41

В наше время мало кто помнит, что планета Венера получила свое название по имени древней богини любви. Для нас, особенно, для тех, кто на ней побывал, в планете Венере мало привлекательного.

Венера никогда не была серьезным претендентом на колонизацию, даже в Годы Пик, когда предлагались и значительно более безумные проекты. Укрощение пылающих континентов и угрюмых морей — задача, от которой скоро отказались все, кроме самых одержимых и расточительных. И целый мир был оставлен на потребу эксцентричной и любящей крайности публики, для которой «Вулкан Турз» по сей день организует свои печально знаменитые ежемесячные экскурсии. Но и они не пытаются спускаться на поверхность этого капризного и беспощадного мира, где солнце движется медленно и в обратную сторону.

Нельзя сказать, что лик Венеры не прекрасен, особенно при первом приближении. Его гнилая, пенистая атмосфера так густа, а воздух столь влажен и плотен, что все климатические зоны кажутся пятнами разного цвета, мерцающими и меняющимися по мере того, как занимается, расцветает и умирает долгий день. Венера — хамелеон с цветовым спектром павлиньего пера, форели, бабочки. На сияющем краю света, впереди медленно тлеющего терминатора просыпается Ниобея, окрашенная в абрикосовый или розовато-лиловый цвет, а дальше — уже сверкает Эйсила, оранжевая, как молодой огонь, испещренная черными размытыми пятнами раскатов грома. В жарком белом свете невероятной луны, раскаленное и дымящееся, как расплавленное золото, сверкает Маре Эвита Перон; а Бассейн Иезавели — это поток бирюзовых чернил в барашках голубовато-зеленой пены. Переландра Планития дремлет, распростершись в апатичном свете дня, ее упругие нагорья поблескивают остриями и осколками радуги. Вечер поглотил Астерию с ее измятыми полосами тумана, похожими на отшлифованную бронзу в последних отблесках солнечного света.

Ночь здесь синяя, ультрамариновая, она кажется иссиня-черной на окутанных тьмой склонах Нокомис. Ослепленный, ты отворачиваешься от смотрового окна, у тебя перехватывает дыхание; ты бросаешь взгляд на часы. Ты не отрывался от окна целый час, и тем не менее, кажется, что это было мгновение ока. Если ты молод и восторжен, если ослеплен великолепием, тебе покажется, что Венера манит тебя обещанием, риском и обжигающей красотой. Если уже не молод и не готов оценивать мир только по внешнему виду, ты будешь восхищаться и издавать восторженные восклицания, но при этом раздумывать, какие скалистые и зазубренные неожиданности подстерегают тебя за этим богатым, ослепительным камуфляжем.

И ты прав.

На Венере колоссальные вулканы Беты Регио изрыгают пылающую грязь на огненные пляжи разъеденного серого камня. На западе, за горами, голые равнины из глинистого сланца переходят в больные песчаные пустыни, трескающиеся и разрывающиеся, спекающиеся днем и замерзающие ночью. К северу, в котле Мнемозины, по промокшим долинам постоянно проносятся серные ураганы. К югу, в Фебе и Фемиде, косматые, скрученные мангровые деревья сочатся ядом, стекающим в кислые зеленые болота. На востоке находится Море Джиневры, где из волн оловянного цвета выпрыгивают огромные хищные змеи, чтобы поглощать прячущихся в норах песчаных акул.

На полюсах, так же, как и в пустынях, нет ничего живого, да и не может быть. В страшном неумолимом холоде замороженные вещества сковываются, просеиваются и снова движутся в диком вихре материи — ни твердой, ни жидкой, ни газообразной. Полярные районы Венеры — это холодный ад, где ветры-титаны восстают против неволи, с завываниями и воплями превращая химические снега в безумные водовороты и замерзающие белые арки.

Коралловые рифы Эреба поднимаются из вязкого моря, как огромные зазубренные шпили. Изъеденные, обветренные горные кряжи вьются спиралью и проходят зигзагами на десятки километров по дымно-черной воде. Встречаясь, они выбрасывают замерзшие, шишковатые взрывы зубчатых скалистых холмов и скопления минеральных зубьев. На остриях этих зубьев, сплетенные, на последнем издыхании висят медузы — шары мышечной слизи, выброшенные бурями, раздирающими липкие волны морей, где нет ни приливов, ни отливов. Коралловые утесы густо покрыты пятнами их крови. Угловатые, совершенно черные омары длиной более полуметра выдавливают опухоли из своей сморщенной, мягкой плоти; ящерицы-пираньи дерутся за их волокнистые глаза.

В Белладонне, меж изъеденных тлеющих конусов, все еще дымятся и бурлят кратеры. На склонах древних кальдер, среди черных трав, понуро гнущихся под разъедающими ветрами, чахлые деревья протягивают руки к тяжелому небу. Их листья похожи на сальную кожу, но осенью, которая рано наступает в этих широтах, они увядают и опадают, как почерневшие обрывки бумаги, вылетающие из костра. Их плоды — бледные, продолговатые и напоминают больную бамию. Десятками тысяч на них спускаются пещерные летучие мыши и обдирают ветви по ночам. Кора этих печальных деревьев рыхлая и постоянно сочится густым серым соком, поскольку в ней обитает целая раса паразитирующих древесных червей, питающихся тканями дерева. Все лето они жуют и размножаются, жуют и размножаются. Иногда, по слухам, можно увидеть, как зараженное дерево дымится и даже вспыхивает от собственного внутреннего жара.

Фауна Венеры — безмозглая, воинственная и дикая. Они выходят на тропу, вооруженные броней и когтями; они передвигаются под панцирями, низко пригнувшись к земле. Они оставляют за собой след из слизи и слюны, из крови и соков их жертв — существ, менее хитрых и хуже вооруженных, чем они сами. В клейких аммиачных болотах Айно обитают змеи-лезвия и гигантские мохнатые скорпионы, покрытые корой и красные, как стручки перца. На берегах Биршебы водится черепаха Стрейкера — по сути, это даже не черепаха, а плоский кайман с тяжелым щитком, вес которого в девяти случаях из десяти в конечном итоге ломает его собственную толстую шею; а также людоед-броненосец. Подмышка Афродиты — место обитания тяжелых металлических игуан, пурпурных, как свежий порез, и одного из видов асбестовых ящеров.

Их жертвы — древесные черви и им подобные. Слизняки, толстые и желтые, или серые и грубые, как каша, гигантские многоножки и жирные желтовато-коричневые жуки с девятью конечностями; молочно-белые ползучие совы; быстрые волосатые пауки. Млекопитающим, если бы даже они когда-нибудь появились в жестокой, кипящей венерианской среде, не было бы ни одного шанса выжить.

Природа, несомненно, поступила правильно, оставив Венеру зловонным котлом химического и растительного буйства, где рептилии сражаются с насекомыми, и проявила милосердие, не благословив ее разумной жизнью. Подумайте только, какая жестокая раса могла бы выйти из этих адовых лесов, какие крепости из угольно-черного камня могли возникнуть среди этих диких холмов, где повернули назад даже фраски. В один прекрасный день эти существа могли бы расправить крылья из сальной кожи и бросить вызов вонючему лону воздуха, они могли протянуть свои когти по меньшей мере в космос и, возможно, вцепиться в прекрасную почву Земли.

На Венере нет разумной жизни; поэтому там некому было в ужасе и благоговейном страхе наблюдать за тем, как перегретый «Кобольд» с криком прорвался сквозь пелену леса, вспахивая все перед собой, разбрасывая во все стороны огромные волны грязи и сочной растительности и, в конце концов, со стуком и грохотом остановившись в подлеске Земли Афродиты.

 

42

Табита Джут подняла голову.

Свет был странным, липким, как в подземелье. Она увидела руины и разрушения. Ветровое стекло было все в трещинах и полностью покрыто пятнами красной жижи, раздавленной плесени и листьев. Инструменты вылетели из своих креплений и валялись, разбитые вдребезги, на полу среди комков грязи и поблескивающих обломков плексигласа. Сетки-держатели были вырваны, и по всей кабине были разбросаны масляные тряпки, старые колесные диски и пустые катушки из-под изоленты. На всех панелях были или красные огни, или они вообще не светились, а сканеры все погасли или бесполезно жужжали.

— Элис?

Ответа не было.

Табита дрожащей рукой дотянулась до пульта. В шоке она не могла вспомнить ни единой команды. Воздух казался наполненным звоном и шипением, и ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что это поток кислорода в ее скафандре. Табита все еще была на связи с режимным каналом мозга корабля, но через него ничего не поступало.

— Элис, ты меня слышишь?

Ничего.

Глаза Табиты наполнились слезами. Из носа у нее текло. Она проверила давление в кабине. Оно было невероятно высоким.

Это было венерианское давление.

Табита сильно чихнула и сглотнула, приказывая себе перестать трястись, сообщая громкоговорителям и прожекторам, разбушевавшимся в ее мозгу, что она в них не нуждается.

В куче грязи, залеплявшей ветровое стекло, неожиданно скользнуло что-то маленькое и ускакало, заставив Табиту вскрикнуть от страха. Всего лишь ящерица, сказала она себе. Но там, в джунглях, бродят и более крупные звери. Табита слыхала о них. Катастрофа, наверное, распугала их. Но они вернутся.

А пока перед ними было огромное, вездесущее, явно враждебное чудовище, оно окружало их, и от него никуда было не деться. Сама планета.

Табита глубоко вдохнула воздух. От кислорода в голове у нее прояснилось, все стало чуть сияющим, чуть нереальным. Табита нажала на клавишу и открыла аптечку первой помощи — сработало — и стала рыться в ней в поисках коктейля из глюкозы, кофеина и других стабилизаторов и стимуляторов. Посасывая лекарства, она попыталась снова связаться с Элис. Она подумала, что сам диск в считывающем устройстве остался невредим, только она не может до него добраться.

Если мозг корабля погиб, это конец.

Корабль был открыт всем стихиям, из каждой трещинки текло. Табита отключила системы привода, сети навигации, сопротивляющийся аэратор и все, что не отключила за нее автоматика.

Именно в этот момент она вспомнила, что у нее на борту пассажиры. Она нажала выключатель:

— Алло! — позвала Табита. — Там с вами все в порядке?

Последовала пауза. Потом кто-то подошел к коммуникатору.

— Алло, алло, Табита? — ответил слабый голос. Это был один из Близнецов. — Могул, Могул, он…

Голос прервался, потом пробормотал что-то кому-то в ответ, и опять наступила пауза. Табита слышала прерывистое дыхание. Она постучала сбоку по своему шлему. Ей был слышен топот тяжелых ботинок, смятенные голоса, один из них принадлежал Марко.

— Саския! Ты здесь? Что с Могулом?

— Да все в порядке, — энергично отозвался Могул, он был слишком близко к микрофону. — Табита, с тобой все нормально?

— Кажется, да, — сказала Табита. — А вот Элис…

Она не знала, что с Элис. Снова попробовала пульт. Экран замигал, наполнился какой-то абракадаброй.

Неожиданно из трюма послышались громкие голоса, глухие удары и стук.

Саския — Табита была уверена, что Саския, — закричала в испуге и тревоге.

— Саския! Что происходит? Что случилось?

Табита слышала, как Саския кричала:

— Нет, нет, вернись! — Потом донесся стук, треск, слышно было, как летит на пол багаж и бросают оборудование.

— Саския! — позвала Табита.

Марко орал, Саския орала, Могул тоже орал, но Табита не могла разобрать ни слова. Она ударила по переключателю шлюза, ведущего в трюм. Никакой реакции.

— С вами все в порядке? — позвала Табита, снова и снова ударяя по выключателю. — Что у вас там происходит?

Раздавались нечленораздельные крики ужаса, паники, стук бегущих ног. Марко выкрикивал приказы. Никто не слушал Табиту.

Ей не хотелось двигаться. Не хотелось выбираться из кресла. Она хотела остаться здесь, защищенной от чудовища. Не хотела знать, какого черта у них происходит там, в трюме. Пусть хоть поубивают друг друга, и на этом все кончится.

Табита расстегнула ремни и побежала вверх по наклонному полу, отбрасывая ногами осколки.

Она чувствовала себя неуклюжей, передвигалась с трудом, словно под водой. Табита включила оксигенатор и неверными шагами прошла по трапу к трюму.

Дверь трюма была закрыта и заперта на засов. Табита попыталась открыть ее, но дверь не подалась. Девушка забарабанила в дверь тяжелыми ударами кулака в перчатке.

— Эй! — крикнула она. — Эй, вы меня слышите?

Ничего. Табита включила радио и снова вызвала трюм.

Опять без ответа.

Табита огляделась. Иллюминаторы были покрыты неземной растительностью, наполняя проход мрачным коричневым светом. Оба передних шлюза выдержали, хотя в левом борту была изрядная вмятина.

Хороший корабль. Таких теперь не строят.

Табита побежала назад в кабину и стала рыться в шкафу, где, как она думала, должен быть лом. Лома она не нашла, зато там оказался большой гаечный ключ. Табита достала его, взвесила на руке, затем вернулась и набросилась на дверь.

Она засунула ключ в щель между дверью и косяком и нажала. Ключ вывернулся из щели, чуть не ударив ее по шлему. Осторожнее! Табита все еще дрожала, и голова у нее кружилась от кислорода. Она стала бить в дверь и звать, но ответа не было, и коммуникатор тоже молчал.

Табита круто развернулась на каблуках и полезла вверх по стене, сгибаясь и держась за искореженный фланец двери. Решительным рывком она забросила ключ вверх над головой и вставила его в щель над дверью. Затем, держась за ключ, прыгнула вниз.

С металлическим скрежетом дверь отскочила, как крышка от консервной банки.

Внутренняя дверь уже была приоткрыта. Табита помедлила, сжимая в руке ключ, и заглянула в проем.

Свет был притушен, воздух — тяжелый. То, что она могла разглядеть в трюме, выглядело точно так, как оно было до того, как Табита послала туда работать роботов: коробки и сумки, хозяйство артистов и личные вещи разбросаны по полу, повсюду — шнур, а из прохода пробивается призрачный свет; уголок психоделической настенной росписи Саскии, размазанный в конце перегородки.

Табита не видела ни крови, ни тел. Если там и находился какой-нибудь венерианский плотоядный зверь, она не видела и его.

С неистово бьющимся сердцем Табита ногой распахнула внутреннюю дверь.

Трюм был пуст.

Отбрасывая валяющиеся сумки и одежду, Табита вошла внутрь.

Ее нога наткнулась на тело. Это был один из роботов, разбитый вдребезги.

Другой робот сидел перед своей кельей, держа в манипуляторах тамбурин. Табита остановилась рядом с ним, быстро оглядываясь по сторонам и изучая разбросанный багаж.

Внутрь пробрался огромный черный мотылек. Он хлопал крыльями, жужжал и бессмысленно бился о входное отверстие для дистиллированного воздуха. Остальных обитателей нигде не было и следа.

Табита двигала сумки и ящики до тех пор, пока не убедилась в этом, а потом помчалась к носовому шлюзу и прочь из трюма. Осмотрела санузел, камбуз и каюты. Повсюду валялись вещи. Нигде никого не было. Иллюминаторы были густо заляпаны грязью.

Табита вернулась в трюм, подвинула упавший громкоговоритель и перевернула расплющенного робота. Он годился уже только на списание. На нем были мокрые пятна — как будто, зная, что приходит конец, он стал плакать. Табита нагнулась, пропуская сквозь пальцы волокнисто-оптические внутренности.

Рядом, среди разбросанного содержимого контейнера с приборами, Табита увидела уголок фарфорового дорожного сундука Тэла. Она вытащила ящик. Он все еще был закрыт. Индикаторы признаков жизни горели зеленым. Табита постучала по крышке.

Ничего не произошло.

С некоторым трудом Табита нагнулась и приложила свой внешний микрофон к трещине на крышке. Ей показалось, что она слышит едва различимое похрапывание.

В растерянности она выпрямилась и оглядела трюм, вытирая капли жидкости с маски.

Шел дождь. В трюме «Элис Лиддел».

Только теперь Табита догадалась взглянуть вверх.

Трюм был поврежден. В крыше зияла дыра, и ее края неровно расходились, как края коробки с картами, которую кто-то сердито разорвал. Снаружи, сквозь дымку фиолетовой листвы, нависало венерианское небо, как докрасна раскаленный оцинкованный лист.

Перекинув ключ через плечо, Табита поднялась по лестнице в проход и высунулась с крыши наружу.

Посмотрев вниз, она увидела, что Элис наполовину погребена в трясине мясистой растительности. Крышу корабля украшали смятые ветки и оторванные лозы, многие из них были обуглены. Земля в лесу была болотистой и дымилась. Над головой, между странными шишковатыми ветвями деревьев, небо закрывала рваная туча, похожая на перевернутое море. Лес был дымкой комковатых теней с отдельными пятнами зловещего света, густого и огнедышащего.

Табита мгновенно сообразила, что свет какой-то искривленный. Казалось, мир встает вокруг нее, словно она находилась на дне огромной ямы, наполненной горячими, гниющими растительными отбросами.

Она включила радио и крикнула. Ей показалось, что она слышит далекие голоса и всплески, но никто не откликался.

Табита снова поднялась и осторожно выбралась наружу, под дождь.

Она встала на горячей крыше кабины, не обращая внимания на боль и дрожь в руках и ногах, и обернулась, бросив взгляд поверх своего изувеченного корабля.

Все сканеры и антенны, починенные ею за время рейса, были снова грубо вырваны, фюзеляж Элис был весь в рубцах и царапинах, словно по ней провели огромной теркой. Ее медные инкрустации были покрыты пылью и все заляпаны кислотой. Ее крылья были согнуты, с них, разветвляясь, свисали клейкие листовидные ленты. По всему корпусу была щедро разбрызгана карминно-красная и черная грязь.

Элис лежала на просеке, нечаянно расчищенной ею для самой себя. Позади нее, вдоль пути, которым она прошла, был открытый туннель, обрамленный поваленными и сломанными деревьями. Впрочем, назвать их деревьями можно было только по аналогии. Они нисколько не напоминали деревья, скорее — наваленные кучи заплесневелой кожи или башни искрошенной губки или гигантскую плакучую цветную капусту. Многие из них почернели и вспыхивали в огне.

Табита продолжала звать.

Сверкнула зеленая молния, и в ушах Табиты загремел раскат грома. Она огляделась вокруг, но все было таким запутанным, деревья — столь многочисленны и странны, свет — так мрачен и искажен, что она не могла определить, что же она видит. Казалось, болото вокруг нее вздымается и пульсирует.

Где-то справа от Табиты зашуршала листва.

С отчаянно бьющимся сердцем девушка стиснула в руках гаечный ключ.

— Табита! — раздался зов в ее наушниках, отчаянный и близкий.

Кто-то из Близнецов настроил свое аудио.

— Кто это?

— Саския.

— Ты где?

— Здесь, — отозвалась акробатка. От такого ответа пользы было мало. Табита стала вглядываться в кусты, стараясь хоть что-то рассмотреть сквозь дождь.

Ветви снова треснули. Табита разглядела серебристую фигурку. Та пробивалась на просеку.

— Что происходит? — спросила ее Табита. — Где остальные?

Саския тяжело дышала, и в ее словах трудно было разобраться:

— Марко пошел за ним. Могул тоже, но он ранен. Он ранен в голову. Я не могу его найти.

Скафандр Саскии, на который Табита раньше едва ли обращала внимание, был моделью из яркого хрома, и вся его аппаратура была уложена в единственную тонкую дорсальную пластину-плавник. У Саскии был такой вид, словно ей больше пристало бы быть под водой наподобие некой футуристической акулы-киборга. Она упала на колени в болотистую лужу:

— Где мы, Табита?

— На Венере, — ответила Табита. — А ты думала, где? — Ее раздражало то, что они все разбежались, и раздражала Саския, которая несла какую-то бессмыслицу.

Снова сверкнула молния. Где-то в глубине леса на нее кто-то зарычал.

— Пошли внутрь, — передала Табита Саскии и полезла назад тем же путем, каким выбралась наружу.

Саския забралась в трюм, тяжело дыша, с несчастным видом. Она подошла к Табите совсем близко. За v-образным визором ее лицо было белым, а кожа — воскового оттенка от тревоги.

— Могул ранен в голову, — повторила она как в тумане.

— Где он? — спросила Табита.

Саския сделала неуклюжую попытку обнять ее. Она махнула серебристой рукой, указывая на всю ужасающую ширь леса, Земли Афродиты, Венеры:

— Не знаю! — воскликнула она. — Я думала, может, он вернулся сюда.

Саския оторвалась от Табиты и стала рыться в беспорядочно наваленных вещах, словно в надежде, что ее блудный братец прячется там, готовый выскочить и удивить их.

Табита последовала за ней:

— А что делает Марко?

— Ищет его! Он выбрался!

— ЧТО выб…

Табита сообразила, что смотрит на ответ.

Это был цилиндрический гроб фраска, открытый и валявшийся в луже.

Он был пуст.

 

43

BGK009059

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

mc/++&&&&&n — — hf = srt F = sqtmm &%

Q^— *********** *"****************Ѕ!

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 09.01.225

ГОТОВА

— Привет, Элис.

— ПРИВЕТ, КАПИТАН. А ТЕПЕРЬ ТЫ РАССКАЖЕШЬ МНЕ ПРО ФРАСКА?

— Про какого фраска?

— ТОГО, ЧТО ТЫ ВСТРЕТИЛА НА «БЛИСТАТЕЛЬНОМ ТРОГОНЕ».

— А, тот фраск. Это ведь был караван фрасков, я, должно быть, тебе говорила.

— ДА, КАПИТАН, Я ПОМНЮ.

— Его вел корабль, который мы знали только как «Василиск», «Небулон Стривер» с Изобилия. Фраски тогда только что закончили Изобилие, по-моему, или, в любом случае, трудились над ним. Корабль прибыл и прочно припарковался на низкой геостационарной орбите над Селюцией, причем слишком поздно для того, чтобы они могли принять участие в пиршествах. Он висел неподвижно, как грязно-серый воздушный змей в розовом небе.

Как только явились фраски, все пошло очень спокойно. Началось массовое бегство с кораблей и поспешными визитами представителей на «Василиск». С Каньона Копратс шли пыльные бури.

Трикарико нашел мне работу на «Блистательном Трогоне», на складах, — работу, оставлявшую мне массу свободного времени, чтобы он имел возможность приходить и надоедать мне.

— Я СМОТРЮ, ТЫ СНОВА СТАНОВИШЬСЯ АМБИВАЛЕНТНОЙ, КАПИТАН.

— О, я думаю, это была достаточно разумная работа, учитывая, что у меня было мало опыта. Но я бы не сказала, что была в сильном восторге. Я уже стала немного остывать к Трикарико и не хотела быть с ним все время. Слишком много было всего, что нужно было посмотреть и сделать. Когда караван, наконец, стартовал, и Трикарико в течение какого-то времени был очень занят, я полностью погрузилась в таинство работы на Мандебр. Там, видимо, существовали значительные вознаграждения, если знать, как поступать правильно.

Я сразу же поняла, что если я хочу чего-нибудь добиться, надо выбираться со складов.

Начать с того, что я не выносила квартирмейстера. Это была лысеющая женщина-трант по имени Уэник, и она достигла своего положения тем, что была совершенно одержима мылом и уксусом, аргоновыми капсулами и цветными ручками. Ни одна булавка не сдвинулась со складов Уэник без, по крайней мере, трех записей, сделанных для отчетности.

Уэник невероятно гордилась своей работой. Если флагман линии Мандебра и был блистателен, то лишь потому, что она распределяла полироль для металла! Ну, меня-то это нисколько не волновало. Это было так же погано, как и работать на капитана Фрэнка, с единственным исключением — там было чисто. Хуже того, Уэник никогда ничего не забывала:

— Табита Джу', Табита Джу', где к-кабельные соединители, размер 6, синие?

— А разве их там нет, KM? — спрашивала я, соображая, кому я их выдала. Я всегда их кому-нибудь выдавала и не успевала сделать запись.

— Нет, Табита Джу', они там нет. Второй инженер Моррис Мориалос с-специально требовать размер 6, синие, а м-манифест показать — у нас еще один ящик, боже, боже. Второй инженер Моррис Мориалос, ты же знать, какой он.

— Оставьте это мне, KM, — говорила я, и когда она не видела, посылала ему размер 6, оранжевые, думая, какая к черту разница? Выяснялось, разумеется, что разница есть, и Уэник за это доставалось, а потом доставалось мне. Если, конечно, я куда-нибудь не выходила.

В тот день, когда явился фраск, я куда-то вышла.

Мы уже два дня как миновали Деймос, почти не продвигаясь и задерживаясь, в то время, как колесницы-джаггернауты Земли и люльки фрасков медленно стали набирать скорость. Я вернулась после того, как несправедливо поизводила Трикарико, и обнаружила Уэник, беспомощно пытавшуюся расположить к себе существо, похожее на некое подобие насекомого размером с пони, а еще больше — на засохший куст.

Фраск стоял между мной и ей, спиной ко мне. Я раньше никогда не подходила так близко ни к одному из них. И надеялась, что он не слишком быстро обернется.

Уэник посмотрела на меня из-под его руки:

— Табита Джу', где ты был? Ты должен быть вернуться п-полчаса назад.

Я пробормотала извинение, не сводя глаз с фраска, и стала осторожно обходить его, глядя на него снизу вверх:

— Извините, КМ, мне надо было повидать боцмана насчет…

— Теперь не важно, — сказала она довольно резким для нее тоном.

— Эт-то командующая, боже, боже, как вы сказать — ваше имя, командующая?

Существо издало звук вроде того, какой может произвести насекомое размером с пони, прочищая горло, — что-то вроде орехов, взрывающихся в бумажном пакете.

Оно стремительно обернулось и посмотрело на меня.

— И ЧТО ТЫ ТОГДА СДЕЛАЛА, КАПИТАН?

— Застыла на месте, я полагаю. Никаких добровольных движений я не делала, это уж точно.

— Табита Джу', командующая, да, она прийти проверять наш склады. Я стараться показать ей все сама, но, боже, боже, я никак объяснить ей си-истему…

В помещении стоял особый запах, острый, тяжелый запах. Транты пахнут, знаешь, Элис. Я не была уверена, были ли это запах транта, начинавшего лихорадочно волноваться, или фраска, теряющего терпение.

Уэник столкнулась с чем-то более серьезным, чем робот, которому нужна новая батарейка, и она сразу же растерялась. А может, она и была права, насколько я могла судить. Что я знала о фрасках? Что с ними все было в порядке, если ты занимался своим делом. Я вспомнила, что говорил Трикарико, только не знаю, верила ли я в это. Может быть, транты тысячелетиями имели дело с фрасками. Может быть. Уэник была права, испуская огорчение по всему помещению.

Я понимала, что должна взять все в свои руки. Я решила разделить их. Я отвела Уэник в сторону:

— Я думаю, мы ее смущаем, — сказала я. Интересно, как это Уэник определила, что это была «она». — Оставьте меня с ней. Я выясню, чего она хочет.

Уэник, как сумасшедшая, разрывалась на две части. Она не хотела оставлять любезные ее сердцу склады, особенно, в руках такой некомпетентной и неверной инопланетянки, как я. Но раз уж тут был фраск, она бы явно предпочла оказаться где-нибудь в другом месте.

Как только она приняла решение и вышла за дверь, я оказалась у коммуникатора. Я собиралась вызвать Трикарико, но потом у меня возникла идея получше. Я вызвала мостик и попросила позвать дежурного офицера:

— Вы случайно не потеряли особо важную персону? — спросила я ее.

— Кого? Кто это?

— Табита Джут. Склады, — ответила я, небрежно опуская свою должность.

— Пресвятая дева, она что, там, внизу?

— Да, — ответила я, и отключилась. Что ж, подумала я, Уэник-то была права. Это станции паники.

А потом я завела беседу с фраском.

— И О ЧЕМ ВЫ ГОВОРИЛИ?

— О деле, конечно.

— Сссклады, — произнесла она голосом, похожим на шелест камыша; во всяком случае, прозвучало это как «склады», так что я продолжала.

— Да, — сказала я. — Склады. Вы совершенно правы. Мы на «Блистательном Трогоне» гордимся тем, что у нас наиболее всеобъемлющие и современные линии поставок и оборудования торговых шхун, действующих сегодня, — объявила я, обводя рукой помещение.

Фраск затрещала.

Я не могла определить, полагается ли мне быть в состоянии все это понять, так что я просто кивнула головой и поспешно продолжала. Я рассказала ей все про кабельные соединители, синие и оранжевые, и про то, как мы особенно тщательно сохраняем пищевые и скоропортящиеся продукты вон там, в противоположном конце склада, чтобы держать их подальше от ядов и легковоспламеняющихся веществ, которые хранятся вон там.

Фраск следила за мной своими глазами-бусинками. Когда она двигалась, ее конечности скрипели. Она дергалась и останавливалась, дергалась и останавливалась. В промежутках между движениями она просто замирала, совершенно замирала, и ни жестом, ни взглядом не выдавала, что она — живое существо, а не сухой куст.

Тяжелый запах все еще держался. Я раздумывала, чем бы лучше в нее запустить, если она вдруг решит, что с нее хватит моих комментариев и меня самой.

А потом дверь распахнулась, и явилась подмога.

Вошла Мелисса Мандебра вместе со своим стюардом, первым помощником, парой охранников и Уэник, поспешавшей за ними следом. Я не ожидала увидеть великую женщину собственной персоной, но постаралась извлечь из этого для себя максимальную пользу. Я соскочила с конторки и представилась ей как лицо, обнаружившее ее заблудившуюся высокую гостью, даже объяснила, какой большой и удовлетворительный интерес проявила командующая к нашей скромной работе здесь, на складах.

Мелисса взглянул на меня. Она смотрела на меня так, словно хорошо меня поняла, но как-то очень сверху вниз; пожалуй, так смотрит Кстаска.

Я подумала: «А ты ведь тоже ловила кайф, Мелисса Мандебра, правда?»

Затем она открыла рот и заговорила с моей сановной посетительницей на языке фрасков.

Это было ужасно. Звучало так, словно кто-то, страдающий ларингитом, подавился пригоршней рыбьих костей.

Фраск энергично вращала головой и отвечала.

Потом они обе рассмеялись.

Я даже не стану пытаться описывать, как это звучало.

Они засмеялись, и все было кончено, компания вывалилась из помещения с большой помпой и огромным облегчением для всех окружающих. Но самое большое облегчение испытывала Уэник.

— ТЫ ПОСЛЕ ЭТОГО СТАЛА С НЕЙ ЛУЧШЕ ЛАДИТЬ?

— Нет. Раз уж на то пошло, по-моему, я просто стала ее нервировать еще больше. Трикарико, правда, был от меня в восторге. Он обращался со мной так, словно я была каким-то чудом, шимпанзе, неожиданно вызубрившим «Макбета». Он поговорил насчет меня с пилотом шаттла. Она была единственной на «Блистательном Трогоне», летавшей по мелким поручениям, и она уже начинала стареть. Если бы потребовался человек на это место, любой лейтенант мог бы принять у нее дела, но Трикарико согласился, что это умная мысль — натаскать кого-нибудь специально ей на замену.

Думаю, он считал, что это удержит меня на корабле.

Пилот шаттла упомянула мое имя Мелиссе, вспомнившей меня с неким снисходительным одобрением.

Тогда я и научилась летать.

У меня уже были кое-какие фундаментальные знания еще со времен работы на «Жирном рте», и праздные прогулки на обочине каравана были как свежий ветерок после некоторых дурацких маневров, которым мне приходилось ассистировать, когда капитан Фраск намеревался захватить особенно замечательный кусок плавучего хлама. До самого Юпитера у офицерского шаттла «Блистательного Трогона» не было дел более важных, чем отвозить Мандебр и их гостей на светские приемы на борту «Негро Спиричуэл», «Скорпион Ламент» и других роскошных кораблей каравана и привозить их оттуда. Они позволяли это делать мне, пару раз в неделю.

Иногда я получала бокал шабли. Иногда даже более того. Я получила очень даже большое удовольствие, проведя время с офицером безопасности на «Клементе III».

А на Первом Прыжке Табита должна была отправиться на бал.

 

44

Они протащились по дождливому болоту, заглянули под ветви отвратительных деревьев. Прошлись по кустам, вспугнув дикобраза с утиным носом, он ощетинился прозрачными иглами, загремевшими по их скафандрам, и, кашляя, умчался прочь. На ними из-под «листьев» высовывались змеи, чтобы посмотреть на них, оценивая на глаз, как толстые клейкие измерители с осторожными маленькими глазками.

Гектора не было и следа.

На этой безумной планете все что угодно могло находиться где угодно. Все было не таким, каким казалось. Цветы жужжали, земля бурлила, комары сверкали серебристыми взрывами электричества. В обманчивом свете все сосредоточилось на дне чаши, до краев наполненной горизонтом.

— Могул на самом деле не очень-то искал. Он оглядывался по сторонам, рассматривая окрестности. Все время показывал на что-нибудь и смеялся. Потом он куда-то побежал между деревьями, и мы… мы потеряли друг друга из виду.

Табита заставила единственный еще работавший экстензор и трех уцелевших роботов заняться разгрузкой корабля. Обмотанные грязным красным шелком и ультрамариновым кретоном, кожаные сундуки и алюминиевые ящики на подпорках были свалены грудой рядом с папоротниками, в которых капала вода, и напоминали декорации для какого-нибудь сюрреалистического балета. Среди них был и дорожный ящик Тэла. Тэл все еще спал в нем.

Саския пыталась помочь, но ее мысли были не здесь, а вместе с ее половиной. Она стояла в трясине с длинным ножом в руках и обрубала спутанные ползучие растения с крыльев и шасси Элис. Иногда она останавливалась и, как загипнотизированная, смотрела, как из трюма выносят очередную вещь, принадлежавшую ей.

— Не плачь, — сказала Табита. — Ты испортишь свои циркуляторы к чертовой матери.

Саския издала душераздирающий стон, потом с трудом сглотнула и, кляня весь белый свет, вернулась к своей безуспешной борьбе с ползучими растениями.

Табита выругалась про себя. Потом подошла к Саскии.

— Ступай и найди его, — мягко сказала она.

Глаза и нос Саскии покраснели и на мертвенно-бледном лице выглядели ужасно. Она судорожно покачала головой и сделала жест ножом в сторону корабля:

— Это важнее.

— Мы тут сами справимся. Ты поможешь потом.

Саския без всякого энтузиазма посмотрела в зловещий лес. Потом взглянула на Табиту, на корабль.

Табита сказала:

— Возьми пистолет.

— У меня его нет. Он, наверное, у Могула.

— Тогда возьми нож.

Саския с сомнением посмотрела на Табиту:

— А тебе он разве не понадобится?

Табита похлопала ее по плечу:

— Иди, иди. Держи канал на связи. И вызывай меня каждые пять минут.

Саския закусила губу. Потом подняла руку и странным, нежным жестом дотронулась согнутым указательным пальцем до лицевого стекла шлема Табиты:

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Нет, не любишь, — быстро ответила Табита. — Иди и приведи своего братца. Нам скоро улетать.

На встревоженном лице Саскии отразилась вспышка гнева:

— Нечего обращаться со мной, как с ребенком, Табита, — заявила она.

Изумленная, Табита виновато заглянула в глаза Саскии, потом опустила взгляд в размытую дождем грязь.

Когда она снова подняла глаза, Саския уже ковыляла назад в кусты.

Сырой день тянулся медленно. Неподвижное огромное солнце сияло сквозь мрачные тучи, видимое и невидимое отовсюду. Жаркий густой свет, казалось, пробирался через костюм Табиты в ее кости. Насекомые, которых распугала катастрофа, быстро оправились и роями вылетели из листвы, издавая пронзительные пиликающие звуки и создавая некое подобие роящейся ауры, излучавшей радиопомехи. Когда Саския вызвала Табиту, ее голос был металлическим и доносился словно издалека.

Табита и один из роботов пытались вытащить корабль из болотистой ложбины, в которую он угодил. Табита дала команду. Левое крыло неожиданно вырвалось из подлеска, разбрызгивая огромную струю грязной жижи.

— Отлично, отлично! — закричала Табита, бросаясь в обход корабля с носа на корму. — Так и держите!

В новом порыве надежды она вызвала мозг корабля:

— Алло, алло, Элис! Ты меня слышишь?

Ответа не последовало.

Внезапно дождь усилился.

По приказу Табиты роботы закрепили тросы на толстых стволах крепких деревьев, а сама она уселась под одним из них и стала сосать новую трубочку со стимуляторами. Табита беспокоилась за маленькие машины, так тяжко трудившиеся под дождем и в жару. Максимальная стандартная нагрузка их изоляции не была рассчитана на такие условия. Один из них уже вел себя немного странно. Если она не следила за ним постоянно, он мог уйти в сторону, наткнуться на ствол ближайшего дерева и так и стоять там, рассеянно открывая и закрывая одну и ту же скобу.

Табиту снова вызвала Саския, а сразу вслед за ней — Марко.

— Он объявился?

— Он?

— Да Гектор же, Гектор, — сигнал был скверным, голос звучал так, словно пробивался сквозь массу проволочной шерсти. — Кого я могу иметь в виду, как ты думаешь?

— Твоего покойного партнера.

— Да, знаешь, кто их там разберет?

— Гектора, что был мертв.

— Он и был мертв! Э-э, эладельди, они пристрелили его. — Треск.

— …сама его видела. Разве он не был мертв?

Табита стиснула зубы. Она не собиралась с ним спорить. И даже не имела никакого желания с ним разговаривать.

— Он еще не вернулся, нет, наверное? — сказал Марко после небольшой паузы.

— Нет.

— С тобой все в порядке? Ты не ранена, ничего? По-моему, Могул — единственный, кто… не самое страшное, нам здорово повезло, да? А… с тобой? Вот теперь я тебя нашел, я вижу корабль… уже иду.

Табита отвечала на это угрюмыми односложными восклицаниями. Она поднялась на ноги, отряхивая скафандр, и направилась к подвешенному кораблю, чтобы заглянуть под него:

— Не утруждай себя, Марко.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал он.

Он шел через искривленный лес, разговаривая на ходу:

— Наверное, это жара его растопила, Гектора. Ну и напугал он нас, чтоб его… выскочил и прочь оттуда… уже был наверху, на крыше, — вспоминал Марко, а сигнал прерывался и жужжал. — Он вылез оттуда.

Голос Марко звучал напряженно и тараторил из-за шока, страха и нервов. Болтать — это его реакция на любые события, угрюмо подумала Табита. Он все еще говорил:

— Они на самом деле могут передвигаться, эти ребята. Я думаю… просто в смятении, он, наверное, испугался, вот что… посадка.

Табита не отвечала. Она вставила назад инспекционный пульт, контролировавший главный двигатель.

В ста метрах, за деревьями, она мельком увидела приближавшегося Марко. Его скафандр был великолепен, ярко-алый и угольно-черный. Он помахал рукой. Табита не обращала внимания. Она подозвала ближайшего робота и, когда тот подошел, нагнулась, чтобы поднять его.

Марко поспешно подбежал к ней:

— О, подожди, я тебе помогу.

Он помог ей поднять робота в открытый шлюз. За поляризованной маской его лицо было потным и угрюмым.

— Господи, хотел бы я знать, где он, — сказал Марко, когда робот повернулся на шарнирах и затарахтел, поднимаясь вверх по трапу в кабину. Марко сделал энергичный жест в сторону леса. — С ним там может что-нибудь случиться без защитного костюма.

А она-то в какой-то момент решила, что он говорит о Могуле. Табита снова обратила свое внимание на ручной монитор.

— Черт побери, он же может там по-настоящему умереть! — раздраженно бросил Марко, ударив кулаком по дверному косяку.

Табита больше не могла этого выдержать:

— Он ведь фраск, Марко, — сказала она.

— Фраск, — согласился Марко. — Верно.

— Единственные, кто когда-либо что-то строили на Венере, — сказала Табита.

— Ну так что?

— Единственные, кто когда-либо производил себе подобных на Венере, Господи Боже. Единственные, кто когда-либо рожали в космосе, раз уж на то пошло. В вакууме.

— Серафимы, — вставил он.

— Рожали — я сказала.

Стекло его лицевой маски на мгновение стало непрозрачным, когда робот передавал картинку.

— Так как ты считаешь? Думаешь, с ним все будет нормально, так, да? — Марко вытянул палец и неожиданно сунул им в подбородок своего шлема, как будто хотел пососать большой палец и забыл, что он в скафандре.

— Марко, если я не смогу запустить корабль, мы все умрем. Здесь. И скоро.

— Но ты же посылаешь сигнал бедствия или что-нибудь в этом роде, да?

— Нет, — ответила Табита. И показала на угрюмый океан туч. — У меня не хватит мощности, чтобы пробиться сквозь все это.

Он уставился на нее, как встревоженный спаниель.

— Так что я собираюсь ее запускать, — сказала она очень спокойно. — И когда я это сделаю, предупреждаю: я вылетаю сразу и не стану ждать никого из тех, кто потерялся.

Она подала сигнал роботу на пульте. Зажужжали реактивные отражатели.

— Я понимаю, — сказал Марко. — Я понимаю твои чувства. Поверь мне. Но этот парень, моя звезда, как ты сказала, мой партнер, да? Он где-то там, в лесу, и он ранен. То есть, я хочу сказать, мы думали, что он мертв. Он должен быть очень-очень тяжело ранен. По крайней мере.

— Замечательно, — отозвалась Табита. — Иди отсюда.

Марко распростер руки ладонями вверх повелительным жестом примирения.

— О'кей, — сказал он. — Всего пара вещей. Пара вещей, о которых ты должна знать. У меня не было времени объяснить тебе это.

— Только быстро, — свирепо приказала Табита.

— Ну, я знаю, у тебя создалось впечатление, что Гектор — член нашей группы. «Контрабанды». То есть, я хочу сказать, он им и был, конечно, был, только на самом деле он не был в труппе, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Табита со злостью повернулась к нему:

— Почему бы тебе не убраться куда подальше, Марко? Дай мне работать.

Он торопливо спросил:

— Что, так плохо?

— Я все еще смотрю.

— И как это выглядит, плохо?

— Да!

Похоже, до него, наконец, дошло, в какую беду они попали. Он оперся на корабль, тревожно оглядывая окрестности, по которым он только что бегал. У него был растерянный вид существа, загнанного в угол. Затем он обернулся и стал вертеться взад-вперед, словно в поисках места, куда бы убежать.

Бежать было некуда.

— Черт бы побрал! — он выбросил ногу и лягнул покрытое слизью шасси Элис.

Табита протянула левую руку и взяла его за локоть. Когда он повернулся и встал к ней лицом, она подняла правую ногу, уперлась подошвой своего ботинка в его живот и ударила со всей яростью, которая в ней накопилась.

Заорав от изумления. Марко потерял равновесие и упал навзничь на спину, растянувшись в грязи. Его вопль перешел в болезненный стон, когда он ударился головой в шлем, а твердые углы скафандра и жесткая рама оксигенатора впились ему в спину. Табита стояла над ним, пока он лихорадочно перебирал руками и локтями, и его тяжелые башмаки скользили, когда он пытался встать на ноги. Она не предложила подать ему руку, чтобы помочь подняться.

Марко рывком перевалился на бок, забрызгав их обоих грязью. Поднялся на колено. Его алый костюм был покрыт толстым слоем гнилой растительности и кирпично-красной слизи. Тыльной стороной перчатки он лихорадочно водил по своему визору, но только размазывал грязь.

Табита уже включала аудио. Она стояла, расставив ноги и растопырив пальцы:

— Не смей даже пальцем до меня дотрагиваться, Марко Метц, — рявкнула она прямо в его наушники. — И не вздумай даже пальцем дотронуться до моего корабля. Я не желаю, чтобы ты даже близко подходил ко мне. Можешь оставаться здесь и подыхать!

— Табита, извини, извини! Я не…

Барахтаясь, пытаясь найти опору под ногами, Марко потянулся, чтобы облокотиться на шасси. Табита прикрикнула на него и прыгнула вперед, словно намереваясь ударить его наотмашь по лицу тыльной стороной ладони.

Марко струсил:

— Хорошо! Хорошо! Дай мне подняться, черт возьми! Извини, я же сказал, извини! — Он посмотрел вниз, на свой перепачканный скафандр, в отчаянии всплеснул руками. — Я не хотел, я просто, я…

Табита отключила его. Она нарочито повернулась спиной к своей работе, снова нырнула под брюхо корабля и осторожно засунула голову в шлеме в отсек двигателя.

Марко нашел другой канал и заявил:

— Я хочу помочь.

— Ты не можешь.

— Я помогал раньше, мы все помогали. Я не хотел лягнуть твой корабль, я просто… это все так… ну, ты же знаешь. — Его голос стал мягким и интимным: — Табита. Ты же знаешь, что я чувствую.

— Убирайся к дьяволу, Марко, — отчеканила Табита.

— Я хочу доказать тебе, что мне очень жаль, — сказал он искренне и спокойно. — Я хочу помочь нам выбраться отсюда.

Табита Джут вынула голову из внутреннего отсека корабля. Указала на лес, вверх по градиенту сумрачного света:

— Иди помоги Саскии. Найди Могула. Когда ты вернешься, здесь для тебя найдется дело. — Она была непреклонна.

Марко ушел. Табита следила, как он скрылся в растительной преисподней. Она увидела его несколько минут спустя. Он пересекал высокий голый хребет, и его алый скафандр осторожно пробирался вверх среди немыслимых деревьев навстречу невероятному горизонту.

 

45

В полутора метрах над болотистой, пенистой почвой в странной гигантской колыбели для кошки, подвешенной между деревьями, висела «Элис Лиддел». Это заняло немного больше времени, чем ожидала Табита. На середине у них кончился трос, и им пришлось импровизировать с просмоленными сетями из лиан, а вскоре — просто с ползучими растениями, огромным количеством спутанных лиан.

Уровень был недостаточным. Корабль кренился, вес сместился, внешний импульсный двигатель левого борта с плеском упал на землю. Не было никакой возможности забраться под него и поднять. Табита уже потеряла в грязи один домкрат.

— Если бы можно было исправлять все нахмуренным лбом, — говаривал отец Табиты, — сейчас уже все было бы сделано. Она была сыта по горло этой проблемой подвешивания. Корабль был закреплен настолько, насколько это было возможно, а у нее были и другие дела.

Табита отправила роботов на борт делать уборку и выравнивать вмятины, а сама сражалась с разбитым синусовым протоновым генератором, пытаясь его байпасировать. Когда Марко и Близнецы не мешали, Табита могла лучше сосредоточиться. Работая, она старалась выманить мозг Элис из небытия. Она и бранилась и уговаривала. Рассказывала Элис истории.

Дождь ослабел и превратился в мягкую и мрачную морось.

Что бы там ни было сломано в отводах, это было так глубоко, что Табита не могла дотянуться туда своими инструментами. Наверное, матричные компрессорные усилители. Табита занималась матричными компрессорными усилителями только в мастерской, и занимало это чистых три дня. Здесь у нее не было мастерской. Не было у нее и трех дней. Скафандр Саскии был просто модной вещицей, у ее брата, по-видимому, тоже. Они были не предназначены для такого ада.

Снова вышла на связь Саския. Табита поговорила с ней:

— Саския, Марко с тобой? Он пошел тебя искать.

— Я его не видела, — отозвалась Саския. Едва различимый, ее голос все же выдавал смятение.

Может, он пошел искать фраска, подумала Табита. Ей было все равно, куда он отправился. Либо вернется, либо нет.

— Следи, может, он объявится, — сказала она.

Сидя под огромной цветной капустой, Табита обдумала ситуацию. Лучшее, на что она могла надеяться, — это то, что усилители не были полностью сорваны и «Шерненковы» все еще как-то контактировали с гироскопами. Тогда (если она сможет загерметизировать корабль и ничего больше не сломается), у них была какая-то надежда взлететь. (Если импульсные двигатели будут действовать. Если нет… но если они будут работать. Просто допустим). Они теоретически могли рассчитывать на взлет.

Господи, когда на «Бергене» строили эти корабли, они их действительно строили.

Впрочем, потом при сломанном кристалле осевого запора единственное, что она сможет сделать, это найти наиболее оптимальную орбиту. На какое время — об этом можно было только гадать. Достаточно долго, чтобы привлечь внимание какого-нибудь проходящего судна? Видимо, нет, но что еще ей оставалось делать? Альтернативой было сидеть здесь и умирать или бежать в джунгли, смеясь и крича.

Они все погибнут.

Нет.

Теперь дальше. Орбиты.

Ее оптимальная орбита. Без компьютера, чтобы рассчитать пути и сбалансировать корабль, — вот как обстояли дела сейчас. Если она не сможет поднять хотя бы элементарные навигационные приборы, ей придется делать это по таблицам. Она знала, что копия у нее есть. Где-то есть. Если она не сможет найти таблицы, то лучшая орбита будет баллистическим эквивалентом плевка в потолок.

Кстаска, подумала Табита, смогла бы сбалансировать ее корабль. Кстаска починила бы компрессионные усилители, махнув хвостиком, если бы ее хорошенько попросили. Кстаска была бы сейчас так кстати, черт побери.

Но Кстаска уже погибла.

Они все умрут.

Так. Хорошо. А пока…

Табита встала и, чутко оглядываясь вокруг, — не следят ли за ней древесные обитатели — полезла вверх, на гигантскую цветную капусту. Со всеми развилинами растения это было нетрудно. Она вскарабкалась вверх, а потом — вдоль по гладкой блестящей ветви.

Там, в багровом лесу, она увидела огромных пурпурных игуан, сидевших на ветвях и лениво вылавливавших черными эластичными языками радиомошек. Казалось, прикрытые веками глаза игуан вечно ухмылялись, забавляясь какой-то им одним известной шуткой. Они смеялись над глупыми человеческим существами, бегавшими по лесу, как безумные, перед тем, как умереть.

Где-то вдалеке что-то заревело. Табите рев показался отвратительным. Предполагалось, что на Венере водятся динозавры, огромные ходячие змеи с ядовитым дыханием. Табита уже видела каких-то существ, похожих на скорпионов, и чуть не наступила на маленькую черную змею, которая бешено зашипела на девушку и зигзагами скрылась в топи. Этим тварям и не было необходимости быть большими.

Табита никогда прежде не жила в местах, где была дикая природа, и ей они не понравились. Ее вовсе не прельщала мысль о существах, которые не были одомашнены, разумны или съедобны.

Табита посмотрела вниз с ветки на голую исцарапанную крышу своего корабля. Из целого ряда коммуникаций практически ничего не осталось, за исключением десяти сантиметров антенны. Значит, никаких внешних АВ. А при том, что ветровое стекло было все в трещинах, и заменить его было нечем, ей придется взлетать вслепую.

Чем меньше информации, тем легче работа. Полный вперед — и выкатываться отсюда так же, как влетели.

А после этого… но пока было рано думать о том, что будет после. Во всяком случае, пока она не выяснила, есть ли у нее еще импульсные двигатели.

Пять минут спустя Табита лежала на боку в грязи под Элис, и над ней нависал корпус корабля. Она пыталась наладить второй домкрат, подставленный под волочившийся двигатель. Табита лежала скорчившись, вытянув правую руку и засунув левую почти по плечо в низкий разрыв. Если корабль сейчас опустится хотя бы на пять сантиметров, он раздавит ее в лепешку, подумала она как бы издалека. Она разговаривала с кораблем. Из носоглотки Табиты вырывались тихие тонкие звуки, пока она неуклюже возилась с домкратом. Табита отдала бы все на свете за возможность снять перчатки.

Некоторое время она так и оставалась в этом положении. Она забыла о драконах, мошках, фосфоресцирующих игуанах, маленьких черных змеях. Все эти мысли отошли на задний план перед более важной задачей, и Табита превратилась в машину, более примитивную, чем любой робот. Она была блоком, а домкрат был на блоке. Она была лишь рычагом.

Искаженное время текло медленно. Скрытое солнце не двигалось. Марко Метц и Поразительные Близнецы Зодиак не возвращались.

Табита поставила корабль на домкрат на достаточную высоту, чтобы вылезти из-под него и дать роботам подставить под него поваленное дерево. Она снова потеряла домкрат, но дерево выдержало. Табита забралась на борт, спотыкаясь на наклонной палубе, торопясь поскорее проверить двигатель.

Он все еще работал. Торжествующей вспышкой пламени Табита выдула из него грязь. Она пела. Она плакала. Она вознаградила себя пивом.

На связь вышла Саския:

— Я нашла его, — неуверенно сказала она. Что это, помехи, или она услышала пение?

— Нашла кого? Нашла Могула?

— Могула, — ответила Саския. — Марко… тоже… приведем назад Могула.

— С ним все в порядке?

— Не знаю! — Саския задыхалась, расстроенная, в истерике. Раньше она такой никогда не была. — …сумасшедший, — сказала она. — Он счастлив. Табита! Табита, как ты там?.. Элис?

— Все в порядке, — сказала Табита. Она улыбнулась своему потрепанному кораблю, роботам с герметизирующими устройствами и сварочными карандашами. — Пока что.

— Нам повезло, — сказала Саския. — Правда?..

Табита надеялась, что да, потому что это была последняя надежда.

Она уселась в свое кресло и противопоставила свои мозги компьютеру. На короткое время у Элис наступило полное прояснение, потом она снова ускользнула.

Сосредоточиться было трудно. Один из роботов трудился над дверью люка, которую пришлось сломать Табите, стараясь вернуть ей герметичность. От него было столько шума, что ей пришлось отослать его на корму, оставив дверь висеть на петлях открытой, пока она сидела в кабине с включенным на полную мощность рефрижератором своего скафандра, атакуя укрепленные лабиринты машинной логики.

Элис была в полете: мелькнула тень, пролетела по силиконовым коридорам, сверкнула, исчезая за углом, замерла на мгновение, паря за входным отверстием; исчезла.

Прошел еще один скучный час. Табита еще раз потеряла сознание. В какой-то момент ей показалось, что она спит и видит сны. Из-за занавесей все время выбегали желтые саламандры и ползали по стенам. Но ведь занавесей-то не было.

Неожиданно Табита пришла в себя, думая: оксигенатор. Надо прочистить его. Как долго он у меня проработал? Она оглянулась и посмотрела на блок. Там горел зеленый свет. Правда, это займет четверть часа. А тут ей осталось работы всего на пару минут. Она продолжала работать, прорываясь сквозь код.

Табита знала, что ей грозит опасность, знала, что должна потратить эти пятнадцать минут на чистку и перезарядку оксигенатора, знала, что это освежит ее голову, и понимала, что откладывает это из-за того, что ее мозг уже затуманен углекислым газом. Но еще через несколько минут она сможет восстановить ее один блок логики, а потом все будет гораздо легче. Она даже сможет сделать перерыв.

Но она все равно сделает перерыв, на пятнадцать минут, потому что… потому что ей так хотелось. Хотелось прилечь.

Табита с трудом вылезла из кресла.

— КАПИТАН.

Кто-то звал ее.

Голос был женский. И знакомый.

— Мама? — спросила Табита. Ее собственный голос звучал странно, словно она говорила в трубу. — Что тебе нужно?

Она легла на пол. И стала наблюдать за красивыми красными и зелеными огнями. Это было так глупо, она провела всю жизнь в этой кабине и никогда не смотрела на них. А они были такими красивыми. Это было странно.

— ТЕБЕ НАДО ПРОЧИСТИТЬ ОКСИГЕНАТОР, КАПИТАН.

— Сию минуту.

— ПОЖАЛУЙСТА, СДЕЛАЙ ЭТО, КАПИТАН.

— Релла? Это ты?

Последовала короткая пауза.

— СЕЙЧАС ЖЕ ПРОЧИСТИ СВОЙ ОКСИГЕНАТОР, ТАБИТА. ПРОСТО СДЕЛАЙ ЭТО, ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ.

— Доджер!

Табита сделала попытку подняться, но это оказалось слишком трудной задачей. Она нашла на полу какую-то вещь, большой металлический предмет, просто она не могла вспомнить, как он называется. Он был тяжелый. Он поблескивал, светился. Красивые огоньки множились, плавали в ее голове.

— ТАБИТА, ТЫ УМИРАЕШЬ. ТЫ СЕЙЧАС УЖЕ УМИРАЕШЬ.

Куда бы ни бросила сейчас взгляд Табита, ей отовсюду подмигивали огоньки, заслоняя все, как вуаль.

Тень, словно кто-то двигается по пустому трюму.

— Я вижу тебя, Доджер.

На самом деле она ничего не видела. Табита моргнула. Она ощущала боль в груди, и от этого ей было трудно думать. Она хотела спать, но боль была слишком сильной. Там вообще кто-нибудь есть?

Может, кто-то из них вернулся, кто-то из людей в дурацких скафандрах.

Раздался громкий сигнал тревоги, завывая и пронзительно визжа.

— ТАБИТА! ТАБИТА! ТАБИТА ДЖУТ!

— Ладно, Доджер, — хрипло проговорила Табита. — Ради тебя. Только… ради тебя…

Она не могла подняться. Шум распластывал ее, разбивал о пол. Голос все кричал, пока она с трудом ползла на спине вдоль стены — до тех пор, пока не смогла протянуть руку над головой и на ощупь отсоединить подачу воздуха от панели.

— Ради тебя, Доджер.

Она вставила наконечник в в свой респиратор.

— Д…

И потеряла сознание.

Она была под водой. Глубоко под водой и дышала под водой. Это было легко. Просто вдыхаешь и выдыхаешь. Если бы только кто-нибудь знал, как это легко. Она напряженно двигалась сквозь ночь из воды, расталкивая ее руками. У них там, внизу, тоже были звезды. Они рябили, когда она Табита приближалась к ним. Они подмигивали, пульсированием передавая ей послания. Давай, говорили они. Давай.

Она была на глубине.

А потом она лежала на полетной палубе «Элис Лиддел», ее легкие поднимались и опускались от потока собственного воздуха на корабле, в голове у Табиты стучало, в ногах и руках покалывало. Сквозь разбитое ветровое стекло она могла видеть мрачное сияние жаркого, согбенного леса, моросящий дымящийся дождь.

Идиотка, сказала она себе, жадно глотая свежий воздух. Идиотка несчастная. Она подумала, что здесь кто-то есть, разговаривает с ней.

— Элис? — спросила Табита. Горло у нее болело.

Ответа не было.

Опершись на стену, Табита села. Все еще подсоединенная к шлангу подачи воздуха, затруднявшего ее движения, Табита протянула руки за спину и отстегнула оксигенатор от спины. Потом она рывком продвинулась настолько, чтобы вставить его в блок чистки. Наклонив голову набок, Табита как раз могла видеть счетчик и то, как низко упал уровень. Она содрогнулась.

В трюме что-то застучало.

Там что-то было. Об этом Табита даже не подумала.

— Саския?

Ответа не было.

Может быть, попугай вылез из своего ящика.

— Тэл! — позвала Табита. — Сюда, Тэл!

Не было и попугая.

Табита пососала свою трубочку. Глотать было больно.

Превозмогая боль, Табита поднялась на ноги. Все ее мышцы словно были набиты наждачной бумагой. Судорожно вздохнув, она оперлась на стену и посмотрела на оксигенатор. Десять минут, прежде чем она сможет снова надеть его. Десять минут она будет ждать, беспомощная, на привязи, что существо из трюма придет и схватит ее.

Последовало долгое молчание. Потом негромкий глухой удар и стук.

Летучая мышь, подумала она. Влетела через открытую крышу и не может найти пути наружу.

Шесть минут. Пять. Четыре минуты сорок пять секунд.

Снова стук. Словно мелкие кусочки металла, подумала Табита, в отчаянии соображая, что бы это могло быть. Что-то с металлической чешуей. Игуаны. Вот это что.

Две минуты пять восемь секунд.

Чтобы забраться в корабль, игуане пришлось бы залезть вверх по одному из крепежных деревьев, пробраться по кабелю, попасть на крышу и провалиться сквозь двери, закрытые на задвижку.

Снова звон, долгий, протяжный.

Одна минута.

Что-то было внутри и ждало ее.

Табита увидела свой гаечный ключ, лежавший на полу кабины. Она сообразила, что задерживает дыхание. Если она будет задерживать дыхание, что же она будет высасывать из этого воздуховода?

На блоке оксигенатора засветилась панель индикатора. На ней появились слова: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ОТСОЕДИНИТЬ ОКСИГЕНАТОР, ПОКА НЕ ПОГАСНУТ ВСЕ ОГНИ И ЦИКЛ НЕ ЗАВЕРШИТСЯ».

Табита схватилась за оксигенатор.

Механизм заворчал.

Свет не гас.

Империи поднимались и рушились.

Свет не гас.

Вселенная сонно вращалась вокруг своей оси.

Свет погас.

Табита схватила оксигенатор и перекинула его через плечо. Закрепив его на месте, она услышала щелчок клапана и набрала полные легкие свежего воздуха.

Табита отсоединила подачу воздуха от своего шлема и подхватила гаечный ключ. Ну, вот, что теперь?

Она спустилась вниз, в трюм, двигаясь так тихо, как только могла. Оперлась на раму поврежденной двери, чувствуя, как покачивается под ней Элис.

Из багровых теней что-то низкое поднялось и пошло ей навстречу.

Это была не игуана. Это было что-то большее по размеру, чем игуана.

Табита резко отвела назад руку, чтобы запустить в существо гаечным ключом. И тут она увидела, что это.

Это был робот с тамбурином.

Передвигаясь, он звенел.

— Ах, ты, глупый кусок металлолома, — устало сказала Табита. — Отдай мне это.

Робот отдал ей тамбурин. Табита вручила ему гаечный ключ.

— Вот, — сказала она. — Почини эту дверь.

Его глаза коротко сверкнули.

Табита присела на корточки, проверила световые сигналы на его панели и задала последовательность команд. Затем с тамбурином в руке повернулась, чтобы вернуться через дверь в кабину. Робот, спотыкаясь, брел за ней. Табита посмотрела на тамбурин. Встряхнула его для пробы. Поставила ногу на трап, ведущий в кабину пилота. Подняла глаза.

Там что-то стояло, зловеще нависая над ней, похожее на раздетое пугало; или на вырванный с корнем куст; или на разбитое дерево. Оно наклонилось к ней, скрипя и сгибаясь в самых невероятных местах.

Табита глотнула.

— Г-гектор? — сказала она.

 

46

Фраск зашипел. Звук был похож на шипение зеленых прутьев в огне.

Табита отступила на шаг.

Внезапно, вращая бедрами и дергаясь, фраск сошел вниз по трапу. Его движения напоминали чем-то походку аиста; или плохо слушающуюся команд марионетку.

В тусклом освещении он был поразительно похож на ожившую вязанку хвороста. Его тело было длинной, выпуклой массой светло-коричневых волокнистых трубок, из которого торчали четыре похожих на веревки руки и две тощие ноги, вид у них был такой, словно их вставили в тело, или они выросли под каким-то совершенно произвольным углом, как виноградные лозы. Он был гол, хотя с тем же успехом можно говорить и о том, что насекомые раздеты. Его броней было его собственное тело.

Фраск стоял у подножия трапа совсем рядом с Табитой. Он возвышался над ней. Он разглядывал ее, склонив голову на плечо. Его глаза были глубоко посажены, круглые и черные, как ягоды, они были очень маленькими и блестящими.

— З-з-звез-з-долет, — произнес фраск.

Табита отчетливо расслышала слово, хотя его голос трещал так, что можно было подумать, что включилось ее радио.

— Да, — отозвалась Табита. — Мой звездолет.

Двигаясь очень медленно и все время стоя к нему лицом, Табита протиснулась мимо фраска и поднялась по трапу в кабину. Существо провожало ее глазами.

— Меня зовут Табита Джут, — очень отчетливо произнесла Табита. — Можешь называть меня «капитан».

Она отвернулась от фраска, чтобы положить тамбурин, но он снова зашипел, и Табита подскочила.

Она медленно протянула руку, положила ее на ремни кресла, готовая сесть в него. Затем снова обернулась, глядя вниз на фраска. Он все еще смотрел на нее. Табита подумала, интересно, что он вообще понимает и насколько опасен, если его напугать.

— Твои друзья очень беспокоятся за тебя, — сказала она.

Фраск покачал головой, вращая ей, как штопором.

— Марко Метц, — сказала Табита. — Близнецы Зодиак. Твои друзья.

Похоже, он ничего не понял.

Табита показала рукой через разбитое ветровое стекло на гротескный лес снаружи:

— Они все там, ищут тебя, — сказала она и уселась в свое кресло.

Тогда он пришел в движение. Он тут же примчался вверх по трапу и встал рядом с Табитой, так близко, что это стало ее раздражать.

Ветви, из которых состояло его тело, были узловатыми и казались жесткими, как кости. В некоторых местах между ними можно было просунуть палец. Насколько Табита могла видеть, он весь состоял из веток.

— С-с-система, — прошипел он. Он в изумлении уставился в ветровое стекло и неожиданно выбросил одну из своих рук перед собой. Его когтистая рука с громким стуком опустилась на пульт.

— С-с-солнечная система, — сказал он.

— Венера, — отозвалась Табита. — Это Венера.

Она старалась не смотреть на когтистую лапу, лежавшую на ее пульте. И спросила:

— Ты умеешь ремонтировать плексиглас? — Ей пришло в голову, что он, может быть, смог бы это сделать, если бы захотел. Она вспомнила, как они строили Изобилие, скручивая его костяную ткань из вакуума, из пены частиц.

У фраска на лице появилось какое-то выражение. Его физиономия сложилась по длине внутрь. Впечатление было таким, словно сушильный поднос неожиданно разбился на две части, хотя движение было направлено внутрь. Казалось, он хочет всосать в себя половину лица.

Табита содрогнулась.

— Слушай, я очень занята сейчас, — быстро сказала она. — Мы долго не протянем, твои друзья и я, если я не запущу корабль, так что, если ты не возражаешь, ступай лучше назад в трюм и подожди их там… — Табита сделала недвусмысленный жест в сторону трапа. — Я постараюсь их вызвать и сообщить им, что с тобой все в порядке, ладно?

Лицо тут же разгладилось и приняло правильную форму. Если ее вообще можно было считать правильной. Рот фраска все еще был открыт. Между его маленькими прутяными зубками свисали яркие струйки слюны.

Он не двинулся с места.

Табита осторожно протянула руку к пульту и включила свое аудио.

— Элис, тут фраск, а я не знаю, понимает ли он меня, что мне делать.

Ответа не было.

— Ну, давай же, Элис, ты же только что была здесь, я знаю.

По-прежнему ничего.

— Черт!

Табита вызвала Саскию. Она пробовала все местные частоты в надежде, что выйдет на нее через всю эту статику. И неожиданно для себя, отчаянно надеясь, что Саския жива:

— Алло, алло, Саския, ты меня слышишь?

Последовал ответ. Голос Саскии пел:

— …к солнцу, пока не сольемся воедино, почти начали, дыша… мы… бежали, к с…

Сигнал проходил безобразно, но она явно бредила на грани срыва. Табита закрыла глаза. Ее отчаянию не было предела. Эта планета забирала их, одного за другим…

— Алло… бита… слышишь?

Это была Саския. Пение продолжалось: это был Могул.

— Саския! Где ты?

Фраск рядом с ней резко пошевельнулся. Когда он двигался, что он делал очень внезапно и конвульсивно, все его ветви перестраивались, так, словно они были эластичными трубками, протянутыми между крошечными странными наростами. Затем, когда он останавливался, что он тоже проделывал очень неожиданно и при этом застывал намертво, ветки снова становились твердыми, как кость.

— …Убежал, — говорила Саския. Или Могул, Табита уже не различала.

Очень издалека доносился и голос Марко:

— …Иду к тебе, — сказал он. — Через пару минут.

Он все еще давал обещания.

— Ваш приятель здесь, — передала Табита, сама не зная, кто ее услышит, если услышит вообще. — Ваш приятель здесь. Он здесь.

Фраск снова коротко дернулся:

— С-с-служи мне, — сказал он. Звук «м» у него был больше похож на «н». «С-с-служи нне».

Табита начала злиться:

— Ты хочешь лететь на Титан? — спросила она и снова указала на трюм: — Тогда ступай туда, сядь и заткнись.

Он снова двинулся, отходя от Табиты, перебирая конечностями, пошел вдоль прохода, сминая мусор своими колосовидными ногами.

Но он просто мерял шагами помещение. Табите захотелось кричать. Ей надо не обращать на него внимания и посмотреть, не оставит ли он ее в покое. Табита повернулась к пульту, ее сердце билось при этом гораздо быстрее, чем ей того хотелось бы.

Незваный пассажир неожиданно хлопнул другой сухой когтистой лапой по пульту совсем рядом с ее левой рукой.

Табита подскочила. У нее перехватило дыхание. Она обернулась к нему лицом.

Фраск пристально смотрел на нее сверху вниз.

— Восссстанови меня, — сказал он. — Тст.

В наушниках Табита снова услышала голоса.

Наконец-то. Они вернулись.

— Марко, — передала Табита. Она уже чуть не падала. — Отзови эту штуку.

— Отозвать что? — спросил Марко. Его голос звучал сердито и устало. Она не поняла, то ли он ее расслышал, то ли не знал, что фраск объявился.

— Гектора, — сказала Табита. — Или как его там. Просто позови его по имени, Марко.

— Да я не знаю, как его зовут, так его и разэтак, — заявил Марко.

— Замечательно, — сказала Табита.

Усталыми пальцами Табита отстегнула ремни и встала.

Фраск не пошевелился. Он загораживал ей дорогу.

— Извини меня, — сказала Табита.

Это было все равно что говорить с деревом. Слишком измученная, чтобы бояться, Табита оттолкнула его и прошла.

Он ее не убил.

Ветки были жесткими, как кости.

Табита выглянула из одного иллюминатора, потом — из другого с противоположной стороны. Она уже видела их, они возвращались из леса с совершенно неожиданной стороны. На Могуле был скафандр цвета электрик, с рукавами и брюками, похожими на укрепленный рифленый шланг, и двумя короткими воздуховодами, совсем другой, чем у Саскии. Он брел неверной походкой, с болтающимися руками и ногами, и смотрел вверх на деревья и небо. Саскии и Марко приходилось изрядно трудиться, направляя его по правильному пути.

Могул увидел Элис, висевшую между деревьями. Табита услышала, как он громко и радостно рассмеялся.

Табита обернулась и подозвала фраска.

— Марко Метц, — сказала она. — Могул. Саския. Твои друзья. Вон там, — она указала рукой.

Фраск подошел к верхней ступеньке лестницы и там остановился.

Табита попыталась опять жестикулировать, но потом ей это надоело. Она подошла и взяла одну из его конечностей. Он выдернул руку, так что она взялась за другую.

— Твои друзья! — повторяла Табита. Каким-то образом ей удалось провести его вниз по трапу к внутренней двери и открыть обе двери одновременно: — Смотри!

Могул вскрикнул, крик прозвучал, как сигнал тревоги и вызова. Он вырвался от своих поводырей, разбрызгивая грязь, помчался между переломанными деревьями и выскочил на просеку.

Марко и Саския бросились за ним, окликая его по имени.

Могул, спотыкаясь, бежал к кораблю, Саския гналась за ним, Марко замыкал процессию. Могул бежал прямо к двери, где стояла Табита, а над ней нависал фраск, и одним прыжком вскочил на порог, ухватившись обеими руками за дверную раму.

Его визор полностью открывал лицо. На тыльной стороне стекла и на лице была кровь. Кожа Могула, обычно фарфоровой белизны, похожая на выбеленную кость, сейчас была вся в красных и пурпурных пятнах, в разрывах кровяных сосудов. Его скафандр, пригодный разве что для прогулки по Цересу, перегрелся. Венера испортила охлаждающее устройство и подкладку для давления. Глаза Могула были огромны, как зеркальные антенны, рот широко разинут, губы растянуты, обнажая зубы, длинные, как у лошади.

Фраск рывком пришел в движение. Казалось, он хочет почесать себе спину.

Вместо этого он вынул маленький металлический синий пистолет и направил его на прыгавшего на него человека.

Оружие выстрелило.

Одной рукой Могул отбросил Табиту в сторону, сбив ее с ног. Она растянулась на пороге внешней двери, почти упав на Саскию, бросившуюся вслед за братом. Они столкнулись, и Саския упала навзничь в грязь.

Фраск снова выстрелил. Заряд ударил наружу, сквозь дверь и попал в землю, забрызгав грязью маску Марко.

Табита поднялась на одно колено. Саския лихорадочно пыталась взобраться на порог позади нее. Могул сцепился с фраском, что-то нечленораздельно крича ему и заталкивая его назад через внутреннюю дверь. Фраск извивался, гибко растягиваясь во всех направлениях с бешеной скоростью, размахивая рукой, державшей пистолет, в туманном воздухе.

Могул дернулся. Из его скафандра в шлюз вырвался клуб льдисто-голубого пара.

Саския пронзительно закричала.

Табита бросилась на боровшихся, пытаясь схватить пистолет. Пытаться поймать руку фраска было все равно что пытаться схватить скользкий кабель, который тащит огромная лебедка.

Могул лежал на полу, он зацепился в проходе и старался увлечь за собой фраска. Он обхватил своими длинными руками его ноги и ухватился за две руки фраска. Табита стиснула обеими руками лапу, сжимавшую пистолет, и стала тянуть. Фраск вывернулся и ослабил хватку. Пистолет полетел в кабину.

Промчавшись мимо Табиты, перепрыгнув через брата, кувыркаясь, Саския ринулась вверх по трапу за оружием.

Марко уже был на борту и вступил в драку. Фраск схватил Табиту поперек груди и швырнул ее через всю палубу. Согнувшись, сквозь пелену боли она увидела, как он, двигаясь теперь еще быстрее, подхватил Марко и просто выбросил его из корабля, и потащил за собой кричавшего Могула по инерции.

Саския прыжками промчалась по трапу с пистолетом в руке. Она выстрелила всю обойму в спину фраска.

Тот даже не обратил внимания. Он наклонился над ее братом.

Фраск метался по кораблю. Табита видела, как его ноги лягали воздух. Она силилась подняться.

Фраск, все так же двигаясь с бешеной скоростью, развернулся на бедрах на сто восемьдесят градусов. Держа Могула за шею, он поднял его вверх и швырнул на палубу. Шейный герметик Могула треснул, выбросив мощную струю голубого пара и алой крови.

Саския кричала и пыталась броситься на фраска, но Табита схватила и удержала ее. Саския была легкой, как ребенок.

Фраск сжал шею Могула двумя руками. Лицевое стекло его скафандра стало покрываться красным. Внезапно оно покрылось трещинами, сразу и по всей ширине. Тело Могула выгнулось, длинные руки раскрылись, широко растопырив пальцы. Его каблуки колотили по палубе. А потом он упал и уже лежал совершенно неподвижно.

Саския пронзительно вскрикнула, сделала последнюю отчаянную попытку броситься на фраска, а потом обхватила руками Табиту и прижалась к ней так крепко, что Табита почти ощущала ее тело сквозь костюм.

Фраск подошел, стуча и протягивая к ней все свои руки.

 

47

BGK009059

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

t &&n — hf = st = sqtmm &%' xjxJXJ

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 18.08.67

ГОТОВА

— «Контрабанде» следовало бы выступить на 5-свадьбе. Им следовало бы где-нибудь выступить. Где угодно, только не здесь.

У них бы по-настоящему хорошо получилось на 5-свадьбе.

Знаешь, я ведь как-то ходила на одну.

— ОДНУ ЧТО, КАПИТАН?

— 5-свадьбу. А ведь найдется совсем немного людей, кто может этим похвастаться.

— ПОЛАГАЮ, НЕМНОГО.

— Не так уж много найдется людей, которые оказались запертыми на Мнтсе, не говоря уж о том, чтобы пойти на 5-свадьбу.

— КАПИТАН?

— Да, Элис?

— ЧТО ТАКОЕ 5-СВАДЬБА?

— Палернианская. Палернианская свадьба. Ты помнишь, как мы летали на Мнтсе?

— ПАРУ ЛЕТ НАЗАД?

— Правильно. У нас был субподряд на общественное питание.

— У НАС БЫЛ ГРУЗ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ.

— Всякие вещи, которые любят есть палернианцы. Вулканический хлеб.

— ЛИШАЙНИКИ.

— Правильно. Желуди, корзины, корзины с желудями.

— ВЫСУШЕННАЯ НА ВЕТРУ ЛОШАДИНАЯ ТРЕБУХА.

— Целые катушки лакричной тесьмы.

— Я СТОЯЛА ТАМ ОЧЕНЬ ДОЛГО.

— Ну, так там была свадьба. А потом они меня заблокировали. Я тебе разве не рассказывала, когда вернулась?

— ТЫ ПО ЭТОМУ СЛУЧАЮ БЫЛА НЕ СЛИШКОМ РАЗГОВОРЧИВА, КАПИТАН.

— Неужели?

— ТЫ НЕ СЛИШКОМ ХОРОШО СЕБЯ ЧУВСТВОВАЛА.

— Это было довольно тяжко.

— СВАДЬБЫ — ЭТО ВЕДЬ БРАЧНЫЕ ЦЕРЕМОНИИ, ТАК?

— Правильно.

— ТОГДА ЧТО ТАКОЕ 5-СВАДЬБА?

— Палернианцы все делают пятерками. Ты же знаешь.

— НО ВЕДЬ У НИХ ЖЕ НЕ ПЯТЬ ПОЛОВ, ТАК?

— Нет, это социальное явление. Они вообще очень общественные существа на самом деле. Когда ты выходишь замуж, ты выходишь за одного из своих родственников и за одного из родственников другого лица и за одного из их супругов. За всех вместе. Я имею в виду, что так у них и получается пятерка на 5-свадьбе. Не знаю, что они там делают в постели, но если 5-свадьба сама по себе является каким-то показателем…

И они размножаются — это уж точно.

Коридоры Мнтсе полны детишек — курчавых подростков, которые повсюду пасут целые стада пушистых малышей, едва научившихся ходить. Ты знаешь, что они умудрились вырастить целых два поколения с тех пор, как появились здесь?

Создается такое впечатление, что дети просто царят в этом месте — они были в мастерских, на таможне, в барах, повсюду у тебя под ногами болталась малышня. Они носились везде с бешеной скоростью, верещали, гулили и таскали из баров нут. Иногда самые маленькие залезали к тебе на колени, прижимались и рылись у тебя в карманах.

Я там однажды нарвалась на Фрица Джувенти — он там сидел с какой-то скользкой дипломатической миссией, занимался закулисными делами. Не знаю, по-моему, устанавливал какой-то тариф в пользу Валенсуэлы. Ему там страшно нравилось. В нем пробуждались не то отцовские, не то дедовские чувства, так, кажется, это называется? Он прогуливался по кварталу, отведенному для делегаций, держа на каждой руке по ребенку, а какая-то совсем уж кроха при этом ехала у него на плечах. Она все время натягивала парик ему на глаза. Он кричал и шел дальше:

— Эй! Я же не вижу, куда иду!

И нарочно ходил кругами и упирался в стену, а кроха у него на плечах пронзительно вопила. Ей казалось, что все это просто здорово.

— Если я ничего не буду видеть, я могу тебя уронить. — И Фриц делал вид, что роняет ее на пол, и в последнюю минуту подхватывал ее, а остальные свистели и отскакивали от стен. Они считали, что Фриц — замечательный.

Это он впервые рассказал мне про 5-свадьбы:

— Если у тебя когда-нибудь будет возможность туда пойти, Табита, я тебе настоятельно советую ей воспользоваться. И он сидел там в своих брюках гольф и широком воротнике, добродушно ухмыляясь поверх своего огромного носа и похлопывая меня по ноге. Старый развратник. Он говорил таким тоном, словно речь шла об экскурсии на св.Астрею Капеллу, но я-то помнила его со времен тех ночей на старой «Стойкости». Когда дядюшка Фриц сверхтрезв и сверхвежлив, надо держать ухо востро.

Именно поэтому я и была так обрадована, когда меня пригласили. На 5-свадьбу, я имею в виду. Это была свадьба дочери офицера Колд Рива и брата Пилота Лимбо, а остальные были — дай подумать — брат ее матери, я хочу сказать 5-брат, или это был его 5-брат, и другого мужа ее матери…

— ПО-МОЕМУ, У МЕНЯ ГДЕ-ТО ЕСТЬ СХЕМА, КАПИТАН, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, Я МОГУ ЕЕ НАЙТИ.

— Не стоит трудиться, Элис. Как бы там ни было, она все равно очень сложная. Настолько сложная, что удивительно, как они вообще ухитряются создать эту пятерку. И тем не менее, почти все ухитряются, правда?

— У НИХ, КОНЕЧНО, ОЧЕНЬ РАЗВИТ СТАДНЫЙ ИНСТИНКТ. ПРАВДА, НЕ МОГУ СКАЗАТЬ, ЧТОБЫ Я СЧИТАЛА.

— Они всегда ходят пятерками. Это не просто брачные узы — это рабочая группа, спортивная команда, экипаж судна, ансамбль. А как только появляются дети, это уже целый клан; хотя с виду дети всех палернианцев похожи на огромную играющую компанию, не знаю, как они их различают.

Знаешь, Элис, когда они женятся, они сохраняют абсолютную верность. И друг без друга они совершенно теряются. Если их разделить, они зачахнут. Единственное, что может разбить пятерку, — это смерть одного из них. Если они не могут найти замену, они сходят с ума, во всяком случае, некоторые из них. Иногда их можно увидеть, они уныло бродили по общежитиям или станциям обслуживания — четыре палернианца, разговаривавшие с кем-то, кого с ними нет. Они перестают за собой следить. Они заболевают ужасными болезнями. А потом вдруг начинают крушить все, что попадается им под руку.

Правда, на 5-свадьбе они тоже это делают.

Когда ты женишься, если ты палернианец, ты собираешься вместе со своими родственниками, а если ты палернианец, их очень много, и ты делаешь такие вещи, которые трудно объяснить. Это что-то вроде танца и что-то вроде оргии и отчасти похоже на бинго. Продолжается все четыре дня. Там много еды, питья и курева. Пища — это самое важное.

— ЭТО ПОЭТОМУ ТЕБЯ ПРИГЛАСИЛИ, КАПИТАН?

— То, что мы привезли, — лошадиную требуху и прочее — это был срочный заказ, потому что перед этим их кто-то подвел. И они были так рады, когда я приехала, что пригласили меня остаться.

В первый день это была большая показуха. То есть, всякие клятвы, клейма и все в таком духе. Но каждый раз, когда кто-то что-нибудь говорил, делался перерыв, чтобы выпить. А когда имеется пять человек, которые хотят сказать все на свете, — это значит, что пили очень много. И танцевали, под очень громкую музыку. Это было довольно тяжело физически — болтаться в переполненном зале вместе с парой сотен палернианцев, зато все было очень весело и красиво и довольно пышно, кстати, — и жарко, но никто не подрался. Когда они женятся, они замыкаются в какой-то автоматический гормональный цикл, не дающий им выпасть из него с любым из партнеров или родственников. Я была новинкой. Я, наверное, очень скверно себя вела и осрамила свой вид. Я невероятно веселилась — это все, что я знаю.

На следующий день, когда я притащилась в обеденный зал — буфет — на самом деле он был похоже похож на гигантскую кормушку, вся еда была съедена или убрана или что-то в этом роде. Вместо этого в центре зала была навалена целая груда вещей.

— ВЕЩЕЙ?

— Да. Личных вещей. Одежды, обуви, пленок, драгоценностей, комков глины, обмазанных краской. Бейсбольных бит и мячей. Длинных трубчатых сумок, полных жирной старой шерсти. Разных вещей, без которых палернианец не мыслит своего существования. Груда была весьма внушительной.

По-видимому, вся идея заключается в том, что, когда ты женишься, ты приносишь из своего старого дома все свои вещи, все, что принадлежало тебе, все, с чем ты вырос, и складываешь в большую кучу, а потом крушишь ее.

Начинается жизнь новой пятерки. Кто-то выкрикивает номер, и они все выходят вприпрыжку из-за занавеса и танцуют короткий танец вокруг груды вещей. А потом начинают прыгать на вещи. И бросать их в воздух. И кидать ими друг в друга. Они запускают вещами в стены. Откусывают от них куски… А через некоторое время включаются все остальные.

Беда была в том, что, оказавшись на Мнтсе, в большом общественном зале, некоторые люди позабыли, где они находятся. Я думаю, дома, на Палернии, или откуда там они прибыли, 5-свадьбы происходят постоянно, их справляют все, и там нет соседей, которые начинают злиться. Вы сами — соседи, если ты понимаешь, о чем я. И все, что вокруг валяется, — это собственность пятерки, празднующей свадьбу и просто игра. Не знаю. Как бы там ни было, дальше получилось так, что, когда все в куче было уже разбито и разломано вдребезги, они стали крушить мебель, то есть, то, что там вообще было из мебели. Они стали притаскивать вещи из других помещений и крушить их. Снимали картины со стен. Большие стеклянные бутылки с цветами. Компьютерные панели. Знаешь, они могут поднимать изрядные тяжести, палернианцы, когда заводятся. Так что мы разбились на две группы…

— МЫ?

— Ну, да. Они знают, как сделать так, чтобы человек чувствовал себя как дома, палернианцы. Две группы, каждая по одну сторону зала, и пока одна пыталась поджечь все, на что они могли наложить лапу, моя группа вытащила огнетушители и поливала из них повсюду. Это было очень весело.

Потом раздался тот неописуемый шум. Это была сирена. Мы все смеялись и поднимали тосты, мы думали, это кто-то из нас.

Но это была полиция.

Они ввалились толпой, целыми дюжинами, в спецодежде для усмирения толпы, и они все тявкали, и из пасти у них текла слюна. Они кусались, я видела. Меня расцарапали когтями, всю руку и бедро.

— ТЕПЕРЬ Я ВСПОМИНАЮ. ТЫ ХРОМАЛА. ТЫ ЛЕГЛА В ПОСТЕЛЬ. ТЫ ВЕДЬ ЕЩЕ И КАШЛЯЛА, ТАК?

— У них был слезоточивый газ, ультразвуковые дубинки, и вообще чего у них только не было. Я сцепилась с парочкой из них, по-моему, они пытались на меня напялить какую-то одежду, а я отбивалась, Не знаю, я совершенно ничего не помню. Один из них ударил меня по голове. Я этого тоже не помню, мне рассказали потом, когда я проснулась.

Я проснулась в тюрьме, в зиккурате, и там адвокат из делегации землян на Мнтсе что было мочи орала на какого-то клерка. Она заявила, что меня принудили участвовать в свадьбе, сбили с толку или что-то в этом роде. Именно это они всегда и говорят, когда ты позоришь свой вид. Палернианцы — не единственные, у кого развит стадный менталитет.

Я просто сидела тихо и ждала, пока пройдет головная боль. Мне казалось, у болит десять голов, одна сильнее другой. В конце концов, она меня вызволила, где-то в районе головной боли номер восемь.

Вот почему я так поздно пришла за тобой, Элис, чтобы забрать тебя с парковки. Я была на 5-свадьбе.

— ДА, КАПИТАН, Я ПОНИМАЮ.

— Или, может быть, это была демонстрация. Политический протест. Восстание.

Не знаю, правда, как это можно было определить. Во всяком случае, не с палернианцами.

 

48

Табита стояла впереди Саскии, вытянув назад руки, заслоняя Саскию собой.

— Нет! — закричала она. — Нет! Нет! Нет! Нет!

Фраск наклонился над ней, заглядывая сквозь стекло ее маски, словно только сейчас понял, что под странными металлическими костюмами находятся люди.

Табита, бешено сверкая глазами, смотрела в его бездушные глазки.

— Отойди! — крикнула она.

Потом протянула вперед руки и толкнула его в грудь.

— Назад, иди назад! Назад!

Шипя и отплевываясь, как побитая кошка, фраск попятился. Табита оттеснила его мимо подножия лестницы, ко входу в трюм, сбив робота, работавшего со сварочным карандашом.

— Назад, давай, иди назад!

Она скорее осознала, чем увидела, как за ее спиной Саския бросилась на тело брата, сжав его в объятиях и согнувшись над ним.

— Ступай туда! — крикнула Табита.

Челюсть фраска двигалась, он что-то лопотал, пытаясь добиться, чтобы его поняли.

Табита помедлила, крепко сжимая две его руки, прекрасно понимая, что, стоит ему только захотеть, и он переломит ее надвое в одну секунду:

— Что? Что ты говоришь?

— Нникаких пассссажиров, — выговорил он. — Нникаких пасссажиров.

— Она мне нужна! — заявила Табита. — Она не пассажир! Мой второй пилот! Второй пилот! Понимаешь? О, Господи… Вот, смотри!

Двигаясь очень быстро и не давая им обоим времени на размышления, Табита схватила его запястье-прут и помчалась вместе с ним вверх по трапу в кабину. Она указала драматическим и одновременно агрессивным жестом на свое кресло, а потом — на кресло второго пилота:

— Два, — объявила она. — Видишь? — И вытянула вверх два пальца. Показала на свое кресло, потом на себя; на другое кресло и на Саскию, стоявшую под ними в проходе, прижимая к себе, как щит, тело брата. Табита указала на Саскию. — Ты поранил ее, — с угрозой произнесла она. — И мы не полетим на Титан. Понимаешь? Никакого Титана!

Фраск сплюнул и засвистел. Его узловатая челюсть быстро двигалась взад-вперед.

— Воссстанови меня, — снова произнес он.

Табита поняла. Он хотел лететь назад, на Изобилие.

Табита снова показала на Саскию:

— Не смей, — отчетливо произнесла она. — Трогать. Ее. Саския, ради всего святого, положи его и сейчас же иди сюда, а если ты этого не сделаешь, я не знаю, что сделает он, так что ты лучше поднимайся сюда и делай то, что я скажу. Саския!

Саския отпустила Могула, и он упал на пол. Саския выпрямилась и грациозно и с большим достоинством стала подниматься по трапу.

Как только она оказалась в пределах досягаемости, Табита схватила ее за плечо и протащила мимо фраска в проем между сидениями.

Фраск нависал над ними, ощетинившись и издавая горлом звуки, напоминавшие глухое рычание.

— Встань за мной, — сказала Табита.

Саския послушалась.

— Садись в кресло. Просто сядь, сядь так, словно ты это делаешь по сто раз на дню.

Табита посмотрела фреску прямо в глаза и подняла вверх указательный палец, словно собиралась сказать ему что-то очень важное, такое, что ему надо было запомнить.

Щелкая челюстями и качая головой, он стоял, глядя на ее палец.

— Я, — сказала Табита, указывая на себя. — Она, — сказала Табита и показала на Саскию.

Ни на секунду не поворачиваясь спиной, она забралась в свое кресло, развернув его так, чтобы она могла по-прежнему смотреть в лицо фраска.

Казалось, он успокоился.

— Оставайся на месте, — предупредила Табита Саскию. — Не оборачивайся. Просто сиди, и все. Я думаю, все будет в порядке.

— «И что же, ты думаешь, будет в порядке? — спросила она про себя. — Мы все погибнем».

Но не так, как погиб Могул.

— Хорошо? — спросила она фраска. — Хорошо?

Он завертел головой и замахал руками.

— Хорошо, — сказала Табита.

— Табита! Табита!

Это был Марко, он все еще был снаружи. Голос его звучал скверно.

— Одну минуту, Марко.

Табита выбралась из кресла и сделала попытку загнать фраска по трапу назад, в трюм. Тот не пошел. Марко продолжал стонать и звать. Табита обругала его. Осторожно, стараясь не делать никаких движений, которые могли бы вызвать у фраска подозрения, она вышла в шлюз и выглянула наружу.

За ее спиной фраск подобрал разряженный пистолет и стал вертеть его в руках. Табита надеялась, что Саскии не придет в голову оглянуться. Фраск небрежно стоял на теле ее брата. Марко лежал в грязи под дверью, протягивая к ней руку.

— Мне больно, — сказал он обвиняющим тоном. Его правая нога была согнута под явно неправильным углом.

Табита оглянулась. Фраск наблюдал за ней.

Ну, и черт с ним.

Держась за дверь, она наклонилась вниз и схватила Марко за запястье.

Фраск пискнул и заверещал. Он одним прыжком оказался у двери, высунулся внутрь наподобие крана с сочленениями и яростно набросился на Марко.

— О'кей, о'кей, — сказала Табита, выпуская Марко, который с плеском и отчаянным криком плюхнулся назад в грязь. — Извини, Марко. — Она выдержала короткую борьбу с фраском, заталкивая его на борт. — Мне бы следовало вытолкать тебя наружу, а не запихивать внутрь! — прикрикнула она на него.

Он вошел, размахивая конечностями во всех направлениях. Снова остановился у подножия трапа и замер, подозрительно глядя снизу вверх на Саскию.

Саския так и не двинулась с места.

— Пошли, — велела ему Табита и потянула его за руку. — Марко! — позвала она. — Гектор не желает, чтобы ты был с нами на борту.

— Что, что такое? Нет, ты не можешь, ты так не сделаешь, — заскулил Марко.

— Найди себе какое-нибудь убежище, — сказала Табита.

— Табита! — взвыл Марко. — Не уходи! Ты не можешь уйти! Ты не можешь меня бросить! Не можешь бросить меня здесь!

— Господи, Марко, хорошо, если ты ошибаешься, — сказала Табита.

— Ты, может, ВОЙДЕШЬ все-таки? — свирепо обратилась она к фраску.

Он сверкал на нее глазами и щелкал зубами.

— Я хочу, чтобы ты находился там, где я смогу тебя видеть, — сурово сказала ему Табита. — Это человеческий обычай, его называют гостеприимством.

Неожиданно он нырнул в дверь, снова опрокинув робота, и влетел в трюм так быстро, что это было ужасно.

— Устраивайся там поудобнее, — крикнула ему Табита.

Он поплыл, размахивая вверх-вниз руками, как исполнитель ритуальных танцев в храме.

Марко все еще жаловался, ругался и умолял. Табита перестала обращать на него внимание. Она бросилась вслед за фраском в трюм и заметалась по нему, подбирая все, что там осталось — куски ткани, пустые сумки, одежду, все мягкое. Она собрала охапку, потом еще две, и бросила их в угол.

Робот, закончив ремонт внутренней двери, проковылял в шлюз и вверх по стене, чтобы заняться внешней дверью.

— Сядь здесь! — скомандовала Табита фраску. Потом похлопала рукой по груде. — Мягко. Хорошо. Удобно. — А сама подумала о том, какими могут быть представления о комфорте у существа, полностью состоявшего из разума и рефлексов и способного существовать в вакууме.

— Я собираюсь попробовать запустить корабль.

Табита развернулась, даже не остановившись посмотреть, послушался ли он. По пути она заметила дорожный сундук Тэла и подумала, не надо ли выбросить его наружу, к Марко. Нет, подумала она; он только возьмет и откроет его. Марко ведь не мыслил существования без общества, которое бы им восхищалось.

Табита взяла ящик и понесла его в кабину.

— Марко! — позвала она, выходя из трюма. — Мы далеко не улетим, если вообще улетим хоть куда-нибудь. Если мы сможем найти помощь, мы тебе ее доставим. Но пока мы не можем вылететь, — сказала она и поморщилась, проходя мимо скорчившегося тела Могула, — а тебе понадобится время, чтобы добраться до убежища. Так что на твоем месте я бы начала ползти, — сказала она, вспрыгивая вверх по трапу. — Хорошо?

Его ответ был нечленораздельным и грубым.

Табита засунула ящик Тэла рядом со своей сумкой, под сетку в глубине кабины, потом подошла к пульту. Обернулась, протянула руку сквозь ремни, чтобы взять за руку Саскию, и бросила быстрый взгляд на единственный работавший монитор — тот, что был подключен к трюму.

С тем же успехом на нем могло и не быть никакой картинки. Фраск стоял точно в том месте, где она его оставила. Он так и не двинулся с места. Табита посмотрела вниз, на Саскию.

— Зачем он это сделал? — спросила она.

Саския подняла глаза на Табиту, по ее удлиненным щекам катились слезы:

— Он спасал тебя…

— Не плачь, — сказала Табита, сжимая ее руку. — Это портит циркуляторы.

Саския сделала попытку улыбнуться. Ее лицо сморщилось. Худенькие плечи задрожали.

Табита быстро потрясла ее руку.

— Ты что-нибудь знаешь о мозге компьютера?

Саския шмыгнула носом, чихнула и покачала головой.

Табита снова бросила взгляд на трюм. Все еще стоит на месте. Она поискала тройник в футуристическом костюме Саскии, нашла аудио-вилку и размотала ее. Потом протянула к розетке и вставила.

— Ее зовут Элис, — сказала она. На данном этапе это было все равно, что любое другое занятие. И она хоть чем-то будет занята.

Табита наклонилась, прижала свой визор к визору Саскии и изобразила поцелуй. Потом круто развернулась и снова вышла из кабины, по трапу, мимо Могула — назад, в трюм.

Фраск все еще стоял в той же позе, он посмотрел на Табиту, как бешеное дерево.

— Ну, как знаешь, — сказала она. Потом огляделась. Она искала гроб фраска, но он был снаружи со всем прочим хозяйством. Табита включила свой ручной монитор и послала за ним экстензор.

Когда он зажужжал, фраск конвульсивно дернулся, глядя вверх на экстензор и за него, через открытую крышу, на псевдодендроиды, с которых капала вода, на жаркое и грязное небо.

— Ремонтируем корабль, — утвердительно сказала Табита.

Фраск подошел и наклонился над ней.

— Экссстензззор, — со знанием дела заявил он.

Табита сознательно проигнорировала его. Она подумала, интересно, что еще он понимает.

Работая снаружи с одним из роботов, она ухитрилась поднять вслепую продолговатый гроб, а потом дать выборочную последовательность команд, чтобы протащить его в открытый шлюз.

— Я уверена, что тебе будет удобнее, если ты сядешь, — сказала она фраску. Потом подошла к куче в углу и села на нее сама, подзывая его подойти и сесть рядом.

Подойдя к куче, он растянулся на ней во всю длину. Согнув колени и локти под замысловатыми углами, он был похож на сломанного кузнечика.

— Хорошо! Хорошо! Да! — сказала Табита. — Да! Да! — Медленно и осторожно она поднялась.

Фраск зашипел. Но остался на месте.

— Мы скоро улетим отсюда, — солгала Табита.

Он следил за ней глазами-бусинками, пока она выходила из трюма мимо прилежно трудившегося робота.

Гроб, покачиваясь, вплывал в шлюз. Втащив его внутрь, Табита выглянула наружу. Марко был в десяти метрах, он полз на животе по грязи, волоча за собой покалеченную ногу.

— Держись, Марко, ты хорошо справляешься!

Табита увидела, как он обернулся и пристально посмотрел на нее сквозь затемненный лес. Она увидела его глаза — его прекрасные глаза.

Табита установила гроб на борту, поставила его в проходе рядом с телом Могула, открыла и, стараясь как можно меньше смотреть на Могула, подняла тело и уложила внутрь. Он был таким же легким, как его сестра.

Она поспешно сложила ему руки и загерметизировала гроб. «Прощай, Могул», — про себя сказала Табита. — «Было время…

Она не закончила свою мысль.

Поднявшись, Табита почувствовала, как сильно кружится у нее голова. Усталость словно ударила ее пыльным мешком. Она была полумертвой от изнеможения еще до того, как стала носиться тут, как сумасшедшая. И впереди не светило никакой возможности отдохнуть. Может быть, стоит принять еще несколько стимуляторов из аптечки первой помощи.

Табита вернулась в кабину.

Саския сидела, протянув руку в перчатке над пультом. И смотрела на экран пульта.

Экран светился.

На нем были слова.

Они гласили:

— У МЕНЯ ТОЖЕ КОГДА-ТО БЫЛИ СЕСТРЫ, САСКИЯ. ДАЖЕ НЕСКОЛЬКО СЕСТЕР.

— Элис!

 

49

Примечательно, что многие люди с трудом верят в эту историю с Ремонтом на Венере. Даже тех, кто признают Чудесные Торпеды, не убеждает этот конкретный подвиг Табиты.

Объясняется это просто. Какой бы решительной и отважной ни была Табита Джут, при наличии всего лишь самых базовых знаний в области механики и хромающем оборудовании починить корабль после катастрофы на самой грязной земле из всех внутренних планет? А если и так, то сколько времени это заняло? Могла ли она протянуть достаточно долго, чтобы сделать это? — если она вообще когда-либо приземлялась на Венере. Находятся и такие, кто настаивает на том, что это был другой корабль (по предположениям одних, это была «Изначальная Концепция», другие возражают, что то был «Лакрима Рерум»).

Что ж, могу вас заверить, да и кто может знать это лучше, чем я, что капитан Джут действительно потерпела катастрофу на Венере, отремонтировала свой корабль на месте и спаслась оттуда. Все было точно так, как я говорю, а бремя доказательств лежит на тех, кто утверждает обратное. Для всех прочих достаточно еще раз отметить способность «Берген Кобольда» быстро восстанавливаться, ту самую долговечность, которая в конечном итоге сделала эту модель неприбыльной. Если какой-либо летательный аппарат тех времен и мог победить в споре с богиней ада, это мог быть только «Кобольд».

И здесь опять воображение публики подмигивает, кивает и прикладывает палец к своему острому, докучливому носу: «Элис Лиддел», инсинуирует оно, была не обычным «Кобольдом».

Что ж, пусть так оно и будет. Кто я, чтобы спорить с воображением публики? Экспертиза — не единственный материал, на котором делается история. Мы все должны склонять голову перед историей, даже те из нас, у кого нет шеи.

Для всех прочих: я знакома с «Лакрима Рерум». Венера разделалась бы с ней в два счета. А если «Изначальная Концепция» утверждает, что была на Венере, так вот, я вынуждена заявить, что это не так. Ее память подводит ее.

Была ли долговечность «Элис Лиддел» результатом различных мелких усовершенствований? Как можно это определить, сейчас? Может ли кто-либо с уверенностью сказать, что Табита Джут трудилась одна, что Капелла не приложила к этому руку? Может ли кто-нибудь с уверенностью утверждать, что в тот период существовало хоть что-то, к чему Капелла не приложила руку?

— Элис! С тобой все в порядке?

— ДА, СПАСИБО, КАПИТАН.

Табита стояла рядом с Саскией, охваченная странным смешанным чувством облегчения и ревности.

— Где ты была?

Последовала пауза, прежде чем мозг отозвался:

— НЕ ЗНАЮ, КАПИТАН, НО ТАМ БЫЛО ДОВОЛЬНО ТЕМНО И ВСЕ ДОВОЛЬНО ЗАПУТАННО.

— Я с тобой разговаривала, ты помнишь?

— Я ПОМНЮ ХЕРУВИМА.

— Кстаску.

— НЕТ. ХЕРУВИМОВ ПО ВСЕМУ МОЕМУ ТЕЛУ. ОНИ РАБОТАЛИ НАДО МНОЙ.

— Кстаска и работала…

— ВЫСОКИЙ ЧЕРНЫЙ СЕРАФИМ В ЧЕРНОМ ХРОМОВОМ КОСТЮМЕ РУКОВОДИЛ ИМИ. ХЕРУВИМЫ В НУЛЕВОМ ДОКЕ УСТАНАВЛИВАЛИ МОИ ВНУТРЕННИЕ ПАНЕЛИ, СТУЧА ПО МНЕ СВОИМИ МАЛЕНЬКИМИ МОЛОТОЧКАМИ. ФРАСК В В МАЛЕНЬКОМ КОРАБЛЕ ПРИСМАТРИВАЛ ЗА НИМИ.

Табита и Саския переглянулись.

— Это было до меня. Элис, — сказала Табита.

— Я ДУМАЮ, МОЖЕТ, МНЕ СНИЛСЯ СОН, — сказала Элис.

— Теперь ты проснулась? — спросила Табита.

— МНЕ БОЛЬШЕ НРАВИЛСЯ СОН.

— Ты проснулась.

Табита с благодарностью посмотрела на Саскию:

— Что ты с ней сделала? — спросила она.

Саския пожала плечами. Она вытянула обе руки через сеть, широко раскинув их, ладонями вверх. Между ее ладонями в перчатках коротко, но совершенно отчетливо промелькнула крошечная, слабая радуга из серебряных звездочек.

Сев в кресло и подключаясь, Табита бросила взгляд на аптечку первой помощи. Она вытащила оттуда все, там ничего не осталось. Страстно желая, чтобы ее глаза оставались открытыми, Табита взглянула на единственный уцелевший монитор в кабине.

Он крутил изображения по всей длине трюма, от прохода вперед, от левого борта до кормы, в угол, на высоту человеческого роста, показывал мертвый экран там, где вышла из строя камера проектора правого борта. Каждое изображение показывало фраска, полулежавшего в угловатой позе на импровизированной постели из театрального реквизита.

— Хотите что-нибудь с этим сделать, первый помощник Зодиак?

Саския охотно кивнула, потом покачала головой. Она выглядела такой же измученной, какой чувствовала себя и Табита.

— Думаю, у нас нет никакой возможности выпить чашечку кофе? — спросила Табита.

Саския снова вытянула руки. Это были просто руки, самые обыкновенные.

Табита проверила свой ручной монитор. Роботы сделали все, что могли.

— Элис, я заперла двери в трюм?

— НЕТ, КАПИТАН.

— Позови роботов внутрь и запрись. И дай мне знать, готова ли ты к полету.

— ТЫ ХОЧЕШЬ ПОЛУЧИТЬ ПОЛНЫЙ ОТЧЕТ О ПОВРЕЖДЕНИЯХ, КАПИТАН?

— Нет. Одно слово. Достаточно и одного слога.

— ПЛОХО.

— Как у нас с работоспособностью?

— 78.65%

— Этого хватить, чтобы взлететь?

Последовала кратчайшая пауза.

— ТОЛЬКО-ТОЛЬКО, КАПИТАН.

— У нас хватит мощности для взлета?

— ТОЛЬКО-ТОЛЬКО, КАПИТАН.

— А чтобы доставить нас на орбиту?

— ТОЛЬКО НЕ ОЧЕНЬ НАДОЛГО, КАПИТАН.

— Мы можем сейчас быстренько что-нибудь предпринять, чтобы улучшить свои шансы?

— А КАКИЕ У НАС ЕСТЬ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ?

— Оглянись вокруг.

— ИЗВИНИ, КАПИТАН, Я НЕ МОГУ ЭТОГО СДЕЛАТЬ.

— Это Венера, Элис, — вставила Саския.

— РЕКОМЕНДУЮ НЕМЕДЛЕННО ВЗЛЕТАТЬ, — тут же откликнулась Элис.

— Я думала, ты можешь, — Табита сложила руки на пульте и на минуту позволила своей голове упасть от усталости и облегчения. Сознание того, что у нее все еще есть корабль, частично сняло напряжение, в котором она находилась. — Первоначальный прогрев, Элис. Сообщай о любых аномалиях. Поговори с компьютером-графиком и разработай нам хорошую орбиту.

— ЧТО ОЗНАЧАЕТ «ХОРОШАЯ ОРБИТА», КАПИТАН?

— Та, на которой мы можем вращаться.

— АЙ-АЙ-АЙ, КАПИТАН.

Табита подняла голову и смотрела на Саскию, не веря своим глазам.

Саския с несчастным видом смотрела через дыру в ветровом стекле на мокрый лес.

Табита снова уронила голову. Мягко покатала свой шлем взад-вперед на руках. Скосила глаза вверх, на монитор трюма.

— Не волнуйтесь, Гектор, м-р Фраск, — сказала она. — Они вас не потревожат.

Фраск не двигался. Он лежал, подозрительно следя за тремя роботами, с серьезным видом закатившимися в свои гнезда, закрыв за собой дверь.

Табита была уверена, что он ее слышит.

— Мы в любую минуту будем взлетать, — сказала она ему громко.

Саския расстегивала свои ремни.

Табита с удивлением посмотрела на нее.

— Я его похороню, — сказала Саския. И встала.

Табита пришла в ужас.

— У нас нет времени, — запротестовала она. — Мы улетаем совсем ненадолго — Элис, ты уже рассчитала орбиту?

— ВЫЧИСЛЯЮ, — отозвалась Элис.

— Я похороню его, — повторила Саския.

Она спустилась по трапу, нашла тело своего брата в гробу из Правда-Сна и потащила его в шлюз. Бросив взгляд на Табиту, она закрыла за собой внутреннюю дверь.

Разъяренная, Табита отсоединилась, поднялась и последовала за Саскией. Она встала у иллюминатора, выглядывая наружу. Марко нигде не было видно.

К счастью, Саския поняла их отчаянное положение; либо она с самого начала не собиралась разводить особых церемоний. Пройдя через шлюз и открыв внешнюю дверь, она стояла на пороге, держа на руках гроб. Из всех способов, какими они обнимала брата: любовно, во время представления, страстно — это был последний, самый странный.

Она глубоко вздохнула, отчаянно вскрикнула и выбросила серо-серебристый цилиндр за порог.

Он упал в грязь с громким всплеском и стал постепенно исчезать из виду.

Саския стояла и горько плакала, подняв руки, словно собиралась поймать Могула, если он вдруг передумает и вместо того, чтобы нырять, прыгнет на борт.

— ОРБИТА РАССЧИТАНА И ЗАНЕСЕНА В БОРТОВОЙ ЖУРНАЛ, — вызвала Элис. — ПРОШУ РАЗРЕШЕНИЯ НАЧИНАТЬ…

— Вперед, Элис.

Внешняя дверь закрылась и отворилась внутренняя. Саския вошла, двигаясь, как во сне, с озабоченным видом.

Она упала в объятия Табиты, когда шлюз закрылся.

— Наверх, — сказала Табита, поддерживая ее. — Единственное, что мы можем сделать, — это сидеть там, наверху и очень громко визжать, — сказала она. — И надеяться, что кто-нибудь заметит нас до того, как мы упадем.

— Визжать? — переспросила Саския.

Табита повела ее назад в кабину и показала на считывающее устройство.

— Здесь координаты этого места, — сказала она. Помогая Саскии забраться в ее кресло, Табита нагнулась над пультом, нажимая последовательность выключателей и клавиш. — А теперь садись к этому конусу и делай автоматический повторяющийся цикл, — сказала она. — Если поблизости кто-то есть — туристический автобус, межконтинентальный транспорт, кто угодно, может, они подойдут и подберут нас. Если нет, кто-то в любом случае услышит позывные, и они будут обязаны подойти и проверить.

— Обязаны, — повторила Саския, неумело нажимая клавиши, в то время, как Табита усаживалась в свое кресло.

На мониторе продолжал крутиться неподвижный фраск: спереди, сбоку, сзади, спереди, сбоку, сзади.

— Ладно, — сказала Табита. — Давай посмотрим, что произойдет, если я нажму вот это.

И нажала выключатель.

Кабина наполнилась красным светом. Раздался высокий жужжащий гул.

Саския закончила автоматический повтор и вошла. Бросив еще один быстрый взгляд на экран, где изображение фраска разрывали и искажали зигзаги помех, Табита сражалась с управлением рефракции.

Все было вялым, все жужжало. Под полом раздавалось медленное неровное постукивание.

Саския встревоженно посмотрела на Табиту:

— Это Марко? — спросила она.

— Нет, так оно и должно быть…

Корабль страшно трясся, его подбрасывало вверх и вниз. Ползучие растения на корме соскальзывали, падали; Элис рванулась назад, ее двигатели выбрасывали в жаркий лес волны грязи. Под их ногами поползла маленькая лавина незакрепленного мусора.

— Табита! — раздался далекий голос, пробивавшийся сквозь шум двигателей и помехи. — Вернись! Ты не можешь так поступать, не можешь так поступить со мной, не можешь…

Женщины переглянулись.

— Это Марко, — сказала Табита. — Держись, Марко, мы ненадолго, — позвала она. Табита сильно сомневалась, что он услышит ее или вообще что-нибудь в реве, поднятом кораблем и сопровождаемом хором разъяренной венерианской фауны.

Какой-то пронизывающий, сверлящий звук стал перекрывать гул. Они поднимались, потом снова падали в свой «гамак», который прогибался, таял и горел под ними. Они шатались, скользя и плавая во влажном и жирном воздухе. Над ними бились и раскалывались верхушки уродливых деревьев. Фраск пытался что-то сказать по коммуникатору. Его голос был совершенно не слышен.

По мере того, как ужесточался старый спор с гравитацией, Табита почувствовала, как ее сжало в объятиях поле кресла-паутины, отталкивая все внешние силы. Сейчас, подумалось ей, и наступает тот момент, когда Венера разорвет нас на куски, на сей раз как следует.

По кабине метался свирепый ветер, подхватывая мусор. Швы, как старые, так и новые, трещали, а на панели хлопали и гудели огни. Вой протеста перешел в пронзительный крик чистой бешеной ярости. Элис была сконструирована и построена именно для этого спора; ее строили и перестраивали; ее сбивали и восстанавливали, чтобы бросить назад, в битву. Она и на этот раз собиралась выиграть спор, даже если это будет в последний раз.

Саския смотрела на Табиту, и Табита поняла, что кричит во весь голос, приветствуя каждый сантиметр, на который поднималась Элис.

— Давай, Элис! — теперь они кричали вместе. — Давай, Элис! Задай ей хорошенько!

Элис рывком накренилась, сильно заваливаясь на левый порт, тошнотворно завывая на высокой ноте и рыская вокруг зенита, словно собиралась повернуться вокруг своей оси в небесах. Гром гремел, гремел и завывал.

Табита сидела за пультом и изо всех сил выравнивала дифферент, вытаскивая кашляющий двигатель левого борта из его сна грубой силой и механическим надругательством. Ползучие растения хватались за косые крылья и рвались, хлестали обожженный воздух. Они взбирались наверх. Они взбирались наверх.

Клейкая атмосфера Венеры цеплялась за них, пока Элис боком разрывала ее, разрезая песчаные тучи правым крылом, выплевывая статику и потерянные вещи, изрыгая кислотный пар. Она хрипло ревела, как демон. Медленно, а потом быстрее и быстрее зеленый горизонт позади них стал загибаться назад.

На мониторе незакрепленный фраск катался по трюму, его швыряло из стороны в сторону в вихре драпировок, било о стену, о пол, о заднюю стенку. Табита видела, как он распластался, расставив ноги, на размазанных останках стенной росписи Саскии.

— Элис! — сказала Табита. — Мне нужен поворот на триста шестьдесят градусов. Время — на твое усмотрение, — сказала она, мрачно подчеркивая слова. Затем бросила взгляд на Саскию. — Что бы там ни было, не отстегивайся от кресла, — сказала она. — И смотри, чтобы тебя не рвало.

«Элис Лиддел», уже сильно кренившаяся на левый борт, весь поворот проделала рывками. Венера неожиданно снова увеличилась, и ее камуфляж из радужных туч бешено закружился у них под ногами.

В трюме последний огромный водоворот из цветной ткани, полосатых туфель, пустых трубок и китайских фонариков, сталкиваясь и переплетаясь, вылетел через открытую крышу.

Когда корабль, крутясь, снова выпрямился, Табита и Саския едва смогли разглядеть на экране призрачную фигуру. Она крепко держалась в проходе.

— Ах, ты, мерзавец! — закричала Табита.

Он пополз по направлению к передней камере.

— Хорошо! Хорошо! — крикнула Табита в ярости, когда корабль снова пошел нормальным курсом, все еще изо всех сил стараясь подняться вверх. — Элис, аварийный доступ к структурному ассемблированию!

Пульт погас, покрылся «снегом», потом выдал смутное меню.

Табита вызвала коды.

Неожиданно в кабину прорвались волны летучего песка. Корабль был полон ими. В буром вихре фраск исчез под передней камерой, потом появился в центре экрана кормовой камеры. Он находился у передней двери, держась за перила прохода верхними конечностями, отчаянно пытаясь зацепиться ногами.

— Еще рано! — закричала Табита. — Назад! Элис!..

Корпус «Элис Лиддел», метавшийся в песке, жалобно и пронзительно завыл.

— Давай, Элис!

Шаткая диаграмма неверно поблескивала на экране пульта, крутилась снова и снова — сбивалась вертикальная развертка. Она показала неясными очертаниями трюм «Берген Кобольда».

— Вот оно!

Напрягая зрение, Табита придвинулась к неисправному экрану так близко, как только могла.

— 4.2, 1.5 и зуммер.

На другом экране — мониторе трюма — фраск исчез.

Он уже вошел в шлюз.

Саския перегнулась через плечо Табиты, глядя широко раскрытыми глазами сквозь летучий песок.

Табита снова вызывала коды:

— Приоритетная команда! Аварийное дисассемблирование!

В неверном схематичном вращении на экране шестнадцать точек по стенам трюма вспыхивали ярко-красным. Потом — белым.

А затем вспышки исчезли. Вообще ничего не светилось, ничего там, где они только что были, ничего — между ними. Так, словно у корабля вообще не было центральной части. На малом считывающем устройстве завивался орнамент из цифр, быстро бежавших навстречу нулю. Так, словно «Элис Лиддел» стала гораздо меньше, чем была раньше.

Они стали подниматься вверх значительно круче, выходя из района пыльной бури в едкий туман. Гравитация, усилившись вдвое, затолкала все вещи под сетки и прижала к палубе.

Табита издала громкий торжествующий крик.

— Ха-ха! Что ты об этом думаешь? Шестнадцать и шесть километров над Морем Джиневры! Пока, Гектор! Умница, Элис! МОЛОДЕЦ!

Она радостно смотрела на монитор, теперь совершенно погасший, оставшись без сканеров. Она развернулась в кресле, весело глядя сквозь желтый туман на закрытую дверь под трапом, словно там что-то должно было появиться. Но там ничего не было, кроме закрытой двери.

— Замечательно! — снова воскликнула Табита.

И посмотрела на Саскию. Та уставилась в ветровое стекло. Вид у нее был нерадостный.

Табита, в свою очередь, взглянула в ветровое стекло.

Сквозь разбитое стекло на нее смотрело лицо, перевернутое вверх ногами.

Он быстро карабкался, отчаянно скребя когтями. Он открыл свой черный рот и зашипел.

 

50

Табита заорала на него:

— Вон с моего корабля!

На какую-то секунду показалось, что он ее услышал. Коричневое лицо исчезло. Рука-прут проскребла по разбитому стеклу и пропала.

— Он упал! — закричала Саския.

— Не очень-то на это надейся, — отозвалась Табита. — Элис, мы крепко держимся?

— В ВЕТРОВОМ СТЕКЛЕ — ДЫРА, КАПИТАН, — отметил мозг корабля.

— Кроме этого! — сказала Табита, пытаясь включить вентилятор, чтобы разогнать ядовитый туман, и потерпев при этом полное фиаско. — Этот тип может в каком-нибудь месте забраться внутрь?

— ПЕРЕДНЯЯ ДВЕРЬ ТРЮМА НЕНАДЕЖНА. ФРАСК УЖЕ НАЧАЛ ОТКРЫВАТЬ ЕЕ, КОГДА ТЫ СБРОСИЛА ГРУЗ ИЗ ТРЮМА ЗА БОРТ, КАПИТАН.

— Ты можешь закрепить ее, Элис?

— НЕТ, КАПИТАН.

— А мы что-нибудь можем сделать? Вручную?

— ЕСТЬ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. ЗАВАРИТЕ ДВЕРЬ НАКРЕПКО.

— Да! — воскликнула Табита. — Нет, черт…

— Почему нет? — спросила Саския.

— Все оборудование у роботов, — ответила Табита. — На дне Моря Джиневры.

— АЛЬТЕРНАТИВНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. ВОЗМОЖНО, ВЫ СУМЕЕТЕ ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ И СНОВА ЗАГЕРМЕТИЗИРОВАТЬ ЕЕ.

— Я пойду, — вызвалась Саския.

— Нет, — Табита перегнулась к ней. — Пойду я. Когда она заглушит двигатели.

Акробатка пришла в ужас:

— Табита! Я могу открыть и закрыть дверь! Но вести корабль я не могу!

— Ничего со мной не случится, — сказала Табита. — На мне специальные башмаки для передвижений по корпусу.

— Его уже нет! — запротестовала Саския. — Он отвалился еще там! — горячо настаивала она.

Табита покачала головой:

— Вряд ли, — сказала она. — Элис, эта штука все еще там?

— ЖАЛЬ, ЧТО Я НЕ МОГУ СКАЗАТЬ ТЕБЕ ЭТОГО КАПИТАН. ВСЕ МОИ ВНЕШНИЕ СЕНСОРЫ УНИЧТОЖЕНЫ.

Саския протянула запачканную серебристую руку сквозь рассеивающийся туман:

— Дай мне свои ботинки!

— Они не подойдут к твоему скафандру!

С оглушительным шипением, разрывавшим слух, Элис вырвалась из кислотных облаков.

Теперь помятые бока «Кобольда» омывал электромагнитный прибой из пойманных в ловушку микроволн. Кабина заполнилась отвратительным сиянием цвета морской волны. Вселенная над ними казалась перевернутым океаном тонкого, как дымка, огня, разбухшим супом из искрящейся плазмы.

— Я только пойду закрою дверь. Я не собираюсь выходить наружу, — пообещала Табита Саскии.

— Элис! — взмолилась Саския. — Не пускай ее!

— ПРИКАЗЫ КАПИТАНА НЕ ОБСУЖДАЮТСЯ, ПЕРВЫЙ ПОМОЩНИК ЗОДИАК.

— Ты в самом деле с ней что-то сделала, — заметила Табита.

— Я всего лишь разбудила ее!

— Раньше она никогда такой не была. — Может быть, Элис была повреждена сильнее, чем показывала. Может, это напряжение заставляло ее работать на более примитивном уровне программирования. У Табиты было время надеяться, что Элис не превратится в один из этих безнадежно рабских электронных мозгов наподобие «Шиндзацу» Веры Шоу; и в этот момент она спохватилась.

Элис может превратиться только в металлолом.

И очень скоро.

В этот момент раскрылась экзосфера Венеры и выпустила их в космос.

В верхней части разбитого ветрового стекла постепенно появлялась знакомая пелена синего цвета. Это выглядело в точности так, словно корабль потихоньку поднимался в подвешенный пруд из слегка светившихся чернил.

— Как долго мы можем здесь продержаться, Элис?

— С КАКОЙ ВЕРОЯТНОСТЬЮ, КАПИТАН?

— Сто.

— ДВА ГОДА.

— А чтобы благополучно приземлиться?

— ДВА МЕСЯЦА.

Разбитое ветровое стекло наполнилось чернильным пространством и холодными белыми звездами. Все было очень тихо. Внизу лик Венеры закрывала ночь.

Элис начала вращение на своей орбите.

— Назад, туда, где мы были?

— ОТВЕТ ЗАВИСИТ ОТ ТОЧНОСТИ, С КОТОРОЙ МЫ ОПРЕДЕЛИМ ВРЕМЯ НАШЕГО СПУСКА, — ответила Элис. — УСЛОВНО…

— Не важно. Элис, сигнал бедствия по всем каналам.

— АЙ-АЙ-АЙ, КАПИТАН.

— Вставь вот это. Саския, автоматический повтор.

Саския нажала кнопку воспроизведения, и Элис стала наполнять пустоту повторяющимися сигналами координат. Любой, кто услышит их хотя бы вполуха, должен поймать электронный сигнал и знать, где искать.

В кабине «Элис Лиддел» царило молчание.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросила Табита.

Саския покачала головой.

— Он исчез, — тупо повторила она.

— Я пошла закрывать дверь.

— Осторожнее, Табита, — сказала Саския. — Табита? Что я могу сделать?

— Следи за пультом. Если кто-нибудь отзовется, лови их. Не давай им уйти. И присматривай за ветровым стеклом.

Саския оглядела кабину в поисках оружия:

— Если он войдет…

— Да не войдет он, — напомнила ей Табита. — Он отвалился.

Табита с трудом прошла вдоль стены в проход. Оба выхода были надежно заперты. Она проверила их управление, затем выглянула в иллюминаторы с обеих сторон.

Смотреть там было не на что: ничего и есть ничего. Далеко внизу под ними вращалась Венера, прекрасная и уродливая одновременно. Ее мощные штормы и гнилые джунгли сияли обманчивым блеском.

Табита надеялась, что поблизости все же кто-то есть. Надеялась, что это окажутся какие-нибудь заботливые и гуманные обитатели системы, которые бросятся на сигнал бедствия независимо от того, во что им это обойдется и нравится им это или нет. Она надеялась, что они не будут тянуть, не желая ни во что ввязываться, и рассчитывать на то, что кто-то отзовется раньше их.

Индикатор на передней двери трюма горел красным. Фраск, по-видимому, точно знал, как с ним управляться. По счастью, в трюме был взрыв, и волна отбросила существо, прежде чем оно успело завершить последовательность команд. Элис была права: единственное, что надо было сделать, — это открыть дверь вручную и снова закрыть ее.

Табита положила руку на кнопку перезагрузки.

Нажала ее.

Красный свет мягко замигал.

Табита подошла к стене и низко нагнулась над вращающейся ручкой, твердо закрепившись ногами по обе стороны.

Взялась за ручку и повернула ее.

Дверь приоткрылась, совсем чуть-чуть.

Табита продолжала крутить.

Дверь ускорилась, ручка тоже. Гравитации тут могло и не быть, зато было трение.

Табита открыла дверь.

Выглянула наружу.

Там не было ничего.

Там не было ничего в буквальном смысле слова. Двести пятьдесят кубических метров пустоты.

По другую сторону пустой центральной части Элис Табита видела кормовой вход.

У той двери тоже ничего не было.

На мгновение Табита задумалась, не забыть ли ей об обещании, данном Саскии, и просто на один шаг выйти наружу, чтобы осторожно осмотреться. У капитана полная прерогатива, подумала она. Но если она увидит этого типа — или он заметит ее раньше, чем она его, — что тогда?

Она просто опустилась на колени и высунула голову; совсем чуть-чуть.

Ничего, кроме ободранного, исцарапанного металла. Венера быстро отскребла Элис.

Табиту передернуло. Она нырнула назад, снова нажала перезагрузку, затем кнопку «заперто».

Дверь с жужжанием закрылась.

Индикатор замигал зеленым.

— Саския? Есть ответ?

— Ничего не слышу, — отозвалась та.

— Элис? Мы стабильны?

— СТАБИЛЬНЫ, КАПИТАН.

— Кто-нибудь есть поблизости?

— ПРОДОЛЖАЮ ПОИСК, — сказала Элис.

— Я хочу взглянуть на наши запасы, — сказала Табита, отключила свои башмаки, встала, дергая ногами, и поплыла в центр прохода.

— Принеси мне что-нибудь, — сказала Саския.

— Если там вообще что-то осталось, — заметила Табита.

Осталось совсем немного. Она почти закончила осматривать кладовую, когда фраск неожиданно зловеще оскалился на нее сквозь иллюминатор.

Табита отскочила через весь камбуз и неуклюже распростерлась на стене, задыхаясь от шока.

В темноте, царившей снаружи, глазки фраска были невидимы в глазных впадинах, невидимыми были и мелкие зубы в безгубом рте. На минуту показалось, что песчаная буря выпотрошила его, вытащив все внутренности и оставив лишь хрупкую оболочку, прижатую к корпусу корабля. Но потом он шевельнулся, ящерицей прошмыгнул по стеклу и снова исчез.

— Проклятие. Черт побери. — Табиту трясло.

— Табита! Ты что-то сказала?

— Тут не очень много осталось, — быстро отозвалась Табита. Хорошо, подумала она про себя. Рука об руку.

Мне нужно что-то, чем бы его стукнуть, подумала она, чтобы спихнуть его с корпуса. Что-нибудь длинное, чтобы не надо было подходить слишком близко. Если я хоть раз смогу его оттолкнуть, он окажется беспомощным, ему сюда уже ни за что не забраться.

Табита выглянула в иллюминатор.

Там ничего не было видно.

— Все еще ничего, Элис?

— ПРИБЛИЖАЕТСЯ КОРАБЛЬ, — радостно отозвалась Элис. — В ПРЕДЕЛАХ СЛЫШИМОСТИ.

— Посылай ему сигнал!

— УЖЕ ПОСЫЛАЮ, КАПИТАН, — Элис была вежлива, как всегда, но в ее голосе прозвучали нотки, напоминавшие прежнюю Элис.

На минуту Табита чуть не отказалась от своего плана, потом подумала: только после того, как они ответят. Она вышла из камбуза и направилась в галерею машинного отсека, где с надеждой открыла ящик с надписью «ЭЛЕКТРОРАЗРЯДНИКИ».

Внутри находились пять видов запасных электроразрядников, аккуратно разложенных по мощности.

Табита закрыла ящик. Она снова прошла вперед, заглядывая в пустые контейнеры и ящики, расположенные вдоль прохода. Она подумала, что в хозяйстве «Контрабанды» была дюжина предметов подходящей длины. Все это теперь собирает водоросли и ил на дне Джиневры и будет лежать там вечно.

— Вот он! — закричала Саския. — Корабль!

— Отвечают?

— Да! Да!

Табита оттолкнулась от стены и нырнула в сторону кабины.

— Он уже пробивается!

В ее наушниках раздалось мягкое шипение внешнего сигнала:

— ЭГЕЙ, «КОБОЛЬД»! ЭЙ, КАПИТАН ДЖУТ! ТВОЙ СИГНАЛ ПРИНЯТ, ХИТРАЯ СТЕРВА.

Табита ворвалась в кабину.

Растрескавшееся ветровое стекло заливал ярко-зеленый свет.

Ей хотелось думать, что это снова дневная сторона Венеры, что они начали вращаться на своей орбите и шли носом вниз. Но это был не тот оттенок зеленого — менее гнилой и более яркий.

— Я КЕЛСО ПЕППЕР, ДЖУТ. ПОМНИШЬ МЕНЯ?

Зеленый силуэт повернулся.

Сверкнул серебристый глаз и неумолимый луч захвата крепко обвился вокруг «Элис Лиддел».

 

51

BGK009059

TXJ. STD

ПЕЧАТЬ

222&222&222&/fl s: //i sproooOOOOOOWWW%

РЕЖИМ? VOX

КОСМИЧЕСКАЯ ДАТА? 14.31.31

— Элис!

Элис!

Ты меня слышишь, Элис?

Элис, я думаю, ты меня слышишь. Ты можешь подтвердить прием?

Ты можешь подать мне хоть какой-нибудь знак? Хотя бы гудок или световую вспышку.

Хорошо, Элис. Я буду продолжать говорить. Я буду говорить с тобой так, словно ты можешь меня услышать.

Если ты меня услышишь, ты сможешь подтвердить прием? Хорошо.

Я расскажу тебе историю, Элис. Историю про караван и скипфест. Историю про фею и мальчика, который так и не вырос. Историю про злосчастного старого джентльмена.

Если ты не выйдешь до того, как я закончу, по-моему, я этого не перенесу, Элис.

Элис?

Когда-то Табита Джут была пилотом шаттла и работала на Мелиссу Мандебра и владельцев и офицеров «Блистательного Трогона». Она летела на Юпитер. Это был первый раз, когда она там побывала.

Я никак не могла оправиться при виде размеров Юпитера. Каждый условный день я просыпалась, и он становился все больше. Он был твердым, с этой широкой, сияющей, оранжевой равниной, заполнявшей поле зрения наполовину, и у тебя не было уверенности, что ты не падаешь на него, а проносишься мимо, все быстрее и быстрее.

Трикарико говорил, что кольцо Юпитера было и на сотую долю не так красиво, как кольца Сатурна. Я уладила отношения с Трикарико. Я тогда чувствовала себя более жизнерадостно. По-моему, так было со всеми. Теперь, когда длинный подъем был почти закончен, казалось, все заводят романы, прощают своих врагов, устраивают свои дела — совсем так, как и говорил мне Трикарико. В шаттле все говорили только о том, кто был моим фаворитом в «Первом Побеге». «Канзан»? «Дзитоку»? Или сам «Василиск»?

— Нория говорит, ставить на «Стойкость Валенсуэлы» — это верняк, — сообщила мне Кэнфорт Магнолия, когда я везла ее на свидание на «Скорпион Лэмент».

— Честно говоря, я не знаю, мадам, — сказала я уже в двадцатый раз за эту смену.

Я знала, где деньги — верняк. В моем кармане. И там они и останутся. Но я помнила «Стойкость».

— Это ведь тот корабль, который наделал столько шуму тогда, в Селюции? Тот, с «Навахо Шерненковыми» на фюзеляже Митчума?

— Силы небесные, понятия не имею, — сказала леди Магнолия. Она посмотрела на меня как-то косо. — Я думаю, это люди вроде вас знают такие вещи.

— Да, это тот самый, — сказала я. Мы быстро нагоняли громыхающий беллерофон, полный блестящих упакованных бульдозеров. «Люди вроде вас», самодовольно подумала я. Сама того не зная, леди Кэнфорт только что сделала мне комплимент. Я дотронулась до боковых приборов, чтобы штопором проскочить сквозь строй беллерофона, и исподтишка посмотрела на миледи. Она держалась стойко.

Единственное, что интересовало меня в «Первом побеге» — это Скипфест. Все в караване, даже шоферини, были на каких-нибудь вечеринках. Все, за исключением тех, кто был на больших грузовых кораблях и все еще был поглощен тем, чтобы уговорить Привод выиграть еще пару минут у ближайшего соперника. Сначала, правда, это было скучно, потому что мне приходилось возить Мандебр по всему каравану, чтобы они могли показаться на всех нужных сборищах, подчеркнуто обойдя нежелательные, и внести некоторое оживление, неожиданно объявившись на парочке вечеров, где их не ждали. И все время поступали новости: — «Дулут» — двенадцать к одному! Скажите Хунсен Тредголд, что «Бегемот» вылетел!

По счастью, Мандебры не могли совершать облеты всю ночь, поскольку в восьми нам надо было быть на «Октябрьском Вороне», как раз к театру масок. Мелисса не могла опоздать в театр масок. Все, кто хоть что-нибудь из себя представлял, уходили с других вечеров только, чтобы сказать, что они были в театре масок Сансау. Даже если они не планировали этого, они быстренько передумали, когда узнали, что идут Мандебры.

Мы все были в костюмах. Мелисса нарядилась павлином, она была в бирюзовом платье, и два пажа несли ее шлейф. Стрэчен Алексис был кем-то, кого они называли «гусаром»: в красном мундире с кучей украшений, в огромной шляпе и больших блестящих черных сапогах со шпорами. Он сказал, что это что-то вроде солдата, но его обмундирование было таким, что в нем вряд ли захотелось бы пойти в бой. Там была и леди Кэнфорт, на ней тоже были сапоги выше колена, черный корсет и черный воротник с хромированными шипами. Я взяла с собой Трикарико, он был в костюме Пьеро. Мы потратили кучу времени, чтобы его загримировать: одну щеку — белым, другую — черным с большой драгоценной слезой на черной стороне. Все были в масках, но везде, куда бы мы ни пошли, Мандебр узнавали тут же.

Я была в костюме Питера Пэна. Это был мальчик, который так и не стал взрослым. Из истории, которую часто рассказывал нам мой отец. На мне была туника, будто бы сделанная из листьев, и пара крошечных бронзовых рожек, торчавших из моих волос.

Трикарико считал, что я выгляжу потрясающе сексуально в костюме мальчика. Он стоял, обняв меня одной рукой, пока я вела нас сквозь толпу маленьких кораблей, уже собравшихся толпой вокруг «Октябрьского Ворона».

«Ворон» был огромным. По тоннажу в три раза больше «Блистательного Трогона», хотя «Трогон» выглядел гораздо более элегантно, с его украшенными драгоценностями крыльями, полубаком в форме гребня и экипажем с косичками. Когда я подвела шаттл к борту, мы показались себе совершенными карликами по сравнению с иллюминаторами, находившимися в тени похожего на гору мостика, Я провела нас через толпу к парадному входу, чтобы Мандебры могли торжественно появиться на празднике, а потом я была свободна. Раз в жизни Мелисса соблаговолила дать согласие на то, чтобы домой ее вез робот.

Мы прибыли как раз вовремя. Театр масок начинался. Конечно, он должен был изображать историю Большого Скачка. Сначала появились трое людей и исполнили странный танец, изображая Солнце, Землю и Луну. Все заахали. Что касается меня, то мне пока все это казалось нудным, но я продолжала смотреть, потому что следующий номер должен был изображать Малый Скачок, а это была моя любимая тема. Сам Аларик Сансау в костюме капеллийца, с головой, которой придали форму большого лысого купола, и двое людей, изображавших звездоплавателей в смешных допотопных скафандрах. С моделями в музее на Спокойствии их и сравнивать было нельзя. А закончили они танцем системы, Солнца и всех планет, и человек шесть детишек изображали астероиды, они танцевали вокруг Аларика Сансау и менялись местами. Все аплодировали и говорили, как это замечательно.

Мне уже давно стало скучно и вместо представления я стала рассматривать людей. Все были в каких-нибудь нарядах, большинство — по-прежнему в масках. Парочка людей нарядились в знаменитых эладельди. В любую минуту ожидали кое-кого из фрасков, но они так и не явились.

Я была разочарована. Все было гораздо более официальным, чем я предполагала, но, с другой стороны, это ведь были сливки каравана.

— Не волнуйся, — сказал Трикарико, — потом станет повеселее.

Когда театр масок окончился, все стали танцевать, пить, выискивать знакомые лица под масками и спорить насчет них. Везде, куда ни глянь, деньги переходили из рук в руки. Я подумала, что проигравшие просто платят за «Первый Побег», но, как выяснилось, теперь пари заключались на то, кто выйдет ближе всех к Энцеладу в конце прыжка. Трикарико ввязался в спор с какими-то людьми из команды «Фразье Рублева», и я потихоньку улизнула и смешалась с толпой. Я нашла даже с кем поговорить. Я нашла еще одну лунянку, костлявую женщину в костюме Модулятора Пандита, она вела шутливый спор со стариком в серебристом костюме с неровно наложенным по всему лицу гримом. Было видно, что он с трудом сохраняет вежливость, терпеливо выслушивая ее. Над его плечом парил блуждающий огонек.

— Раз уж на то пошло, дорогой Бальтазар, я могла бы поставить вас на место насчет скафандров, — лукаво говорила лунянка. — Я видела настоящий.

— БАЛЬТАЗАР. БАЛЬТАЗАР ПЛАМ.

— Элис!

— ПРИВЕТ, КАПИТАН.

— Элис, с тобой все в порядке?

— :Т$/и

— Элис!

Элис, не уходи опять?

Элис, Элис, ты меня слышишь?

Поговори со мной!

Хорошо, Элис, я продолжаю.

Да, это был Бальтазар Плам. Он был Луной в театре масок. Я знала, что он из Сансау, один из директоров династии, но потершись около Мандебр, я стала — как ты это назвала? Пресыщенной. Я пресытилась разговорами с великими мира сего. Как бы то ни было, это был маскарад. И я к тому времени уже напилась. Я влезла в разговор, когда услышала, как лунянка сказала ему:

— Я не должна быть такой критичной. Уверена, что ваш блуждающий огонек все записывает.

Она погладила его под подбородком, они это любят. Было видно, что, пока она его гладила, огонек засветился ярче. Он тихонько замурлыкал.

— Это у меня должен быть блуждающий огонек, — сказала я.

Плам посмотрел на меня, его огромные брови изогнулись дугой, растягивая грим. Глаза у него были добрыми. Он сказал:

— А ты кто такая, дорогая моя?

— Питер Пэн, — ответила я.

Они никогда не слышали о Питере Пэне, так что я рассказала им все, что помнила: как я жила на острове, в норе под деревом, сражалась с пиратами и краснокожими каждый день и не собиралась становиться взрослой. Я заметила, что улыбка лунянки становится все более и более напряженной, она словно говорила: «Кто эта идиотка, которая рассказывает сказки Бальтазару?», но меня уже понесло, я потеряла голову.

— У меня есть подружка-фея по имени Тинкербелл, — сказала я, — она обычно повсюду следует за мной. Как ваш блуждающий огонек.

— Я думаю, она вполне сойдет за фею, — сказал Бальтазар. И приложил тупой квадратный палец к плечу. — Иди сюда, Огонек, — позвал он и осторожно поднес к нему палец. Огонек с тихим жужжанием следовал за пальцем, паря над суставом.

— Она прелестна! — сказала лунянка. На самом деле она вовсе не была прелестной. У нее была плоская мордочка с носом-пуговкой, широкой расщелиной для рта и торчавшими из него крошечными клыками, она была похожа на крошечного детеныша какой-то рептилии, только кожа у нее была розовая, как у младенца-человека. И глаза у нее косили, так что она казался злобной или сумасшедшей. Она сидела сгорбившись, выставив перед собой рудиментарные лапки, а задняя часть ее была обрамлена каким-то скользким с виду оборудованием.

— У нее есть имя? — спросила женщина.

— Я зову ее просто «Огонек», — сказал Плам, — лучше не подавать ей идей о том, что у нее может быть своя личность, — с насмешливой серьезностью заключил он. — Вот, — обратился он ко мне, вытянув палец, — хочешь подержать ее?

— Нет, спасибо, — ответила я. Я знала, что произойдет. — Тинкербелл может обидеться.

— О, можно мне? — вмешалась лунянка. — Она так очаровательна!

И она вытянула руку, словно блуждающий огонек собирался на нее вспрыгнуть.

А потом она завизжала.

Разговоры вокруг смолкли, и все стали смотреть на нее.

У нее волосы встали дыбом, глаза почти выскакивали из орбит сквозь маску. Ее губы яростно шевелились, но из них не вылетало ни звука.

Я протянула руку и схватила ее за запястье, опустив ее руку вниз, чтобы прервать контакт. Индукция тут же прекратилась, конечно, но она получила сильный шок. Плам ухмылялся, ему вовсе не было стыдно, и, боюсь, что я улыбалась тоже.

Женщина вырвала у меня запястье.

— С вами все в порядке? — спросила я. Она сверкала на меня глазами, словно это я ее ударила током. Она не смела взглянуть на Плама, просто стояла и массировала пульсирующую руку, пока человек шесть прислужников в ливреях Тлака не пробились сквозь толпу и не выручили ее, издавая успокаивающие звуки, пока вели ее прочь.

У Плама был совершенно невинный вид, он приглашающим жестом гонял огонек взад-вперед по своему предплечью. Я засмеялась. Он только поднял свои удивительные брови:

— Невыносимая женщина, — сказал он.

— Вы и со мной собирались проделать то же самое! — запротестовала я.

— А, может, ты тоже невыносима, — ответил он.

— Наверное, да, — сказала я. — Так оно и бывает, когда ты никогда не взрослеешь.

Я разговаривала с Бальтазаром Пламом довольно долго, вернее, не я, а Питер Пэн. Я не хотела ему ничего про себя рассказывать, но напридумывала целую кучу вещей про Питера, как он присоединился к каравану, потому что это большое приключение, а что Питер любит больше всего, — так это летать. Потом Плам стал говорить о старом корабле, который, как он сказал, просто валяется в его поместье где-то на Земле, в Калифорнии. Через минуту я поняла: он хочет сказать, что если я уйду с маскарада вместе с ним, мне, может быть, удастся уговорить его с этим кораблем расстаться.

Тогда я его отшила. Честно говоря, после того, что он сделал с той бедной женщиной, я была не склонна ему доверять. Я не верила в его предложение, не верила, что может быть вообще какое то предложение без подводных камней. По-видимому, корабль был просто комком ржавчины. Я чувствовала себя чуть-чуть оскорбленной. Мы так хорошо общались, а тут он собрался играть в игры. А я не люблю играть в игры других людей. В любом случае, он мне не нравился. Ну, не настолько.

На вид причин хватает, правда?

Была и еще одна. Трикарико нашел меня и болтался рядом в ожидании, и я вдруг решила отвезти его назад на «Трогон», в свою каюту, и сорвать с него одежду. Пока мы этим занимались, остальной экипаж в беспорядке вернулся на борт, и зазвучали гонги. Мы едва успели одеться и занять свои посты, как все огни засверкали, и мы отправились в сверхпространство. Мой первый большой прыжок.

Это была жуткая скука. Мне пришлось вернуться и снова работать на складах, потому что полетов не было совсем.

 

52

Ветровое стекло «Элис Лиддел» заполнилось зеленым светом, потом потемнело, словно перед ним возникло какое-то препятствие.

Обесточенный «Кобольд» затаскивали вверх, в гнусное, вонючее брюхо «Уродливой Истины». Все внешние огни были затемнены, внутренние — отключены. Мертвенные парализующие сети протянулись и обвили Элис. Все было кончено.

Магнитные кошки со стуком замкнулись, тряся Элис так, словно капитан Пеппер намеревался разорвать ее на части. Швы, которые Табита и роботы методично заваривали, лопнули и разошлись снова, как бумага. Взрывом застойного воздуха, в котором стоял запах пота и вспышкой тошнотворного флюоресцирующего света распахнуло два передних шлюза, и с обеих сторон на борт поднялись две громадные фигуры.

Табита была наверху, в кабине пилота, нагнувшись и рукой шаря под сеткой. Саскии нигде не было видно.

Вытаскивая свою сумку из кучи сваленных вещей, Табита зацепила ремешком замок белого фарфорового ящика. Замок подался, и крышка ящика со стуком отскочила.

Мигая и потеряв ориентацию, Тэл спиной взмыл вверх, растопырив зеленые крылья.

Изумленные этим неожиданным видением, захватчики схватились за оружие.

В этот момент Тэл увидел их в проходе, увидел оружие и распознал в них врагов. С оглушительным воплем торжества он взлетел в воздух.

— Брииитва пеммикан!

Он ринулся прямо на ближайшего из врагов, широко раскрыв клюв и растопырив когти, готовый к битве.

Его целью была огромная одноглазая женщина-трант с грубой повязкой на втором глазу. Ее воротник был красным и далеко выдавался из разорванного ворота засаленной ветровки. Через прорехи в ткани, сделанные для того, чтобы подчеркнуть ее мускулы, проглядывали старые рубашки. Ее джинсы полосами свисали вдоль длинных бедер; шелковистый мех в этих местах был покрыт пятнами масла и сажи. Из ее свободных веревочных сандалий торчали жесткие желтые когти. Она одним прыжком взлетела по трапу, держа в огромных, покрытых шрамами ручищах обрез. Кабина наполнилась обезьяньей вонью.

Когда Тэл пронзительно закричал и полетел вслед за ней, трантша, рыча и расправив уши, покачнулась, почему-то не готовая к тому, чтобы стрелять. Потом, увидев истинные размеры нападавшего, она коротко хохотнула, приподняла верхнюю губу и подняла огромное ружье, словно оно было весом не больше спички.

— Тэл! — закричала Саския, выглядывая сверху, с потолка, где она пряталась среди мертвых мониторов. — Осторожнее!

— Берегись перьев, — рявкнула трант своему напарнику, стучавшему по трапу стальными ногами.

Тэл ринулся вниз, нацелившись на единственный желтый глаз трантши.

Львиная голова завращалась, клыки свирепо защелкали в воздухе, но внеземная птица увернулась, в последнюю минуту скользнув вбок, чтобы укусить пиратку за ухо.

С гортанной бранью трантша повернулась, вскинула обрез и выстрелила.

Тэл взорвался в шаре фиолетового пламени.

Женщины пронзительно вскрикнули.

Трантша захохотала, а ее помощник протянул руку вверх, согнул ее и, как крюком, зацепил Саскию.

В воздухе стоял ужасающий запах горелого жира и перьев. Лохмотья почерневшего оперения опускались на палубу.

Табита с криком повернулась ко второму захватчику, пытаясь схватить Саскию. Но захватчик без всяких усилий отобрал ее, подхватив подмышку. Табита барабанила кулаками по его боку, но без всякого результата.

Это был большой черный робот: преобразованная конструкция высокой гравитации, догадалась Табита. Он шел прямо, как человек, зажимы на его ногах разрывали сети и царапали палубу. Его четыре руки напоминали толстые стальные шланги, торчавшие из соединений на хромированной скобе. Его грудь была похожа на бочку, конусообразно спускавшуюся до универсального сочленения его бедер. Голова была низким куполом из черного стекла. Внутри Табита различала слабо мерцавшие крошечные разряды.

Она порылась у себя в сумке в поисках чего-нибудь, любой вещи, которую можно было бы использовать как оружие. Там ничего не оказалось. А потом, в куче мусора, разбросанного по полу, она краем глаза заметила свой верный гаечный ключ. Табита нырнула за ним, еле увернувшись от бросившейся на нее трантши.

Табита схватила ключ и с силой замахнулась им, заставив трантшу попятиться к пульту, потом развернулась и бросилась на робота.

Раздался внезапный хлопок, и появилось облачко зеленого дыма. Скафандр Саскии повис в цепком захвате под мышкой робота. Саскии в нем больше не было. Каким-то образом она снова оказалась на потолке, повиснув на разбитом мониторе и лягая трантшу в лицо.

Табита издала вопль и снова бросилась на робота. Ее ключ со звоном ударился в неподвижную грудь, и ее руку ударило электрошоком.

— У-у-у!

Непроизвольно выронив ключ, Табита зажала пульсирующую от боли руку под левой рукой, крепко прижимая ее, пытаясь увернуться от робота. Но он протянул одну из руку ей за спину, и Табита ударилась о нее спиной. Это тоже было больно.

Рука безошибочно нашла ее талию и обвилась вокруг. Крючковатый кончик другой руки крепко стиснул левое запястье Табиты.

В скрежете механизмов Табита оторвалась от пола и повисла в воздухе.

Из этого унизительного положения она наблюдала за последними мгновениями обороны «Элис Лиддел».

Трантша схватила Саскию за ногу и стащила с потолка. Теперь она прижимала ее к своей груди, зажав ее горло рыжеватым предплечьем.

Саския задыхалась и кричала от боли, бесполезно вцепившись в руку трантши, запустив ногти в мех.

Трантша довольно зарычала. Потом стукнула Саскию по голове, и та сразу же прекратила свои фокусы.

Пираты вытащили пленниц через покореженный шлюз левого борта и понесли их в недра «Уродливой Истины».

Они вышли в закопченный отсек корабля. Стены были исписаны грубыми рисунками и граффити, пол был весь в выемках и исцарапан. Лужицы радужной слизи отмечали места утечки из лабиринта труб наверху. Здесь была гравитация. Здесь был воздух, и он был отвратительный.

Изогнувшись в объятиях робота, Табита повернула голову и в отчаянии бросила последний взгляд на свой верный старый корабль.

«Элис Лиддел» казалась такой несчастной, какой никогда не была. Она лежала в прострации на обломках своих шасси. Она заполняла отсек, как выброшенный на берег металлический кит, в ее иллюминаторах не было света, в ней не было жизни совсем. К царапинам и ссадинам, полученным на Венере, добавились раны и разрывы, нанесенные грубым обращением с ней пиратского брига. В ядовитом воздухе планеты джунглей погиб весь ее гордый медный орнамент. Ее ветровое стекло было безглазой ямой, крыша была голой.

На крыше что-то зашевелилось.

Робот тащил Табиту прочь, к двери, по ходу чуть не переломив ее надвое. Трант волокла за собой потерявшую сознание Саскию.

Именно трантшу и атаковал фраск.

Трантша жутко взвыла, и ее вопль зазвенел в металлических стенах. Фраск был у нее на спине, разрывая одежду, вырывая мех.

Саския качнулась вперед и упала на пол, но трантша ухватила ее за волосы. Она держалась за Саскию и одновременного колотила по когтям фраска, вонзившимся ей в плечо. Она казалась переросшим и слишком разряженным леопардом, старающимся стряхнуть с себя колючий куст, но у куста было много рук и ног, и они цепко обвились вокруг нее. Ее крики боли и ярости эхом отдавались в грязном помещении.

Роботу понадобилась одна-две минуты, чтобы оценить новую ситуацию, прежде чем он заковылял назад, на помощь напарнице, таща с собой и Табиту.

Табита пыталась сопротивляться, зацепиться каблуками, но это было бесполезно. Поверхность пола была скользкой, и она только беспомощно волочилась за роботом, а ее сумка била ее по бедру. Робот между тем небрежно протянул руку и забрал Саскию у трантши.

Трант ревела от боли и злости. Она подняла свое огромное ружье, но Табита видела: что-то остановило ее, и она не стала стрелять снова, хотя фраск, шипя и отплевываясь, пытался выдавить ей единственный глаз. Звуки, которые они издавали при этом, напоминали кошку, разъяренную только что разожженным костром.

Из дальнего конца корабля чей-то голос выкрикнул неразборчивую команду.

Робот прирос к земле. В его груди с жужжанием открылась панель.

Освобожденная от Саскии, трантша стояла, широко расставив ноги и работая ружьем, как ломом. Она злобно тыкала им между своей спиной и живой вязанкой хвороста, так крепко прилепившейся к ее плечам.

Из углубления в груди робота появился носик.

Трантша развернулась, с силой подняв дерущегося фраска. Теперь она стояла спиной к роботу.

Робот выстрелил.

Из носика в направлении боровшихся вырвалась под давлением струя пара. Она ударила фраска прямо в середину спины.

Фраска охватила судорога. Он свалился со спины измученной трантши и упал навзничь. Он стукнулся о грязный пол, вдруг потерял всю свою эластичность и свернулся, потрескивая, как моток замороженной веревки.

— Медленно, — критическим тоном сказал тот же голос, — очень медленно.

Теперь Табита видела его — маленького сгорбленного китайца, стоявшего в углу. Он был стар, его желтую физиономию обрамляли лохмы длинных, похожих на солому волос. На нем было черное вязаное пальто, спускавшееся ему до лодыжек, синие антигравитаторы и пара ювелирных очков в медной оправе, а в его наушник был вставлен образный усилитель. В костлявых руках он держал какое-то громоздкое устройство, что-то наподобие допотопной клавиатуры с идущими от нее антеннами. Тонким пальцем с почерневшим ногтем он нажал какую-то кнопку:

— Тарко, ты ранена? — спросил он.

Аэрозоль робота, дымясь, поник и спрятался в углубление. Панель за ним закрылась.

Трантша рычала и ворчала. Она подошла к фраску и толкнула его ногой. Он треснул и захрустел.

— Подбери это, — приказал старик.

— Об эт'м никто н'говорил, — пробурчала трантша.

— Подбери его, — повторил старик.

Трантша с отвращением протянула длинную коричневую лапу, схватила свернувшуюся вязанку и закинула ее на плечо, туда где он недавно висел.

Работая с панелью, старик направился к двери. Робот с лязганьем пошел за ним, бездумно таща за собой Табиту и Саскию.

Саския все еще была без сознания. Она висела в своей стальной петле, на ее бледном виске выделялась большая ссадина. Табита, как ни пыталась, не могла до нее дотянуться. Она поставила ноги на пол и, по крайней, сделала попытку идти.

В дверях она посмотрела на человека, принявшего командование. Его лицо было очень морщинистым, волосы — совершенно седыми. Тощая борода спускалась на грудь, и там вдруг что-то задвигалось. Табита увидела, что он носит живого синего скорпиона, прикованного цепью к булавке на пальто. Скорпион пошевелился, изгибая хвост, словно почуял свежую добычу.

— Капитан Келсо Пеппер, я полагаю, — сказала Табита.

Китайца это позабавило, он поднял голову и посмотрел на Табиту, его воспаленные глаза увеличивали стекла очков.

— О, нет, капитан Джут. Меня зовут Шин. Капитан Пеппер ожидает вас на мостике.

 

53

— Здрасьте, — сказал капитан Пеппер.

Это был белый человек средних лет, с мясистым лицом и белыми волосками, растущими из носа. Он сидел в кресле капитана, удобно сложив руки на своем брюшке. Трант Тарко стояла между Табитой и Саскией, положив огромные руки на их плечи. Саския пришла в себя и держалась прямо. Они забрали шлем Табиты.

Шин сидел у стены на сложенной груде выцветших подушек, с клавиатурой на коленях. Перед ним стоял черный робот, держа на весу фраска, свернувшегося в искусственной бутыли наподобие завязанной узлом рождественской елки. На невидимой поверхности бутыли сами по себе чертились светящиеся диагностические графики, голубые узоры данных, розовые нейрокарты расцветали и сплетались, словно разрастающиеся колонии планктона. Старик что-то радостно бормотал про себя на автономном китайском.

Мостик «Уродливой Истины» был даже еще более убогим, чем на «Элис Лиддел». Здесь стоял запах, как в клетке в зоопарке. Мусор был свален в углах и разнесен по всему полу. На стенах были распечатаны и нарисованы грязные картинки и жестокие призывы; потолок был закопченным от дыма. Большая часть оборудования, казалось, была наполовину демонтирована, из нее торчала неуклюжая новая обмотка. Но все экраны работали, и на пультах горели зеленые огни.

Чего нельзя было сказать об «Элис Лиддел».

На капитане Келсо был выцветший комбинезон и кепка, на которой было написано «КЕЛСО». Он ухмыльнулся при виде пленниц, но не сделал попытки подняться.

— Как дела? — любезно осведомился он.

— Отзовите своего снежного человека, и я покажу вам, как у меня дела, — сердито сказала Табита.

Капитан улыбнулся, приподняв верхнюю губу над пятнистыми, длинными, как у зайца, зубами. Его ярко-голубые глазки были все в морщинах и смотрели прямо:

— Не могу, — небрежно сказал он. — Вы можете пораниться.

— Сначала мы вас разорвали бы на части.

Капитан Пеппер изучал большой палец своей левой руки.

— Вот, это то, что называется желать невозможного. — Он снова поднял глаза, расправил комбинезон на коленях и задумчиво оглядел снизу вверх стройную фигурку Саскии. — А вы как? — спросил он. — Скажите же что-нибудь.

Саския вздернула подбородок:

— Мне нечего сказать пиратам.

Он скосил на нее глаза:

— Пиратам? — И хитро ухмыльнулся Тарко, оглядываясь, чтобы посмотреть, как понравилась эта шутка Шину. — Я здесь не вижу пиратов.

Табита сложила руки:

— Теперь вы еще скажете, что вы обычная дорожная полиция.

Капитан Пеппер откинул голову и захохотал:

— Полиция! Шин, ты слышишь? Тарко, слышишь? Дама считает, что мы полицейские!

Шин ухмыльнулся, прищурив глаза и подняв брови, а Тарко пробурчал:

— Слышу.

Капитан Пеппер вдруг помрачнел:

— Тогда почему не смеешься? — спросил он, понизив голос.

Трантша обнажила огромные клыки и послушно разразилась лающим смехом. Старик продолжал невозмутимо разглядывать свою находку.

Капитан Пеппер подвинул свой зад, поудобнее устраиваясь в кресле:

— Ну, вот что я вам скажу, леди, — заявил он и наклонился к ним, словно собираясь сообщить что-то конфиденциальное: — Мы и есть полицейские. Ну, что вы теперь об этом думаете? Капитан Пеппер работает на большую синюю собаку.

Он откинулся и стал играть с ободранной обшивкой своего кресла, скатывая ее обрывок между большим и указательным пальцем. Он взглянул вверх на женщин из-под своих белых бровей, снова бросив хитрый взгляд на Тарко, и продолжал говорить:

— Иногда мы — полицейские, иногда — нет! — объявил он так, словно это была замечательная шутка.

Саския презрительно выдохнула.

Табите хотелось соскользнуть на пол и заснуть, желательно навечно. До сих пор она была вся — воплощение ненависти и отчаяния, какого никогда раньше не испытывала. Эти подонки погубили Элис, а теперь им еще хочется поиграться перед тем, как погубить ее и Саскию. То, что они сейчас говорили и делали, если они еще могли что-то сделать, уже не имело значения. Может быть, если ей удастся разозлить этого расчетливого негодяя, он потеряет контроль и побыстрее покончит с ними. Но это значило, что надо мобилизовать еще какие-то силы, а она просто устала, так устала.

— Я знаю, кто вы, — сказала Табита.

Капитан Пеппер пропустил мимо ушей ее язвительный тон:

— Профессионалы, — сообщил он ей.

— Подонок, — очень отчетливо произнесла Саския.

При этом капитан Пеппер широко раскрыл глаза:

— О-о, — воскликнул он, — слышите что она говорит? Мы заполучили себе настоящую шаровую молнию! — Он хлопнул себя по бедрам и разразился хриплым, бронхиальным смехом вместе с трантшей Тарко, похлопавшей их по плечам в знак признания.

Это уже становилось утомительным.

— В любом случае, что вы тут делаете? — решительно спросила Табита. — Я думала, мы вас вырубили.

Капитан Пеппер продолжал ухмыляться:

— Вырубили нас! — эхом отозвался он. — Действительно вырубили. Вырубили Келсо Пеппера. Вырубили «Уродливую Истину». Немногие могут это сказать. — Он покачал головой. Неожиданно он снова стал серьезен. — У вас не было никакого права так поступать. И, сделав это, вы нам обоим наделали массу неприятностей. Слышите? — заорал он, почти поднявшись с кресла. — Целую кучу дерьмовых неприятностей!

Саския стиснула кулаки и бросилась вперед:

— Вы убили моего брата! — закричала она, вырываясь от Тарко. Тарко удержала ее одной рукой. Саския боролась, бешено сверкая глазами на них обоих: — Вы убили Тэла! А Марко остался там, внизу… — Она выбросила руку назад, показывая в ту сторону, откуда они прилетели, словно думала, что Венера находится где-то под палубами. — …медленно умирает на Венере из-за вас!

— Что вам от нас надо? — свирепо спросила Табита.

Капитан Пеппер снова медленно опустился в кресло. Он исследовал большой палец своей правой руки. Потом вытянул жесткий указательный палец правой руки, указывая прямо на голову Табиты.

— Ты, — сказал он. — Нам нужна ты. И он, — заявил он, ткнув большим пальцем в направлении фраска, безжизненно повисшего в воздухе перед своим престарелым исследователем. — Нам нужна ты и он, и нам нужен твой маленький кораблик. — Пеппер снова тупо ухмыльнулся. — И нам нужен ваш маленький черный приятель, который вырубил нам свет. Мы ведь уже его заполучили, да, Тарк?

Трантша посмотрела на своего капитана, покорно, тупо, непонимающе.

Внезапно, капитан, казалось, потерял к ним всякий интерес:

— Кое-кто хочет с вами увидеться, — сказал он. — А пока вы устраивайтесь здесь, как дома, слышите? Убери их, Тарко.

Трантша замурлыкала. Крепко ухватив их, она потащила Саскию и Табиту прочь от своего пребывающего в задумчивости капитана и любопытного механика — назад в шахту, мимо отсека, где лежала потерпевшая катастрофу Элис в луже своих собственных жизненно важных жидкостей; назад в недра корабля. Она бросила их в камеру.

Камера, хоть и маленькая, судя по всему, часто принимала посетителей. Предыдущие узники нацарапали свои имена и длинные вереницы условных дней на слизисто-зеленых стенах. Пища и что похуже были разбрызганы во всех направлениях, там и здесь виднелись следы ожогов от выстрелов. Внутри на двери не было ручки. Не было здесь и иллюминаторы, а лампочка едва светилась, но это не имело значения, потому что смотреть здесь все равно было не на что.

— Под'ждите, — сказала трантша.

Она взялась за сумку Табиты, стащила ее через голову девушки, а потом оттолкнула ее. Она стояла и мяла сумку в руках. Потом рывком открыла ее, сломав молнию и подозрительно заглянула внутрь:

— Что эт'за дрянь?

— Это моя дрянь, — заявила Табита, встав совсем рядом, готовая выхватить сумку, если представится возможность.

Тарко захохотала. Она с силой толкнула Табиту на Саскию, и они обе свалились на пол.

Трантша стояла в дверях и рылась в сумке Табиты, медленно выбрасывая вещи на пол: носок, скомканные квитанции, пластиковый мешок с тремя фруктовыми леденцами, слипшимися на дне. Потом она отвела руку и швырнула сумку в камеру вслед за ними.

— Радуйтесь н'нее, — сказала она и захлопнула дверь.

Табита слезла с Саскии, встала на четвереньки и вяло поползла к своим разбросанным пожиткам.

Она встала на колени, подтягивая сумку к себе по полу.

Глубоко в стенах содрогнулись и ожили мощные двигатели.

Саския была на ногах. Она стояла и била ногой по двери, решительно и с ненавистью.

За ее спиной Табита подняла рассыпающуюся книжку в бумажной обложке и небрежно прижала к себе, смяв книжку о свой живот.

Саския обернулась, оперлась на дверь, глядя вниз на Табиту.

— О-о-ох, — с горечью сказала она. — Вот. Вот, Табита. Держи. — Она присела на корточки, чтобы помочь Табите, не глядя подбирая вещи с пола. Посмотрела на то, что было у нее в руке: это был пакетик со старыми конфетами: — Вот, — сказала она Табите, подсаживаясь к ней и обнимая ее рукой за плечи. Потом сунула смятые конфеты ей под нос: — Съешь одну, — посоветовала она.

Глаза Табиты были закрыты. Она покачала головой.

Сев на пятки, Саския открыла пакетик из рваного пластика, разорвав его еще больше. Изучила его содержимое.

— Не хочешь конфетку? — спросила она.

Табита, замкнувшись в себе, не отвечала. Она сидела на полу на коленях, прижимая к себе книжку и свою сумку, — черная дыра, воплощение несчастья и поражения.

— Можно, я съем одну? — спросила Саския.

Табита тяжело кивнула головой. Ее подбородок опустился на грудь и там и остался, словно кто-то неожиданно усилил гравитацию, и ее голова стала слишком тяжелой, чтобы подняться.

С трудом Саския отделила липкий леденец от комка. Нахмурившись, она пыталась очистить его от целлофана.

— Ублюдки, — сказала она озабоченным тоном. Потом оставила свои усилия и сунула леденец в рот прямо в обертке. Она оглядела пол, заметила какой-то предмет, завалившийся под койку, протянула руку и достала его.

Это была гармоника Табиты.

Саския протянула ее на вытянутой руке.

— Табита! — безнадежно позвала она.

Табита не шевельнулась.

— Ох, пожалуйста, Табита.

Стоя на коленях, Саския обняла Табиту сзади, прижалась щекой к ее костюму.

— Все в порядке, — невнятно сказала она — ее рот был набит леденцом.

Тут Табита подняла глаза и, обернувшись, тупо посмотрела на Саскию.

— Что?

Саския тихонько и неодобрительно фыркнула. Скользнула руками с талии Табиты к ее затылку, где кончался воротник. Сжала напряженные мышцы и стала гладить ее волосы.

Табита немного посопротивлялась, потом позволила своей голове откинуться назад, на руки Саскии. Глаза ее снова закрылись.

Забытая, рассыпающаяся книжка выскользнула из крепко сжатых рук Табиты на скользкий пол. Табита не стала поднимать ее.

Лаская голову Табиты, Саския прижалась к ее спине. Дотронулась губами до ее щеки.

Табита так и стояла на коленях, пассивная, инертная.

Саския поцеловала ее в губы.

Из горла Табиты раздалось едва слышное бормотание.

Саския подняла голову:

— Что?

Губы Табиты сомкнулись и снова раскрылись, между ними мелькнул ее язык.

— Черная смородина…

Саския ласково хмыкнула:

— Давай, Табита.

Она встала, подняла Табиту, потом опустила ее на койку. Пальчики Саскии в два счета разобрались с застежками на костюме Табиты. Она мягко сняла с подруги костюм, уложила ее на спину и снова поцеловала, расстегивая жакет и водя своим руками фокусника по ее груди.

— Черная смородина, — пренебрежительно прошептала она.

Табита спала.

Саския с усилием стащила с нее жакет и брюки. Потом подняла сырое, сальное покрывало, подвинула Табиту на узкой койке и, освободившись от собственной одежды, сама скользнула следом.

 

54

Теперь, когда корабль был в пути, стало холодно. Пленницы проснулись, натянули одежду и свернулись вместе под тонким одеялом из фольги. Табита дремала и провалилась в сон. Она была снова в комплексе лифтов Изобилия, и ее вел в Сад Меркурия отряд полицейских эладельди. У станций, где останавливался лифт, были названия мест, которые она помнила с тех времен, когда была еще девочкой: Евдокс, Мэннерс, Масклайн. Ее тетушка Мюриэл все время заходила внутрь, пытаясь скормить ей кусочки горелого цыпленка, и кто-то, кого она не видела, пел ей в ухо.

Табита проснулась в смятении. Камеру наполняли глухие отзвуки пульсировавших двигателей «Уродливой Истины». Гравитация сместилась, так что казалось, что уклон пола идет вверх, в сторону двери. Табита прижималась к теплому телу Саскии.

— Я думала о Тэле, — сказала Саския чуть погодя.

— По-моему, я тоже, — ответила Табита. У нее во рту был неприятный застойный, липкий привкус. — Мгм. Мне снился сон.

Через минуту Саския сказала:

— Я бы хотела, чтобы он был здесь.

— Тэл?

— Могул…

— Не надо, — сказала Табита, обнимая ее. — Подумай о чем-нибудь другом.

Но Саскию не так легко было сдвинуть с места:

— Они убили его, — упавшим голосом сказала она. Какое-то время она лежала и плакала, а Табита обнимала ее. — Бедный Могул, — сказала Саския.

— И Марко. Табита? С Марко все будет в порядке?

Табите хотелось бы быть уверенной в том, что хоть с кем-нибудь все будет в порядке, хоть с кем-нибудь, в любом месте этой системы, неожиданно обернувшейся враждебной, где всем, будь то перки, полицейские, грабители и даже капеллийцы, наверное, — всем им стоило только взглянуть на тебя, чтобы погнаться за тобой, охотясь за твоей кровью. Она старалась не думать о Марко Метце в его ослепительном скафандре, у которого мозги выкипали в убийственных болотах Венеры.

— Конечно, с ним все будет хорошо, — сказала она.

— С Марко все будет в порядке, — сказала Саския. — Если кто и знает, как наверняка сделать так, чтобы с ним все было хорошо, — так это Марко.

— Саския?

— Что?

— Чем вы все-таки занимались?

Вся эта глупая авантюра закончилась, и с Табитой тоже все было кончено. Ее жизнь грубо и болезненно вырвали из ее рук, она это понимала, оглядываясь назад, на тот день на Грэнд-канале в Скиапарелли. Теперь Элис превратилась в груду металлолома, а она сама была заперта в недрах «Уродливой Истины»; все, кроме Саскии, погибли, или все равно что были мертвы; и она ничего не могла с этим поделать, если вообще когда-либо что-либо могла.

И все же ее не оставляло постоянное любопытство, ей хотелось знать, что это было, черт побери, что опрокинуло ее и оставило на расправу эладельди, чтобы они могли разорвать ее на куски.

— Нам нужны были деньги, — сказала Саския так, словно это все объясняло. — Мы никогда не могли заработать деньги. Никогда. А если и зарабатывали, то Марко всегда выбрасывал их на какой-нибудь дурацкий план, разработанный, чтобы обмануть всех вокруг и получить на этом в десять раз больше. Но у него никогда ничего не выходило. Тогда нам приходилось идти назад к Ханне и извиняться и снова все начинать с нуля.

Табита вздохнула. Поцеловала кончик уха Саскии и потерлась щекой о массу ее длинных волос.

— За всем этим стоит Ханна, да?

— Она все это задумала, — ответила Саския. — Сначала.

— Она работает на фрасков.

— Мы все на них работаем. Работали. Работали на фрасков.

Табита потянулась, выгнув спину:

— Значит, я правильно вычислила, — сказала она.

— Фраски построили Изобилие, — продолжала Саския. — После войны один из них остался там, в морозильнике. Когда туда поступила Ханна, она стала раскапывать, кто есть кто, и обнаружила его там. Но она никому об этом не рассказывала, а связалась кое с кем на Титане, с какими-то людьми, кто до сих пор поддерживает отношения с фрасками, а, может, и с самими фрасками, не знаю, — как бы там ни было, а Ханна предложила вывезти его оттуда, так, чтобы Капелла ничего не знала.

Табита заложила руки за голову:

— Значит, вы спасали фраска.

— Это была основная идея.

— Вы знали, что он находится в спячке.

— Ханна так сказала.

— Вы контрабандой везли его на Титан.

— Ну, да.

— На моем корабле, черт побери.

— Ох, Табита, извини, я тут ни при чем. Марко…

— Да, — мрачно сказала Табита. — Что же насчет Марко?

Саския неловко заерзала.

— Ну, сказала она. — Он пытался урвать кусочек, я думаю.

— Пытался урвать кусочек, — повторила Табита.

— По-моему.

— На моем корабле, черт побери.

— С тобой было дешевле, — пояснила Саския.

— Да что ты?

— Ну, да. И он разругался с экипажем, который наняла Ханна. Они сказали, он им не заплатил, а он сказал, они работу не сделали, ой, я не знаю. Он все время с кем-нибудь ругается. Ругался. Все равно, Марко позвонил из Скиапарелли и сказал, что он, хм, познакомился с тобой, и ты более надежная…

— Ах, так?

— …Он сказал… на самом деле, по-моему, он сказал, ты очень обязательная.

Табита фыркнула:

— Неужели? — пробормотала она.

— Он сказал, что ты ему обязана.

Табита резко села:

— Он сказал — что?!

— Что ты ему…

— Я слышала, — сказала Табита.

Ее трясло. Саския заботливо приподнялась на локте, уговаривая ее лечь под одеяло. Табита в ярости сопротивлялась, а Саския тянула ее за локоть.

— Ты холода напускаешь, — пожаловалась Саския.

— Хмм.

Табита сдалась. Она нашла скрученную салфетку и высморкалась.

— Вся эта история с пленкой, — вспомнила она.

— Она была от фрасков, — объяснила Саския, — от их людей на Титане.

— На ней же ничего не было. Я проиграла ее, там был только этот шуршащий, скребущийся звук.

Саския мягко провела кончиком пальца по щеке Табиты.

— Ах, — сказала она тоном, наводящим на размышления. — Ты нашла бы его очень возбуждающим, если бы была фраском.

Табита взяла руку Саскии и мягко, но решительно отвела ее палец:

— Что?

— Это брачный призыв фрасков, — сказала Саския. — Он должен был разбудить его.

— Так почему же этого не произошло?

— Ну, они проиграли только половину, когда включился какой-то сигнал тревоги или что-то в этом роде, и им пришлось забирать его как есть! Морозильный ящик и все такое.

Табита все еще была в недоумении.

— Но вы же проигрывали пленку Ханне, а не фраску.

— Да, чтобы они не заметили — люди в Правда-Сне. Ханна передавала ее фраску изнутри. Она очень хороша, ты знаешь. Знает, что делает.

— Она разговаривала так, что не создавалось впечатление, будто она знает, что делает.

— Ну, она же мертва, — заметила Саския. — Надо делать скидку.

— Пока я жива, больше никогда никому не буду делать скидок, — с горечью возразила Табита.

Саския проигнорировала это высказывание.

— Ты не должна недооценивать Ханну, — сказала она. И перекатилась на спину. — Жаль, что мы не можем ей сейчас позвонить.

— Так, значит, вы помогали фраску-беженцу попасть домой, — сказала Табита. — В этом было все дело.

— Да, — просто ответила Саския.

— За деньги.

— Так всегда было.

Пока они лежали, дремали и разговаривали, шум двигателей постепенно усилился. «Уродливая Истина» набирала скорость. Табита предположила, что они будут совершать прыжок. Они путешествовали в неизвестном направлении, и в конце рейса ее и Саскию передадут в лапы эладельди. Табита почувствовала, как страх сжал ей желудок.

Она взглянула на грязный желто-коричневый потолок:

— Он правда думал, что они заплатят?

— Ну…

— А ты?

— Не знаю! — раздраженно ответила Саския.

— Вы просто делали, что вам было сказано.

— Да! — Саския сверкнула на нее глазами. — И ты тоже!

Табита оставила эту тему.

Через минуту она спросила:

— Тогда почему она хотела, что бы я вернула ее на Изобилие?

Саския повернула голову:

— Кто?

— Фраск.

Саския нахмурилась:

— Она?

— Это особь женского пола, — сказала Табита.

— Откуда ты знаешь?

— Я уже встречала одну такую раньше. И в любом случае фраски не стали бы так хлопотать из-за мужчины.

Саския обдумала слова Табиты:

— А какая разница?

Табита, в свою очередь, обдумала слова Саскии:

— Не знаю, — в конце концов призналась она. — Я не понимаю фрасков. А кто понимает?

Некоторое время они лежали молча. Саския рассказала все, что знала. Она снова раздумывала, когда капитан Пеппер будет кормить своих пленников, если он вообще собирался это делать.

Внезапно Табита спросила:

— Что Ханна Су имела в виду, когда сказала, что они все собрались вокруг?

— Она всегда говорит такие вещи, — отозвалась Саския, — думает, что люди в других морозильниках подслушивают ее сделки.

— О, — сказала Табита.

Саския вдруг снова обняла Табиту:

— Давай сейчас больше не будем разговаривать, — предложила она. — А то у нас скоро кончатся темы для беседы. И никогда ведь не знаешь, мы можем пробыть здесь очень долго!

— Да, — сказала Табита. — Верно.

Они лежали рядом на койке и прислушивались к ворчливому рокоту двигателей «Уродливой Истины», ползущей все дальше, унося их в нескончаемую пустоту.