной, но какой-то чересчур мягкой и вялой. — Я лучше пойду спать. Я хочу завтра как можно раньше выйти в путь.

Она встала из-за стола и снова прошла через весь зал к дверям, сопровождаемая всеобщим молчанием. Но то было уже молчание совсем иного рода.

В коридоре Юную Луну поджидала какая-то служанка, которая и отвела ее в уже приготовленную комнату. Там Луна обнаружила свою одежду, выстиранную, выглаженную и аккуратно сложенную. В камине горел огонь, постель была постлана, но той краснолицей женщины видно не было. Юная Луна сняла свое роскошное платье, бережно повесила его на стул, надела старенькую ночную рубашку и подошла к зеркалу, чтобы вынуть из прически шпильки и расчесать косы.

Расстегнув золотую заколку, она уже хотела положить ее на столик, когда вдруг поняла, что держит в руке. Это была маленькая лягушка, вытянувшая задние ноги в прыжке! Точно такая же, только не серебряная, а золотая!

Ее лягушка! Такие же лапки и выпученные глаза! Это же ее заколка! Юная Луна подбежала к двери и резко распахнула ее.

— Эй! — крикнула она. — Есть здесь кто-нибудь? — Ей никто не ответил, и она снова вернулась в комнату, поискала и вскоре нашла колокольчик для вызова слуг, прикрытый краем гобелена.

Через несколько минут в дверях появилась служанка, черноволосая, черноглазая, с блестящими глазами.

— Да, госпожа моя?

— Скажи, та женщина, что готовила мне ванну и помогала мыться, а потом принесла новое платье… Она все еще здесь?

Девушка растерянно посмотрела на Юную Луну.

— Прости, госпожа, но я не знаю, кто тебя обслуживал. А как эта женщина выглядит?

— Примерно моего роста, лицо красное, волосы вьющиеся и довольно-таки растрепанные…

Служанка явно была поражена:

— Но госпожа-а… Тут у нас никого с таким лицом нет…

Луна устало опустилась в кресло.

— Что ж, ничего удивительного. Спасибо и прости, что зря побеспокоила.

Девушка кивнула и закрыла за собой дверь. А Юная Луна, потушив свечи, тут же легла, но очень долго не могла уснуть.

Наконец забрезжил серый дождливый рассвет. Она быстро оделась, уложила вещи в мешок и, зная, что идти нужно все время вниз, спустилась по лестнице и довольно быстро обнаружила дверь, ведущую наружу. Это, видимо, была одна из задних дверей дворца, и Юная Луна оказалась в небольшом дворе, обнесенном каменной оградой, где был разбит огород и висело выстиранное белье. На дорожке сидел на корточках какой-то мужчина и чинил колесо у своей тачки.

— Эй, девушка! — окликнул он ее — словно лопатой по камням провел. — Помоги-ка мне! Приподними эту ось, а?

Юная Луна вздохнула. Ей хотелось поскорее уйти отсюда и начать путь, ибо движение — это уже какое-то действие. Ей противен был этот прекрасный дворец, потерявший свое сердце. Однако она все-таки подошла к мужчине, перешагнула через кучу вывалившегося из тачки ревеня и приподняла ось.

На что уж там эта тачка умудрилась наехать, неизвестно, но ось колеса расщепилась. И длинная тонкая щепка вонзилась Юной Луне в правую руку. Она громко вскрикнула и вытащила занозу, но кровь из раненой ладошки так и закапала на стебли ревеня.

Юная Луна, немного испугавшись, внимательно посмотрела на мужчину, возившегося с колесом.

Это оказался тот самый человек, что вместе с женой разгружал вчера повозку с сеном. Седой, с серо-зелеными глазами цвета листьев шалфея. У него было грубовато-мрачное крестьянское лицо, такое же красное, как у женщины, которая…

Значит, женщина, что помогала ей мыться, та самая! Именно ей и ее мужу она вчера помогала разгружать сено! Как это она сразу не заметила? Теперь ей вдруг вспомнились и зеленые глаза краснолицей приветливой женщины, и даже клочок сена, застрявший в ее буйной кудрявой шевелюре… Луна резко выпрямилась и хотела уйти, но старик схватил ее за руку.

— Ревень, как известно, очищает. А еще он означает «добрый совет». Поверни-ка назад, милая. Тебе еще кое-что во дворце нужно сделать.

И он указал красным огрубелым пальцем на верхний этаж ближайшей к ним башни. Потом встал, отряхнул штаны, быстро покатил тачку по дорожке и исчез.

Только сейчас Юная Луна почувствовала, что способна наконец что-то сказать. До сих пор она и рта открыть не могла. И все еще чувствовала прикосновение его теплой мозолистой руки. Опустив глаза, она увидела, что на ладони, которую он только что сжимал, лежат стебелек иссопа, веточка ракитника и спиралевидный побег вьюнка.

Она вернулась во дворец и поднималась вверх по витой лесенке, пока не кончились ступеньки. Потом сердито огляделась, не понимая, где же эта проклятая башня? Но, выглянув в окно, поняла, что уже находится в башне. Должно быть, мне нужна вон та дверь, почему-то решила она и попробовала войти. Но дверь не открывалась.

«Лучше бы он оставил свой “букет” при себе и дал мне ключ! — сердито думала Юная Луна. И вдруг догадалась: — Так ведь он и дал!»

Она вытащила побег вьюнка, вставила его в замочную скважину и быстро пробормотала:

— Повернись туда-сюда, дверь откроешь ты всегда. День начнется и умрет. То, что запер ключ железный, травяной ключ отопрет!

Послышался металлический скрежет, и замок открылся.

Это, безусловно, была комната молодого человека, только все здесь застыло, точно угодив в безвременье. Стеганый кожаный колет, брошенный на кресло; разноцветные корешки книг в шкафу, выстроившихся пестрыми рядами; деревянная флейта и пара кожаных перчаток на крышке кедрового сундучка, украшенного инкрустацией; незастланная постель с отброшенным в сторону покрывалом…

Мало того. Все в этой комнате не просто застыло. Каждая вещь здесь обвиняла кого-то в жестокости и предательстве. Юная Луна физически ощущала то, что здесь произошло и продолжало происходить, потому что все вещи в комнате остались в неприкосновенности. Росшие в горшках дурман, белена и папоротник выцвели и скукожились в этом каменном мешке, но она узнала их запах, почувствовала их порабощенную мощь, поняла, какую огромную работу им пришлось проделать, и тот великий стыд, который они испытывали, таясь от белого света.

Повсюду — на перемычке двери, на подоконниках, в складках полога — был прах увядших и сокрушенных листьев и цветов. Пальцы Юной Луны сжали стебельки трав, которые тот мужчина положил ей в ладонь; гнев, волной затопивший ее душу, вырвался наконец наружу.

Веточкой ракитника и иссопом она смахнула травяную пыль с дверной перемычки, с подоконников, с полога.

— Веселый иль печальный, последний иль начальный, — нараспев приговаривала она, размахивая своим «оружием» и гневно выплевывая каждое слово, — беги! Как дикий зверь спасайся! Или будь проклят и останься!

— Что это ты делаешь? — раздался голос у двери, и Юная Луна, защищаясь, вскинула свой «букет» точно кинжал.

На пороге стоял король. Камзол сидел на нем криво, волосы не причесаны, лицо бледное, точно у покойника, а глаза безумно расширены, как у приговоренного к смерти, который видит перед собой виселицу и знает, что петля предназначена для него.

— Это сделал ты! — выдохнула Юная Луна, а потом громко и отчетливо сказала: — Ты своими собственными руками отдал сына Повелителю камней!

— Но я был вынужден! — прошептал король. — Он заставил меня молить о милостыне, точно я нищий! Да, мне пришлось поплатиться собственным сыном, ибо вопрос стоял так: его жизнь или моя!

— А твоя жена, королева, знает, что это сделал ты?

— Его жена, королева, помогла ему сделать это. — И королева вошла в комнату из темноты коридора. Высокая, она выпрямилась во весь рост и гордо подняла голову. Лицо ее было спокойно, словно она готова и даже рада наконец сунуть голову в петлю. — Потому что она любила своего короля. А принц был всего лишь ее сыном. Потому что она боялась утратить королевскую власть. Потому что оказалась глупа и слаба! И потом она тоже молчала, храня эту тайну, ибо сердце ее было разбито; оно умерло и почернело; а она считала, что хуже того, что сделано, уже ничего и быть не может.

Юная Луна резко повернулась к королю.

— Расскажи мне, — потребовала она.

— Я был на охоте и в одиночку поднял дикого кабана, — начал он дрожащим голосом. — И я… О, у меня была гордость молодого мужчины, но руки старика! Этот кабан оказался мне не по силам. А потом я лежал, истекая кровью и безумно страдая от боли, и глаза мои уже почти ничего не видели, но тут я услышал шаги и позвал на помощь. И он сказал мне: «Ты скоро умрешь». Я не хотел умирать, плакал и повторял: «Не хочу, не хочу умирать!» А потом пообещал ему все, что он захочет, если меня оставят в живых… — Голос короля прервался.

— Где? — спросила Юная Луна. — Где это случилось?

— В лесу. Недалеко от Бузинного откоса. Возле того водопада, что питает речку под названием Смеющаяся Девчонка.

— Укажи мне путь туда, — потребовала она.

Небо затянуло белесой дымкой; вдруг стало очень жарко, но не чувствовалось даже дыхания ветерка. Юная Луна шла быстро, и ей приходилось то и дело смахивать со лба пот. Она, разумеется, могла бы потребовать лошадь, однако уже проделала пешком большую часть этого долгого пути и теперешнее расстояние казалось ей сущим пустяком. Кроме того, она надеялась, что в тенистом лесу будет гораздо прохладнее.

Однако в лесу ее встретила не прохлада, а целые тучи мошкары и всяких кусачих мух. Она непрерывно отмахивалась от этих кровососов, спотыкаясь о камни на тропе, и ей показалось, что путь до водопада гораздо длиннее, чем она предполагала. Естественно, сперва она услышала шум воды, падающей с высоты, а затем уже вышла и к самому водопаду. Она долго бродила в поисках той самой поляны, но так ее и не обнаружила.

«А что, если таких полян тут много? — думала она. Или одна, но такая маленькая, что я прошла мимо нее и не заметила?»

Водопад мерно гремел, точно барабан. Точно биение сердца. В чаще промелькнул солнечный луч, осветив кремовую, почти белую головку цветка, круглую и плоскую, как тарелка. Этот цветок расцвел слишком рано, а потому был слишком мал ростом и робок. Разглядывая его, Юная Луна вдруг обнаружила, что стоит на краю поляны и рядом с ней есть кто-то еще.

Он был в латах. Матовые нагрудные пластины из серого металла, обрамленные черным, украшала чеканка фантастической красоты. Серый плащ, надетый поверх доспехов, был отброшен за спину, хотя низко надвинутый капюшон он не снял, так что Юная Луна не могла разглядеть его лицо, скрывавшееся в густой тени.

— Так уж заведено, — сказал он тихо, но очень внятно, — что я сам нахожу тех, кого хотел бы видеть. Я не привык к незваным гостям.

Вблизи она увидела, что доспехи у него не из металла, а из серо-голубого сланца с отделкой из обсидиана, ибо то был сам Повелитель камней!

Сперва Юная Луна не в состоянии была вымолвить ни слова. Она могла приказывать королю Хорк-Энда, но сейчас перед нею стоял правитель, получивший власть над миром не по наследству и не по воле случая или кого-то из смертных. Он сам был носителем этой власти и ее воплощением, вызывающим у людей ужас и душевное смятение.

— Я… пришла за одним человеком… за его душой, — пролепетала она наконец. — Ты, должно быть, взял его душу по ошибке, господин мой?

— Я ничего не беру по ошибке. Ты уверена, что этот человек у меня?

Юная Луна почувствовала, каким жарким румянцем вспыхнуло ее лицо, но по спине у нее пробежал холодок при мысли о том, что она, может быть, зря обвинила Повелителя камней.

— Нет, — призналась она, и голос ее прозвучал хрипло и неуверенно, — в этом я не уверена. Но знаю точно: это несправедливо, что его хотели отдать тебе, ибо он тем людям не принадлежал.

— Ты имеешь в виду принца Хорк-Энда? Но то были его родители. Неужели ты считаешь, что сотворенное тобою нельзя передать другому? Что нельзя распоряжаться собственным творением?

Губы Юной Луны беззвучно шевельнулись, и она в ужасе уставилась на Повелителя камней. Вся ее душа всколыхнулась, потрясенная его логикой, ибо она поняла, в чем корень заданного им вопроса.

А он, будто прочитав ее мысли, сказал:

— Ты же присутствовала при кончине младенца, умерщвленного в утробе матери, дабы спасти ее жизнь. Разве это было нечто иное?

— Да, иное! — выкрикнула Юная Луна. — Принц давно успел стать взрослым, и то, каким он стал, в значительной степени зависело от его собственных дел и поступков, от того жизненного пути, который он выбрал сам.

— Но он смеялся в точности как мать, и нос у него был как у деда, а ездить верхом его научил отец. Какая же часть его натуры была сотворена без участия кого-то другого? Ответь, и тогда мы посмотрим, могу ли я вернуть назад хотя бы эту часть его души.

Юная Луна прижала пальцы к губам, словно пытаясь заставить себя сперва как следует обдумать его слова, а уж потом отвечать.

— Ты прав, господин мой, — медленно проговорила она наконец, — именно отец учил его ездить верхом. Но почему, если конь отказывается переходить реку вброд, отец вонзает ему шпоры в бока, а сын спешивается и ведет его в поводу? Принц действительно смеялся, как мать, но почему он смеялся над одним, а она — над другим?

— Ну что ж, — промолвил Повелитель камней, — пожалуй, твои аргументы заслуживают внимания. Итак, я ставлю под сомнение абсолютное влияние родителей на его разум. А что ты скажешь о его физической сущности?

— Тело человека развивается благодаря пище и физическим упражнениям, — уверенно отвечала Юная Луна. — Неужели, господин мой, ты полагаешь, что все это за принца делали король с королевой?

В ответ Повелитель камней только рассмеялся, откинув назад укрытую капюшоном голову. Его леденящий кровь смех гулким эхом разнесся по лесу, и Юная Луна вновь ощутила приступ мертвящего ужаса. Она сделала шаг назад и уперлась спиной в ствол дерева.

— А его душа? — спросил, отсмеявшись, Повелитель камней.

— А его душа принадлежит только ему самому, — сказала Юная Луна так тихо, что сама едва слышала собственный голос. — И кроме него она может принадлежать только той, у кого тебе вряд ли удалось бы ее отвоевать.

После ее слов на поляне надолго воцарилась полная тишина. Наконец Повелитель камней снова заговорил:

— Что ж, я получил хороший урок. Однако сделка была заключена, обязательства выполнены, и обе стороны отлично понимали, что это означает.

— Неправда! — воскликнула Юная Луна. — Это страх заставил короля пообещать тебе все на свете! Однако он не имел в виду жизнь собственного сына!

— В таком случае он мог бы отказать мне и умереть. Но он сказал: «Все, что угодно». И он именно это имел в виду. И готов был отдать и жизнь своего сына, и жизнь своей жены, и все свое королевство.

Этими словами он буквально пригвоздил Юную Луну к земле. Она использовала немало аргументов, оказавшихся бесполезными, и ее душил гнев из-за совершенной несправедливости, но не хватало слов, чтобы выразить это.

— Это же несправедливо! — вырвалось у нее. — Король заключил с тобой несправедливую сделку, ее условия нельзя было выполнять! Эту сделку вообще нельзя было заключать, я уверена!

— Вот как? — глянул на нее Повелитель камней. — И что же об этом свидетельствует?

— Об этом говорит мой разум, моя душа, мое сердце! — Юная Луна судорожно сглотнула.

— Разве твои душа и разум способны судить обо всем на свете? Не уверен.

Юная Луна прикрыла ладонью глаза. Он говорил с ней легким тоном, но она понимала, что вопросы он задает отнюдь не легкие. И чувствовала, что должна говорить правду. Но прежде решить, в чем заключается эта правда.

— Моя душа и мой разум, конечно же, далеко не идеальны. — Она заставляла себя отвечать ему. — Но, по-моему, они не хуже, чем у большей части людей.

— А ты достаточно доверяешь себе, чтобы позволить это проверить?

Юная Луна вскинула голову и с тревогой посмотрела на него.

— Что именно проверить?

— Твои суждения. Если я сочту их действительно справедливыми, то позволю тебе забрать принца. Если же нет, я оставлю его у себя, а ты отправишься домой вместе со своим «праведным» гневом и пониманием полного своего поражения и будешь страдать от этого до конца жизни.

— Это пророчество? — спросила Юная Луна, вдруг охрипнув.

— Да, если угодно. Ну что, принимаешь мои условия?

Она судорожно вздохнула и решительно ответила:

— Да, принимаю.

— Тогда подойди ко мне поближе.

И он скинул свой капюшон.

Под капюшоном не было ни каменного шлема, ни страшного лика чудовища — просто очень худое человеческое лицо с белой кожей, состоявшее как бы из одних костей и сухожилий и начисто лишенное доброты. Длинные черные волосы ниже плеч волной лежали в капюшоне плаща. Глазницы были так глубоки, что казались черными ямами, а глаза были странно затенены, хотя солнце, светом которого была залита вся поляна, светило ему прямо в лицо.

Посмотрев на него, Юная Луна испугалась гораздо больше, чем если бы увидела любое уродство, любой страшный лик, ибо поняла, что ни его латы, ни его лицо, ни его глаза не имеют ничего общего с его истинным обличьем.

— Прежде чем мы начнем, — холодно и внятно сказал Повелитель камней, — я хочу задать тебе один вопрос. Ведь у меня есть и еще одна жизнь, о которой ты даже словом не обмолвилась, хотя я предполагал, что ее ты станешь вымаливать у меня в первую очередь, верно?

У Юной Луны оборвалось сердце. Она даже глаза закрыла.

— Старая Сова…

— Да. Но ее ты отвоевать не сможешь. Тут никакого предательства не было. Ее я взял справедливо, и она сама приветствовала меня. Она назвала мое истинное имя и сказала, что очень рада нашей встрече.

— Неправда! — крикнула Юная Луна.

— Правда. Она была неизлечимо больна и поняла это задолго до того, как ушла из дома. И она попросила меня дать ей крылья на одну ночь, чтобы ты смогла все понять. И я с радостью выполнил ее просьбу.

Юной Луне казалось, что она уже выплакала все слезы, горюя о Старой Сове, но теперь они полились снова, ибо она поняла, что утратила даже самую последнюю, самую маленькую детскую надежду на то, что Старую Сову удастся спасти, и молча плакала, стоя перед Повелителем камней.

— Итак, вот мое испытание. — Он протянул к ней обе руки в латных перчатках. На каждой ладони лежало по кольцу — одно золотое, другое серебряное. — Ты должна выбрать одно из этих колец.

Юная Луна посмотрела на него, и, видимо что-то прочитав в ее глазах, Повелитель камней сказал:

— Ты же ведьма, а значит, умеешь понимать всякие магические символы и плести из них такие сети, в которые можно поймать истину. Собственно, основа твоего мастерства и состоит в том, чтобы научиться постигать истинную природу вещей. Вот и сейчас перед тобой два символа, но ты должна выбрать тот, в котором истины больше. Наилучший. — И он поднес к ее глазам сперва одну свою ладонь, потом вторую. — Серебро или золото? Левая рука или правая? Ночь или день? Луна, — в его голосе она почувствовала насмешку, — или солнце? Вода или огонь? Тонкий месяц или полная луна? Женщина или мужчина? Может, я что-то забыл?

Юная Луна вытерла со щек слезы и хмуро посмотрела на кольца, простые, но отполированные до блеска. Они явно не были предназначены для того, чтобы носить их на пальце. Обыкновенные металлические колечки, совершенные в своей законченности и простоте, без единой царапинки или щербинки…

Серебро или золото? В обоих случаях руду добывают в земле, куют с помощью огня, охлаждая водой и закаливая на воздухе… Золото, правда, встречается реже… Но серебряное кольцо чуть тяжелее. И оба сделаны из чистейшего металла… Какое же ей выбрать? Более дорогое? Или более тяжелое? Или, может быть, более яркое? Но ведь оба кольца сверкают одинаково ярко! Цвет луны или цвет солнца? Но ведь луна бывает желто-красной, как персик, она сама не раз видела такую, висевшую низко над горизонтом. Да и свет луны — это всего лишь отраженный свет солнца. А у самого солнца цвет желтый, да и металл его — золото, но порой оно сияет в небесах ослепительно белым светом. Как же тут выбирать? Это невозможно!

Кровь бросилась ей в лицо; руки в латных перчатках поплыли у нее перед глазами. Да, все верно! Она и раньше так считала!

Юная Луна быстро глянула на Повелителя камней.

— Между ними нельзя выбирать, господин мой, — сказала она. — Ты хочешь, чтобы я сделала ошибочный выбор. Они равноценны.

Она еще не закончила произносить эти слова, но уже почувствовала, как душу ей сковывает ужас. Она ошиблась! О, как глупо она ошиблась!.. Повелитель камней снова сжал пальцы, и кольца исчезли у него в кулаках.

— Ступай по этой тропе до большой гранитной глыбы, а там пройдешь между двумя кустами орешника и найдешь того, кого ищешь, — промолвил он и исчез.

Юная Луна, оставшись на поляне одна, сперва немного постояла, а потом, спотыкаясь, побрела по тропе. Голова у нее кружилась от облегчения и только что пережитого невероятного напряжения. Она нашла гранитный камень и два ореховых куста с гибкими ветвями и нежно-зелеными молодыми листьями, прошла между кустами и сразу же оказалась на залитой солнцем поляне.

Это было очень странное место. Поляна поросла высокой густой травой, в которой звездами светились яркие весенние цветы. Поляну окружали цветущие деревья, но, как ни удивительно, ветви их одновременно ломились от зрелых плодов! Так тщеславный малыш, желая похвалиться, надевает на себя разом все свои побрякушки. Рядом с бледными цветами Юная Луна видела яблоки, вишни, груши — зрелые, без малейшего пятнышка! На противоположном конце поляны над травой приподнималась плоская скала, на которой лежал юноша в изысканных одеждах и будто спал.

«У него же золотистые волосы! — подумала Юная Луна. — Вот почему на рисунке они выглядели такими светлыми. А они цвета янтаря или меда».

Лицо юноши она узнала сразу благодаря его изображению, которое показала ей королева. Как и его тонкую руку с длинными пальцами — руку ученого, что покоилась сейчас на камне ладонью вверх. Юная Луна бросилась к принцу.

И тут совсем рядом со скалой, на которой он лежал, шевельнулись темные ветви, а потом вдруг… двинулись куда-то, отделившись от ствола. Нет, это же никакое не дерево! На поляну вышел олень, сбивая могучими ветвистыми рогами яблоневый цвет.

Олень был черен, как уголь; черные концы его острых рогов ярко блестели, а отростков на рогах было по крайней мере двенадцать. Огромные глаза оленя налились кровью, он всхрапнул и опустил голову, словно перед сражением с противником, копнул мягкую землю острым копытом и наставил на Юную Луну свои острые рога.

«Я же прошла испытание!» — беззвучно крикнула она.

Разве это не так? И почему тогда ей сейчас грозит гибель?

«Там ты найдешь того, кого ищешь», — сказал ей тогда Повелитель камней.

И гнев ее немного улегся, когда она вспомнила, что он обещал ей освободить принца Хорк-Энда.

Но, господи, что же еще она должна сделать?! Свалить этого огромного оленя голыми руками? Отпугнуть его хмурым взглядом? Превратить его в…

При мысли об этом она даже легонько вскрикнула, и олень, вздрогнув, тут же бросился в атаку. Юная Луна успела отскочить и спрятаться за небольшим гибким вишневым деревцем. Затрещала ткань — это олень выпутывался из ее плаща.

А юноша, лежавший на камне, так и не пошевелился. Юная Луна не сводила с него глаз, хотя отлично понимала, что смотреть ей нужно на оленя, грудь которого гневно вздымалась.

— Ох, ну к чему эта дурацкая игра! — сердито сказала девушка, ни к кому не обращаясь, а потом крикнула оленю:

И ей тут же показалось, что все это полнейшая глупость хотя бы потому, что никакой оленихи там и в помине не было!

А потом вдруг поняла, что принц лежит уже не на камне, а на траве, и он совершенно наг, а его золотистые волосы разметались во все стороны, точно во сне, глаза закрыты, но брови сдвинуты, словно он старается и никак не может проснуться. Потом вдруг его загорелая изящная рука шевельнулась, согнулась в локте и снова выпрямилась. Глаза раскрылись, вглядываясь в пустоту, пальцы судорожно сжались и разжались, и он с удивлением посмотрел на них, словно все это делалось помимо его воли, словно он боялся того, что может увидеть на месте своей руки. Юная Луна слышала, как тяжело, с присвистом он дышит. А выступавшая из земли гранитная скала была теперь совершенно пуста!

Вдруг краем глаза Юная Луна заметила какое-то движение и посмотрела в ту сторону. На краю поляны среди деревьев стоял Повелитель камней в своих серых латах, блестевших на солнце, и солнечные зайчики плясали на его неулыбчивом лице, заглядывая, казалось, даже во тьму его глазниц. И она увидела, что глаза у него зеленые, как листья шалфея.

А принц уже приподнялся на локтях; по его рукам, по плечам, по спине пробегала дрожь. Мгновенно сбросив свой старый плащ, она накинула его юноше на плечи.

— Ты говорить-то можешь? — спросила она и оглянулась, но под деревьями уже никого не было.

— Я не… Да, могу. — Он говорил каким-то хриплым шепотом, точно простуженная ворона, так что даже ему самому стало смешно. Принц протянул к Луне дрожащую руку и спросил: — Скажи, у меня копыта остались?

— Нет, — ответила она. — Но раньше их у тебя было целых четыре! И должна тебе заметить, в оленьем обличье ты выглядел более внушительно.

Он снова засмеялся — уже куда громче и веселее.

— Ты еще не видела, как я был хорош, когда меня всего увешивали атласными тряпками и разноцветными бусами, точно слона из цирка!

— Ну и слава богу, что не видела! Ты встать-то сумеешь? Можешь как угодно на меня опираться, только нам нужно поскорее уходить отсюда.

Стиснув плечо Юной Луны — его длинные пальцы ученого оказались очень сильными, — он с трудом поднялся с земли, поплотнее завернулся в ее старый плащ и спросил:

— Куда пойдем?

Идти через лес оказалось очень трудно: она чувствовала, как это мучительно для него, босого, обессилевшего, утратившего ощущение времени и пространства. В очередной раз больно ударившись ногой о корень, принц опустился на землю и, прислонившись спиной к дереву, попытался улыбнуться.

— Надеюсь, это скоро пройдет, — сказал он. — У меня перед глазами все еще мелькают какие-то неясные картины, какие-то мимолетные воспоминания о лесной чаще — но так, словно глаза у меня на затылке!

— Ничего, — успокоила она его, — все воспоминания со временем бледнеют и исчезают. Не тревожься.

Он быстро на нее глянул; в глазах его плеснулась боль.

— Правда? — Он грустно покачал головой. — Прости… Ты ведь называла мне свое имя?

— Нет. Меня зовут Очень Юная Луна.

— А ты, Луна, встаешь или уже заходишь? — без улыбки спросил он.

— Это зависит от конкретного момента.

— Да, верно. Будешь звать меня просто Робин?

— Если хочешь.

— Очень хочу! Пожалуйста, называй меня по имени! Мне так приятно снова иметь имя.

Лес наконец кончился. Теперь перед ними простиралась холмистая зеленая долина, и на склоне одного из холмов они заметили одинокую ферму. На пороге дома стоял какой-то мужчина и смотрел, как они подходят все ближе и ближе. Когда же они подошли достаточно близко, чтобы разглядеть лысину у него на голове и его старую вязаную фуфайку, он вдруг отделился от притолоки, резво сбежал по шатким ступенькам крыльца и, что-то крича, бросился им навстречу. В дверях домика тут же появилась, вытирая руки о фартук, высокая полная женщина. Она тоже вскрикнула и побежала к принцу и девушке.

Фермер остановился на некотором расстоянии от них; рот у него был открыт, в глазах — напряженное ожидание, надежда и страх, что надежда эта может оказаться напрасной.

— Ваше высочество? — робко спросил он.

Робин кивнул.

Полная женщина остановилась рядом с мужем. Слезы ручьем бежали у нее по щекам, но она спокойно сказала:

— Тизл, не заставляй гостей стоять тут, приглашай их в дом! Смотри, у обоих такой вид, словно их по зарослям терновника протащили. Да и голодные они, поди, как волки.

Потом она все-таки подошла к принцу и нежно коснулась рукой его щеки.

— Ты вернулся, господин мой! — прошептала она.

— Да, я вернулся.

Накормили их от души. А для Робина нашлись вполне пристойная полотняная рубашка и кожаный жилет; они принадлежали старшему сыну Тизла.

— Нам, наверно, пора идти, — сказал наконец принц с явным сожалением.

— Конечно, — согласился Тизл. — Ох и обрадуются вам во дворце!

И Юная Луна заметила, как лицо Робина опять исказила тень давней душевной боли.

Вдоль тропы, по которой они едва тащились, торчали молодые побеги папоротников; закатное солнце теперь светило им в спину.

— Я бы, пожалуй… — Робин запнулся было, но потом все же сказал; — Я бы, пожалуй, не хотел возвращаться во дворец прямо сегодня. Ты не против?

Юная Луна внимательно на него посмотрела.

— Ты предпочел бы остаться один?

— Нет, что ты! Я и так был один слишком долго… А как давно это случилось? Год назад? Впрочем, и года вполне достаточно. Но, может быть, ты не хочешь ночевать под открытым небом?

— Ну почему же, — весело сказала Юная Луна, — мне ночевки под открытым небом уже как раз начали нравиться!

Они устроили привал с подветренной стороны холма у родника. Темное небо было, точно инеем, усыпано яркими звездами. Готовить ужин было не нужно, но Юная Луна все-таки разожгла костер, постоянно чувствуя на себе взгляд принца. Каждый раз, когда он смотрел на нее, она внутренне вздрагивала и сама удивлялась этому. Когда совсем стемнело и Робин уже лежал, глядя в огонь, она наконец спросила нерешительно:

— Значит, ты все знал?

— Как меня?.. Да. Прямо перед тем, как это произошло… В какую-то минуту я понял, что было сделано и кто это сделал. — Он прижал к губам смуглые пальцы и помолчал. — А может, мне лучше вообще не возвращаться?

— Неужели ты можешь так поступить?

— Если это было бы лучше для всех.

— Но что ты тогда будешь делать?

Он вздохнул.

— Отправлюсь куда-нибудь подальше и стану выращивать яблони.

— Но это же будет ничуть не лучше! — с отчаянием воскликнула Юная Луна. — Нет, ты должен вернуться! Я, правда, не знаю, что тебя там встретит. Видишь ли, я произнесла наказующее заклятие… Я прокляла твоих родителей и теперь, честно говоря, не очень-то представляю, что с ними стало.

Он посмотрел на нее; в его глазах плясали отблески огня.

— Ты их прокляла? Короля и королеву Хорк-Энда?

— А ты считаешь, что они этого не заслужили?

— Мне бы очень хотелось так думать, но… — Он закрыл глаза и уронил голову на руки.

— А я слышала, что люди считают тебя сердцем этой страны, — сказала Юная Луна.

Принц снова приоткрыл глаза:

— Кто это тебе сказал?

— Один стражник у дворцовых ворот. Он, наверное, на колени упадет, когда тебя увидит.

— Ага, а кое-кто и голову пеплом посыплет, — сказал принц. — Но может быть, мне удастся тайком прокрасться через заднюю дверь.

На следующий день близ стен Большого Хорка они расстались.

— Не можешь же ты бросить меня одного в самый ответственный момент! — не отпускал ее Робин.

— Чем же я-то смогу тебе помочь? Ведь я гораздо хуже тебя во всем этом разбираюсь, хоть ты и опоздал… на год.

— За год много чего случается, — мягко возразил он.

— И много чего не случается. Ничего, ты и сам справишься. Помни только, что тебя все вокруг любят, что твой народ нуждается в тебе. Думай о других и не будешь беспокоиться о себе.

— Ты это на собственном опыте знаешь?

— Отчасти. — Юная Луна проглотила колючий комок, застрявший в горле, и прибавила: — Знаешь, я ведь всего лишь деревенская ведьма, и мое место в родной деревне. Это в двух неделях ходу отсюда, на востоке, за Кузнечной рекой. Если будешь проезжать мимо со своей свитой, заходи в гости. Я тебя чаем напою.

Юная Луна повернулась и быстро пошла прочь, прежде чем он успеет еще что-нибудь сказать или сделать. Или — не выдержит она сама.

Интересно, думала она на обратном пути, почему путешествие туда показалось мне таким странным? Если в Приморском лесу и полно призраков умерших людей, то ни один из них мне не знаком. То травяное море, конечно, производит на новичка сильное впечатление, но ведь это всего лишь трава, хотя ее и очень много. В Малом Хорке она переночевала. Тот светловолосый мальчуган сразу ее вспомнил.

— Ну что, нашла ты свою наставницу? — спросил он.

— Нет. Она умерла. Но мне нужно было знать это наверняка, так что путешествовала я не напрасно.

Мальчик уже знал, что принц вернулся. Да и все уже это знали; новость об этом словно ветром разнесло по всему королевству. Так разлетаются осенью легкие семена молочая. И Юная Луна о встрече с принцем белокурому парнишке не сказала ни слова.

Вернувшись домой, она первым делом принялась приводить все в порядок. Правда, особенно много времени на это не потребовалось. В саду и в огороде самостоятельно проросли на грядках прошлогодние семена. Конечно, много не соберешь, но ей, в общем, хватит.

Она самозабвенно принялась за работу. Работа исцеляла ей душу. Заботясь о нуждах соседей, она могла не думать о себе. И знала теперь, что в спорах со Старой Совой истина была на ее стороне: земля и воздух, огонь и вода неразрывно связаны друг с другом, как серебро и золото, как радость и боль.

— Ты как будто выросла! — задумчиво заметила Тэнси Бродуотер, глядя на Юную Луну так, словно имела в виду нечто совсем иное, никак не связанное с понятием детского, ничем не замутненного счастья.

Лето перевалило уже за середину, и жизнь в деревне наконец-то стала сытой, даже почти роскошной. В канун Иванова дня Юная Луна пошла в деревню на танцы, а потом примерно час любовалась грубоватыми любовными играми молодых деревенских женщин и мужчин. Плетясь к себе на холм, она вдруг почувствовала себя удивительно старой. А назавтра, в Иванов день, надела рабочий фартук и пошла в огород — полоть сорняки на грядках с фасолью.

Она почувствовала, как вздрагивает земля, еще до того, как услышала конский топот. Кто-то верхом поднимался к ней на холм. Она встала, отряхивая землю с колен.

Это был золотоволосый всадник на гнедом жеребце. Натянув поводья, принц легко соскочил с седла у самой калитки и вопросительно посмотрел на Юную Луну. Она, правда, не совсем поняла, что еще было в его вопрошающем взоре.

Взяв себя в руки, она насмешливо спросила:

— Молодой король, кажется, объезжает со свитой свои владения?

— Никакой свиты! — возмутился он.

И голос его звучал точно так, как ей и помнилось — иногда у нее все-таки не хватало здравого смысла прогнать эти воспоминания словом или действием.

— Так что, угостишь меня чаем?

Руки у нее вдруг замерзли, и она спрятала их под фартук.

— С мятой хочешь?

— Мята — это прекрасно! — Он привязал коня к ограде и вошел в калитку.

— Ну, и как все вышло? — спросила она и вздохнула, мысленно ругая себя за то, что губы у нее совершенно пересохли от волнения.

— Плохо. Ведь с этим уже ничего нельзя было поделать, можно было только оставить все, как есть. В общем, мои родители выбрали ссылку. Я по ним скучаю… Точнее, скучаю по тем своим родителям, какими представлял их себе когда-то давно. А все остальное идет весьма неплохо. В нашем королевстве всегда было полно хороших разумных людей.

Теперь, когда он сидел совсем близко, Юная Луна могла видеть, как движется его горло, когда он делает глоток, как он большим пальцем все крутит и крутит кольцо, надетое на средний палец.

— Луна, — тихо и неожиданно сказал он, словно это было первое слово, которое он произносит в своей жизни. Он вытащил что-то из-под своего дублета и протянул ей. — Это тебе. — И уже вполне легкомысленным тоном прибавил: — Ты знаешь, оказалось, что отыскать его, когда он тебе нужен, ужасно трудно! Вот я и решил, когда его увидел: лучше уж я сорву его сразу и отдам тебе немного помятым и подсохшим, чем вовсе с пустыми руками сюда явиться.

Юная Луна смотрела на прямой зеленый стебель, на темно-синие соцветия, все еще достаточно яркие, вдыхала слабый аромат, напоминающий запах ванили, и пальцы ее сами собой крепко сплелись под фартуком.

— Это гелиотроп, — вымолвила она наконец.

— Да, я знаю.

— А ты… знаешь, что он означает?

— Да.

— Гелиотроп означает «преданность».

— Я знаю, — повторил Робин. И посмотрел ей в глаза, как делал это всегда с тех пор, как впервые произнес ее имя вслух. Вдруг что-то дрогнуло в его лице, и он смущенно прибавил: — Он, конечно, немного увял, но я принес его для тебя — если ты, конечно, захочешь его принять.

— Я же деревенская ведьма, — сказала Юная Луна куда с большим волнением, чем хотела бы показать. — И я не собираюсь переставать быть ею!

На устах Робина мелькнула чуть заметная улыбка, странная, печальная.

— А я и не говорил, что ты должна это сделать. Но цветок твой, и это уж твое дело, принять его или нет. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы ты взяла его… потому что у меня уже рука устала!

— Ах вот как! — Юная Луна тут же выпростала руки из-под фартука. — Черт возьми! Неужели во всем этом распроклятом саду для меня не найдется цветка, который означал бы: «Я тоже люблю тебя»?

И она бросилась Робину на грудь. И он крепко ее обнял.

Говорят, что когда-то давным-давно королевством Хорк-Энд правил один король. Он был молодым, красивым, добрым и мудрым. А еще, говорят, он вывел по крайней мере шесть новых сортов яблонь.

И давным-давно в Хорк-Энде была королева, которая разгадала загадку двух колец, золотого и серебряного, и поняла, что все вещи на свете неразрывно связаны друг с другом и не имеют ни начала, ни конца, вот только понять это нельзя, пока не соединишь все вместе.

И эти король с королевой жили счастливо, но не вечно, ибо ничто не вечно в нашем мире, но все же они прожили достаточно долго, сколько человеку и положено, а потом вместе ушли в ту страну, где деревья одновременно и цветут, и плодоносят и где никогда не увядают весенние цветы.