В ноябре 1944 года будапештских евреев сбрасывали с моста. Их связывали по трое, в середине – самый толстый. Иногда его подстреливали, но не убивали. Например, стреляли в позвоночник, чтобы отнялись ноги. Вода ледяная. Течение быстрое. Река глубокая. Никто не мог сказать заранее, сколько продержится на плаву очередная троица. Это зависело от разных факторов, но экзекуция нередко затягивалась. Одно оставалось неизменным: тройная связка. Этой процедуры, возможно, из суеверия, придерживались неукоснительно.
Экзекуторы были большие шутники. С именами они играли, как с людьми.
– Седрах, Мисах, Авденаго1.
– Три мудреца.
– Бог-Отец, Бог-Сын, Бог – Святой Дух.
– Поставь Святого Духа в середину.
– Любого толкни – из него дух вон.
– Сталин, Рузвельт, Черчилль.
– Толстого надо в середку.
– Они все толстые.
– Рузвельт не толстый, а колченогий. Сейчас мы этого тоже колченогим сделаем.
– Америкашку ставь в середку, а русского с инглезой по бокам.
– Чарли Чаплин, Дуглас Фэрбенкс, Мэри Пикфорд.
– Богатенькие янки.
– А правда, что Чаплин еврей?
– Еврей, а соображает. Усики взял у фюрера, котелок у Черчилля, а тросточку у Рузвельта.
Финкой по верхней губе – вот усики, топориком под колено – вот колченогий, лопаткой по темени – почему без котелка?
Иногда к мосту подходил Рауль Валленберг.
– Гляди, опять идет Спаситель!
Для Рауля они приберегали совсем пропащих. За слепого старика – бутылка виски. За костлявую девицу – четыреста флоринов. За смазливую – шестьсот. За беременную – тысячу. За ребенка с него можно было слупить брильянт.
– На кой черт этому Раулю столько евреев?
Спасенный садился на заднее сиденье автомобиля с дипломатическими номерами, и шофер Рауля Валленберга увозил его в шведское посольство.
– Небось их там у него как собак нерезаных.
– Евреи в сортире.
– Евреи в спальне.
– Евреи в дымоходной трубе.
– Евреи в шкафу.
– Евреи под лестницей.
– Где только этот Рауль берет и деньги, и виски, и брильянты?
Порой в машину набивалось по семь человек. С шофером – восемь. Четверо сзади, один впереди, кто-то у него на коленях и еще один в багажнике. Рауль спускался с моста и шел домой пешком. Воротник пальто поднят вверх, изо рта парок – ночи стояли холодные.
А острословы, среди которых были заядлый киношник и завзятый книгочей, все шутили:
– Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко.
– Антоний, Красс, Помпей.
– Солнце, луна, комета.
– Король, дама, валет.
– Три брата-акробата.
Река принимала в свои объятья аллегорических персонажей, русских кинорежиссеров, римских полководцев, голливудских кинозвезд. Одних, захлебывающихся, она уносила вдаль, другие сразу шли на дно.
Экзекуторы начали требовать от Рауля золото.
– Хватит с нас виски, флоринов и брильянтов. Сколько ни пей, все мало, деньги негде хранить, а брильянты уходят направо и налево.
– Это как же?
– Вино, бабы, певички.
– Шнапс, мальчики, стриптиз.
– Рай, чистилище, ад.
Рауль стал приносить золото. Маленькие золотые распятия.
– Интересно, где он их берет?
– Евреи в обмен на распятия! Ха-ха-ха!
– Папа римский наложил бы в штаны, если б они у него были.
– Денежки никогда не бывают лишними. После войны съезжу в Ялту поглядеть, где эти трое кроили карту Европы. Вот кто плясал под дудку мирового еврейства.
– Три девицы под окном.
– Три поросенка.
– Мирра, мед и млеко.
– Мелхиор, Каспар и Валтасар.
Шандор Новотны, поднаторевший в швырянии евреев связками в воды Дуная и изобретении для них символических имен, спрятал золотые распятия Рауля Валленберга на Падоровском кладбище, за расшатанным кирпичом в цоколе памятника Беле Кираю, малоизвестному венгерскому поэту, умершему в 1848-м, в год европейских революций, которые все были подавлены. В жизни Шандора были три женщины – теща, жена и замужняя дочь. Первая и последняя остались вдовами благодаря совместным усилиям Сталина, Рузвельта и Черчилля. Среднюю, в символическом смысле, тоже можно назвать вдовой: чтобы поменьше бывать дома, Шандор вступил в нацистскую венгерскую Партию стрелы и креста, и с тех пор они с женой не спали вместе. Пять лет, четыре месяца и две недели, если быть точными, Шандор вел подсчет. Зато он занимался сексом возле другого схрона, в другом цоколе, где тоже нашелся расшатанный кирпич, – у памятника малоизвестному венгерскому композитору Йожефу Осцелу, умершему в 1871-м, в год, когда немцы оккупировали Францию и аннексировали Эльзас и Лотарингию. Шандор принуждал к сексу замужних еврейских женщин, а после связывал их по трое с другими жертвами и сбрасывал с моста. Он презирал свою жену и самоутверждался в собственных глазах. Его заветной мечтой было утопить сразу трех обесчещенных им женщин. В этом ему виделось нечто библейское, ветхозаветное, вроде побивания блудниц камнями. Разве они не совершили прелюбодеяние? Разве они не были иудеянками?
За несколько месяцев Рауль Валленберг выкупил у Шандора не одну женщину. Впрочем, после Шандора кое-кто предпочел ледяную воду Дуная.
Как-то раз ночью шурин Шандора прокрался за ним на Падоровское кладбище и увидел, как тот предается любовным утехам и где хранит золотые распятия. Он схватил расшатанный кирпич и ударил им Шандора по темени. Золото он рассовал по карманам, а тело спрятал в склеп Элемера Пашека, малоизвестного венгерского художника, который писал маслом обнаженные трупы накануне первой мировой войны, когда Европа изголодалась по насилию.
Вот так трое незаметных героев венгерского культурного прошлого – Бела Кирай, Йожеф Осцел и Элемер Пашек – стали невольными свидетелями подвигов Шандора Новотны. Деньги, секс, смерть.
Шурин Шандора был расстрелян за спекуляцию при попытке продать золото лейтенанту гестапо в Зальцбурге, распятия же клеймили, поместили в депозитный ящик и отправили в Мюнхен дипломатической почтой. В январе 45-го их переплавили в золотой слиток весом 70 граммов, и вскоре тот оказался в Баден-Бадене, а затем, на короткое время, в руках лейтенанта вермахта Густава Харпша, который был одержим желанием вернуть свою маленькую дочурку и в спешке дорого заплатил за автомобильную аварию недалеко от Больцано 5 мая 1945 года. Больцано – это почти Австрия, и городской ландшафт мало чем отличается от Зальцбурга: та же быстрая речка, образованная тающими в горах снегами, те же прибрежные террасы, бары и кафе. Правда, в Больцано рестораны стыдливо упрятаны от глаз туристов в боковые улочки поближе к собору. Это объясняют неумением готовить настоящие спагетти. Ведь в Италии настоящие спагетти и настоящий патриот – это почти синонимы. Следует ли из этого, что повара, не умеющие готовить спагетти, плохие патриоты?