(август 1854г. - февраль 1855г.)

Квартирмейстеры *(1)

"Американского генерал-губернатора е. и. выс. управляющему Морским министерством

РАПОРТ

18 июля сего года военная эскадра из 6 французских и английских судов: трех фрегатов большого размера, трехмачтового парохода, одного фрегата малого ранга и брига стала на якорь на рейде Новороссийского порта. С сего числа по 25-е эскадра бомбардировала Новороссийский порт и делала два решительных нападения (десанта) с целью овладеть городом и военными судами: фрегатами "Аврора" и "Диана", но нападения неприятеля отражены во всех пунктах, город и суда сохранены.

Эскадра, потерпев значительные повреждения, потеряв несколько офицеров и до 450 человек, оставив в Новороссийском порте английское знамя десантного войска, 27 числа того же месяца снялась с якоря и скрылась из вида…"

Далее адмирал Путятин подробно и нудно рассказывал о героической обороне, так искусно им организованной. Однако, одновременно с этим рапортом князь Максутов вёз в Петербург ещё одно письмо вел. кн. Константину, в котором ситуация была освещена в гораздо менее "розовом" свете. В этом втором рапорте искусный дипломат постарался построить стратегию, обеспечивавшую ему максимальные дивиденды и безопасность при любом раскладе.

"Осмеливаюсь доложить Вашему имп. Высочеству, что в случае продления войны и в 1855 году скорое сосредоточение в Ново-Архангельске всего, что находится ныне в Новороссийске, должно, по моему мнению, составлять единственную и главную нашу заботу.

В достаточной степени будучи знакомым как с англичанами, так и с их национальным характером смею сделать предположения, которые долгом считаю донести и объяснить Вашему имп. Высочеству…

Поражение при Новороссийском порте, равного которому давно уже не случалось, не может быть принято английским обществом, Парламентом и Адмиралтейством ибо к малейшему ослаблению владычества своего на морях, те, кто бесконечно готов повторять "Правь Британия волнами…" относятся крайне болезненно…

С высокой степенью уверенности можно предположить, что уже весною будущего 1855 года много более сильная эскадра придет к стенам Новороссийска и для адмирала, который будет ею командовать, безразличны будут вопросы о возможных потерях. Кем бы он ни был, ради чести своей и карьеры должен он взять и разрушить Новороссийск… В таком положении единственным способом отстоять Новороссийский порт видится мне в том, чтобы полностью перекрыть вход в бухту затопленными судами и, собрав все наличные силы, дать врагу регулярное сражение на суше, благо он не сможет доставить разом более 2-х или 3-х полков пехоты…

Однако при такой методе, даже одержав победу в сражении и отстояв город и порт, Россия может потерпеть поражение в войне на Восточном океане, ибо побережье … генерал-губернаторства, лишенное большей части своих защитников, собранных в Новороссийском порту, окажется беззащитным от высадки союзнического десанта. Кроме того, заняв на обороне экипажи фрегатов … мы лишимся возможности вести против англичан каперскую войну, единственно для них опасную…

Рассматривая положения и способы к защите нашел я, что город Ново-Архангельск суть один, который своим местоположением в состоянии успешно сопротивляться неприятельскому нападению… Неприятель, в каких бы то превосходных силах здесь ни появился, нам никакого вреда сделать не может, потому что банки Орегонского лимана, узости фарватера, полная для него неизвестность здешнего моря, удаление его от сколько-нибудь цивилизованных портов не на одну тысячу миль, лесистые, гористые и бездорожные, пустынные побережья составляют крепости, непреоборимые для самого сильного врага, пришедшего с моря… таким образом, война здесь будет кончена со славою, хотя без порохового дыма и свиста пуль и ядер, - со славою, потому что она нанесет огромный вред неприятелю без всякой с нашей стороны потери. Неприятель будет всегда в страхе, дабы суда наши не пробрались отсюда в океан для уничтожения его торговли и чрез это он вынужденным найдется блокировать берега Русской Америки, для чего необходимо сосредоточить здесь большое количество военных судов, что сопряжено с весьма значительными расходами…

В таком положении наилучшим выходом может стать жестокое решение не защищать столицу Российских владений в Америке, а при подходе вражеской эскадры, дабы не дать им закрепиться на берегу, поджечь без жалости все дома и прочие строения, как подожгли истинные патриоты Москву в памятном 1812 году. А так-как остров Ванкувер-Квадро до такой степени горист, покрыт лесами и наполнен дефилеями (теснинами, ущельями - А.Б.), то с малым числом людей можно сделать упорное сопротивление неприятельскому десанту, не позволяя ему укрепиться на острове…

Перед этим можно довооружить фрегаты Аврора и Диана, которые вместе с корветом Оливуца, шлюпом Двина, бригантиной Байкал и шхуной Восток, а также наиболее быстроходными судами Русско-Американской компании, отправятся для проведения диверсий к берегам британских колоний."

Евфимий Васильевич действительно хорошо знал британцев. Он не один год провёл в Англии как по личным, так и по дипломатическим надобностям и даже женился на англичанке, дочери адмирала Чарльза Ноуэльса.

Военоначальники, даже самые выдающиеся, отнюдь не всегда политики. А политики, даже самые блестящие, крайне редко и военоначальники. Историки отмечают в Путятине "проницательность, тонкость ума, понимание окружающей ситуации, искусно скрытую, но несомненную недоверчивость не только к врагам, но и к союзникам… с первого дня своего пребывания в Америке он, по существу, самостоятельно вел русскую политику и делал большое русское дело на Тихом океане". Но кроме российских интересов, чётко, как с грот-мачты в ясный день, видел Путятин и свои, личные интересы.

"Честно заслужив воинскую славу, генерал-губернатор не желал опорочить ее неизбежным поражением." Кроме того, для подготовки города к сражению будущего года, Путятину пришлсь-бы остаться в Новороссийске, иначе поражение будет поставлено в вину именно ему. А Евфимий Васильевич намеревался зимой навестить Японию. Ведь "император не освободил его от обязанности посла, а слава первого дипломата, заключившего договор с этой таинственной страной, в которую заглядывали, до сих пор с тщетными усилиями, склонить… на знакомство, которая ловко убегает от ферулы цивилизации, осмеливаясь жить своим умом, которая упрямо отвергает дружбу, религию и торговлю чужеземцев, смеется над попытками просветить ее, противится и всяким европейским правам, и всякой неправде стоит воинской".

Дале Путятин писал в рапорте, что, в случае одобрения своего плана, разоружение Новороссийского порта и снаряжение каперского флота он намерен поручить "капитану 1-го ранга Василию Степановичу Завойко, офицеру опытному и очень энергичному, сумевшему с самыми незначительными средствами достойно укрепить Ново-Архангельск".

Всё "достойное укрепление", которое успел организовать Завойко до получения известия о новороссийской победе, это поставить "Оливуцу" и "Двину" на шпринг левым бортом по течению Виламета и свезти на берег пушки правого борта. Но оказать услугу, протежируя его родственника, влиятельному в Петербурге Фердинанду Петровичу Врангелю могло стать очень полезным для карьеры.

Ожидая решения высшего начальства Путятин, на всякий случай, одновременно готовил корабли для предстоящей каперской войны, и укреплял батареи, благо людей у него прибавилось, 2 и 8 октября в Новороссийский порт пришли, соответственно, компанейские суда "Камчатка" и "Николай I", привезшие подкрепление - 400 солдат сибирского линейного батальона Љ14 и моряков 47 флотского экипажа. Только вот кораблей для непростой пиратской деятельности у генерал-губернатора было маловато.

Если ещё 10 лет назад почти из любого "купца" худо-бедно можно было сделать капера, то теперь, с появлением военных паровых кораблей, требования к ним значительно повысились. В океан можно было отправить фрегаты "Аврора" и "Диана", корвет "Оливуца", паровую шхуну "Восток" и бригантину "Байкал". Шлюп "Двина", хоть и числился военным кораблём, был слишком тихоходен для опасной охоты. Из всего компанейского флота только 3 юконские шхуны внушали некоторую надежду благодаря их скорости и маневренности. Кругосветные барки были слишком велики и требовали большого экипажа. Кроме того Митьков категорически отказался рисковать ценным имуществом Компании и заявил, что по договору обязан передать все барки АРТК. Зато он гарантировал необходимые кредиты для покупке в СШ нужных генерал-губернатору судов. Кредиты для оплаты сделанных в Сан-Франциско заказов на поставку вооружения, медикаментов и других товаров, издержки по которым могли простираться до 262 тыс долл., были обещаны раньше, после того как барон Стекль выразил опасение, что русская миссия в Вашингтоне "встретит затруднения для выдачи столь значительной суммы".

Несмотря на войну и объявленную союзниками блокаду колонии практически не испытывали недостатка в продовольствии и товарах. "Традиционные продукты, а именно: зерно (для выпечки хлеба и приготовления каши), овощи, животный жир, мясо и водка из-за сокращения торговли с Калифорнией даже понизились в цене. Зато соль, рис, чай, ром и прочие завозимые товары подорожали; расходы на фрахт (42%) и наценка на стоимость товаров (35%) увеличивали в колониях цену и за каждый рубль жители должны были платить уже по 1 руб. 77 коп."

Снабжением колоний активно занималась АРТК, чьи суда, отправляясь за льдом, углём и лесом, захватывали попутный груз. Уже в ноябре "бриг "Вильям Пенн" шкипера Карлтона пришел сюда (в Новороссийск - А.Б.) с грузом, состоящим из 510 пудов пороху и 200 тонн соли. Для оказания помощи бригу в случае если обстоятельства помешают ему войти в Новороссийский порт, консул Костромитинов счел необходимым отправить с ним состоящего на службе Российско-американской компании вольного штурмана Александрова, который хорошо знаком с местностью всех портов генерал-губернаторства".

Суда АРТК совершали рейсы по разным делам колоний и даже ходили в Аян для доставки туда продовольствия и мехов. Они же перевозили компанейское серебро.

"В Шанхае ходят испанские и американские доллары… Испанские, и именно Карла IV, предпочитаются всем прочим и называются, не знаю почему, шанхайскими. На них даже кладется от общества шанхайских купцов китайская печать, в знак того, что они не фальшивые. По случаю междоусобной войны банкиры необыкновенно возвысили курс на доллары, так что доллар, на наши деньги, вместо обыкновенной цены 1 р. 33 к. стоит теперь около 2 р.(имеется в виду рус. сер. руб. - А.Б.) Но это только при получении от банкиров, а в обращении он в сущности стоит всё то же, то есть вам на него не дадут товара больше того, что давали прежде. Все бросились менять, то есть повезли со всех сторон сюда доллары, и брали за них векселя на Лондон и другие места, выигрывая по два шиллинга на доллар. При покупке вещей за всё приходилось платить чуть не вдвое дороже; а здесь и без того дорого всё, что привозится из Европы. Беда, кому нужно делать большие запасы: потеря огромная! Прочие доллары, то есть испанские же, но не Карла IV, а Фердинанда и других, и мексиканские тоже, ходят по 80-ти центов… Компанния через американских купцов сотнями тысячь завозит сюда доллары Карла IV, меняет их тоже на доллары, но дешевые, а те незамедлительно вывозит в Сан-Франциско. Их там перечеканивают на компанейский рубль равный доллару…"

Схему этих операций разработал Симон Вульф, главный бухгалтера РАК в колониях, который не мог спокойно наблюдать, как в результате военных действий гибнет любимое его детище - американский рубль.

Многочисленные агенты Компании в Южной и Центральной Америке стали активно скупать пиастры Карла IV. Эту часть операции курировал полковник Иван Минута, мотавшийся вдоль побережья на шхуне "Свободная Мексика" под соответствующим флагом. За небольшие комиссионные шкипера многочисленных бостончких судов попутно доставляли пиастры в Гонолулу или Сан-Франциско. В Гонолулу Яков Баркан, а во Фриско сын Симона Вульфа Моисей, комплектовали крупные партии и, под тем же флагом СШ, отправляли их в Шанхай. Там, через торговый дом Россель и Ко, производился обмен монет, после чего серебро возвращалось в Сан-Франциско. Перечеканка монет на фабрике Royal Aurum Company также курировалась Моисеем Вульфом. За два года там было изготовлено монет на 2 641 822 руб.

Эти комплексные операции приносили Компании до 70% прибыли, но главное, пошатнувшийся было американский рубль укрепился настолько, что до подписания Парижского трактата в экономику Калифорнии было эмитировано ещё 2 000 000 руб. банкнотами РАбанка. Это позволило компанейскому банку широко кредитовать правительственные расходы в Америке.

В Петербурге также пришли к выводу, что стоило бы наладить снабжение оружием и военным снаряжением из СШ. Вел. кн. Константин послал туда капитана 1-го ранга Казакевича и капитан-лейтенанта Кроуна с целью заказа пароходов и технического оборудования для Дальнего Востока. "Морское министерство, не имея более возможности отправлять суда отсюда в Американские колонии и к устьям Амура, послало двух офицеров в Америку, чтобы купить там:

а) Для устройства судоходства вдоль по реке Амур и усиления военных судов Американской эскадры приобрести два парохода по 150 сил и два винтовых корвета.

б) Закупить для Американской эскадры разные артиллерийские, шкиперские и комиссариатские припасы…

Удачное исполнение этого важного поручения значительно усилит наши способы в тех краях."

Командированные офицеры прибыли в Нью-Йорк в декабре 1854г., но исполнить поручение не успели. Неугомонный Сандерс вернулся из Петербурга ещё в сентябре и тут же включился в организацию снабжения Русской Америки и Дальнего Востока. В ноябре и декабре он закупил по заказу Путятина 500 тонный, вооружённый 6-ю пушками винтовой пароход "Астория" и два клипера: 287 тонный "Сиэнь" и 1090 тонную "Королеву", соответственно с 6-ю и 12-ю пушками. Отправившиеся вокруг мыса Горн суда везли в трюмах 1500 пуд пороха, 3000 штуцеров различных фирм, 1200 револьверов Кольта различных модификаций, 40 десяти- и одинадцатидюймовых пушек конструкции Дальгрена и много иного вооружения, боеприпасов и снаряжения.

Генерал-губернатор, ещё не зная о поручении великого князя, также заказал Сандерсу два корвета. Разумеется, пытаться сходу купить пару боевых кораблей была чистой воды фантастика, но развивший такую бурную деятельность негоциант смог и это, что свидетельствует как о его деловых качествах, так и о необыкновенно дружественном отношении правительства и общественности СШ к России.

Когда империя оказалась, по сути дела, один на один со всей Европой, только молодая заокеанская республика последовательно проводила благожелательную для Санкт-Петербурга внешнеполитическую линию. После смерти 25 января 1854г. российского посланника Александра Александровича Бодиско обе палаты Конгресса СШ в знак уважения к памяти покойного прервали на один день свою работу, что было беспрецедентным актом. На траурной церемонии присутствовал президент Пирс. В условиях, когда печать почти всей Европы бичевала "экспансионизм" России, это было впечатляющим проявлением солидарности. Тенденция еще более укрепилась после вступления в войну Англии и Франции. Еще в марте посланник в Лондоне Дж. Бьюкенен предупредил министра иностранных дел Великобритании лорда Кларендона, что для СШ может возникнуть необходимость стать союзником России.

После того как англо-франко-турецкий экспедиционный корпус высадился в Крыму, русофильство стало модным не только в Белом доме и Капитолии, но сделалось общепринятым в печати и общественном мнении в целом. Считавшаяся официозом газета "Вашингтон юнион" вышла 24 мая 1854г. с характерным заголовком: "Война между Россией и Турцией. Наши интересы требуют, чтобы успех сопутствовал первой. Симпатии в отношении второй неоправданны".

Хотя газеты не имели в Крыму собственных корреспондентов и вынуждены были пользоваться в основном британскими источниками, они, как правило, критически относились к победным реляциям противников России и, наоборот, в восторженных и сочувственных тонах описывали героизм защитников Севастополя. Мнение СМИ полностью разделяла администрация. Посланник СШ в Петербурге Сеймур сообщал в ноябре 1854г. в госдепартамент: "Беспристрастная нейтральная нация с трудом обнаружит сейчас в политике западных держав что-либо, кроме планов политической экспансии".

Поражения русской армии воспринимались общественным мнением болезненно. Когда представители антироссийской коалиции попытались организовать в Сан-Франциско торжества в честь взятия южной части Севастополя, несколько тысяч людей устроили демонстрацию перед домом Костромитинова. Собравшиеся под российскими и бостонскими флагами калифорнийцы провозглашали: "Да здравствуют русские! Долой союзников!" А когда в стало известно о новороссийской победе, капитаны судов в том же Сан-Франциско решили публично продемонстрировать свою солидарность с защитниками города. Вместе с представителями РАК они построили символическую земляную крепость, на стенах которой, в честь русской победы, салютовали свезенные с их судов пушки.

Сообщения печати о тяжелом положении в осажденном Севастополе вызвали в СШ волну солидарности. В российские диппредставительства приходило много писем сочувствия, поступали и денежные переводы. Стали приходить и письма с просьбой о зачислении на русскую воинскую службу. Посланник Стекль имел четкую инструкцию вежливо отклонять подобные ходатайства, чтобы не ставить под удар нейтралитет СШ. Так, было отказано одному из жителей штата Кентукки Дж. Бикуотеру, который предлагал сформировать и направить в Севастополь целый отряд из 200 стрелков.

С другой стороны, британские дипломаты без всякого стеснения пытались вербовать в СШ добровольцев в свою армию. Вашингтонские власти продемонстрировали дипломатам неожиданную жесткость. Дело дошло до ареста и привлечения к суду наиболее активных вербовщиков. Были отозваны также консулы Великобритании в Филадельфии, Цинциннати и Нью-Йорке.*(2)

Именно благодаря такому прорусскому настрою общественного мнения Сандерсу удалось совершить невозможное, хотя немаловажным фактором стало невероятные упорство и связи его соратника в этом нелёгком проекте. Насколько упрям был Урия Леви свидетельствует хотя-бы то, что как раз в это время, после шестого по счёту обвинения в "неэффективности", он судился с Морским ведомством по поводу "незаконного исключения его из ВМС". Прежние 5 обвинительных приговоров Леви всякий раз, после апелляции, отменялись высшими инстанциями.

Врагов у "неудобного" Левита хватало, но были и друзья, как в Морском ведомстве, так и в деловом мире Нью-Йорка, где он, паралельно с карьерой в ВМФ, смог стать не последним человеком. Незаконная операция продажи военных кораблей была организована на совершенно законных основаниях, "в стиле красивой шахматной комбинации, совершенно по левитовски".

14 декабря 1854г. конгресмен от Нью-Йорка Дж. Крамер потребовал пересмотреть по его мнению чрезмерные военные расходы и, с редкой для Конгресса оперативностью, ещё до рождества, было отказано в финансировании закупки уже спущеных на воду корветов "Нью-Йорк" и "Бостон". Удивительно, но ни Морское ведомство, ни владельцы верфи Нью-Кастл не стали особо сильно протестовать. Морской секретарь Доббин быстренько подал запрос, тут же удовлетворённый, ещё на два корвета, а судостроители выставили в свободную продажу два грузовых винтовых парохода (водоизмещение - 1230 т; скорость под паром 8 узла, под парусом - 11 узла; 8 десятидюймовых пушек Дальгрена по бортам и 2 на вращающихся платформах; паровой баркас предназначенный, разумеется, исключительно для спасательных работ). Покупателем стала Американо-русская торговая компания и доведённые до ума "Нью-Йорк" и "Бостон" в декабре отправились в Сан-Франциско. Правда в районе Рио-де-Жанейро английская эскадра почему-то пыталась задержать пароходы, но коммодор Солтер, командующий оказавшейся в тех водах эскадрой Соединенных Штатов, не допустил такой "вопиющей пиратской акции". 20 апреля 1855г. оба парохода пришли в Сан-Франциско. К тому времени Урия Филипс Леви выиграл своё шестое судебное разбирательство, восстановился на флоте, получил представление к рангу коммодора и назначение на должность командующего Средиземноморской эскадрой.

Зато Сандерс, более других способствовавший снабжению и вооружению колоний, обанкротился. Партнёры Сандерса были не удовлетворены его деятельностью в качестве президента АРТК и не поддержали его. 5 ноября 1855г. банкирский дом "Сандерс и Бренгам" потерпел финансовый крах. 8 ноября общим собранием поверенных АРТК "г.Сандерс был уволен от звания президента и устранен от влияния на дела … по случаю передачи всех своих акций в другие руки". Небольшим утешением стали для него награждение золотой медалью с надписью "За усердие" и перстень с бриллиантом, подарок императора Александра Николаевича "за особые труды по снабжению наших войск в военное время".

Следует заметить, что даже придирчивые ревизоры российского кораблестроительного департамента, оценивая условия передачи в 1856г. корветов от РАК Тихоокеанской флотилии, пришли к выводу, что эта сделка "произведена была с существенной для казны выгодой… За транспорты Нью-Йорк и Бостон уплачено в 1855 году всего 518 430 руб. 47 коп. … за подобный им клипер Всадник построенный в Або уплачено 306 197 руб., а за корвет Баян построенный в Бордо уплачено 415 717 руб."

Когда в конце марта все закупленные АРТК суда собрались в Сан-Франциско, их там уже поджидали новые экипажи, прибывшие ещё в декабре на "Камчатке" шкипера Риделя и "Николае I" шкипера Клинковстрема. Оба судна доставили под флагом СШ, наряду с пассажирами, груз леса, вместе с которым перешли в распоряжение АРТК. Русские моряки остались пользоваться гостеприимством радушных калифорнийцев, а "Камчатка" и "Николай I", как и большинство судов компанейского флота формально принадлежа гражданам СШ, с новыми экипажами продолжили совершать рейсы по делам Компании. Правда с бостонскими командами было немало хлопот - свободолюбивые янки не хотели считаться с различными ограничениями и предписаниями Компании.

Из всего многочисленного флота лишь бриг "Шелихов" под командованием Ивана Кашеварова и шхуна "Тунгус" штурмана Владимира Курицына продолжали развозить товары по американским факториям под компанейским триколором. Дружба дружбой, а пускать конкурентов в свои угодья никто не собирался. К счастью, все их плавания заканчивались благополучно. Небольшим судам удавалось избегать встречи с кораблями союзников.

Меньше повезло бригу "Охотск" шкипера Юзелиуса. 16 июля 1855г. он был перехвачен в амурском лимане. Не имея возможности увести судно капитан приказал команде высадиться на берег, предварительно подпалив порох составлявший часть груза. Неудача продолжала приследовать экипаж "Охотска" и после его гибели. Баркас, которым командовал штурман Мансфельд, застрял на отмели и в плен к англичанам попали сам штурман, приказчик РАК Гринберг и 10 матросов. Остальным удалось скрыться на побережье и позже Аксель Юзелиус был награждён золотой медалью с надписью "За храбрость" на георгиевской ленте.

Неспешная подготовка одновременно к каперской войне и к обороне Новороссийска продолжалась до 9 ноября, когда на шлюпе "Пальметто" было доставлено письмо вел. кн. Константина с одобрением плана генерал-губернатора. С той же почтой пришёл императорский указ от 17 сентября "о всемилостивейше повышении в чине состоящему по флоту капитану I ранга Завойко". Тут уж Путятин стал действовать со всей энергией. На следующий день шхуна "Восток" повезла в Ново-Архангельск копию письма и вместе с его, генерал-губернатора, указаниями.

"1. На время отсутствия генерал-губернатора управление Американским генерал-губернаторством вверяется контр-адмиралу Завойко, как главнокомандующему всеми морскими и сухопутными силами, сосредоточенными в генерал-губернаторстве. Местопребыванием его назначается Ново-Архангельская крепость.

2. Г-н полковник Стогов назначаетесь начальником штаба при главнокомандующем контр-адмирале Завойко.

3. Все чины, состоящие в Американском генерал-губернаторстве, поступают под начальство контр-адмирала Завойко.

4. Главною квартирою всех наших войск назначается Ново-Архангельская крепость."

14 ноября Завойко прибыл в Новороссийск на "Востоке", а 15-го, с утренним отливом, "Диана" под вице-адмиральским флагом отбыла в Японию. А свежеиспечённый адмирал, с обычной своей энергией, принялся за работу.

Василий Степанович Завойко, хоть и родился в семье отставного флотского врача, на флоте был "белой вороной". Он даже небыл, как почти все упомянутые в нашем повествовании офицеры, выходцем из Морских классов. Завойко окончил Николаевское штурманское училище и чины выслуживал на палубе и не на якорной стоянке. Безусым мичманом принимал участие в Наваринском сражении и за смелость и мужество в том бою был удостоен первого боевого ордена. Затем сделал две кругосветки, написал книгу "Впечатления моряка" и заслужил репутацию "замечательный практик, сильный и расторопный офицер". Но основной карьерный рост молодого офицера начался после женитьбы его в 1839г. на племяннице адмирала Фердинанда Петровича Врангеля.

Впрочем даже эта выгодная партия состоялась только благодаря высоким профессиональным качествам Завойко. Он был назначен на должность командира барка и приглашён на был к Врангелям по рекомендации графа Гейдена, слово которого было законом в морском ведомстве, да и сам барон знал Завойко как дельного офицера. Сразу после женитьбы Василий Степанович поступил в службу РАК и стал быстро продвигаться в чинах "благодаря твердости духа, исполнительности, практической находчивости, даже изворотливости и… протекции председателя правления Российско-Американской компании".

Врангель прочил Завойко великую будущность, нацеливая на должность главного правителя. Расчет Фердинанда Петровича был таков - честный и верный Завойко должен присмотреться к делам, а потом, со временем, Компания получит администратора, русское имя которого (Врангель не особо разбирался в различии русских и малороссов) не даст повода для кривотолков. Барон был убежден, что в деле может быть порядок только в том случае, если главным правителем станет свой человек, которому можно доверять.

Завойко отчетливо понимал, чего от него хотят, и готов был не посрамить дядюшку. "Дорогие дяденька и тетенька вы нам с Юленькой как родные отец и мать, и мы вам вечно за это благодарны и целуем ручки." Впрочем нельзя сказать, что брак этот основывался на чисто меркантильных соображениях. Все современники отмечали "удивительную атмосферу любви и согласия царившие в их большой семье". Действительно большой. Когда адмирал Завойко отправился по вызову Путятина в Новороссийск, в Ново-Архангельске с Юлией Георгиевной остались 9(!) их детей.

16 февраля 1855г. флотилия, состоящая из 28 китобойных и рыболовных судов Компании, ныне принадлежавших АРТК, вышли в море, имея в трюмах и на палубах большую часть имущества и почти всех жителей Новороссийска. На случай встречи с англо-французской эскадрой сопровождали их военные корабли: фрегат "Аврора", корвет "Оливуца", шлюп "Двина", клипер "Королева", паровые корветы "Америка" ("Астория"), "Петр Великий" ("Нью-Йорк") и "Екатерина Великая" ("Бостон") и шхуна "Восток". Остальные корабли приписаные к Восточному флоту, по числу пушек слишком слабые для открытого боя с вражескими фрегатами и корветами, уже почти пол года как ушли в океан по своим каперским делам. 25 февраля, когда новороссийский караван благополучно добрался до Орегонского лимана, корабли боевого охранения последовали за ними.

Удачная эвакуация Новороссийска омрачалась только одной новостью. Даже не поздоровавшись Стогов сообщил Завойко об известии, пришедшем из Сан-Франциско. В Японии погибла "Диана". И теперь, хотя генерал-губернатор и почти весь экипаж фрегата спаслись, принять участие в военных действиях (и в управлении генерал-губернаторством) они не могли. Кроме того теперь у России на Тихом океане остался только один фрегат.

Моряки верят, что есть корабли и капитаны везучие, которым благоволит Океан (или Нептун, как кому нравится). Ветры у них чаще всего попутные, шторма - не сильные, а рифы не норовят пропороть днище. Если это верно, то "Диана" и её капитан Лесовский относились имено к таким везунчикам.

Весь 24-дневный переход до Японии их сопровождали, по большей части, попутные ветры и густой туман, в котором "Диана" благополучно разминулась с английскими или иного флага судами, которые могли навести на неё вражеские фрегаты. Первая встреча произошла уже у входа в Сангарский пролив и по счастью это оказался бостонец, идущий в Сан-Франциско из Гонконга.

"На борт "Дианы" поднялся шкипер Харпер. Его бриг шёл из Гонконга в Сан-Франциско. Пригласив гостя в свою каюту на стаканчик рому Лесовский узнал много нового.

Английских судов в Сангарском проливе нет. Эскадра англичан, как утверждают, направляется из Гонконга в Нагасаки. Они хотят заключить договор с Японией по примеру коммодора Перри. О, Старый Медведь заключил выгодный договор!

- Он заключил?

- Да.

- А какие условия?

- Он заявил этим лгунам, что не потерпит неуважительного ответа на письмо президента! Вы это знаете? И двинется с десантом морской пехоты прямо в их столицу Эдо… Я пришлю вам с боцманом гонконгские газеты. У них несколько газет выходят в Гонконге… Теперь предстоит ратификация договора.

Харпер отложил трубку и потер руки от удовольствия…

Путятин прочитал гонконгские газеты, присланные шкипером.Он предпочитал не афишировать своё присутствие на "Диане". Даже вице-адмиральский флаг, вопреки петровскому уставу, был спущен с форстеньги сразу после выхода из Новороссийска.

Если верить газетам коммодор Перри заключил в каком-то городке Канагава трактат, подробный пересказ всех пунктов которого тут же приводился.Это может очень помочь в переговорах. Японцы дали письменное обещание, что с Россией будет подписан договор о дружбе и торговле прежде, чем с другими державами. Но если с какой-либо другой державой Япония подпишет договор раньше, чем с Россией, то все права, предоставленные по договору третьей державе, будут предоставлены и России.

Так что первое письменное обязательство японцы дали не американцам, а Путятину!

А в Нагасаки теперь идти нельзя, зато по договору с Перри открыт для торговли порт Симода."

Но идти в гости без предупреждения было неприлично и сначала "Диана" зашла в другой порт, Хакойдате, также открытый для торговли согласно трактату Перри.*(3)

"Евфимий Васильевич на юте. Из-под красного околыша торчат его неровно стриженые волосы. Щеки и крупный нос картофелиной красны от свежего ветра. Голова высоко поднята на похудевшей шее. Узкое и хмурое лицо, словно адмирал озабочен и с утра устал. В трех кабельтовых от "Дианы" стоял большой японский корабль с высокой кормой…

- Письмо должно быть передано адмиралом в руки самого губернатора, - в который уже раз говорил Посьет ответственному чиновнику губернатора Хирояма - Для этого мы приглашаем господина губернатора на "Диану", чтобы его превосходительство был нашим гостем и получил письмо.

Хирояма ответил, что Хакодате-бугё (губернатор - А.Б.) равен по должности Нагасаки-бугё, а сам бугё еще никогда и нигде не поднимался на иностранный корабль. Посьет возразил, что полномочный посол Путятин, генерал-губернатор Америки, адмирал и генерал-адъютант императора, гораздо выше по чину и по должности, чем провинциальный губернатор.

- В самом деле! - воскликнул он. - Представитель японского правительства их высокопревосходительство Тсутсуй Хикен но ками, а также его превосходительство Кавадзи Саэмон но джо, которые вели переговоры в Нагасаки, гораздо выше по должности, чем Нагасаки-бугё, но даже и они поднимались на борт нашего корабля. Поэтому Хакодате-бугё вполне может сделать нам честь и приехать на судно к послу Путятину…

На другой день было объявлено, что губернатор Хакодате отсутствует по причине болезни и очень сожалеет об этом.

- А вы знаете, что англичане скоро придут в Хакодате? - спросил Посьета другой чиновник.

- Этого не может быть, - ответил Посьет. - Если они придут, то в бухте Хакодате произойдет сражение, какого вы еще не видели. И тогда побежденная страна не простит этого японцам и будет потом предъявлять претензии, как это делают англичане в Китае. Кроме того, ядра и бомбы полетят в город, а это может навлечь большие неприятности на губернатора и чиновников.

- Скажите, а что в письме, которое вы передаете в государственный совет?

Посьет ответил, что на такие вопросы может ответить только адмирал лично губернатору Хакодате. Ещё через день надменный старик губернатор принял Посьета в зале Управления Западных Приемов. Посьет передал письмо адмирала в пакете с гербами, уложенное в полированный ящик.

- Письмо будет немедленно отправлено в Эдо, - сказал князь Орибэ но ками.

Но сам он знал, что не смеет без разрешения правительства отправить письмо. Это было бы несогласно со всеми правилами. Князь Орибэ - сторонник старых порядков. Поэтому его, как консерватора, и назначили в Хакодате начальником Управления Западных Приемов и поручили ему сношение с иностранцами.

- А куда же теперь пойдет ваше судно? - спросил вице-губернатор, угощавший Посьета обедом.

- Мы идем в Осака, - ответил Посьет. - Адмирал просит в своем письме выслать туда для переговоров уполномоченных.

Вице-губернатор, услыхав это, не мог скрыть испуга.

- Почему вы хотите идти в Осака? Вам могут там встретиться затруднения.

- Потрясение для них! - рассказывал Посьет адмиралу, возвратившись на фрегат.

- Иного выхода нет, - ответил Евфимий Васильевич. - Ну, да письмо все равно пошлют, раз взяли.

Он знал, что гонец за гонцом помчатся из Хакодате в Эдо и обратно, а потом в Осака. Адмиралу надоело испытывать на себе упорство сиогуна и его чиновников, вот он и решил показать, что еще есть к кому обратиться в Японском государстве…

- Возможно, что у Евфимия Васильевича есть основания предполагать, что взор японского народа надо обратить на законного императора. Наш визит в Осака будет первым знаком уважения, выказанным европейской державой императору, а не сиогуну, жестом дружественным, слух о котором должен дойти до ушей императора сквозь сиогунские заставы. Уж этого скрыть невозможно. Со временем неизбежно император Японии выйдет из своего состояния изоляции, и адмирал первым предугадывает эти перемены. Конфуций учит, господа, что династия прогрессивна при воцарении и должна быть свергнута, когда обнаруживает признаки упадка, и что главное в государстве народ, который законно свергает дурных и слабых правителей. Евфимий Васильевич, изучая отрывочные сведения о личности императора, хочет предположить, что это сильная и энергичная фигура, которая не будет сидеть сложа руки при грядущих потрясениях. Обращаясь к императору, мы не только желаем сделать намек на его будущее и подчеркнуть, что понимаем его положение, но и заручиться его символической поддержкой. Мы попытаемся напомнить ему о той роли, которую может играть император в жизни современного общества, если он воспользуется религиозными чувствами японцев в политических целях.

Мы демонстрируем нашу приверженность идее полной независимости Японии, уважения к традиционным понятиям японцев и к двойственности их власти. Такова система действий, принятых адмиралом, господа…

17 декабря "Диана" стояла перед устьем узкой реки. Берега ее облицованы серым камнем. Крупные плиты уложены друг на друга, и прямо на них, как на фундаментах, построены живописные башни под цветной глазурованной черепицей. Эти башни с многочисленными крышами одна над другой стоят у входа в реку, как два часовых в выгнутых шляпах. Их красные черепицы сияют на утреннем солнце. Форты защищают вход в реку.

Весть о приходе иностранцев на военном корабле разнеслась повсюду. В Осака началась паника и население хлынуло прочь из города. Окрестные князья решили немедленно доказать свою преданность императору и в ту же ночь воины из всех городов и вотчин были подняты и двинулись с фонарями через леса и поля, чтобы защитить побережье и вход в священную реку от варваров.

Утром на фрегат прибыли чиновники и заполнили почти весь салон адмирала.

- Почему вы собрали такое множество войска, когда мы пришли на одном корабле с небольшой командой? - спросил их Путятин.

- Этот порт закрыт для иностранцев. И встречи с нашими послами возможны только в Нагасаки. Ваше прибытие очень обеспокоило наш народ. Поэтому, чтобы успокоить население, мы собрали войска. И мы не можем позволить здесь сход на берег при всем уважении к вам.

- Мы прибыли сюда, чтобы встретиться здесь с представителями высшего японского правительства и, проникнутые духом благоговения перед святынями Японии, благополучно закончить переговоры, начатые нами в Нагасаки. Мы пришли с дружественными намерениями и не позволим себе никаких враждебных действий. Нам кажется, что вблизи Эдо продолжать переговоры будет трудней, чем вблизи Осака…

- Мы очень благодарны вам за это, - спокойно отвечал старый чиновник, - но у нас принято считать, что если иностранное судно входит в запрещенные для него воды, то это враждебное действие.

- Сейчас уже пора менять такие взгляды. У вас изданы теперь новые законы. Мы известили правительство Японии, что идем сюда. Письмо об этом принято. Мы пришли законно и ждем ответа на свое письмо и не будем нарушать законы вашей страны.

- Нам кажется, что вам надо как можно скорей уйти отсюда. Это будет понято у нас как выражение дружбы и уважения к нашим обычаям. Здесь у нас нет знатоков западного языка и учреждения для приемов иностранцев.

- Мы должны дождаться ответа на наше письмо, - отвечал Путятин.

Удивительно оперативно, всего через два дня прибыл ответ из Эдо. Правительство сообщало, что письмо посла Путятина получено. Осака не является местом приема иностранцев, поэтому в Осака невозможно встречаться послам. Местом переговоров представителей японского правительства с русским послом назначается порт Симода на полуострове Идзу. При прощальной встрече адмирал поблагодарил чиновников.

- Мы выражаем вам наши самые искренние чувства… Мы глубоко благодарим японское правительство за назначение уполномоченных для встречи с нами в городе Симода. Здесь, в Осака, мы провели дни вблизи и в глубоком благоговении перед почитаемой святостью…

Японцы замерли. Смятение выразилось на их лицах. О таком разговоре следовало докладывать наместнику. При том, что Путятин говорил так смутно и так почтительно, с таким множеством вежливых выражений, что, кажется, ничем не оскорбил слуха чиновников… Пр этом давал понять, что и с одним кораблем может наделать неприятностей больше для всего будущего Японии, чем Перри с эскадрой пароходов. Посол напоминал японцам, что в стремлении избежать несправедливостей он может обратить свой взгляд к исконному и святому и что он, Путятин, сам верит в их традиции и чтит святость, которую они чтят.

Вечером перед выходом в море к борту "Дианы" подошла небольшая галера и стоящий на носу японец сказал по русски вахтенному офицеру лейтенанту Колокольцеву.

- Здравствуй! Я был унесен морем Камчатка. Три года назад корабль "Князь Меншиков" привез нас в Симода.

- Перейдите на наше судно.

- Нельзя! Запрещается… Немного говорю.

Вызваные на палубу Лесовский и Посьет подошли к борту, японец сказал:

- Хочу известить. Порт Нагасаки английская эскадра. Чтобы японское правительство выдавало русских. Вас ищут. Их флот - четыре корабля: "Винчестер", пятьдесят пушек, еще пароходы "Барракуда", "Стикс", "Энкоунтер". Три парохода. Я - Камчатка! Япон не скажет, где русский."

Переход до Симода занял два дня. Политика Евфимия Васильевича оказалась очень верной. В порту его ждали и уже 22 декабря Путятин, с шестью офицерами и двумя солдатами, вышел из храма Риосэнди, отведенного ему для отдыха, и направился к украшеным шелковыми занавесями цвета семьи Мурагаки воротам храма Фукусэндзи.

"Занавеси открылись, и Путятин увидел своих старых знакомцев Тсутсуя и Кавадзи с многочисленной свитой. Все японские послы встали и поклонились ему. Растворены окна и двери, и в храме розовый свет. Путятин протянул руку. Кавадзи пожал ее, и Путятин пожал руку японского посла еще раз горячей.

Тсутсуй Хизен но ками сказал, что ему очень приятно встретиться с послом Путятиным. Спросили о здоровье друг друга и дружески кланялись и улыбались. Путятин и Кавадзи также обменялись любезностями. Тсутсуй представил Путятину двух губернаторов - Мимасаку но ками и Суруга но ками.

Чуробэ сам сказал, что он назначен на место Арао но ками, который был Оо-мецке во время переговоров в Нагасаки.

- А теперь Иесабуро Арао но ками находится у меня в подчинении, - с совершенно холодным лицом добавил Чуробэ.

Путятин, обращаясь к ученому Кога Кинидзиро, сказал:

- С вами давно не виделись и очень рады встретиться.

Кога ответил с приличествующей сдержанностью, что он очень рад видеть адмирала в добром здравии, снова прибывшим на новом большом корабле.

- Морской капитан первого ранга Посьет и начальник корабля, капитан первого ранга Лесовский, являются членами посольства, - перевел Гошкевич. - Лейтенант Пещуров - адъютант адмирала.

Кавадзи сказал, что рад видеть Пещурова. Он любил этого молодого и самого красивого из русских офицеров. Кавадзи вырос не в родной семье. У японцев есть обычай отдавать детей в другие семьи. Кавадзи был искренен, когда в порыве чувства сказал однажды в Нагасаки Пещурову: "Будьте моим сыном".

Кога высок, с длинным тяжелым лицом. Маленькие глазки как-то неблагожелательно щурятся, словно Кога подслеповат. Сморщенный лоб с недоуменно поднятыми бровями, словно академик еще не разобрался как следует во всем, что происходит вокруг. Кога - знаток философии, истории, литературы, китайского языка. Говорят, что он знает всего Конфуция. Сущность происходящих событий он сверяет с подобными событиями в истории, находя в каждом случае подходящий прецедент. Гошкевич уверяет, что он из учреждения Хаяси, который подписывал договор с Америкой, и что его дело - помогать посольству ученой аргументацией. Судя по такому составу посольства, первый министр сиогуна собрал тут представителей всех политических направлений. Гошкевич твердит, что переговорам с Россией в стране придается гораздо большее значение, чем переговорам с Америкой.

Конечно, как полагал адмирал, англичане в Нагасаки не могли не попытаться вбить клин между Россией и Японией. Чем могли пугать? Да тем, что Россия хочет завоевать Турцию, ее надо бояться и японцам. Да еще самые плохие рекомендации о государственном устройстве, о правительстве и народе.

Четверо японских послов сидели, поджав ноги, на высоком помосте, который сделан вровень высоте принесенных с фрегата стульев. Рядом с ними Накамура Тамея. За помостом на полу пять оруженосцев, стоя на коленях, держат стоймя мечи своих сюзеренов.

Сбоку на отдельном помосте, образующем как бы глаголь с подставкой послов, сидят оба губернатора - Цкуси Суруга но ками и Исава Мимасаку но ками.

- А как была погода в море и как дошли? - спросил Тсутсуй Хизен но ками.

- Дошли очень хорошо, - ответил Лесовский

- Мы восхищены вашим крепким кораблем! - продолжил Тсутсуй.

На отдельном табурете, уткнувшись в бумагу и едва сдерживая счастливую улыбку, сидел Накамура Тамея. У него большой выпуклый лоб, змейка волос на выбритой макушке, черные маленькие глаза. Накамура почти столь же свой и доверенный для собравшихся здесь русских, как и для японцев, еще со времен переговоров в Нагасаки. Он как режиссер, поставивший вместе с декоратором Мурагаки весь этот спектакль и желающий ему успеха.

- Россия воюет с Англией, Францией и Турцией, поэтому я желал бы не затягивать переговоры. Долг требует от меня встать в ряды сражающихся. В боях, случившихся при столице княжества, управлять которым уполномочил меня Его Величество Государь мы разбили объединенные силы Англии и Франции, но военное счастье переменчиво, а у врагов наших еще много кораблей.

Послы закивали головами. Почувствовалось, что слова адмирала произвели впечатление.

- Скорейшее заключение договора теперь в интересах японской стороны, - продолжал Путятин, намекая на договор, заключенный с коммодором Перри.

И сразу же в лицо послу, его свите, Можайскому, рисовавшему эту сцену, и переводчику повеяло невидимым холодом. Япония, как извечно, желала оставаться неприступной и независимой.

- Совершенно непонятно, на какую перемену ссылается посол Путятин, - сказал Кавадзи. - С тех пор как мы дружески простились в Нагасаки, не произошло никаких изменений. Нам надо продолжать наши переговоры и обсудить дела между нашими двумя государствами, которые были изучены за прошедшее время.

Лицо Путятина прояснилось. Он понял, откуда веет холодком и где опасность.

- Между Японией и Америкой подписан договор о торговле и открытии портов, - сказал Посьет. - А Япония обязалась…

Кавадзи, кивая головой, долго слушал Посьета. Когда Константин Николаевич закончил, он взглянул на него своими выпученными глазами. У Кавадзи был такой вид, словно он положил руку не на бедро, а на рукоять катаны.

- Обо всем этом у нас нет никаких известий.

Тсутсуй добавил, что бакуфу, посылая своих послов в Симода, желало прочной и долгой дружбы с Российской империей. Теперь известно, что все прошлые недоразумения происходили от неосведомленности обеих сторон, поэтому надо все изучить и обсудить тщательно… Этим и закончился первый день переговоров."

21 или 22 декабря поручик Можайский изобразил залив Симода. Горы обступили ровную гладь воды. Вдали виднеются городские постройки. Фрегат стоит на якоре по середине залива в такой позицию, которая, в случае нападения вражеских кораблей, помешает противнику использовать свое количественное преимущество.

Полный штиль. Как в зеркале отражаются в воде фрегат и японские джонки. На переднем плане японская сосна с причудливо изогнутыми ветвями. На камне сидит русский морской офицер, увлеченный рисованием. Видимо, Александр Федорович нарисовал себя. Японец, что стоит за спиной сидящего, тянется, с интересом наблюдая за тем, как цветные карандаши воссоздают на листе бумаги его родные места. Это было последним напоминанием о безмятежной жизни города и экипажа "Дианы". 23 декабря случилась катастрофа, о которой Кога Кинидзиро написал стихи.

Черепица летает, и люди кричат.

Я слышу крики, что цунами быстро идет.

Как мышь, мечусь на восток, на запад,

А кроме двух мечей, ни одной вещи нет.

В шканечном журнале фрегата записано следующее:

"В 3/4 10 часа во время завоза второго верпа на фрегате почувствовали, как бывшие наверху, так и в палубах, в каютах необыкновенное непрерывное сотрясение, продолжавшееся около 1 минуты, в то же время адмирал выбежал наверх и приписал необыкновенное сотрясение действию землетрясения и как по прекращении сотрясения, покойное состояние моря и атмосферы при ясном солнечном дне не изменялось, адмирал сошел вниз, а на фрегате приступили к продолжению вседневных занятий, прерванных землетрясением. В 10 часов заметили с фрегата необыкновенно быстрое возвышение воды по берегам, что в городе улицы наводнялись и стоящие у пристани японские джонки стало разбрасывать во все стороны, после этого не прошло 5 минут как от находящегося у нас за кормою острова море стало распространяться взбуровленным сулоем, а вдоль бухты понеслось сильнейшее течение в море, и воды залива перемешались с илом со дна… Через несколько минут явление повторилось и для города Симоды второй вал был самый пагубный. Море поднялось на 3 сажени выше уровня и на 5 минут залило все селение, так что виднелись одни лишь крыши кумирен… Когда вода отхлынула над городом показался дым, и распространился запах серы. За вторым валом последовало еще четыре, они смыли следы города Симода.

Прилив и отлив сменялись так быстро, что в продолжение полминуты глубина изменялась более чем на сажень; лотовые едва успевали измерять глубину, а она постоянно менялась, и разность уровней воды доходила до 6 сажен… "

Гораздо более красочно описал эти события барон Шиллинг.

"Фрегат вздрогнул и обо что-то ударился. Удар снова повторился с такой силой, что все вокруг затрещало.

- Сели! - спокойно сказал сидевший рядом со мною Пещуров. - Ч(ерт) знает, что они смотрят! - Как это можно средь бела дня в бухте усесться. Здесь же глубина восемь саженей?!"

Нас било о дно там, где была глубина сорок футов. Вода ушла из бухты.

Матросы крестились. Какая-то зловещая мгла неслась в глубь долины над крышами, словно поднялся и мчался без ветра туман. Водяная пыль засыпала город, повсюду поднялись столбы воды, словно ударили фонтаны, где-то в глубине ввысь вырвался гребень водяной горы, весь в пене, волна шла, разливаясь по городу, вихрем неся по его крышам лодки и вытягивая деревья. Крутя вихри, срывала цветы и апельсины, засасывала их в воронки. Люди залезали на крыши, а огромная волна срывала крыши, и целые дома взлетали, словно городки от ударов биты. Волна шла ровно и устойчиво по всему городу, не теряя силы, и нахлынула на дальние косогоры, облизывая подножия холмов и валя ворота храмов…

Я посмотрел на часы. С начала землетрясения, с первого толчка прошло три минуты. Город превратился в сплошное разлившееся море пены с грязью, в пенную лужу со множеством плавающих крыш, на которых вдруг появлялись люди, вздымавшие руки и метавшиеся в ужасе. Вода пошла прочь от города, смывая множество копошившихся повсюду людей… Вода хлынула обратно в бухту вместе с деревьями, досками и разбитыми лодками. Под бортом фрегата пронесло двух утопленников, намертво ухватившихся за обломки дома, и вырванные кусты в цвету. На палубе крестились и бормотали молитвы, суетно сгрудясь и как бы превращаясь из команды героев в толпу суеверных крестьян… и поглядывали на адмирала. Всем известна была его богобоязненность. "Если началось светопреставление, то он бы знал…" Но адмирал с самого начала землетрясения еще не перекрестил лба.

Отдали третий и четвертый якорь, но "Диану" тащило прочь от берега. На носу корабля раздался такой треск, что весь экипаж во главе с адмиралом повернулся на палубе, как на парадной маршировке.

Большая джонка с разлета насела на канаты обоих якорей и на бушприт, сломила утлегарь, снесла блиндагафели и сама застряла. Якорными канатами ей срезало мачту и снасти, разворотило борт, он вспух, джонка оседала, доски ее лопались и стреляли. И сразу же в нее врезалась другая и рассыпалась. И обе превратились в груду обломков, которую тут же разнесло по воде. Матросы с русленей и из портов бросали японцам концы, но рыбаки не трогали кинутые им веревки. Водовороты разносили их.

Между фрегатом и близкой стеной в зазубринах, лианах и водорослях подымалась волна. Фрегат понесло обратно к берегу, повернуло его несколько раз, как корыто, выхваченное из рук прачки в половодье, и стало крутить. Корму пронесло у каких-то рифов. Канаты от невыбранных якорей свились в толстейший жгут. Нос поворачивало медленно, а корма по огромному кругу понеслась как бешеная. Вокруг, как в панораме, все быстрей двигались горы с ходившими на них огнями, столбы дыма курились по скалистым гребням, вырываясь с пламенем из трещин в горах. Солнце в дыму. Горы качаются и рушатся. Море ушло, суша затоплена… С хребтов сыплются камни потоками.

Солнце все мчится и мчится, и опять мимо проносятся море, и лодки, и утопленники… В громадном водовороте "Диана" поворачивалась все быстрее, и люди чувствовали себя, как на огромном колесе, падая на палубу, не выдерживая…

Море и берег вокруг замедлили свой бег и остановились. Я посмотрел на часы. За полчаса фрегат сделал полных сорок оборотов… Фрегат снова задел за дно и стал тихо крениться. Из воды показались якоря.

- Степан Степанович, прикажите поставить подпорки, - спокойным голосом сказал адмирал - Всех наверх. Фрегат сейчас ляжет…

Фрегат падал. Палуба вставала и превращалась в стену, на которой невозможно удержаться. Приказано было закрыть верхние и нижние полупортики и закрепить орудия по-походному, но ближайшее к каюте орудие все же сорвалось и убило попавшего под него матроса Соболева, унтер-офицеру Терентьеву переломило ногу, а матросу Викторову оторвало ногу выше колена… Матросы хлынули к бортам, перетаскивая через них деревья (То есть стеньги, реи, части шпангоута - А.Б.). Сотни людей упирались, налегая на реи и стеньги, не позволяя кораблю лечь. Стеньги лопались, тяжелый борт трещал, ломаясь о каменное дно. Люди подводили на талях толстые деревья, подтягивая их руками…

Стеньги и реи еще немного сдерживали но уже левый борт навис над головами людей, как бы превращаясь в тент или крышу. Сотни рук совали под борта все, что еще могло удержать корабль. Но, видя, что делу не поможешь, хватались за леера и поручни, по фальшборту перебирались на левый борт наверх, лезли через порты…

Фрегат уже лежал на борту. Матросы, натянув леера, все еще лезли и лезли через порты, как из люков. Весь борт облеплен людьми, некоторые ходили не держась, как по палубе. Минут около пяти, фрегат пролежал в этом крайне опасном положении, и потом увлеченный течением и прибылью воды, он сорвался со скалы, на которой он вероятно повис; выпрямился и уносимый вглубь бухты продолжал ворочаться. Вся масса людей радостно хлынула обратно в люки и на палубу. Море на миг сново отхлынуло, открывая бурую каменную мель, на которой бился бурун. Опять стали видны якоря, их лапы, до половины закрытые водой. Опять покачнулся фрегат, люди замерли, опасаясь, что палуба снова поднимется вертикально, но пошла вода, и "Диану" подняло, в продолжение пяти минут прибыла с 6 до 23 фут. Волны улеглись, и море, покрытое обломками, стало успокаиваться. А мимо нас пронесло большой кусок нашего фальшкиля и киля, длиною фут около 80-ти.

Вода стала врываться в трюм потоками и почти тут-же заработали обе машины для откачки. Матросы разбежались по реям. Сказалась прекрасная выучка команды. Никто не выказал страха или слабости, ни один не упал за борт, все старались помогать японцам, и многие при этом рисковали жизнью.Паруса поймали слабый ветер и фрегат со стоном заполз на мель… Матросы стали креститься, потом кинулись обнимать и целовать друг друга…

Землетрясение прекратилось лишь через шесть часов. Залив был покрыт обломками домов, разбитыми джонками, трупами погибших японцев. В Симоде из тысячи зданий, большею частью деревянных, всего осталось шестнадцать полуразрушенных домов.

В полдень, заранее предупредив о своём визите через Посьета, Путятин отправился в храм Фукусэнди.

- За тридцать пять лет непрерывной службы я плавал во всех морях и океанах и видел сильные бури и кораблекрушения. Но нигде и никогда не наблюдал такой ужасной катастрофы…

Путятин помолчал, уставясь на послов в упор и они его сразу опять поблагодарили.

- Наш корабль также разбит, переломаны его борта, оторвана продольная кость дракона, и мы едва не потонули, если бы "Диану" не удалось толкнуть на мель. Теперь мы подводим под корабль заплаты и заделываем пробоины. У нас также погибли люди.

- Мы очень… очень сочувствуем, - волнуясь сказал Тсутсуй.

- Вода потоками врывается в трюм, мы находимся в опасном положении и, наверное, не сможем продержаться долее трех дней.

- Мы готовы выразить вам глубокие сожаления, а также обсудить возможность помочь вам. Нам очень больно за вас, - отвечал Тсутсуй.

- Потом, когда у вас будет возможность подумать, просим отвести нам место на берегу. Нам надо облегчить судно и свезти с него все тяжести. В первую очередь - тяжелые орудия. После этого нам необходимо найти место, где можно было бы вытащить корабль на берег и исправить его. Для этого нужна закрытая бухта. Симода негодна для исправления корабля. Тут, если в море начнется буря, корабль сразу погибнет. В таком случае мы попросим дать нам возможность расположиться на берегу как потерпевшим кораблекрушение.

- Мы сегодня же запросим правительство, чтобы разрешено было найти удобную гавань для ремонта, и мы отправим своих чиновников на поиски.

- Бухта должна быть закрытая.

- Должно пройти время, потребное для получения ответа из Эдо и для определения места ремонта. Это займет более трех дней. Можем ли мы помочь вам, окружить корабль "Диану" своими судами, чтобы поддержать ее, и в случае крушения взять ваших людей на наши суда?

- Пока вы не беспокойтесь о нас, три дня мы продержимся своими силами, и мы за это время не попросим никакой помощи. У вас так много своих несчастий, что мы совершенно не хотим вас утруждать… У нас оторвавшимся орудием раздавило матроса. По обычаю нашей веры, мы должны похоронить его, предав тело земле, на берегу, и отслужить над его могилой молебен.

От фрегата отвалили катера и баркасы с вооруженными матросами в парадной форме. Впереди шел катер с гробом, обтянутый материей. Сияла медь духовых инструментов. Адмирал шел на гичке со свитой.

Караул и оркестр высадили на чистом песчаном пляже у деревни Какисаки, там, где старинные ивы клонят к пескам тяжелые ветви с плакучей листвой. Под траурный марш медленно зашагали морские гренадеры. Японцы обступили дорогу и смотрели на шествие. До города было 10 вёрст но многие жители пришли из Симода…

Яма вырыта была в гуще расчищенного тропического леса, вблизи огорода при небольшом храме. Отец Василий пел и махал кадилом. "Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный…" - грянул хор. Матрос Симонов, ложившийся навечно в эту красную мокроватую и каменистую землю, не думал, что его будут хоронить с такой помпой, но он стал первым русским в истории погребенным в Японии… Японские бонзы просили разрешить им отпеть покойного по-своему.*(4)

По настоянию Путятина переговоры решено было не прерывать. В обстановке огромных разрушений и расстройства переговоры возобновились уже 26-го числа. Храм Фукусэндзи полностью смыло цунами, поэтому дальнейшие переговоры проводились в маленьком здании храма Тёракудзи, который находился на склоне горы и выжил.

Когда речь зашла о границах, Кавадзи как обдал адмирала холодной водой. Он заявил, что весь Сахалин должен принадлежать японцам до самых берегов устья общего лимана. Путятин остолбенел. Даже склонный к уступкам Нессельроде ничего подобного не ждал. Адмиралу приходилось и прежде замечать, что, несмотря на исследования Мурагаки, понятия японцев о Сахалине весьма туманны.

- Трудно понять, о чем вы говорите. Если вы хотите получить себе всю территорию до Амурского лимана, то это не край острова.

- Кроме того, по всему побережью Сахалина стоят наши посты. Идут разработки каменного угля, - заговорил Лесовский, чувствуя, что адмирал будет метаться между Сциллой и Харибдой, - а север острова на японских картах до сих пор даже не нанесен. Мысы Марии и Елизаветы вам неизвестны. Что же мы будем спорить вслепую. Еще станете доказывать, что в России живут одноглазые люди и принадлежат японцам!

Когда Мориама Эйноскэ все это добросовестно перевел, японская делегация добродушно рассмеялась.

- Английские карты ложны и составлены с тем, чтобы поссорить нас, - продолжал Лесовский. - Что вы скажете об этом? Опять ничего подобного даже и не слышали?

Кавадзи знал, что нет твердых оснований для утверждения Сахалина за японцами, и это тяжким камнем лежало всегда на его душе. Это самое слабое место его позиции против Путятина. Тверже стоять на своем! Учиться надо у американцев и западных эбису. Пора Японии становиться завоевательницей по примеру европейских держав. Первый захват в истории Японии надо попытаться осуществить наконец! Пора открывать страну, пора менять политику и во всем учиться у европейцев и американцев. Первым завоеванием будет утверждение на Сахалине.

- Да, у нас есть карты только части Сахалина, где был наш ученый Мамио. Но у нас есть право владения айнами и наше рыболовство.

"Перри подал хороший пример, и мы быстро докажем, что усваиваем все, что есть хорошего в политике великих держав. Путятин сейчас в ничтожестве, он зависим и бессилен. Он либо уйдет без всякого договора на своем залатанном корабле, либо подпишет условия, которые будем диктовать мы. Не ему, не Стирлингу и не Перри нужно гордиться открытиями Японии, как это им кажется. Открытие Японии нужно самим японцам. Они хотят учиться усваивать способы торговли, заводить промышленность и мореплавание. Послы иностранных держав пусть лезут наперебой с просьбами и предложениями, считая, что они побеждают Японию…"

Кавадзи положил руки на бедра, его голова поднята, кажется, что он уже схватился за меч. Он первый начинал новую политику Японии и первый в ее истории захват.

- Но если вы так рассуждаете, то нам не о чем говорить, - сказал он, выслушав возражения Путятина. И добавил несколько фраз, выражающих личное уважение к послу.

Саэмон но джо не собирался настаивать на всех своих требованиях. Конечно, там, где стоят русские посты и где солдаты ломают уголь на берегу лимана, место уж не займешь. Про уголь на Сахалине японцы вообще ничего не знали до сих пор. Но важно, что требования заявлены и что это записано в протокол и будет прочитано правительством. Пока еще у Японии мало силы, чтобы настоять на своем. "Еще нет у нас современного флота! Но я требую новых земель, не имея флота!"

Для того чтобы познакомиться с Сахалином и узнать, что он собой представляет, Мурагаки перед поездкой туда читал книгу Крузенштерна. Кавадзи теперь тоже ее пришлось прочесть. Крузенштерн, настоящий западный эбису, так рассуждал о правах и претензиях японцев, как они сами о себе не рассуждали. Он подсказывал кое-что. Он не понимал, конечно, что в то время японцы так не думали. У японцев тогда еще не было такой политики, какую вел бы Крузенштерн, если бы был японцем. Кавадзи только теперь почувствовал, что у Японии в этом вопросе слабая позиция. Он даже в дневнике записал, что пришлось читать Крузенштерна и что мало доводов, чтобы отстоять Японии права на Сахалин. По документам известно, что на Сахалин ходили рыбаки и торговцы матсмайского князя. Пробовали там зимовать, да отказались, болели цингой и плохо переносили морозы. Но надо, тем смелее надо увеличивать требования, пользуясь обстоятельствами. Разбита "Диана", русским грозят большие несчастья. У них война сразу с двумя сильными морскими державами. При переговорах с губернатором в Нагасаки английский адмирал Стирлинг требовал выдачи ему посольства Путятина.

Чиновники в Нагасаки держатся очень благородно. Оттуда пишут, что один из умных чиновников, выслушав, как англичане говорят, что самые храбрые на свете моряки - это их морская пехота в красных мундирах, ответил, что нечестно вести такую войну с Россией. "Почему же?" - удивились англичане.

"Знаете, это очень нехорошо - вдвоем нападать на одного".

Путятин-то чувствует, что на него могут напасть двое. Пришел с единственным сломанным судном. Ничего плохого японцам Путятин еще никогда не сделал. Конечно, над ним все теперь смеются. Но классическая пословица гласит - "Дракон на мелком месте смешон даже ракушкам".

Не 3 дня, а более недели Путятин упрямо продолжал откачивать воду из трюма "Дианы" и лить воду в дипломатических беседах. Наконец из Эдо пришло согласие на перемену места якорной стоянки. Для ремонта фрегата облюбовали бухту Хэда, находящуюся в 35 милях от Симоды. Здесь, в созданной самой природой гавани, с трех сторон защищенной сопками, можно было найти надежное прибежище от штормов и вражеских кораблей. Это был настоящий медвежий угол, не обозначенный на картах.

2 января "Диана" вышла в море. В двойном пластыре из смоленой парусины на вдернутых тросах, обхватывающих концами весь корабль и с временным рулём с румпелем, боевой фрегат походил на старуху с подвязаной щекой.

"Ветер от зюйда, очень теплый, стал крепчать. Теперь мы знаем, что течение здесь тоже от зюйда… Вся избитая и залатанная "Диана" всходит на волны и уходит вниз и опять идет наверх, наискось на волну, и все офицеры и нижние чины сейчас как один человек…

Ветер крепчал, и адмирал скомандовал поворот оверштаг, с тем чтобы уходить в океан. Теперь нечего было и думать идти в такую погоду в бухту Хэда… Ночь прошла почти без сна. Все время пытались идти галсами против ветра, уйти от берега. Утром все же оказалось, что течением и ветром "Диану" несет к Фудзи… Волны гудели, как множество низких пароходных гудков и сирен, то этот гуд ослабевал, то разражался тяжелыми ударами, то свист и вой перекрывали все звуки… Фудзияма стала громадной, вершина ее сверкает, как лед на масленой, а ее тучный столб, казалось, вырос. "Диану" несло к ней.

Видна у подножия Фудзиямы грандиозная отмель, ровно вогнутым полукружием обступившая даль залива Суруга, и над ней сосновый лес. Ясно видны большие вершины сосен и их стволы. Отмель почему-то черна, но на ней нет ни скал, ни рифов. "Диана" медленно подымалась и опускалась на больших волнах… Попытались повернуть судно, направить его к оставшейся теперь далеко позади Хэда, но ветер и течение гнали его к странно черной отмели под Фудзиямой. Ветер опять стал крепчать. Волны заходили по "Диане", закатывались с кормы и покрывали ее всю. На берегу все время вздымался белый вал…

Фрегат в двух кабельтовых от песчаного берега у подошвы Фудзиямы. От качки течь сильней. Спустили реи и стеньги. Совсем разоружен фрегат. Помпы стали ломаться… Волны шли без гребней, похожие на морскую зыбь, но у берега они разбивались и подымались на огромную высоту, превращаясь в облака пены. Пластыри не могли сдержать ударов, а помпы не могли откачивать воду. Начиналось медленное потопление. Раздался удар, как при землетрясении. Мы сели на мель…"

С помощью местных жителей, сбежавшихся на берег, с первого раза удалось завести леер и без потерь перевезти всех людей. Ближайшие деревни Минаура, Миасима и Сангенъя гостеприимно приняли потерпевших кораблекрушение. Не всем им хватило места в нищих хижинах и некоторым матросам пришлось спать на земле. Погибли все продукты, небыло сменной одежды, но японцы варили для спасённых последний рис и снимали свои халаты, чтобы вышедшие из моря ро-эбису могли согреться. Даже сам Путятин кутался в японский халат на голое тело. При высадке он насквозь промок и порвал мундир. Но взошло солнце над горами. В утреннем воздухе послышались крики офицеров. Матросы с ружьями взводами строились на лугу, в сосняке и на широкой отмели. Море спокойно, хоть прибой все еще рушился на отмель. "Диана" с низкими бортами чернеет в кабельтове от берега. Палуба чуть возвышается над водой. Затоплены даже офицерские каюты. Всё вымокло, но дегерротип, купленный Можайским в Париже, уцелел.

Водолазы проверили пластырь. Он держался, хоть и появились новые пробоины. Адмирал приказал остальные тяжести не сгружать. Погода установилась, и, как говорят японцы, теперь надолго. Завтра "Диана" пойдет в гавань Хэда на буксире гребных судов. Фрегат, как полагал Путятин, теперь не утонет. Его держали огромные опустевшие цистерны для пресной воды.

Адмирал хотел отправить команду пешком по берегу, но чиновники, собравшие из окресных деревень людей и лодки, упорно возражали, уверяя, что дорога очень неудобна и что перевезти экипаж на лодках для японцев не составляет никакой трудности.

- Морем до Хэда очень близко. А по суше идти очень далеко, надо обходить глубокий залив между материком и полуостровом Идзу.

"На утро море совершенно успокоилось и погода благоприятствовала. Легкий попутный ветер. Сто рыбацких лодок подошли к "Диане". Буйки с канатами грузно плюхнулись в спокойное море, показывая места, где в сохранности на дне моря лежат оба якоря..

- Подавайте буксир! - приказал адмирал.

Через клюз подали на японскую лодку и стали травить толстый канат.

- Э-эй! - заорали на большом суденышке, и вся сотня лодок задвигалась.

Японцы передавали канат друг другу, и вскоре вся флотилия, как огромная упряжка, подвязалась к буксиру гигантской елочкой с обеих сторон… Тысяча весел усердно заработала по всему морю, пытаясь оттащить нос "Дианы". Миг еще "Диана" упиралась, словно приросла ко дну. Рыбаки на лодках сильней налегли на весла, их крики покатились по рядам лодок. Фрегат вдруг зашуршал и пополз по мели, закачался. Еще заскрежетало под обломанным килем.

- Снялись с мели!

- Сошли… Стянулись, - облегченно вздохнул Лесовский. Он вспотел.

Весь караван тронулся…

- Сколько времени, как идем? - спросил адмирал, выходя после обеда наверх.

- Идем два часа, - отвечал Сибирцев.

- А Фудзи, кажется, все такая же! - заметил адмирал.

Он повернулся лицом к вулкану. Небо было совершенно голубым, но на вершине Фудзи появилась белая полоска. Она росла. Вершину стали быстро обкладывать облака, словно Фудзи натягивала шапку. Путятин поднял руку в том направлении.

- Коса-о кабурева-а амэкадзэ (Надевает шапку - сразу налетит сильный ветер с дождем), - закричал кто-то из рыбаков, заметив, что Путятин смотрит на Фудзи.

Рулевой на ближайшей лодке схватил огромный нож и перерубил веревку, за которую прикреплен был к буксиру. На всех лодках тоже стали рубить канаты и подымать паруса. Флотилия рассеялась по морю… Налетел сильнейший порыв ветра и, заполоскав, наполнил парус.

- Шквал идет! - закричал Можайский.

Небо быстро закрывалось низкими тучами. Волны вдруг поднялись и, как белые звери, стали прыгать на "Диану", накрывая всю ее палубу. Вот огромный вал накрыл фрегат. Он исчез и снова появилась. Моряки видели, что "Диану" кренило и больше ей уже не подняться. Одна за другой упали мачты. Лесовский сам переложил руль джонки, рискуя попасть под волну. Он желал видеть гибель своего корабля… "Диана" захлебнулась в волне, закрывшей ее, вверх пошел левый борт, мачты легли в пену моря, и вдруг корабль грузно повалился, как купающийся кит. Казалось, слышен гул и плеск. Фрегат перевернулся, уже виден не борт, а полуоторванный киль, пластыри, и теперь уж волны накрывали его плотно.

Путятин перекрестился, словно человек погиб у него на глазах. Все молчали, пораженные. Третий раз за месяц русские моряки терпели крушение."

Залив Суруга укрыл их от ветра, а деревня Миноура дала приют. Там родилась песня.

О мае орося-но

Пу-тя-тин

Ёно-кадзе ни

Дайдзина такара-о

Норисутета…

Эй ты русский,

Путятин,

Из-за ветра морского

Потерял и побросал

свое важное сокровище

"Казалось бы, чего хуже! В чужой стране. Корабль погиб. Но утро тихое и чистое, пели птицы. Чуть свет Путятин с Лесовским прошли по биваку. Адмирал вспомнил Лаперуза. Потерпев кораблекрушение, великий французский мореплаватель сразу же заложил новый корабль. И Путятин потребует, чтобы японское правительство разрешило ему строить новое судно. Сколько будет уверток и возражений! Но теперь уж им не удастьться помешать провести свою команду по японским дорогам. Адмиралу всегда хотелось, чтобы японцы посмотрели поближе на русских матросов да уразумели, каков наш простой народ. Как красив, статен, росл и как он терпелив и покорен воле начальства.

Путятин еще вчера собрал у себя всех офицеров и приказал назначить на утро строевые занятия.

- Учить людей приемам штыкового боя, стрельбе, маршировке строем. Не давать людям скучать и падать духом, воодушевить их, поддерживать в них сознание нашей силы, боевого духа и показывать японцам, что мы ежеминутно готовы к отпору… Мне кажется у нас нет иного выхода, как самим строить судно, чтобы подать известие о нашей судьбе на родину.

Штурман Елкин в суете, спасая карты и приборы, не позабыл и про книги. Разбирая вещи он обнаружил журнал "Морской сборник" за 1849г., а в нем - описание и детальные чертежи яхты "Опыт", построенной для главного командира Кронштадтского порта…

Взошло солнце над горами. В утреннем воздухе послышались крики офицеров. Матросы с ружьями взводами строились на лугу, в сосняке и на широкой отмели. Казалось, всюду их отряды и русских войск стало гораздо больше.

- Бегом арш! - слышалась команда на улице.

Мимо дома, где завтракал адмирал, хлынула черная рота матросов, вооруженных ружьями. По команде рота рассыпалась в цепь, и по команде же на бегу весь ряд залег.

- Встать! - скомандовал старший офицер Мусин-Пушкин. - В ряды стройсь! Смир-но!

- Стро-ойсь!.. - раздалась команда на улице.

Высыпала масса японцев и японок, от стара до мала. Быстро вставали черные ряды матросов. Образовались прямоугольники. Сверкнула медь труб. Вынесено знамя. Около него караул. Впереди офицеры. Вышел адмирал. Проиграл горнист. Моряки перестроились на дороге по-трое в ряд и, по команде, 460 ног разом отчеканили первый шаг. По Токайдо, главной дороге Японии, шли русские моряки.*(5)

1* В главе использовались материалы из работ Н.Шиллинга "На фрегате Диана в Америку и Японию" и Н.Задорнова "Цунами".

В названии главы присутствует игра слов. В Росии до 1918г., а в Рус-Ам до сих пор - генерал-квартирмейстер - офицер при Главном управлении Генерального штаба армии и в штабах военных округов возглавляющий разработку и планирование военных операций. В России также до 1881г. должностное лицо в полку, отвечавшее за выполнение различных хозяйственных работ. Но кроме того квартирмейстером именовали второе лицо на пиратских кораблях 17 вв. Если капитан заведовал навигацией и общими вопросами управления, то квартирмейстер отвечал за хозяйственную часть, делёж добычи и наказание провинившихся. Фактически, в период между сражениями реальная власть принадлежала именно ему.

2* Действительно, с начала войны североамериканских колоний за независимость и вплоть до наших дней Российская империя, а после 1918г. Рус-Ам и СШ могли гордиться чрезвычайно добрыми и взаимовыгодными отношениями. Конечно, подчас возникали торговые споры и размолвки, самые значительные из которых прищлись на русско-японскую войну, период сухого закона и 2-ю мировую войну. Но и они в целом не портили общей картины. Даже когда, несмотря на сильное давление, Дума, почти единогласно, отказалась разорвать договор о нейтралитете с Японией, общественное мнение СШ и пресса, обвиняя русских в нарушении союзнических обязательств, находили этому смягчающие обстоятельства.

Однако, помимо традиционных симпатий к России при формировании внешнеполитической линии СШ в описываемый период центральное место играли столь же традиционные англо-американские противоречия. СШ активно соперничали с Лондоном за влияние в Латинской Америке и в борьбе за лидерство в морской торговле. Поэтому усиление Англии было абсолютно невыгодно Вашингтону. Напротив, пока Россия сковывала военный потенциал "владычицы морей", бостонцы могли серьезно укрепить свои позиции в Западном полушарии.

"Заявления лорда Кларендона (угрозы в адрес России) …произвели изрядное впечатление на общественное настроение здесь, - сообщал государственный секретарь своему другу Дж. Бьюкенену, занимавшему в то время пост посланника СШ в Великобритании - Если Россия будет разбита и ослаблена - и "сердечное согласие" между Великобританией и Францией сохранится, трудно ожидать, что они удержатся от вмешательства в наши дела. Этот взгляд на предмет русифицирует (is Russianizing) некоторую часть нашего населения. Они продемонстрировали - Великобритания в частности - слишком большое желание быть защитниками всего мира. Поскольку нашей политикой и практикой всегда было невмешательство в их сферу действий, у нас есть право ожидать, что они будут придерживаться того же в отношении к нам - будут ли они так поступать, если ослабят и унизят Россию?"

Вашингтонская дипломатия не ограничивалась выражением собственной позиции в этом конфликте и не упустили возможности использовать обострение международных отношений в интересах усиления своего влияния. Так, еще предварительные разговоры с государственным секретарем У.Марси о посредничестве СШ в конфликте были безошибочно расценены Э.Стеклем как проявление стремления Вашингтона "играть активную роль в европейских делах"

Следует также учесть, что укрепившиеся в годы Крымской войны политические связи уже тогда приносили солидные дипломатические дивиденды не только Петербургу, но и Вашингтону. Российская дипломатия помогла заключить очень выгодное для СШ торговое соглашение с Персией. А когда в 1855г. возникла конфликтная ситуация в отношениях между Данией и СШ (они отказались выплачивать датскому правительству пошлину за пользование Зундским проливом), то благодаря умелому российскому посредничеству спор был улажен на выгодных для СШ условиях.

Всё-же эти прагматичные расчёты не отрицают дружеского отношения граждан СШ к России в те тяжелые годы. Пожалуй, наиболее трогательным символом этого отношения, явилось участие более 40 молодых врачей в Крымской войне на стороне России, причем мотивы этих людей были абсолютно бескорыстными. Преодолевая огромные расстояния и бюрократические препоны, американские врачи лечили больных и раненых защитников Севастополя под градом вражеских пуль и снарядов, зачастую без сна и отдыха. Девятеро из них навсегда остались в крымской земле. Российское правительство высоко оценило доблесть и самоотверженность граждан далекой страны. Американские участники обороны Севастополя получили "Севастопольскую медаль" на орденской ленте Св. Георгия и также памятную медаль "О трехлетней кампании" на ленте ордена Св. Андрея. Несколько человек были награждены орденом Св. Станислава. Доктор Дж.Уайтхед писал, что "Севастопольская медаль" будет служить гордым воспоминанием о том, что ему выпала честь оказать помощь офицерам и солдатам, которые покрыли славой русское оружие и завоевали Севастополю имя бессмертного". Доктор Л.У.Рид из Пенсильвании, служивший в госпитале в Симферополе, особенно гордился высокой оценкой своего труда со стороны известнейшего хирурга с мировым именем Н.И.Пирогова.

Оценивая состояние и перспективы российско-американских отношений в период Крымской войны, А. М. Горчаков, ставший в 1856г. министром иностранных дел, писал: "Симпатии американской нации к нам не ослабевали в продолжение всей войны, и Америка оказала нам прямо или косвенно больше услуг, чем можно было ожидать от державы, придерживающейся строгого нейтралитета. Освобожденные от препятствий, с необходимостью возникающих из взаимных действий во время войны, отношения между двумя странами не могут не укрепиться еще более вследствие отсутствия всякой зависти или же соперничества и благодаря общности взглядов и интересов".

Многие историки и по сей день задаются вопросом: в чем же причина столь добрых отношений между такими непохожими странами, как Россия и СШ? Ведь это единственные великие державы, никогда не воевавшие друг с другом. Видимо, дело в том, что россияне и бостонцы всегда испытывали неподдельный интерес друг к другу, стараясь перенять лучшие стороны жизни обоих народов. Какими бы разными ни были политические режимы России и СШ на протяжении их истории, обе страны всегда старались учитывать легитимные интересы друг друга.

3* На кладбище при храме Гекусэндзи были похоронены 4 матроса с "Дианы" - Алексей Соболев, Алексей Пощечкин, Василий Бакаев и Филипп Юдинбыли. За их могилами до сих пор ухаживают бонзы храма.

4* Ошибка автора. М.К.Перри подписал Канагаваский трактат 31 марта 1854г. и Е.В.Путятин ознакомился с его содержанием ещё в Новороссийске.

5* В г.Фудзи, расположенном на месте деревни Миноура, можно посетить муниципальный музей, где выставлены якорь "Дианы" поднятой с морского дна и другие экспонаты, связанные с фрегатом. Там же экспонируются все фотографии, сделанные А.Можайским в Японии. А в парке, примыкающем к музею, на фоне горы Фудзи стоит "Памятник дружбы", которая завязалась между русскими моряками и местными рыбаками.