По всему миру правительства активно пытаются приучить граждан своих стран не относиться к частной жизни как к чему-то слишком важному. Длинными непонятными фразами убеждают людей в том, что терпеть агрессивное вторжение в частную жизнь — необходимость; власти действуют настолько успешно, что многие граждане готовы аплодировать тем, кто собирает обширное количество данных о том, что они говорят, читают, покупают и делают — и с кем они это делают.

Государственной власти вторит хор влиятельных интернет-компаний — верных партнеров правительства по слежке за гражданами. Они помогают государству вторгаться в нашу частную жизнь и следить за нами. Когда в 2009 году CNBC заговорил с Эриком Шмидтом о вопросах, связанных с сохранением данных пользователей, он бесстыдно заявил: "Если вы не хотите, чтобы кто-то о чем-то узнал, возможно, вам просто не стоит этого делать". Точно так же, освобождая себя от ответственности, Марк Цукерберг, основатель и генеральный директор Facebook" в 2010 году в своем интервью сказал, что "людям все комфортнее делиться самой разной информацией, и они становятся все более открытыми для все большего числа людей". Он утверждает, что в цифровой век охрана частной жизни от посторонних глаз боль ше не является "социальной нормой" — удобное мнение для того, кто в интересах своей компании торгует личной информацией.

Но огромное значение сохранения частной жизни очевидно. Это подтверждает и тот факт, что даже те, кто обесценивает ее, называет несущественной или не имеющей смысла, не верят в собственные слова. Люди, которые борются против неприкосновенности личной жизни, тратят немало усилий, чтобы контролировать то, что знает о них общественность. Правительство Соединенных Штатов готово прибегнуть к любым мерам для сокрытия действий властей от общественного взора. Оно соорудило гигантскую стену тайны вокруг своих операций. Как сообщается в отчете Американского союза защиты гражданских свобод за 2011 год, "сегодня большая часть того, что делает наше правительство, держится в секрете". Как пишет Washington Post, этот непонятный скрытный мир "настолько большой и объемный, что никто не знает, сколько тратится денег, сколько человек работает, сколько существует программ или сколько агентств выполняют одну и ту же работу".

Точно так же интернет-магнаты, которые пытаются обесценить нашу частную жизнь, яростно охраняют собственную. После того как CNET — веб-сайт, посвященный новостям в мире технологий, — опубликовал личную информацию об Эрике Шмидте: о размере его зарплаты, благотворительных взносах, адресе, всю публичную информацию, полученную с помощью самого Google, — последний настаивает на том, чтобы запретить сотрудничество с репортерами из CNET.

Тем временем Марк Цукерберг приобрел за $30 млн четыре дома в Пало-Альто, расположенные рядом с его собственным, — и все это для того, чтобы охранять свою частную жизнь. Как пишет CNET, "теперь ваша частная жизнь — это данные, принадлежащие Facebook. А частная жизнь генерального директора компании — не ваше дело".

Такое же противоречивое поведение можно наблюдать у многих рядовых граждан, которые на словах преуменьшают значимость права на частную жизнь и при этом придумывают изощренные пароли для проверки своей электронной почты и входа в аккаунт в социальных сетях. Они устанавливают замки на дверях в ванную; они ставят сургучную печать на конвертах со своими письмами. Когда никто не видит, они ведут себя так, как никогда не стали бы вести в присутствии других людей. Они рассказывают своим друзьям, психологам и юристам секреты, о которых не хотят, чтобы узнали все остальные. Они анонимно пишут в Интернете то, что не желают рассказывать под собственным именем.

После того как Сноуден обратил внимание на проблему тотальной слежки, я говорил со многими людьми, которые поддерживают точку зрения Эрика Шмидта о том, что охрана частной жизни должна беспокоить только тех, кому есть что скрывать. Но при этом никто из них не захотел по доброй воле дать мне пароль от своего электронного почтового ящика или позволить установить камеру у себя в доме.

Когда председатель сенатской комиссии по разведке Дайэнн Файнстайн начала настаивать на том, что сбор метаданных, осуществляемый АНБ, не означает слежку, поскольку содержание разговоров не сохраняется, — протестующие попросили ее доказать свои утверждения действием: готова ли сенатор каждый месяц публиковать полный список людей, которым она писала электронные письма или звонила, а также включить в него длительность разговора и месторасположение собеседников в момент разговора? Трудно представить, что она приняла бы это предложение, — подобная информация сообщает очень многое, и ее раскрытие, несомненно, является вторжением в частную жизнь.

Дело состоит не в лицемерии тех, кто принижает значение права на частную жизнь и при этом яростно охраняет собственную, хотя и этого достаточно. Дело заключается в том, что стремление к охране своей частной жизни присуще каждому из нас, оно естественно для нас, это одна из тех вещей, которая делает нас людьми. На инстинктивном уровне мы все понимаем, что частная жизнь означает, что мы можем действовать, думать, говорить, писать, экспериментировать и выбирать, кем нам быть, и при этом не бояться, что за нами будут следить осуждающие взгляды наблюдателей. Право на частную жизнь — это основополагающее условие свободы человека.

Возможно, наиболее известную формулировку того, что означает неприкосновенность частной жизни и почему она необходима каждому из нас, в 1928 году предложил судья Верховного суда США Луис Брэндис при рассмотрении дела "Олмстид, против США": "Право на частную жизнь — это одно из наиболее универсальных прав, и оно является наиболее ценным для большинства свободных людей". Он пишет, что ценность неприкосновенности частной жизни "гораздо выше", чем гражданские свободы, и говорит, что это фундаментальное понятие

Создатели нашей Конституции взяли на себя обязательства по формированию условий, в которых становится возможным достижение счастья. Они понимали значимость духовности, чувств и интеллекта. Они знали, что от материальных вещей зависит только часть боли, удовольствия и удовлетворения. Они пытались защитить американцев, их убеждения, мысли, эмоции и ощущения. В отличие от правительства, они отстаивали право на частную жизнь.

Брэндис был яростным защитником неприкосновенности частной жизни еще до того, как его назначили судьей. В 1890 году совместно с юристом Сэмюэлем Уорреном он написал статью в Harvard Law Review под названием "Право на частную жизнь", в которой говорилось о том, что вторжение в частную жизнь является преступлением совершенно иного характера, нежели кража материального имущества: "В действительности, законы, которые охраняют личные письма и другую личную информацию не от воров и физического присвоения, а от публикации в любом виде, — это не законы о частной собственности, а законы о неприкосновенности личности".

Неприкосновенность частной жизни — это один из ключевых факторов свободы и счастья человека. Причины этого редко обсуждаются, но интуитивно они понятны большинству людей. Это видно из того, как тщательно люди оберегают свою личную жизнь. Начнем с того, что когда люди думают, что за ними наблюдают, их поведение радикально меняется. Они стараются делать то, что от них ожидают остальные. Они стремятся избежать стыда и осуждения со стороны других. Они адаптируют свои действия под принятые социальные нормы, пытаются оставаться в рамках приличий и избегают действий, которые окружающие могут посчитать странными или ненормальными.

Когда люди думают, что за ними наблюдают, круг возможных вариантов их поведения становится более ограниченным, чем когда они считают, что их никто не видит. Отсутствие неприкосновенности частной жизни означает жесткое ограничение свободы выбора.

Несколько лет назад я посетил бат-мицву дочери своего лучшего друга. Во время церемонии раввин делал акцент на том, что "самый важный урок", который ей следует усвоить, заключается в том, что "за ней всегда наблюдают и ее постоянно оценивают". Он сказал ей, что Бог всегда знает, что она делает. Он знает о каждом ее выборе, каждом действии и даже каждой мысли — какими бы личными они ни были. "Ты никогда не остаешься одна", — сказал он ей, что означало, что она всегда должна прислушиваться к воле Бога.

Позиция раввина ясна: если ни одно ваше действие не ускользает от высшей власти, у вас не остается другого выбора, кроме как следовать правилам, установленным этой властью. Из-за этих правил вы даже не можете пойти собственным путем: если вы уверены в том, что за вами постоянно следят и ваши действия постоянно оценивают, вы больше не являетесь свободной личностью.

Любой деспотичный авторитет — политический, религиозный, общественный, родительский — основывается на этой истине и использует ее в качестве главного инструмента для того, чтобы поддерживать общепринятые взгляды, обеспечивать послушание, подавлять несогласие. В интересах власти распространять мнение, что ничто из того, что делают подданные, не ускользнет от ее внимания авторитетов. Для преодоления искушения нарушить принятые правила и нормы отмена неприкосновенности частной жизни является гораздо более эффективным методом, чем физическая сила полиции.

Когда нарушаются границы частной жизни, уничтожаются многие атрибуты, которые ассоциируются с качеством жизни. Большинство людей знают о том, что уединение снимает с нас всяческие ограничения. И наоборот, нам всем известен опыт, когда мы, думая, что находимся одни, занимались чем-то личным — танцевали, исповедовались, исследовали свою сексуальную чувственность, делились своими идеями — и вдруг понимали, что за нами наблюдают другие, и испытывали от этого стыд.

Только будучи уверенными в том, что на нас никто не смотрит мы ощущаем себя свободными и в достаточной безопасности чтобы по-настоящему экспериментировать, проверять границы своих возможностей, изучать новые способы мышления и бытия, узнавать, что это значит — быть собой. Интернет приобрел такую популярность потому, что он стал местом, где мы можем говорить и действовать анонимно, а именно это важно для изучения себя и собственного потенциала.

По этой причине приватность является основой креативности, способствует рождению новых взглядов и новых способов мышления. Общество, в котором за каждым его членом разрешена слежка, где исключена неприкосновенность частной жизни, является обществом, в котором потеряны эти возможности как на общественном, так и на индивидуальном уровне.

Поэтому массовая слежка, оправданная законом, по своей сути является репрессивной мерой. Это верно даже в тех редких случаях, когда злопамятные должностные лица не используют ее для того, чтобы разузнать личную информацию о своих политических оппонентах. Вне зависимости от того, применяется ли слежка по назначению или правительство злоупотребляет ею, ограничения, которые она накладывает на свободу, играют важную роль для самого существования свободы.

Обращение к роману Джорджа Оруэлла «1984» — это, конечно, клише, но сходства между миром, о котором он предупреждал, и политикой АНБ трудно не заметить: они опираются на существование технологичной системы, обладающей способностью следить за действиями и словами каждого гражданина. Защитники слежки отрицают подобие — они говорят, что за нами не следят постоянно. Однако в своей аргументации они упускают главное. В романе «1984» за гражданами следили не всегда; на самом деле они даже не знали, действительно ли за ними наблюдают. Тем не менее государство могло следить за ними в любое время. Неуверенность людей в том, следят ли за ними, и постоянная возможность этого и обеспечивали тотальный контроль:

Монитор был одновременно приемником и передатчиком, который улавливал любой звук, кроме очень тихого шепота. Более того, пока Уинстон оставался в поле зрения монитора, его можно было не только слышать, но и видеть. Конечно, никогда нельзя знать наверняка, наблюдают за тобой сейчас или нет. Можно только гадать, как часто и в каком порядке Полиция Мысли подключается к той или иной квартире. Вполне возможно, что они наблюдают за всеми и всегда. Во всяком случае, они могли подключиться к вашей линии в любой момент. И приходилось жить, зная, что каждый звук кто-то слышит и за каждым движением кто-то следит, если только этому не мешает полная темнота. И люди жили так — в силу привычки, которая стала уже инстинктом.

Даже АНБ и вся его мощь не обладают способностью прочитать каждое электронное письмо, прослушать каждый телефонный звонок и отследить каждое действие каждого человека. Именно тот факт, что мы знаем о возможности того, что за нашими словами и действиями следят, и делает систему слежения эффективной для контроля человеческого поведения.

Этот принцип лежал в основе концепции Паноптикона, автором которой является английский философ XVIII века Джереми Бентам. Паноптикон — это здание, особенности постройки которого позволяют эффективно контролировать поведение человека и которое подходит "для любого учреждения, где необходимо держать людей под наблюдением". Основная идея заключается в строительстве высокой центральной башни, из которой охранники в любое время могут следить за каждой комнатой, камерой или школьным кабинетом. Напротив, те, кто находятся под наблюдением, не могут увидеть, есть ли кто-то в башне, и потому они никогда не знают, следят ли за ними.

Поскольку организация — любая организация — не в силах наблюдать за людьми постоянно, Бентам придумал решение, при котором создается "видимость постоянного присутствия наблюдателя". "Люди, за которыми осуществляется наблюдение, должны неизменно ощущать, что за ними следят, или как минимум полагать, что вероятность того, что за ними надзирают, довольно высока". Таким образом, они все время будут вести себя так, будто за ними наблюдают, даже если это не так.

Результатом станет послушание, подчинение и соответствие поведения ожиданиям.

Бентам считал, что его изобретение должны использовать не только тюрьмы и психиатрические больницы, но и все социальные институты. Он понимал: если внушить людям, что за ними ведется постоянное наблюдение, это может привести к революции в контроле за человеческим поведением.

В 1970-х годах Мишель Фуко заметил, что принципы, лежащие в основе Паноптикона Бентама, являются одними из фундаментальных механизмов современного режима. Во «Власти» он писал, что паноптиконизм — это "тип власти", который применяется к индивидам в форме продолжительного индивидуального наблюдения, в форме контроля и наказания и в форме коррекции, то есть формирования и трансформации индивидов с точки зрения определенных норм".

В "Дисциплине и наказании" Фуко продолжает объяснять, что постоянная слежка не только дает огромную власть и послушание, но и приводит к тому, что люди начинают сами следить за собой. Те, кто верят, что за ними наблюдают, инстинктивно ведут себя так, как от них ожидают, даже не осознавая, что их контролируют, — Паноптикон вызывает "у заключенных состояние постоянного контроля, которое гарантирует автоматическое послушание". Когда контроль становится внутренним, отпадает необходимость внешнего контроля: "теперь внешней власти необязательно осуществлять физический контроль; он становится психологическим, и чем дальше он простирается, тем более постоянным и глубоким становится его действие: победа предрешена, и она позволяет избежать физической конфронтации".

Кроме того, эта модель контроля параллельно создает иллюзию свободы. Именно в этом и заключается ее преимущество. Люди считают, что за ними следят, и по собственной воле ведут себя так, как им предписано. Таким образом, исчезает необходимость в насилии и устанавливается контроль над поведением людей, которые ошибочно считают себя свободными.

По этой причине при режиме тирании массовая слежка считается одним из наиболее важных инструментов контроля. Когда всегда сдержанная канцлер Германии Ангела Меркель узнала о том, что АНБ в течение нескольких лет прослушивало ее мобильный телефон, она в гневном разговоре с президентом Обамой сравнила АНБ Соединенных Штатов со Штази — органами государственной безопасности бывшего ГДР, где она выросла. Меркель не имела в виду, что режим, установленный в Соединенных Штатах такой же, как режим коммунистов; она говорила об опасности режима тотальной слежки, будь то АНБ, Штази, "большой брат" или Паноптикон, — все дело в знании того, что за каждым человеком в любой момент времени может следить невидимая власть.

Нетрудно понять, почему власти Соединенных Штатов и других западных стран поддались искушению создать систему тотальной слежки за своими гражданами. Усиление экономического неравенства, которое привело к кризису и финансовому краху 2008 года, вызвало внутреннюю неустойчивость. Даже в таких относительно стабильных демократичных странах, как Испания и Греция, наблюдались волнения. В 2011 году в Лондоне возникли беспорядки. В Соединенных Штатах как правые, так и левые устраивали затяжные гражданские протесты — движение Tea Party в 2008 и 2009 годах и движение Occupy соответственно. Опросы, проведенные в этих странах, показали чрезвычайно высокий уровень недовольства правительством и управлением страной.

После того как власть столкнулась с волнениями, у нее было два варианта дальнейших действий: успокоить население символическими уступками или усилить свой контроль для того, чтобы минимизировать вред, который могут причинить недовольные. Похоже, Запад выбрал второй вариант — усилить власть — возможно, для него это был единственный способ сохранить собственные позиции. Ответом на протесты движения Occupy стал слезоточивый газ, перечный газ и привлечение к уголовной ответственности. Стратегия правительства заключалась в том, чтобы люди боялись выходить на марши и протесты, и в целом она сработала. Основной задачей являлось создание ощущения, что подобное сопротивление бесполезно против мощных сил правительства.

Система тотальной слежки достигает той же самой цели, но обладает еще большим потенциалом. Когда государство следит за каждым вашим шагом, трудно организовать движение несогласных. Однако тотальная слежка борется с разногласиями на более глубоком уровне, в совсем другом месте, а именно — в голове граждан, когда они тренируются думать только так, как от них ожидают или требуют.

История не оставляет сомнений в том, что массовое принуждение и контроль являются целью и следствием режима тотальной слежки. Голливудский сценарист Уолтер Бернштейн, который во время эры Маккарти попал в черный список и за которым тщательно следили, чтобы продолжить работать, был вынужден писать под псевдонимом. Он описывает динамику тираничной самоцензуры, которая появляется из-за постоянного ощущения, что за вами следят:

Все были осторожны. Было не время рисковать… Ряд писателей, которые не попали в черный список, они, не знаю, как вы это называете, "ходили по лезвию бритвы", но оставались в стороне от политики… Я думаю, в воздухе витало ощущение, что если "вы не соответствуете, то голова с плеч".

Эта не та атмосфера, которая благоволит креативности или позволяет вам свободно мыслить. Вы постоянно подвергаете себя цензуре и неизменно ощущаете опасность. Вы говорите себе: "Нет, я даже не буду пробовать сделать это, потому что я не знаю, как это воспримут. Вдруг это не понравится правительству" или что-то вроде этого.

Наблюдения Бернштейна странным образом находят отголосок в статье, опубликованной в PEN America в ноябре 2013 года под названием "Сковывающий эффект: Слежка АНБ привела к тому, что писатели подвергают свои работы тщательной цензуре".

Организация провела опрос, чтобы выяснить, какой эффект оказала информация об АНБ на ее членов. Было обнаружено, что теперь многие писатели "полагают, что за их разговорами следят". Они изменили свое поведение и ограничили "свободу самовыражения и свободный обмен информацией". В частности, "24 % по собственной воле избегают определенных тем в своих телефонных разговорах и переписке по электронной почте".

Разрушительный эффект контролирующих сил тотальной слежки и самоцензуры был подтвержден в огромном количестве социальных экспериментов. Влияние этих сил выходит далеко за рамки политики. Множество исследований показывают, что они оказывают воздействие на самом глубоком личностном и психологическом уровнях.

Одна команда исследователей, опубликовавшая свои открытия в журнале Evolutionary Psychology, задавала испытуемым вопросы, касающиеся нравственного поведения в тех или иных ситуациях. Например, оставите ли вы себе значительную сумму денег, найденную в кошельке на улице, или сохраните ли в тайне тот факт, что ваш друг исказил сведения в своем резюме. Испытуемых просили оценить степень того, насколько это неправильно. Исследование показало, что участники эксперимента, которые видели изображения, указывавшие на стороннее наблюдение, — например, картинки с огромной парой глаз, оценивали действия более «предосудительно», нежели те, которым показывали нейтральные изображения. Исследователи пришли к выводу, что те, за кем следят, "пытаются приспособить свои ответы к существующим социальным нормам", поскольку они стараются "повлиять на собственную репутацию".

В 1975 году психологи из Стэнфордского университета Грегори Уайт и Филип Зимбардо провели эксперимент, получивший название "Негативное влияние наблюдения", в котором они пытались выяснить, как влияет стороннее наблюдение на выражение политического мнения. Идея эксперимента была вызвана беспокойством американцев по поводу слежки со стороны правительства:

8 Зак. 3332

Уотергейтский скандал, использование подслушивающих устройств Белым домом, расследование Конгрессом внутреннего шпионажа Центрального разведывательного управления заставляют обратить внимание на широко обсуждаемую в Америке тему: за вами может следить "большой брат"! Использование городской полицией патрулирующих вертолетов, камеры наблюдения в банках и супермаркетах, охранники аэропорта, которые обыскивают пассажиров и их собственность, — это верные признаки того, что за нашей частной жизнью внимательно следят.

Участников эксперимента помещали в различные условия, которые отличались тем, следили за ними или нет, и просили их высказать свою точку зрения по поводу легализации марихуаны.

Оказалось, что «запуганные» испытуемые — те, которым говорили, что их слова "в целях обучения" будут переданы полиции, — в большинстве случаев порицали использование марихуаны и чаще использовали в своей речи местоимения второго и третьего лица ("вы", «они», а также существительное "люди"). Всего 44 % испытуемых, находящихся под наблюдением, высказывались за легализацию марихуаны. Для сравнения: у испытуемых, которые не были «запуганы», этот процент составил 77. Интересно, что 31 % участников, за которыми следили, периодически спрашивали одобрения у самих исследователей (например, "Можно так говорить?"), в то время как в другой группе это делали только 7 % испытуемых. «Запуганные» участники также демонстрировали более высокий уровень тревоги и сдерживали свои эмоции.

Уайт и Зимбардо отметили, что "угроза слежки или реальная слежка со стороны государства способны психологически подавить свободу речи". Исследователи считают, что в то время как их "эксперимент не допускал возможности выйти из ситуации", "тревога, вызванная угрозой слежения, может привести к тому, что люди будут просто избегать ситуаций, в которых за ними могут следить". Они пишут, что "предположения о слежке ограничиваются только нашим воображением, которое ежедневно подпитывает правительство, поэтому граница между параноидальным бредом и реальными событиями действительно становится довольно размытой".

Иногда слежка на самом деле может спровоцировать желаемое поведение. Одно исследование показывает, что хулиганские выходки на шведских футбольных стадионах — когда фанаты бросают на поле бутылки и фаеры — после установления камер безопасности снижаются на 65 %. В литературе, посвященной здоровью, упоминается о том, что мы чаще моем руки в присутствии других людей.

Но по большей части, когда за человеком ведется наблюдение, его свобода выбора ограничивается. Даже в самой интимной обстановке, например в кругу семьи, слежка может превратить обычные действия в источник самоосуждения и тревоги — просто потому, что за действиями человека пристально наблюдают. В одном британском исследовании ученые предоставили испытуемым устройства слежения для того, чтобы они могли составлять графики передвижения членов своей семьи. Участники могли узнать, где находится любой член их семьи в любое время дня, и если они следили за чьим-то местоположением, то этот человек получал сообщение. Каждый раз, когда один член семьи отслеживал местоположение другого, он заполнял опросник, в котором писал, зачем он это сделал, и сообщал, соответствовала ли реальность его ожиданиям.

В последующем опросе испытуемые рассказали о том, что в целом они ощущали себя комфортно, но если они оказывались в каком-то неожиданном месте, то начинали переживать по поводу того, что члены их семьи могут "сделать неверные выводы" об их поведении. Опция "стать невидимым", которая блокировала механизм определения местоположения, не снижала тревогу: многие участники сообщили, что если они будут скрываться от слежки, то это само по себе вызовет подозрения. Исследователи сделали следующий вывод:

"Каждый день мы ходим по местам, посещение которых не можем объяснить и которые, возможно, не имеют никакого значения. Однако если кто-то отмечает наше местоположение с помощью устройств слежения… это придает смысл этим местам, и мы чувствуем, что от нас требуется объяснение. Это вызывает тревогу, особенно в случае близких отношений, когда люди начинают ощущать сильное давление, пытаясь объяснить вещи, которые они просто не могут объяснить".

В финском эксперименте была организована одна из наиболее радикальных симуляций слежки — камеры разместили в домах испытуемых, кроме ванной комнаты и спальни, и за всеми электронными приборами было установлено наблюдение. Несмотря на то что реклама о проведении исследования распространялась по социальным медиа подобно вирусу, ученые с трудом нашли десять семей, которые согласились принять участие в эксперименте.

Среди тех, кто дал согласие, недовольство условиями эксперимента было связано с вторжением в их обычные повседневные привычки и дела. Одной испытуемой стало некомфортно ходить раздетой по своему дому; другая постоянно думала о камерах, когда укладывала волосы после душа; еще один участник думал о том, что за ним наблюдают, когда принимал лекарства. Безобидные действия приобретали особое значение, когда испытуемые знали, что за ними наблюдают.

Сначала участники эксперимента говорили о том, что слежка их раздражает; однако очень скоро они "привыкли к ней". То, что началось как грубое вмешательство, через некоторое время стало нормальным, обычным положением дел, и испытуемые перестали замечать, что за ними следят.

Как показал эксперимент, существуют самые разные вещи, которые люди хотят скрыть от посторонних глаз. Эти вещи необязательно являются чем-то «неправильным». Приватность играет важную роль в широком круге занятий человека. Если кто-то звонит на горячую линию для самоубийц, или посещает клинику, в которой делают аборт, или часто гостит на порносайтах, или назначает встречу с представителями клиники по реабилитации, или лечится от заболевания, или если разоблачитель звонит репортеру — существует множество причин, чтобы хранить подобные действия в секрете, — причин, которые не имеют ничего общего с противозаконностью этих действий.

Одним словом, каждому из нас есть что скрывать. Репортер Бартон Геллман считает:

"Приватность нашей жизни носит относительный характер. Она зависит от вашей аудитории. Вы не хотите, чтобы ваш работодатель узнал о том, что вы ищете новую работу. Вы не рассказываете маме или детям о своих любовных похождениях. Вы не сообщаете своим конкурентам секреты успешных продаж. Мы не выставляем все свои дела напоказ и при необходимости, чтобы сохранить свою репутацию, мы готовы соврать. Исследователи постоянно сообщают о том, что даже у самых добропорядочных граждан ложь — это "часть повседневного взаимодействия" (два раза в день у студентов колледжа и один раз в день в реальном мире)… Полная прозрачность — это ночной кошмар… Каждому из нас есть, что скрывать".

Основной аргумент в пользу слежки — это то, что она идет на пользу населению. Этот довод основывается на мнении, что всех граждан можно разделить на две категории: хороших и плохих людей. Исходя из этого власти утверждают, что используют разведывательные силы только против плохих людей, тех, кто "делает что-то неправильное", и только им следует опасаться вторжения в свою частную жизнь. Это старый тактический прием. В статье 1969 года в журнале Time, вышедшей в связи с ростом переживаний американцев по поводу действий разведывательных сил США, Джон Митчелл, министр юстиции, уверял читателей в том, что "любому гражданину Соединенных Штатов, не занимающемуся никакой незаконной деятельностью, ничего не стоит бояться".

То же самое было высказано в 2005 году спикером Белого дома в ответ на споры, возникшие вокруг программы Буша по незаконной прослушке телефонов: "Мы не собираемся следить за звонками, посвященными организации тренировок Малой лиги, или тому, что взять с собой на пикник. Эта программа создана для того, чтобы отслеживать звонки одних плохих людей другим плохим людям". И когда в августе 2013 года президент Обама пришел на The Tonight Show и Джей Лено спросил его об АНБ, тот ответил: "У нас нет программы внутреннего шпионажа. У нас есть технологии, с помощью которых можно отследить телефонные номера или электронные адреса людей, связанных с террористической деятельностью".

Многие люди принимают эту аргументацию. Ощущение того, что агрессивная слежка ограничена только изолированной группой людей, которые этого заслуживают, то есть которые "делают что-то плохое", гарантирует нам, что большая часть людей не осуждает злоупотребление властью и даже поддерживает его.

Но эта точка зрения искажает цели, которыми руководствуются органы власти. В их глазах "делать что-то плохое" означает гораздо больше, чем незаконная деятельность, насилие и террористические планы. Как правило, они относят сюда несовпадение взглядов и любой выпад против существующей власти. Для правительства естественно приравнять несовпадение взглядов к незаконным действиям или как минимум посчитать это угрозой.

Можно найти немало примеров того, как государство устанавливало наблюдение за группами и отдельными людьми за активизм или за различие во взглядах с властями — Мартин Лютер Кинг, движение за гражданские права, антивоенные активисты, защитники окружающей среды. В глазах правительства и ФБР Эдгара Гувера они все "делали что-то плохое": проявляли политическую активность, которая угрожала спокойствию государства.

Когда Гувер столкнулся с проблемой, как обойти Первую поправку к Конституции о свободе слова и собраний, чтобы ничто не препятствовало аресту людей за выражение ими непопулярных взглядов, он как никто другой осознал влияние, которое оказывает слежка, и как с ее помощью можно бороться с несогласными с существующим политическим режимом. 1960-е ознаменовали переворот в решениях Верховного суда, который ввел строгие меры по защите свободы слова, приведшие к единогласному решению в 1969 году в деле Бранденбурга против Огайо. Тогда судом было отменено уголовное преследование лидера Ку-клукс-клана, угрожавшего в своей речи насилием представителям полиции. Суд принял решение о том, что Первая поправка к Конституции США, гарантирующая свободу слова и свободу печати, настолько важна, что он "не может позволить государству запретить или объявить вне закона пропаганду применения силы".

Учитывая эти гарантии, Гувер принял решение установить систему, которая не допускала бы само возникновение несогласных.

Программа внутренней контрразведки ФБР COINTELPRO впервые была использована в борьбе с группой антивоенных активистов. Последние были убеждены в том, что в антивоенное движение проникают шпионы, что за ними ведут слежку и к ним применяются разнообразные "грязные трюки". Отсутствие документальных свидетельств и неудачные попытки убедить в своей правоте журналистов привели к тому, что в 1971 году участники движения вломились в один из офисов ФБР в Пенсильвании и унесли с собой тысячи документов.

Файлы, связанные с COINTELPRO, подтверждают, что ФБР следило за политическими группами и отдельными людьми, которые, по его мнению, распространяли опасные антиправительственные убеждения. Среди этих групп были Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения, Движение за гражданские права негров, социалистические и коммунистические организации, антивоенные демонстранты и различные группы, придерживающиеся правых взглядов. Бюро направило в них своих агентов, которые, среди прочего, пытались манипулировать членами групп и вынудить их совершить преступление, чтобы ФБР могло арестовать и осудить их.

ФБР удалось убедить New York Times не публиковать документы и даже вернуть их, но Washington Post все же выпустил на основе этих документов ряд статей. Их раскрытие привело к созыву комиссии Чёрча — отдельной комиссии Сената Соединенных Штатов по изучению правительственных операций в области разведывательной деятельности, которая сделала следующий вывод:

[В течение пятнадцати лет] бюро проводило изощренную операцию, которая напрямую нарушает Первую поправку к Конституции США о свободе слова и собраний; теоретически идея заключалась в том, что предотвращение роста преступных групп и распространения опасных идей может защитить национальную безопасность и предупредить насилие.

Даже если бы все подозреваемые были вовлечены в преступную активность, все равно многие из использованных техник являются неприемлемыми для демократического общества. Однако COINTELPRO пошла дальше. Основной предпосылкой использования данной программы было то, что органы правопорядка обязаны делать все необходимое для того, чтобы бороться с предполагаемой угрозой существующему социальному и политическому строю.

В одной из служебных записок о COINTELPRO объясняется, что «паранойя», посеянная среди антивоенных активистов, заставляет их верить в то, что "за каждым почтовым ящиком сидит агент ФБР". Таким образом, диссиденты, убежденные в том, что за ними постоянно наблюдают, в страхе откажутся от активных действий.

Неудивительно, что эта тактика сработала. В документальном фильме под названием «1971» несколько активистов рассказывают, что во времена ФБР Гувера движение по защите прав человека было «наполнено» агентами, которые приходили на встречи и обо всем докладывали своему начальству. Слежка была повсюду. Она затрудняла рост и развитие организации.

В то время наиболее крепкие организации Вашингтона понимали, что существует правительственная слежка и что вне зависимости от того, как используются полученные данные, она усмиряет оппозицию. В марте 1975 года в передовице Washington Post была опубликована статья об этой угнетающей динамике:

ФБР никогда не заботилось об отравляющем эффекте своих разведывательных операций, а особенно о том, какое воздействие они оказывают на анонимных информаторов, демократичные процессы и свободу слова. Но должно быть очевидно, что обсуждения и споры в отношении политики государства прекращаются, как только становится известно, что замаскированный "большой брат" подслушивает и докладывает всю информацию властям.

Программа COINTELPRO была далеко не единственным нарушением, обнаруженным комиссией Чёрча. В окончательном отчете она сообщает о том, что "с 1947 по 1975 год по секретному соглашению с тремя телеграфными компаниями Агентство национальной безопасности получило в свое распоряжение миллионы телеграмм, отправленных в Соединенные Штаты, из Соединенных Штатов или пересылаемых внутри страны". Более того, во время операции ЦРУ под названием CHAOS (1967–1973) "в компьютерную систему ЦРУ были занесены приблизительно 300 ООО людей, велись дела примерно на 7200 американцев и на более чем 100 организованных групп".

Кроме того, "в период с середины 1960-х по 1971 год Военная разведка США следила приблизительно за 100 000 американцев", а также за примерно 11 000 отдельных людей и групп, состоящих на учете в Федеральной налоговой службе — "по причинам, скорее, политическим, нежели налоговым". Вдобавок к этому ЦРУ использовало подслушивающие телефонные устройства, чтобы обнаружить уязвимые стороны подозреваемых, такие как сексуальные связи, которые затем можно было бы использовать для их "нейтрализации".

Описанные выше случаи не являются чем-то из ряда вон выходящим. Например, в документах эры Буша, полученных Американским союзом защиты гражданских свобод, были обнаружены "новые подробности организованной Пентагоном слежки за теми, кто высказывается против войны в Ираке, включая квакеров и студенческие группы". Пентагон "следил за мирными протестантами, собирая и сохраняя информацию о них в военной базе по борьбе с терроризмом". Американский союз защиты гражданских свобод отмечает, что в одном из документов "с пометкой "потенциальная террористическая деятельность"" в списке событий было указано ралли в городе Акрон (Огайо), проходившее под девизом "Прекратите войну сейчас!"

Доказательства свидетельствуют в пользу того, что уверения правительства, будто слежка направлена только на тех, "кто сделал что-то плохое", не могут принести нам комфорта, поскольку государство автоматически понимает под этим любое действие, которое ставит под сомнение его власть.

История показывает, что тем, кто находится у власти, слишком трудно сопротивляться искушению объявить своих политических оппонентов "угрозой национальной безопасности" или даже «террористами». За последнее десятилетие правительство, вторя деятельности Гувера и ФБР, присвоило такие ярлыки защитникам окружающей среды, многочисленным группам оппозиционеров правого толка, антивоенным активистам и ассоциациям, борющимся за права палестинцев. Некоторые из этих людей действительно представляют угрозу национальной безопасности, но не вызывает сомнения, что большинство из них совершенно безобидны и виновны только в том, что придерживаются оппозиционных взглядов. Несмотря на это, перечисленные выше группы постоянно становятся мишенью для операций слежения со стороны АНБ и его партнеров.

После того как британские власти задержали моего партнера Дэвида Миранду в аэропорту Хитроу под предлогом выполнения "антитеррористического закона", не вызывает сомнения тот факт, что правительство Великобритании приравнивает мои работы, посвященные разведывательным операциям и слежке, к терроризму. Так, целью публикации документов Сноудена "является оказание влияния на правительство. Раскрытие архива Сноудена было сделано по политическим или идеологическим соображениям. И поэтому оно попадает под определение терроризма". Это простое заявление связывает угрозу интересам властей и терроризм.

Ничего из этого не является сюрпризом для американского мусульманского сообщества, в котором широко распространен страх оказаться под наблюдением по подозрению в терроризме.

И это не беспричинные опасения. В 2012 году Адам Голдман и Мэтт Апуццо из Associated Press опубликовали совместный план работы ЦРУ и полицейского управления Нью-Йорка, согласно которому за всеми мусульманами устанавливается слежка — непосредственная и с помощью электронных устройств, поскольку они все, даже без легкого намека на то, что они сделали что-то противозаконное, автоматически попадают под подозрение. Мусульмане, проживающие в Америке, рассказали о том, какое воздействие оказывает на них слежка: на каждого нового человека, переступающего порог мечети, смотрят с подозрением — вдруг он окажется информантом ФБР; друзья и семья разговаривают шепотом из-за страха, что за ними следят и что по неосторожности они могут сказать что-то такое, что правительство Америки сочтет подозрительным и использует это в качестве повода начать расследование или даже судебное разбирательство.

Этот факт особо подчеркивается в одном из документов Сноудена от 3 октября 2012 года. Документ свидетельствует о том, что Агентство следит за интернет-активностью тех людей, которые, по его мнению, выражают «радикальные» идеи или оказывают пагубное влияние на других. В служебной записке обсуждаются шесть человек. Они все мусульмане.

АНБ открыто утверждает, что никто из этих людей не участвует в террористическом заговоре и не является членом террористической организации. Их преступление заключается в том, что они выражают взгляды, которые могут быть сочтены «радикальными». А этот термин гарантирует усиленную слежку и проведение кампании, направленной на "устранение слабых мест в системе защиты".

Среди информации, собранной об этих людях, как минимум один из которых является гражданином США, есть подробности посещения ими порносайтов и общения сексуального характера в чатах с женщинами, которые не являются их женами. Агентство обсуждает, как оно может использовать эту информацию для того, чтобы разрушить их репутацию.

236 □ Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма ОБЗОР ПРОБЛЕМЫ (U)

(СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО//РАЗВЕДКА СРЕДСТВ СВЯЗИ//ДЛЯ США, ПЯТИ ГЛАЗ) Предыдущий экспертный отчет по радикализации показал, что авторитет лиц, придерживающихся радикальных взглядов, оказывается наиболее уязвимым, когда их приватное и общественное поведение не является целесообразным. (А) Придание общественной огласке некоторых из их слабостей может привести к потере или ослаблению их авторитета. К этим слабостям можно отнести:

— просмотр в Интернете материалов сексуального характера или использование явно выраженного персуазивного языка при общении с неопытными молодыми девушками;

— использование полученных благотворительных взносов для покрытия своих личных расходов;

— заоблачные гонорары за выступления или появление только на тех мероприятиях, с помощью которых они могут повысить свой престиж;

— размещение публичных обращений на сомнительных ресурсах или использование фраз, которые при изменении обстоятельств можно толковать двусмысленно.

(СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО//РАЗВЕДКА СРЕДСТВ СВЯЗИ//ДЛЯ США, ПЯТИ ГЛАЗ) При рассмотрении ценности и привлекательности сообщения важную роль играют вопросы доверия и репутации. Понятно, что благодаря пониманию методов, которые использует лицо, придерживающееся радикальных взглядов, для распространения своего сообщения среди впечатлительной группы людей, и пониманию его уязвимости облегчается использование слабостей характера, факторов, порочащих его репутацию, или и того, и другого.

Джамиль Джаффер, заместитель директора Американского союза защиты гражданских свобод по правовым вопросам, отмечает, что базы данных АНБ "сохраняют информацию о ваших политических взглядах, вашей медицинской истории, ваших интимных отношениях и о том, какие веб-сайты вы посещаете". Агентство утверждает, что не будет использовать эту личную информацию в корыстных целях, "но документы показывают, что АНБ определяет "корыстные цели" очень специфически". Как указывает Джаффер, история свидетельствует, что по просьбе президента

АНБ готово "использовать плоды слежки для того, чтобы дискредитировать политического оппонента, журналиста или защитника гражданских прав". Он говорит, что было бы «наивно» полагать, будто Агентство не захочет "воспользоваться этой возможностью".

Из других документов становится понятно, что правительство обратило свое внимание не только на WikiLeaks и его основателя Джулиана Ассанжа, но и на то, что Агентство называет "сетью людей, которая поддерживает WikiLeaks". В августе 2010 года администрация Обамы убедила союзников США завести на Ассанжа уголовное дело за публикацию секретных документов о войне в Афганистане. Обсуждение, посвященное принуждению других стран к преследованию Ассанжа, появилось в файле АНБ под названием "Хроника охоты на человека". В нем содержится информация, связанная с анализом рассмотрения проблемы по странам, описываются усилия Соединенных Штатов и их союзников по определению месторасположения, преследованию и поимке или уничтожению таких людей, как известные террористы, наркоторговцы и палестинские лидеры. Хронометраж ведется по каждому году начиная с 2008-го и заканчивая 2012 годом.

В отдельном документе описываются итоги дискуссии, имевшей место в июле 2011 года, в которой обсуждалось, допустимо ли в разведывательных целях называть WikiLeaks и сайт совместного доступа к файлам Pirate Вау "вредоносными иностранными объектами". Такое обозначение сделает возможным ведение агрессивной электронной слежки за обоими веб-сайтами, а также за их американскими пользователями. Обсуждение проводилось в рубрике "Вопросы и ответы", в которой отдел, осуществляющий контроль за деятельностью АНБ, и офис генерального юрисконсульта АНБ отвечали на предложенные вопросы. [редактировать] (СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО//РАЗВЕДКА СРЕДСТВ СВЯЗИ//REL) Вредоносный иностранный объект == распространитель данных Соединенных Штатов

Можем ли мы обращаться с иностранными серверами, которые хранят и, возможно, распространяют просочившиеся или украденные данные Соединенных Штатов, как с "вредоносными иностранными объектами" в целях осуществления ничем не ограниченной слежки. Примеры: WikiLeaks, thepiratebay.org и т. д.

ОТВЕТ ОТ ОТДЕЛА, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩЕГО КОНТРОЛЬ ЗА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ АНБ/ГЕНЕРАЛЬНОГО ЮРИСКОНСУЛЬТА: Мы свяжемся с вами. (Источник #001)

Одна из таких переписок, датированная 2011 годом, показывает полное безразличие АНБ к нарушению правил слежки. Оператор пишет: "Я напортачил" — слежка была установлена за гражданином США, а не за иностранцем. Ответ из отдела, осуществляющего контроль, и из офиса генерального юрисконсульта гласит: "Вам не о чем беспокоиться". [редактировать] (СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО//РАЗВЕДКА СРЕДСТВ СВЯЗИ//REL) Случайная слежка за гражданином Соединенных Штатов

Я напортачил… все признаки указывали на то, что выбранное лицо является иностранцем, но оказалось, что он — гражданин США… Что теперь?

ОТВЕТ ОТ ОТДЕЛА, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩЕГО КОНТРОЛЬ ЗА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ АНБ/ГЕНЕРАЛЬНОГО ЮРИСКОНСУЛЬТА: Если после всех проверок вы обнаружили, что он является гражданином США, тогда это следует передать на рассмотрение генеральному юрисконсульту и это войдет в его отчет… "но вам не о чем беспокоиться". (Источник #001)

Слежка за группой Anonymous, а также за широкой категорией людей, попадающих под категорию «хакер-активисты», приводит к трудностям особого характера. Все дело в том, что Anonymous в действительности не организованная группа, а свободное сообщество людей, объединенных общей идеей: человек присоединяется к группе Anonymous потому, что придерживается общих с ней представлений. В отношении категории «хакер-активист» все еще хуже, так как не существует четкого определения, которое могло бы ее описать. В эту категорию могут попасть как люди, которые используют навыки программирования для взлома веб-сайтов, так и те, кто применяет интернет-инструменты для распространения той или иной политической идеологии. То, что АНБ направляет свое внимание на такие обширные группы людей, равносильно тому, чтобы повсюду следить за каждым, чьи идеи правительство Соединенных Штатов считает угрожающими государству.

Габриэлла Коулман из Университета Макгилла, изучающая Anonymous, говорит о том, что группа "не имеет четко выраженной структуры", скорее, можно говорить о существовании "идеи, которая мобилизует активистов на участие в совместных действиях и высказывание недовольства политическим режимом. Это глобальное общественное движение. Оно не является централизованным и не имеет официальной лидерской структуры. Название группы объединяет людей, которые готовы принять участие в цифровом гражданском неповиновении, но они не делают ничего, даже отдаленно напоминающего терроризм". Большинство из них присоединилось к Anonymous, чтобы "в первую очередь высказать свои политические взгляды. Слежку за Anonymous и хакерами-активистами можно приравнять к слежке за гражданами за то, что они выражают свои политические убеждения. Это приведет к подавлению инакомыслия, разрешенного нам законом", — объясняет Коулман.

И все же за Anonymous установило слежку подразделение ЦПС, которое использует самые противоречивые и радикальные методы, известные в мире шпионажа: "действия под чужим флагом", вирусы, "медовые ловушки" и другие способы воздействия, стратегии обмана и "информационные операции, направленные на разрушение репутации".

На одном из слайдов PowerPoint, представленных сотрудниками ЦПС на секретной конференции по развитию средств связи 2012 года, описываются две формы атаки: "информационные операции (влияние или разрушение") и "технический сбой". ЦПС называет эти методы "Тайная интернет-операция", которая направлена на достижение того, что в документе названо "4 D": отрицание, подрыв, разрушение, обман.

На другом слайде описывается тактика, которая используется для "подрыва доверия". В нее входит настройка "медовой ловушки", "изменение фотографий в соцсетях", "создание блога, автор которого якобы стал их жертвой" и "написание электронных писем и сообщений" коллегам, соседям, друзьям и т. д.".

В сопроводительной записке ЦПС объясняется, что "медовая ловушка" — старый прием, использовавшийся во времена холодной войны. Идея состоит в том, что привлекательная женщина соблазняет мужчин и ставит их в компрометирующее положение. "Медовая ловушка" адаптирована для века цифровых технологий: теперь человека заставляют зайти на компрометирующий сайт или пообщаться в чате. В комментариях указано: "отличный вариант. Когда срабатывает, дает превосходные результаты". Точно таким же образом адаптируются традиционные методы внедрения в группы подозреваемых — теперь все это можно проделать в Интернете:

Другая техника подразумевает "блокировку общения". Для того Агентство "атакует телефоны людей текстовыми сообщениями "атакует телефоны людей звонками", "удаляет следы их присутствия в Интернете" и "блокирует их факс".

Кроме того, ЦПС активно использует методы «подрыва», которые лежат в основе того, что они называют "обычная реализация законодательства", — сбора доказательств и судебного преследования. В документе под названием "Сеанс виртуального наступления: выход на новый уровень и действия, направленные против хакер-активистов" ЦПС описывает свою атаку «хакер-активистов» под названием "отказ в обслуживании"; по иронии судьбы именно этот метод обычно используют хакеры:

Для разработки методов "Интернет HUMINIT (разведывательная информация, получаемая от агентов)" и "оперативного разрушения влияния" в британских органах разведки действовала команда социологов и психологов. Этим методам посвящен документ "Искусство обмана: подготовка нового поколения к тайным операциям в Интернете". В материалах, подготовленных командой, рассказывается, что ученые из самых разных областей, в том числе социологии, психологии, антропологии, нейронауки и биологии, работали для того, чтобы сотрудники

ЦПC с помощью обмана в Интернете могли достигать максимального эффекта.

Один из слайдов показывает, как создать "диссимуляцию — скрыть реальное", и при этом организовать "симуляцию — показать нереальное". На этом слайде описывается "создание психологических блоков обмана" и "карта технологий", которая используется для осуществления обмана на Facebook, Twitter, Linkedln и других "интернет-страницах".

ЦПС, делая акцент на том, что "люди принимают решения, основываясь на эмоциональных причинах, а не на рациональных", утверждает, что поведение в Интернете обусловлено «отражением» ("во время социального взаимодействия люди копируют друг друга"), «приспособлением» и «подражанием» ("перенятие специфических социальных черт собеседника").

Затем в документе говорится о "Плане операции подрыва". Сюда входят "операция внедрения", "операция уловка", "операция фальшивого флага" и "операция жало". Кроме того, в нем торжественно объявляется о том, что программа подрыва будет полностью готова "к началу 2013 года", поскольку "более 150 сотрудников прошли полное обучение".

В разделе документа "Магические техники и эксперимент" рассказывается о "легитимизации насилия", "провоцировании у объектов наблюдения переживаний таким образом, чтобы они об этом не подозревали" и "оптимизации каналов обмана".

Эти варианты правительственных планов, предназначенных для отслеживания и оказания влияния на общение и распространение ложной информации в Интернете, очень долгое время были темой горячих споров. Касс Санстейн — профессор юриспруденции в Гарварде, предыдущий глава отдела информации и нормативно-законодательного регулирования Белого дома, а также член комиссии по надзору за АНБ — в 2008 году написал провокационную статью, в которой подразумевалось, что нанятые правительством агенты под прикрытием и «псевдонезависимые» адвокаты «внедряются» в группы в Интернете, пишут в чатах, социальных сетях, на веб-сайтах, а также проникают в группы активистов в реальном мире.

План операции ПОДРЫВА Операция внедрения Операция "приманка"

Операция домашняя заготовка Операция фальшивого флага Операция фальшивого освобождения Операция подрыва Операция жало

СЕКРЕТНО//РАЗВЕДКА СРЕДСТВ СВЯЗИ//ДЛЯ США, ПЯТИ ГЛАЗ

Данные документы свидетельствуют о том, что со стадии обсуждения эти возмутительные техники обмана и подрыва репутации перешли на стадию выполнения.

Все факты говорят об очевидном соглашении, которое правительство предлагает своему народу: не создавайте проблем, и вам будет не о чем беспокоиться. Занимайтесь своими делами и поддерживайте или как минимум терпите то, что делаем мы, и с вами все будет в порядке. Другими словами, если вы не хотите, чтобы правительство, которое может следить за вами, посчитало, что вы делаете что-то неправильное, вам необходимо воздерживаться от раздражения властей. Такое соглашение подразумевает пассивность, подчинение и конформность. Самый безопасный способ убедиться в том, что вас "оставили в покое", — вести себя тихо, покладисто и никому не угрожать.

Для многих из нас это привлекательная сделка. Большинство людей убеждены в том, что слежка направлена на благо и приносит обществу пользу. Эти граждане считают, что они недостаточно интересны для того, чтобы правительство обратило на них свое внимание. Я часто слышу что-то вроде: "Я очень сомневаюсь в том, что я могу быть интересен АНБ", "Если им захочется подслушивать мою скучную жизнь, то флаг им в руки". Или:

"АНБ неинтересно, как ваша бабушка пересказывает рецепты и как ваш дедушка говорит о стратегии своей игры в гольф".

Такие люди убеждены в том, что они не станут объектом слежки правительства, потому что они ведут себя тихо и не представляют угрозы, — и поэтому они отрицают то, что это происходит, не думают об этом или всецело это поддерживают.

Вскоре после того как вышла наружу история об АНБ Лоуренс О’Доннелл с телеканала MSNBC брал у меня интервью. Он пытался высмеять мнение о том, что АНБ "большой, страшный, следящий за всеми монстр". Подводя итог, он сказал:

"Мои чувства на настоящий момент… мне не страшно… тот факт, что правительство собирает [данные] на таком гигантском, масштабном уровне, означает, что правительству еще труднее найти меня… и я им абсолютно неинтересен. Таким образом, на этой стадии я не ощущаю для себя никакой опасности".

Хендрик Герцберг из New Yorker имеет схожие взгляды на опасности, которые таит в себе слежка. Он признает, что "существуют причины беспокоиться о повсеместном распространении слежки, чрезмерной секретности и скрытности". "Но точно так же существуют и причины сохранять спокойствие", например опасность "гражданским свободам весьма абстрактна и сомнительна". Рут Маркус, корреспондент Washington Post, недооценивает силы АНБ. Она заявляет, что ее "метаданные совершенно точно никто не изучал".

В каком-то смысле, О’Доннелл, Герцберг и Маркус правы. Правительство Соединенных Штатов действительно "абсолютно не намерено" следить за такими людьми, как они, — за теми, кто считает, что опасность, которую таит в себе слежка, "абстрактна и сомнительна". Дело в том, что журналисты, которые посвятили свою карьеру преклонению перед наиболее влиятельным представителем правительства — президентом, который по сути и является "верховным главнокомандующим" АНБ, — и поддержке его политической партии, редко, если это вообще возможно, рискуют попасть в немилость.

Конечно, преданным сторонникам президента и добропорядочным гражданам, которые не сделали ничего, что могло бы привлечь негативное внимание со стороны власть имущих, нет причин бояться того, что за ними установят наблюдение. Это верно для каждого общества: те, кто не создает проблем, нечасто становятся объектом репрессивных мер. Они могут верить в то, что никаких репрессивных мер и не существует. Но настоящий показатель того, является ли общество свободным, — это то, как оно обращается с диссидентами и другими маргинальными группами, а не то, как оно относится к своим защитникам. Даже в мире, которым правит самая ужасная тирания, преданные сторонники власти защищены от карательных мер со стороны государства. В Египте во времена правления Мубарака арестовывали, пытали и расстреливали тех, кто выходил на улицу и призывал к свержению политика, а не тех, кто поддерживал его или просто оставался дома. В Соединенных Штатах гуверская слежка устанавливалась за лидерами Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, коммунистами, антивоенными активистами и борцами за гражданские права, а не за законопослушными гражданами, которые держали рот на замке и ни слова не произнесли о социальной несправедливости.

Чтобы чувствовать себя в безопасности и знать, что за нами не следят, мы не обязаны быть преданными сторонниками существующей власти. И ценой неприкосновенности не должно быть воздержание от оппозиционных или дерзких взглядов. Мы не должны испытывать желание жить в обществе, основное правило которого заключается в том, что нас оставят в покое, только если мы будем вести себя послушно и будем вторить журналистам, поддерживающим действующее правительство.

Помимо этого, ощущение неприкосновенности, которое присуще определенной группе лиц, поддерживающих власть, не может не быть иллюзорным. Это становится очевидно, поскольку принадлежность к партизанам немедленно формирует ощущение опасности, связанной с тем, что за ними следят. А вчерашние чирлидеры сегодня могут легко стать диссидентами.

В 2005 году, когда АНБ безосновательно занималось прослушкой телефонов, большинство либералов и демократов считали программу слежки Агентства опасной. Конечно, отчасти это было логично: Джордж Буш был президентом, и демократы увидели возможность нанести ему и его партии политический вред. Но в некоторой степени страх был оправдан: поскольку они считали Буша коварным и опасным, в их глазах программа наблюдения под его контролем не предвещала ничего хорошего, и они, являясь его политическими оппонентами, попадали в зону риска. Соответственно, республиканцы поддерживали и соглашались с действиями АНБ. Для сравнения: в декабре 2013 года демократы и прогрессивисты превратились в преданных защитников АНБ.

Данные многочисленных опросов отражают эти изменения. В конце июля 2013 года Исследовательский центр Пью опубликовал результаты опроса, которые указывают на то, что большая часть американцев не верят в защиту, которую обещают представители АНБ. В частности, "большинство американцев — 56 % — говорят о том, что федеральный суд не в силах наложить ограничения на сбор телефонных и интернет-данных в целях антитеррористической кампании". И "еще больший процент (70 %) полагает, что правительство использует эти данные в целях, не ограничивающихся борьбой с терроризмом". Более того, "63 % убеждены в том, что правительство также собирает информацию о содержании общений".

Стоит особо выделить тот факт, что сегодня американцы считают угрозу слежки большей опасностью, чем угроза терроризма:

В целом 47 % опрошенных заявили, что больше всего в реализации антитеррористических мер их беспокоит то, что правительство зайдет слишком далеко и начнет ограничивать гражданские свободы обычных граждан. 35 % заявили, что они больше переживают о том, что правительство не предпримет достаточное количество мер, чтобы защитить страну. С того момента как в 2004 году Исследовательский центр Пью впервые задал этот вопрос, это первый раз, когда результаты анкетирования показали, что большая часть населения обеспокоена гражданскими свободами, а не защитой от терроризма.

Эти данные опроса принесли добрые вести тем, кто был обеспокоен чрезмерной властью правительства и хроническим преувеличением угрозы терроризма.

Но они также привлекли внимание к интересному изменению ситуации: республиканцы, будучи защитниками АНБ во времена Буша, были вытеснены демократами, как только система наблюдения попала в руки президента Обамы, а значит, в руки демократов. "По всей стране программа сбора данных получает большую поддержку со стороны демократов (ее одобряют 57 %), чем среди республиканцев (44 %)".

Похожие данные опроса опубликовала Washington Post. Было обнаружено, что консерваторы гораздо сильнее, чем либералы, обеспокоены шпионажем со стороны АНБ. Когда их спросили: "Насколько сильно вас волнует сбор данных, содержащих вашу личную информацию, со стороны Агентства национальной безопасности?", 48 % консерваторов по сравнению с 26 % либералов были "очень сильно обеспокоены". Как заметил профессор права Орин Керр, это является свидетельством фундаментального пере-

ворота: "Это интересное изменение по сравнению с 2006 годом, когда президентом был республиканец, а не демократ. Тогда Исследовательский центр Пью обнаружил, что действия АНБ одобряют 75 % республиканцев и только 37 % демократов".

График, составленный Исследовательским центром Пью, демонстрирует очевидные изменения:

Изменения взглядов сторонников различных партий на программы слежки, осуществляемой АНБ

Взгляды на программу слежки АНБ

(Изменения в формулировке вопроса вы можете посмотреть в предыдущей таблице)

Исследовательский центр Пью. 6–9 июня 2013 года. Цифры читаются по горизонтали. Не показаны ответы "Не знаю"/"Отказываюсь отвечать".

В зависимости от того, какая партия стояла у власти, люди коренным образом меняли доводы, которые они высказывали за и против слежки. В 2006 году один из сенаторов на программе Face the Nation довольно сильно осудил обширный сбор мета данных, организованный АНБ:

"Чтобы узнать, чем вы занимаетесь, мне необязательно прослушивать ваши телефонные разговоры. Если я знаю о каждом совершенном вами звонке, я могу вычислить каждого человека, с которым вы говорили. Это очень простой способ узнать о том, как вы живете… Следует задать себе вопрос: "Что они делают со всей собранной информацией, которая не имеет никакого отношения к Аль-Каиде?"…

И вы собираетесь довериться президенту и вице-президенту и поверить, будто то, что они делают, в порядке вещей? На меня можете не рассчитывать".

Сенатором, который так жестко отзывается о сборе метаданных, является Джо Байден, впоследствии ставший вице-президентом. Придя к власти, демократическая партия, членом которой является сенатор, стала повторять те же самые аргументы, однажды высмеянные им.

Большое значение имеет не только то, что сторонники того или иного режима являются беспринципными лицемерами, у которых напрочь отсутствуют какие-либо убеждения и которых интересует только принадлежность к власти. Гораздо важнее, что именно подобные утверждения говорят о природе отношения людей к программам слежения. Как и в случае с любыми несправедливыми поступками, когда люди верят в то, что те, кто отвечает за контроль, настроены доброжелательно и заслуживают доверия, они гонят прочь свои страхи о том, что государство их обманывает. Только когда люди начинают ощущать, что программы слежки угрожают именно им, они задумываются о том, что это может быть опасно.

Зачастую распространение агрессивных мер именно так и происходит — правительство убеждает людей в том, что программы направлены только на отдельные группы. Государство просит граждан закрыть глаза на то, что происходит, и заставляет их поверить, оправданно или нет, в то, что только определенные, изолированные группы людей являются его мишенью, а все остальные могут молча соглашаться или поддерживать власть без страха, что эти агрессивные меры будут применены и к ним. Оставляя в стороне очевидную аморальность данной позиции — мы не допускаем расизм именно потому, что он направлен на меньшинство, — следует отметить, что это полностью неверно с прагматической точки зрения.

Безразличное отношение или поддержка людей, считающих себя неприкосновенным, приводит к тому, что использование репрессивных мер выходит далеко за рамки того, что планировалось изначально, — пока злоупотребление властью станет невозможно контролировать, а это неизбежно. Примеров, подтверждающих это, слишком много. Одним из самых недавних и убедительных является использование "Патриотического акта". После 11 сентября Конгресс практически единогласно одобрил расширение программ слежки и проведение арестов, будучи уверенным в том, что подобные действия позволят выявить и предотвратить атаки в будущем.

Очевидное предположение, что меры, связанные с терроризмом, будут использоваться главным образом против мусульман (классический прием, который использует власть, — убедить людей в том, что применение репрессивных мер будет ограниченно определенной группой людей, участвующих в определенном виде деятельности) — это единственная причина, по которой правительство получило поддержку. Но произошло нечто совершенно другое: применение "Патриотического акта" вышло за рамки официально заявленной цели. В действительности, после того как этот закон вступил в силу, в подавляющем большинстве случаев он использовался для решения задач, которые не имеют ничего общего ни с терроризмом, ни с национальной безопасностью. New York Magazine приводит данные, по которым с 2006 по 2009 год использование Закона, чтобы "подкрасться и заглянуть" (разрешение на проведение обыска без информирования человека), происходило в 1618 случаях, связанных с наркотиками; 122 случаях, связанных с мошенничеством; и только в 15 случаях, связанных с терроризмом.

Но как только гражданское население привыкает к новым репрессивным мерам и люди начинают верить в то, что их они не коснутся, эти методы становятся легитимными, а возражение — недопустимым. Действительно, основной урок, который в 1975 году выучил Фрэнк Чёрч, заключался в том, что массовая слежка несет в себе огромную опасность. В интервью Meet the Press он сказал:

Эти методы в любой момент могут обернуться против американского народа, и тогда ни у одного американца не останется частной жизни. Чтобы это ни было — подслушивание телефонных разговоров, перехват телеграмм — не имеет значения. Спрятаться будет негде. Если правительство когда-нибудь встанет на путь тирании… технологические возможности, которые научное сообщество подарило государству, делают реальной безграничную тиранию, дать отпор которой будет нельзя, потому что даже самые тщательно скрываемые планы сопротивления… потерпят крах, поскольку правительство будет знать о них. Это возможности современных технологий.

В 2005 году Джеймс Бэмфорд высказал в New York Times опасения по поводу того, что угроза, которую представляет собой государственная слежка, сегодня носит гораздо более страшный характер, чем в 1970-х: "Когда люди рассказывают о своих самых сокровенных мыслях в электронных письмах, выставляют напоказ свои медицинские и финансовые записи в Интернете и постоянно шлют друг другу текстовые сообщения, Агентство получает возможность практически проникнуть человеку в голову".

Беспокойство Чёрча по поводу того, что любая программа слежки "может обернуться против американского народа", было обоснованно, поскольку именно это и сделало АНБ после 11 сентября. Вопреки тому, что работа Агентства должна быть связана с Законом о контроле деятельности служб внешней разведки, и вопреки запрету на внутренний шпионаж, который заложен в миссии Агентства с самого его основания, многие программы слежки были направлены на граждан Соединенных Штатов и осуществлялись прямо на территории Соединенных Штатов.

Даже если бы правительство не злоупотребляло своей властью, сбор абсолютно всех возможных данных наносит вред обществу и политической свободе в целом. Прогресс в Соединенных Штатах и других странах оказался возможным благодаря тому, что люди могли ставить под вопрос существующую власть и убеждения, открывать новые способы мышления и жизни. Каждый, даже тот, кто никоим образом не вовлечен в политическую активность и не участвует в защите гражданских прав, страдает от того, что его свобода скована наблюдением. Хендрик Герцберг, недооценивающий проблемы, связанные с программами АНБ, все же признает, что "вред нанесен. Вред всему гражданскому обществу. Вред структуре доверия, которая поддерживает открытое общество и демократический строй".

Сторонники программ АНБ, как правило, предлагают только один аргумент в защиту массовой слежки: она проводится лишь для того, чтобы остановить терроризм и защитить гражданское население. Заметим, что использование внешней угрозы — это давний тактический прием, направленный на то, чтобы держать гражданское население в подчинении. Правительство Соединенных Штатов объявило об опасности терроризма для того, чтобы более чем на десятилетие оправдать ряд радикальных мер, начиная с экстрадиции и пыток и заканчивая убийствами и вторжением в Ирак. Правительство Соединенных Штатов машинально использует слово «терроризм» с момента атак 11 сентября. Это не просто оправдание действий государства. В нем отражается суть тактических приемов, используемых властями. И в случае со слежкой бесчисленное множество свидетельств говорят о том, насколько сомнительными являются оправдания действий правительства.

Начнем с того, что большая часть данных, собранных АНБ, не имеют ничего общего ни с терроризмом, ни с национальной безопасностью. Перехват сообщений бразильского нефтяного гиганта Petrobras, или шпионаж за переговорами стран по экономическим вопросам, или слежка за выбранными народом лидерами дружественных государств, или сбор переписки американцев никак не связаны с терроризмом. С учетом реальных действий АНБ очевидно, что борьба с терроризмом является всего лишь предлогом.

Более того, понятно, что довод о том, что массовая слежка способна предотвратить террористические атаки — заявление, сделанное президентом Обамой и рядом представителей Агентства национальной безопасности, — не имеет под собой никаких оснований. В декабре 2013 года в статье под названием "Разоблачение аргументов властей в защиту телефонной программы АНБ" федеральный судья заявил о том, что "практически вне всякого сомнения" можно говорить о том, что программа по сбору телефонных метаданных противоречит Конституции. Он заявил, что Министерству юстиции не удалось "вспомнить ни одного случая, в котором анализ собранных АНБ данных действительно помог остановить террористическую атаку".

В том же месяце Обама собственноручно собрал команду консультантов (в нее среди прочих вошел предыдущий заместитель директора ЦРУ и консультант Белого дома), которые, используя засекреченные данные, провели исследование, посвященное программе АНБ. Они пришли к выводу о том, что программа по сбору метаданных "не играет особой роли в предотвращении атак и может использоваться периодически по решению суда".

Вот цитата из Post: "При даче свидетельских показаний в Конгрессе [Кит] Александер сообщил, что программа оказала помощь в раскрытии десятков заговоров в Соединенных Штатах и других государствах", но комиссии экспертов пришлось "копнуть очень глубоко для того, чтобы доказать достоверность этих заявлений".

Вдобавок к этому сенаторы от демократической партии Рон Уайден, Марк Юдалл и Мартин Хайнрик — все — члены комитета по разведке — напрямую сообщили New York Times, что массовый сбор телефонных записей не привел к усилению защиты американского населения от угрозы терроризма.

Польза, которую приносит программа по массовому сбору информации, сильно преувеличена. Мы все еще хотим увидеть доказательства того, что она действительно имеет какую-то ценность для защиты американского населения. Несмотря на наши неоднократные запросы, АНБ не предоставило нам никаких доказательств и примеров того, что требуемые телефонные записи не могли быть получены в процессе обычного судебного разбирательства или срочного постановления суда.

Исследование центристского Фонда "Новая Америка" проверяло достоверность официально названных причин обширного сбора метаданных. Фонд пришел к заключению, что программа "не принесла видимого результата в работе по предотвращению терроризма". Напротив, пишет Washington Post, в большинстве случаев "традиционные приемы правоохранительных органов и классические методы расследования привели к обнаружению улик или доказательств, позволивших раскрыть дело".

Действительно, свидетельства в пользу эффективной работы системы "Собрать все" довольно скудные. Программа не принесла никакой пользы в обнаружении подготовки, не говоря уже о предотвращении, взрыва, прогремевшего в 2012 году на бостонском марафоне. Она не позволила раскрыть ни попытку взрыва самолета в Детройте, ни попытку теракта на Таймс-сквер, ни попытку атаковать нью-йоркский метрополитен — все они были остановлены в результате действий рядовых граждан или традиционных сил полиции. И совершенно точно, что программа не позволила остановить массовые убийства в Авроре и Ньютауне. Работу программы обеспечивают как минимум десятки сотрудников, однако она не смогла распознать планы преступников по совершению террористических атак в городах по всему миру, начиная с Лондона и заканчивая Мумбай и Мадридом.

Несмотря на спекуляционные заявления АНБ, массовая слежка не стала инструментом, способным предотвратить теракты, подобные тому, что произошел 11 сентября. Кит Александер в разговоре с сенатской комиссией заявил: "Я предпочитаю находиться сегодня здесь и спорить с вами об эффективности работы [программы], вместо того, чтобы потом объяснять, почему у нас не получилось предотвратить еще одно 11 сентября". (Тот же аргумент, слово в слово, появился в тезисах, которые АНБ раздало своим сотрудникам для ответов на вопросы.)

Как сказал аналитик CNN по вопросам безопасности Питер Берген, у ЦРУ было множество информации о заговоре Аль-Каиды и "совсем немного информации о двух угонщиках самолетов и их пребывании в Соединенных Штатах", которой "Агентство решило не делиться с другими правительственными учреждениями, пока не стало слишком поздно и уже ничего нельзя было поделать".

Лоуренс Райт, эксперт New Yorker по вопросам, связанным с Аль-Каидой, развенчал заявление АНБ о том, что сбор метаданных мог бы предотвратить теракт 11 сентября. Он объяснил, что ЦРУ "скрывало от ФБР важные сведения. Но ФБР обладает высшими полномочиями при расследовании террористических атак в Соединенных Штатах и атак на граждан Америки за рубежом". Лоуренс Райт утверждает, что ФБР было по силам остановить атаку 11 сентября.

ФБР обладало полномочиями на установку наблюдения за всеми, кто в Америке был связан с Аль-Каидой. Оно могло следить за этими людьми, прослушивать их телефоны, внедряться в их компьютеры, читать их электронную почту и с помощью судебного постановления получить доступ к их медицинским записям и банковским сведениям. Оно имело право требовать у телефонных компаний записи любых сделанных ими звонков. Не было никакой надобности в программе по сбору метаданных. Что было необходимо — так это сотрудничество с другими федеральными агентствами, но по мелочным и непонятным причинам эти учреждения решили скрыть от следователей жизненно важную информацию, которая, скорее всего, позволила бы предотвратить теракт.

Правительство имело возможность эффективно использовать слежку, но ему это не удалось. Тогда оно приняло решение собирать все данные скопом. Но это не позволяет исправить допущенную властью ошибку.

Снова и снова самые разные источники разоблачают заявление о том, что слежка используется для борьбы с террористической угрозой.

В действительности тотальная слежка имеет совершенно обратный эффект: она затрудняет обнаружение и предотвращение террора. Конгрессмен Раш Холт, представитель демократов, физик, один из немногих ученых в Конгрессе, отметил, что сбор информации обо всем и обо всех препятствует раскрытию реальных заговоров, обсуждаемых реальными террористами. Более избирательное наблюдение принесло бы куда большую пользу. При нынешнем подходе спецслужбы завалены таким количеством данных, которое они не в состоянии эффективно отсортировывать и обрабатывать.

В результате погони за большим количеством информации схемы наблюдения АНБ привели к повышению уязвимости страны в целом: усилия Агентства, направленные на преодоление методов шифрования при совершении интернет-транзакций в банковском секторе, бизнесе и медицинских записях, сделали их уязвимыми для хакерских атак и других нежелательных проникновений.

Эксперт по безопасности Брюс Шнайер в январе 2014 года высказал в журнале Atlantic следующую точку зрения:

Мало того, что повсеместное наблюдение неэффективно и чрезвычайно дорого… Оно позволяет взламывать наши системы, так как все интернет-протоколы становятся уязвимыми…Мы беспокоимся не только о последствиях тотальной слежки внутри страны, но и о последствиях для всего остального мира. Когда мы позволяем правительству следить за нами в Интернете и прослушивать другие коммуникационные технологии, мы становимся менее защищены от слежки враждебно настроенных лиц. Мы выбираем не между миром цифровых технологий, в котором АНБ может прослушивать нас, и миром, в котором АНБ не прослушивает нас; мы выбираем между миром цифровых технологий, который уязвим для всех атак, и тем, который является безопасным для всех пользователей.

Наверное, самое поразительное в бесконечной эксплуатации угрозы терроризма — это то, насколько сильно она преувеличена. Вероятность того, что американец погибнет в результате террористической атаки, бесконечно мала, значительно меньше, чем вероятность того, что он погибнет от удара молнии. Джон Мюллер, профессор Университета штата Огайо, написал множество статей о балансе между расходами на борьбу с терроризмом и риском самой угрозы. В 2012 году он сказал: "Количество людей в мире, которые были убиты вне зоны боевых действий мусульманскими террористами из Аль-Каиды и их последователями, не превышает несколько сотен человек. Примерно столько же человек ежегодно тонут в собственной ванне".

Несомненно, что число американских граждан, погибших "в дорожно-транспортных происшествиях или от болезни кишечника, превышает число американцев, погибших за границей в результате террористических атак", — сообщает новостное агентство McClatche.

Идея того, что ради этого ничтожного риска нам следует отказаться от базовых мер защиты нашей политической системы, чтобы установить повсеместное наблюдение, является очень нелогичной. Но правительство снова и снова преувеличивает угрозу. Незадолго до Олимпиады 2012 года в Лондоне разгорелся спор о якобы отсутствии там безопасности. Компания, которая работала над обеспечением безопасности, не добрала несколько охранников до того количества, которое требовалось в договоре. По всему миру люди говорили о том, что безопасность игр сомнительна и они легко могут стать мишенью для террористической атаки.

После того как никаких проблем на Олимпиаде не возникло, Стивен Уолт высказался в Foreign Policy о том, что недовольство, как обычно, было связано с серьезным преувеличением угрозы. Он процитировал эссе Джона Мюллера и Марка Г. Стюарта, напечатанное в International Security, в котором авторы проанализировали пятьдесят случаев предполагаемых "исламских террористических ударов" в адрес США и пришли к выводу о том, что "фактически все виновные были "некомпетентны, неэффективны, неинтеллигентны, невежественны, неорганизованны, введены в заблуждение, сумбурны, вялы, слабоумны, иррациональны и глупы"". Мюллер и Стюарт процитировали Гленна Карла, бывшего заместителя руководителя национальной разведки транснациональных угроз, который сказал, что "мы должны видеть в джихадистах маленьких, разрозненных и незначительных противников", и отметил, что возможности Аль-Каиды "не соответствуют их желаниям".

Однако проблема состоит в том, что слишком многие политические фракции заинтересованы, чтобы народ пребывал в страхе перед терроризмом: правительство, ищущее оправдание своих действий, разведывательные и военные отрасли промышленности, которые финансирует государство, и действующие партии власти в Вашингтоне, намеренные расставлять приоритеты в своих действиях вне зависимости от того, какие проблемы существуют в реальности. Стивен Уолт следующим образом высказался на эту тему:

Мюллер и Стюарт подсчитали, что расходы на внутреннюю безопасность (то есть не считая войн в Ираке и Афганистане) после 11 сентября возросли более чем на $1 трлн, хотя вероятность наступления смерти в течение года в результате террористических атак внутри страны составляет приблизительно 1 на 3,5 млн. Используя известные данные и обычную методологию оценки степени риска, они подсчитали, что подобные расходы были бы рентабельны, если бы "в течение года они предупреждали, предотвращали или защищали от 333 крупных террористических атак". Кроме того, они обеспокоены тем, что преувеличенное чувство опасности может быть «усвоено»: даже когда политики и "эксперты по терроризму" не говорят о большой опасности, общественность все еще рассматривает угрозу как серьезную и неизбежную.

Поскольку правительство манипулировало страхом перед терроризмом, гражданское население не смогло должным образом оценить опасность, связанную с повсеместной слежкой.

Даже если бы угроза терроризма соответствовала заявленному правительством уровню, это все равно не может оправдать программу слежки АНБ. Помимо физической безопасности такое же, если не большее, значение имеют и другие ценности. Понимание этого заложено в политической культуре Соединенных Штатов с момента образования нации и является не менее важным и для других стран.

Государства и люди постоянно делают выбор, согласно которому ценность неприкосновенности частной жизни и свобода оказываются выше других ценностей, таких как физическая безопасность. Действительно, основная цель Четвертой поправки к американской Конституции состоит в том, чтобы запретить определенные действия полиции для наведения порядка, даже если бы они позволяли снизить преступность. Если бы полиция могла вломиться в любой дом без ордера, было бы проще арестовать убийц, насильников и похитителей. Если бы правительству было разрешено разместить камеры в каждом доме, то количество преступлений, вероятно, упало бы очень сильно (это, безусловно, верно в случаях домашних краж, тем не менее большинство людей испытывают отвращение от одной только мысли об установлении камер). Если бы ФБР было разрешено прослушивать наши разговоры и просматривать наши сообщения, тогда, скорее всего, можно было бы предотвратить и раскрыть широкий спектр преступлений.

Но Конституция была написана для того, чтобы предотвратить подобные «профилактические» вторжения со стороны государства. Ограничив эти действия, мы сознательно допускаем вероятность увеличения преступности, но при этом мы готовы подвергнуть себя более высокой степени риска. Все дело в том, что абсолютная физическая безопасность никогда не была и не будет нашим единственным приоритетом.

Выше собственного физического благополучия мы ставим ценность неприкосновенности нашей частной жизни — "личности, дома, документов и имущества", об этом и говорится в Четвертой поправке. Мы поступаем так потому, что эта сфера нашей жизни тесно связана с ее качеством — именно благодаря неприкосновенности частной жизни мы можем творить, исследовать и наслаждаться близкими отношениями.

Отказ от приватности в погоне за абсолютной безопасностью вреден как для здоровья психики и жизни человека, так и для здоровья политической культуры. Стремление к безопасности может привести к жизни в парализующем страхе, а это означает никогда не ездить на машине и не летать на самолете, никогда не заниматься ничем, что связано с риском, никогда не ставить «качество» жизни выше «количества» и платить любую цену ради того, чтобы избежать опасности.

Именно поэтому излюбленная тактика правительства — паникерство. Страх очень убедительно объясняет расширение границ действия власти и сокращение прав населения. С самого начала войны с терроризмом американцам начали говорить, что если они хотят избежать катастрофы, они должны отказаться от своих основных политических прав. В частности, сенатор Пэт Робертс сказал следующее: "Я — верный сторонник Первой поправки, Четвертой поправки и гражданских свобод. Но у вас нет гражданских свобод, если вы мертвы". Вторя ему, сенатор от республиканской партии Джон Корнин, который, баллотируясь на переизбрание в Техасе, снялся в видео в образе крутого парня в ковбойской шляпе, выдал трусливую оду об отказе от гражданских прав: "Ни одна из ваших гражданских свобод не будет иметь смысла после того, как вы будете мертвы".

Радиоведущий Раш Лимбо, демонстрируя невежество, спросил аудиторию: "Когда в последний раз вы слышали, как президент объявляет войну на том основании, что мы должны идти защищать наши гражданские права? Я не могу вспомнить ни одного… Наши гражданские свободы ничего не стоят, если мы мертвы. Когда вы мертвы и над вашей могилой растут ромашки, когда вы лежите в грязи внутри "деревянной коробочки", знаете, чего стоят ваши гражданские права? Шиш, ноль, ничего".

Народ, страна, которые ставят физическую безопасность превыше всего остального, в конечном счете откажутся от своей свободы и допустят к власти любое правительство, которое пообещает гарантировать полную безопасность, неважно, насколько иллюзорным будет это обещание. Однако абсолютная безопасность призрачна сама по себе, ее нельзя достичь. И ее преследование ослабляет народ и всех тех, кто гонится за ней.

Сегодня опасность, созданная государством, управляющим масштабной системой тайного наблюдения, велика как никогда. В то время как правительство благодаря наблюдению узнает все больше и больше о том, что делают граждане, последние располагают все меньшими сведениями о том, что делает их правительство, спрятавшее свою деятельность под завесой секретности.

Трудно переоценить, насколько радикально эта ситуация изменяет определяющую динамику здорового общества и насколько сильно она смещает баланс сил в сторону государства. Паноптикон Бентама, спроектированный для того, чтобы наделить надзирателя абсолютной властью, был основан именно на этой инверсии: "Его суть, — писал Бентам, — заключается в центральном положении надзирателя" в совокупности с "наиболее эффективной конструкцией, позволяющей наблюдать и при этом не быть замеченным".

В здоровой демократии верно обратное. Демократия требует прозрачности и согласия тех, кем управляют. А это возможно, только если граждане понимают, что именно делает правительство. Предполагается, что, за редким исключением, граждане будут знать все, что делают чиновники, — именно поэтому последних и называют государственными служащими, работающими в государственном секторе, в сфере государственного обслуживания. И наоборот, предполагается, что правительство, за редким исключением, не будет знать ничего о том, чем занимаются законопослушные граждане. Именно поэтому нас называют частными лицами, ведущими свою приватную жизнь. Прозрачность для тех, кто выполняет государственные обязанности и осуществляет государственную власть. Частная жизнь — для всех остальных.