Ночь. Прошел дождь. Ледяной бриз сдувает с иллюминаторов последние капли. Температура воздуха упала до плюс восьми градусов. Это обычные перепады для миров меньше Земли с более тонким слоем атмосферы. На морском побережье Чарры разрежение воздуха почти такое же, как в высокогорных районах Памира.
Небо затянуто низкими облаками. Прожектор на куполе «Тритона» освещает мокрые дюны, застывшего «Тролля» на берегу, упавший на бок «Северный Ветер», едва различимый из-за волн тумана, поднимающихся с моря.
На границе темноты вспыхивают и гаснут фосфорические точки. Время от времени сквозь освещенный коридор проползает местная тварь, подставляя под луч прожектора лоснящийся пятнистый бок, тяжело вздувающийся и опадающий в такт дыханию. Твари напоминают королевских щитозубов с Проциона-4, с двойным пилообразным гребнем вдоль позвоночника. Микрофоны доносят шипение, отрывистый клекот, скрип песка под тяжелыми телами.
Настроение под стать погоде. Монтаж блока гиперсвязи закончен, но взлететь мы по-прежнему не можем. Еще днем, когда мы перетаскивали блок связи из «С. В.», у Лены начался озноб. Под вечер она уже металась в бреду. Это могла быть инфекционная лихорадка, если бы на Чарре существовала микрофлора, совместимая с человеческим обменом веществ. Анализ крови подтвердил отсутствие антигена в плазме.
Нервная реакция на потрясение? Вздор. Лена Галактионова, умирающая оттого, что за ней погнался сумасшедший «Тролль»? Чепуха. Ну, была еще мертвая девушка. И что? Было здесь что-то не так. Словно какая-то сила задалась целью во что бы то ни стало задержать нас на планете.
После консультации с диагностером Алексей ввел Елене какие-то лекарства.
— Будет жить, — с апломбом матерого реаниматолога заявил он, бросая инструменты в стерилизатор.
— Тебе бы все шутки шутить, Леша.
— Какие шутки… — Алексей опустился на край выдвижной панели рядом с диагностером. Помолчали. Алексей вздохнул, — Честно говоря, после того как мы сдали зачет, я думал, что ни с чем подобным в ближайшее время уже не столкнемся.
Я покусал губу.
— Что ты об этом думаешь?
— Ничего я не думаю. Глупейшая история, и влипли мы совершенно бездарно.
К счастью, в конце дня состояние у Лены улучшилось: жар спал, но давление еще оставалось низким. Было неясно, как Лена справится со стартовой перегрузкой. В подобных случаях инструкция разрешает взлет лишь при крайней угрозе для экипажа. И, поскольку крайней угрозы в поле зрения нет, мы пока ждем.
На единственном включенном экране в рубке полоса побережья, освещенная прожектором.
Алексей задумчиво смотрит на перематывающийся полетный дневник. В третий или четвертый раз мы прослушиваем запись. К сожалению, на главный вопрос, что же произошло с экипажем «Тритона» и где искать ребят, здесь нет ответа.
Они приземлились десятого декабря. И приземление, и первые три дня прошли без осложнений. Планета как планета, один из кислородных миров, так похожих на Землю. Голубое небо над головой, прохладный океан, закаты и звезды, видимые сквозь облака, — это все действует в высшей степени расслабляюще, особенно после двухмесячного рейса — курорт. Нетрудно представить себе Гришу Чумакова со товарищи в шортах и теннисках, омывающих сандалии в пене прибоя. Ну как же, земля обетованная, агнцы почивают в ногах у льва. Впрочем, может быть, все было и не так, даже наверняка не так. Сколько раз я уже замечал, как логика во мне начинает отступать перед волной раздражения.
В первые два дня они совершили несколько радиальных экспедиций. Гришу Чумакова особенно интересовал тотемный столб в океане. Перед рассветом над столбом кружили огромные трехглазые птицы, но, как добраться до них, Гриша еще не решил. А на третий день они впервые увидели амазонок.
Это было что-то вроде гонок в океане. Около десятка амазонок, оседлавших пятнистых щитозубов, мчались вдоль побережья. Происходило это на закате, быстро темнело, кавалькада мчалась метрах в ста от берега, но было видно, что целью их является тотемный столб. Так это или нет — пока вернулись в «Тритон» и включили прожектор, океан был пуст. Только одинокий душераздирающий визг прокатился над побережьем, когда прожектор начал шарить по скальным барельефам.
А ночью они впервые не смогли нормально заснуть. Даже тяжело это было назвать кошмарами. Это были какие-то полубредовые видения — полуявь-полусон. Причем видели они приблизительно одно и то же: «Тритон» и побережье с высоты птичьего полета, самих себя, идущих вдоль берега, почему-то ночью, хотя ночью они ни разу не выходили из корабля. И совершенно непонятно, почему Гриша Чумаков и Валентин видели только двух человек, идущих от корабля, а Юра Заяц — четырех, возвращающихся назад. Кто был четвертым — Юра не смог определить, хотя видение было настолько реальным, что Гришу и Валентина он узнал без труда.
Отчета за четырнадцатое декабря на кассете не было. К утру пятнадцатого декабря на корабле оставался один Юра Вергунов. Именно он включил аварийный радиомаяк и продиктовал последнюю запись.
«П-пятнадцатое декабря д-девяностого года», — Юра слегка заикался. Это случалось с ним редко, при сильном волнении.
«Гриша Ч-чумаков и Валентин Иваненко исчезли. П-полагаю вызвать Б-базу через два часа… Вчера в сумерках они с-столкнулись на (невнятно)… с амазонками. Ребята не ус-спели… Стрелами их ранило. На н-наконечниках анализатор не обнаружил н-никакого яда, т-только почвенное загрязнение, но, возможно, там б-было еще нечто, не поддающееся индикации.
Они исчезли н-ночью. Из закрытого корабля».
Некоторое время кассета перематывалась беззвучно.
«Сейчас утро, п-пять сорок. Я включаю аварийный маяк. (Пауза.) Мы пойдем вместе с «Троллем». На з-запястье я надену н-нейтринный браслет. Возможно, ребята где-то рядом. П-полагаю, что вернусь ч-через два часа».
— Ему надо было сначала подняться на орбиту и послать «SOS» по каналу гиперсвязи, — заметил Алексей, — а потом уже спускаться сюда и заниматься частным расследованием, если ему так хотелось совать голову в петлю.
— Кстати, утром мы это сделаем, — сказал я.
— Что, сунем голову в петлю?
— Нет, пошлем «SOS» в сторону Базы.
— А Лена? — спросил Алексей.
— Если она не поправится, я оставлю вас вдвоем на «С. В.» на пару часов.
— Утром?
Я кивнул.
— А если с Леной будет все в порядке?
— Мы не спустимся сюда. Подождем инспекторский рейдер на орбите, — сказал я.
— Между прочим, аварийный маяк до сих пор работает, — заметил Алексей.
— Я и не собираюсь его выключать.
Алексей поднялся и подошел к стойке связи.
— Пеленг браслета по-прежнему не меняется.
— Юго-юго-восток?
— Да, направление на столб в океане.
Я промолчал.
То, что пеленг нейтринного сигнала не менялся, могло означать одно из двух: Юра недвижим, потому что… мертв; либо нейтринный браслет, сорванный у него с руки, валяется где-то в песке или на дне залива.
— Будем спать по очереди? — спросил Алексей.
К ночным звукам, доносимым внешними микрофонами, присоединился какой-то посторонний звук.
— Погоди.
В наступившей тишине раздалось отчетливое постукивание снаружи звездоскафа. Неожиданно мы с Алексеем услышали в глубине корабля характерный чмокающий хлопок — так открывается шлюзовая диафрагма.
— Что это?
Со значительным опозданием вспыхнуло табло разгерметизации корабля.
— Ребята? — Алексей посмотрел на меня. — Это ребята вернулись!
Он вскочил с кресла.
— Стой! — Я схватил его за руку. Даже тяжело назвать это предчувствием. — Стой, наши лучеметы остались внизу.
— Ч-черт! Это уже слишком, Васич. Это кто-то из ребят! Не сходи с ума.
Я метнул взгляд на подсвеченный зеленым дисплей пеленгатора. Позывной нейтринного браслета застыл на азимуте юго-юго-восток как и три часа назад. Мы встретились с Алексеем глазами. Вход в рубку был открыт. Мы услышали, как поднялась и открылась на нашей палубе кабина лифта, и кольцевой коридор наполнился негромким эхом шагов.
Вы обращали внимание на то, как ходят ваши знакомые? Думаю, вряд ли. И тем не менее любой из вас по звуку может различить, торопится человек, волочит ноги от усталости или, наоборот, шаг его тверд и упруг. Да и по каким-то мельчайшим, трудноуловимым особенностям шага можно определить, кто именно идет. Не всегда, но с определенной долей уверенности. А тут — звук шагов был незнакомый. Так не ходил никто из ребят. Было что-то неестественное в их механической ритмичности.
Автоматически должно было включиться освещение в коридоре, но почему-то зажглись только аварийные лампы, едва-едва рассеивающие темноту.
Ближе шаги. Краем глаза я заметил, как изменилось выражение лица Алексея. Было что-то жуткое в этих шагах. Не улыбайтесь: ночь, край света, наши лучеметы остались на нижней палубе…
И в этот момент мы увидели его. Никакого браслета не было у него на запястье. Лицо его отливало мертвенной синевой, и вряд ли в этом было повинно аварийное освещение. Несколько секунд Юра стоял в дверном проеме, осматривая рубку, и двинулся дальше, как сомнамбула.
— Юра!
Нет ответа, только удаляющиеся шаги.
— Он идет к каютам, — пробормотал Алексей.
Я вдруг понял, куда он идет, и мне стало не по себе от той механической целенаправленности, с которой неведомая сила преследовала Лену. За что?
Мы выскочили в коридор.
— Юра!
Словно оживший манекен он медленно поднимался по ступенькам на верхнюю палубу.
— Юра! Заяц!
В несколько прыжков я догнал его и схватил за локоть. Очнулся я через несколько секунд на полу с дикой болью в затылке…
Юра в совершенстве владел мастерством рукопашного боя. То, что я увидел, напоминало короткий ролик по обучению приемам единоборства. Алексей перегородил ему дорогу на верхнюю палубу, и сейчас они стояли друг против друга. Алексей выставил руку, и в тусклом освещении аварийных ламп холодный отблеск пробежал вдоль стального полуметрового щупа из аварийного комплекта рубки. Юра вдруг подпрыгнул (именно за такие прыжки его прозвали Зайцем), щуп скользнул вдоль ткани комбинезона и проткнул Юре кисть, но его пятка уже со страшной силой врезалась Алексею в грудь.
Это был классический «взмах крыла», удар, от которого лопаются ребра и останавливается дыхание. Если бы Алексей не успел частично уйти от удара, так бы и произошло. Это все равно, что попасть под камень, сорвавшийся со скалы. Алексей издал какой-то хрип (или это был хруст?) и отлетел в глубь коридора.
Некоторое время Юра поочередно рассматривал нас, и становилось не по себе от этого мертвого взгляда. Я обратил внимание, что из раненой кисти не скатилось ни единой капли крови. Рана вообще не кровоточила, словно сердце больше не толкало кровь по сосудам.
— Не-до-нос-ки, — сказал он по слогам. Губы его почти не шевелились, будто замерзли, онемели на морозе. Голос чужой, надтреснутый, вырывался из горла с каким-то присвистом. — Где она?
Я подумал, что, если б у этого оборотня оказался лучемет, он бы, без сомнения, колебаться не стал. Это был не Юра, а только его оболочка, мумия, движимая неведомой злой силой.
— Зачем тебе она? — Я с трудом приподнялся на локте и сел. Моя многострадальная голова тут же с готовностью отозвалась глухим звоном, а перед глазами заплясала мелкая огненная пыль.
В ответ он издал горлом какой-то нечленораздельный звук, лицо его исказилось — тяжело описать это выражение — на мгновение мне даже показалось, что он сейчас свалится в обморок.
— Где она?
— Юра! Заяц!
— Где она?
— Слышишь, ну ты достал всех, скотина, — Алексей держался за грудь, — Да очнись ты, в конце концов! Человек ты или… — Алексей закашлялся.
— Че-ло-век? Я — оошишшгхх! — словно ледяной крошкой сыпнуло за пазуху. Невозможно доподлинно описать этот звук. Был он, скорее, похож на шипение стартующего метеозонда, чем на человеческий голос — ничего в нем не было от живого существа, как, скажем, в шуме ветра. Мы с Алексеем онемели.
— Где она?
— Ты ведь был человеком, даже если сейчас ты… зомби! — Алексей снова закашлялся. — Остановись!
— Я должен найти ее, — будто электрический озноб пробежал по его телу. Волосы на голове наэлектризовались и зашевелились с сухим треском.
— Да, — сказал он после небольшой паузы, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. По лицу его прошла смена выражений, черты вновь исказились. — Я чувствую ее. Я иду.
Я подождал ровно столько, чтобы он повернулся ко мне спиной. Головная боль моя немного прошла, по крайней мере перед глазами немного прояснилось, и я бросился… нет, не на верхнюю палубу, а назад к десантному отсеку, где висели лучеметы. Я выхватил из стойки ближайшее оружие.
Обойма, щелкнув, скользнула в ребристый корпус.
Я ясно отдавал себе отчет в своих действиях. Это был тот самый поворот событий, после которого на моей карьере можно было смело ставить крест. Я ясно понимал, что, если сейчас убью Юру Зайца — это неизбежный трибунал. Да трибунал — это даже и не все. После таких психологических ударов уже не восстанавливаются. Смерть Юрки отправила бы меня в безвозвратный нокаут.
Я не успел. Перескакивая через две ступеньки, споткнулся и услышал, как Алексей крикнул: «Лена!»
В коридоре сверкнула вспышка. Воздух пронзил какой-то звериный визг.
«Лучемет, — только теперь вспомнил я, — свой лучемет я забыл в каюте у Лены. Надо было стрелять по ногам. По ногам!»
Лучевая очередь прошла Юре поперек груди. Обугленный след на комбинезоне слегка дымился, источая вонь горелой термоизоляции, но даже с близкого расстояния, в упор, луч не смог полностью разрезать термоизоляционный слой. Юра, получив сильнейший ожог, потерял сознание, но это было не смертельно.
Лена неловким движением отшвырнула оружие, пальцы ее дрожали.
— Я убила его.
Алексей, опустившись на одно колено, рванул замок комбинезона Юры. Поперек груди на глазах вздувался багровый рубец.
— Нет. Он в обмороке от боли, — Алексей закашлялся, в уголках губ выступила розовая пена. — Его надо перетащить в медицинский изолятор.
— М-м-м… — кадык Юры дрогнул, словно он хотел что-то сказать. Скрюченные пальцы вдруг вцепились в пол. Глаза закатились. Тело его изогнулось так, что несколько секунд опиралось только на затылок и пятки и вдруг обмякло. Из раненой кисти буквально хлынула кровь.