Проклятый шкаф был слишком тесным.

Даже для одного из самых красивых, учтивых, галантных, атлетичных и гибких дворян из тех, что дышат сладким воздухом Лесного Королевства Кормира.

Даже соперник по словесному поединку признал бы, что лорд Арклет Делькасл обладал всеми этими достоинствами не только в собственных глазах, но также по мнению множества девиц.

И, несмотря на все эти выдающиеся качества, наследник рода Делькаслов едва втиснулся в массивный платяной шкаф из дуба. Чтобы составить компанию застарелой плесени и еще более древней пыли. По крайней мере, их знакомая вонь подтверждала, что он по-прежнему находится во дворце.

Скрючившись так, что колени оказались выше ушей, сцепив пальцы будто когти, чтобы только тело его не соскользнуло и не выдало себя малейшим шумом, Арклет смотрел в темноту закрытой прямо перед его носом дверцы и страстно молился, чтобы Ганрахаст и Вэйнренс торопились, и их тайная встреча оказалась недолгой.

Например, чтобы она окончилась за миг до того, как ему захочется чихнуть.

Никто обычно не заходил в эти пыльные, давно не использовавшиеся покои в верхней части северного крыла — так, по крайней мере, Арклет думал раньше. Он обнаружил это место несколько лет назад, во время праздника, когда бродил по дворцу, ожидая, пока выветрится действие огненного вина, прежде чем выйти на ночные улицы и направиться домой. Открытие пригодилось, чтобы без лишних глаз насладиться прелестями одной дворцовой служаночки — великолепной штучки, впоследствии, к сожалению, отбывшей в Невервинтер с богатым купцом, принявшем ее на работу. Затем Арклет стал приходить сюда, чтобы остаться в одиночестве и поразмышлять, когда испытывал такую потребность.

Несколькими мгновениями ранее для него оказался неприятным сюрпризом тот факт, что придворный маг Кормира, Ганрахаст, которого боялся весь двор, и его заместитель, невозмутимый и суровый Вэйнренс «Гроза врагов», избрали эти же самые покои в северном крыле для своих тайных совещаний.

Арклету не хватило времени, чтобы втиснуться в узкое пространство за шкафом, который стоял как раз там, где стена изгибалась, образуя выемку. Он успел только залезть внутрь, закрыть дверцу и устроиться в неудобной позе, позволявшей ему хотя бы не шуметь, а затем в комнату вошли два могущественных волшебника, о чем-то приглушенно переговариваясь.

Ступив в комнату, они заговорили громче.

Арклет почувствовал зуд и ожесточенно сжал зубы. Он должен был догадаться, что кто-то приходит сюда обсудить конфиденциальные вопросы деликатного характера, раз уж всегда чувствовал щекотку и пощипывание из-за охранных заклятий на лестнице в верхние покои.

Миг спустя в темноте прямо перед глазами Арклета зажглось мягкое сияние, едва не вынудив его закричать от испуга.

Юный лорд еле-еле заставил себя молчать.

Вместо этого он застыл, напуганный и беспомощный, пока прямо перед ним пробуждалось к жизни старое заклинание.

Свечение постепенно выросло в беззвучное, застывшее в воздухе видение, изображавшее знакомое ему место неподалеку. Вид из комнаты сверху на тот самый участок лестницы, где он всякий раз ощущал действие магии.

В видении на этом месте молча стояла женщина, с пылающим от ярости взглядом вцепившись руками в невидимые печати, не позволявшие ей пройти,. Женщина, которая уже многие годы была мертва, призрак, однажды уже виденный Арклетом издалека.

Принцесса Алусейр, Стальной Регент, правившая королевством почти столетие назад, знакомая по многочисленным портретам и гобеленам, какие можно было увидеть практически в любом знатном доме Кормира; волосы свободно развеваются, лицо в гневе — а глаза, кажется, смотрят прямо на него.

Арклет сглотнул. Он прекрасно видел призрак Алусейр, её доспехи и длинный меч у бедра, и все прочее, и по тому, как она вглядывалась и время от времени поворачивала голову, было ясно, что Алусейр слышит, но не видит двух волшебников, беседовавших в комнате рядом с его шкафом.

— Плохо, — говорил придворный маг, — но ожидаемо. Ты не стал бы звать меня сюда только ради этого. Что еще?

— Королевское ожерелье Битвы пропало из футляра, — скучным голосом ответил Вэйнренс, — к которому никто не прикасался. Ни одно заклинание не потревожено. И час назад ожерелье было на месте; я проходил мимо и видел его собственными глазами.

Арклет удивился. Ожерелье было древним. Сколько он себя помнил, это сокровище Обарскиров было выставлено для демонстрации в футляре в комнате Боевого Рога.

— Опять Эльминстер, — буркнул Ганрахаст, от злости ударив кулаком по дверцам шкафа.

Одна из них слегка приоткрылась, и сердце Арклета ушло в пятки. Но от этого заклятье угасло, убрав из виду призрака с яростным взглядом и снова погрузив шкаф во тьму.

Ни один из магов не заметил ни дверцу, ни мелькнувшее на миг в щелке сияние. Должно быть, они были не в себе от злости.

Через щелку юноша видел, как Вэйнренс кивнул и нетерпеливо ответил:

— Но в этот раз он попался. Я так и думал, что он нацелится на ожерелье — он, кажется, предпочитает магию постарше — так что это одна из четырех десятков вещей, на которые я поставил заклятья-маячки. Куда бы он ни отправился, по твоему приказу мы в мгновение ока сможем телепортироваться так близко, как пожелаем. Команда готова. Сейчас Эльминстер в самой глухой части Халласкского леса и не двигается. Наверняка сидят со своей девкой, чокнутой королевой-ведьмой возле костра и вместе плавят ожерелье, насыщаясь его силой. Час назад Терлон доложил, что она сожгла дотла еще одну ферму.

Ганрахаст вздохнул.

— Ты прав. Время разделаться с ними обоими. Отправь Келгантора и его волков, да пребудут с ними боги.

— Будет сделано, как только я соберу их в зале Шпор! Они готовы к бою, а Эльминстер и королева-ведьма… когда-то они внушали страх, но, попомните мои слова, давно уже не те.

Ганрахаст развел руками.

— Так на протяжении сотен лет говорили многие … Но все они стали прахом, а эти двое по-прежнему среди живых.

Вэйнренс отмахнулся.

— Да, но сейчас-то она полностью безумна, а он — всего лишь старый пердун, а вовсе не легендарный лев, сотрясавший ревом Королевства!

Ганрахаст погрозил пальцем.

— Я знаю, что легенды нас всех сделают львами куда более великими, чем на самом деле… И все-таки его слава должна быть на чем-то основана. Убедись, что Келгантор готов к худшему магическому поединку в своей жизни.

— Он готов, и я пошлю еще дюжину старших рыцарей вместе с ним, на случай, если чары подведут и потребуются клинки и стрелы. На сей раз со старым львом и его безумной сукой будет покончено. Пока во дворце еще остались магические вещи.

***

Худой бородатый старик и высокая, эффектная сребровласая женщина в кожаной броне наконец-то подошли к нужному месту в чащобе Халлакского леса. Им казалось, что путь должен быть короче.

— Вот он, — буркнул Эльминстер, глядя на выступающий из земли высокий камень. Когда-то это было основание самой высокой башни Тетгарда, но любые другие следы руин давно исчезли или заросли травой. Несмотря на неприметный вид, Эльминстер видел этот камень столько раз, что уже потерял счет, и знал — это было то самое место. — Давай заклинание.

Шторм Среброрукая кивнула и прошла мимо него, чтобы найти твердую опору. Вокруг щебетали птицы и полосами падал сквозь листву свет позднего дня.

Из-под деревьев перед ними выступал край плиты, не слишком большой, заляпанный птичьим пометом, но пустой. С другой стороны каменные ступени опускались прямо в заросли шиповника — лестница из ниоткуда в никуда. Мгновение Шторм смотрела на каменное возвышение, как изучающий цель лучник, потом тряхнула головой, отбрасывая с глаз свои серебряные волосы, и медленно, не торопясь, стала сплетать заклинание.

Плавные изгибы ее тела и румянец на щеках придавали ей такой вид, будто Шторм едва исполнилось двадцать. Это сотворила Волшебная чума, украв большую часть ее магии, но заставив казаться юной — деяние жестокое и столь же необъяснимое. Только глядя в ее глаза — и встречая в ответ взгляд семисотлетней мудрости — мир мог догадаться о настоящем возрасте Шторм.

Пока она творила заклятье, дымчатая тень мужчины рядом с ней растаяла, приобретая видимую плотность на вершине плиты. Это был уже не тот худой Эльминстер, что стоял рядом со Шторм, а Старый Маг в расцвете сил: крепкий, острый взгляд над длинной, «перец с солью», бородой; посох в руках, развевающаяся мантия и разведенные в заклинании руки.

Этот Эльминстер, более живой и яркий, стоял на вершине камня, глядел в небо и что-то негромко говорил, ладони двигались в изящных жестах Искусства...

И ничего не произошло.

Поднялся легкий ветерок, пронесся мимо, всколыхнув несколько листьев, утих. В остальном Королевства молчали.

Тишина стала затягиваться.

— И что теперь? — спросила Шторм.

— Подождем, — устало ответил Эльминстер. — Что остается?

Они опустились на гостеприимный старый пень и стали ждать, глядя — казалось, очень долго — в пустые небеса. Потом волшебник покосился на свою спутницу — и увидел струящиеся по ее щекам слезы.

— Как ты, подруга? — угрюмо спросил он, протягивая руку, чтобы прижать Шторм к себе, понимая, какое это ничтожное утешение — единственное, на что он способен.

Она покачала головой.

— Эти иллюзии — единственная магия, что у меня осталась, — шепот Шторм был полон скорби. — Во что мы превратились? Ох, Эл, что с нами стало?

Они оба знали ответ.

Они были пустышками: Шторм юной и красивой, но без своего глубокого и певучего голоса, практически без магии — та ушла вместе с голосом; Эльминстер, не утративший прежней мощи, но не рискующий использовать заклинания — ведь с каждым заклятьем его рассудок погружался в бездну безумия. Они уже и сосчитать не могли, сколько раз после года Синего Пламени Шторм приходилось заботиться о своем наставнике, когда Эл решал, что ему отчаянно необходимо швырнуть заклятие... и на целые годы превращался в безумца.

Их обоих терзала жажда.

Отчаянная, гложущая жажда силы и могущества, каким они обладали в юности. Благодаря древнему тайнику, что когда-то принадлежал Азуту, Эльминстер и Шторм могли бы захватить юные и сильные тела для себя. Боги, это заклятие было таким простым!

Так что Эльминстер постоянно подвергался искушению. Захватить новое тело, начать новую жизнь... или умереть.

Время для забвения уже давно настало, и они так устали от ноши Избранных, но почему-то просто не могли сдаться последним холодным объятьям. Пока нет.

Не после долгих сражений во всех уголках мира в попытке исправить все зло в Королевствах. Конечно, эта борьба была бесконечной, но еще столько необходимо было сделать...

И не было никого, кому можно было бы доверить такую задачу. Никого.

Каждое существо, которое они встречали со времен Синего Пламени, заботилось лишь о самом себе. Или просто не способно было понять, что именно нужно делать.

Так что Эльминстер и Шторм, бывшие агенты в прошлом самой могущественной богини мира, делали то немногое, на что еще были способны — пустить слух там, спасти кого или прикончить здесь... по-прежнему стоя у руля... и эта работа сберегала им жизнь последние сто лет.

Кто-то же должен был спасать Королевства.

Зачем? Кто они такие, чтобы вмешиваться?

Они были Старой Гвардией, скудной горсткой тех, кто видел необходимость в действии и кому было не все равно. И кроме того... хоть Мистры и Азута больше не было, кто-то по-прежнему нашептывал им во снах, приказывая идти и творить свое волшебство для бедных и обделенных, бороться со злыми властелинами и теми, кто использует магию во зло.

Правда, обманывать себя, скрывая, что они продолжают слабеть и уставать, уже не получалось. В этом году они уже четвертый раз приходили к руинам, а сегодня был только — какой? — ах да, пятый день миртула... Весна была ранней и теплой, конечно, и все же...

С небес внезапно сорвался ястреб, пикируя на иллюзорного Эльминстера.

— В этот раз она хотя бы не в теле вонючего стервятника, — пробормотала Шторм, поднимаясь на ноги с обычной для себя плавной грацией и исчезая за деревьями. — Я вернусь, когда ты разведешь костер.

Шторм двигалась все так же быстро; когда Эльминстер обернулся, чтобы ответить ей, он увидел лишь качающиеся ветки.

Так что он проглотил слова, которые собирался сказать, и вместо этого просто пожал плечами. Со стороны Шторм великодушно было позволить ему побыть наедине с ее сестрой — в эти дни у них было не так уж и много времени друг для друга.

Фальшивый Эльминстер исчез, как только когти ястреба коснулись его.

Напуганная птица захлопала крыльями, неловко опускаясь на камень — ястреб  растерялся.

Настоящий Эльминстер подавил вздох, вытащил из ножен украденный им сияющий кинжал, и взобрался на камень, держа клинок на вытянутой руке, как угощение. Чувство магии должно было захватить ее целиком.

Сначала небольшая трапеза, чтобы изгнать ее дикость. Потом, когда она придет в себя, будет время скормить ей ожерелье и добиться более длительного эффекта.

Всепоглощающий голод сверкнул в золотистых глазах ястреба, и птица с криком бросилась на него, замахав крыльями.

Когда клюв ее сомкнулся на лезвии кинжала, тело ястреба потекло, разлилось в пугающей метаморфозе плоти, которая сформировалась в грязную, голую старуху, с дикими космами и дикими глазами, костлявую старую женщину, присосавшуюся к клинку, как дитя к материнской сиське.

Ее рот засиял, когда женщина стала высасывать магию, не обращая внимания на острую сталь — и кинжал расплавился. Так всегда случалось с магическими вещами, которые он приносил ей.

Старуха припала к камню, будто пантера, жадный рот впился в рукоять оружия, ее тело становилось крупнее, сильнее, фигуристей. Волосы приобрели блеск, она стала моложе...

На время. Как это и случалось всегда

Слишком много лет его Алассра — Симбул, некогда гордая королева-ведьма Агларонда, гроза Тэя, рабовладельческой империи многочисленных Красных Магов — была лишь бледной тенью прежней себя. Одинокая и дикая, она скиталась в Долинах, Громовых пиках и Хуллакском лесу, постоянно меняя тела, обычно превращаясь в хищных птиц, пробуждаясь от безумия и обратно погружаясь в него.

Магия всегда пробуждала на время ее разум и самоконтроль, так что Эльминстер уже много лет наносил подобные визиты своей возлюбленной. Или тому, что от нее осталось...

Он постоянно крал, похищал, выкапывал из руин волшебные предметы, один за другим, приносил их к этому камню, чтобы Симбул могла поглотить их и восстановить ускользавшую власть над своим рассудком.

Волшебная чума не была милосердной.

Кинжал растворился, его рукоять сверкнула яркой жемчужиной на языке Симбул, исчезая вместе с сиянием. Глаза женщины сфокусировались на Эльминстере, и Симбул бросилась в его объятия.

— Эл, ох Эл... — все, что смогла выговорить она в перерывах между своими зловонными поцелуями. Вонь ее тела почти оглушила Эльминстера, когда Симбул вцепилась в него, обхватила руками, провела пальцами по его телу всюду, куда могла дотянуться, вцепилась в его изношенную дырявую одежду, пытаясь захватить его целиком.

— Так одиноко, — всхлипнула она, когда ей наконец пришлось освободить рот, чтобы вздохнуть. — Спасибо, спасибо, спасибо тебе!

Потекли слезы, и она зарылась лицом в его шею, всхлипнув: «Любимый»...

Эльминстер обнял ее одновременно крепко и очень осторожно, будто баюкая нечто драгоценное и очень хрупкое. Она вцепилась в него, пытаясь обернуться вокруг него, пытаясь зарыться в него.

— Любимая, — прошептал он нежно, когда она заплакала, содрогаясь в рыданиях. Так было всегда, и он улыбнулся в ожидании, зная, что она сейчас скажет, понимая, что Симбул не обманет его ожиданий.

— Ох, мой Эльминстер, — яростно прошипела она, когда слезы прекратились. — Мне было так одиноко!

— Без тебя, — прошептал он, касаясь кроны ее серебристых волос губами, — мне тоже.

В ответ на это раздались новые всхлипы, но Симбул скоро подавила их; находясь в здравом уме, Алассра Среброрукая прекрасно понимала, как дорого каждое мгновение.

— Какой... какой сейчас год и месяц?

— Пятое миркула, год Нестареющего, — мягко ответил Эльминстер, догадываясь, каким будет ее следующий вопрос еще до того, как Алассра его озвучила.

— Что произошло, пока я... блуждала?

Эл принялся отвечать, левой рукой обнимая ее, а правой шаря по сумкам. Из одной он добыл помятую гроздь винограда, из другой — раскрошенный кусок эрельдского сыра,  а из третьей — останки полностью раздавленных кексов с изюмом.

— Аххх, как мне этого не хватало, — сказала она, смакуя каждый кусочек. Затем на лице Симбул проступило отвращение, когда она увидела помет и маленькие косточки, разбросанные по всему камню.

— Чем, — пробормотала она, — я все это время питалась?

— Как всегда, — успокаивающим тоном ответил Эл. — Не думай об этом, госпожа моя. Мы делаем то, что должны.

Она содрогнулась, но кивнула. Глубоко вздохнув, Алассра прильнула к нему, крепко обняв.

— Я так скучала, Эл. Не оставляй меня больше.

— Я тоже скучал. Ты не оставляй меня, госпожа моя.

Убийца сотен Красных Магов слабо улыбнулась сквозь блестевшие на щеках слезы.

— Я больше не даю обещаний, которые не могу сдержать, — прошептала Алассра. Ее пальцы вцепились в Эльминстера, в его изодранную одежду.

Эльминстер хмыкнул и потянул ее с вершины камня к небольшой манящей расщелине, покрытой мхом и вполне уютной. Ему почти удалось забыть о грусти.

***

Когда ночь опустилась на Халлакский лес, Шторм вернулась к деревьям, чтобы в  очередной раз обойти кругом руины Тетгарда. Еще один обход, чтобы парочку на мху никто не потревожил. Бдительной тенью, скользя между пнями, Шторм позволила своему лицу скривиться в гримасе.

Из всех ее сестер любить Алассру всегда было сложнее всего, хоть Шторм и старалась изо всех сил поддерживать доверие и близость между ними. Но для Эльминстера Шторм будет всего лишь другом, пока его возлюбленная королева-ведьма жива.

Она хотела большего, но ни Эл, ни Аласстра не узнают этого от нее. Никогда.

Шторм обладала определенной властью над их парой. Симбул сошла с ума из-за Чумы; магия раздирала ее рассудок и только магия же могла на время его вернуть.

Магия, которую Алассра принимала лишь от Эльминстера. Магия, которую Эльминстер мог отдать ей, лишь позволив огню внутри Алассры съесть замороженное пламя чар на предметах, что он приносил ей — ведь Чума коснулась и его самого. Заклинания мгновенно повергали его в пучину безумия.

До тех пор, пока один человек — всего один во всем Фаэруне, насколько Шторм знала — не исцелял его. Единственное волшебство, которое Чума оставила Шторм. Шторм Среброрукая больше не была бардом Долины Теней. Теперь она была лекарем Эльминстера, хотя они тщательно позаботились о том, чтобы остальные Королевства об этом не узнали. Прикоснувшись к нему, усилием воли она могла исцелить разум старого мага, вливая в него свое здоровье с помощью бледной тени оставшегося у Шторм Искусства, и вернуть ему рассудок почти полностью. Ей раз за разом приходилось это делать.

И выходило, что королеве-ведьме нужна магия, чтобы на какое-то время прийти в себя, магия, которую давал ей лишь Эльминстер; а Эльминстеру нужна была Шторм, чтобы творить хоть какую-то магию вообще.

Один лишь вид Шторм повергал Алассру в ярость, когда она была безумна, а Эл, будь он проклят, видел в Шторм друга, спутницу и сестру по оружию. Только не свою госпожу.

— Я Шторм Среброрукая, — сказала она ближайшему дереву яростным, но почти беззвучным шепотом. — И я хочу большего. Намного большего.

***

Они лежали вдвоем, в объятиях друг друга, и смотрели вверх, на темнеющее небо... как угасают, одна за другой, звезды.

Она заснула и видела сны. Прижималась к нему, цеплялась за него в поисках утешения, бормотала что-то, гладила его. Во снах Алассра снова занималась с ним любовью.

Эльминстер не спал, лежал неподвижно, насколько мог, затекшими руками обнимая Алассру, и мрачно смотрел на холодный свет звезд.

Далеко на севере завыл волк. Поблизости время от времени раздавались уханье и шорохи, но животных Эл не боялся; где-то рядом на страже стояла Шторм. Чуть раньше она уже выскользнула из-за деревьев, чтобы взглянуть на них — в ее глазах блеснули слезы, когда Шторм увидела свою сестру — но потом снова исчезла безмолвной быстрой тенью, когда Аласстра зашевелилась.

Оставив Эльминстера наедине с его мыслями.

Как долго Аласстра будет оставаться собой в этот раз? Он должен найти магию посильнее и разобраться с этим раз и навсегда.

Он устал скармливать ей мелкие безделушки Искусства, чтобы получить всего лишь малую горстку дней и ночей здравого рассудка, а несколько месяцев спустя делать то же самое ради еще меньшей горстки. Если бы заполучить что-нибудь по-настоящему могущественное, не искаженное слишком сильно Чумой, может, удалось бы сделать Симбул снова здоровой и вменяемой. Это было рискованно, но Эльминстер знал, как это провернуть.

Ожерелья, которое он принес, было недостаточно. Оно купит ей несколько дней, может месяц. Когда Аласстра заснет покрепче, он скормит ей артефакт, чтобы дать ей время поспать, пока магия ожерелья будет прокладывать себе путь внутрь Симбул.

Да, нужно было волшебство посильнее. Зачарованные предметы, конечно, пригодились бы Эльминстеру и для других целей — в отличие от заклинаний, они не делали его безумным. Например, можно было воспользоваться ими для устранения — или хотя бы ослабления — некоторых из самых срочных угроз Королевствам. Врагов, которых некогда он мог распылить одним лишь усилием мысли или обвести вокруг пальца, заставив творить добро. Когда у него еще была магия. Когда у него еще было тело, которое слушалось команд.

Когда Эльминстер что-то еще представлял из себя.

Хуже всего было то, что он знал, где найти... по крайней мере, можно было найти в прошлом... столь сильную магию. Но большая ее часть была утрачена, или погребена, или скрыта от его гаснущих сил и слабеющих чувств. Сегодня могучий Эльминстер мог красть не лучше хорошего вора; ему оставалось лишь подбирать трофеи чужих битв или довольствоваться тем, что плохо лежит. Или бросаться на добычу, которую нашел для него кто-то другой.

Кто-то вроде молодого глупца Марлина Грозозмея из Кормира, который разыскивает девятерых призраков. По его мнению, эти призраки в один миг убьют всех боевых магов, верных пурпурных драконов и соперников-заговорщиков, и усадят его ленивое седалище прямо на драконий трон.

Милой Лаэраль больше не было, так что не осталось и девяти призраков. Сейчас их было шестеро, или, может, семеро — и если бы некий Эльминстер получил над ними власть, он сумел бы отвести тень, нависшую над Сембией, и сделать Лесное королевство сильным, как в прежние времена: бастионом Арфистов и тех, кто обладает врожденным талантом к Искусству, но подобающим образом не обучен. Землей, где магам снова  будут доверять и уважать их, откуда Эльминстер сможет посылать их во все уголки Фаэруна, чтобы бороться с кровавым хаосом беззакония. Это будут новые стражи, которые возьмут на себя бремя защиты Королевств от тех, кто в процессе завоевания легко может их разрушить.

Или Эльминстер может позволить Аласстре поглотить призраков и стать прежней.

Эта сила и эти воспоминания вернули бы ей рассудок навсегда, выжгли бы из Симбул безумие, и его госпожа снова встала бы рядом с Эльминстером, во всей своей красоте и величии. Вместе они могли бы укротить Королевства и снова исправить их.

Итак, Корона... или Безумная королева?

Эх, мрачный выбор...

Но в этот раз — простой.

Его Алассра.

Мягкие губы во тьме коснулись его шеи, прямо над ключицей. Она все еще спала, лаская его во снах.

Эл слабо улыбнулся. Он очень любил Обарскиров и землю Пурпурного Дракона, но если это вернет его Симбул — пускай они горят в огне.

Чтобы вернуть Алассру, он готов на все.

На все.