( март - август 1854г.)
Тревожные месяцы - 2
Южные, недавно сложившиеся племена были впряжены в "военную повозку" иным способом. Ещё в 1853г. стало ясно, что в ближайшие годы торговля с Калифорнией может значительно сократиться. Многие разочаровавшиеся золотоискатели стали осваивать бесхозные земли, что грозило падением цен на продукцию сельского хозяйства. А из-за огромного количества пригнаного из Техаса скота, цены уже в том году упали с 75 до 12 долл. за голову.
Пользуясь этим, по плану Митькова, был пущен слух о почти полном прекращении торговли из-за войны. Члены новых племён и федераций только начали привыкать к приличным доходам, позволявшие им стать обладателями многих, ранее недоступных вещей. И они ужасно возмутились наглости англичан и французов, посягнувших на их прибыли. 18 независимых племён и федераций объявили и тем, и другим войну, подтвердив таким образом правоту Маркса.
О том, что они они находятся в состоянии войны не только с Россией, но и ещё с 18-ю независимыми народами, ни в Париже ни в Лондоне не подозревали. Это не помешало произойти первому военному столкновению Крымской войны на Тихом океане. Главным героем его стал маркиз де Пэндрей д'Амбель, персонаж совершенно необычный и колоритный.
"Увязший в долгах дворянин и сумасброд, Пэндрей высадился в Калифорнию в 1850 году. Отказавшись от бухгалтерской работы в торговле, а также от тяжелого труда золотоискателя, он поставил свою палатку на другом берегу залива и снабжал город дичью… заработав таким образом 30 тысяч долларов. Но жизнь охотника, даже охотника на медведей, оказалась слишком однообразной для деятельного маркиза. Прочитав в газете о начавшейся войне, Пэндрей поспешил организовать экспедицию в Русскую Америку, чтобы завладеть богатой провинцией и по-доброму или же силой потеснить русских.
Он без труда собрал отряд человек в 400 из разочаровавшихся французов-золотоискателей. Совсем немного, учитывая, что французское население Калифорнии к тому времени простиралось до 30 тысяч человек.
Новоявленный полк, гордо именуемый Французская армия Западной Америки, был разбит на три батальона, которыми командовали: Мишель Гуайяр - бывший гусарский полковник, промышлявший в Сан-Франциско стиркой; граф де Россе-Бульбон - подвизавшийся в журналистике; и, бывший супрефектом при Луи-Филиппе, граф Андре де Сент-Фуа - занимавшийся чисткой обуви."
Учитывая, что к отряду маркиза прибилось несколько англичан, эту экспедицию можно назвать франко-английской.
"Французская армия…" пересекла границу 20 июля. Её командиры не знали, что вступают на территорию, где им уже объявлена война, позднее получившая название "Табачной". "Ибо главным рефреном решения начать военные действия против Англии и Франции был - "что-б мы, из-за этого койотового дерьма снова начали курить всякое дерьмо?".
"В первой же индейской деревне маркиз наделив всех подарками забрался на зарядный ящик и произнёс речь. "Друзья мои! Вот что пишет вам Великий Вождь Наполеон. Небо над вашими головами, долго остававшееся темным и облачным, теперь прояснилось. Великий Вождь Наполеон знает о ваших нуждах и печется о благе своих краснокожих друзей. Он посылает к вам своих воинов, чтобы убрать шипы с ваших троп и уберечь ваши ноги от ран. Великий Вождь Наполеон уберёт с вашей земли тех нехороших белых людей, которые затевали с вами ссоры, оскорбляли ваших женщин и порочили ваших богов. Эти люди больше не будут тревожить вас. Отныне они будут всегда жить только в своей стране и на земле индейцев наступит мир. Мир принесет вам безопасность и изобилие. Эту войну начали русские и они же вовлекли в нее нашего Великого Вождя, и теперь, вместо того, чтобы мирно охотиться, добывая пищу своим женам и детям, мы идём воевать с русскими. Но через несколко дней, когда русские будут разбиты и покинут ваше земли, вы сможете охотиться всюду, где захотите, и никто не сможет мешать вам, так как вы будете под защитой Великого Наполеона. А всякого, кто поднимет оружие не для охоты, а для войны, Великий Вождь Наполеон будет считать своим врагом."
Эта прекрасная речь много проигрывала в переводе нашего проводника, вечно пьяного индейца и, так как де Пэндрей не мог быть уверен в правильности перевода, больше он таких попыток не делал."
Единственный и многократно описанный бой "Французской армии Западной Америки" произошёл 29 июля в Песчанной долине, которая теперь носит имя Французская.
"Вскоре долина сузилась до трёх километров, а склон, вдоль которого текла река справа от нас стал почти отвесным. Дно долины оказалось покрытым мелким песком, в котором вязли колёса фургонов. Нескольким бойцам пришлось спешиться и идти позади каждого фургона чтобы подталкивать их на самых трудных участках…
Внезапно река сделала петлю в форме буквы S и пересекла долину. На этой излучине, в самом удобном для переправы месте мы увидели индейскую деревню - два десятка конических, выстроившихся дугой хижин. Между деревней и рекой зеленело несколько полей.
Колонна встала. Де Пэндрей рассматривал в подзорную трубу деревню, до которой было чуть более километра, приговаривая: "Непонятно. Не вижу мужчин. Только женщины и дети."
Внезапно он закричал: "К реке! К реке!" и первым помчался в сторону от деревни. Берег полого спускался к воде, и там, до середины широко разлившейся реки, возвышалась поросшая кустарником песчаная коса.
Кони захрипели под натянутыми поводьями, вырывая фургоны из вязкого песка. Закипела вода под копытами. Жожо споткнулся так, что я едва удержался в седле, но всёже успел заметить, как полковник Гуайяр пытался развернуть свой батальон навстречу пыльному облаку, которое катилось на нас со стороны деревни. Очевидно там была какая-то лощина. Иначе негде было спрятать такое количество лошадей и людей, которые стали выскакивать из облака пыли. В предзакатном солнце блестело оружие и обнажённые руки и плечи всадников.
Ударил нестройный залп и лава рассыпалась, словно наткнулась на невидимую стену. Разрядивший свои ружья батальон помчался к мысу и тут же, за их спинами, показались те самые полуголые всадники. Я вскинул штуцер и приготовился стрелять по ним, как вдруг, прямо позади меня, прогремел такой залп, что оглохший и ослепший от дыма, я не скоро пришёл в себя. Буквально за несколько секунд де Пэндрей успел развернуть пушку, по счастью заряженную картечью, и выпалил по набегавшим дикарям.
Метрах в пятидесяти, издавая визги и вопли подобно тысяче разъяренных кошек, пестрой стеной проносились всадники и подоспевшие пешие. Мы принялись почти не целясь палить в мелькающих индейцев, а де Пэндрей стал разворачивать вторую пушку. Но стрелять стало не в кого. Индейцы словно испарились…
У нас было девятеро убитых и среди них полковник Гуайяр. Он получил пулю в грудь и умер почти мгновенно. Своих индейцы унесли всех, но думаю мы положили их не менее трёх десятков… В тот день индейцы ещё раз попытались атаковать нас, но после пушечного залпа тут же откатились назад…
За оставшийся до заката час мы успели построить оборонительную линию. Выставили фургоны поперёк перешейка, даже загнали их в воду с обеих сторон и присыпали их со стороны берега песком…
Поспать нам удалось всего пару часов. Ночи стояли ясные и в свете почти полной Луны хорошо видны были индейцы, которые, пригибаясь и прячась за кустами, пытались подкрасться к нашему лагерю. Впрочем в первый раз им это удалось и двое часовых, решивших вместе покурить, заплатили за свою беспечность жизнью. Но после этого трагического случая мы постоянно были на страже.
Мне как раз пришлось стоять в охранении… Заметив какое-то шевеление в отдалённых кустах, я положил ружьё на передок фургона и выцелил в густой сетке беловатых в с лунном свете листьев тёмный человеческий силуэт. Возможно всё это только мерещилось мне. Но ведь проверить-то было несложно. Я надавил на курок. Раздался выстрел и тутже посслышался отчаянный вопль в той стороне. Ответные выстрелы индейцев остались безрезультатными…
Вскоре после полуночи индейцы угомонились и мы смогли немного отдохнуть… Завернувшись в плащи и одеяла мы забылись коротким сном прямо на песке и небыло лучшей постели для уставших воинов. Тишина стояла в нашем лагере. Только изредко всрапывали лошади и песок поскрипывал под их копытами.
Перед самым рассветом, когда с гор спустился густой туман, де Пэндрей поднял нас, ожидая новой атаки дикарей. Но они, очевидно, также не любили ранней побудки и мы, чертыхаясь и зевая, напрастно провели в сырости следующий час, пока солнце не поднялось из-за гор и не согрело наши усталые тела…
Мы не страдали от жажды и обладали большим запасом провизии, но фуража для лошадей было очень мало, а кроме того в нашей крепости совершенно не имелось топлива. Поэтому лошадям, которые за ночь общипали все листья с оставшихся кустов, досталось по горсти ячьменя, а наш завтрак состоял из сухарей с сушёным мясом и с водой или виски, на выбор. Разумеется, такая диета не подняла настроение ни нам, ни нашим лошадям…
Утром дикари несколько раз обстреливали нас с противоположного берега. Расстояние было более 200 метров, далековато для их гладкоствольных ружей. Их пули, в основном, лишь взметали фонтаны песка и брызг, но всё же, на излёте, было ранено несколько лошадей. На беспорядочную пальбу с того берега мы отвечали слаженными залпами своих штуцеров… Потеряв много людей индейцы прекратили свои бессильные попытки…
К полудню Солнце начало немилосердно печь. Кроме того лагерь стал целью атаки целого полчища мух, привлечённых роскошным столом - горами навоза наших лошадей. Пришлось срочно очищать лагерь и делать навесы из покрышек фургонов и прутяных плетёнок…
В 3 часа пополудни часовые заметили неприятеля. Де Пэндрей прервал военный совет, который длился уже более четырёх часов, и влез на фургон, рассматривая в подзорную трубу новых врагов. Из-за реки в сторону деревни шёл отряд явно регулярной кавалерии. Это могли быть только русские.
- Эскадрон драгун с полубатареей. - сказал де Пэндрей.
Из деревни высыпали индейцы, радостно приветствуя прибывших союзников. Прерванный военный совет продолжился, но уже с учётом новых реалий. Русские пока не нападали, хотя офицер и осматривал издалека наши позиции. Этот эскадрон, несомненно, являлся авангардом основных сил, которые были на подходе. Выход у нас был только один - прорываться обратно в Калифорнию…
В отличие от предыдущего военного совета план прорыва был разработан за четверть часа и весь вечер мы к нему готовились Проще говоря продолжали на радость врагам укреплять свой лагерь. Затем поужинали и легли спать, будто на травке в Булонском лесу, а не на песчанной косе в окружении тысяч дикарей… Главное началось перед рассветом, когда спасительный туман укрыл и нас, и Луну, превратившуюся во врага. Насколько возможно бесшумно мы начали седлать лошадей. Самое необходимое: порох, пули, немного провизии было уложено в сумки ещё с вечера. Фургоны и пушки приходилось бросить…
Лошади, также с вечера, были накормлены последними остатками ячменя и дроблёными сухарями. Но я скормил Жожо и свои сухари. Апетита небыло вовсе, а от его резвых ног зависела моя жизнь…
Мы уже сидели в седле, когда мрак начал рассеиваться. Туман ещё стоял, но уже можно было различить кусты в 50-ти метрах от нас. Де Пэндрей скомандовал:
- Вперёд! Марш! Марш!
Специальные команды буквально отбросили заранее освобождённые от грузов и песка фургоны и мы, шеренгами по 10 в ряд, вылетели на простор.
Расчёт де Пэндрейя оправдался. Ни индейцев, ни русских поблизости небыло. Только несколько часовых перепелами выскакивали из под копыт наших коней. Они небыли даже вооружены ружьями и потому остались живы. Де Пэндрей запретил стрелять без крайней необходимости, чтобы как можно позже всполошить неприятеля…
Дерзкий план полностью оправдался. Без единого выстрела домчались мы до устья долины и никто не преследовал нас."
Записки Жюля де Франс о походе "Французской армии Западной Америки" подробные и относительно честные. Только за полуэскадроном штабс-капитана Хомченко не шло никаких "основных сил". Комендант Благонамеренской крепости Спиридон Григорьев отправил их и придал два фунтовых фальконета скорее в качестве политического дружеского жеста, нежели как воинскую силу. Однако, хоть и с некоторой натяжкой, можно сказать, что 30 июля 1854г. произошло первое столкновение англо-французских частей с русскими в Америке.*(1)
В то время, как в Песчанной долине происходили все эти "эпические" события, регулярные силы Российской империи на Тихом океане увеличились ровно на треть. В Новороссийск пришли наконец фрегаты "Аврора" и "Диана". Но и до их прихода Путятин решил всеми силами укреплять город и порт. Артиллерию (двадцать четыре 24-фунтовых бронзовых пушек и двадцать 24-фунтовых бронзовых карронад) для новых батарей он приказал снять с "Паллады", а сам фрегат, при подходе неприятеля, затопить на фарватере. Приказу этому попытался воспрепятствовать Унковский и помощник правителя, капитан 1-го ранга Завойко. Он ещё мичманом служил на "Палладе" под командованием капитан-лейтенанта Нахимова. Однако все их усилия были тщетными. Адмирал больше всего боялся упустить время и уже в начале мая приказал приступить к строительству площадок под батареи, к заготовке леса для платформ и необходимого инструмента - лопат, кирок, ломов.
Путятин мобилизовал свыше 400 китайских работников Компании и примерно столько же моряков с компанейских судов. Задействован был также экипаж "Паллады". Оборону Новороссийска решил возглавить сам Евфимий Васильевич, оставив при своей персоне правителя Митькова. Полковник Стогов и Завойко были отправлены организовывать оборону Ново-Архангельска.
"Изо дня в день, от зари до сумерек свыше 1000 людей работали не за страх, а за совесть. Было трудно; грунт, как правило, каменистый - тяжелый. Но главная огневая защита города и порта стала вырисовываться уже через месяц, хотя на местах проектируемых бастионов были еще полевые батареи, а вместо прочных стенок - временные завалы из камня. Проектировал ее специально вызваный из Охотска специалист по крепостным сооружениям инженер-поручик Мровинский, назначенный адмиралом помощником по фортификации. Он определял направления для сосредоточения фронтального и флангового огня по всем подступам к городу и для траншей ружейной обороны по всем извилинам прихотливого рельефа окрестностей… Вел работы на бастионах, усиливая оборону Новороссийска каждый день…
Деятельная суета привлекает внимание обывателей. Сначала ввязываются помогать матросам ребятишки. Они заражают своим восторгом родителей. И вот уже окрестные индейцы вяжут фашины, плетут туры подвозят в своих батах мягкую, черную землю, лучшую одежду бастионов."
Такой всеобщий подъём и хорошая организация труда позволили в короткий срок сделать, казалось бы, невозможное. Горстка людей, как писали бостонские газеты того времени, "создали твердыню в таком ничтожном месте, как Новороссийск, где англичане съели такой гриб, который останется позорным пятном в истории просвещенных мореплавателей и который никогда не смоют волны всех пяти океанов".
В самый разгар строительства, 19 июня, перед входом в бухту внезапно показались паруса большого военного корабля. Вскоре тревога сменилась радостью - на рейде отдал якорь фрегат "Аврора".
"Аврора" вышла из Кронштадта 21 августа 1852г. на месяц раньше "Паллады". Очень скоро, в Северном море она попала в жестокий шторм. Фрегат, получив серьезные повреждения, вынужден был надолго встать на ремонт в норвежском порту Кристиансунн и затем продолжать его в Портсмуте.
При вынужденной стоянке в Портсмуте экипаж "Авроры" чувствовал враждебное к себе отношение со стороны английских властей и понимал, чем это вызвано. Поэтому никто не роптал, когда командир приказал поднять паруса и выйти в океан, едва закончился самый необходимый ремонт.
За время короткой стоянки в Рио-де-Жанейро на корабле удалось сменить сломанную в шторм мачту, пополнить запасы пресной воды и провизии. Несмотря на то, что у команды появились признаки цинги, Изыльметьев вынужден был решиться на продолжение перехода, чтобы не стать легкой добычей. О начале войны Англии и Франции с Россией в Рио говорили как о само собой разумеющемся факте. Гадали лишь о сроках ее объявления.
Иван Николаевич Изыльметьев был опытным моряком и, конечно, понимал, что приближающийся период весеннего равноденствия - не самое благоприятное время для огибания мыса Горн. Но выбора у него не было. Последнее место стоянки переполняли корабли королевы Виктории и короля Луи Наполеона. Их соседство в канун войны было опаснее ураганов.
Как ни странно, переход из Атлантического океана а Тихий обошёлся без серьёзных повреждений. Были шторма, опасное волнение и сырость в помещениях, а в придачу вспышка дизентерии, охватившая почти весь экипаж, и начавшаяся цинга. Командира беспокоило состояние здоровья экипажа и корабельный врач Вильчковский дважды в сутки докладывал ему о самочувствии заболевших.
В конце марта 1854г. потрепанная штормами "Аврора" отдала якорь на внешнем рейде Калао. Там рассчитывали без помех, вдали от любопытных глаз, дать экипажу отдохнуть, вылечить больных, сменить пресную воду, запастись свежей провизией и предоставить время на ремонт корпуса, рангоута и обтяжку такелажа. Обычно порт посещался кораблями редко, но теперь их было очень много. Кроме множества торговых судов авроровцы увидели английский корвет и фрегат под контр-адмиральским флагом, французские фрегат и корвет под тем же флагом. Так избегаемые Изыметьевым англо-французские корабли находились именно здесь, причем те самые, которые составили будущую объединенную эскадру, позже пришедшую в Новороссийск, и адмиралы на них были то же, что руководили нападением на город и порт.
"14 апреля 1854 года, т.е. по прошествии уже более месяца времени со дня объявления войны в Европе; английский пароход "Вираго", нарочно отряженный в Панаму, с нетерпением ждал там официальных депеш о разрыве; получив их, он пришел в Калао 25 апреля, т.е. 11 дней спустя после нашей съемки с якоря, а следовательно, становится очевидно, что успели уйти мы только что вовремя; опоздай фрегат несколько дней, и нет сомнения, что по получении депеш союзные адмиралы постарались бы удержать его, несмотря на нейтралитет Перуанского порта…
Положение "Авроры" в порту Калао было самое критическое, и, конечно, если бы капитан предполагал застать там всю эскадру союзников на Тихом океане, он никогда не зашел бы туда. Обычное пребывание английских и французских крейсеров в этих водах есть Вальпарайзо; минуя его, мы, против обыкновения судов, огибающих мыс Горн, рассчитывали в Калао освежить команду, спокойно запастись провизией и потом уже идти далее; вышло напротив. Привлеченные беспорядочностью перуанского правительства и близостью к Панаме для получения новостей, неприятельские эскадры очутились с нами борт о борт у берегов Перу. Пришлось торопиться, запасаться провизией на скорую руку и, не имея возможности дать команде оправиться, после самых трудных и продолжительных переходов, идти немедленно далее, к месту, отстоявшему от нашей последней якорной стоянки на расстоянии не менее 6 тысяч морских миль! Этого было уж слишком много для самой здоровой команды; и последствия, как и должно было ждать, не замедлили обнаружиться перед нашим приходим на Камчатку. Вряд ли какому-нибудь другому судну удастся когда-нибудь быть в том положении, в котором была "Аврора" на Калаоском рейде. Рядом - сильные неприятельские эскадры, неизвестность настоящего и самая тяжелая будущность! При всем этом визитам и учтивостям конца не было, в особенности со стороны французов. Мы должны были отплачивать тою же монетой и при посещении их судов не могли не заметить совершенно боевого и исправного вида обеих эскадр; учения артиллерийские, свозы десантов, примерные высадки производились каждый день, по нескольку раз; было очевидно, что все это подготовляется на наши головы, а между тем все встречи на берегу были до крайности любезны и даже радушны.
Союзники не сомневались, что фрегат останется в Калао еще, по крайней мере, около двух недель; узнав от американского консула в Лиме о неизбежности разрыва, капитан наш решился ускорить прием провизии и по окончании его, не теряя ни минуты, сняться с якоря; на берегу между тем всем, кто нас спрашивал, мы отвечали, что остаемся еще в Перу не одну неделю, что станем поджидать здесь депешей и что, наконец, имеем такие повреждения, без фундаментального исправления которых нет возможности выйти в море. Куда идем, нас, конечно, не спрашивали. Тем временем ремонтные работы на "Авроре" не прекращались. В несколько дней следовало сделать то, на что при иных обстоятельствах потребовалось бы не менее месяца. Тем временем марсовые с английских и французских кораблей следили за нами чтобы "не прозевать какую-либо русскую хитрость".
Надеясь на продолжительную стоянку фрегата в Калао, союзники не сомневались, что еще до нашего ухода "Вираго" успеет привезти положительные известия. И вдруг 13-го, на десятую ночь стоянки, в самый глухой час, когда на на рейд ложится густой туман и стоит мертвый штиль, тогда как немного мористее дуют свежие бризовые ветры, мы выбрали становой якорь и семь десятивесельных шлюпок отбуксировали фрегат мимо спокойно спавших союзников. И через несколько часов вместе с исчезнувшим туманом исчез и фрегат!..
Полагаю не лишним сказать теперь несколько слов о том, что было у нас на "Авроре"… После двух огромных переходов из Портсмута в Рио-Жанейро и оттуда в Калао все мы рассчитывали, что хотя немного но отдохнем в последнем порту и дадим в нем время нашей команде оправиться и запастись новыми силами для предстоящего плавания на севере; к несчастью, вышло совершенно иначе; об отдыхе не было и помину; вместо того приходилось торопиться, забирать что понужнее из провизии и потом, не щадя рангоута, гнать восвояси; правда, не много хорошего обещали и свояси эти, в их тогдашнем положении, но вопрос, главное, заключался не в том, а как бы скорее вырваться из западни, которою мог сделаться для нас Калаоский порт, приди официальное известие о войне прежде ухода фрегата… Успели отделаться благополучно, и сначала все шло как нельзя лучше. Потеряв из виду берег, мы получили скоро юго-восточный пассат, с которым, идя средним числом не менее 180 миль в сутки, фрегат в 16 дней добежал до экватора; тут пассат начал слабеть; потом после 4 дней штилей и переменных ветров явился противный пассат северо-восточный; явился и дал себя знать! Дул он чрезвычайно свежо, два рифа у марселей почти постоянно, а иногда приходилось брать и третий и даже четвертый, погода сквернейшая и очень холодная, небо всегда облачное, беспрерывные дожди, а в промежутках мокрый, пронизывающий до костей туман. 23 мая… начались противные западные ветры, дувшие с силою, часто доходившею до степени шторма… дожди не переставали, и положение экипажа сделалось чрезвычайно тягостным; при огромном океанском волнении фрегат часто черпал бортами, вода попадала в батарейную палубу, пазами проходила в жилую, так что команде не оставалось места, где бы укрыться от сырости; в палубах порта по свежести ветра были постоянно закрыты, и духота становилась невыносимою - в утешение; тяжело приходилось, но в это время, по крайней мере, мы быстро подвигались вперед и не сомневались в скором достижении цели.
В продолжение нескольких недель не проходило дня без дождя, и хотя команда в заграничном плавании и успела обзавестись бельем, но продолжительный переход и постоянные сырые погоды истощили весь запас его; просушить было негде… Явилась болезнь, давно подготавливаемая стечением обстоятельств; люди заболевали десятками, а тут, как назло, доктор, уже более месяца страдавший ревматизмами, до того был доведен ими, что не мог пошевелиться в постели, вследствие чего положение экипажа сделалось, если можно, еще худшим. Ветер не изменялся ни в силе, ни в направлении, погода не выяснивалась; провизия, взятая в Калао в изобилии, начала истощаться продолжительным пребыванием в море; запас воды оставался самый ограниченный; а так как, по мере увеличения числа заболевших людей, уменьшилось число выходивших на вахту, то и очевидно, что для оставшихся здоровых служба сначала удвоилась, а потом, возрастая в пропорции увеличивания больных, наконец дошла до того, что немедленный приход в порт становился уж более нежели необходимостью… Тринадцать человек умерло. Сильная болезнь принудила капитан-лейтенанта Изыльметьева 24 июня сдать команду кораблем старшему офицеру Тиролю…
"Аврора" достигла Новороссийска не так скоро, как заставляло желать состояние здоровья экипажа. 18 июня увидели мы наконец эти берега, столь нетерпеливо ожидаемые, а 19-го бросили якорь в Новороссийской гавани, проведя таким образом в море, без захода в порт, 66 дней; имея труднобольных 35 человек и сверх того пораженных цингой 142 человека…"
Ознакомившись с положением на корабле, Путятин немедленно направил посыльных в ближайшие по окрестности порта. Объявив о прибытии фрегата с больной командой, которой требуется свежая пища, он просил(!) обывателей пригнать в город дойных коров, чтобы парным молоком отпаивать цинготных. Тяжелобольных госпитализировали. Девятнадцать человек из них умерли. Остальные, окруженные трогательной заботой и вниманием, стали так быстро выздоравливать и восстановливать силы , что через неделю большинство авроровцев добровольно вызвались принять участие в оборонительных работах и приведении в порядок фрегата.
11 июля с Дальнего мыса увидели на горизонте идущее под всеми парусами судно. На всякий случай пробили боевую тревогу и провели артиллерийское учение - канониры зарядили ядрами пушки. Но это оказался фрегат "Диана". Три богини наконец встретились.
52-пушечный фрегат "Диана" вышел в кругосветный вояж 26 сентября. Этой богине, в отличие от "Авроры", Нептун благоволил. А может быть её командир, специально вызванный с Черноморского флота капитан-лейтенант Лесовский, просто был везуч.
"От Кронштадта до Копенгагена шли 9 дней… От Копенгагена до мыса мыса Лизард шли 11 дней, при противных свежих ветрах и густом тумане. От Лизарда до порта Сан-Себастьян, на острове Гомера - 15 дней, с попутным свежим ветром от NO и довольно ясною погодою."
Простояв трое суток на Канарах (на берег экипаж не отпускали, местные власти опасались эпидемии холеры) "Диана" вновь вышла в море. "Декабря 1-го, в долготе 30№ W от Гринвича, прошли экватор, при обычном празднестве в честь старика Нептуна, и того же числа в южном полушарии были встречены сильным шквалом с проливным дождем; однако этот гость не сделал нам никакого изъяна… Во время перехода команда каждодневно была занята пушечным и абордажным учением."
В Рио-де-Жанейро фрегат пришёл 14 декабря и Лесовский, не дав почти экипажу отдохнуть, приступил к подготовке корабля к новому, ответственному переходу. Работы были закончены к 7 января; в тот же день моряки узнали о победе русского флота при Синопе. На следующий день фрегат снялся с якоря и пошел к мысу Горн. Тридцать шесть суток непрерывного хода понадобилось для того, чтобы достичь самой южной точки американского материка. Там"частые перемены ветра, так много способствовавшие успеху плавания, разводили громадную толчею, от которой весьма пострадало бы судно, не столь прочное и не таких хороших качеств, как фрегат "Диана", по своим качествам, мало сказать, хорошее судно - он в высшей степени обладает превосходными мореходными качествами…"
23 февраля 1854г. "Диана" пришла в Вальпарайзо, где небыло ни английских, ни французских кораблей и без спешки стала готовиться к следующему переходу. В Гонолулу они пришли 1 мая и только там узнали об изменении международной обстановки - Россия находилась в состоянии войны не только с Турцией, но и с Англией и Францией. "Эту прокламацию получили мы от сандвического короля Камегамеа, третьего с этим именем. Он с гордостью носит золотую медаль "За дружбу с россиянами", врученную за доброе отношение к русским морякам и коммерсантам. Камегамеа заверял в своем нейтралитете в войне Англии и Франции против России, что ясно свидетельствующую, как далеко отозвалась Восточная война."
Камеамеа сообщил также, что в перуанском Калао отстаивается фрегат "Аврора", который, скорее всего, собирается идти в Гонолулу.*(2) Так как об "Авроре" известий небыло, Лесовский решил немедленно выйти в море, в надежде разыскать её и вместе продолжать дальнейшее плавание. Но в океане найти "Аврору" не удалось, хотя на это потратили две недели крейсерства. "Диана" вернулась в Гонолулу; здесь 29 мая пришло известие о том, что эскадра адмирала Прайса тоже ищет"Аврору", а в Гонолулу послан пароход-фрегат "Шарк".
В тот же день "Диана" снялась с гонолульского рейда и даже не взяв приготовленный для Новороссийска груз сахара и рома, поспешила в свой последний большой океанский переход. Несмотря на лето, туман часто застилал горизонт, делая невидимой "Диану". Ничто не нарушало ее плавание через северную часть Тихого океана. Оно прошло без встреч с неприятельскими судами.
Моряки с "Дианы" сразу же включились в строительство батарей. Путятин, не особенно доверяя балтийским морякам, и не ожидал, что воинские силы его так увеличатся.*(3) Имея теперь 44-пушечную "Аврору" и 52-пушечную "Диану" генерал-губернатор смог отправить в Ново-Архангельск 20-пушечный корвет "Оливуца" капитан-лейтенанта Назимова и 10-пушечный шлюп "Двина" капитан-лейтенанта Васильева. Фрегаты же решил установить на якорях и шпрингах при входе в порт, предоставив им возможность стрелять по противнику только левыми бортами; орудия подбойных правых бортов снять и вместе с частью расчетов передать на укомплектование береговых батарей. Чтобы защитить корабли от внезапных нападений противника, гавань от берега до берега оградили деревянными бонами.
При этом Унковский в последний раз пытался спасти свой фрегат, заявив, что боны - сами по себе достаточная защита от внезапного прорыва в порт противника. На что Евфимий Васильевич, ехидно ухмыляясь, прочёл лекцию. "Англичане, господин капитан-лейтенант, еще в 1846 году проводили с корабля "Эксцелент" опыты над разрывом боновых заграждений рейдов посредством взрыва; прикрепление боченка со 130-ю фунтами пороху потребовало всего 70 секунд. Бон состоял из грот-мачт, связанных пятью найтовами из цепи…Однако после взрыва образовался проход в 20 футов. Бон, ежели подавят наши батареи, нас не спасет, и вы Иван Семенович, как опытный офицер, должны бы это понимать."
"Паллада" была приговорена к затоплению, а вместе с ней и три старые компанейские китобойцы, дожидавшиеся своего срока отправиться на Уналашку на слом. В компенсацию за эти развалины Митьков выторговал у Путятина право снять с "Паллады" всё, что оставалось на ней ценного. А даже после полного разоружения оставалось там немало. Спроэктированный как "придворный фрегат", (одно время, в чине капитана 1-го ранга "Палладой" командовал великий князь Константин Николаевич), корабль "…отделан был с особым тщанием и с применением способов для удобнейшего и чистейшего вооружения оного".
Приказчик Маевский докладывал, что с фрегата "…снят весь стоячий такелаж и мачты вынуты в изрядном состоянии… железный румпель, аксиометр на штурвал, двойной шпиль с железными баллерами… Ради выема водяных цистернов из луженого железа пришлось взломать палубу, также и для выема бронзовых толстостекольных иллюминаторов (кстати, первых на российских судах - А.Б.)". Выгружен был также чугунный балласт и заменен камнями. Добрался Маевский даже до якорных цепей и новых якорей системы Перинга, недавно введенных на флоте. Два из 4-х перетащил в компанейский магазин, а два оставшихся, которые хотел заменить на старые, Путятин отстоял с боем, не желая, чтобы в самый решающий момент вдруг лопнул подгнивший якорный канат. Зато Маевский мобилизовал два десятка канаков, непревзойдённых пловцов и ныряльщиков, которые за неделю ободрали с "Паллады" всю её медную обшивку.
Наконец в августе было принято окончательное решение о задачах, вооружении, комплектовании и нумерации батарей.
Батарея № 1 (Путятинская) на Корабельном мысе прикрывает вход в гавань. 12-орудийная: три 36-фунтовые пушки, семь 24-фунтовых пушек и два 2-пудовых бомбических орудия. Прислуга - 124 человека. Командир - артиллерист-капитан Корпуса морской артиллерии Константин Лосев с "Дианы".
Батарея № 2 (Нахимовская) вторая линия защиты входа в гавань. 14-орудийная: три 36-фунтовых и одинадцать 24-фунтовых пушек. Прислуга - 147 человек. Командир - лейтенант Максутов с "Авроры".
Батарея № 3 (Барановская) - на Западной земле, противодесантная. 10-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга - 102 человека. Командир - лейтенант Крюднер с "Паллады".
Батарея № 4 (Восточная) противодесантная, а также препятствует вражеским кораблям обстреливать гавань перекидным огнем через перешеек. 10-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга - 118 человек. Командир - мичман Попов с "Паллады".
Батарея № 5 (Домашневская) защищает непосредственно город и порт. 6-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга - 56 человек. Командир - мичман Овсянкин с "Паллады".
Батарея № 6 (Западная) у северной оконечности Барановской горы - противодесантная. 10-орудийная: 24-фунтовые пушки. Прислуга - 112 человек. Командир - мичман Болтин с "Паллады".
Как ни надрывались над возведением батарей новороссийцы, построены они были наспех и с рядом крупных недостатков. Один был присущ почти всем - недостаточное защитное прикрытие. Только "Путятинская", "Нахимовская" и "Домашневская" батареи на старых участках имели достаточно прочный бруствер.
"Барановская" батарея не только была недостаточно укреплена с фронта, но и имела коварный тыл. Ее поставили на единственно подходящем месте, но рельеф местности оказался тяжелым, а грунт - каменистым. При расчистке площадки для бруствера и орудий пришлось углубиться так, что за спиной комендоров оказалась стена высотою в 7 саженей, отстоявшая очень близко от боевых постов артиллеристов. При попадании вражеских снарядов в эту стену камни с нее могли осыпаться, засыпать площадку и поражать прислугу, как картечью. Площадку следовало бы увеличить, стенку удалить на несколько метров. Это пытались сделать, но времени не хватило.
Пушки "Западной" батареи, расположенные на Эскамальтовом мысу, должны были прикрывать два противоположных направления - с залива Эскуимальт и с пролива Хуана де Фука. Поэтому она фактически состояла из двух, прикрывающих тылы друг друга батарей, ориентирваных соответсвенно на юго-запад и северо-восток.
Но все же главное было сделано. На батареях теперь стояли пушки и из них можно было стрелять. После укомплектования командиры получили возможность тренировать личный состав на "своих" орудиях.
Наряду с комплектованием батарей формировались и противодесантные отряды. К расквартированному в Новороссийске 2-му эскадрону драгун капитана Крачкина прибавился четырёхротный батальон добровольцев, общим количеством 376 человек и пять батарей полевой артиллерии укомплектованные моряками с фрегатов. Добровольцы - русские, креолы, евреи, индейцы, явились со своим оружием, по большей части современными штуцерами. В течение двух месяцев велась интенсивная подготовка. Большенству из добровольцев ненадо было учиться метко стрелять, но действию в строю и штыковому бою их готовили серьёзно. Этим занимались переведённые в роты 8 унтер-офицеров и 20 пеших драгун. В случае необходимости силы стрелковых партий должны были наращиваться за счет экипажей, оставленных на фрегатах. Для этого проводились учения по срочной высадке и действиям на берегу корабельных стрелковых партий во главе с офицерами.
"В гарнизоне было вместе с драгунами, добровольцами-охотниками, экипажами "Паллады", "Авроры" и "Дианы" 1634 человек. Из них 429 находились на кораблях, 703 - на береговых батареях, остальные - в стрелковых и пожарных партиях и других подразделениях. Пушек в Новороссийске пригодных для боевых действий было всего 168, включая 67 на береговых батареях, 48 оставшихся на кораблях, 19 в полевой артиллерии и 34 орудия предназначенные в замену разбитым. Бомбических орудий всего 2, оба на батарее Љ 1."
Постоянно велось наблюдение за океаном. На Дальнем маяке несли службу сигнальщики с "Авроры" под командованием унтер-офицера Яблокова. Связь поддерживалась гелиографом и посыльными из драгун. Новороссийск приготовился встретить врага.
"Спокойно прожили мы в Новороссийске до 17 августа, погода была большей частью хорошая, и время мы проводили довольно беспечно, хотя и много работали; но вот утром вышеозначенного дня с дальнего маяка у входа в залив сделали сигнал, что в море видно шесть военных судов. В городе ударили тревогу, и все собрались в назначенные места. Авроровской команды оставалось еще 60 человек больных, но с первым ударом боевой тревоги все они явились на службу и стали на свои места по расписанию наравне с здоровыми.
Были поданы сигналы: "Подходит эскадра из 6 судов под английским флагом";
Сигнальщики, рассматривая эскадру, подходившую с океана, без труда узнали старых знакомых по стоянке в Калао: английские фрегаты - 52-пушечный "Президент", 44-пушечный "Пайк"; рядом с ними - 60-пушечный французский фрегат "Форт", 32-пушечный корвет "Эвридика" и 18-пушечный бриг "Облигадо"; под контр-адмиральскими флагами шли "Президент" и "Форт". Все эти корабли, кроме "Вираго", Яблоков и его товарищи хорошо помнили по стоянке в Перу. Только пароход "Вираго", вооруженный шестью дальнобойными бомбическими орудиями, был им неизвестен. Он прибыл в Калао из Панамы лишь через неделю после того, как ускользнула "Аврора". "Вираго" тогда доставил английскому и французскому адмиралам пакеты за многими печатями. В них находился согласованный правительствами приказ эскадрам объединиться в одну под общим командованием контр-адмирала Дэвида Пауэлла Прайса. Контр-адмирал Фебрие де Пуант назначался его заместителем. Адмиралтейство "владычицей морей" ревниво относилось к тому, кто будет командовать морскими силами, и добилось назначения своего флагмана, хотя французский адмирал был старше по службе.
Адмиралы информировались о выходе с Балтики на Тихий океан фрегатов "Диана" и "Аврора". Им приказывалось перехватить оба фрегата и уничтожить их. Было отчего флагманам расстроиться - ведь один из фрегатов проскользнул у них буквально между пальцами!
Единого мнения о плане дальнейших действий у адмиралов небыло. Прайс, опасаясь крейсерства русских фрегатов на коммуникациях британских коммерческих судов, настаивал на немедленном их поиске и уничтожении. Де Пуанта мало волновала защита транстихоокеанских путей сообщения, поскольку французские торговые суда ими не пользовались; его больше устраивало "разорение русских берегов". Это при всем при том, что Прайс был как раз специалистом по штурму береговых укреплений, а де Пуант, напротив - по линейному морскому бою. В спорах уходило время, к общей точке зрения адмиралы не приходили, и объединенная эскадра долго еще стояла в Калао. "Началась эта долгая серия откладываний и проявлений нерешительности, которая должна была спустя несколько месяцев иметь такой гибельный исход". Только 17 мая два фрегата (один английский, другой французский), сопровождаемые двумя пароходами, вышли в Тихий океан с довольно слабой уже надеждой настигнуть и потопить "Аврору". Конечно, они ее не настигли, постояли у Маркизовых островов, а затем перешли к Сандвичевым островам. Какова же была досада командующего, когда, придя в Гонолулу, он узнал, что за 18 дней до их прибытия, другой русский фрегат, "Диана", покинул порт! Догнать и потопить "Диану"? Опять не решились немедленно действовать, хотя в гонолулу уже собрались все корабли эскадры.
Прайс всерьез опасался, что адмиралтейство поинтересуется, способен ли он вообще чинить препятствия русским. А тут еще насмешки прессы! В свежей "Таймс" он прочел: "В Тихий океан выслано несколько русских военных кораблей, которые в настоящее время появляются в различных портах и, по-видимому, мало обращают внимания на британские и французские суда, находящиеся здесь".
Это положило конец колебаниям адмирала. Ему срочно требовалось себя реабелитировать. В надежде на легкую победу решено было идти на Новороссийск, тем более что и де Пуант настаивал на этом. По дороге решили захватывать русские крепости, а также суда - военные и торговые, причем союзники льстили себя надеждой, что они овладеют большими барками Русско-американской компании. Отделив от эскадры два фрегата с задачей охранять коммуникации между Калифорнией и Гавайскими островами, Прайс с шестью кораблями покинул стоянку и 25 июня взял курс на север.
Первой победой союзного флота стало пленение компанейского бота "Лахтак", шедшего в Сан-Франциско с грузом рыбы. Он, обогнув мыс Мендосино, нос к носу столкнулся с эскадрой. Старшим на боте шел шкипер Гелькович, с ним были шесть матросов.
"Поняв с кем свела нас судьба я попытался приблизиться к берегу, надеясь что там не будут нас преследовать, а в случае крайнем выбросить бот на Американский берег. Но был час отлива и при очень слабом ветре Лахтак больше часа лавировал против течения оставаясь почти на месте… Вскоре десять вражеских барказов под веслами, заполненные морскими пехотинцами, окружили нас со всех сторон… Хотя и не радостное это дело, попадать в плен, но нельзя было удержаться от смеха перед представившейся нам картиной. Семь катеров, держась в кильватер друг друга, вели наш бот на буксире. По бортам держались по катеру, и, наконец, все шествие замыкалось вооруженным барказом.
На корме каждой шлюпки развевался флаг… Кулаков (матрос с "Лахтака - А.Б.") вполне справедливо заметил, что вся эта процессия походит на то, как мыши кота хоронили…"
Пленные моряки были переведены на флагман, трофейная рыба перегружена, а бот сожжён.
Весь последующий путь дул ровный попутный ветер. Настроение на эскадре было хорошее, офицеры ожидали капитуляции русского порта при одном взгляде ее защитников на несокрушимую мощь союзников.
И вот перед ними Новороссийск! Прайс полагал, что против силы, которую он привел в эти воды, ничто устоять не сможет. Но многие войны, участником которых он был, приучили его к осторожности, поэтому заходить в залив губу сразу всей эскадрой он не решился. Корабли легли в дрейф, а командующий отправил "Вираго" на разведку, с целью провести рекогносцировку, посмотреть на порт и подходы к нему. Для этого приказано было спустить английский и поднять звездно-полосатый флаг, а матросов на верхнюю палубу не выпускать, расчитывая, что "Вираго" примут за безобидного бостонского "купца". Пароход, дымя тонкой трубой, продвигался по бухте, делая промеры. Когда из Новороссийской гавани выскочил лоцманский бот и направился к борту парохода, командир "Вираго" капитан Маршалл, не очень полагаясь на свой фальшивый американский флаг, приказал ложиться на обратный курс и разрешил матросам выходить на верхнюю палубу. Потом сменили флаг. Маскарад кончился.
"В половине 5 часа увидели подходящий трехмачтовый пароход под американским флагом, людей на пароходе было мало; пароход остановился, не доходя мили три до Корабельного мыса; навстречу ему был выслан на вельботе штурманский офицер прапорщик Самохвалов для осмотра судна, но пароход, завидя шлюпку, тотчас поворотил назад; в это время показалось на нем много народа. Было очевидно, что эскадра, крейсирующая у входа, есть неприятельская."
Адмирал Прайс самолично ходил на "Вираго" осматривать русские батареи и возвращался к эскадре расстроенный. Рекогносцировка убедила его, что и с приходом сюда он опоздал. Русские времени зря не теряли. Вход в порт охраняется батареями, а за бревенчатыми бонами в гавани стоят три фрегата. Маловероятно, что они собираются сдаваться. Придется драться, а в бою возможны потери. И кто его знает, не слишком ли дорогой ценой будет куплена победа…
Ночью командующий совещался со своим помощником. Де Пуант настроен был оптимистично и не сомневался в скорой и полной победе. Наступление решили не откладывать.
Ещё до заката "Палладу" и китобойцы отбуксировали на середину фарватера и прорубили в нескольких местах днища. На "Палладе" ещё взорвали порохом корму. В ночь на 18 августа 1854г. морская вода навсегда сомкнулась над фрегатом.*(4)
.
1* Индейские предания рассказывают о сражении во Французской долине несколько иначе. "Мы ждали белых у деревни умпква Акакату. Там собрались воины такелма, кламат, куус, рог и ческо даже дальние яхускин и калапуйе… Разведчики говорили, что они (французы) должны были подъехать сразу после полудня, но они ехали медленно. Я успел сводить лошадей на реку и вымыть их свежей водой, потом искупался сам. Только ближе к вечеру я увидел огромное облако пыли. Скоро примчался всадник от ческо, крича нам на ходу: "Белые солдаты! Много солдат!" Мы взнуздали лошадей. Снова прискакал разведчик и закричал: "Идут белые солдаты! У нас будет тяжелый бой!"
Наамакии (вождь хогуе - А.Б.) сказал: "Хорошо. Мы готовы". Мы тут же все укрылись в лощине за деревней. Скоро показались белые. Они ехали по четыре, разбившись на три отряда, с небольшими промежутками между ними. У них были фургоны и 3 пушки. Но командир белых учуял засаду и они быстро отступали от деревни к руслу реки, падая на вязком песке. И тогда мы поскакали на белых со всех сторон, и очень быстро. Мы стреляли, скакали, снова стреляли. Белые падали. А оставшиеся стреляли залпом. Все стреляли. Очень частая стрельба звучала вот так - трррр! Воздух наполнился пылью и дымом. Белые убили только немногих из нас. А их упало уже много. Один их офицер скакал туда-сюда вдоль строя, непрерывно стреляя. У него были большие усы. Он был на вороной лошади с белыми передними ногами. Тогда я не знал, что это полковник Гуайяр. Он был настоящий храбрец."
Различия в этих двух описаниях можно объяснить тем, что второй, индейский вариант был записан в 1923г. во время этнографической экспедиции. Тем не менее индейцы считают главным героем сражения у Акакату (со стороны противника разумеется) полковника Гуайяра.
Трофейные пушки чуть было не вызвали новую войну, между победителями, но в конце-концов были поделены по жребию. Начиная с 1972г. они, раз в год, снова объединяются в одну батарею в "Сан-Франциском обществе любителей истории". Там собирается многочисленная армия (зачастую большая чем была у де Пендрея) и вновь отправляется на войну во Французскую долину. Там, после скрупулезно восстановленного сражения, пушки, в очередной раз, захватывают индейцы.
Атракция привлекает массу туристов. Могила полковника Гуайяра является местной достопримечательностью.
2* Ошибка автора. Эту информацию Лесовский получил от российского консула в Гонолулу И.Ф.Самойлова.
3* В то время Черноморский флот находился в блестящем во всех отношения состоянии и не только не уступал, но и превосходил большенство флотов мира. Корабли Черноморского флота, созданные адмиралом Лазаревым, были отличной постройки, имели хорошее вооружение и были комплектованы опытными в морском деле экипажами. Однако состояние судов Балтийского флота было "неблагонадежно". Об этом известно из всеподданейшего отчёта поступившего в 1853г. в управление Морским министерством великого князя Константина Николаевича.
"Суда Балтийского флота были большей частью основные, из сырого леса, слабой постройки и весьма посредственного вооружения, и при каждом учебном плавании по портам Финского залива весьма многие из них подвергались разнообразным повреждениям. Не было возможности составить из них эскадры для продолжительного плавания в дальние моря, и с большим трудом можно было отыскать несколько отдельных судов, которые почитались способными совершить переход из Кронштадта к берегам Восточной Сибири… Совершить переход из Балтийского моря в Средиземное могут 11 кораблей. Остальные в состоянии плавать не далее Немецкого моря, вблизи своих портов… 25 кораблей, считая в том числе и упомянутые 11, могут вступить в бой с неприятелем в наших водах, но идти на войну далее не в состоянии. Посему, сравнительно с общим числом вымпелов, собственно боевая сила Балтийского флота и число судов, годных для дальнего плавания, т. е. для настоящей морской службы, весьма незначительны"…
Доклад подтвердился летом 1854г., когда Балтийский флот был отправлен в море практиковаться в плавании. Дойдя до Красной Горки, "флот встретил сильный ветер, далеко не доходивший до степени шторма, и на четвертый день вернулся в Кронштадт с многочисленными повреждениями. Не было ни одного корабля, который не имел бы значительных повреждений в рангоуте и в корпусе; у некоторых же кораблей были свернуты головы у рулей и топы в мачтах, требовавшие их перемены…"
Состояние артиллерийской части также было неудовлетворительным. Чугунные орудия был недоброкачественные, а почти полное отсутствие практики в боевой стрельбе не давало возможности своевременно обнаружить эти серьезныу недостатки. При пробной стрельбе в 1854г. многие орудия иногда после первого, а иногда после нескольких выстрелов, разрывались.
Именно поэтому на кругосветные барки РАК старались набирать офицеров с Черноморского флота.
4* Многие годы Новороссийская бухта служила местом паломничества моряков русского флота. Стало традицией также и спускать водолазов на борт лежащей на дне "Паллады". Впервые это сделал экипаж клипера "Джигит" в 1885г. Первое же детальное обследование корпуса затопленного фрегата провел летом 1888г. экипаж корвета "Витязь", которым командовал капитан 1-го ранга С.О.Макаров. В 1932г. фрегат даже хотели поднять. Однако "Паллада" была настолько сильно разрушена, что сделать это оказалось невозможно. В 1947г. были подняты два её чугунных клюза и якорь, который был установлен вместе с памятником "Палладе" на Барановской набережной.