— Если можешь поторопиться, подруга, то сейчас самое время, — прорычал Мирт у входа в альков.

— Доспешные ужасы? — спросила Шторм, которая лежала, прижавшись лбом ко лбу Амарун. Она была так близко…

— Да. Дюжина или больше. Летят вниз по улице с крайне угрожающим видом. Несутся по воздуху.

Шторм закрыла глаза.

— Как далеко?

Эл почти полностью пришёл в себя. Почти.

— Где-то в десятке шагов. Нет, уже в шести. Слишком распроклято близко!

Мирт прохрипел последнее слово, когда передний пустой доспех опустился перед ним на мостовую и взмахнул своим двуручным мечом. Внутри конструкта пульсировал зловещий внутренний огонь.

Сталь зазвенела о сталь, когда Мирт, пыхтя, парировал. Он не осмелился уворачиваться из-за девушек у себя за спиной. Ужас снова замахнулся, и второй его товарищ опустился на камни.

Мирт потряс головой. Как только этот присоединится к первому, он — мертвец.

— Шторм? — проревел он. — Есть какие-нибудь чудеса в запасе? Они нужны мне сейчас!

— Да, — раздался знакомый глубокий, более грубый мужской голос. — Думаю, найдутся.

Мирт облегчённо вздохнул и бросился в сторону. Как только доспешный ужас торопливо шагнул на его место, чтобы снова взмахнуть мечом, Эльминстер прошептал что-то — и ночь взорвалась яростным изумрудным пламенем.

Или это была вспышка чего-то другого? Со странным булькающим звуком, похожим отчасти на торжественную песнь, а отчасти — на вой пилы, оно опустилось на улицу медленно расширяющимся, пылающим конусом, всасывая в себя шагающие комплекты доспехов. Все до единого.

В движущемся, растущем сиянии видны были кружащиеся мечи, рукавицы и шлемы, сметённые, когда оно затрещало, потемнело, затрещало снова — и резко угасло.

Оставляя тёмную и пустую улицу, за исключением почерневшего, подпрыгивающего шлема, который прозвенел по мостовой и подкатился к сапогам Мирта. Внутри шлема по-прежнему кипел красный огонь.

Эл потянулся вниз одной из грациозных рук Рун, подхватил шлем и прошептал что-то быстрое и простое, что заставило красный огонь сжаться в бурлящую сферу. Затем он сунул сферу Шторм.

— Сохрани это для исцеления в будущем, когда потребуется.

Он направился за угол улицы. Мирт устало поплёлся следом. Несмотря на тело фигуристой юной девушки, он двигался, как разозлённый Эльминстер — а когда Эльминстер злился, получалось обычно весьма зрелищно.

Дардулкина уже не было в окне, и проделанную Арклетом дыру закрывала панель внутри.

Эльминстер долгий бесшумный вздох рассматривал осколки по краям разбитого окна, затем поднял руки и неторопливо сотворил заклинание.

Стена особняка с рёвом исчезла, обнажая внутренности полудюжины комнат и заставив козырёк из внезапно лишившейся опоры черепицы застонать, покоситься — и черепок за черепком обрушиться, чтобы с грохотом разбиться о железную изгородь внизу.

Мирт вытаращился на это широко раскрытыми глазами, затем вздрогнул.

Дверь в задней части одной из разрушенных комнат распахнулась, и изумлённый Ларак Дардулкин посмотрел на внезапную разруху с одной стороны своего дома.

Он увидел юную танцовщицу, которая по-прежнему стояла с поднятыми в последнем жесте своей магии руками. Драматичным жестом воздев собственные руки, он выплюнул гневное заклятье.

Воздух внезапно наполнился огнём, рычащие шары из которого с пугающей скоростью полетели в Рун. Мирт спрятался обратно за угол, выбросив руку, чтобы предупредить Шторм, и зная, что уже слишком поздно, слишком поздно даже цепляться за жизнь, пока…

Самый высокий из огненных шаров резко замер в воздухе, как будто столкнувшись с незримой стеной. Его яростное оранжево-красное пламя посинело, затем позеленело, затем стало сине-серебряным — и растворилось, песком осыпавшись на мостовую, но полностью исчезнув, даже не коснувшись камней.

Мирт боязливо выглянул за угол.

В этот раз настала очередь Дардулкина недоверчиво таращиться на происходящее. Его заклинание исчезло, как будто его и не бывало — и маг видел, как оно растворяется в воздухе, видел, как разгневанная юная девушка на улице в мгновение ока отражает самую сильную его боевую магию.

Она не могла такого сделать. Никто не мог.

— Кто… кто ты? — прошипел он, поворачивая в испуганной спешке кольцо, чтобы призвать свою лучшую защитную магию. Не дожидаясь ответа, он побежал через обнажённую, открытую ночи комнату, направляясь к своему сильнейшему магическому посоху, скрытому за одной из панелей.

— Меня зовут, — раздался спокойный, почти безразличный ответ, — Эльминстер.

Ловкие пальцы Рун задвигались снова — и когда Дардулкин отодрал панель и триумфально сомкнул хватку на мерцающем чёрном посохе, ощутив, как сила посоха струится сквозь него, следующее заклятье Эльминстера нанесло удар.

Вопреки безоблачному ночному небу звук был похож на удар грома, Результатом этой магии было уже не чистое исчезновение, а серия взрывов, разорвавшаяя на части несколько комнат дома Дардулкина, швырнув камни, штукатурку и всё прочее высоко в ночное небо в направлении Шутовского луга. Карающий вихрь вырвал потрескивающий, злобно пульсирующий и в конце концов взрывающийся посох из рук мага и швырнул его прочь через ночное небо вместе с остальными обломками… и утих. Когда последнее эхо магии отразилось от ближайших строений, и из окон принялся высовываться оглушённый и растерянный народ, ошеломлённый и напуганный Ларак Дардулкин остался стоять посреди дымящихся руин, уцепившись за край открытой панели.

Его величественная чёрная мантия была разорвана, а на теле зажигались и гасли многочисленные деловито моргающие пятнышки света безмолвным памятником защитной магии, что сберегла его жизнь, но заплатила за это свою цену.

Со звуком, который вначале звучал как стон, но закончился вздохом, похожий на клык остаток внутренней стены наклонился и рухнул.

Не оставив Дардулкину за что цепляться.

Волшебник упал на захламленный пол, сжался в комок, и лишь испуганный взгляд мага сказал Мирту, что тот всё ещё жив.

Над павшим волшебником неподвижным квадратом висели в воздухе четыре доспешных ужаса, охраняя двери, которых там больше не было.

Завидев их, Эльминстер вздохнул. Затем зашевелил рукой в быстром, сложном чароплетении.

На протяжении долгих мгновений казалось, что ничего не происходит. Затем раздался единственный клинк. За ним ещё один. И ещё.

Что-то упало.

Затем целой серией клинков и кланков куски доспехов посыпались со всех четырёх парящих конструктов. Куски осыпались всё быстрее. До тех пор, пока в воздухе не осталось вообще ничего, лишь груды металла на полу вокруг дрожащего Дардулкина.

Тот мог только смотреть, время от времени лишь мяукая от недоверчивого страха, как опавший металл у него на глазах начинает ржаветь с невозможной скоростью.

Ко времени, когда Дардулкин дважды или трижды сглотнул слюну, всё, что осталось от его стражей — горы красновато-бурого порошка. Рассыпались даже рукояти мечей.

— Теперь можешь поплакать, — нежно сказал Эльминстер сжавшемуся в клубок архимагу. — Как, похоже, любят говорить в эти дни волшебники: всем нам когда-то приходится начинать познавать мир.

* * *

Стеная от ужаса, Марлин Грозозмей поспешил домой. Всё пошло совсем не так!

Что же теперь делать, что же теперь делать?

Остались ли вообще призраки синего пламени в его власти?

Он не мог прогнать из головы видение того, как одного из призраков швырнуло через весь Променад. Призрак выглядел как обычный наёмник, человек, которого можно убить так же быстро — и, проклятье, так же легко — как любого другого, человек с мечом, который просто почему-то горит синим пламенем. Да любой волшебник-самоучка сможет такое наколдовать!

Он считал себя таким могущественным, таким важным…

Призраки легко расправились с Ханткрауном, но… но…

Не оказались ли они сейчас всего лишь яркими флагами, пометившими его, как предателя, для всех, кто готов оглядеться вокруг?

Ганрахаст, королевский маг? Эта ворчливая сука, леди Глатра? Король?

Его посетило краткое ужасное видение колоды для рубки мяса во дворцовом дворе и кронпринца Ирвела, ожидающего рядом, с большим острым мечом и беспощадной улыбкой…

Марлин потряс головой, чтобы прогнать от себя этот образ, и зашагал по комнате, направляясь к своему излюбленному графину. Ну и вляпался же он…

О нет.

Позади будто из ниоткуда расцвело густое синее сияние, отразившись во всех его графинах. Схватив одной рукой рукоять Парящего Клинка, а второй — Виверноязыкую Чашу, Марлин резко обернулся.

Призрак, разумеется, улыбался. Призраки синего пламени улыбались всегда. Широкими, ужасными улыбками, злобными или злорадно-безумными, и, разумеется, фальшивыми.

Улыбка разительно контрастировала со злобным шипением, которое издал, шагнув из стены, Трет Халонтер, давным-давно бывший лучшим воином Девятки. Его потрёпанные и неприглядные кожаные доспехи казались старыми и рваными, кое-где повисли лохмотьями. Воин в сердце трепещущего синего огня, который был слабее обычного, угрожающе подался вперёд.

— Послал нас в самую пасть могущественной магии, да, — прошептал он, будто раненый внутри. — Надменный идиот.

Марлин каким-то образом сумел зайти за стол, с которого схватил Чашу, и из своего жалкого убежища по ту сторону столешницы испугано огрызнулся:

— Ты мой слуга! Помнишь?

В отчаянной спешке выхватив меч, он поднял его и Чашу перед собой, как будто это были святые реликвии, которые могли прогнать яростного духа.

— Помню. О да, я помню, — ответил Халонтер, сверкая своей широкой улыбкой. — На самом деле, лордишка, я никогда не забуду.

— М-мне жаль. Я видел… что случилось с дверью. И-и с тобой. Но я же не мог предвидеть, что какой-то боевой маг окажется настолько спятившим, чтобы уничтожить часть собственного дворца лишь затем, чтобы победить тебя! Не мог же?

Всё с той же ужасной усмешкой Халонтер ловко рубанул мечом по дуге, которая перерубила ряд новых, незажённых свечей и горлышко одного из самых старых графинов Марлина, не разбив и не перевернув его.

Марлин задрожал при мысли о том, каким острым должен быть клинок призрака.

— Нет, не мог, — ответил он сам себе, дрожа от страха.

— Нет, — прошипел Халонтер, — ты не мог.

Он сделал угрожающий шаг вперёд, оказавшись у стола. Марлин почуял слабый, едкий смрад Халонтера. Как прокисшее вино и множество перемешанных специй.

— Тем больший ты глупец, — добавил призрак, толкая стол вперёд.

Стол мог бы болезненно прижать Марлина к его лучшему серванту, но к счастью для лорда, сбоку стояла каменная реплика носовой фигуры древнего корабля Грозозмеев, массивная, твёрдая и неподвижная, как стена за ней. Стол врезался в неё и дальше двигаться не мог.

С рычанием призрак развернулся и направился в противоположную сторону, пересекая комнату.

— Релв! — сплюнул Халонтер. — Как он?

— Я… я…

Запнувшись от страха, Марлин не успел больше ничего произнести, когда стена, сквозь которую прошёл Халонтер, снова засветилась синим — тёмной, блеклой синевой — и появился сгорбленный, хромающий Релв Ланграл.

Пламя второго призрака было слабыми, мерцающими тенями, и выглядел он так, будто проиграл схватку с вооружённым разделочным ножом мясником. Или тремя мясниками.

— Ты, — зарычал он на Марлина, — послал меня против какого-то могущественного духа! Госпожи клинка, или повелительницы клинка, или каким тлуином называют женщину, которая способна заставить свой меч танцевать, выписывать пируэты и даже наливать ей стларново вино! Меч был частью её — его касание обожгло меня! Она способна летать; она способна исчезать; всё, что я мог делать — только защищаться! Больше не посылай меня сражаться с гордыми призрачными принцессами в их собственных дворцах! Тьфу!

Он рубанул своим мечом, но удар, который должен был разбить ряд неоткупоренных, дорогих бутылей с винами из далёких земель, рассёк лишь пустой воздух, когда нога призрака подкосилась. Ланграл беспомощно завалился на бок и рухнул на ковёр Марлина.

— Простите, простите, простите! — отчаянно забубнил Марлин, бросаясь помочь упавшему плуту — но резко остановившись, когда Халонтер предупреждающе ткнул одним из своих клинков.

— Что мне сделать? — спросил он.

— Используй нас мудро, — прошипел Халонтер. — Не так часто. И не в ближайшее время. Нам обоим нужно время, чтобы выздороветь.

— Вы сможете выздороветь зде… здесь? — выпалил Марлин, размахивая Чашей.

Халонтер наделил его долгим безмолвным взглядом, который по части неприкрытой злобы мог поспорить с его широкой и неувядающей улыбкой.

Марлин отпрянул от него, затем бросился к боковой двери и через неё — в свою гардеробную, торопливо приставив к двери кресло. Из-за неё он начал возвращать призраков обратно в их предметы.

Халонтер не сказал ни слова, но не опускал своего злобного взгляда. Релв на полу шипел яростные ругательства.

Только когда оба они исчезли, и взмокший от пота Марлин оказался в одиночестве, он понял, что испугало его больше всего.

Оба призрака сами были крепко напуганы.

Так же, как и он.

— Я должен бежать из Сюзейла, — мрачно сказал он комнате. — Прямо сейчас.

Пинком отшвырнув кресло, он шагнул обратно к столу, поставил на него Чашу, затем бросился по комнате, подбирая необходимые вещи.

— Плащ, фонарь, побольше монет, запасной кинжал, старые охотничьи сапоги взамен этих модных…

Он подумал о Королевском лесу. Да, туда он и отправится.

Прямо сейчас, когда все значимые лорды были здесь, в Сюзейле, а судьба королевства лежала на блюдце между ними.

Да, он уйдёт.

Почему? Проклятье, да потому что он боится.

Перед ним вспыхнул взгляд леди Глатры, затем злобные глаза Халонтера, затем груз тёмной и злой воли, которая так часто проникала в его разум…

— У меня есть стларновски весомая причина бояться, — прошипел он вслух, возвращаясь к столу, чтобы посмотреть на собранные вещи.

Ох, ему ведь потребуется королевский указ, чтобы городские ворота отворили ночью. Хорошо, что его отец принадлежал к поколению, считающему, что каждый благородный дом должен при любом удобном случае давать взятки царедворцам в обмен на различные вещи на случай будущей нужды.

Указы были спрятаны в ящике небольшого амнийского стола, вместе, да, вместе с отравленными кинжалами, которые тоже могут ему пригодиться.

Ах! И как же он собирается зажигать фонарь? Кремень и кресало в отдельной трутнице. В конце концов, при нём не будет слуг там в лесу.

В лесу. Где в лесу?

Вряд ли он мог отправиться в охотничий домик Грозозмеев. Как только ручные волки Глатры обнаружат, что он сбежал из дому, они первым делом заглянут туда.

Нет, это должна быть другая охотничья хижина, которую вряд ли найдут.

Что означало место, принадлежащее одному из его немногочисленных друзей среди его собратьев-заговорщиков.

Виндстагу.

Учитывая раны и пятно, которое он навлёк на свою репутацию, охотясь за топором, и свою мнительность, Виндстаг ещё много дней и носу не покажет за ворота своего особняка. Что означало, что охотничий домик какое-то время будет свободен, поскольку ни один другой член семьи Виндстагов не любил охоту.

Туда Марлин и отправится.

Но не один. Не в эти глухие места. Только не тогда, когда королевские лесничие могут обойтись с ним, как с любым отчаянным разбойником.

Он возьмёт троих людей, лучших оставшихся телохранителей среди тех, кому он мог доверять.

Насколько он вообще мог кому-либо доверять, разумеется.

С ехидной и горькой усмешкой, порождённой этой мыслью, Марлин поспешил покинуть комнату, чтобы найти седельные сумки.

В конце концов, он ведь возьмёт ещё четыре самых быстрых лошади.

* * *

— Последнее заклинание было лишним, — пробормотал Эл, когда Шторм снова устало улеглась на него сверху и взяла его подбородок — подбородок Рун — в ладони, чтобы прижаться к нему лбом.

Их разумы погрузились друг в друга в привычном слиянии… и исцеление началось заново. Никто из них не желал замечать, каким мрачным и усталым был разум Шторм.

— Не можешь обойтись без величественных жестов, — прошипела она. В её дыхании чувствовались слабые нотки корицы. — Без последнего росчерка. Без злоупотребления магией.

— Это важно, Грозовая, — ответил он. — Правильное впечатление может выиграть дюжину битв. Заставь врагов бояться…

— Да, да, я знаю, — вздохнула она. — Только заставляй их бояться меньшим количеством магии в следующий раз, ладно?

— Хорошо, милая, — пробормотал он. — Или шататься и падать будешь уже ты, а не я. Я знаю.

Шторм пробормотала нечто нечленораздельное и прижалась к нему, её разум согрелся от вспышки удовольствия.

Эл задумался на миг, что из сказанного породило такую реакцию… а затем забыл вместе со всем остальным, когда исцеление достигло той стадии, на которой он всегда погружался в забвение.

Прекрасное забвение…