За исключением первого, «коронного», все остальные свои походы в Италию Фридрих Барбаросса называл без обиняков военными. Его войско состояло из брабантских наемников, во всей Европе имевших славу самых жестоких головорезов. Личный императорский секретарь, канцлер Рейнальд, осел в Италии, опутал ее сетью осведомителей. Упоминание о Рейнальде и его карателях приводило в трепет самых пламенных гвельфов. Говорят, когда в 1162 году Барбаросса разорил Милан, триста самых достойных горожан ползли к нему в пыли, посыпая головы пеплом, умоляя пощадить их белый город и невинных младенцев и женщин. Ничто не дрогнуло в лице сеньора Красная Борода. Он сухим, будничным голосом приказал казнить триста миланских заложников, изгнать из города всех горожан, а три тысячи самых рьяных отправить в ссылку (представляя себе население пусть и большого, но средневекового города, понятно, что мера эта нечеловечески жестокая — практически все взрослое население). А потом, изнывая от жары и скуки, до конца проследил, как брабантцы сровняли великолепные стены с землей, засыпали ров и завалили кафедральный собор. Фридрих давно уже находился вне круга христианской морали…

Германский эпос, выплеснувший злосчастное кольцо всевластья на берег немецкой культуры, не знал христианской морали. Но он развивался в мире, где достаточно явно проходила грань между моралью человеческой и нечеловеческой. Гунтер, брат Кримхильды, — славный парень. Он подвержен человеческим страстям, он влюбляется в девушку, он ценит дружество своего нового родственника, брата по закону — Зигфрида. Мысль о предательстве ему противна — потому что это противно человеческой морали. Если бы Зигфрид был таким же славным парнем, как Гунтер, ничего бы не произошло. Но Зигфрид — хранитель клада, на который наложены злобные чары. Когда Гунтер решается на бесчестное убийство, он делает выбор между человеческой и нечеловеческой моралью — в пользу последней. Это древняя таинственная сила выбирает его. Сокровище Нибелунгов останавливает бег жизни, поднимает руку брата на брата, дает власть и богатство. Взамен же — малость. Гунтер становится рабом и орудием кольца. К нему прирастает имя Нибелунга и лишенный пространства и времени мир, прилагающийся к сокровищу…

Никакой логикой, даже жадной логикой имперской экспансии, необъяснимо столь упорное кружение Барбароссы по Италии. Уже через десять лет его правления германские принцы отказывались участвовать в его итальянских экспедициях, еще через два года они перестали поставлять ему войска. Еще через семь лет не хватало денег, чтобы содержать наемников, и Барбаросса между боями объявлял армию распущенной, обрекая брабантцев на голодный разбой в поисках «курки, яйки». Однажды Бернард Клервоский посоветовал папе, погрязшему в битвах с республиканцами за Рим: «Оставь Рим, и твоим будет мир». «Если мы завоюем Милан, — писал хронист Барбароссы, — мы завоюем весь мир». Вот разница подходов, продиктованная службой разным полюсам души: откажись от малого, от искусительной материи, сделай шаг назад — и пространство добавится, в том числе и за счет благодарностей и симпатий, а это немалое приращение, ведь оно идет из неизмеримых запасников душ. Другая грань — ни шагу назад, вытаптывай пятачок своего в топком пространстве иного — потому что отступать некуда: кольцо власти стягивается, как кожаный ремешок, как петля…Каждый свой поход на Италию Барбаросса знаменует очередным «унижением» Милана. Он разорял город до основания, лично сжигал кароччо — коммунарскую повозку со знаменем св. Амвросия. Ронкальское соглашение — знаменитое безжизненным пафосом антиитальянской тирании — было обнародовано Барбароссой после тотального уничтожения города. Барбаросса, вглядываясь в не улегшийся еще прах миланских руин, мечтал, видно, разъять так всю непокорную Италию, развеять ее естественные свободы, полисную гордыню, стойкий иммунитет к немецкой властности и порядку. «Униженный» мир — мечта нового Нибелунга. Но время и пространство будто издеваются над императором, превращая наутро в ничто все, чего он достиг в героическом сне. Каждый следующий раз навстречу Барбароссе вставал Милан. Мираж. Наваждение. Приговор. Развеянные частицы зачарованной земли слеплялись вопреки воле императора.

…Кримхильда, вдова Зигфрида, решив отомстить его убийцам, новым Нибелунгам, призывает их к себе, на чужую, неприязненную землю. Зачем Гунтер отправляется в путь, ведь он догадывается о намерениях сестры? Пророчество, полученное в дороге, лишь подтверждает его предчувствие. Вопреки логике он не сворачивает с гибельного пути. Он переправляется через пограничную реку его земли. И отпускает челн по течению. Все пути отрезаны. Почему? Неужели он осознанно идет за справедливым возмездием? Нет, он идет, повинуясь чарам, темному договору со своим сокровищем — покорно исполнять ответную часть обета.

Что заставляет сеньора Красная Борода, уже с бородою седою и редкой, вновь глотать горькую пыль итальянских дорог?