Проснулась от того, что было жарко. Меня обнимали, прижимая к горячему большому телу. Эти объятия вовсе не походили на Марины. У нее были худенькие ручки, и дышала она тепло и щекотно, а сейчас… Открыла глаза и уставилась на чужое, подозреваю, мужское плечо. Но ведь это… Обалдеть, вот что это!

Попыталась отодвинуться, но мужчина засопел протестующе, притянул меня еще ближе, заставляя уткнуться носом в шею со знакомой татуировкой. Тут же зарылся в мои волосы, вздохнул довольно и вновь заснул. Я лежала, замерев, и косилась на пребывающего в мире сновидений легата. Это даже не обалдеть, а… просто очуметь! Стало ясно, о каком доме он говорил. О своем! А еще и о своей кровати и своих объятиях. Конечно, пробуждение было неожиданным и похожим на ворованный кусочек счастья, но… Как говорится, совместный сон – не повод для знакомства. Особенно, если не давала на него согласия.

Стараясь не разбудить мужчину, осторожно поднырнула под его руку и поползла вбок. По сантиметру, без резких движений. Внезапно поняла, что больше ничего не болит. Я могла двигаться, мыслить связно, не проваливаясь в сон или бред, возмущаться из-за того, что лежу с ним под одним одеялом и наши тела соприкасаются, разделенные лишь моей тонкой сорочкой. При этом втихую радовалась чужой близости. Дорадовалась! Мысли галопом ускакали в неправильном направлении. Стало еще жарче, но уже из-за собственных откровенных фантазий. Уверена – даже покраснела. Хорошо хоть, легат спал и не видел моего жадного взгляда. Усмехнулась про себя. Надо же, недавно валялась при смерти, а тут, называется, очнулась.

Ведь это он меня вылечил! Взглянула на затянувшийся порез на своем запястье. Нет, не приснилось: были и храм Митры, и место, похожее на алтарь, и ритуал смешения крови, и молитвы на незнакомом языке. Вылечить-то вылечил, а затем принес к себе домой. Раздел, обмыл – на моих руках не видно следов крови жертвенного животного – и еще спать уложил. Рядом с собой!

Перестала ползти, поняв, что легат проснулся. Поднялся на локте, посмотрел на меня сверху вниз, улыбнулся. Его лицо все еще хранило остатки сна. Сейчас он казался молодым, едва ли старше восемнадцатилетней Аэлики.

– Доброе утро! – произнес Квинт Октавий. – Как ты себя чувствуешь?

– Живой, – ответила я. Не удержалась, улыбнулась в ответ.

Рядом с ним я чувствовала себя не только живой, но еще любимой и счастливой. Этого не сказала, постеснялась. Я злилась на него. За то, что мы проснулись под одним одеялом. Уверена, ничего не было – черт, ну я бы точно очнулась! – да и он не опустился бы до такого. Но… Как-то все неправильно вышло!

Он смотрел, молчал и улыбался, не догадываясь о буйстве мыслей в моей голове. Не знаю, о чем думал, но от его взгляда вновь стало горячо. Безумно захотелось осязаемого, чувственного продолжения ночи. Да так, что впилась зубами в губу, заставляя себя успокоиться. Кажется, отравление крайне плохо сказалось на моей психике. Не помню, чтобы меня так переклинивало на тему секса. Либо у яда интересные побочные эффекты, либо в теле Аэлики все чувствовалось по-другому, либо же я откликалась на чужие мысли. Не сомневаюсь, мужчина хотел продолжения не меньше моего.

– Ты не знаешь, почему мы спали в одной кровати? – я все же решила повредничать, не забыв перед этим поблагодарить за спасение.

– Другой у меня нет, – засмеялся Квинт Октавий. И прежде чем успела возразить, быстро поцеловал меня в губы. Скинул с себя одеяло, встал. Я зажмурилась, но лишь на секунду. Любопытство загрызло. Открыла глаза, решив посмотреть на голого легата. Мы уже спали вместе, а потом я много всего нафантазировала, так что имела полное право! К тому же любопытство обоснованное: голых мужчин вживую видела – раз-два и обчелся. В принципе на раз и остановилась. До Андрея не сложилось, после него – не хотелось.

Полюбовалась на сильную фигуру с развитой мускулатурой, оценила крепкие бедра, темную полоску волос на животе, убегавшую вниз… в набедренную повязку. Такое невезение! Он был красивым. Везде. Идеальным. Похожим на Андрея и в то же время – не совсем, но мне уже было все равно. Не знаю, в какой момент перестала их сравнивать, но даже мысль о погибшем возлюбленном не принесла привычной боли.

Пока разбиралась сама с собой, Квинт Октавий надел короткую шерстяную рубашку, на нее – светлую тунику. Нацепил пояс, на этот раз без оружия. С моей одеждой дела оказались плачевнее. Платье, перепачканное в крови и пропахшее благовониями, годилось разве что на половую тряпку. И то, если слуги не побрезгуют. Надевать его не стала, но и выкинуть не рискнула. А то, глядишь, вернет меня Квинт Октавий в одной сорочке и получит посохом от Верховного. Чтобы неповадно! Объясняй потом, что ничего между нами не было.

Хотя времени до заката много, да и весь дом в нашем распоряжении. Глядишь – и будет, а то уж больно хочется! Слуг и рабов легат отпустил, пообещав, что будет сам обо мне заботиться. Сразу и начал. Женской одежды в доме не водилось, поэтому принес мужскую белую тунику, доходившую мне до колен. Из слишком широкого ворота кокетливо выпадало то одно плечо, то другое, как бы я ту тунику ни натягивала. Меня это позабавило, легат же к голому моему плечу отнесся крайне внимательно. Насмотревшись вдоволь, помог встать. Тут мне стало не до кокетства. Оказалось, сил хватало, исключительно чтобы красиво полежать в кровати. Либо подпирать стену. Ходить получалось плохо, ноги подгибались, я то и дело норовила упасть. Так что по дому Квинт носил меня на руках. Помог умыться и расчесать волосы гребешком. Пообещал, что к завтрашнему дню я полностью приду в себя.

Затем отправился показывать свое жилище. Естественно, со мной на руках. Дом, по словам Варрана, был небольшой, построенный на даррийский манер. Находился в центре Эборака. Из окон спальни и кабинета открывался шикарный вид на гарнизон, в котором, судя по звукам, отрабатывали движение строевым шагом. Я почему-то почувствовала себя женой капитана.

Экскурсия началась в спальне. Смотреть оказалось не на что – кровать, простая деревянная мебель. Низкий сводчатый потолок, мозаика на полу. Обстановка дома пришлась бы по душе аскету – минимум мебели, максимум пространства. За спальней находился коридор, одна дверь из которого вела в комнату личного слуги, нынче получившего выходной. Другая – в кабинет хозяина. В центре его стоял письменный стол, по бокам – полки, заваленные свитками. Ближе к стене – огромный, окованный железом сундук, походящий на сейф. За тяжелой шторой прятался выход в атриум – крытый внутренний двор, в центре которого находился выложенный декоративными камнями бассейн для сбора дождевой воды. В углу – очаг для выпечки хлеба. Во внутренней нише стояли предметы религиозного культа: статуэтки богов и две чаши с курящимися благовониями.

Из атриума меня отнесли в триклиний, столовую. В просторной комнате вокруг низкого столика были расставлены кушетки-клинии, застеленные мягкими одеялами. Положив на одну из них – тут я украдкой вздохнула, не желая расставаться с гостеприимными руками, – легат пообещал, что сейчас будет меня кормить.

– Сам готовить будешь? – удивилась я. Ведь кухарку-то отпустил! Мужчина кивнул, уверенно заявив, что, конечно, сам.

– Я умею, – похвастался он. Оказалось, начинал службу обычным солдатом. Отец настоял, чтобы до верха карьерной лестницы сын добрался с нижней ее ступеньки. Квинт Октавий нисколько не жалел, что прошел с легионом как Сайрускую пустыню, так и влажные леса Третьей Провинции. На этой патетической ноте легат отправился покорять кухню.

Подозреваю, особо готовить не пришлось. Максимум – разогрел в плите вкуснейшую пшеничную кашу, щедро заправив оливковым маслом. Принес нарезанные овощи и свежие лепешки, ранним утром испеченные кухаркой. «Как в детстве», – улыбаясь, добавил он, разламывая тонкие белые ломти, начиненные сыром, зеленью и вареными яйцами. Еду запивали водой. От вина, даже разбавленного, я отказалась. Он тоже не пил.

Пока ели, Квинт Октавий рассказывал солдатские байки. Я хихикала, стараясь не подавиться фирменными лепешками. Разговор вновь зашел о еде. В походах, оказалось, солдатам варили каши из злаков, которые заедали сухарями или же квадратным хлебом грубого помола. Вечерами, когда разбивали лагерь, из рюкзаков доставались сухари, сало, чеснок и вяленое мясо. Свежее мясо тоже перепадало, и частенько. Каждая группа из восьми легионеров имела собственную сковородку, на которой готовили даже в походах. «У меня хорошо получалось», – заверил легат. Я и не сомневалась, что у него все выходило лучше всех.

Слушать солдатские байки было весело. Так и не заметила, как наелась досыта. Почему-то упомянула о его отце, сказав, что тот должен гордиться сыном. Сделал такую карьеру – от простого легионера до легата одной из римских провинций!

– Он погиб, – отозвался Квинт. – Так и не узнал, кем я стал и чего мне это стоило.

– Прости, – расстроилась я. – А мама…

– Мать ушла вслед за ним. Не пережила его смерти.

– Не хотела тебя расстраивать, – призналась я.

– У нас так заведено, – пожал он плечами. – Если семья скреплена благословлением богов, один без другого не живет. А дети… А вот дети остаются.

Разговор тут же перешел на другую тему. Вернее, я решила увести его с болезненной темы и принялась рассказывать о проделках Мары и ее питомца, Бартека. Наконец Квинт Октавий принялся собирать остатки трапезы. Я хотела было встать и помочь, но не смогла. Так и лежала на кушетке, чувствуя себя объевшейся пиявкой. Рассматривала узоры на стенах и прислушивалась к голосам на улице. Кажется, намаршировавшись, солдаты пошли на штурм воображаемой крепости. Вернулся легат, сел рядом и, вздохнув, признался, что ему придется меня покинуть. Ненадолго. Я мысленно усмехнулась – наверное, проследить, чтобы, «взяв» крепость, подопечные не сильно бесчинствовали.

Квинт попросил меня никуда не ходить и дождаться его возвращения. Пожала плечами. Куда я пойду? Разве что ползком до форума Эборака, принимать клятву верности у Девятого Легиона. Мужчина улыбнулся. Я бы многое отдала, лишь бы он всегда улыбался моим глупым шуткам.

– Оставь что-нибудь почитать, – попросила его. Запнулась, поймав изумленный взгляд. Черт, забыла, мы ведь безграмотный народ! Не говорить же, что я – из другого мира, хватит того, что из другого племени. Рассказала о преподавателе и о том, что – да-да! – за короткое время выучила не только весь даррийский алфавит, но даже могу кое-что сказать на его языке.

В общем, на радостях Квинт Октавий завалил меня свитками и сбежал, подозреваю, дрессировать своих легионеров. Я просмотрела несколько текстов, нашла все знакомые буквы и немного знакомых слов. Картинок, к величайшему сожалению, не было, да и читать особо не получалось. Слова, словно ребусы, как ни складывай, упорно скрывали смысл предложений. Даррийская грамматика пока что не отвечала мне взаимностью, но я решила не сдаваться. Не сдавалась до тех пор, пока не заснула в обнимку со свитками. Проснувшись, почувствовала себя значительно лучше. Отложила чтение до лучших времен, поднялась и обошла весь дом. Пусть по стеночке, зато сама! Вернулась в столовую, села на кушетку, пытаясь отдышаться. Тут услышала, как открылась входная дверь. Шаги приближались. Я нервно поправила одежду и волосы. Надеюсь, Квинт Октавий вернулся, имя которого я мысленно сократила до «Квинта», и мне не придется объяснять слугам, что делает королева бригантов – узнают же! – в таком виде на кушетке легата.

Да, это был хозяин. Шел, улыбаясь, ко мне через столовую. Я чувствовала, как все сильнее бьется мое сердце. Он наклонился, чтобы поцеловать, и тут я обхватила его за шею. Мы, пиявки, такие! От нас так просто не отделаться, особенно когда мы соскучились.

Он и не собирался от меня избавляться, а я – его отпускать. Отдалась поцелую, отбросив стеснение и сомнения. Ну и пусть!.. Хочу жить здесь и сейчас. Жар в теле уничтожил последние разумные мысли, и стало все равно: пожалею ли я о произошедшем или нет. Конечно же, нет! Огонь разгорелся не на шутку, возбуждение накатывало все сильнее. Вскоре я очутилась на кушетке, придавленная крепким мужским телом. Его объятия перестали быть нежными, руки уверенно ласкали мое тело. Да и я не осталась в долгу. Моя тонкая сорочка и туника казались досадной преградой между нами, от которой я и попыталась избавиться. Хорошая здесь одежда, правильная, почти ничего не надо снимать! С него только вот эту тунику, еще одну рубашку, и то, смешное, с завязочками на боку, что лишило меня вожделенного стриптиза утром. От сладостного предвкушения я давно не находила себе места, мечтая прикоснуться к смуглой коже, обнять его, получить его, отдавая себя.

Застонала от разочарования, когда поняла, что раздеть себя не даст.

– Но почему? – растерянно спросила у Квинта, когда мужчина внезапно отпустил меня. Убрал руки, сел, рывком усадил меня рядом. Поправил ворот на моей тунике, закрыв оголенное плечо. Дернула им недовольно, позволив ткани упасть вновь. – Не хочешь? Или я тебе не нравлюсь?

Знала же, что нравлюсь и хочет. Не девочка, разбиралась в реакции мужского организма на женское тело, согласное на все.

– Проголодалась? – спросил он странным тоном, поднимаясь с кушетки. Смотрел на меня, глаза черные-пречерные, лицо суровое, словно это я виновата в десяти казнях египетских. На мой вопрос отвечать не стал. А я взяла и обиделась.

– Да! – ответила ему. – Проголодалась, и очень. Ты знаешь, чего я хочу. Но раз здесь не кормят, то…

Ну и черт с ним! Мы тоже люди гордые. Подтянула колени к себе, отвернулась, стала рассматривать белую известку стен, местами в разбегавшихся трещинах. Мог бы и покрасить, давно пора!

– Аэлика…

– Отстань!

– Аэлика, прошу тебя!

– Уходи! Сначала отнеси туда, где взял, а потом уходи. Не хочу тебя больше видеть.

Сказала и заплакала. Я очень-очень хотела его видеть, но не понимала выкрутасов мужской логики. Темный лес, честное слово! Вот что ему надо?! Я здесь. Сижу, молчу, на все готовая. Могу лечь, если захочет. А он не хочет… Обидно!

– Иди ко мне.

– Нет, – замотала головой, чтобы не увидел моих слез. Вот еще! Но он увидел. Обнял, хоть я и вырывалась.

– Не сегодня, – пообещал он. – Когда выздоровеешь, все будет. Все-все, – пообещал, целуя меня в мокрые от слез глаза. – Я не хочу пользоваться твоей слабостью.

Вновь поцеловал, но уже в губы, на этот раз воспользовавшись моей слабостью. Потому что я растерялась и не знала, что ответить. Поцелуй был нежный и жадный одновременно, не такой, как прежде. Он пытался меня успокоить, и я ему поверила. Хорошо, пусть не сегодня, пусть еще не отошла от болезни, в теле обитала противная слабость, в голове – разжижение мозгов. Может, и правильно, что Квинт решил отложить на другой раз. Хотя когда он будет, этот другой раз?!

В общем, это был сложный поворот, чуть было не закончившийся вылетом с трассы. Но мы его проехали. Легат поднял меня на руки и понес в атриум. Во внутреннем дворике усадил к себе на колени.

Хороший день! Но я знала, что это ненадолго. Уже обеденное время, а в мае темнело довольно рано. Пара-тройка часов, и придется возвращаться в Святилище. Ведь до него еще лететь и лететь! Пока же, пользуясь моментом, я прижималась к мужчине, гладила по волосам, трогала татуировку, прислушивалась к биению его сердца. Легат молчал, закрыв глаза. Улыбался.

– Расскажи мне, – попросила я.

– Что ты хочешь знать?

– О тебе. О твоей семье. О службе. Сколько еще осталось?

– Полтора года, – отозвался он, не открывая глаз.

– А потом?

Кажется, я перестала дышать. Не могла. Ведь уедет! Конечно же, уедет! В свою Даррию, к боям гладиаторов, травле зверей, к триумфальной арке, императору Авелию, в блеск и роскошь великолепного города своего племени. Или вернется в дом, о котором однажды упоминал, сказав, что тот стоит на холмах Антиохии. Он уедет, а я…

– Я останусь.

– Что?

– Я останусь, – произнес легат. – Здесь, на Альбионе. С тобой.

– Почему?!

– Я не могу вернуться. Но если бы мог, не уехал. В Дарре не осталось никого, ради кого стоило бы…

– Твоя семья?

– Нет больше семьи. Никого нет. Там никого нет, – поправил себя. Прижал меня еще крепче, да так, что стало больно. Промолчала – пусть делает со мной, что хочет. Тискает, обнимает, да хоть задушит! Мы замерли на грани признания, и я боялась неосторожным словом или движением все испортить.

– Твой дом?..

– Стоит пустым. Быть может, когда-нибудь… Но я пообещал императору Авелию, что не вернусь, пока он жив.

– Ты с ним знаком?

– Мы дружны. Он служил Наместником в Третьей Провинции, когда я воевал там.

– Но почему он взял такое обещание?

– Это долгая история.

– Я никуда не спешу.

– Хорошо. Ну раз ты никуда не спешишь, – он прищурился, – а я встретил кухарку и попросил все же приготовить нам обед…

– Какой хитренький!

– Это семейное, – отозвался он, улыбаясь. – Мой отец был братом императора Тита Туллуса.

– Черт!

Кажется, я сказала это вслух. Признаюсь, не ожидала, что мужчина, на чьих коленях чувствовала себя столь вольготно, окажется племянником императора.

К тому же, со слов Квинта, Тит Туллус не отличался адекватностью. Завел гарем из нескольких сотен женщин и молодых мальчиков, с которыми испробовал все способы разврата. Носил женскую одежду и препарировал живых людей. Требовал, чтобы к нему относились, как к земному воплощению бога Митры. Детей боги ему не дали, наказав за неслыханную дерзость, заодно лишили остатков разума. К тому же какие дети, если жену свою казнил и в открытую сожительствовал с сестрой? Когда Тит Туллус засобирался сжечь Дарр, устроив грандиозное зрелище, Сенат не выдержал.

– Заговор, – объяснил Квинт, – давно уже зрел в Сенате, но императора боялись. Тит Туллус держал патрициев в узде, устраивая кровавый террор неугодным. Наконец сдались даже самые терпеливые. Стали готовить покушение, но у Тита Туллуса оказались списки заговорщиков. Мое имя стояло первым, хоть я и не был причастен. Император знал, что после его смерти мне предложат трон. И не мог поверить, когда я отказался.

– Ты отказался? – удивилась я. – Но ведь это такая честь!

– Не захотел править змеиным гнездом, где каждый ядовитый гад норовит вцепиться в ногу, – пояснил легат. Я примолкла, понимая, о чем он говорит. Только что испытала на личном опыте.

– Тит Туллус мне не поверил, – продолжал Квинт. – Он давно уже никому не верил. Я спрятал свою семью, но ее нашли. В тот день люди императора умышленно задержали меня в Сенате. Убийц встретили жена и сын. Слуги пытались защитить, но…

– Не рассказывай, – попросила я, чувствуя, как в груди у мужчины открывается невидимая, но осязаемо кровоточащая рана. – Не надо!

Прижалась к нему, старалась хоть как-то… Но что я могла?

– Их убили. Это было то же самое, что убить меня, но особо извращенным способом. Тит Туллус ожидал, что я покончу с собой на месте их гибели.

– Но ты…

– Нет, – покачал он головой. – Сперва нашел убийц. Затем пошел во дворец. Не успел. За час до моего прихода императора удушил Нарцисс, его раб и любовник, которого подкупил городской префект Пертинакс. В какой бы пучине отчаянья я ни был, все же испытал сожаление от того, что Тит Туллус погиб не от моей руки.

– И ты…

– Императором стал Пертинакс, вольноотпущенник. Взошел на трон, перекупив поддержку преторианцев. Пообещал каждому из них вознаграждение в двадцать тысяч сестерциев. Сенату пришлось согласиться. Правил недолго, до тех пор, пока Авелий не посулил преторианцам двадцать пять.

Однако!..

– Что будет, если кто-то пообещает тридцать?

– Авелий не упустит своего, да и Сенат на его стороне. Кто был против – казнен либо выслан. Во мне он видел угрозу, но после гибели Ливии и сына я существовал лишь для того, чтобы закончить дела и уйти за семьей в иной мир.

Квинт замолчал. Я тоже не могла вымолвить ни слова.

– Но я не ушел. Ты скажешь, что смалодушничал, – сказал он, обращаясь ко мне. Я замотала головой. – Я собирался, но Ливия стала приходить ко мне во снах. Уговаривала подождать, обещая вернуться. Я просыпался и понимал, что ее больше нет. Но каждый раз, как брался за кинжал, опять слышал ее голос, полный отчаянья. Она умоляла остановиться. И я послушал. Решил, что боги заодно отняли у меня и разум. Семейное проклятие, доставшееся от Тита Туллуса.

– Мне так жаль, – пробормотала я.

– Затем Авелий вызвал меня. Признался, что собирался убить, обвинив в измене, но не смог. Мы дружили еще с поры его Наместничества в Третьей Провинции. Предложил мне должность легата в Пятнадцатой, на Альбионе. Взамен я поклялся, что не вернусь, пока он жив.

– И ты приехал сюда…

– На Альбионе Ливия все так же говорила со мной, пока год назад на Англси я не увидел тебя. И понял, что сошел с ума окончательно. Она замолчала…

– И ты решил…

Тут он сжал в ладонях мое заплаканное лицо, поворачивая к себе, делая больно. На миг стало страшно, потому что Варран смотрел мне в глаза, словно пытаясь взглядом взломать мой разум и пробраться внутрь. Найти свою жену в глубине меня. Но там ее не было! Не было! Как бы сильно он этого ни хотел.

– Ты так похожа на Ливию, – прошептал он.

– Я – не она, – выдавила из себя. – Ты должен знать. Ты искал, но не нашел ее. Мне жаль, но она умерла, а ты видишь перед собой Аэлику, дочь Кэдерина, короля бригантов!

Или Анжелику Арсеньеву, российскую гонщицу, пропавшую на Ведьминой Петле. Не знаю, кто я теперь! Попыталась вырваться, но он меня не отпустил.

– Я знаю. Знаю, – отозвался Квинт, вновь целуя в мокрые от слез глаза. – Знаю, любимая, знаю! Это не имеет для меня значения. Ты – мой дар богов. Мне не нужен никто другой.

Зарылся в мои волосы. Молчал, сжимал меня все сильнее, словно пробовал на прочность мои кости. Я ему не поверила. Мне казалось, он все еще надеется…

– Но твоя Ливия…

– Ее больше нет. Теперь есть ты.

– Отпусти меня, Квинт Октавий Варран! – попросила я. Хотела ему верить, но не могла.

– И не подумаю. Я больше не отпущу тебя, сколько бы ты об этом ни просила.

Затем поцеловал так, что я утратила способность здраво мыслить. И смирилась. Пусть будет так, как он хочет! Ведь в реальности все запутывалось еще сильнее. Андрей, Ливия, Ведьмина Петля, Аэлика… Кто я, самозванка в чужом теле?!