Платье скроет любой дефект, кроме отсутствия воспитания.

«Краткий курс придворного флирта, том первый»

Это было так же естественно, как дыхание. Ветер переплел волосы с пальцами, замершими на солнечных камешках. Салфетка, неряшливо расстеленная на траве, едва заметно подрагивала, и рисунок на ней оживал цветами и листьями. Наима улыбнулась собственным мыслям, медленно касаясь каждого камешка, выискивая в дорогах судьбы одну затерявшуюся ниточку.

— Вот она…

Иногда ведьма начинала разговаривать сама с собой, чтобы только слышать голос и не чувствовать себя странно в затерянном среди леса домике.

Солнце медленно скользило по горизонту, проникая из‑за гор, принося с собой упоительное тепло и томительное ожидание лета.

— Здравствуй.

Она не слышала приближения легарда. Он стал куда осторожнее с их первой встречи, будто испытывая Наиму, но женщина никогда не показывала ни удивления, ни досады. Она радовалась каждому визитеру. Люди редко приходили сюда, выбирая самый важный момент в жизни, чтобы спросить у ведьмы о будущем, прошлом или пригласить к больному.

— Я не ждала тебя, — произнесла она, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Я не думал приходить, — пожал плечами Клант и присел на траву перед ведьмой.

Она смерила его коротким взглядом, усмехнулась, так что вокруг рта и глаз заплясали морщинки, и привычно наполнила высокую глиняную чашку отваром.

— Шиповник, — одобрительно хмыкнул киашьяр, пригубив терпкую жидкость. — Ты погадаешь мне, ведьма?

Наима дернула плечом и собрала руны в мешочек.

— Ты знаешь что делать, — напомнила она, и Клант кивнул.

Темнокожая женщина выбросила солнечные камни на салфетку и тут же впилась взглядом в получившуюся картинку. На этот раз лицом легло много пластинок. Едва касаясь, Наима очертила ладонью несколько, брезгливо сметая руны в мешочек, хотя они легли лицом.

— Почему? — удивился киашьяр. — Что ты делаешь?

— Это… неправильные, — дрогнувшим голосом промолвила Наима и вымученно улыбнулась. — Так бывает, если руны не хотят говорить истину. Этот расклад невозможен. Вот и все.

Легард не поверил и перехватил руку Наимы, сжал до боли, заставив вновь выбросить пластинки косточек на салфетку. Перевернув их, Клант перечислил:

— «Вода», «огонь», «страх», «потеря».

— Я ж говорю — глупость, — дернула плечами Наима. — Иногда с камнями так бывает.

— А остальные?

Немного успокоившись, ведьма промямлила:

— Смотри сам. Вот эти «поиск» и «выбор». А тут, — она указала на повернутую параллельно между ними кисточку, — «раздор», но так она означает «неверие». Это «солнце». А это «радость».

Клант хмыкнул и на мгновение отвернулся от Наимы, позволив ей видеть лишь свой профиль. Ведьма смотрела прищурившись, будто пытаясь прочесть хаотично мельтешащие мысли киашьяра.

— Чем дальше, тем коварнее получается гадание, — в конце концов хмыкнул блондин.

— Коварнее? — переспросила ведьма.

— Конечно, пытаясь понять, я лишь еще больше запутываюсь.

Более ничего не сказав, легард поднялся и пропал, оставив Наиму наедине с невысказанными вопросами. Ведьма вздохнула и ссыпала косточки в мешочек, собирая их по одной.

* * *

Окончательно я проснулась ближе к вечеру, раздраженная и уставшая. Визит Вирены, а затем и Ангуса, не смутившегося при виде моей помятой и заспанной физиономии, не позволили мне окончательно распрощаться с усталостью. Ни сестру, ни лорда я, конечно же, видеть не хотела, но их совсем не интересовало мое мнение на этот счет.

Вирена просто уселась в кресле напротив кровати и не спускала с меня взгляда, пока я не обратила на нее внимание. Возлюбленный Кирии, обеспокоенный обидой легарды, не желал уходить, сколько Лая ему не объясняла, что я сплю. В итоге пришлось вставать и выгонять Ангуса лично, подпихивая великана в спину чуть ли ни коленкой.

Устроившись в кресле на террасе, я вяло ела, когда служанка сообщила, что в комнату рвется Трумон. Не успела девушка договорить, как легард с милой улыбкой оттеснил Лаю в сторону и, упав на одно колено, с радостью поднес мою руку к губам. Я поскорее выдернула пальцы из хватки лорда и постаралась скрыть раздражение. Будь на месте Трумона Вирена или Клант, они бы заметили мою злость даже под маской вымученного радушия.

— Чем обязана столь неожиданному визиту? — вопрос прозвучал грубо, но я и не пыталась скрыть это.

— Вы прекрасны, — с придыханием прошептал лорд, на ощупь находя второе кресло и устраиваясь в нем, — вы лучитесь светом.

Я одернула халат, под которым мне стало жарко от взгляда Трумона, и немного пригладила встрепанные волосы.

— Так… что вас сюда привело, лорд Трумон? — не давая себя сбить, повторила я.

— Я беспокоился, — доверительно вымолвил легард и белозубо улыбнулся. Наверное, мне стоило тут же в него влюбиться, а именно на это рассчитывал лорд, осыпая меня своим вниманием.

— Хм… Неужели?

Блондин возник у парапета в такой непринужденной позе, словно давно наблюдал за развернувшейся сценкой. Я дернулась как от удара, по коже волной промчались мурашки вниз и вверх. Трумон отреагировал спокойнее, будто ожидал появления Кланта.

— Никого не волнует, что я хотела отдохнуть? — тоном недовольного ребенка спросила я, надув губы.

— Трумона — нет, — ответил киашьяр, подошел и присел на подлокотник моего кресла.

— Я хотя бы через дверь вошел, а не появился из воздуха, — прошипел лорд, вперив в блондина недовольный взгляд.

Приказав себе помалкивать, я наблюдала за их бессловесной баталией, догадываясь, что легарды привычно спорят мысленно. Мне их слов не услышать, поэтому проще не ждать, а продолжить обедать. Я подхватила нож и большое яблоко, собираясь очистить сладкий плод.

Отделив первую полосу шкурки, я потянулась, складывая ее на тарелку, как вдруг в моей голове пронеслось злое: «… тебе стоит знать свое место!»

Судорожно откинувшись назад и вжавшись в спинку кресла от силы окатившей меня ярости, я стиснула нож и яблоко, почти прижав их к груди. Легарды не заметили моего жеста, даже головы не поворотили. Подождав еще немного, я постаралась придать своему лицу непринужденный вид и осторожно прислушалась, боясь даже представить, как именно и почему слышу разговор Кланта и Трумона.

Точнее, я слышала лишь голос киашьяра, а ответы лорда без усилий читались в жестах и мимике его лица.

«Я тебе уже раз сказал…»

Трумон раздраженно фыркнул и дернул бровью.

«И повторять не буду».

Лорд едва заметно улыбнулся и обратился ко мне, вкладывая в голос весь сахар, бездонные запасы которого, видимо, хранились в подземельях его замка:

— Вы хотите, чтобы Трумон покинул вас, о моя драгоценная?

Мне хотелось не только выпроводить легарда, но и наподдать ему коленкой, но затаенная злость на Кланта не дала мне возможности не воспользоваться шансом и отомстить киашьяру.

— Конечно же… — я мягко усмехнулась и осторожно глянула на Кланта. — Я хочу, чтобы вы… остались.

В этот момент я могла поклясться, что киашьяр отчетливо скрипнул зубами, в то время как у меня в ушах пронеслось яростное: «Что?»

Если бы меня не трясло от страха и радости, я бы торжествующе улыбнулась обоим легардам, но вместо этого уткнулась в чашку с чаем и попыталась выпрямить спину. Есть хотелось, но под взглядом Кланта кусок не лез в горло, а его мысленные восклицания сверлили мой разум. Если от первых фраз я подпрыгивала на месте, то потом немного успокоилась, поняв, что легард обращается вовсе не ко мне. И даже не к Трумону, болтовню которого я пропускала мимо ушей. Клант говорил сам с собой, и я слышала не все, а только самые громкие его комментарии.

«Облизывает ее как слизняк!»

Нервно дернувшись от этой фразы и расплескав на себя остывший чай, я громко крикнула:

— Лая!

Служанка тот час же появилась в дверях, раскрасневшаяся и недовольная, как почтенная матрона при виде непотребства.

— Принеси еще горячего чаю и помоги мне переодеться.

Я встала и пошла к двери, отчетливо чувствуя два взгляда, прожигавших дырки у меня на спине: один — между лопаток, а другой — пониже поясницы. Приказав себе не думать, какой из них кому принадлежит, я поскорее юркнула в гардеробную и спрятала лицо в ряде развешенных вдоль стены платьев.

К возвращению Лаи я смогла взять себя не только в руки, но и приказать телу не подрагивать от странного напряжения. Стены не отгораживали меня от присутствия легардов, но теперь я хотя бы не могла — да и не хотела — знать, о чем они спорят на террасе. Мыслей Кланта я не слышала, а, значит, весь свой запал киашьяр перенес на Трумона.

— Как они вообще посмели врываться к вам, да еще не дав привести себя в надлежащий вид? — хмуро высказалась служанка, помогая мне натянуть простое светло — желтое платье. Как и у всех повседневных нарядов, вырезы на платье отсутствовали, так что ожогов на спине я могла не бояться.

— Лая, а может быть такое, что… по какой‑то неведомой причине… — я резко взмахнула в воздухе рукой. — Ну, кто‑то может слышать разговоры легардов. Кто‑то сторонний.

— Так не бывает, — уверенно отозвалась служанка, затягивая шнуровку на платье.

Согласно хмыкнув, я пообещала себе после ухода легардов еще немного поспать, чтобы избавиться от странной игры воображения. Погрузив ноги в тонкие туфельки без каблука, я вернулась на террасу, исподволь наблюдая за легардами.

Я прошла к креслу и забралась в него с ногами, при этом стараясь не смотреть ни на Кланта, ни на Трумона. Легарды же прожигали друг друга взглядами, способными разрушить все на своем пути. Я с деланным равнодушием вновь взялась за яблоко, но руки не слушались, и нож то и дело норовил соскользнуть с кожицы.

— Я бы желал провести подле вас весь день, моя госпожа, — нежно промолвил Трумон, с наигранным обожанием заглядывая мне в глаза.

«У тебя других дел что ли нет?» — яростно подумал Клант, сжав кулаки.

В этот миг я не видела лица киашьяра, но чувствовала его злость, заострившую скулы и поселившую огонек в синих глазах.

— О, я не хотела бы отнимать у вас столько времени… — в моем голосе откуда‑то взялись нотки жеманства, так что даже захотелось отхлестать себя по щекам.

«Вертихвостка!» — оценил мой ответ блондин, лишь заставив меня еще шире улыбнуться Трумону.

— Это высшая награда для меня, — продолжил свою игру лорд, подаваясь вперед, в попытке дотронуться до моей руки. Но я откинулась в кресле, сделав вид, что ничего не заметила.

— Расскажите нам что‑нибудь интересное, мой лорд, — предложила и довольно прищурилась, когда Клант сообразил, что, если я даже и играю, то собираюсь растянуть его мучения.

Трумон довольно хмыкнул и шире расставил ноги, словно для разговора ему требовалась устойчивость. Сдержав удивление, я отрезала от очищенного яблока кусочек и медленно положила дольку в рот, довольно наблюдая, как Трумон следит за моими движениями.

Конечно же я, само собой, мало интересовала лорда. Трумон вел свою игру, действуя на нервы киашьяру. В Лессе никто не оставался вне череды хитроумных забав и опасных интриг.

Маленькой девочкой я часто недоумевала, зачем взрослые выдумывают для себя какие‑то только им ведомые правила, выискивают врагов и союзников, строят козни. Это было ровно до момента с историей Крунит.

В то время я едва справила первую дюжину лет и считала себя достаточно взрослой для любых разговоров. Вира, конечно, считала иначе, выпроваживая меня всякий раз, когда не хотела затрагивать при мне какую‑то тему. Клант и Рэнд в этом отношении всегда были проще. Не раз от них я слышала признание, что они вообще ничего не понимают в людях, а потому не собираются что‑то мне запрещать.

Тот вечер я могла вспомнить до мельчайших деталей. Была лютая зима, а здесь, в Элессоне, холодные месяцы всегда казались мне самыми суровыми на всем континенте. Старая королева посмеивалась, рассказывая, как еще молодой девушкой ей пришлось пережидать вьюги на севере, где зимой даже солнце не могло развеять тьму и нестерпимый холод.

В камине жарко бурлил котелок, потому что мне нравилось играть в маленький домик, где нет огромной кухни десятком уровней ниже и где все приходиться делать самим. В большие глиняные чашки мы разливали кипяток, а потом бросали в них высушенные листья и цветы малины. Я зачарованно следила, как разворачиваются скрученные в жгутики листочки и как сухие белые цветы темнеют и оседают на дно.

Тогда‑то, думая, что я слишком занята своим малиновым напитком, Клант с братом и обсуждали немолодую уже, но все еще привлекательную леди Крунит. Мне никогда ее не представляли или я ее не запомнила, но описания прочно связали в моем воображении эту легарду с чем‑то вкусным, вроде булочек и кренделей.

Я была совсем юной и, как ни старалась, мало что понимала в разговорах взрослых. Клант недовольно жаловался на короля и его «пассию», а Рэндалл снисходительно помалкивал. Значение незнакомого слова я поняла лишь через несколько лет, повзрослев и поднабравшись опыта. К тому времени короткая связь Эдина и вдовы Крунит распалась, и обсуждать оказалось нечего, но возмущение Кланта я помнила слишком хорошо. И уже взрослым своим знанием оценила всю тонкую игру киашьяра. Игру в недовольного сына, хотя за самим блондином слава любителя дамских ножек закрепилась сразу после совершеннолетия.

— Я расскажу вам забавную сплетню, которая вот уже некоторое время витает в Лессе, — прервал мои воспоминания Трумон. — Я не поверил, когда услышал, но потом пришлось признать, что от нашего драгоценного Кланта всегда можно ожидать что‑то странное.

Киашьяр так отчетливо зашипел, что мне захотелось встать и убежать в комнату, только чтобы спастись от ярости блондина, но я осталась на месте, понадеявшись, что вытерплю эту игру до конца.

— И что же это за сплетня? — пролепетала я, отправляя в рот яблочную дольку.

— Говорят, наш Клант стал… — Трумон замолчал и хихикнул: — Немощным в одной деликатной сфере своих увлечений.

Наверное, если бы меня не было на террасе, то от лорда не осталось бы и мелкой пыли на каменных плитах. Мысленный возглас киашьяра слился у меня в голове в сплошной поток ругани, в которой лишь изредка мелькали понятные слова.

— Да — да, — хмыкнул Трумон, вовсе не испытывая страха, — именно поэтому он выставил леди Миною из своей опочивальни и за последнее время не разделил свой… сон ни с одной из жаждущих его внимания особ.

— А ты взял их… под свое крыло, — пророкотал киашьяр, безуспешно скрывая злость.

— Ну, не пропадать же добру, — пожал плечами лорд.

— Это старая сплетня, — лукаво вздернула бровь я. — Еще утром мне рассказала об этом служанка, помогая принимать ванну.

— Но это же не все! — поспешно воскликнул Трумон. — Говорят, наш Клант влюбился в человеческую девчонку, с которой провел ночь! Именно после нее он и… занемог.

Острая игла, которую я, казалось бы, спрятала от самой себя, вновь появилась и впилась в сердце, причиняя тянущую боль. То, от чего я отгораживалась столько дней, вновь вернулось и ударило еще больнее, чем казалось вначале.

Стоило огромных усилий не показать истинные эмоции. Мысленно я приказала себе держаться, ощущая физическую боль от искусственной ухмылки, застывшей на губах, а в голосе отчетливо проскальзывала горечь, которую пришлось прятать за пренебрежением:

— Уверена, все остались довольны и никто не расстроился. Ну, кроме леди Минои. Что же ты, Клант, так грубо обошелся с дамой… Она ведь старалась!

Трумон расхохотался, восприняв мои слова, как шутку. Я не стала его переубеждать, едва удерживаясь от предложения обоим легардам покинуть террасу.

В голове помутилось, захотелось приложить к щекам и лбу холодную тряпку и унять снедающий меня изнутри огонь злости и обиды. Но и на киашьяра, и на лорда я посмотрела спокойно и расслабленно, давая понять, что меня мало волнует услышанное.

Клант прошелся вдоль террасы и хмуро заметил:

— На мой взгляд, эта не подходящая тема для обсуждения в присутствии незамужней леди, Трумон.

— Но ведь леди — маг? Или мне показалось? — хмыкнул лорд и широко мне улыбнулся. — А все знают, кто такие маги. И, тем более, маги — женщины.

У меня вдоль спины пробежал холодок. Слова Трумона прозвучали двояко, а его тон выдавал какое‑то знание. Это не ускользнуло и от Кланта. Киашьяр смерил меня внимательным взглядом, словно ожидал, что прочтет на лбу ответы на вопросы.

«Что же ты скрываешь на самом деле, Эмма? Ты солгала на счет него? Судя по всему — да».

Я судорожно вцепилась в кольцо на пальце, прокручивая его. Мысли блондина прожигали дыру в моей и так тлеющей душе, а уж обида на него за рыжеволосую девчонку, оказавшуюся куда интереснее меня, не давали разуму мыслить спокойно.

— Вы забываетесь, лорд Трумон, — свистящим шепотом выдавил Клант и приблизился к легарду. — Эмма для вас не маг, а леди Эмма Марита, княжна Алории и сестра киашьярины Легардора. Я попросил бы вас относиться уважительно к королевской семье.

Мне вдруг стало страшно. Осторожно посмотрев на Кланта, я поглубже забилась в кресло, до побелевших костяшек сжав подлокотники, обитые красным бархатом. Зная киашьяра, от него можно было ожидать чего угодно, но обычно легард не терял самообладания, а переход на официальный стиль общения говорил именно об этом.

Позволь себе Клант выдать привычное «Вот, blrh!», и я бы спокойно продолжила есть яблоко, наблюдая перепалку между ним и лордом, но теперь можно было ожидать худшего. Даже выдворения Трумона из моей комнаты через террасу вниз головой.

— На вашем месте, лорд Трумон, я бы промолчала и не злила его, — не доброжелательно, а скорее из чувства самосохранения посоветовала я.

Лорд гордо вздернул подбородок и смерил легарда уничижительным взглядом:

— Я буду говорить так, как есть на самом деле. Мои слова не отменяют изложенного тобой, Клант.

Киашьяр медленно прищурился, а мне захотелось спрятаться под стол и просидеть там до ночи. Трумон вскочил и в два шага почти вплотную подошел к Кланту. Легарды долго стояли, прожигая друг друга взглядами, а потом лорд повернулся ко мне и раздельно произнес:

— Уже все в столице знают, что вы, леди Эмма, порченный товар, за который ваш отец не выручит себе даже куска хлеба. Вы, конечно же, родня нашей будущей королеве, но от этого не перестанете быть чьей‑то подстилкой. Я рассчитывал, что мы с вами прекрасно провели бы время… — у лорда масляно блеснули глаза. — Но, похоже, наш дорогой киашьяр решил занять вас… вечерними беседами лично.

Мне вдруг стало так весело, что я не удержалась и расхохоталась. Затем встала, опередив Кланта, и залепила Трумону пощечину снизу вверх тыльной стороной ладони, помня о перстне с малахитом. Лорд отлетел на несколько метров и плашмя впечатался в стену, его одежда задымилась, из горла вылетел слабый хрип, после чего легард мешком осел на пол.

— О! — Вся злость вылетела из моей головы, как зачарованная я рассматривала слабо светящийся камень, чувствуя исходящую от него силу. — Так вот как он действует.

— Вообще‑то… создает защитный барьер, — медленно пробормотал киашьяр, а потом добавил: — Но так тоже можно.

— Однако… я не ожидала ничего подобного, — мне стало так легко и спокойно, что я вновь села в кресло и принялась за яблоко.

Прибежавшая на шум Лая ошарашено охнула и вновь скрылась из виду.

— Клант, ты… — мне нужно было поговорить о произошедшем, но киашьяр молча глянул на меня, развернулся и ушел, оставив наедине с вновь появившейся горечью. — Ох…

Служанка привела охрану, и те выволокли бессознательное тело Трумона с террасы, освобождая меня от вида противного лорда.

Я не переживала из‑за слов Трумона, из‑за слухов, что, оказывается, появились обо мне. Меня волновало только то, как отреагировал Клант. Мне не были слышны его мысли, и впервые за столько лет я не знала, какие чувства его одолевают.

Судорожно стиснув яблоко и нож, я вздохнула и уткнулась носом в колени, молясь, чтобы не произошло чего‑то непоправимого. С киашьяра станется начать игнорировать меня.

— Кто же будет и дальше учить меня неизвестным заклинаниям и формулам? — спросила я свои коленки и попыталась рассмеяться, но не вышло.

Всхлипнув, я села прямо, преодолевая желание обнять себя за плечи. По руке, в которой я сжимала нож, вдруг скользнула теплая капля. Недоумевая, я несколько мгновений рассматривала неглубокий порез, пытаясь понять, почему не чувствую боли.

А потом меня скрутил такой сильный спазм, что едва успела добежать до ванной комнаты и склониться над тазиком.

Меня рвало долго и основательно, так что на лбу проступила холодная испарина, взгляд поплыл. Кажется, на несколько мгновений я даже потеряла сознание, продолжая стоять на коленях.

— Ну, ты и вляпалась, Эмма, — сообщила я себе, глядя на отражение. Кожа казалась неестественно бледной, с прозеленью.

Вытерев рот полотенцем, я, держась за стены, вернулась в комнату, а оттуда прошла в гардеробную, собираясь причесаться.

Взяв в руку гребень, я вспомнила про царапину, но не нашла ее на ладони. Кожа выглядела так, словно мне причудилась кровь в глубине длинной ранки. Проверив вторую ладонь, я озадаченно выдохнула, не понимая, что же со мной произошло.

А потом меня скрутил новый спазм боли. Прижав ладонь к губам, я стремглав бросилась в ванную комнату, тяжело склоняясь над тазом.

Стряхнув ладонью капельки пота, выступившие на лбу, я тяжело растянулась на полу, набросив на себя полотенце. Тело сотрясла неприятная судорога, тошнота подступила к горлу. Я застонала и расплакалась. Впервые за всю жизнь мне стало настолько плохо, что захотелось чужой жалости к себе.

— Леди… — опешила Лая, войдя в ванную комнату. — Что это с вами?

Я не ответила служанке, ведь и сама до конца не поняла происходящего.

Ну‑ка! — легарда смочила полотенце водой из кувшина и приложила к моему лбу. Я сразу же с облегчением застонала, перехватила полотенце и сама прижала его к лицу.

— Давайте, давайте в постельку, — велела Лая, сама тем временем выискивая нужную пластинку артефакта на поясе.

Через несколько минут прохладные потоки воздуха подхватили меня, приподнимая над полом, и, оглаживая нежным движением невидимых ладоней, повлекли в комнату, где с осторожностью опустили на кровать.

— Сейчас госпожу Элеонору позову, — сообщила Лая и решительно направилась к двери.

— Подожди, — слабо попросила я. — Лучше завари мне сбор. Он в моей сумке, в кармашке.

Лая хотела что‑то сказать, раскраснелась, но потом кивнула и ушла в гардеробную за травами. Через несколько минут я заставила себя не только сесть, но и вымученно улыбнуться девушке, принимая у нее чашку с душистым отваром. По хорошему, нужно было оставить жидкость на несколько часов, чтобы травы отдали все свои целебные свойства, но сейчас мне некогда было действовать по правилам. Прошептав над кружкой укрепляющие формулы, я принялась мелкими глоточками вливать в себя отвар. Пить не получалось, я почти проталкивала силой воли лекарство внутрь.

Через четверть часа, опустошив две кружки и заручившись удовлетворенным взглядом служанки, я устроилась поудобнее и заставила себя заснуть.

Несколько часов будто ветром выдули из меня недомогание, хотя я знала, что это всего лишь действие травяного сбора. Лая тревожно всматривалась мне в лицо, но, даже не глядя в зеркало, я знала, что зелень пропала с моей кожи и я выгляжу уже не как тень Эммы.

— Я сказала киашьярине, — предупредила меня служанка. — Госпожа имеет право знать.

Несколько секунд тупо потаращившись в пустоту, я громко застонала и вымолвила:

— Лая, кто тебя просил?

Служанка громко фыркнула, но не ответила, а я с опаской представила, что подумает Вира.

— Оставь меня.

Легарда удалилась, хотя ее прямая спина выражала недовольство мною как хозяйкой.

«Распустила их Вирена», — судорожно подумалось мне.

Хотелось топнуть ногой об пол и надуться на весь свет, как я делала в детстве, но пришлось сдержаться. Вместо этого я вскочила и отправилась в гардеробную, где из своих сумок извлекла маленький стеклянный флакон с мутной сизой жидкостью. Как‑то не верилось, что мне нужно будет использовать приготовленную давным — давно и взятую с собой из Академии по случаю смесь.

На полу в ванной, окуная в баночку указательный палец, я начертила круг полуметром в радиусе, вписала в него сначала треугольник, а затем еще несколько кругов. Поверх всего легла шестиконечная звезда. Как только я соединила последние части рисунка, жидкость испарилась, а узор засветился ровным фиолетовым огнем.

На пересечении линий поставила рунические знаки, как учили в Академии, и нервно отбросила флакон, не обращая внимания на то, что магическая смесь лужицей растеклась на каменных плитах.

Дальше нужно было стать в центре пентаграммы, но я колебалась, не представляя, какого ответа жду от старой магии. Обозвав себя трусихой, все же ступила на линии и замерла, задав про себя один единственный, но самый странный для меня вопрос.

«Пусть огонь будет красным, пусть огонь будет красным», — молила я магию, прежде чем произнести завершающие слова.

Но вспышка бледно — золотого света была мне ответом, после чего пентаграмма сразу же начала распадаться, прожигая каменные плиты не хуже кислоты.

Я поскорее отошла подальше и погасила магический импульс, хотя и так было понятно, что следы на полу останутся. Если мне повезет, то Лая, хотя бы в первое время, их не заметит.

— Эмма, ты здесь?

Я вздрогнула, услышав голос сестры, и обернулась, затравленно посмотрев на дверь, что отделяла от родного и дорогого мне человека. Вдруг стало так жалко себя, хотя решение я приняла сразу, ни на миг не засомневавшись в правильности поступка.

Рано или поздно я все равно должна буду рассказать обо всем сестре. Так лучше это произойдет сейчас.

Решительно подойдя к двери, я ее распахнула и вышла к Вирене, широко ей улыбаясь.

— Как ты? — обеспокоенно взглянула на меня киашьярина. — Лая сказала, что ты захворала, но я не приходила сразу, чтоб дать тебе выспаться.

— Вир, — оборвала я речь сестры, — мне нужно кое‑что тебе рассказать. Но… я должна взять с тебя обещание, что кроме тебя более никто не узнает об этом.

Киашьярина нахмурилась и обеспокоенно посмотрела мне в глаза:

— Что случилось, Эмма?

— Обещай мне, пожалуйста, что никто и никогда от тебя не узнает, что я скажу, — вновь попросила я.

— Обещаю, конечно, но… Эмма… О чем ты? — сестра встревоженно обняла меня и усадила на кровать. — Ты же знаешь, что я всегда хранила твои тайны.

Я облегченно вздохнула и, стараясь контролировать каждый удар сердца, медленно вымолвила:

— Я жду ребенка.

Дальше я просто зажмурилась, ожидая возгласа Виры, и просидела несколько минут в полной тишине. Пришлось посмотреть на киашьярину, чтобы убедиться, что она здесь. Сестра встревожено смотрела на меня, прикусив губу и часто — часто моргая.

— Так это все правда?.. — в конце концов произнесла она. — Про тебя судачили. Говорили о Трумоне…

— Подожди, Вир, не спеши… — я схватила сестру за руку и сжала ее ладонь. — Давай я тебе расскажу все… Все с самого начала. Только… Я умоляю тебя, молчи. Я хранила это так долго, что любое слово или жест… Просто молчи.

Вирена кивнула, хотя я видела, как много вопросов ей хочется задать.

— Ну, что ж… История.

Я на миг замерла с закрытыми глазами, не зная толком, с чего начать.

— Вира ты помнишь то лето, когда мне только исполнилось четырнадцать? — осторожно спросила я, хотя и так знала, что сестра не забывает даже мелочей.

— Конечно, в тот год ты почти не появлялась здесь. Я решила, что ты с Клантом рассорилась, — ответила киашьярина, теребя кисточку шнуровки на платье.

— Я тогда сказала, что гостила у бабушки моей подруги Ройны, — напомнила я и усмехнулась внезапно: — Какое тогда было лето! Странное и необычное.

Воспоминания нахлынули волной и дальше слова сами полились из меня свободным потоком.

Предложение Ройны не было случайным. Я сама напросилась к ней в гости, а подруга только и рада была привезти меня к старушке Балте, чтобы не скучать самой. Большую часть каникул девушка проводила в одном из маленьких городков вблизи столицы Заварэя, занимая пустую комнату в доме своей матери. О ней Ройна говорить не любила, лишь упоминала, что эта женщина полна пороков, но с ней хотя бы не так скучно как с Балтой.

Ведьму в горах навещать Ройну вынуждало уважение, а не мечты о наследстве бабушки, а ведь подруга очень опасалась, что именно ей Балта желает передать свою избушку в чаще леса.

Я помнила поля, напоенные ароматом цветущего белого клевера, на смену которым из‑за горизонта выпрыгивали холмистые долины, приводящие за собой горные пики, что холодно взирали на двух молоденьких девчонок в сопровождении охраны Академии.

Лес тогда обескуражил мой любознательный разум. Многоголосый хор говорливых птах перекликался с шелестящим и скрипящим эхом самих гор — великанов, создавая необычнейшее из мест, когда‑либо мною виденных.

Домик Балты расположился в самой глухой части леса, куда мы долго шли пешком, на собственном горбу волоча пожитки. Ройна вошла без стука, привычно пихнув старенький защеп замка локтем. Мы ввалились в темное пространство, где хотелось чихать от многочисленных пыльных веников трав, развешенных на стенах, перегородках и даже на большом гвозде для детской колыбельки.

— Что‑то ты в этом году рано, внученька, — скрипучим голосом обозначила свое присутствие ведьма, свесившись с печи. — Не ожидала.

Увидев впервые Балту, я даже не сразу поняла, кто передо мной. Пожилая женщина недвижно взирала на нас, заглядывая прямо в душу. Ее мудрые карие глаза видели все. Мурашки ворохом прокатились у меня вдоль спины, оставляя неприятный осадок внутри.

Потом женщина улыбнулась и добродушно предложила мне терпкого настоя на листьях лесного лимонника. С опаской проглотив напиток в несколько долгих глотков, я продолжила наблюдать за ведьмой, хотя она уже не пялилась на меня, а помогала Ройне разложить наши вещи на лавке.

В домике сама атмосфера казалась странной и угнетающей, от неясного страха у меня немного заложило уши, и разговоры заварэек я слышала будто сквозь сон. Кажется, так и уснула, сидя на лавочке и прислонясь к холодной печке.

И проснулась среди ночи на широкой лежанке за шторкой. Под боком довольно сопела подруга, а сквозь дырку в занавеске проникал яркий лучик света из большой комнаты. Натянув длинную тунику и всунув ноги в короткие сапожки, я тайком заглянула в дырку, сразу же увидев Балту.

Женщина седела за столом. Пламя свечи отбрасывало на ее лицо неровные блики, придавая взгляду некую безумную резкость.

— Выходи, что притаилась? — ухмыльнулась ведьма, и я, на миг дернувшись, осторожно выбралась из‑за занавески, посматривая на Балту.

На подгибающихся ногах я подошла и села напротив заварэйки, только теперь заметив, что на столе перед ней разбросаны пластинки, вырезанные то ли из кости, то ли из светлого камня, на каждой из которых был непонятный мне символ.

— Что это? — Я смотрела на пластинки, и мне хотелось к ним прикоснуться. Так и чудилось, они теплые, будто прогретые солнцем.

— Это солнечные камни, — объяснила Балта, — руны. Хочешь, я погадаю тебе?

От ее лукавого взгляда у меня вновь пробежали мурашки вдоль спины, но я уверенно кивнула. Ведьма подмигнула мне, собрала пластинки в мешочек и встряхнула.

— Обычно, прошу загадать вопрос, но тебе я просто расскажу то, что ты и сама знаешь, — медленно, глядя мне в глаза, произнесла женщина.

Она вытряхнула камни и внимательно на них глянула, зачем‑то отбросила в сторону несколько пластинок, а потом заговорила, переходя время от времени на шепот:

— Тебе известна твоя судьба. Две дороги, на каждой из которых тебя не ждет счастья.

Я согласно кивнула.

— Ты заглядывала в будущее, каждую из дорожек видишь четко, ведь именно тебе по ним идти. И в скором времени нужно делать выбор.

— Мне страшно, — вздохнула я. — Не хочется ни одного, ни другого. Я не могу всю жизнь ждать, надеясь на чудо. А смогу ли я полюбить кого‑то другого?.. Я не знаю.

Тяжело вздохнув, я уронила лицо в ладони и заплакала.

— Не нужно, девочка. Ты еще молодая, сильная. Ты переживешь этот недуг. Смотришь, само пройдет со временем.

На это я лишь покачала головой, точно зная, что творится в моем сердце. Как‑то так всегда выходило, что я знала о глупости и нереальности своих мечтаний, но ничего не могла поделать с чувствами, бравшими верх над разумом.

— Возможно, я могу тебе помочь… — вдруг произнесла Балта, заставив меня с настороженностью на нее посмотреть.

— О чем вы говорите?

— Если ты готова на жертвы и сложности, то… — женщина растерянно улыбнулась. — Каждый может развернуть свою дорогу в нужное ему русло.

— Это не возможно! — строго воскликнула я, но тут же зажала себе рот рукой, продолжив уже шепотом: — Это не возможно. Никто не в силах изменить свою судьбу так кардинально, ведь это не мелкие щепочки и вероятности менять. Тут ведь две дороги не перемешаешь!

— А кто сказал, что тебе нужно менять свою судьбу? — осторожно уточнила заварэйка. — Вокруг нас много судеб. Взять можно любую…

Я промолчала, хотя поняла ее намек именно так, как Балта хотела его донести, а женщина тем временем поднялась и сняла со стены у себя за спиной длинный глиняный сосуд на веревочной петле. Мне он напомнил рог быка.

Балта вытряхнула из сосуда что‑то на стол и обтерла его снаружи передником, смахнув пыль с рыжих боков.

— Что это?

— Смотри, — заварэйка указала мне на мелкий песок, которым был наполнен рог, — это песчинки наших возможностей, упущенных или исполненных. Их много.

Дальше она стряхнула песок обратно в сосуд, не выметая его ладонью из щелей в деревянной столешнице, и приоткрыла ранее незамеченное мною отверстие в кончике рога. Песок медленно, но уверенно заскользил на стол, а ведьма принялась выводить им непонятные мне символы.

Как зачарованная я смотрела на эти странные значки, похожие на буквы, пока не сообразила, что вижу.

В Академии мы еще только начинали проходить разделение на силы стихий, которыми чаще всего пользовались ведьмы — самоучки. И вот теперь мне довелось увидеть силу земли собственными глазами.

Песчаные знаки медленно налились светом, сначала буро — красным, а потом золотисто — зеленым, в то время как Балта нараспев произносила едва понятные мне слова. Когда свет начал резать глаза, она уверенно прихлопнула знаки ладонями, разрушив узор, ее пальца охватило свечение, в переливах которого…

Я не поверила сразу, что подобное возможно, но каждая появляющаяся и потухающая картинка заставляла меня убеждаться вновь и вновь, что я вижу совсем другой путь.

Сначала я увидела красные всполохи. Цвет земли. У меня пересохло во рту, а глаза хотелось раскрыть максимально широко, чтобы ничего не пропустить.

Вторым вспыхнул синий огонь. Цвет ветра и воздуха. Он нес с собой неистовые порывы, что пронизывали меня с головы до ног бешеными гривами своих скакунов.

Третьим на меня обрушился зеленый цвет, в чьих красках оживала природа.

А последним, родным и близким, полыхнул желтый. Цвет огня и солнца…

— Как‑то само собой получилось, что я стала чаще наведываться к Балте, — продолжила я свой рассказ. — Порой даже Ройна не знала об этом. Балта помогла мне создать геррас и заключить его внутрь моего браслета.

Я нажала два выступающих камушка на серебре, демонстрируя сестре медленно разворачивающиеся крылышки разноцветных пластинок. Сейчас первой стояла желтая, которую я с самого начала определила как свою личную.

— Создавать нужные образы мне помогли на юге, где сильные волшебницы. Они научили меня многому. Я радовалась, что Балта предложила мне побывать у них, — я с нежностью погладила трепещущие пластинки и продолжила: — Я называю свой геррас веером, ведь именно на него он похож. Веер маскарада!

— Но… — Вира тяжело вздохнула. — И что же дальше?

— Я ничего не планировала заранее, лишь позволяла себе время от времени появляться в разных уголках континента то под видом девушки — белошвейки, то в образе вольной легарды, а с некоторых пор обрела свое постоянное место и Наима — наследница Балты.

Когда мы только придумывали все это для меня, я строила целые планы, как буду завоевывать симпатию Кланта, но… Со временем просто растеряла всякую уверенность в себе, хотя и решила проверить, что будет…

— Так это?.. — киашьярина ошарашено воззрилась на меня. — Эмма, немедленно ответь!

— Да, — была вынуждена признать я. — Поверь мне, пожалуйста, ничего подобного я не задумывала! Все вышло как‑то само собой.

— Эмма! — нервно дернула меня за руку сестра. — Эмма, ты должна немедленно с ним поговорить!

Я лишь покачала головой и осторожно отцепила ее пальцы от своего локтя. Вира умолкла и опечаленно заглянула мне в глаза:

— Эмма, так будет лучше.

— Не будет, — уверенно произнесла я. — Не жди, что я пойду и скажу Кланту, что я ношу его ребенка. Он меня не поймет, а я никогда не смогу пережить подобный позор. Киашьяр меня не любит и никогда не любил. После этой новости он возненавидит меня и только мне от этого будет хуже.

— Но, Эмма, — всхлипнула сестра, — я же беспокоюсь за тебя.

— Не нужно, любимая, я справлюсь, — не веря даже себе, сказала я. — У меня впереди еще двенадцать месяцев, чтобы что‑то придумать или решить для себя.

Киашьярина тяжело понурилась и покачала головой:

— Ты делаешь самую большую глупость, Эмма. Я должна поговорить с Рэндом.

— Ты обещала, что никому не расскажешь, — напомнила я строго.

Сестра обреченно вздохнула:

— Если бы я знала, какую тайну придется хранить, то никогда не пообещала бы… Ты обязана ему сказать. Он имеет право знать!

— О чем ты? — опешила я. — Он даже не задумался о том, чтобы найти девчонку, с которой провел ночь. Ни я, ни Марта ему не нужны. Куда проще позвать очередную фрейлину или придворную даму к себе в опочивальню, чем думать хоть о ком‑то.

— Но…

— Нет, Вирена, не нужно более, — перебила я киашьярину. — Я все решила.

Ты пожалеешь потом, — предсказала сестра.

И я знала, что она права, но я знала и то, что просто не смогу сейчас поступить иначе. Так же, как и тогда, когда уходя из комнаты Кланта, я увидела свое отражение. Тогда на лице у Марты был написан страх и понимание, что я никогда не смогу никому рассказать об этом. И тогда же я испытала презрение и жалость к себе и к той личине, которую надела.