Без восьми десять вечером на двадцать третий день после переворота Поль Моррисон вышел из Вестминстерского Дворца. Он устал и был раздражен: день прошел в спорах с членами комитета По реформам избирательной системы. Если бы они могли посмотреть его глазами на замыслы Вайатта, касающиеся нового общества! Картина была перед ними, на восьмидесяти страницах, написанных в строгом, логически выдержанном тоне и содержавших идею создания общества, близкого к утопии. Если быть справедливым к этим людям, нужно признать, что они пытались понять происходящее, и иногда даже теплые огоньки светились в их глазах, свидетельствуя о том, что перед ними приоткрывается светлое будущее. Но ведь эти люди были всего-навсего гражданскими служащими, у которых в привычку вошло мыслить определенными категориями и которые всегда искали каких-то оговорок.

— Сильный дождь, мистер Моррисон, — сказал караульный.

— Ну и пусть, — хмуро проговорил Моррисон, взял у одного из караульных, стоявших у ворот, плащ и через площадь пошел к себе домой на Даунинг-стрит.

За исключением Френча, все остальные члены совета жили во дворце. Так было и безопаснее и удобнее. Но с Даунинг-стрит у народа связаны определенные чувства, и поэтому лучше было не оставлять квартиру на этой улице и передать ее кому-нибудь из членов совета. Моррисон наотрез отказался от телохранителя. Он не знал, что Вайатт приказал тайно охранять его, держась как можно ближе к нему. И все же Моррисон скоро заметил, что за ним следят, и рассказал об этом Мэри.

Машина типа «Кортина» стояла в нескольких метрах от угла дома. Когда Моррисон приблизился, мотор заревел, и тотчас же прогремели пистолетные выстрелы. Моррисон упал, а его тайный телохранитель, отстав, успел только выстрелить по удалявшейся машине, которая быстро исчезла из виду. Телохранитель подбежал к распростертому на тротуаре Моррисону, который, чуть приподнявшись, попытался ползти вперед. Это было последнее движение человека, знавшего, что ему предстояло еще много дел.

Моррисон умер по пути в госпиталь.

О случившемся немедленно доложили Вайатту. Он сразу же отправил записку Френчу в Тауэр, приказал сменить охрану дворца и созвал членов совета. Без тени волнения на лице Вайатт рассказал о происшедшем и стал ждать, что скажут друзья.

— Террор, — заговорил первым Бейнард.

— Видно, это начало, — заметил Синклер, стараясь, как и Вайатт, сохранять спокойствие.

— Мы должны принять контрмеры, — потребовал Лоример.

— Что ты предлагаешь?

Лоример почувствовал себя неловко при этих резких словах, которые трудно было ожидать от такого человека, как Вайатт.

— Ну, например, полиция…

— Полиция? Она же нам не служит, досталась от прежних хозяев. Конечно, можно сомневаться, что в этом деле замешана полиция, но и считать ее другом мы не можем. — Вайатт резко повернулся и посмотрел на огни, отражавшиеся в водах Темзы. Заложив руки за спину, он продолжал: — Вы обманываете себя, если надеетесь, что полиция поможет нам разобраться в этом деле. Кроме того, существует служба безопасности. Ее руководители тоже не боготворят нас.

— Ты считаешь, что это дело рук службы безопасности? — спросил Бейнард.

Службы безопасности? Вайатт подумал немного, потом вспомнил предупреждение Марша. Он говорил о пистолете с глушителем, а сейчас никакого глушителя не было.

— Дело рук службы безопасности? Возможно, но эти люди — исполнители. Этот выстрел организован оппозицией. — Вайатт круто повернулся. — Они хотят, чтобы мы впали в панику, потеряли голову, расстреляли в отместку кого-нибудь из королевской семьи. Ведь они думают, что мы на это способны.

— А если мы этого не сделаем, — пробормотал Бейнард, — они могут подумать, что стоит попытаться спасти королеву.

— Могут.

— Что же нам делать? — спросил Синклер.

— Продолжать свое дело, пока можно.

— И позволить убивать себя по одному!

В глазах Вайатта вспыхнула злость. Повернувшись к Синклеру, он сказал:

— Прежде всего не нужно паниковать. Разве попытки такого рода — кругляшки на счетах? Минус одна, две, три жизни, плюс семь декретов и так далее. Если у кого-либо из вас появилось такое арифметическое мышление, пусть лучше уходит.

Никто не шевельнулся. Все молча смотрели на расхаживавшего взад и вперед Вайатта и понимали, что кабинет, дворец, Лондон и даже весь мир сейчас мал для этого разгневанного человека. Постепенно Вайатт успокоился и необычным для него голосом сказал:

— Если мы верим в то, что делаем, значит, сознаем и возможность гибели, как сознавал это Моррисон.

Вскоре все разошлись. Ни один не предал дела Вайатта.

Ригг узнал о случившемся из телетайпного сообщения, находясь в клубе «Букерс». Он заказал шампанского, а потом разыскал в библиотеке лорда Уинлоса.

— Говорят, у совета шести беда, — сообщил Ригг лорду.

— Что же произошло?

— Их осталось пятеро, — пробормотал Ригг. — Хотите выпить?

Милли Лейвери в пятый раз подошла к окну. Вдалеке от их дома была видна новенькая «Кортина» темно-красного цвета, который ярко выделялся на зеленом фоне кустарника. Сердце Милли учащенно билось при мысли, что это их машина, которая, должно быть, стоила очень больших денег. А Фред сидел в соседней комнате и был совершенно спокоен. «Работаю», — объяснил он, и тут впервые Милли не выдержала. Она беспокоилась не столько о себе, сколько о будущем ребенке. «Надеюсь, ты ничего не натворил. Ты же обещал…» Вместо ответа Фред встал и закружил Милли вокруг стола, как школьник, а она едва успевала переставлять ноги. Ей не часто приходилось видеть мужа в таком настроении. Она даже не могла припомнить, когда Фред смеялся. Сейчас он был счастлив.

— Все законно. То, что я сделал, — самое законное деяние за всю мою жизнь. Только я не могу рассказать тебе об этом. Понимаешь? Но ведь так просто мне не дали бы эту машину и деньги? Ты даже не поверишь, если я скажу, сколько стоит машина.

— Когда же ты начал эту работу, Фред?

Он перестал смеяться и посмотрел жене в глаза.

— Вчера.

Милли вдруг почувствовала озноб, и ей захотелось, чтобы Фред снова засмеялся.

Бронеавтомобиль и грузовик с вооруженными до зубов солдатами остановились у входа в здание палаты общин. По приказу Френча солдаты держали винтовки наизготовку. Сам Цыган еще на ходу выскочил из машины, пролетел мимо часовых и по лестнице поднялся к Вайатту.

Капитан был в кабинете один. Он работал при свете настольной лампы и даже не поднял головы от стола, когда дверь открылась и Френч, не обращая внимания на протесты часового, вошел, горя от злобы.

— Ты должен быть в Тауэре, — тихо сказал Вайатт, не переставая писать.

— Я член совета или нет?

— Да, но ты еще начальник нашей охраны.

— Но решения принимаются без меня?

— Если у тебя есть конкретная жалоба, выкладывай.

— Я ждал приказа целый час. Целый час!

— Приказа?

— Эти сволочи убили Моррисона, правда ведь?

— Да, его кто-то убил.

— Значит, настало время отомстить.

— А зачем ты здесь?

— Получить от тебя приказ отомстить. Зачем же еще?

— Кого же ты имеешь в виду?

— Любого. Например, ее мужа. Это следовало бы сделать сразу.

Вайатт осознал, насколько близка была опасность. Если бы Френч немедленно принял меры…

— А что лично тебе даст убийство этого лорда?

— Счет сравняется. Как же еще мы можем утвердить свою власть?

— Даже и не пытайся себе представить, что ты сможешь обмануть себя или меня, такой путь неприемлем. Твоя ненависть все равно не получит удовлетворения — убьем мы одного или двадцать. Но если бы все пули слились в одну, все пистолеты в один, а все люди в одного человека, тогда бы ты удовлетворился, убив его.

— Возможно, что мы разочаровались друг в друге. Мне казалось, что ты вождь. Не какой-то там Иисус Христос со стальными латами на белоснежных руках. Ты знаешь народ не хуже его, но это и все.

— А что же я должен знать?

— Ты либо Цезарь, либо никто! Для тебя нет середины. Мы взяли власть силой. Значит, мы должны удерживать ее силой. Только попытайся подставить им вторую щеку. Они вряд ли не ударят тебя.

— Мы идем на риск. А пока — никаких репрессий.

— Тогда не удивляйся тому, что случится. Вайатт — человек слабохарактерный (ты ведь не имеешь намерения коснуться и волоса на их головах), так что же удерживает нас от попытки спасти королеву? Они не посмеют стрелять. Так будут рассуждать наши враги. Ну, капитан, что мы тогда станем делать?

— То, что нужно.

— Что касается меня, то если они придумают что-нибудь еще в таком же роде, то я перестреляю всех, кого смогу.

— Френч!

— Я не хочу, чтобы мы проиграли.

«Мы проиграли». Эти слова прозвучали, как выстрелы из засады. Вайатт чуть было не бросился с кулаками на Френча, но вовремя понял, что эта вспышка гнева просто легкое дуновение ветра по сравнению с тем, что могло произойти.

— Кто ты такой? Кто мы все такие? Какое значение для идеи имеет наш личный успех или наша неудача? Мы — ничто. Мы — мусор, который выбросят, как только мы перестанем быть полезными. Мы боремся за претворение в жизнь идеи. Она останется жить долго после того, как мы умрем. Ее будут передавать из рук в руки, как факел. Но ничего не дается даром, и это относится и к тебе, и ко мне, и к каждому. Запомни это, а сейчас возвращайся в Тауэр, стереги этих людей и… жди.

Цыган не мигая смотрел на Вайатта. Дух противоречия еще не угас, но Вайатт постепенно гасил пламя страсти. На лице его мелькнуло подобие улыбки:

— И жди… до конца.

Френч резко повернулся, пошел к двери, и там его остановил голос Вайатта:

— Вся власть, которой мы располагаем, — в твоих руках. Я верю тебе, потому что сам выбрал тебя для этой работы.

Френч постоял не оборачиваясь, потом резким движением открыл дверь и вышел. Больше он никогда не видел Вайатта.

Пресс-коммюнике, изданное канцелярией Вайатта в 23.00.

«Примерно в десять часов вечера сегодня в нескольких метрах от Даунинг-стрит убит выстрелом из пистолета член Временного совета Поль Моррисон.

Обстоятельства нападения не оставляют сомнений в том, что оппозиция встала на путь убийств, прибегла к самому подлому методу решения споров. Убийство имеет целью убедить народ в том, что оппозиция сумеет добиться с помощью пуль того, чего не сумела получить с помощью лозунгов».

Через сутки Вайатт получил следующее письмо: «Родезийское правительство учло ваши намерения в отношении этой страны. Поскольку мы считаем вашу власть незаконной, основанной на силе и идущей вразрез с конституционными идеалами, ваши действия не могут иметь каких-либо последствий для родезийского народа. Если вы считаете необходимым обратиться в ООН, мы едва ли можем помешать вам сделать это. Наше дело правое, и мы пользуемся поддержкой мирового общественного мнения. Что же касается ваших конкретных требований, то, к сожалению, мы не наделены полномочиями вступать в деловые переговоры с самозванцами.

Премьер».

Марш к шести часам был в палате общин. Когда он вошел, Вайатт брился и жестом предложил Маршу выпить чашку кофе. Марш налил из кофейника в чашку черную жидкость и стал ждать, когда умолкнет стрекот электробритвы.

— Опять плохие новости, мистер Марш?

Марш строго посмотрел на Вайатта, стараясь скрыть за безразличным выражением лица свой интерес к настроению собеседника.

— Вы в беде.

— Моррисон?

— Этого можно было ожидать.

— Тогда о чем же вы?

— Я имею в виду Родезию.

— Ничего страшного. Сегодня я опубликовал свое послание…

— Я говорю об ответе. Вайатт был удивлен.

— Я сам увидел его только шесть часов назад.

— Куда бы я годился, если бы не знал, что происходит вокруг.

— Вы намерены напечатать ответ?

— Я веду искреннюю игру, капитан.

— Но?

— Если содержание ответа известно мне, то можно биться об заклад, что оно известно и им.

— Вы имеете в виду оппозицию?

— Сначала ваше послание, потом ответ. А дальше что?

— Ходят самые различные слухи, но есть и опровержения.

— Сейчас не время играть в прятки, особенно если учесть, что у вас не так много людей, на которых можно положиться. Не так ли?

Прежде чем ответить, Вайатт тщательно завязал галстук. У Марша было время понять, что здесь и кабинет, и столовая, и спальня, и гостиная.

— Сегодня днем Сондерс поддержит резолюцию о принятии экстренных мер. У него дела идут хорошо.

Марш глубоко вздохнул. Дела, оказывается, обстояли гораздо хуже, чем он предполагал.

— Интервенция?

— Да.

— Остановите его.

— Очень жаль, но все это входит в наш план.

— Позвольте мне дать совет. Будьте гибким — в политике ничто не вечно.

— В политике правильный шаг всегда предпринимается раньше экстренных мер.

— Расскажите об этом своей бабушке. Послушайте, капитан, вы что-то задумали, у вас, кажется, все получается, перемены благотворны для всех, в том числе и для моих газет. Вас уважают, вам верят, даже читают ваши декреты, но если вы вмешаетесь в родезийские дела, вам придет конец.

— Если народ…

— Народ — ничто. Я уже говорил вам. Ваш гробовщик — «Кабал». Они ждали подходящего случая, и вот вы преподносите им этот шанс на блюдечке.

— «Кабал» — это не народ.

— Можете повторять это сколько угодно. — Марш был озабочен. — Ни социалисты, ни тори, ни умные люди не могут ступить туда, куда не ступают ангелы. Мне нравится ваша уверенность, капитан, но…

— У вас перед глазами Моррисон?

— Для них он только закуска. Вы можете делать с этой страной все что угодно потому, что в конце концов это им ничего не стоит, но Родезия… Между прочим, они уговорили даже Рим начать действовать против нас.

Вайатт, наливая себе кофе, слушал. Потом встал и начал ходить по комнате. Помолчав какое-то время, спросил:

— Ну а если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?

Право, не знаю. С моими деньгами доступно все, только не предрассудки.

— На моем месте вы, Марш, продолжали бы делать то, что наметили…

— Даже этот комплимент не изменит моей точки зрения.

— Потому что вы знали бы, что этот шаг правилен.

— А кто же говорит, что он неправилен? Я не хочу сказать, чтобы вы совсем не предпринимали этого шага. Просто надо немного подождать.

— Мы ждем уже слишком долго.

— Каждую секунду вы должны использовать для того, чтобы закрепиться. Разве можно рассчитывать на то, что люди изменят свои Взгляды сразу? Подготовьте общественное мнение, и все пойдут за вами. Но это требует времени.

— Чьего? То, что мы намерены сделать, — прежде всего для африканцев, во-вторых, для Африки, а затем уже для нас и остального мира.

— Хорошо, капитан. Я вас понял. Но пока вы сидите здесь, в мире назревает катастрофа. В этом доме того и гляди начнут рушиться стены.

— Вы считаете, что мы потерпим неудачу?

— Не только считаю, но и уверен в этом. Они постараются добиться этого.

Вайатт знал, что газетный магнат прав, понимал, что по неоспоримой логике взятый им курс ведет к столкновению, которое неизбежно закончится гибелью. Однако другого пути Вайатт не представлял себе.

Беседа продолжалась. Марш обещал Вайатту свою полную поддержку, хотя прямо не сказал об этом. Затем они распрощались, сознавая, что видятся в последний раз.

Дебаты по проекту резолюции, предложенному Замбией, продолжались второй день. Представители африканских и азиатских государств подчеркивали необходимость принятия мер, пока родезийский премьер «не распространил белую заразу в сердце черной Африки».

Зал заседаний Генеральной Ассамблеи был переполнен, когда слово взял представитель Англии в ООН мистер Сондерс.

Он начал свое выступление с рассмотрения ранее предпринятых Англией попыток добиться соглашения с родезийским правительством на основе декларации из шести пунктов.

— Однако, — продолжал Сондерс, — мы видим, что эти несогласованные усилия представляют собой не что иное, как преднамеренную политику затягивания. Бывшие правительства совершенно очевидно были готовы пожертвовать правами большинства во имя интересов меньшинства в Родезии и в Англии.

Представитель Замбии предупредил, что, если не будут немедленно приняты решительные меры, провокации и контрпровокации со стороны двух враждебных государств могут вызвать такое развитие событий, которое приведет к кровопролитию, по своим масштабам сравнимому с бойней, устроенной «вчерашними так называемыми цивилизованными европейцами». Поэтому Англию, как мне кажется, больше чем какую-либо другую из «цивилизованных стран Европы» перед лицом неоспоримых фактов можно сегодня обвинять в содействии этому преступлению…

Сондерс сделал паузу, огляделся и продолжал:

— Учитывая эти и другие соображения, мое правительство поручило мне поддержать проект, предложенный Замбией, согласно которому в Родезии должны быть в самое ближайшее время приняты решительные меры. Мы обещаем поддержку во всех мерах, которые считает нужными большинство делегаций на ассамблее в соответствии с уставом.

Сондерс сел под такой гром аплодисментов, которого не знал за всю свою карьеру.

Представитель США сразу же вскочил и попросил слова:

— Никогда не думал, что стану свидетелем того, как чайник ругает котелок за то, что он черный. Перед нами два незаконных правительства берут друг друга за глотку во имя справедливости.

Что же делает здесь представитель Англии? Если здесь происходит собрание полномочных представителей законно избранных правительств, то как же можем мы выслушивать заявления от имени незаконного режима, который не несет ответственности в отношении какого-либо государства, обвиняемого в этом заявлении.

Соединенные Штаты и, я убежден, все суверенные государства выступят против хитроумных идей, выдвигаемых фактически одним человеком. Проект резолюции — это стратегический ход самозваного правительства, которое преследует этим одну цель — закрепиться у власти.

Представитель США опустился в кресло. В зале царила мертвая тишина. Слова опять попросил представитель Англии:

— Во-первых, я напомню представителю США, что не нам принадлежит инициатива выдвижения данного проекта. Что же касается полномочий правительства, которое я представляю, то разрешите напомнить, что оно признано не только этой организацией и большинством стран мира, но и Соединенными Штатами, к вашему удивлению. США ведут с нами торговлю, по-прежнему имеют свои капиталовложения, поскольку знают, что страна не перестает существовать из-за коренного изменения правительства, если не считать примера с Китаем.

Это, очевидно, уже другой вопрос. Сейчас мне хотелось бы сказать следующее. Если старый поджигатель войны с Тайваня приемлем для США в качестве президента Китайской Народной Республики и его представителю дозволено занимать место в Совете Безопасности, то капитан Вайатт, без сомнения…

Конец фразы был заглушен смехом зала. Сондерс сам смутно понимал, чем вызвано это веселое возбуждение.

— Мы изложили свою позицию. Англия поддерживает проект резолюции безоговорочно. США ставят под вопрос наше право присутствовать здесь. Может быть, представитель США разъяснит свою позицию в отношении Родезии.

Представитель США: Соединенные Штаты не могут содействовать целям военного авантюриста.

Представитель Англии: Наша цель — разрешение вопроса в рамках ООН. Это вопрос о международном сотрудничестве. Законность нашего правительства не может влиять на решение вопроса в целом. Либо вы за проект резолюции, либо против него.

Представитель США: Я жду объяснения причины, по которой незаконное правительство отказывается признать существование ранее созданного, но тоже незаконного правительства.

Представитель Англии: Речь идет о разных вещах. Наша страна экспериментировала в политической сфере давно, еще раньше, чем США обрели независимость. Сейчас она экспериментирует снова, освобождаясь от устаревших формул, прогнивших традиций, и пытается пересмотреть демократические принципы в свете новых требований. Английский народ в достаточной мере политически сознателен, чтобы понять то, что пытается сделать новое правительство, и дать свое согласие на это.

В Родезии несколько сотен тысяч белых поселенцев держат власть над страной, которая может считаться их собственностью только по праву наследников тех, кто захватил эту землю. Дети, внуки и правнуки захватчиков лишают во много раз превосходящее их по численности африканское население определенных прав, которые сами США не могут или не хотят обеспечить своему цветному населению.

Поэтому я хотел бы спросить представителя США, почему он с подозрением смотрит на нашу страну, в которой временно преобладает власть меньшинства, и в то же время поддерживает тайваньский режим в его требованиях власти над всем Китаем? Почему он настаивает на пролитии крови, объявляя о намерении добиться минимальных прав для народа Вьетнама, и почему он не согласен на такую же меру ради интересов большинства населения Родезии?

Представитель США: Это просто неумно.

Представитель Англии: С вашей стороны весьма неэтично ставить под сомнение нашу искренность в стремлении избежать катастрофы, которая может зажечь пожар войны во всей Африке.

Исходя из прецедента, с которым США согласились в 1950 году и согласно которому не требовалось решение Совета Безопасности, проект резолюции, предложенный Замбией и призывающий Генеральную Ассамблею санкционировать применение военной силы в Родезии был одобрен большинством голосов. Португалия и ЮАР голосовали против этой резолюции, а США и Западная Германия воздержались.

Это был триумф Сондерса как дипломата. Однако ему больше не довелось выступать в качестве представителя Англии. После суда, когда он был условно приговорен к пяти годам тюремного заключения «за пособничество», он заболел и перестал заниматься политикой. Он, конечно, писал мемуары, но они не увидели свет. Сондерс умер, не раскаявшись в том, что сделал во время событий тех дней.

Риггу и компании пришлось расталкивать членов клуба, горячо обсуждавших последние сообщения из ООН, поступавшие по телетайпу. Служитель уже перестал отрывать бегущую ленту и наклеивать ее на листы, которые он обычно вывешивал на доске около своей комнаты.

Наверху, вдали от шума, собралась пятерка. Даже Лэнгли прибыл вовремя, последним, но точно в назначенное время. Он задержал свой взгляд на сидевших молча компаньонах и только потом занял свое обычное место.

Первым, в нарушение всех традиций, заговорил Комптон-Дуглас:

— Наши действия запоздали. Они завтра или послезавтра отправляются. Пять тысяч наших лучших парней! Это национальный позор.

Минтер говорил спокойно, может быть, потому, что охватившая его злоба как-то смягчила голос.

— Нужно было действовать раньше, — сказал он.

— Моррисон мертв, — напомнил ему Лэнгли. Ригг взорвался:

— Моррисон! Какое это имеет значение! Он пустое место. Нам нужно уничтожить всю компанию и Вайатта в первую очередь.

— Чего только не говорилось в ООН от нашего имени! — воскликнул лорд Уинлос.

— Чертовы негрофилы! — прорычал Ригг.

— Мы не поможем делу, если будем злиться, — спокойным голосом произнес Лэнгли. — Все идет прекрасно, отлично.

Все с удивлением посмотрели на Лэнгли.

— Отлично? — Это было все, что мог сказать Ригг.

— Он сделал шаг, который был нам нужен. Я лично не думал, что он совершит такую глупость. Совершив губительную политическую ошибку, Вайатт обрек себя. А ведь он мог бы не делать этого.

— Мы не можем простить ему этого! — угрожающе крикнул Ригг.

— Конечно нет. — Лэнгли был удивительно спокоен и рассудителен. — Но плоду нужно дать созреть.

— А потом? — нетерпеливо спросил Минтер.

— А потом… мы сделаем то, что нужно. Не надо только торопиться. Устроим небольшое совещание — Микер, Ригли и мы все.

Лэнгли посвятил «Кабал» в свои планы относительно вопросов, которые надлежало обсудить. Десять минут спустя они пришли к полному согласию.