Я стояла на собственной лестничной площадке, прислонившись к стене, и не могла сдвинуться с места. В голове бушевал кипящий вулкан боли, горячими слезами застилая мне глаза. Крупная дрожь сотрясала плечи, от чего зубы выстукивали истеричную дробь.

Сколько так простояла — не помню. Только в какой‑то момент тихо сползла на пол, на грязь и кучу разбросанных окурков. Ничего не хотелось, только долго и нескончаемо себя жалеть.

Никакое чувство юмора не спасало. Во мне будто что‑то сломалось. Непоправимо и ужасающе.

Кто я теперь? И как мне жить дальше? Ради чего?

Внутри была пустота, вибрирующая и гулкая, как пропасть. И вместе с этой пропастью росло мое отчаяние.

Как можно кого‑то любить так? Когда жизнь отдельно кажется адом на яву. Когда больно и страшно. Когда хочется выть, жалея себя и свою жизнь. А уговоры, что поступаю правильно, не действуют.

Мне повезло, что домой я попала глухой ночью, иначе пришлось бы как‑то и что‑то кому‑то объяснять, а сил на это не осталось.

Обнимая колени и тихо шипя от разрывающего грудную клетку, тяжело бухающего сердца, я собрала последние силы и провалилась в пространстве. Придется забыть о таком бесплатном способе транспортировки себя, если хочу жить как раньше. Почти ничего не изменилось, лишь стало чище и стены сменили окраску на отвратительно зеленый цвет. Подниматься на ноги было трудно, но я это сделала. И нажала кнопку звонка.

Мне открыли. Не сразу. Успев перепугаться, что дома никого нет, я в защитном жесте обхватила себя за плечи. Когда распахнулась дверь, пришло хоть какое‑то облегчение. Слезы хлынули из глаз с новой силой, не давая ничего видеть. Меня жестко втянули внутрь, куда‑то провели, усадили на что‑то твердое. Потом мне стало тепло, видно на плечи накинули одеяло, задев прическу, так что во все стороны хлынул водопад хрустальных булавок. Мысли текли вяло и смысл происходящего совершенно не умещался в воспаленном сознании.

В себя я пришла, сжимая в руках чашку с чем‑то, пахнущим настолько отвратительно, что обоняние не могло не пнуть мозг от возмущения. Судя по вони, добрая моя подруга смешала в равных пропорциях гремучую смесь из нескольких видов успокоительного, сдобрив это все парочкой желтеньких таблеточек, гордыми уточками рассекавшими ядреную массу.

— Пей, что ты пялишься?! — Ира вырвала чашку из моих рук и ткнула ее краем в губы, принудив в несколько мучительных глотков проглотить тошнотворную гадость. Это повлияло на меня лучше, чем сама смесь.

— Что происходит, позволь узнать? — проорала подруга, продолжая меня тормошить. — Заявляешься посреди ночи! А если бы мама дома была? Хорошо, что суббота и она по делам укатила к дяде, оставшись у него ночевать. Как бы я ей объясняла твое появление, да еще в таком виде! Что случилось?

— Я… вернулась… — сглатывая слезы, пробормотала я. — Насовсем…

На этой фразе слезы закрыли мне вид на комнату одной сплошной стеной.

— Как… насовсем? — опешила подруга. — А я думала, что ты там останешься…

Покачав головой, я тяжело поникла на стуле, горько икнув в колени.

— Так, нужно тебе чаю! Покрепче, с сахаром! — решительно заявила Ирка и поволокла меня на кухню. Там она долго отпаивала меня горячим и бодрящим, попутно впихнув три больших бутерброда с докторской колбасой. Еда, простая и привычная, подействовала на желудок, а тот дал сигнал всем остальным органам. Слезы прекратили течь, сердце — трястись, но зато язык включился на полную катушку, вываливая на не ожидавшую подобного Иру море несвязных рассказов.

— …Вот. Понятно же, что любить меня он не может. Зачем ему такая, он себе найдет красивую, сильную. А я… Даже если останусь, то сколько это продлиться? Однажды стану не нужна… Поэтому я ему сразу сказала, что хочу домой вернуться. Бес не возражал… И я…

— Лена, а ты не спрашивала себя?.. — хмуро прошипела Ира.

— О чем?

— Ни о чем! — взвыла Ира. — Ни о чем себя не спрашивай! Жалей себя! Может поможет и мозг на место встанет.

— Ты… о чем?

— Я о том, что ты полная непроходимая дура! — в сердцах бросила подруга, с грохотом поставив кружку передо мной. — Пей и слушай. Буду резать правду–матку. И посмей только пикнуть! — У меня перед носом угрожающе потрясли пальцем. — Какого лешего ты себе придумала? Что ты себе выдумываешь все время! Лена, ни один мужик, кем бы он ни был, не ударил бы пальца о палец ради тебя, если бы ты ничего бы не значила для него. Но, неужели не понимаешь, что при этом никакой, даже полный идиот, не переступит через свою гордость, чтобы сказать, что чувствует на самом деле.

Ты сама напридумывала себе сложностей. Не может. Не может. Кто тебе такое сказал? Логика? А не кажется ли тебе, что логике нечего делать там, где царствуют чувства? Если тебе плохо и больно, то тебе не плакаться мне нужно, а возвращаться и окончательно с ним разговаривать! Чтоб он прямо сказал, что этому твоему Бесу на тебя плевать с высокой колокольни. Тогда ты успокоишься. Пока же я слышу лишь о том, что ты сама себе напридумывала! И больше ничего.

Ты можешь защищаться, можешь оберегать себя всю оставшуюся жизнь, боясь доверять окружающим. В этом виновата твоя мама, но… У вас это семейное! Привычка выстраивать стену там, где можно просто пойти напрямик. Конечно, проще жить, не сталкиваясь с трудностями. Но, Лена, скучно же!

Пойди к нему. Если он тебя выгонит и скажет, что ты ему не нужна, то возвращайся. Тогда хотя бы будешь знать все точно. И не реви! Пей чай!

Я улыбнулась сквозь слезы. Ира всегда умела устраивать бурю в стакане так, чтобы все ее слова казались правильными и умными. Вот и сейчас, слушая ее выкрики, мое сердце требовало последовать совету.

— Но ведь… Ирусь, ты же его видела! Он такой! Такой… Красивый!

— Не хочу тебя обижать, мартыха, но красивость мужчины в наше время совершенно неликвидный товар! — фыркнула девушка. — Красотою только на журнальных обложках они хороши. В жизни же в представителе мужского пола должно быть что‑то еще.

— Но, понимаешь, я рядом с ним, как…

— Молчать! Хватит мне тут рассказывать про то, какая ты серая и бледная. Не бывает некрасивых! Бывают неуверенные и ленивые! Неуверенность свою засунь в… унитаз и смой трижды! Ты красивая! Ты себя хоть раз со стороны видела? У тебя искорки в глазах, когда ты улыбаешься. И личико светиться, если радуешься. И… И пусть тебе этот твой Бес с его гордостью расскажет, какая ты на самом деле! Мне ты, все одно, не поверишь!

— Но, Ирусь… — промямлила я.

— Так, сейчас ты идешь в душ, приводишь себя в нормальный вид. Забудь о собственной логике. Сейчас она тебе не нужна!

Повинуясь приказу, я потащилась в ванную, где долго сидела на стиральной машине, пытаясь унять дрожь, проникающую из перепуганного сердца в голову. Ире легко говорить, а мне тяжело принять ее слова, хотя во многом подруга права.

Возникшая на пороге брюнетка вручила мне пахнущее цветами и свежестью полотенце, молча удалившись под звук с грохотом захлопнувшейся двери. Это немного меня взбодрило, так что под горячие хлесткие струи я влезла в настроении смиренной безысходности. Намыливая спутавшиеся, провонявшиеся кислым табачным дымом волосы, я опять расплакалась, смешивая слезы с густой пеной. Себя было жалко настолько, что хотелось опуститься в эмалированный чугун и с чувством порыдать, но вместо этого что‑то внутри меня напряглось, выдавая через стиснутые зубы тихий ожесточенный звериный вой.

— Лена, ты должна! Отступать можно сколько угодно, боясь сделать всего один шаг вперед. Ты трусиха. Ты боишься. Но… Лена! Соберись. Наделать глупостей ты уже успела, так неужели еще одна что‑то решит? Может быть, потом тебе будет куда больнее, чем сейчас, но хотя бы будешь знать, что попыталась быть сильной.

Дальше я все делала молча, стараясь не смотреть в глаза злой и сонной Ире. Подруга выдала мне белье из собственных запасов, узкие черные джинсы, оказавшиеся мне в пору, и белую майку. Волосы я связала в жгут — сушить их феном мне было лень.

Выглядела я странно. Обычно такими бывают героини в фильмах про шпионов. Майка непривычно подчеркивала вынырнувшую непонятно откуда грудь, с которой я не чаяла встретиться в этой жизни.

— А ничего так! — Отвлекаясь от мрачных мыслей, я крутилась перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон.

— Ты немного изменилась, — заметила Ира, покусывая губы. — Джинсы мои, но влезть мне в них в ближайшее время не грозит. Да и… может скоро мне понадобятся брючки побольше.

Непонимающе грянув на подругу, я негромко спросила:

— Ира, не пугай! Ты что… беременна?

Девушка медленно и обреченно кивнула.

— Сама не знаю, как так вышло, но…да! Я беременна.

— Ирусь! Слушай, это…здорово. Здорово, да? Ты сама что? Рада?

— Я? — Ира на миг прикрыла глаза и осторожно прикоснулась к пока совершенно плоскому животу. — Да. Я очень рада!

И подруга искренне улыбнулась, а потом и вовсе рассмеялась.

— А Игорь знает?

Ира быстро кивнула.

— Я ему вчера сказала. Очень боялась… Ну, и решила не в глаза. По телефону сообщила.

— Ты? Боялась? — не поверила я. — Мне всегда казалось, что ты само бесстрашие.

— Ну, со мной такое впервые, — девушка покраснела. — Я первый раз оказалась в подобной ситуации.

— И что Игорь?

— Он приехал. И привез… — Девушка не договорила, схватила меня за руку и потащила за собой в спальню. Оказавшись в комнате подруги, я медленно выпала в осадок бесконечной зависти. Все свободное пространство комнаты, даже подоконник и компьютерный стол, было уставлено ведрами, трехлитровыми банками и вазами, полными длинноногих нежных белых полураспустившихся роз.

— Он с ума сошел, все время меня на руки норовил взять, — хихикнула Ира. — И замуж позвал. Мама вернется, буду представлять.

— Я за тебя рада, очень! — искренне призналась я.

— Все так быстро… — хмыкнула подруга. — И неожиданно.

Искренне улыбаясь немного перепуганной и отстраненно–счастливой Ире, я крепко ее обняла, вдруг поняв, что мои проблемы придуманы лишь мною.

— Поздравляю, любимая! Уверена, это только начало чего‑то нового в твоей жизни!

— Я надеюсь, — тихо пробормотала Ира. — Ты знаешь, мне с Игорем как‑то так…хорошо. Он милый, спокойный, умный. И…

— Свой, — подсказала я.

Ира радостно рассмеялась, быстро закивав.

— Это здорово, что вы встретились! — восторженно сказала я. — Пойду, наверное…

— Иди, — согласилась подруга.

Делая над собой усилие и подавляя трусость, я нырнула в темноту, выискивая в тонких чернильных коридорах еле ощутимый ветер. В это движение вплеталась ниточка сине–фиолетового, то светлеющего, то темнеющего. Мне не составило труда взять эту нить в руки, скользя по ней туда, где затаился источник моих страхов.

Тьма привела меня в комнату, которую я видела всего один раз. В Праздник Зимней Ночи.

«Забавно!» — подумалось мне. Двигаться не хотелось, но я осторожно ступила вперед, всматриваясь в темноту, стараясь не думать о том, что могу увидеть. Страх горячей волной подступил к горлу, выбивая бешеный ритм перепуганного сердца.

Мне было страшно. Будет обидно и бесконечно больно, если меня здесь никто не ждет. Или, того хуже, я окажусь лишней…

Прислушиваясь и не слыша ничего, я сделала еще несколько шагов, подойдя почти вплотную к широкой кровати. Черные простыни скрадывали детали, но тусклый свет позволял мне хорошо видеть беспокойно спящего демона. Одного.

Беззвучный вздох облегчения вырвался из моего горла вместе с тихим смехом. Вдруг стало так легко и просто. А еще где‑то внутри появилось что‑то, очень похожее на смелость. Сбросив туфли, я скользнула вперед, склоняясь над спящим по–звериному, на животе, подтянув одну ногу, Бесом. Руки сами собой прошлись вдоль позвоночника, нащупывая сильные мышцы под горячей кожей. Вечно ледяные руки вмиг согрелись.

Наклонившись еще ниже и осторожно пробуя на вкус кожу на шее, я не удержалась и, сильно фальшивя, тихо запела, подражая мотиву одной старой испанской песни:

— Беса мы–ы, Беса мы му–учим!

Демон зашевелился, сонно что‑то пробормотав, а потом стянул меня с себя, ловко пристроив под бок и обняв руками.

— Скажи, что ты мне не снишься.

— Нет, — еле слышно выдохнула я, боясь говорить что‑то еще.

— Ты пришла насовсем? — Этот вопрос заставил меня счастливо и испуганно вздрогнуть.

— А ты этого хочешь? — мне не хотелось отвечать вопросом на вопрос, но страхи сами собой выбрались наружу. Зажмурившись, я уткнулась носом в подушку, представляя, как сейчас демон скажет что‑то такое, что навсегда разрушит или создаст мою дальнейшую жизнь. Существовать в любом случае получится, но вот жить…

— Хочешь, я тебе кое‑что расскажу? — тихо спросил Бес, поглаживая мой живот теплой рукой поверх майки. Мне хотелось сонно потянуться, но сковывающее тело напряжение позволило лишь неопределенно кивнуть.

В голове табуном грохотали мысли, принося десятки версий того, что демон может мне сказать.

— Иногда хочется принять какое‑то решение, а иногда… просто дать возможность судьбе самой решить за тебя. Судьба удивительная особа. Иногда она жестока, иногда она добра. Но бывает и так, что она слышит слова, произнесенные шепотом. — Мягкий бархат голоса завораживал, дыхание согревало затылок, посылая миллиарды электрических искр по всему телу. — И исполняет одно маленькое желание быстрее, чем часто повторяемые просьбы.

— Ты о чем?

— Помнишь, ты говорила, что все произошедшее стало следствием того… своеобразного гадания? — усмехнулся Бес и потерся носом о мои чуть влажные волосы.

Я покраснела, радуясь, что темнота скрывает мое смущение. До сих пор, не смотря на все, что произошло после, мне было ужасно стыдно за ту ночь, воспринятую мной как удивительный и прекрасный сон. Сон, который навсегда впечатался в мою память. Сон, изменивший мою жизнь. И сон, приведший меня в этот миг, который хотелось назвать самым важным сейчас.

— Той ночью я тоже кое‑что загадал. Для ситров Зимняя Ночь всегда была особенной. Во многом самой трагичной, но, в тоже время, и самой радостной. Это время загадок. И демоны любят загадывать желания.

— И что ты загадал? — спрашивать не хотелось, но и ждать ответа не было сил.

Бес хмыкнул мне в шею и крепче обнял, невольно заставляя меня обо всем забыть.

— Это было не столько желание… Чуть–чуть шутка над самим собой, — прошептал демон. — Я загадал провести Зимнюю Ночь с той, которая станет… моей. Судьбой, жизнью, смыслом. Частью меня самого.

— Как раз последнее сбылось! — хмыкнула я. — До сих пор не понятно, кто такая Лена. Не элла, не человек, не ситра.

— Меня это не волнует, — усмехнулся Бестелион. — Есть что‑то большее, чем происхождение, кровь или внешность. Ты смешная, сильная, странная, смелая и заставляешь меня улыбаться. В тебе есть какой‑то стержень, что рождает во мне понимание того, ради чего я хочу жить дальше.

Я беззвучно выдохнула, вжимаясь спиной в грудь демона.

— Но если тебе не нужен темный демон…

Развернувшись в объятиях Бестелиона, я прижала пальцы к его губам, прерывая фразу.

— О чем ты таком говоришь? — Мне было страшно даже представить, что он может думать что‑то подобное.

— Никому не нужны темные, — ответил Бес, чуть пожав плечами.

— А мне все равно, что ты темный! Мне даже все равно, что ты демон, — выдохнула я ему в шею. — Я тебя люблю…

Такие простые слова, но с каким трудом они мне дались! Горы покоряются легче. Там нужна лишь физическая подготовка и огромное желание. Мне же пришлось преодолеть мысленную гору своих сомнений и страхов.

— Ты мне нужен.

Бес глубоко вздохнул и перевернулся так, что я оказалась на нем. Подложив руку под голову, он сказал:

— Мне было больно, когда ты решила уйти. Казалось, что от меня оторвали какую‑то часть, вместе с сердцем.

— Но я ведь уходила раньше? — удивилась я его словам.

— До этого ты просто убегала, не сказав ни слова. Это другое. Это было иначе. Все равно, что знать, что ты где‑то есть, но мне нельзя даже приблизиться. А сердцу, настроившемуся на частоту другого сердца, уже не вернуться в прежний ритм. Все изменилось. Как прежде никогда не будет. Но жить одному в этом слишком сложно. Вдвоем было просто, но нельзя.

Я закрыла глаза, изо всех сил прижимаясь к источнику моего счастья, боясь думать о чем‑либо.

— Лена…

Мне не хотелось больше ничего слышать, не хотелось разрушать эту удивительную все объясняющую темноту. Некоторым словам совсем не обязательно быть озвученными. Что значат слова, если есть эмоция, значение которой куда больше?

— Ничего не говори, ладно? — взмолилась я.

— Так ты останешься?

— Да!

— Навсегда?

Я не могла произнести слово, поэтому только кивнула.

— Но учти. Демоны живут очень долго. Так что если передумаешь, то…

— Ты меня замучаешь раньше! — хихикнула я.

— Не надейся, — тихо прошептал Бес, целуя меня самым нежным из поцелуев, какой дарили мне его губы.

Мне хотелось сказать что‑то еще, но вместо этого я просто обняла Беса, впитывая исходящее от него особое тепло, проникающее в самое сердце, обволакивающее, затягивающее во тьму, где было место только для нас. И для ночи, оживившей нашу сказку.