Солдаты восставшего гарнизона молча наблюдали за огромным красным вертолетом, который, подобно птице, сделал небольшой круг и медленно опустился на площадь у Тауэра, неподалеку от древнего места казней.

Ни салюта, ни почетного караула. Только небольшая группа солдат и вновь назначенный начальник тюремной стражи Френч, в распахнутом плаще, с заложенными назад руками. Он не пошевельнулся, даже когда королева и члены ее семьи вышли из вертолета.

— Прошу сюда.

Солдаты как-то странно посмотрели на Френча, рукой показавшего на Г-образный дом в углу двора. Странность эта объяснялась, видимо, необычностью происходившего. Однако голос Френча прозвучал строго.

— Ваши личные вещи скоро будут доставлены сюда. Двое из моих солдат будут помогать вам во всем до прибытия ваших слуг.

Френч умолк, резко повернулся и пошел вперед, не ожидая никакого ответа. Королева и члены ее семьи последовали за ним по булыжной мостовой к старому дому, из которого когда-то леди Джейн прошла свой последний путь к плахе. Принц споткнулся и чуть было не упал. Один из солдат невольно протянул руку, чтобы поддержать мальчика, но королева опередила его.

На мгновение королева остановилась на пороге дома. Лицо ее было бледным.

Историки все еще гадают, почему Вайатт созвал пресс-конференцию раньше, чем выступил с обращением к стране. По их мнению, ни один уважающий себя революционер не стал бы подвергать себя натиску журналистов до тех пор, пока не нашел бы должного объяснения своим действиям, приведшим к захвату власти в стране.

Письмо, датированное 7 июля 19… года, писателю Полю Моррисону, одному из главных заговорщиков:

«Конечно, это рискованная игра. Но что случится, если корреспонденты все-таки зададут один из тысячи коварных вопросов, до которого может додуматься только один из миллиона простых людей? Пострадает ли наше дело? Мы либо добьемся признания сразу, либо не добьемся его совсем. Никаких полумер. Коварные вопросы не смогут остановить смелых людей. Конечно, я объясню наши намерения, но не в форме заявления. Извините меня, но ваше предложение неправильно. Любая попытка оправдать нашу позицию будет похожа на партийное политическое заявление.

Еще на совещании на Розетта-стрит я говорил, что народу надоели всевозможные политические обещания. И поэтому нет смысла таким путем искать симпатии. Что же касается тысячи коварных вопросов, то весь фокус состоит в том, чтобы иметь тысячу и один ответ на них.

В течение ближайших двух недель я буду в Йоркшире и воспользуюсь случаем, чтобы познакомиться с нашей группой в Лидсе. Их руководитель, кажется, чем-то напуган…»

Палату общин заполнили репортеры. Задолго до начала пресс-конференции здесь собрались представители центральных и местных газет, лондонские корреспонденты всех иностранных агентств печати. Кондиционная установка в зале не работала из-за забастовки обслуживающего персонала, и поэтому было очень душно. Несколько корреспонденток от духоты даже почувствовали недомогание. Особенно стало тяжело дышать в зале после того, как включили осветительные лампы телевизионных установок.

Возбужденно обмениваясь догадками, собравшиеся с любопытством ждали начала пресс-конференции. Лишь немногие были, в состоянии представить себе, что они приглашены сюда никому не известным похитителем на похороны монархии и правительства.

— Сегодня в четыре часа дня, — начал свое выступление Вайатт, — революционный совет принял некоторые меры, признанные необходимыми для спасения страны от неизбежной катастрофы.

Мы не собираемся оправдываться. Наши действия не нуждаются в оправданиях. Я изложу обстановку, расскажу о наших планах и намерениях и не допущу никакого другого судьи наших действий, кроме воли народа. Тем, кто нас обвиняет, я скажу: от имени народа я публично обвиняю правящие группировки в преступной халатности при управлении страной. Эти люди потеряло доверие страны. Они неправильно использовали ее ресурсы, обманывали избирателей ложными обещаниями, из-за своей трусости не предприняли нужных действий и привели страну к катастрофе.

Сегодня Англия — страна без цели, без надежды, без собственной воли. Повинна в этом существовавшая политическая система.

Целей у нас немного: ликвидировать монархию, создать республику, тщательно пересмотреть внешнюю политику и ввести конституцию, одобренную большинством граждан, конституцию, гарантирующую подлинно демократическое представительство вместо наспех выработанной, отличающейся незаконностью системы законов, которую мы отменяем.

Вайатт не увидел, а скорее почувствовал ироническое отношение к его словам со стороны некоторых присутствующих.

— Мы считаем, что английская церковь накопила достаточно капитала и имеет многие прямые и косвенные источники дохода. Государственная религия. Уже самое понятие — богохульство. Мы подумаем, как исправить положение.

— И это после трех веков… — послышалась реплика.

— Пусть прошла бы тысяча лет. Английская церковь была учреждена росчерком пера и может быть ликвидирована таким же образом. Если вам хочется протестовать, найдите что-нибудь более достойное, чем это порождение кровавой тюдорской тирании. А теперь прошу задавать вопросы.

Для Вайатта и его сподвижников наступил последний опасный момент — момент испытания. На этом кончалась подготовленная часть, и начинался экспромт.

Вопросы посыпались как из рога изобилия. В этом потоке уже трудно было различить, кто задавал тот или иной вопрос. Первое обвинение, замаскированное под вопрос, было высказано представителем газеты «Таймс»:

— Вы не коснулись одной проблемы. Как бы вы ни обвиняли руководителей той или иной партии в преступной халатности, вы все равно узурпатор. Факт остается фактом: они избраны народом, а вы нет.

Последовало долгое, как многим показалось, слишком долгое молчание. Было такое чувство, что Вайатт, столкнувшись с обвинением в коварстве, потерял контроль над собой. Но вот Вайатт заговорил снова. Заговорил так тихо, что многим пришлось наклониться вперед, чтобы услышать его слова:

— Я признаю себя узурпатором, но это не имеет значения, поскольку при нашей системе все, начиная от властительницы Букингемского дворца до шестисот политических крикунов, занимавших места в этом зале, являлись узурпаторами, каким нет равных на земле.

Вайатт сделал паузу, выжидая, пока улягутся страсти. Затем продолжил:

— Позвольте мне задать представителю газеты «Таймс» несколько вопросов. Первый: что такое демократическое правительство?

— Правительство, избираемое народом и действующее в интересах народа. Другого ответа быть не может.

— Конечно нет. А было ли у нас такое правительство?

— Да.

— Ерунда. Кто правит страной?

— Премьер…

— Это не так. Королева и парламент, вот кто.

— Строго говоря, правильно.

— То есть королева, палата лордов и палата общин.

— Правильно.

— А монарха выбирают?

— Нет, трон переходит по наследству.

— По закону?

— Да, так.

— Этот закон принят кучкой привилегированных землевладельцев. Он ни разу не пересматривался и не ставился под сомнение.

— А зачем?

— Если монарх является постоянным третьим лицом в подлинно демократическом выборном правительстве, то и он должен избираться. Но престол всегда передается по наследству. Монарха не выбирают, и с народом по этому вопросу не советуются. Люди оказываются во власти человека, у которого не больше прав управлять ими, чем…

— Но королева не управляет страной, она лишь…

— Она лишь получает полмиллиона фунтов стерлингов в год за то, что иногда подписывает кое-какие бумаги… Этого достаточно, чтобы охарактеризовать первую аномалию — так называемого демократического монарха, живущего за счет народа.

— Ну а конституция?

— Присутствие двух тысяч почетных гостей, которые не щадя глоток кричат «Vivat Regina!», нельзя назвать выборами. Повторяю еще раз: королева является королевой вовсе не по желанию народа. Народ об этом никогда не спрашивают.

Вторая аномалия — лорды. Разве члены палаты лордов занимают свои высокие места по желанию народа? Разве народ дал' им право надеть эти мантии? Разве члены палаты лордов избираются? А если нет, то как же они могут считаться представителями народа?

Передайте вашим читателям вот что: две трети нашего правительства не являются чьими-либо представителями. А если все сказанное о монархе и лордах справедливо, то это же самое можно сказать и о палате общин.

Послышались громкие возгласы «нет!», «чепуха!», но Вайатт продолжал:

— Вы называете это чепухой потому, что сами, как и многие за пределами этого зала, привыкли верить в святость тройственной демократии — королева, палата лордов и палата общин. Но если уж говорить о святой троице, то она не может существовать, когда два ее члена отсутствуют. Я убежден в том, что английский народ являлся жертвой самого хитроумного конституционного блефа, который когда-либо изобретался политиканами…

Телевизионные камеры фиксировали реакцию зала, показывали выражение лиц профессиональных обозревателей, самих ставших предметом обозрения. Эффект слов Вайатта находил прямое отражение на лицах этих людей и по незримым каналам передавался телезрителям. Вайатт, прислушиваясь к возбужденному говору, знал, что сумел добиться желаемого результата. Уверенный в себе, он спокойно ждал теперь уже второстепенных вопросов.

Ближайшая задача была решена.

Корреспондент газеты «Бирмингэм пост»: Я не собираюсь оспаривать вашу логику, поскольку конституция никогда не основывалась на логических выкладках. Но что все-таки вы намерены предпринять?

Вайатт: Мне нет дела до «нелогичной» конституции. Я намерен разоблачать систему, основанную на подлоге. Недовольство этой системой, проявленное народом, свидетельствует о том, что он понимал, хотя и недостаточно отчетливо, какое беззаконие творится от его имени.

Корреспондент газеты «Скотсмен»: Вы хотите сказать, что существующие политические партии знают о…

Вайатт: Конечно. По какой же другой причине упор делается на борьбу партий, на сражения партийных группировок в парламенте и вне его? По какой другой причине велась двухпартийная игра, как не ради того, чтобы отвлечь внимание избирателей от действительно важных вопросов?

Корреспондент газеты «Франс суар»: Я хотел бы знать, что вы намерены сделать с королевской семьей.

Вайатт: По понятным причинам королевская семья, как вы ее называете, будет находиться под стражей.

Корреспондент газеты «Франс суар»: Как вы намерены обращаться с королевской семьей?

Вайатт: В данный момент королева и члены ее семьи устроены лучше, чем четвертая часть населения страны.

Корреспондент газеты «Гардиан»: Какой, по вашему мнению, будет реакция народа на нарушение неприкосновенности королевы?

Вайатт: Никакого нарушения нет. Я уже заверил народ, что эта женщина будет в безопасности, но как королева она перестала существовать.

Корреспондент газеты «Дейли экспресс»: А если народ пожелает, чтобы вы освободили королеву из-под стражи?

Вайатт: Мы согласимся с мнением большинства.

Корреспондент газеты «Дейли экспресс»: «Вы убеждены, что большинство граждан против монархии?

Вайатт: Если это большинство имеет хотя бы малую толику уважения к себе, оно предпочтет быть гражданами, а не подданными.

Корреспондент газеты «Кардифф геральд»: Вы предполагаете создать равноправное общество?

Вайатт: Создав республику, мы можем надеяться, что заложили основы равенства. Уничтожив всю систему привилегий…

Корреспондент газеты «Дейли телеграф»: Вы не посмеете этого сделать.

Вайатт: Если человек горд своим трудом на благо страны, то уже одна эта гордость является достаточным вознаграждением. Равенство ничего не значит, если почет будет оказываться и привилегии будут даваться исходя из заслуг того или иного знатного рода в прошлом.

Корреспондент газеты «Нью-Йорк геральд»: Ваши цели во многом схожи с целями коммунистов. Правильно?

Вайатт: Я не принадлежу к какой-либо партии. Наша сила заключается в беспартийности. Партии надоели нам. Мы просто-напросто легионеры.

Корреспондент газеты «Дейли мирор»: Каковы будут ваши отношения с Соединенными Штатами?

Вайатт: Все только выиграют, если нам удастся спасти страну от подчинения всему американскому.

Корреспондент газеты «Дейли миррор»: Значит, ваша политика будет антиамериканской?

Вайатт: Если вы спросите, кого нам следует больше всего опасаться, я без колебаний отвечу — Америки.

Это заявление вызвало возгласы удивления всех собравшихся в зале. Свержение монархии не шло ни в какое сравнение с этим открытым оскорблением самого сильного союзника Англии.

Корреспондент газеты «Балтимор сан» вскочил и, побелев от злости, крикнул:

— Мне все же кажется, что вам не удастся заставить англичан согласиться с этим заявлением!

— Здесь не место для выступлений. Если хотите — задавайте вопросы, — оборвал его Вайатт.

— Хорошо. Как, по вашему мнению, воспримет английский народ подобный беспрецедентный выпад против своего великого союзника?

— Союзника?! Разве Европа — первая линия обороны США или их территория? К чему вы стремитесь, поддерживая нашу экономику? К укреплению позиций фунта стерлингов или доллара? Английский народ будет благодарен богу за утрату союзника, закупки оружия у которого должны обойтись нашей стране в течение ближайших десяти лет в тысячу миллионов фунтов стерлингов. Мы сами сумеем защитить себя, если потребуется, а пока вернем себе хотя бы немного самолюбия, и наплевать нам на Америку.

— С этим человеком просто невозможно разговаривать! — крикнул корреспондент газеты «Балтимор сан» и сел на место.

Представление продолжалось, и видавшие виды репортеры поняли, что никакие вопросы не могут смутить Вайатта.

Корреспондент газеты «Индиен таймс»: Насколько велика сфера влияния вашей организации?

Вайатт: Вся страна.

Корреспондент газеты «Индиен таймс»: Значит, ни о каком американском заговоре не может быть речи?

Вайатт: Нет.

Корреспондент газеты «Гардиан»: Как вы намерены осуществлять управление страной?

Вайатт: Мы создадим совет из шести человек.

Корреспондент газеты «Гардиан»: Управление страной — нелегкое дело. Как можно рассчитывать, что шесть человек заменят сотни людей?

Вайатт: Я не говорю обо всей системе управления. Хозяйство в стране налажено, и оно будет вестись по-прежнему. Пока наша цель — упростить систему, которая определяет основную политическую линию. Мы примем самые решительные меры и не дадим никаких шансов тому, кто рассчитывает, что время на их стороне.

Корреспондент газеты «Гардиан»: Вы действительно рассчитываете на то, что ваш совет сможет управлять страной и добьется большего, чем сумели сделать умудренные опытом политические деятели?

Вайатт: Разве можно придавать значение опыту человека, который сегодня является министром транспорта, а завтра министром обороны?

Вопросы продолжались…

Когда же наконец корреспонденты захлопнули свои блокноты, спрятали в карманы авторучки и покинули зал заседаний палаты общин, все они сошлись в одном мнении: Вайатт продержится у власти долго. Подсознательно корреспонденты записали эту мысль и в свои репортажи, а с точки зрения Вайатта, это было уже отлично.

Обозреватели октябрьских событий считали, что Вайатт идет на такой риск, какой допустим только для счастливчиков. Он увидел, как падает его звезда, и сумел поймать ее прежде, чем она упала на землю. Возможно, это так и было. Но упомянутые романтические идеи не объясняют успехов Вайатта, каждый из которых мог бы обернуться горьким поражением. Его ближайшие соратники, располагающие, безусловно, лучшей информацией, не отводили никакой роли судьбе, положению звезд или другим подобным предрассудкам. Впоследствии на суде они утверждали, что все делалось по заранее обдуманному плану, каждый шаг основывался на глубокой оценке настроений страны в данный момент. Первое выступление Вайатта по телевидению могло принести неудачу, но почему-то эффект оказался обратным: выступление вызвало еще больший интерес к Вайатту. Обращение Вайатта к стране по радио могло создать неблагоприятное впечатление. Оно было выдержано в резких критических тонах по отношению к господствовавшему в стране убеждению и настроениям самодовольства. Ниже приводится отрывок из этого обращения.

«…Не стройте ложных иллюзий: если вы хотите видеть спасителя, который выполнит обещания прежних правителей, то я не тот человек. Если вы думаете, что меня интересует ваше мнение обо мне, то снова ошибаетесь. Никто не станет арестовывать королеву и изгонять из дворца несколько сот верных ее слуг, чтобы потом переживать по этому поводу. Меня беспокоит лишь ваше мнение о самих себе. Политические деятели не, проявляют беспокойства. Ригли и ему подобные заседали здесь, как сейчас нахожусь здесь я, и по-своему объясняли вам, что плохого наделал сосед. Они не осмеливались критиковать наши недостатки, поскольку это не приносило им голосов на выборах.

Должен сказать вам следующее. Все мы сознаем ответственность за то, что произошло с нашей страной. Вы, я и наши соседи ответственны так же, как любой политический деятель. Все это произошло потому, что мы позволили политиканам одурманить нас своей болтовней.

Революции происходят только в тех странах, где режим прогнил до корней. Полный упадок — вот что нам грозило. Поэтому разве можно предположить, что я горд сделанным? Вы можете считать меня жаждущим власти деспотом или поверить в мои сожаления о том, что я раньше не осознал необходимости принятия решительных мер, которые могли бы вернуть нас к трезвому пониманию реальной обстановки.

Когда на корабле страны вспыхивает бунт, ни о какой гордости не может быть и речи. Видит бог, как нужен был хороший капитан, то есть не просто украшенный регалиями манекен, ничего на деле не предпринимающий. Наш корабль потерял управление, и большая часть команды смотрела на это с безразличием. Были и такие, которые только порадовались бы гибели корабля и не сделали бы ни шагу, чтобы спасти его. Но небольшая группа людей взбунтовалась: им было жаль корабль. Восставая, эти люди руководствовались одной целью — привести терпящий бедствие корабль в родной порт.

И вот мы взяли руль в свои руки…»

Пивная в Манчестере. Подвыпивший человек, тяжело вздыхая, допивает из кружки пиво. Помолчав, обращается к приятелям:

— Так вот, он не сказал, что намеревается делать. А именно это мне и хотелось бы знать, прежде чем делать ставку на него.

Угрюмый, небольшого роста человек с всклоченными волосами и черными от грязи ногтями на пальцах рук отрывается от рекламной передачи по телевидению и чуть слышно произносит:

— Не спешит. Да он и не может все выложить на блюдечко за десять минут. У власти-то он всего несколько часов.

Третий собеседник, по виду бывший солдат, воевавший в составе войск восьмой армии (об этом говорят медаль и нашивка на груди), хмыкает в пустую пивную кружку и ломаным голосом заявляет:

— Я за то, чтобы все делалось по порядку. А у него порядка нет. Мне неизвестно, что он сделал, но я воевал за родину, воевал против танков Роммеля.

Все это уже слышали не раз, и поэтому первый из собеседников решительно возвращает разговор к выступлению Вайатта.

— По-моему, не имеет значения, кто у власти — королева или кто-нибудь другой. Все они заботятся только о себе.

— Ты прав, — произносит угрюмый собеседник, с грустью поглядывая на пустую пивную кружку. — Но он чем-то не похож на других. Ему, кажется, можно верить.

— Да? — с сарказмом произносит бывший солдат. — Я не стал бы верить человеку, который запер королеву в Тауэр, попрал законно избранного премьера и разогнал членов парламента.

— И это верно, — соглашается первый собеседник, а потом, помолчав немного, добавляет: — Но ведь он сделал все это?

— Сделал, сделал, — повторяет солдат. — И наверное, с удовольствием.

Солдат допивает остаток пива и заказывает еще по кружке каждому. Настроение у его собеседников заметно повышается. Откинувшись на спинку стула, солдат произносит:

— Я бы на его месте этого не делал.