Пролог

По таверне снова пронесся протяжный стон.

Флаерос, сидевший в дальнем углу душной комнаты, нахмурился. За спиной у него из ярко начищенных бронзовых светильников вздымались трепещущие язычки пламени, но они освещали лишь малое пространство; в обеденном зале царил полумрак. Мужчины с пышными бакенбардами посасывали трубки и прикладывались к кружкам с таким беззаботным видом, будто никто из них не слышал этого жалобного вопля, кроме приплывшего из-за моря юноши, который мечтал стать бардом.

Прихлебывая вино, он тайком старался оглядеться, чтобы отыскать источник жуткого звука, от которого все внутри у него холодело. Казалось, стенающий невидимка постепенно перемещался влево. Взглянув туда, Флаерос встретился глазами с пышноволосым стариком, сидевшим через два стола от него. Во взгляде ястребино-желтых глаз странного незнакомца угадывалась насмешка.

— Привыкнешь, — произнес старик, задумчиво почесав нос большим пальцем. — Это уж точно.

Флаерос Делкампер глубоко вздохнул. Изогнув бровь в неудачной попытке казаться беззаботным, он осведомился со всем доступным ему спокойствием:

— Это что, п-п-призрак?

Старик захихикал.

— Ты, кажется, вошел со стороны гавани, через заднюю дверь, не так ли?

Щеки Флаероса вспыхнули.

— Я из Рагалара, — отрывисто произнес он и тут же, вспомнив о правилах вежливости, добавил: — Приехал на Сбор. Только что сошел с «Буревестника».

Старик вздернул густые брови.

— Такой скорый переезд стоит жемчужину, а то и две.

Флаерос заметил, как взгляд золотистых глаз бесцеремонно обежал его с головы до ног, словно прощупывающий оборону противника клинок в руках опытного фехтовальщика. Юноша заерзал на стуле, внезапно почувствовав, что смутился от этого исследования так, как с ним не случалось с детства.

А обладатель золотистых глаз продолжал рассматривать взволнованного молодого человека, пожалуй слишком разгоряченного вином. Судя по одежде, юноша принадлежал к богатой рагаларской семье и теперь, впервые оказавшись вдали от родного дома, восторгался миром, открывшимся перед ним и столь непохожим на унылый, бесцветный Рагалар. Возбужденный голос, набитый монетами кошелек — все выдавало в чужестранце романтика, мечтающего стать знаменитым бардом. Вероятно, он прибыл сюда с благословения родителей, пришедших к выводу, что все их надежды на то, что отпрыск станет серьезным и почтенным человеком, — лишь несбыточные мечты.

Рассерженный этим изучающим взглядом, Флаерос открыл было рот, чтобы достойно срезать наглеца, но слова так и застряли у него в глотке, потому что старик (во всяком случае, таким этот человек казался Флаеросу), не говоря ни слова, поднялся со своего места и быстро, каким-то скользящим движением пересел к нему за столик.

— То, что ты слышал, — причина того, почему в этом заведении сейчас, перед Сбором, народу меньше, чем в других местах. — Сухие губы изогнулись в кривой усмешке. — Сюда приходят лишь те из горожан, которые не хотят сталкиваться с любителями баллад. Или просто щадят свои уши.

Суровая с виду хозяйка таверны, уже продолжительное время игнорировавшая призывы молодого Делкампера, вдруг по собственной инициативе возникла у него за спиной, подобно беззвучной тени, и водрузила на стол внушительное блюдо с ароматными горячими пирожками с дичью и графин с вином. Удивленно обернувшись, чтобы взглянуть на женщину, он увидел только, как покачивается сомкнувшаяся за ней гобеленовая занавесь. И все же он успел краем глаза заметить проблеск улыбки, которой она через плечо одарила старика. Кто же он такой?

К тому времени львиногривый собеседник чуть надтреснутым голосом сообщил Флаеросу, что заведение это называется «Вздыхающая горгулья». Ветер определенного направления и силы проходит через искусно вылепленные каменные уши и клыкастый рот горгульи, изваянной над дверью. Тогда и возникает тот самый испугавший юного путешественника звук, зачастую очень громкий и похожий на крик живого человека.

Флаерос кивнул и тут же вздрогнул, ощутив прикосновение чего-то теплого к своей руке. Старик пододвинул к нему нагретое жестяное блюдо. Юноша недоверчиво посмотрел на снедь, ощущая, как все вокруг заполняется восхитительным ароматом свежего теста и жареной дичи.

— Ешь, — просто сказал старик. — Иначе вино слишком подействует. К тому же такие пирожки, как у Майерши, трудно найти где-нибудь еще в Силптаре, я не преувеличиваю.

Флаерос внезапно ощутил такой голод, что рот его наполнился слюной. Не заставляя уговаривать себя, он впился зубами в пирожок и обнаружил, что вкус у него ничуть не уступает запаху.

Горячий соус потек по подбородку юноши, и старик усмехнулся. А младший из Делкамперов внезапно понял, что его нисколько это не беспокоит. Он улыбнулся в ответ, и старик сунул ему в руку еще один пирожок.

Флаерос прибыл в легендарный Сверкающий Город, чтобы присутствовать на Сборе бардов. Каждые два года они встречались в Силптаре, чтобы обменяться новостями, решить, какие города и графства следует объявить «запретными» — то есть отлучить на некоторое время от повествований о событиях в мире и от музыки, — а с каких можно снять запрет. Десятка два ночей они торговали музыкальными инструментами, пели перед толпами людей, не жалевших никаких денег за сомнительное удовольствие сидеть чуть ли не на головах друг у друга в душных тавернах, набирали себе учеников или обменивались ими, утверждали несколько человек в звании бардов… и изредка облачали заслужившего такой почести барда в темно-бордовую мантию мастера.

Флаеросу Делкамперу этой чести предстояло ждать еще годы и годы; несмотря на это, сейчас он испытывал неподдельную радость: ведь он находился в легендарном Силптаре, сидел в таверне, и со всех сторон его окружали чудеса. Заведение было небольшим, но куда более оживленным, чем лучшая таверна в Рагаларе. Здесь толпились люди, вернувшиеся из долгих плаваний, и держались они куда увереннее, чем суетливые торговцы из Рагалара. Да, конечно, он был один и находился далеко от дома, в городе, где жители, судя по рассказам, не разжимали пальцев, обхватывавших рукояти мечей. Говорили также, что воры здесь очень ловкие… но разве не был он практически неуязвимым, с Водалом на пальце?

Он скосил глаза и взглянул на грубое, неровное железное кольцо, измазанное черным смоляным лаком, — много лет назад его выковали из большого корабельного гвоздя. Любому несведущему человеку оно показалось бы никчемной безделушкой, чем и было до того, как самые лучшие маги, каких только смогли нанять жившие в старину Делкамперы, наложили на него множество заклятий. Так возник Водал. Флаерос тут же поспешил отвести взгляд, не желая даже случайно привлекать внимание к своему сокровищу. Оно сослужило Делкамперам немалую службу, и за него (как было сказано юноше весьма резким тоном) было бы не жалко отдать жизни десятка, а то и больше младших сыновей. Флаерос небрежно прикрыл кольцо рукой и почувствовал знакомое покалывание. Водал мог очень многое, но Флаероса научили пользоваться только одной из его сил: когда он смотрел на человека или вещь и твердо говорил себе, что хочет увидеть истинный облик находящегося перед ним, то взор его пронизывал любые волшебные личины. Не то чтобы он ожидал частых встреч с магами, придававшими себе колдовские обличья… но зачем еще стоило вверять поистине могущественную семейную реликвию своенравному сыну?

Внезапно почувствовав раздражение оттого, что вспомнил о семье и о доме, Флаерос будто со стороны услышал свой собственный голос, задающий вопрос:

— Так где же на самом деле находилась Аглирта и сохранились ли хоть какие-нибудь ее следы? Мне доводилось слышать предания о ее падении, и я уверен, что в ближайшие ночи услышу их в более полном варианте и лучшем исполнении. Торговцы любят приукрасить свои россказни, я не слишком им верю.

С лица львиногривого старика медленно сошла улыбка.

— Ты, парень, видишь меня первый раз и уже считаешь, что мои слова правдивы. Это делает мне честь. Ну так знай, что вся окруженная горами долина Серебряной реки, которая разрезает Силптар на две части, а затем впадает в море, некогда принадлежала гордой Аглирте. Может быть, тебе эта река известна под названием Змеистая. Ее истоки скрыты где-то в дебрях зеленого Лаврового леса. Ни один барон никогда не властвовал над этими девственными краями, но оттуда, где остановились топоры лесорубов, река бежит через дюжину баронств — и все это была Аглирта. Все земли, лежащие между Клыками Бурь на севере и Талаглатладом — эти горы хорошо видны из Рагалара — на юге, превратились в Земли Без Короля. Теперь это не единое мощное государство, а лишь вереница разрозненных, непрерывно воюющих баронств. До тех пор, пока не поднимется Спящий король, лучше всего держаться от этих мест подальше.

Флаерос вскинул брови.

— Неужели это не просто детская сказка?

Старик пожал плечами.

— Кто же может знать такие вещи наверняка? Но все равно любопытно: барды веками складывали свои песни, но эта сага нисколько не изменилась — последний истинный король Аглирты восстанет ото сна, когда Дваеры будут в нужном месте установлены в надлежащем порядке.

— Ну да, — нетерпеливо подхватил Флаерос. — Заколдованные камни… И что, это и в самом деле простые камни? Мне говорили, что это огромные самоцветы, каждый размером с мужской кулак!

Старик пожал плечами.

— Четыре древних камня, так сказал тот, кто их видел… А поскольку Эллох был бардом, то он, уж конечно, постарался бы приукрасить свой рассказ, если бы увиденное позволяло это сделать.

— Но ведь это был всего лишь сон, — возразил Флаерос.

Золотистые глаза внезапно вспыхнули.

— Всего лишь сон? Парень, а как ты думаешь, чем восхищаются барды, а также и маги, и любовники, и высокородные, и низкие? О чем, по-твоему, мечтают, к чему жадно стремятся бароны и короли? Сны и грезы движут нами всеми!

— Но я хочу узнать правду. А сны — это вымысел!

— Они могут быть кубком, в котором содержится истина.

При этих словах молодой Делкампер нахмурился. Махнув перед собой ладонью, словно отгоняя в сторону не вовремя посетившую его мысль, он спросил с неожиданной яростью:

— А вы сами верите во все это? В Спящего короля и возрождение Аглирты?

Золотистые глаза спокойно взглянули на него.

— Да. Верю. Сомневаюсь, что мне удастся дожить до тех времен, и смеюсь над суеверным убеждением о том, что пробуждение короля одним магическим ударом восстановит мир и плодородие на этой земле. Я думаю, что это даст нам полководца, который своим могучим мечом будет на протяжении долгих лет снова сколачивать Аглирту воедино. Но Спящий король существует и ждет, пока его разбудят.

— И все равно вряд ли мне стоит выходить за ворота и искать его, — пробормотал молодой кандидат в барды. — Или я не прав?

Губы старика скривились в иронической усмешке.

— Совершенно верно, львенок. Ты можешь наткнуться на труп бандита или фермера, которого тот зарезал еще раньше, но никак не на мирно храпящего монарха.

Флаерос уставился на своего собеседника, и глаза его раскрывались все шире и шире.

— Что? В Землях Без Короля так опасно? Может, мне стоит купить меч, прежде чем я поднимусь в свою комнату?

Старик продолжал невесело улыбаться.

— Да нет, здесь, в Силптаре, достаточно спокойно. Да и выше по реке жизнь не так уж тяжела. Неплохо живется и под твердой рукой какого-нибудь из здешних баронов, скажем, Бериаса. Зато вот по землям падших баронств бродит множество волков и иных существ куда опаснее, чем эти четвероногие хищники. Нет, я не рискнул бы выйти в лес без оружия. А будь я на твоем месте — одиноким новичком в Аглирте, — так вообще не стал бы выходить в лес. Мало кто способен отбить стрелу мечом.

Флаерос покачал головой.

— Да, я слышал, что Аглирта красивая, но опасная страна и там не мешает быть осторожным. Но уж по-вашему выходит, будто нельзя отправляться туда без целого войска, верных волшебников и так далее!

Старик улыбнулся и положил ногу в разбитом башмаке на свободный стул. Он махнул рукой — как будто разминая затекшие от неподвижности старческие суставы, — но у столика, так быстро, будто материализовалась на пустом клочке пола, появилась Майерша. Поставив перед собеседниками бокалы с ароматным вином, она снова исчезла, не произнеся ни слова.

— Особенно интересные времена начались в Аглирте, — спокойно продолжил старик, — после падения Золотого Грифона, барона Черных Земель, и возвышения его старого соперника Серебряного Древа.

— Другого барона? — рискнул уточнить Флаерос, потягивая вино. Это было уже другое вино; ему показалось, будто самые сочные ягоды, какие ему когда-либо доводилось пробовать, были настояны в жидком огне.

Старик кивнул.

— Есть одна аглиртская поговорка, которую тебе неплохо бы запомнить: «Никогда не доверяй Серебряному Древу». Он умудрился быстро разграбить Черные Земли и теперь близок к тому, чтобы стать новым правителем всех Земель Без Короля. Сейчас по меньшей мере три барона готовы покориться ему.

— Вы сказали, близок? Неужели он станет управлять всей этой страной?

Старик помотал головой, отчего львиная его шевелюра заколыхалась.

— Нет. Своей жестокостью Фаерод Серебряное Древо лишил себя всякой перспективы. Он сделал своими врагами тысячи людей, назвав их преступниками и объявив вне закона. Тем, за чьи головы назначена награда, не остается ничего другого, как только удирать в леса и совершать оттуда набеги на фермы, чтобы хоть как-то прокормиться. Когда наступят холода, снег повсюду обагрится кровью.

— Я и не знал, что в Аглирте было такое воинство.

— Люди со всего Асмаранда взялись за оружие, чтобы завоевать Иеремборские острова для Черных Земель, — объяснил чуть скрипучий голос. — Но тщетно. Теперь они пробираются на родину, чтобы узнать там, что у них не осталось ни домов, ни ферм, что люди, которые прежде были их друзьями, отвернулись от них. Да, этой зимой волки будут сыты.

Флаерос посмотрел перед собой. За окном в форме изящного многогранника он видел полуночную тьму, скрывавшую Серебряную реку, которая неспешно несла свои воды мимо высоких зданий. Где-то там, не так уж далеко отсюда, крались в темноте отчаянные люди с обнаженными мечами в руках.

— Но зачем так поступать? — внезапно спросил он. — Зачем превращать умелых и опытных воинов в своих врагов? Может быть, этот барон Серебряное Древо сумасшедший?

К нему тут же повернулось несколько лиц. Флаерос почувствовал холодный озноб, поняв, что произнес последние слова гораздо громче, чем следовало.

Однако старик спокойно улыбнулся.

— Некоторые утверждают, что так и есть, но я нахожу, что по отношению к этому человеку вернее будет определение «хитрый» — именно таковы и его поступки.

Собеседники подняли кубки, их взгляды встретились, и старик добавил:

— Если барон начнет без предупреждения нанимать латников, то все правители земель, расположенных выше и ниже по Змеистой, встревожатся и немедленно последуют его примеру. Всех ждет большое кровопролитие, всем придется щедро тратить монеты, а ни один барон не станет делиться деньгами по доброй воле.

Флаерос хмыкнул. Как будто кому-нибудь другому нравилось чувствовать, как от него утекают денежки…

— Представь себе, — продолжал старик, — допустим, ты будешь повсюду кричать о том, что жители дальних селений страдают от набегов кучки преступников, и будешь с показным усердием защищать их, выезжая на каждую тревогу. А там, глядишь, окажется, что кое-кто из этих бродяг — маги-отступники и твои воины несут урон из-за их злого колдовства! Чтобы сохранить мир и покой во владениях Серебряного Древа, тебе необходимы серьезные силы, и потому ты объявляешь о наборе воинов и призываешь дружественных баронов делать то же самое. При этом заявляешь, что все это — кровавая цена, которую приходится платить темным наследникам окаянного барона Черных Земель, накинувшегося на непорочную Аглирту, как волк на ягненка. Никому до поры до времени не придет в голову крикнуть во всеуслышание, что ты собираешь мощное войско против призрачного врага. А лесные жители вскоре почувствуют твою силу и перекинутся в другие баронства, ослабляя твоих соперников и приближая тот день, когда ты сможешь выступить открыто и одного за другим сокрушить их всех. Это и называется хитростью.

Флаерос задумчиво уставился за окно, в ночную темноту, где виднелся лишь единственный мерцающий огонек фонаря, и возразил:

— То, о чем вы говорите, называется коварством. Этот человек хочет ввергнуть всю страну в войну и нисколько не думает о том, скольким людям придется расстаться с жизнью!

— А вот тут-то, — шепотом ответил старик, поднеся кубок к губам, — и начинает проявляться безумие.

Юноша и старик долго смотрели в глаза друг другу, и в конце концов Флаерос спросил чуть ли не с отчаянием в голосе:

— Ну а вы-то откуда все это знаете?

Старик беззвучно рассмеялся.

— Меня зовут Индерос Громовая Арфа.

У Флаероса перехватило дух. Он дернулся вместе со стулом назад, будто отодвигался от внезапно полыхнувшего в камине огня, и, разинув рот, уставился на старика. А тот поднял свой бокал в чуть ли не издевательском приветствии.

Индерос Громовая Арфа! Самый прославленный из всех мастеров-бардов!

Старейший и самый почитаемый слагатель баллад во всем Асмаранде, редко показывавшийся на людях повелитель заколдованных арф, способный одним лишь голосом заставлять воздух звенеть напевами дюжины инструментов. Человек, добившийся расположения любвеобильной Нуэстрессы Тельнской лишь для того, чтобы разоблачить ее как дракона-оборотня, который, используя облик прекрасной женщины, ловил мужчин, как паук ловит мух в свои тенета. Тот, кто песнями своими призывал к себе единорогов и танцевал в не оскверненных людским присутствием рощах с дриадами, чтобы выведать их тайны.

Флаерос понял, что похож на слабоумного, и попытался сказать что-нибудь светское. Впрочем, попытка оказалась тщетной.

— Я… я… а-а-ах… — вот и все, что он смог выдавить из себя.

Громовая Арфа повелительно махнул рукой, призывая его к молчанию.

— Хватит кудахтать. И не вздумай мне льстить: этого мне и так хватает, даже с избытком, — пренебрежительно проговорил он, а затем вскинул голову и вдруг спросил: — Ты как-то странно посмотрел на меня, когда я в первый раз с тобой заговорил. Ты не видел меня раньше?

Флаерос заморгал.

— Нет, — признался он, — точно знаю, что не видел. Да, я слышал о великом барде по имени Громовая Арфа, но… Барды редко заглядывают в Рагалар, а почтенные торговцы бывают очень недовольны, если их сыновья заучивают баллады, в то время как могут… должны овладевать тонкостями торгового дела.

Старик молча кивнул. В его взгляде мелькнуло нечто похожее на миновавшую угрозу, на блеснувший перед носом кинжал, который не спеша вкладывают обратно в ножны. И, против обыкновения, Флаерос призвал себе на помощь Водал, приказав ему наделить магическим зрением правый глаз. А левым глазом он все так же разглядывал львиногривого старика.

Правым глазом он увидел перед собой совсем другого человека, смотревшего на него поверх кубка. То был не старик, не юнец — мужчина в самом расцвете сил с лицом, обожженным солнцем и непогодой, проницательными черными глазами и крепким телосложением. Он походил на полководца, которому привычнее мчаться в бой в авангарде своего войска, чем чинно восседать на баронском троне. А в руке он держал небольшую палочку — смертоносное огненное копье, направленное в грудь Флаероса Делкампера.

На среднем пальце волосатой руки, твердо державшей эту палочку, красовался массивный золотой перстень с печаткой в виде золотого грифона.

Флаерос сдержал невольный вздох и постарался придать своему лицу безмятежное выражение. Это было бы гораздо труднее сделать, если бы он знал — упаси Трое, — что происходит на самом деле. И все же, благодарение тем же самым богам, правдивые слухи нечасто достигали Дарсара.

— Так все же, — спросил он с живостью в голосе, которой на самом деле вовсе не чувствовал, — как должен себя вести человек, приехавший в Силптар, чтобы не попасть в передрягу?

Индерос Громовая Арфа захихикал.

— Слишком поздно, парень, — сказал он и махнул рукой — без помощи Водала не было видно ни волшебной огненной палочки, ни перстня, — подавая сигнал Майерше, чтобы та принесла еще вина. — Тебе остается только расслабиться и постараться получить удовольствие.

 

1

ВЛАДЫЧИЦА САМОЦВЕТОВ

НОЧЬЮ вода в Змеистой холодна. Хоукрил изрядно закоченел, пока плыл, стараясь сохранять ровный темп, к сплошной стене мрака — именно так выглядел глубокой ночью замок, — надеясь на то, что рядом не окажется ни бдительного стража, который сможет расслышать стук зубов плывшего рядом Краера, ни водяной змеи.

Но, с другой стороны, что могла значить какая-то пара голодных челюстей? Они и так были вне закона, и, пожалуй, в окрестностях не нашлось бы ни одного человека, который не представлял бы для них опасности. Случайная волна неожиданно хлестнула в лицо Хоукрилу, в то время как он вспоминал отчаянный план, который они составили, сидя у жалкого костерка высоко в Диких скалах.

Тогда было тоже холодно, и он пытался убедить своего говорливого и остроумного товарища, смахивающего длинными конечностями на паука, в том, что лучше всего найти себе теплое убежище до начала зимних снегопадов.

— На какие шиши? — прорычал Краер.

— Нам поможет твое остроумие, Длиннопалый, — почти весело ответил латник.

Он отлично знал, что у них обоих не хватит денег даже на покупку топора, чтобы рубить дрова. Краер Делнбон был весьма сообразительным человеком (ни один армейский квартирмейстер не смог бы преуспеть, не имея этого качества). В конце концов, слово «квартирмейстер» — так назывались десятники или сотники, устраивавшие войско на постой, добывавшие провиант и фураж для лошадей, — было просто красивой заменой для другого слова, знакомого всем гораздо лучше: вор.

— Есть только два места, где денег достаточно для того, чтобы можно было бы поделиться ими с другими, — вслух рассуждал Краер, — Это Силптар, где слишком уж много, на мой вкус, всяких волшебников, обожающих совать носы в чужие дела, и Серебряное Древо, где нас уже успели объявить врагами и приговорить к смерти.

— Я так и знал, что нам в конце концов придется напасть на самого сильного и опасного врага, какого ты только способен подыскать, — откликнулся Хоукрил. — А как мы узнаем, где Фаерод держит свое золото? Его замок занимает весь остров! К тому же там живет и этот колдун Гадастер!

Краер улыбнулся и с важным видом поделился с товарищем хорошей новостью:

— Я слышал разговор двух торговцев в Дранмаере. Они хвастались своим положением и подсчитывали прибыль от торговли в Серебряном Древе. Один из них сказал, что старый Мулкин помер, пока мы были на войне. Они гадали, кто мог бы его заменить, и сошлись на том, что если Аглирта ничего не слышала ни о ком из его преемников, то они не могут считаться могущественными магами, что они прежде не служили у какого-нибудь еще из владетелей Долины и потому наверняка куда слабее в волшебстве, чем покойный Гадастер. Значит, у нас прибавляется надежд на то, что они не смогут обнаружить и выследить двоих воров-тряпичников.

— Тряпичников? — покорно переспросил Хоукрил, поскольку хорошо знал, что от него ждут именно этой реплики.

— Кто самая богатая женщина во всех баронствах? — осведомился Краер.

Хоукрилу не понадобилось долго морщить лоб.

— Владычица Самоцветов, — ответил он, — По крайней мере, так говорят.

— Совершенно верно, — согласился квартирмейстер, церемонно отрезая крошечный кусочек от недавно украденного и теперь зажаренного на ужин ягненка.

Латник бесцеремонно ткнул носком сапога Краера в бедро, и квартирмейстер торопливо продолжил:

— Высокая дамочка, красивая, во всяком случае, так о ней рассказывают. Но ее уже давно никто не видел. Хотя не многие по доброй воле приходили в замок Серебряного Древа и даже призывались туда по каким-то делам. Она носит платья, украшенные драгоценными камнями, в этом сходятся все рассказчики. Точно так же она одевалась, еще когда была девчонкой-подростком. Я своими глазами видел ее… и еще ее охранников, всех сорока трех.

— Что, не слишком приятное воспоминание?

Краер пожал плечами и старательно облизал жир с пальцев.

— Но ведь я сижу здесь, треплюсь с тобой, и руки и ноги у меня на месте, скажешь нет?

Хоукрил ухмыльнулся.

— Значит, я не ошибусь, если скажу, что в тот день она не потеряла ни одного камешка со своего подола?

Квартирмейстер театрально вздохнул и сказал, разглядывая ногти:

— Я думал, что если оставлю девушку в покое на этот раз, то она сможет хорошенько подрасти, ну и ее платья тоже сделаются намного больше, и в один прекрасный день мне удастся собрать куда более обильный урожай драгоценностей…

— Мы ходили завоевывать острова, — медленно и очень внятно проворчал Хоукрил, — а теперь, получается, обсуждаем, как лучше украсть бабьи тряпки?

— Но ведь это не простая баба, — напомнил Краер. — И, отшельница она или нет, вряд ли она может быть невинной или хотя бы порядочной девушкой — ведь, в конце концов, она дочь барона Фаерода, она Владычица Самоцветов, прославленная праздной роскошью жизни. У нее небось сорок платьев, усеянных драгоценными камнями, а ведь тело, на которое их можно надевать, только одно. Да что там сорок, у нее наверняка целые шкафы, даже комнаты забиты платьями, которые ей уже так надоели, что она больше никогда их не наденет. Мы только сослужим ей добрую службу, если избавим от забот хотя бы об одной юбке. А нам и нужна-то всего одна, чтобы пять или шесть лет полоскать глотки вином и найти добрых бабенок в Силптаре или даже в легендарном Реншоуне, что за Заколдованным морем.

Хоукрил пожал плечами. Краеру снова удалось убедить его.

— Ну что ж, если так… — протянул он.

— Да, нас вполне могут прикончить, — прошипел ему в ухо квартирмейстер, — но уж лучше погибнуть по-мужски, в бою, вместо того чтобы сидеть с голодным брюхом и дрожать от холода долгими зимними ночами, ожидая, что волки вот-вот разорвут нас. Правда?

Вода снова плеснула Хоукрилу в лицо и смыла воспоминания о нежном, жирном мясе ягненка. Если бы можно было продолжать разговаривать, то, конечно, квартирмейстер, плывущий рядом, с легкостью обосновал бы абсолютную необходимость этой кражи — кражи бабьего платья! Гнусь, поганая гнусь, разрази ее гром!

Но они находились уже совсем близко от мрачных каменных стен, и лучше было хранить молчание. Ледяной ветер, поднимающий рябь на воде, вполне мог бы донести любой звук до ушей охраняющего замок волшебника. Томящийся от скуки маг обмочился бы от радости, предчувствуя кровавую расправу над парой дерзких преступников, которые осмелились посягнуть на неприкосновенность острова, где располагался замок Серебряного Древа.

Почему, ну почему он позволил Длиннопалому уговорить его на эту безумную затею? Они решили забраться в замок, украсть платье и еще что-нибудь достаточно дорогое с виду — лишь бы небольшое и легкое, да не явно волшебное — и улепетывать, не жадничая.

Замок Серебряного Древа занимал весь остров на Серебряной реке. По крайней мере, стены возвышались прямо над водой. И сейчас каменная твердыня грозно вздымалась к черному небу как раз перед ними, словно воздетая черная рука в латной рукавице, готовая опуститься и сокрушить все, что попадет под нее.

Вся страна знала о том, что на нижней оконечности острова, возле большого парка, или, скорее, даже рощи, находился дворец, где и обитала госпожа Эмбра Серебряное Древо, прекрасноликая Владычица Самоцветов, которую давно уже никто не видел. А лодочные причалы и настоящий замок Серебряного Древа располагались на противоположном конце. Почти отвесные, усеянные многочисленными бойницами стены — такие окружали обитель каждого властолюбивого барона — вырастали из скалистых корней острова подобно огромному щиту, преграждающему путь незваным гостям. Например, двоим отчаянным преступникам из разгромленной армии Эзендора, барона Черных Земель.

Значки с изображением золотого грифона, которые они с такой гордостью носили, теперь могли сулить им только смертный приговор… а прославленному своей жестокостью человеку, находившемуся где-то на этом погруженном во мрак ночи острове, достаточно было одержать лишь несколько побед с помощью подвластных ему баронов Бростоса, Маерлина и Орнентара, чтобы получить королевский трон, тот самый трон, до которого лишь немного не дотянулся барон Черных Земель. Этот человек на острове и был самой большой и опасной из всех змей, которые когда-либо встречались в водах Серебряной реки и на ее берегах.

По реке снова пробежала легкая рябь, и плеск воды приглушил гневный возглас, все-таки вырвавшийся у Хоукрила.

Командование взял на себя Краер. Они вошли в воду не раньше и не позже, чем полностью сгустилась ночная тьма и над рекой поднялся туман, обещавший надежно укрыть пловцов от глаз наблюдателей на мрачной крепостной стене. Единственная возможность достичь острова, не выбившись из сил, состояла в том, чтобы плыть по течению — сначала добраться до причалов, а потом позволить реке нести их вдоль укрепленной береговой линии туда, где прямо из воды поднимался скалистый утес — единственная зацепка на всем протяжении неприступных стен замка. Там тоже когда-то был причал, но его разрушили по приказу Фаерода Серебряное Древо, охранявшего свою дочь от незваных гостей.

Они могли рассчитывать живыми добраться до замка лишь в том случае, если окажутся на берегу до восхода луны. При ярком ее свете даже сонные стражники вряд ли не заметят на воде две головы, упорно приближающиеся к острову.

Старушка-луна, не спеши… задержись хоть немного…

— Ну, вот мы и на месте, — почти беззвучно прошептал Краер; Хоукрил с трудом разобрал его слова.

Пока оба пловца на ощупь выбирались из воды по мокрым, осклизлым камням, квартирмейстер так же чуть слышно добавил:

— Похоже, мы просидели в этой чертовой реке всю ночь!

Он изогнулся всем телом, точь-в-точь как угорь, и вцепился пальцами в выщербленный склон скалы. Оба вора несли заплечные мешки, а оружие держали в густо смазанных гусиным жиром ножнах, оба были и мокрыми, и замерзшими, и исполненными сомнений насчет своего смелого — во имя Трех, лучше уж посмотреть правде в глаза и назвать его дурацким — плана.

— Готов? — прошептал Краер прямо в ухо Хоукрилу, когда латник вскарабкался на небольшой уступ рядом с ним, стянул сапог и вылил из него воду.

— Нет, но если нам попадется стражник, я всегда смогу утопить его в воде, оставшейся в другом сапоге, — пробормотал прославленный мастер меча, не спеша натягивая обувь.

Оба злоумышленника были в легких кожаных костюмах без боевой подкладки — намокая, она становилась слишком уж тяжелой и помешала бы плыть и карабкаться по скалам. В этом месте стены были сложены из грубого необработанного камня, и по ним можно было взобраться. Без сомнения, владетели Серебряного Древа уже много лет не утруждали себя мыслями о ворах — грабителей становилось все меньше и меньше, и они были достаточно трусливы для того, чтобы посягнуть на наследственное имущество баронов, знаменитых своей жестокостью и пристрастием к пыткам, а также широко ведущих торговлю рабами. Похоже, что последний из цветков с этого куста, барон Фаерод, был не более бдителен, чем его предки.

— Что ж, раз так, то теперь этот глупец обречен, — с саркастической ухмылкой говорил себе Краер, обтирая пальцы о камень, пока не счел их достаточно сухими. Тогда он поднялся и принялся нащупывать первые ненадежные зацепки.

Дворец находился где-то на дальней стороне острова, а неподалеку от него стояла на якоре баронская барка. По слухам, на ней жили неусыпные стражники Серебряного Древа, следя за тем, чтобы враги барона не вздумали использовать его корабль.

Обнадеживало то, что именно здесь, где прежде находились причал и павильон и куда сегодня пробрались двое отчаянных парней, вроде бы никто не жил и никто даже не охранял стены.

— Отчаянных или просто безмозглых, — проворчал Краер, не осознавая, что говорит вслух, до тех пор, пока не услышал снизу ответ Хоукрила:

— Вы, сударь, несомненно отчаянный человек. А я так просто безмозглый. Или вы со мной не согласны?

Краер усмехнулся в темноту и, не ответив приятелю, продолжал карабкаться по стене. Подъем был легким — слишком легким, предупреждали его старые инстинкты, — и вот уже показались зубцы с бойницами, увенчивавшие стену. Он не замечал никаких признаков стражи, но все же…

Изловчившись, стараясь двигаться беззвучно, чтобы можно было услышать даже свист заносимого для удара клинка, бывший квартирмейстер подтянулся и очутился на гладком каменном полу, густо усыпанном птичьим пометом — ободряющий признак отсутствия какого-либо надзора — между двумя зубцами. Стена была толстой, и здесь, на самой ее вершине, не было видно никаких следов от многолетнего воздействия непогоды. Никаких следов…

Почувствовав, что волосы на затылке встают дыбом, насупленный Краер отвязал от одежды один из двух своих кинжалов. Затем, с трудом сглотнув слюну, пополз вперед, чтобы освободить место для Хоукрила. Тот уже нетерпеливо постукивал пальцами по его ноге, стремясь поскорее избавиться от угрозы гибельного падения в холодную реку, которая, казалось, упорно дожидалась жертв.

Изнутри вдоль стены проходила прямая, даже не огороженная перилами галерея, тянувшаяся в обе стороны, насколько хватало глаз, на высоте в три человеческих роста. Ее не разрывали ни башни, ни площадки, ни лестницы. Галерея была совсем пуста; неподалеку от нее плотной шеренгой выстроились темные деревья. Ниоткуда ни доносилось ни звука, не ощущалось никакого присутствия человека. Казалось, ловушек или капканов здесь тоже не было, но, по правде говоря, рассмотреть что-то можно было лишь на расстоянии нескольких шагов, а дальше все терялось в темноте.

Некоторые заколдованные предметы испускают слабый звук, нечто вроде монотонного напева, но здесь не было слышно и такого звука. Ветви подстриженных деревьев не мешали свободно проходить по роще. Краер внимательно осмотрел безлюдную стену, нахмурился, но так и не смог найти ничего опасного. За спиной он скорее ощущал, чем слышал тяжелое дыхание Хоукрила. И все же что-то было не так…

Он обернулся и дважды легонько стукнул латника по руке — принятый в армии Черных Земель сигнал: жди молча и ничего не делай, пока не получишь приказа, — а затем тронулся вперед. Он двигался очень медленно, низко пригнувшись, и все время шарил рукой в пространстве перед собой от уровня пояса до плеч, чтобы вовремя заметить туго натянутую бечеву, которая соединена со спрятанной в темной листве смертоносной стрелой. Но ничего подобного ему не попалось.

Аккуратно развязав шпагат, которым для страховки была прикреплена его шпага, Краер обнажил гибкий, словно хлыст, клинок и сделал несколько взмахов. Лезвие, покрытое специальным воронением, было темным; лишь жир, которым они намазали оружие для защиты от ржавчины, слабо сверкнул в первом свете восходящей луны. Ничего не случилось, даже после того как он дотянулся острием до пола и сильно нажал. В конце концов он вздохнул, пожал плечами и соскочил на галерею, сердцем чувствуя, что совершает грубую ошибку.

Да, это действительно было ошибкой, но Хоукрил присоединился к нему прежде, чем что-то ухватило Краера за ногу. Он дернулся в сторону и услышал, как рвется его кожаный костюм. Взглянув вниз, он увидел, что в него вцепилась выросшая из камня почти человеческая рука. Вторая тянулась к Хоукрилу… и третья!

— Берегись! — рявкнул Краер, отталкивая от себя латника. По его телу пробежал озноб: из камня высовывались все новые и новые пальцы. — Прыгай! — прошипел он. — Надо уходить, пока…

Безжалостные каменные руки тянулись к ним со всех сторон.

— Вражьи рога! — выругался Хоукрил и изо всех сил рубанул по рукам своим боевым мечом.

Краер услышал хруст камня, треск разлетающихся осколков и в следующее мгновение наклонился и принялся колотить эфесом своей шпаги по каменным рукам, которые теперь с сокрушительной силой стискивали его лодыжки.

— Прочь со стены! — прорычал он Хоукрилу, дергаясь, топая ногами и отбиваясь от врезающихся в плоть колдовских пальцев.

Он услышал, как рослый латник зарычал от усилия, а потом последовал удар, от которого нога Краера сразу же онемела. Он почувствовал, что в башмак его потекла влажная струйка, но тут же понял, что свободен, и рванулся в сторону, подогнув колени, чтобы приземлиться туда, где, как он надеялся, была ровная земля, а не уставленные остриями вверх пики или жадные челюсти какой-нибудь хищной твари.

Приземлился он на рыхлую землю и сухие листья, которые мягко подались под ним, поспешно откатился в сторону, и в тот же миг сверху совсем рядом с ним грохнулся латник. Квартирмейстер почувствовал еще один удар по ноге… а затем воцарилась тишина. Он торопливо глотнул воздуха и, вскочив на ноги, обернулся к Хоукрилу.

— Тут может быть заклятие тревоги! Быстро убираемся прочь!

В ответ латник громко застонал, выругался и принялся тяжело, чуть ли не с неохотой подниматься на ноги, стряхивая со спины обломанные ветви какого-то колючего куста, густо усыпанного ягодами. Выпрямившись, Хоукрил посмотрел вниз, убедился в том, что растение, каким бы оно ни было, безнадежно сломано, неловко, прихрамывая, выбрался из остатков куста и шагнул на темную даже в ночной мгле полосу, похожую на поросшую мхом тропинку. Открывшийся впереди сад казался лабиринтом из посеребренных лунным светом древесных стволов, кустов, извилистых дорожек и смутно различимых цветочных клумб. В темноте казалось, что вся поверхность земли покрыта невысокими кочками.

Краер, уже успевший сделать несколько шагов, присел на корточки и внимательно вгляделся в дорожку, одновременно натягивая мягкие (и очень мокрые) кожаные перчатки.

— Я слышал, что барон охотится здесь на оленей, — пробормотал он, — а дочь его частенько бродит без дела среди цветов. Наверно, это как раз одно из таких мест.

Не добавив ни слова, квартирмейстер ткнул пальцем в темноту и, пригнувшись, побежал трусцой вперед. Он, казалось, прихрамывал. Стараясь не обращать внимания на собственные ушибы, Хоукрил поплелся за ним. На ходу он ворчал себе под нос:

— Если она шляется по саду прямо сейчас, в темноте, то, уж конечно, не без дела. Разве что она такая же ненормальная, как и мы.

Ни тот ни другой не оглянулись и потому не увидели, что по стене пробежала рябь и она вздулась, как будто это была не старинная кладка из массивных камней, а тесто для пудинга.

Один из зубцов вдруг накренился внутрь и повалился, но, вместо того чтобы с грохотом рассыпаться на отдельные кирпичи, массивный обломок, казалось, перетек через галерею и плавно и беззвучно соскользнул вниз. Оказавшись на измятой клумбе, посреди которой незадолго до того приземлились двое пришельцев, обломок резко остановился, его форма начала изменяться. Когда он снова зашевелился, то посреди поломанных кустов и цветов возникла похожая на человеческую фигура — рыцарь, с головы до ног в броне, с опущенным забралом и воздетым вверх каменным мечом в правой руке. На левой руке можно было разглядеть боевую перчатку.

Каменный рыцарь двигался скованно, словно неуверенно чувствовал себя в мире, куда только что попал, но направление его движения было совершенно ясным: вслед за злоумышленниками. Оружие было готово для убийства.

Хоукрил вытянул шею и прислушался. Сзади доносился слабый шорох потревоженной листвы. Он нахмурился.

— Собаки? — встревоженно спросил он. И сам же ответил: — Нет, что-то помедленней…

— Шевелись! — бросил Краер, переходя на рысь. Он хромал, и выражение его лица было весьма безрадостным. — Думаю, мы довольно скоро узнаем, что это такое, — Сделав еще несколько шагов, он резко свернул в сторону. — А вот и цветники!

— Откуда эта внезапная любовь к цветам? — рявкнул Хоукрил, — Сейчас, пожалуй, немного темновато для того, чтобы любоваться цветочками!

Квартирмейстер взглянул на него с жалостью, как на слабоумного.

— Если госпожа Эмбра время от времени прогуливается среди цветников, то, скорее всего, в эти самые цветники не выпускают никаких сторожевых собак и других опасных тварей, — снисходительно объяснил он. — Ну что, дубина, дошло до тебя?

А шелест листвы и треск сломанных веток раздавались все ближе и ближе.

— Туда, — сказал Хоукрил в спину своему товарищу по оружию и устремился вслед за запыхавшимся квартирмейстером в сторону освещенных лунным светом клумб.

Луна уже поднялась довольно высоко, и открытое место впереди сияло, как озаренный светом множества свечей клинок меча в лавке оружейника. А на этом светлом фоне выделялась темная громада: поднявшийся на задние лапы дракон с направленным на дерзких пришельцев сверкающим взглядом.

Хоукрил невольно вскрикнул. Впервые за все время, прошедшее с начала предприятия, у него перехватило дух.

— Что это значит, друг Краер? Мы так торопимся помереть?

— Чего-чего?

— Вон, смотри! Дракон!

— Это статуя, дубовая башка. Разглядел? Вон еще одна, и…

— Тут, наверно, все статуи волшебные и превратятся в настоящих драконов, когда мы подойдем поближе, — уныло пробормотал Хоукрил.

— Может быть, тебе мало приключений, парнишка, и не терпится помахать мечом? — язвительно спросил Краер.

Латник, однако, заметил, что его товарищ на бегу вытряс из перчатки прикрепленную к ней удавку, и теперь она свисала с руки, готовая к использованию, а шпагу он так и не убрал в ножны.

Сад, залитый лунным светом, был прекрасен; какая жалость, что за ними гнался кто-то неведомый и они не могли позволить себе даже ненадолго задержаться и осмотреть хотя бы одну из изящных беседок, мимо которых пробегали! Впереди в серебряном свете вырисовались каменные балконы, блестели оконные стекла…

Мгновением позже на этом фоне обрисовалось темное пятно, тут же превратившееся в нечто большое и пушистое. Существо стремительно и бесшумно неслось им навстречу; в лунном свете была видна разинутая пасть с белыми зубами!

— Рога тебе в бок! — выругался Хоукрил, всадив клинок в тварь, как только она оказалась на расстоянии удара. — Волк!

Он не промахнулся; было слышно, как острие с треском проехало по ребрам (Хоукрил чуть не выронил меч). Из раны на боку зверя брызнула кровь, но хищник не издал ни звука боли или ярости. Он лишь злобно щелкнул зубами и кинулся на Краера, сбив его с ног и чуть не дотянувшись до лица.

Латник проглотил готовое было сорваться с языка проклятие и рубанул волка по голове. Челюсти зверя были схвачены удавкой, ловко накинутой Краером, и квартирмейстер изо всех сил затягивал ее, стараясь не дать волку возможности добраться до горла. Хищник, похоже, не замечал рваной раны в боку, из которой так и хлестала темная жидкость, но, к счастью, не смог игнорировать второй удар Хоукрила, почти начисто отделивший голову от тела.

Краер, лежавший под тушей, издавал задушенные звуки, дергался, и Хоукрил нагнулся, чтобы скинуть труп зверя со своего…

Внезапный удар в бок чуть не вышиб из него дух. Хоукрил почувствовал, что ему стало одновременно и холодно, и жарко. Он невольно вскрикнул и рухнул на землю, впустую, не глядя, махнув мечом. Волк оказался не один.

Кровь из пасти и разрубленного горла убитого волка хлестала прямо в лицо Краеру; он захлебывался в этом горячем потоке, ничего не видел, отплевывался, кашлял, пытался перевести дух и упирался локтем в отвердевшие челюсти, пытаясь спихнуть с себя тушу. Это, вероятно, была пара легендарных дымных волков, которые всегда убивали молча… по крайней мере, он надеялся на то, что их только пара.

Хоукрил задыхался от боли, звук его хриплого дыхания был почти не слышен за ужасным лязганьем волчьих зубов. Краер, напрягая все силы, пытался выбраться из-под тяжеленной мертвой мокрой туши, придавившей его к земле. Он должен был успеть вовремя прийти на помощь другу.

Ему все же удалось освободиться. Краер поспешно перекатился на живот и поднялся, шатаясь, но тут же споткнулся и снова рухнул на колени, так как земля под ним покачнулась и в лунном свете обрисовалась большая темная фигура. Она возвышалась над боровшимися Хоукрилом и волком — они катались по земле, человек бил зверя ногами в живот, — а потом огромный каменный меч тяжело поднялся («Клянусь Троими, — подумал Краер, — это каменный рыцарь!») и опустился, выбив сноп искр из каменного бордюра, ограждавшего клумбу с цветами. Смертоносный клинок вонзился в землю на расстоянии в ширину ладони от Хоукрила, зато волк оказался разрублен надвое.

Краер уклонился от вновь поднимавшегося к темному небу меча и подскочил к своему стонущему другу.

— Вставай! — задыхаясь, выкрикнул он. — Беги, тупоголовый махала!

Хоукрил невероятным усилием поднялся, испустил звук, похожий на рыдание, и, нетвердо держась на ногах, побежал, громко топая и шатаясь, через клумбу. Квартирмейстер поддерживал его под локоть и толкал вперед.

— Двигайся, шевели ногами, двигайся!

Краер оглянулся через плечо на нагонявшего их каменного стража и увидел, что тот шагает вслед за ними с поднятым мечом, уставившись на пришельцев пустыми каменными глазами. Если он ошибался в своем предположении насчет движущего им волшебства, то жизни и карьере Краера Делнбона и Хоукрила Анхару, вне всякого сомнения, скоро предстояло закончиться. Залитые лунным светом сады были уже совсем рядом, и вскоре ему предстояло доподлинно выяснить это. Если только они не умрут раньше.

Земля сотрясалась под их еле прикасавшимися к земле ногами: каменный рыцарь догонял их. Еще один огромный шаг, пусть два, и…

Задыхаясь, они вырвались на освещенное луной место, с их плеч слетали сорванные на бегу с кустов листья, а впереди возвышался неработающий фонтан. Краер как раз вовремя ухватил Хоукрила за руку — латник покачнулся и чуть не упал — и рискнул взглянуть назад, чтобы увидеть, как рыцарь тоже выбрался на открытое место.

Проклятое чудище не застыло на свету, как он надеялся. Скоро они окажутся так близко от дворца, что даже самая ленивая, громко храпящая служанка проснется от топота каменных ног. Хотя, возможно, это не будет иметь для них никакого значения, если тяжелый каменный меч рассечет их надвое… или если их убьют алебарды стражников или заклинания волшебников.

Смерть есть смерть.

— А не платье, ради которого мы сюда полезли, — пробормотал он, видя, как каменный рыцарь, нависнув над ним, замахивается мечом, не замечая цепляющихся за клинок веток.

— Хоукрил, — прошипел он, — Видишь статую? Обойди ее и спрячься за нею!

Латник повернул к нему искаженное болью лицо и кивнул.

— А ты?

— А я попытаюсь сделать кое-что умное, — ответил Краер и был вознагражден призраком улыбки. Впрочем, она тут же вновь исчезла, так как обрушившееся вниз каменное лезвие со скрежетом, похожим на крик, вонзилось в дорожку, вымощенную разноцветными камнями — слишком мелкими, чтобы сойти для надгробия, — и в стороны разлетелся град осколков…

Эти осколки простучали по спине с трудом державшегося на ногах латника, заставив его из последних сил ускорить неуверенный бег, и чуть не разбили голову Краеру, который отчаянно, рыбкой, бросился наземь, чтобы укрыться от каменного обстрела. Квартирмейстер перекатился через голову, выплевывая грязь и тщательно подстриженную траву, и вскочил, обнаружив целеустремленно шагавшего каменного рыцаря совсем рядом с собой.

Краер протанцевал вокруг своего несокрушимого преследователя, пытаясь удалиться от статуи какого-то из владетелей Серебряного Древа, восседавшего на присевшем на задние ноги жеребце (он успел заметить, что, судя по толстому слою помета, эта поза очень впечатляла всех неблаговоспитанных птиц, водившихся на острове). Нужно было убедиться, что каменный вояка не погнался за Хоукрилом. Каменное лицо не смотрело на него, и каменные глаза оставались все такими же пустыми, но плечи все же начали поворачиваться в сторону квартирмейстера, который терпеть не мог, когда его называли Длиннопалым. А клинок тем временем снова поднялся для удара.

Значит, он ищет жертву под действием заклинания, а не потому, что им управляет какой-нибудь волшебник, бодрствующий в одной из комнат замка и направляющий удары при помощи волшебного зрения… Спасибо Троим хотя бы за это!

Краер перевел дух и бросил еще один взгляд на статую. Да, она достаточно высокая, и Хоукрил на некоторое время оказался в безопасности под ее прикрытием. Латник стоял там и дышал настолько тяжело, что слышно было даже на таком расстоянии.

Шанс был, маленький, почти ничтожный; впрочем, они сейчас располагали только маленькими, ничтожными шансами… по крайней мере, в самое ближайшее время.

— Ну, валяй, — пробормотал квартирмейстер, — подерись с героем.

Меч каменного рыцаря снова поднялся и опустился. Конечно, этому монстру можно было не торопиться, раз противник никуда не бежал. Один удар каменного меча, не уступавшего величиной и тяжестью лошади, наверняка сокрушил бы и кого-нибудь размером с Хоукрила. А Краера Делнбона, скорее всего, размазало бы в кровавую кашу, и похороны были бы уже не нужны.

Каменное острие просвистело в воздухе, и Краер отскочил в сторону, чтобы спасти свою жизнь.

Земля за его спиной содрогнулась — очень близко, — и он изо всех сил припустил по аккуратно подстриженному газону, словно за ним по пятам гнались еще несколько волков.

Возможно, они и были где-то в отдаленной части сада. Впрочем, волнения об этом следовало отложить на потом, а сейчас ему вполне хватало нынешних забот. Квартирмейстер принялся карабкаться на каменную статую, его влажные руки то и дело соскальзывали, и он возблагодарил Троих за то, что неведомым скульпторам пришло в голову ваять коней с развевающимися хвостами; если бы не это, ни один отчаянный верхолаз не смог бы забраться на изваяние. Он заметил, что Хоукрил следит, широко раскрыв глаза, как он влезает на голову лошади, а потом поднял взгляд и увидел быстро приближающегося каменного рыцаря.

Грозный страж поднял каменный меч и запрокинул голову, как будто мог видеть свою жертву. Если не удастся каким-то образом сломать ему шею, то они, несомненно, обречены. Нужно как-то заставить монстра разбиться о статую. Краер стоял на своем скульптурном насесте, напряженно выжидая. У него будет только один шанс, чтобы спрыгнуть.

Клинок опустился, громко ударился о меч статуи, отчего рыцаря слегка развернуло, таким образом лезвие на какие-то дюймы миновало Краера. Тот не стал дожидаться, пока враг сделает следующее движение, а сразу же перепрыгнул к нему на плечо, а оттуда почти изящно взобрался на голову.

Нет, на шее не оказалось никакого шва, не чувствовалось никакой разболтанности, какая бывает в сочленениях детских кукол. Это мог быть живой человек, он ощущался живым. Живым и твердым, как камень, и этому созданию предстояло умереть здесь и сейчас: каменный меч уже устремился вверх и назад, чтобы смахнуть дерзкого с головы рыцаря.

В последнее мгновение Краер поспешно перебрался на заднюю сторону головы и повис там, цепляясь одними кончиками пальца. Рыцарь с силой ударил себя по голове, и мир вокруг Краера закачался.

Яркие вспышки с потрескиванием сбежали с неровной поверхности камня на его пальцы, и квартирмейстер отпустил руки от боли; она была так сильна, что у него не оказалось сил, даже чтобы закричать. Он рухнул на влажную траву, а высоко над ним темная масса рыцаря закачалась, на мгновение закрыла собой луну, затем начала распадаться, и Краер знал, что не сможет увернуться от этого камнепада…

Сильная рука ухватила его за локоть и швырнула на клумбу.

— Не можешь не впутаться в непр… — прорычал Хоукрил, а потом земля затряслась, и грохот заглушил все, что дальше пытался сказать латник.

От сотрясения Хоукрила подбросило вверх, и в лунном свете Краер видел, как его друг, кувыркаясь, пролетел по воздуху и грохнулся в другой угол той же самой клумбы.

И наконец, после того как смолк тяжелый грохот падающих камней, воцарилась тишина.

Краер поднялся и, не распрямляя спины, уставился на поверженного рыцаря, но обломки больше не двигались, так что он позволил себе медленно, беззвучно прошептать благодарственную молитву, одновременно озираясь в поисках волков, или вооруженных людей, или иных стражей, но с тихой радостью обнаружил, что нигде никого нет.

— Ястреб, — прошипел квартирмейстер, — с ним покончено. Как твои дела?

— Ты что, принял меня за фельдлекаря? Откуда, ради рогов нечистого духа, я могу знать? — прорычал латник где-то вблизи. — Мои ребра… их, похоже, вовсе не осталось. Все… все раны открыты и кровоточат.

Краер проломился сквозь высокие цветы и попытался оторвать от тела Хоукрила прижатую к боку руку и осмотреть его раны, но латник легко оттолкнул друга, потом, трясясь всем телом и задыхаясь, поднялся на ноги и, заметно шатаясь, поспешил по траве к фонтану.

Квартирмейстер несколько мгновений хмуро смотрел в спину раненому воину, а затем медленно опустился на ровно подстриженный газон и снял левый сапог. В нем оказалось полно воды, но помимо ее за невысоким голенищем отыскалась еще и привязанная к ноге маленькая, плоская стеклянная фляжка. Краер отвязал ее, взвесил было на ладони, как будто решал, стоит или не стоит расставаться с ее содержимым, но тут же, даже не обуваясь, поскакал на одной ноге вслед за своим товарищем по оружию.

Хоукрил сидел на низеньком каменном парапете фонтана. Он сразу же, без единого вопроса или колебания, вылил себе в глотку исцеляющий бальзам. Краер крепко держал латника за руку, пока не кончился обычный в таких случаях приступ озноба, от которого человек крупно трясется всем телом и стучит зубами.

Когда все закончилось, Хоукрил посмотрел на друга — гримаса боли покинула его лицо — и сказал с необычной для него серьезностью:

— Прими мою благодарность, Краер. Я перед тобой в великом долгу.

— Не плачь, малышка, обещаю, что когда-нибудь женюсь на тебе, — шуткой ответил квартирмейстер и, перешагнув через парапет, плюхнулся в фонтан. Вода была холодной, а камни под ногами покрывала противная зеленая слизь, но он чувствовал необходимость смыть с себя кровь волка, в противном случае по его следу кинулись бы все собаки долины, включая слепых щенков и дряхлых патриархов.

Хоукрил сначала молча смотрел, как от сидевшего на корточках в каменной чаше Краера расплываются в стороны темные разводы крови, а потом последовал его примеру. Содрогнувшись от прикосновения ледяной воды, он улегся ничком, вытянувшись во весь рост, и лишь вздрогнул, ощутив прикосновение тины к истерзанному боку. Осторожно пощупав рану, он посмотрел на друга.

— А не поспешить ли нам? — спросил он. — Хозяйка уже должна была принарядиться к нашему визиту, если только она не глуха как пень.

Краер вздернул губу в невеселой усмешке, и оба злоумышленника двинулись дальше, мимо поражавших холодной красотой лужаек, беседок и арочных мостиков, изогнувшихся над прудами и протоками. Путь показался поразительно длинным. Если Владычица Самоцветов руководствовалась только слухом, а не волшебными средствами наблюдения за садом, то, возможно, Хоукрил не прав… и тогда у них появлялось немало шансов дожить до утра. Загадывать дальше квартирмейстер не собирался.

Западное крыло замка, протянувшегося вдоль невидимой отсюда стены, представляло собой нагромождение башенок, пилястр и балконов и взирало на мир, словно неведомое огромное, многоногое каменное чудовище, припавшее к земле в неспокойном сне. Но там, куда вышли два друга, мрачный серый камень менял обличие: три изящных висячих мостика и крытые многооконные галереи вели к выстроенной из молочно-белого камня Женской Башне, служившей обителью бесчисленным женам владетелей Серебряного Древа, давно покинувшим этот мир, а теперь, согласно всеобщему убеждению, являвшееся жилищем Владычицы Самоцветов. Балконы и арочные окна оказались, конечно, куда больше размером, чем виделись издали. Подойдя к подножию стены, два злоумышленника еще долго всматривались и вслушивались, пытаясь уловить хоть малейшие признаки, свидетельствующие о наличии стражи или же о какой-то тревоге в доме. Только в сказаниях бардов волшебники обладают настолько великой силой, что могут впустую растрачивать свою магию и налагать охранные заклятия на поля, леса и долы… Впрочем, те же сказания утверждают, что достаточно и одного заклятия.

Краер откинул голову, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и встряхнул руками, расслабляя мышцы. Потом он расстегнул пояс, задрал мокрую куртку и начал разматывать с себя нечто, напоминавшее в темноте помятый латный нагрудник. Вскоре под ногами у него образовалась изрядной величины бухта длинной темной веревки из просмоленной пеньки, которая не должна была скользить в руках даже после долгого пребывания в воде. Хоукрил наблюдал, как бывший квартирмейстер снял влажные перчатки, убрал их в карманы и неторопливо полез по стене с непринужденной ловкостью опытного верхолаза. Он выбрал колонну с каннелюрами, проходившую через три ряда балконов, и вползал по ней, словно неторопливая тень, так беззвучно, что затаивший дыхание латник не слышал ни шороха. Вот он миновал один балкон, затем второй, поравнялся с третьим. И мгновение спустя веревка требовательно задергалась, призывая латника начать восхождение.

Хоукрил намотал веревку на кулак, уперся ногами в рифленую поверхность колонны и с мрачной решимостью начал карабкаться к глядевшим с неба крупным звездам.

Путь до третьего балкона под ярким лунным светом оказался очень длинным, так что Хоукрил с трудом переводил дух, когда наконец опустился на корточки возле Краера и дважды стукнул своего сподвижника пальцем по ноге, говоря тем самым, что готов к дальнейшим действиям. Квартирмейстер склонился к уху Хоукрила и почти беззвучно прошептал:

— Не нравятся мне все эти двери. Обычный шпагат с колокольчиком сможет поднять тревогу получше любого колдовства.

Хоукрил обвел взглядом выходившие на балкон двери. Они представляли собой изящно выделанные металлические рамы с большими стеклами, а за ними плотно задернутые шторы полностью скрывали от нескромных взоров все сокровища, что находились внутри, а также, возможно, и их охранников.

— Ты квартирмейстер, тебе виднее, — пробормотал он, пожав плечами. — Ну, так куда полезем?

Краер указал на закрытое ставнями маленькое окошко, находившееся на изрядном расстоянии от балкона. Хоукрил изумленно закатил глаза, но тут же улыбнулся и кивнул. Длиннопалый быстрой тенью, пригнувшись ниже края ограждения, пробежал по балкону и без колебания перебрался на стену, с изумительной непринужденностью разыскивая невидимые с двух шагов зацепки. Вокруг стояла жутковатая тишина.

Цепляясь за стену кончиками пальцев, Краер добрался до окна, легонько потянул сначала за один ставень, потом за другой и убедился, что они заперты изнутри. Впервые с тех пор, как он начал подъем по колонне, длиннорукий коротышка посмотрел вниз, удостоверился в том, что там все спокойно, ухватился одной рукой за верх ставня, с силой нажал, а потом, убедившись, что опора достаточно прочна, ухватился за нее второй рукой и повис всем своим весом.

Если бы Хоукрил не прислушивался, то он даже не заметил бы слабого протестующего стона дерева и петель. Квартирмейстер на мгновение повис на окне, похожий на большого терпеливого паука, и вытащил из ножен, прикрепленных к предплечью, длинный нож. Хоукрил видел, как его напарник вставил лезвие в щель между ставнями, медленно и осторожно провел им вверх, приподняв невидимый крюк, и как ставень, за который он держался, распахнулся под тяжестью человеческого тела.

Краер извернулся всем телом, чтобы принять на себя удар о каменную стену — Хоукрил заметил, что его лицо исказилось от боли, — несколько мгновений ставень с висевшим на нем человеком болтался взад-вперед в какой-то сверхъестественной тишине, а потом квартирмейстер подтянулся на руках, закинул ноги в окно и скрылся в башне.

Огромный, выше человеческого роста валун, лежавший на залитой ярким лунным светом измятой, разоренной клумбе, вдруг закачался и медленно перевернулся.

Рядом не было никого, кто мог бы толкнуть камень, из-под земли не появилось никакого чудовища, способного сдвинуть с места эту глыбу, но камень все же медленно катился в жуткой тишине, съехал с клумбы и с сухим треском столкнулся с другим камнем, с которым совсем недавно был соединен.

Потом зашевелилась каменная кисть руки; сгибая пальцы, она поползла, похожая на темного паука величиной с добрую собаку, и целенаправленно двинулась через тени, чтобы соединиться с грудой камней, бывших рукой каменного рыцаря. Камни содрогались и сползались, то и дело раздавался глухой стук, словно кто-то играл в шары. Каменная россыпь быстро обретала четкую форму.

Образовавшийся монолит пошевелился, приподнялся над землей и встал вертикально; каменная кисть грозила лунному небу, словно голова толстой неуклюжей змеи. Рука придвинулась к высокой куче камней, а затем со скоростью ястреба, кидающегося на добычу, метнулась к валуну, который первым скатился с клумбы. Вдруг над каменной россыпью заиграло множество пляшущих искр, и все камни зашевелились, покатились и начали соединяться, издавая отвратительный скрежет, вызывавший ассоциации с погребением. Сбитая голова водрузилась на плечи, упавший меч влетел в руку, и каменный рыцарь поднял голову и неторопливо встал, отбрасывая в лунном свете длинную тень. Как животное, принюхивающееся к ветру, гигант несколько раз повернул голову из стороны в сторону. Он кого-то искал. Людей, которых ему не удалось убить.

В помещении не было никакого освещения, но квартирмейстер все же смог разглядеть, что очутился в длинной и узкой комнате, в боковых стенах которой имеется несколько арочных дверей, закрытых портьерами, перед ним стоит стол, слева возвышаются полки с большими клубками ниток, а справа в открытом шкафу висят пасмы непряденой шерсти. Это, несомненно, была комната для шитья и прядения, а темная фигура в дальнем конце комнаты — не задремавший стражник, а деревянный портновский манекен.

Вот и прекрасно. Нежный пряный аромат уже подсказал Краеру, что он попал в покои высокородной дамы. Он скорчился на подоконнике, прислушиваясь, приглядываясь, решил, куда следует идти, осторожно, беззвучно слез с подоконника и тихо закрыл ставни.

Краер присел в тени около стола, выждал еще несколько долгих, словно вечность, мгновений и крадучись направился к одному из проемов. Чуть-чуть раздвинув портьеры рукой с ножом, он всмотрелся в щелку. О да, он угадал верно: там находилась гардеробная. И какая гардеробная!

Небольшие веерные окошки, не прикрытые шторами, пропускали слабый лунный свет в комнату, которую он разглядывал, и в этом голубовато-белом освещении можно было ясно разглядеть невысокий, изящно отделанный платяной шкаф, на котором возвышалось множество деревянных стоек, каждую украшали зазывно сверкающие тиары, гроздья играющих даже в этом скудном свете подвесок или металлические маски тончайшей работы. А на вделанных в стены крючьях и свисавших с потолка цепях висели платья. Десятки, нет, сотни ярких и элегантных одеяний, сверкавших холодным пламенем драгоценных камней!

Россыпи, гроздья, узоры из самоцветов то с ноготь величиной, а то и больше; нигде нет одиночного камня или жалкой пары или тройки… везде целостеры и черные амарилы; в глаза Краеру бросилась брошь величиной с его ладонь, украшенная редчайшими драгоценными камнями всех цветов радуги, а вот сверкающие слезинки, которые в народе называют просто морскими камешками. Клянусь рогами Владычицы, какое богатство! Даже представить себе нельзя было, чтобы такое имелось во всей Аглирте, нет, во всем Асмаранде! Ну!.. Впрочем, хватит хлопать глазами. Надо хватать что-нибудь и бежать, пока не пробудился еще какой-нибудь погибельный ужас…

Краер ухватил столько платьев, сколько смог, перекинул их через руку и повернулся, чтобы выйти туда же, откуда пришел. Он двигался с величайшей осторожностью, не издавая ни звука, который мог бы…

Из темноты внезапно, без какого-нибудь предупреждения, вырвался сноп голубого колдовского огня, который с неожиданной силой ударил его в грудь, обжег, казалось, до костей и швырнул через комнату. Краер с трудом удержался на ногах, его тащила непреодолимая сила, а он приплясывал, корчился и задыхался от боли.

Полосуемого молниями квартирмейстера проволокло через лес платьев в один из закрытых портьерами дверных проемов и вышвырнуло в комнату, под окнами которой должен был, скорчившись, сидеть Хоукрил. Последним отчаянным усилием Краер метнулся к занавеске и сорвал ее.

Услышав шум за стеклом, Хоукрил резко выпрямился с мечом в руке и растерянно уставился на своего друга, корчившегося в лучах, которые убивали его. Впрочем, растерянность продолжалась всего лишь мгновение. Он яростно зарычал и, подпрыгнув, чтобы вложить в удар всю свою силу, рубанул мечом по балконной двери.

Стекло жалобно взвизгнуло и, громко зазвенев, разлетелось на осколки. Вместе с ним развеялись клубами серебряного дыма и искрящейся пылью охранные заклинания, а латник, давя осколки и угрожающе рыча, ворвался в комнату и бросился к корчившемуся в конвульсиях Краеру.

На сей раз молния оказалась серебристо-зеленой. Она протаранила могучего бойца, сшибла с ног и прижала к стене. Вслед за ним, кувыркаясь в воздухе, как сухой лист, пролетел квартирмейстер. Его придавило к стене рядом с Хоукрилом, и злая, взбудораженная, ощутимо нараставшая сила держала их там, беспомощных и почти бездыханных, не давая пошевелиться.

Он посмотрел туда, откуда вылетела молния, в соседнюю комнату, где послышались приближающиеся быстрые шаги, и приготовился увидеть страшного в гневе, как и любой другой барон, широкоплечего мужчину, который загородит собою весь проход. Но в комнату, где они были распяты у стены, вошла высокая женщина в ночной рубашке, а вокруг нее пугающе сияла мятущимися искрами аура ее колдовской силы. Владычица Самоцветов, похоже, была могущественной волшебницей.

Серые горные пики с ровными крутыми гранями, известные миру под названием Клыки Бурь, возвышались, как щит, между долиной реки Змеистой, и самыми яростными зимними ветрами, которые неустанно хлестали лежавшие севернее холмистые пустоши Далондбласа и наметали там такие сугробы, что в них могла бы скрыться высочайшая из башен самого большого замка.

Зима в Клыках Бурь — это вьюги, проносящие клочья туч по ущельям и завывающие над трупами околевших горных баранов. Зато летом караваны тяжелых телег, гремя колесами, тянутся от каменоломен вниз по дорогам процветающего баронства под названием Гончие Псы. Его правитель, жирный пьяница Бериас, моргает бесцветными водянистыми глазами, когда кто-нибудь жалуется ему на разбойников, и высылает воинов в позолоченной броне, чтобы те разъезжали по дорогам и пугали своим видом дерзких злоумышленников. Над каменоломнями торчат вкривь и вкось невзрачные, если посмотреть издалека, вершины и отроги хребта, именуемого Дикими скалами. А дальше за ним вздымаются мрачные горы, откуда в предгорья время от времени срываются, сокрушая все на своем пути, огромные валуны. Там обитают чудовища и отъявленные преступники, а вот законопослушные обыватели избегают Диких скал, зато много говорят о них по ночам в тавернах.

В тот самый вечер, когда Флаерос впервые вступил в Силптар, в Диких скалах взметнулся к небу язычок пламени. А около него, то и дело ругаясь по поводу того, что целую овцу не зажаришь быстро, а их костер, разложенный на открытом месте, виден издалека, сидели два таких вот отъявленных преступника.

— Вот гнусь! — взревел Краер Делнбон, когда сухая ветка, которой он ворошил дрова, вдруг вспыхнула, опалив ему пальцы. — Гнусь, гнусь, гнусь!

Глядя, как он трясет пальцами и морщится от боли, высокий человек с широченными плечами, сидевший по другую сторону костра, спросил участливым тоном:

— Тебе, кажется, не хватает слов? Могу я предложить тебе «разрази меня гром», или, например, «во имя Трех!»?

Краер метнул на своего напарника взгляд, который должен был обжечь сильнее, чем то пламя, которое играло между ними, и рявкнул:

— Заткнись, Хоукрил! Заткнись!

— Для начала совсем неплохо, — без тени улыбки заметил глубоким басом латник. — Помогает нам, тупоголовым, понять, куда ты клонишь.

— Если ты уже закончил умничать, Ястреб, — прошипел Краер, — то лучше насади мясо на палку и повесь его жариться, а не то оно достанется волку. Скорее всего, на десерт, после того как он сожрет нас с тобой!

— Если ты пожелаешь направиться в волчью пасть первым, то, может быть, мне лучше вылить на тебя остатки соуса?

— А ведь у нас нет денег даже на то, чтобы купить новую бутылку, — с горечью заметил Краер.

Хоукрил пожал плечами.

— Ну и какая разница, раз мы все равно не посмеем заглянуть к Гончим Псам, чтобы купить не то что соус, но даже топор, чтобы рубить дрова?

Краер вздохнул, скорбно наблюдая, как латник насаживает на палку два кровавых ломтя баранины, кивнул и улегся навзничь на камни, не обращая ни малейшего внимания ни на кровь и жир овцы, которую он только что разделал, ни на мух, которые во множестве слетелись сюда со всей округи и теперь плотным роем восторженно жужжали над заманчивой грязью.

Сейчас, когда за их головы была назначена награда, а дома, куда можно было бы вернуться, вовсе не осталось, Хоукрил Анхару являл из себя все такого же спокойного и добродушного человека, как и в ту пору, когда он размахивал мечом в Ибрелме или оглядывался вокруг, решая, с какого из борделей лучше начать обход Силптара. С его лица не сходила чуть заметная усмешка. Высоченный, мускулистый меднокожий латник носил изрубленные наручи мастера боевого искусства. Единственным признаком растерянности у него служило многословие; обычно он был скуп на слова и говорил лишь в тех случаях, когда без этого просто нельзя было обойтись, тогда как Краер без умолку болтал, не задумываясь.

Почувствовав взгляд Краера, Хоукрил обернулся, почесал острием меча спину между лопатками и спросил, сверкнув улыбкой:

— Как ты провел время в Дранмаере, дружище?

— Не лучше, чем в Силптаре, — ответил приземистый, немного смахивавший на паука человек. — Похоже, что никто не успел позабыть того хитроумного квартирмейстера, который год назад так ловко отыскивал припрятанные харчи и зарытые кубышки с монетами.

— Ну, если бы ты, когда грабил, не отпускал бы шуточек, не пел и не жонглировал найденными монетами, словно бродячий фокусник, — спокойно сказал Хоукрил, — то людям вряд ли пришло бы в голову обращать такое внимание на твое лицо.

— Когда мне захочется, чтобы меня ткнули рожей в мои ошибки, о Самая Длинная Дубина Среди Латников, — устало ответил Краер, — то, клянусь, я попрошу об этом именно тебя. А пока…

— О-о, мне грозит великая опасность, — пробасил Хоукрил. — Умоляю тебя, разверни передо мной ее сияющие дали, о Красноречивый; я, дрожа от нетерпения, жажду узреть сияющий клинок твоего остроумия.

— Ну а пока что ты крушишь мне ребра дубинкой своего остроумия, — беззлобно огрызнулся Краер и потянулся к поясу. Длинный нож с черным вороненым лезвием метнулся вперед как раз вовремя, чтобы подхватить палку, на которой жарился толстый кусок баранины, за мгновение до того, как она упала бы в огонь.

Память тут же извлекла картинку: человек с Островов натыкается на этот самый нож, захлебывается кашлем и падает. Такая участь постигла многих. И все же, несмотря на умение убивать, которым так славился Краер Делнбон, старый квартирмейстер, Иеремборские острова так и остались непокоренными, и потому Хоукрил и Краер отправились домой на перегруженных, готовых в любой момент пойти ко дну кораблях и прибыли туда как раз вовремя, чтобы попасть в число объявленных вне закона.

Барон Черных Земель, которого звали Эзендор, был горделивым и видным собой мужчиной с железными, не знающими устали руками, остроумием, способным сразить врага не хуже, чем меч, и притом он всегда был готов искренне рассмеяться. Под его властью Черные Земли превратились в самое большое и самое могущественное из всех баронских владений на всем протяжении реки, превзойдя по богатству Орнентар и Серебряное Древо. Деньги появились даже у простых людей, и они начали сами приглашать бардов, чтобы те слагали им новые песни… Денег в баронстве появилось столько, что оно уже могло соперничать даже со Сверкающим Городом.

Вероятно, это и послужило причиной крушения Эзендора. Богатые торговцы из Силптара испугались возвышения барона, его полководческой мудрости и размаха. Одно дело — процветающее баронство где-то в среднем течении реки, а вот баронство, решающееся разинуть пасть даже на Иеремборские острова, — совсем иное.

Острова поднимались из моря, как стена, прикрывавшая устье реки Серебряной — пять гигантских, поросших лесом скал, — и являли собой драгоценный сад Силптара и его тыловые защитные укрепления. Самый густонаселенный из них, Ибрелм, мог соперничать разве что с самыми маленькими баронствами, зато все пять были богаты древесиной, из которой были выстроены тесно лепящиеся друг к другу высокие дома Сверкающего Города, и медью, сверкавшей в виде чайников и кастрюль в каждой третьей лавке. И, вероятно, тамошние судовладельцы как раз и нанимали бойцов и волшебников и быстро создали такое войско, которое смогло сокрушить армию Золотого Грифона.

Краер и Хоукрил никогда прежде не видали такого множества — казалось, им нет числа — неутомимых врагов. Сокрушительный удар барона оказался отбит с еще большей силой. Немногочисленные уцелевшие и сохранившие ему верность воины поспешили после кровавых поражений вернуться домой и там узнали, что барон, их господин, погиб или бежал, а Черные Земли захвачены его старым соперником Фаеродом, правителем Серебряного Древа. Значок Золотого Грифона теперь означал не слабую надежду на завоеванные ратным трудом достойные деньги, а, напротив, напоминал о награде, назначенной за голову обладателя этого знака. А на трон Аглирты, давно уже существовавший только в старинных легендах, вот-вот должна была опуститься задница заносчивого и безжалостного барона Серебряное Древо.

Хоукрил медленно, с удовольствием потянулся.

— Хорошо, что я иду с тобой, Краер, — медленно проговорил он, отрезая кусок мяса ножом, лезвие которого ярко сверкало в его волосатой ручище. — Может, поохотимся вместе?

Квартирмейстер пожал плечами и отвернулся, не желая, чтобы старый соратник увидел слезы, подступившие к его глазам.

— Я думаю, что дороги, лучше чем та, по которой мы с тобой идем, просто не может быть. — Против обыкновения, фраза у него получилась необыкновенно корявой. — Ну что, мясо готово?

Латник хохотнул.

— Не будь я рядом с тобой, так не разобрал бы, что ты говоришь.

 

2

ТРУДНО СБЕЖАТЬ ИЗ ЗАМКА

ИЗЯЩНЫЕ ПАЛЬЦЫ и гневно сжатые и поэтому казавшиеся тонкими губы сплетали заклинание, которое вполне могло погубить их. Сверкающие глаза осматривали пришельцев с головы до ног. Краер и Хоукрил были бессильны что-либо сделать, и им оставалось только ждать.

Молнии, больно обжигавшие и не дававшие воинам пошевелиться, с неодолимой силой прижимали их к стене, в спины врезались холодные камни. Самые отчаянные усилия двоих здоровенных мужчин позволяли им лишь чуть-чуть пошевелить рукой или ногой, хотя они, задыхаясь и обливаясь потом, напрягали мышцы, готовые, казалось, лопнуть от натуги, и оружие позвякивало от конвульсивных подергиваний могучих тел.

Более беспомощные, чем скованные цепями узники в тюрьмах, Краер и Хоукрил были заняты единственным доступным для них делом: разглядывали свою противницу.

Нельзя сказать, чтобы увиденное было неприятным. Длинные распущенные волосы темным потоком ниспадали на стройные плечи, обрамляя лицо с горевшими яростью глазами и более прекрасными щеками и подбородком, чем каждому из воинов когда-либо доводилось видеть.

Стоявшая босиком Эмбра Серебряное Древо не уступала ростом Хоукрилу и, может быть, была даже повыше, а двигалась она изящнее, чем лучшая танцовщица из самой дорогой таверны; ее быстрые, но мягкие и плавные движения очаровывали еще сильнее потому, что были естественными, а не предназначались для заманивания мужчин в западню. Ее волосы, возможно, были иссиня-черными, а глаза — темно-голубыми; впрочем, точно разглядеть это было невозможно, так как в комнате было слишком темно и единственное освещение составляли молнии, ярившиеся вокруг пленников, подобно пламени, да судорожно пульсирующее сияние на кончиках длинных, изящных женских пальцев.

Владычица Самоцветов щелкнула пальцами одной руки (этот жест всегда и всюду обозначал окончание чего-то), опустилась на кушетку и вновь принялась рассматривать своих пленников темными тревожными глазами. Тысячи драгоценных камней, сверкавших за ее спиной на платьях, казалось, усиливали мрачную тяжесть ее взгляда, словно из темноты за ворами наблюдало множество суровых глаз.

Не случилось ничего волшебного, по крайней мере такого, что квартирмейстер или латник смогли бы увидеть или почувствовать, но мерцание молний замедлилось и угасло, одновременно прекратились и болезненные уколы. И все равно невидимая сила прижимала пленников к стене так же мощно, как и прежде.

— Почему вы оказались здесь? — спросила баронесса Серебряное Древо так спокойно, как, вероятно, обсуждала с камеристками, какого цвета платье в этот день лучше подойдет к ее волосам. Ее тончайшая ночная рубашка совершенно не скрывала отличных пропорций прекрасной фигуры. Суровое выражение не портило красоты темных глаз, бровей и лица, при взгляде на которое захватило бы дух даже у покойника.

Покойника…

В комнате воцарилась полная тишина. Краер облизал губы, сделал над собой усилие, чтобы не смотреть на висевшее в четырех дюймах от его носа крыло лебедя, сделанное из алмазов, соединенных слоем толщиной с его сжатый кулак, и решился заговорить:

— Госпожа, допускаю, что вам это может показаться неправдоподобным, но нас нанял ваш владетельный отец, чтобы проверить обороноспособность Женской Башни…

Изящные пальцы правой руки чуть заметно пошевелились, и у квартирмейстера сперло в груди от внезапного приступа боли, разлившейся по всем его членам с той скоростью, с какой огонь охватывает лужу масла. Он почувствовал, что его руки и ноги непроизвольно задергались, когда жестокая сила прошла через все его существо и — слава Троим! — исчезла. — В это очень трудно поверить, сударь, — холодно ответила Эмбра Серебряное Древо, — и из ваших уверений мне совершенно ясно, что вы незнакомы с… с порядками ведения хозяйства в этом доме. Мое терпение не беспредельно. Любезные господа, было бы желательно услышать от вас честные и прямые ответы.

Подняв левую руку с колена, она пошевелила пальцами, безмолвно напоминая о подвластных ей силах. Тут и там на стенах посверкивали зеленым огнем изумруды, словно стремились подтвердить могущество своей хозяйки.

Краер старательно стер с лица гримасу боли, почти непринужденно улыбнулся наследнице Серебряного Древа и уверенно произнес:

— Конечно, вы правы. Примите мои извинения, госпожа. Вы должны понимать, что нам предложили несколько вариантов того, что мы должны рассказать, не открывая правды. На самом деле волшебник Гадастер Мулкин, еще до того, как поступил на службу к вашему отцу, имел нескольких учеников, и одному из них — вы, несомненно, понимаете, что я предпочел бы в данный момент не называть имен, — Гадастер кое-что пообещал, нечто такое, что он должен был унаследовать после того, как великого мага не станет. Нас послали, чтобы мы нашли и доставили это нечто, и-и-и…

На этот раз его вздох больше напоминал всхлипывание, которое перешло в негромкое хлюпающее стенание, а квартирмейстер, сотрясаясь всем телом, скорчился у стены. Краер, широко раскрыв глаза, следил за тем, как его собственная правая рука сама собой, сделав неловкое, но быстрое движение, ударила его по лицу. Удар оказался настолько сильным, что из глаз у него брызнули слезы, а в ушах зазвенело. Эта ведьма заставила его стукнуть самого себя по зубам.

Латник взревел, стиснул зубы и ринулся вперед. Вены на его шее вздулись. Ему удалось почти на полшага отодвинуться от стены, прежде чем магическая сила отшвырнула его назад с такой силой, что голова глухо ударилась о стену, а несколько ниток жемчуга от сотрясения сорвались с места и с громким стуком упали на стоявший под ними столик.

Красиво очерченные губы снова сжались в ниточку, а затем прозвучали холодные, как лед, слова:

— Мое терпение скоро лопнет, любезные господа. Постарайтесь как следует обдумать свои слова, потому что они решат вашу участь.

Краер кивнул и открыл было рот, чтобы снова заговорить, но Хоукрил опередил его.

— Хватит лжи, — прохрипел он. — Госпожа, меня зовут Хоукрил Анхару, я латник, а это мой друг Краер Делнбон, войсковой квартирмейстер. Полагаю, что в войске вашего отца таких называют снабженцами. Мы служили Золотому Грифону и немного промедлили с возвращением с Иеремборских островов после поражения, а когда вернулись, обнаружили, что Долина сильно переменилась. Наши животы урчат от голода, наши кошелки пусты. Мы уже много раз слышали о высокородной даме, платья которой усыпаны драгоценными камнями… Вот вам чистейшая правда. Хотелось бы знать, достаточно ли ее, чтобы можно было бы рассчитывать если не на снисхождение, то хотя бы на быструю смерть?

Ему показалось, что владычица Серебряного Древа чуть ли не улыбнулась, но тут ее глаза вновь вспыхнули.

— Есть ли у вас какие-нибудь друзья, союзники или пособники здесь, на острове? — спросила она.

— Нет, — решительно замотал головой Хоукрил.

Владычица Самоцветов взглянула на Краера.

— Вот, видите, как это делается, господин квартирмейстер? — без злости или издевки сказала она. — Я давно замечала, что истинная правда — большая редкость в Аглирте. И я ценю ее. — Она перевела взгляд на Хоукрила. — И каковы же ваши планы на будущее?

Девушка подняла тонкую руку, сложив пальцы чашечкой, как будто держала на ладони огонь, не причинявший ей никакой боли.

Краер видел перед собой лишь короткое и непроницаемо темное будущее, в котором им предстояло выполнить какую-нибудь смертельно опасную, грязную работу в качестве никчемных рабов этой стройной девушки.

— О нет, госпожа, — забормотал он, — Нет! Лучше убейте нас здесь и сейчас, если вам так хочется, но…

Раздраженное властное движение руки заставило его умолкнуть. Оба воина видели лишь гневный блеск в глазах владычицы Серебряного Древа, когда она подалась вперед, чтобы еще раз всмотреться в их лица. Гнев и что-то еще, возможно, нарастающее волнение? А затем (им показалось, что это было чуть ли не импульсивным порывом), она приказала:

— Сядьте! Сядьте и слушайте.

Эмбра снова взмахнула рукой, и сила, прижимавшая обоих мужчин к стене, внезапно исчезла. Они с трудом сумели удержаться на ногах, а волшебница молниеносными жестами сплела еще одно заклинание.

На пол рядом с ними с громким стуком, как будто желая тем самым обратить на себя внимание, грохнулись два позолоченных табурета, а со столика, стоявшего в стороне, взвились два графинчика и, описав величественные параболы, повисли в воздухе перед пленниками. Те тревожно уставились на них, и даже после того, как пара изящнейших чаш проплыла невысоко над полом и, пританцовывая, повисла рядом с графинами, ни один, ни другой не пошевелились, чтобы прикоснуться к сосудам.

Правильные черты прекрасного лица Владычицы Самоцветов исказились раздражением и недовольством. Она пошевелила двумя пальцами, словно подзывала кого-то, и сердито воскликнула:

— Да сядьте же вы, рога вам в бок!

Один из графинов взмыл вверх и свалился в ее подставленную руку, как птица, сбитая стрелой охотника; девушка выхватила из горлышка стеклянную пробку, сделала большой глоток, достойный измученного жаждой воина, а затем проделала то же самое со вторым графином. Мужчины в напряженном молчании следили, как двигалось ее горло, когда она проглатывала жидкость, а в следующее мгновение их обжег яростный взгляд Эмбры.

— Ну, убедились? Это безопасно, так что, милостивые государи, выпейте и сядьте, в конце концов! Я уже устала смотреть, как вы выжидаете момент, чтобы схватиться за оружие. На тот случай, если вы еще не поняли, хочу напомнить вам, что уже очень поздно. Мне хочется спать, и, вероятно, я смогла бы видеть сны даже в том случае, если бы перед моей кроватью валялись в крови истерзанные тела двух глупцов.

После этих слов вновь наступила тишина, а девушка смотрела на обоих воинов, и в глазах ее ясно читался вызов. Первым отреагировал Хоукрил. Он тяжело опустился на табурет и решительно схватил графин, который уже снова висел в воздухе рядом с ним.

— Мы не желаем вам зла, госпожа, — резко бросил он и принялся пить прямо из горлышка.

Краер посмотрел на латника так, будто у того только что выросла вторая голова, вздохнул, пожал плечами и последовал его примеру. Вытирая рот тыльной стороной ладони, он заметил, что на губах девушки появилась слабая улыбка, а пальцы начертили в воздухе какой-то узор.

Квартирмейстер вскочил на ноги и закашлялся, пытаясь одновременно выплюнуть то, что уже проглотил, и набрать воздуху в грудь, чтобы выругаться, но, прежде чем успел произнести хоть одно слово, почувствовал во рту какое-то странное покалывание.

Краер застыл на месте, даже его рука замерла, не прикоснувшись к рукоятке кинжала, — он увидел, как из его собственного рта вырвался язычок золотого пламени, и точно такой же огонь вылетел из приоткрытых губ владычицы Серебряного Древа. Золотое пламя обтекало ее подбородок, нос, скулы. Быстро взглянув на Хоукрила, он увидел точно такой же огонь и изумленный взгляд.

— Не волнуйтесь, Краер, — спокойно сказала волшебница. — Тот огонь, что сейчас горит у вас внутри… — Квартирмейстер почувствовал, как у него в животе заметался, расширяясь, теплый клубок, судорожно сглотнул, стиснул пальцами рукоять кинжала и напрягся. — …не причинит вам никакого вреда. Это всего лишь заслон против магического шпионажа. А теперь, во имя любви к Владычице, прошу вас сесть и выслушать меня. У нас совсем немного времени.

— Да ну? Неужели?

Эмбра Серебряное Древо наклонилась вперед, опираясь локтями на бедра, как какой-нибудь воин, желающий посплетничать, и торопливо сказала негромким голосом, в котором угадывалось нетерпение:

— Я пленница здесь, и моя тюрьма так же несокрушима, как если бы все эти окна и двери были сделаны из брони и заперты на три засова. Мой отец и его три мага — а они не знают себе равных в жестокости, можете мне поверить, — заточили меня здесь, чтобы со временем превратить в часть этого замка.

— Что? Госпожа, я вас не понимаю, — совершенно искренне признался Хоукрил.

— Скоро наступит время, когда я лишусь этого тела, — ответила темноглазая девушка, — лишусь дыхания, чтобы стать духом, обитающим в камнях и дереве — во всем замке Серебряного Древа. «Живой дух замка», так они говорят, будет жить в нем вечно, будет все знать и видеть, будет наделен волшебной силой, достаточной для того, чтобы восстанавливать повреждения — ведь даже крепкий камень трескается и крошится от времени, — будет открывать и закрывать ворота и двери и делать еще всякую всячину и охранять это место… до скончания времен.

Краер нахмурился.

— А как же ваше собственное волшебство? Разве вы не можете бежать отсюда или сопротивляться им?

Темные глаза печально, почти просительно взглянули на него.

— Меня обучили волшебству лишь настолько, чтобы я могла хорошо служить повелителям, а не воевать со своими учителями. Я была совсем ребенком, когда на меня наложили первые узы, и они были нерушимыми с тех самых пор до того переполоха, который вы устроили этой ночью.

— Как так? — рявкнул Хоукрил, все еще исполненный подозрений.

Владычица Серебряного Древа посмотрела на латника.

— Схватившись с одним из стражей стены, вы порвали часть сковывавших меня уз. С того момента я следила за вами. Следила и надеялась. Впервые за всю мою жизнь у меня появилась надежда на освобождение.

— Вы хотите, чтобы мы помогли вам бежать из этого места? — спросил Краер, не без удивления осознав, что его рука намертво стиснула рукоять кинжала. Он заставил себя выпустить оружие и пошевелил пальцами, чтобы вернуть им подвижность.

Волшебница сглотнула и вскинула голову.

— Я предлагаю вам выбор, — произнесла она. — Или вы рвете последние узы, которых сейчас осталось совсем немного, и как можно скорее бежите отсюда вместе со мной, принимая меня как спутницу в ваших странствиях, как равную вам… Или вы бросаете меня на произвол судьбы, а сами предстаете перед правосудием моего отца.

— Мучительная смерть после того, как по нашим мозгам вдоволь полазают колдовские черви, — чуть слышно проговорил Краер. — Госпожа, разве это можно назвать выбором?

Она подняла перед собой ладони, словно желая загородиться, и с нескрываемой горечью ответила:

— В том положении, в каком я нахожусь, господин квартирмейстер, я не в состоянии предложить вам что-то большее. А если мы будем слишком долго чесать языками, то и ваш «выбор», и мой шанс на освобождение вовсе исчезнут. Для этого требуется всего ничего: стоит одному из волшебников заметить разорванные узы или даже пожелать, просто от нечего делать, полюбоваться спящей девицей — они частенько так поступают, даже не пытаясь спрятать свои волшебные глаза, когда я просыпаюсь, — и… — Она безнадежно махнула рукой и снова посмотрела на обоих мужчин.

Во взгляде ее темных глаз опять сверкнул вызов.

— Милостивые государи, — без выражения сказала она, — я в отчаянии.

Краер посмотрел на блестки золотого огня, которые после слов девушки заметно потускнели, и перевел взгляд на Хоукрила. У обоих воинов имелось достаточно причин для ненависти к волшебникам. В их мыслях ярко вспыхнули горькие воспоминания о минувшей войне; лица умирающих товарищей, растерзанных безжалостными заклятиями, словно призраки, промелькнули перед их мрачными взорами, пока они смотрели друг на друга.

— Любой волшебник, пусть даже и не очень сильный, — это редкая и драгоценная вещь, — прогремел латник и добавил, разведя руками: — А кто же во всем Дарсаре не захочет получить свободу?

Краер ответил Хоукрилу хмурым взглядом и вновь взглянул на Владычицу Самоцветов. Мягкие очертания тела, чуть прикрытого тонким шелком, нисколько не напоминали о жестоких магах-воителях, но…

— Но как мы можем доверять вам? — пробормотал он чуть ли не в отчаянии.

Эмбра Серебряное Древо поднялась с места и медленно направилась к нему. Было так тихо, что можно было отчетливо слышать шелест шелка. Руки девушки безжизненно висели вдоль туловища. Опустившись на колени перед квартирмейстером, она вынула из ножен кинжал, который он судорожно стискивал всего мгновение назад, вложила ему в руку и приставила острие клинка к своему горлу.

Неподвижно стоя на коленях, она скосила глаза на лезвие и прошептала:

— Так же, как я могу доверять вам.

— Клянусь рогами Владычицы… — не веря своим глазам, пробормотал Хоукрил.

Краер возбужденно стиснул рукоять, с отчаянием взглянул на друга, а затем вновь посмотрел в темные глаза, находившиеся совсем рядом. Кинжал в его руке задрожал. Он ощущал тепло дыхания девушки, чувствовал прикосновение нежной кожи к острию клинка. Ее лицо оставалось спокойным, она лишь немного запрокинула голову, и красивый подбородок больше не заслонял горло, в которое упиралось оружие.

Смерив взглядом смертоносную сталь и вглядевшись в темные глаза, которые смотрели на него с вопросом и надеждой, но без всякого страха, квартирмейстер с трудом сглотнул и громко произнес:

— Госпожа, похоже, что мы договорились.

Владычица Самоцветов прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Краер почувствовал себя так, будто тем самым она сняла с него кандалы. Квартирмейстер ощутил, что тело, к которому прикасался кинжал, мелко задрожало.

— В таком случае, — слабым голосом проговорила девушка, — уберите ваш нож и позвольте мне встать.

Краер поспешно, но очень осторожно убрал кинжал, а Хоукрил осмелился предложить руку девушке. На ее лице впервые мелькнула настоящая открытая улыбка; она приняла помощь и тут же решительно произнесла:

— Бросьте мои платья. Вон там лежит мешок для прачечной, вытряхните из него все и отнесите его в соседнюю комнату. Квартирмейстер, есть ли у вас клинок, которым вы могли бы пожертвовать?

— Хоть всеми, госпожа, если это требуется для того, чтобы сохранить жизнь, — мрачно ответил Краер.

Пока они шли в соседнюю комнату, его руки лихорадочно собирали браслеты и ожерелья. Он успел опустошить шесть стоек, когда девушка остановилась, протянула руку вперед, будто разрывая паутину, — видимо, сняла еще какое-то заклинание.

— Хоукрил, — сказала она, — пересыпьте в ваш мешок содержимое сундучка, стоящего у вас за спиной. Только не трогайте больше ничего, если вам дорога жизнь.

Обернувшись, она указала на буфет и платяной шкаф.

— Краер, как вы думаете, сможете ли вы вдвоем передвинуть эти шкафы под вот эти висящие на цепочках лампы и влезть на них, когда я попрошу вас об этом?

Квартирмейстер кивнул. Чтобы сдвинуть гардероб, им придется напрячь все силы, но когда речь идет о жизни и смерти…

— Я не должна ни к чему прикасаться, иначе все провалится, — объяснила Эмбра Серебряное Древо. — Принесите вон те два таза. Поставьте их на пол здесь, — она босой ногой указала место на гладком мраморном полу, — и здесь.

Краер видел, что ее рука дрожала от волнения.

Квартирмейстер положил оружие на пол и поспешил выполнить ее просьбу. Нагнувшись, чтобы поставить на место второй таз, он услышал, как Эмбра полушепотом прикрикнула на Хоукрила:

— Неужели вы еще не закончили? Просто вываливайте все, что есть в сундуке, в мешок. У нас нет времени на то, чтобы восхищаться и хлопать глазами!

Краер обернулся. Лицо Хоукрила было бледным от изумления. В одной руке он держал раздувшийся мешок, а в другой (она явно дрожала) целую пригоршню сверкающих драгоценных камней — безримов, аммблеров, педлунов и звездовиков; их было много больше, чем любой из воинов когда-либо видел, и на них можно было бы купить изрядную часть целого баронства. Квартирмейстер торопливо кивнул, Хоукрил встряхнулся, как будто отгоняя сон, и сверкающая струя с негромким стуком полилась в мешок.

— Это были последние, — сказал латник, и в его голосе прозвучало благоговение. — Я закончил.

— Тогда бросайте мешок и двигайте шкаф, — нетерпеливо прикрикнула волшебница. — Мы же не хотим, чтобы здесь оказалось шестеро стражников, которые придут вовсе не для того, чтобы помочь нам, ведь правда?

Хоукрил заторопился выполнить приказание. Шкаф был тяжелым — Трое подтвердят, он был очень тяжелым! — но, дружно упираясь в него плечами и наваливаясь так, будто они били тараном в крепостные ворота, квартирмейстер и латник сумели протащить его через полкомнаты под одну из ламп. Краер окинул сооружение хмурым взором, распахнул широкие дверцы, выдвинул несколько ящиков, чтобы по ним можно было взобраться, как по лестнице, и удовлетворенно кивнул.

— Что дальше?

— Берите второй мешок, — сказала Эмбра и вдруг широко улыбнулась, будто ребенок, радующийся удачной проказе, — а вы — ковш, и наполняйте этот таз водой. Кран находится за третьей дверью.

Краер и Хоукрил поспешно выполняли распоряжения волшебницы. В мешок полетела дюжина пухлых книг внушительного вида, лежавших в сундуке на высоких ножках, а за ними высокие сапоги, брюки и темная блуза, на которые указала дочь барона Серебряное Древо, а к тому времени и таз наполнился. Девушка попросила Краера положить один из его ножей на пол рядом с нею, вступила в воду и приказала:

— А теперь берите каждый по кинжалу и залезайте на шкафы.

Хоукрил дернул бровью и поднял руку, словно просил повременить.

— Мне припоминается, — сказал он ровным тоном, в котором лишь очень внимательный слушатель смог бы уловить предостережение, — что мы согласились взять себе компаньона, а не офицера, который будет командовать нами.

Эмбра Серебряное Древо спокойно посмотрела ему в глаза.

— Дело в том, друг мой Хоукрил, что я знаю, как следует поступать, а в случае ошибки мы все погибнем. Доверьтесь мне в этом, прошу вас.

Латник несколько мгновений молча смотрел ей в глаза, а затем медленно кивнул, взял в зубы кинжал и вскарабкался на буфет. Дерево громко заскрипело под его сапогами, буфет покачнулся, но все же устоял. Краер уже стоял с кинжалом в руке на верху платяного шкафа.

Волшебница посмотрела на одного, затем на другого, глубоко вздохнула и сказала:

— Я прошу вас одновременно рубануть по металлическим шишкам, которыми цепи крепятся к потолку. Обязательно нужно разрубить хотя бы часть рун, которые на них выгравированы. Бейте со всей силы и, ради Троих, тут же закрывайте глаза и бросайте оружие. Произойдет… произойдет нечто впечатляющее. А потом вам нужно будет подобрать мешки, так что запомните, где они лежат. Может быть, станет совсем темно, а нам нужно будет действовать очень быстро. Но бейте не раньше и не позже моего сигнала!

Два друга обменялись взглядами и дружно кивнули. Эмбра опустилась на колени, чтобы взять кинжал, отцепила что-то от цепочки, украшавшей ее щиколотку, и кинула маленький предмет в пустой таз. Затем обернулась, еще раз взглянула на стоявших над ее головой мужчин и решительно полоснула взятым у Краера ножом по наружной стороне предплечья.

Из раны обильно полилась темная кровь. Эмбра Серебряное Древо держала руку так, чтобы кровь попала с кончиков пальцев в таз без воды, некоторое время смотрела на темную струю, сбегавшую по ее руке, а затем воскликнула:

— Бейте!

И в это мгновение в таз упала первая капля крови.

Кинжалы с силой опустились, высекая искры из покрытого рунными письменами металла, и тут же из глубоких щербин вылетели снопы молний.

Белые, яростные, они полосовали воздух огненными кнутами.

Краер выругался и резко взмахнул рукой. С его кинжала посыпались капли расплавленного металла, повалил густой дым. Со всех сторон раздался громкий вой, что-то заметалось в воздухе и вдруг накатилось тяжело, точь-в-точь как та волна, которая унесла прочь от скалистых иеремборских берегов лодчонку с воинами, с мрачной решимостью цеплявшимися за борта.

Еще одна волна силы со стоном прокатилась через комнату, и на ее пути возникало и тут же уносилось вместе с нею множество маленьких неровных вспышек. В их свете Краер увидел, что Хоукрил спрыгивает с начинающего валиться буфета.

Падение сотрясло комнату и отозвалось шумом падения каких-то мелких предметов в близлежащих помещениях. При свете одной из молниеподобных вспышек — вероятно, они сопровождали распад заклятий — квартирмейстер увидел силуэт волшебницы. Она все еще стояла в тазу и отрывала последнюю оборку со своей ночной рубашки, а потом резким движением, в котором ясно читалось торжество, обернула шелковую полоску вокруг своей руки.

Пол вдруг заплясал, хотя присутствия какой-либо силы в воздухе на сей раз не ощущалось, и платяной шкаф стал неторопливо и важно крениться, готовый отправиться в путь для сокрушительной встречи с полом.

Краер соскочил с клонящегося шкафа туда, где, по его ощущениям, должен был валяться мешок, потерял равновесие из-за того, что нечто, сыпавшееся с потолка, с силой задело его плечо, тяжело прокатился и почувствовал под ногами набитый мешок. Благодарение Троим, там были только книги, а не драгоценные камни. Когда же он вскочил, вся башня затряслась, как в лихорадке, и квартирмейстер с трудом удержался на ногах. Похоже, что магические узы были разбиты напрочь, а барон и трое его колдунов не могли ничего поделать, и им оставалось лишь наблюдать за происходившим!

Жесткая рука в темноте схватила его за локоть.

— Держитесь вот за это, — сказала Эмбра Серебряное Древо, вкладывая ему в руку материю, под которой ощущалось ее стройное бедро. — А если начнете шевелить пальцами, то я верну вам те три ножа, которые вы оставили на полу, — по одному и острием вперед.

Краер ответил ей звуком, который больше походил на фырканье, и поспешил вслед за девушкой через дрожащий, мятущийся мрак, причем лишь однажды прикоснулся к ее мягкому телу — в тот момент, когда из темноты с негромким рычанием, по которому его можно было безошибочно узнать, показался Хоукрил. Владычица Самоцветов не испугалась и не остановилась; она откликнулась одобрительным возгласом, схватила его за руку и потащила за собой. Вместе они пробрались между многочисленными стульями и нырнули в дверной проем, закрытый занавеской, на которой брякали, словно кости на плите алхимика, драгоценные побрякушки. Там начиналась узкая, крутая, невидимая в темноте лестница, и Эмбра повела их по ней вниз. По пути она не единожды вздохнула с нескрываемым облегчением — очевидно, обнаружив, что магических барьеров, которых она страшилась, на самом деле не существует; а спустившись вниз, жестом отодвинула своих спутников чуть в сторону и резким толчком распахнула дверь — за ней лежал залитый серебряным лунным светом сад.

Рука девушки, когда Эмбра, чуть задержавшись, отбросила от бедра пальцы квартирмейстера, дрожала, выдавая волнение, но голос Владычицы Самоцветов был спокойным и ровным.

— Мы сможем спасти наши жизни лишь в том случае, если у вас есть тайное убежище, до которого мы сможем быстро добраться, — сказала она, обернувшись к своим спутникам. И, не дожидаясь ответа, взмахнула рукой — жест получился надменным, поистине аристократическим, — предлагая им двинуться дальше.

Краер посмотрел на нее, постарался выкинуть из головы мысли о каменных статуях, стремящихся сокрушить и уничтожить все живое, что окажется рядом с ними, и, закинув мешок на плечо, со всех ног помчался к темневшим неподалеку деревьям. Хоукрил, громко топая, бежал следом. Поравнявшись с первыми деревьями, квартирмейстер с немалым удивлением увидел, что волшебница бежит рядом с ним, неслышно ступая босыми ногами; волосы ее развевались, а грудь вздымалась от частого тяжелого дыхания.

К счастью, навстречу им из-под темного древесного полога не выскочили никакие волки, зато очень скоро беглецы ощутили под ногами тяжелые сотрясения почвы, безошибочно извещавшие о приближении каменного рыцаря.

— А я-то думал, что ты разбил его вдребезги, — рявкнул Хоукрил, вытаскивая меч и оглядываясь через плечо на стража стены с таким видом, будто ожидал, что его гнев снова разнесет гиганта на части.

— Я так и сделал, — задыхаясь, откликнулся Краер. — Госпожа, они могут возрождаться?

— Да, пока кто-нибудь не разобьет чары. Я не смею этого сделать — в этом случае мне немедленно придется столкнуться с отцовскими колдунами, — совершенно спокойным голосом ответила волшебница, — Я даже не могу больше управлять им. Чары Амбелтера превышают мои возможности; они сотканы так, чтобы преградить мне путь к свободе.

— Он так мало доверяет вам? — пробормотал квартирмейстер, отходя в сторону от Эмбры, чтобы вынудить приближавшегося рыцаря испытать затруднение при выборе цели.

— Он не доверяет никому, — отозвалась Эмбра. Хотя она говорила почти шепотом, ее голос казался холодным, как зимний ветер. — Он гордится тем, что свободен от таких слабостей.

— Как же вы, госпожа, предложите нам пробраться мимо этого каменного болвана? — поинтересовался Хоукрил. Несмотря на шутливый тон, в его голосе явственно слышался гнев. Он описал мечом круг в воздухе, словно разминал руку перед боем, и шагнул вперед, желая отвлечь внимание на себя.

— Краер, подойдите к нему поближе, а потом бегите в сторону, чтобы увести его с этого пути, — сказала Эмбра, заставив себя приободриться. — Хоукрил, будьте готовы утащить меня прочь, если он дотянется до меня. Тащите, как мешок с зерном, не тратя времени на то, чтобы трясти меня или хлопать по щекам. У нас остался один-единственный шанс.

В ответ латник сердито заворчал, но все же отступил, а Краер встретился с ним взглядом, кивнул и помчался вперед.

Каменное лезвие опустилось, разрубив ночной воздух. Квартирмейстер высоко подскочил, приземлился на четвереньки, став еще больше похожим на паука, отпрыгнул в сторону и перекатился через голову, ломая кусты, а страж повернулся, чтобы пуститься за ним в погоню, непрестанно размахивая мечом, — слава Троим, хотя и быстро, но не метко.

Хоукрил стоял рядом с волшебницей, не спуская с нее подозрительного взгляда. Лезвие его меча висело в воздухе, почти касаясь девичьей груди. То и дело он озирался, пытаясь обнаружить волков, вооруженных стражников или волшебников, но самым главным врагом могла оказаться эта красивая юная женщина, неподвижно замершая в полутора шагах от него…

Наследница барона Серебряное Древо стояла с закрытыми глазами, слегка покачиваясь. С ее чуть заметно шевелившихся губ срывалось еле слышное бормотание, похожее на жужжание пчелы. Хоукрил видел, как она постепенно откидывала голову назад, пока перед ее глазами — именно в этот момент она их раскрыла — не оказалось усыпанное звездами небо.

А потом она вздрогнула всем телом, съежилась, будто ее застиг посреди улицы внезапно начавшийся ливень, и резко бросила:

— Ну вот, готово. Хоукрил, уберите свой меч.

— А вот это, госпожа, уже мне решать! — злобно рявкнул латник, — Я мало доверяю волшебникам, указывающим, что мне следует делать, а если хотя бы половина того, что вы наболтали о колдунах вашего отца, верна, то и вам не доверяю тоже.

Он напрягся, услышав за спиной тяжелый топот. Это был другой каменный рыцарь; он стремительно проламывался сквозь деревья в ту сторону, куда убежал Краер, уводивший за собой своего страшного противника.

— Госпожа Эмбра, — зарычал Хоукрил, — если вы затеяли с нами игру…

Волшебница повернула голову — у нее был очень усталый вид — и окинула взглядом его искаженное яростью лицо.

— Тогда убейте меня. Прямо сейчас. Это может дать вам хоть немного удовлетворения, которым вы станете тешить себя перед тем, как отцовские маги заставят вас забыть обо всем на свете, кроме своих мук. Я думаю, что было бы хорошо — клянусь богами, это просто необходимо, — если бы мы доверяли друг другу. Боюсь, что я больше не в состоянии управлять стражами стены. Под моим контролем остался только этот.

— Ну и? — прогремел Хоукрил, продолжая целиться острием меча в ее горло.

— Я послала его бороться с тем, который гонится за вашим… нашим другом, — все тем же ровным голосом объяснила она, а затем взглянула воину прямо в глаза и проговорила с гневом, не уступавшим его ярости: — Хоукрил, верьте мне!

Земля снова задрожала. Латник отвернулся от Эмбры и, испустив громкий боевой клич, воздел свой испытанный в боях меч, готовый встретить то, что, он точно знал, должно было вот-вот обрушиться на него. Кинув взгляд на две каменные головы, возвышавшиеся над деревьями — оттуда доносился громкий треск ломавшихся веток и стволов, — он вновь взглянул на волшебницу. «А не может ли быть такого, — мелькнула у него мысль, — что, как только я убью Владычицу Самоцветов, оба этих чучела тут же развалятся на куски?»

— Ждите и смотрите, — сказала Эмбра дрогнувшим голосом, — Вы сами увидите…

Затрещали ветки, и из темноты появился Краер Делнбон. Он споткнулся, растянулся на земле прямо между ними и с трудом выговорил, задыхаясь:

— Сожалею, но я привел сюда уже двоих…

Хоукрил мельком взглянул на него, а потом перевел взгляд на возвышавшихся неподалеку каменных титанов. Он взмахнул мечом — с таким же успехом он мог бы выйти против этих огромных каменных клинков, вооружившись травинкой, — и тут у него перехватило дыхание.

Страж, чья каменная кожа была изрезана морщинами трещин, размахнулся было мечом, чтобы нанести удар, но второй рыцарь ударил его сзади, опустив клинок, словно топор дровосека, и вложив в удар всю неодолимую силу своего огромного тела. Каменное оружие обрушилось на поднятую руку с мечом, и кисть оказалась отрублена; с грохотом посыпались камни, оглушив волшебницу и обоих воинов Грифона. Каменные брызги полетели во все стороны, а преследователь столкнулся с разоруженным стражем.

Камень, грохоча, ударился о камень, земля, казалось, застонала, и два титана медленно повалились, сокрушая деревья; треск и грохот, сопровождавшие это падение, эхом отразились от невидимых в темноте стен замка.

Хоукрил, разинув рот, глядел на эту невероятную схватку, а Эмбра Серебряное Древо дергала его за рукав и что-то кричала, но он из-за звона в ушах не мог понять ни слова. Краер уже стоял рядом с нею, и она указывала ему рукой вперед, одновременно продолжая уговаривать латника прийти в себя.

Латник приподнял руку, освобождаясь, повернулся к девушке с жесткой, но все же восхищенной улыбкой, вложил меч в ножны и с поклоном предложил ей пройти вперед. Его жесты были достойны высокородного кавалера, приглашающего даму первой войти в танцевальный зал.

Эмбра Серебряное Древо с комическим восхищением закатила глаза — ее мимику было хорошо видно в лунном свете — и пустилась бежать. Краер держался в полушаге перед нею. Усмехаясь, словно слабоумный, Хоукрил последовал за ними; звон в ушах постепенно стихал, и наконец он снова смог услышать свое быстрое дыхание, треск сучьев и шелест травы под ногами.

Больше на них никто не нападал; ни волки, ни другие стражи не показались из темного леса, но когда перед беглецами затемнелась высокая стена, в которую упиралась аллея, она казалась живой: каменные зубцы качались и, похоже, собирались сойти с места. Хоукрил так резко остановился, что чуть не упал, и в который раз выхватил меч, а мгновение спустя земля опять затряслась, и раздался гром, раз за разом раскатывавшийся и снова оглушивший троих беглецов.

На всем протяжении стены, насколько хватало глаз, каменные зубцы превращались в рыцарей, а те начинали медленно двигаться вперед, угрожающе поднимая тяжелые клинки.

— Тут были еще и руки, — пробормотал Краер, вспомнив твердые пальцы, хватавшие его за лодыжки. Да, приключение получилось не таким уж приятным и увлекательным…

Владычица Самоцветов воздела руки и что-то негромко проговорила твердым голосом. Ее глаза, казалось, вспыхнули, а потом пламя — пламя, которое, казалось, родилось в этих глазах, — прокатилось от нее до стены, как волна штормового прибоя, обрушивающаяся на высокий берег.

И там, куда ударило это пламя, все, будь то неуклюжий рыцарь или казавшаяся несокрушимой стена, мгновенно задымилось, а потом распалось со странным рокочущим звуком и стало осыпаться, словно куча пыли под сильным ветром.

Туча песка налетела сзади, хлестнув латника и квартирмейстера по спинам, и умчалась туда же, куда кануло то, что осталось от стены. Двое мужчин растерянно смотрели на пустые, растерзанные ногами каменных рыцарей газоны с возвышавшимися тут и там статуями и на образовавшуюся в стене брешь, за которой серебрилась в лунном свете рябая полоса реки… а затем дружно обернулись к своей новообретенной спутнице.

Эмбра Серебряное Древо вскинула брови, встретив два ошеломленных взгляда, и решительно заявила:

— А теперь нам нужно по-настоящему поторопиться. Вперед, лежебоки!

— Так скажите мне, Повелитель Заклинаний, какими же должны быть следующие действия Серебряного Древа, — произнес барон Фаерод Серебряное Древо, приподняв черные как вороново крыло брови. Он походил на ухоженную, красивую хищную птицу, когда осторожно поставил высокий стакан на стол с выгравированной на столешнице картой и взглянул с мягкой, деликатной улыбкой на своего главного мага.

Впрочем, улыбка эта не означала ничего хорошего. Тучный, с мрачным лицом Ингрил Амбелтер только что отправил в рот сочный кусок зажаренной на вертеле дрофы, политой вкуснейшим соусом из мелко нарезанных и обжаренных в масле грибов, но он отлично знал, что вызывать неудовольствие человека, нанявшего его на службу, ни в коем случае нельзя. Гнев правителя Серебряного Древа мог проявиться бурно или едва приметно, но оба варианта были одинаково опасны, равно как и шутки, для которых тоже не стоило давать повода — даже самому могущественному волшебнику трех баронств.

И потому Ингрил с нарочитым рвением вытер подбородок и пухлые пальцы, унизанные перстнями, поддернул рукава, склонившись вперед, окинул подчеркнуто внимательным взглядом извилистое русло Серебряной, изображенное на гравированной карте, и лишь после этого заговорил. Ему следовало безошибочно подобрать слова и произнести их с твердой уверенностью, чтобы убедить своего хозяина; его бешенство не должно было оставаться неуправляемым.

— Господин барон, — сказал он, уловив некие признаки того, что, по его мнению, безошибочно свидетельствовало о некотором возбуждении, — я думаю, что нам представляется редкий случай…

В дальнем конце небольшого зала раздались гулкие удары, сопровождаемые веселым звоном разбитого стекла.

Оба собеседника мгновенно повернулись и уставились на изящную стеклянную модель замка: прозрачная голова самой правой из одинаковых ухмыляющихся горгулий разлетелась на мелкие осколки, а это означало, что нечто разрушило чары, наложенные на наружную стену замка Серебряного Древа.

В край стола барона был вделан ряд золотых драконьих голов. Он потянул за одну, потом за вторую. Послышались удары гонга, затем они смолкли, а барон снова схватил стакан. В его движениях теперь не было той осторожности, с какой он только что ставил стакан на стол.

Ему едва-едва хватило времени, чтобы в один присест проглотить обжигающе крепкий напиток и с силой выдохнуть, до того момента как две арочные двери в противоположных стенах зала раскрылись. В одну быстрыми шагами вошли несколько вооруженных стражников, а в другую — два волшебника в мантиях. Ни те ни другие не были настолько глупы, чтобы спрашивать, что случилось, — барон вызвал их, и он, несомненно, даст все нужные распоряжения, когда сочтет нужным.

Он не обманул предчувствий вошедших и не стал томить их, выжидая, пока они продемонстрируют ему подобающее рвение. Все (хотя у нескольких человек глаза еще были сонными) заметили разбитое стекло и, не задавая вопросов и не обменявшись ни единым словом, поняли, что это означает тяжелую работу, к которой нужно будет приступить немедленно.

— Стена замка повреждена. Вероятно, в дальнем конце острова, — резким тоном объявил барон. — Догоните того, кто так невежливо покинул нас, и приведите его ко мне — без проволочек и в максимальной степени живым.

Стражники склонили головы и, пятясь, протиснулись в дверь, через которую вошли. Господин Серебряное Древо поднял взгляд на троих мужчин в мантиях, оставшихся в комнате, и спросил спокойным тоном:

— А вы чего ждете?

Других слов не понадобилось. Трое магов разошлись к своим скамьям, стоявшим в разных углах комнаты, и принялись творить заклинания.

Спустя совсем немного времени Ингрил Амбелтер прошипел:

— Готово!

Волшебник развел руками в стороны, и посреди комнаты повис огромный, светящийся багровым светом, неторопливо крутящийся глаз. Он потемнел, поднялся выше и взорвался туманом, который растекся радужной пеленой по потолку, образовав чуть заметно подрагивающий волшебный ковер.

В пелене замелькали разноцветные полосы, свернулись спиралью, и вдруг из этого хаоса возникло четкое изображение трех человеческих фигур. Они карабкались по обрыву противоположного берега Змеистой, и с них струями стекала вода.

— Моя дочь… — без всякого удивления произнес барон, — Как интересно. — Он обвел взглядом магов и добавил небрежным тоном: — Вы знаете, что делать.

Маркоуну Яринду, самому молодому из всех троих, все еще не терпелось при всяком удобном и неудобном случае продемонстрировать свой ум, и потому он ответил вслух:

— Сохранить ее целой и невредимый. Доставить всех сюда. Состояние мужчин значения не имеет.

— Совершенно верно, — почти пропел барон.

Трое магов обменялись невыразительными взглядами и возвратились в углы, чтобы снова заняться своим делом.

Краер беспокоился, что книгам и одежде Эмбры, сваленным в мешок, пребывание в реке не пойдет на пользу, но владычицу Серебряного Древа это, похоже, нисколько не тревожило. Она не обращала внимания ни на то, что мокрая ночная рубашка липла к телу, ни на то, что ее распущенные волосы спутались, превратились в длинный хвост и цеплялись за ветки. Впрочем, ни у кого не было времени обращать внимание на внешность девушки, пробираясь через валежник в сгущавшейся предутренней тьме.

Шагавший впереди Хоукрил выругался и вытащил меч из ножен. Ветви деревьев, нависавшие над головами беглецов, зашевелились — они изгибались, напоминая приготовившихся к броску змей, тянулись к людям, явно пытаясь удушить или связать их, или же вытягивались поперек дороги, образуя гигантскую живую решетку.

Краер, чувствуя, как к горлу подступает страх, холодный, как вода в Серебряной, тоже вынул шпагу, готовый присоединиться к Хоукрилу, который принялся с ожесточением рубить ветки. Ожившая ветвь промелькнула рядом с его головой, он дернулся, уклоняясь от удушающего объятия, и ему в горло чуть не воткнулось острие другой ветки, налетевшей с противоположной стороны.

— Когти Темного! — громко выругался он; в его голосе послышалось рыдание: много ли времени понадобится этим ожившим палкам, чтобы повалить их, ослепить или захлестать до смерти?

Почти над его ухом Владычица Самоцветов пропела несколько властных слов, и от нее разошлась волна коричневого, как пиво, сияния, ударившая по выстроившимся впереди темным деревьям. Ветви задрожали и изогнулись, пытаясь уклониться, но тщетно; листья на них сразу пожухли, ветки согнулись, начали ломаться и повисли безжизненными плетями. Краер срубил две уцелевшие ветви, перепрыгнул через третью и оказался на длинной полосе из безжизненных деревьев, протянувшейся дальше в ночь. Хоукрил нетерпеливо махнул Краеру, предлагая взять на себя лидерство.

— Длиннопалый, ты знаешь дорогу, — пробасил латник. — Не забудь, что мне никогда еще не приходилось подолгу разгуливать по Серебряному Древу!

Краер и Эмбра вдруг заметили, что смотрят друг на друга. Квартирмейстер встряхнул мешок.

— Э-э… Не хотите обуться? И…

— Позже, — решительно отрезала волшебница. — Когда мы доберемся до того убежища, куда вы нас ведете. У моего отца слишком много хитроумных магов, чтобы можно было стоять тут и вести светские беседы.

— А кстати, сколько их, этих хитроумных магов? — мрачно спросил Краер.

Забраться в замок Серебряного Древа и украсть столовое серебро барона средь бела дня было бы менее глупо, чем лазить за содержимым гардероба Владычицы Самоцветов! Более чем вероятно, что к рассвету они будут…

Позади них захлопали огромные крылья, затрещали ветки, защелкали зубы. К беглецам стремительно приближалось нечто массивное, темное, с крыльями как у летучей мыши и огромным количеством жадно клацающих челюстей.

— Дьявольские рога! Что это еще? — задыхаясь выкрикнул Хоукрил, поднимая меч над головой.

— Бегите! — приказала девушка своим спутникам, — Пригнитесь как можно ниже и бегите! — Она не замедлила подать пример, устремившись в ночь, как мокрое босое привидение. Двое мужчин, не задумываясь, кинулись следом, с размаху налетая на деревья, спотыкаясь о корни и кочки. Падая, они тут же вскакивали и без малейшей задержки продолжали бег. А неумолчно раздававшиеся сзади треск и хлопанье крыльев говорили о том, что летающий ужас продолжал с неугасаемым энтузиазмом преследовать их.

— Вы не знаете, — задыхаясь, пробормотал Краер, когда ему наконец удалось догнать волшебницу, которую они, как предполагалось, провожали, или похищали, или уводили из замка Серебряного Древа подальше от рук жестокого барона, — вы не знаете, что это такое?

— Это ночной червь, — тяжело дыша, ответила Эмбра. — Он подвластен одному из отцовских магов. Если он поймает нас, то разорвет на куски.

Ни у Краера, ни у Хоукрила не оказалось времени, чтобы придумать какой-нибудь умный ответ — ночной червь, похоже, был способен разделяться на части и вновь сливаться воедино, и ему удавалось с пугающей скоростью проникать под древесный покров, который вроде бы должен был остановить чудовище. Вот уже преследователя отделяли от людей считанные футы, вот…

Они кинулись врассыпную, напрягая все силы, а зубы клацали уже в считанных дюймах за их спинами, головы на гибких шеях жадно тянулись к жертвам… и тут им на помощь пришло скрюченное дерево.

От такого столкновения любое нормальное животное несомненно погибло бы. Толстый ствол зашатался и раскололся по высоте, но все же устоял, на людей посыпались сломанные ветки. Госпожа Эмбра Серебряное Древо описала в воздухе сальто, в неприличной позе грохнулась рядом с мужчинами с такой силой, что ей показалось, будто из нее вышибло дух, но все же нашла в себе силы сразу же перевернуться и уселась посреди торчащих щепок.

Она смотрела прямо в одну из битком набитых зубами пастей, широко распахнувшуюся в считанных дюймах от ее лица. Ночной червь потянулся вперед, чтобы вцепиться в нее.

— Ты не будешь есть, госпожа?

В голосе Мрессы слышались сдавленные рыдания. Необходимость видеть ее юную подопечную разрывала ей сердце даже сильнее, чем то ужасное зло, которое отец этой девочки сотворил над ее матерью. И этому злу нужно было лишь чуть-чуть, самую малость расправить плечи, чтобы в его объятиях оказалась и младшая баронесса Серебряное Древо.

Девочка резко отвернулась и побежала прочь по стене. Мресса провожала глазами ее удалявшуюся фигурку в черном длинном платье, напоминавшую привидение. Куда она направлялась? Навстречу гибели? — молчаливая, белолицая, ожидающая мгновения, когда ее уничтожат, как уничтожили ее мать. А может быть, Эмбра предпочла бы сама выбрать время и место смерти и разглядывала бы торчавшие из реки камни — точно так же, как сейчас, — перед тем, как прыгнуть вперед и пуститься в короткий губительный полет, у которого может быть только одно завершение?

Мресса держала тарелку с отвергнутой едой возле своей внушительной груди, смотрела на застывшую в молчании и неподвижности Эмбру, глядевшую вниз, на место своей смерти, и дрожала. Она не осмеливалась сейчас подойти к девочке, чувствуя, что от ее… от чьего угодно приближения Эмбра и впрямь может с воплями броситься вниз.

С воплями… такими же, как те, что на всем протяжении долгой ночи испускала ее мать Тларинда, привязанная к столу, завывавшая и визжавшая в муках, под пытками, которым подвергал ее владетельный супруг. Вопли умолкли только перед восходом солнца, когда несчастная испустила последний вздох, и барон Серебряное Древо — всю ночь с его лица не сходила ласковая улыбка, — весь залитый кровью жены, спокойным голосом спросил, готова ли для него любимая теплая ванна.

Мресса содрогнулась от воспоминаний… содрогнулась и тут же застыла. На вершине самой высокой башни она увидела одинокую фигуру, рассматривавшую Эмбру точно так же, как та рассматривала воды Серебряной, неустанно текущие мимо стен замка. Стервятник взгромоздился на насест над своей добычей, которая, как он хорошо знал, никуда не могла укрыться от него, и его взгляд своей холодной тяжестью, как кинжал, пришпилил девочку к месту.

Мресса плохо видела его лицо, но издали ощущала на нем холодную улыбку. Она попыталась вздохнуть, но, как оказалось, в ее тучном теле сил осталось лишь на то, чтобы задрожать. Она перевела взгляд на молчаливую девочку, которую отныне и впредь должна была величать госпожой Серебряное Древо, не смея вновь поглядеть вверх. Она уже приросла к этому месту и была обречена смотреть, как Эмбра Серебряное Древо решает, жить ей или умереть.

Узнав о своей ошибке, барон пожал плечами и улыбнулся. Мресса навсегда запомнила эту улыбку.

Все также улыбаясь, он осушил на дорожку свой неизменный кубок и отправился покупать племенных кобыл и жеребцов для собственных табунов, даже не подумав хоть как-то изменить свои планы. Это произошло на четвертое утро после того, как он собственными руками запытал до смерти Тларинду за грех супружеской измены.

Барон увидел, как она в стороне от людей разговаривала с каким-то мужчиной. Владычица Серебряного Древа явно была очень рада этой встрече, они обнимались, целовались и смеялись. Неизвестный, закованный в тяжелые цепи, сидел в темнице, и наутро ему по приказу барона принесли окровавленное расчлененное тело Тларинды, а потом, прежде чем солнце успело высоко подняться, его вытащили на главную площадь, отрубили руки и ноги, прижгли культи раскаленным железом — беспощадные чары Гадастера Мулкина не давали ему умереть — и бросили обнаженное изувеченное тело под лучами солнца дожидаться медленной, мучительной смерти.

Этот незнакомец оказался родным братом Тларинды, которого она не видела много лет.

Именно это известие заставило Фаерода Серебряное Древо пожать плечами и улыбнуться. Точно так же он улыбнулся бы какой-нибудь ерунде, например, надев не тот плащ или взяв пустой кувшин вместо стоявшего рядом полного. Пустяковая промашка, о которой не стоит даже вспоминать, не то что скорбеть или раскаиваться.

Совершенно ошеломленная Мресса смотрела, как останки обоих выбросили свиньям, и на этом со всем происшествием было покончено. Покончено было и с тихой мечтательной девочкой, которая с удовольствием носила усыпанные драгоценными камнями платья и любила в одиночестве проводить время в садовых беседках за чтением книг. Со дня казней девочка испытывала жестокую подавленность, ни с кем не разговаривала и все время ходила в черном траурном платье.

На парапете что-то зашевелилось, и мысли Мрессы мгновенно вернулись из былых времен к нынешнему дню. Каменная плита покачнулась, откинулась, словно крышка сундука, и перед Эмброй открылась ниша, в которой лежало несколько книг. Девочка вынула их и начала листать. Они очень походили на колдовские фолианты; книги, подобные этим, она видела два или три раза в руках Гадастера Мулкина, главного волшебника барона.

Краем глаза Мресса уловила какое-то движение наверху. С трудом вынудив себя поднять взгляд, она увидела, что к барону присоединился Гадастер. Оба с одинаково холодными улыбками разглядывали юную наследницу Серебряного Древа, а та с увлечением листала книги. О, неужели ей, Мрессе Каландю, предстояло оказаться единственным свидетелем очередного темного деяния? И именно ее язык Фаерод не задумываясь отрубит, если ему взбредет в голову, что его обладательница видела то, что не полагалось?

Так и получилось. Прямо под тем местом, где стояла Эмбра, находился балкончик, полукруглая площадка, выдававшаяся из стены, в прежние времена барон и баронесса Серебряное Древо частенько сиживали на нем, любуясь рекой при хорошей погоде. Сейчас там никого не было, но Гадастер Мулкин взмахнул рукой, балкон на мгновение окутался мерцающим маревом, а когда оно рассеялось, там оказался Фаерод Серебряное Древо, рассматривающий реку. Он держал в руке кубок и опирался на перила, по-видимому забыв о стоявшей наверху дочери. А она заметила его и напряглась.

Мресса взглянула на башню как раз вовремя, чтобы заметить, как барон — настоящий барон — отступил назад и скрылся за спиной волшебника Гадастера. Он следил за тем, как Эмбра сверху вниз глядела на его двойника, как она быстро окинула взором все вокруг — Мрессу она сочла своим другом, а может быть, просто привычным предметом обстановки; во всяком случае, ее глаза ни на мгновение не задержались на массивной фигуре старой девы, — чтобы убедиться, что поблизости никого нет, а затем принялась с лихорадочной поспешностью перекидывать страницы.

Казалось, прошла вечность, прежде чем она выпрямилась, выбросила вперед, словно меч, худенькую руку, указывая на стоявшего внизу отца, и звонко произнесла какую-то короткую фразу.

Воздух над балконом склубился в темный дым, над которым тут же поднялось пламя, весь замок сотрясся, а балкон развалился на мелкие куски, и они, вместе с образом барона, полетели вниз и канули в воды реки.

Тут же раздались крики, сбежались стражники, во всех окнах показались головы, а на башне вокруг волшебника и барона образовался светящийся шар. Чуть дрожа, он проплыл по воздуху и плавно опустился совсем рядом с девочкой-подростком, которая перегнулась через парапет, не в силах оторвать взгляда от пустоты, образовавшейся на том месте, где только что был балкон. Голоса Гадастера и барона донеслись до Мрессы так же четко, как и до Эмбры. Девочка резко обернулась на их звуки, и ее лицо побелело как мел.

— Быстрая, сообразительная, энергичная и с прирожденной способностью к волшебству, — прошамкал волшебник.

Фаерод Серебряное Древо улыбнулся.

— Прекрасно. Она принесет мне больше пользы — со временем! — если сгодится не только на то, чтобы демонстрировать окружающим мои драгоценные камни. Делайте с ней все, что сочтете нужным, Мулкин, ну а она, конечно, не посмеет противиться. Я не прощаю неверности. — И он улыбнулся еще раз.

При его последних словах лицо Эмбры Серебряное Древо переменилось. На мгновение в его искаженных чертах отобразилось больше гнева, чем Мрессе когда-либо доводилось видеть, а глаза сверкнули яростным пламенем.

Но сразу же — ведь девочка происходила из рода баронов Серебряного Древа, черты лица смягчились, выражение стало безразличным, и далее баронесса Эмбра следила за тем, как ее обрекают неведомой, но, несомненно, плачевной участи, скрывая свои чувства за непроницаемой маской.

 

3

НЕДОСТУПНОЕ РАЗУМЕНИЮ — И ХУЖЕ ТОГО

ИЗ ВСЕХ ЖИВОТНЫХ, которые охотятся на людей, нет ни одного, который внушал бы такой же страх, как ночной червь. В Дарсаре существуют и более крупные чудовища — говорят, что есть даже более беспощадные, — но в блестящей, похожей на гигантского угря твари, десятикратно превосходящей человека длиной, носящейся в воздухе на колоссальных крыльях летучей мыши и обладающей челюстями, способными пожрать сразу целую семью, есть что-то такое, что заставляет людей рыдать и цепенеть от ужаса.

Ночные черви водились в долине Серебряной испокон веку. Когда солнце стоит высоко и заливает землю ярким светом, они неподвижно висят в воздухе, обычно укрываясь под густыми кронами в чащах, или неспешно летают над болотами, где не бывает людей, а с наступлением сумерек вылетают кормиться. Корова, несколько овец или коз являются для них более лакомой добычей, чем человек, но некоторые из этих чудищ любят охотиться именно на людей. Есть и такие, которые предпочитают вылетать за добычей при свете дня. Похоже, что некоторым из них нравится даже насмехаться над людьми, разоряя и разламывая ловушки, которые те ставят против них, а то и просовываясь в окна, опрокидывая кровати, заставляя несчастных обитателей забиваться по углам и поселяя в их душах мертвящий ужас, перед тем как вновь наброситься на них, чтобы терзать и пожирать.

Есть и такие, которые питают пристрастие к мясу людей определенного баронства или города, а то и одной семьи. Все они ненавидят тех, кто в состоянии причинить им наибольший вред: лучников и волшебников. Менестрели часто поют легенду о Маерданте, у которой погибла чуть не вся семья — сначала дяди, потом дочь, а потом сын, — из-за того, что те были способны заклинаниями отгонять темных летунов, повадившихся поедать их овец. В конце концов она сама выдумала заклинания, которые позволили ей принять образ ночного червя, и в таком виде затаилась рядом со своим почти опустевшим домом.

Когда появился очередной крылатый охотник, ей удалось уцелеть и самой убить чудовище только потому, что он проникся любовными чувствами к неожиданно попавшейся самке, а не растерзал ее в первый же момент.

Тело, найденное слугами, пришедшими за своей тяжело израненной хозяйкой, оказалось шестидесяти футов в длину от плеч с огромными кожистыми крыльями до конца щетинившегося шипами хвоста. Даже истерзанное в схватке, мертвое чудовище выглядело таким изящным и таким смертоносным, что мало кто решался приблизиться к нему. У него было множество заостренных голов, и каждая из них заканчивалась клювом, похожим на птичий, но длиной равнявшимся росту высокого мужчины и усеянным множеством острых, похожих на акульи зубов; а глаза были белыми пятнами без какого-либо подобия зрачка. Даже жрецов кидало в дрожь, когда им приходилось по каким-то причинам оказываться рядом с мертвым страшилищем.

А этот ночной червь казался меньше других, но зато обладал чудовищными челюстями. Они, жадно щелкая, тянулись к Эмбре, и влечение, которое испытывала к девушке эта тварь, нисколько не походило на любовное.

Если, конечно, не считать любовью стремление пожирать свежеубитых, залитых еще дымящейся кровью волшебниц.

Владычица Самоцветов сплюнула в ладонь и, запинаясь, произнесла слово власти, которое она надеялась не применять еще многие и многие годы. Оно эхом разнеслось вокруг, а девушка резко взмахнула рукой и швырнула капли своей слюны в одну из раззявленных глоток. В то же мгновение по всему ее телу разлилась болезненная слабость, причиной которой, как она хорошо знала, послужило использование именно этого заклинания, и волшебница громко застонала.

В это мгновение к ней метнулась еще одна голова; громко клацнули темные зубы. Эмбра из всей силы оттолкнула ее, бросилась в сторону и, отчаянно дергаясь и извиваясь всем телом, покатилась по груде щепок. Ветви хлестали ее кожу, как языки пламени, и от этой боли подступавшая к горлу тошнота исчезла как не бывало.

Ночной червь, во чреве которого начало действовать заклинание, забился в конвульсиях, отчаянно выбрасывая во все стороны длинные черные шеи. Эмбра откатилась подальше и сквозь стиснутые зубы прошипела еще одно, последнее слово, которое должно было довести ее магическое действо до конца.

Ночь взорвалась, рассыпавшись крупным дождем яростного колдовского пламени и клочков погибшего чудовища. Покрытая густой росой земля сотряслась. Поблизости испуганно вскрикнули двое мужчин.

Кровь забрызгала все ближние деревья и капала с листьев, громко шлепая по земле. Сырое дерево и обрывки плоти, шипя, тлели в угасавшем пламени, а черные капельки, разлетевшиеся после взрыва, оседали на спутанных ветвях и одежде троих беглецов. Из тех мест, куда попадали капли, поднимались тонкие струйки дыма.

Владычица Серебряного Древа дымящимся лоскутом ночной рубашки стряхнула с ноги чуть выше колена крупный горящий клок. Судорожно хватая ртом воздух, она попыталась загнать обратно подступавшую к горлу рвоту… и каким-то образом ей это удалось.

— Змея в Тенях! — устало, почти не повышая голоса выругалась она (это было самое крепкое выражение из всех, употреблявшихся в Долине).

Освободившись от воткнувшегося в кожу острого как кинжал обломка ветки — Эмбра просто выдрала его вместе с клочком кожи, оставив на ребрах кровоточащую ссадину, — она раз жадно глотнула холодного ночного воздуха, несколько раз моргнула и взглянула в глаза Хоукрилу Анхару.

Волосы латника тлели в тех местах, на которые попала кислотная сукровица ночного червя, а на его покрытом каплями пота и пятнами копоти лице застыло выражение благоговейного ужаса. Краер, так же как и оба его спутника облепленный ошметками внутренностей монстра, встал рядом с другом и, не говоря ни слова, протянул Эмбре темный сверток, в котором она узнала свою одежду, положенную в мешок.

— Потом, — огрызнулась она и повелительно взмахнула рукой вдоль просеки, проделанной в лесу ее первым заклинанием. Когда ни один из мужчин не пошевелился, она проворчала нечто невнятное и заковыляла вперед в одиночестве. Эти двое были не героями, а парой остолбенелых идиотов…

— Может быть, вы что-то не поняли в словах «целая и невредимая»? — мягким тоном спросил барон Серебряное Древо, отводя холодный взгляд от движущегося изображения под потолком. Трое волшебников разом подняли на него глаза, и на их потных лицах отразился страх.

— Я… я молю о снисхождении, господин, — пробормотал Ингрил Амбелтер (он прекрасно умел угадывать почти все прихотливые перемены настроения своего хозяина). — Колдовство госпожи Эмбры…

— … Оказалось более мощным, чем вы ожидали, — закончил за него барон Фаерод, и голос его был резким и холодным, как лезвие меча. — Она моя дочь, любезные маги. Я рассчитываю, что вы приложите все усилия и что ваши действия будут, скажем так, достаточно аккуратными.

В комнате повисла напряженная тишина. Глядя куда-то в пространство, барон вскинул брови и добавил нежным, прямо-таки шелковым голосом:

— Ваша магия будет защищать каждый волос на ее голове, любезные волшебники, каждый дюйм ее кожи, которую она с такой готовностью демонстрирует прохожим авантюристам… Разве не так?

Все трое промолчали. Барон Серебряное Древо склонил голову и так же молча посмотрел сначала в одно потное лицо, потом во второе, в третье, дожидаясь, пока каждый из магов, хоть и с заметной неохотой, не ответит ему кивком. После этого он повернулся и вновь принялся созерцать висевшее под потолком изображение леса на противоположном берегу реки, совершенно игнорируя почти внятное бормотание и косые взгляды, которые метнули на него все трое магов, перед тем как вернуться в свои углы и заняться новыми заклинаниями.

Один из той троицы был менее разговорчив, чем остальные двое, и поэтому, как обычно бывает, часто оказывался незамеченным в тени своих более напористых сотоварищей. Его звали Кламантл Бейрлдоун, и все это время он, ничего не говоря другим волшебникам и барону, создавал могущественное колдовство: заклятие против Владычицы Самоцветов. Раз уж ее волшебные силы представляли собой единственную проблему — конечно, без нее эти двое бродяг из Черных Земель не смогли бы устоять против колдовства Серебряного Древа, — то пусть собственные чары разрушают ее самое, пока она не окажется сломленной и не преклонится снова перед отцом телом и душою.

Если такой день когда-нибудь наступит… в чем он, впрочем, очень сомневался. А до тех пор пусть заклятие остается при ней. Каждый раз, когда ей придется колдовать, волшебство будет высасывать из нее часть силы, она будет постоянно слабеть и в конце концов обратится в ходячий скелет, в котором жизнь сохранится лишь до тех пор, пока она не вздумает вновь прибегнуть к колдовству.

Губы Кламантла медленно растянулись в довольной улыбке. Он шепотом проговорил последнее слово своего заклинания. Да будет так! О нем и впрямь часто забывали.

— Серебряное Древо кажется мне не самым безопасным местом в Аглирте, — вполголоса сказал Делвин Много Арф своему спутнику, окинув взглядом раскинувшийся вокруг темный лес. На завитых по последней моде, спадавших на стройные плечи каштановых волосах барда, опасливо вглядывавшегося в окружавшую путников темноту, блестели капли ночной росы.

Ветки деревьев смыкались невысоко над дорогой, по которой шли двое. Под этим древесным пологом царил глубокий мрак, и в нем вполне могли прятаться и медведи, и огромные ночные кошки, и сколько угодно вооруженных до зубов разбойников. Сейчас мысль о том, что можно и по ночам идти по дорогам Серебряного Древа, чтобы поскорее добраться до Силптара, казалась совсем не такой уж толковой, как накануне, при ярком свете солнца.

— Я склоняюсь к мысли, что в Аглирте вовсе не осталось безопасных мест, — спокойно ответил Хелгрим Дворцовый Плащ и сразу же остановился, положил руку на висевший у пояса нож и прислушался, вскинув голову. Роса блеснула на его полуседой короткой бороде. — Замри! — Он положил левую руку на запястье Делвину, и оба барда застыли на месте.

Неподалеку послышался звук… Он тут же повторился: погромыхивание брони. Воин в полном вооружении находился где-то неподалеку и подходил все ближе и ближе. Нет, несколько воинов…

Хелгриму уже приходилось бывать на войне. Он поспешно отбежал к краю дороги, таща за собою своего молодого спутника, и они присели на корточки в канаве, из которой поднимался тяжелый запах прелых листьев.

— Ни звука, — чуть слышно прошептал он на ухо Делвину, показывая рукой вперед.

Из-за деревьев, отделявших дорогу от берега реки, показался небольшой отряд воинов. Солдаты, явно только что выбравшиеся из реки, то и дело стряхивали с доспехов воду, поправляли на ходу украшенные гербом Серебряного Древа посверкивающие латы, увенчанные гребнями шлемы, шипованные боевые перчатки… Неизвестно, куда направлялись эти латники, но они, несомненно, спешили — спешили убивать.

Владычица Самоцветов вскарабкалась на невысокую гряду скользких от росы, обросших мхом камней и только тут обнаружила, что снова жадно хватает холодный ночной воздух широко раскрытым ртом. Уцепившись за ветку, чтобы удержаться на ногах, она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы немного успокоиться, и оглянулась. В лунном свете блестели шлемы и клинки преследовавших их солдат Серебряного Древа… и, ах! до чего же красивой была эта лунная ночь. Будь она неладна!

— Господа, наша общая потребность в вашем безопасном убежище становится все более настоятельной, — хрипло воскликнула Эмбра, все же не удержавшись от того, чтобы иронически спародировать аристократическую любезность. — Знаете ли, ложась спать вчера вечером, я не подумала о том, чтобы приготовить магические средства для сражения с половиной Аглирты!

Хоукрил предостерегающе вскрикнул — это был совсем не тот ответ, который ожидала услышать волшебница. Она торопливо оглянулась и увидела, что на вершине той самой гряды, на которую они с такой поспешностью взбирались, появился здоровенный латник. За его спиной и над его головой висело смутное зарево зеленоватого цвета, быстро обретавшее веретенообразную форму. Несомненно, это была работа Маркоуна. Он всегда пытался внушить тем, с кем имел дело, что все решено наперед.

Эмбра усталым движением уничтожила сгущающийся призрак языком магического огня. Увидев короткую вспышку созданного ею пламени, преследователи громко завопили и бросились к своим жертвам.

Снова пошатнувшись, Эмбра Серебряное Древо взглянула на своих спутников и покачала головой.

— Теперь ваша очередь спасать меня, — мрачно пробормотала она стоявшему поблизости Хоукрилу. Вместо ответа тот лишь беспомощно развел ручищами и пожал плечами.

Из темноты выскочил Краер, хлопнул по спине застывшего в растерянности латника и прошипел:

— Хватай ее милость и дуй отсюда. Живо, во-он туда и в дыру!

— Наверно, там волшебница! — взволнованно выдохнул Делвин, увидев на склоне огненную вспышку.

— Ш-ш-ш! — прошипел Хелгрим, с силой пригибая голову Делвина, пока подбородок его не погрузился в воду, стоявшую в канаве. — Ты что, хочешь, чтобы они нас услышали? А я не прочь еще пожить!

Тут он умолк и, разинув рот, в изумлении уставился на склон, где разворачивались дальнейшие события. Сами того не замечая, оба барда поднялись на колени, чтобы лучше видеть происходящее. Солдаты Серебряного Древа, толкаясь и гремя доспехами, лезли в гору, неподалеку от гребня появился еще один зеленый изгибающийся светящийся столб, с лунного неба упала и пролетела мимо этого жуткого светового потока длинная темная тень с крыльями, как у летучей мыши, но с двумя головами и длинными когтями, единственным назначением которых могло быть лишь убийство. Все это неслось в погоню за волшебницей и двумя ее спутниками, которые уверенно приближались к пролому в полуразрушенной каменной стене, венчавшей холм.

— Клянусь Троими, — испуганно прошипел Хелгрим, — они лезут в катакомбы, где живут призраки!

— Дом Безмолвия? — сдавленно прошептал Делвин, — Говорят, что там берлоги длиннозубов! — Он сглотнул подступивший к горлу комок.

— Ты знаешь, что нам делать, — медленно проговорил Хелгрим.

— Да, — выговорил Делвин, еще раз глотнув. — Мы должны следить за тем, что происходит, чтобы потом петь об этом.

Оба одновременно перевели дух, окинули взглядами темные деревья Аглирты, как будто хотели попрощаться с ними, и дружно двинулись вперед вслед за летающим чудовищем, столбом света и бегущими латниками, которые по одному протискивались через узкий сводчатый вход в огороженную стеной гробницу, носившую название Дом Безмолвия. Место упокоения шестнадцати, если не больше, баронов Серебряного Древа было воспето в балладах, и даже такой прославленный менестрель, как мастер Индерос Громовая Арфа, однажды сказал Делвину, что в этих балладах немало правды. Впрочем, не только старые барды знали о скрывавшихся там хищниках. Они назывались длиннозубами и охотно поедали людей. Немало смельчаков, пытавшихся разыскать сокровища, захороненные вместе с мертвыми владетелями Серебряного Древа, были съедены ими (во всяком случае, все они исчезли бесследно), и это убеждало самых закоренелых скептиков в том, что в лабиринтах обитает нечто, питающееся человечиной.

Покрытые мхом камни были скользкими, и все же дорога показалась обоим друзьям слишком короткой. Они добрались до полуобвалившегося входа в считанные мгновения.

— Что, вот так и погибают барды? — пробормотал Делвин, остановившись возле осыпающейся каменной стены. Его голос заметно дрожал.

— Да, — ответил Хелгрим. Хотя он говорил шепотом, его голос прозвучал холодно и сурово, — Да, именно так.

Бок о бок они протиснулись сквозь проход в обитель призраков.

Преддверие Дома Безмолвия некогда представляло собой парк с пышными кустами и ухоженными клумбами, а потом превратилось в место захоронения внебрачных детей баронов, их любимых слуг и куда более дорогих сердцам правителей лошадей и собак. Но уже на протяжении долгих лет здесь беспрепятственно разрастался лес, и теперь в этом окруженном рассыпающимися от старости каменными стенами пространстве деревья, казалось, пытались загасить льющийся с неба лунный свет, и потому покосившиеся обелиски и даже гробницы размером с крестьянский домик появлялись из темноты пугающе неожиданно.

— Опустите меня на землю, — прошипел женским голосом мокрый тюк, переброшенный через плечо латника, — Опустите, разрази вас гром, вы…

Эмбра негромко вскрикнула — что-то с писком вцепилось в ее свисавший влажный локон.

— Не разобрал ваших последних слов, — рявкнул тащивший ее гигант. Впрочем, голос его прозвучал не удивленно, а скорее сердито. — А теперь перестаньте дергаться, а то я не удержу вас и уроню на какой-нибудь камень.

Тут Хоукрил как раз поскользнулся на влажном камне, резко дернулся, чтобы устоять на ногах, и девушка, которую он тащил на плече, снова взвизгнула. Он на самом деле оступился, а если Эмбра подумала иначе, ну и что из того?

У них были и куда более серьезные основания для тревожных и печальных размышлений. Позади, у подножия холма, кто-то выкрикивал приказы, и слышалась тяжелая поступь вооруженных до зубов воинов. Отряд людей Серебряного Древа гнался за ними, чтобы убить. Хоукрил в ярости зарычал.

Летучие мыши, пронзительно попискивая, мельтешили над головами. Краер пробирался вперед, уверенно и бесшумно, как тень, но латник, обремененный своей мокрой разъяренной ношей и болтавшимся мешком с драгоценностями, который при каждом шаге шлепал его по бедру, спотыкался все чаще и чаще.

И вскоре случилось неизбежное: он обеими ногами наступил на скользкий камень, и земля ушла у него из-под ног. В тот же миг руки Хоукрила оказались пустыми: драгоценные камни, разлившись гремящим потоком, посыпались в темноту в одну сторону, а Эмбра со сдавленным криком отлетела в другую.

Она тяжело грохнулась на плоскую могильную плиту, ободрав оба локтя и ударившись головой о выщербленный непогодой камень. А когда ей удалось немного прийти в себя, то она разразилась такими яростными и крепкими проклятьями, что перепуганный латник поспешил укрыться в темноте.

Эмбра Серебряное Древо резко обернулась, чтобы лицом к лицу встретить солдат своего отца; она поднялась на ободранные, кровоточащие колени и воздела обе руки. Будь она проклята, если безмозглый маг, прах его побери, не наколдовал еще одного ночного червя… Точно, и еще одну призрачную пиявку!

Она выкрикнула, почти провыла заклинание, которое сшибло растрескавшуюся арку ворот и швырнуло камни в темневшую на фоне звездного неба тушу ночного червя. Чудовище даже не успело издать ни единого звука.

Разбрызгивая из многочисленных дыр кровавую пену, безголовая туша, дергаясь в конвульсиях, рухнула на землю, уничтожив по пути призрачную пиявку: она была разорвана на куски слишком большим количеством жизненных сил — а именно ими и питалась эта пиявка, — все еще остававшихся в околевающем чудовище.

Эмбра следила за всполыхнувшими перед окончательной гибелью чудовищами, гневно сжав губы в тонкую белую ниточку. Несомненно, скоро здесь, дрожа, спотыкаясь и испуганно озираясь, появятся воины Серебряного Древа, послушные ее отцу и исполненные решимости довести до конца то, за чем их послали сюда. Каким бы бушующим пламенем ни взрывалось колдовство, дело всегда заканчивали простые тупоголовые вояки, не так ли?

Эмбра внезапно содрогнулась. Она снова почувствовала себя слабой и больной. И неудивительно — ведь ей пришлось несколько раз пользоваться волшебством. Бросить вызов и нанести поражение троим магам, которые, без всякого сомнения, много ее сильнее и, конечно, куда хитрее. Пора снова удирать, и…

Она неуверенно соскочила с могильной плиты, почувствовала под ногами свои собственные драгоценные камни, невидимые в темноте, и тут поняла, что осталась одна. Где же этот тупой вол, этот латник?

Эмбра продолжала ругаться: бешенство настолько овладело ею, что она даже не в состоянии была вспомнить его имя, зато лицо достаточно хорошо запечатлелось в памяти, и этого было вполне достаточно.

Владычица Самоцветов хрипло выкрикнула заклинание, и Хоукрил Анхару вдруг остановился на бегу. Он чуть не упал, а безжалостные силы стремительно овладевали его телом, опаляя словно огнем и вытягивая жилы. Он даже не смог выругаться, когда невидимые руки резко повернули его кругом. Внутри у него, казалось, бушевал пожар, и он даже не сразу заметил, что, внезапно оказавшись пленником собственного тела, бежит неверными шагами туда, где осталась волшебница.

Эмбра окинула яростным взглядом дрожащего воина. Лицо Хоукрила было белым от страха и перекошенным от гнева, сдержать который позволяли только ее неусыпное внимание и железная магическая сила, но то, что его мышцы все время вздувались буграми, а шаги были неестественно широкими, говорило о том, что он изо всех сил пытался противиться ее волшебству. Он с видимой неохотой вытянул руки, и Эмбра бросилась в эти отнюдь не нежные объятия, даже не удосужившись оглянуться, чтобы посмотреть, насколько близко подошли преследователи.

Мгновением позже латник со своей ношей снова, задыхаясь, мчался среди бесчисленных могил; рассыпанные драгоценности были позабыты, а громкие крики передовых воинов Серебряного Древа раздавались, казалось, совсем рядом.

— Сюда! Скорее! — послышался впереди голос Краера, и Эмбра позволила своему упрямому коню повернуть на голос. Квартирмейстер махал им рукой от зияющего темного входа в склеп, не уступающий размером особняку какого-нибудь городского купца. При лунном свете дверь была похожа на пустую глазницу гигантского черепа, наполовину зарытого в землю.

— Дом Безмолвия, — процедила Эмбра сквозь стиснутые зубы, словно сплюнула. — Так это и есть ваше «безопасное» убежище?

Краер кивнул и жестом поторопил ее войти.

— Прошу вас быть первым, — с любезностью, достойной придворного бала, ответила волшебница. — Там живут длиннозубы, а у меня не осталось волшебства, чтобы разделаться с ними. Помашите перед ними вашим мечом, и, может быть, они разбегутся. Я устала и начинаю терять контроль над нашим могучим другом.

Краер ответил ей взглядом, в котором можно было прочесть сразу и удивление, и тревогу, и предостережение, и метнулся в темноту, держа кинжал наготове.

Эмбра отскочила на несколько шагов от разгневанного, трясущегося от бешенства Хоукрила, прежде чем латник успел дотянуться до нее. Если бы ему удалось схватить девушку, то он, без всякого сомнения, размазал бы ее по дверному косяку. Освободившись от ее тяжести и большей части ее власти над собой, он ринулся вперед в то же мгновение, когда она отскочила в сторону. Ну и что, не только он один тащил на себе этой ночью через лес бремя смертельной ярости. Ее выбор был сделан, она воспользовалась жалким, ничтожным шансом, и, если она сейчас допустит ошибку, ее может ожидать только смерть.

Она заставила себя повернуться, хотя и видела показавшихся невдалеке солдат. Искоса окинув их гневным взглядом, Эмбра Серебряное Древо произнесла спокойным голосом, обращаясь к луне:

— Отец, я знаю, что вы сейчас слышите меня. Так имейте в виду: я не желаю, чтобы меня так или иначе использовали против моей воли. Отныне и впредь можете следить за мной — и бойтесь, как бы я не вернулась.

Она нырнула в дверной проем, к которому, гремя доспехами, уже приближались солдаты.

Эмбра хорошо помнила большой высокий зал, открывшийся ее глазам за порогом. Всякий раз, когда кто-либо входил туда, наложенные на помещение и еще не до конца иссякшие чары озаряли помещение. В этом слабом свете она увидела сводчатый каменный потолок, все так же покрытый толстым слоем пушистой паутины, два ряда статуй, ничуть не изменившихся с тех пор, когда она впервые увидела их много лет назад; они были укрыты защитным заклятием, которое когда-то сотворил старый Гадастер Мулкин. Каменные воины, на голову выше человеческого роста, стояли стройными шеренгами, а их искусно высеченные пустые глаза, казалось, неотрывно смотрели на вошедшего человека, где бы он ни находился.

Хоукрил, застыв посреди комнаты, отчаянно боролся против волшебства Владычицы Самоцветов. Почувствовав горячий прилив гнева, Эмбра использовала последние крохи своей волшебной силы и погнала его вперед, словно пастух, подхлестывающий тупую упрямую скотину, а сама танцующими шагами устремилась следом. Когда она приблизилась к арке в дальней от входа стене, за ее спиной раздались гулкие крики: солдаты уже ворвались в зал. Она точно знала, что, какие бы приказания ни дал воинам барон, их мечи и кинжалы вот-вот вопьются ей в спину.

Переступив за порог, она резко обернулась и что-то прокричала с болезненным, мучительным надрывом. На сей раз ей пришлось чуть ли не выдирать из себя заклинание, и, когда оно было произнесено, вместо волшебной силы пришла жуткая головная боль, Эмбра зашаталась и чуть не упала. Цепляясь за холодный, бесчувственный камень, чтобы удержаться на ногах, она следила за тем, как потолок зала медленно, лениво задрожал, а потом вдруг обрушился на бежавших к ней солдат каменным дождем, сокрушившим и статуи, и все остальное, что находилось в зале.

— То-то радости у Троих, — уныло проговорила Эмбра, когда грохот крушения начал стихать, — теперь мы заперты здесь среди голодных длиннозубов, а у меня не осталось колдовских сил даже на то, чтобы зажечь свечу…

Как только она умолкла, совсем рядом с ее ладонью, опиравшейся на стену, вспыхнул сноп искр, с яростью высеченный могучей рукой, трут в огромной ладони затлел, а потом загорелся, испуская легкий дымок, смешивавшийся с висевшей в воздухе пылью. В этом свете Эмбра увидела искаженное холодной яростью лицо Хоукрила, гневно глядевшего на нее. Взгляд его темных сверкающих глаз, казалось, мог пронзить ее, словно кинжал. Не отрывая взора от волшебницы, великан ловко отцепил от пояса фонарь со свечой внутри и засветил его от трута.

Пока он закрывал лампу, чтобы ее не задул ветерок, и укладывал кремень и трут в висевший на поясе мешочек, его руки нисколько не дрожали, но когда он заговорил, его голос прозвучал резко, словно свистящий шелест, с каким извлекают из ножен клинок.

— Ты обратила против меня свое волшебство, ты обошлась со мной как с мулом или рабом, которых погоняют плетью. Я вовсе не уверен, что это входило в нашу сделку.

— Вы уронили меня, — огрызнулась Эмбра, — и у меня не было времени…

— Ты намерена так говорить всякий раз, когда захочешь управлять нами, словно кукольник своими марионетками? Не было времени для чего? Чтобы позвать нас на помощь? Уверен — на то, чтобы заставить нас дергаться по твоему приказу, времени у тебя всегда хватит!

— Мне грозила смерть! — резко бросила волшебница. — Если бы вы не убежали, я…

— Если ты, сударыня, посмеешь снова пытаться управлять мною при помощи своего поганого колдовства, то даже не рассчитывай, что я убегу! Будь довольна, что я не поломал тебе руки и не перебил челюсть прямо сейчас, чтобы лишить тебя такой возможности на ближайшее будущее!

— А как вы думаете, долго ли вам в таком случае удастся продержаться против магов моего отца? Клянусь рогами Владычицы, какие же дураки эти воины! Теперь я понимаю, что они годятся лишь на то, чтобы тупо идти туда, куда их гонят умники, способные командовать!

Едва она успела закрыть рот, как огромный кулак врезался ей в челюсть. Следующий удар пришелся в лоб, из глаз Эмбры хлынули слезы, она отлетела назад и, вскрикнув от боли, ударилась спиной и затылком о неровную стену.

Очнулась Эмбра на полу, ее рот был наполнен кровью, а головная боль стала совершенно нестерпимой. Сквозь застилавшие глаза слезы она посмотрела на стоявшего над нею латника. Его лицо потемнело от ярости, на щеках гуляли желваки. Казалось, он ожидал, пока девушка поднимется, чтобы снова сбить ее с ног. И этого человека она не менее полудюжины раз за эту ночь спасала от неминуемой смерти, последний раз всего лишь несколько минут назад… впрочем, будь оно все проклято!

Баронесса Серебряное Древо с трудом поднялась на колени, чувствуя, что к недавним ушибам прибавились новые — правый локоть горел огнем, — и окинула Хоукрила пылающим взглядом. А тот согнул левую руку, чтобы схватить ее за горло; правая замерла над рукоятью меча.

Эмбра заставила себя оторвать взгляд от оружия и вновь вгляделась в глаза, в глубине которых отчетливо читался страх, в лицо, искаженное гримасой отвращения, и на нее вновь нахлынул гнев. Ах так, значит, для этих людишек волшебство такое великое зло, что получить полфута острой стали в брюхо кажется им куда более приятной и благородной участью, да?

Эмбра резкими движениями сорвала с плеч ночную рубашку, открыв грудь, и резко проговорила, глядя в глаза, в которых к страху теперь примешивалось изумление:

— Ну же, всадите сюда свой меч! Я знаю, вам этого давно хочется!

Лицо Хоукрила совсем почернело, меч мгновенно вылетел из ножен, рука от ярости затряслась так, что клинок заплясал в воздухе. Видя, как огромный воин замахнулся для удара, Эмбра почувствовала, что к ее горлу подкатил холодный ком, но она все так же смело, не отводя от его лица горящих глаз, заставила себя выпрямиться и податься грудью навстречу смерти.

Клинок отодвинулся на пару дюймов и замер. Хоукрил взглянул на нежное девичье тело, на пылающие гневом глаза волшебницы, выпятил челюсть, снова отвел меч назад, напрягся…

В этот момент к ним метнулся вернувшийся Краер.

— Клянусь Троими! Вы погубите нас всех! Уймитесь!

Толкнув плечом не ожидавшего нападения латника, он откинул его руку с мечом в сторону и выхватил из левой руки фонарь.

Воин резко обернулся и с недоумением уставился на старого друга, а квартирмейстер почти выкрикнул высоким голосом, дрожавшим от возмущения и страха:

— Пара идиотов! Не могли найти лучшего времени для ссор? Спрячь оружие, Ястреб! И вы тоже, госпожа, уберите… уберите это, встаньте и давайте сматываться отсюда! Может быть, вы думаете, что колдуны вашего доброго батюшки решили отдохнуть и сейчас спокойно похрапывают в своих постелях? Эй, вы? Или я прервал какой-нибудь торжественный ритуал Серебряного Древа или еще чей-нибудь, при котором воин должен вырезать на коже дамы свои инициалы? Ну?!

Пустив в ход все свое недюжинное остроумие, насмешками, лестью и уговорами квартирмейстер все же смог заставить своих спутников двинуться дальше, хотя ни один из них не ответил ни слова на всю ту ерунду, которой он без умолку осыпал их. Он еще долго тараторил и скакал вокруг них, и в конце концов мужчина и женщина обменялись тяжелыми взглядами, повернулись и плечом к плечу двинулись вслед за своим более рассудительным товарищем. Эмбра так и шла с обнаженной грудью, а Хоукрил не стал убирать меч в ножны.

Беглецы успели миновать всего лишь три небольших зала, густо усыпанных пылью и мелкими камешками, свалившимися с потолка, когда откуда-то спереди послышался жуткий вой, разнесшийся эхом по невидимым проходам. «Длиннозубы», — вздохнув, подумала Эмбра.

Краер, казалось, не слышал рева хищников. Он спокойно разглядывал чуть заметные отметки, нацарапанные на казавшейся монолитной стене, в которой зияли два прохода. Спустя несколько мгновений он молча кивнул и уверенно выбрал один из них.

Эмбра порывисто наклонилась и подняла с пола камень размером в два кулака. Хоукрил мгновенно повернулся к ней лицом, подозрительно сощурив глаза и держа меч наготове, но девушка смерила его презрительным взглядом и швырнула булыжник в проход, которым пренебрег Краер.

Он стукнул по полу и гулко покатился, но этот звук тут же заглушил грохот обвала. Ловушка, которую Эмбра привела в действие, представляла собой две проржавевшие, но все еще массивные решетки. Они с тяжелым грохотом вывалились из потолка, и тут же пространство между ними заполнилось обрушившимся камнями. Не прошло и нескольких мгновений, как проход оказался перегорожен каменной насыпью высотой почти в человеческий рост.

— Во имя Трех! — негромко воскликнул Делвин и поспешно пригнулся. — Что это такое?

В воздухе засветилось мерцающее неровным светом пляшущее пятно величиной с мужской кулак. Оно пролетело через полуобвалившуюся арку ворот Дома Безмолвия и поплыло дальше над могилами, как маленькая заблудившаяся звезда.

— Тише, — чуть слышно отозвался Хелгрим. Он понимал, что опоздал, — Это волшебный соглядатай, он может видеть и слышать.

Барды проводили взглядами блуждающий огонек, исчезнувший в похожем на череп Доме Безмолвия, откуда уже выбрались все уцелевшие солдаты Серебряного Древа, и одновременно содрогнулись. Очень уж неприятно знать, что находишься рядом со средоточием действия таких мощных магических сил.

Эмбра резко остановилась и обернулась. Хоукрил не мог позволить себе выпустить волшебницу из поля зрения: он тоже, чуть не налетев на нее, резко обернулся как раз вовремя для того, чтобы увидеть, что девушка оторвала кисточку от пояса своей ночной рубашки, стиснула ее в кулаке и чуть слышно что-то проговорила, глядя на маленькое светящееся пятно, неторопливо догонявшее их по воздуху. Из-под сжатых пальцев Эмбры пробился свет, но тут же угас, а в следующее мгновение блуждающий огонек вспыхнул ослепительным сиянием. Хоукрил взревел от боли в глазах и закрыл лицо руками.

— Если вы будете уделять больше внимания своим собственным делам, воин, — холодно сказала Владычица Самоцветов, глядя, как великан трет глаза кулаками, — я попытаюсь справиться с волшебными нападениями. Краер, теперь мне необходимо переодеться.

Квартирмейстер твердой рукой взял Хоукрила за локоть, пробормотал: «Сядь!» — и помог другу опуститься на пол. Обернувшись к девушке, он увидел, что яркий шелк ночной рубашки начал тускнеть прямо на глазах. Спустя несколько мгновений вместо дорогой материи на плечах Эмбры оказалось нечто более похожее на старую шаль или даже просто слой пыли и паутины с чердака старого дома, и эта ветошь стала клочьями отваливаться, открывая длинные ноги, плавные изгибы и выпуклости тела, которое… которое вдруг осело на пол около стены. Волшебница, казалось, теряла сознание, или у нее от боли подкосились ноги.

— Госпожа, — прошипел Краер, подхватывая ее. Нам плохо?

— Мое последнее волшебство, — пробормотала Эмбра, обвиснув на его руках, — истрачено. Но это даже хорошо, потому что заклинания, похоже… они убивали меня.

Новая вспышка света заставила обоих поднять головы. Краер все еще пытался осмыслить слова Владычицы Самоцветов. А она, бессильно опустившись на колени рядом с ним, в отчаянии застонала, отбросила его руки и чуть слышно выдохнула:

— Оставьте меня! У меня не осталось никакого волшебства, чтобы бороться с чем бы то ни было.

Приближаясь к людям, вспышки света замедляли свое движение и разворачивались, превращаясь в пасмы серебристой нити, тонкие магические щупальца, тянувшиеся к Эмбре Серебряное Древо.

Со вздохом отчаяния девушка откинула голову, в глазах ее заблестели слезы, и тут же она громко всхлипнула и с трудом подавила рыдание.

Прямо у себя над головой волшебница увидела повисшего на потолке беззвучного, как тень, длиннозуба с блестящей от росы шерстью. Его лапы, на которых сквозь густую щетину торчали острые шипы, были широко расставлены, а волчья голова повернута прямо к девушке. Как только глаза человека и животного встретились, хищник зарычал и прыгнул вниз, на Эмбру, растопырив когти и разинув пасть, чтобы убивать.

 

4

ЧЕТЫРЕ ДЛИННОЗУБА

СЕРЕБРИСТЫЕ ЩУПАЛЬЦА были повсюду, они неумолимо тянулись к ней со всех сторон, сплетаясь в плотную сеть, от которой невозможно было ускользнуть. Впрочем, Эмбра Серебряное Древо почти не обращала на них внимания: она изо всех сил оттолкнулась от стены и покатилась по твердым и неровным каменным плитам и лишь тем самым смогла уклониться от сокрушительного прыжка хищника ей на голову. Где-то поблизости охваченный ужасом с примесью благоговения Краер Делнбон изрыгал стремительный поток негромких проклятий.

Длиннозуб, шлепнувшись на пол, задел ее обутые в сапоги ноги; Эмбра почувствовала слегка отдающий плесенью запах звериной шерсти. Она поспешно перевернулась, успев подумать, удастся ли ей вовремя дотянуться до кинжала — а потом времени на какие-либо мысли просто не осталось.

Длинные, твердые как железо лапы, покрытые жесткой щетиной, промелькнули перед нею, одна хлопнула ее по губам, а две обхватили и прижали к телу руки, не давая бедняжке шевельнуться. Грязная бурая щетина больно колола обнаженное тело девушки. Твердые шипы, похожие на зубы, торчали у нее перед самыми глазами, она слышала щелканье клешней на концах передних лап, но, по крайней мере, жвалы в нее не впились. Пока не впились.

Пушистый паук с волчьей головой перевернул Эмбру на живот и навалился сверху всем своим весом, так что вскоре она смогла дышать, лишь напрягая все силы; воздух со свистом вырывался через нос. Вокруг сгустился запах, напоминавший дух прелых яблок или перекисшего вина. Членистая лапа продолжала стискивать ее рот, сжимая челюсти и горло с такой силой, что она, сколько ни напрягалась, не могла выговорить ни слова.

Парой свободных лап длиннозуб медленно, преодолевая сопротивление девушки, сводил вместе ее руки; она отчетливо видела на суставах утолщения, из которых торчали раздвоенные шины, а на концах лап — присоски. Лапы с такой силой стискивали ее ладони, что она не могла пошевелить ни одним пальцем, а длиннозуб в жуткой тишине продолжал неторопливо обматывать ее руки еще одной лапой, словно веревкой.

«Будто знает, что я могу сотворить заклинание, и делает все для того, чтобы не дать мне такой возможности», — подумала Эмбра. А потом она напряглась еще сильнее, почувствовав, что к ней прикоснулись первые магические нити и во всем теле началось покалывание. Оно продолжалось, постепенно ослабевая, а длиннозуб перехватил свою добычу по-другому, освободил две длинные паучьи лапы с клешнями и отвел их назад, словно кинжалы, с явным намерением нанести удар. Извернувшись вправо, насколько возможно, Эмбра увидела, в чем дело: Хоукрил, к которому все еще не вернулось зрение после вспышки, порожденной ее последним заклинанием, учуял запах длиннозуба или услышал его движения. Так или иначе, но ослепший латник изо всех сил наудачу рубил мечом воздух.

Растеряв последние клочки своей одежды, стиснутая железными лапами безжалостного хищника, совершенно беспомощная Эмбра лежала на холодном камне и должна была вот-вот умереть, и вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, она почувствовала, что в прикосновении теплой пушистой туши, придавившей ее к полу, есть даже нечто успокаивающее: хищник закрывал ее от острой стали, мелькавшей наверху… если, конечно, этому болвану не взбредет в башку рубить прямо по полу.

Но с ней больше ничего не происходило, лишь продолжалось все то же почти незаметное покалывание, и Эмбра осмелилась подумать, что эти тонкие щупальца были всего лишь проявлением какого-то шпионского, а может быть, даже и ограждающего заклятия. Впрочем, она тут же ехидно напомнила себе, что находится в объятиях животного, которое, насколько ей было известно, имеет обыкновение отрывать у людей, сустав за суставом, руки и ноги и устраивать себе продолжительные пиры. И прийти ей на помощь не может никто, кроме двух ничего не понимающих в происходящем воинов и заботливых — ох каких заботливых! — волшебников ее отца…

А клинок Хоукрила свистел в воздухе все ближе и ближе. Латник, похоже, внимательно прислушивался к происходящему, потому что его обычное гневное рычание больше не раздавалось. Эмбра попыталась, дернувшись вверх, стряхнуть с себя длиннозуба; латник услышал, как во время этой тщетной попытки ее локти и колени ударились о камень, повернулся и устремил свой меч прямо на нее.

Длиннозуб пятился назад, волоча за собой Эмбру, в то время как огромный меч снова и снова вздымался в воздух, описывая широкие дуги. Хоукрил осторожными шагами двигался вперед, пока что-то не выпрыгнуло из-за паука-волка и не подкатилось под ноги воину, так что тот грохнулся на пол, выронив из руки громко брякнувший о камни меч.

Хоукрил медленно встал, тряся гудящей от удара головой, негромко ругаясь и дико озираясь по сторонам, — очевидно, зрение постепенно возвращалось к нему.

А виновник падения Хоукрила — конечно же, это был Краер — присел на корточки на расстоянии двух вытянутых рук от беспомощной Эмбры и уставился на длиннозуба. Глядя в золотые глаза монстра, квартирмейстер неуверенно спросил:

— Сараспер? Это ты?

Напряжение, повисшее в богато изукрашенном зале, внезапно ослабло. Трое волшебников облегченно вздохнули, обменялись торопливыми взглядами и расселись по местам.

Восседавший посреди комнаты за сверкающим столом сумрачно красивый барон Серебряное Древо спокойно налил себе вина и вопросительно вскинул бровь.

— Ну, что?

Ингрил Амбелтер деланно улыбнулся.

— Ваша милость, защитное волшебство достигло госпожи Эмбры и прикрепилось к ней.

Барон кивнул.

— Я, конечно, способен распознать все, что делает Бейрлдоун, но тонкости вашего мастерства, Повелитель Заклинаний, я понимаю плохо. Умоляю, раскройте мне все подробности вашего совместного заклятия.

— Господин барон, — с поклоном ответил Ингрил, — теперь на вашу дочь наложено защитное заклятие, которое сохранит ее в безопасности от любой магии, кроме проклятий, направленных именно против нее, а также остановит кровотечение из ран. Впрочем, волшебство не может ни предотвратить, ни ослабить настоящую рану, скажем, укол или порез, сделанный, например, оружием.

Фаерод Серебряное Древо поднял вторую бровь.

— Если ее ранят, она будет страдать?

— Господин, — тщательно выбирая слова, ответил Ингрил, — специфической особенностью волшебства такого рода является то, что защищенный, получив любую рану, испытывает постоянную боль.

— Отлично, — ровным тоном заметил барон, — Я не хочу, чтобы ей было слишком хорошо.

— И еще одна немаловажная особенность, — добавил Амбелтер. — Любой достаточно подготовленный маг, знающий о существовании такой защиты, может отныне и впредь магическим способом выследить госпожу Эмбру или, точнее говоря, щит, который ее ограждает.

Губы барона медленно сложились в злую улыбку, а темные глаза вдруг вспыхнули зеленым пламенем. Подняв стакан так, словно хотел произнести здравицу, Фаерод обвел взглядом троих своих магов и сказал чуть ли не игривым тоном:

— Хорошо сделано. Эти трое станут моими мечами там, куда я пока что не могу дотянуться сам. Мятежники, сами того не зная, станут служить мне. Поскорее учись волшебству, дочь моя, — чтобы стать тем кинжалом, который я буду всаживать в спины баронов, осмеливающихся противостоять мне.

Краер смотрел на длиннозуба, а длиннозуб смотрел на Краера. В Доме Безмолвия висела тяжелая тишина, которую внезапно нарушил невнятный болезненный звук: это застонала Эмбра, все еще пытающаяся выбраться из-под тяжелой мохнатой туши волка-паука. Хоукрил вновь потер все еще болевшие глаза и наконец-то ясно разглядел чудовище.

Длиннозуб напоминал паука, одетого в волчью шкуру, под которой угадывались чуть подергивающиеся волчьи мышцы. У животного была волчья голова с огромными челюстями; две передние паучьи лапы заканчивались клешнями, а суставы всех остальных лап украшали острые шипы.

Хоукрил во все глаза смотрел, как эти шипы первыми начали таять. Постепенно все тело пещерного хищника рассеялось, как туман, исчезающий под лучами солнца, — и перед воинами оказался голый, тощий пожилой человек с грустными глазами, стоявший на коленях на спине Эмбры.

Хоукрил заметил свой потерянный меч и поспешно схватил его. После этого он взглянул на Краера.

— Ты назвал его Сараспером. Кто такой этот Сараспер?

Старик сполз с Эмбры и теперь так же стоял на костистых коленях на полу. А девушка, собравшись с силами, повернула голову и проговорила, задыхаясь:

— Да, Краер, представьте нас друг другу. А когда вы это сделаете, я хотела бы получить свою одежду!

Квартирмейстер молча улыбнулся и шагнул к валявшемуся неподалеку мешку.

— Друзья, — сказал он, оглянувшись чрез плечо, — познакомьтесь с моим старым другом Сараспером Коделмером. Я потерял его из виду много лет тому назад и лишь недавно узнал от еще одного из моих старых друзей, что он находится здесь.

— Значит, Талвер все-таки меня предал? — устало проговорил Сараспер, потирая рукой со вздувшимися темными венами заросший жесткой щетиной подбородок. — Выходит, старый Громовый Меч оказался не лучше других. — Его голос был грубым и скрипучим от долгого молчания, но все же горечь в нем чувствовалась достаточно отчетливо.

— Он умирал на берегу Сверкающих Утесов, и в груди у него торчали три стрелы, — мягко ответил Краер, — Он простился с жизнью на руках друга, которому считал возможным открыть свои тайны, чтобы можно было спокойно умереть. Не думай о нем плохо.

— Х-м-м-м-п-ф… — угрюмо проворчал Сараспер, обводя стремительным взглядом стены зала. — И много он тебе рассказал?

— Что ты давным-давно перебил настоящих длиннозубов и с тех пор сидишь в этих катакомбах, скрываясь от людей, и что ты принимаешь образы летучей мыши, земляной змеи или людоеда-длиннозуба из Дома Безмолвия.

— Скрываясь от всех людей или только от моего отца? — спросила Эмбра сквозь закрывавшие лицо густые волосы. Она все так же ничком лежала на камнях.

— От всех баронов, девочка, — ответил старик. Он окинул взглядом тело Эмбры и с ощутимой неохотой вновь вернулся к разглядыванию помещения. — И кто же у нас отец, позвольте поинтересоваться? — спросил он у противоположной стены.

— Фаерод Серебряное Древо, — просто сказала девушка.

Старик метнул в нее встревоженный взгляд. Окружающим на мгновение показалось, что у него на предплечьях вновь появилась щетина.

— Тебя послали, чтобы ты разыскала меня, волшебница? — холодно спросил он.

Хоукрил поднял меч, но старик даже не взглянул на него. Он смотрел на Эмбру блестящими глазами; спина его выгнулась, как будто он был готов кинуться на нее.

Она помотала головой, не отрывая подбородка от каменной плиты.

— Мы все трое спасаемся от его гнева. Вернее даже будет сказать, от его троих магов.

Старик как-то съежился и, заерзав, отодвинулся немного в сторону.

— Так что же случилось с вашими заклинаниями, Владычица Самоцветов? — спросил он, обратившись уже куда более вежливым тоном к дальней стене. Впрочем, его слова все равно звучали резко и вызывающе.

— Я все их истратила по дороге сюда, — честно ответила Эмбра и сердито посмотрела на Краера. — Моя одежда! — напомнила она.

Квартирмейстер протянул ей сапоги и связанную в узел одежду и, взяв мешок за углы, поднял его на вытянутых руках, устроив нечто вроде ширмы. Правда, эта ширма почти ничего не закрывала, и Эмбра, смерив доброхота кислым взглядом, села и принялась натягивать сырые брюки. Мужчины заметили, что она дрожит, и Хоукрил внезапно встал, взял стоявшую на полу чуть поодаль лампу, поставил ее рядом с девушкой и уселся у стены, положив меч на колени и не сводя взгляда с человека, который совсем недавно — слишком недавно — был чудовищем.

— Значит, мы познакомились со стариком, который умеет колдовать достаточно хорошо, чтобы превращаться в трех разных животных, а может быть, и больше, — задумчиво пробасил латник. — Он скрывается под землей в виде страшного хищника и съедает заживо людей, которым приходит в голову забраться в эти катакомбы… Почему?

— Он целитель, — ответила Эмбра с таким видом, будто ее вдруг осенило. Забыв о куртке, которую держала в руках, девушка обернулась и вгляделась в старика, который сгорбившись сидел у стены.

Сараспер напрягся, но удержался и не взглянул на полуголую волшебницу. Потом кивнул так коротко, что, если бы трое беглецов из замка не смотрели на него во все глаза, они не заметили бы этого движения.

— Похоже, что никакой секрет невозможно сохранить долго, — с тяжелым вздохом пожаловался он потолку.

— Он может исцелять раны? — язвительно спросил Хоукрил. — При помощи волшебства? И что, поэтому он столько лет сидит здесь и питается человечиной?

— У баронов есть обычай, — объяснила Эмбра, просовывая руки в рукава сырой куртки, — держать целителей, как рабов, в кандалах и заставлять их лечить людей по своему приказу. Целительные силы покидают тело, и пленники быстро слабеют и стареют. Целитель, не имеющий возможности ограничивать использование своих сил, наверняка должен умереть молодым, но будет сгорбленным и морщинистым, как дряхлый старик.

Наступила тишина. Трое беглецов уставились на сгорбленную фигуру у стены.

— Значит, ты боялся попасть в плен к барону Серебряное Древо, — сказал Хоукрил, но не получил ответа.

— У него были для этого все основания, — отозвалась Эмбра, натягивая сапоги.

Она сидя потопала по каменным плитам, чтобы ногам было удобнее, а потом поднялась.

Сараспер, подняв голову, смотрел, как она подходила к нему, но на его утомленном лице ничего нельзя было прочесть.

— Значит, всякий раз, когда воины отца или охотники за сокровищами могил приходили в катакомбы, вы скрывались за ловушками в непроходимых коридорах и охотились за пределами этих стен только по ночам… и только в образе длиннозуба, — рассуждала она вслух и вдруг остановилась в нескольких шагах от старика.

Сараспер опять кивнул.

— Мне очень надоело сырое мясо, — сказал он, и в его грубом голосе прозвучали почти просительные нотки. Он наморщил лоб, взглянул на девушку чуть ли не с вызовом и снова отвел взор.

— Тогда перестань прятаться, — с неожиданной настойчивостью вмешался Краер, — и начни жизнь сначала! Когда-то мы вместе отправились в Черные Земли — помнишь, Сараспер? Сейчас нам очень нужен целитель, Ястребу и госпоже. Она была пленницей барона точно так же, как и любой целитель, заточенный в темнице. Ты поможешь нам? Прошу тебя…

Старик долго смотрел на двоих мужчин и молодую женщину ввалившимися глазами; на его лице по-прежнему ничего не выражалось. В конце концов он с трудом произнес:

— Я помогу. Но попрошу заплатить за это.

Делвин Много Арф и Хелгрим Дворцовый Плащ отступили за ряд могильных памятников, чтобы решить, что делать дальше. До них доносились стоны нескольких солдат Серебряного Древа, не убитых на месте обвалом, но вход в Дом Безмолвия казался полностью забитым плотной кучей камней.

— Если уж столько высыпалось наружу, — мрачно рассуждал Хелгрим, — то внутри, наверно, все завалено. Я был здесь еще в молодости — не стану скрывать, смотрел издали — и не помню, чтобы заметил еще какой-нибудь вход. Так что того, что мы увидели сегодня, не хватит на балладу.

— Значит, ты предлагаешь убраться прочь? После того как мы, рискуя головами, полночи ползали тут на карачках? — возразил Делвин с юношеской пылкостью. Почувствовав радость от победы над страхом, теперь он не желал смириться с разочарованием и уйти с пустыми руками после такого захватывающего приключения.

— А ты знаешь, как пробраться дальше? — спросил Хелгрим, — или…

Что-то огромное и черное обрушилось с неба и на лету откусило Делвину голову. Обезглавленное тело зашаталось, из обрубка шеи фонтаном хлынула кровь. Спутник молодого барда так и не получил ответа.

Хелгрим выругался и бросился бежать, отлично понимая, что его преследует смерть и что ему не уйти от нее. Поэтому он бежал в темноте по кочковатой земле и пел свою любимую балладу. Раз уж ему предстояло погибнуть, то стоило напоследок вспомнить ее…

Когда темные крылья громко захлопали и песня резко оборвалась, сменившись омерзительным чавкающим звуком, глаза, следившие за всем происходившим из двери расположенного неподалеку склепа, от ярости сверкнули золотым огнем. Крупная рука погладила изгиб арфы, не касаясь струн, и в ночи прозвучал негромкий низкий голос:

— Безмозглые чванливые колдуны, чтоб вам кипеть в котле с вашей собственной желчью! У меня были виды на эту парочку!

Сараспер немного повозился у стены, и один из камней отъехал вглубь, открыв нишу, из которой целитель достал деревянную коробочку величиной с кулак. Он сдвинул одну стенку коробочки в сторону, и изнутри хлынул свет: яркое сияние озарило усыпанный мелкими камешками пол. Старик поставил коробку на пол и заскорузлыми пальцами погасил свечу в фонаре Хоукрила.

— Моя цена, — сообщил он, обращаясь к свече, от погасшего фитиля которой поднималась тонкая струйка дыма, — это ваша помощь в деле, о котором я думаю день и ночь.

— Долг? Или путешествие? — требовательно спросил Краер. — Найти что-то потерянное?

— Четыре вещи, которые необходимо восстановить, — туманно ответил Сараспер, — И эти поиски могут занять больше времени, чем мне осталось жить.

— Я не думаю, что мои раны настолько тяжелы, — гулким басом сообщил Хоукрил и посмотрел на бледное, осунувшееся от боли лицо баронессы.

— А мои, боюсь, как раз настолько, — она говорила так тихо, что латнику пришлось нагнуться, чтобы понять ее слова, — Целитель, расскажите подробнее о том, что нужно искать, — добавила она уже громче.

Старик, стоя спиной к своим новым товарищам, возился у стены в другом месте. На этот раз за камнем оказался балахон, весь состоявший из такого количества разноцветных заплат, что невозможно было понять, какого же цвета он был изначально. Не обращая внимания на сильный запах плесени, Сараспер через голову натянул на себя это одеяние и только потом заговорил негромким скрипучим голосом:

— Покровитель всех целителей Предвечный Дуб, самый могущественный из Троих, иногда говорит с нами, с теми, кто способен исцелять, посылая нам в снах видения.

Хоукрил пожал плечами.

— Я тоже часто вижу очень яркие сны, прямо-таки озаренные южным солнцем, или, наоборот, темные… Достаточно впечатляющие, чтобы поутру вспоминать их. Большая часть из них о крови, и о сражениях, и о друзьях, которые погибают в бою. Тебе что, является лик Древнего, или ты просто поступаешь так же, как и большинство жрецов: выбираешь те сны, которые тебе нравятся, и говоришь себе, что их послал Предвечный?

При этих словах Сараспер весь напрягся, выпрямился с таким величественным видом, какого не постыдился бы ни один барон, и сказал медленно и холодно, четко выговаривая каждое слово:

— Если Предвечный пошлет тебе видение, ты сам поймешь это и больше не будешь так говорить. Образы, которые он посылает, обрамлены золотистыми огненными кружевами, которые пылают вечно и никогда не угаснут. Поверь мне в этом, мастер меча, как я поверю тебе, когда ты поймаешь меня на ошибке в рассуждениях об оружии.

Хоукрил, явно смущенный, кивнул.

— Валяй дальше, — заявил он, махнув рукой.

Старик склонил голову, как судья, отправляющий королевское правосудие, и резко бросил:

— Может быть, эта цена и чрезмерна, но я только и думаю, что об этих поисках.

Он остановился и окинул всех троих горящим взором.

— Эта мысль должна терзать каждого обитателя долины Серебряной. Она должна жечь сердца каждого воина и каждого волшебника из тех мест, которые некогда были страной по имени Аглирта — и должны снова стать ею!

Из его голоса вдруг как-то сразу исчезла властная сила; снова послышалось не очень внятное хриплое бормотание:

— Это занимает мои мысли уже несколько последних лет, видение снова и снова приходит ко мне, и я без остановки скитаюсь по его путям, не имея возможности даже передохнуть. Мировые Камни должны быть вновь обретены. А тогда Дваериндим будет сложен заново и проснется Спящий король, тот самый, при котором, как говорят предания, на землю вернутся мир и изобилие.

— Ах, рога, гром и молния! — с отвращением воскликнул Хоукрил. — Это всего лишь сказка, которую рассказывают ребятишкам, чтобы у них глаза горели от восторга! Нужно, мол, только найти Четыре Потерянных Камня, и тогда рухнут горы, воздвигнутся замки, на земле наступит золотой век, злобные чудища улетят в дальние края, и все, кто обитает на необъятных просторах страны, станут толстыми, красивыми и счастливыми! Это годится лишь для нянек, которые по вечерам забавляют ребятишек подобными россказнями!

Эмбра Серебряное Древо кивнула.

— У меня в шкафу было три разных изложения саги о Дваериндиме. Наставники читали мне их вслух, пока я сама не научилась складывать из букв слова. Книги очень старые. Если Спящий король и впрямь когда-нибудь существовал, то от него к настоящему времени не могло остаться ничего, кроме костей в куче праха! Сараспер, что вы скажете, увидев, что все ваши усилия направлены на то, чтобы пробудить к жизни кучку пыли?

Теперь Сараспер уже почти кричал.

— Я не умалишенный и не юнец, которого сбили с панталыку баллады менестрелей. Я могу сказать вам лишь одно: то, что я говорю, правда, а не пустая легенда. Полагаю, вы и Змею в Тенях тоже считаете всего лишь детской сказочкой?

— Это ей, что ли, поклоняется кое-кто из злых колдунов? Говорят, они обливаются ядом и занимаются еще какими-то подобными гадостями, — воскликнул Хоукрил.

— Волшебник… — одновременно заговорили пожилой целитель и юная волшебница. Впрочем, они тут же умолкли и уставились друг на друга. Сараспер с придворной вежливостью сделал жест рукой, позволив Эмбре продолжать. Она взглянула на него прищуренными глазами, потом кивнула и негромко продолжила:

— Один из волшебников, приложивших руку к зачаровыванию Камней, потом сошел с ума, а может быть, был безумен с самого начала. Он убил нескольких магов, своих соперников, только для того, чтобы сделать сильнее те чары, которые вложил в Дваеры. Когда о его делах стало известно, остальные маги, участвовавшие в этом деле, выступили против него. Он попытался укрыться под личиной змеи, чтобы таким образом бороться против их заклятий, — в таком виде они его и заточили в тюрьму. Он и поныне пребывает в этом образе.

— Неужели он тоже до сих пор жив? — не скрывая недоверия, спросил латник.

— Мастер меча, — возразил ему целитель, — скажи, есть ли во всем Дарсаре хоть что-нибудь, во что бы ты поверил, не считая вот этого меча в твоей руке и куска мяса, который проваливается к тебе в желудок? Или это сводится к монетам, шлюхам, крепкой броне и мягкой перине?

— Старик, — ответил Хоукрил Анхару, пристально глядя на Сараспера, — я часто думаю, что весь Дарсар стал бы гораздо приятнее для обитания, если бы народ больше интересовался теми вещами, которые ты сейчас перечислил, и меньше — поклонением богам, восстановлением королевств и убийством соседей. Ах да, еще и пророческими сновидениями.

От чадивших факелов, которые держали в руках воины, на каменную стену падали длинные тени. Стражники, не говоря ни слова, вели закутанных в плащи с капюшонами людей по потаенной лестнице в плотно увешанный гобеленами зал, расположенный где-то в верхней части замка барона Орнентара.

Всякий раз, когда очередной посетитель раздвигал шпалеры и вступал в помещение, в воздухе возникало слабое мерцающее свечение. Большинство пришедших понимали, что это защита от волшебного шпионажа, и приветствовали эту меру. Раз уж баронству Орнентар удавалось пока избегать насильственного союза с Серебряным Древом, то барон Элдаг просто обязан был принять основные предосторожности против Темной тройки Фаерода.

Ни один из посетителей не был особенно удивлен, увидев стоящего позади барона человека в плаще, с накинутым на голову капюшоном. Таинственный незнакомец держал в руках волшебные палочки. По обе стороны от барона замерли латники с заряженными арбалетами; помимо этого, у каждого из охранников к ногам был прислонен обнаженный меч… но ведь все прибывшие должны были приготовиться к этому. Темные дела — и их подготовка — требуют чрезвычайных мер. Несомненно, за каждой гобеленовой шпалерой стояли наготове воины, служившие человеку, который сейчас восседал перед ними.

Все присутствующие в зале знали его по меньшей мере в лицо. Им также была известна и его репутация. Барон Орнентар был тучным человеком с твердым, словно вырезанным из камня лицом. Его темные глаза с тяжелыми веками глядели холодно и зловеще. Этот человек считал себя утонченным аристократом, но утонченности в нем было не больше, чем в опускавшейся для удара секире, и любой, кому приходилось когда-либо иметь дело с бароном, довольно быстро убеждался в том, что тот во всех своих поступках руководствуется одним лишь всепобеждающим стремлением к власти.

Посетители не видели лица волшебника, стоявшего прямо за спиной барона, но, наверно, все подумали, что любой маг, вышедший из пределов Серебряного Древа, будет опознан, а любое магическое соглядатайство — вовремя пресечено. Кем бы ни был этот замаскированный незнакомец, он наверняка не являлся слугой Фаерода. Скорее всего, он, напротив, представлял собой тот краеугольный камень, опираясь на который барон смог набраться решимости, чтобы открыто выступить против Серебряного Древа.

В зал входили все новые и новые посетители: высокие широкоплечие воины с тяжелыми боевыми мечами на перевязи; под плащами у них погромыхивали доспехи. Было здесь и несколько менее рослых людей с хитрыми лицами, вероятно, доверенных связных.

— Список исчерпан, — наконец объявил барон. — Давайте-ка теперь расставим стражу как следует, — Шпалеры раздвинулись, скрытые за ними воины отсалютовали своему хозяину и разошлись на посты. — Прошу садиться, кто желает, и открыть лица, — добавил правитель Орнентара. — Надеюсь, что у всех нас, собравшихся здесь, одни и те же интересы, и не желаю слышать в этих стенах о какой-либо междоусобной вражде.

Действительно, всех этих людей привело в замок Орнентара одно и то же слово, сказанное на ухо чуть слышным шепотом, и слово это было: Дваер.

— Вести разлетелись по всей долине Змеистой, вплоть от самых верховьев до устья, быстрее света восходящего солнца, — начал барон, — и тем не менее я уже слышал даже в своих собственных покоях всякие несуразные домыслы, прибавленные к этой истории. Так что наберитесь терпения, чтобы Урдрас — писец из Силптара — мог сообщить нам о том немногом, что известно наверняка.

Сидевший неподалеку от барона малорослый, нервно-подвижный человек со взволнованным лицом и седыми, заметно редеющими волосами, одетый в потертую одежду, вскочил со стула, быстро поклонился и обхватил себя руками, спрятанными в широкие рукава.

— Я… Э-э… да… — явно ощущая неловкость, забормотал он.

Впрочем, как только он, произнеся несколько первых слов, забылся и принялся расхаживать по залу, всю скованность с его языка как рукой сняло.

— Это случилось несколько дней назад. Скончался один волшебник, Йезунд из Элмерны. Он утверждал, что смог вычислить нынешнее местоположение одного из Дваеров: Кандалата, Камня Жизни. По его словам, он делал это при помощи собственных поисковых заклинаний, изучая древние тексты и сообщения людей, которых посылал на поиски. По его словам, Камень находится в разрушенном городе Индраевин, в библиотеке покойного волшебника Эхрлута.

Урдрас сделал паузу и обвел взглядом помещение. В нем снова нависла тишина, столь же тяжелая, как и темные гобелены на всех стенах. Возбужденно покашляв, писец вновь заговорил.

— Йезунд, торжествуя, сообщил все это волшебникам, собравшимся в Доме Поднятой Руки в Силптаре. Там над ним сначала посмеялись, а потом началась горячая дискуссия. Этот дом — тайный клуб волшебников, в котором Йезунд был простым членом без каких-либо привилегий.

Писец снова сделал паузу, несомненно желая придать своему повествованию побольше драматизма, но, почувствовав спиной холодный взгляд барона, поспешил продолжить.

— Йезунд вышел оттуда, как только закончил свое сообщение, и отправился пешком домой. Он успел дойти до улицы Ламп и был там разорван на части явно с помощью колдовства, возможно сотворенного тем же самым злокозненным магом или магами, которые разграбили и подожгли дом Йезунда примерно в то же время, когда он погиб. Убийца до сих пор остается неизвестным, но ясно, что некто — а может быть, нечто — безжалостный и обладающий большой волшебной силой, охотится за Дваером.

Писец снова поклонился и без малейшей задержки опустился на стул. Прежде чем кто-нибудь успел промолвить хоть слово, заговорил сам барон:

— Примите мою благодарность, Урдрас. Господа, вы все понимаете важность этих новостей: тот, кто найдет этот Дваер, сможет с его помощью достичь сокрушительных результатов. Если он попадет в руки Серебряного Древа, то ни один из нас, да и никто во всей Аглирте, не сможет считать себя в безопасности. Вот почему мы собрались здесь: чтобы говорить об этом совершенно свободно. А теперь, прошу, излагайте свои соображения.

Тут же все загомонили, и по меньшей мере три человека заговорили особенно громко. Барон поднял было руку, чтобы призвать присутствующих к порядку, но тут шум перекрыл глубокий, мощный голос.

— Я и, смею предположить, многие другие, привыкшие размахивать мечами, знаем о Дваериндиме по сказкам, которые нам в детстве рассказывали матери. Пусть наш почтенный писец еще раз встанет и напрямик расскажет нам, что за сила скрыта в этих камнях. Только пусть говорит без всей этой великой таинственности, которую маги так любят обращать, словно мечи, против нас, не награжденных столь живым умом.

Говорил сидевший в глубине зала высокий воин с изборожденным шрамами лицом, облаченный в темно-зеленый плащ, в который можно было бы запеленать троих тощих силптарских писцов.

— Ради когтей Темного! — сердито проворчал один из скрывавших лицо магов. — Неужели мы должны целую вечность сидеть здесь и слушать эти объяснения для глупцов?

— Да! — рявкнул сидевший поблизости воин и затем добавил, медленно, четко и холодно выговаривая слова: — Для нас, глупцов, это будет совсем не лишним.

Повсюду раздались смешки, одобрительные возгласы, барон кивнул писцу, тот вскочил и снова заговорил. На сей раз он от волнения заикался почти все время.

— Говорят, что этот Камень может возвращать мертвых к жизни, а также обладает многими другими магическими свойствами. Каждый из Дваеров обладает волшебной силой, а человек, знающий, как их правильно разместить и как с ними управляться, может извлечь из них огромное количество мощной магии.

— Но все же чем, кроме того, что могут делать мертвое живым, они лучше дюжины наемных колдунов? — резко спросил громогласный воин.

Урдрас натянуто улыбнулся.

— Прошу прощения у тех, кому это уже известно, но я вынужден сказать прямо: власть над магией, творческие способности и умение направлять силы и заставлять их работать, — все это исходит от личности волшебника, но сама по себе сила, которую приводит в действие заклинание, всегда призывается из предметов, на которые направлено волшебство. Большинство таких предметов, например светящиеся камешки или, скажем, вон те перчатки…

Множество глаз обратились к столу, на который указал писец. Там беспокойно копошилась, приподнимаясь на кончиках пальцев, пара латных перчаток, которые снял один из приглашенных воинов. Перчатки были похожи на встревоженных пауков. Их владелец пожал плечами.

— Так бывает каждый раз, когда поблизости действует сильное волшебство, — сообщил он, — Здесь несомненно сказывается защитное заклинание.

Писец энергично закивал.

— Совершенно верно. Волшебство проявляется в этих предметах потому, что на них наложено заклятие или в них почему-то накопилась магия, которая постепенно выходит. Пройдет время, и все их волшебство истощится. Все предметы, заколдованные на длительный срок — больше, чем протяженность человеческой жизни, — предметы, силы которых можно призывать к действию постепенно, заклинание за заклинанием, не опасаясь исчерпать их могущество, все они созданы заклятиями, частью которых является принесение в жертву жизни могучего волшебника. Наверно, чуть ли не все маги готовы на что угодно, чтобы завладеть таким предметом. И Дваер, о котором мы говорим, как и его собратья, является именно таким редчайшим предметом, который можно использовать сколь угодно долго.

— Вы только что разгласили такие тайны, — ласково проговорил один из магов, оставшихся с закрытыми лицами, — за которые я убью вас при первой же возможности. Вы нигде не сможете скрыться от наших заклинаний, господин писец.

Урдрас сделался белым, как мел, съежился, поспешно опустился на стул и тут же повалился на пол в обмороке. Было заметно, что он обмочился.

— Быстро же действует ваше колдовство, — иронически заметил кто-то из присутствовавших.

— Все равно слово должно было прозвучать, — возразил воин неведомому магу, — и я не вижу никакого преступления в раскрытии истины для нашего общего блага.

— Вооружая вас, — яростно прорычал другой маг, — он выбивает оружие из наших рук!

Барон с силой хлопнул ладонью по столу, и все сразу умолкли.

— Ни один секрет нельзя сохранить навеки, к тому же мы говорим о более важных вещах, чем повседневные проблемы власти. Судари мои, я не дам и ломаного гроша за жизни всех нас, если этот Камень окажется не в тех руках.

— Думаю, мы все сойдемся на том, что руки Фаерода Серебряное Древо как раз и есть не те руки, — заметил один из воинов, — но я очень сомневаюсь, что хотя бы трое из присутствующих здесь смогут договориться по поводу того, чьи руки являются как раз теми, в которые можно вложить такую силу. Как по-вашему, кто-нибудь поверил бы в мою искренность, если бы я стал уговаривать его, приставив клинок к горлу?

И тут все вновь заговорили, вернее заорали, каждый старался перекричать остальных.

— Уймитесь! — вскочив с места, взревел барон, да так, что от завешанных плотными гобеленами стен раскатилось эхо.

Все головы тут же повернулись к нему, и в наступившей тишине барон сказал:

— Это один из тех вопросов, который, как все мы хорошо знаем, должен вызвать разногласия. Так давайте договоримся, что не станем здесь и сейчас пререкаться по этому поводу. Время для такого спора неминуемо придет, когда кто-нибудь из нас завладеет Камнем. А сегодня стоит обсудить ту опасность и те выгоды, которые могут скрываться в Камне, независимо от того, кто им обладает. Мы, достойнейшие люди во всей Аглирте, знаем, для чего его можно использовать, и не можем позволить себе действовать очертя голову и закрыв глаза. «Неизвестно» — разве не этого слова нам следует больше всего страшиться?

— Ну да, неизвестно, когда муж вернется, — задумчиво пробормотал кто-то. Все озадаченно притихли, а после недолгого ошарашенного молчания разразились таким дружным оглушительным хохотом, в котором можно было безошибочно почувствовать облегчение от того, что кто-то сумел шуткой разрядить напряжение. Когда же смех утих, в зале вновь воцарилась нежеланная тишина, порожденная тревогой и ощущением близкой опасности, которыми были охвачены все без исключения присутствующие.

— Мы все честолюбивы, — вновь нарушил молчание барон, — но некоторые из нас страшатся, и у них есть для этого все основания. Откройте лица, маги Орнентара, и говорите так же прямо, как решился говорить этот храбрый писец. Я боюсь, в первую очередь, того, что у нас слишком мало времени, чтобы можно было позволить себе угрожать друг другу или говорить недомолвками.

— Вы, как всегда, правы, господин барон, — ответил один из магов. — Этот Дваер манит к себе всех магов с почти непреодолимой силой, но, против распространенного мнения, многие из волшебников боязливы столь же, сколь и честолюбивы.

Он поднял обе руки, откинул капюшон, и большинство присутствующих узнали спокойное лицо Гулдейруса, Повелителя Летучих Мышей, который давно уже пытался при помощи волшебства снабдить обычных людей-воинов крыльями, как у летучей мыши, отрастить на руках когти и внедрить в сознание полное повиновение себе. Жители долины Змеистой хорошо знали его и трепетали перед ним. Один менестрель как-то раз сказал на Сборе, что худшим из кошмаров, какие только можно представить для Аглирты, будет союз между Гулдейрусом и Серебряным Древом: первый год окажется ужасным для долины Серебряной, а следующий — для всего Дарсара. Этого менестреля уже давно никто не видел.

Маг, сидевший рядом с Гулдейрусом, тоже обнажил голову, и собравшимся предстало украшенное одобрительной полуулыбкой красивое лицо Нинтера Девять Кинжалов, имевшего обыкновение обороняться от нападений при помощи крылатых летающих ножей. Он коллекционировал статуэтки, выполненные из драгоценных камней, и красивых рабынь. Его прекрасные вьющиеся волосы имели цвет старого меда, а живые глаза были полны веселым возбуждением. В Орнентаре его тоже боялись, но за пределами баронства он пользовался меньшей известностью, чем Повелитель Летучих Мышей. Вероятно, потому, что не так много путешествовал.

Третий маг, сидевший чуть поодаль, тоже откинул капюшон, и миру явились отталкивающие черты Фалага, который, как было широко известно, коллекционировал монеты и головы тех, кто дерзнул встать у него на пути. Он, как всегда, подозрительно хмурился, морща высокий куполообразный лоб, который из-за высоких залысин казался еще больше, и сидел сгорбившись, и эта поза придавала ему сходство с взгромоздившимся на камень раздраженным стервятником.

— Итак, Гулдейрус, — почти веселым тоном обратился к первому волшебнику барон, — я предлагаю вам открыть обсуждение и начать если не с ваших собственных планов и соображений, то, по крайней мере, с того, что мы смогли бы сообща плодотворно обдумать.

Гулдейрус склонил голову, как будто нехотя соглашался.

— Предлагаю всем подумать вот над чем: могли бы мы вызвать из могил великих магов, чтобы они сражались на нашей стороне?

— Ого! — воскликнул громкоголосый воин. — Но как же ими управлять? А когда мы победим и весь Дарсар будет лежать у наших ног, то кто будет им владеть — мы или они? Как можно убить кого-то, кто и так представляет собой кучку пыльных костей? Волшебством? Да, но в чьих руках оно окажется — их или наших?

— Ну что ж, — ответил маг, не снявший маски, — в таком случае мы сможем использовать Камень, для того чтобы сохранить себе жизнь вне зависимости от того, что предпримут против нас маги Серебряного Древа!

— Ага, сохранить себе жизнь, чтобы навсегда стать их рабами? А что же должно помешать отобрать у вас Камень — ваши заклинания?

Маг в маске весь напрягся в приступе ярости, но барон предостерегающе поднял руку, и он промолчал.

Заговорил один из гонцов.

— Известно ли хоть кому-нибудь о местонахождении любого другого Дваера? Я слышал, что большая часть магической силы пробуждается лишь в том случае, когда используются вместе два Камня или больше.

— Отвечаю на ваш первый вопрос: нет, насколько мне известно, и, думаю, все со мной согласятся, — ответил Гулдейрус, — Что же касается второго вопроса… Легенды, никчемные сказки и пыльные записи, все они не содержат ни слова правды о том, какие именно силы могут высвободиться из Камней. Доподлинно известно только одно. Камни могут действовать совместно лишь в том случае, если их разместят определенным образом и, больше того, споют определенные волшебные песнопения.

— И какие же это силы, маг? — хрипло спросил один из воинов. — Или это одна из ваших тайн, которую под страхом смерти не должен пытаться узнать ни один человек, не причастный к волшебству?

Гулдейрус чуть заметно улыбнулся.

— Как я только что сказал, насчет сил, которыми обладают Камни, существует много разных толков. Например, в сказках, которые все няньки рассказывают детям, говорится об их способности, назовем ее… призывать. Сложите все четыре Камня определенным образом и разбудите, освободите и призовете на свет Спящего короля!

В зале послышались смешки, замелькали безмолвные ухмылки, но маг спокойно улыбнулся и добавил:

— Сложите их по-другому, и вы призовете его старого врага, Змею в Тенях.

— О таких глупостях могут болтать только досужие барды, — выкрикнул один из воинов. — Вы тратите впустую наше время, волшебник!

Так и не снявший капюшона человек, который стоял за спиной барона, поднял обе свои палочки — пожалуй, чтобы привлечь к себе внимание, нельзя было придумать ничего лучшего — и прошипел:

— Вовс-с-се не так. Я из-з-зучал З-з-змею всю жизнь и ос-с-своил з-з-заклинания, которые с-с-спос-с-собны управлять ее жес-с-стокостью, ч-ш-штобы она убивала по моему выбору. З-з-змея оч-ш-шень даже реальна; по меньш-ш-шей мере три города с-с-сейчас лежат опус-с-стевш-ш-шими и зарас-с-стают кус-с-стами, потому чш-што их жители ос-с-смелилис-с-сь с-с-считать ее прос-с-сто с-с-сказочным с-с-сущ-щ-щес-с-ством или чем-то таким, что можно легко подчинить с-с-себе. Она с-с-сожрала их вс-с-сех и что-то почерпнула из с-с-сознания каждого с-с-съеденного. Помогите мне пробудить З-з-змею, и я з-з-завладею вс-с-сем Дарс-с-саром!

Волшебник, все еще остававшийся в маске, постучал по столу собственной палочкой и требовательно заявил:

— Если я не ошибся, то я слышу речи о служении Змее, и хочу увидеть, кто же произносит эти речи!

Послышался одобрительный шум, который, впрочем, сменился напряженной тишиной, как только человек, стоявший прямо за спиной барона, опустил палочки и медленным движением руки откинул с головы капюшон.

Открывшееся лицо не было человеческим; взорам присутствующих предстала зеленая чешуйчатая голова с узкими глазами, большими зубами и стремительно двигавшимся раздвоенным змеиным языком.

— Я имею с-с-счас-с-стье с-с-служить З-з-змее.

— Да неужели? — глумливо воскликнул другой волшебник в маске. — Нет никаких богов, кроме Троих!

Змеиная голова повернулась к нему, и на узких губах, как показалось присутствующим, появилась улыбка.

— Я с-с-соглас-с-сен с-с-с вами, гос-с-сподин. О, с-с-соглас-с-сен. С-с-служа З-з-змее, я с-с-служу Темному. Одно из его щупалец даровало мне эту чеш-ш-шую, и клыки, которыми можно уяз-з-звить, и вечность, чтобы ис-с-спользовать их. С-с-спос-с-собен ли хоть один из вас-с-с с-с-сказать то же с-с-самое?

В наступившей испуганной тишине летающий глаз, присутствие которого чрезвычайно удивило бы барона и троих его магов, неторопливо, словно задумчиво, скрылся за гобеленом и больше не следил за собранием заговорщиков.

— Что ж, мы обменялись умными словами, — сердито выкрикнул Сараспер, обведя взглядом троих беглецов из замка, — и теперь знаем, что вам нужно. А также и мою цену. Вы бежите от известной опасности и боитесь известного противника. Я предлагаю вам мечту, которой вы сможете служить в ближайшем будущем. Мечту, указывающую нам путь от смерти и тирании, которые ныне властвуют в стране, прежде называвшейся Аглиртой, где сегодня объявленных вне закона преступников, тиранов и чудовищ намного больше, чем фермеров, а напуганных до смерти обывателей намного больше, чем счастливых и не испытывающих постоянного страха людей. Если такие и есть, то их единицы.

Он пожал костлявыми плечами, вздернув их к самым ушам.

— Может быть, вас нисколько не тревожит светлое будущее или участь той земли, где вы родились. Может быть, вы интересуетесь только тем, как бы пожрать и куда-нибудь укрыться от всего этого. Если так, то знайте, что я могу указать вам другие выходы из этого Дома — или пожрать вас одного за другим, если вы попытаетесь учинить надо мною насилие. Все равно мне следует поступить именно так, чтобы сохранить свое убежище в тайне… но мне очень не хочется этого делать, особенно сейчас, когда появился хоть небольшой шанс выполнить волю Предвечного.

Он снова пожал плечами, вскинул руки и расслабленно уронил их.

— Выбор остается за вами. Я не могу решать за вас.

Он умолк.

Краер первым нарушил напряженную тишину.

— Ястреб! — воскликнул он, быстро взглянув на латника. — Я втравил тебя в это и…

Тот пожал плечами.

— Мне хотелось бы остаться с тобой, малыш, куда бы ты ни поперся. Мне кажется, что этот человек идет туда, куда его ведут безумные мечты, но ведь все мы должны за чем-то идти, если не хотим очутиться в могиле, так ничего и не совершив. Так что можно отправляться в путь или оставаться. Решай.

Краер помотал головой.

— Мне не нравится ни тот ни другой выход, — с трудом проговорил он. А потом неохотно, гораздо медленнее, чем тогда, когда обращался к другу, повернулся и посмотрел в глаза Эмбры Серебряное Древо.

А она, в свою очередь, медленно осмотрела всех троих мужчин и молча уставилась в пол.

— Говори! — не выдержав, рявкнул латник.

Окрик заставил девушку резко вскинуть голову; ее глаза вспыхнули гневом. Некоторое время она молча смотрела в глаза воину и наконец очень тихо проговорила:

— У меня нет ни малейшего желания искать возможность для мести отцу или кому-либо еще. Я не знаю, посмею ли когда-нибудь снова воспользоваться волшебством, понятия не имею, что могло со мной произойти после того, как были разбиты оковы.

Ее губы скривились, будто она готова была заплакать или, может быть, хотела крепко выругаться, но, когда она вновь заговорила, ее голос звучал почти спокойно.

— Вы дерзнули помочь мне, люди Черных Земель. И я думаю, что нам следует… что мы должны решиться помочь этому одинокому человеку. Я не могла бы с легким сердцем уйти отсюда и оставить его здесь одного, и я думаю, что мы не посмеем биться с ним. Я не смогла бы испытывать даже капли гордости, если бы мы все же вступили с ним в бой и, по капризу богов, одержали бы победу. Мы не можем видеть в каждом встречном врага, которого нужно уничтожить.

Сараспер вдруг резко отвернулся. И только увидев на камне перед ним неизвестно откуда взявшиеся капли, остальные поняли, что он плакал.

— Ну что ж, — с непривычной сердечностью пробасил растроганный донельзя Хоукрил, — раз уж мы договорились, то, значит, у нас получилась целая банда авантюристов, и мы должны выбрать для себя название, прежде чем барды выдумают для нас какую-нибудь смешную кличку. Есть какие-нибудь соображения?

— Всегда, — одновременно выпалили Эмбра и Краер и, так же в унисон фыркнув, уставились друг на друга.

Оба негромко, словно с неохотой захихикали… а потом это хихиканье превратилось в смех, к которому тут же присоединились Хоукрил и Сараспер, и громкий хохот эхом разнесся по катакомбам.

Четверо загнанных в ловушку отчаянных людей…

— Пока эти умники не придумают что-нибудь получше, — почти застенчиво предложил, отсмеявшись, Сараспер, — почему бы нам не назваться Бандой Четырех?

— Значит, быть посему, — кивнул Краер, хотя в его голосе слышалось легкое недовольство. Он, в свою очередь, скривил рот, словно желал выругаться, но заговорил почти по-настоящему шутливо: — Эмбра, можешь начинать складывать балладу!

— Вы об этом пожалеете, — промурлыкала сидевшая рядом с ним девушка, и в ее голосе в равной мере слышались радость и предостережение, — и для вас я госпожа Эмбра.

Трое мужчин насмешливо фыркнули, но когда баронесса вытянула руку, они тоже протянули руки — медленно и не слишком охотно, но без грубости или каких-то подозрений — и прикоснулись к ее ладони в едином пожатии.

Четыре пары глаз встретились; в каждой читалось опасение. Никто не выказывал ликования… но никто и не торопился убрать руку.

 

5

ЗАКЛИНАНИЯ И ТАЙНЫ

СЛЕДЯ ЗА ТЕМ, как ладони целителя прикасаются к его бокам, Хоукрил вдруг осознал, что давно уже сдерживает дыхание и не в состоянии больше обходиться без воздуха. Он позволил себе сделать продолжительный неторопливый выдох и в тот же миг почувствовал в ребрах ледяное и все же, как ни странно, теплое покалывание, оно начало медленно расходиться по телу…

— О-ох! — простонал он, не скрывая удовольствия. — До чего же хорошо, когда ничего не болит!

Латник глубоко и шумно дышал, наконец избавившись от мучившей его боли в сломанных ребрах. Немного полежав, он взглянул на склоненную над ним полуседую голову и спросил:

— Так почему же маги мечут молнии, разрушают крепости и при этом беззаботно гуляют по свету, а целители, которые слишком много помогают людям, умирают молодыми?

— Целительные силы черпаются изнутри. Трое мало кого наделяют этим даром, — не глядя пробурчал Сараспер. Его руки чуть заметно дрожали. — Волшебники берут силу для своих дел из другой магии.

— Да? И кто же сотворил первое на свете волшебство?

— Ну, — воскликнул сидевший у стены Краер, — это тот самый вопрос, из-за которого святоши не на шутку вцепляются друг другу в горло! Они все утверждают, что это сделал не кто-нибудь, а Трое собственными персонами. Кое-кто из волшебников с ними согласен, а другие говорят, что был первый маг, отдавший жизнь ради того, чтобы сложить заклинание, на которое могли бы опираться все будущие волшебники.

Он повернул голову, взглянул на прислонившуюся к той же стене Владычицу Самоцветов и спросил почти вызывающим тоном:

— А что, в ваших книгах небось говорилось по-другому?

Эмбра ответила ему кислой улыбкой, которая тут же исчезла с лица.

— Там говорилось так много разного и противоречивого, что я не могу верить ни одному из этих мнений. — Она понурила голову и тяжело вздохнула.

Краер прищурился.

— Когда же вы почувствовали, что силы вас покидают?

Девушка пожала плечами.

— Недавно.

Ее глаза закрылись. Квартирмейстер несколько мгновений смотрел на нее, а потом наклонился, вытянул руку, тронул целителя за плечо и указал на волшебницу.

Сараспер всмотрелся в лицо Эмбры и медленно кивнул.

— Здесь я почти закончил. Внутренности у него были так повреждены, что твоя микстура не могла толком помочь ему, но этот воин здоровее любого медведя.

Он перевел взгляд на Хоукрила и угрюмо сказал:

— Теперь просто лежи, не дергаясь, пока я буду заниматься с госпожой. Чем дольше ты пролежишь спокойно, тем быстрее целительные силы доберутся до всех болячек, даже самых малых.

Не дожидаясь ответа, Сараспер встал и перешел к противоположной стороне помещения. Он двигался скованно, как человек, повидавший на своем веку не один десяток лет и зим, но эта неуклюжесть странным образом сочеталась с торопливостью воина, идущего в сражение. Целитель неловко наткнулся на стену возле волшебницы, зашипел от боли, но тут же, без задержки, приложил тыльную сторону ладони к щеке Эмбры.

Та на мгновение открыла глаза, оперлась щекой на руку и, казалось, тут же впала в дремоту. Сараспер нахмурился.

— На нее наложены чары, — сообщил он двоим мужчинам. — Ее собственные или, что вероятнее, какое-нибудь темное заклятие магов Серебряного Древа.

— Вся моя магия кончилась, — пробормотала Эмбра, не открывая глаз. — Эти двое разрушили узы, установленные по приказу моего отца. Это случилось еще в начале ночи. А о том, что это за заклятия, мне неизвестно.

— Ваш отец никогда не приказывал наложить на вас чары, сохраняющие молодость? Или, может быть, прибавляющие красоты?

Слабая улыбка коснулась губ Эмбры.

— Нет, — не раскрывая глаз, сообщила она целителю. — Все, что вы видите, мое собственное.

— Не может быть сомнений, все это заклинания тех скотов-магов из хлева Серебряного Древа, — рявкнул Хоукрил.

— Тогда будем рушить их, — отозвался Сараспер.

— Ты можешь сделать это? — спросил латник. Он повернулся на бок и подпер голову локтем, чтобы лучше видеть. И как раз в этот момент тело Эмбры подскочило под руками целителя, как лошадь, которую сильно ударили шпорами в бока, а потом конвульсивно затряслось. Спина девушки выгнулась дугой, глаза широко раскрылись и тут же снова закрылись, и тело баронессы осело, обмякнув, как брошенный плащ.

Латник даже слышал, как она застучала зубами, когда Сараспер обнял ее обеими руками и проворчал:

— Конечно. Заклятие может снять кто угодно… если знает, как это делается. Если только заклятие наложено не на тебя самого, — На лице старого целителя высыпал обильный пот, а кожа потемнела.

— Ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Хоукрил, — что волшебником может стать каждый, кто захочет?

— Почти каждый, — бросил Сараспер. В этот момент снова забившаяся в его руках волшебница сильно толкнула его и он ударился о стену. На его влажном от пота лбу вздулись толстые вены, и он напряг все силы, удерживая девушку. — Для этого требуется всего лишь терпение — большее, чем у обычных людей, — железная воля, чтобы не отклоняясь идти к цели, и даже жестокость. Именно поэтому поступки большинства магов выглядят такими величественными, такими таинственными или такими зловещими. Они хотят, чтобы всякое быдло считало, будто волшебниками могут стать только избранные, и потому так мало народу просится к ним в ученики.

Ворчание целителя сменилось вскриком боли — из-за дергавшейся в конвульсиях Эмбры он стукнулся локтем о каменный пол. Сараспер выругался и откатился в сторону.

Девушка некоторое время извивалась, как собака, которой приспичило почесать спину о траву, а потом замерла, лежа на спине. Сараспер сидел рядом, поеживаясь от боли. Хоукрил видел, как целитель обхватил себя обеими руками, как сделал бы любой раненый воин, приходящий в себя после сражения у лагерного костра… но он не потирал ушибленный локоть.

— Сараспер! — окликнул латник целителя. — Ты?..

Тот поднял залитое потом лицо — такими же изможденными и серыми были лица у тех раненых воинов, которых так хорошо помнил Хоукрил, — и отрывисто проговорил:

— Прекрасно. Лучше не бывает. Сейчас встану и буду плясать!

Он закашлялся, и сразу же его согнуло вдвое. Воины Черных Земель, обмениваясь смущенными взглядами, следили, как целитель дергался в неудержимых позывах рвоты, отплевывался и стонал. Когда же наконец его плечи перестали дергаться и умолкли хрип и скрежет в легких и бронхах — казалось, что прошло немыслимо много времени, — Сараспер поднял голову, обвел обоих долгим взглядом и пробормотал:

— Похоже, что ни один из вас, парни, не имеет ни малейшего представления о том, как работают целители, ведь правда?

Он не стал ждать, пока они в мрачном молчании покачают головами, и сразу же повернулся к Эмбре. Вглядевшись в ее спокойное лицо, Сараспер, похоже, заметил что-то обнадеживающее. Он уложил девушку поудобнее, бережно натянул куртку на обнажившееся красивое плечо, а потом тяжело вздохнул и посмотрел вдаль.

— Тебе это, похоже, дается тяжелее, чем ей было творить заклинания, — неохотно сказал Хоукрил и добавил, немного помолчав: — Что, и я тоже мог бы творить заклинания, как волшебник? — В его голосе слышались одновременно и нерешительность, и нетерпение.

Сараспер снова положил руки на плечи Эмбры и посмотрел на латника.

— Пожалуй, и смог бы когда-нибудь, если приспичит по-настоящему. Но, прежде чем взяться за это, тебе нужно будет кое-что потерять.

— И что же?

— Как что? Здравый смысл. Стать каким-никаким волшебником гораздо легче, если ты хоть немного сумасшедший.

Хоукрил уловил в словах целителя неприязнь и иронически пробасил:

— Благодарю тебя. Я постараюсь все это запомнить.

Мужчины услышали, как Эмбра издала негромкий звук. Это был смешок.

В замке Серебряного Древа, в зале, уже опостылевшем придворным магам барона, Ингрил Амбелтер и Кламантл Бейрлдоун вдруг напряглись, переглянулись, дружно покачали головами и одновременно повернулись к столу, за которым сидел Фаерод Серебряное Древо, уставив неподвижный взгляд в высокий стакан с остатками вина, который держал в руке. Было заметно, что барона клонило в сон. Маркоун сбежал в свои покои. Неизвестно, какой предлог он для этого выдумал, какие пообещал барону независимые исследования, но сейчас он, несомненно, уже храпел в своей постели.

— Господин барон, — негромко позвал Кламантл, а потом откашлялся и умолк в ожидании. Правитель Серебряного Древа не отреагировал. Глаза барона глядели куда-то в рубиновые глубины вина, а сам он сидел все так же неподвижно.

Ингрил шагнул вперед и решительно проговорил:

— Мой господин, только что мы оба почувствовали, что охранительное заклятие, наложенное на госпожу Эмбру, разрушилось и исчезло. Мы больше не в состоянии определять ее местонахождение и знать, в каком она состоянии.

— Проклятье Рогатой Владычице! — не изменившись в лице, почти ласковым тоном сказал Фаерод Серебряное Древо, обращаясь к своему стакану. — Проклятье! Чтоб она лопнула, она и все, кто стоит на моем пути!

Он вскинул голову резко, как хищная птица, и взгляд его был подобен огненному мечу.

— Вы немедленно выследите и захватите мою дочь, — рявкнул он. — И хватит нежностей со всякими охранными заклятиями и временем для прогулок. Пользуйтесь любым волшебством, лишь бы не убить ее, не покалечить или не изуродовать непоправимо. Можете сровнять с землей Дом Серебряного Древа, если без этого нельзя будет обойтись.

— Да, мне стало лучше, — спокойно сказала Эмбра. — Но я чувствую себя еще и… опустошенной. Как будто что-то во мне исчезло или от меня оторвали какую-то часть. — Она пожала плечами. — Просто не знаю, что это значит. Может быть, Хоукрилу стоит поучиться, чтобы в конце концов стать могущественным магом?

Краер вздрогнул.

— Не думаю, чтобы у нас было в запасе несколько свободных лет для этого. Пожалуй, мы и так слишком задержались здесь. Не могу поверить, чтобы барон сидел сложа руки и скорбел по утраченной дочери, зная, куда мы скрылись.

— Если они захотят войти через ту же дверь, через которую прошли мы, то им понадобится немало помахать лопатами, — заметил Хоукрил.

— Вовсе нет, если они догадаются воспользоваться верными заклинаниями, — резко возразил Сараспер. — Если волшебники достаточно опытны, то без труда смогут метать в нас, словно из пращи или катапульты, все упавшие камни, и они будут безошибочно попадать в нас и ломать нам кости, пока не превратят в студень. — Он повернулся к Владычице Самоцветов. — Кто занимается колдовством для вашего отца? — В его голосе вновь послышался гнев.

— Самый опасный из всех — Ингрил Амбелтер. Он был учеником Гадастера Мулкина. Еще Кламантл Бейрлдоун, молчаливый человек, о котором я почти ничего не знаю. И Маркоун Яринд, молодой честолюбивый пришелец откуда-то издалека. Он считает себя неотразимым красавцем и давно уже положил на меня глаз. Все они очень жестокие и расчетливые люди.

— Гадастера я помню, — медленно проговорил целитель, — и слышал о его смерти. Амбелтера я, возможно, видел раз или два, но, по правде говоря, ничего о нем не знаю. Вероятно, они и впрямь весьма способны и жестокосердны. И какие же заговоры ваш отец готовит с их помощью?

Эмбра пожала плечами.

— Естественно, ищет возможность подчинить себе всю Аглирту. Попутно хочет разделаться со всеми, кто был на службе у Черных Земель, ну и с любыми подвернувшимися под руку волшебниками. Они собирались превратить меня в «живой замок». Не уверена, знакомо ли вам это выражение. Это…

— Гадастер хвастался этим планом. Он казался ему верхом совершенства, — перебил ее Сараспер и чуть ли не самодовольно кивнул. — Все начинается с наложения уз. После того как ваше сознание под воздействием колдовства изменится надлежащим образом — на это требуется много времени, — они отделили бы ваши руки от тела и превратили бы их в небольшие магические невидимые крылья, на которых вы по приказу облетали бы замок. А потом должно было начаться кровопускание, растянутое на годы и годы, потому что им необходимо примешать по капельке вашей крови в цемент и известь, обмазать ею каждый камень, вложенный в стену, — Он скорчил гримасу и отвел взгляд. — Слишком уж много я читал.

Эмбра молча кивнула, а Хоукрил пожал плечами, махнул рукой, как будто хотел отогнать прочь все мысли о злокозненных магах и беззащитных женщинах, достал из ножен меч и показал острием на потолок и стены.

— Но что это все-таки за место? Здесь что, когда-то находился престол Серебряного Древа? Почему же он покинут? Как здесь появились призраки? Почему она… Почему Эмбра так рассердилась, когда увидела, куда мы пришли?

Краер вздохнул, а Эмбра и Сараспер дружно захихикали.

— Ну, и с чего начать? — спросил целитель, обращаясь к потолку, а потом пожал плечами и повернулся к Эмбре. — Вообще-то этот дом принадлежит вам, госпожа, так что вы и рассказывайте.

Эмбра помотала головой.

— У нас слишком мало времени, чтобы тратить его попусту, но… Ладно, это место назвали Домом Безмолвия, потому что владельцы не могут там жить. Именно поэтому, как считают благородные барды, он пустует. Это древняя резиденция баронов Серебряного Древа.

Она посмотрела на потолок, вздохнула и заговорила с нудными интонациями престарелого учителя:

— Дом был покинут и превращен в фамильную усыпальницу после того, как давным-давно волшебник по имени Харабрентар наложил на него тяжелое проклятие. А заключается оно в том, что если любой человек, в жилах которого течет кровь Серебряного Древа, пробудет здесь больше месяца, он медленно, но неотвратимо начнет превращаться в отвратительную опасную тварь, сходную с теми самыми ночными червями, которыми командуют маги моего отца, но бескрылую и закончит свои дни в виде затравленного бешеного животного. То, что это проклятие не пустые слова, несколько раз доказывалось в прошлом. Обычно это случалось, когда какой-нибудь особенно надменный барон решал вновь поселиться на пепелище предков или же отчаянный непокорный сын бежал из замка и скрывался здесь.

Эмбра медленно поднялась на ноги и прошлась по комнате. Хоукрил, не отрывая глаз, следил за каждым ее шагом; его рука крепко сжимала рукоять меча.

— Дом стал внушать страх, — продолжала она, — и преступники, и странники в равной мере боятся его из-за привидений и многочисленных ловушек: провалов в полу, камней, обрушивающихся с потолка, клинков, выскакивающих из стен, чтобы пронзить неосторожного. Все эти очаровательные новшества были устроены несколько веков назад по приказу барона Сулдаскеса Серебряное Древо, который опасался, что кто-то из врагов сможет захватить брошенный особняк и превратить его во враждебную крепость в самом сердце его собственной земли.

Она посмотрела на латника, криво улыбнулась и добавила:

— Вот так, в самых общих чертах, все это выглядит. Когда я была помладше, мне очень хотелось исследовать это место, но мои наставники так и не позволили сделать это. Они говорили, что не знают точно, как действует проклятие: нужно ли пробыть там целый месяц непрерывно или достаточно побывать несколько раз по нескольку дней даже с перерывом в годы, чтобы набрать в итоге месяц и превратиться в безумное чудовище.

— А что вы говорили насчет призраков? — негромко спросил Хоукрил, глядя на Эмбру широко раскрытыми глазами. — Они здесь на самом деле есть? — Мастер меча обвел быстрым взглядом несколько темных арок, как будто ожидал, что оттуда строем выйдут привидения. Впрочем, когда оттуда ничего не появилось, он не выглядел разочарованным.

— Есть, и много, — нежным голоском пропела Эмбра. — Большинство из них молчаливые и безопасные: просто пялят глаза из темноты, и ничего больше.

— Большинство… — довольно мрачно откликнулся Хоукрил.

— Госпожа, я должен кое-что добавить, — вмешался Сараспер. — В доме полно вещей, которые хранят небольшую магию. Их спрятали здесь давным-давно бароны Серебряного Древа — а также и я, сравнительно недавно, — чтобы они не попали в руки самым смелым и сообразительным злоумышленникам. Если использовать их для того, чтобы питать вашу магию…

Эмбра быстро взглянула на него.

— Да! Нельзя ли нам забрать что-нибудь из них и перебраться в катакомбы? На этом доме лежит старинное охранительное заклятие, но преодолеть его для магов моего отца не составит никакого…

Здание вдруг содрогнулось, раздался треск и грохот ломающихся камней. Тут же пол вдруг закачался, словно поверхность реки, по которой пробежала волна, подбрасывающая и опрокидывающая рыбачьи лодки.

— …Труда! — выкрикнула Эмбра. — Целитель, куда прятаться?

— Только не в эти коридоры, — поспешно предупредил Сараспер. — Они все…

Проход за спиной Краера внезапно скрылся из виду, вместо него появился вихрь, в котором с бешеной скоростью кружились пыль и камни, а рев стал просто оглушительным.

Хоукрил схватил в охапку квартирмейстера — тот замешкался, поднимаясь на ноги, — и поволок его в дальний конец зала, где Сараспер с лихорадочной поспешностью возился с камнями в стене. Эмбра уставилась на волшебный вихрь, несущий, как солому, глыбы, бывшие, вероятно, обломками разрушенной колонны. Она заметила, что потолок в коридоре тоже начал рушиться — камни тут же подхватывало и начинало вертеть в ужасном смерче, — а за этим смерчем что-то шевелилось. Вот сзади и выше вихря обрисовались очертания кожистых крыльев… Еще один ночной червь.

— У этих магов просто-таки извращенное воображение, — горько сказала она, глядя, как все ближе подползает к ней сила, разрушающая древний особняк, простоявший не одну сотню лет. Камни раскалывались с треском, напоминавшим вскрики боли.

— Госпожа!

Она с трудом расслышала визгливый крик Сараспера и повернула голову как раз в то мгновение, когда он бросил ей три маленьких металлических блюдца и три статуэтки.

— Защищайся, госпожа! — добавил он и метнулся еще на несколько шагов дальше. Там, где он только что стоял, осталось несколько опустевших ниш, их каменные дверцы судорожно раскачивались под порывами все усиливавшейся бури.

Под его руками обрисовалась очередная дверь, высокая и узкая, похожая на те, которые в замке Серебряного Древа вели в комнаты для слуг. Как только она распахнулась, целитель швырнул туда какой-то небольшой пылающий предмет; сверкнула мгновенная яркая вспышка.

— Сюда! — позвал Сараспер.

Эмбра неловко поймала два блюдца и принялась собирать остальные предметы, которые раскатились по полу рядом с нею.

В следующее мгновение пол услужливо накренился, так, что все, что девушка искала, подкатилось к ней, но ее саму подкинуло в воздух, как тряпичную куклу. Сквозь завесу заполнившей комнату пыли и камешков она увидела, как Сараспер покатился в открытую дверь, громко треснувшись головой и рукой — возможно, он сломал кость, — а в противоположном темном углу рухнули ветхие гобелены, подняв еще одну тучу пыли и похоронив под собой вопившего что-то Краера.

Затем что-то большое и, похоже, обутое в тяжелые сапоги врезалось в нее, извергло целую кучу проклятий и отлетело к стене, а Эмбра грянулась об пол и внезапно ухнула куда-то вглубь. Последнее, что она успела увидеть, прежде чем широко разинутая пасть ночного червя загородила от нее все окружающее, был меч Хоукрила, мелькавший с немыслимой быстротой в отчаянной, но, конечно, тщетной попытке оборонить хозяина.

Она, беспомощно дергаясь, прижав подбородок к груди, провалилась куда-то в темноту и врезалась плечами в громко захрустевшую и подавшуюся под нею кучу жестких и колких предметов.

Ее взору предстали ухмыляющиеся черепа, кривые ребра и множество костей, названий которых она не могла вспомнить, и все это подскакивало и рассыпалось под ее весом со звуком, напоминавшим хруст яичной скорлупы, и еще какими-то подозрительными вздохами. Эмбра провалилась в эту кучу на несколько футов, и пыль, в которую обратились древние кости, поднялась столбом. Даже после того, как падение прекратилось, девушка никак не могла прекратить чихать. Сквозь слезы, непрерывно струившиеся из глаз, она видела, как в оставшейся наверху комнате продолжает бесноваться каменный вихрь. Ее заклинило в воронкообразной яме, она лежала на спине, подняв ноги, а на груди у нее покоились блюдца и статуэтки. По крайней мере, хорошо, что на дне ямы не оказалось никаких шипов, которые наверняка проткнули бы ее насквозь, подумала она, хотя, может быть, они были, но давным-давно проржавели и рассыпались в порошок…

Впрочем, для того чтобы строить догадки, времени не было: вихрь подползал к воронке, а следом за ним двигался ночной червь. Длинная змеевидная шея уже просунулась вниз, и челюсти с огромными, страшными зубами раскрылись, предчувствуя поживу.

Ушибленная, полуослепленная ветром, Эмбра покрутила в руках одну из статуэток, хмуро глядя на чудовище; в ней вновь нарастал гнев. В памяти у нее больше не оставалось готовых заклинаний, но, имея в руках предметы, заряженные магической силой, она могла сотворить любое волшебство, которое только придет в голову.

Например, молнию. Когда ночной червь сложил крылья и просунул обе головы в шахту, чтобы дотянуться до жертвы, Владычица Самоцветов подняла над собой статуэтку и четко проговорила заклинание.

Фигурка рассыпалась у нее в руках, скрытая в ней магия высвободилась, и вверх по шахте, как из жерла вулкана, с ревом ударил столб огня. Огонь уничтожил ночного червя даже дважды: разрушил заклинание, которым тварь была вызвана к жизни, и в следующее мгновение превратил ее в ничто.

Окровавленная черная туша, обрушившаяся вниз, исчезла, чуть-чуть не долетев до сапог все так же лежавшей на спине девушки.

Эмбра выдохнула — она только сейчас заметила, что сдерживает дыхание, — и разрыдалась.

Сараспер Коделмер цеплялся костлявыми пальцами за стену, а воющий ветер дергал его ветхий балахон и пытался подтащить целителя к средоточию беснующихся сил. Камни и пыль с треском и злым шелестом бились о стену рядом с ним, и в течение ужасающе долгого мгновения ему казалось, что засасывающий колдовской вихрь может прорваться в дверь вслед за ним.

— Боги, боги, боги! — почти рыдая взывал он, держась за стену ободранными до крови пальцами. Он совсем потерял голову от потрясения.

И тут буря, порожденная колдовской силой, яростно дернула дверь, она захлопнулась с такой силой, что все вокруг целителя сотряслось, — и наступила тишина.

Мелкие камешки продолжали тут и там осыпаться на пол, и позади все еще были слышны рев вихря и гром рушащихся камней, но теперь закрытая дверь отделяла его от любой яростной силы, которую колдуны барона могли наслать на них.

Барона…

— Краер? — опасливо позвал он. Немного подождал и крикнул погромче: — Эй, кто-нибудь!

Никакого ответа. Он снова был один, и его вновь обретенные друзья исчезли. Целительные силы, которые он только что потратил, пропали втуне, но и это было не самым худшим. Колдуны, должно быть, узнали при помощи своей магии, куда направить эту бурю. Они теперь знали, где он находится, знали его имя и знали о его давно и тщательно скрываемых целительных способностях. Теперь они не оставят его в покое и будут преследовать, пока не изловят.

— Когти Темного! — горестно прошипел он в пустой проход, в котором неторопливо оседала пыль. После всех этих лет, на протяжении которых он прятался здесь, больше похожий на животное, чем на человека, его тайна оказалась раскрыта — для этого потребовалось всего лишь несколько страшных часов, — и ужасная участь, которой он так страшился, настигла его.

Или по меньшей мере он близок к ней, как никогда. Ему следовало вырвать горло этой девчонке, как только она вбежала в дом. Укрыться с ее башкой глубоко в катакомбах и сожрать ее, оставив только голый череп, чтобы никакие колдовские ухищрения не смогли вернуть ее к жизни.

Он содрогнулся всем телом, увидев как наяву ее красоту, и прорычал:

— Дочь барона — его дочь! Еще и единственная наследница, и, конечно, он связан с нею, а я оказался поблизости. Слишком близко. Она могла отправиться искать меня, а заодно уничтожить все имеющееся здесь, что можно было бы использовать как оружие против него, или даже, как почтительная дочь, собрать и принести отцу.

Он опустился на пол возле стены и с горечью добавил:

— Да кто может знать, может быть, она живет с ним как жена! Бароны Серебряного Древа способны на все. Или же его колдуны вынудили ее войти сюда, чтобы изловить меня. Если они знают свое дело, она даже может не ведать, что творит! Боги, боги, но какой же ты глупец, Сараспер! Только увидел хорошенькое личико — и сразу же размяк, и подлизываешься, и болтаешь языком, и даже излечиваешь их всех, будь оно все проклято!

С отчаянным стоном он прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Внезапно он почувствовал, что так устал, что даже не может сидеть прямо. Он исцелил их, хорошо исцелил — а сам весь вымотался… О, тупоголовый Сараспер, как же ты мог позабыть все те уроки, которые преподавала тебе жизнь?

Слишком усталый даже для того, чтобы плакать, старик обмяк у стены. Он ощущал покой забвения в пляшущей перед глазами пыли, в холоде терпеливо ожидавшего чего-то камня, к которому прижимался головой.

Но сон, который он увидел, не принес покоя.

Солдаты Яркого Знамени явились за Келдером Ваерном прекрасным солнечным утром.

Замызганный подросток, откликавшийся на имя Сараспер или на грубый окрик: «Эй, грязнуля!», потел, следя за дюжиной с лишним котлов, в которых кипятились травяные настои, и не замечал латников, пока длинный грязный клинок не мелькнул среди паутины цепей, на которых висели котлы, и не проколол его единственную засаленную кожаную рубаху. Он был настолько изумлен, что даже не смог закричать, а лишь отступил на шаг и поскользнулся в луже разлитых лекарств. Владелец меча походя рассек ему плечо и с силой рубанул по сбитой из досок рассохшейся двери кабинета, за которой Келдер готовил свои порошки, а Сараспер испустил сдавленный вскрик — нечто среднее между вздохом и рыданием — и упал навзничь.

Он уловил вспышку света на мече, перерубившем все уцелевшие после первого удара цепочки — клинок был испачкан кровью, его собственной кровью! — а потом стало холодно и темно, и он почувствовал, что дрожит, и увидел склонившегося над ним старого Скаунта, который хрипло шептал:

— Мальчик! Сараспер! Очнись, парень, удирай! Скоро появятся волки!

Еще не стемнело, и мальчик, выпрямившись, застыл в объятиях грубых рук Скаунта и уставился на темные облачные пальцы, протянувшиеся с запада, и на казавшиеся совершенно черными на их фоне шпили Сверкающих Башен.

— Что случилось? — дрожащим голосом спросил он, заранее зная, что не хочет слышать ответ. — Келдер жив?

— Я не знаю, парень. Они схватили его; сейчас он находится в Башнях!

Сараспер снова кинул в сторону яростный взгляд и сказал негромко и холодно:

— Скаунт, дай мне твой нож.

— Зач… Да ты в своем уме, парень? Ты не сможешь перерезать полсотни одетых в броню стражников одним моим маленьким старым ножом!

— Барон, — мрачно ответил мальчик, — надевает свои доспехи только по праздникам. Когда он настолько ожирел от обжорства, что панцирь перестал на нем сходиться, он приказал распустить все шнуры, и теперь между пластинами большие щели. А в его брюхе вполне хватит места для десятка дюймов стали.

Скаунт всмотрелся в лицо Сараспера, вздохнул и резким движением вложил в грязную руку мальчика истертую его ладонью рукоятку старого боевого меча со сточенным чуть ли не до толщины иглы клинком.

— Да помогут тебе Трое, парень, — прошептал он. — У меня не хватает смелости пойти с тобой.

Сараспер кивнул.

— Твой нож — это уже очень большая помощь, старый воин. — Он крепко пожал руку седому леснику, а когда тот ушел, прошел в кабинет и достал из верхних ящиков десять маленьких стеклянных флаконов с кислотой. Ею можно было полить цепи, чтобы они распались… или плеснуть в лицо стражнику.

Келдер Ваерн был самым прославленным целителем во всей долине Аглирты. Люди проходили много миль ради того, чтобы получить изготовленные им лекарства и даже ради одного только его прикосновения, а он всегда отказывался покинуть свою хижину, стоявшую над ручьем, переселиться в Сверкающие Башни и стать придворным лекарем барона. В Сарте ходили слухи, что кое-где выше по реке бароны держали целителей в клетках, обращаясь с ними хуже, чем со своими собаками, а когда те умирали от изнеможения, спасая чужие жизни — на это требовалось от одного года до, самое большее, шести лет, — бароны выкидывали кости на помойку и посылали солдат искать по всему Дарсару других целителей. Сарасперу доводилось видеть, как барон Аутлин Яркое Знамя истязал своих собак после неудачной охоты, и был немало удивлен, что правителю понадобилось так много времени для того, чтобы протянуть руку и сцапать целителя, обитавшего чуть ли не на пороге его замка.

Ворота замка оказались распахнуты настежь, и причину такой беспечности было нетрудно понять. В них вливалась целая река женщин с густо набеленными и нарумяненными лицами, одетых в платья с разрезами снизу аж до самой талии. Их приветствовали восторженные пьяные крики и грубый гогот полуодетых стражников. Никто не обратил внимания на мальчишку, шедшего среди прибывших с таким видом, как будто он имел все права находиться здесь. Там были и другие мальчики, но этого не украшали ни румяна, ни губная помада, на нем не было отделанного кружевами костюма… Правда, как раз в это время происходила смена караула, а вечер был такой чудесный и, что самое главное, никто из живых не помнил ни одного нападения на Яркое Знамя…

Немного труднее оказалось найти возможность пробраться наверх, но он очень быстро понял, что стража стояла только на главных лестницах, а за темными, узкими и крутыми лестницами для слуг никто не следил. Ему хватило нескольких мгновений — и он уже стоял, задыхаясь и обливаясь потом, в мире гобеленов, благовонных свеч и негромких разговоров. И тут же выяснилось, что он опоздал на несколько часов.

— На твоем месте я не стал бы входить туда, — прожурчал предупреждающий голос из-за гобелена, за которым укрывался мальчик. — Ты и охнуть не успеешь, как тебе в брюхо воткнут меч или проломят череп и вставят в дыру горящую свечку!

— Но я принес очень срочное послание! Барон Тарлагар желает получить ответ уже завтра вечером. Я…

— Ну что ж, — веско возразил первый голос, — твоему нетерпеливому барону все-таки придется подождать. Видел вон там, в кресле, труп?

— Ну да… А что с ним случилось? Он похож на свинопаса или какого-нибудь отшельника из леса, только сморщенный, как последнее яблоко, долежавшее в бочке до весны. У него такой вид, будто кто-то швырял его, словно куклу, пока не переломал все кости. Это что, волшебство?

— Волшебство-то волшебство, но не против него. Это был целитель Ваерн.

— Келдер Ваерн? Он когда-то спас младшую дочь моего хозяина, госпожу Атрис — к ней привязались бурые лишаи. Половина Тарлагара посылает за ним, если кто-нибудь заболевает!

— Все, больше не будут посылать. — Голоса начали отдаляться, и Сарасперу пришлось пробираться в темноте за гобеленом, чтобы не упустить ни слова. — Его приволокли сюда нынче утром, чтобы он вернул к жизни умерших.

— Целители и на такое способны?

— Да ведь ты же видел его своими глазами: они и могут, и не могут. Наш господин барон давеча малость перепил, и ему начало мерещиться невесть что. Он схватил со стены свою славную секиру и начал пробиваться с одного конца этого вот верхнего этажа к другому.

— Змея в Тенях! И сколько же народу он…

— Тридцать с лишним одних только слуг, хотя мы все еще находим новые трупы. Ты заметил, как здесь тихо? Некоторые слуги должны были ждать за занавесями — ну так вот, они там продолжают терпеливо ждать, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ну так вот, он выпотрошил обоих своих сыновей и снес голову жене, госпоже Рилдре.

— Помилуй нас Трое!..

— Больше ничего и не скажешь. Именно я подобрал ее голову ниже этажом — он бросил ее с балкона, вопя, что это ночная змея, забравшаяся к нему в постель под одеяло, — и принес обратно. А когда рассвело, он сидел здесь, и обливался слезами среди трупов родных, и клялся именами Троих, что им овладела Змея и он не мог противиться, а теперь горько обо всем сожалеет и готов на все, лишь бы вернуть их к жизни. Я-то их видел: изрублены так, что годятся только в пищу боевым псам, все в крови, а сверху копошатся мухи слоем в два пальца толщиной. Тут кто-то предложил ему вызвать целителя, и он послал чуть ли не всех своих латников, приказав им зарубить любого, кто окажется на пути, и особенно тех, кто заметит, как они уводят Ваерна. Ну, так они и сделали.

— Рога мне в бок! И что же дальше было?

— Целитель как увидел их, так расплакался еще сильнее, чем барон. Я думаю, он понимал, что это выжмет из него все соки, но было ясно, что ему и впрямь их жалко, и еще он говорил, что может и не справиться. Он, как мне показалось, был слабым, тщедушным стариком.

Сараспер вовремя заметил, что к горлу подступают рыдания. Он с силой прикусил зубами палец и весь затрясся от напряжения, сдерживая себя, чтобы не издать ни звука, который мог бы выдать его. И не только выдать, но и помешать дослушать разговор.

— Господина Дорна и господина Бравина он оживил. Я знаю, что они были мертвы; я своими руками помогал укладывать их как надо, запихивать на место кишки и соединять сломанные ребра… В общем, мертвее не бывает, но он все же это сделал. Они сначала сильно кашляли, спотыкались и дрожали как в лихорадке, но прямо на глазах пришли в себя и сейчас уже снова шляются по замку, злые и надменные, как и прежде. Целитель уже с трудом держался на ногах, но все же попытался заняться и госпожой Рилдрой. Попытаться-то попытался, но… Лично я думаю, что даже лучший целитель в Аглирте не сможет прирастить к туловищу отрубленную голову.

— И он умер, пытаясь это сделать?

— Совершенно верно. А когда он упал, будь я проклят, если два сыночка моего господина не набросились на него. Они орали как бешеные, и трясли его, и колотили его с четырех рук, и их отец тоже орал и колотил его, а потом они начали швырять его об пол, бить о стены и кровати… ну и в конце концов привели его в то состояние, в котором ты его видел.

Говоривший тяжело вздохнул.

— А покончив с этим, они спустились вниз, кликнули писцов и продиктовали им указ. Всех родственников, помощников и учеников Келдера Ваерна они велели безотлагательно доставить в замок и пытать пред своими вельможными очами, пока не испустят дух. Лично мне кажется, что если ты заболеешь, то придется тебе искать лекаря где угодно, только не в Ярком Знамени!

Услышав последние слова, Сараспер все же не смог сдержать крик, и двое мужчин, которых отделял от него толстый гобелен, удивленно и встревоженно выругались. А мальчик опрометью пронесся мимо опешивших от неожиданности охранников, прежде чем кто-либо сумел его узнать, и скатился вниз по лестнице, словно подгоняемая страхом молния. Но ему оставалось еще не менее четырех шагов до ворот, когда с балкона раздался яростный рев господина Дорна:

— Спустить собак! Изловите его, а что останется, принесите в замок. Пусть все знают, как ужасна месть Яркого Знамени! Шевелитесь, вы, никчемные твари!

Привратная стража преградила путь бегущему мальчику, отрезав ему выход на свободу; в воздухе блеснули мечи. Рослые, сильные стражники презрительно усмехнулись при виде его ножа и, как по команде, шагнули вперед, чтобы ударить его своим смертоносным оружием по рукам, схватить и приволочь к кровожадным правителям. Сараспер выкинул руку с ножом вперед, целясь в лицо одному из стражников, а второй рукой плеснул в лицо другому содержимое откупоренного флакона.

Вопли начались почти сразу. Келдер использовал эту кислоту для того, чтобы сводить шрамы и бородавки, но, похоже, она отлично действовала и на глаза.

Ножом Сарасперу удалось лишь слегка поцарапать нос воина, но он успел одарить того содержимым другого флакона и, проскочив под ногами у схватившегося с отчаянным воплем за лицо громилы, оказался в темноте за воротами и со всех ног понесся прочь.

Прошло несколько часов, уже рассвело, когда он услышал позади вой собак. Он устало брел по краю болота, разыскивая дорогу в баронство Сиятельное. Пока что он находил только густые заросли колючих кустов и крапивы, но ни одного сухого прохода на восток: болото, казалось, тянулось бесконечно. Лай и вой стремительно приближались; на руку преследователям играл каждый поворот, который он был вынужден делать, и вскоре наступило время, когда он уже больше не мог позволить себе искать дорогу. Беззвучно рыдая от страха, он погрузился в холодную вонючую воду и, отчаянно размахивая руками и ногами, поплыл на восток, стараясь не думать о водяных змеях и других зубастых гадах, скрывавшихся под черным покровом воды, из которой то и дело поднимались крупные пузыри.

А боевые псы уже совсем нагоняли его. Мольбы, которые Сараспер обращал к Троим, уже нельзя было расслышать за торжествующими завываниями и хриплым голодным лаем своры, но все равно он, отчаянно взбивая воду, стремился туда, где росли высокие, как деревья, тростники, между которыми, озаренные лучами поднимавшегося солнца, сверкали бесчисленным множеством алмазов росинки, висевшие на широких паучьих сетях.

И вдруг навстречу беглецу, со стороны солнца, полетели охотничьи стрелы. Они с басовитым жужжанием, словно голодные осы, промчались через тростники, и передняя собака, взвизгнув, перекувырнулась через голову. Сараспер уткнулся лицом в холодный смердящий ил и продолжал ползти вперед, а над его головой свистели все новые и новые стрелы, убивавшие одного за другим могучих, страшных боевых псов.

— Эй, мастер-оружейник, подай стрелы! — приказал веселый голос.

— Сейчас-сейчас, мой господин. Да, а вы знаете, это же, наверно, собаки Яркого Знамени? Они за кем-то гонятся, может быть, за преступником, объявленным вне закона…

— Ну и что из того? Любой враг Яркого Знамени — мой друг! Все стреляйте, куда и сколько хотите — может быть, нам удастся избавить нашего любезного соседа от всех забот о своей псарне. И поделом. Это за то, что он полез со своей охотой на мою землю! Эй, Таерлит, так где же стрелы?

Скорчившись в воде, по которой неторопливо растекалась пленка крови, Сараспер Коделмер дрожал от холода и страха и беззвучно клялся Троим, что если этим утром его не прикончит случайная стрела, то он никогда не станет служить ни одному барону…

Закутанная в плащ фигура склонилась вперед.

— С-с-стало быть, ты с-с-соглас-с-сна?

Неровное дыхание на миг прервалось, послышалось всхлипывание и слабый ответ:

— Да..

— С-с-становис-с-сь на колени.

Как только женщина преклонила колени, закутанный человек разорвал лиф ее платья, обнажив тело до пояса. Второй рукой он что-то сделал у себя за спиной, а потом начал холодными пальцами размазывать по гладкой коже влажную блестящую слизь, рисуя на груди пленницы какой-то узор.

Попав на трепещущую плоть, слизь тут же начала светиться тусклым бледно-зеленым светом. И в этом свете коленопреклоненная женщина увидела, как из рукава жреца что-то выползло.

Конечно, это могла быть только змея. Гад неторопливо скользил по руке, приближаясь к женщине, раздвоенный язычок возбужденно трепетал.

— Ес-с-сли ты вс-с-скрикнеш-ш-шь, то умреш-ш-шь, — спокойно предупредил жрец и резко выбросил руку вперед.

Змея откинула голову и тут же метнулась вперед, вонзив ядовитые зубы в светящуюся грудь.

Боль оказалась ужасной. Женщина задохнулась, но все же заставила себя сохранять молчание и неподвижность. Змея блестящими глазками следила за тем, как по телу женщины медленно разливалось мертвящее пламя.

— Этот яд с-с-смертелен для вс-с-сех, кроме тех, кто с-с-служит З-з-змее, — произнес ритуальную фразу закутанный в плащ жрец, но за его сухим тоном можно было угадать одобрение. — Вс-с-стань, с-с-сес-с-стра, и прис-с-соединис-с-сь к с-с-самому с-с-святому с-с-служению, какое только извес-с-стно Дарс-с-сару.

Когда женщина с трудом поднялась на ноги, слабое свечение на ее груди превратилось в белое сияние. Откуда-то бесшумно вышли люди, так же, как и жрец, закутанные с ног до головы, и окружили ее. Их лица были спрятаны под низко надвинутыми капюшонами, но она чувствовала взгляды обращенных к ней глаз.

— Поцелуй Инициатора, — приказал жрец Змеи, вновь вытянув вперед руку. Чешуйчатая голова с теми самыми зубами, которые только что так больно уязвили грудь женщины, закачалась перед нею в воздухе, и женщина внезапно испугалась, что эти зубы вырвут у нее глаза или проткнут горло… И все же она осмелилась прикоснуться поцелуем к жестким чешуйкам, а змея немного приподняла голову и потерлась о ее губы, подобно разнежившейся мурлыкающей кошке.

И в момент этого сухого прикосновения она внезапно увидела рядом с собою не змею и не жреца, а освещенное ярким светом дня поле, где на истоптанной траве лежала огромная каменная плита, исписанная руническими знаками, вокруг которой стояло множество фигур, закутанных в плащи или мантии с большими капюшонами. И в открытых руках каждого из этих людей скользили и извивались живые змеи.

— Воз-з-зри на гробницу З-з-змеи в дальних пределах Аглирты, — прозвучал над ее ухом сухой голос, — з-з-за которой день и ночь неус-с-сыпно с-с-следят ж-ж-жрецы З-з-змеи, ож-ж-жидающ-щ-щие Пробуж-ж-ждения. Под этим камнем покоитс-с-ся во с-с-сне гигантс-с-ское тело З-з-змеи, недос-с-ступное ни з-з-заклинаниям, ни киркам з-з-землекопов, доколе не нас-с-ступит время Пробуж-ж-ждения, и тогда вс-с-ся Аглирта, не имеющ-щ-щая короля, будет пож-ж-жрана и с-с-сделаетс-с-ся царс-с-ством З-з-змеи. И тогда лиш-ш-шь воис-с-стину верные уцелеют пос-с-сле трапезы С-с-сворачивающ-щ-щейс-с-ся Кольцами — воис-с-стину верные, одной из коих ты с-с-сейчас-с-с с-с-стала, с-с-сес-с-стра.

Она почувствовала, как его совершенно человеческие губы поцеловали ее в щеку, и больше ничего не помнила.

Ее тело не рухнуло на пол всей своей тяжестью: множество рук уже было наготове, чтобы поймать его и смягчить падение.

Переломанные кости подались под нею, и Эмбра беспомощно соскользнула вниз и назад, в темноту. Хорошо, по крайней мере, уже то, что ей не нужно теперь созерцать свои сапоги и бушующий наверху вихрь, да еще и напрягать все силы только для того, чтобы набрать воздуху в легкие, сдавленные собственным весом.

Но разве от этого хоть что-то изменилось в лучшую сторону? Все, что ей удалось сделать, могло лишь немного позабавить отца и предоставить небольшую практику его магам. А ведь она могла просто дать этим воришкам немного драгоценностей и помочь им как можно быстрее выбраться с острова. Ей следовало попросить их заняться с нею любовью — о боги, как она мечтала о том, чтобы кто-нибудь овладел ею с любовью, а не для жестокого развлечения! — а затем убить ее, разрубить на части и выкинуть останки в реку, и тем самым обмануть отца и сорвать его замысел о превращении ее в «живой дух замка».

Она должна была покончить с собой уже много лет тому назад.

Не то чтобы у нее когда-нибудь хватило смелости на что-нибудь большее, чем взять нож, смотреть в зеркало на свое дрожащее отражение и представлять себе, как все это произойдет. Как ее прекрасные белые коврики окажутся испачканы яркой кровью, как она будет лежать, глядя в потолок, пока все перед глазами не потемнеет…

Она не имела никакой склонности к приключениям. Боги свидетели — она даже не считала себя волшебницей. И вот она находилась здесь и тащила за собой навстречу гибели троих человек. Людей, чья ненависть к ней сдерживалась только страхом, хотя они совершенно не знали ее.

Но ведь они знали, что она могла творить заклинания, и знали, что она происходит из рода баронов Серебряного Древа. Разве этих причин было недостаточно для того, чтобы ненавидеть и бояться ее? Вся долина Змеистой ненавидела Серебряное Древо и боялась, имея для этого множество очень весомых оснований.

— Я никогда не уподоблюсь моему отцу, — отчаянно выкрикнула она в окружавшую ее темноту, — Никогда!

И, как будто темнота захотела ей ответить, откуда-то слева донесся сухой стук. Что-то пощелкивало, потрескивало и постукивало, как будто нечто древнее и сухое целенаправленно приближалось к ней.

Эмбра попыталась нашарить блюдце, которое во время очередного падения ударило ее по щеке, но под пальцами ощущались только прах да сухие ломкие кости. Ей была необходима магия для того, чтобы вызвать магию, и ей был необходим огонь, чтобы увидеть, где она и что здесь происходит.

Вновь донеслось сухое, звонкое пощелкивание — оно звучало немного ближе, — а Эмбра внезапно споткнулась, запутавшись в невидимых костях, и покатилась по полу, пытаясь найти опору и подняться. Ее ладонь случайно нащупала одну из тех маленьких статуэток, которые бросил ей Сараспер. Девушка стиснула пальцами щербатые выпуклости — как же успокаивающе подействовало на нее это прикосновение! — и, едва успев подумать, чего же она хочет, вызвала огонь.

Языки пламени заметались под ударами гулявшего по шахте ветра, но Эмбра успела рассмотреть достаточно для того, чтобы вскрикнуть от страха.

 

6

СТРАННЫЕ БУТЫЛКИ И КАМЕНЬ ЖИЗНИ

ЭМБРА СЕРЕБРЯНОЕ ДРЕВО стояла в маленькой каморке, обнаружившейся у основания ямы, в которую она упала. Невысокая каменная дверь приоткрылась достаточно широко для того, чтобы и она, и кости непрошеных гостей — о, как же много их было! — попали в небольшую каменную комнатушку… в склеп. Со всех сторон девушку окружали предметы, похожие на каменные саркофаги, некоторые из них, как она успела заметить, потрескались, и цвет у них был какой-то странный и неприятный; судя по пятнам на стенах и полу, здесь когда-то в древности текла вода. А то, что так странно стучало в темноте, находилось примерно в десятке больших шагов от Эмбры, или, может, чуть дальше. Это был скелет мужчины, бурый, с разинутым ртом, и хотя в его глазницах, как у любого скелета, не было ничего, кроме темной пустоты, этот скелет шаркающей, вихляющейся походкой направлялся прямо к девушке. Когда она, прикусив губу, отступила в сторону, скелет повернул голову, как будто услышал чуть слышный шорох обломков костей у нее под ногами, и изменил направление своего неторопливого, но упорного движения.

Эмбра подняла треснувшую у нее в руке статуэтку и позволила своему страху извлечь из нее смертоносную, сокрушительную молнию, которая с ревом разбилась о сухие коричневые кости.

А кости эти продолжали приближаться к ней; отвисшая челюсть черепа на ходу подскакивала, отчего казалось, будто монстр беззвучно недобро смеется. Когда статуэтка рассыпалась в прах, пламя, созданное Эмброй, исчезло… А скелет все так же приближался к ней.

Он неярко светился, как будто позаимствовал у ее огня часть сияния, и почему-то казался больше. Может быть, просто распрямился?.. Нет, он определенно увеличился. Эмбра прищурилась, отступила на пару шагов и, запустив руки в груду древних костей, попавших в этот склеп вместе с нею, принялась торопливо рыться в хрупких обломках в поисках хотя бы одного из металлических блюдец.

Ее пальцы уткнулись в глазницы черепа, и она всем телом отпрянула. Сухой стук раздавался прямо у нее за спиной — слишком близко, — и Эмбра подняла череп, резко обернулась и изо всех сил швырнула его в своего страшного преследователя.

Скелет находился в каких-нибудь трех шагах от девушки и медленно поднимал руки, вытягивая вперед длинные коричневые костяные пальцы. Бросок Эмбры оказался удачным — ей удалось разбить нижнюю челюсть скелета, и куски все с тем же сухим пощелкиванием посыпались на каменные саркофаги и на пол, но чудище, не замедлив шага, продолжало двигаться к ней, все такое же безмолвное и настойчивое, каким было в тот момент, когда Эмбра впервые разглядела его.

Задохнувшись от внезапного приступа ужаса, Эмбра принялась лихорадочно разбрасывать валявшиеся перед нею кости и вдруг — хвала Троим! — услышала звонкий звук удара металла о камни. Блюдце! Она схватила его, обернулась и начала отступать — сделав три легких, танцующих шага, девушка почувствовала спиной холодный камень стены. Ей больше некуда было бежать.

Впрочем, Владычица Самоцветов и не намеревалась это делать. Чары, заложенные в это блюдце, для чего бы они ни были первоначально предназначены, оставались достаточно сильными, и она вполне могла предложить этому так неприятно шаркающему ногами скелету больше огня, чем способны были выдержать сухие кости.

— Сгори! — взвизгнула она, почувствовав, как в ней жаркой волной вскипает гнев. Неужели она обречена всю оставшуюся жизнь удирать и плакать от страха?

— Сгори, чтоб ты пропал! — и она метнула в своего врага сноп огня, раскаленного добела и столь же яростного, какой была сама, метнула сноп пламени, как умелый боец швыряет копье, и силы этого пламени было вполне достаточно для того, чтобы отшвырнуть коричневые ходячие кости, раздробить их о дальнюю стену.

Но тут же Эмбра недоверчиво уставилась вперед, позволив огню тихо угасать, опускаясь все ниже и ниже: она увидела, что скелет все так же придвигался к ней. Только теперь он был кроваво-красным и сверкающим, его кости покрылись тонким слоем сухожилий, похожих на паутину. Ей показалось, что он стал на целую голову выше, а нелепо болтавшиеся осколки челюсти, пока она остолбенело стояла и разинув рот смотрела на ужасного преследователя, прямо на глазах разрастались и соединялись между собой; больше того, и сверху и снизу на этих костях появились белесые шпеньки, которые — она была в этом совершенно уверена — должны были вскоре превратиться в настоящие зубы.

— Нет! — протестующе воскликнула девушка, уворачиваясь от протянутых к ней рук. Оживший костяк питался ее волшебством!

Костяные пальцы уцепились за ее длинные спутанные волосы. Эмбра прижала бесценное блюдце к груди и с воплем рванулась прочь. Она была до крайности перепугана и мчалась, не разбирая дороги, не замедляя шага, даже когда больно ударялась о гробы, которые не видела во тьме.

Высоко над нею продолжали завывать порожденные злым колдовством ветры, они прорывались в шахту, поднимая пыль над кучей раздробленных костей, и Эмбра вдруг подумала, что хорошо бы там появился еще один ночной червь — появился и сожрал этот гремящий бессловесный костяной ужас, прежде чем он разорвет или задушит ее.

О боги, ведь это наверняка был кто-то из ее давних предков! Отцу даже не нужно было самому убивать ее — один из его пращуров сможет весьма умело оторвать голову своенравной наследнице!

— Змея в Тенях! — в отчаянии прошептала она, глядя, как высокий костяной человек широкими шагами приближается к ней.

Он больше не шатался, а напротив, двигался легко и проворно, широко расставив руки, так что Эмбра не могла даже надеяться увернуться от него здесь, где саркофаги стояли так тесно.

Она снова чуть не закричала, больно ударившись бедром об один из гробов — он оказался открытым, — и тут заметила, что оттуда не поднимается, угрожающе размахивая костлявым кулаком, еще один древний костяк и там нет вообще нет никакого скелета.

Ну конечно же, именно отсюда и должен был вылезти тот ужас, который сейчас угрожающе приближался к ней. Давным-давно каменная плита, служившая крышкой гроба, оказалась разрушена; куски — каждый из них больше, чем она могла бы поднять, — валялись вокруг саркофага и в нем. Интересно, что или кто мог это сделать?

Эмбра испуганно размахивала руками, и вдруг ее пальцы нащупали нечто холодное и твердое. Стиснув находку в кулаке, девушка, даже не взглянув на нее, сообразила, что держит волшебную палочку. Скелету оставалось сделать всего один шаг, и он схватит ее, так что она поспешно приказала ожить волшебству, оказавшемуся у нее в кулаке. Да, магия придавала скелету новые силы и буквально возрождала его к жизни, но, возможно, волшебство, принадлежавшее ему самому, могло бы, напротив, причинить ему вред. К тому же все равно никакого иного выхода у нее просто не оставалось.

Твердые костяные пальцы потянулись к ее горлу, схватили за плечо, и Эмбра, извернувшись всем телом, отчаянно дернулась в сторону. В следующее мгновение все озарилось ярким светом — палочка пробудилась к жизни.

Белые искры сыпались сквозь ребра и падали, подпрыгивая, на пол вокруг обоих действующих лиц разыгрывавшейся в подземелье драмы. Эмбра понятия не имела о том, какие силы она вызвала к жизни. А скелет стремительно рос и, похоже, обретал все больше и больше телесности: объятые пламенем кости обрастали плотью, руки становились толще, мясистее…

Наследница Дома Серебряного Древа в отчаянии закрыла лицо руками и зарыдала, а в ответ на ее всхлипывания по склепу прокатился грубый хохот, он становился все громче и громче и…

…И внезапно оборвался. Что-то сильно ударилось в потолок, с чавкающим звуком разбилось о камни, пальцы, с необоримой силой державшие девушку, вдруг разжались, боль в плече прекратилась, и тело, рядом с которым она казалась лилипуткой, повалилось в собственный саркофаг; наполовину обросший мышцами череп бессильно болтался на свернутой шее.

Раздался хруст костей; девушка почувствовала под рукой какую-то густую влажную слизь. Она вскрикнула от отвращения и, опять широко размахнувшись, ударила блюдцем по черепу. Снова и снова она колотила по этой отвратительной голове, и в конце концов гладкий, как яичная скорлупа, череп проломился, а сама голова оторвалась от позвоночника, на котором болталась, упала на пол и откатилась куда-то в сторону, затерявшись среди безмолвных саркофагов.

Обезглавленный остов косо лежал в гробу, слегка подергиваясь в мелких конвульсиях. Эмбра уловила чуть слышные звуки, которые могли быть разочарованными стонами… или же просто движением потревоженного воздуха.

Девушка взглянула на палочку, которую продолжала держать в руке, и вдруг отбросила ее прочь. Палочка ударилась об пол со звоном, который громким эхом отозвался во внезапно наступившей тишине.

Бушевавший над головой Эмбры колдовской вихрь внезапно затих.

Владычица Самоцветов прижала блюдце к груди и громко позвала:

— Краер? Хоукрил? Сараспер?

— Госпожа?! — донесся ответный крик. Это был голос квартирмейстера, и в нем слышалось беспокойство, нет, вернее, боязнь за нее. — С вами все в порядке?

Эмбра неожиданно почувствовала, что по ее щекам текут слезы. Ей пришлось дважды сглотнуть, прежде чем она нашла в себе силы ответить:

— Да. Да, кажется, все в порядке. Теперь.

Древесные заросли, через которые они пробирались почти весь день, сменило болото, и атаки кусачих насекомых стали поистине яростными. Посланцы Орнентара безостановочно хлопали себя по щекам, хватались за глаза и носы, отмахивались от надоедливых созданий. Сапоги скользили и вязли в жидком иле и омерзительно вонючей воде, а запасы терпения путников подходили к концу.

Весь мир гнусно смердел, и даже тростники, через которые проламывался отряд, имели тот же цвет, что и грязь, на которой они выросли. Судя по вони, все, что когда-либо рождалось и жило в Дарсаре, должно было сползаться сюда, чтобы издохнуть. Все, кроме вездесущей кусачей мошкары.

Где-то впереди раскинулся необъятный Лавровый лес, в глубинах загадочного темного сердца коего лежал разрушенный город Индраевин, наверняка густо заросший деревьями, лианами и колючими плетями ежевики. И где-то среди этих руин затерялась библиотека давно почившего волшебника Эхрлута, где ожидал идущих за ним Кандалат, Камень Жизни — если, конечно, один сумасбродный волшебник не ошибся в своих исследованиях и если никто не успел раньше добраться до одного из четырех могущественных Мировых Камней, Дваеров, созданных в незапамятную старину и наделенных силой, позволяющей подчинить себе весь Дарсар или в корне изменить его облик. Силой, способной пробудить Спящего короля или вызвать на свет Змею в Тенях.

Два десятка волшебников и воинов, составлявших отряд, окруженный сейчас жужжащим и жалящим облаком, имели представление о силе, ради которой они забрались в глушь, так далеко от уютных, спокойных пределов баронства Орнентар, где могли вести такую привольную жизнь. Но им все еще казалось, что они находятся очень уж далеко от затерянного в лесах Индраевина.

— Вы говорите, что ваша магия помогает нам двигаться в верном направлении, — сморщившись так, словно глотнул уксуса, пробормотал латник Риврин Черный Меч, — Так почему же она не может прямиком подбросить нас к самому порогу библиотеки?

— В те дни, когда Индраевин процветал и был полон жителей, — прошипел в ответ волшебник Нинтер Девять Кинжалов, — маги хорошо умели творить заклятия, не позволяющие всяким невежам заявляться без приглашения. Полет или волшебный скачок в такое древнее место для дурака, решившегося на что-то подобное, скорее всего, окажется последним путешествием в жизни. Он вспыхнет, как факел, пропитанный маслом, как только пересечет установленную невидимую границу. И вместе с ним сгорят на лету все, кого он ведет с собой.

Некоторое время путники брели в полном безмолвии.

— Интересно, маги вашего отца когда-нибудь спят? — осведомился Краер, глядя в шахту, куда он спускал цепь, весьма внушительную, толщиной с его руку, но с проржавевшими звеньями.

Рыжие хлопья ржавчины посыпались на Эмбру, и она заморгала.

— Я не стала бы слишком уж надеяться на это, — ответила она и сплюнула, ощущая на языке привкус железа. — Если он подгоняет их, то они могут покончить с нами хоть прямо сейчас.

Цепь задела ее за выставленное вперед колено, качнулась и стукнула по лбу. Владычица Самоцветов вцепилась в нее, обернула ржавую цепь вокруг талии и крепко стиснула лодыжками, чтобы меньше крутиться и биться о стены, пока Хоукрил будет ее вытаскивать. Латник одобрительно хмыкнул и потянул цепь.

— Неужели? — откликнулся Краер. Он лежал на животе, выставив в провал найденную где-то палку, и пытался уберечь Эмбру от ударов от стены шахты. — Мне-то казалось, что он слишком занят войной с нами, чтобы думать о своих колдунах.

— Неужели все, что происходит, для вас обоих только повод, чтобы лишний раз пошутить? — поинтересовалась Эмбра. Чтобы скрежет цепи не заглушил ее слова, ей пришлось громко кричать.

— Нет, — пробасил Хоукрил. — Вообще-то мы шутим не так: бросаем слишком умных волшебниц обратно в шахту, вниз головой, а потом с громким хохотом пляшем вокруг ямы.

— Надеюсь, вы снова шутите, — ответила Эмбра.

Ее голос дрожал, хотя она намеревалась произнести последние слова совершенно беззаботно. Мгновением позже сильная рука обхватила ее за талию, и девушка повисла в воздухе.

— Не уверен, — спокойно сообщил латник, взглянув в плотно зажмуренные глаза волшебницы.

Помотав головой со смешанным выражением облегчения и презрения на лице, он аккуратно поставил девушку на ноги.

В тот же момент послышался металлический звон и скрежет. Эмбра раскрыла глаза и уставилась на лежавшую на полу цепь. Несколько звеньев распались, и в яме свисал уже не длинный кусок, достававший почти до дна подземелья, а коротенький обрывок. В воздух поднялось облачко красноватой пыли. Хоукрил пнул цепь ногой.

— Ну что ж, — удовлетворенно пробасил он, — продержалась ровно столько, сколько было нужно.

Эмбра содрогнулась и отвела взгляд от провала в полу.

— А с Сараспером ничего не случилось?

— Мозги встряхнулись пару раз, — проворчал целитель откуда-то из темноты, — но сомневаюсь, что вы сможете заметить ущерб.

Оба воина захихикали, а Эмбра покачала головой.

— Банда Четырех Идиотов, вот кто мы такие, — сказала она, обращаясь к ближайшей стене, и ей вдруг показалось, что оттуда с ухмылкой взглянуло лицо черепа с ошметками плоти на костях.

Ну конечно. Это призраки. Поправив драгоценное блюдце, которое она еще внизу засунула под облегающую рубаху, так что оно удобно устроилось на левой груди, Эмбра оглянулась на свежеобразовавшийся пролом в потолке, и ей показалось, что она видит проблески утреннего света.

— Надеюсь, никто не станет спорить, что нам нужно убираться отсюда, пока на нас не обрушилось новое колдовство? — обратилась она к своим спутникам.

Сараспер кивнул.

— Я проведу вас в подземные катакомбы.

— А дальше?

— Пойдем в Силптар, чтобы поговорить с бардами — естественно, спрятавшись под волшебными обличиями, которые вы сможете придать нам, госпожа — о том, где, согласно легендам, находится Дваериндим. Вы не забыли, что нам предстоит поиск?

— В Силптар? — резко переспросил Хоукрил, — Неужели катакомбы доходят аж дотуда?

Целитель взял с пола светящийся камень и поднял его над головой как фонарь.

— Они и впрямь тянутся довольно далеко, — спокойно ответил он. — Сам увидишь.

Все четверо молча переглянулись. Потом три пары плеч приподнялись в едином недоуменном пожатии, и двое мужчин и женщина, все так же не говоря ни слова, направились вслед за целителем.

Сараспер, держа камень в высоко поднятой руке, повернулся и, как жрец, несущий реликвии к алтарю, направился к двери, которую открыл в момент волшебного нападения. Четверо гуськом прошли по узкому коридору, сделали два поворота и остановились у гладкой стены.

Их провожатый снова что-то сделал с камнями, и кусок стены с гулким рокотом скользнул в сторону. За стеной оказался просторный темный зал.

Хоукрил пристально вгляделся в темноту и только потом решился войти в открывшийся проем. С той стороны не оказалось ничего похожего на ручку или кольцо, при помощи которого можно было бы вернуть стену на место, и он, прежде чем последовать за Сараспером в огромный темный зал, несколько раз оглянулся.

В центре помещения, неподалеку от того места, откуда они вошли, стояло массивное каменное кресло, покрытое резьбой. У него была высокая изукрашенная спинка, а на подлокотниках сквозь толстый слой пыли и паутины тускло блестели огромные — с кулак — драгоценные камни.

— Банда Четырех в полной темноте продвигалась вперед, — пробормотал Краер, — не извещая хозяев о своем прибытии.

Хоукрил быстро оглядел ведущую вверх лестницу, стол в дальнем углу, мощную, расширяющуюся кверху колонну, истлевшие от времени гобелены на стенах, множество закрытых дверей, потолок, на котором не обнаружилось ни одного чудовища, изготовившегося к нападению, и лишь после этого остановил взор на кресле.

— Очень похоже на трон, — медленно проговорил он.

— Это и есть трон, — просто ответила Эмбра. Она не спеша обходила каменное сиденье, скрестив руки на груди.

Краер взглянул на игравшие на щеках баронессы желваки и повернулся к Хоукрилу.

— Вот такой он, трон Серебряного Древа, — сказал квартирмейстер полушепотом, — который служил их роду до тех пор, пока барон Брунгелт Серебряное Древо не окончил на нем свои дни. Он сидел на троне, и его изрубили в паштет, а его кровь залила весь пол.

— Краер, — жалобным тоном прервала его Эмбра, — умоляю вас. Здесь есть призраки, которые сокрыты от всех вас.

— В самом деле? — недоверчиво спросил Хоукрил.

— Да, — бросила она и, не говоря больше ни слова, проследовала мимо.

У человека, сидевшего в кресле, вместо рук были кровавые обрубки, одна неподвижно лежавшая нога несколько раз изогнулась там, где кости были сломаны, из культи другой ноги, отрубленной чуть выше щиколотки, неспешно капала кровь. Раздробленные колени являли взору отвратительное кровавое месиво из обломков костей и сухожилий. Только искаженное гримасой невыносимой боли величавое лицо оставалось нетронутым клинками толпившихся вокруг воинов в боевых доспехах. На головах у них были шлемы, из-под которых сверкали мрачные, ненавидящие глаза. Амулеты, висевшие на шее у изувеченного человека, вспыхивали ярким светом и постепенно угасали, а по мере того, как иссякала их магическая сила, из тела понемногу уходила и жизнь, которую воины явно намеревались пока что сохранить ему.

— У меня не осталось никакого волшебства, чтобы разделаться с вами, — негромким, чуть ли не спокойным голосом сказал он, — так что вскоре все закончится. Можете убрать мечи. Кольца, с помощью которых я мог бы вас прикончить, остались там же, где и мои руки.

Один из воинов, стоявший прямо перед бароном, беспокойно переступил с ноги на ногу, но никто не произнес ни слова в ответ.

— Ну, и в чем дело? — слабо проговорил Брунгелт Серебряное Древо. — Почему я не слышу насмешек? Не слышу даже криков «Слава Черным Землям!».

— Мы не из Черных Земель, — резко проговорил стоявший перед бароном и добавил, чуть помолчав: — Отец.

Он сорвал шлем, открыв спутанные темные волосы. Черные, как угли, глаза совсем молодого воина горели гневом.

Брунгелт Серебряное Древо откинул голову и с легким замешательством всмотрелся в разъяренное лицо говорившего.

— Отец? Ты, наверно, из моих честолюбивых воинов? — спросил он. — Или… Или вы авантюристы из-за пределов Долины и сражаетесь за новые земли?

Теперь уже все мужчины, стоявшие кружком рядом с креслом, сняли шлемы, но все же не выпускали мечи из рук. Черты их лиц были несхожи, но глаза… у всех этих людей были одинаковые жгучие черные глаза.

— Мы все твои сыновья, барон Серебряное Древо, — прорычал первый из его убийц, — твои ублюдки, те, чьих матерей ты не задушил и не затравил собаками, так как им удалось скрыть, что они несли в себе твое семя. Мы провели жизнь, скрываясь в дальних углах Долины или за ее пределами вместе со своими матерями, которые готовы были зарыться в землю от ужаса, увидев издали герб Серебряного Древа.

— Мы те, кого ты упустил, — горько проговорил второй, — о, самый славный мясник во всей Долине.

Он шагнул к буфету, схватил стоявший там графин, щелкнул пальцем, выбросив на пол пробку, отхлебнул из горлышка и удовлетворенно вздохнул.

— Ах, до чего же хорошо! — воскликнул он с улыбкой. — Будто сладкое жидкое пламя! И теперь все это наше.

— До тех пор, пока вы не начнете драться за это друг с другом, — негромко проговорил сидевший в кресле изувеченный человек, роняя голову на грудь.

— Ха! — рявкнул первый. — Думаю, что мы обойдемся без этого. А если это все-таки случится, то все равно мы прожили уже достаточно долго, чтобы попробовать хоть кое-что из твоих прекрасных старых вин!

Он шагнул к буфету, взял первую попавшуюся бутылку, и тут все остальные принялись отталкивать друг друга, спеша схватить стройный графин, пузатую бутылку или серебряную фляжку.

— Вот они, перед вами, — также тихо произнес Брунгелт Серебряное Древо. — Вот они, эти вина.

Его голова склонилась еще ниже; капли крови из обрубков рук падали на пол все реже и реже.

— Полагаю, батюшка барон, что это самое лучшее янтарное, верно? — язвительно спросил еще один из убийц, размахивая бутылкой перед носом умирающего.

— А у меня, судя по вкусу, изумительная «Конская кровь», — злобно хихикнул другой. Держа перед глазами хрустальный графин, он любовался игрой мерцающего света в темно-красной жидкости. — Просто изумительная.

— Ну что, все выпили? — слабым голосом спросил человек, сидевший на троне. Ответом послужил разноголосый гул подтверждающих возгласов, и тогда барон произнес уже почти совсем неслышно: — Тогда считайте мои слова тостом. Раз вы все выпили, то теперь готовы к тому, чтобы узнать мою тайну, прежде чем я умру. Ну, быстрее… я чувствую, что мои силы уходят… подойдите ближе…

Один или два замешкавшихся поспешно приложились к бутылкам, и все осторожно подступили к залитому кровью трону, окружив его полукольцом.

— Не слишком близко, — предупредил один из них. — У него может остаться еще какое-нибудь последнее погибельное колдовство.

— Нет, — ответил другой. — У меня есть кольцо для защиты от магии, и оно говорит, что в этой комнате не осталось ничего такого, чем он мог бы воспользоваться.

— Мне не нужно никакого волшебства, — спокойным, вдруг вновь обретшим силу голосом откликнулся Брунгелт Серебряное Древо, — чтобы забрать вас всех, псы, с собой во тьму. Все вина в этой комнате отравлены.

Бутылки полетели на пол, лица побледнели, и все убийцы, ругаясь и давя ногами осколки, в едином порыве метнулись к трону.

— Давай противоядие, старик! — взревел один из сыновей, воздев меч. — Я знаю, у тебя оно есть! Говори, где оно, или я выколю тебе глаз!

— Выкалывай, — отозвался барон. — Все равно мне он уже очень скоро не будет нужен. Все противоядия в моей спальне, но вы не успеете воспользоваться ими. Я принимал их много лет, чтобы безбоязненно пить из тех бутылок, которые вы так радостно опорожнили. Прощайте, безмозглые болваны. Ни один из вас не достоин имени Серебряного Древа. Да останутся с вами мои проклятия!

Как только он произнес последние слова, его глаза закрылись, а голова беспомощно свесилась набок. Раздались испуганные крики, ругательства, но очень скоро они начали стихать, а отцеубийцы принялись один за другим падать на пол, сохраняя свое беспомощное братство даже в смерти.

Эмбра Серебряное Древо передернула плечами, словно от холода, и обхватила себя руками. Ее лицо было белым как мел, на щеках блестели влажные полоски от слез. Запрокинув голову, она громко, неровно выдохнула, уставившись неподвижным взглядом в потолок, а потом прошептала так тихо, что ее спутникам пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова девушки:

— Неужели Дом Серебряного Древа всегда был таким? И все равно вы все им гордитесь?!

Трое мужчин переглянулись. Краер, протянувший было руку, чтобы прикоснуться к плечу Эмбры и попытаться успокоить девушку, бесшумно опустил ее. Волшебница чуть ли не с вызывающим видом окинула быстрым взглядом их лица и, казалось, очень расстроилась, поняв, что никто, кроме нее, не видел и не слышал ничего о расчленении сыновьями тела отца, об отравленных винах, о молодых мужчинах, падающих в корчах рядом с залитым кровью троном. Когда она вновь отвернулась, ее вздох прозвучал совсем как рыдание.

— Госпожа, дальше мы пойдем очень быстро, — предупредил ее Сараспер.

Целитель с быстротой вихря метался от камня к камню, что-то поворачивая и подталкивая то там, то здесь, и уносился дальше.

Трое его спутников молча наблюдали, как в стене одна за другой открывались потайные ниши, и из каждой старик вынимал какой-то предмет. На столе стремительно вырастала горка из браслетов, подсвечников, щипцов для снятия нагара, маленьких металлических вазочек, снабженных смешными драконьими лапками с когтями, пряжек для пояса. Туда же он добавил дюжину старинных винных и водочных бутылок.

— Для измученных жаждой путешественников? — скептически спросила Владычица Самоцветов.

Подняв одну из бутылок, она рассматривала выцветшую, сморщенную этикетку. И руки, и голос у нее дрожали, а лицо все еще оставалось таким бледным, что губы выделялись на нем темным пятном.

— Я не рекомендовал бы пить из этих бутылок после стольких прошедших лет, — ответил Сараспер, — но в них все еще осталось немного оберегающей магии. Надеюсь, достаточно, чтобы сотворить заклинание.

Эмбра посмотрела на кучу предметов, криво улыбнулась, еще раз вздохнула, подошла к одному из гобеленов, зажмурилась и сильно дернула.

Как она и ожидала, толстая ткань с треском разорвалась, обрушилась на волшебницу, и та упала на пол.

Когда к ней снова вернулось дыхание, Владычица Самоцветов выползла из-под горы свалившихся на нее тряпок и пыли и с торжествующим видом оторвала большой лоскут, вызвав приступ удивленного смеха у Краера и Хоукрила. Держа его в руках, она вернулась к столу.

— Могу ли я надеяться, что кто-нибудь поможет мне сделать узелок, который я могла бы носить на спине? — церемонно спросила она, бережно складывая безделушки на расползающуюся тряпку.

— Просто киньте их сюда, — прогремел Хоукрил, снимая мешок с плеча. — Если я могу поднять полторы дюжины намокших волшебных книг, то уж дотащу заодно и несколько подсвечников.

Эмбра, похоже, совсем забыла о книгах. Из мешка до нее донесся запах плесени. Она посмотрела на мешок, вздохнула и протянула Хоукрилу руку, в которой был подсвечник и несколько браслетов.

Но латник не взял их у девушки: он побледнел, уронил мешок и выхватил меч.

— Когти Темного! — полузадушенным голосом пробормотал он.

— Что?.. — в замешательстве спросила она и тут увидела, что Краер тоже выхватил кинжал и пригнулся, готовый к бою. Она резко обернулась, схватив еще несколько браслетов.

Зал наполнился отвратительными фигурами. Из-под полуразложившейся плоти выглядывали грязные кости, и все эти мертвецы в жуткой тишине подплывали, не касаясь земли, и охватывали кольцом Банду Четырех. Три дюжины пар блестящих глаз призраков уставились на Эмбру, а она повернулась, подбоченившись правой рукой, и неторопливо надела браслеты на запястье левой.

— Мы кое-что потревожили, целитель, — спокойно сказала она, — но я не вижу здесь ничего такого, что могло бы причинить нам вред.

— Но ведь некоторые призраки могут сильно напакостить, правда? — спросил Краер; его голос чуть заметно дрожал.

— Да, — мягким голосом ответила Эмбра, почти вызывающе подняв руку с браслетами. Отвратительные создания отшатнулись, когда она прикоснулась пальцем к блюдцу, спрятанному на груди, и по браслетам побежали яркие вспышки. — Я когда-то уже сталкивалась с одним. Это мой отец придумал, чтобы развивать во мне смелость.

— Нам так нужно здесь оставаться? — резко спросил Хоукрил, увидев, что призраки снова начали приближаться.

— Думаю, что лучше всего отправиться дальше, — поддержал его Краер. — Что, если волшебники барона вышлют против нас еще какую-нибудь гадость — заклятие, монстра или даже кого-нибудь из них самих в его человеческом облике — сюда, в эту комнату, где все они… эти?..

Сараспер кивнул.

— Именно поэтому мы должны немедленно уходить. — Он взглянул на Эмбру и мрачно добавил: — Я провел в этом доме немало лет, и призраки беспрестанно крутились тут, я их уже чуть ли не старыми друзьями считал. Но сейчас мне почему-то неуютно: будто кто-то за нами наблюдает.

Пока целитель произносил эти слова, глаз, все это время висевший никем не замеченный под потолком, беззвучно отплыл в сторону и исчез в небольшом отверстии в углу.

Солнечные лучи проникли через высоченное арочное окно замка Аделн и легли на стол рядом с локтем барона Аделна. Тот задумчиво пригубил вино и поставил бокал на краю освещенного пятна, чтобы полюбоваться игрой напитка, но мысли его были далеко отсюда. Он думал о том, как можно использовать воинов, которые возвратились из Иерембора и разбрелись по дюжине с лишним баронств, обозленные, голодные и… и не получившие платы за проигранную войну.

Лакей, который беззвучно и неподвижно стоял в углу, заметил, что породистое лицо барона вдруг побледнело, а лоб наморщился. Эскульф Аделн щелкнул себя пальцем по подбородку — верный признак того, что решение принято и мысли (глядя на всегда спокойное лицо барона, никак нельзя было догадаться, о чем он думал) устремились, словно ловчие соколы, вслед за выбранной добычей — и взглянул на слугу.

— Приведи к нам сенешаля, а потом жди снаружи, пока он не выйдет.

Барон поднялся и подошел к окну. Он смотрел на крыши Аделна-на-Озере и на реку, вьющуюся вдали в лучах солнца, пока не услышал за спиной знакомый голос:

— Господин, вы меня вызывали…

Аделн обернулся и решительно приказал:

— Немедленно отправь гонцов к нашим шпионам вверх и вниз по всей Серебряной. Я хочу знать, кто нанимает воинов, в каком количестве и какую плату им предлагают.

Он негромко щелкнул пальцами; это означало, что аудиенция окончена.

Сенешаль кивнул и шагнул было к двери, но барон Аделн неожиданно остановил его.

— Да, Пресгур, начинай нанимать всех воинов, которых застанешь в наших пределах. Жулики, калеки, злостные мятежники, тупицы — мне пригодятся все. Чем скорее ты начнешь, тем лучше.

Сенешаль так и стоял спиной к своему господину — в том же положении, в каком его застали слова барона. Он дважды выразительно вздохнул, но ничего не сказал, а лишь кивнул и двинулся к выходу.

Аделн немного постоял, слушая затихающий стук его башмаков, и невесело улыбнулся потолку.

Прекрасная в неярком искусственном свете, обнаженная женщина поднялась с кровати; дыхание ее было прерывистым от возбуждения и страха.

— Я могу научиться называть вас господином. Чешуя не вызывает у меня отвращения… как вы теперь знаете.

— Тогда вс-с-стань на колени, — ответил мужчина со змеиной головой, набрасывая мантию на плечи и указывая на кровать, — и поз-з-знай с-с-силу, которую я тебе обещ-щ-щал.

При этих словах из его рукава выползла змея и поползла по руке, а женщина поспешила повиноваться.

— Ес-с-сли ты вс-с-скрикнеш-ш-шь, то умреш-ш-шь, — сказал жрец, рисуя холодной светящейся слизью знаки на ее груди.

Потом он без предупреждения выбросил руку. Змея откинула голову, метнулась вперед и укусила светящуюся грудь.

Женщина всхлипнула и задрожала всем телом. Змея, сверкая глазками, медленно уползала обратно в рукав, а по телу женщины разливалось мертвящее пламя.

— Этот яд с-с-смертелен для вс-с-сех, кроме тех, кто с-с-служит З-з-змее, — произнес ритуальную фразу человек-змея. — Вс-с-стань, с-с-сес-с-стра, и прис-с-соединис-с-сь к с-с-самому с-с-святому с-с-служению, какое только извес-с-стно Дарс-с-сару.

Когда женщина поднялась на ноги, светящийся символ на ее груди вспыхнул белым блеском, возбуждая змею. Она снова подняла голову и подалась к женщине.

— Поцелуй Инициатора, — приказал жрец.

Она наклонилась вперед, чтобы поцеловать сухую, покрытую чешуей головку, и та потерлась о ее губы. Женщина решительно лизнула чешую, и, словно подбодренная этим приветствием, змея медленно проползла по ее груди, по плечу и неторопливо двинулась дальше по нагому телу.

— Ты воис-с-стину признана, — сказал жрец, но в его голосе, похоже, прозвучало раздражение. Он поглядел на змею, скользившую по покрывшейся мурашками коже, и добавил: — Не двигайс-с-ся — и, может быть, уцелееш-ш-шь.

— Вот это и есть катакомбы? — спросил Краер, глядя на сверкающие влажным блеском стены. Четверо стояли в холодном, пахнувшем землей проходе, где не было никакого света, кроме того, что струился из светящегося камешка в руке Сараспера. Когда целитель закрывал его пальцами, как сделал это сейчас, становилось жутко.

— Нет, еще не они, — ответил Сараспер. — В Силптаре нам потребуются деньги.

— Неужели здесь сокровищницы Серебряного Древа? — просветлев лицом, спросил Краер, — Тогда неудивительно, что они не хотели, чтобы здесь шлялись посторонние!

— Мы уже миновали сокровищницы. Они были как раз там, где от нас отвязались призраки, — нараспев произнесла владычица Серебряного Древа. — Они пусты.

— Мы находимся в усыпальницах, — выпалил Хоукрил. — Неужели вы считаете, что мы должны ограбить мертвецов?

И, как будто откликнувшись на его слова, во тьме впереди, чуть поодаль от них высветилась безглазая скелетоподобная фигура, облаченная в броню. Она подняла над головой меч, заигравший всеми цветами радуги, но Эмбра презрительно махнула рукой. Видение дернулось было к волшебнице, но тут же начало быстро отступать, растворяясь в воздухе, и вскоре исчезло.

— Хоукрил, — спокойно ответила Эмбра, — я так совершенно не считаю, да и все эти богатства принадлежат мне. Мой отец — думаю, что он хотел лишь жестоко пошутить, — подарил мне Дом Серебряного Древа, когда я достигла известного возраста… в тот же самый день они наложили на меня первые узы, которые должны были навеки привязать меня к острову. Отнеситесь к этому по-другому: вы поможете наследнице Серебряного Древа донести немного необходимых ей монет, которые она взяла у предков, сохранивших их для нее.

— Я видел здесь золото, — бодро воскликнул целитель, шагавший во главе маленького отряда.

Они свернули за угол. Коридор там вновь стал намного шире; из ниш в стенах торчало несколько гробов, а над ними были прикреплены каменные плиты с вырезанными надписями и гербом Серебряного Древа. Длинная трещина, начинавшаяся на потолке, прошла через одну из могил и разломила саркофаг. Расколотые камни валялись на земле вперемешку с пожелтевшими обломками костей, а поверх этой мешанины возвышалась аккуратная горка золотых монет, которые до сих пор не утратили своего блеска. Увидев это зрелище, латник попятился, но, выйдя из круга света, испускаемого камешком в руке целителя, неохотно сделал несколько шагов вперед.

А Краер уже ковырялся среди монет своей шпагой, разыскивая капканы и ядовитых тварей. Ничего не заметив, он оглянулся через плечо на Эмбру. Та одобрительно кивнула.

Вскоре в мешке Хоукрила зазвенело семьдесят с лишним золотых монет; некоторые из них были отчеканены в незапамятные времена, судя по гербу в виде топора — эмблеме торговых баронств, существовавших еще до того, как возникла и распалась Аглирта.

— Этого хватит или поищем еще? — нетерпеливо осведомился Краер.

Эмбра улыбнулась.

— Мне не хотелось бы подвергать вас новому риску, — сказала она, — но я слышала, что жизнь в Силптаре довольно дорога.

— А кто он, тот, у которого мы… позаимствовали деньги, — поинтересовался квартирмейстер, ткнув пальцем в надпись, — Ваердим…

— Он был магом и много возился с мертвецами, — ответила Эмбра, — Пожалуй, лучше будет не заглядывать внутрь. — Она сделала несколько неторопливых шагов вдоль стены, остановилась и решительно сказала: — Попробуйте здесь.

— Чаланс Серебряное Древо, — вслух прочел Краер. — Умер молодым. Принц крови… Н-да…

Владычица Самоцветов пожала плечами.

— Бароны Серебряного Древа до недавних пор считали себя правителями Аглирты.

Квартирмейстер сел на пол, ухватился за каблуки своих сапог, немного подергал их, и они отделились от подошв. В руках Краера оказались два коротких кинжала; каблуки были их рукоятками. Хоукрил насмешливо фыркнул при виде этого странного, ни на что, по его мнению, не пригодного оружия, но тут же разинул рот: Краер сорвал каблуки, и оказалось, что оба лезвия заканчиваются небольшими лапками, похожими на плотницкий гвоздодер. Длиннопалый, что-то напевая себе под нос, принялся подсовывать свои орудия под край крышки.

Латник нервно помахивал мечом, наблюдая за тем, как трое его спутников осторожно приподнимают крышку, но из щели ничего не появилось.

Краер поглядел на пыль и древние кости и улыбнулся.

Удивительно быстро золотой запас путников увеличился более чем вдвое. За это время латник успел увидеть еще несколько привидений — пустоглазых воинов и женщину с головой, охваченной бушующим пламенем, — и ему не терпелось поскорее уйти отсюда. Вскоре Сараспер провел своих товарищей по потайной лестнице мимо места, где был слышен рокот воды, а с холодной стены и потолка обильно капало.

— Подземелья, — пояснил целитель. — Я проходил этим путем лишь однажды и в другом обличье. К сожалению, я плохо помню, что может нас там ждать; знаю только, что это та самая дорога, которая нам нужна.

В коридоре впереди блеснул мертвенный, странно пульсирующий свет. Подойдя поближе, четверо увидели, что это светился пугающего вида толстый червь, ползавший в грязи рядом с дорожкой. У каменного порога, почти стертого за века тысячами человеческих ног — за ним лежал еще один погребальный зал, где над полом возвышались ряды каменных постаментов, — метались и угрожающе размахивали лапами пауки размером с мужскую ладонь.

Хоукрил недоверчиво покосился на надгробия. Шлемы и щиты, когда-то лежавшие на них, давно проржавели и рассыпались в бурый порошок и бесформенные обломки.

Краер сунулся было поближе, но Эмбра негромко сказала ему в спину:

— Не буди лихо, пока оно тихо. Мне кажется, именно этому правилу должен следовать каждый квартирмейстер.

Похожий на паука коротышка недовольно взглянул на девушку.

— Тогда скажите, госпожа, какому правилу следуют волшебницы Серебряного Древа?

Эмбра закрыла глаза; на ее лице появилось выражение боли.

— Краер, — медленно проговорила она, — простите, если я обидела вас. Все это дается мне очень нелегко. Я привыкла жить одна в немыслимо роскошной клетке. Я даже не представляю себе, как поступить, когда мне понадобится облегчиться, находясь рядом со всеми вами.

Латник посмотрел на девушку и резко бросил:

— Нам тоже трудно. Мы боимся вас и того, что ваш отец сможет через вас дотянуться до нас.

Владычица Самоцветов медленно повернулась и посмотрела ему в глаза. Ее лицо было суровым.

— Я тоже боюсь этого, Хоукрил. Да-да, боюсь.

Они стояли, глядя друг на друга, в неловком молчании, и наконец Сараспер, не говоря ни слова, повернулся и пошел дальше.

Они снова поднялись из подземных глубин, прошли через длинную анфиладу залов, где стояло множество саркофагов, густо задрапированных паутиной, и в конце концов оказались в месте, где свет от камня Сараспера заметно потускнел.

— Сильное волшебство, — в один голос пробормотали целитель и Эмбра, и волшебница взялась за браслеты, надетые на руку.

Внезапно перед путниками появилось слабое свечение, множество мерцающих светящихся точек образовывали круг, упиравшийся в обе стены и преграждавший дальнейший путь. А посреди этого круга виднелось что-то темное — обтесанная каменная глыба или большой саркофаг. Когда Четверо сделали еще несколько шагов, на вершине камня тоже заиграли огоньки; с каждым мгновением их становилось все больше, и светились они все ярче и ярче.

— Может, нам стоит вернуться? — растерянно пробасил Хоукрил.

— И на всем пути через Серебряное Древо беспрестанно сражаться с магами моего отца, которые будут втроем бить нас в спины заклинаниями? — ответила Эмбра. — Думаю, что это нас не устроит.

Огоньки на вершине надгробия внезапно образовали призрачную фигуру — лысого человека, облаченного в нечто похожее на мантию или женское платье. Он воздел многоцветные руки — Четверым показалось, что его ладони были покрыты чешуей и шипами, — и принялся чертить в воздухе ярко светящийся узор.

Владычица Самоцветов задумчиво взглянула на висевший перед нею символ, а затем начала пальцем изображать свой собственный знак.

Переливающаяся всеми цветами радуги фигура в ответ вытянула руки к Эмбре, и с пальцев призрака сорвалось множество бело-голубых молний.

Эти молнии, притянутые какой-то силой, ударились в воздетую ладонь волшебницы и, отразившись, метнулись к другой ладони. Спутники волшебницы заметили, что она вздрогнула и покачнулась, ее лицо исказилось гримасой боли, а молнии собрались в светящийся нимб вокруг ее головы и плеч, этот нимб засветился еще ярче — Эмбра своим волшебством добавила в бело-голубое сияние розовые вспышки и метнула огонь обратно.

Раздался громкий рев, и призрачный страж стал бледной тенью.

— Вы все, — громко скомандовала Эмбра, — не пытайтесь поднять против него оружие! Не подходите друг к другу! Не прикасайтесь к мечам и вообще к металлу!

Она высоко воздела руки и швырнула в призрак что-то еще — мягко мерцающую волну силы, которая, казалось, вобрала в себя весь свет, окружавший надгробие. Миновав призрачную фигуру, магическая сила заполнила весь зал, а когда она, отразившись от дальней стены, вновь вернулась в ладони Эмбры, над могилой не было ничего, кроме темноты.

Владычица Самоцветов покачнулась и чуть не упала.

Прежде чем спутники успели подойти к ней, она неверными шагами двинулась вперед и оперлась на могилу, на которой мгновение тому назад стоял призрачный страж.

Эмбра уцепилась за ноздреватый от древности камень, повернулась и затравленно посмотрела во встревоженные глаза своих спутников.

— Я не угадала опознавательный знак, который оно требовало, — задыхаясь, пробормотала она. — Эта могила, наверно, много старше, чем я предполагала.

Сараспер обнял ее обеими руками. Эмбра попыталась оттолкнуть его, покачнулась и чуть не упала. Когда же она выпрямилась и вновь прислонилась к могиле, два браслета из тех, что были на ее руке, развалились и упали. Обломки превратились в пыль, еще не успев долететь до пола.

Хоукрил посмотрел на пыль, затем поочередно на Краера и Сараспера.

— Их выпило волшебство Эмбры, — в один голос сказали целитель и квартирмейстер и снова посмотрели на мертвенно-белое лицо наследницы Серебряного Древа, бессильно прислонившейся к надгробию.

— Выпило волшебство Эмбры… — задумчиво повторил Хоукрил. — Это волшебство, похоже, выпивает ее самое…

Сараспер с озабоченным видом шагнул вперед и обнял Эмбру за талию, помогая ей идти. Сделав несколько шагов, она склонила голову на плечо целителю, и плечи ее вдруг затряслись. Шедшие сзади воины поняли, что она плачет.

Хоукрил, не говоря ни слова, протянул Сарасперу руку ладонью вверх.

Целитель посмотрел на руку, затем скосил глаза на волшебницу, которая, дрожа, прижималась к нему, и вопросительно взглянул на латника.

Хоукрил медленно кивнул, и Сараспер взялся свободной рукой за его руку.

Мгновением позже кожа целителя засветилась — это жизненная энергия перетекала через него от воина к девушке. Вскоре оба задохнулись от рвущей боли… но ни тот ни другой не попытались убрать руку и прервать волшебную процедуру.

Еще дважды в проходы, по которым они шли, выплывали призраки, но ни один не пытался творить против них колдовство, за что все такая же бледная и продолжавшая спотыкаться Владычица Самоцветов, казалось, прониклась к ним немалой благодарностью. Наконец Банда Четырех — все мрачные и измотанные — остановилась на привал в зале, где не было ничего, кроме пыли. Также там не было заметно никаких дверей или боковых коридоров. Впопыхах путники не смогли запастись ни продовольствием, ни водой, так что единственное, чем они располагали, был сон. И они легли спать.

Измученная Эмбра заснула сразу же, как только опустилась на каменный пол. Краер, Хоукрил и Сараспер еще некоторое время бодрствовали, договариваясь о том, кто и когда будет стоять на страже. Первым решил караулить целитель.

Очень скоро он остался один рядом с сопящими и храпящими спутниками, но ему было хорошо известно, что садиться или ложиться нельзя ни в коем случае. Оставив светящийся камень возле спящих, он прохаживался взад и вперед по помещению, бдительно прислушиваясь к слабым звукам, доносившимся из темных коридоров.

Спустя некоторое время он склонил голову набок, как будто прислушивался к чему-то такому, что не мог услышать никто, кроме него. Он несколько раз кивнул, видимо соглашаясь со словами, звучавшими в его голове, остановился и посмотрел туда, где лежала, отделенная от него спящими воинами, баронесса Серебряное Древо. Его глаза остановились на прекрасном лице с приоткрытым ртом, и губы целителя растянулись в улыбке. И улыбка эта была поистине злобной.

 

7

НИКТО НЕ СВОБОДЕН ОТ ОШИБОК

ВОИНЫ, включенные в отряд Орнентара, были опытными охотниками, знали толк в погоне за преступниками и в набегах. И потому они с первого взгляда разглядели каменную кладку, хотя она была укрыта в густом колючем кустарнике. Один из них поднял руку и громко крикнул отставшим:

— Как по-вашему, есть в этом лесу какие-нибудь другие развалины?

— Нет, — дружно ответили унылыми голосами двое волшебников. Ни один ни другой даже не подумали перестать колотить терзавших их насекомых. Пот блестящими струйками стекал по пыльным лицам и медленно капал с подбородков. Прошло уже много времени с тех пор, когда хоть у кого-нибудь из отряда в последний раз появлялось на лице выражение, которое можно было бы назвать приятным.

— Значит, мы нашли Индраевин, — спокойно объявил воин. — Или то, что от него осталось.

К этому моменту весь растянувшийся отряд столпился около него. Некоторые волшебники переглядывались, не скрывая тревоги, а один даже глупо спросил:

— Ты уверен?

Никто не потрудился ответить на этот вопрос. Среди деревьев — здесь они росли заметно реже, чем в других местах, — нетрудно было разглядеть пригорки, которые вполне могли оказаться развалинами домов, а сквозь густой подлесок тут и там проглядывали камни. Разрушенный Индраевин нисколько не походил на аккуратное скопище грандиозных зданий. Он представлял из себя настоящее море из виноградных лоз, кустов и древесной поросли, сливавшееся вдали с мощным лесом. Где-то поблизости без умолку верещала птица, не обращая никакого внимания на людей, яростно воюющих с мошкарой.

Некоторые из магов полезли в поясные сумки, извлекли оттуда карты и принялись медленно и уныло изучать их. Оттуда, где они стояли, совершенно невозможно было понять, под которым из этих заросших холмов скрывалась библиотека. Казалось, ничто здесь не соответствовало их фрагментарным картам и описаниям.

— Так вы уверены, что это Индраевин? — снова спросил ворчливый волшебник.

Один из воинов, это был Риврин, презрительно взглянул на него.

— Пока мы будем исследовать развалины, не забывайте о трех вещах. Первое: те, кто любят поодиночке отходить в сторону, вряд ли смогут долго прожить на свете. Второе и третье: мы должны как можно скорее найти питьевую воду, а затем укрытие, в котором можно было бы спать, не подвергаясь слишком уж большой опасности. В данный момент все это куда важнее, чем любые библиотеки.

— Исследовать? — растерянно спросил один из волшебников. — Но как?

— Взяв в руки мачете и размахивая им взад-вперед, — хмыкнув, отозвался другой воин, — Заниматься этим вы будете там, где вам скажут и только в том случае, если это скажет один из нас. Будете работать наравне с остальными. Просто считайте, что получаете новый, весьма полезный жизненный опыт.

Маги уставились на него.

Один из них медленно вытащил из-за пояса длинный, тяжелый тесак и подошел к латникам, которые указывали пальцами на одну из возвышавшихся поблизости больших насыпей и спорили, где вероятнее найти ручей или пруд, куда с наступлением темноты наверняка приходят на водопой различные дикие звери, и как лучше поступить — сначала разыскать воду, а потом уже убежище, или наоборот. Немного погодя к этой группе подошел еще один волшебник.

Остальные все же разгуливали сами по себе, оглядывались и озадаченно трясли головами. Кое-кто, немного подумав, присоединился к группе, которая неторопливо брела по заросшим руинам. Люди внимательно все оглядывали, но держались вместе.

— Смотрите под ноги, — предупредил Риврин бредущих позади магов. — Тут везде камни, а это значит, что ничего не стоит вывихнуть или сломать лодыжку. А еще это значит, что здесь полно змей.

— Змей?! — взвизгнул один из волшебников, — В Орнентаре вы нам ничего не говорили о змеях!

Темноволосый воин пожал плечами.

— Вы сидели в комнате, где их было не меньше, чем здесь, — сухо бросил он. — Я был уверен, что вы к ним давно привыкли.

Глаза волшебника сердито сверкнули, но в цепочке медленно продвигавшихся вперед людей послышались смешки.

— Там, похоже, низинка, — сказал еще один из воинов, указывая рукой на просвет между деревьями. — Наверно, там и вода.

Другой латник кивнул.

— Мы могли бы по…

Откуда-то справа раздался испуганный крик и страшный рев.

— Смотрите под ноги! — рявкнул Риврин, обращаясь к магам.

Воины с оружием в руках уже отскочили друг от друга и встали в кружок, готовые к бою.

На пригорок стремглав выскочил один из волшебников, не пожелавших присоединиться к разведчикам. Он поскользнулся, с диким воплем упал ничком, проехался на животе, отчаянным рывком поднялся на четвереньки и понесся дальше по скользкому зеленому склону. А за ним с ревом валил огромный медведь, оскалив желтые зубы. Заметив кучку людей, зверь вновь злобно взревел и кинулся вправо, без задержки перескочив через испуганно вопившего волшебника.

— Давайте-ка идите сюда, — позвал Риврин, — а мы встанем вокруг. Если он все-таки прорвется, все бегите в одну сторону. И прежде смотрите под ноги, а только потом на медведя!

Когда он умолк, в наступившей тишине отчетливо раздалось бормотание еще кого-то из воинов:

— Какие же они глупцы, эти маги…

— О, клянусь Темным! — с отвращением проговорил волшебник Гулдейрус. — Прекратите геройствовать и станьте в стороне!

Он выхватил что-то из-за пояса, стиснул в кулаке и быстро пробормотал заклинание. Неведомо, что было у него в руке, но оно превратилось в черный порошок, просыпавшийся между пальцами и подхваченный легким ветерком, а с другой руки сорвалась темная молния. Черное пламя ударило медведя в грудь, тут же раздался ужасный рев, медведь, спотыкаясь, пробежал еще несколько шагов, остановился, покачнулся и рухнул на землю. Обугливавшуюся дочерна прямо на глазах тушу охватил самый обычный огонь.

Воины молча проследили за ходом событий, а потом снова выстроились в круг, обратив мечи наружу. Волшебник, удиравший от медведя, снова завопил, но теперь уже торжествующе, как будто это он сам разделался со зверем. Поспешно взбежав на холм, с которого только что в диком ужасе летел кубарем, он, подбоченясь, рассматривал все еще горевший труп и оправлял свою мантию янтарного цвета, стряхивая с нее грязь.

Гулдейрус и Нинтер Девять Кинжалов обменялись унылыми взглядами.

— Сдается мне, что приключения далеко не так привлекательны, как о них рассказывают барды, сидя у камина.

Нинтер раскрыл было рот, чтобы ответить, но ему помешало громкое рычание. Оно отличалось по высоте тона от рева убитого медведя, но доносилось с того же холма. Волшебники обернулись как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как медведица одним взмахом лапы начисто сшибла голову с шеи мага в мантии янтарного цвета. Или, по крайней мере, почти начисто.

Нинтер вынул из-за пояса что-то маленькое, поднес к лицу, сердито выкрикнул несколько слов, бросил то, что держал в руке, в медведицу и, не дожидаясь, пока невидимый предмет долетит до цели, вновь обернулся к Гулдейрусу.

— Да, не слишком привлекательны, — сказал он. В этот момент его брошенное впопыхах заклинание взорвалось внутри зверя мощной вспышкой огня, осыпав все вокруг влажными брызгами, и на губах Нинтера появилось выражение, отдаленно напоминавшее улыбку. — Но зато так возбуждают.

— В особенности медвежье жаркое возбуждает аппетит, — хмыкнул Гулдейрус, и один из стоявших поблизости воинов согнулся пополам в приступе безудержной рвоты.

Молчаливые слуги провели Маркоуна Яринда в комнату, в которой ему никогда прежде не доводилось бывать. За открывшейся перед ним дверью оказался величественный зал, облицованный панелями из драгоценного дерева, вдоль стен стояли высокие резные буфеты, а посредине располагался пиршественный стол, казавшийся слишком большим даже для этого просторного помещения.

И в этом зале не было никого, кроме барона Серебряное Древо, сидевшего во главе стола с бокалом в руке. Перед ним стояли блюда с дымящейся едой, из ведерок со льдом торчал целый лес изящных бутылочных горлышек, а возле правой руки барона лежал пустой поднос.

— Добро пожаловать, самый способный из моих магов! — веселым тоном воскликнул барон. — Садитесь, ешьте и пейте!

Маркоун отлично знал, что отказываться или проявлять нерешительность ни в коем случае не следует.

— Благодарю вас, господин, — ответил он, широко улыбнулся и уверенно опустился на предложенное место.

В то же мгновение Фаерод Серебряное Древо пододвинул к нему блюдо. Некоторое время оба молча ели, пока барон не откинулся в кресле с бокалом в руке и не проговорил:

— Мне нравится ваш план. Хотелось бы знать, есть ли у вас еще какие-нибудь мысли по поводу… по поводу развлечений моей дочери.

Чтобы никак не выдать того, что он озабочен в данное время лишь тем, как бы не разгневать повелителя — в таком состоянии тот вполне мог приказать обезглавить всех троих магов у него на глазах, — Маркоун тоже отхлебнул из бокала, уселся поудобнее и сказал:

— Господин, все волшебники слишком часто придерживаются одной и той же излюбленной тактики и поэтому действуют шаблонно. Надеюсь, что вы простите мне крестьянскую пословицу: «Для свинопаса все, кто о четырех ногах, — свиньи». Я не посмею строить никаких планов, пока не смогу узнать больше. Кто эти люди, не только решившиеся проникнуть на остров, но и сумевшие покинуть его вместе с вашей дочерью? Каковы их планы? Где именно они находятся прямо сейчас и куда направляются? Не зная всего этого, я не смогу приступить к планированию дальнейших действий.

Барон закивал.

— Разумно, разумно… И как же вы рассчитываете получить ответы?

— Как следует поискав в Доме Безм… Серебряного Древа. Я воспользовался случаем и, когда мои коллеги-маги удалились передохнуть, полистал в вашей библиотеке записи о действующих там заклятиях. Конечно, многие остались незафиксированными, но мне попалось очень четкое упоминание о давно наложенном заклятии, позволяющем вести магическое наблюдение за Домом и связанными с ним помещениями. Для этого используется магическое тело, которое может, не оставляя за собой следов, ничего не повреждая и не уничтожая, проходить через любые преграды и видеть все, что происходит там, где находится наш волшебный глаз. Если вы соблаговолите согласиться, то я могу оживить это заклятие и постараться узнать больше. Естественно, я сделаю так, чтобы мы оба могли наблюдать за тем, что будет видеть наш «глаз».

— Ну что ж, если это возможно, то хорошо бы сделать это немедленно, — просительным, прямо-таки медовым голосом обратился барон к младшему из своих придворных магов, но у Маркоуна не осталось ни малейшего сомнения в том, что он получил строгий приказ.

Яринд почтительно кивнул, отодвинул в сторону два блюда и не торопясь, тщательно произнося слова, проговорил заклинание. Он не стал пытаться как-то покрасоваться перед хозяином или прибегать к эффектным жестам. Тут же на высоте нескольких дюймов над столом появился овал, похожий на помутневшее зеркало, в котором отражался разноцветный дым. Яринд подсунул одну руку под овал ладонью вверх, а другую, ладонью вниз, поднес сверху и проговорил потаенные слова, которые вычитал в манускриптах.

Поверхность призрачного зеркала сразу прояснилась, и глазам барона и волшебника предстало темное пустое помещение с квадратным отверстием в полу почти посредине и открытой дверью в углу.

— Это комната сразу за вестибюлем, где, э-э-э…

— Где погребены мои убитые воины, — мягким тоном закончил за него Фаерод Серебряное Древо. — Давайте двинемся дальше.

Маркоун нервно откашлялся.

— Если вы позволите, господин, я попробую провести магический глаз через вон ту открытую дверь. В другие проходы мы заглянем только в том случае, если этот путь окажется свободным.

Барон вяло махнул рукой, выражая согласие, и в тот же миг по залу плавно прошла призрачная фигура воина в высоком шлеме и скрылась в сплошной каменной стене.

— А это…

— В Доме Безмолвия много привидений, — спокойно заметил барон. — Насколько я помню, вы собирались проникнуть в эту дверь…

— Да-да, конечно, — поспешно откликнулся Маркоун, крепко стиснул зубы, чтобы справиться с напавшим на него приступом нервной болтовни, и повел волшебный глаз дальше.

За дверью оказался недлинный коридор с несколькими поворотами, заканчивавшийся в другом большом зале, своды которого опирались на массивную колонну в центре. Неподалеку от колонны стоял длинный стол, а рядом с ним — большой трон, казавшийся сильно изрубленным чем-то острым и тяжелым.

Пока они разглядывали зал, часть стены вдруг отошла в сторону, и из открывшегося проема вышел человек с короткой, аккуратно подстриженной бородкой на приятном лице, с каштановыми волосами, облаченный в кожаную одежду наподобие той, какую носят бродяги или барды. Он был ни молод, ни стар, а по спокойной и уверенной манере держаться можно было с одного взгляда понять, что ему никогда не приходилось никому прислуживать.

— Вы знаете его? — спросил барон. — Я прежде не видел этого лица.

— Нет, господин, — честно ответил Маркоун, глядя, как незнакомец подходит к другой стене, совершенно целой с виду, и протягивает руку, отыскивая какой-то определенный камень.

— Ведите глаз вслед за ним, — резко бросил барон. — Не тяните, подведите поближе, чтобы было видно, как он открывает стену!

— Конечно, господин, — ответил волшебник и осторожно добавил: — Стоит ему повернуться, как он увидит наш глаз.

— Значит, увидит, — безмятежно откликнулся барон.

Они не мигая следили, как неизвестный открыл потайную дверь, шагнул в разверзнувшееся за стеной пространство — Маркоун велел глазу подняться повыше, и тот висел прямо над головой человека — и закрыл за собой дверь. Похоже, не замечая слежки, человек прошагал по темному, узкому проходу, взбежал по короткой, в несколько ступенек лестнице и вошел в помещение, где виднелась в воздухе какая-то серая завеса, похожая на дым.

— Силовая завеса, к тому же из самых мощных, — без колебаний определил Маркоун.

Человек уверенно прошел через волшебную преграду, причем не было видно, чтобы он прибегнул для этого к какой-нибудь магии. Он не вспыхнул, как зажженный факел, в него не ударила молния, а когда он вытянул вперед руку, в которой оказался рябой серо-коричневый каменный шар, руку не оторвало от тела. Вообще ничего не случилось.

Маркоун скорее почувствовал, нежели увидел, как барон наклонился вперед, чтобы лучше рассмотреть происходящее.

Бородатый незнакомец подержал камень в руке, словно взвешивал его — казалось, он что-то обдумывал, — а потом резко повернулся и с неприятной улыбкой взглянул на барона и мага.

— Он заметил…

Камень в руке незнакомца ярко вспыхнул, и из овального волшебного зеркала с ревом ударил сноп огня, который совершенно определенно был нацелен на создателя магического глаза.

Барон резко дернулся, опрокинув кресло и смахнув со стола чуть ли не все, что на нем было, и с неожиданной прытью укрылся под столом, а младший из его придворных волшебников громко завопил и тоже попытался увернуться, но тщетно. Его волосы вспыхнули факелом, зашипела тлеющая плоть, один глаз вдруг лопнул, забрызгав все вокруг, и Маркоун рухнул, громко завывая от нестерпимой боли.

Сидя под столом, барон услышал звук катящейся прямо у него над головой бутылки. Он спокойно повернулся и, когда она свалилась, ловко поймал ее.

— Сколько мы уже идем? — вздохнул Краер, увидев, как нечто скелетообразное мелькнуло в глубине пещеры, которую они пересекали.

Под ногами то и дело попадались кости, очень похожие на человеческие, а на неровном каменном полу тут и там виднелись лужи с чернильно-темной водой. Банда Четырех старалась огибать эти лужи.

— Чуть не целый день, — хором ответили Сараспер и Хоукрил.

Широкоплечий латник дернулся, уклонившись от стаи в сотню или две летучих мышей, которые, громко хлопая крыльями, метнулись прямо ему в лицо, бросил взгляд на Эмбру и нахмурился.

Он ощущал себя больным и — он долго подыскивал слово — пустым после того, как при помощи Сараспера перелил девушке изрядную долю своей жизненной энергии, и все равно она шла как будто во сне: бледная, вялая и тихая. Неужели какое-то темное волшебство съедало волшебницу изнутри, потому что они оторвали ее от замка, к которому она была прикована магическими узами? Или, как отпрыск Серебряного Древа, она была обречена пасть жертвой проклятия, наложенного на древний особняк, через который они прошли? Или на нее обрушилась какая-то еще напасть?

Хоукрил снова нахмурился и вгляделся в темноту справа от дорожки, по которой они шли. Оттуда доносились негромкие звуки, издаваемые разными тварями, старавшимися не попадаться на глаза путникам. Он предпочитал врагов, сходившихся с ним лицом к лицу, с оружием, зубами или когтями — с которыми он мог бы вступить в яростный бой, — а не этих скрытных, выскакивающих исподтишка неведомых волшебных созданий. Неужели Трое не могут испепелить всех колдунов — тогда Аглирта наконец заживет счастливо!

Он снова взглянул на владычицу Серебряного Древа. Ну ладно, всех волшебников, кроме одного. Вернее, одной.

И все же нет… Кто знает, в какого грозного тирана она может превратиться, если останется единственной обладательницей колдовской силы? Латник опять нахмурился и зашагал дальше. На душе у него было тягостно.

— Что это за вонь? — вдруг спросила Эмбра.

После долгого молчания ее голос звучал хрипло и не очень внятно.

— Сточные воды, — коротко ответил Краер. — Видимо, мы уже под Аделном.

— Еда! — громко воскликнул Хоукрил, и у всех четверых сразу забурчало в животах.

Путники рассмеялись.

Сараспер негромко заметил:

— Госпожа, нам будет необходима маскировка: не сейчас, но прежде, чем мы выйдем на поверхность и попадемся кому-нибудь на глаза.

— И когда мы выйдем на свет, — добавил Краер, — всем нужно будет заслонять мешок, который тащит Ястреб. Никто не должен видеть эти книги. К тому же, думаю, у нас нет лишнего золота.

— Да спасут нас Трое! — неожиданно воскликнула Эмбра, скорчив гримасу шутливого испуга. — Он думает!

Мужчины изумленно уставились на нее, а потом дружно расхохотались. Смех стал еще громче, когда Хоукрил осторожно прикоснулся пальцем к плечу Эмбры и строго сказал:

— Госпожа, если вы собираетесь идти с нами, то осмелюсь попросить вас не воровать мои драгоценности.

Эмбра устало улыбнулась ему, а потом выпалила:

— О, ради Рогатой Владычицы, отведите меня хоть куда-нибудь, где можно было бы увидеть небо, выпить вина и чего-нибудь поесть!

— В вашу башню в замке Серебряного Древа? — с невинным видом предложил Краер и тут же выяснил, что у волшебницы еще осталось достаточно силы, чтобы наградить его увесистым тумаком.

Почва под ногами стала заметно более влажной, а вонь усилилась. Теперь ни один человек, обладающий хоть ничтожным обонянием, не усомнился бы в том, что в подземелье просачиваются воды из городских нужников.

Краер поднял руку, призывая всех задержаться.

— Похоже, что впереди проход сужается, — сказал он. — Неподалеку должна быть какая-нибудь промоина или лаз, прорытый вручную. Госпожа, если вам для того, чтобы заниматься волшебством, нужно место, то лучше всего сделать это здесь.

— И кем бы вы хотели стать? — не скрывая иронии, спросила Эмбра, стиснув в ладони свое блюдце.

Сараспер шагнул вперед.

— Вам, девочка, лучше всего стать не такой красивой, а мне немного помолодеть. А обоих этих пройдох сделайте потолще, чтобы шпион, разыскивающий по приметам четверых путешественников, не сразу догадался, глядя на нас, что именно мы-то ему и нужны.

Слова целителя сразу отрезвили всех. Эмбра полезла в мешок Хоукрила за бутылками, которым предстояло послужить топливом для ее заклинаний.

— Меня беспокоят не шпионы в Аделне, — сказала она, — а колдовство отцовских магов. Они должны знать или, по крайней мере, способны разыскать в библиотеке описания этих подземных ходов.

Она приложила ладони к щекам Хоукрила, потому что он стоял ближе всех к ней, что-то прошептала, сделала несколько пассов руками и повторила то же самое с Краером и Сараспером. Когда она заканчивала колдовать над каждым из мужчин, одна из бутылок рассыпалась в мелкую стеклянную пыль и на земле образовывалась лужица уксуса, а черты лиц сразу же начинали медленно изменяться. В конце концов и блюдце обратилось в ржавый порошок. Посмотрев на своих спутников, Эмбра оперлась рукой о локоть Хоукрила и пробормотала:

— Это волшебство оставляет глаза в неизменном виде, да и изменение облика всего лишь иллюзия, так что не позволяйте никаким любвеобильным дамам гладить вас.

— А у вас есть такое намерение? — поинтересовался Хоукрил с шутливым испугом.

Волшебница строго взглянула на него. Когда же она отошла в сторону, то качалась, как пьяная, и с трудом держалась на ногах. Мужчины встревоженно переглянулись.

— Госпожа… — нерешительно заговорил Краер, но Эмбра резко взмахнула рукой.

— Со мной все в порядке, — твердо сказала она, — или будет в порядке. Только найдите мне что-нибудь поесть.

Краер улыбнулся.

— Я знаю одну таверну…

— Так я и думала! — Она недовольно вскинула бровь. — Вы не будете очень возражать, если мы пойдем в другую таверну, где от меня не будут ожидать, что я разденусь догола и стану плясать на столе?

— А что, у них, в Аделне, есть такие таверны? — спросил Краер, в преувеличенном изумлении выпучив глаза. — Ястреб, может быть, ты помнишь?..

— Нет, ничего подобного, — пробасил воин. — А уж на это я непременно обратил бы внимание. Если кто-то танцует на моем столе, то обязательно опрокидывает пиво и топчет пироги!

— Квартирмейстер, — сухо произнесла Эмбра, — умоляю вас, только не надо никаких шуток по поводу пирогов.

— Госпожа, — с невинным видом отозвался Краер, — такие мысли никогда не посещали мои невинные, нет, мои благочестивые мозги.

— У него и впрямь невинные и благочестивые мозги? — спросил Сараспер, повернувшись к Хоукрилу.

Воин фыркнул.

— Да. Он вышиб их у одного жреца во время ссоры. Они высохли и превратились в маленький комочек, наподобие сливы. Он всегда носит их с собой и достает, когда хочет произвести впечатление на дам. Эй, Длиннопалый, малыш, ведь с нами идет дама!

— Это вовсе не дама, господин Меч, это волшебница.

Эмбра поежилась, словно от холода.

— Все это совсем не смешно.

— Госпожа, — пробормотал Сараспер, — я думаю, смешных шуток они вовсе не знают. Пусть себе зубоскалят, не обращайте внимания. Так быстрее проходит время.

Краер закатил глаза.

— Ну что, готовы?

Когда они кивнули, он повел спутников вверх по скользкой крутой тропке, среди омерзительно вонявших куч гниющих отходов, падали и костей.

— Ну вот, полюбуйтесь, — бодро провозгласил Краер, — самая обычная свалка. Если я не ошибаюсь, в Аделне всего пять улиц, и наша таверна немного правее.

Квартирмейстер ошибся на сорок или пятьдесят улиц, зато к таверне вышел безошибочно.

Таверна называлась «Кольцо Аделна». Там было тесно, душно, шумно, пахло немытыми телами, разлитым прокисшим пивом и другими не самыми приятными жидкостями. Четыре странника поняли, как сильно они проголодались, лишь после того, как опустошили четыре блюда со скверно пропеченными пирогами с откровенно несвежей мясной начинкой и съели еще какую-то мешанину, носившую гордое название яичницы с зеленью под острым соусом. Отдававшее затхлой водой пиво было жидким и кислым, но каждый из четырех друзей заметил это лишь после того, как осушил по меньшей мере семь кружек.

Народу было набито, как рыбы в бочке; гул голосов и пьяный смех прямо-таки оглушали. Кто-то опрокинул стол, завязалось несколько драк, но Четверо, удачно занявшие столик в дальнем углу, слушали и смотрели, что происходит вокруг, гораздо внимательнее, чем это могло бы показаться на первый взгляд.

В основном разговоры крутились вокруг одной-единственной темы: постоянно усиливающихся трений между баронами и войны, которая могла вскоре разразиться в Долине. Терсепт во всеуслышание отрекся от своих владений, сел на барку и укрылся в Силптаре, тут и там видели волшебников, осматривавших тропы и источники, и, казалось, через все горные перевалы пробирались в Долину люди с оружием…

Обстановка изменилась намного позже, когда Четверо прихлебывали уже по восьмой кружке. Эмбра деликатно рыгала, бесцельно выкладывая на столе узоры из дюжины с лишним медных монет — сдачу с того единственного золотого сокола, который они разменяли, — и лениво думала, допить ли ей пиво, чтобы ее почти наверняка вырвало, или отдать кружку кому-нибудь из спутников; тогда все обойдется просто раздутым пузырем и тяжестью в голове.

Колеса — так называли здесь большие медные монеты — не желали стоять на ребре. Эмбра поняла это с третьей попытки, а ведь ее пальцы дрожали лишь самую малость, нет, действительно почти незаметно — и тут в таверне с шумом распахнулись обе двери и воцарилась тишина.

Четверо, недавно вылезшие из подземелья, молча смотрели, как над внезапно поредевшей толпой показались четыре сверкающих шлема, под которыми виднелись начищенные нагрудные пластины с эмблемой Аделна: крупным изображением языка пламени и скрещенных золотых мечей. А между шлемами и эмблемами серели лица, на которых легко было заметить довольно неприятные ухмылки, причем двое из вновь пришедших были ростом даже выше Хоукрила.

— Ага, вот и они! Добрые обыватели Аделна, которые захотели показать, как они любят нашего доблестного барона и пришли со своим оружием в город, чтобы стать его солдатами! — с игривым хамством в голосе произнес самый здоровенный из воинов, шевеля усами, толстыми и засаленными, как колода мясника, — Поднимайтесь, парни, и прихватите с собой вашу девку! Получите четыре сокола и место в казарме, где сможете потратить ваши денежки и кинуть кости на ночь!

Не успел он побренчать кандалами, которые держал в левой руке, как на Банду Четырех был наставлен длинный, острый, но невероятно грязный кинжал, который вояка очень ловко и быстро выхватил из ножен.

Оказывается, вербовщики были людьми опытными и умелыми. Хоукрилу и Краеру приставили к горлу клинки еще прежде, чем предводитель начал свою речь, причем было заметно, что кинжалы сбалансированы так, чтобы ими можно было нанести точный удар, скажем, выше уха. Таким ударом можно без труда сбить с ног любого, чтобы не кочевряжился, а то и просто ради потехи.

Впрочем, пока что таких серьезных мер не применяли. Вербовщики, очевидно, рассчитывали немного позабавиться — пересчитать взятку, которую им наверняка предложат, подождать, пока новобранцы — судя по всему, люди бывалые — допьют свое пиво, а то и их угостят, и лишь потом вести свою добычу в казарму.

Огромные усы, от которых сильно несло прогорклым жиром и дурным пивом, почти вплотную приблизились к щеке Владычицы Самоцветов; их владелец окинул взглядом всю неприкрытую одеждой плоть и поднес острие омерзительно грязного клинка почти вплотную к груди Эмбры. Ему было достаточно одного движения, чтобы распороть рубаху и обнажить девушку до пояса или же оставить шрам, который изуродовал бы нежное тело на всю жизнь.

Откуда-то из самой глубины груди Хоукрила послышалось яростное рычание, и Эмбра увидела, как стоявший за его спиной вербовщик напрягся, готовый стукнуть латника по затылку, как Сараспер внезапно дернулся, и…

— Вас призвали сюда, — спокойно сказал барон Серебряное Древо, — потому что вы лучшие из моих воинов. Выполните эту небольшую задачку, и вы оба можете рассчитывать на продвижение по службе и награду — столько золота, чтобы купить прекрасный дом, или полную конюшню лошадей, или что-нибудь еще, что вам заблагорассудится. Даю вам слово.

Оба могучих латника стояли навытяжку и прилагали все силы, чтобы не переглянуться, хотя их так и подмывало сделать это. Слово барона. Они действительно были лучшими солдатами Серебряного Древа и поэтому отлично знали, что не доживут до получения обещанной награды. Если бы не проклятые колдуны, заправлявшие всеми делами в Серебряном Древе, то они просто-напросто скрылись бы, как только добрались до Силптара. Да если бы не колдуны, будь они трижды прокляты, можно было бы и не думать об этом окаянном задании. Но на воинов только что было наложено заклятие, от которого они испытывали непрекращающийся зуд и покалывание во всем теле, и эти отвратительные ощущения, похоже, так и будут продолжаться с неослабной силой, не позволяя им, к примеру, уснуть.

— Дарентар Джалит и Ларондар Лаернсар, — величественно выпрямившись, произнес барон. — Два имени, которые будут повторяться в Серебряном Древе по нескольку раз за день, пока мы будем ожидать известий о вашем успехе. Вам знакомы верные люди, живущие на всем протяжении реки, и вы при нужде сможете обратиться к ним за помощью, а они предупреждены о том, что вы должны появиться, и приложат все свои силы, чтобы помочь вам выполнить поручение.

Дарентар и Ларондар дружно изобразили благодарные улыбки. Оба вспомнили холодную угрозу, звучавшую в голосе Повелителя Заклинаний Амбелтера, когда тот объяснял, что заклятие, наложенное на воинов, не окажет им никакой помощи и может быть снято только вражеским волшебником, использующим заклинание, предназначенное для разрушения магии. Заклятие разрушится также и после того, как воины своими руками прикоснутся к госпоже Эмбре Серебряное Древо. По мрачному взгляду, который Повелитель Заклинаний метнул в волшебника Маркоуна, стало ясно, кто выдумал это заклятие, но раз уж барон, сам Маркоун и третий маг не подали виду, что заметили ненависть, горевшую в глазах главного колдуна, то у воинов тем более хватило ума не делать этого.

Волшебники, с заносчивым видом объяснил Повелитель Заклинаний, взяли волосы, оставшиеся на расческе, чтобы безошибочно связать заклятие с одной только госпожой Эмброй. А помимо этого, сказал Амбелтер, они добавили к этому заклятию «крючки», при помощи которых всегда могут достать воинов, где бы те ни находились, карающим заклинанием. У них мог, к примеру, загореться огонь в крови, так что лучше им не пытаться своевольничать и, конечно, не рассчитывать на то, что удастся как-нибудь обмануть своего господина. Так что, закончил маг, сил лучше не жалеть.

— Прежде всего отправляйтесь в Силптар, — продолжал наставления барон. — Беглецы и объявленные вне закона всегда бегут прямо туда, надеясь, что им удастся скрыться от нас, затерявшись в толпе. На самом деле Силптар не такой уж большой город. Самое главное, позаботьтесь о том, чтобы они не смогли незаметно для вас проскользнуть на корабль и удрать за море.

— Четыре сокола и место в казарме? Нет, думаю, что это не пойдет, — негромко сказала Эмбра, с величайшим спокойствием глядя на предводителя вербовщиков.

Тот, скосив глаза, посмотрел на руки девушки — нет ли у нее оружия, — но не увидел ничего, кроме горстки медных монет, которые она по-прежнему безмятежно перебирала.

Грязные усы придвинулись еще ближе, рот вояки искривился в плотоядной усмешке.

— Ты о чем это, сучка? Еще не наигралась с этими кобелями?

— Посмотри-ка сюда, на мою ладонь, — полушепотом сказала Эмбра, стараясь не замечать зловонного дыхания вербовщика, — и скажи, что ты там видишь. — И она разжала кулак.

На ладони девушки лежали четыре металлических кружочка, но это были не медные монеты. В зыбком свете свечей поблескивали четыре миниатюрных серебряных щита, каждый из которых украшал герб Аделна.

— Мы уже служим барону, — так же тихо продолжала Эмбра, — доставляем ему и от него тайные послания. А для тех, кто препятствует нашей работе, наказание может быть только одно: смерть. Я очень близко знакома с бароном. Ты понял?

Красная рожа вербовщика медленно переменила цвет, уподобившись старому прогорклому сыру.

— А-а-а… м-м-м… ну-у-у…

— В этом я с тобой совершенно согласна, — прервала его бормотание Эмбра, и вдруг в ее голосе зазвенела сталь. — А теперь убирайся отсюда как можно быстрее, и тогда, я может быть, не успею запомнить тебя и не стану упоминать в моем донесении.

— Я… э-э-э… да… — добавил вербовщик; его взгляд лихорадочно перебегал от лица к лицу.

Краер и Сараспер медленно кивнули, и в этих движениях можно было с равным успехом прочесть и угрозу, и согласие со словами девушки. Хоукрил просто сощурил глаза.

— Пошли отсюда, парни! — прорычал предводитель вербовщиков и, не дожидаясь ответа, повернулся и шагнул к выходу.

На ходу он подал своим спутникам знак рукой с кинжалом. Краер решил на всякий случай запомнить этот жест: вдруг когда-нибудь пригодится.

Через мгновение воины в сверкающих доспехах покинули таверну, и Четверых оглушил одобрительный рев многочисленных посетителей. Пивные кружки громко застучали одна о другую, разбрызгивая изрядную часть своего содержимого на пол и столы.

Квартирмейстер наклонился к уху Эмбры и прокричал, чтобы девушка могла расслышать его сквозь общий гул:

— Хорошо сделано! Нужно будет снова заглянуть сюда, когда мы в следующий раз окажемся в этом городе!

Владычица Серебряного Древа хмуро взглянула на него и ответила традиционной скептической фразой:

— Когда на землю вернется король!

И вдруг она напрягалась, накрыла руку Краера ладонью и поспешно уставилась на его кружку.

— Все кончилось, госпожа, — весело воскликнул тот, — но если вы хотите выпить еще кружку-другую этого…

— Не называйте меня так, болван! — прошипела Эмбра ему в самое ухо. — Продолжайте улыбаться, оглянитесь и увидите длинноносого человека в картузе, только не рассматривайте его!

— Один из людей вашего отца? — негромко спросил квартирмейстер, прежде чем последовать ее совету.

Эмбра рассмеялась, энергично закивала, как будто услышала забавную шутку, и сказала:

— Он сейчас разглядывал нас, видимо, пытаясь угадать, не являемся ли мы теми самыми, за кем он должен шпионить. Расстегните пару пуговиц на моей рубахе — и запомните, если вы ее порвете, я отрежу ваш новый нос, не посмотрю, что он такой маленький, — и вылейте мне за пазуху остатки пива из моей кружки. Тогда он наверняка решит, что я не та благонравная госпожа, которую он ищет. Скажите Хоукрилу, чтобы он затеял с ним ссору; только пусть не убивает его, а просто бросит в реку. Но пусть будет осторожен: у шпиона должны быть ножи.

Краер с уважением посмотрел на Эмбру, его глаза блеснули.

— Вы даже не представляете себе, с каким удовольствием я это проделаю!

— Ну нет, — ответила Эмбра и, взвизгнув так, что квартирмейстер отшатнулся, быстрым движением ущипнула его за щеку. — Впрочем, похоже, что очень даже представляю, — игриво добавила она.

— Длиннопалый, — загремел Хоукрил, увидев, как Краер с энтузиазмом проделывает то, что велела ему Эмбра, — ты что, спя…

Он умолк на полуслове, потому что Эмбра изо всей силы пнула его под столом в лодыжку, и в тот же миг Сараспер довольно принужденно расхохотался ему в лицо и шепотом пересказал все, что девушка сказала Краеру. Слух его очень обострился за годы, проведенные в подземелье.

Хоукрил нахмурился.

— Ты что, рассчитываешь, что я буду нежничать с ним? — хмыкнул он.

— Я, — торжественно проговорил Сараспер, изображая нечто вроде светского поклона, — глубоко верю в твои способности и здравый смысл, мой добрый друг.

— Боюсь, что ты прав, — отозвался латник.

— Только не надо сразу опрокидывать стол, — негромко предупредила Эмбра.

Поднявшийся латник — он был похож на небольшую гору, решившую поразмяться, — метнул в нее взгляд, который в кругах аглиртской аристократии назвали бы пронизывающим.

Владычица Самоцветов улыбнулась в ответ и показала язык.

Ночь еще не кончилась, а слова целителя успели подвергнуться проверке. Банда Четырех расправилась со шпионом Серебряного Древа, трижды перешла из таверны в таверну, приструнила несколько человек, очень похожих на воров, присматривавшихся к добыче, и, когда небо на востоке посветлело, оказалась около речных причалов лицом к лицу с едва ли не полутора десятками пьяных и злых аделнских солдат.

— Готов держать пари, что их навел наш длинноносый друг, — шепнул Краер Эмбре, увидев, как воины с грозным ревом бросились к ним, размахивая мечами и отломанными ножками столов.

Шедший впереди Хоукрил зарычал, как медведь, и неохотно попятился в ожидании неизбежного нападения.

— Главное, постарайтесь, чтобы меня не трахнули по голове, — прошипела Эмбра своим друзьям, — а то вся наша маскировка исчезнет как не бывало.

Она вытащила из мешка Хоукрила последнюю из древних бутылок с вином, проделала какие-то сложные и очень быстрые движения пальцами и, прищурившись, взглянула на нападавших.

Спустя мгновение воины с гербами Аделна завопили от удивления и страха: их кожаные бриджи разом вспыхнули. Вонь паленой кожи и волос успела стать почти невыносимой, солдаты яростно топали обутыми в тяжелые сапоги ногами, пытаясь сбить пламя, пока один из них не догадался поискать спасения в ледяной воде затона, а за ним с воплями боли кинулись все остальные.

— Уверен, что шпион следил за всем, что здесь происходило, — проговорил, задыхаясь, Сараспер, когда Четверо неслись по улице, выбрав примерное направление «подальше отсюда». — Нам нельзя больше оставаться здесь.

— Я хочу купить хоть немного еды, прежде чем мы уйдем из города, — поспешно заметил Хоукрил.

— И вина! — добавил Краер.

Эмбра помотала головой.

— Вы слышали, что этой ночью все разговоры были только о войне?

Действительно, в тавернах и трезвые, и пьяные обсуждали только одну новость: известия о том, что все баронства вооружаются. Война стояла на пороге, но кто, с кем и где собирался воевать, оставалось неясным.

— Я вовсе не хочу пробиваться через стоящую лагерем армию, а еще меньше мне хочется, чтобы кто-нибудь отрубил мне руки, вырвал язык и глаза и, в довершение всего, сжег меня на костре как колдунью враждебного войска, — сумрачно добавила Эмбра. — Пожалуй, лучше всего было бы на некоторое время вообще убраться из Аглирты.

— Что? Один или даже больше Дваеров находятся здесь; в Доме Серебряного Древа я чувствовал, что они неподалеку! — яростно возразил Сараспер. — Вы обязаны мне, все трое! Я должен искать Камни, а не бежать от них!

— Давай, по крайней мере, отправимся в Силптар, — сказал Краер, втискиваясь между ним и девушкой. — Там нет никаких баронов, которые могли бы попытаться заставить нас встать под их знамена, мы будем в стороне от драки, но сможем пробраться в любой конец Аглирты. Ну, а если заботливый батюшка Эмбры любезно пошлет по нашему следу ищеек, то, пусть это будут даже маги, они ни за что не смогут разыскать нас там.

Жрец Змеи мрачно улыбнулся, услышав, как женщина всхлипнула; улыбнулась и змея, которая кусала ее. Свет, исходивший от груди несчастной, вспыхивал жутким заревом, когда она шевелилась. Леденящий и одновременно обжигающий огонь волнами протекал по жилам, пока многочисленные укутанные в мантии фигуры, вяло переставляя ноги, выходили из темноты и собирались за спиной жреца.

— Этот яд с-с-смертелен для вс-с-сех, кроме тех, кто с-с-служит З-з-змее, — важно произнес он, — Вс-с-стань, с-с-сес-с-стра, и прис-с-соединис-с-сь к наш-ш-шим рас-с-стущ-щ-щим рядам в с-с-самом с-с-святом с-с-служении, какое только извес-с-стно Дарс-с-сару.

Она знала, что делать, и, не дожидаясь приказа, изогнулась всем телом, чтобы поцеловать чешуйчатую голову змеи.

Улыбка жреца стала шире.

— С-с-слово рас-с-сходитс-с-ся по з-з-земле, — злорадно произнес он, и змея ответила довольным шипением.

 

8

ПОЧЕМУ-ТО ВСЕМ НЕ ВЕЗЕТ

— МЫ НИКОГДА ее не найдем, — в отчаянии простонал Нинтер Девять Кинжалов, махнув рукой на окружавшие их каменистые насыпи. Сейчас, скрытые темнотой, они не были видны, но все знали, что они здесь и никуда не делись. Отряд целый день брел по этим завалам, обрубая переплетения лиан и дикого винограда и выдирая полы одежды из колючих кустарников, — Мы так и будем торчать здесь и, когда начнется зима и выпадут снега, будем ползать из пустого дома в пустую кузницу, из кузницы в пустой свинарник, и ни одного вол…

— Ну уж нет, не будем, — мрачно прервал его волшебник Фалаг; отсвет фонаря блестел на его потном высоком лбу. — К нам гораздо раньше пожалуют гости, и их глаза будут гореть жаждой убийства, рукава будут битком набиты заклинаниями, а в головах будет одна мысль — как завладеть Камнями. Знаете ли, мы не единственные охотники за Дваериндимом; байка, которую растрепал своим длинным языком Йезунд, сейчас уже дошла до ушей половины магов Дарсара! Не забывайте оглядываться почаще, а не то пройдете мимо дерева, а оно как расколет вам череп невесть откуда появившимся топором или воткнет меч в спину!

— Со мной случалось и то, и это, — вступил в разговор, возникнув из темноты, Гулдейрус Повелитель Летучих Мышей. Он уселся на валун рядом с фонарем и достал табакерку. — И было не слишком приятно.

Два мага взглянули на него, не скрывая недоверия. Гулдейрус спокойно выдержал их взгляды, пожал плечами и пояснил:

— Меня учил изменять облик старый Уеслин Баеррский. Так вот, он был убежден, что боль помогает лучше усваивать уроки, — методика, конечно, варварская, но весьма действенная.

Где-то в отдалении завыл волк. Маги повернулись туда — видны были только темные силуэты деревьев, загораживающие звезды, — и тут же на зов первого откликнулся второй волк, явно бродивший где-то поблизости. Волшебники напряглись, искоса переглянулись и дружно вздохнули.

— Пора выставлять караул, — устало сказал Фалаг, открывая шире створки фонаря, — Я пойду первым…

— Совершенно верно, четыре эксцентричных путешественника, — мурлыкал Краер. — Вниз по реке в направлении Силптара, под покровом ночи и именно в этот поздний час.

— И речи быть не может, — прервал его лодочник; под его сердито сверкнувшими глазами набрякли тяжелые, темные мешки, а щеки и подбородок заросли густой жесткой щетиной. — Я сам только что поднялся и до сих пор сплю на ходу, потому что почти всю ночь ждал, пока доставят товар, который мы должны везти, а он все задерживается. Моя команда вчера весь день ломала себе спины, таская тяжести, и пусть даже ко мне придет Спящий король собственной персоной и в каждой руке у него будет по мешку золота, все равно, пусть он даже и не пробует уговорить меня…

Но он не закончил свою непреклонную речь, его голос как-то сразу сел, а глаза выпучились и недоверчиво уставились на полную горсть золотых монет, которую квартирмейстер поднес к его крючковатому красному носу. Он даже перестал скрести ногтями свой покрытый всклокоченными волосами объемистый живот, вываливавшийся из заплатанных, измятых моряцких штанов, затянутых шнурованным поясом намного ниже пупка.

— А что, если я один из придворных Спящего короля и у меня немного золота из одного из тех мешков, о которых ты говорил? И король послал нас, четверых его личных друзей, в небольшую поездку, чтобы мы быстро и не привлекая к себе внимания спустились к устью, подобрав для этого лучшего из всех шкиперов, какие только есть на реке, — внушительным полушепотом проговорил Краер.

Лодочник облизал губы. Похоже, что столько золота ему не удалось заработать за два, если не больше, минувших сезона, и…

А квартирмейстер сунул ему под нос левую руку, показав еще одну горсть монет.

— А это тебе за то, чтобы ты до конца сезона никому не рассказывал о нашей поездке, — добавил он.

Лодочник вдруг расплылся в улыбке, которая оказалась даже еще лучезарнее, чем выражение, которое на протяжении разговора сохранял на лице Краер.

— Так, господин, когда, вы говорили, вам хотелось бы выехать?

Стук копыт тяжеловозов и грохот колес известили о приближении подвод. Краер оглянулся на звук и убрал монеты в свой широкий кожаный пояс.

— Как только ты закончишь погрузку и они уедут, все до одной полновесные золотые монеты окажутся у тебя в руках, — прошептал он, вышел из круга света от фонаря лодочника и беззвучно скрылся в темноте за кучами товаров.

Один из людей, приехавших на подводе, соскочил на землю, побежал обратно и исчез во тьме. Второй слез неторопливо и важно, прошелся по причалу, с глубокомысленным видом сплюнул в воду и только после этого обратился к лодочнику:

— Эти тупицы на складе загрузили не ту телегу, и Баерлус отправился за нужной. Я велел ему принести четыре сокола сверх договора, за то что тебе придется задержаться.

Лодочник хмыкнул.

— Не впервой. — Он, прищурившись, взглянул на обвязанные веревками штабеля бочек на подводе. — Ну, и что случилось с телегой?

— С телегой-то ничего, — спокойно ответил извозчик, неторопливо прилаживая на морды лошадям торбы с овсом и привязывая вожжи к кольцам коновязи, — Только погрузили на нее бочки с пивом, а не амфоры с ароматным маслом для купания.

— Масло для купания? — недоверчиво переспросил лодочник. — Да кто же станет купаться в какой-то вонючей гадости?

Извозчик ухмыльнулся — при этом в неопрятной бороде приоткрылась щель, из которой торчало несколько гнилых обломков, оставшихся от того, что прежде было зубами.

— Как это кто? Да те, кого деньги сожрали.

— Ну ты скажешь: деньги сожрали! Ха-ха-ха!

— Во-во, они все думают, где бы им раздобыть еще денег, только этим и заняты, и к тому времени, когда накопят их достаточно, совсем с ума свихиваются. Мозги у них наперекосяк делаются, и дальше они токмо об одном соображают: как им похлеще да позабавнее всем свое богатство показать. Вот и тратят свои денежки на всякую ерунду, вроде этого самого вонючего масла, за которое нормальный человек, вроде нас с тобой, и не подумает отдать честно заработанную монету.

— Ну и язык у тебя, Джорл! — Лодочник хрипло расхохотался.

Извозчик выпрямился с самодовольным видом, но тут же вскинул голову, приложил ладонь к уху, прошелся по причалу и сообщил:

— А вот и наша пропавшая телега. Баерлус быстро шевелится, если ему вовремя сказать пару ласковых слов.

— И сказать так, как надо, — с усмешкой добавил лодочник. — Ну-ка, подсоби, надо убрать концы из грузового ящика. Трюм у меня, как ты понимаешь, давно полон.

— Понимаю, — добродушно кивнув, согласился Джорл, ловя веревки, которые кидал ему лодочник.

Каждый из потрепанных канатов он закреплял, чтобы они надежно удерживали амфоры, уложенные рядами в специальном ящике, расположенном на крыше каюты. Было видно, что он мастер этого дела, и, каковы бы ни были превратности долгого плавания вниз по реке, большая часть хрупких сосудов должна уцелеть. Баерлус принес обещанные четыре монеты и привез с собой двоих парней, которые, несмотря на сонный вид, очень ловко помогали в погрузке, так что на удивление скоро обе подводы, гремя по булыжникам, тронулись прочь.

Краер дождался, пока они свернут за угол и исчезнут из виду, и лишь после этого вывел своих спутников из укрытия и подвел к трапу. Но он не заметил, как Джорл в темноте соскочил с телеги и укрылся в ближнем проулке.

Извозчик осторожно вернулся к причалу и выглянул из-за двух плотно набитых чем-то больших корзин. Да, это, судя по всему, были как раз те четверо, которых ему приказали разыскать: трое мужчин и женщина с благородными манерами. Один из мужчин — маленький коротышка жуликоватого вида, второй — мускулистый гигант-латник. Несомненно, это те самые люди, пусть даже их облик не совсем схож с тем описанием, которое дал ему этой ночью страшный голос волшебника, раздавшийся из висевшего на стене мутного зеркала.

Джорл улыбнулся. Ну да, как же, масло для купания! Держи карман шире! Баерлус всего лишь извел немного дешевых духов, имевшихся на складе; он опрыскал ими амфоры, которые теперь выстроились рядами на крыше каюты, но внутри этих кувшинов хлюпало обычное растительное масло, прогоркшее от старости. Как же повезло, что он успел заметить этих четверых перед тем, как начал грузить на лодку доброе свежее пиво, — жалко было бы вот так запросто потерять дорогой товар. Раз уж ему приходится постоянно думать о том, как бы не лишиться головы, а вместе с ней и своего положения главного торгового агента барона Серебряное Древо в Аделне, так надо в оба глаза следить за тем, куда катятся медные колесики с чеканным узором, верно ведь?

Так или иначе, но без небольших непредвиденных расходов никак не обойтись. Таких, например, как потеря проверенного лодочника и его посудины. Ну да ладно. Всем жизням положен предел, и выгодные сделки тоже не бывают вечными…

Джорл снова ухмыльнулся. Значит, этот маленький пройдоха и есть квартирмейстер… Что ж, возможно, он и впрямь оказался бы похожим на паука, если бы удалось на него посмотреть попристальнее. Как же он внимательно следил, чтобы никто не заметил, как он нанимает лодку, чтобы убраться из Аделна до рассвета. Умен, собака.

Умен-то умен, но, конечно, не настолько, чтобы надуть лучшего агента барона. Улыбка Джорла стала еще шире. Впрочем, он не стал задерживаться в своем укрытии, а беззвучно вылез из него и, никем не замеченный, поспешно ушел, чтобы позаботиться о своих собственных делах.

Кламантлу всегда очень нравились драпировки, украшавшие эту часть замка Серебряного Древа. Он помахал рукой кентаврихе, навеки застывшей с удивленным выражением на лице на его любимом гобелене, подмигнул пышнотелой куртизанке, с нахальным видом перегнувшейся через перила балкона, пробормотал: «Искусительница!», взглянув на женщину-барда с обнаженным бедром, исписанным руническими знаками, изображенную на третьем гобелене, и зашагал в свои покои, громко напевая себе под нос от удовольствия.

— Умный ты парень, Кламантл, — с величественным видом сообщил он двери и скользнул внутрь, почувствовав легкое покалывание — это действовал магический щит, за которым он смело мог считать себя в безопасности от подглядывания со стороны даже самого могущественного мага, например Повелителя Заклинаний Амбелтера. Знакомый звенящий звук известил его, что он может наконец открыто позлорадствовать!

Кламантл откинул голову и громко рассмеялся. Он сумел вставить в ограждающее заклятие одну фразу, благодаря которой он — он один, а не Ингрил Амбелтер — может напасть на след любого, кто пользуется этим волшебным щитом. Нужно только сказать верное заклинание. Эта небольшая уловка также делала щит неэффективным против его, Кламантла, заклинаний, так что теперь он мог взять верх там, где грозный Ингрил будет попусту рыть копытами землю. Теперь ему оставалось совсем немного: убедить Ингрила или самого барона поверить в магический щит и самим укрыться за ним.

Ингрил Амбелтер, обитавший в расположенной неподалеку башне, вольготно откинулся в огромном мягком кресле с высокой спинкой — как же это было приятно! — закинул ногу на подлокотник и слабо улыбнулся. Он магическим образом читал все мысли Кламантла. «Умный ты парень, Кламантл», — ехидно ухмыльнувшись, повторил он слова своего туповатого соперника и не глядя протянул руку и взял бокал с вином.

Он не только отгадал намерения Кламантла, но и сумел внести поправки в его колдовство, так что теперь мог незамеченным пройти мимо любых магических ловушек, для создания которых использовалась фраза, при помощи которой Кламантл переделал волшебный щит. Это означало, в частности, что Ингрил мог преодолеть ограждение и выследить его обладателя так же наверняка, как и умный Кламантл. А еще — и это, пожалуй, было важнее — Ингрил, используя верные магические средства, мог совладать со всем, что Кламантл попытался бы делать под защитой такого щита.

Не следует забывать, что сделанное открытие позволяло всякому, кого выбрал бы для этого Повелитель Заклинаний, проходить незамеченным через любые другие магические преграды, которые Кламантл создавал с использованием этой злосчастной фразы, например, через собственный волшебный щит Кламантла и, конечно, через защитную преграду, которой тот окружил свое жилище.

Впрочем, разум Кламантла был мелким, и его почти полностью занимали планы уничтожения врагов и захвата власти — копаться в нем было просто скучно. Ингрил с удовольствием сделал большой глоток из бокала и мрачно улыбнулся.

Наблюдение за Кламантлом, вероятно, потребуется когда-нибудь в будущем, но сейчас следовало посетить умы поинтереснее, занимающие более важное положение в Аглирте… скажем, барона Фаерода Серебряное Древо.

— Что-то слишком далеко нам удалось забраться без мало-мальски серьезного сражения, — прорычал Хоукрил, оглядывая медленно возникавший из предрассветного мрака мир.

Над излучиной реки, в которую входила лодка, возвышались огромные утесы, и Аделн должен был вот-вот скрыться за ними. Над негромко журчавшей водой густой пеленой нависал туман, но Краер продолжал упорно вглядываться в него, словно ожидал, что оттуда в любое мгновение может появиться дюжина лодок, полных латников Серебряного Древа, облаченных в клепаные доспехи. Река текла быстро, и лодка стремилась вниз с завидной быстротой. На палубе не было никого, кроме одного матроса, который, похоже, спал, опершись на румпель.

— Спокойнее, Ястреб. Ведь это волшебство, не так ли? — пробормотал квартирмейстер, продолжая стрелять глазами во все стороны.

Латник пристально посмотрел в лицо старому другу.

— Вижу, тебе тоже тревожно, — негромко произнес он.

Краер пожал плечами.

— Я, как и ты, вовсе не огорчусь, если в одну прекрасную ночь — и чем скорее, тем лучше — всех волшебников Дарсара схватят, свяжут и утопят — всех вместе в одном и том же чане, который наполнен кровью, пролитой по их вине и их руками. Причем нужно разделаться со всеми волшебниками, хотя… нет, если кто-то останется в живых, он станет следующим тираном, который не станет смотреть, на чьи головы наступает. Они ведь все одинаковы?

— Да, если судить по тому, что происходило в разных странах много лет назад, — мрачно согласился Хоукрил, — Но только не в том случае, когда волшебник или волшебница стоит рядом с тобой.

— Неужто ее трудно разглядеть? Ведь вы с нею одного роста! — насмешливо заявил квартирмейстер.

Латник смерил его мрачным взглядом.

— Ну, она же не подчиняла тебя с помощью своего волшебства. А я никогда не забуду, как против своей воли шел, куда она хотела, словно кукла в детских руках. Возможно, когда-нибудь я прощу ей это, но никогда не смогу доверять ей как… как боевой подруге.

— А язык у нее как раз подходящий для боевой подруги! — хохотнул Краер.

Он распрямился, заложив пальцы за пояс, и уставился куда-то в пространство, словно рассматривал не туман над поверхностью воды, а что-то в глубинах своей памяти.

— Все они такие, — буркнул Хоукрил, — если только мне не показалось. Может быть, я только и гожусь на то, чтобы злить их?

— Ястреб, — спокойно произнес квартирмейстер, — теперь мы с тобой завязли в этом дерьме по самые уши. Если рассуждать, кто тут прав, кто виноват, то, конечно, вина на мне — ведь я же придумал всю эту глупость с платьями, расшитыми драгоценными камнями… но сейчас мы сидим на гребне девятого вала, и если попытаемся соскочить, то с нами случится то же самое, что и с тем инструктором кавалерии Грифона — его звали, кажется, Ландарин, — который соскочил со взбесившегося жеребца.

— И сломал себе шею, — пробасил Хоукрил, — Я знаю, ты прав… но все равно мне это не нравится. Что может помешать ее отцу прямо сейчас послать через нее заклинание против нас?

Краер пожал плечами.

— А что может помешать его магам послать через меня заклинание против тебя — или через тебя против меня? Нельзя жалеть времени на заботу о своих друзьях: Трое свидетели, у нас и так больше чем достаточно врагов, даже если не считать колдунов и их заклинания!

— Ты прав, — согласился Хоукрил Анхару. — У меня было достаточно времени для того, чтобы присмотреться к госпоже Эмбре, и я знаю, что она не скрывает тайной ненависти к нам и не притворяется нашим другом, чтобы пожертвовать нами в нужный момент ради какого-то своего темного плана или другой цели. Она действительно ненавидит своего отца, и она не опытная интриганка или авантюристка. И все же, Краер, все же что-то не так. Я всегда замечаю, если что-то идет не так, как надо.

— Подожди меня здесь, Анхару, — сказал Золотой Грифон, вручая огромному латнику свой меч вместе с перевязью и ножнами.

— Это неразумно, господин, — пробормотал Хоукрил, почтительно приняв оружие барона.

Он не отводил взгляда от жриц, ожидавших в лощине.

— Встречаться без оружия со слугами богов всегда неразумно, — ответил барон Черных Земель, блеснув проницательными черными глазами. — Но представь себе: в последние дни у меня редко хватает времени на то, чтобы вести себя разумно. Так что пора вновь стать смелым. Жди меня здесь.

И человек, которого Хоукрил любил и которым восхищался больше всех на свете, зашагал прочь с пустыми руками — беззубый лев, вышедший на переговоры со жрицами, вооруженными для боя. Шлемы с высокими рогами на их головах потрескивали от обилия магии, скрипучая кожаная боевая одежда щетинилась металлом, и все шестеро держали в руках обнаженные мечи.

Могучий латник стоял неподвижно, провожая взглядом удалявшегося барона, и покачивал головой в ответ каким-то своим мыслям.

— Что-то здесь не так… — пробормотал он, хотя очень хорошо знал, в чем тут дело.

На протяжении всего лета — впрочем, началось это еще раньше, — верховная жрица Шарадена вела словесную войну против барона, требуя больше земель для храма, больше полномочий для своего титула и, самое главное, признания Рогатой Охотницы главным божеством Черных Земель.

Барон сказал, что он с готовностью согласится на первое требование, неохотно признал, что существуют некоторые основания и для второй претензии, и раз и навсегда отказался удовлетворить требование третье. Дарсаром правят Трое, а не один бог. Даже у Темного Олима с его когтями, щупальцами и всем прочим есть свое место, и ни один смертный не может и не должен пытаться изменить это положение.

Жрицы подняли вой, что, дескать, они, и никто другой, знают, чего желает Владычица, и что барон должен согласиться с ними, а в противном случае он будет отлучен и превратится в безбожника и ни одному человеку не будет позволено служить ему и сражаться за него под страхом такого же отлучения от божественной благодати.

Барон заявил на это, что слова жрецов отнюдь не слова богов и не менее дюжины служителей обеих других вер поддержали его отказ от требований жриц Владычицы. В ответ те предложили провести переговоры в Телгилской лощине, причем барон по их требованию должен был прийти туда один и без оружия.

Барон смело принял этот вызов, чем немало поразил своих дружинников и свитских и удивил даже служительниц Владычицы, которые, судя по всему, ожидали, что он откажется пойти навстречу такой неприкрытой опасности. Тогда они могли бы объявить, что он оскорбил Святую Рогатую Охотницу, и призвать к войне против кощунствующего правителя.

И теперь смелый лев в человеческом облике шагал навстречу очевидной опасности, оставив Хоукрила Анхару стоять в напряженной, неловкой позе. Ни одному человеку барона в течение шести дней не дозволялось входить в эту низинку. Латник пошел на немалый риск, начав за несколько дней тайные приготовления, но стоило ему сделать первый шаг, как остальные приближенные барона Черных Земель принялись с охотой ему помогать. Возможно, что все это окажется ненужным, но так или иначе…

Ветка стоявшего неподалеку дерева приподнялась, потом опустилась, и Хоукрил кивнул, дав понять, что заметил сигнал. Волшебники были начеку, а с ними один из жрецов Предвечного Отца. Теперь на протяжении небольшого промежутка времени в лощине нельзя было сотворить никакого волшебства; нельзя было и направить его извне, чтобы повредить барону, но, увы, нельзя было и помочь ему магическим способом. И безоружный барон остался один против шести жриц, державших в руках обнаженные мечи.

Хоукрил видел, как он остановился; начался разговор. Рогатые головы покачивались, обтянутые черной кожей тела двигались с дерзким изяществом, руки поднимались в церемонных жестах, и все время жрицы украдкой перемещались, несомненно желая окружить Золотого Грифона.

Потом барон рассмеялся, что-то сказал и повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть устремленный ему в спину меч. Он отбросил его ударом кулака, заметил, что еще один клинок жаждет его крови, и вырвал оружие из державшей его руки.

Все остальные женщины внезапно воздели руки, желая ударить его заклинаниями, сердито запели в унисон — и ничего не последовало.

Их изумленный вид показался издали смешным, и две жрицы попытались снова начать колдовать. Барон сказал что-то резкое. Словно в ответ одна из жриц принялась кричать, призывая на помощь.

И на всем пространстве пустой низины из кустов и высоких папоротников выскочили одетые в черные платья жрицы с длинными ножами в руках. Их рогатые предводительницы стремительно отступили, размахивая клинками, а все низшее духовенство бросилось вперед, стремительно смыкая кольцо, чтобы убить одинокого мужчину, стоявшего с трофейным мечом в руке.

Хоукрил поднял рог к губам, а ноги уже несли его вперед. Он громко трубил и при этом мчался вниз по пологому склону с такой скоростью, с какой не бегал, пожалуй, ни разу в жизни. Со всех сторон в низину неслись одетые в броню воины Черных Земель, а их встречала толпа облаченных в полные боевые доспехи жриц и жрецов, укрывавшихся на деревьях и под кустами. Да помилуют нас Трое, в Шарадене набралось восемьдесят, а то и больше бойцов!

Латник швырнул рог в лицо первому, оказавшемуся у него на дороге, жестоким ударом убил второго; столкнувшись с третьим, сбил его с ног и побежал дальше, замедлив шаг лишь настолько, чтобы пару раз посильнее наступить на упавшего, потом ударил четвертого кулаком в лицо… Так он преодолел стену одетых в доспехи фанатиков, и соратники со всех сторон приближались к нему, но от господина, находившегося в самом сердце разъяренной толпы злобных убийц, его все еще отделяло не менее шестидесяти или семидесяти шагов.

Хоукрил принялся продираться сквозь стену из женщин, отчаянно пытавшихся вонзить свои тесаки ему в грудь. Краем глаза он видел других воинов, пробивавшихся с разных сторон. Какой-то лучник с аккуратностью, не предвещавшей ничего хорошего, прицельно отстреливал дам с рогатыми шлемами на головах. Хоукрил выругался про себя на такую недисциплинированность, проскочил мимо жреца, который, видимо, обучался фехтованию в какой-нибудь модной школе, крикнув ему через плечо: «Подождешь!», и продолжал проламываться через толпу, отшвыривая в стороны жриц с ножами и всех остальных, у кого хватало глупости подвернуться ему на пути.

Мгновением позже он оказался в толпе, навалившейся на барона. Латник размахивал мечом как безумный, он орал, плевался и бил свободной рукой, пытаясь хоть как-то отвлечь озверевших женщин от залитого с головы до ног кровью человека, который с двумя торчавшими из груди ножами (больше Хоукрил не мог разглядеть) бессильно опускался наземь в гущу этой толпы.

А он все еще пробивался вперед, желая только одного — закрыть собой барона, если удастся. Кровь была повсюду, и дюжина или больше воинов тоже пробивались к барону — медленно, слишком медленно! — с разных сторон. Следующие мгновения решат все. Хоукрил разрубил зарычавшую на него святую харю, со всей силы ударил сапогом в святую промежность и расчистил себе путь для отчаянного прыжка. Он приземлился на ноги, без малейшей задержки очертил клинком широкий круг, отбросив в сторону несколько мечей, не глядя убрал с пути по меньшей мере еще одну телесную преграду и похлопал себя по груди, чтобы убедиться, что драгоценный пузырек не вывалился по дороге.

Глаза, которые глядели на него, уже подергивались туманом, но окровавленные губы искривились в жалком подобии улыбки.

— Ты… прав, Ястреб… но… уже… уже поздно…

Хоукрил вздрогнул, словно от холода, и осмотрелся. Он сидел на скрипучей лодке, плывущей по темной воде Серебряной, а не крутился в кровавой мясорубке среди умирающих жриц. Некоторым воспоминаниям предстояло, видимо, вечно обжигать душу.

Но, с другой стороны, что такое жизнь человека, как не костер опаляющих воспоминаний?

Сидевший рядом Краер Делнбон улыбнулся своим мыслям и пожал плечами.

— На нас объявил охоту самый влиятельный и жестокий человек во всей долине Змеистой, поручивший это дело трем знаменитым злобным магам. Так что ты прав, что-то здесь не так. И мне не нужен ни бард, ни седой мудрец, чтобы понять это.

— Я говорю о другом, — настаивал латник. — Серебряное Древо поставил на нашем пути какую-то западню и ждет, пока мы в нее влетим…

— Но не ожидаешь же ты, что этот изверг рискнет в такое время отправить в Аделн хотя бы одного из своей Темной тройки? — отозвался Краер. — Сейчас, когда все готовятся к войне? У барона Аделна достаточно лучников, чтобы сокрушить любого одинокого волшебника… К тому же он просто должен будет начать войну, если Серебряное Древо пошлет магов, чтобы те действовали в открытую в самом сердце его баронства. Иначе все будут считать его слабаком, трусом и станут плевать ему в глаза.

— Нет, я просто считаю, что разумнее всего будет не стоять на дороге у колдунов, — угрюмо пробормотал Хоукрил. — Но в одном я с тобой полностью согласен: любой правитель в Аглирте, который не пресечет быстро и решительно подобные действия и тем более вторжение на свою территорию, тем самым даст молчаливое согласие на дальнейшие нападения. Так что Серебряное Древо нанесет удар, как только мы выберемся из Аделна.

— То-то будет веселья… — сладко потянувшись, произнес Краер. — Ну, если…

И в этот момент мир взорвался громом — громом, ударившим с неба и отдавшимся на носу лодки.

Квартирмейстер и латник, открыв рты, взирали на подпрыгивающие камни, с грохотом рушившиеся на палубу, на растекающееся масло и разлетающиеся черепки. Им потребовалось несколько вздохов, прежде чем они поняли, что это не небо над ними разразилось каменным дождем, что смертоносные булыжники сыпались на лодку с нависавшего над рекой утеса, и этот убийственный камнепад стремительно приближался к двум друзьям, все так же, лениво развалясь, сидевшим на корме.

— Проклятье! — выдохнул Краер, дернувшись к кормовому люку.

— Проклятая гнусь, разрази ее гром! — выругался Хоукрил, споткнувшись о своего малорослого товарища. Сквозь дробный грохот камней, обрушивавшихся на крышу каюты, они слышали звонкий треск разбиваемых амфор и чувствовали запах масла — растительного масла, на котором хозяйки жарят оладьи.

Люк оказался заперт, причем заперт изнутри. Это стало ясно, как только латник дернул за металлические скобы, заменяющие ручки. Хоукрил яростно взревел, напрягся и потянул с такой силой, что вены на его руках вздулись толстыми канатами, а деревянная крышка выгнулась и затрещала.

Она трещала, но не ломалась. Камни загремели вокруг двух искателей приключений, несколько булыжников попали по рукам и в плечо огромному воину с такой силой, что тот разжал руки, грохнулся на спину и застонал от боли, ударившись поясницей о какой-то выступ палубы. А лодка тем временем миновала опасный участок, и каменный дождь, как по мановению волшебной палочки, прекратился.

Краер приподнялся на цыпочки, весь вытянулся и с риском сломать шею попытался заглянуть через край утеса, ничего не увидел и окинул взором суденышко. Палуба была залита блестящим маслом и завалена кучами камней, смешанных с острыми черепками глиняных кувшинов.

— Тут их добрый воз! — объявил Хоукрил. Он с трудом поднялся на ноги и, кряхтя, потирал ушибленную спину, вздрагивая при каждом прикосновении.

Краер, с трудом удерживаясь на ногах, уже бежал шаткой рысцой на нос; через мгновение он рванул люк и проорал в сердитое и удивленное лицо лодочника:

— Живо на палубу, пока она у тебя еще есть! Кто-то высыпал здоровую кучу камней на твои горшки с маслом, а ниже по течению наверняка засели их друзья, и на следующем изгибе на твою посудину полетят факелы! Ты скоро останешься без лодки!

Никто из команды, кроме самого лодочника, изумленного до полного отупения, не двинулся с места, а лодка тем временем подошла к следующему изгибу реки — и действительно получила первые пылающие гостинцы.

Хоукрил, Краер и лодочник, пригибаясь и непрерывно извергая страшные проклятия, выбежали на палубу и поспешили укрыться за брезентом — над водой громко запели стрелы. Несколько пущенных с высоты пылающих стрел вонзились в палубу в разных местах, и масло мгновенно занялось, взметнув языки пламени на высоту человеческого роста. Судно быстро миновало поворот, и следующий залп, слава Троим, пришелся в воду. Но Краер уже не видел этого: он находился в кубрике команды и держал за грудки одного из одетых в засаленные робы хмурых матросов, сидевших у стола, на котором были разбросаны карты и мелкие монеты. При свете висевшего на крюке фонаря на него удивленно уставились, грозно сдвинув брови, пять туповатых лиц.

— Все наверх, — проорал квартирмейстер в лицо матросу, — и швыряйте кувшины за борт, или ваша дурацкая посудина вспыхнет как факел и мы все вместе с нею!

— Ты, коротышка, хочешь указывать нам, что делать? — глумливо бросил один из моряков, — По-моему, ты лезешь не в свое дело.

— Вы можете выйти на палубу и работать или же ругаться здесь со мной и погибнуть в огне, — яростно ответил Краер, — но мне сейчас нет дела до того, что вы решите. Время нынче горячее, а ваша лодка плывет прямиком в свой последний рейс, который очень скоро закончится погребальным костром!

Он оттолкнул все так же изумленно пялившегося на него матроса — тот тяжело рухнул на табуретку, — перескочил через стол и принялся колотить в дверь каюты, где спали Эмбра и Сараспер. А ведь и они с Ястребом могли бы сейчас храпеть во все носовые завертки, будь у них хоть капля здравого смысла.

— Выходите! Пожар! — взревел он, несколько мгновений подождал ответа и, услышав из-за двери недовольные голоса, резко повернулся и вновь выскочил на палубу.

Его встретила стена ревущего пламени. Сквозь пляшущий над огнем воздух — от его жара Краер чуть не задохнулся — он увидал, как Хоукрил на пару с хозяином лодки руками и ногами, как безумные, сбрасывали за борт горящие черепки, а яростно шипящие стрелы с глухим стуком впивались в доски палубы или попадали в огонь, взметая тучи искр. И время от времени вокруг этих искр высоко в воздухе с яростным ревом вспыхивали огненные шары, расплывающиеся изумительно красивыми, но смертоносными облаками.

Краер выругался, вылил себе на голову воду из оказавшегося очень кстати поблизости бачка, чтобы волосы не сразу загорелись, ринулся на крышу каюты и принялся, пригнувшись, выбирать уцелевшие кувшины из тлеющих веревок и швырять за борт.

Тут и матросы все-таки вылезли на палубу и остолбенело уставились на огонь. Кто-то метнулся к борту, чтобы прыгнуть в воду, но Краер заметил, что стрелы летели не только на палубу, но также проносились залпами вдоль бортов, чтобы поразить любого, кто попытается покинуть судно.

Матросы тоже заметили это и кинулись назад. Кто-то упал, истыканный стрелами, трое замерли посреди горящей палубы, но одному, как заметил Краер, все же удалось невредимым прыгнуть в воду.

И все это время стрелы со свистом вылетали из-за деревьев, осыпая суденышко губительным дождем, а матросы, громко крича от страха, метались в огне с черпаками или отчаянно размахивали ножами, пытаясь перерезать многочисленные канаты, крепившие их смертоносный груз.

Одна стрела вонзилась Хоукрилу в плечо и отшвырнула его к мачте. Он взревел от боли, и в этот момент из люка поспешно выбралась Эмбра. Следом за нею поспешал Сараспер.

Разинув рты, они уставились на пылающие канаты и не сразу увидели в дрожащем знойном воздухе нетвердо державшегося на ногах Хоукрила и метавшегося на крыше каюты, как выброшенная на сушу рыба, Краера с начисто сгоревшими бровями и опаленной густой порослью на предплечьях. Он, не останавливаясь ни на мгновение, швырял и пинал горящий груз, а вокруг него со всех сторон звенели стрелы.

Эмбра закричала и кинулась вперед по горящей палубе. Наверно, ее увидели с берега: на лодку сразу же посыпалось, раскалывая уцелевшие амфоры, множество стрел. Зазубренный осколок отлетел в сторону и, словно направленный опытной рукой, ударил юную баронессу по голове.

Сразу же по длинным спутанным волосам хлынула кровь, залила глаза. Эмбра Серебряное Древо, ничего не видя, сделала несколько неуверенных шагов прямо в огненный ад и, тонко вскрикнув от внезапной боли, ткнулась в мачту.

Сараспер, не пытаясь скрыть испуга, смотрел на нее, а вокруг билось яростное пламя и свистели стрелы. Справившись с собой, он шагнул к бессильно осевшей на палубу волшебнице, и в то же мгновение она скрылась за огненной завесой — над лодкой прогремел мощный взрыв.

Гобелен, прикрывавший дверь, опустился за спиной Майерши, и присутствующие барды склонились вперед, чтобы возобновить разговор, который они прервали, пока хозяйка наливала им вино. Один из них, с пышными бакенбардами янтарного цвета, засунул в рот длинный, тонкий мундштук глиняной трубки, глубоко затянулся и произнес:

— Как бы то ни было, но я совершенно уверен: какой бы смертью они ни умерли, к этому приложил руку Серебряное Древо. Он люто ненавидит всех бардов.

— И вообще всех, кто не целует ему перчатку, — с горечью заметил молодой, но уже сильно поседевший бард. — Мне однажды пришлось бежать от его латников. Он приказал им отхлестать меня, чтобы, как он сказал, у меня появилась настоящая причина для воплей и я больше не шумел просто от нечего делать!

Послышались возгласы гнева и отвращения. И несколько звуков, больше всего похожих на сдавленные смешки. Флаерос сидел молча, совершенно неподвижно, и все еще не осмеливался поверить в то, что он допущен в эту укромную комнату как один из бардов, и ему дозволено сидеть здесь вместе с полудюжиной ветеранов-менестрелей. За стенами, обшитыми деревянными панелями, кипела жизнь — «Горгулья» в этот вечер была переполнена, — но здесь, рядом с угасающим камином, люди, творившие музыку на всех необъятных просторах Дарсара, мрачно обсуждали печальную участь своих погибших собратьев.

— Хелгрим научил меня играть на волынке, — вдруг произнес один из них, — и представил меня старой Тешаэре.

— Клянусь Владычицей, она умела плести струны! — вздохнул другой бард. — Но настало ее время уходить к праотцам. Что ж, это удел всех живущих.

Послышался печальный ропот общего согласия, головы закивали, а потом кто-то сказал:

— Интересно, что теперь будет со всеми арфами Делвина?

— Думаю, что все они уже пошли на растопку для очага. Его хозяйку страшно бесило, что его комната стояла пустая, пока он странствовал. Я слышал, что она всякий раз, когда он уезжал, заходила туда и ломала одну из арф, просто так, из одной только злобы.

— Но ведь ему, похоже, так и не удалось найти заколдованный инструмент, ведь правда? — Все головы обратились к задавшему этот вопрос, и говоривший добавил чуть ли не с восторгом, понизив голос, как человек, сообщающий важную для всех тайну: — Всю жизнь он больше всего на свете желал найти волшебную арфу.

— Такие вещи не каждый день попадают на рынок, — с кислой миной проговорил бард, курящий трубку. — Лучше бы ему вообще не знать о существовании волшебства.

— Если учесть, что он был убит колдовством, это еще слишком мягко сказано, — согласился другой бард, — но кто из нас может честно сказать, что не знает о существовании волшебства? Только простаки и сумасшедшие, а ни те ни другие не могут творить хорошую музыку.

— Это верно, — хмыкнул один из старших бардов. — Я слышал, как ты поешь.

Послышались смешки, кто-то громко свистнул, кто-то сделал непристойный жест, и вдруг среди этого веселого шума кто-то спросил:

— А как же все-таки они погибли?

— Их растерзало что-то вроде дракона, но величиной с лошадь, — сообщил бард, до сих пор хранивший молчание. — Какая-то тварь, созданная для убийства магией Темной тройки.

— Но как же они умудряются делать такие вещи? — как бы со стороны услышал Флаерос свой голос. — Неужели волшебники от самого рождения знают, как создавать ветер и пробуждать силы растущих тварей или…

Все головы повернулись к нему, и Флаерос вдруг снова почувствовал себя посторонним. Он сидел, пытаясь сохранить беззаботный вид, но ощущал, как внутри у него что-то съеживалось и умирало. Наступило недолгое молчание, которое нарушил чей-то недовольный голос:

— Интересно, чему теперь учат молодых бардов? С какого конца дуть в охотничий рожок?

— Полегче, полегче, — вмешался старший, — Мы все учились понемногу, так почему бы ему не узнать что-то новое от нас? Слушай, парень: маги творят колдовство, забирая силы из различных вещей. Иногда, если настолько хотят навредить кому-то, что для этого не жалеют собственной жизни, то из себя самих. Но чаще — из врагов, или рабов, или животных, а иногда из вещей, в которые так или иначе уже заложена магия.

— Но все это далеко не столь действенно и безотказно, как пытаются убедить нас знаменитые маги, — вставил другой голос, — Можешь не сомневаться, барон Серебряное Древо не пообещал бы сотню фургонов золота, если бы мог найти свою дочь при помощи волшебства.

— Но все же ему служат трое из самых могущественных колдунов Аглирты, которые могут проследить за всем этим, — уныло заметил старший из бардов, — Волшебство лучше всего действует там, где можно обойтись обманом и хитростью. Интересно, почему бы?

— Нет, вы только послушайте: он говорит о колдовстве и хочет получить ответы. Вот кто у нас и простак, и дурак!

— Хватит, — громко заявил бард, продолжавший попыхивать трубкой, — В общем, Владычица Самоцветов позволила себя похитить — говорят, что она давно готовила это и наняла банду воинов-убийц, чтобы те ворвались на остров и захватили ее! — и все мы, здесь присутствующие, были бы рады получить обещанное богатство, чтобы навсегда избавиться от необходимости шляться по стране и петь за деньги.

— Действительно, барон обещает сотню фургонов золота тому, кто сумеет в целости и сохранности вернуть госпожу Эмбру на остров Серебряное Древо, — вполголоса пробормотал кто-то. — Интересно, сколько она сама согласна заплатить за то, чтобы скрыться от него?

— А мне интересно, многие ли из живущих вверх и вниз по реке настолько глупы, чтобы попытаться поймать ее, потребовать награду, да еще и верить, что барон позволит им прожить столько, чтобы они успели потратить хоть пару горстей золота!

Снова закивали головы, печальный голос воскликнул: «Вот именно!». Но тут кто-то указал рукой вверх:

— Светает!

Флаерос до сих пор не замечал, что в потолок вделано окно. Высоко за стеклом первые розовые пальцы рассвета прикоснулись к умирающим ночным облакам. Барды надолго умолкли, глядя, как зарево становится все ярче; в комнату бесшумно проскользнула Майерша с большим подносом, плотно уставленным стаканами и бутылками. Когда же она снова вышла, сразу возобновился оживленный разговор.

— Может быть, волшебница и готовила заговор, — уныло сказал один из бардов, — но я очень сомневаюсь, что госпожа Серебряное Древо устроила свое собственное похищение. Если отец поймает ее, то самое меньшее, что ее ожидает, это страшные пытки!

— Ты думаешь, что за этим стоит кто-то из противников барона? — спросил курильщик. — И все это устроено, чтобы отвлечь Серебряное Древо от намерения пройти по всей Аглирте с мечом и в конце концов завладеть ею?

Старший из бардов пожал плечами и повернулся к Флаеросу.

— Ты что-то давно молчишь, юноша. Складываешь балладу?

Флаерос вздрогнул, но спокойно ответил:

— Я думал о том, что госпожа Серебряное Древо может быть в плену, и о том, где она сейчас может находиться: несомненно, одна, неспособная защитить себя от тех ужасов и оскорблений, на которые так щедра жизнь.

Головы снова повернулись к нему, но на сей раз во взглядах читалось нечто похожее на уважение. Никто не сказал ни слова в ответ.

— Ладно, парень, — нарушил молчание старший из бардов, — надеюсь, когда твоя баллада будет готова, ты споешь ее нам. Беспомощная владычица Серебряного Древа скорбит, окруженная своей мелкой магией… Н-да…

Взрыв взметнул вверх языки огня, рассыпал вокруг густые искры и, встряхнув, вернул сознание беспомощной владычице Серебряного Древа. Эмбру швырнуло на кучу тлеющих канатов, подбросило, и вдруг оказалось, что она вновь стоит на ногах чуть в стороне от бушующего пламени. Девушку охватила ярость. Лодка стремительно неслась по течению, но теперь суденышко содрогалось, словно в конвульсиях; палуба заметно осела.

Молча возблагодарив Троих за то, что накануне ей хватило ума переложить из мешка Хоукрила в карманы и прицепленный к поясу кошелек кое-что из самых мелких безделушек, найденных в Доме Безмолвия, Эмбра взяла в руку, сколько поместилось, и торопливо, но внимательно, несмотря на владевший ею гнев, проговорила заклинание. Когда она произнесла последнее слово, языки пламени вдруг распрямились, их движение подчинилось общему ритму, а затем все они начали медленно, лениво перемещаться.

Стройная фигура волшебницы из рода Серебряного Древа возвышалась среди тонких струек дыма, вьющихся от затлевшей одежды, а огонь соединился в кольцо у нее над головой и начал, повинуясь ее воле, вращаться, ускоряя движение. Поднятый им ветер отбросил стрелы, и они в бессильной злобе взвились к небу и упали по сторонам. Когда же пот начал щипать ее веки и чуть ли не сплошной струей потек с подбородка, Эмбра выкрикнула заключительную фразу заклинания и резко вскинула руки.

Палуба под ее закопченными сапогами накренилась; вода пела свою угрюмую песню где-то под самыми досками. Девушка присела на корточки, чтобы не попасть под случайную стрелу, и следила прищуренными глазами, как порожденный ее магией гигантский огненный вихрь стремительно приближался к деловито изрыгавшей стрелы стене деревьев.

Вот огонь вломился в лес; жалко затрещали горящие ветки. Эмбра услышала лишь один-единственный протяжный испуганный крик, прежде чем ближний берег реки окутался огненной завесой, свет которой затмил разгоравшийся рассвет. Некоторое время она мрачно смотрела на стволы деревьев, торчавшие, словно черные пальцы, из сплошной стены, а потом заставила себя подняться на ноги, окинула взором палубу, посреди которой, шатаясь, стоял владелец лодки, раненный двумя стрелами, и нашла взглядом своих спутников.

— Плыви! — повелительно крикнула она надтреснутым голосом, увидев, как темная речная вода прикоснулась наконец своими длинными пальцами к палубе — послышалось шипение, и повалил пар.

Эмбра еще раз обвела взглядом лодку, содрогнулась, несколько раз моргнула и в обмороке опустилась на обугленные доски.

Сараспер, наблюдавший за всем происходившим, держась за обрывок леера, кинулся, спотыкаясь, к девушке по прогибавшимся доскам палубы. Под ногами у него хлюпала вода: судно продолжало погружаться, и река вот-вот могла смыть бесчувственную волшебницу за борт.

Добравшись до Эмбры, целитель пнул в сторону валявшееся рядом горлышко амфоры, схватил девушку за плечи и попытался поднять ее. Ему почти удалось усадить владычицу Серебряного Древа, но тут он сам поскользнулся, вцепился в свисавший с обугленных снастей клок тлеющей парусины, чтобы не упасть, и снова схватил девушку за плечи.

— Сараспер, — донесся до него голос откуда-то сзади.

Он прозвучал громче, чем казался в подземелье, когда старый целитель в одиночестве стоял на карауле. Старик застыл в неподвижности, продолжая поддерживать девушку.

— Да, вот оно, ее горло, прямо у тебя под рукой.

Сараспер весь похолодел изнутри и беззвучно проговорил, обращаясь к тому, что внедрилось в его разум:

— Ты называешь себя Предвечным Дубом, но я не ощущаю божественного грома. Кто же ты на самом деле?

— ТЫ ДЕРЗНЕШЬ ПРОТИВИТЬСЯ МНЕ?!

На сей раз это был оглушительный рев, от которого Сараспер покачнулся, голова у него закружилась, и целитель ощутил во всем теле гул от силы, овладевшей им.

— Я-а-а… — захлебываясь рыданиями, проговорил он, размахивая одной рукой, будто пытался отогнать неведомого противника, но тут яростный поток, вливавшийся в его тело, достиг горла, и Сарасперу вдруг стало невыносимо холодно.

— Пока что усади ее возле мачты, — приказал голос, и тело Сараспера задвигалось само, против воли целителя.

Голос, казалось, говорил еще и с кем-то другим, находившемся вдали…

— Видишь, под ногами лежит свайка. Повернись так, чтобы ее никто не видел. Возьми ее и спрячь в рукав.

Судно уже заметно перекосилось; правый борт поравнялся с водой. Тело одного из матросов, убитого наповал тремя стрелами, неожиданно покатилось по палубе и с громким всплеском свалилось в реку. Перед глазами Сараспера мелькнул навсегда разинутый в крике страха и боли рот, а лодка, влекомая течением, мгновенно оставила мертвеца позади.

Тело целителя передвигалось, повинуясь приказам таинственной силы, завладевшей его сознанием. Сараспер пробежал по поднявшемуся вверх левому борту с быстротой и ловкостью, какую никто не мог бы заподозрить в его хилом теле. Предвечный Дуб привел его на корму, где Краер и Хоукрил боролись с почти бездействующим рулем.

Квартирмейстер пытался срезать с румпеля кучу свалившихся на него канатов и кусков парусины. Сараспер остановился у него за спиной, выждал, пока Хоукрил отвлечется на звук падения тела еще одного из матросов, и со всей силы ударил Краера свайкой по голове.

Квартирмейстер пошатнулся от удара и начал было поворачиваться, но тут сознание покинуло его, нож выпал из ослабевшей руки, и тело Краера тяжело рухнуло на палубу. Хоукрил услышал стук упавшего кинжала и обернулся, однако Сараспер уже переместился и присел возле борта.

— Длиннопалый, что слу… — взревел воин, выпустив румпель и наклонившись, чтобы подхватить Краера за ремень.

Но не успел он договорить, как Сараспер высоко подпрыгнул, чтобы удар получился сильнее, и с размаху опустил тяжелую свайку на голову латника.

Тот повернулся на месте, навалился грудью на румпель, но тут же попытался встать. Сараспер снова ударил его чуть выше уха, а потом еще раз, и Хоукрил вытянулся ничком, оставив руль беспомощно болтаться. Целитель стоял, покачиваясь, над упавшим воином, а голос Предвечного Дуба, которому он не мог противиться, гремел в его голове. Ему следовало, приказывало божество, немедленно привязать Эмбру к мачте, чтобы она не вывалилась за борт, а потом опустить головы лежавших в беспамятстве воинов в воду и держать их так, пока они не захлебнутся, а потом скинуть тела с накренившегося судна в воду. После этого…

Его подбросило в воздух, и он, отчаянно взмахнув руками, приземлился на кучу оборванных снастей. Лодка с ходу вылетела на гряду острых камней. Палуба выгнулась и раскололась, ощетинившись множеством длинных, чуть ли не в рост человека, острых обломков. Сараспер видел, как один из них насквозь проткнул лодочника. Несчастный повис, размахивая руками и ногами в тщетных попытках дотянуться до ушедшей из-под ног палубы. Он громко вопил от невыносимой боли, но тут Сараспера что-то с чудовищной силой ударило по голове, он услышал страшный рев, а затем все скрылось за застлавшей ему глаза кроваво-красной пеленой, которая тут же сменилась непроницаемой тьмой…

 

9

КАК РАЗЫСКИВАЮТ КАМНИ И НАЧИНАЮТ ВОЙНЫ

В ПРОСТОРНОМ беломраморном зале за большим столом сидели, напряженно выпрямившись и не глядя друг на друга, два старика в мешковатых мантиях. Напротив них стояло богато отделанное кресло, на высокой спинке которого горделиво красовался герб Кардассы — ворона с огненными крыльями; вскоре в это кресло должен был усесться барон собственной персоной. Это по его приказу обоим старикам пришлось так непривычно рано подняться. Внимательный глаз, незамеченным взиравший на старцев через узкую щель между висевшими на стене гобеленами, не упускал из виду, что у сидевших то и дело напрягались челюсти и раздувались ноздри, — было ясно, что они изо всех сил сдерживались, чтобы не зевнуть, что придворным возбранялось.

Лучи восходящего солнца выбрали момент, когда оба старца в очередной раз подавили зевок, и проникли в верхнюю часть высоких стреловидных окон, залив комнату светом. Это словно послужило сигналом: роскошный занавес тут же отодвинулся, и из-за него показался роскошно одетый мужчина с проницательными темными глазами и вьющимися черными волосами. Пальцы его были унизаны множеством ярко сверкавших перстней. Заняв свое место, вошедший взглянул на открытые двери комнаты и кивнул в ответ на чуть заметный знак, который подал ему стоявший в проеме воин в блестящих, как зеркало, латах. Тот сделал еще одно движение рукой, понятное только телохранителю и господину.

Затем одетый в латы сенешаль кивнул, обернулся и что-то почти неслышно сказал неподвижно стоявшим за его спиной лакеям. Двери, доходившие почти до потолка, громко захлопнулись, и барон Иткламмерт Кардасса склонился вперед со своего трона.

— Ну что, Баретос? Такое впечатление, что вы лопнете, если вас заставить и дальше хранить молчание. Поэтому говорите первым.

Рассыпавшись в благодарностях — он даже начал заикаться — тощий старик в выцветшей голубой с золотом мантии волшебника поспешно заговорил.

— Господин, мне удалось закончить вычисления. Долго трудился я, разыскивая необходимые признаки, составляя предсказания и обращаясь к древним знаниям, и наконец мне удалось прояснить их содержание для вас. Один из Дваеров — Хайлимм, Камень Возрождения, — может в наши дни таиться в Даернском Круге!

Барон высоко вскинул одну бровь и поглядел на другого старика; тот слушал молча, сжав ниточкой тонкие губы.

— Даернский Круг… — нараспев произнес барон, — М-м-м…

— Это в Порфировых холмах, господин, — поспешно добавил Баретос. — Заросший круглый пригорок, там некогда стояла башня волшебника, но теперь она разрушилась до основания. Там частенько ночуют прохо…

— Мне известно это место, — негромко прервал его барон.

Он поднял руку, призвав к молчанию, взял со стола скипетр и ударил в висевший рядом с ним гонг.

Как только прозвучал гулкий удар, стоявший возле двери сенешаль подлетел к барону и застыл по стойке смирно.

— Слушайте приказ, — так же негромко сказал Иткламмерт Кардасса, не поворачивая головы. — Пошлите два отряда к Даернскому кругу. Командиром пойдет Денетарл Длинный Меч. Пусть они ищут обработанный камень серо-бурого цвета в виде правильного шара примерно такого размера, — показал барон, разведя ладони на пядь, — со знаками вроде солнца или звезды. Скажите им: когда они найдут камень, он может висеть в воздухе, а может преспокойно лежать. Пусть перевернут каждый камень в кольце и пороются глубже. Пусть не забудут взять лопаты. Все мало-мальски похожее пускай берут с собой и возвращаются как можно быстрее. И особо: пусть остерегаются волшебников, те могут попытаться отобрать камень.

Второй из сидевших за столом стариков вскинул голову и раскрыл было рот, но барон остановил его строгим взглядом. Волшебник покраснел и уставился в стол.

Сенешаль резко выбросил руку в сторону — так салютовали воины в Кардассе — и поспешно вышел. Губы барона чуть заметно шевельнулись — знающий его человек сказал бы, что барон улыбнулся, — он взглянул на второго старика и вежливо спросил:

— А у вас, Убунтер, похоже, есть другие соображения по поводу Дваериндима?

Старик в жутко измятых бордово-красных шелках пронзил своего конкурента Баретоса презрительным взглядом, выпрямился в кресле и важно заговорил, подчеркнуто выразительно произнося слова:

— Вы совершенно правы, великий господин. Я, в отличие от уважаемого коллеги, не полагаюсь на письма Хаэрлаэра — этого барда гораздо чаще видели пьяным, чем трезвым. Не доверяю я и записям волшебника Жхантилара — он сильно заблуждается, сообщая о месте отдохновения любезнейшего мастера, под коим прозвищем, как я всегда доподлинно знал, подразумевается волшебник Даерн, а отнюдь не волшебница Скалерла Бростосская. Я, господин, предпочитаю доверять прославленному Хатпарараунтусу Силптарскому.

Убунтер распалялся все больше, и голос его возвысился почти до крика.

— Он пишет, что в дни, предшествовавшие падению Скалерлы, она, зная о том, что ее ждет опала, намеревалась замуровать важнейшие из своих магических атрибутов в некоем тайнике в глубинах замка Бростос. За ее действиями тайно наблюдал Делгаэр Полоумный, младший брат тогдашнего барона. Он…

— Вы верите бессвязным запискам полоумного? — возмутился Баретос. — И это, по-вашему, наука?

— Дело отнюдь не в том, — с убийственной иронией в голосе ответил Убунтер, — что Делгаэр ничуть не уступал разумом большинству людей и был всего лишь лишен дара связной речи, и не в том, правдивы ли его записки, и даже не в том, насколько верно Хатпарараунтус передал нам то, что в них содержалось! Дело в том, что из других источников мы знаем, что барон Олдрус Бростос прочел дневники Делгаэра Полоумного спустя много лет после его кончины, нашел тайник и приказал запечатать его, так как трое его лучших воинов погибли, попав в магическую ловушку, поставленную Скалерлой! Там что-то находилось, и это «что-то» все еще там. Так почему оно не может быть тем самым, что, как всем известно, находилось у Скалерлы, но так и не было найдено после того, как ее заковали в кандалы и разобрали по камешку ее покои? Нечто такое, что могло помочь ей освободиться или даже предотвратить заточение, если бы вовремя попало к ней в руки! Я утверждаю, что Хайлимм, Камень Возрождения, вмурован в стену тайника, сделанного в глубочайших подземельях замка в баронстве Бростос.

— Но это же просто смешно! — фыркнул Баретос, и спустя мгновение оба старца, проходящие испытание, прежде чем быть принятыми на службу, уже наскакивали друг на друга, как петухи, громко крича и размахивая руками.

Барон снова ударил в гонг и тут же заехал скипетром обоим магам по рукам и по лбу. Они наконец вновь обратили на него внимание, он окинул их холодным взором и негромко, но резко бросил:

— Уймитесь!

Когда же сенешаль оказался возле стола, барон спокойно приказал послать второй отряд в баронство Бростос с тем же заданием, что и первый.

— Но… Но ведь Танглар Бростос может счесть появление отряда началом вторжения! И тогда начнется война! — сдавленным голосом заметил Баретос.

Барон снова чуть заметно улыбнулся.

— Несомненно, он так и подумает. Говоря по правде, я на это и рассчитываю.

Баретос, раскрыв рот, уставился на своего господина, его лицо медленно приобрело цвет вываренной кости, а барон без улыбки добавил:

— Кардасса давно готов, — и без паузы обратился к Убунтеру: — Я слышал много громких слов по поводу пробуждения вековых сил, о том, что эти камни могут спасти весь Дарсар или уничтожить всех драконов, если разложить их определенным образом, но меня гораздо больше устроили бы простые, ясные и правдивые соображения насчет того, какие конкретные выгоды я смогу получить, если в моих руках окажется тот самый Камень Возрождения, о котором мы столько говорим.

— Хайлимм — это камень, который обновляет, — поспешил ответить Убунтер, прежде чем его коллега смог что-то сказать. — Он способен делать сломанное целым, восстанавливать сгнившее и заржавевшее, независимо от того, насколько далеко распространился порок, и устранять бесплодие хоть почвы, хоть женщины.

Иткламмерт Кардасса пожал плечами.

— Это, конечно, хорошо, но у меня есть кузнецы, которые куют новые мечи, когда старые ломаются, и…

— Господин, — истово воскликнул Баретос. — Каждый из Мировых Камней сам по себе обладает великим могуществом. Держа в руке Хайлимм, волшебник может творить все известные ему заклинания вплоть до самого смертного часа, не задумываясь о поиске подпитки для магии или о необходимости жертвовать своими собственными силами. Вам доводилось видеть, как мы разжигали костры, чтобы огонь придал силу нашим заклинаниям, и как после сотворения всего лишь одного волшебства пламя, вздымавшееся выше человеческого роста, в считанные мгновения превращается в холодный пепел. Так вот, тому, кто обладает Дваериндимом или хотя бы любой из его частей, ничего этого никогда не потребуется.

Барон кивнул, на его лице вновь мелькнула тень улыбки.

— А-а, это кое-что объясняет, — пробормотал он.

— Тот, кто владеет любым из Дваеров, может стоять на жарком солнцепеке или даже в самом сердце бушующего пожара и оставаться невредимым, а также смеяться чуть ли не над всеми возможными заклинаниями, — быстро вмешался Убунтер. — Он может не бояться ни отравы, ни заразы: ему достаточно погрузить Камень в воду, которую он пьет.

— Хайлимм может на один день в году превращать старика в молодого и бодрого человека, — добавил Баретос, — все Дваеры могут светиться ярче десятка факелов, а если человеку удастся получить два, а то и три Камня, то в его распоряжении окажутся еще более могущественные силы.

— Вы описываете мне игрушки волшебников, — холодно сказал барон Кардасса. — Или же то, что вам хотелось бы делать… ведь вы оба владеете кое-какими умениями магов. Наверно, вы именно поэтому так хотите наложить лапы на Мировой Камень?

Оба старца нервно уставились на него, но ничего не ответили. Баретос облизал губы.

Барон улыбнулся и снова поднял скипетр. Их молчание послужило для него ясным ответом. Он ударил в гонг и объявил:

— Примите мою благодарность, вы оба. Теперь можете отправиться на кухню — там вас накормят. Кардассе вы нужны здоровыми. В ближайшие дни мне могут потребоваться даже те волшебники, которые не могут творить заклинания без костра.

Пока Баретос и Убунтер с совершенно одинаковым выражением лиц смотрели на него, прилагая все силы, чтобы проглотить оскорбление, хотя ни того ни другого почти невозможно было заставить что-то делать совместно со своим собратом по профессии, на звук гонга прибежал один из стражников.

— Скажи слугам, чтобы мне подали завтрак, — велел барон, — и передай Роэглару: пусть собирает людей. Мы выедем сразу же, как только они будут готовы. Нужно осмотреть границы; к тому же пора немного померяться силами кое с кем из наших соседей.

Как только воин, кланяясь, удалился, барон бросил на стол свой скипетр и поднялся с места. Оба старца вскочили и тоже принялись кланяться, причем Убунтер проделал это с таким рвением, что кресло, на котором он сидел, с грохотом упало. Никто в этой суматохе не заметил, что от щели между гобеленами, которой немного раньше воспользовался барон, удаляется висящий в воздухе глаз, внимательно следивший за всем разговором, а пронзительный голос Убунтера, рассыпавшегося в извинениях, заглушил чуть слышный скрип: дверь, за которой начинался коридор, ведущий в опочивальню и личную столовую барона, открылась и закрылась.

Два заспанных с виду торговца, выйдя еще до рассвета, зачем-то направились в один и тот же район Аделна. Беззвучно шагая в мягких сапогах по мокрой и грязной брусчатке, они с разных сторон свернули в узкий проход между штабелями бочек, чуть не столкнулись, зацепившись в темноте друг за друга плечами, и, выругавшись чуть ли не одними и теми же словами, схватились за рукоятки коротких мечей.

Оба человека были седовласы, одеты в длинные куртки, наподобие туник с рукавами, обычной одежды торговцев Дарсара, на поясах у них висели простые, но массивные мечи, причем явно не для красоты. Да и разговорились мужчины гораздо быстрее, чем это делают малознакомые купцы, хотя улыбались друг другу они не слишком приветливо.

— Какое ясное утро, — заявил один из них, окинув взглядом грязный проулок, будто рассчитывал найти там подтверждение своим словам.

— Вы совершенно правы, — согласился второй, оглядывая собеседника с головы до ног. — Прекрасное утро для того, чтобы купить рыбы, если, конечно, она вам по вкусу.

— Клянусь Троими! Я как раз шел к пристаням, чтобы купить немного на сегодня! — с такой радостью, будто ему сообщили о крупном наследстве, ответил первый, и, как бы нечаянно склонившись к уху собеседника, прошептал: — Ну что, еще не пора?

— Пока нет, — еще тише ответил второй, — Скоро должны начать раздавать вино, которое я доставил в казармы вчера вечером. Дождитесь моего сигнала: я протрублю в рог.

И как будто в ответ на его слова оглушительный рев охотничьего рога, раздавшийся совсем рядом, сотряс не слишком ароматный воздух припортового проулка. Оба собеседника застыли в изумлении.

— В чем… — заговорил один из них, но тут из бочки, стоявшей прямо у него за спиной, поднялся сенешаль Аделна и со зверской силой взмахнул тяжелой булавой.

«Как же мало времени и усилий требуется для того, чтобы вышибить мозги у пары человек», — сказал себе Пресгур, выбираясь из бочки. У него под ногами, издавая стихающие стоны, слабо подергивались два тела.

— Я благодарен вам, глупые лисы Серебряного Древа, за то, что вы всегда приводите нас к своим друзьям, — довольным тоном произнес он, глядя на один из трупов. Затем перевел взгляд на другой и добавил: — Когда в следующий раз соберешься отравить вино, не пользуйся для этого миндальным корнем — у солдат в нашем Аделне пока еще остались языки, чтобы почувствовать вкус!

Из многочисленных дверей по всей длине проулка начали появляться люди с обнаженными мечами в руках. Пресгур склонился над трупом шпиона Серебряного Древа, отцепил от пояса не нужный ему больше охотничий рожок и приказал стоявшим поблизости:

— Сволоките эту падаль в Ястребиную башню. Получив свежую кровь, наш господин волшебник сможет заготовить пару-другую сюрпризов для хитроумных магов Серебряного Древа.

Утро было уже в разгаре, и деревья вокруг озарились ярким солнечным светом, но настроение Хоукрила от этого нисколько не улучшилось. Он продолжал с мрачным видом отдирать сухие ветви от древесных стволов и швырять их на непрерывно увеличивавшуюся в размерах кучу валежника. Но все это занимало слишком много времени…

Его совершенно не заботило, что кто-нибудь может услышать треск ломающегося хвороста или что чьи-то недружелюбные глаза увидят огонь и дым костра, который он разводил: он твердо знал, что если в ближайшее время не разожжет огонь, его валявшиеся без сознания спутники, трое из Банды Четырех, превратятся в трупы. Они лежали, словно три кучки мокрого тряпья, в низинке возле следующего поворота реки, куда он, выбиваясь из последних сил, приволок их по отмелям и через лес с той каменной гряды, о которую разбилась лодка.

Из всего имущества у четверых путников осталось лишь то, что было на них надето, да еще какие-то мелочи, которые Хоукрил притащил с собой в карманах, а пойти к лодке в четвертый раз у него уже не было сил. Когда он побывал там в последний раз, лодочника уже кольцом окружили вороны, они громко переругивались, сидя на обломках фальшборта и мачты, со всех сторон собирались мерзко жужжавшие мухи, и воин из Черных Земель совсем не хотел, чтобы что-нибудь из этой гадости полетело вслед за ним сюда.

Латник давно уже должен был свалиться от усталости, но железная воля помогла ему не только держаться на ногах, но и собрать хворост, уложить его и высечь кремнем искру. Когда он опустился на колени, чтобы раздуть огонек, голова у него ощутимо закружилась: перед самым крушением кто-то здорово врезал ему по голове небольшой, но весьма увесистой дубинкой.

Он поглядел на бессильно вытянувшееся тело старого друга и пробормотал:

— Неужели мы не могли перезимовать в лесу, питаясь олениной? Чего тебя понесло к госпоже волшебнице за ее драгоценными побрякушками? Ну, и далеко нам удалось унести их, а? Через реку, из одного замка Серебряного Древа в другой! Бах, и ничего нету!

Закончив этот монолог, Хоукрил все так же мрачно вернулся к своему делу: огонек занялся, и теперь нужно было осторожно подкладывать тонкие сухие прутики, чтобы нарождающееся пламя не погасло и не пришлось вновь высекать и раздувать огонь. Нынче это занятие казалось латнику очень тяжелым.

За его спиной пошевелился Краер, к которому он только что обращался с жалобными упреками. Веки квартирмейстера задрожали, и спустя мгновение он уже полностью пришел в сознание, но продолжал лежать неподвижно, прислушиваясь к треску хвороста в костре, скрипу сапог и глубокому неторопливому дыханию, которое могло принадлежать только Хоукрилу. Вокруг возвышались деревья, и не было ни стремительно мчавшейся воды, ни скрипа и стона старой лодки, беспомощно несущейся по реке. Где он?

Удастся ли ему прожить достаточно долго для того, чтобы это знание обрело какое-то значение? Квартирмейстер осторожно ощупал ноющий затылок, а потом и все тело — обожженные и ушибленные руки у него тоже все еще болели, — распахнул мокрый плащ, в который его завернул, по-видимому, Хоукрил, перевернулся на живот, поднялся на четвереньки, а потом и встал на ноги.

Хоукрил резко повернул голову на звук; Краер одарил его слабой улыбкой, встряхнулся, чтобы убедиться, что в состоянии держаться на ногах и управлять больным телом, и, шагнув вперед, молча хлопнул друга по плечу в знак благодарности. После этого он снял плащ и, широко раскинув, развесил его на ветвях дерева, чтобы оградить огонь разгорающегося костра от глаз любого шпиона барона Серебряного Древа, который мог бы плыть по реке или смотреть с противоположного берега.

Невольно поежившись от одной только этой мысли, Краер постоял несколько мгновений, прислушиваясь к лесным звукам, а затем не торопясь удалился в лес, чтобы справить нужду и набрать попутно немного хвороста. Он старался двигаться как можно осторожнее, но все же на ходу вытащил нож: несмотря на пережитую передрягу, он не отказался бы сейчас от куска свежего мяса, зажаренного на костре.

Сараспер начал стонать и что-то бормотать задолго до того, как пришел в себя. Хоукрил, сурово хмурясь, прислушивался, но целитель, так и не произнеся ничего внятного, внезапно сел и посмотрел вокруг совершенно ясными глазами.

На его лице застыло выражение испуга, а на лбу и щеках, видимо от воспоминаний о пережитой опасности, высыпал обильный пот, но когда Хоукрил склонился поближе, чтобы посмотреть на него, Сараспер глубоко вздохнул, махнул рукой и заявил, что с ним все в порядке.

Становилось все теплее и теплее. Усталый воин то и дело с подозрением поглядывал на Сараспера. А в глазах целителя оставался все тот же страх.

Хоукрил был уверен, что однажды услышал произнесенное шепотом слово: «Разбит!». Но, по крайней мере, целитель пребывал в сознании, нашел в себе силы подняться и теперь бродил поблизости в поисках съедобных кореньев и грибов для завтрака.

Латник сгреб последнюю «кучку мокрого тряпья» и перенес ее поближе к огню, а потом постоял немного возле девушки, но не заметил никаких признаков пробуждения. Госпожа Эмбра Серебряное Древо спала, не чувствуя, как ее поднимают, а затем осторожно опускают на землю.

Спустя немного времени у костра аппетитно запахло жарящимися кроликом и белкой, и трое встревоженных мужчин промыли волосы спящей женщины и обрезали спутанные пряди, на которых запеклась почерневшая кровь, а она все так же спала, никак не реагируя на деликатные попытки разбудить ее. Им оставалось лишь время от времени поворачивать девушку, чтобы ее одежда высыхала со всех сторон. Они решили вновь приняться за обсуждение планов своих дальнейших действий.

— Мы с вами заключили соглашение, — суровым тоном напомнил квартирмейстеру и латнику Сараспер. — Если, конечно, обитатели Черных Земель все еще придают какое-то значение своим обещаниям.

Лицо Хоукрила потемнело.

— Похоже, целитель, что я гораздо воздержаннее на язык, чем ты. Несправедливость — не самое лучшее вознаграждение для человека, который совсем недавно вытащил тебя из реки.

— Эй, вы оба, полегче там! — поспешно вмешался Краер. — Да, у нас есть соглашение, и успокойся, Сараспер, мы будем соблюдать его. Но ты не можешь не понимать: ты не выполнишь то… чего требует от тебя Предвечный Дуб, если не выживешь.

Сараспер уставился на него.

— Настолько-то я соображаю. Краер, какую еще хитрость ты затеял?

Квартирмейстер ответил сердитым взглядом.

— Никакой хитрости, о Старый и Подозрительный, а всего лишь одна очевидная истина: мы — ни один из нас — не смеем посвятить себя целиком и полностью поискам Дваериндима. Если мы так поступим, то колдуны барона Серебряное Древо и другие старые враги, которых у нас немало, ну и все остальные, кто занят поисками Камней, — половина волшебников, кое-кто из бардов и все бароны Аглирты; надеюсь, я никого не забыл? — могут спокойно поджидать, пока мы не появимся в каких-нибудь определенных местах, и не торопясь расставлять для нас ловушки. Все, что им для этого требуется, — распустить слух: дескать, Дваер находится там-то и там-то, приготовить все, что нужно, и ждать. Ничего особенного. Как ты думаешь, удалось бы тебе исцелить нас, попади в цель хотя бы каждая десятая из стрел, выпущенных по лодке? Ведь стоит всего-то одной-единственной стреле угодить туда, куда тебе особенно не хотелось бы — в глаз, или в горло, или в сердце, — и Рогатая Владычица передаст тебя Темному, и окажется, что во всех твоих странствиях не было никакого смысла.

— Я это понимаю, — слабым голосом ответил целитель. — Именно поэтому я и скрывался так долго… слишком долго… пока не появились вы.

Его глаза внезапно заблестели от слез, и он повесил голову.

— Перестань распускать нюни, — грубо прикрикнул на него Хоукрил, — и взгляни-ка лучше на девчонку. Что с ней не так?

— Ничего, — весело ответил Краер вместо целителя. — Она спит, и ее острый, как меч, язык отдыхает, и это прекрасно. Так что мой вам совет: не будите спящую колдунью!

И Сараспер, и Хоукрил бросили на него кислые взгляды и что-то раздраженно проворчали, на сей раз согласные в своих мыслях. Краер широко улыбнулся им, пожал плечами, а затем отцепил от пояса самый крошечный нож, который обоим когда-либо доводилось видеть, сел рядом с Эмброй, положил ее расслабленную руку себе на колени и принялся подрезать ей обломанные ногти. Он нисколько не обращал внимания на взгляды своих товарищей, даже когда они из раздраженных превратились в изумленные.

Когда Фалаг Орнентарский решил справить нужду и выбрался из полуразрушенного домика, который делил с двумя другими волшебниками, утро, как говорилось в старинной балладе, уже красило нежным светом руины Индраевина. Один из магов все время храпел, да еще порой громко хрюкал, как боров, и когда он узнал наконец, кто это был…

Направляясь к дереву, стоявшему неподалеку от реки, Фалаг обошел кучу камней и наткнулся на старого воина Риврина. От него воняло, так как он три дня не снимал доспехов, он держался за рукоять меча, а выражение его изборожденного шрамами лица было кислым.

Волшебник поднял бровь.

— Какой грозный вид, — благодушно заявил он, обильно орошая беззащитное молодое деревце, — И в чем же дело?

— Полагаю, ваши чародеи бдительно несут стражу, — с невозмутимым сарказмом ответил Риврин, указав лезвием меча на заросшие камни и стоявшие неподалеку деревья.

— М-м-да… — неопределенно протянул Фалаг. Он потряс головой, отгоняя последние остатки сна, и уставился в том направлении, куда указывала вытянутая рука воина. — Не могу понять, о чем вы все-таки говорите?

— Сами смотрите, — бросил ветеран, — Где ваш волшебник?

Фалаг снова осмотрелся и почувствовал легкий озноб. Риврин был прав: волшебника, который должен был стоять на посту, видно не было.

Маг нахмурился.

— Последняя смена досталась Нинтеру, — медленно проговорил он, — и он должен был находиться именно здесь. Или же вон там, рядом с упавшим камнем.

Они бок о бок вскарабкались по пригорку к скале и, обменявшись мрачными взглядами, двинулись вокруг нее, но, сделав всего несколько шагов, замерли на месте и ошеломленно уставились на открывшееся им зрелище.

Нинтер стоял в темном пустом дверном проеме расположенного поблизости разрушенного здания. Хотя вернее было бы сказать, что там стояла, каким-то чудом продолжая сохранять вертикальное положение, его нижняя половина, от ног и до талии, а вся верхняя часть туловища была начисто отгрызена и съедена или унесена прочь. На обрубке тела виднелись следы огромных зубов; и из них все еще сочилась кровь, стекала по ногам и собиралась в лужу, которая только-только начала густеть по краям. Один из крылатых кинжалов продолжал кружиться по орбите вокруг ужасных останков, медлительно, лениво сплетая в воздухе петли, подобно назойливой мухе.

Фалаг судорожно сглотнул и попытался заговорить. Обнаружив, что в горле у него слишком уж пересохло, он сглотнул еще раз, и после этого ему удалось прохрипеть:

— Какая тварь могла это сделать?

— Да почти любая, — ответил воин, пожав плечами. — Если помните, мы не изучили как следует это место, потому что вам всем слишком уж не терпелось взяться за дело и поскорее найти этот висящий в воздухе камень.

Маг резко обернулся; в его глазах сверкнуло бешенство.

— Вы смеете потешаться надо мною?!

— О нет, — спокойно ответил Риврин, поднимая руку. В ней оказался кинжал, которого волшебник до сих пор не замечал, — Я не настолько глуп, чтобы заниматься подобными вещами, — Кинжал подлетел вверх, перевернулся в воздухе, ярко сверкнув в лучах утреннего солнца, и тут же вновь оказался в загрубевших, но очень ловких в обращении с оружием пальцах. — Вы мне слишком нужны: вы же не забыли, что вас, магов, теперь осталось только двое! К тому же маги настолько полезны, настолько бдительны и осторожны. Я порой задаюсь вопросом: что бы мы все делали без них?

Две пары холодных как лед глаз уперлись одна в другую невыразительными, казалось со стороны, взглядами. Воин и маг долго смотрели друг на друга. Кинжал все так же непринужденно подлетал вверх и падал в мозолистую ладонь. Волшебник отвел глаза первым.

Барон Серебряное Древо предпочитал держать своих волшебников там, где он мог бы их видеть — и они сами имели бы возможность присматривать друг за другом, — чтобы избавить их от соблазна вредить ему. Барон также следил за тем, чтобы маги были заняты порученными им делами… и закрывал глаза на мелкие предательства. А когда в такое утро, как это, барон, входя в свой зал для аудиенций, видел, что его волшебники старательно трудятся, выполняя полученные от него задания, он испытывал немалое удовлетворение. Однако для этого требовалось появляться в разное время, чтобы хитрые колдуны не могли догадаться, когда его ожидать.

И поэтому, хотя он, безусловно, предпочел бы не приступать к скучным делам, а резвиться на просторной кровати с шестью наложницами из своего многолюдного гарема, он заставил себя поторопить прелестниц. Те всячески ублаготворили барона, искупали его в ванне, облачили в шелковые одежды и проводили в зал для аудиенций, где он намеревался в их обществе насладиться обильным завтраком.

Приветствие, с которым он обратился к магам, когда уселся за стол, в то время как девицы, преклонив колени, начали подносить ему блюда, было исполнено лучезарной симпатии, но волшебники ответили ему кратко и сухо, лишь теми словами, которых требовали приличия. Барон чуть заметно улыбнулся. Все три мага были с головой погружены в работу: Маркоун не оставлял упорных попыток восстановить свой ослепленный глаз или, может быть, заменить его хорошим подобием зрячего, Ингрил сосредоточился на поисках следов госпожи Эмбры, Кламантл прислушивался к мыслям агентов Серебряного Древа, скрывавшихся в баронствах долины Змеистой, чтобы узнать самые свежие новости и убедиться в верности шпионов.

Из всех троих Кламантл казался наиболее сосредоточенным: магия, которую он использовал, извлекала на поверхность отдельные мысли, и он, судя по всему, старательно изучал их, вглядываясь в пламя масляного светильника.

И потому барон был изумлен, когда самый тихий из его волшебников внезапно с оглушительным воплем вскочил из-за стола, закрыл лицо руками и принялся вслепую метаться по комнате, натыкаясь на людей и предметы. Между пальцами у него, казалось, просачивались струйки дыма.

Ингрил даже не оглянулся, зато все остальные, присутствовавшие в комнате, уставились на кричавшего от мучительной боли мага. Девушки побелели как мел. Масляный светильник задымился и угас. Барон встретился взглядом с уцелевшим глазом Маркоуна и рявкнул:

— Куда он смотрел?

Младший из магов взглянул на ореховую скорлупку, лежавшую на карте, расстеленной на столе Кламантла, и мрачно сообщил:

— В Аделн. Кто-то там ударил по нему заклинанием. — Он перевел взгляд на своего раненого собрата и нерешительно позвал: — Кламантл?

Ответом ему был вопль боли и отчаяния. Бейрлдоун обернулся на окрик и отнял руки от лица.

Маркоун содрогнулся. Глаз у Кламантла, похоже, больше не было, вместо них остались две дыры, из которых выбивались тонкие струйки дыма. Губы волшебника дрогнули, лицо перекосила новая судорога боли, и он вновь зашелся в отчаянном вое.

Девушки, сгрудившиеся вокруг барона, вздрагивали и пятились подальше от изувеченного мага, но Фаерод Серебряное Древо спокойно продолжал есть. Маркоун посмотрел на него, затем на Повелителя Заклинаний Ингрила, который, не отвлекаясь ни на мгновение, продолжал трудиться над своим собственным волшебством. Недоверчиво покачав головой, он повернулся к своему столу и, глубоко вздохнув, взял ком глины, которым пользовался для колдовства, творя себе новый глаз.

А рыдания и вой становились все громче и громче. Маркоун дважды протягивал руку к своим свиткам и дважды отдергивал ее обратно. В конце концов он встал, повернулся, нахмурил брови, резко проговорил заклинание, вызывающее глубокий сон, и шагнул вперед, как раз вовремя, чтобы поймать внезапно застывшего Кламантла и тихо опустить бесчувственное тело на пол.

Дым наконец-то прекратился, и Маркоун увидел, что глазные яблоки у его коллеги все же остались. Но они были обожжены добела. Маг передернул плечами, поднял глаза и обнаружил, что барон пристально глядит на него. И в глазах Фаерода Серебряное Древо легко было рассмотреть выражение, похожее на презрение.

— Я не могу работать в таком шуме, — объяснил Маркоун.

Барон пожал плечами.

— Надо учиться. Посмотрите-ка туда, — Он кивнул в сторону Ингрила Амбелтера, который спокойно и без спешки устанавливал ювелирные тисочки, чтобы закрепить один из лежавших перед ним на столе волосков Эмбры Серебряное Древо, — Ближе к вечеру я поручу ему восстановить глаза Бейрлдоуна.

Маркоун кивнул.

— Прошу прощения, господин, но я не могу не задать вам один вопрос: почему мы задействуем Аделн, раз очевидно, что там не приветствуют даже тайного наблюдения издалека?

Если бы самый молодой волшебник Серебряного Древа не испытывал такого страха перед бароном и немного меньше опасался последствий своей дерзости — а ведь его вопрос был именно дерзостью, — то он, несомненно, смог бы наконец заметить глаз, глядящий из потайного отверстия за спиной барона, глаз, который, почти не отвлекаясь, наблюдал за правителем Серебряного Древа и его Темной тройкой на протяжении уже нескольких недель. Но, увы, он его не заметил.

Барон Серебряное Древо взял со стола кубок, внимательно осмотрел его, будто никогда прежде не видел, сделал небольшой глоток и сказал, разглядывая вино:

— Потребность задавать вслух вопросы и интересоваться вещами, которые их не касаются, — это порок, присущий, похоже, всем волшебникам, — Фаерод Серебряное Древо говорил, манерно растягивая слова, — и, как это ни прискорбно, даже тем, кого я считал верными себе.

— Простите меня, господин, я… я…

Барон поднял руку.

— Хватит. Вы спросили, так что услышите… кое-что. Вряд ли для прилежного волшебника может быть новостью то, что все баронства, расположенные в долине Змеистой, готовятся к войне — которая начнется с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день. Наемники слишком много едят, да и их верность обходится каждому из нас слишком дорого, чтобы мы могли содержать их больше одного сезона. Кто-то кого-то заденет, и вся Долина взорвется. А если никто не начнет, то об этом позабочусь я.

Фаерод Серебряное Древо одарил младшего из своих волшебников ледяной улыбкой и добавил:

— Вам вовсе не нужно знать мои мысли о том, кто и что будет делать; эта игра касается лишь тех, кто намерен владеть землями в Долине. Впрочем, это совершенно не важно: после того как Черные Земли попали под мою руку и я обрел достаточно сил для того, чтобы завладеть всем остальным, правители Долины обречены. Аглирта должна снова возвыситься, и я буду ее королем… Хотя не так уж много народу увидит это — ведь будет война, — а мне, для того чтобы достичь своей цели, разумно будет покончить кое с кем.

Похоже, что в этот день Маркоун был настроен играть со смертью.

— Но, господин барон, все остальные бароны, имеющие своих латников и наемников, вполне могут повторить те же слова, — смело сказал он, — Неужели каждый властитель считает себя правым?

Барон лишь мило улыбнулся в ответ, и Маркоун нервно поспешил прервать паузу:

— Или же все будет решаться на поле битвы по прихоти Троих?

Как ни странно, улыбка не покинула лицо барона.

— Я думаю, вы видели достаточно для того, чтобы понять, насколько баронство Серебряное Древо подготовлено к предстоящей войне. И дело тут не в вас троих и не в моих союзниках, и не в моей армии, самой большой и самой хорошо организованной во всей Долине, а в моих амбарах.

— Амбарах? Да, но…

Барон кивнул своей любимой наложнице, и та поспешно прильнула лицом к его гульфику.

— Ну конечно же, — продолжил Фаерод, — вы видите, но на самом деле ничего не замечаете. Ну так знайте: когда мы отправимся воевать, воины Серебряного Древа будут сражаться факелами и кувшинами с маслом с такой же яростью и ловкостью, как рубить мечами и пускать стрелы из арбалетов.

Маркоун прищурился.

— Жечь и уничтожать? Еще раз простите меня, господин, но этого я никогда не понимал. Каким образом уничтожение того, что вы завоевываете, может принести какую-то пользу? Неужели воинам Серебряного Древа придется отдавать свои жизни в боях за… ни за что?

Фаерод Серебряное Древо все с той же улыбкой взглянул вниз, туда, где теперь копошились все шесть девиц; каждая из них пыталась достать языком туда, куда еще не успели другие.

— Правитель должен видеть намного дальше вперед, чем те, кем он правит, — снисходительно объяснил он. — То же самое надлежит делать и вам — волшебникам, — если, конечно, вы желаете преуспеть в жизни. Вы представляете себе только пожары, смерти и крики и думаете о грабеже только как о средстве добычи рабов или приобретения золота, которое вы можете держать в руках или с гордостью носить на себе. Научитесь думать о жизни по-другому, Яринд.

— И… И как же?

— А вот так, — самодовольно вскинув голову, произнес барон. — Если Серебряное Древо хорошо подготовит и проведет разорение, то мы сумеем безошибочно выявить врагов среди соседей, считающихся моими союзниками. Стоит им взяться за оружие, как они будут разоблачены как предатели и изменники, и тогда их ждет голодная, суровая зима. Выживут у них немногие, урожай на будущее лето окажется ничтожно малым, после чего завоевать их в преддверии еще одной тяжелой зимы будет очень просто. В каждом городе и деревне, в которые войдут мои войска, я буду устраивать пиры. Те, кто станет есть за моим столом, будут верны мне в следующей войне, и я завоюю новые земли и опять набью амбары зерном по самую крышу.

Маркоун смотрел широко раскрытыми глазами на своего хозяина, и кровь медленно отливала от его щек. Несколько раз он открывал рот и молча закрывал его, не в состоянии найти подходящие слова. Это было настолько хитроумно, настолько потрясающе, настолько коварно…

— Ну как? — игриво осведомился Фаерод Серебряное Древо. Легким взмахом руки он отогнал от себя девиц и потянулся к графину с вином, — Учитесь думать таким вот образом, чтобы больше не испытывать шока, узнав о том, как строятся заговоры. Наш Повелитель Заклинаний предвидел каждый шаг моих действий, когда мы выступили против Черных Земель. — Он снова кивнул в сторону Ингрила Амбелтера.

Маркоун посмотрел на Повелителя Заклинаний и увидел, что тот отвернулся от стола — теперь он был озарен мерцающим сиянием: заклинание начало действовать — и улыбнулся Маркоуну. Улыбка была слабой и почти незаметной, и выражения глаз Ингрила Амбелтера она не изменила.

Эмбра, лежавшая все так же тихо и неподвижно, вдруг сильно дернулась всем телом, и Краер испуганно вскрикнул. Тут же, громко треща ветками, с берега реки примчались Сараспер и Хоукрил (целитель залечивал там ушибы воина, и к тому уже в значительной степени вернулись силы).

К моменту, когда они добрались до лощины, где тлели угли догоравшего костра, владычица Серебряного Древа наконец-то пришла в себя. Она сидела, закрыв глаза руками, и дергала плечами, пытаясь отбросить заботливо поддерживавшие ее руки Краера.

— Краер, мои глаза! — выкрикнула она полушепотом. — Они горят! Горят!

— Обожгли на лодке? Вы что-нибудь видите? — спросил квартирмейстер, обнимая девушку за плечи, а она испуганно дергалась и пыталась вскочить на ноги.

— Да, да, но… Какая боль! Только сейчас, на пустом месте! Ах! Ах, уже полегче…

Хоукрил мрачно взглянул на Сараспера.

— Наверно, ее стоит немного полечить!

Целитель нахмурился и прищурил глаза.

— Если от этого будет какой-то толк… Но мне кажется, что это заклинание, направленное издалека. Госпожа? Вы что-нибудь видите?

Эмбра отняла руки от лица и уставилась на него.

— Да! — в отчаянии воскликнула она. — Открытые или закрытые, но мои глаза… Я чувствую себя так, будто у меня в голове горящие угли! Проклятье, проклятье, проклятье! Это наверняка какое-то волшебство, направленное магами моего отца!

Хоукрил навис над нею подобно внимательной горе.

— Может быть, Сарасперу стоит попробовать изгнать…

— Если это будет происходить снова и снова и у меня не хватит сил переносить это, — возмущенно воскликнула Эмбра, — то да. К примеру, мне обязательно нужно выспаться. Но… пока еще нет.

Она хрипло откашлялась, встряхнулась всем телом и внезапно воскликнула:

— Но я же плыла по реке… на лодке… Клянусь Троими! — Она окинула полянку диким взглядом. — Как вы все? Не пострадали?

— Как видите. Мы-то целы. А вот все остальное — команда, лодка, все наше барахло — все это пропало, — сердито пробасил Хоукрил. — А мы спорили о том, куда нам дальше идти.

Эмбра слабо улыбнулась.

— Куда подальше.

— Я опасался, что мы, укрываясь от карающей руки вашего отца, забудем о наших поисках, но Краер и Хоукрил успокоили меня. Госпожа, было бы хорошо услышать, что вы думаете на сей счет, — деликатно проговорил Сараспер.

Волшебница склонила голову набок.

— Мы в долгу у Сараспера за помощь, — напомнила она воинам Черных Земель, — Если мы хотим хоть в чем-то оказаться лучше моего отца, то должны считаться со своими обещаниями.

— Никто из нас не собирается пренебрегать своими обещаниями, — твердо ответил Краер, — но мы не в состоянии, мы просто не можем целиком и полностью сосредоточиться на их выполнении. Если мы забудем об осторожности, то ваш отец сможет, как только ему взбредет в голову, распустить слух о местонахождении Дваера, после чего ему останется только протянуть руку и схватить нас, когда мы со всех ног помчимся в указанное место.

Эмбра кивнула.

— Это… а-а-ах!

Трое мужчин, как один, подались вперед.

— Госпожа…

Эмбра снова прижала руки к глазам.

— Нет, нет, — чуть слышно пробормотала она. — Боль прошла. — Она вскинула голову, — Магия, — заявила она, взглянув на Сараспера. — Теперь вы понимаете, что мы должны заниматься не только поисками заколдованных Камней? Хотя, Трое свидетели, как бы мне хотелось иметь в руках один из них, когда мне в следующий раз придется столкнуться с отцовскими колдунами!

Целитель с мрачным видом кивнул, но волшебница уже повернулась к Краеру и Хоукрилу.

— И все же вам обоим нужно подумать вот о чем: мы вполне сможем помочь нашему другу спокойно завладеть Камнем, если начнем действовать в тот самый момент, когда услышим хотя бы первый намек на то, где он может находиться.

Воины дружно кивнули.

— А далеко ли мы от Силптара? — спросила девушка.

Все посмотрели на Хоукрила.

— Мы наскочили на камни возле Гуллета, на западном берегу Сияющего озера, и сейчас находимся на перешейке, который Серебряная огибает с запада. День или два хорошего хода, если не будет каких-то задержек, и мы доберемся до Сверкающего Города.

Эмбра прищурилась.

— А в какой стороне находится город? Только точно!

Хоукрил указал пальцем на лес, и уголки его губ приподнялись в улыбке.

— Если точно, то там.

Эмбра кивнула и бодро, как будто не было недавнего крушения и наведенной колдовством боли, заявила:

— Наша маскировка исчезла, так что лучше всего было бы поторопиться. Подойдите поближе и прикоснитесь ко мне, все трое. Прижмите пальцы к открытой коже, покрепче возьмитесь за плечи. Только не трогайте лица и рук.

— Что вы хотите наколдовать? — резко спросил Краер. — Не забывайте, ведь мы одна команда! Волшебству не следует… оно не должно оставаться вашей личной тайной.

— Волшебный прыжок, — ответила Владычица Самоцветов, наклонив голову с виноватым видом, — на вершину вон того горного хребта, где, насколько я вижу, достаточно места.

Трое мужчин переглянулись.

— Согласны, — после краткой паузы объявил Сараспер и, вытянув руку, положил ладонь Эмбре на шею сзади.

Волшебница нетерпеливо развязала шнуровку на груди и спустила рубашку с плеча.

— Держитесь, — сказала она. — Я знаю, что кое-кто из вас предпочел бы взять меня за глотку, да покрепче, но…

Трое мужчин молча усмехнулись в ответ на эти слова и придвинулись поближе к девушке. Когда все прикоснулись к ней, Эмбра подняла ярко блеснувшее на солнце зеркальце из Дома Безмолвия, произнесла несколько слов, глядя в стекло, и зеркало исчезло; лишь струйка дыма поднялась из ладони волшебницы.

А в следующее мгновение земля ушла из-под ног четверых странников, и мир помчался куда-то мимо них, слившись в единую мутную полосу, похожую на струю пива, с шумом льющуюся из крана в кружку. Потом окружавшие их деревья резко изменились. Люди оказались немного ближе к Силптару, неподалеку от гребня горного хребта, на голом выступе скалы, которую видели с берега реки, а впереди открывался густой и темный лес.

Владычица Серебряного Древа задрожала, вырвалась из державшихся за нее рук, шатаясь, отошла на несколько шагов и упала на колени; ее лицо стало молочно-белым. Мужчины беспомощно наблюдали, как ее громко рвало, она сотрясалась всем телом, а потом с трудом выпрямилась и начала вытирать рот тыльной стороной ладони.

Стоявшие за ее спиной трое мужчин обменялись мрачными взглядами.

И, словно для того, чтобы подкрепить их тревогу, из леса с громким басовитым свистом вылетела стрела и воткнулась, задрожав, в ствол дерева прямо перед носом Краера.

 

10

В СВЕРКАЮЩЕМ ГОРОДЕ

СТРЕЛА, так эффектно воткнувшаяся в дерево, вовсе не была предупредительным выстрелом.

За нею тотчас последовали другие, они вылетели из-за деревьев смертоносным облаком, и все четверо, громко ругаясь, бросились бежать. Все, кроме Эмбры: она все еще стояла на коленях, сотрясаясь в рвотных конвульсиях.

Впрочем, стрелы никого не задели, а из лесу донеслась брань.

— За ними! — взревел чей-то грубый голос. — У них должна быть пища!

— Только не трогайте бабу! — предупредил другой. — Мы с нею еще позабавимся!

— Во имя святости Троих, скажите, как вы все могли промахнуться? — запричитал третий голос.

— Так же, как и ты, — коротко огрызнулся четвертый, и вслед за этим несколько человек в разноцветных доспехах с мечами и палицами в руках высыпали на открытое место и остановились, с вожделением разглядывая Эмбру.

— Хорошенькая штучка!

— Эй, они возвращаются! Хватай ее!

Грубые руки протянулись к девушке — лишь затем, чтобы до боли удариться растопыренными пальцами о какую-то невидимую преграду, о тот самый щит, который отвел в сторону их стрелы. Он был порождением наспех сплетенного волшебства, которое с каждым мгновением вычерпывало из Эмбры все больше жизненных сил.

Разбойники изумленно и возмущенно завопили, а волшебница покачнулась, опустилась на четвереньки — даже губы у нее сделались белыми, как мел, — и медленно осела на землю, теряя сознание.

Краер заметил, что нападавших на девушку постигла неудача, и помчался, описывая широкую дугу вокруг упавшей волшебницы. Хоукрил, не отставая ни на шаг, следовал за ним, а Сараспер осторожно подбирался к девушке сзади.

— За Черные Земли! — прогремел Хоукрил, широко размахнувшись мечом, и один из нападавших изумленно уставился на него.

— Что?! Но ведь…

Клинок с сокрушительной силой обрушился на его шею. Воин зашатался, с трудом выдохнул: «Мы…» — и свалился замертво.

Краер, перепрыгнув через тело, метнулся в лес.

— Значит, нападаете на нас? — яростно крикнул он, сделав молниеносный выпад, и, не задержавшись, ни на миг, проскочил между двух деревьев и атаковал еще кого-то. — Мешаете нам тайно добраться до Сверкающего Города, так что ли? Ну что ж, сейчас расплатитесь за это, болваны!

Он нанес третий удар; послышалось какое-то бульканье.

— И мертвецы, — серьезно добавил Хоукрил, разрубив одним ударом и поднятую руку, и горло, которое пытался прикрыть его противник. Отовсюду раздавались треск сучьев под ногами и ругательства, а юркий квартирмейстер метался между деревьев, раздавая удары в лица и в колени. Он танцевал среди клинков, которые, казалось, двигались слишком медленно, чтобы представлять для него какую-то опасность.

— Кто вас послал? — потребовал он ответа у одного из противников, пригвоздив его шпагой к дереву.

Человек закашлялся, выплевывая кровь, осел возле ствола, когда Краер выдернул клинок из раны, и простонал:

— Никто! Шли с войны… голодали…

— Ну и мы тоже! — рявкнул в ответ квартирмейстер. — Идите искать харчи у солдат Серебряного Древа, псы!

— Ты кажешься необыкновенно взволнованным, мой друг, — задумчиво проговорил Хоукрил, обрубая ветку, которая, как ему показалось, могла помешать расправиться с троими бандитами, обступившими его со всех сторон. — Допрашиваешь, приказываешь… Ты ведешь себя не как квартирмейстер, а как настоящий боевой командир!

— Я и чувствую себя командиром, — рявкнул в ответ Краер, — окруженным помешанными! Неужели эти тупицы не могли напасть на кого-нибудь другого?

— Как по-твоему, кто-нибудь из этих бандитов уцелел? — поинтересовался Хоукрил.

Один из его противников свалился, споткнувшись о ствол поваленного дерева, и латник одним движением меча прикончил его и рассек горло второму.

И в этот момент они услышали крик Эмбры.

— Нет! — резко бросил Краер и бросился на звук, — Ни одного! — крикнул он, не оборачиваясь.

Сараспер, подкравшись сзади, прикоснулся ладонью к щеке Эмбры. Проклятье, она была холодной! Он быстрым движением засунул указательный палец девушке в рот и опустился на колени подле нее. Тут же поставленный волшебницей магический щит с легким шорохом растворился, а целитель выругался и перелил ей часть своей собственной жизненной энергии. Эмбра не нуждалась в соединении сломанных костей или заживлении ран, нет, ей требовалось всего лишь — всего лишь! — восстановить жизненную энергию, которую высасывало из нее каждое заклинание. А ведь ей приходилось так часто творить их. Причем эта слабость — что-то новое: в ту ночь, когда они встретились, он не заметил ничего подобного. Проклятие, наложенное волшебником? Возможно? Ну конечно, ничем другим это просто не может быть.

Эмбра застонала. А Сараспер почувствовал себя слабым и опустошенным. Дрожа всем телом, он оперся на ее плечи, почувствовав приятный запах, до сих пор исходивший от ее волос. Он был в некотором роде ее стражем. О, где бы набраться сил, чтобы подняться на ноги! И как же эта девочка могла день за днем почти непрерывно творить волшебство? Она, должно быть, обладает волей разъяренного дракона!

Тут до него донесся звук тяжелого дыхания и быстро приближавшийся глухой топот. Сараспер перевернулся на спину и увидел выскочившего из-за деревьев уцелевшего воина из числа нападавших. Глаза его горели бешенством, в руке он держал меч.

— Ну уж с тобой-то, — задыхаясь и яростно глядя в глаза целителю, прохрипел разбойник, — я разделаюсь!

Он с размаху рубанул Сараспера. Тот отчаянно дернулся, извернулся, и клинок, лишь вскользь зацепив его по ребрам, воткнулся в каменистую почву.

Целитель вздрогнул от ледяного ожога стали и схватил нападавшего за запястье, так что тот, выдирая из земли увязшее оружие, поднял и старого целителя. А Сараспер на удивление ловко выкинул вперед ногу, резко развернулся, и бандит, не ожидавший такой прыти от того, кто показался ему беспомощным стариком, перелетел через голову противника, с воплем тяжело грянулся оземь, и оба покатились по камням в сторону от очнувшейся и громко вскрикнувшей Эмбры.

— Чтоб тебя разорвало… чтоб тебя громом убило! — пыхтел грабитель, — Нам ничего не… не было нужно… кроме еды…

— И наших жизней! — мрачно откликнулся Сараспер.

Ему наконец-то удалось нашарить на поясе рукоять ножа, и он неторопливым, чуть ли не деликатным движением вонзил клинок в левый глаз своего врага.

Противник на мгновение напрягся, но тут же обмяк. Сараспер, тяжело дыша, откатился в сторону от него и снова услышал топот обутых в сапоги ног. Но судя по звуку, эти ноги были проворнее.

— Краер? — позвал он.

— К вашим услугам, — усмехнувшись, ответил квартирмейстер, — Приятно видеть, что вы с Эмброй так ловко управляетесь с делами в наше отсутствие.

Старый целитель вытянулся на спине и посмотрел в безоблачное синее небо.

— Делнбон, — все так же задыхаясь, проговорил он, — если ты и твой несгибаемый друг уже закончили разделывать мясо, то я попросил бы немного вашей крови.

— И ты тоже? Так ведь именно за нашей кровью приходили все эти люди, — отозвался Краер, опустившись на колени рядом с целителем, — Мы обошлись с ними не слишком нежно, и все они теперь мертвы. Так что очень хотелось бы узнать: для чего она тебе?

— Чтобы спасти жизнь нашей госпоже волшебнице, — прохрипел Сараспер и лишился чувств.

— Клянусь Троими! — выдохнул побледневший Хоукрил. — Я чувствую себя так, будто из меня выдрали внутренности и ничего не оставили!

— Именно это ощущение госпожа Серебряное Древо испытывает после каждого заклинания, которое ей приходится творить, — угрюмо ответил Сараспер. — А теперь лежите смирно, как и она. Еще немного, и в ней снова будет вполне достаточно жизни для того, чтобы она смогла волшебным прыжком перенести нас отсюда. Краер считает, что у бандитов, которых мы прикончили, могут оказаться друзья, с которыми мы еще не знакомы.

— Твои мысли, целитель, всегда очень меня радуют, — рявкнул латник и позволил миру окутаться темнотой…

— Не слишком хорошая карта… — хмыкнул один из воинов.

— Но ведь ты же не сподобился лично разведать окрестности и нанести их на карту, правда? — веско ответил Риврин и, вскинув голову, смерил говорившего тяжелым взглядом.

Тот отступил назад, что-то бурча про себя. Снова все смолкло, и люди молча взирали на схему, нацарапанную на щите воина, которому этот щит уже никогда не понадобится.

Да, очень грубая карта охватывала лишь небольшой участок развалин Индраевина, но она позволяла ясно увидеть все, что было укрыто под деревьями и кустами. Теперь можно было не сомневаться: в том месте, где они находились, не было ни затаившихся чудищ, ни более или менее уцелевших зданий, требующих тщательного исследования. Хотя что-то, несомненно, могло остаться захороненным под обвалившимися камнями, разросшимся кустарником или в оставшихся необнаруженными подвалах.

— Совсем не обнадеживает, — пробормотал еще один орнентарский воин, — Если мы…

Он не успел договорить: стоявший снаружи часовой два раза коротко свистнул, и Риврин вскинул голову.

— Все возвращаются, — сообщил он через несколько мгновений, и атмосфера в помещении внезапно стала менее напряженной.

Пошатываясь от усталости, в комнату гуськом вошли воины в полном вооружении, вернувшиеся со своей «дальней прогулки». В середине цепочки шел старший и более могущественный из двоих уцелевших магов. Гулдейрус Повелитель Летучих Мышей наклонился и кинжалом аккуратно нацарапал на щите три новых здания.

— Это самые подходящие из всех, которые нам попались, — объявил он при полном молчании окружающих и повернулся к своему коллеге. — Возьмите несколько воинов и взгляните на первое — вот это. — Он ткнул кинжалом в щит.

— А вы тем временем, полагаю, будете сидеть здесь в безопасности и потягивать вино? — сверкнув глазами, ответил Фалаг.

Гулдейрус пожал плечами.

— Я уже подвергался опасности, — сказал он, махнув рукой в сторону дверного проема и видневшихся за ним развалин, — так что теперь ваша очередь. Не следует подставлять под удар нас обоих и таким образом идти на еще больший риск — бросить наших добрых воинов в этих опаснейших болотах без магической поддержки.

— Да, — со вздохом согласился Фалаг и медленно поднялся. — Я тоже полагаю, что этого делать не следует. — Он оглядел воинов — никто из них не усмехнулся, наблюдая за короткой перепалкой двух волшебников, — и спросил: — Кто из вас сопровождал господина волшебника Гулдейруса в развалины?

Несколько человек неохотно подняли руки. Фалаг улыбнулся.

— Ну что ж, значит, теперь вы можете проводить туда меня.

Вновь воцарилось молчание, а затем первый воин, не говоря ни слова, шагнул к двери, а за ним медленно последовали и остальные. Фалаг пропустил мимо ушей их недовольное ворчание, одарил оставшихся в комнате натянутой улыбкой и вышел вслед за своими провожатыми.

Когда хруст камней под их подкованными сапогами стих, Гулдейрус посмотрел на карту и, не поднимая головы, обратился к стоявшему рядом с ним воину:

— Если не считать того, что случилось со знаменитым мастером Нинтером, — сказал он, — на нас еще не было совершено ни одного нападения. Мне нужно, чтобы часовые были выставлены по двое здесь и здесь…

— Еще раз, — ласково сказал Сараспер, обнимая теплыми, нежными руками дрожащую Эмбру. — Всего один раз, и мы будем на месте.

— Но со мной никогда не случалось ничего подобного, — всхлипнула Эмбра. — Похоже на то, что я заболеваю, когда творю волшебство!

Сараспер сдвинул рубаху, обнажив плечи девушки, а Хоукрил и Краер, мрачно переглянувшись, протянули руки и прикоснулись к нежной коже ладонями.

Владычица Самоцветов выпрямилась, глубоко вздохнула и стиснула в ладони какую-то безделушку из своих быстро истощавшихся запасов. Она что-то пробормотала, сделала свободной рукой сложный жест, и мир вокруг Банды Четырех внезапно изменился.

Они оказались на скалистом пригорке, вокруг которого со всех сторон тянулись возделанные поля. Поодаль виднелись стены Силптара.

— Я вижу ворота, — негромко сказал Краер, больше для того, чтобы поднять настроение Эмбры, чем по какой-либо другой причине.

Они стояли прижавшись друг к другу, игнорируя слабые попытки Эмбры стряхнуть с плеч руки спутников, а Сараспер творил собственную магию, забирая энергию у всех троих, чтобы поддержать силы волшебницы.

У Краера перехватило дух от внезапно возникшего ощущения слабости и пустоты в животе.

— Это не может быть проклятие Дома Безмолвия, поражающего всех отпрысков Серебряного Древа? — спросил он.

— Или какая-нибудь напасть, наколдованная магами ее отца? — прогремел Хоукрил.

Но ответом на оба вопроса было молчание.

Наконец-то освободившись, Эмбра повернулась к мужчинам и хрипло спросила:

— Те же самые облики, какие были в Аделне?

Три головы кивнули в ответ. Девушка стиснула в дрожащей руке чуть ли не последнюю из магических штучек, взятую из Дома Серебряного Древа, и приступила к работе. Сначала она прикоснулась к Хоукрилу — остальные одобрительно кивнули, — затем к Краеру и, наконец, к Сарасперу. А потом у нее подогнулись ноги, и она начала мягко оседать наземь, не успев довести дело до конца.

Хоукрил, не говоря ни слова, развернул свой плащ. Сараспер и Краер завернули в него Владычицу Самоцветов, чтобы скрыть ее лицо, латник взял бесчувственную девушку на руки, и они направились к воротам Сверкающего Города.

Неожиданный смех, раздавшийся в замке Серебряного Древа, показался очень громким.

— Я снова могу видеть! — торжествующе объявил барону Маркоун Яринд. — И даже больше того: я только что увидел при помощи дальнего зрения, как в Силптар вошли три человека: высокий воин, коротышка и какой-то старик. А одного, связанного, они несли на руках!

Фаерод Серебряное Древо улыбнулся.

— Несомненно, это наше маленькое войско из четырех дураков, — промурлыкал он, — Ингрил, дайте сигнал моим людям в городе. Сейчас самое подходящее время, и я не исключаю, что это последняя возможность, для того чтобы покончить с этой троицей, которую моя дочь взяла себе на службу. Когда их не станет и девчонка вновь окажется одна, она станет куда сговорчивее.

— Я уже занялся этим, господин барон, — негромко ответил Ингрил, поворачиваясь в свой угол, чтобы сотворить необходимые заклинания.

— Лучше всего наложить на нее ограждающие и подслушивающие заклятия, прежде чем пускать кровь ее товарищам по играм, — нежным голосом продолжал барон. — Ингрил, не будете ли вы любезны позаботиться об этом?

— Будьте спокойны, — не оборачиваясь, ответил главный из его волшебников. — Кламантл вовсю старается помочь мне успешно справляться с такими делами.

Услышав это колкое замечание, Кламантл сначала покраснел, а затем побелел. Он-то думал, что мысленные приказы, которые он только что передал волшебным способом своим собственным агентам в Силптаре — захватить таинственного третьего человека для допроса, — останутся его тайной. Должно быть, проклятый Повелитель Заклинаний сотворил что-то хитрое с теми заклинаниями, при помощи которых только что восстановил глаза Кламантла, и поэтому ему открывается так много лишнего.

Прилагая все силы для того, чтобы сохранить на лице безразличное выражение, он начал творить щит, ограждающий сознание, обращаясь с приказами к магическим орудиям, разложенным перед ним на столе, и неистово желая Ингрилу смерти. И, сам того не заметив, перешел к размышлениям о том, как претворить эту мечту в реальность.

Стражники у ворот лишь молча проводили скучающими взглядами троих мужчин, один из которых нес на плече длинный сверток; оставалось думать, что женщин, завернутых в плащи, вносили в Силптар каждый день. Все трое пребывавших в сознании членов Банды Четырех прежде уже неоднократно бывали на этих переполненных народом узких улицах. Они терпеливо протискивались через толпы людей под балконами, нависавшими над пропитанными разнообразными запахами шумными улицами. Сверкающий Город казался, если это, конечно, вообще возможно, еще более переполненным и взбудораженным, чем обычно; множество вооруженных людей — и среди них явные чужеземцы — широкими плечами пробивали себе путь сквозь густую толпу.

Хоукрил увидел впереди знамя и покачал головой.

— Эге, — сказал он через плечо, бесцеремонно расталкивая прохожих, чтобы освободить путь для товарищей, — можно было ожидать, что мастера-барды выберут для своего Сбора какое-нибудь место потише.

— Может быть, замок Серебряного Древа? — пробормотал в ответ Краер, но вокруг стоял такой шум, что Хоукрил не услышал его слов.

Без пререканий согласившись друг с другом, все трое направились к одному из самых старых и потрепанных временем зданий Силптара, в котором размещалась гостиница «Огненная волна», где всегда охотно принимали воинов. Для подобных людей эта гостиница была просто находкой благодаря хорошей кухне, приемлемым ценам и — для тех, кто знал больше других, — наличию множества запасных выходов. Щедро прорезанные в стенах двери являлись результатом повышающегося благосостояния владельца, который тратил легко достающиеся богатства на покупку одного за другим соседних домов и, естественно, проламывал стены, чтобы соединить свои владения воедино. Первые этажи арендовали многочисленные лавочники.

Впрочем, парадный вход имелся только один. Подойдя к истоптанным ступеням, Сараспер внезапно остановился.

— Я надеюсь, что у кого-нибудь есть хоть несколько монет, чтобы заплатить за жилье? У меня уцелели кое-какие мелочи из Дома Серебряного Древа, но, когда расплачиваешься такими вещами, приходится объяснять, откуда они взялись, а это привлекает гораздо больше внимания, чем хотелось бы.

— Ничего не бойся, — с довольным видом отозвался Краер. — У Хоукрила все есть.

Латник резко обернулся, лицо у него вытянулось, лоб наморщился.

— У меня? Откуда это?

— А вот откуда, Великий и Ужасный, — весело ответил квартирмейстер.

Он ловко извлек золотую монету из-под отворота сапога латника и еще несколько штук из-за манжеты боевой перчатки Хоукрила и с торжествующим видом показал их спутникам.

У Хоукрила отвалилась челюсть, а потом губы медленно растянулись в улыбке.

— Оказывается, я куда богаче, чем думал, — сообщил он двери гостиницы, пнув ее ногой и резко повернувшись, чтобы уберечь Эмбру от удара створкой, — Быть может, наш любезный квартирмейстер просветит меня насчет того, долго ли я таскал с собой такое богатство, не подозревая о нем?

— С Аделна, — бодро объяснил Краер. — Я не мог рисковать тем, что меня поймают с ними в том трактире, где я их стырил, а ты при этом сидел рядом, как терпеливая гора, и хлебал пиво, словно лошадь из корыта.

— Что касается тебя, Краер, — отозвался латник, — ты никогда не мог удержаться, чтобы не спереть монетку-другую во всех тавернах, какие я только могу припомнить.

— Только никаких имен, Великий и Могучий, — предупредил квартирмейстер, когда они все вместе направились к столику, за которым сидели лакеи. — Не забудь, у нас романтическое приключение!

— Да, я уже позабыл все на свете, — тяжело проговорил Хоукрил. — Но ведь ты поможешь мне вспомнить все, что нужно, о пылкий властелин моих дум, не так ли?

— Он сейчас заговорит с ними, — чуть слышно пробормотал Сараспер, обращаясь к латнику, — да помогут нам Трое.

— Ему всегда удается получать хорошие комнаты, — так же тихо отозвался Хоукрил. — Вот, смотри.

Квартирмейстер низко склонился над столом, негромко проговорил что-то строгое сидевшим с каменными лицами лакеям, небрежно кинул на стол пару золотых, принял, как должное, глубочайшее почтение, немедленно появившееся в их взглядах, и вопрос был решен.

— А теперь действуй ты, Надменный и Таинственный, — сказал он уголком рта, когда они направились к лестнице. — Мы — знатные представители некоего барона, которым нужна удобная комната для очень — очень! — тайных встреч с некоторыми высокопоставленными жрецами и иноземными посланниками.

— Не переигрывай, — пробормотал Хоукрил. — Из всех иноземцев мы сможем найти поблизости только девиц, которые представляют в тавернах танцы с раздеванием.

— Именно поэтому я их и упомянул, — лукаво усмехнувшись, ответил Краер. — В конце концов, человеку не дано знать заранее, как повернется жизнь.

— Звучит все это так, будто ты уже выбрал для себя баронский девиз, — хмыкнув, заявил латник, — Теперь дело осталось за малым: обзавестись баронством…

Из вестибюля можно было подняться наверх по трем лестницам. Южная, притулившаяся у левой стены, была самой темной; ею, похоже, реже всего пользовались. Зажав в кулаке четыре ключа, путники во главе с Краером прошли два пролета и оказались на маленькой площадке. Оттуда можно было подняться на следующий этаж, а по сторонам лестницы смотрели одна на другую две двери. Краер, изображая неуверенность, вставил ключ в замок правой двери, пожал плечами, когда он повернулся в замке, но дверь так и не открылась, и подошел к левой двери, на которой крупно и четко был написан номер — тот самый номер, который был отведен Банде Четырех.

— Все показываешь свой ум? — рявкнул на него Хоукрил. — Между прочим, моя ноша за все эти часы нисколько не стала легче!

— Жалобы, вечные жалобы, — пробурчал квартирмейстер. Держа шпагу в руке, он поспешно выглянул из окон, распахнул двери всех шкафов и наконец, удовлетворенный результатами осмотра, повернулся к своим спутникам и сказал со вздохом: — Пожалуй, сойдет.

— Я очень рад, — сухо ответил Хоукрил, — Может быть, ты заметил, что я уже уложил девчонку на кровать.

Из-за спешки и возбуждения квартирмейстер не заметил, как дверь с другой стороны площадки приоткрылась чуть больше, чем на палец, и кто-то одним глазом уставился на входивших в комнату Четверых.

Этим некто был мужчина с имевшим приятное выражение обветренным лицом, украшенным короткой, аккуратной бородкой. Одет он был в кожаный дорожный костюм того вида, который так любят барды, а также бродяги. Рассмотрев своих новых соседей, мужчина удивленно вскинул одну бровь, осторожно прикрыл дверь и бесшумно задвинул засов.

Госпожа Серебряное Древо устраивала им маскировку точно так же, как это делало большинство других магов: все, заколдованные одним заклятием, видели друг друга в истинном облике, тогда как всем прочим они должны были представляться в измененном виде. Похоже, трое спутников Эмбры не понимали, что, когда она лишилась чувств, ее волшебство разрушилось и любому заинтересованному глазу в Силптаре они предстали в своем натуральном обличии. А таких глаз в Сверкающем Городе было слишком много для того, чтобы это повышало настроение наблюдателя; он надеялся, что четверке, сумевшей проделать тяжелый путь от Дома Безмолвия, не придется заплатить кровавой ценой за свою невнимательность. К тому же что произошло с госпожой Эмброй? Она просто спала или была по-настоящему нездорова? В последнем случае она могла лишиться возможности творить заклинания, а люди, не знакомые с волшебством, даже не смогли бы вовремя понять это.

Бородатый человек, застывший в раздумье за закрытой дверью, видимо, пришел к какому-то решению. Он резко обернулся и шагнул назад в комнату.

А за другой закрытой дверью Краер проверял свои многочисленные ножи, ловко упрятанные в рукавах, и твердым голосом наставлял товарища:

— Сбор мастеров-бардов все еще продолжается, Ястреб. Твой рост делает тебя слишком заметным и запоминающимся, поэтому ты должен дежурить здесь, охранять Эмбру, не высовывать нос за дверь и не позволять ей этого делать. Готов биться об заклад, что все бароны сейчас прислали в город не менее половины своих шпионов.

Хоукрил кивнул, хотя было ясно, что он очень недоволен таким решением.

— Ты за это заплатишь, — проворчал он, — Принесешь мне жареного клеггарда и бутылку вина.

Он уселся в самое большое кресло, имевшееся в номере, и положил на колени обнаженный меч. Краер и Сараспер в это время наперебой клялись, что ни за что не оставят его голодным. В конце концов квартирмейстер взглянул на рассевшегося в кресле воина и произнес:

— Очень внушительный вид, но тебе придется встать и закрыть за нами дверь на брусок. Ты найдешь его в этом шкафу.

— Опять умничаешь! — возмутился Хоукрил, направляясь к указанной двери.

Закрыв за собой дверь, квартирмейстер и целитель тут же услышали скрежет вдвигаемого в петли металлического бруса. Они с усмешкой переглянулись, гремя сапогами, сбежали по лестнице, прошли через битком набитую людьми харчевню при гостинице и оказались на улице.

— Пойдем к «Окну Кровавого Дроппы»? — спросил Краер, не замечая в одном из угловых окон пристально глядевшего на них человека. Впрочем, наблюдатель почти сразу же стремительно скрылся в глубине комнаты.

— А оно все еще существует? — не скрывая нетерпения, поинтересовался Сараспер. — В таком случае, конечно туда!

Силптар был похож на запутанный лабиринт, наполненный спешащими людьми, грохочущими телегами, деловито бегущими куда-то собаками, криками и руганью. На шумных, грязных улицах в нос ударяли тысячи запахов, особенно сильных в переулках и узких проходах. Краер уверенно свернул в один из таких закоулков и торопливо зашагал куда-то. Сараспер доверчиво поспешал за ним.

По мере того как они приближались к гавани, улицы делались все уже и грязнее, а слой разнообразных гниющих отбросов в переулках, казалось, стал намного толще. Целитель вздохнул с облегчением, когда они свернули в смутно знакомый ему проулок — с развешанного над головами белья обильно капала вода — и замедлили шаг. Впереди, возле одного из окон в стене покосившегося здания, которое, судя по всему, некогда было складом, собралась целая толпа людей.

Ароматы, истекавшие из этого окна вместе с клубами пара и дыма, заставляли рты заполняться слюной, а животы — громко урчать. Там пахло жареными клеггардами, кониной и разнообразной птицей, а над всеми этими дразнящими ароматами царил, по-видимому, неистребимый смрад свежеопаленной свиньи. Точно так же пахло у окна в те давние годы, когда и Краеру, и Сарасперу доводилось здесь бывать. И расколотые глиняные горшки, полные дымящейся еды, и выброшенные за ветхостью мешки из-под зерна, куда можно было сложить закупленную провизию, — все было таким же, как и прежде.

Когда подошла их очередь, Краер заказал столько еды, что ее хватило бы для шестерых изголодавшихся воинов.

— Он ест за троих, а мы ведь должны поддержать его силы, правда? — полушепотом пояснил он Сарасперу.

Целитель шатался под тяжестью горячего мешка, от которого резко пахло соусом. Отойдя от окна, квартирмейстер вгляделся в лицо своего спутника и сказал:

— Я знаю более короткий путь. Пойдем!

Они свернули в проулок, настолько темный и узкий, что больше походил на туннель. Почти сразу же Краер нагнулся и резким движением перерезал натянутую на уровне щиколоток веревку.

— У меня наготове заклинание, которым я сожгу дотла любого! — грозно рявкнул он, озираясь по сторонам.

Этот блеф, похоже, сработал. Поспешавший следом за товарищем Сараспер увидел сверкнувшие из темного угла глаза и чуть не упустил из виду квартирмейстера, нырнувшего в другой, еще более узкий лаз — если первая дорога напоминала туннель, то этой больше подошло бы звание трубы. Они прошлепали несколько шагов по грязи, и Краер снова резко свернул куда-то в темноту.

— Помедленнее! — взмолился целитель.

— Не советую, — радостным голосом отозвался, не оборачиваясь, Краер и начал карабкаться по скользкой, вонючей каменной лестнице, которая вела по грязному склону, очень похожему на импровизированное кладбище — нетрудно было заметить несколько недавно отрытых могил, ожидавших своих постояльцев.

Затем путники оказались под полом какого-то здания, опиравшегося на массивные кирпичные столбы, пестревшие надписями, сделанными углем.

«Смерть всем баронам!» — гласила одна надпись, а рядом чернела другая: «Смерть всем колдунам!» Под этими воззваниями виднелся список имен и какие-то загадочные символы. Сараспер не успел толком рассмотреть хоть что-то, а они уже оказались в следующем похожем на трубу проходе под другим зданием. Свод был так низок, что даже квартирмейстеру пришлось пригнуться. Из темноты с шипящим посвистыванием вылетела стрела и вонзилась в обвисшую, наполовину прогнившую деревянную балку. На звук тут же метнулись крысы, рассчитывавшие чем-нибудь поживиться.

— Ты не уйдешь от моего проклятия! — взревел Краер, даже и не подумав замедлить шаг.

Задыхающемуся целителю удалось нагнать своего спутника у самого конца прохода, выведшего их к краю ямы, набитой мерзко смердевшими кухонными помоями, протухшей пищей и разлагающимися человеческими останками. Не обратив внимания на жалкую фигуру человека, который раскапывал длинной палкой это омерзительное месиво в надежде что-то найти, и на несчетные полчища мух, с сердитым гулом носящихся над своим пиршественным столом, квартирмейстер пробежал по краю ямы к другой осклизлой каменной лестнице, начинавшейся на противоположной стороне. Сараспер, закатив глаза в безмолвной мольбе, последовал за ним.

Их путь пролегал через еще несколько столь же омерзительных проходов, больше походивших на сточные трубы, и лестниц. Кое-где Краер надолго замирал, прислушиваясь. Впрочем, они миновали еще чуть ли не полтора десятка помойных ям, прежде чем квартирмейстер был вынужден задержаться из-за небольшого транспортного происшествия, типичного для здешних дорог.

Это произошло как раз в тот момент, когда задыхающийся Сараспер решил, что они прошли уже больше половины пути до «Огненной волны». Они вышли на относительно просторный, но густо засыпанный всякими отбросами пятачок, где сходилось пять «улиц», подобных той, из которой вышли Краер и Сараспер.

Двое мужчин поднялись из-за кишевших крысами куч мусора, когда квартирмейстер и целитель дошли до середины перекрестка. Под их отрепьями виднелись кожаные боевые костюмы, в руках они держали длинные, изрядно сточенные от долгого использования ножи, а на лицах застыли неприятные улыбки.

— Отдай добром, друг, и останешься жив, — угрожающе пробубнил один из них Сарасперу, указывая на мешок, от которого все еще поднимался легкий пар.

— Вы были у Окна! — рявкнул второй, угрожающе взмахнув ножом. — Отдайте мешок!

Краер молниеносно пригнулся, подхватил из-под ног горсть склизкой массы, которая некогда была фруктами, и почти небрежным движением швырнул ее в лицо ближайшему из нападавших. Тот закричал, попятился, но ловкая подсечка тут же сбила его с ног. Его напарник, изрыгая проклятия, ринулся вперед, размахивая ножом, но зарезать Краера было совсем не просто.

Обманутый ложным движением квартирмейстера, его противник увяз в одной из многочисленных куч отбросов, а Краер метался вокруг него — казалось, что такая скорость движений недоступна обычным людям, — рубил, колол и снова рубил. Вскоре вояка, беспомощно перебиравший ногами в скользкой грязи, получил не менее полудюжины ран, резко побледнел — это было заметно даже в полумраке грязного закоулка — и принялся судорожно хватать воздух широко открытым ртом.

Тогда Краер выхватил откуда-то большой кусок ржавой трубы — и когда только он успел его углядеть? — и, повернувшись всем телом, описал в воздухе размашистый круг. В конце движения его новое оружие точно встретилось с локтем противника, и нож, загремев по чему-то твердому, улетел прочь. Обезоруженный грабитель ухватился за ушибленную или сломанную руку, а труба в своем обратном движении угодила ему по голове, и он молча упал ничком. Второй из нападавших мерзко ругался, размазывая по лицу грязь и слезы, и при этом пытался строить угрожающие гримасы. Но Краер широко улыбнулся ему из-за мешка, который держал оторопевший Сараспер, и сказал:

— Уходи добром, друг, и останешься жив.

Бродяга яростно взглянул на ухмыляющегося квартирмейстера, на мешок с едой у его спутника и на нож, который, словно по волшебству, перелетал из руки в руку противника, показавшегося ему сначала таким маленьким и слабым. Теперь нож был изготовлен для броска, и бродяга это заметил, — он резко повернулся и пустился бежать по одному из переулков.

— Клянусь Троими! — выдохнул Сараспер. — Это было… просто… Краер? Краер!

Квартирмейстер подошел к ближайшему окну и, повернувшись, с улыбкой показал товарищу три бутылки вина, которые ловко держал за горлышки одной рукой.

— Ты только посмотри, что порой попадает в руки! Люди совершенно не думают о том, где можно оставлять вещи, а где нельзя. Нельзя ли мне попользоваться этим?

— Да, но не больше чем на час, — сухо ответил целитель, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Только постарайся приберечь немного и для нас троих, ладно?

Они снова пошли быстрым шагом по улицам, больше похожим на лестницы, и в конце концов оказались на площади, куда сходились торговцы, чтобы сбывать остатки товаров, брать и давать в долг и вообще закладывать основы своего дальнейшего процветания. Пока путники пробирались между оживленно жестикулирующими людьми, до их ушей долетали обрывки возбужденных разговоров.

— А я говорю, что будет еще одна война, и очень скоро! Только вчера…

— Этого не может быть, Нолос, даже волшебники не способны находиться одновременно в двух замках. Если пос…

— Маги собираются со всего Дарсара. Я слышал, что кто-то из них погиб в крушении, случившемся на реке. Идут разговоры насчет Спящего короля — похоже, что нашли его могилу и она вся нашпигована магией! Не было бы…

— Так вот, говорят, что Серебряное Древо хочет захватить наш город. Да-да, захватить, снести чуть ли не всю улицу Правителей и построить на самой верхотуре огромный замок! Разве это не…

Два человека в длинных плащах неожиданно отделились от группы торговцев благовониями и поспешили за Краером и Сараспером, радостно тащившими своим друзьям обильный ужин. На ходу преследователи придерживали рукояти висевших у пояса мечей, чтобы не задевать плотно теснившихся здесь невнимательных торговцев.

— Аглирте не нужен такой король! Солдаты по ночам поджигают дома, они заковывают в цепи и превращают в рабов всех, кто хотя бы косо посмотрит на них. Нет, я так не думаю. Все кончится так же плохо, как…

Путь от замка Серебряного Древа до Силптара был неблизким, Дарентар Джалит и Ларондар Лаернсар не нуждались в том, чтобы им напоминали о полученных от барона приказаниях. Постоянный зуд во всем теле и судороги в руках и ногах, которые каждый из них испытывал при каждом шаге не в том направлении — ничего подобного ни тому, ни другому еще никогда не приходилось ощущать, — вынудили их понемногу зауважать волшебников. Если уж таково мелкое волшебство, то нечего удивляться тому, что маги в большинстве были настоящими ублюдками.

Дарентар неторопливо взглянул вокруг. Неужели… Да!

Он незаметно хлопнул Ларондара по руке и легким кивком показал ему, куда смотреть. Спустя мгновение два заколдованных воина двинулись сквозь толпу вслед за низкорослым квартирмейстером и стариком, горбившимся под тяжестью мешка. Жизни этих дураков не стоили и гроша, но их нельзя было убивать до тех пор, пока они не приведут преследователей к госпоже Серебряное Древо. Они миновали переулок Арн, затем Белзимуррскую дорогу и свернули в безымянную улочку, которая переваливала через вершину холма и выходила к улице Стамнера. Еще в переулке лучшим бойцам барона стало ясно, что за парой изменников следили не только они. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Похищенная или нет, но раз Владычица Самоцветов выступила против своего отца, то любой из баронов Долины должен гореть желанием поставить ее волшебство на службу своим интересам.

Подойдя к воротам конюшни у гостиницы «Огненная волна», квартирмейстер и старик с мешком замедлили шаги. Прямо перед коновязями стояло несколько человек — вернее, три барда, среди которых был хорошо известный Раерандул Лютнист, — внимательно слушавших моложавого красивого человека в черных одеждах, украшенных руническими знаками. Это означало, что он могущественный маг… или желает, чтобы окружающие считали его таковым.

— Кто это? — обратился один из переодетых воинов к торговцу, который тоже остановился послушать.

— Маг из Элмерны, он здесь снимает номер, — пробормотал торговец, кивнув в сторону гостиницы. — А зовут его Джеринстурн.

Второй кивок означал, что он сказал незнакомцам все, что хотел, и теперь намеревался сам послушать мага.

— …И судя по всему, в прихожей Дома Поднятой Руки сидел маг или кто-то из его подчиненных, — с мрачным видом говорил Джеринстурн, — Я и сам там был, а всего туда собралось человек тридцать, если не больше. Йезунд подробно рассказал о своих вычислениях. Не думаю, что мне удастся достаточно подробно припомнить его аргументы, но все мы совершенно ясно слышали его вывод: Кандалат, Камень Жизни, находится сейчас в разрушенном городе Индраевине. Йезунд погиб из-за того, что заговорил об этом. Никто из нас не знал, что у него были враги или хотя бы недоброжелатели: он не обладал могуществом, с которым нужно было бы считаться, не был груб или злонамерен, не имел долгов ни здесь, ни в Элмерне… Кому-то очень нужна была его смерть, чтобы охота на Камень Жизни не провалилась и Йезунд, вооруженный тайнами, которые он еще не успел до конца разболтать, не добрался до Мирового Камня первым.

— С Дваериндимом мы «разрушим старый мир до основания и новый выстроим затем…» — процитировал один из бардов строки известной баллады; остальные дружно закивали.

— А я слышал еще кое-что любопытное, — произнес глубоким сладкозвучным голосом другой бард. — Я дружу с Гонкулом из Книжного хранилища, что на улице Кларемон. Так вот, он сказал мне, что лишь в трех из всех имеющихся там книг упоминается Индраевин, причем только одна из них за все времена снималась с полки… Так вот, за минувшие два дня все три тома были украдены!

Краер дернул заслушавшегося Сараспера за руку, они почтительно обогнули собеседников и вошли во двор.

Несколько слушателей неспешными шагами направились туда же.

— Где еда? — сердито осведомился Хоукрил, сняв засов и широко распахнув дверь перед товарищами.

— Ну конечно, — возбужденно выпалил Краер, вбегая в комнату и втаскивая за собой Сараспера, — воины никогда не думают ни о чем другом!

— Это потому, что кто-то должен заботиться о насущных потребностях, — огрызнулся латник, — а вы все, такие умные, забиваете себе мозги бесполезными шутками, остротами и прочими глупостями. Я не слепой, Краер, я вижу, что тебя от радости прямо-таки распирает.

— От новостей, Ястреб, — сияя счастливой улыбкой, поправил друга квартирмейстер. — Слушай: у ворот стоит маг из Элмерны и рассказывает всем прохожим — а среди них по меньшей мере три барда, — о том, что волшебник Йезунд, дескать, заявил: Камень Жизни Кандалат сейчас находится в разрушенном городе Индраевине! А Йезунда, выходит, убили за то, что он это разгласил! Так что…

Хоукрил плотно закрыл дверь и снова запер ее на засов. Поэтому трое пребывавших в сознании членов Банды Четырех так и не увидели, что дверь напротив резко распахнулась. Если бы в этот момент кто-нибудь из них выглянул наружу, он увидел бы, как симпатичный мужчина с короткой опрятной бородкой, одетый в дорожный кожаный костюм, широкими шагами вышел на площадку, а в его комнате на пол плавно опустились два очень странных предмета.

Эти предметы представляли собой плавающие в воздухе — несомненно, их поддерживали магические силы, — серебристые шары; там, где в них отражались тусклые лестничные светильники, вспыхивали многоцветные радуги.

По мере снижения шары уменьшались в размере и теряли блеск, но в их глубинах можно было все еще довольно четко рассмотреть какие-то изображения. В одном шаре отражалось то, что происходило в номере, занятом Бандой Четырех, и даже чуть слышно доносилось повествование Краера, а в глубине второго отчетливо виднелось основание той самой лестницы, на вершине которой сейчас стоял владелец волшебных наблюдательных приборов. В затухающих глубинах шара видно было, как несколько вооруженных людей всходят на нижние ступеньки, держа наготове наполовину вынутые из ножен мечи. Бородатый спустился на одну ступеньку и остановился, положив руки на перила. Спустя несколько мгновений он услышал глухой стук сапог, владельцы которых предпочли осторожность спешке, и из-за поворота лестницы показался небольшой отряд.

Увидев человека в кожаном костюме, передний воин, прищурившись, посмотрел на него снизу вверх, угрожающе взмахнул отполированным до зеркального блеска двухфутовым клинком и рявкнул:

— Уйди с дороги!

— Пожалуй, я этого не сделаю, — с ледяной улыбкой спокойно ответил стоявший наверху человек, — Лучше будет, если вы все немедленно повернетесь и подобру-поздорову покинете этот дом. Навсегда.

На лице воина, заговорившего первым, появилось выражение удивления и даже восхищения такой наглостью, а другие лица украсились волчьими ухмылками. Запела извлекаемая из ножен сталь. Передние быстро перестроились, и теперь воины стояли на лестнице по трое на ступеньке, угрожая этому одинокому безоружному человеку, дерзнувшему преградить им путь.

А тот продолжал спокойно улыбаться. Лишь прищурил глаза, когда некоторые из воинов, отбросив естественный вопрос о том, кто же стоял перед ними, волшебник или полоумный, подняли мечи и шагнули на следующую ступеньку… Затем на другую… Мечи, как по команде, отодвинулись назад, чтобы следующим молниеносным движением пронзить дерзкого незнакомца, а кое-кто из шедших во втором ряду поднял меч над головами впереди идущих: всем им страстно хотелось прикончить наглеца, осмелившегося выступить против них.

А он немного наклонился вперед, улыбнулся еще шире и что-то бросил в середину наступающего отряда. Это что-то взорвалось огромным клубом зеленоватого дыма, тотчас же растекшегося по всей лестнице.

Сразу же раздались удивленные возгласы, сталь со звоном ударила по ступенькам и перилам — это воины попытались броситься вперед, но вдруг начали спотыкаться и падать на месте, а потом покатились вниз, грохоча доспехами. Человек в кожаном костюме спокойно шел между упавшими, подбирая мечи и кинжалы. Попутно он расстегивал пряжки на ремнях и, если получалось, вовсе снимал их — люди, с которых на ходу спадают штаны, редко бросаются в бой очертя голову. Когда охапка оружия стала слишком большой и тяжелой, человек в кожаном костюме открыл выходящую на площадку дверь прачечной, и мечи, громыхая, посыпались по желобу для белья в подвал. Убедившись в том, что все замеченное им оружие уже собрано, таинственный бородач легкими пинками скатил бесчувственные тела вниз по лестнице на первый этаж. Покончив с этим важным делом, он на удивление неслышно взбежал по ступенькам и снова скрылся в своей комнате.

Если бы кому-нибудь довелось стоять перед его дверью в те краткие мгновения, когда он открывал ее и входил внутрь, он мог бы увидеть, что оба серебряных шара вновь увеличились в размерах, стали ярче и начали плавно подниматься в воздух.

На противоположной стороне площадки, за закрытой и заложенной засовом дверью, Эмбра с опухшими от сна глазами села, опираясь на подушки, а Краер с энтузиазмом заканчивал свой рассказ:

— …Так что, похоже, Трое просто-таки решили вручить нам один из Дваеров, предварительно познакомив нас с Сараспером. Нет, вы только подумайте, что творится! Разве могут быть какие-то сомнения по поводу того, что нам делать дальше?

Совсем недавно — всего четыре дня назад — Хоукрил без малейшего колебания последовал бы за Краером повсюду, куда завели бы квартирмейстера его живой ум и бойкий язык. Вот и теперь на его лице возникла обычная решимость, глаза вспыхнули… и потухли. Воин, державший в руке кусок жареного клеггарда, с которого на пол капал жирный пряный соус, вопросительно посмотрел на сидевшую на кровати бледную, заспанную женщину со спутанными волосами.

Эмбра облизала сухие губы, и в комнате внезапно воцарилась тишина. Девушка обвела взглядом троих мужчин, ожидавших ее слова, и широко, открыто улыбнулась.

— У меня было сорок слуг, — сказала она хриплым после долгого молчания голосом, — зато теперь я имею трех друзей. Это намного лучше.

Она села прямо и, казалось, попыталась справиться с волнением и соразмерить силы.

— Я могу магическим прыжком перенести всех нас в место, находящееся всего в миле от Индраевина.

Сараспер изумленно вскинул бровь.

— Неужели? Откуда же вы можете знать места, находящиеся в самой глубине Лаврового леса?

Владычица Самоцветов взглянула на него и слабо улыбнулась.

— Сараспер, вы противный, подозрительный старик. Один из моих наставников любил купаться в более теплых и спокойных водах, чем Змеистая, и когда-то, давным-давно, мы часто совершали магические прыжки на озеро Лассабра, которое еще называют…

— Завесой туманов, — перебил ее Хоукрил, и все трое удивленно взглянули на него. Латник пожал плечами, — Так говорится в балладе, — пояснил он чуть ли не извиняющимся тоном.

— Госпожа Эмбра, — осторожно сказал Сараспер, — а вы уверены, что вам стоит это делать? Похоже, что каждое заклинание, которое вы творите, на шаг приближает вас к смерти.

— Да, — поддержал его Краер. — Вам не сле…

Эмбра властным жестом подняла руку, неторопливо обвела взглядом своих товарищей и сказала после паузы:

— Подумайте сами, друзья, сколько заклинаний мне придется творить, если мы потащимся вверх по реке. Это долгий и трудный путь, и его не пройти без боев — а ведь нам придется пробираться через Серебряное Древо — только для того, чтобы узнать, что один из бесчисленных магов, слышавших рассказ Йезунда, задолго до нас успел доскакать до развалин, нашел Камень Жизни и уже набирает бесконечно преданную ему армию из оживших мертвецов или каких-нибудь тварей в этом роде.

— Проклятье, вы правы! — вскинулся Краер, а Хоукрил почти беззвучно пробормотал:

— Будь оно неладно!

Трое мужчин переглянулись, и в следующее мгновение в комнате, казалось, закружился вихрь. Немногочисленные пожитки поспешно собирались и увязывались в узлы. Негромкий шум сборов прервала лишь жалоба Хоукрила, посетовавшего на то, что ему удалось отведать только самую малость такой аппетитной, благословенной богами горячей пищи и что он никогда…

По среднему этажу гостиницы «Огненная волна» эхом разнесся отчаянный женский крик — разнесся и замер, сменившись потрясенной тишиной. А потом снаружи, похоже, именно оттуда, где кричали, донеслись осторожные шаги, кто-то коротко стукнул в дверь, потом послышалась негромкая возня, словно пытались бесшумно открыть запертую дверь, а после этого в замочной скважине блеснула слабая вспышка серебристого света, из которой вынырнул миниатюрный глаз. Он быстро облетел комнату, осмотрел ее всю и исчез туда же, откуда появился.

И тут же внизу, в обеденном зале, поднялся оглушительный шум, в котором отчетливо слышались крики, громыхание стали и торопливый топот солдатских сапог. Воины, несколько минут назад очнувшиеся под лестницей, теперь, изумленные и пристыженные, устремились обратно. В руках у них было новое оружие, а сзади стояли новые союзники — громилы со зверскими лицами. И все эти люди, разогнав испуганных и рассерженных слуг и завсегдатаев таверны, опрометью помчались вверх по лестнице. Большинство размахивало отлично наточенными мечами, но у нескольких человек были в руках большие топоры, которыми можно в несколько ударов разнести любую дверь.

Лестница и площадка, на которую их совсем недавно не пропустили, на сей раз оказались пусты. Одна дверь была распахнута настежь, и комната за нею оказалась темной и пустой. А вторая дверь, напротив, закрыта и заперта на засов.

Нападавшие яростно взревели, люди с топорами вышли вперед. На дверь посыпались частые мощные удары, полетели щепки, и вскоре в толстых досках появилась дыра. В нее тут же просунулась нетерпеливая рука, нащупала засов, без всяких помех приподняла его и выкинула из скоб. Вооруженные люди, грозно рыча, ворвались в комнату и принялись обшаривать углы, распахивать шкафы и чуланы.

Никого из четверых, которых они искали, в комнате не оказалось — от проклятий Ларондара сотрясались стены, — но там все еще сильно пахло жареным мясом и соусом, а посредине стояла еще теплая кровать, на которой отпечатались контуры тела… Тела, пряный аромат которого по меньшей мере одному из разъяренных воинов уже доводилось вдыхать: так пахли волшебные духи колдуньи госпожи Эмбры, которой он не раз помогал слезать с лошади после поездок по лесу на острове Серебряное Древо.

 

11

НА БЕРЕГАХ И В РАЗВАЛИНАХ СЛИШКОМ МНОГОЛЮДНО

В ЗАМКЕ Серебряного Древа три мага, как по команде, встрепенулись.

— Это была она! — задыхаясь, выпалил Маркоун.

— Господин барон, — с важным видом провозгласил Повелитель Заклинаний Амбелтер, — ваша дочь сейчас в Силптаре, в месте, которое мне незнакомо. Эта гостиница находится… она находится на обращенной к морю стороне Южного холма.

Барон вцепился в подлокотники кресла, в котором до сих пор сидел, вольготно раскинувшись, и глаза его вспыхнули огнем бешенства.

— Отправляйтесь туда, — последовал мгновенный приказ. — Отправляйтесь туда немедленно и расправьтесь с ее компаньонами. И доставьте ее сюда. — Он вскочил с места, пронесся по комнате, словно черный вихрь, схватил висевший на стене кнут и, громко щелкнув им в воздухе, выскочил из комнаты.

Маги переглянулись, а затем Кламантл и Маркоун одновременно бросились к подносу, стоявшему на столе перед опустевшим креслом барона. Сняв с него стеклянный колпак, прикрывавший маленькую кучку неаккуратно скрученных волосков госпожи Эмбры, найденных на расческах, они схватили по одному и поспешно вышли на балкон.

Ингрил двинулся вслед за ними, но на балконе не оказалось свободного места, где он мог бы встать и заняться своим делом — творить волшебство. Он проследил за тем, как его младшие коллеги сотворили двух гигантских ночных червей, запрыгнули на спины чудовищ и унеслись прочь. Выйдя на освободившееся место, он воздел руки к небу и принялся производить неистовые колдовские пассы. Он занимался этим до тех пор, пока ночные черви вместе со своими седоками не растаяли в ярком небе далеко на западе.

После этого Повелитель Заклинаний опустил руки, подошел к буфету, уставленному целым лесом бутылей и графинов, и неторопливо налил себе вина.

— Дураки, — с улыбкой сообщил он пустой комнате и отхлебнул из высокого бокала. — М-да, неудачно подобранный яд заметно портит напиток, — задумчиво добавил он спустя несколько мгновений, подержал вино во рту, смакуя, и проглотил, — Какой-то жгучий привкус. — С этими словами он пожал плечами, допил остаток из бокала и налил еще.

Солнце только что миновало зенит. На берегу озера Лассабра Эмбра Серебряное Древо стояла на коленях, ловя ртом воздух и содрогаясь от боли. Туман, обычно покрывавший безмятежные воды озера, растаял под яркими солнечными лучами, и оно лежало как голубое зеркало среди окружавшего его густого леса. И в этом лесу могли скрываться несметные полчища врагов.

Сараспер стоял на коленях рядом с Владычицей Самоцветов, неловко обхватив ее трясущиеся плечи.

— Скажите, занятия волшебством всегда так… э-э… изматывали вас?

Девушка отрицательно помотала головой, из глаз ее брызнули слезы, и она снова согнулась из-за болезненных спазмов в желудке.

Пальцы Сараспера окутало бело-голубое сияние: он вызвал к жизни свое собственное волшебство, переливавшее часть его жизненных сил женщине, которую он бережно держал в объятиях.

Энергия покидала его тело, оставляя ощущение, что он слаб и болен. Его руки вдруг затряслись, и он чуть не выронил внезапно отяжелевшее тело Эмбры, когда голова девушки внезапно склонилась на грудь и она потеряла сознание. Сараспер опустил ее наземь со всей осторожностью, на какую были способны его ослабевшие руки, вздохнул и мрачно посмотрел на квартирмейстера и латника. Краер и Хоукрил смачно облизывались: они только что закончили есть. Они съели, нет, жадно сожрали всю пищу, доставленную от Окна, и долю Сараспера, и долю Эмбры. Впрочем, сейчас Сараспер был слишком утомлен для того, чтобы думать об этом.

— Если так пойдет дальше, — спокойно сказал он воинам, — то вскоре Камень Жизни понадобится нам хотя бы для того, чтобы при помощи его магии поддерживать ее существование.

— Значит, она больше не будет колдовать! — категорически заявил басом Хоукрил. — Совсем не будет. Прямо с этого момента и все время, пока мы ищем этот Камень. Если, конечно, это не сказочка, выдуманная каким-то сумасшедшим колдуном.

— Кто-то настолько поверил колдуну, что убил его за эту сказочку, — спокойно возразил Краер, — и сжег дотла его дом, явно для того, чтобы скрыть следы обыска.

— Ей необходимо убежище, — резко сказал Сараспер, обводя взглядом беспросветную стену деревьев, — Где может быть эта библиотека?

— Эмбра говорила, что она находится в Индраевине, разрушенном городе, до которого отсюда около мили, — ответил Краер. — В какую сторону надо идти, я понятия не имею, но…

— Готов биться об заклад, что вон тот отряд это знает, — спокойно сказал Хоукрил, указывая перед собой пальцем.

Совсем неподалеку от четверых странников за узким, длинным заливом виднелась цепочка людей в доспехах. Среди воинов бросались в глаза несколько человек в мантиях с привязанными на груди и спине щитами. Отряд неторопливо и осторожно пробирался через камыши и прибрежные кусты. Латник заметил, что неизвестные воины тоже обнаружили их присутствие, и медленно вынул меч из ножен.

— Если мы будем слишком долго прохлаждаться здесь, то они доберутся до города раньше нас, — взволнованно воскликнул Краер. — Давайте пошевеливаться!

— Я подозреваю, что руины уже и так кишмя кишат роющимися в земле волшебниками, — отозвался Сараспер и добавил, заметив, что квартирмейстер прямо-таки приплясывает от нарастающего возбуждения: — А ведь у нас есть еще одна забота, о которой мы не должны забывать, разве не так?

— Разбуди ее, — с сожалением в голосе ответил Краер, — Мы не можем ждать. Всего-то нужен один-единственный маг, как следует разбирающийся в своем деле. Стоит ему наложить лапу на Камень раньше нас, и мы превратимся в довесок к куче изуродованных трупов всех тех, кто осмелился встать на его пути.

— Ну, для того чтобы превратиться в изуродованный труп, вовсе не обязательно так долго ждать, — громко воскликнул Хоукрил и внезапно развернулся быстро и ловко, как атакующая змея — противники часто впадали в заблуждение, не ожидая от огромного воина такого проворства, — и по самую рукоять вонзил свой меч в густую стену кустов.

Раздался пронзительный вопль раненого человека, и кусты затрещали, потом с громкими проклятиями на открытое место выскочили несколько человек, прятавшихся на опушке леса. Все они были одеты в кожаные костюмы.

Хоукрил, выставив вперед обагренный свежей кровью меч, поспешно шагнул назад, а Сараспер произнес несколько странных слов, вытащил из-за пазухи какую-то вещицу и подбросил ее в воздух. Краер успел заметить, что это был треугольник из трех скрепленных между собой миниатюрных мечей. В следующее мгновение блеснула яркая вспышка, из которой возникли три огромных, плавающих в воздухе меча. Впрочем, Длиннопалому некогда было рассматривать волшебное оружие целителя, так как он уже кинулся навстречу нападавшим, держа в одной руке верную шпагу, а в другой кинжал.

Насколько он успел заметить, нападавших было всего восемь, и ни один из них не принадлежал к отряду, который они видели на берегу. Эти люди носили поношенные костюмы из шкур, коротко подстриженным мехом наружу, истрепанные плащи грязно-бурого цвета или куртки и рваные бриджи. Так обычно одевались лесники, но судя по тому, как они спотыкались и оскальзывались на бегу, эти люди больше привыкли пользоваться оружием на мощеных улицах и во дворах замков и чувствовали себя очень неуверенно среди пней, увязая ногами в мягкой моховой подстилке. К тому же, когда волшебные мечи Сараспера замелькали в воздухе и принялись сами по себе наносить и отражать удары, стало видно, что под меховыми безрукавками скрыты доспехи.

Хоукрил, сделав финт, проскочил мимо одного противника, коротким взмахом меча разрубил горло другому, легко, словно танцуя, вернулся назад, чтобы перерубить шею воину, от которого он только что ушел, и, еще больше ускорив движения, ринулся вперед и выбил оружие из рук третьего из лжелесников.

В былые годы ему приходилось сражаться так же отчаянно. Это было на островах, но тогда он был моложе… это было в ложбине, полной предательниц-жриц, и он сражался за одного человека…

Когда он наконец пробился к упавшему барону и встал над ним, Золотой Грифон поднял на него уже начавшие затягиваться туманной пленкой глаза. На побелевших губах Эзендора Черные Земли пузырилась кровь.

— Ты… прав, Ястреб… — с трудом выговорил человек, которого он любил больше, чем весь остальной мир, — но… уже… уже поздно…

Хоукрил не дослушал умирающего барона. Он выхватил из-за пояса второй, еще ярче начищенный рог и затрубил изо всех сил. Одновременно он работал мечом, рисуя в воздухе непроходимый стальной барьер.

Какой-то жрец попытался зацепить его за колено, и латник своим рогом начисто снес ему нос, а затем нанес такой же удар в другое святое лицо: музыкальный инструмент до конца сделал свое дело. Звон, говоривший о появлении магического щита, стих спустя всего мгновение, а в следующее мгновение Хоукрил уже поднес флакон с исцеляющим бальзамом к губам своего господина. Потом он вынул из-за пазухи второй флакон, вложил его в руку барону и повернулся, чтобы загородить собой Золотого Грифона и помочь ему пережить несколько ужасных минут, пока не подойдут другие латники.

Или до тех пор, пока колдовство разъяренных жриц Охотницы не унесет жизни всех находящихся в ложбине. Сверкнула яркая вспышка, раздался грохот, и обмякшие святые тела полетели во все стороны. Хоукрил громко и затейливо выругался: перед началом переговоров он дал совершенно недвусмысленные приказы, понять которые должен был даже самый тупой воин: женщин в рогатых шлемах нужно прикончить сразу же после того, как будет убран волшебный щит. Но кто-то в нужный момент оказался слишком далеко, а кто-то, может быть, зазевался, глядя на соблазнительные тела, обтянутые кожаной одеждой, а кто-то…

Сверкнула вторая вспышка, и латника обрызгало грязью, смешанной с кровью. Магический взрыв пропахал в почве огромную борозду, направленную прямо к стенающему барону, но удар не достиг цели.

Жрицы, очевидно, нисколько не беспокоились о том, сколько своих товарищей из святого высокого духовенства Владычицы они перебьют. Хоукрил видел, как одна из них, взятая латниками в кольцо, смотрела на него издалека — а затем там, где она стояла, сверкнула вспышка другого цвета, и мир окутался пеленой белого тумана, в котором мелькали неяркие проблески и слышались приглушенные звуки, и в этом тумане Хоукрил стоял над своим распростертым на земле господином, а жрица висела в воздухе над ними, и больше никого видно не было. Откуда-то снаружи в туман вонзился клинок меча и тут же растаял струйкой дыма; остался лишь жалкий огрызок возле рукояти.

Зато у жрицы меч имелся, и она, не теряя времени, атаковала Хоукрила и попыталась нанести удар ему в лицо. Хоукрил заранее разгадал ее намерения и, вместо того чтобы уклониться, зацепил ее клинок своим собственным и отвел оба оружия от своего носа налево, на расстояние вытянутой руки, так что потерявшая равновесие женщина, накренившись, беспомощно пролетела мимо барона, вместо того чтобы, разделавшись с телохранителем, прикончить раненого.

Столкнувшись, клинки выбили сноп ярких искр, и Хоукрил поспешил проскочить через это искрящееся облако, чтобы снова таким же приемом парировать следующую атаку женщины. Стоя нос к носу, они продолжали борьбу.

— Ты дождешься проклятия Владычицы, воин! — прорычала разъяренная жрица. — Стоит мне только назвать ей твое имя! Отойди в сторону — тебе не дозволялось входить в лощину!

— Как это так? — яростно рявкнул в ответ Хоукрил. — Мой господин барон согласился выйти на эти переговоры один и без оружия! Я вышел на бой, чтобы помочь человеку, противостоящему восьми десяткам предателей! Кто ты такая, чтобы что-то запрещать мне или проклинать меня?

— Достаточно мне сказать несколько слов, — проворковала жрица, не отводя клинок, — и твоя жизнь больше не будет стоить того, чтобы ее продолжать.

— Верность делает жизнь достойной того, чтобы жить, ханжа, — сверкнув глазами, возразил Хоукрил. — Верность, и выполнение клятв, и защита товарищей. Боги и их жрецы могут запоздать с помощью, могут оказаться обманутыми или подкупленными, но братья по оружию никогда не посмеют предать друг друга. Для нас лучше умереть, чем подвести друга!

Последние слова он яростно выкрикнул, так как вызванная противницей магия с непреодолимой силой оттесняла его назад.

— Боги могут ошибаться, — прохрипел он, — но честные люди все равно побеждают!

— Красивая речь, — глумливо осклабилась жрица. — В этот момент клинок Хоукрила задымился и рассыпался искрами, а острие меча противницы устремилось к груди латника. — Но никто и никогда не может противостоять истинным слугам Охотницы!

В это мгновение рука в броневой перчатке схватила ее сзади за горло.

— Полагаю, что такие случаи все-таки бывали, — бодро заметил барон Черных Земель, — если, конечно, вас можно считать истинной служительницей Охотницы.

Он разжал пальцы, жрица громко выдохнула, отхаркнув струйку крови, и упала ничком на землю. Туман и искры сразу же исчезли.

Тело умирающей жрицы дернулось, вытянулось и замерло. Хоукрил подхватил выпавшее из ее руки оружие, чтобы защищать своего барона… и в следующее мгновение владетель Черных Земель и его оруженосец и телохранитель по фамилии Анхару застыли, поскольку внезапно все стихло. Они обводили внимательными взорами поле кровавого побоища. Драться было больше не с кем.

Тут и там люди Черных Земель поднимали к небу окровавленные мечи в приветственном салюте. Лощина была залита кровью служителей и прихожан Шарадена.

Золотой Грифон обнял латника за плечи — ему пришлось для этого приподняться на цыпочки — и пробормотал, стараясь справиться со все еще плохо повиновавшимся ему языком:

— Анхару, верный из верных, только тебе одному я обязан жизнью. Если когда-нибудь ты окажешься в таком же положении, то я верну тебе этот долг. Если же я этого не сделаю, то пусть проклянет меня Владычица, именем которой так охотно грозили эти ложные жрицы. Клянусь!

Он умолк, несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух и добавил:

— А теперь, Хоукрил, давай-ка поищем что-нибудь, чего можно было бы выпить, да побольше!

— Господин, — негромко ответил Хоукрил; они брели, поддерживая друг друга, по усыпанному трупами полю, и с каждым шагом их раны начинали болеть все сильнее и сильнее, — вы всегда были истинным кладезем мудрости. Достаточно посмотреть на результат вашей последней великой идеи.

Сейчас здесь не было никаких жриц, но крови и отчаяния хватало с избытком. Краер, высоко подпрыгнув, ударил одного из врагов ногой в лицо и тут же толкнул покачнувшегося человека назад, поближе к крутившимся в воздухе мечам Сараспера. Он видел, как два «лесника» отчаянно отбивались от стремительных мечей, но человек, которого он подставил под удар, не держал оружия наготове и не мог отразить выпад волшебного клинка. Мелькнув в воздухе, летающий меч стремительно рассек лицо воина, тот упал, издавая отвратительные булькающие звуки, а сразивший его клинок начал понемногу растворяться в воздухе.

К тому времени квартирмейстер уже стал уставать от затянувшегося боя с одним из лжелесников, который был выше, сильнее и, главное, злее, чем он. Впрочем, этот воин очень любил мощные размашистые удары слева, так что Краер обманул его. Сделав вид, что поскользнулся, он, перекувырнувшись, нырнул под клинок, просвистевший в воздухе с сокрушительной силой.

Он вскочил совсем вплотную к врагу, но в этот момент заманчиво близко оказался другой противник — тот самый, которого Хоукрил отшвырнул в сторону в самом начале боя. «Лесник» никак не мог обрести равновесие и к тому же смотрел в сторону от Краера. Квартирмейстер молниеносно метнулся к нему, всадил кинжал в горло врагу, дернул лезвие назад и вправо, начисто перерезав горло, и толкнул убитого так, чтобы тот оказался на пути у любителя размашистых ударов. Ему уже давно стало ясно, что высокому «леснику» не мешало бы попрактиковаться в прерывании и изменении направления удара.

Краер уже успел отскочить — с его кинжала все еще яркой струйкой стекала кровь — и оказался лицом к лицу еще с двумя лжелесниками, наступавшими на него выверенными синхронными движениями опытных бойцов.

Немного правее Хоукрил, чтобы добраться до пары, которая все еще успешно сопротивлялась волшебному оружию, стремительно обежал по большой дуге пляшущие в воздухе волшебные мечи и теперь энергично атаковал сразу обоих неприятелей, пытаясь заставить их ошибиться в защите. Один из них на мгновение замешкался, парируя атаку радужного меча, и тут же клинок латника проткнул ему горло.

Противник задохнулся, разинул рот, изрыгнул струйку крови и, шатаясь, сделал два коротких шага навстречу Хоукрилу — его глаза стремительно подергивались смертной пеленой, — а его собрат-«лесник» закричал в испуге и бросился бежать… прямо к Краеру.

Хоукрил вовремя выкрикнул предупреждение, и квартирмейстер любезно посторонился, тем самым дав беглецу возможность оказаться на пути у атаковавшей его пары.

Сараспер поднялся на ноги, позволив бесчувственному телу Эмбры сползти наземь по его лодыжкам, произнес несколько слов, указывая на остававшихся в живых воинов, и летучие мечи устремились вслед за беглецом.

Увидев, что раненый «лесник» устремился вслед за летучими мечами, Хоукрил добил его коротким ударом слева. Остальные противники отступали от такой пугающей волшебной угрозы, а Хоукрил никак не мог набраться решимости, чтобы преследовать их по лесу, где могли оказаться засады и ловушки, о которых не знал никто, кроме Троих да тех, кто их заготовил, а также и лагерные стоянки больших отрядов.

Поэтому он, не теряя времени, широко рубанул мечом понизу. Клинок нашел лишь одну пару лодыжек, но «лесник» тяжело грохнулся на землю, летучие мечи тут же ринулись к нему, и во все стороны полетели брызги крови и клочки плоти.

Убегающий «лесник» даже не задержался, чтобы попытаться помочь товарищам, и стремительно приближался к прибрежным деревьям. Краер хорошо понимал, какую опасность может представлять ускользнувший противник.

— Позаботься о них! — крикнул он Хоукрилу и понесся вслед за беглецом, из-под ног которого взлетали целые тучи прошлогодних листьев.

Единственный оставшийся на берегу «лесник» пятился и, отчаянно размахивая мечом, отбивался от Хоукрила и последнего летающего меча. А латник и волшебное оружие настойчиво теснили его мимо деревьев, кочек, бурелома и пней.

По мере того как волшебное оружие удалялось, Сараспер все больше бледнел и все сильнее прижимал к вискам пальцы, которые вскоре стали от напряжения твердыми, как стальные когти. Целитель сам не заметил, как, дрожа всем телом, опустился на колени, а затем вытянулся ничком, хватая воздух широко раскрытым ртом; все его тело покрылось обильным потом. Где-то в лесу в ответ на его обморок последний из летающих мечей окутался желтоватым туманом и растворился в воздухе. Целителю удалось послать радужное оружие намного дальше, чем это делали многие из профессиональных творцов заклинаний, но его не ждали за это никакие награды. А ведь у него была и другая, куда более важная задача: спасти жизнь волшебницы и при этом сохранить свою.

Поднявшись на четвереньки, ощущая себя совершенно разбитым от слабости, преодолевая накатывающуюся волнами апатию, Сараспер вновь подполз к лежавшей в беспамятстве Эмбре.

— Госпожа, — пробормотал он, когда наконец-то оказался рядом с нею. — Госпожа Серебряное Древо! Госпожа Эмбра, вы слышите меня!

Со стоном упав ничком рядом с девушкой, старый целитель, напрягая все свои силы — о, как же мало их осталось! — принялся мягко похлопывать волшебницу по щекам, повторяя ее имя.

Он должен был вернуть ей сознание, прежде чем сам уйдет в беспамятство, в противном случае военный отряд, шедший вдоль берега, может наткнуться на них и обнаружить две беспомощные жертвы, с которыми легко будет походя покончить двумя небрежными ударами кинжала…

На пригорке между двумя гигантскими скрюченными деревьями неустанно мелькавший в воздухе, атаковавший врага волшебный клинок заиграл радужными переливами и исчез. «Лесник» издал радостный вопль, больше походивший на собачий вой, и в тот же миг Хоукрил ударом снизу подхватил его клинок и, пользуясь своим превосходством в росте и весе, заставил противника поднять руку. В конце концов тела воинов соприкоснулись, и латник вместе с врагом рухнул наземь.

Падение оказалось очень тяжелым, и «лесник» даже взвыл от боли в ушибленной спине. Впрочем, дело шло о жизни и смерти, и две пары сильных рук тут же принялись искать пути к горлу противника, одновременно нащупывая кинжалы, прицепленные к поясам.

Хоукрил удачно выбрал место для атаки: совсем неподалеку — ему даже не нужно было тянуться, — торчали из земли два небольших булыжника, плотно обросших мхом; он заметил их еще до того, как повалил противника.

И теперь, когда они катались по земле, он, улучив момент, схватил один из камней и, вложив в удар едва ли не всю свою гигантскую силу, опустил его на противника. Первый удар раздробил пальцы «лесника», успевшего схватиться за кинжал, а второй превратил в кровавое месиво его нос. Победы в бою одерживают отнюдь не благодаря благородству поведения, а для настоящих солдат, которые не могут, стоя в изящной позе, поклясться, что за них будет внесен выкуп, победа означает жизнь, и с этим ничего нельзя поделать.

«Лесник» дернулся всем телом, взвыл; ему в глаза потоком хлынула собственная кровь. Хоукрил тыльной стороной ладони еще раз стукнул противника по лицу, вырвал у него из руки меч и его рукояткой нанес сильный удар в висок. «Лесник» вытянулся и замер.

Латник собрал все оружие, которое видел, вскинул побежденного противника на плечо и притащил туда, где остались Сараспер и Эмбра. Он нашел их лежащими рядышком без сознания, не слишком-то заботливо бросил свою ношу рядом с ними и поспешно склонился над друзьями, чтобы убедиться, что и целитель, и девушка дышат и на их телах нет никаких видимых ран. После непродолжительного осмотра он с облегчением вздохнул: оба мирно спали.

— Ну и сторож из тебя, — ворчливо сообщил он негромко похрапывавшему Сарасперу и занялся своим бесчувственным противником. После тщательного до неприличия обыска он извлек из его сапога тонкий, как игла, стилет; второй был закреплен на обратной стороне ножен меча. Неужели у лесников принято так вооружаться, отправляясь осматривать свои угодья?

Встряхнув головой, Хоукрил стащил с бездыханного врага сапоги, снял с него ремень, затянул его вокруг одной волосатой щиколотки, перекинул ремень через ветку дерева и, завязав узел на другой щиколотке, подвесил пленника вниз головой. Из-за пазухи воина вывалился и повис ниже головы какой-то мешочек, привязанный на ремешке.

Хоукрил поморщился. Если это был кошелек, то хозяин «лесника» не отличался щедростью. Он снял ремешок, зацепившийся за уши подвешенного, и, отвязав мешочек, крепко связал вместе большие пальцы и мизинцы своего пленника.

Похоже, что все эти фальшивые лесники носили под плащами и куртками — которые они, скорее всего, сняли с убитых ими настоящих лесников, — кожаные костюмы, на которые было нашито по несколько броневых пластин. Хоукрил стянул куртку и доспехи пленника, окинул подвешенного на ветке человека долгим, внимательным взглядом, а затем кивнул и высыпал содержимое кошелька на плоский камень.

— Даже мараться не стоило, — прокомментировал Краер, с довольным видом вышедший из-за деревьев. — Несколько медных блестранов, одна серебряная звездочка и, между прочим, значок Кардассы. Ну что ж, это сбережет нам время; можно не допрашивать беднягу. Наверняка это отряд, посланный бароном Кардассой за Камнем, или его часть. Полагаю, что где-то неподалеку мотаются еще какие-нибудь колдуны.

Хоукрил вновь взглянул на висевшего вверх ногами пленника, а потом на Эмбру и Сараспера.

— И что дальше? — спросил он, всем корпусом повернувшись к квартирмейстеру.

Краер пожал плечами.

— Если тот военный отряд который мы видели, направляется в Индраевин, то город должен находиться где-то в той стороне. Самое лучшее, что мы можем придумать, — это убраться отсюда, с этой дороги, да поживее, а то, если этим ребятам придет в голову обогнуть залив, они в два счета искрошат нас в мясное рагу. Мы можем постараться обойти их кругом, держась от них подальше, и подойти к развалинам города с другой стороны.

— Самый подходящий путь для того, чтобы заблудиться, — медленно произнес Хоукрил.

— А ты считаешь, что лучше будет отправиться прямо навстречу вооруженному отряду, который наверняка уже поджидает нас? — язвительно заметил Краер, — Лично мне кажется, что этого делать не стоит.

— Ну, а что, если мы пройдем мимо развалин и выйдем прямо в лес? Он тянется на многие мили, ведь не зря его называют бесконечным, — насупил брови Хоукрил.

Квартирмейстер снова пожал плечами.

— Если мы зайдем не слишком далеко, — негромко сказал он, — и будем достаточно тихо себя вести, то с наступлением сумерек увидим костры и услышим звуки. Все это, по крайней мере, скажет нам о том, где находятся люди, а многие из них должны будут находиться среди развалин или рядом с ними. Когда отойдем немного подальше, попытаемся разбудить Эмбру. А теперь подожди, пока я взмахну мечом, и тогда тащи ко мне сначала Эмбру, а потом Сараспера. Только постарайся двигаться как можно тише.

Краер взял меч, который Хоукрил отобрал у своего пленника, и направился между деревьями в сторону от озера. Удалившись настолько, что латник с трудом мог рассмотреть его через зеленый лесной сумрак и теснящиеся стволы деревьев, он несколько раз широко взмахнул мечом вкруговую. Хоукрил послушно подхватил девушку, перенес ее к Краеру и возвратился за Сараспером.

Связанный пленник все так же без сознания висел на ветке, но кучка его монет, лежавшая на камне, бесследно исчезла. Латник чуть заметно улыбнулся: без сомнения, это дело Краера.

Квартирмейстер положил меч на землю острием в ту сторону, где они видели первый отряд, и теперь хлопотал, пытаясь разбудить Эмбру.

Краер шептал на ухо ее имя, прикладывал холодные монеты, которые он и впрямь прихватил с камня, к ее щекам, лбу и запястьям, мягко, но настойчиво растирал ей кисти, предплечья и подбородок. Хмурый Хоукрил склонился рядом. В конце концов глаза волшебницы открылись. Она была бела как мел, даже губы почти не выделялись на этом бледном лице, вид у нее был ошарашенный, и она довольно долго смотрела на своих спутников, очевидно не сразу узнав их.

— Вы можете идти? — мягко спросил Краер.

Владычица Самоцветов нахмурилась; озадаченное выражение на ее лице внезапно сменилось раздражением.

— Конечно могу, квартирмейстер, — резко бросила она. — Я просто устала, но не болею и не умираю! — Она резко оттолкнула его руки, вскочила на ноги — и чуть не упала.

— Это что, особенность высокого стиля, принятого при дворе Серебряного Древа? — насмешливо поинтересовался Краер, меж тем как его руки молниеносно подхватили волшебницу и помогли ей удержаться на ногах. — Какой-то изысканный знак вежливости, недоступный пониманию простого мужика?

— Краер, придержите язык! — огрызнулась Эмбра, а Хоукрил в один голос с нею рявкнул:

— Краер, заткнись!

Во взглядах, которыми обменялись латник и девушка, мелькнуло одинаковое изумление и даже смущение от того, что они в один и тот же миг испытали одинаковое чувство. Хоукрил хмыкнул, переступил с ноги на ноги и отвел глаза в сторону. Эмбра нетерпеливо вырвалась из рук квартирмейстера, отошла на десяток шагов, несколько раз взмахнула руками, по паре раз наклонилась всем туловищем направо и налево и в конце концов заявила:

— Конечно я могу идти. Краер, в чем смысл всех этих игр?

Краер поднял руку жестом, который означал сразу и просьбу о прощении, и призыв к вниманию, а левой рукой указал на деревья.

— Если озеро, от которого мы ушли, находится там, то где, по вашему мнению, госпожа, находятся развалины Индраевина?

Волшебница нахмурилась было, но лицо ее сразу же просветлело.

— Около мили в ту сторону.

Квартирмейстер быстро нагнулся и повернул лежавший на земле меч так, чтобы его острие смотрело точно в том направлении, куда указала Эмбра. Подняв голову, он объяснил:

— Мы с вами вдвоем пройдем ровно столько, чтобы видеть Хоукрила, а он мог видеть нас. Он будет знаками указывать нам, куда идти — правее, левее или прямо, — чтобы мы точно придерживались линии, которую указывает меч. Потом я положу на землю свою шпагу — она будет точно отмечать направление, по которому мы пришли, — мы остановимся и будем ждать Хоукрила. Он принесет Сараспера и меч. Тогда я возьму у него этот меч, мы пойдем по направлению шпаги, и так раз за разом. Таким образом мы будем более или менее точно придерживаться избранного направления. Мы уже отошли достаточно далеко от воды, чтобы обойти развалины стороной и выйти к ним с тылу.

— Где может быть поменьше врагов, хотя караульных все равно придется остерегаться, — согласилась Эмбра. Кстати, ее привела в восторг уловка «лесников», о которой воины ей наскоро рассказали. — Боюсь, что здесь уже находится половина магов Аглирты, а все остальные тоже спешат сюда, чтобы попытаться завладеть Камнем.

Краер кивнул.

— У вас есть какие-нибудь мысли о том, почему волшебство дается вам так тяжело? Кто мог это устроить?

Эмбра пожала плечами.

— Наверно, проклятие. Почти уверена, что это работа отцовских магов.

— А если их убить, то проклятие перестанет работать? — яростно прогремел Хоукрил.

Краер и девушка повернулись и удивленно посмотрели на него. Затем Эмбра медленно кивнула.

— Полагаю, да; если, конечно, убить всех, кто приложил руку к заклинанию.

Хоукрил молча кивнул в ответ, а затем жестом предложил Краеру трогаться в путь.

Пока квартирмейстер и волшебница бок о бок удалялись через лес, все трое пребывавших в сознании членов Банды Четырех бдительно осматривались по сторонам.

Всю вторую половину дня они шли короткими переходами, строго соблюдая изобретенный Краером способ ориентации. Спустя некоторое время Сараспер пришел в сознание, хотя все еще морщился от терзавшей его головной боли и ковылял, спотыкаясь, не в состоянии уверенно шагать. Однажды они услышали шум непродолжительного сражения — крики, звон стали и гулко раскатившийся по окрестностям грохот магического взрыва, но за весь переход не увидели ни одного живого существа крупнее лесной кошки.

Когда день начал клониться к вечеру, путники решили, что пора сворачивать, и остановились только один раз, когда Эмбра подняла руку и сказала вполголоса:

— Индраевин должен начинаться здесь и тянуться вон в том направлении.

Краер и Хоукрил, опустив глаза, принялись зачем-то осматривать свое оружие, Эмбра копалась в карманах в поисках каких-нибудь заколдованных безделушек из Дома Серебряного Древа, которые могли бы ей понадобиться, если потребуется творить заклинание.

— Было бы хорошо, — негромко обратился к ней Сараспер, — если бы вы не занимались никакой магией без самой крайней необходимости.

Эмбра искоса взглянула на него.

— Я и рада бы, — с серьезным видом согласилась она, — но, посудите сами, разве здесь необходимость может быть не крайней?

Целитель усмехнулся и с беспомощным видом развел руками. Старик и девушка дружно, словно по сигналу, пожали плечами и направились к развалинам, стараясь ступать как можно тише. Краер шел первым, указывая знаками, когда и куда следовало двигаться его спутникам.

Они прошли совсем немного, когда впереди над деревьями внезапно мелькнула яркая вспышка и почти сразу же донеслись крики боли, тревоги и гнева.

Четверо переглянулись.

Краер жестом приказал двигаться дальше.

 

12

НЕПРОСТОЕ ИСКУССТВО МАГИИ

ЭТОТ ДЕНЬ жители Сверкающего Города забудут не скоро. Когда солнце уже склонялось к закату, с ясного ярко-голубого неба к крышам домов спустились два черных змеевидных чудовища с крыльями, как у летучих мышей. Они походили на небольших драконов, и на спине у каждого сидело по человеку.

Народ пялился в небеса и указывал пальцами на странных тварей, однако седобородым старикам хватило лишь одного взгляда. Они торопливо заковыляли в свои дома и полезли в погреба и подвалы. Стремительно приближавшиеся по небу черные тени могли быть только ночными червями, которые так часто упоминались в балладах бардов и легендах сказочников, но люди вовсе не надеялись на счастливый исход или появление романтического героя, способного эффектно разделаться со страшилищами. К тому же они отлично знали, на что способны ночные черви, и понимали, какого сорта должны быть те наездники, которые осмелились оседлать подобных монстров.

В звуки хлопотливой мирной жизни вплелся забытый за многие годы спокойствия медный голос сигнальных труб, призывавший лучников и магов бросить все дела и подняться на стены и башни, чтобы оборонять город. Впрочем, им не понадобилось даже лезть на сторожевые вышки, чтобы понять причину тревоги.

Долетев до самого старого и богатого района Силптара, чудовищные крылатые змеи принялись кружить в воздухе над вершиной холма, словно черные призраки, а всадники в мантиях, держа в руках волоски, торопливо творили какое-то волшебство… которое, впрочем, не получалось.

Ветер развевал волосы Кламантла и холодил его щеки, а он, сидя на спине кружившего над городом чудовища, закончил складывать свое заклинание и с привычной осторожностью начал вызывать магическую силу. Он не спеша проговаривал колдовскую формулу, чтобы «почувствовать» присутствие госпожи Эмбры в пределах города, а также части долины реки и окружающих земель, которые находились в поле его зрения.

И не ощущал ничего.

Маркоун поднял голову, сотворив собственное заклинание, и оказалось, что лицо у него такое же расстроенное и гневное, как и у напарника. Волшебники обменялись озадаченными взглядами. В следующее мгновение оба летучих червя, повинуясь полуосознанным командам своих седоков, сошлись бок о бок и летели, едва не соприкасаясь мощными крыльями, а маги обсуждали то, что оба хорошо понимали и чего очень страшились: госпожи Серебряное Древо не было ни в Силптаре, ни в его окрестностях.

— Как бы мы с тобой ни бесились, все это пустяки по сравнению с тем, как нас встретит барон, — мрачно сообщил Кламантл своему коллеге-магу.

Младший из волшебников сверкнул зубами в улыбке, которая, впрочем, из-за его страха была лишена даже намека на веселость, и крикнул, повернувшись через плечо:

— Если только у нас ничего не выйдет!

Он низко пригнулся к шее своего волшебного крылатого «коня», заставил его устремиться круто вниз и что-то забормотал. Кламантл, хотя и не слышал его слов, отлично понял, что они могли значить.

Маркоун вытянул вперед руку с растопыренными пальцами, и с них сорвались чуть заметные молнии. Увеличиваясь с каждым мгновением, превращаясь в огненные вихри, они, словно стрелы, выпущенные умелыми лучниками, понеслись к земле и вонзились в горбившуюся множеством острых гребней крышу гостиницы «Огненная волна». Здание зашаталось, во все стороны полетели искры, и там, куда они попадали, мгновенно вспыхивало яркое пламя. Послышались удивленные крики и вопли ужаса, а Маркоун, растянув губы в широкой улыбке, которая теперь могла бы показаться радостной, если бы кто-нибудь мог ее видеть, устремился к земле вслед за своими огненными стрелами.

С изящной непринужденностью он в последний момент отвернул своего «скакуна» от взметнувшихся к небу языков пламени и, проносясь над самыми крышами гостиницы, с беспечным видом швырнул «кулак гнева» в стропила, с которых уже через несколько мгновений начала падать вниз черепица. За его спиной с грохотом рассыпался верхний этаж; обломки горящих балок, черепица и всякая всячина, крутясь, взлетели в воздух.

Кламантл некоторое время следил за его действиями, затем пожал плечами и метнул вниз изобретенное им самим заклинание «разрушение дерева», чтобы перекрытия поскорее обрушились на головы постояльцев «Огненной волны». Это, по крайней мере, должно было направить опрометчиво созданный Маркоуном огонь внутрь разоренной гостиницы, вместо того чтобы позволить ему бежать дальше по крышам, грозя уничтожить половину Силптара. Балки и опорные столбы разом распались, и среди усиливавшихся рева огня и треска горящего дерева с новой силой раздались крики страха и боли.

Маркоун, нисколько не тревожась о том, какие разрушения он учиняет, прорычал еще одно заклинание огня, и чуть ли не весь этаж, лежавший под обвалившимся, мгновенно охватило пламя. Было видно, как метались в огне люди, тщетно разыскивая путь к спасению, а на них падали потолки, под ними проваливались полы, на них падали стены, и несчастным всегда не хватало нескольких шагов или нескольких секунд, чтобы выбраться из огненного ада.

Отчаянно, взахлеб выли постояльцы, которым посчастливилось выпрыгнуть через окна верхних этажей, чтобы, ломая кости, рухнуть на булыжники мостовой. На противоположной стороне улицы стояли, ошеломленно взирая на пожар, завсегдатаи, успевшие высыпать из таверны; многие из них все еще, сами того не сознавая, сжимали в руках пивные кружки и стаканы со спиртным. А гостиница «Огненная волна» впервые за свою древнюю историю оправдывала свое вызывающее название и разгоралась, как раздуваемый ветром костер.

Отчаянно хватая широко раскрытыми ртами раскаленный воздух, Дарентар Джалит и Ларондар Лаернсар в четыре руки дергали перекосившуюся дверь, за которой ревело яростное пламя, и почти одновременно умерли, задохнувшись в дыму. До последнего мгновения они изрыгали проклятия, сначала оглушительно громкие, потом беззвучные. Им оставалось лишь несколько шагов до порожденного поспешно произнесенным заклинанием столба чистого воздуха, свободного от огня и дыма, но сделать эти несколько шагов они были так же не в состоянии, как без остановки пробежать через все баронства, которые отделяли Силптар от острова Серебряное Древо. Спустя несколько секунд после того, как оба воина упали, дверь, с которой им не удалось справиться, обрушилась на их безжизненные тела, взметнув вверх огромный рой ярких искр.

А в основании этого столба чистого воздуха, со всех сторон окруженного пламенем, стоял еще один маг, которого тоже трясло от гнева. Джеринстурн Элмернский, зажав между коленями толстую книгу, на страницах коей было записано множество заклинаний, воздел руки к небу, чтобы наслать смерть на того, кто нынче принес ее в Силптар, кто бы он ни был. Маг отчетливо видел кружившихся в небе ночных червей и дрожащим голосом продекламировал самое сильное взрывающее заклинание, какое было подвластно его мастерству. Рычащие звуки вырвались из тонких губ, сила, направляемая трясущимися руками, устремилась к цели, и выписывавший в небе замысловатые петли ночной червь превратился в клуб черного мутного дыма, а его облаченный в мантию наездник начал стремительно падать на землю.

— На помощь! — заорал Кламантл, размахивая руками, как будто пытался ухватиться за воздух, который не желал держать его. — Маркоун! Спаси!

Но младший маг пронесся мимо, глаза волшебников Серебряного Древа на мгновение встретились, и ночной червь помчался дальше, унося на себе Маркоуна, заливавшегося холодным, злым смехом.

Чтоб его пожрал Темный Олим! Видя, как булыжники стремительно увеличиваются в размерах, Кламантл желал только одного: убраться отсюда куда подальше, в безопасное место, все равно ку…

— Во имя Троих! Конечно же!

Кламантл выкрикнул три слова, выскочившие откуда-то из глубин памяти, и, когда до булыжной мостовой ему оставалось лететь считанные мгновения, окружавший его мир изменился. Все, что он видел, внезапно превратилось в расплывчатые, мутные цветные пятна, а затем он оказался во мраке. Темнота, сырость, запах пыли и еще какой-то запах… Он никак не мог вспомнить, что же могло так пахнуть. Может быть… может быть, мускус?

Совсем рядом послышался звук, похожий на хрюканье. Маг повернулся и с лихорадочной поспешностью заставил воздух посветлеть. И увидел не более чем в шести шагах от себя здоровенного кабана, который, оскальзываясь копытами в навозе, явно намеревался перейти в атаку.

Кламантл выкрикнул простое заклинание, предназначенное для разжигания походных костров, швырнул огонь в клыкастую морду, отскочил в сторону и покатился по грязной земле, а на него рушились тяжелые книги, которые он много лет назад своими руками укладывал в этом тайном убежище. Кабан, злобно визжа, пронесся мимо, а пламя, издав глухой невпечатляющий хлопок, наконец-то начало разгораться.

Копыто стукнуло в стену в изрядном отдалении от ошеломленного волшебника, взвилась туча пыли, а затем в убежище Кламантла наконец-то наступила долгожданная тишина.

Волшебник приподнялся на четвереньках и, как ему показалось, целую вечность вглядывался во мрак, прислушивался и собирался с мыслями. Когда же он подготовил себе это маленькое убежище? Неужели двадцать лет назад? Какой долгий срок!

Достаточно долгий для того, чтобы кто-то догадался откатить в сторону валуны, скрывавшие запертую дверь (и, скорее всего, сломя голову умчаться прочь, поняв, что здесь обосновался волшебник), и чтобы здесь спустя некоторое время обосновались кабаны. Достаточно долгий для того, чтобы формулы заклятия, записанные на стенах тогда еще новичком, только-только закончившим обучение, стерлись и осыпались. Это произошло еще до того, как он составил заклинание, разорвавшее кабанью тушу на части.

Он должен был найти выход и узнать, какие перемены произошли снаружи, в давно заброшенной и заросшей кустами деревне, в которой его пещерка когда-то служила прозаическим подвалом для хранения овощей… да и во всей этой стране, которая когда-то именовалась баронством Тарлагар. Скоро он все это сделает.

Последние отзвуки его появления и последующих событий наконец-то замерли. Кламантл пожал плечами, встал на ноги и побрел вдоль почти забытых стен, сложенных из разнокалиберного дикого камня, подбирая с пола пригодные для еды куски разорванной туши кабана. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как ему довелось в последний раз поесть нормальной, хорошо приготовленной свинины без всех этих странных сладких соусов, которыми барон так любил портить хорошую еду. Зная характер владетеля Серебряного Древа, можно было с уверенностью предполагать, что некоторым волшебникам очень не скоро представится возможность поесть мяса, приготовленного по-другому.

Погоди-ка! А нет ли у него… да-да, именно здесь!.. Он нащупал небольшую щель в стене, просунул в нее пальцы… Да, все на месте! Он уцепился за ремешок ногтями, осторожно потянул, и в его подставленную ладонь упал покрытый толстым слоем пыли малюсенький кожаный мешочек, в котором оказался нечистый почти не играющий рубин, заколдованный им много-много лет тому назад. Вероятно, единственная стоящая вещь из всего, что здесь имелось, если не считать исцеляющих микстур. Результаты долгих лет кропотливого труда, составления заклинаний, ошибок и бесконечных повторений… Зрячий камень. Его собственный зрячий камень.

Кламантл наткнулся на крошечный одноногий стол, о существовании которого успел напрочь забыть, подтащил его к холодному каменному сиденью, устроенному вдоль стены, и положил драгоценный камень на пыльную столешницу.

Усевшись и заглянув в рубиново-красные глубины, он подумал о горящей гостинице в Силптаре. О ревущем огне, о дыме, который, словно огромное серое перо, вытянулся вдоль вершины холма и уже закрывал собой самые высокие дома и башни Сверкающего Города. Вот оно… Там, в глубине рубина: крошечное мерцающее изображение, которое становилось все больше, придвигалось все ближе…

Ночной червь дернулся от боли, и Маркоун Яринд чуть не соскользнул с его спины. Младший из троих темных волшебников Серебряного Древа изо всех сил вцепился в гладкие черные чешуйчатые бока, чтобы не полететь кубарем навстречу неминуемой мучительной смерти, отчаянным рывком вновь утвердился на своем крылатом «коне» и оглянулся. После пережитого мгновения страха пот лился с него градом.

Маркоун смотрел вниз широко раскрытыми глазами и дрожал от страха и гнева. Если бы его руки соскользнули…

Он еще раз содрогнулся, унял дрожь и резким усилием заставил своего похожего на дракона «коня» круто развернуться. Ночному червю пришлось дважды описать широкие круги в небе над Сверкающим Городом, прежде чем его наездник сумел овладеть собой в такой степени, чтобы снова заняться колдовством. Маркоун видел, как под ним бессильно падают вниз не долетавшие стрелы, как сверкают вспышки заклинаний, которые творились слишком медленно и были слишком неточно нацелены и потому бессмысленно сотрясали небо совсем не там, где он находился.

Маркоун на мгновение выкинул из головы всю магию и возблагодарил Троих за то, что в городе сегодня, похоже, почти не было магов. Когда после атаки ему вновь удалось подчинить себе взбешенного ночного червя, первым рефлекторным побуждением было метнуть в ответ огненную стрелу в волшебника, стоявшего в самом сердце пламенного ада. Этому магу единственному удалось дотянуться до них своими заклинаниями и даже уничтожить червя Кламантла. К счастью, его второй удар миновал Маркоуна, хотя и совсем чуть-чуть.

Такого заклинания в Серебряном Древе не знали. Кто он такой, этот маг, в одиночестве стоявший среди огня?

Может быть, эта шлюха-баронесса бежала именно к нему? А он спрятал ее, или изменил ее облик, или перебросил ее куда-то вдаль по своей прихоти, а может быть, и для того, чтобы втравить барона Серебряное Древо в сражение?

Впрочем, может быть, Трое просто так пошутили, заставив его остановиться именно в этой гостинице и именно сейчас.

Но затем мысли молодого волшебника переключились к самому важному из всех вопросов: разве это имело теперь хоть какое-то значение?

Если Маркоуну не удастся доказать, что стоявший внизу волшебник виновен в бегстве Эмбры Серебряное Древо — естественно после того, как дерзкий незнакомец погибнет в сражении, пусть даже в ходе этого боя будет уничтожена половина города, — то барон Серебряное Древо выместит свою ярость на шкуре одного из магов, которого, конечно, зовут Яринд.

Внизу снова взревели трубы, и справа, совсем неподалеку от Маркоуна, сверкнул фиолетовый разрыв. Маркоун вздрогнул и резко повернул своего червя в сторону, даже не удосужившись посмотреть, не ранен ли его «конь». Самое мощное боевое заклинание не в состоянии причинить вред тому, в кого оно не попадает…

Он должен уничтожить этого незнакомого колдуна, гостиницу и все, что ее окружает. Возможно, если ему удастся поднять в небо три бочки постного масла, лежащие во дворе дома за три квартала, заставить их повиснуть над гостиницей, а затем разбить на весу…

Повинуясь его мысленному приказу, ночной червь поднялся выше, мощные крылья били по воздуху, как весла по воде, под черной и блестящей, как обсидиан, чешуйчатой кожей спины при каждом взмахе крыльев вздувались мощные мускулы. С крыши одного из самых высоких домов, торчавших на вершине холма, сорвалась зеленоватая вспышка, порожденная еще чьим-то колдовством, неторопливо прочертила в небе высокую крутую дугу… и упала наземь.

Впереди мелькнуло еще несколько стрел, они были выпущены очень расчетливо и должны были воткнуться в чудовище, если бы оно продолжало лететь по прямой, но ночной червь накренился, скользнул в сторону, и стрелы, впустую пронзив воздух, упали вниз. Хихикая от возбуждения, чувствуя, как разгорается боевой задор, Маркоун покрепче ухватился за седло и выкрикнул заклинание, которое должно было поднять бочки в небо и перенести их в нужное место. Все получилось так гладко, как бывает только в балладах; он еле-еле успел отвести в сторону своего крылатого «коня».

Позади, за извивающимся хвостом ночного червя, в воздухе с оглушительным грохотом вспыхнула огненная туча — таким зрелищем могли бы с полным правом гордиться даже боги. Маркоун, оравший и хохотавший во все горло, даже не слышал собственного крика. Он заставил своего «коня» сделать крутой поворот и скользнуть вниз. А увидев, что ему удалось сотворить, Маркоун, ликуя, потряс в воздухе кулаком.

Джеринстурн Элмернский, гостиница «Огненная волна» и несколько расположенных поблизости зданий прекрасного Силптара исчезли во взметнувшемся пламени, прогремел взрыв, подбросивший не успевших вовремя удрать горожан, словно тряпичных кукол; их било о стены, кожа их лопалась, как кожура гнилых плодов. А огонь бушевал над Сверкающим Городом, издавая неровный звенящий гул, который жителям Силптара предстояло слышать еще не один час.

Ночной червь дергался и извивался в помутившемся горячем воздухе, но Маркоун заставлял его держаться на месте, дожидаясь, пока дым и пыль достаточно рассеются, — он хотел убедиться в том, что из подвалов гостиницы не выберутся никакие хитрые негодяи, которые потом будут трепаться направо и налево об опрометчивом налете магов, сидевших на ночных червях.

Снизу, из города что-то стремительно вылетело и взорвалось совсем рядом. Ночной червь свернулся кольцами, забил крыльями и чуть не упал.

Следующая магическая атака была предпринята с другой улицы, а потом еще с одной. Можно было подумать, что Силптар битком набит разгневанными магами, желающими отомстить летевшему по воздуху человеку за пережитые волнения.

Маркоун поспешно создал вокруг себя защиту, и почти сразу же рассыпавшиеся по невидимому щиту яркие звезды сказали ему, что щит успели проверить на прочность. Это сделал бородатый мужчина в кожаной одежде, стоявший в переулке неподалеку от того места, где совсем недавно находилась гостиница. Еще один человек в пестрой до безвкусия мантии из тех, что любят носить обитатели далекого Каррагласа, испытующе взглянул на бородача, но уже в следующее мгновение встал рядом с ним и принялся помогать, швыряя в небо собственные заклинания. Когда вокруг мечущегося и бьющегося ночного червя стало тесно от вспышек, Маркоун внезапно почувствовал, что слишком занят для того, чтобы отбиваться при помощи колдовства от кого-либо, находившегося на земле… скажем, любого из двух, если не больше, десятков магов, которые теперь дружно метали в небо — то есть в него — огненные шары и стрелы.

Ночной червь мощно дернулся всем телом, когда огонь вспыхнул совсем рядом с ним, и Маркоун решил, что теперь стоит вернуться на остров Серебряное Древо. Причем лучше сделать это немедленно.

Кламантл видел в сердце рубина, как его молодой коллега гнал своего черного чешуйчатого «коня» в сторону реки, а вокруг него непрерывно взрывались колдовские огни. Ему никогда еще не приходилось видеть, чтобы одновременно творилось так много волшебства… но не следует забывать, что он не видел и столь опрометчивого, да что там, просто глупого мага, который решился бы устроить такую суматоху.

Было действительно опрометчиво и весьма глупо средь бела дня атаковать полную постояльцев гостиницу, находившуюся в самом сердце шумного города, где наверняка обитало множество волшебников, и на виду у всех кружить в небе на созданном магией ночном черве. А теперь Маркоун улетал оттуда, даже никак не поплатившись за свое безумие!

Испытывая отвращение, Кламантл пялился в драгоценный камень и думал о своем рабочем столе в замке Серебряного Древа. Вот тут расположена темная, почти черная столешница, здесь стоит небольшая жаровня, около стены выстроился ряд глиняных кувшинов и фляг… и внезапно он понял, что видит все это воочию; Силптар и яркие вспышки волшебных огней в голубом небе исчезли. Он заставил драгоценный камень поменять угол обзора и показать, что делается в зале. Барон, как всегда, сидел в кресле у стола, но Ингрил Амбелтер, против обыкновения, сидел рядом с ним. Можно было подумать, что за столом находятся близкие друзья: они чуть ли не соприкасались локтями и, склонив друг к другу головы, беседовали… или готовили заговор.

А на полированном столе перед ними стояли три искусно вырезанные из дерева маленькие статуэтки. Барон указал на одну из них, и Повелитель Заклинаний взял ее в руки. Это оказалось очень похожее миниатюрное изображение Эмбры Серебряное Древо. Амбелтер поднес ее поближе к лицу, и его пальцы окутались мерцающим сиянием, сопровождавшим проявление мощной магии.

Зато Кламантл Бейрлдоун смог теперь ясно разглядеть две другие статуэтки. Он мигнул раз, другой, но, увы, глаза его не обманывали: на столе стояли изображения его самого и Маркоуна Яринда!

От испуга по телу сидевшего в пещере мага побежали мурашки. Кламантл продолжал моргать, глядя на драгоценный камень; пот струйками стекал по его щекам и капал с подбородка.

Значит, челюсти вот-вот сомкнутся. Что ж, он всегда знал, что они оба в значительной степени зависят от прихотей Повелителя Заклинаний или правителя Серебряного Древа. Но ему-то что делать? Может быть, не откладывая, удрать из Аглирты? Или сделать вид, что он ничего не знает, и вернуться в приготовленную для него смертоносную ловушку?

Кламантл еще долго сидел в темноте, прежде чем признался себе, что на самом деле никакого реального выбора у него нет: Ингрил, если не сам барон, наверняка имел какие-то волшебные средства, при помощи которых мог выследить его и предать мучительной смерти.

Он вздохнул, возвратил зрячий камень в тайник и осмотрел свое убежище. Собрал с пола упавшие книги и засунул их за несколько лежавших на полу крупных камней, чтобы не доставлять слишком большой радости тому, кто случайно найдет подвал, оставил куски кабанятины на земле на поживу мухам и… нет, здесь не было ничего, что он хотел бы взять с собой.

Кламантл Бейрлдоун устало подошел к выходу и побрел прочь в поисках достаточно просторной поляны, где он мог бы наколдовать себе нового ночного червя и отправиться домой. Пробираясь сквозь выросший на развалинах деревни густой подлесок, он так и не заметил человека, который неподвижно стоял возле входа в его убежище. Этот человек был одет в кожаный костюм; с его лица не сходила слабая, но приятная улыбка.

Маркоун продолжал радостно улыбаться даже после того, как большая часть вложенной в ночного червя магии иссякла и крылатое чудовище начало рассеиваться в воздухе прямо под своим седоком. Прощальный салют из заклинаний, вынудивший его покинуть Силптар, продолжал разъедать крылатую тварь, порожденную волшебством, и поэтому Маркоун должен был придерживаться широкой, но очень извилистой реки — лучше шлепнуться в воду, чем сломать шею о камни или напороться на торчащие сучья деревьев… да еще в местах, у обитателей которых не было никаких оснований любить магов Серебряного Древа.

Ах, но каким великолепным было сражение! Спалить самую большую гостиницу города как кучку трухлявых веток, а вместе с нею и дюжину, если не больше, магов…

Маркоун продолжал усмехаться даже после того, как туша ночного червя под ним развеялась дымом и он внезапно закувыркался в воздухе.

Вода в Змеистой была холодной — во имя поцелуя Троих, по-настоящему холодной! — и Маркоун, плывя к ближайшему берегу, окоченел настолько, что дышал с трудом. Пальцы тоже не слушались его, и лишь с третьей попытки ему удалось уцепиться за камень и выбраться на берег. Вода текла с него ручьем.

Впрочем, у барона его, по всей вероятности, ожидал еще более холодный прием. Маркоун долго стоял, разглядывая долину реки вверх по течению. В конце концов нашел известную ему отметку, отряхнул пальцы от воды n произнес заклинание магического прыжка.

Спустя всего лишь мгновение после того, как маг Серебряного Древа исчез, именно там, где он стоял, со свистом пролетела стрела, а затем послышалась громкая ругань аделнского лучника, запоздавшего с выстрелом.

Жрец Змеи улыбнулся, глядя, как стоявшая на коленях женщина безмолвно ловила ртом воздух.

— Этот яд с-с-смертелен для вс-с-сех, кроме тех, кто с-с-служит З-з-змее, — произнес он и добавил: — Вс-с-стань, с-с-сес-с-стра, и прис-с-соединис-с-сь к с-с-самому с-с-святому с-с-служению, какое только извес-с-стно Дарс-с-сару.

Женщина чуть ли не с жадностью потянулась поцеловать чешуйчатую голову змеи. Ядовитые зубы, которые только что вонзились ей в грудь, прикусили ее губу с нежностью, достойной любовника-человека. Змея, казалось, готова была замурлыкать. Руки и ноги женщины затряслись мелкой дрожью, а там, где ее губы соприкасались со ртом пресмыкающегося, показалась пена. Улыбка жреца стала заметно шире.

— Вот уже и сумерки скоро, — пробормотал Краер, когда Банда Четырех в полном составе присела отдохнуть в заросшей папоротником ложбинке.

Путники вели себя так тихо, что даже птицы ни на миг не прекратили свистеть и трещать в кронах деревьев. Четверо пока что так и не увидели ни одного признака присутствия человека и ничего похожего на развалины каменных зданий, которые так старательно разыскивали все собравшиеся здесь.

— Мы заблудились? — с сомнением в голосе спросил Сараспер, окидывая взглядом девственные заросли Лаврового леса.

— Заблудиться вообще невозможно, — прогудел ему на ухо Хоукрил, — Всегда находишься именно здесь — там, куда тебе вовсе не надо. Старая солдатская шутка.

Целитель смерил его сердитым взглядом.

— Ладно, тогда, может быть, ты скажешь, Красноречивый, где же все-таки Индраевин?

— Прямо здесь, вокруг нас, — спокойно ответил Краер, широким жестом обведя лесную прогалину, на которой они расположились.

— Ну да, как же, — недоверчиво возразил Сараспер. — А где же дома? Они что, превратились в деревья?

Хоукрил взял его за локоть и вытянул руку вперед.

— Смотри, вот один дом, видишь? И еще один.

То, на что указывал латник, напоминало густую купу виноградных лоз, плотно оплетшую кусты. Поверх всей этой зелени лежал огромный ствол давно поваленного дерева.

— Я вижу только лес, — упорно стоял на своем целитель.

— А мы видим заросшие деревьями большие кучи камней, причем они подозрительно крутые, и их слишком много, — ответил Краер. — Так что, Сараспер, ты видишь разрушенный Индраевин.

Вид у целителя сделался совершенно ошарашенный.

— Если весь город такой, — мрачно сказал он, — нам следует запастись тысячей-другой факелов и нанять сотню землекопов с хорошими лопатами. Да ведь ни у одного волшебника не хватит сил разобрать все это, чтобы найти Дваериндим.

— Тем лучше, — отозвалась Эмбра, глядя в небо. — Скоро начнет темнеть.

— Давайте-ка устроим лагерь на полянке возле ручья, — предложил Краер, — и отложим серьезные дела на завтра. Впрочем, немного времени у нас еще есть, и мы можем успеть сделать кое-что полезное…

— Вперед, четверка храбрецов! — чуть слышно пропела Эмбра. — И что же вы затеяли?

— Немного поразведаем местность, — ответил квартирмейстер, — чтобы не пришлось днем совершенно неожиданно оказаться на голом каменистом склоне или в открытом поле прямо перед носом часового.

— Ну что ж, веди, — вздохнул Сараспер, и все направились вслед за Краером по узкой долине между двух холмов. Долина выходила еще на один холм, повыше, и путешественники начали гуськом карабкаться по его сплошь увитому диким виноградом склону, но остановились, немного не добравшись до верха.

Их взгляду открылось ужасное зрелище. Кто-то захватил воина и распял его вниз головой, накрепко привязав запястья и лодыжки веревками к четырем деревьям, а некий лесной хищник — или стервятник — отъел ему голову.

У Хоукрила на щеках заиграли желваки.

— А как же лесник, которого я оставил возле озера? — пробормотал он.

— Нам нельзя возвращаться, — ответил Краер, — По крайней мере, ты оставил его живым, тогда как большинство прикончило бы его на месте.

Он медленно и осторожно вытянул шею, вглядываясь вверх, беззвучно вздохнул, не скрывая удовлетворения, и так же медленно опустил голову.

— Товарищи по безумным поискам, — громким шепотом воззвал он, — я должен попросить вас не вскакивать, когда вы услышите новости: отсюда, с высоты, я разглядел четыре или пять больших каменных зданий. Естественно, разрушенных, но в том, что это построено человеческими руками, не может быть никаких сомнений. Помимо этого, есть довольно много шансов, что кто-нибудь за нами наблюдает, поэтому я хотел бы, чтобы вы все немедленно вернулись на полянку у ручья и сделали это как можно быстрее и как можно тише.

— Ну а вы? — спросила Эмбра.

— Залезу на это дерево и немного посижу там, — ответил квартирмейстер, — чтобы удостовериться, что за нами по пятам никто не идет. Магам даже не понадобится рисковать собой, чтобы наслать смерть на наш лагерь, пока мы все будем дружно храпеть.

Эмбра содрогнулась от мысли о магах и на четвереньках сползла вниз по склону. Хоукрил поспешно обогнал ее, чтобы взять лидерство на себя, не забыв взмахом руки приветствовать Краера, который отошел на несколько шагов в сторону и уже карабкался на облюбованное дерево.

— Нет, целитель, никакого огня! — рявкнул латник. — Ты когда-нибудь слышал такое слово: маяк? В этом лесу полным-полно волшебников, жрецов и рвущихся в бой воинов, и даже самый глупый из них может догадаться подойти и посмотреть на костер.

— Но ведь еще не стемнело, — пробормотал Сараспер. — Я мог бы успеть до темноты приготовить травяной настой.

— А что такое дым, тебе известно? — напустился на него Хоукрил. — Да и травы твои тоже вполне могут пахнуть. — Латник взглянул туда, где сидела волшебница, не обнаружил ее на месте и резко вскинул голову, а затем повернулся всем телом, как будто принюхивался к аромату, который не мог учуять никто, кроме него.

— Госпожа Эмбра, — негромко воскликнул он, — что вы делаете?

Волшебница стояла невдалеке, повернувшись спиной к ним обоим. Было видно, что она напряглась, услышав вопрос, но не ответила и не обернулась.

Сараспер и Хоукрил переглянулись. Лицо латника потемнело, он взялся за рукоять меча и сделал два быстрых шага к Владычице Самоцветов. Теперь он ясно видел, что ее руки медленно, почти лениво двигались, причем двигались не просто так: девушка делала какие-то замысловатые жесты.

— Эмбра! — во весь голос позвал он, — Что вы делаете?

Волшебница снова промолчала, но в темнеющем воздухе прямо над ее головой что-то зашевелилось. Хоукрил, раскрыв рот, уставился вверх. Над головой госпожи Серебряное Древо образовалась темная тень, в которой можно было различить широкие крылья и нервно сворачивающийся в кольца хвост. Эта темная тень отливала мрачным блеском и… становилась все плотнее с виду.

И внезапно над головой баронессы появилась во всей красе покрытая черной чешуей извивающаяся тварь. Девушка воздела к ней руки, будто в мольбе, а тварь неторопливо помахивала кожистыми, как у летучей мыши, крыльями, изгибала свое длинное тело, поводила в разные стороны двумя уродливыми головами с могучими челюстями и полосовала воздух когтями, не уступавшими длиной предплечью взрослого мужчины. Чудовище висело над Эмброй, глядело на удивленного и разъяренного Латника, и по его виду никак нельзя было предположить, что оно может испытывать колебания или питать дружественные намерения.

И лишь тогда Владычица Самоцветов обернулась. Ее глаза смотрели прямо в густеющую ночь выше головы Хоукрила, но были пустыми, как у статуи.

— Ночной червь, — без всякого выражения скомандовала она, — лети!

Миниатюрный дракон метнулся вперед, как гонимое штормом облако, но латник уже изготовился, чтобы встретить чудовище. Меч тускло сверкнул в воздухе и одним мощным ударом перерубил шею, на которой сидела голова, угрожающе разинувшая пасть.

Черное змеевидное тело забилось в жуткой тишине, сворачиваясь кольцами и вновь распрямляясь во всю длину; из страшной раны, нанесенной Хоукрилом, хлестала темная кровь.

Украшенный огромными шипами хвост прицельно ударил по врагу, но по пути зацепил подвернувшееся дерево, отколол от него щепку величиной в рост человека и дал Хоукрилу время отскочить в сторону, а целителю — ничком броситься наземь под кстати оказавшийся посреди поляны раскидистый куст. Ночной червь, хотя и был порождением магии, все равно дергался и извивался так отчаянно, будто рассчитывал стряхнуть с себя боль. Хоукрил поспешно схватил в левую руку кинжал на тот случай, если при следующем ударе ему придется выпустить из руки меч, пригнулся и ринулся вперед, присмотрев подходящее место для следующей атаки. Краем глаза он успел заметить, что Сараспер вскочил на ноги и куда-то побежал, но времени, чтобы посмотреть, куда направился целитель и что собирается делать дальше Владычица Самоцветов, у него не было.

Он знал, что она опять колдует — до него доносились негромкие звуки, похожие на песнопение, — но она находилась где-то за его спиной, и прежде, чем решиться посмотреть на нее, он должен был разделаться с червем, который все еще намеревался продолжать охоту.

Когда тварь наконец-то кинулась на него, спикировав вниз, о чем, впрочем, предупредила громким щелканьем зубов, латник был готов ее встретить.

Хоукрил присел под чешуйчатой тушей, вытянулся, чтобы достать кинжалом до разинутой пасти, нанес молниеносный удар, и кинжал, всаженный по рукоятку, остался торчать у основания смертоносных челюстей.

Как только червь дернулся в сторону от новой боли, воин прыгнул вперед и крепко обхватил рукой кровоточащий обрубок шеи, с которой только что срубил голову. Он не разжал захвата даже после того, как чудовище отчаянно замахало кожистыми крыльями и вместе со своим врагом поднялось над землей. А Хоукрил с яростным рычанием раз за разом рубил вторую шею, не обращая внимания на рывки твари и ее попытки укусить его. Он продолжал рубить, громко ухая, как дровосек, пока не нашинковал шею на ломти, а в следующее мгновение свалился на палую листву, залитую темной кровью, и его чуть не раздавила обрушившаяся сверху тяжелая, бьющаяся в агонии черная туша. Все так же сохраняя устрашающее молчание, тварь несколько раз дернулась и издохла.

Хоукрил поднялся на ноги, быстро огляделся, не заметил никакой новой магии, которая могла бы угрожать его жизни, и позволил себе сорвать злобу на останках ночного червя. Он рубил тушу, как мясник, и к тому времени, когда змеевидное тело оказалось расчленено на несколько кусков, он сам был с ног до головы залит темной кровью драконоподобного создания, а глаза его горели, как две головни.

Покончив с этим занятием, он направился к волшебнице, которая к тому времени была повержена на колени, а Сараспер, с мрачным видом стоявший у нее за спиной, крепко стискивал запястья девушки.

Их взгляды встретились. Воину никогда прежде не приходилось видеть у этой женщины таких больших и темных глаз. Эмбра чуть заметно качнула головой, но ничего не сказала.

Лицо волшебницы было бледным, а по щекам протянулись блестящие полоски от слез. Когда могучая фигура Хоукрила склонилась к ней, ее губы задрожали.

Воин грубо схватил ее за горло и рывком вздернул на ноги.

— Ну, девка? — прогремел он. — Что ты скажешь об этом?!

— Я… я… — пробормотала Эмбра и умолкла.

В следующее мгновение ее затрясло от рыданий, а из глаз вновь хлынули слезы.

— Ее заставили, — негромко сказал Сараспер. — Несомненно, наведенное заклинание кого-то из магов ее отца. Ей приказали создать ночного червя, который должен был растерзать нас.

Хоукрил подчеркнуто кивнул, взял Эмбру двумя пальцами за подбородок и чуть ли не деликатно потряс ее голову, пока взгляд девушки не остановился на его лице, а поток слез не прекратился.

— Ну так что, госпожа Серебряное Древо, — холодно спросил он, — что нам с вами делать? Продолжать доверять вам, или…

Эмбра посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде явственно читались и стыд, и просьба, и бесконечная усталость.

— Убейте меня, — прошептала она дрожащими губами, — Убейте меня сейчас же, поскорее, прежде чем они снова завладеют моим разумом… или я начну умолять о пощаде. О, Хоукрил, мне так жаль! Я… Убейте меня! Пожалуйста!

Лицо латника оставалось холодным и не более выразительным, чем забрало боевого шлема. Он кивнул, глубоко вздохнул, медленно выдохнул воздух, приподнял подбородок девушки большим пальцем, чтобы открыть горло, и замахнулся для удара своим окровавленным боевым мечом.

Краер сидел на дереве до тех пор, пока свет восходящей луны не стал ярче последних отблесков зари. За это время никто ни открыто, ни крадучись не прошел по лесу.

Но когда квартирмейстер начал спускаться и в последний раз оглянулся на руины, то обнаружил, что смотрит прямо в спокойные, темные глаза волшебника, наблюдающего за ним из самой сердцевины развалин.

По крайней мере, он был уверен в том, что это волшебник. Кто же еще может ходить в мантии и стоять на страже, повиснув в воздухе на высоте не менее семидесяти футов от земли?

Беззвучно бормоча проклятия, Краер с лихорадочной поспешностью ссыпался с дерева, обдирая кору ногтями. Соскакивая на землю в темноте, он наделал больше шума, чем хотелось бы, так что ему пришлось сделать шесть громких шагов в ложном направлении, прежде чем беззвучно направиться к облюбованной полянке. Следует ли им немедленно сниматься с места? Нет, если они начнут бродить по густому лесу в это время суток, то вчетвером наделают столько шума… Так что разумнее будет, несмотря ни на что, оставаться на месте. Может быть, Ястреб слышал, как кто-нибудь бродит поблизости? Ястреб…

…Ястреб держал Владычицу Самоцветов за горло. Сараспер стоял рядом, наблюдая за происходящим, по поляне были разбросаны куски какого-то похожего на змею черного чудища, а Хоукрил замахивался мечом, чтобы… чтобы…

— Ястреб, ты что, совсем ополоумел? — Краер был слишком ошеломлен для того, чтобы понизить голос или найти какие-нибудь более убедительные слова; его крик прозвучал над поляной, как треск охваченной пламенем сосновой ветки.

— Неужели боги с небес наложили на тебя проклятие? — яростно добавил он, перескакивая через останки ночного червя, словно перед ним лежало безобидное поваленное дерево. — Брось меч!

Латник обалдело уставился на своего друга. Он никогда еще не видел похожего на паука коротышку в такой ярости, даже в тот день, когда давно уже покойный безмозглый глупец впервые обозвал Краера Длиннопалым. Этого прозвища квартирмейстер и сейчас, двадцать лет спустя, терпеть не мог. Хоукрил заморгал, и его меч неподвижно замер в воздухе.

Краер подскочил к нему и схватил Хоукрила за запястье.

— Я сказал: брось его!

Хоукрил мотнул головой, выпустил меч и развел руками, как будто в крайнем удивлении.

— Краер, она же пыталась убить нас…

— Наверняка на нее наложил заклятие кто-то из магов Серебряного Древа, — мгновенно парировал квартирмейстер. — И тебе, значит, не пришло в голову ничего лучшего, как изрубить ее на котлеты, поступить с нею именно так, как они намеревались поступить с нами? Тогда скажи мне, Ястреб: неужели ты после всего решил податься в армию Серебряного Древа? Или барон заколдовал тебя, чтобы ты выполнял его желания? Похоже на то. Ты подумал хотя бы о том, долго ли нам удастся сопротивляться этой троице без нее? А может быть, ты собирался сначала отрубить ей голову, а потом все-таки немного подумать?

Краер чуть ли не визжал, изо рта у него летели брызги слюны, лицо его было белым, как мел, а глаза сверкали гневом. Глаза Эмбры все так же были закрыты, а Сараспер стоял перед нею и пристально вглядывался в лицо девушки. Ее горло чуть заметно подергивалось, словно она пыталась и не могла сглотнуть, а язык нервно облизывал сухие губы, но она не говорила ни слова.

— Краер… — Рокочущий бас латника звучал почти умоляюще.

Квартирмейстер шагнул мимо него, словно мимо пустого места, взял Эмбру за локти — он не смел прикоснуться к ее плечам — и осторожно усадил.

— Безмозглый болван, — бросил он через плечо Хоукрилу, а затем повернулся к Сарасперу. — Мой добрый целитель, — негромко и совершенно спокойно сказал он, — Не согласишься ли ты немедленно встать на стражу? Я очень хотел бы, чтобы ты отошел на несколько шагов в сторону, чтобы тебе не мешал наш шум, и внимательно слушал, что происходит вокруг, особенно в том направлении. Кто-то — или что-то — могло услышать нас.

Не дожидаясь ответа, квартирмейстер склонился к волшебнице, почти прикоснувшись лбом к ее лицу, и спросил ласковым голосом:

— Эмбра? Госпожа Эмбра? Что случилось?

Дочь Фаерода Серебряное Древо подняла к нему полные страдания глаза, пошевелила губами, пытаясь что-то сказать, но вместо этого обхватила его обеими руками за шею и разразилась рыданиями. Квартирмейстер крепко обнял ее. Он стоял неподвижно, дожидаясь, пока плач прекратится, и слышал, как Хоукрил беспокойно переминался с ноги на ногу у него за спиной. Потом раздался характерный звук: это латник очищал окровавленный клинок, несколько раз вонзив его в мягкую лесную землю.

Потребовалось немало времени, прежде чем Эмбра немного пришла в себя и смогла более или менее внятно рассказать, как оказалась во власти непреодолимого принуждения. Сквозь туман, внезапно окутавший ее разум, она увидела Повелителя Заклинаний, сидевшего за отполированным до зеркального блеска столом в любимой комнате ее отца в замке Серебряного Древа. В руках он держал деревянную фигурку… а рядом сидел ее отец и с холодной улыбкой наблюдал за тем, как колдовские силы овладевали его дочерью…

— А теперь хватит слез, — решительно сказал Краер и искоса взглянул на Сараспера: тот неслышно подошел поближе, чтобы слышать рассказ волшебницы.

— Есть ли возможность как-то разрушить это волшебство? — тщательно подбирая слова, спросил старик.

Эмбра, содрогаясь всем телом, несколько раз глубоко вздохнула, с усилием сглотнула стоявший в горле ком. Ее лица не было видно за рассыпавшимися волосами. Вместо ответа она лишь преувеличенно резко пожала плечами.

Трое мужчин мрачно переглянулись, и Сараспер снова нагнулся к ней и спросил:

— А что будет, если уничтожить деревянную куклу, которой он воспользовался?

— Д-да, это… это помогло бы, — стуча зубами, ответила Эмбра. — Пока Амбелтер не сделает другую. Ему нужно будет своими руками сделать новую статуэтку и привязать к ней что-нибудь мое… Может быть, волосы с расчески, если они еще не потратили все, пока разыскивали меня.

— А нельзя ли, скажем, сжечь эту штуку отсюда — вашим волшебством, — если я… если мы все вам поможем?

Эмбра вновь закрыла глаза и, как показалось мужчинам, вся съежилась. Они видели, как она опять задрожала, но ответ прозвучал совершенно спокойно:

— Это выход. Это… это убьет меня.

— Почему же?

— Для этого я сама должна войти в огонь… И, когда моя кожа начнет обугливаться, дотянуться до деревяшки, находящейся в замке, чтобы она тоже загорелась.

— Так, а если потом мы исцелим ваши ожоги? Это восстановит куклу, или вы сможете воспрепятствовать этому?

Эмбра открыла глаза и, резко вскинув голову, взглянула на целителя; на ее лице вдруг явственно показалась надежда.

— Да, это возможно!

— Значит, так мы и поступим, — спокойно проговорил целитель. — Раздевайтесь догола — все — и уберите подальше от себя все металлические вещи. Хоукрил, не забудь снять наручи. Не должно остаться никакого металла.

— Догола? — переспросил латник, хотя его пальцы уже боролись с застежками.

— Если ты не хочешь, чтобы вся твоя одежда сгорела дотла, — с любезной улыбкой пояснил Сараспер. — Если хотите, чтобы наша госпожа осталась жива, то вы должны будете помочь мне. Я без вас просто не справлюсь. Не разбрасывайте вещи, складывайте их аккуратно: я хочу, чтобы мы в случае опасности смогли, не теряя ни мгновения, схватить свое барахло и улизнуть отсюда. Она, скорее всего, будет громко кричать, как только все это начнется.

— Верно! — с деланной бодростью воскликнул Краер, а затем обернулся и посмотрел на Хоукрила.

Сараспер и Эмбра тоже медленно повернули головы к латнику. Хоукрил Анхару прорычал нечто невнятное, переступил с ноги на ногу, а затем шагнул вперед и нежно прикоснулся к плечу Эмбры.

Она положила ладонь на ручищу воина и прикусила губу, чтобы сдержать снова навернувшиеся на глаза слезы, а Хоукрил неловко погладил ее и поспешно отдернул руку.

— Ненавижу волшебство, — сказал Хоукрил, обращаясь, по-видимому, ко всему Дарсару, и уставился в ночное небо, будто ожидал ответа.

Послышался негромкий смешок, заставивший всех троих мужчин удивленно вскинуть головы, а затем Эмбра Серебряное Древо, одновременно смеясь и плача, повторила слова воина и добавила:

— Я сама много раз это говорила!

Мужчины обменялись жалким подобием улыбок и, отвернувшись, принялись раздеваться.

Прошло совсем немного времени, и поляна озарилась жутким светом костра, в прыгающем пламени которого выгибалось и билось обнаженное тело громко кричавшей от непереносимой боли прекрасной женщины. Ее ноги были придавлены толстым тлеющим стволом дерева, а за руки ее крепко держал костлявый старик. Его лицо тоже было искажено гримасой боли, а из-под закушенной губы стекала капелька крови. В плечи старика вцепились двое мужчин — огромный и коротенький; они оба дрожали и негромко ругались, но не убирали рук.

— Ненавижу волшебство! — снова и снова рычал латник, но темные деревья, стоявшие вокруг, никак не реагировали на это признание.

Ловкие пальцы, отражавшиеся в полированной поверхности стола, внезапно разжались. Деревянная фигурка вспыхнула ярким пламенем и, казалось, издевательски улыбнулась Ингрилу Амбелтеру, прежде чем превратиться в кучку золы.

— Змея в Тенях! — прошипел потрясенный Повелитель Заклинаний. — Неужели она обладает такой мощью?

Барон Фаерод Серебряное Древо чуть заметно улыбнулся и развел руками.

— Ингрил, но ведь она моя дочь.

 

13

СЛИШКОМ МНОГО СОБЫТИЙ

ПОД РУКАМИ стражников, старательно сохранявших на лицах бесстрастное выражение, двери комнаты захлопнулись с холодным и очень решительным звуком.

— Станьте туда, — обратился барон Фаерод Серебряное Древо к двум своим младшим магам тем же самым ласковым голосом, каким обычно приветствовал их по утрам. Однако взгляд его обжигал ледяным холодом. Рядом с ним безмолвно стоял Ингрил Повелитель Заклинаний, и из широких рукавов его мантии виднелись две волшебные палочки, а на лице застыла холодная, жестокая улыбка.

Кламантл и Маркоун, не глядя друг на друга, так же молча передвинулись туда, куда указал барон, а правитель Серебряного Древа глядел на них, сложив руки кончиками пальцев, точь-в-точь как жрец, подбирающий утешительные слова для ответа молящимся.

— Нанимая вас, я считал вас волшебниками, и достаточно опытными, — продолжил барон все тем же шелковым голосом, — и даже более того: людьми, обладающими здравым смыслом. И то и другое редко встречается у магов… как оказалось, даже реже, чем я думал.

Он неторопливым изящным движением взял кубок, отпил из него и добавил:

— Вас стоит показывать в балагане за деньги как пару опрометчивых глупцов, годных лишь на то, чтобы разрушать и портить, глупцов, дальнейшая жизнь которых стала теперь предметом для серьезных раздумий, а не несомненным фактом. Вы имеете хотя бы малейшее представление о том, какое количество денег, вложенных мною в Силптар, вы сожгли, взорвали и пустили по ветру нынче вечером?

Маркоун облизал сухие губы.

— Господин, я… — начал было он.

— Помолчи, — почти шепотом откликнулся барон. — Не разевай рот. Слушайте, оба, что я вам скажу; даже и не думайте проявить хотя бы тень неповиновения, хотя бы намекнуть на какую-то самостоятельность. Вы будете сидеть здесь, в этой комнате, пока вам не позволят куда-нибудь выйти из нее, и потратите все свои знания магии на то, чтобы вернуть мою дочь, краеугольный камень моей твердыни!

— Господин, — возразил Маркоун, — я хотел бы…

— Вспомни-ка, юный маг-дурак или дурак-маг, — перебил его барон, — разве я только что не приказал тебе молчать? Или моя власть кажется тебе таким уж пустяком?

Маркоун побледнел, снова открыл было рот, но тут же захлопнул его и покачал головой.

Барон медленно кивнул.

— Это уже лучше, — бросил он. — И все же я думаю, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы напомнить всем вам кое о чем. Вещи, принадлежащие вам троим, самым верным и преданным моим магам — и еще флаконы с вашей кровью, помните? — лежат, спрятанные, в тайниках этого замка, и их столько, что я могу быть уверенным в своей полной власти над Ингрилом, Кламантлом и Маркоуном. Если на какую-либо из этих вещей попадет хоть одна капля крови того мага, которому она принадлежит, его ждет неизбежная долгая мучительная смерть. Причем сразу же. А умирать он будет долго, сотрясаясь в конвульсиях, громко завывая от боли и ужаса, если, конечно, я верно запомнил кончину еще одного глупого волшебника, который некогда служил мне. А теперь — за работу.

Глазу, наблюдавшему за происходившим из укромного углубления в украшавшей карниз резьбе, представились насмерть перепуганные Кламантл и Маркоун, вприпрыжку бросившиеся к своим рабочим столам. Впрочем, если бы этот глаз смог уловить хоть один из взглядов, которые оба искоса кидали на Повелителя Заклинаний, то счел бы их убийственными.

— Сараспер.

Рядом не было никого, кто мог бы произнести его имя.

Целитель глубоко вздохнул. Караулить здесь, в чаще леса, означало прежде всего следить за тем, чтобы не заснуть, да прислушиваться к многоголосому пению насекомых — или к внезапному прекращению этих звуков.

— Сараспер, ты не забыл меня? — В голосе, звучавшем в голове целителя, отчетливо слышалось нетерпение.

— Нет, Предвечный Дуб, — молча ответил целитель.

— Вот и прекрасно. У меня есть для тебя задание.

Сараспер улыбнулся в темноту.

— Конечно.

— Смертный, для тебя будет куда лучше, если ты будешь меньше дерзить и станешь вести себя со священным почтением.

Целитель развел руками.

— Я таков, каков есть. Чем могу служить тебе?

— На волшебницу Эмбру Серебряное Древо наложено проклятие. Удали его.

— Без надлежащего руководства я не смогу даже взяться за это, — подумал Сараспер.

— В эту ночь ты все равно можешь рассчитывать лишь начать работу. Слушай меня и повинуйся.

— Приказывай, Предвечный Дуб, — ответил Сараспер.

С этого мгновения его руки и его сознание проделывали то, что говорил ему шепот в мозгу и к чему понуждали картины, представавшие перед мысленным взором.

Час шел за часом, а он продолжал трудиться. Пот струился по его лицу, как утренняя роса по камням. Краер, а затем Хоукрил отстояли свои смены, а старый целитель сидел, сохраняя почти полную неподвижность, держа раскрытые ладони с растопыренными пальцами над головой Эмбры. Мужчины еще с вечера, не договариваясь между собой, единодушно решили не будить Эмбру для несения караула.

Однажды пальцы Сараспера уловили в спящем разуме яркие магические нити, и целитель решил было, что разрушить проклятие будет несложно… но звучавший в его мозгу голос повел его в глубину переплетения и приказывал то перемещать одну из нитей, то убирать другую, то соединять две нити с третьей и делать множество других манипуляций. Ближе к рассвету всегда бывший начеку Хоукрил услышал какое-то движение неподалеку, впрочем, к поляне так никто и не подошел. Измотанный донельзя целитель пребывал в растерянности и говорил себе только, что все эти хитросплетения поверх проклятия, которые он устраивал, могут предназначаться лишь для того, чтобы внедрить колдовство еще глубже в сознание Эмбры… и сделать так, чтобы заклятие теперь подчинялось иному господину.

И для какой надобности Предвечному Дубу могло понадобиться проклятие, отбирающее у волшебницы по куску жизни за каждое заклинание, которое той приходилось творить?

Эта мысль как будто что-то переключила, и в следующее мгновение перед мысленным взором Сараспера появился дверной проем в изогнутой, осыпавшейся каменной стене. Затем вместо двери возникло изображение увенчанного куполом круглого здания. Оно было давно заброшено и густо оплетено диким виноградом. Именно его стену целитель увидел сначала.

— Это библиотека волшебника Эхрлута. Ищи Камень там.

В следующий момент изображение, казалось, начало стремительно уменьшаться в размере, удаляясь по длинному, темному туннелю, а Сараспер полетел в другую сторону: в долгожданное черное беспамятство.

Некоторые именовали его Длиннопалым, кое-кто величал Господином Паучком. Были и такие, которые презрительно упоминали о нем как об «этой крысе». Но никогда еще до этой ночи, думал Краер Делнбон, разбуженный нахлынувшим на него странным беспокойством, которое стремительно завладело его душой и заставило раскрыться надежно защищающие его доспехи из иронии и сарказма, никто не называл его «спасителем».

И уж тем более нельзя было ожидать, чтобы это сделала женщина благородной крови, волшебница, обладающая великим могуществом и такой красотой, что при одном только взгляде на нее во рту у него становилось сухо, даже теперь, когда на ней не оставалось ни клочка одежды, волосы были опалены огнем, а лицо искажено от невыносимой боли. Впрочем, вернее было бы сказать: особенно, когда на ней не было одежды.

Даже Хоукрил, остыв от гнева, стиснул Краера в медвежьем объятии и шептал на ухо слова благодарности.

— Я чуть не убил ее, — бормотал он квартирмейстеру в самое ухо. — Благодарение Троим, что ты вернулся вовремя. — Потом воин отступил на два шага, взглянул на Краера с настоящим страхом в глазах и чуть ли не грубо спросил: — А что бы мы делали, если бы я ее убил?

Квартирмейстер пожал плечами, не зная, что и сказать на это.

— Что ты тогда велел бы нам делать? — сохраняя все тот же обескураженный вид, настаивал Хоукрил.

Краер открыл рот, снова закрыл его, не произнеся ни слова, всмотрелся в плывущий между деревьями ночной туман и покачал головой.

— Туман не отвечает, — горько сказал он латнику. — Он никогда не отвечает.

Как ни странно, и Эмбра, и Сараспер кивнули в ответ на его слова, как будто поняли, что он имел в виду.

А сейчас Краер смотрел на луну и ощущал, как его память погружается в давнишний темный кошмар. В конце концов он полностью овладел его сознанием, и квартирмейстер снова оказался в вонючих портовых кварталах в тот самый день, когда его детство внезапно оборвалось.

— Да, он пытался пустить в ход кулаки, — хмыкнул Джекки-Нож, пнув носком сапога голого человека, лежавшего па полу без памяти. — Вот и получил за это. И к тому же не слишком пострадал. Когда он очухается, ты обнаружишь, что у него еще остались челюсти, чтобы говорить, да и мозги на месте. Между прочим, хороший учетчик.

— Может читать и писать или только откладывает на пальцах и рисует палочки?

— И читает, и пишет. И его баба, кстати, тоже.

— Неужели? Расскажи-ка еще раз, что они такого натворили?

— Управляли складом «Звездных парусов», — ответил Джекки-Нож, и отрок, почти мальчик, прильнувший к стропилам над головами говоривших, уловил в его голосе издевку.

— А-а, вот оно что… — работорговец соображал довольно быстро. — Небось тем самым, который недавно сгорел непонятно почему?

— Теперь, когда ты напомнил об этом, — медленно проговорил Джекки-Нож таким тоном, будто был донельзя изумлен открытием, — мне кажется, что эта парочка — Фортас и Шеринда Делнбон, — что они могли быть как раз теми людьми, которые спалили склад «Парусов», а перед тем вывезли оттуда несколько подвод самых ходовых товаров.

— Я не могу открыто продать или использовать те вещи, которые разыскивает большой торговый дом, — категорически заявил лысый работорговец. — Это резко снижает цену.

— Умеют читать и писать, — пробормотал Джекки-Нож. — Кто не захочет заполучить таких?

— Это не такая редкость, как тебе кажется, — процедил работорговец, скрестив руки на груди; его густо поросшие волосами предплечья были толще, чем бедра Джекки-Ножа. — К тому же они не настолько здоровые, или молодые, или красивые, чтобы привлечь чье-то внимание.

Он ткнул пальцем в сторону неподвижно лежавшей женщины, скованной цепями. Если он купит ее, то будет указывать на нее не иначе как ударом ноги, но правила есть правила. Оба торговавшихся знали, что она находится в сознании и сдерживает дыхание, чтобы не показать этого, но ни тот, ни другой не скажет ей ни слова, если только она не начнет орать или не попытается сбежать. Они также понимали, что Шеринда Делнбон слишком разумна для того, чтобы рискнуть сделать что-нибудь подобное, пусть даже при первом взгляде на ее голое тело мужчины и не чувствовали желания немедленно снять штаны.

Как и муж, она лежала навзничь на плохо оструганном, неровном, грязном деревянном полу со скованными запястьями, соединенными короткой цепочкой с железным ошейником, лицо ее закрывал капюшон — отличительный знак раба. Она не могла сдвинуть ноги, так как на щиколотки тоже были надеты кандалы, прикрепленные к тяжелому бруску. Ошейник еще не был соединен с этим же бруском, но это сделают, прежде чем она вынуждена будет подняться с места. Оба мужчины, торговавшиеся, стоя над этой костлявой, плоскогрудой женщиной, знали, что она будет продана и куплена, и случится это скоро: работорговец ни разу не шагнул к двери, а Джекки-Нож не предложил ему убраться.

— Ты прав, — заявил портовый бандит, — так что я прошу всего лишь по десять дретаров. За каждого.

Работорговец хмыкнул.

— Если бы ты сказал: четыре дретара за пару, то такая цена не показалась бы очень уж смешной, — ответил он, не пытаясь скрыть возмущения.

Арбалетчики, спрятанные за раздвижными панелями, имевшимися в каждой стене, мало ценили человеческую жизнь, но все же не настолько низко.

Джекки-Нож сложил за спиной пальцы в условный знак, и панели отошли в стороны, наделав при этом немало шума. Мальчик сильнее прижался к балке, пытаясь укрыться от света вспыхнувшей ярче лампы, и беззвучно дрожал.

Работорговец даже не дал себе труда напрячься или повернуть голову.

— Возможно, я немного поторопился. Скажем, пять дретаров за пару.

Портовый бандит позволил себе чуть заметно раздвинуть уголки губ в намеке на улыбку.

— Восемь дретаров. Естественно, за каждого.

Работорговец улыбнулся гораздо шире и, как бы раздумывая, шагнул к двери.

— Я регулярно посещаю сорок портов, так что всегда могу выбрать товар по душе. Возможно, когда эти двое постареют и лишатся зубов, ты все-таки снизишь цену настолько, что я смогу приобрести их. Если, конечно, не найдешь кого-нибудь другого, кто избавил бы тебя от них. И, кстати, прими дружеский совет: не предлагай их «Парусам». У их владельцев хорошее чутье.

Если бы Джекки-Нож был глуп, то, конечно, ему ни за что не удалось бы достичь власти, сравнимой с возможностями кое-кого из местных баронов.

— Похоже, что я оговорился, — спокойно произнес он. — Я хотел сказать: шесть дретаров за каждого.

Работорговец остановился, медленно обернулся, нагнул голову и резко взмахнул рукой, чуть не задев ближайшего арбалетчика, с таким видом, будто хотел сказать: «А, ладно, пропадай все!».

— Может быть, ты и впрямь оговорился, — согласился он, — может быть, ты хотел сказать, пять дретаров за каждого, но я, пожалуй, мог бы дать и по шести, если ты добавишь еще и мальчишку.

— Мальчишку?

Работорговец кивнул.

— Их сына. Этакого паучка, который обшаривает весь груз и подсчитывает для них все, до последнего тюка. Впрочем, я, конечно, хотел сказать: подсчитывал. — Он снова усмехнулся. — Наш брат, работорговец, всегда следит за тем, что происходит на складах.

Джекки-Нож сердито мотнул головой и сердито бросил:

— Этого ублюдка никто не видел с самого пожара.

Работорговец вскинул бровь.

— Да неужто? Ты, похоже, не всегда видишь, что происходит прямо у тебя над головой.

Бандит, который являлся настоящим начальником порта, нахмурился.

— Что?

Он резко вскинул голову и вгляделся в стропила. Лишь одно ужасное мгновение Джекки-Нож и Краер Делнбон смотрели друг другу в глаза. Затем нож, который мальчик держал в руке, мелькнул в воздухе, срубив одним движением все свечи, горевшие в висевшей на цепи люстре. Сразу же стало темно, посыпались громогласные проклятия, а Краер, выставив руку с ножом вперед, спрыгнул вниз, в темноту, целясь туда, где только что видел задранную вверх рожу Джекки-Ножа.

Острие ножа воткнулось во что-то твердое с такой силой, что рука мальчика на мгновение онемела до самого плеча; рукоятка вырвалась из кулака. Портовый бандит завопил; это был крик мучительной боли, быстро сменившийся надсадным хрипом. Краер, рухнув в темноте на пол, ушибся и пытался перевести дух или хотя бы застонать, когда его чуть не оглушил резкий свист стрел, одновременно вылетевших из множества арбалетов.

Треск, с которым стрелы вонзались в деревянные стены, не мог полностью заглушить влажное чпоканье тяжелых арбалетных дротиков, пронзавших человеческие тела. Зато те негромкие звуки, которые он произвел, оказавшись внизу, полностью потонули среди стонов умирающих мужчин.

Повсюду громко ругались, торопливо топали ноги в тяжелых сапогах, хлопали двери, а потом загремела длинная, в несколько футов, цепь опускаемой лампы: вероятно, кто-то отпустил стопор цепи, намереваясь вновь зажечь свет. Но этот кто-то не учел, что люди работорговца уже ворвались в контору Джекки-Ножа с обнаженными мечами и исполненными ярости сердцами.

Краер слышал, как клинки звонко бились о сталь или с глухим звуком вонзались в тела, слышал крики сражавшихся в темноте бойцов, стоны раненых и надсадный кашель умирающих, видел тусклые вспышки света — это кто-то вбегал с зажженным фонарем, который тут же разбивали, или же открывались и тут же захлопывались двери в дальние помещения… При свете одной из таких вспышек он разглядел, что в конторе уже не осталось ни одного человека, который мог бы стоять на ногах, лишь один, пробитый насквозь арбалетным дротиком, попытался было приподняться… Самое главное, что цепь от лампы была… вон там, совсем неподалеку!

Мальчик метнулся вперед в темноте, нащупал трясущимися от страха пальцами горячий, жирный от копоти металл и в лихорадочной поспешности вскарабкался наверх, а вокруг в темноте продолжали умирать люди. У него был шанс выбраться по стропилам наружу, в темноту ночи, а не попасть в число многочисленных погибших, если бы он только смог…

Дрожа всем телом, он скорчился на влажной и скользкой от поднявшегося с реки тумана крыше. У него не осталось сил даже на то, чтобы плакать. Из развалин, оставшихся на месте второго склада, который горел уже много дней, но никак не мог догореть, все еще вздымались клубы дыма, но люди, бегавшие с ведрами и баграми, уже потирали натруженные поясницы, устало крякали и уходили, устало сгорбившись, чтобы поискать, где бы выпить пива или хотя бы просто прилечь и немного отдохнуть — в порту, который теперь освободился от власти Джекки-Ножа.

Краер смотрел вниз, туда, где должны были упокоиться тела его родителей, и в отчаянии шептал их имена. В проходе, ведущем к складу, внезапно вновь раздался перезвон клинков: это кто-то не сошелся во мнениях о том, кто должен унаследовать выпавшую из рук Джекки-Ножа власть в этом самозваном баронстве. Мальчик, которого иногда называли Пауком, слышал эти звуки, не обращая на них ни малейшего внимания. Когда жизнь разбита вдребезги, а месть осуществлена — и все это прошло так внезапно и настолько впустую, — что у него оставалось?

Слишком юный для того, чтобы драться, слишком малорослый для того, чтобы таскать тяжести, не знающий никакой иной жизни, кроме той, которая проходила в порту… такой подросток был не нужен никому. Никто ничего не доверил бы такому мальцу, зная, что ему приходилось лазить по крышам, прятаться и прибегать к самым разным уловкам. Вору, никчемному бродяге… сироте. Оставалось одно — умереть.

Краер Делнбон оторвал голову от крыши, покрытой растрескавшейся дранкой, и благоговейно спросил у бесстрастного тумана:

— Что же мне теперь делать?

Он долго ждал ответа, но туман предпочел промолчать.

— Саринта, посмотри, кто пришел, — приказал барон.

Молодая женщина, не говоря ни слова, поднялась с постели — тщательно расчесанные длинные волосы прикрыли ее спину до самых ягодиц, — а барон что-то сделал со спинкой кровати и извлек из невидимого тайника волшебную огненную палочку. Если кто-то из других женщин, прижимавшихся к нему в огромной кровати, и смог заметить в первых рассветных лучах, что он направил свое оружие на дверь и на стройную спину Саринты, которая успела накинуть на себя невесомый и совершенно прозрачный пеньюар, то ни одна ничего не сказала на сей счет.

— Повелитель Заклинаний, — сообщила Саринта с той приятной хрипотцой в голосе, благодаря которой барон обратил внимание и на остальные ее прелести, и, снова закрыв глазок в двери броневой пластиной, застыла в ожидании дальнейших приказаний.

Фаерод Серебряное Древо надменно воздел одну бровь и лишь после этого сказал — очень спокойно, как будто самый могущественный из служивших ему магов каждое утро посещал его на рассвете:

— Скажи ему, пусть входит, а вы все живо убирайтесь отсюда в баню. Да не мешкайте и не пытайтесь подслушивать… если, конечно, кто-то из вас не считает, что отрезанные каленым железом уши украсят вашу внешность.

Единственным ответом послужило приглушенное взвизгивание; белокожие тела принялись поспешно выбираться из груд подушек и покрывал и устремились прочь по устланному мехами полу. Завершала исход Саринта. Поднявшись с колен, она открыла дверь, вновь закрыла ее за вошедшим и бегом устремилась к арочной двери, за которой начинался коридор, ведущий в роскошную баню.

Повелитель Заклинаний Ингрил Амбелтер почти повернулся, чтобы проводить ее взглядом — почти… Было заметно, что он сдержал движение — его плечи дернулись, — и барон почти улыбнулся при виде этого. Почти…

— Ну что, Ингрил? — вопросительно произнес он, даже и не подумав прикрыть свою наготу или же нацеленную на самого могущественного из его волшебников палочку, которую с непоколебимостью, достойной скалы, держал в руке.

Вид у волшебника был усталым, словно он явился не рано утром, а вечером после утомительного трудового дня.

— Господин, у меня есть новости, которые, я уверен, вам будет интересно узнать, — ответил Ингрил. — Я добыл их для вас, занимаясь целую ночь магическим поиском. Госпожа Эмбра и три ее компаньона находятся среди руин давно забытого города Индраевина в глубине Лаврового леса и ищут там один из Дваеров. За той же самой приманкой туда сбежались честолюбивые маги со всей Аглирты и далеко из-за ее пределов. Это место — по-настоящему гибельная ловушка, но в то же время оно дает золотой шанс заполучить для Серебряного Древа несравненное волшебное могущество.

— Вы хотите сказать: в том случае, если в наши руки попадет часть легендарного Дваериндима?

Ингрил кивнул.

— И какой же вы изобрели план для того, чтобы добраться до него?

Повелитель Заклинаний повторил почти-улыбку барона.

— Я уверен, что барон Серебряного Древа обладает вполне достаточной полководческой и политической мудростью для того, чтобы и без моих советов немедленно приказать своим магам Кламантлу и Маркоуну отправиться туда, взяв с собой законченные заклинания, а там защищать госпожу Эмбру магическим щитом и слушать ее разговоры. Вы, несомненно, прикажете им добраться до госпожи Эмбры и создать эти щиты, прежде чем приниматься за какое-либо другое дело. Если после этого им придется вступить в сражение с другими исследователями руин и нам придется наблюдать за ними и руководить ими при помощи моей магии…

— Мудрость барона Серебряного Древа согласна с вами в этом вопросе, — прервал его Фаерод Серебряное Древо. — Когда все это будет выполнено и Эмбра благополучно вернется сюда в железных или магических цепях, я предоставлю вам… ну, скажем, четырех любых моих наложниц на ночь. Как вы на это смотрите?

Повелитель Заклинаний быстро взглянул на арочную дверь, которая вела в баронские бани, но когда он снова повернулся к своему повелителю, его лицо вновь было столь же бесстрастным, как у любого из баронских воинов во время смотра.

— Это доставит мне удовольствие, — ровным голосом ответил он, — Будьте так любезны.

Наутро смерть пришла в Индраевин всерьез. Человек, неподвижно лежавший на вершине плотно окутанной разнообразными лианами башни, видел, как созданное волшебством подобие охотника голыми руками прикончило нескольких набросившихся на него воинов; маг, управлявший боевым фантомом, укрылся в чаще, не ведая о том, что сзади к нему подбирались три латника с обнаженными кинжалами в руках. На противоположных концах погибшего города происходили по меньшей мере две колдовские битвы между соперничавшими магами. Нечто, очень похожее на чешуйчатую горную ящерицу, но с львиной головой, облаченное в боевую кожаную одежду, шествовало во главе цепочки мрачных воинов, направляясь к небольшому отряду латников, нанятых защищать волшебника, который испуганно скорчился у костра.

Терпеливый человек наблюдал за схватками, слушал крики и стенания умирающих, а солнце все выше поднималось в небеса. Любому наблюдателю было бы ясно, что волшебники, несомненно, знают множество способов убивать, причем один омерзительнее другого. Но воины с мечами всегда с превеликой радостью воздавали за нанесенный им урон, когда действие волшебства заканчивалось или же им удавалось настигнуть мага врасплох и без охраны. Ну что ж, пусть они старательно убивают друг друга, делая за Лустуса эту работу.

Особенно радовало его, когда он видел, как другие уничтожают за него разных тварей, созданных магами. Бывший армейский квартирмейстер, известный многим под именем Лустус, а некоторым — под прозвищем Бархатная Лапа, мог справиться или же договориться с большинством телохранителей и даже со многими опытными латниками, но он не испытывал ни малейшей симпатии к волшебству и еще меньше — к тем существам, которых оно могло породить, и управлявшим ими людям. Поэтому сейчас он лежал, стараясь не обращать внимания на тлевший в его душе боевой огонь, и наблюдал за жестокой сумятицей, охватившей все, что находилось внизу: за тем, как наносились и отражались магические удары, как дюжинами гибли люди. Умирающие, раненые и просто отбившиеся от своих отрядов станут его добычей после того, как ночь снова вступит в свои права.

Проворный невидимый убийца-душитель, предпочитающий нападать сверху, — так однажды охарактеризовал его один из хозяев, которым он служил. Лустус тогда лишь улыбнулся, услышав эти слова. Точно так же он улыбнулся и теперь. При нем было множество различных видов хитрых приспособлений: он намотал на себя шнуры, из которых делал ловушки, удавки, канаты для лазания. Всему этому найдется применение, как только сгустится тьма. Если же на него нападут засветло, то он сможет отбиться с помощью нескольких заколдованных «дымовых яиц» и кинжалов — их у Лустуса был целый мешок, и он умел метать их со смертоносной меткостью, — и, конечно, с помощью хитрости.

Нынешним его хозяином был закутанный в плащ и не снимавший с лица маски волшебник, утверждавший, что прибыл из далекого Реншоуна. Задачей Лустуса было найти и вернуть Замаскированному четыре камня, известные под названием Дваериндим, которые, если их использовать вместе в ходе определенного ритуала, разбудят, освободят и призовут в мир Змею в Тенях, извечного врага Спящего короля.

Этот план нисколько не тревожил Лустуса: маги всегда стремятся к каким-то недосягаемым безумным целям, далеко превосходящим их силы и возможности. Пока они платят вперед и полностью, можно позволить им уничтожать себя всевозможными хитрыми и эффектными способами. В конце концов Дарсар изменится, и жизнь простых, не столь хитроумных людей станет намного безопаснее.

Его собственный хитроумный план состоял в том, чтобы разыскать хоть один из Камней, нанять кого-нибудь, чтобы сделать его точную копию, и еще кого-нибудь, чтобы доставить эту копию заказчику, а потом, воспользовавшись неизбежным приступом ярости нанимателя, натравить на волшебника кое-кого из его врагов, которые порадуются возможности свести старые счеты. Сам же Лустус будет прятаться и наблюдать за происходящим, как делает это сейчас. Если представится возможность, то он покопается в логове Замаскированного, если же не удастся, он просто сбежит… став богаче на один Мировой Камень.

Покосившаяся каменная башня слева от них внезапно с грохотом разлетелась, превратившись в кучу обломков.

— Клянусь Троими, похоже, что сегодня здесь резвится чересчур много волшебников, — пробормотал Сараспер.

— А что, разве меня одной вам недостаточно? — ехидно шепнула Эмбра Серебряное Древо, когда Четверо поспешно пригнулись, чтобы укрыться за наклонно торчавшей из земли каменной плитой.

— По острому языку мы сможем узнать ее, когда она станет Эмброй Королевой Долины, — чуть слышно бросил Краер и вытянул руку, — Это, что ли, верхушка купола твоей библиотеки, Старый и Мудрый?

Сараспер прищурился.

— Очень может быть, Маленький и Надоедливый. Наверное, стоит подойти поближе.

Рядом с выбранным ими домом рос густой кустарник, покрывавший груды щебня, в который превратились камни разрушенного здания. Далее лежала небольшая открытая площадка, по другую сторону которой тянулась полуразрушенная стена, а за нею возвышалось почти нетронутое временем круглое куполообразное здание. Краер невозмутимо проскользнул вдоль стены, увидел перед собой дверь, точь-в-точь соответствующую тому описанию библиотеки, которое дал им Сараспер, и повернулся к своим спутникам.

— Это на…

— Ложись! — крикнула Эмбра, и квартирмейстер без раздумий кинулся ничком наземь. Что-то, шипя, пролетело над самой его спиной, и Краер перекатился набок и оказался за барьером, оставшимся от некогда высокой и толстой каменной стены.

— А кто же теперь пытается убить нас? — совершенно спокойным голосом спросил он у находившегося неподалеку латника.

Хоукрил, лежавший за другим выступом той же самой стены, не поднимаясь, развел руками.

— Не знаю. Какой-то маг, а может быть, и не маг. Молодой и держит в обеих руках по жезлу — такие длинные, металлические, наподобие того, которым старый Меллорван Крутое Заклинание так любил размахивать, когда мы были молодыми.

Часть стены, за которой прятался латник, взорвалась со вспышкой фиолетового огня. Латник вздрогнул, отпрянул в сторону и спросил:

— Видел?

— Если бы вы не поторопились изжарить моих лучших воинов, — произнес барон Серебряное Древо, обращаясь к двум своим младшим магам, — то вам не пришлось бы сейчас заниматься этим делом. Так что кончайте хмуриться, принимайтесь за работу, наколдуйте охранный щит и немедленно прикройте им мою дочь. — Он подался вперед, сидя в своем кресле, и спросил своим обычным ласковым и вкрадчивым голосом: — Или, может быть, на этот раз кто-то из вас хочет — прямо-таки очень хочет — что-нибудь сказать мне?

Кламантл уставился на знакомый до малейших подробностей потолок и промолчал, зато Маркоун, кинув быстрый взгляд на своего напарника, выпалил:

— Господин, мы оба без малейшего энтузиазма относимся к тому, чтобы отправляться верхом на созданных магией ночных червях прямо в гущу сражения, в котором участвует множество волшебников, но у Кламантла есть план.

Барон надменно вздернул бровь.

— Наверно, тот самый, из-за которого он только что лишился дара речи?

Кламантл наконец решился отвлечься от созерцания потолка и взглянул на барона безмятежными и то же время подобострастными глазами.

— Господин, мне некогда довелось побывать на озере Лассабра. Я могу магическим прыжком перенести туда нас обоих, а оттуда мы сможем подобраться к разрушенному городу достаточно скрытно для того, чтобы иметь шанс выполнить ваш приказ.

Барон перевел взгляд на Повелителя Заклинаний, и тот чуть заметно кивнул. Тогда Фаерод поднял руку и указал на столы обоих магов.

— В таком случае, отправляйтесь, а мы будем следить отсюда и радоваться вашим победам.

Как только посланцы направились к своим местам, Повелитель Заклинаний подошел к столу барона и положил на него небольшой сверток: салфетку, в которой оказались два стеклянных шара величиной с ладонь. Ингрил расправил салфетку и напевно произнес:

— Отсюда мы увидим все так, будто смотрим из пряжек их ремней.

Барон кивнул и молча потянулся за графином с вином.

Когда маги отбыли, а шары замерцали, пробуждаясь к жизни, и плавно взлетели на несколько дюймов от стола, первое, что появилось в их глубинах, был берег озера, окруженного деревьями.

Но уже в следующее мгновение барон напрягся и всем телом подался вперед — из-за этих деревьев вылетел град стрел!

Камни рассыпались кучей пыли, поднялся дым, и Сараспер, горестно вскрикнув, упал ничком.

— Все тщетно, — задыхаясь, выкрикнул целитель, глядя на отделявшую его от цели поисков небольшую площадку, появление на которой сулило немедленную смерть для каждого смельчака. — Он точно знает, куда нам надо попасть, и пока в его жезлах остается волшебство, он способен взрывать землю у нас под ногами, как ему вздумается!

— А скоро эти жезлы иссякнут? — поинтересовался Краер.

— Через столетия, — криво улыбнувшись, ответила Эмбра.

— Значит, столетия… — саркастически повторил квартирмейстер, а затем приподнял голову и еще раз осторожно выглянул через стену. Жезл плюнул огнем, по земле пробежала пламенная струя, Краер насмешливо фыркнул, поспешно убрал голову, сел и неторопливо повернулся к Хоукрилу и Эмбре.

— Он прячется во-он за тем обломком стены слева, — сообщил он. — Госпожа, вы знаете какое-нибудь обрушивающее заклинание?

— Знаю, — ответила Эмбра, прищурив глаза. — А в чем дело?

— Дело в том, что мне очень нужно, чтобы вы нанесли удар, как только я сделаю одну вещь, — объяснил квартирмейстер, поднимаясь на ноги, — причем раньше, чем мне потребуется целитель!

С этими словами он пригнулся, выскочил из-за угла прикрывавшей их плиты прямо на открытое место и изо всех сил понесся к двери библиотеки.

Сараспер разинул рот, глядя на бегущего, но тут же пришел в себя и отчаянно завопил:

— Нет! Назад! Назад, мешок дерьма, безмозглый воришка! Вернись!

Он выскочил из-за своего укрытия и успел пробежать два шага вслед за квартирмейстером, а в следующий момент весь Дарсар взорвался прямо у него перед носом — это вспышка, вылетевшая из жезла, сбила Краера Делнбона с ног и подбросила в воздух, как детскую тряпичную куклу.

 

14

ПРИСВОЕННЫЕ ПРИВИЛЕГИИ

КРАЕР! — закричала Эмбра, вскочив на ноги.

Рядом с нею рыдал Хоукрил. Стиснув кулаки, шатаясь, она взглянула на огромного воина в тот самый момент, когда тот резко повернулся и тяжело зарысил к пролому в стене.

— Нет! — во весь голос крикнула она. — Нет!

Латник уронил голову на грудь и даже не подумал замедлить шаг. Тогда владычица Серебряного Древа отчаянным рывком метнулась вперед и растянулась на земле прямо у него на пути.

Ее ребра, как ей показалось, хрустнули, приняв на себя тяжелый удар ноги, небо заслонила фигура падающего воина, и Хоукрил Анхару тяжело рухнул наземь, стукнувшись подбородком. В то же мгновение плевок фиолетового пламени опалил камни в нескольких футах перед ним. Какой-то осколок, вылетевший из этого крошечного подобия ада, ударил латника по щеке, и Эмбра, извивавшаяся всем телом, чтобы выбраться из-под его тяжеленных ног, отчетливо услышала шипение горящей плоти и негромкую ругань Хоукрила.

— Ястреб, — задыхаясь, выговорила она. — Хоукрил, выслушайте меня!

Ответом ей было громкое яростное рычание и еще несколько далеко не нежных пинков сапогами — это латник пытался подняться на колени. В конце концов ему это удалось, и он, извернувшись поразительно быстрым движением, схватил девушку за плечо. На нее уставились горящие глаза.

— Ну что?

Эмбра с трудом перевела дух — внезапно она преисполнилась благоговения перед неимоверной силой воина — и торопливо проговорила:

— Если вы броситесь туда, то он не сможет не попасть в вас! Как это поможет Краеру?

— Госпожа, — рявкнул латник, — Краер Делнбон самый лучший мой друг во всем ми…

— И, вероятно, им и останется, — парировала волшебница, не дав ему договорить, — если вам удастся сохранить ему жизнь. Для этого нам необходимо, чтобы Сараспер был цел и невредим. А сохранить его мы не сможем, не убрав стража. — Она стиснула тонкими пальцами его плечи и принялась трясти изо всей силы; она сама тряслась, как лист в бурю, но воин оставался неподвижным. Тогда она визгливо крикнула прямо ему в лицо: — Слушай меня!

Латник несколько раз моргнул и хрипло бросил:

— Говорите.

— Мне нужно, чтобы вы поднялись и тут же снова спрятались, как только он выстрелит из своего жезла. Это время мне понадобится для того, чтобы увидеть его и закончить мое заклинание. Если Трое нам помогут, то оно должно пробить его щит.

— Щит? Мой меч…

— Этот не тот щит, который можно разрубить мечом. Первое заклинание, которое я направила против него, разбилось о его заклинание, о поставленный им барьер. То же самое случилось с камешком, который Краер бросил, чтобы отвлечь его от цели. Этот маг прячется за волшебной стеной.

Снова полыхнул огонь. Оба услышали, как где-то неподалеку громко всхлипнул Сараспер, поднялось облако дыма, а им на головы посыпались земля и мелкие камешки, переброшенные магическим взрывом через стену, за которой они прятались.

Хоукрил быстро вскинул голову, взглянул в ту сторону, где находился невидимый страж, а затем уставился прямо в глаза Эмбры и рявкнул:

— В таком случае командуйте. Скажите мне, когда будете готовы, и я начну эти смешные танцульки.

Он поднял свой тяжелый боевой меч и многозначительно помахал им в воздухе. Лицо его оставалось все таким же сумрачным, а выражение глаз заставило Эмбру содрогнуться.

Она глубоко вздохнула, повернулась лицом к стене и находившемуся где-то в той стороне стражу входа, стиснула в руке одну из немногих оставшихся у нее заряженных волшебством безделушек и негромко, мягко сказала:

— Теперь пора.

Латник с силой пнул большой камень и метнулся вперед, сгорбив плечи, чтобы со стороны казалось, будто он собирается перебежать площадь. В первое мгновение жезл никак не отреагировал. Но тут же фиолетовое пламя вновь взревело, и Эмбра вскочила, как подброшенная, и уставилась сквозь дым туда, откуда их атаковали. Воздух вокруг нее шипел. Ага, вот он!

Пока она спокойно и четко договаривала последние слова заклинания, ей показалось, что она мельком встретилась взглядом со своим противником. А в следующий миг с ее ладоней сорвались черные с лиловым оттенком молнии, прорезали воздух, пронзая дымную завесу, которая эффектным колоколом склубилась над внезапно зашатавшейся фигуркой вдали.

Тут же она почувствовала рядом с собой внезапное движение, что-то большое пронеслось, чуть ли не со свистом разрезая воздух, — и вот уже Хоукрил стоял там, мрачно глядя перед собой, а его клинок с неуловимой для глаз быстротой пронзил искрящийся воздух.

Сталь пронеслась на уровне горла, и один из жезлов взорвался, превратившись в ослепительно яркий световой смерч. Хоукрил почувствовал, как его руку свело жестокой болью, и тут с такой же яростной фиолетовой вспышкой взорвался и второй жезл; во все стороны полетели осколки камней, брызги и мелкие клочья плоти погибшего волшебника.

Хоукрил не стал ждать, пока пройдет ужасный дождь. Он выхватил кинжал и, громко топая, скрылся за стеной, прежде чем Эмбра смогла сдержать тошноту, напавшую на нее при виде изуродованного трупа. Она медленно вдохнула — ее всю трясло — и побежала следом за латником. Где-то впереди слабо рыдал Сараспер. Они увидели, как целитель, спотыкаясь, растерянно брел сквозь дым. Подойдя ближе, он умоляюще взглянул на них и пробормотал:

— Я никак не могу найти его.

Откуда-то сверху, где все еще клубилась дымная завеса, донесся негромкий звук, и, прежде чем Хоукрил успел замахнуться, чтобы метнуть кинжал, загремели падающие камни, а вслед за ними свалилось маленькое, все расслабленное и такое знакомое всем тело. Оно обрушилось прямо на целителя, и тот растянулся плашмя на каменистой земле всего в трех шагах от латника.

Хоукрил преодолел это расстояние одним огромным прыжком, подхватил тело Краера на руки так легко, как будто квартирмейстер и впрямь был тряпичной куклой, выпятил украшенный здоровенной ссадиной подбородок и вгляделся в окровавленное лицо неподвижно лежавшего у него на руках человека. Потом он повернул голову и строго поглядел — со стороны он казался похожим на сокола, озиравшего с высоты землю в поисках добычи, — в лицо стенавшему целителю. В этот самый момент голова Сараспера повернулась набок, глаза закатились, и он впал в беспамятство.

— Оба живы, — сурово сказал Хоукрил Эмбре. Девушка опустилась рядом с ним на колени, задыхаясь после стремительной перебежки по неровной, окутанной дымом земле.

— Сейчас, похоже, не лучшее время для того, чтобы входить в эту дверь.

Эмбра ответила на его слова неожиданно озорной улыбкой.

— Ну и что? Чего нам еще ждать?

Несколько мгновений латник ошарашенно смотрел на девушку, а потом улыбнулся в ответ, по-волчьи оскалив зубы.

— Дьявольские рога! — выругался Кламантл и, неуклюже передвигая ноги, пустился бежать, но вскоре споткнулся и рухнул лицом в грязь. Стрелы, жужжа, пронеслись над ним и канули в воды озера Лассабра.

Маркоун напрягся было, но в этот момент стрела задела его руку, оставив кровавый след, и волшебный заряд, который он намеревался швырнуть в нападавших, рассыпался градом безобидных, тут же погасших искр.

Кламантл, даже не поднимая головы, что-то прорычал сквозь грязь, облепившую лицо, вскинул обе руки, словно крылья, и из них серебристым облаком вырвались тысячи стремительно летящих клинков и блестящих игл. Направленное непреодолимой силой, все это убийственное оружие, жужжа, как огромный рой разъяренных пчел, прорезало воздух.

Раздались пронзительные крики перепуганных лучников — их оказалась дюжина, если не больше, — но их попытки укрыться от вездесущих ножей были тщетны. Они все погибли. Волшебное оружие все еще свистело в воздухе, понемногу рассеиваясь дымным облаком, среди трепещущей листвы все еще продолжали падать наземь корчившиеся в агонии тела, а Кламантл уже поднялся, обтер лицо и смерил Маркоуна презрительным взглядом.

— Пришлось потратить лучшее из моих боевых заклинаний, — сердито бросил он.

Маркоун осторожно отпил из флакона маленький глоток заживляющего зелья, аккуратнейшим образом заткнул пробку и только после этого пожал плечами. Но даже после этого жеста он дернулся от боли и схватился за не успевшую зажить раненую руку.

— По крайней мере мы живы и сможем взглянуть, как действуют ваши второсортные заклинания.

Лицо старшего волшебника прорезала широкая, но совершенно безрадостная, скорее издевательская улыбка.

— Очень смешно, — буркнул он, — Давай-ка уберемся с берега, прежде чем нас заметит кто-нибудь еще. Пошли!

— Да, мастер, — пробормотал более молодой, понизив голос на втором слове так, что его почти не было слышно, и направился вслед за Кламантлом по обильно политой кровью земле. — Но все же, кто были эти лю… Что вы делаете?

— Собираю оружие, — ответил Кламантл. Скривив губы от отвращения, он нагнулся над следующим трупом и потащил с него ножны с мечом, даже не пытаясь уклониться от брызнувшей на него струйки крови. — Если у нас будет достаточно мечей и ножей, мы сможем превратить магический вихрь в непреодолимую стену клинков. Кроме того, если не можешь чего-нибудь припасти заранее, то самое разумное — отобрать это у кого-нибудь. Шевелись!

— Правильно! — еле сдерживая злобу, отозвался Маркоун и тоже нагнулся, чтобы вынуть меч из стиснувшей его в последнем усилии руки. Если Кламантл так любит спешку, что ж, будет ему спешка. Он окинул взглядом стоявший стеной густой лес и пожал плечами.

Если до темноты они все еще будут ползать по этой чащобе, то единственное, чего им удастся дождаться, это по стреле в спину от невидимого врага. Так что он за то, чтобы как можно быстрее бежать к развалинам, и если Трое хотят, чтобы он медленно и осторожно крался туда, то пусть они подавятся собственным дерьмом!

— Живее! — рявкнул Кламантл откуда-то спереди.

Маркоун не потрудился поднять голову, чтобы взглянуть на него, а просто выставил в его сторону руку с пальцами, сложенными непристойным образом.

Внезапно наверху еще одного находившегося неподалеку куска стены полыхнуло пламя, а откуда-то совсем с другой стороны донесся короткий, резко оборвавшийся вопль. Эмбра взглянула на мрачно склонившегося над нею латника, державшего в руке покрытый копотью и кровью боевой меч, и проговорила, слегка заикаясь:

— П-похоже, здесь становится о-опасно.

Хоукрил огляделся. За неплохо сохранившимся зданием слева от них раздался звон мечей, а горящая стена рухнула, и вместе с камнями на землю упало безжизненное тело человека, облаченного в мантию.

— Это мне не нравится, — без улыбки ответил он. — Очень не нравится.

Эмбра улыбнулась в ответ, покачала головой и, ощущая, как в душе у нее поднимается теплая радость от сознания того, что она находится под надежной защитой могучего воина, принялась за дело. Она выпрямилась, стоя на коленях, приложила ко лбам двух лежавших на земле мужчин по безделушке, прижала их ладонями, опустилась на четвереньки и искоса глянула на Хоукрила.

— Пора.

Латник кивнул — его лицо застыло, как каменная маска, — и девушка почувствовала, как удивительно нежные руки вытащили заправленный за пояс подол рубахи и обнажили ее спину. Огромный меч вонзился в дерн в каком-нибудь дюйме от ее щеки, и она скорее догадалась, чем увидела, что воин снова взял в руку кинжал. Она ощутила, как острие чуть прикоснулось к спине.

— Здесь?

— Д-да, — подтвердила Эмбра, глядя в землю перед собой, и закусила губу. В следующее мгновение она почувствовала холодное прикосновение движущейся стали, ощутила, как по спине потекла кровь, и сразу же после этого — нарастающую боль. Это Хоукрил осторожно взял заколдованную вещицу, которую дала ему волшебница, и прижал ее к кровоточащему разрезу, который только что сделал.

— Если эта штука держится сама, — пытаясь унять дрожь, сказала Эмбра, — то лучше отойдите немного.

— Отхожу, — ответил латник, и Эмбра услышала, как камни скрипнули под его сапогом: воин отошел всего на один шаг. Тогда волшебница глубоко вздохнула, ощущая, как боль с каждым мгновением становится все сильнее, и забормотала заклинание.

Ее спина взорвалась огнем — она знала, что это произойдет, — все тело покрылось липким жгучим потом, и весь ее мир внезапно превратился в темную комнату, где царила смерть; неподалеку, где-то в болоте, яростно лаяла свора боевых псов… и ее отец посмотрел, приветливо улыбаясь, на ее скованное цепями нагое тело и высыпал ей на живот горсть драгоценных камней. «Моя маленькая Владычица Самоцветов, — манерно растягивая слова, произнес он, — что из тебя получится?» А в следующее мгновение над Эмброй оглушительно раскатился его зловещий смех, и девушка замигала, почувствовав внезапный озноб. Струйки колдовского дыма выбивались из-под ее пальцев — пальцев, крепко прижатых ко лбам… Эти лбы вдруг приняли вертикальное положение, и из-под них на девушку уставились недоумевающие глаза.

— Не вздумайте отодвигаться, — предупредила она и начала переливать в раненых свою боль, направляя ее через трясущиеся руки, одновременно вытягивая запас волшебства из тающих под пальцами безделушек и тоже вливая ее в своих друзей.

Очень скоро она почувствовала, что Сараспер начал управлять потоком жизненных и магических сил, направляя и регулируя его, как подсказывал ему опыт целителя. В следующее мгновение он испустил удовлетворенный, спокойный вздох. Прохладное ощущение исцеления нахлынуло на всех троих, и так велика была его сила, что они одновременно захлебнулись воздухом, глубоко вздохнули и содрогнулись от наслаждения.

— Если вы совсем закончили, — прорычал Хоукрил, находившийся где-то совсем рядом и при этом словно на другом краю света, — то будет лучше всего перебраться вон в ту библиотеку. А то всякий народ — и волшебники в том числе — слишком уж энергично убивают друг друга.

Краер вскочил на ноги — на нем не было заметно никаких следов от полученной тяжелой контузии — и спросил, хихикнув:

— С каких это пор ты стал таким разговорчивым, Великий и Могучий?

— С тех пор как увидел, куда тебя завела болтливость! — рявкнул Хоукрил, когда все четверо уже неслись через начавший наконец рассеиваться дым к двери библиотеки.

Перед ними был овальный проем вдвое выше огромного латника; на каменных створках еще сохранились остатки выполненной в незапамятные времена искусной резьбы, изображавшей не то какие-то лица, не то различные чудеса света. К сожалению, за века непогода напрочь стерла большую часть резьбы, так что теперь невозможно было с уверенностью сказать, что желали показать людям древние мастера.

— Похоже на склеп, — хмыкнул Хоукрил.

Краер вскинул бровь.

— Склеп для слов? — лукаво поинтересовался он и, не дожидаясь никакого ответа и не думая, как могло показаться, ни об осторожности, ни о возможных ловушках, широко распахнул дверь и быстро вошел внутрь.

Тяжеленная каменная плита была, по-видимому, снабжена противовесом, да к тому же очень точно подогнана по размеру — она открылась легко и беззвучно. Квартирмейстер, низко пригнувшись, канул во мрак. Хоукрил знал, как Краер поведет себя в следующий момент: если обстановка внутри позволит, то он отскочит в сторону, скорее всего направо.

— Пригнитесь пониже и бегите налево, — приказал он Сарасперу и Эмбре. — И не умничайте.

Латник вошел последним, бросив быстрый взгляд туда, где все еще в отдалении продолжались бои. Задержись он еще на одно мгновение, то не смог бы не заметить двоих волшебников, которые, спотыкаясь, вышли из-за угла и направлялись прямо по их следам. Их мантии топорщились, словно передники, из-за оружия, которым были увешаны оба пришельца.

— До чего же тяжелые эти проклятущие мечи! — ругнулся Маркоун, споткнувшись в шестьдесят третий раз. — Почему бы нам не бросить их?

— Нет! — отрезал Кламантл, не отводя глаз от показавшейся впереди высокой двери, — Быстрее!

Мгновением позже камень под его ногой покатился, и он с грохотом упал, растянувшись во весь рост.

— Да! — мрачно пробормотал он, поднимаясь на ноги уже без отнятого у трупов оружия. Маркоун не успел даже рта раскрыть. — Там нужно двигаться как можно тише, а я буду скован.

Маркоун пожал плечами, усмехнулся, разжал руки, и куча мечей, которую он тащил, с грохотом рухнула на камни. Скован — вот отличное состояние для Кламантла. А еще лучше — скован и с кляпом во рту. Едва успев представить себе это заманчивое зрелище, маг оказался перед каменной дверью. Кламантл изящным движением распахнул ее и жестом предложил своему младшему спутнику войти внутрь.

Войти в кромешную тьму, куда лишь несколько мгновений тому назад канула госпожа Серебряное Древо и трое ее вооруженных спутников. Маркоун сглотнул подступивший к горлу ком, замер на месте — и почувствовал на себе жесткий взгляд Кламантла.

Он улыбнулся, пожал плечами и вступил в поджидавшую его темноту. Готовый сотворить смертельное волшебство? Конечно. Как всегда. Не будете ли вы так любезны указать мне цель?

— Отойдите друг от друга на пару шагов и идите пригнувшись, но не растягивайтесь, — шепотом поучал Краер своих спутников, не забывая пристально наблюдать за тем, как они выполняли его указания. Скрючившись, крадучись, Банда Четырех неслышно пробиралась во мраке.

Сейчас они остановились в помещении, похожем на большую темную пещеру. Нависавший прямо над головами, затянутый пыльной паутиной потолок дальше резко поднимался кверху. Краер воздел руку, призывая своих спутников к молчанию, и Четверо принялись внимательно вслушиваться в тишину. Сараспер зажал нос пальцами, чтобы не чихнуть.

Повсюду была пыль, ощущался сильный запах плесени. Видимо, это как раз и была библиотека покойного волшебника Эхрлута, если, конечно, в древнем Индраевине не было других куполообразных библиотек. Застывших в неудобном положении четверых искателей приключений со всех сторон окружали книжные полки… пустые книжные полки.

Темные пролеты из гладких досок с выструганными вдоль ребер полок желобками были прорезаны каменными колоннами. Концентрические круги стеллажей пронизывали радиальные проходы, разбегавшиеся от выложенного из каменных плит круга в центре зала, где от пола к вершине купола тянулись шесть столбов тускло светившегося воздуха. Эти проходы упирались во множество дверей. Запертых, покрытых толстым слоем пыли. И все же почему-то никто из четверых не сомневался: что-то их здесь ожидало. Что-то маленькое — камешек? — упало или прокатилось где-то в отдалении, слабый звук эхом отдался под куполом. Они наверняка были здесь не одни.

Возможно, то, что ожидало впереди, было их могилой, смертоносной ловушкой, которая без всякого труда могла поглотить всех. Четверо переглянулись и стали молча указывать друг другу на то, что, открываясь в полумраке, казалось им особенно интересным… или зловещим. Столбы света в центре зала выглядели слишком тусклыми, чтобы быть солнечным светом, пробивавшимся сквозь дыры в крыше. Впрочем, в просторном помещении были и другие источники света, и они двигались. Медленно и беззвучно, приподнимаясь и опускаясь или же скользя по некоторым полкам. Краер поднял руку ладонью в сторону — оставайтесь на месте, — а Хоукрилу указал на дверь, в которую они вошли, напоминая латнику, чтобы тот был готов к возможному появлению других людей. Мгновением позже квартирмейстер, похожий на ловкого паука, уже крался, огибая угол стеллажа, туда, откуда он мог получше рассмотреть ближайшее светящееся пятно.

Тварь походила на гусеницу длиной в человеческий рост или на мохнатую змею — длинное сегментированное тело, с просвечивавшей через негустую щетину тускло-белой кожей, сквозь которую можно было рассмотреть извилистые розовые вены. Существо казалось сырым, вроде могильного червя или моллюска, выдранного из раковины.

Краер смотрел на тварь, а та терпеливо ползла по полке, ее голова — если это была голова — отвратительно подергивалась из стороны в сторону в беззвучном поиске… чего? Живой плоти? Бумаги? Древесных листьев? Чем больше он смотрел на это ползущее существо, тем больше оно напоминало ему гусеницу, только самую чудовищную из всех, каких ему когда-либо доводилось видеть. Краер подошел к ней еще на несколько шагов и вдруг пригнулся, стремительно отступил и бесшумными шагами бросился бежать туда, откуда пришел.

Когда он выскочил из-за угла стеллажа, Эмбра чуть не ударила его кинжалом в лицо. Но, вовремя узнав друга, с облегчением вздохнула — было заметно, что она слегка дрожит, — а Краер улыбнулся ей и легонько прикоснулся пальцами к плечу, успокаивая девушку.

Впрочем, его слова снова встревожили всех.

— Вон там, на верхней полке, лежит человек в кожаной одежде, — чуть слышно прошептал он. — Заметил меня.

Сараспер поспешно выхватил нож, а Эмбра стиснула в кулаке волшебную безделушку. Хоукрил уже держал в руках меч и кинжал; он вглядывался во мрак и слушал, что происходит вокруг, непрестанно обегая взглядом оставшееся позади темное пространство.

Глаза путников все больше привыкали к темноте, Четверо, не сговариваясь, двинулись вперед, все так же пригибаясь и стараясь ступать как можно тише.

Пауки размером с кулак и какие-то твари, похожие на сороконожек, но длиной чуть ли не с крестьянскую телегу, разбегались у них из-под ног или беззвучно отступали туда, куда шли Четверо… а из-под полок, где мрак был особенно глубок, за ними следило множество маленьких глаз. Они походили на белые светящиеся шарики и никак не могли принадлежать крысам или мышам. Пол пересекала трещина в ладонь шириной, и совсем недавно нечто, оставившее за собой белый слизистый след — он еще не успел просохнуть, — выползло оттуда или, наоборот, спустилось в провал. След прихотливо петлял по полу от стеллажа к стеллажу, пронизывая густые паучьи сети, на которых тут и там висели очень неприятные на вид плотные комки. Некоторые нити паутины дрожали, как будто кто-то невидимый подергивал за них или, напротив, пытался вырваться из липкого плена.

Эмбра решила, что ей нисколько не хочется устраиваться на ночлег в этой библиотеке — от одной только мысли об этом вся ее кожа, казалось, начала поеживаться от склизких, или чешуйчатых, или просто холодных чуждых прикосновений, — причем она не единственная испытывала такие чувства.

Высматривая людей в кожаной одежде, змей и каких-нибудь тварей еще похуже, Четверо осторожно крались вперед, к центру купола.

Там находилось обширное пустое пространство, освещенное только световыми столбами. В этом устрашающе ровном сиянии можно было разглядеть, что взбегающий кверху свод каменного хранилища совершенно монолитен и не прорезан никакими окнами. Пройдя дальше, четверо путешественников увидели, что прямо у них над головами расположен балкон, окружающий всю внутреннюю часть купола. Он тянулся непрерывным пустым кольцом над рядами стеллажей, его перила покрывала тонкая резьба. Полусвернутые листья и контуры парящих птиц, оплетенные чем-то, похожим на ленты или шарфы, львиные морды с разинутыми пастями… все это сделано из камня и покрыто толстенным слоем пыли. На балкон выходило множество дверей, и некоторые из них были открыты. Теперь, подойдя ближе, они могли разглядеть, что через эти двери тоже проникает слабый свет, освещающий тучи плавающей в воздухе пыли. На балкон вели три изящные каменные винтовые лестницы, взбегавшие вверх на равных расстояниях одна от другой.

В открытой центральной части купольного помещения не было ничего, кроме пыли, паутины, небольших кучек камешков, да еще тут и там попадались небольшие, темные, омерзительные на вид кучки: это разлагались останки птиц или каких-нибудь еще мелких созданий, встретивших здесь свой конец.

Средоточие тьмы — гибельной; гибель поджидала незваных гостей здесь, в зеленой безлюдной глуши вдали от баронств Аглирты. Гибель, к которой волшебники и их стража, похоже, стремились лишь для того, чтобы узнать, что тайны, за которыми они гонятся, — библиотека Эхрлута — давно…

— Разграблена, — пробормотала Эмбра, шаря по полкам любопытным взглядом, — Интересно, сколько книг могло быть здесь, во всем этом зале?

Краер притронулся к ее запястью и предостерегающе приложил палец к губам. И словно в ответ на ее вопрос за полками поодаль от них, где-то справа раздался хруст камней под сапогом — человек был не слишком осторожен, — и сразу же слева донеслись грохот стали, сдавленное дыхание, глухие проклятия и тяжелый удар… А потом все стихло.

Квартирмейстер знаком велел Сарасперу и Эмбре пригнуться к нему и прошептал:

— Мы отойдем на один ряд назад, а оттуда по одному из проходов в сторону отсюда. Идите за Ястребом.

Он жестом показал латнику, куда идти, и маленький отряд, крадучись, отступил за стеллажи. Открылась еще какая-то дверь, и в комнату на короткий миг проник солнечный свет.

— Клянусь Троими… — неожиданно громко произнес чей-то голос. В ответ на эту реплику кто-то поспешно шикнул.

Впрочем, недостаточно быстро. Прозвенела тетива лука, глухо чавкнуло острие стрелы, вонзившейся в тело, и невидимый человек громко охнул, сдавленно закашлялся и рухнул на пол, загремев доспехами. Пропела вторая стрела, донесся звук падения еще одного тела.

Кто-то хрипло выругался с яростью насмерть перепуганного человека и принялся торопливым речитативом произносить нечто такое, что могло быть только заклинанием.

Внезапно ровно посередине между пыльным полом и затянутой паутиной вершиной купола вспыхнул яркий свет. Полуослепленные Четверо, моргая, уставились друг на друга. Они как раз успели дойти до следующего прохода и разглядеть, что дверь, к которой он вел, заблокирована искривленным чахлым деревом, тщетно пытавшимся прорасти сквозь потолок. Узловатые корни, похожие на яростных змей, подняли чуть ли не вертикально каменные плиты пола. Пока Четверо разглядывали то, что оказалось перед ними, нечто маленькое, темное и длиннохвостое выскочило из-под перепутанных корней и шмыгнуло под полки, подальше от света.

Из следующего прохода тоже не было выхода: изрядный кусок потолка и, похоже, содержимое комнаты второго этажа давным-давно обрушились вниз, и теперь на полках и между ними громоздилась большая и неприглядная куча камней. Каменные блоки, каким-то чудом удержавшиеся на потолке, странным образом деформировались и обесцветились, как будто были поражены некоей губительной для камня заразой. Дуга стеллажей, тянувшаяся туда, обуглилась от случившегося в незапамятные времена маленького, но жестокого пожара. Хоукрил и Краер переглянулись, и квартирмейстер повел своих спутников другой дорогой: на два ряда ближе к центру.

Там на полках все еще оставались книги. Эмбра издала тихий невнятный звук, свидетельствовавший о крайнем нетерпении, и попробовала протиснуться мимо квартирмейстера, но путь ей преградил тонкий клинок его шпаги. Когда же девушка, шипя от возмущения, как рассерженная кошка, попыталась убрать преграду, то и сама рассмотрела, что книги, по правде говоря, были уже не книгами, а плантацией мясистых коричневых и черных грибов; вокруг неподвижным облачком цвета светлого пива плавали в воздухе их невесомые споры.

Владычица Самоцветов не удержалась еще от одного чуть слышного восклицания — на сей раз в нем прозвучали отвращение и разочарование. В следующее мгновение она вздрогнула так, что чуть не подпрыгнула: это большая и тяжелая рука Хоукрила без предупреждения легла ей на плечо.

— Если вас интересуют книги, — шепотом пробасил он прямо ей в ухо, и в его голосе слышались чуть ли не любовные интонации, — то посмотрите-ка на эти световые столбы, только повыше над полом.

Эмбра передвинулась на шаг в сторону, выглянула из-за плотного занавеса, сотканного пауками за многие столетия… и увидела. Внутри каждой из шести колонн магического света, так высоко, что ни один из людей нормального роста, стоя на полу, не смог бы дотянуться, плавало в воздухе по огромной раскрытой книге.

— О! — выдохнула девушка и, не раздумывая, бросилась вперед.

Хоукрил обхватил ее за талию, одновременно Краер преградил ей путь шпагой, и в тот же самый момент в темноте что-то пролетело, сверкнула яркая вспышка, и из-под купола свалилась фигура в развевающейся мантии. Она пролетела мимо книг, невозмутимо висевших в столбах света, и со зловещим глухим стуком и хрустом ломающихся костей рухнула на пол.

Волшебница Серебряное Древо, застывшая в непреодолимой хватке воинов Черных Земель, сглотнула внезапно подкатившийся к горлу комок. Все вместе они увидели, как в поле зрения возник еще один маг. Он пронесся по воздуху, напоминая гигантскую бескрылую осу, взглянул на одну из висевших в столбах света книг и протянул к ней руку.

Как показалось наблюдателям, ладонь с растопыренными пальцами прошла сквозь книгу. И в то самое мгновение, когда он, нахмурившись, уставился на недосягаемую добычу, откуда-то из-за стеллажей на противоположной стороне купола выстрелили сразу три арбалета. Тяжелые дротики точно угодили в цель, пронзенное тело с диким ревом дернулось, волшебник резко взмахнул руками, полетел вниз, все еще пытаясь удержаться в воздухе, и стремительно скрылся из виду.

— Всесильные Трое… — прошептала Эмбра и встряхнула головой, как будто хотела отогнать неприятное видение.

Перед Бандой Четырех появилась еще одна светящаяся тварь, похожая на гусеницу, она медленно ползла по полке справа от них. На полке не было ничего, кроме куч бумажной массы, густо обросшей плесенью. Голову твари украшали мясистые выросты, похожие на рога или щупальца; они свивались в кольца и выпрямлялись в такт волнообразным движениям гусеницы. Когда тварь увидела людей, она чуть попятилась, будто рассматривала их, а затем внезапно изогнулась и поползла прочь; ее тело тянулось по полке невообразимо длинной чередой бледно светящихся члеников. Владычица Самоцветов всмотрелась в расплывшиеся кучи бумаги.

— Хотела бы я знать, что там было напи…

Справа, очень близко, послышался топот ног и негромкое бряцание металла. Четверо только-только успели обернуться, как из-за угла стеллажа выскочили двое воинов с нагрудными броневыми пластинами. Ростом и шириной плеч они мало уступали Хоукрилу. Их лица были полностью закрыты забралами шлемов, зато намерения были совершенно недвусмысленными. Они держали перед собой наготове длинные и тяжелые мечи, причем размахивали ими с такой силой и сноровкой, что было ясно: спустя считанные мгновения кто-то из Банды Четырех, а может быть, и не один, окажется на пути одного из этих клинков.

Хоукрил без малейшего колебания растолкал своих товарищей, преграждавших ему путь, и выступил навстречу воинам. Ему удалось отбросить в сторону оружие нападавших звонкими ударами своего боевого меча, и тотчас узкий проход превратился в поле боя. Звенела сталь, заглушая хриплое дыхание и яростные ругательства. Огромные, могучие мужчины двигались стремительно и ловко, как танцовщицы из таверны.

— Нехорошая танцулька, — вслух произнес Сараспер, ошарашенный этим сравнением, которое совершенно неожиданно пришло ему в голову, и в этот момент Эмбра оттолкнула его с такой силой, что он ударился о полку.

— Старик, я не могу колдовать, когда вы… — прошипела она и, не договорив, резко обернулась с негромким испуганным возгласом.

Такие же щупальца, как и те, что резко ударили ее в живот и обхватили за талию, полосовали воздух перед лицом целителя, а тот ругался страшными словами и отпихивал их, не давая им коснуться его горла. Там, где щупальца притрагивались к его коже, он ощущал онемение, как если бы на него действовали заклинания, выпивающие жизненные силы.

А дальше, за стеной этих щупалец, шаривших по воздуху и тянувшихся все дальше в поисках жертв, стоял тот, кто их создал: взъерошенный молодой человек в одежде волшебника и со значком Орнентара на плече; его бегающие глаза горели от возбуждения. Из его вытянутой руки, окутанной мутным, жарким на вид облаком, и тянулись губительные щупальца. Увидев, как они, шевелясь, словно сотрясаемые бурей кусты, тянутся к Сарасперу и Эмбре, он беззлобно рассмеялся и сказал:

— Умрите, кто бы вы ни были. Умрите.

Еще одно щупальце больно вцепилось в запястье Эмбры; девушка вскрикнула и попыталась вырваться. Сараспер увидел, что еще одна из этих бескостных, но могучих лент почти дотянулась до ее лица, и неловко поднял кинжал, чтобы перерезать эту гадость…

Голова молодого волшебника вдруг ударилась о край книжной полки, а рука, из которой росли щупальца, бессильно упала. Она слабо раскачивалась взад и вперед, и с кончиков пальцев закапала кровь. Эмбра, как зачарованная, не могла оторвать глаз от этого ужасного качания и лишь краешком взгляда заметила, как из темноты над головой все еще стоявшего на ногах трупа стремительно появился знакомый силуэт. Краер свесил ноги в проход и пнул мага, создававшего щупальца, по голове.

Хрустнула кость, хлынула кровь, и взгляд мага потух еще прежде, чем тело сползло на пол возле стеллажа. Под головой убитого сразу же образовалась темная лужа крови. Краер спрыгнул вниз, вытащил из кошелька, пристегнутого к поясу убитого, нечто вроде сплавленной вместе кучки драгоценных камней — в глубине вещицы мигали, переливаясь, разноцветные огоньки; их мигание, казалось, ускорялось с каждым мгновением — и вгляделся в свою находку.

— Алегларма, — громко произнес он, и, словно подчиняясь этому слову, мигающие огоньки начали сливаться в единое целое.

Квартирмейстер выпрямился и плавным движением швырнул гроздь самоцветов через головы Хоукрила и его двух противников ближе к центру купола, на открытое место.

— Нет! Дурак! — завопила Эмбра. — Сейчас такое бу…

Казалось, что у основания шести световых столбов яростно взорвался солнечный шар. Грохот взрыва гулко раскатился под куполом, все здание покачнулось, а четверо попадали с ног. Двое воинов в доспехах беспомощно улетели в проход, по нескольку раз перевернувшись в воздухе.

Когда сотрясения прекратились, в клубах поднятой пыли было видно, что Хоукрил лежит на спине, а сверху на него навалился один из его противников. Эмбра с криком кинулась вперед и вцепилась в шлем вражеского воина. Впрочем, Краер оказался расторопнее. Он вонзил в шею врага кинжал, а затем, крякнув от натуги, оттащил убитого в сторону.

Но оказалось, что тревожиться ему было не о чем. Тело вражеского воина оказалось обмякшим, и как только его удалось свалить с груди Хоукрила, Эмбра и Краер увидели, что в его живот по самую рукоять всажен меч их друга. Броневая пластина, назначением которой было защищать своего хозяина от подобных ударов, сдвинулась и поднялась под самый подбородок.

— Хоукрил? — слегка дрожащим голосом спросила Эмбра, — Хоукрил, вы…

— Ранен? — пробасил латник. — Не думаю. Этого ублюдка взрывом накололо на мой клинок… Я чуть руку не вывихнул…

За их спинами негромко звякнуло что-то железное. Квартирмейстер и волшебница резко обернулись и увидели, как Сараспер спокойно всадил свой нож на всю длину в глазную прорезь забрала воина, в беспамятстве лежавшего рядом с целителем.

И в библиотеке воцарилась тишина… тишина, которую нарушало лишь хмыканье и ворчание Хоукрила, вставшего на ноги и осторожно ощупывавшего ребра. Эмбра, чуть пошатываясь, сделала шаг к центру библиотеки, затем другой…

— Чудеса Троих! — с благоговейным ужасом выдохнула она. Там, где она ожидала увидеть только пепел и темный дым, все так же безмятежно возвышались световые столбы, и в них спокойно висели книги.

Владычица Серебряного Древа обернулась и обнаружила за своей спиной Краера.

— Мы здесь одни? — чуть ли не с отчаянием спросила она.

— Нет, го… Эмбра, — ответил квартирмейстер. — Тот разведчик, которого я видел, и, по крайней мере, еще один маг… вероятно, есть и другие. Все они пока что где-то здесь.

— Я должна взглянуть на эти книги, — сказала ему волшебница. — Но как это сделать?

— Разве вы не можете взлететь туда при помощи магии?

— Конечно, могу. Только я боюсь этих луков и…

— Бояться надо стрел, — добродушно пробасил Хоукрил ей на ухо, — а вовсе не луков.

— Очень смешно, — сурово попеняла она и широко шагнула вперед. Остановилась и сделала еще шаг. На сей раз спутники девушки не пытались остановить ее.

— Вы можете создать вокруг себя барьер, как тот маг, который был снаружи? — озабоченно спросил Краер.

Эмбра в задумчивости закусила сустав указательного пальца.

— Могу, — медленно ответила она, — но с такой защитой сможет справиться любой мало-мальски опытный волшебник. К тому же я не смогу отразить сразу десяток арбалетных стрел. Я не знаю даже, как правильно войти в этот свет, не знаю, будет ли в нем действовать мое волшебство. Ну вот…

— Просто летите туда, — наставительно заметил Краер, — но не останавливайтесь на месте ни на мгновение, дергайтесь из стороны в сторону, вверх и вниз, не повторяйте два раза подряд ни одного движения. Если кто-то выстрелит в вас, улетайте прочь, но постарайтесь заметить, откуда стреляли, и пролетите над этим местом. Высоко над этим местом. Мы подбежим туда и постараемся утихомирить стрелка.

Эмбра посмотрела на него — ее глаза все ярче горели от волнения, — а затем чуть ли не алчно засунула обе руки себе за пазуху, нашарила там две безделушки довольно помятого вида и принялась торопливо шептать заклинания. Хоукрил услышал негромкий, похожий на всхлип звук, донесшийся из следующего прохода, и молниеносным движением метнулся за угол, но обнаружил там всего лишь умирающего воина, приколотого к книжной полке толстой арбалетной стрелой; из-под подергивавшихся в агонии ног человека текла темная струйка крови. Судя по количеству крови, умирающий находился там уже довольно давно. Хоукрил внимательно оглядел проход, но не заметил ни одного признака того, что там мог прятаться враг.

Он едва успел повернуть в тот проход, где Банда Четырех сражалась с воинами Орнентара, а Эмбра уже взвилась в воздух, чуть не задев ногами потемневшие от времени верхние полки, приблизилась к краю купола и стремительно вознеслась по кривой к его середине.

Ни одна стрела не вылетела ей вслед, и трое мужчин не слышали в темной, мертвой библиотеке ни одного звука, кроме своего собственного дыхания.

— Надеюсь, что девчонка не угодит в ловушку, — пробормотал Хоукрил, — Видели, как рука волшебника прошла сквозь этот том? Если хотите знать, этих книг вообще здесь нет.

— Только в сказках бардов все и каждый творят могущественные заклинания и тратят золото целыми телегами, чтобы устраивать повсюду ловушки, — возразил Краер. — Книги лежат раскрытыми. Это какое-то послание, которое должно быть понятно волшебникам.

— Или голубям, — проворчал латник. — Этого, конечно, ни один бард не смог бы придумать.

— Ужасно смешно! — буркнул Краер, очень похоже передразнив Эмбру.

Латник в ответ скорчил рожу, но тут же застыл в неподвижности, глядя, как Владычица Самоцветов, пролетев по большой дуге купола, приблизилась к дальней стороне свода, где можно было разглядеть рунические надписи. Она мельком взглянула на них, немного замедлив свой полет, скользнула в сторону и, сделав резкий поворот, вернулась к надписи. Мужчины напряглись, готовые услышать скрип воротка арбалета или звон тетивы лука, но в библиотеке сохранялась все та же зловещая тишина.

Но вот Эмбра повернулась к ним лицом и облетела кругом все шесть световых колонн. Возле одной из них она замедлила полет, вгляделась в книгу, отлетела немного, тут же вернулась к той же самой книге, а затем обеими руками откинула волосы назад и метнулась в темные высоты хранилища. Краер одобрительно кивнул.

«Тогда Золотой Грифон начнет бушевать… Когда его извечный враг взойдет на трон… в великолепии нового и высоко вознесшегося гнезда…» — повторяла про себя надпись Эмбра Серебряное Древо, со свистом разрезая пропитанный пылью воздух. Его противник, думала она, конечно, Серебряное Древо, а гнездо — это Дом Серебряного Древа, если текст древний, или замок Серебряного Древа, если он написан сравнительно недавно. Вероятнее всего, он древний…

Девушка закусила губу и снова спланировала с высоты, внимательно вглядываясь в выстроившиеся правильными многоугольниками стеллажи, чтобы не пропустить появления лучников и людей в доспехах. Ей почудилось было какое-то движение глубоко в темноте, на изрядном расстоянии от ее компаньонов, но когда она взглянула туда во второй раз, то увидела лишь пустые полки да плывущее в воздухе облачко грибных спор.

Книга, в которую она заглянула сначала, показала ей те же самые слова. Это было хорошо. Она пронеслась мимо и замедлила полет возле следующей, так же шепотом повторяя себе под нос прочитанное: «Обитель поверженного величия, которое ныне покинул его владелец и тезка, и все свои помыслы вверил жемчужине в быстрых водах Серебряного течения, которая мощным носом режет зимние волны». Ну, это было ясно как день: жемчужина — это остров Серебряного Древа, а обитель поверженного величия — Дом Серебряного Древа. Если это и были ключи к местонахождению Дваера, то они совершенно ясно указывали на Дом Безмолвия.

Возможно, третья…

Мир вокруг нее взорвался с многоцветной ослепительной вспышкой, раздался грохот, похожий на мощный раскат грома, казалось, сотрясший весь огромный купол. Сверху густыми клубами полетела пыль, но даже несмотря на то, что в глазах играли бесчисленные блики, девушка разглядела под собой длинные, похожие на змеиные шеи с головами, щелкавшими острыми, как иглы, зубами.

Слишком потрясенную для того, чтобы хотя бы вскрикнуть, Эмбру отшвырнуло от них порывами возмущенного воздуха, которые она ощущала как удары огромных жестоких кулаков. Она беспомощно полетела кубарем сквозь световые столбы, прямо сквозь призрачные книги — по крайней мере, удалось выяснить одну вещь: прикосновение к свету и даже к книгам вовсе не лишало мага волшебной силы! — а эти змеиные, невозможно длинные шеи, извиваясь, тянулись вслед за нею, они были все ближе… ближе… и она снова почувствовала себя больной, слабой, опустошенной и…

Всякий раз, когда змееподобные твари соприкасались с каким-либо из световых столбов, они начинали дымиться и мгновенно исчезали, как заметила Эмбра. Ее безумный головокружительный полет замедлился — она приблизилась к изогнутой стене купола и столкнулась с отраженным воздушным потоком. Под куполом все еще гуляло мощное эхо, теперь она слышала сквозь этот гул яростные крики и резкий лязг сталкивающихся клинков. Пока она отчаянно пыталась восстановить контроль над своим телом в воздухе, один возглас выделился из остального шума: «За Орнентар! За победу!»

Ради Троих, неужели воины, орущие свои боевые кличи, никогда не понимают, насколько по-дурацки они звучат?

Эмбра тряхнула головой, отгоняя эту неожиданно выплывшую в ее сознании мысль, и нырнула в начавший рассеиваться дым, уклоняясь от клацающих челюстей — они оказались слишком медлительными и не смогли ухватить ее, — к полкам, где тяжело бронированные воины отчаянно рубились с Краером и Хоукрилом. Ее друзья стояли спиной к спине, а позади них подпрыгивал старый Сараспер, между его пальцами вспыхивали крошечные молнии: по-видимому, он творил заклинание, которое она не смогла распознать, и был готов… к чему? Исцелять? Или убивать?

Позади нападавших воинов и чуть в стороне стояли двое облаченных в мантии мужчин с жестокими лицами и холодными глазами. Один из них воздел руки, его лоб блестел от пота, на щеках от напряжения играли желваки. А челюсти раскрывались и смыкались, как у тех тварей, которые нападали на нее…

Второй маг был заметно старше, и от него так и веяло могуществом. Его взгляд из-под седых бровей был устремлен на нее, а губы беззвучно шевелились. От кончиков его пальцев поднимались клубящиеся струйки темного дыма, превращавшиеся в трепещущие пятна, которые с громким писком разрезали воздух, как осколки черного стекла. Это были… летучие мыши.

Эмбра нахмурилась и метнулась в сторону, чтобы уклониться от любого гибельного удара, который готовит для нее этот человек с холодными глазами. Кажется, Повелитель Заклинаний Амбелтер — ее губы скривились от отвращения при одном лишь воспоминании о его лице — как-то раз пренебрежительно упомянул обитавшего где-то ниже по реке волшебника, именовавшего себя Повелителем Летучих Мышей.

Летучие мыши кружились над руками и над головой холодноглазого волшебника, их было уже десятка два или больше, и Эмбра решила убраться подальше от него, туда, где ее будут отделять от него световые столбы. Она совсем собралась сделать это, она…

Ее подхватило, словно лист в бурю, и снова швырнуло прочь, снова она не смогла даже закричать, когда мир с ослепительной яркостью взорвался перед нею, снова у нее оглушительно зазвенело в ушах, но теперь ее швырнуло на закругленную каменную стену, и она провалилась дальше, в пустоту…

Она сломала руку? Раздробила бедро? Или… или просто ушиблась так, что не чувствовала рук и ног? Девушка попробовала повернуть голову и осмотреть себя и увидела сквозь окутывающий все помещение белый жаркий свет пугающее зрелище: красные кровавые следы тянулись за ее спиной по полу балкона.

Что-то со страшной силой ударило ее, что-то гладкое и твердое, и она врезалась в балкон, проехалась по нему и потеряла сознание. Ей удалось спастись от прямого удара, ускользнуть… Такая удача…

Краер высоко подпрыгнул, нанес могучий удар ногой по сверкающему шлему точно между глаз воина и, когда его ошеломленный, в буквальном смысле слова, противник отлетел назад, улучил момент, чтобы окинуть взглядом купол. Эмбра полусидела, привалившись к балюстраде балкона, из уголка приоткрытого рта стекала струйка крови. Вот она медленно пошевелилась, покачала головой…

— Она жива! — заорал квартирмейстер. — Она жива!

Хоукрил что-то радостно проревел в ответ, и тут же его клинок с протестующим скрежетом до половины вонзился в нагрудную пластину. Из шлема послышался приглушенный крик, одетая в броню фигура зашаталась, а Хоукрил снова перешел в атаку — чуть пригнувшись, он сделал длинный выпад из-под руки только что пронзенного врага и проткнул мечом второго воина, который сам пытался достать его из-за спины первого. Раздался крик страшной боли.

Хоукрил двумя руками крутил свой огромный меч с такой скоростью, что клинка попросту не было видно. Один из его противников корчился в агонии, а остальные пятились, не зная, как подойти к врагу. Вот еще один воин с надсадным воплем отшатнулся в сторону: клинок пробил ему кольчугу и вонзился в пах.

Краер отбил мощный удар меча, но и сам не устоял на ногах и упал на колени. Орнентарский воин ринулся вперед, чтобы добить квартирмейстера, но Сараспер схватил с ближайшей полки горстку сухой плесени и ловко швырнул ее прямо под забрало. Орнентарец немедленно расчихался. Старый целитель стиснул зубы, постарался забыть о втором воине, вознамерившемся выскочить из-за спины первого, и со знанием дела вонзил свой кинжал под край шлема чихающего человека, потом еще и еще раз…

За спиной целителя снова что-то взорвалось с яростным блеском, и он резко обернулся.

— Хоукрил?! — крикнул он, ничего не видя в белом клубящемся дыме, чувствуя, как на него непреодолимой волной накатывается страх, — Ястреб?!

— Я жив, — прогремел латник. — Берегись!

Целитель снова обернулся и отчаянным движением вскинул кинжал, чтобы парировать — и воин с тяжелым топотом пронесся мимо, не обратив внимания ни на него самого, ни на его оружие, спеша добраться до Хоукрила.

Латник усмехнулся, движением руки подозвал орнентарского воина к себе и даже торжественно отсалютовал ему клинком. А в следующее мгновение мир за его спиной снова взорвался.

Младшего волшебника сшибло с ног, его беспомощное тело ударило стоявшего поблизости воина под коленки, и оба с сокрушительной силой — было слышно, как затрещали кости, — врезались в стеллаж. Он пошатнулся и начал медленно падать.

Не выдержав очередного взрыва, стали рушиться и другие стеллажи. Их падение казалось медленным, но неудержимым, и по помещению вновь раскатился тяжелый грохот. А с потолка, поднимая тучи пыли, дождем посыпались каменные блоки, сокрушая все под собой.

— Серебряное Древо! — с холодным торжеством выкрикнул новый голос.

Этот возглас разнесся по залу многоголосым эхом. Не успело оно стихнуть, как дымный полумрак пронзило огненное копье. Вспышка продолжалась не дольше, чем удар молнии, но в глазах тех, кто смотрел в ту сторону, еще долго играли разноцветные блики. А орнентарский воин, в которого была нацелена эта молния, упал ничком; от его доспехов повалил густой дым.

Повсюду дико метались летучие мыши, а маг, стоявший там, где их было больше всего, повернулся навстречу новой угрозе. Он произнес лишь одно слово, прозвучавшее очень холодно, и начертил в воздухе перед собой знак, и дым, как будто раздвинутый невидимой рукой, разошелся в стороны, открыв зрелище разрухи и опустошения.

Стеллажи напоминали лес, поваленный бурей, а поверх переломанных полок и под ними валялись в различных, в основном неестественных, позах людские тела. А чуть поодаль, там, куда крушение не достало, стояли два мага и, чуть заметно ухмыляясь, смотрели на волшебника, окруженного летучими мышами… и на его напарника, который пытался подняться на ноги чуть ли не в пределах досягаемости меча прищурившего глаза Хоукрила.

— Серебряное Древо? — глумливо переспросил маг с летучими мышами. — Судя по вашему виду, вы слишком молоды даже для того, чтобы вам позволили стирать мантии настоящих магов в этом темном баронстве.

Старший из двух волшебников Серебряного Древа скорчил презрительную мину.

— Любезность Гулдейруса Повелителя Летучих Мышей получила поистине легендарную известность, а теперь я вижу, что действительность нисколько не уступает слухам. Остается только пожалеть, что ваш язык настолько острее и вашего ума, и ваших сил. — Он поднял руку, как будто делал приветственный жест… или намеревался запустить заклинание. — Кламантл и Маркоун из Серебряного Древа. Мы прибыли сюда, чтобы указать вам путь к гибели.

— Красиво звучит, — пропел Гулдейрус. — Вы не могли бы сказать что-нибудь еще в этом духе?

Он даже не поднял руки, но из колец, которыми были унизаны его пальцы, с ревом вырвалось множество темных молний, устремившихся поверх поваленных полок к магам Серебряного Древа.

Однако на полпути темные стрелы ударились в невидимую преграду и рассыпались черными искрами. Кламантл скривил губы в суровой ухмылке и опустил поднятую руку.

Из потолка справа от Гулдейруса послушно вывалился каменный блок величиной с человека и с грохотом рухнул на пол, но раздробил всего лишь труп, одетый в воинскую броню, а волшебник с летучими мышами внезапно оказался на изрядном расстоянии от того места, где только что находился, там, где в стороне от общей схватки стоял орнентарский воин, зачем-то потрясавший над головой мечом.

Повелитель Летучих Мышей едва успел скривить губы в презрительной усмешке, как Маркоун из Серебряного Древа в свою очередь поднял руку и швырнул в Гулдейруса шар, взорвавшийся буйной огненной вспышкой. Усмешка исчезла с лица орнентарского мага, и он поспешно, забыв о важности, спрятался за угол уцелевшего стеллажа. Грохот от разрыва магической гранаты Маркоуна был немедленно подхвачен ревом пламени, жадно охватившего пустые полки.

— Впечатляет, — заметил второй орнентарский маг. Он тоже презрительно усмехался, — Между прочим, Фалаг, к вашим услугам.

Хоукрил взмахнул мечом гораздо раньше, чем любой из магов Серебряного Древа успел выкрикнуть заклинание, но его клинок без малейшего сопротивления прошел сквозь ухмыляющегося Фалага, словно маг был сделан из дыма.

Фалаг злобно взглянул на него и пробормотал:

— Я тебе еще отомщу, тупоголовый. — Он шагнул сквозь полку, к которой прислонялся, и исчез из виду.

Мгновением позже весь пролет стеллажей превратился в ревущий вихрь обломков и щепок. Возле торца стоял, подняв руки и вглядываясь в пыльное облако, Кламантл, только что ударивший по стеллажу разрушающим заклинанием, но смех Фалага донесся до него откуда-то сбоку, из темноты. А действие магического удара распространялось все дальше и дальше вперед, и стеллажи один за другим с громким хрустом разлетались в щепки.

Наконец рухнул последний, и все увидели волшебника Гулдейруса, пытавшегося отворить маленькую простую дверь в стене, которой никто прежде не замечал. Маг поглядел на своих соперников — его лицо перекосилось от гнева — и что-то чуть слышно прошипел. Когда же в следующее мгновение он прикоснулся к двери, она исчезла, окутавшись дымным облаком, и Гулдейрус с молниеносной быстротой кинулся внутрь.

Увидев, что Маркоун снова поднял руку, орнентарский воин метнулся следом за Повелителем Летучих Мышей.

— Колдовской кабинет Эхрлута? — прищурившись, осведомился младший из волшебников Серебряного Древа.

— Что бы там ни было, — ответил Кламантл, — он спрятался туда, чтоб выиграть время и нанести нам новый удар или найти какое-нибудь новое оружие против нас. Вперед!

Комната, в которую попал Гулдейрус, была темной и пыльной, но вся звенела от бесчисленных забытых долгодействующих заклинаний, оживших благодаря силе могущественной боевой магии, хлынувшей внутрь вслед за волшебником. Да, это не могло быть ничем, кроме колдовского кабинета Эхрлута, и, если Трое помогут ему, там может оказаться какой-нибудь жезл или другой магический предмет, при помощи которого он разделается с этими выскочками из Серебряного Древа.

Его летучие мыши с писком носились вокруг, сообщая, что комната пуста, и Гулдейрус зажег свечи, мгновенно вырастив их из своих собственных пальцев, чтобы осмотреть стены: нет ли там каких-нибудь надписей, полок или ниш, закрытых дверцами. Ничего. Помилуйте, Трое, неужели он угодил в западню?

Он поспешно обернулся и дрожащими пальцами сплел самую сильную магическую преграду, какую только знал. Он почти нечленораздельно из-за спешки пробормотал нужные заклинания и едва успел обругать орнентарского воина, ввалившегося в комнату с диким взором и обнаженным мечом, как перед дверью появился старший из двух магов Серебряного Древа, творивший убийственное заклятие.

Гулдейрус закрылся щитом и стоял, высокий и внешне спокойный, ощущая каждый изгиб своей защитной оболочки, просматривая каждую ниточку магических переплетений, из которых она была соткана, в поисках изъянов — каждый из них мог бы означать его смерть, — и не обнаруживал ничего. Действительно, ни одной бреши не оказалось в его щите даже тогда, когда все вокруг него загремело и завизжало, взорвалось ярким пламенем янтарного цвета с зелеными и лиловыми языками, колдовским пламенем, нахлынувшим, подобно волне, на орнентарского воина, который все еще тыкался в стены, пытаясь найти выход или укрытие.

Воин вскрикнул лишь один раз, издал хриплый вопль, который тут же перешел в затихающее бульканье. Его плоть начала таять, превратившись в красный студень, тело осело на пол, а в следующее мгновение от него осталась лишь пустая, беспомощно качающаяся броневая оболочка. Все летучие мыши в комнате превратились в темные бесформенные комки и попадали на пол коротким градом. Звук при этом был такой, словно из большой корзины просыпали множество яиц.

Повелитель Летучих Мышей, едва ли не впервые за свою долгую жизнь, испытал настоящий страх. Он резко повернулся и в ужасе бросился к двери, надеясь, что его магическая защита сдержит этот выпивающий плоть огонь на время, достаточное для того, чтобы он смог ускользнуть.

Конечно, он бежал прямо навстречу тому оружию, которое любой из сражавшихся против него магов мог пустить в ход; они тоже знали это. Он с лихорадочной быстротой принялся на бегу создавать летучих мышей, чувствуя, как они вьются по сторонам от него, ползают по плечам и голове. Если он окажется побежден, но хоть одна-единственная летучая мышь, созданная его волей, сможет благополучно улететь прочь, то Гулдейрус снова воскреснет.

Да, может быть, прежде чем он сумеет отомстить, пройдут долгие холодные годы. Но рано или поздно он отомстит, и тогда, о, тогда…

Младший из магов был, конечно, слишком нетерпелив. Он появился перед дверью раньше, чем Гулдейрус добежал до нее изнутри. Над его ладонью возник рубиновый круг, красное сияние, тут же превратившееся в тонкий, яркий губительный луч, в котором горел самый воздух. Повелитель Летучих Мышей мчался слишком быстро для того, чтобы остановиться или отскочить в сторону. Поэтому он просто бросился ничком на пол — и пол разверзнулся под ним.

Красное пламя безвредно взорвалось у него над головой, а орнентарский маг провалился в выложенную камнем яму, в западню, которую, видимо, сам Эхрлут устроил перед самым порогом своего колдовского кабинета. Впрочем, нет, это была не западня.

В яме валялось множество костей; конечно, сюда он бросал разных тварей, убитых его магией, и…

Он обрушился на эти останки, древние кости ломались, вздымая тучи едкой пыли, а он проваливался все ниже, пока не стукнулся так, что у него захватило дух, о несколько камней, выпавших, по всей видимости, из стен ямы.

Гулдейрус, не раздумывая, вскочил. Его трясло от ушибов, и он никак не мог набрать в грудь воздуха. Он твердо знал, что должен выбраться отсюда, в противном случае окажется беззащитен перед следующей атакой — как будто запертый в бутылку, которую злорадно держат в руках торжествующие враги.

Он провалился не более чем на двадцать футов, а стены ямы были небрежно сложены из больших, округлых, не пригнанных один к другому булыжников, так что найти зацепки для рук и ног было совсем просто. Повелитель Летучих Мышей извлек пару своих крошечных созданий из складок мантии возле шеи и подбросил вверх, а затем стиснул зубы и в лихорадочной спешке полез вслед за ними. Он должен выбраться, он…

У него снова перехватило дыхание, когда он ухватился за один сравнительно небольшой камень и почувствовал, как по руке в него хлынул поток чистой силы! От прикосновения к такой мощи он на мгновение оцепенел и… и обнаружил, что снова лежит на спине на дне ямы в густой туче костяной пыли.

Гулдейрус встряхнул головой, чтобы прийти в себя. Он еле-еле понимал, где находится. Такая мощь! Неужели это возможно? Ладно, как бы там ни было, сейчас ему, как никогда прежде, была нужна сырая, пусть даже еще не испытанная магическая сила.

Он снова полез на стену, оскальзываясь от спешки, а когда поднял голову, то увидел над собой злорадно ухмыляющееся лицо младшего из магов Серебряного Древа.

Зарычав от страха и отчаяния, Повелитель Летучих Мышей принялся с удвоенной силой карабкаться наверх.

— Оно жрет меня! Оно меня схватило! Не подходи! Спасайся! — заорал он, желая если не обмануть врага, то хотя бы сбить его с толку.

Маркоун громко расхохотался, а Гулдейрус Орнентарский выхватил из стены кровоточащими пальцами небольшой серовато-коричневый камень, поднял его над головой… и маг Серебряного Древа перестал смеяться.

А в следующий момент сердце Гулдейруса отчаянно заколотилось. Теперь он был уверен. Он держал в руке Камень Жизни!

Из его поднятой руки вылетел длинный язык пламени, и он возликовал. А затем он призвал к себе силу. Она, как живительное тепло, нахлынула на него, и он сотворил заклинание, на которое никогда прежде не решался. Он знал, что держит в руке вещественное воплощение могущества, один из Дваеров, каждый из которых в состоянии изменить весь Дарсар.

В следующее мгновение это стало ясно и Маркоуну Яринду.

 

15

БИТВА ЗА КАМЕНЬ

ОГНЕННЫЙ ДОЖДЬ, обрушившийся на Повелителя Летучих Мышей, должен был изжарить его на месте. Даже камни, за которые он цеплялся, трескались и лопались, осыпая его множеством раскаленных осколков.

— Слишком поздно, юный глупец, — торжествуя, сказал своему противнику Гулдейрус, стоявший невредимым в самом сердце огненного ада.

Когда ревущий огонь угас, вызвавший его юный выскочка, разинув рот, уставился на своего несомненно обреченного врага. Так же, не веря своим глазам, взглянул вниз и старший из магов Серебряного Древа. Он подошел к первому, внимательно посмотрел в яму… и в следующий миг выражение деланной беззаботности исчезло с его лица. Оба волшебника поспешили обрушить вниз все свои самые губительные заклинания.

Пока вокруг сверкали молнии, полыхали языки пламени и гремели копья чистой силы, Гулдейрус не делал ничего. Он издевательски смеялся, даже когда камни вокруг него начали плавиться, а яма заметно углубилась. Он терпеливо стоял, пока с треском раскалывались булыжники, ревел огонь и бушевали смертоносные газы. В конце концов атака прекратилась.

Когда наступила тишина, Гулдейрус решил, что пришло время и ему скорчить издевательскую мину.

Над краем ямы он увидел только младшего мага. Глумливая физиономия его старшего напарника исчезла: ее владелец сбежал. Гулдейрус посмотрел на молодого дурака, который безуспешно использовал последние из своих немногочисленных боевых заклинаний и теперь стоял, окруженный дымом, поднимавшимся от ладоней, и с отчаянием в глазах смотрел вниз, на свою смерть. На Повелителя Летучих Мышей.

Гулдейрус прямо-таки нежно улыбнулся противнику и чуть ли не изящно послал ему в лицо мощную струю ревущего убийственного пламени. Его улыбка не дрогнула, а пламя не ослабло до тех пор, пока Маркоун Яринд не превратился в кусочки обугленного мяса, которые, шипя, догорали, прилипнув к покрытому густым слоем копоти потолку над ямой.

Игнорируя звуки продолжавшегося наверху сражения, Гулдейрус следил, как мерцали и потрескивали, остывая, обожженные камни. Он был слишком охвачен ликованием по поводу того, что не только чудом избегнул верной гибели, но стал теперь обладателем несравненной мощи.

В конце концов он громко усмехнулся, поднял руку и принялся выжигать ступеньки в оплавленном камне. Что ж, теперь, судя по всему, Орнентар наконец-то получил возможность доказать всему миру, что является самым могущественным баронством во всей Долине. Нужно только быстренько взобраться наверх, собрать медноголовых воинов, а потом…

Разделаться с Фалагом, который слишком уж быстро соображал и был вполне в состоянии ввязаться в борьбу за Камень независимо от своего коллеги, которого он, Фалаг, всегда ненавидел и боялся. Ведь и маги, и летучие мыши, и все остальные все же должны когда-нибудь спать.

Гулдейрус сделал из воздуха боевые перчатки, чтобы предохранить руки от ожогов о раскаленные камни, и не спеша полез вверх. На полпути густая вонь горелой кожи напомнила ему, что нужно защитить и ноги, и он сделал себе железные башмаки. Во имя Троих, благодаря этой силе он мог творить волшебство, не зная никаких преград и ограничений!

Добравшись до края ямы, Повелитель Летучих Мышей решил прикинуться усталым и с удовольствием увидел, что Фалаг поспешил ему на помощь. А разве он прикидывался? Нет, он на самом деле изрядно утомился. Гулдейрус помотал головой, заметив, что мир вокруг него вознамерился поехать колесом. Все, что касалось волшебства… Камень своей мощью способен без ограничения и промедления осуществлять все, что только могло прийти ему, Гулдейрусу, в голову, но все же для того, чтобы выдумывать заклинания, были необходимы его мозги и знания.

Его спутник-орнентарец перегнулся через край ямы и с тревогой смотрел на старшего волшебника. Гулдейрус поднял на него глаза, широко и приветливо улыбнулся и бросил прямо в изумленное лицо Фалага разрывающее плоть заклинание. Это волшебство разрывало на части и того, кто его творил, а не только жертву, и потому использовалось обычно только обреченными магами, стремившимися, несмотря на отчаяние, не дать врагам воспользоваться своей победой и унести их с собой на тот свет.

Фалаг не успел даже вскрикнуть. Сверкающие свежей кровью клочки его тела все еще продолжали сыпаться в яму, а Камень Жизни уже закончил восстанавливать силы своего владельца, и Гулдейрус завершил свое так много раз прерывавшееся возвращение в библиотеку.

Ему не пришлось слишком долго оглядывать помещение, чтобы найти своих воинов. Головы в орнентарских шлемах сразу же повернулись к нему.

— Убейте всех, — сказал он, указав небрежным взмахом руки в сторону стоявших и лежавших стеллажей. — Тщательно обыщите все и не дайте никому уйти живым.

Воины послушно повернулись и отправились выполнять приказ. Повелитель Летучих Мышей следил за ними со слабой улыбкой. Что ж, а если всей Долиной будет управлять он, то каким он захочет увидеть свое королевство? М-да, надо подумать.

Резня потребовала немало времени, а также жизни еще двоих орнентарцев. Последнюю забрал вместе с собой одетый с головы до ног в броню гигант из Бростоса, который хрипло рычал и отбивался даже в агонии, пока враги один за другим пронзали его огромное тело клинками. Когда орнентарские воины вернулись к световым столбам, возле которых стоял Гулдейрус, их оставалось только трое.

— Зал очищен? — спросил Гулдейрус.

Голова в шлеме неохотно качнулась.

— Нет, — произнес усталый голос, и рука в измятой броневой перчатке указала вдоль прохода. — Волшебница еще жива и вернулась к своим спутникам.

— Ну так убейте их ради меня, — мягко сказал Гулдейрус. — Или вы находите интерес в том, чтобы пытаться изменять мои приказы?

— Нет, господин, — поспешно заверили его воины и отправились обратно, чтобы довести до конца начатые убийства. Они успели дойти, пожалуй, лишь до середины прохода, как из-за угла одного из рядов молнией блеснул яркий клинок. Когда же они кинулись к так неосмотрительно обнаружившему себя врагу, чтобы разделаться с ним, стеллаж повалился, придавив еще одного из орнентарцев.

Тонкий, пронзительный крик умирающего заставил Повелителя Летучих Мышей нахмуриться. Отодрав щепку от ближайшей поваленной полки, он прикоснулся ею к Камню, закрыл глаза и что-то негромко пробормотал.

Когда же он открыл глаза, все деревянные стеллажи и обломки полок, бывшие в находившейся перед ним части библиотеки, исчезли как не бывало, а двое его уцелевших воинов оказались лицом к лицу с четырьмя авантюристами.

Четыре жалких потрепанных авантюриста. Один из них был огромным, как гора, латником с суровым и спокойным взглядом привыкшего к сражениям человека, могучими руками и широченными плечами; он казался несокрушимым, как ворота замка. Зато остальные были всего лишь никчемными людишками: старик, мужичонка ростом с мальчишку-подростка да полупришибленная хромая женщина. Когда орнентарцы двинулись вперед, Гулдейрус мрачно улыбнулся, рассчитывая полюбоваться кровавой резней.

Однако первым пал один из его собственных воинов — юркий, как ртуть, отставной квартирмейстер метнулся ему под ноги, и он тяжело рухнул на спину, — а второй поспешно отступил перед стремительно мелькавшим в воздухе мечом латника.

Повелитель Летучих Мышей зарычал от ярости. Подняв над головой Камень, он принялся творить заклинание, вызывающее из воздуха множество топоров, которые должны были, бешено крутясь, пронестись низко над полем битвы. Полностью одетым в броню орнентарским воинам придется, конечно, несладко, но что касается их противников…

Впрочем, не успел он набрать в грудь воздуха для угрюмого смешка, как его колдовское оружие вспыхнуло, упало на каменный пол и исчезло. Его заклинание оказалось разрушено.

Чуть в стороне от сверкающих мечей сражавшихся воинов стояла, пристально вглядываясь в него, молодая женщина. Она уже не казалась полупришибленной. Затем ее губы изогнулись в усмешке, и эта усмешка обещала ему гибель.

Гулдейрус глумливо ухмыльнулся ей в ответ, поднял над головой Камень и заставил его исторгнуть множество язычков синего пламени: пусть узнает перед смертью, с чем дерзнула состязаться. В следующий миг каменные плиты под его ногами резко вздыбились, словно по ним ударили снизу гигантским кулаком, и он тяжело хлопнулся на спину. Улыбка на лице волшебницы стала шире.

Гулдейрус взревел, снова поднял Камень — он решил не тратить времени на то, чтобы встать, — и метнул вперед огненные стрелы, которые наверняка должны были заставить эту надменную дрянь успокоиться навсегда.

Одетые в броню воины застыли, ошеломленные внезапной бело-голубой вспышкой, сопровождавшейся громким треском, но Гулдейрус даже не успел обругать себя за глупость, как огненные стрелы угасли, испуганные возгласы его воинов сменились яростным ревом и хриплым дыханием, и мечи зазвенели вновь.

— Рога Владычицы! — заорал Гулдейрус. — Умри, колдунья! Умри!

И он направил свою мысль в самую глубину Камня и призвал самое сильное убивающее заклинание, какое только было ему известно. Скоро у него должна была начаться сильная головная боль, достойная того, чтобы ее воспевали барды, он будет чувствовать такую усталость, словно не спал несколько суток. Но если такой ценой ему удастся убить эту женщину и получить возможность спокойно убраться из Индраевина с Дваером… За это ничего не жаль!

Словно мстительное черное привидение, смертоносное облако отделилось от него и, чуть заметно пульсируя, полетело в ее сторону. Гулдейрус заметил, что его противница поняла, что это такое, и ее лицо побелело.

Он улыбнулся. Очень хорошо, что гнусная баба узнала о своей неминуемой смерти прежде, чем та настигнет ее. Маг из Серебряного Древа, затем Фалаг, теперь эта… Он намеревался в кратчайший срок с наслаждением уничтожить всех волшебников, имевшихся в Долине, чтобы на всем пространстве от Силптара и моря до поющих источников, из которых вытекает Серебряная, где бы они ни находились, ни один человек, кроме него самого, Повелителя Летучих Мышей, не мог творить заклинания. Он…

Глядя, как к ней приближается смерть, Эмбра в отчаянии думала, что же ей делать. У нее не было никакого действенного контрзаклинания. Единственным, что могло уничтожить летящий черный саван, была гибель — или его создателя, или намеченной жертвы. Так что у нее оставался только один выход: убить могущественного волшебника, владевшего беспредельной силой Мирового Камня.

Она горько улыбнулась. Для легендарной Владычицы Самоцветов это сущий пустяк, ведь правда?

Чтобы выиграть несколько мгновений жизни для раздумий о возможности спасения, Эмбра отступила подальше от метавшихся в смертельном танце воинов. Неторопливо плывущий по воздуху смертоносный саван безмятежно потянулся следом за ней, он становился все больше и темнее, разворачивался, чтобы обнять ее…

Она споткнулась о валявшийся на полу выпавший из потолка камень и чуть не упала. Погоди… Вот оно!

Низко наклонившись, чтобы покрепче обхватить камень рукой, она стиснула в пальцах одну из последних безделушек, напрягая все силы, оторвала огромный камень от пола, торопливо проговорила заклинание волшебного прыжка…

…И внезапно повисла в воздухе прямо над головой Гулдейруса. Там она выпустила каменный блок и рванулась вверх, пытаясь подняться как можно выше.

Повелитель Летучих Мышей успел взглянуть на падающий камень, но ни на что иное времени у него не осталось. Тяжелый блок буквально расплющил его по полу, напрочь раздробив голову. Впрочем, руки его еще шевелились…

Эмбра резко спустилась вниз и принялась пинать их ногами. Одно предплечье сломалось, треснув, словно сухая ветка, когда она всем весом наступила на него. Вторая рука волшебника конвульсивно дернулась, разжалась — и слабо светившийся разбуженный Мировой Камень выкатился из бессильных пальцев. Темная стена смертоносного савана стремительно съежилась и исчезла.

Владычица Самоцветов упала, сильно ударившись об пол, но сумела извернуться и подхватить круглый Дваер. Его неестественная тяжесть успокоительно подействовала на нее.

Орнентарские воины прервали свое безнадежное сражение с Ястребом и Краером и, тяжело топая ногами, кинулись к ней, воздев мечи. В черных прорезях забрал Эмбра видела пылавшие злобой и ненавистью глаза, сулившие ей немедленную страшную смерть.

Волшебница еще раз перекатилась, поднялась, изловчившись, на ноги и опрометью бросилась бежать по густо усыпанному битыми и целыми камнями полу к ближайшей лестнице. В воздухе за ее спиной резко свистнул чуть не доставший ее клинок, а потом она услышала натужный вскрик — так всегда кричал Краер, когда бросал что-то тяжелое. Тут же позади раздались громкие проклятия и звук тяжелого падения — в тот самый момент, когда она почувствовала под ногами первую ступеньку.

Одной рукой прижимая Камень к груди, а второй цепляясь за перила, Эмбра быстрее ветра взлетела по лестнице. Топот преследователя она услышала, лишь когда миновала последний поворот спирали. Выскочив на изогнутый балкон, она торопливо перевела дух и взглянула на двери… закрытые двери.

Нет! Одна была распахнута, и девушка устремилась туда. Ей необходимо было выиграть хоть немного времени, собраться с мыслями и обратиться к Камню, прежде чем меч воткнется ей в спину и положит тем самым конец всей борьбе.

Комната за открытой дверью тускло освещалась через три высоких окна. В этом свете волшебница увидела множество полусгнивших стульев, стоявших и валявшихся вокруг обломков давным-давно повалившегося огромного стола.

Эмбра быстро обернулась, захлопнула дверь и с ужасом обнаружила, что засов давно рассыпался в ржавую пыль. Закрыть дверь изнутри было нечем.

Ругаясь шепотом, она поспешила к окну. По крайней мере, она сможет выпрыгнуть, если воин ворв…

…Вся библиотека зашаталась, будто ее ударил кулаком невообразимо огромный великан, с потолка гремящим градом посыпались камни, поднялось густое облако пыли. Испуганно вскрикнув, Эмбра бросилась из окна.

Благодаря камню она могла свободно лететь и даже висеть в воздухе. Взмыв вверх прямо над кучей каменных обломков — упасть на нее было бы, пожалуй, даже хуже смерти, — она почти нос к носу столкнулась с Кламантлом Бейрлдоуном. Тот неустойчиво стоял на полуразрушенной крыше соседнего здания, его широко расставленные руки тряслись — он из последних сил пытался разрушить купол библиотеки. Когда он увидел Камень в ее руках, его лицо покрыла смертельная бледность.

— Да, — яростно выкрикнула Эмбра, пролетая мимо. — Тебе есть чего бояться, заложник моего отца! Так что бойся!

И она быстро обернулась в воздухе в поисках места, откуда можно было бы разделаться с волшебником.

Когда из-под купола начали срываться камни, разбивая вдребезги перила балкона, грохот был просто оглушительным. Пыль взвилась, словно дым от раздуваемого ветром пожара. В смутном полумраке никто не заметил ни того, как из тела Повелителя Летучих Мышей вылетели три стремительных черных зверька, ни того, как одного из них падающим блоком размазало по полу. Уцелевшая рука волшебника дернулась, как будто пыталась что-то схватить, и замерла. Каменный град постепенно стихал, и пыль начала понемногу оседать на безжизненное тело мага. В полумраке купола две летучие мыши, отчаянно размахивая крыльями, неслись к пролому, в лес, подальше от этого обреченного на полное разрушение места.

— Хоукрил? — послышался хриплый возглас, перешедший в надсадный кашель. — Краер?

Что-то быстро перемещалось в стороне, во мраке, какая-то проворная тень, быстро всадившая кинжал в горло орнентарцу и без задержки скользнувшая вниз по винтовой лестнице.

— Хоукрил? — снова позвал голос, в котором явственно слышалась тревога. — Ты где?

Последний орнентарский воин, который начал было бесшумно красться на голос, подняв меч, чтобы убить хотя бы еще одного врага, внезапно покачнулся и согнулся набок — чья-то ловкая рука с жестокой силой схватила его за горло, — а в следующий момент безжизненно замер: кинжал по рукоятку вошел в глазную прорезь забрала его шлема. Тень скользнула прочь еще раньше, чем убитый воин рухнул на груду камней, и когда Хоукрил мгновением позже пробежал мимо, озираясь в поисках Сараспера или врага, она исчезала в клубах пыли.

Мгновение спустя она появилась снова и, неслышно мелькая в ровном равнодушном освещении световых столбов, легко вскарабкалась на верхнюю полку стеллажа. Единственный человек, заметивший ее, видел, как она кралась, словно вышедшая на охоту кошка, по верхней полке, подбираясь все ближе и ближе к ничего не подозревающему Хоукрилу Анхару…

Когда тень метнулась вперед, растопырив пальцы, чтобы вцепиться в незащищенное горло, сверкнуло лезвие ножа, нацеленное прямо в лицо.

Из оседающей тучи пыли выскочила вторая тень, нога взлетела выше головы, отбила в сторону руку с ножом и ударила пяткой по голове чуть выше уха. Две тени столкнулись в воздухе, разлетелись, рухнули на пол и проворно откатились одна от другой.

Латник резко обернулся.

— Краер? — негромко крикнул он, метнувшись вперед. Он не мог не узнать своего щуплого проворного друга.

Но с пола вскочили две одинаковые низкорослые, стройные фигуры, в клубящейся пыли тускло сверкнули два ножа. Хоукрил с поднятым мечом замер на месте, стараясь узнать своего старого товарища.

Возле виска Краера блеснул стальной шарик. Он увернулся и скорее почувствовал, чем увидел, тонкий шнур, тянувшийся за ним, — шнур, обвившийся вокруг его руки, когда шар описал короткую кривую. Бросивший его человек, в одежде которого можно было узнать квартирмейстерский мундир, сильно дернул за шнур, пытаясь подтянуть Краера к своему выставленному вперед кинжалу.

Краер резко выбросил ногу в ту сторону, куда его тянули, отразил острое лезвие, держа кинжал обеими руками, и с силой ударил туда, где должен был находиться живот его противника, успевшего исчезнуть из поля зрения. Однако его сапог лишь вскользь коснулся тела врага, и тут же до его ушей донесся негромкий смешок: вощеный шнур обхватил шею Краера и начал затягиваться.

Квартирмейстер упал на спину, в момент падения успев изо всей силы оттолкнуться обеими ногами; он рассчитывал хоть немного отлететь от своего противника, прежде чем тот сможет нанести удар. В этот момент над ним пронеслось огромное тело и взмах тяжелого боевого меча заставил неизвестного отступить.

— Пора немного потанцевать, человечек, — рявкнул Хоукрил. — Кто ты такой?

В донесшемся из полутьмы негромком ответе прозвучало нескрываемое самодовольство.

— Меня зовут Лустус, и я нынче расправлюсь со всеми вами.

Кто-то неподалеку хмыкнул, и голос Сараспера, который нельзя было спутать ни с чьим другим, посетовал:

— Сколько раз мне приходилось слышать подобные заявления! Как грубо! Нет чтобы сказать: вы, мол, должны умереть, потому что так приказал мой господин! Или, например: знайте, что цена ваших жизней — шесть золотых сакркрон, и тот, кто заплатил их… У этих юнцов нет никакого стиля, никакого уважения к обычаям и правилам!

— Ненавижу пустую болтовню, — спокойно ответил Лустус. — Поэтому тебе придется умереть первым!

Сараспер снова хмыкнул, и в тот самый миг, когда тень бросилась к нему, престарелый целитель исчез, и сквозь клубящуюся пыль мелькнул ужасный длиннозуб. Было слышно, как он кричал в отдалении:

— Эмбра, где ты? Ты нам нужна!

Этот голос нельзя было не узнать, и тем более нельзя было пренебречь призывом. Владычица Серебряного Древа вздохнула, неохотно отказалась от такого приятного дела — поймать и прикончить Кламантла — и вернулась через окно в библиотеку. Ей потребовалось всего лишь две мысли, чтобы убрать всю пыль и заставить воздух на своем пути ярко светиться. Да, творить волшебство все равно было утомительно, несмотря даже на постоянный прилив сил от Камня, но это занятие больше не изматывало ее. Трое свидетели: до чего же хорошо колдовать, ничего не боясь!

Все было засыпано осколками камней, и посреди этой разрухи она увидела троих своих спутников — Сараспер стоял на одной из лестниц — и еще какого-то незнакомца. Худощавый низкорослый человек, который, судя по одежде и осанке, был когда-то, как и Краер, армейским квартирмейстером. В руке он держал нож и, слегка приседая на бегу, направлялся к Сарасперу.

— Нужно убить этого? — спросила она, повиснув в воздухе.

— И лишить меня такого удовольствия? — откликнулся Краер и тут же добавил: — Ладно-ладно, я не жадный.

Эмбра покачала головой в деланном изумлении и метнула в незнакомца молнию, но человечек успел перескочить через кучу разбитых полок и нырнуть в темное отверстие, уводившее куда-то вниз.

Эмбра нахмурилась.

— Лезть туда я отказываюсь, — заявила она своим компаньонам, повиснув в воздухе над их головами. — Почему бы нам не перебраться на балкон? Оттуда мы сможем увидеть его приближение, если он задумает вернуться.

— Что? — каркнул Краер, потирая больное горло. — Вы же в конце концов завладели этим драгоценным Камнем. Так что давайте-ка убираться отсюда, пока здесь не собрались все остальные волшебники и преступники со всего Дарсара!

— Скоро уберемся, — ответила Эмбра. — Но сначала мне обязательно нужно сделать еще одну вещь!

Она отвернулась от своих друзей и полетела к светящимся столбам.

У нее за спиной дружно застонали Хоукрил и Краер.

Ингрил Амбелтер оторвал взгляд от сцены, разворачивавшейся в глубинах стеклянного шара, и взглянул на барона, вскинув бровь в безмолвном вопросе.

Фаерод Серебряное Древо улыбнулся.

— Предательство и молодость мага всегда идут рука об руку; когда я имею дело с молодыми волшебниками, то ничего другого просто не ожидаю. Но зато и я не чувствую никакой привязанности к такому магу и не считаю, что несу потерю, когда мне приходится пожертвовать его жизнью. Кламантл уже мало чем может быть нам полезен. Но в любом случае используйте его до конца.

Повелитель Заклинаний кивнул, повернулся и проговорил, глядя в шар с мрачной улыбкой:

— Уже сбежал, Кламантл? Да будь же посмелее!

Его пальцы чуть заметно пошевелились, и он увидел, что Кламантл весь напрягся, как только уловил волшебный приказ. Стремительно удиравший маг замер между небом и землей, и только его дрожащие руки и гримаса на лице говорили о том, что он всеми силами сопротивлялся посторонней власти. Но очень быстро сопротивление прекратилось, он развернулся на месте и, уже будучи под полным контролем Повелителя Заклинаний, помчался обратно к куполу.

В глазах поспешавшего навстречу своей гибели Кламантла застыли ужас и безнадежность.

Владычица Самоцветов парила над открытыми книгами и читала написанное вслух.

— Тогда Золотой Грифон… — пробормотала она, беспокойно кружась в воздухе и задумчиво морща лоб.

Затем она переменилась в лице, как будто ее осенила какая-то важная мысль, и, держа Камень в руке, внесла его в один из световых столбов.

Никакого видимого результата из этого не воспоследовало, так что, немного подождав, Эмбра перенесла Камень в другой световой столб. Увидев, что и в этом случае ничего не произошло, волшебница пожала плечами и вернулась к чтению…

И громко охнула и побледнела. Проделанный ею опыт с Камнем заставил надпись на одной из страниц измениться.

«Поелику владеешь ты хоть двумя Дваерами, то посильно тебе пробудить Спящего короля. То соделай таково: притронься к двум камням враз и проговори вслух…»

Эмбра снова и снова перечитывала эти несколько строк, стремясь запечатлеть — нет, выжечь! — в памяти все до единого знака. Она была уже почти уверена в том, что ей это удалось, когда буквы замерцали и перед ее глазами оказалась та же самая надпись, которую она видела во время своего первого полета к книгам: зашифрованные ключи к местонахождению Дваера. Ключи, которые, вполне возможно, могли иметь смысл, но тем не менее — она была твердо в этом уверена — были ложными.

В конце концов она помотала головой.

— Здесь написано о Доме Серебряного Древа, — вслух сказала она себе, — Но или я ошибаюсь, или это уловка — ведь камень был здесь, во-он в той яме.

И как будто в ответ на ее слова Четверых оглушил страшный грохот, а в следующее мгновение ослепили лучи яркого солнечного света — это часть купола оказалась разбита страшным взрывом, происшедшим снаружи. Огромные камни градом посыпались вниз, сбив на пол летавшую под потолком волшебницу, но книги, сквозь которые пролетали гигантские блоки, оставались такими же, какими были всегда: неосязаемыми, непоколебимыми и невозмутимыми.

Единодушно вскрикнув в тревоге, трое мужчин, как один, ринулись вперед, на помощь Эмбре.

Они вряд ли обратили внимание на то, что сверху свалилось нечто маленькое, похожее на паука. Предмет упал прямо у них за спинами. Если бы кому-нибудь из них пришло в голову рассматривать его, то можно было бы заметить, что под толстым слоем пыли предмет был весь залит кровью и слегка подергивался, как раздавленный паук. Это была правая рука мужчины. И совсем недавно она принадлежала волшебнику Кламантлу Бейрлдоуну.

В чем-чем, а в недостатке сообразительности Фаерода Серебряное Древо никогда нельзя было упрекнуть. Но при этом он редко позволял себе явно проявить какое-либо чувство, за исключением, пожалуй, зловещей угрозы. Он сохранял внешнее спокойствие, делая вид, что ничего не понимает, выжидал и непрерывно наблюдал, как все три волшебника из его Темной тройки плели свои собственные предательства. И искал способ наилучшим образом использовать их преступления в своих интересах.

Сейчас один из полезных инструментов оказался уничтожен, и пришло время направить в нужную сторону последний.

— Вы превратили его в живую магическую бомбу, — задумчиво протянул он, — Довольно расточительно, вы не находите?

Ингрил Амбелтер яростно мотнул головой.

— Мой господин, — мгновенно откликнулся он, — поверьте мне, нельзя было больше терпеть его амбиции. Маркоун был просто туп и чрезмерно жаден, тогда как Кламантл — неглуп и поистине опасен. Это он наложил на вашу дочь заклятие, из-за которого завертелось все это дело: она сбежала из замка и решилась открыто выступить против вас. Вспомните все беды и трудности, происходившие с тех пор. За всем этим стоял Кламантл.

Барон, прищурившись, метнул на него быстрый взгляд.

— И мой Повелитель Заклинаний не поймал его за руку?

— Господин, — с трудом сдерживая злобу, ответил последний из оставшихся и самый могущественный маг Серебряного Древа, — я с удовольствием обсужу все это позднее. А сейчас мне нужно немедленно вызвать к жизни заклятие, наложенное на целителя. Это, прежде всего, в ваших собственных интересах.

— Ваш «голос бога»?

— Он самый, — подтвердил Ингрил Амбелтер.

Он низко наклонился над стеклянным шаром, прикоснулся сверху двумя пальцами обеих рук и негромко произнес несколько вкрадчивых слов. Барон пару секунд без улыбки смотрел на него, а потом склонился к своему собственному шару. Вглядевшись в знакомый жаркий туман, он вдруг не без тревоги подумал: а что, интересно, от него останется, если своенравный Повелитель Заклинаний решит внезапно взорвать этот шар?

Все, кто был виден в глубинах стекла, лихорадочно суетились. Хоукрил и Краер отгребали каменные осколки от заваленного тела Эмбры и швыряли их с такой силой, что Сарасперу пришлось обойти вокруг и начать откапывать волшебницу с другой стороны.

— Сараспер, теперь пора.

— Предвечный Дуб?

— Ты узнал меня, Сараспер. Теперь слушай: захвати Камень. Возьми его в руку и унеси прочь. Любого, кто попытается воспрепятствовать тебе, сожги огнем Камня. Возьми его. Немедленно. Я тебе приказываю.

Сараспер чуть слышно заскулил, глядя широко раскрытыми глазами на кучу камней, под которой лежала Эмбра Серебряное Древо. Услышав странный звук, Краер, прищурившись, взглянул на целителя, а тот взмахнул рукой, как будто хотел отогнать взгляд от себя.

— Нет, — громко простонал Сараспер, — только не предавать друзей. Только не причинять им зла…

Его волной захлестнула чужая непреодолимая воля.

— Не дерзни предать МЕНЯ! Захвати Камень. Захвати КАМЕНЬ! Хватай его немедленно!

Старый целитель зашатался и шагнул вперед.

— Краер! Хоукрил! — яростно зарычал он, — Остановите меня! Не дайте мне сделать то, что я должен совершить!

— Что он там бормотал «немедленно»? — рявкнул Хоукрил, осторожно проводя кончиками пальцев по голове Эмбры, пытаясь обнаружить вмятины и трещины в черепе, липкие потеки крови и, слава Троим! — не находя ничего. Вообще.

— Думаю, что на него наложено заклятие, — ответил Краер. Он шарил в куче камней, пытаясь нащупать подходящий для того, чтобы точно кинуть, осколок, не отводя при этом глаз от Сараспера, который уже рыдал в голос и бормотал что-то нечленораздельное, — Не думаю, что человек сможет одновременно бороться с чужой магией и колдовать. Но что, если он перестанет бороться?

Квартирмейстер и латник мрачно переглянулись, а в это время по балкону почти над головами четырех авантюристов мелькнула быстрая тень.

— Лустус приполз назад, — беззвучно прошептал себе под нос вновь прибывший. — Лустус всегда знает, когда надо приползти.

Барон резким толчком придвинул к Ингрилу стоявший на середине полированного стола подсвечник. Волшебник сунул руку в огонь, зашипел от жгучей боли и переслал ее вместе со своей непреклонной волей Сарасперу.

— Теперь, — сказал он, и его голос показался зловещим, как свежевырытая могила — теперь, целитель, ты мой.

И тогда в полуразрушенной, усыпанной разбитыми каменными блоками библиотеке Эхрлута, за тридевять земель от комнаты, где, сгорбившись от усиливавшейся боли, сидел Повелитель Заклинаний, испуганное бормотание Сараспера Коделмера смолкло. Его глаза внезапно полыхнули огнем, и он широким шагом двинулся к Эмбре.

Краер и Хоукрил метнулись вперед, вцепились в старика — и Ингрил Амбелтер чуть слышно выдохнул:

— Пора! Ради Троих, ради Владычицы темных сил, пора!

Огонь, окружавший его пальцы, ярко вспыхнул, лизнув высокий потолок зала, заставил барона вздрогнуть и прикрыть глаза ладонью и вновь пригас. Повелитель Заклинаний покачнулся и тяжело откинулся на спинку кресла; он дрожал всем телом, а на лице появилось выражение полного изнеможения.

Посланные им за много миль молнии вылетели из тела Сараспера и языками лилового пламени хлестнули квартирмейстера и латника.

Их далеко разбросало в разные стороны. Хоукрил попытался вскрикнуть от боли, но не смог, лишь какой-то жалкий писк вырвался из не подчинявшихся ему легких. В следующее мгновение он грохнулся на камни.

Лиловое пламя с воем распространилось по помещению, снова взметнув пыль, загремев каменными осколками и рассыпавшись роем синих искр над перилами балкона. Темная фигура, прятавшаяся за обломками балюстрады, задрожала всем телом, сложилась вдвое от боли и медленно свалилась с балкона, с грохотом рухнув на громоздившиеся снизу обломки полок.

Сараспер кинулся к Камню. Сделав всего несколько шагов, он споткнулся, упал на колени и, словно не заметив этого, пополз дальше на четвереньках. Наступив коленом на неподвижное тело Эмбры, он протянул руку к Дваеру.

Лустус выбрался из кучи сломанных полок, встряхнулся, словно пытаясь сбросить боль, и посмотрел на Камень, ради которого забрался в эту глушь. Слишком уж много пустого пространства отделяло его от цели. Такое расстояние не преодолеешь одним прыжком.

Пальцы старика прикоснулись к Камню, и тот в ответ мигнул, будто издевался.

Лустус повернулся, снова обратившись в тень, и метнулся в темноту. Он бежал неловко, но быстро и споткнулся только один раз. Нужно было вовремя удрать и снова выжидать лучшего времени.

Целитель поднял Камень, но безвольная рука Эмбры поднялась вместе с ним и выбила его из руки старика. Сараспер снова потянулся к Дваеру, его пальцы прикоснулись к гладкой поверхности тяжелого шара…

Что-то быстро стукнуло целителя по голове, он отлетел в сторону и упал без чувств.

Новая рука, прикоснувшаяся к Камню Жизни, принадлежала бородатому человеку, одетому в кожаный дорожный костюм. Его приятное лицо озарилось мягким теплым светом Дваера, когда человек прикоснулся Мировым Камнем к Эмбре — девушка дернулась от прикосновения, все синяки и ссадины мгновенно исчезли с ее лица, — а затем к Сарасперу. Целитель приоткрыл глаза, и в них уже не было того свирепого обжигающего блеска, которым они горели несколько мгновений назад.

Человек вложил Камень в руку Эмбры, сжал ее пальцы вокруг него и поспешно скрылся. Впрочем, он не входил в те тени, в которых исчез темный квартирмейстер.

В библиотеке ненадолго воцарилась тишина, а потом стройное женское тело внезапно пошевелилось. Эмбра села, отряхнула с себя пыль и камешки, несколько раз моргнула, громко чихнула и огляделась.

Шесть книг все так же безмятежно парили в воздухе над ее головой, а трое спутников волшебницы лежали без чувств в разных концах круглого зала. Пока девушка смотрела на них, от полуразрушенного купола отвалился еще один небольшой камень и рухнул вниз с огромной высоты. Звук падения раскатился по залу гулким эхом.

Где-то неподалеку в руинах города завыл волк, издали ему откликнулось сразу несколько серых собратьев.

Эмбра Серебряное Древо вздрогнула и поднялась на ноги. Всех ее ушибов и усталости как не бывало, зато она ощущала во всем теле какое-то незнакомое покалывание. Опустив взор, девушка увидела, что Камень в ее руках светится все ярче и ярче.

 

16

ЖИЗНЬ СПАСЕТ ТОЛЬКО МАГИЯ

ТЩАТЕЛЬНО охраняемый зал в замке Серебряного Древа содрогнулся от громких криков. Ингрил Амбелтер дернулся назад и упал вместе со стулом, завизжав от мучительной боли, когда из его глаз и рта вылетели яркие молнии. Стул вспыхнул и рассыпался в золу, не успев долететь до пола. Волшебник даже не почувствовал, как грохнулся затылком об пол, не заметил ни того, как барон, не теряя ни мгновения, спрятался в огромный буфет черного дерева, ни того, как стеклянные шары разлетелись на мелкие осколки, которые со звоном врезались в стены, ни того, как заклинание, которое он поспешно сотворил, чтобы спасти себе жизнь, прикончило на месте двоих стражников — у них, единственных из всех, хватило смелости, чтобы вбежать в баронский зал с обнаженными мечами.

Блеск молний угас, лишь некоторое время в зале слышалось негромкое шипение.

Повелитель Заклинаний с трудом поднялся на ноги и побрел, не смотря по сторонам, через комнату. Он направлялся не к охраняемой снаружи двери, а к стоявшей в углу, где боковая стена смыкалась с наружной стеной замка, изваянной из темно-зеленого камня статуе волшебницы. Подойдя вплотную к изваянию, маг пробормотал несколько слов.

Зеленая волшебница послушно погрузилась в пол вместе с постаментом. Ингрил протиснулся в открывшееся узкое отверстие и, тяжело дыша, побрел по темному и тесному коридору.

Повелитель Заклинаний с мертвенно-белым и покрытым крупными каплями пота лицом, спотыкаясь в темноте о неровности пола, подошел к запертой магическим замком двери каморки, которую он рассчитывал не посещать еще несколько лет. Никогда впредь не усомнится он в могуществе Дваериндима и тем более не дерзнет выступить против любого из этих Камней. Его власть над Сараспером оказалась разорвана в мгновение ока, и этот разрыв ударил по нему с такой силой, что внутри у него до сих пор все горело. Так что если он немедленно не доберется до того, что лежит в этой каморке…

«Дом высокого меча» был самой большой и лучшей из всех гостиниц Сверкающего Города. Он возвышался над окружающими домами, как замок, его стены, сложенные из темного кирпича и увенчанные башнями и зубцами, которые являлись не только украшением, были так толсты, что по ним могла бы проехать крестьянская телега, и очень многие люди считали разумным платить немалые деньги за неприступные комнаты верхнего этажа. Там было составлено немало заговоров, подготовлено много переворотов. Впрочем, для многих встречи в «Высоком доме» заканчивались лужей крови на полу и одним-двумя трупами, украдкой сброшенными в желоб, ведущий в помойную яму.

«Палата сокола» была не столь просторна, как большинство других номеров верхнего этажа, и в ней всегда гулял холодный сквозняк. Несмотря на то что стены палаты были плотно завешены темными тяжелыми гобеленами, здесь бывало куда меньше постояльцев, чем в большинстве других номеров «Дома», а дверь по традиции всегда оставалась открытой. Если говорить прямо, то толстой дубовой двери, которая должна была преграждать вход в комнаты, уже много лет просто не было.

Эта дверь, как утверждали барды, летала где-то среди облаков, носимая ветрами, а на ней лежало, приколотое множеством мечей и кинжалов, тело мертвого короля, и никто не смел повесить новую дверь, опасаясь что, когда заклинание, устранившее старую, окажется разрушено, может возникнуть колдовской хаос.

Но барды вообще рассказывали много всякой всячины.

Сейчас комната, против обыкновения, была переполнена возбужденными людьми в мантиях и подозрительно глядящими воинами в доспехах, не выпускавшими из рук мечей. Любой бард сразу же понял бы, что перед ним находятся малоизвестные маги, собравшиеся со всей Аглирты, и сопровождающие их охранники. Множество взглядов то и дело устремлялись на отсутствующую дверь, как будто собравшиеся ожидали, что оттуда внезапно появится неведомый враг, весь окутанный огнем, и атакует их смертоносным заклинанием.

— …И они тоже отправились в этот разрушенный город в лесу? — спросил один из магов.

Другой волшебник пожал плечами.

— Тем или иным путем отправились туда менее месяца тому назад. Боюсь, что нас ждут тяжелые времена.

— Он боится! Всегда вы, Андраевус, чего-нибудь боитесь, — сердито рявкнул один из воинов. — А не соизволите ли вы высказаться хоть немного определеннее?

— Соизволю, — холодно ответил Андраевус, — Слушайте, только потом не говорите, что не слышали. В Аглирте настало тревожное время. Могущественные маги пропали, зато появилось много невнятных слухов об убитых волшебниках, о драконах, которых кто-то разводит в безлюдных землях и готов отправить пировать в населенные части страны, о том, что вернулась к жизни древняя Змея в Тенях, и о том, что барон Серебряное Древо намерен, используя самую черную магию, стать правителем всей Аглирты и разыскивает легендарный Дваериндим, чтобы иметь возможность с его помощью разбить любую армию, какую смогут послать против него.

После этих мрачных слов все подавленно умолкли. Андраевус смерил тяжелым взглядом кричавшего на него воина.

— Ну как, Андрар, есть чего бояться?

— Разводят драконов? Хотел бы я посмотреть на ведьму, рискнувшую взяться за такое дело. Да ведь любой дракон, даже недоросток, одним ударом хвоста размажет ее в слизь, прежде чем она моргнуть успеет! — неожиданно громко произнес звонкий голос.

Кто-то захихикал в ответ, кто-то еще поддержал его, но эти смешки очень быстро затихли, и люди вновь уставились друг на друга. В переполненной комнате ощутимо запахло страхом.

— Многие из нас готовы разговаривать, и разговаривать, и разговаривать до бесконечности, — резко произнес воин, которого назвали Андраром, стараясь не смотреть ни на одного из магов, — но мы собрались сюда — а для многих из нас это само по себе опасно, — чтобы договориться о… о том, что мы в состоянии сделать.

Он посмотрел вокруг, вскинул кустистые брови и прорычал:

— У вас есть какие-нибудь другие предложения, маги Долины? Нет? Ну что ж, в таком случае мы попытаемся здесь и сейчас сотворить историю человечества.

Ответом ему был многоголосый хор, в котором выделялись несколько явно насмешливых голосов. Андрар отступил к стене и заметил кривые усмешки на губах нескольких воинов, сочувственно глядевших на него. Похоже, что совету предстояло быть долгим и бурным…

— Хорошо сказано, Андрар, — язвительно пробурчал себе под нос Ингрил Амбелтер.

Он сидел в кресле в непринужденной позе, перед ним сверкал его шар для наблюдений. Потребовалось немало поколдовать, но теперь маг был совсем здоров. Черная волшебная палочка угрожающе плавала в воздухе над поверхностью стола справа от него, а чуть подальше беспомощно лежал связанный стражник; его голова была обмотана его же плащом, а могучая грудь быстро опускалась и поднималась: видимо, воину было очень страшно.

Силы и знаний Повелителя Заклинаний Серебряного Древа было вполне достаточно для того, чтобы преодолеть заграждение и пробиться едва ли не в любое помещение Аглирты, снабженное магической оградой, но в этом случае боги просто решили ему улыбнуться. По невероятно счастливому стечению обстоятельств эти бездари и недоучки из всех гостиниц в Долине выбрали для своего совета «Дом высокого меча». Мало того, они собрались в «Палате сокола» — том самом номере без дверей, где много лет назад Ингрил Амбелтер, тогда еще неоперившийся юнец, но уже достаточно искусный маг, создал портал для магического прыжка, чтобы иметь возможность посещать Силптар всякий раз, когда ему взбредет в голову.

Это означало, что он имел возможность незамеченным миновать любую стражу, а сегодня, в частности, еще и то, что он мог в любой момент разделаться с этими глупцами, как они того заслуживали. Было совершенно ясно, что ни один из них не обладал Дваером и даже не имел наготове никакого тайного магического устройства или хотя бы мощного заклинания. А ему скоро совсем надоест наблюдать за этим советом. Так что сейчас было самое время.

Ингрил улыбнулся, мягко, чуть ли не ласково сказал: «Пора» — и, взмахнув рукой, произнес последнее слово заклинания. По клинку кинжала, лежавшего перед ним на столе, запрыгали крошечные язычки голубого пламени.

Повелитель Заклинаний взял его и, громко ухнув от усилия, вонзил клинок прямо в сердце лежавшего на столе связанного человека. Тело стражника дернулось и выгнулось дугой, пытаясь ухватить последнюю искру уходящей жизни, а волшебник выхватил кинжал и прикоснулся окровавленным лезвием к волшебной палочке.

Палочка внезапно вспыхнула голубым яростным пламенем, почернела, треснула два-три раза и рассыпалась в пыль.

В «Палате сокола» над самой серединой стола вдруг возник ужасный шар мятущегося пламени — возник, мгновение повисел неподвижно и устремился вокруг по все расширяющейся спирали. Люди кричали и роняли стулья, торопясь вскочить, выхватывали мечи из ножен и волшебные палочки из карманов. По всей комнате, словно звезды летней ночью, засверкали многочисленные перстни.

Этот огненный шар был голубым и голодным; он несся по кругу, сжигая одну за другой головы магов. Перепуганные воины с ужасом взглянули на обезглавленные корчащиеся тела, оставшиеся там, где прошло колдовское пламя, и, отталкивая друг друга, кинулись к выходу.

Ингрил улыбнулся тому, что увидел в шаре. Повелителям Заклинаний не пристало слишком уж злорадствовать, но…

За его спиной скрипнула дверь, которую не должен был открывать никто, кроме самого Ингрила. Повелитель Заклинаний Серебряного Древа резко обернулся и снова схватился за кинжал.

— Положи эту дрянь, маг, — с пугающей мягкостью сказал барон Фаерод Серебряное Древо, направив на своего волшебника огненную палочку, которую держал наготове, — или расстанешься с нею, а заодно и с рукой.

Все с той же злорадной ухмылкой на губах Ингрил разжал пальцы и позволил кинжалу упасть на пол. Барон взглянул на мертвого стражника — его кровь непрерывной струйкой стекала со стола, — но сохранил на лице все то же холодное, спокойное выражение.

— Мое терпение иссякло, Ингрил. Моя дочь все еще не вернулась к нам в руки, к тому же ты своими делами лишил баронство двух магов. Повелитель Заклинаний, если ты не сможешь благополучно добыть Дваер, то расстанешься с собственной жизнью. И для этого мне не понадобятся никакие магические ловушки — только мои собственные руки. И произойдет это очень скоро.

Два холодных взгляда встретились, и в комнате наступила тишина. Вскоре барону показалось, что пауза слишком затянулась, и он добавил:

— И не забывай, любезный маг, об этих пузыречках с кровью. Сам знаешь, что стоит мне разбить любой из них — и твое сердце разорвется.

Ингрил хладнокровно кивнул.

— Я все сделаю так, как надо, господин, — мрачно сказал он.

Фаерод Серебряное Древо растянул губы в зловещей улыбке, поднял палочку движением, которое можно было принять за приветствие, и уверенными шагами вышел из комнаты, даже спиной источая упоение властью и силой, а также угрозу, которую обычно не слишком старательно прятал за обходительностью.

Когда он удалился, Ингрил взглянул на открытую дверь, пожал плечами и презрительно улыбнулся. Он уже давно избавился от волшебных оков, наложенных на него бароном, заменив во всех флаконах свою кровь на кровь какого-то ничего не подозревавшего мага из дальних мест. Когда он спокойно закрыл дверь, его улыбка стала еще шире. Все должно было получиться очень забавно.

Эмбра Серебряное Древо, держа Камень на коленях, посмотрела на изуродованный купол над собой, набрала полную грудь воздуха и медленно, с усилием выдохнула. Губы у нее дрожали. Потеряй она эту замечательную смертоносную вещь — и осталась бы бессильной и никак не смогла бы исцелить тяжелые ушибы и раны ни у себя, ни у своих спутников.

— Давай, девочка, решение мировых проблем отложим на потом, — бодро прогремел рядом с нею голос Хоукрила Анхару. — Нужно как можно скорее убраться отсюда: Индраевин полон голодных четвероногих и двуногих хищников.

Эмбра улыбнулась и кивнула в ответ. Она доверяла латнику. Больше того… она любила его. Она любила и уважала всех этих людей. Это чувство появилось совсем недавно, но от этого не делалось слабее. Вместе Четверо способны были выстоять против любой атаки, которую мог бы предпринять против них… да хотя бы и весь Дарсар!

Она встряхнула головой, отгоняя от себя великие мысли о судьбах мира, еще раз вздохнула и обеими руками отбросила волосы за спину.

— Да, пойдемте отсюда, — с готовностью согласилась Владычица Самоцветов.

Потребовалось немало времени для того, чтобы выбраться из разрушенной библиотеки, полной древних призраков и свежих трупов, одинаково окутанных новой пылью. Четверо шли молча. Краер, возглавлявший шествие, во все глаза смотрел по сторонам, рассчитывая заметить своего коварного противника, так ловко прячущегося в тени, прежде чем тот увидит их. Хоукрил прикрывал тыл; он то и дело оглядывался через плечо, держа наготове свой верный меч, чтобы быть уверенным в том, что никто не крадется за ними по пятам, желая швырнуть им в спины последнее губительное волшебство.

Когда они удалились, библиотека Эхрлута лишь несколько мгновений находилась в неподвижном покое. Затем каменная стена, ничем до сих пор не примечательная, раскрылась, и из темноты показался бородатый человек в кожаной одежде. Он перешагнул через кучу щебня, но следующий шаг сделал уже по воздуху. Так, спокойно шагая, словно по лестнице, он поднялся через пустоту к книгам, безмятежно плавающим в световых столбах.

Войдя в ровное холодное сияние, мужчина принялся перелистывать страницы всех шести книг по очереди, и ему удалось прочесть немало различных текстов, там, где руки Эмбры и всех остальных, желавших прочесть написанное, проходили сквозь огромные тома, как сквозь пустое место.

Бородатый, стоя в воздухе, как на полу, быстро пробежал глазами то, что его интересовало, кивнул, как будто остался доволен, и уверенными шагами спустился к стене, оставив открытые книги висеть в воздухе, словно стаю белых птиц, навсегда застывших прямо в полете.

Внезапно они оказались на просторной крыше, выложенной сланцевыми плитами с залитыми смолой стыками. Повсюду были натянуты веревки для сушки белья, сейчас пустующие. Белые морские птицы — черные плиты были обильно испещрены их белым пометом — подозрительно уставились на неведомо откуда взявшихся людей и лениво, вперевалку отошли подальше, даже не дав себе труда подняться в воздух. Воздух сильно пах морем, а внизу со всех сторон раскинулись городские строения. Краер подозрительно осмотрелся вокруг.

— Вроде бы я должен знать это место, — сказал он и взглянул на Эмбру. — Так куда мы попали?

— Это Урнгаллонд. Крыша «Льва, любующегося морем», роскошной гостиницы, — ответила Владычица Самоцветов. Хоукрил выразительно вскинул брови, и она добавила: — Магическим прыжком можно попасть только в знакомое место. Я однажды была здесь, когда мой отец приезжал по каким-то делам в Монетный двор — он находится вон там, внизу.

— Он позволял тебе выезжать из баронства? — удивился Сараспер.

Как-то само собой получилось, что Четверо дружно перешли на «ты».

Целитель задумчиво глядел поверх крыш туда, где в гавани покачивался целый лес мачт и чайки кружились и пронзительно вопили в воздухе. За мысами, сплошь усыпанными высокими домами, серой пеленой расстилалось безграничное море.

— Я была тогда еще совсем ребенком, — ответила Эмбра, — и ничего не умела, кроме как смотреть по сторонам.

— Поразительно благовоспитанный ребенок, — пробасил Хоукрил и ткнул пальцем в Краера, — В этом возрасте он умел только воровать. Что ты делаешь? — добавил он, когда Эмбра шагнула к нему. В голосе гиганта прозвучала нескрываемая тревога.

— Лечу все твои раны, — решительно ответила Эмбра, приложив Камень к щеке воина. Как показалось друзьям, гигант на мгновение расплылся в воздухе и стал меньше ростом и заметно толще. — Да, и еще превращаю тебя в старого жирного купца.

Сараспер и Краер взглянули на нос картошкой, обвисшие ниже подбородка щеки, брюзгливо выпяченные губы, которые, казалось, можно было поделить на целое семейство раздражительных людей, и дружно расхохотались.

— Погодите злорадствовать, — прикрикнул на них латник, — Наступит и ваш черед.

Пока Эмбра изгоняла боль из ушибленной спины и рук старого целителя и превращала его в багроволицего торговца, облаченного в лиловые шелка, он задумчиво смотрел ей в глаза и наконец спросил:

— Боль, которую ты испытывала, когда творила волшебство… Ее больше нет?

Владычица Серебряного Древа ответила ему быстрой улыбкой.

— Нет, — коротко бросила она и поманила к себе Краера. — Эй, коротышка, — произнесла она замогильным голосом, — пришло твое время.

— Кажется, я припоминаю одну госпожу, которая как-то раз говорила мне нечто подобное, — хитро прищурился Краер, — Где это было? В Силптаре? Или…

— Уверен, что это было в одном из мест, где тебе пришлось выложить монеты, — хмыкнул Хоукрил, — или же в тот самый момент, когда она впервые смогла как следует рассмотреть тебя.

Тут Эмбра повернулась, и он во все глаза уставился на нее. На латника, насмешливо прищурившись, смотрел из-под широкополой шляпы одетый в потрепанный камзол и пузырящиеся бриджи немолодой мужчина с усами и небольшой бородой, с желчным выражением лица.

— Купец Рундрар намерен переселиться куда-нибудь в другое место после того, как мы займем номера, — решительно пояснила она хриплым, похожим на мужской голосом. — А к вам он пришлет свою спутницу и торговую партнершу, с которой вы и будете решать все дела.

Раздался хор приветственных восклицаний и смешков, которые Эмбра прервала прямо-таки испепеляющим взглядом.

— Только не забывайте, госпожа, что нужно держаться так, как это принято у купцов, — широко улыбнувшись, заметил Краер, — Я…

— Что это за разговоры насчет какой-то «госпожи»? — рявкнула Эмбра. — Не забывайте, что перед вами Рундрар. Рундрар Смелый!

Три торговца снова уставились на нее и подозрительно закашлялись.

— Ну конечно, Смелый, да-да… — протянул квартирмейстер. — О-хо-хонюшки…

— Рундрар никогда не тратит денег попусту и останавливается вместе со своими попутчиками, — довольно мрачно сказала Эмбра, — так что вам не обязательно заказывать мне отдельный номер или совершать еще какие-то подозрительные поступки, — Она вздохнула и добавила: — Хотя предполагаю, что я чрезмерно осторожна. Даже если какой-нибудь маг и разыщет нас здесь и наймет убийц, все равно они не смогут добраться сюда незамеченными.

Трое мужчин озабоченно переглянулись. После недолгой паузы Краер взял Эмбру за руку и негромко сказал:

— Ты, может быть, думаешь, что убийцы разъезжают в доспехах, увешанные с ног до головы оружием, а лица у них испещрены шрамами, по которым их можно безошибочно отличить от добропорядочных людей? Госпожа, если бы ты знала, насколько легко — просто до прискорбия легко — убить человека. Достаточно один раз бросить нож, один раз точно ударить кулаком… Даже правильно разбить бокал.

Эмбра вздохнула.

— Я так надеялась забыть обо всем этом хотя бы на несколько дней. Я хочу проверить этот Камень, понять, как он действует, а потом отдать его Сарасперу.

— Э-э-э, — замявшись, протянул целитель, — возможно, сейчас это не слишком хорошая мысль. Ты так хорошо научилась им пользоваться и…

Краер пристально взглянул на него.

— Бог заставил тебя совершить это путешествие, а теперь ты, значит, говоришь, что «это не слишком хорошая мысль»? Ты что, любишь спорить с богами, или же, может быть, тебя сейчас особенно манит к себе могила?

Даже сквозь краснощекую волшебную личину было видно, что Сараспер испытывает мучительную неловкость.

— Я… я не верю в то, что смогу справиться с таким могуществом, вот и все.

На его плечо опустилась тяжеленная ручища латника.

— Никому из нас не нравится то, что жизнь нам все время подсовывает. Но, жалуйся не жалуйся Троим, нас, похоже, никто не хочет слушать. Если тебе не нравится происходящее, так дело просто-напросто в том, что слишком уж много гадостей навалилось со всех сторон.

— Друзья, — слабым голосом проговорил целитель, — я просто… просто устал от всего гораздо сильнее, чем мог ожидать. Я слишком долго скрывался, прятался и терпел. Дайте мне хоть немного времени.

Квартирмейстер хлопнул его по руке.

— Ну, это как раз довольно просто. Лично я предпочел бы передать дело спасения Дарсара от гибели кому-нибудь другому. Или, может, лучше отложить его на месяц-другой, а теперь отправиться куда-нибудь, где хлебают пиво из глиняных кружек и где вряд ли найдется могущественный маг, стремящийся предать меня мучительной смерти только ради того, чтобы заполучить какой-то булыжник.

Когда они уже спускались с крыши по рассохшейся скрипучей лестнице, Сараспер кивнул.

— Вероятно, будет лучше всего, если мы забьемся в какую-нибудь глубокую нору и постараемся при помощи магии как следует осмотреть всю страну, прежде чем отправимся на поиски другого Дваера.

— Я согласна, — откликнулась Эмбра. — Я была бы просто счастлива, если бы мы оказались где-нибудь подальше от Аглирты, а то тут уж слишком много солдат и волшебников, которые мечутся, словно разъяренные пчелы вокруг разбитого улья.

Она не сказала больше ни слова, пока они не разместились в своем номере, где стояла огромная бадья, полная горячей воды, чтобы как следует помыться, и множество бутылок с холодным вином. Там девушка спокойно стянула сапоги, скинула одежду вместе со своим волшебным обличьем, подняла с пола бутыль с вином и спросила:

— Ну, чего вы все ждете?

Трое мужчин сочли за лучшее промолчать. Но ни от одного из них не укрылось, что Эмбра, даже раздевшись догола, продолжала крепко сжимать в руке Камень Жизни.

— Ну? — Барон Иткламмерт Кардасса откинулся на своем резном троне и с чуть заметной неприветливой улыбкой на устах окинул взглядом своих советников. — Я жду. Есть хоть у одного из вас какие-нибудь новые блестящие расчеты, указывающие на местонахождение Дваериндима?

Баретос и Убунтер смущенно поежились под пристальным холодным взглядом барона. Все баронство Кардасса гудело от слухов насчет грандиозного сражения волшебников в диких лесах. Больше того, жрецы Троих по всей Долине объявили во всеуслышание с алтарей, что один из Камней, составляющих Дваериндим, найден и пробужден к жизни.

Трое людей, глядевших друг на друга через огромный стол барона Кардассы, знали кое-что еще: два отряда, составленных из лучших воинов баронства, отправились туда, где, по словам Баретоса и Убунтера, должен был находиться Камень, понесли большие расходы, чтобы найти в тех местах и нанять волшебников. Они долго и тщательно искали — и не нашли ни малейшего признака того, что Камень хоть когда-нибудь там находился.

Два советника быстро взглянули друг на друга, не сочли, судя по всему, увиденное достойным внимания и поспешно отвели взоры. Баретос уставился на свое собственное отражение в отполированной до зеркального блеска столешнице, а Убунтер перевел взгляд на ближайшее к нему изображение вороны с огненными крыльями — на стенах зала были во множестве развешаны изображения герба Кардассы. Ни один, ни другой не решались поднять глаза на выстроившихся вдоль стен придворных стражников в сверкающих доспехах.

— Я уверен, что вам, моим приближенным и доверенным советникам, известно, — продолжал барон очень любезным, но от этого еще более ледяным тоном, — что недавно я нанял нового придворного волшебника. Вы, возможно, подозревали и то, что он по моему приказу внимательно следил за происходящим. По большей части он наблюдал за волшебниками, участвовавшими в поисках, и часто делал это очень подолгу. Он не увидел ничего — да, ничего! — из чего можно было бы заключить, что кто-то из них нашел Камень и скрыл это. Больше того, ни тот ни другой с тех нор никуда не уходили из своих жилищ, в том числе и в те места, о которых вы с такой уверенностью мне рассказывали, и не предпринимали своих собственных поисков.

Барон Кардасса негромко побарабанил пальцами по столу, взял кубок с вином и продолжил все тем же ровным тоном:

— Все это обошлось казне Кардассы в шестьдесят с лишним… если быть точным, то в шестьдесят две тысячи триста двенадцать золотых телверов. Есть ли у двоих моих самых доверенных и знающих советников хоть какие-то мысли о том, каким образом они смогут возместить эти потери до следующей весны? Если к тому времени сумма не будет возмещена полностью, эти никчемные людишки будут проданы работорговцам с далекого юга, чтобы получить назад хотя бы несколько монет.

Убунтер и Баретос снова переглянулись, но, как и в первый раз, не нашли утешения в облике друг друга и одинаковом испуге, написанном на лицах, и подавленно прижались к спинкам кресел.

Иткламмерт Кардасса сделал небольшой глоток, поставил кубок на стол и величественно произнес:

— Идите и подумайте!

После этого он сделал чуть заметное движение рукой. Двое стражников отлепились от стены, грубо вздернули стариков на ноги и выволокли их из баронского тронного зала.

Небольшой стеклянный шар медленно вылетел из коробки, повис в воздухе и, негромко зазвенев, начал плавно вращаться вокруг своей оси. Ингрил улыбнулся. Прекрасная вещь, которой никогда не касались ничьи руки, кроме его собственных…

Когда в глубине шара послушно появилась сцена, разворачивавшаяся в той самой комнате, которую он искал, — свечи, несколько тел, шевелившихся в огромной постели, — Повелитель Заклинаний завел негромкое песнопение.

В шаре промелькнул кнут, раздался громкий рыдающий вопль. Он попал как раз вовремя. О да! Сегодня он наслаждался этим зрелищем в последний раз.

Снова свистнул кнут, послышался долгий надрывный вопль. Затем до слуха Ингрила Амбелтера донеслись многоголосые слезные мольбы, и он наклонился вперед, чтобы лучше видеть, как будет действовать его волшебство.

Прежде всего оно должно было сказаться на Саринте: именно она сейчас рыдала под ударами баронской плети. Руки у нее не были связаны, она отчаянно цеплялась за мягкие шкуры, покрывавшие постель. При каждом ударе ее пальцы сжимались и непроизвольно подтягивали к себе меховое одеяло. Фаерод Серебряное Древо гневался на нее, на вкус, оставшийся во рту после выпитого вина, на своих живых и погибших магов, на свою непокорную дочь, но больше всего на то, что стонавшая под ударами его плети женщина так и не желала сломиться и начать униженные мольбы.

Поэтому он разодрал на ней платье, обнажив спину, и лупил плеткой так, что кровавые брызги разлетались во все стороны. Саринта громко кричала, но мех, в который она уткнулась лицом, заглушал ее вопли. Остальные баронские наложницы в страхе жались к стенам, с ненавистью глядя на своего жестокого повелителя. Они точно знали: когда Саринта лишится чувств и смолкнет, он возьмется за кого-то из них. Несчастная жертва больше походила на мясную тушу на кухне, чем на юную женщину, призванную возбуждать и дарить удовольствие. Барон рычал, глядя на нее снизу вверх, как будто был разъяренным львом, разрывающим жертву когтями, а не голым немолодым человеком с торчащей вперед возбужденной мужской плотью.

Мех зацепился за внезапно удлинившиеся ногти Саринты, а в следующее мгновение отпал, разодранный. Одна из девушек захотела почесаться и ойкнула от неожиданной боли. Ее пальцы с ухоженными ногтями тоже стали невероятно длинными и продолжали меняться, превращаясь в ужасные когти!

Она сдержала крик ужаса и кинула быстрый взгляд на своих подруг. Некоторые из них, оторопев, смотрели на ее поднятые руки — пальцы, а вернее, когти на них продолжали расти. Вот они стали длиной в фут, вот еще больше…

Саринта перевернулась на спину и наконец-то взмолилась о пощаде — но тщетно. Барон Серебряное Древо проорал что-то невнятное и несколько раз хлестнул по нежным грудям, по бокам, а потом с яростным рычаньем треснул девушку позолоченной рукояткой своего оружия по лицу.

Глаза Саринты яростно заблестели, она извернулась и поймала плеть рукой. Заорав во все горло от ярости, барон вырвал плеть — он не заметил, что от ремня осталось меньше половины, — и размахнулся обеими руками, чтобы тяжелыми ударами в грудь снова швырнуть невольницу на кровать. Она должна подчиниться! Она будет побеждена! Она…

Первый удар ее когтей зацепил обе поднятые руки барона. Тот закричал от внезапной острой боли и прижал кровоточащие предплечья к груди. Пока Фаерод Серебряное Древо недоуменно смотрел на свою неожиданно взбунтовавшуюся жертву, второй удар глубоко рассек ему живот, чуть не достав до кишок.

Он подался назад, громко ревя от боли, а залитый кровью, обезображенный кусок мяса, только что беспомощно валявшийся на постели, поднялся и, тоже громко рыдая от боли и гнева, протянул руки с чудовищными когтями к его горлу.

Барон Серебряное Древо отчаянным усилием оттолкнул девушку и перекатился на дальний край необъятной кровати, но один коготь все же успел вырвать из его груди сосок и вместе с ним приличный клок мяса. А в следующее мгновение все наложницы барона с воплями ярости кинулись на своего повелителя, выставив вперед смертоносные, твердые, как железо, когти.

Барон привычно обругал их и приказал убираться, но, когда впопыхах упал с кровати, едва-едва успел вскочить на ноги, чтобы увернуться от множества протянувшихся к нему когтей. Бешено колотя во все стороны руками и ногами, чтобы хоть как-то удержать женщин на расстоянии, он метнулся в дальний угол спальни.

От страха и гнева он колотил своих красоток изо всех сил, и несколько женщин уже валялось на полу без чувств, но в глазах остальных привычный страх перед господином сменился яростным гневом и жаждой убийства. Их когти терзали повелителя, сдирая с него кожу длинными полосами. Они даже, как он с ужасом заметил, отсекли у него несколько пальцев.

Вскоре у Фаерода Серебряное Древо не осталось иного выхода, кроме бегства. Отчаянно защищаясь, он пробился через всю комнату к двери, оставляя за собой кровавый след, так как острые твердые когти выдирали у него и волосы, и клочья кожи и мяса и даже разодрали гениталии. Хватая широко раскрытым ртом воздух, барон, чуть не запутавшись в портьерах, выскочил на балкон и метнулся к парапету. Женщины рыдали от ужаса, кричали от гнева и ненависти и продолжали нападать на него, а он из последних сил отбивался.

Точный удар распорол ему бок, правая рука бессильно повисла. Барон Фаерод Серебряное Древо метнулся дальше, сам не зная куда, перевалился через парапет и с протяжным звериным ревом боли, отчаяния и изумления полетел в текущую внизу холодную воду.

Река Змеистая встретила его громким всплеском, а смертоносные когти, упустившие свою жертву, безвольно повисли.

Ингрил Амбелтер заливался кудахчущим хохотом, сидя перед своим продолжавшим вращаться стеклянным шаром, а женщины падали на колени в залитой кровью спальне, в ужасе поднимали перед глазами длинные, как кинжалы, окровавленные когти и плакали из-за того, что с ним сталось.

Каменная стена с грохотом отъехала в сторону — в гнетущей тишине подземелья звук показался особенно громким, — из потайного прохода в Доме Безмолвия вышел человек в кожаном дорожном костюме и спокойно зашагал по многоколонному залу к мерцающему вдали свету. Он спустился по короткой лесенке, пригнувшись, пробрался сквозь невысокий арочный проем и вдруг весь напрягся — что-то ударило его по лицу. У этой невидимой твари были длинные острые зубы и она громко шипела.

Человек отбросил то, что его ударило от лица и повернулся было, чтобы выхватить из-за пазухи Камень Войны, но снова застыл в неподвижности, с изумлением глядя на острие копья, вдруг показавшееся из его живота, а затем медленно опустился на колени.

Падая ничком, он все же успел вынуть Камень, но окровавленное острие того же самого копья выбило его из ослабевших пальцев, а в следующий миг послышалось громкое шипение, и две дюжины змей кинулись к его телу и принялись его пожирать.

Жрец Змеи наклонился и поднял с пола Камень Войны. Вот она, власть! Да, да, несомненно, он ощущает, как в его руке пульсирует мощь. Дело сделано…

Взглянув на труп, полускрытый под извивающимися змеями, он усмехнулся.

— С-с-сдаетс-с-ся мне, ч-ш-што коглауры вс-с-се-таки с-с-смертны, — пробормотал он себе под нос и, отвернувшись от убитого, направился к поджидавшему его мерцающему свету.

Когда же он вошел в освещенный огнем множества свечей зал и жестом триумфатора поднял над головой Камень Войны, то из теней, залегавших по углам помещения, донесся многоголосый восторженный вопль. Фигуры людей, скрывающих лица под капюшонами, кинулись к нему, вытягивая руки, чтобы прикоснуться к Камню. Он громко рассмеялся, прошел к звезде, выложенной из темных каменных плиток точно в центре зала, и воздел руку, призывая к тишине.

Тут же все смолкли.

— Пос-с-следователи З-з-змеи! — громко выкрикнул он, и в его голосе звучало такое возбуждение, какого никто и никогда еще не слышал, — С-с-сейчас-с-с мне необходима ваш-ш-ша с-с-служ-ж-жба и помощ-щ-щь!

Раздавшийся в ответ рев далеко раскатился по подземелью, а жрец улыбнулся и снова поднял руку. Когда все умолкли он воздел другую руку, в которой держал Камень, и заставил его запылать ярко-белым свечением.

— Велик с-с-сей Мировой Камень, и с-с-сила его с-с-с с-с-сего дня с-с-служ-ж-жит нам, — провозгласил он, — но вс-с-се ж-ж-же Камень Ж-ж-жиз-з-зни находитс-с-ся в иных руках. Мы долж-ж-жны обрес-с-сти его. Мы обретем его! Мы с-с-смож-ж-жем обрес-с-сти его, ес-с-сли вы вс-с-се до одного с-с-сейчас-с-с помож-ж-жете мне!

Рев одобрения был ему ответом, и жрец Змеи крикнул во весь голос:

— Ес-с-сли вы хотите с-с-служ-ж-жить З-з-змее прис-с-сно и вовеки, то раз-з-зоблачайтес-с-сь, поцелуйте с-с-своих з-з-змей и прис-с-ступайте к пляс-с-ске под пес-с-сню Камня — с-с-сейчас-с-с ж-ж-же!

Камень вспыхнул ярким рубиновым светом и загудел; этот звук напоминал удар барабана, но тон его был таким низким, что закладывало уши. Снова вспышка и удар, на сей раз чуть короче. Снова и снова, быстрее и быстрее — и рукой, которая вовсе не поддерживала больше Камень на весу, жрец откинул назад свой капюшон и подал знак самым старшим жрицам.

Их пояса полетели в одну сторону, одежды в другую, и вот они уже танцевали, двигаясь справа налево вокруг него, а змеи возбужденно обвивались вокруг рук своих хозяек.

Другие последователи Змеи, не достигшие еще столь высоких степеней посвящения, спешили присоединиться к их ритмичному, все ускоряющемуся танцу, а камень вспыхивал все чаще и чаще. Змеи извивались у людей в руках, оплетали руки и шеи.

При каждой очередной вспышке возбужденные змеи поднимали головы, высовывали языки, вонзали ядовитые зубы в обнаженную плоть людей, которые несли их на руках, а танцовщицы проливали слезы, рыдали и вопили, воздевая руки к Камню. Жрец смеялся, охваченный ликованием, и не сводил глаз с Дваера. Чуть прикасаясь к нему рукой, он чувствовал, как камень простирает свои силы за многие мили, туда, куда унесли Камень Жизни, чтобы вернуть его… домой.

Пляска танцовщиц превратилась в безумное кружение, змеи жалили почти непрерывно. Песня Камня стала громче, и рисунок танца жрецов Змеи начал изменяться. По мере того как яд расходился по венам, плавные поначалу движения рук и ног сделались судорожно-резкими, обнаженные тела приобрели густой янтарный цвет, вскоре сменившийся на темно-лиловый, глаза блестели золотом, а изо ртов все гуще валили хлопья пены. Служителей Змеи держала на ногах только сила магии.

В замке Серебряного Древа отворилась одна из дверей, и в залитую кровью спальню вальяжно шагнул человек, облаченный в роскошную мантию.

Одна из женщин, скорчившихся на полу у кровати, подняла усталые глаза.

— Это вы, — чуть слышно произнесла она, но даже усталость и отчаяние не могли скрыть презрения, прозвучавшего в ее шепоте. — Я знала, что вы скоро сумеете пробраться сюда.

Ингрил Амбелтер развел руками и нежно улыбнулся.

— И я не разочаровал тебя, — Он окинул комнату быстрым взглядом, встретив много покрасневших, пустых глаз, и добавил: — Как Повелитель Заклинаний Серебряного Древа и как правитель баронства Серебряное Древо, я предлагаю вам выбор.

Он немного выждал, но женщины лишь угрюмо смотрели на него и молчали. Все плохо наигранное дружелюбие Повелителя Заклинаний свелось к кривой полуулыбке.

— Если вы станете верно служить мне так же, как служили барону, то я уберу когти и снова сделаю всех вас нормальными.

Саринта напряглась и вскочила на кровать, выставив вперед пальцы с когтями, словно кинжалы. Ее нагое тело почернело от запекшейся крови, большая часть которой пролилась из тела барона; на мягких мехах за ней тянулась цепочка кровавых следов.

— Служить колдуну, который сделал с нами такое? — прошипела она, как разъяренная кошка, сверкая глазами. — Служить единственному человеку, которого боялся даже барон? — Внезапно она кинулась на волшебника, растопырив когти. — Никогда!

Саринта в гневе взмахнула смертоносными когтями, но Ингрил Амбелтер, сохраняя полное спокойствие, стоял на месте; а из его ладоней вдруг вырвались ревущие языки пламени.

Он испепелил женщину в тот момент, когда она прыгнула на него, лишь немного не дотянувшись до лица. Останки тяжело рухнули на устилавшие пол окровавленные меха, омерзительно запахло паленым мясом.

Проводив взглядом падение мгновенно обуглившегося трупа, который только что был прекрасной Саринтой, волшебник поднял голову и лучезарно улыбнулся остальным наложницам барона. Пока что живым. Неподвижно стоя на месте, держа перед собой поднятые ладони, на которых медленно угасали последние язычки пламени, он мягким голосом повторил свое предложение.

Медленно, потупив глаза, стройная женщина с великолепной гривой струящихся черных волос пересекла комнату и покорно опустилась на колени перед Ингрилом Амбелтером. Руки с когтями она держала за спиной. Повелитель Заклинаний скорее угадал, чем почувствовал мягкое прикосновение ее губ к своему башмаку, и улыбнулся.

Совсем немного погодя еще одна из живых игрушек барона преклонила колени рядом с первой, затем еще одна. Они одна за другой понуро брели к Повелителю Заклинаний, и он наконец вскинул голову и разразился ликующим хохотом.

После того как последняя из женщин опустилась на колени и наклонила голову, чтобы облобызать его башмаки, Ингрил сделал величественный жест, и одна из диадем барона, все это время висевшая на столбике спинки кровати, поднялась в воздух, плавно проплыла по комнате и опустилась на голову волшебника.

Ощутив ее тяжесть на своем лбу, Повелитель Заклинаний снова расхохотался. Он не обращал внимания на то, что при каждом поцелуе женщины роняли на пол крупные слезы. Впрочем, не в обычаях большинства волшебников было считаться с желаниями и чувствами ближних, если, конечно, те не имели власти над жизнью и судьбой мага. Корона баронов Серебряное Древо была очень к лицу Ингрилу Амбелтеру.

Никем не замеченные слезы продолжали падать на окровавленные меха.

Танцующие двигались все быстрее, и уже весь Дом Безмолвия начал сотрясаться от песни Камня Войны. Жрец, стоявший в самом сердце бешеной пляски, ощущал, как в нем и вокруг него нарастала темная и могущественная сила.

В темноте, за пределами круга, сверкнула яркая вспышка. Не ожидавший ее жрец нахмурился и вгляделся во мрак. Возмо… Снова блеснул свет!

Когда блики после второй таинственной вспышки угасли, жрец увидел, что среди танцующих появился незнакомый ему безголовый мужчина. Он дергался и подпрыгивал в танце, а рядом с ним кружилась в воздухе расплющенная летучая мышь. А возле него плясал воин в доспехах с орнентарским гербом; его голова свободно болталась на перерезанной шее, то и дело открывая страшную рану. Вот блеснуло два раза подряд, и к кругу мчащихся в безумной пляске полуживых последователей Змеи присоединились еще два воина.

Жрец Змеи несколько мгновений смотрел на них, изумленно открыв рот, а затем пожал плечами и вновь погрузился в вызывавший благоговейный ужас ритуал. Ему было ясно лишь одно: груды окровавленных костей и изуродованные останки, которые то и дело возникали в кругу, порой сшибая с ног кого-нибудь из танцующих, некогда были людьми, жившими на этом свете.

Это был совсем не тот конец, на который рассчитывали для себя Маркоун или Кламантл, но ведь мало кто из смертных обитателей Дарсара имел возможность выбрать время или способ для того, чтобы расстаться с жизнью.

Когда в круг вступила целая толпа изуродованных тел бардов и безголовых обгоревших волшебников, восхищенный жрец громко рассмеялся, а ритуальный танец все ускорялся, и все громче звучала победная песнь Камня…

На мраморном полу гостиничного номера в Урнгаллонде вырос целый горный хребет из винных фляг и бутылок. А над их сверкающими пиками возвышалась огромная лохань, из которой торчали четыре головы. В комнате царило веселье.

— О боги! — задыхаясь, воскликнул Краер, чуть не уронив полупустую бутылку в приятно теплую, благоухающую воду. — Я чувствую в себе такую мужскую силу!

— Ха! — откликнулся Сараспер, выхватив вино из руки квартирмейстера. — Значит, больше не будет тебе развлекательных поездок с госпожами волшебницами!

— Однако, — протянул своим грохочущим басом Хоукрил, — я никогда не думал, что все это закончится купанием вместе с госпожой волшебницей в ванне, в которой будет больше вина, чем воды! Не даст ли мне кто-нибудь еще бутылочку? Эмбра?

Владычица Серебряного Древа вдруг притихла.

— Эмбра? — резко повторил латник. — Снова что-то не так?

Волшебница неожиданно мрачно взглянула на него и, ничего не сказав, уставилась в воду. Трое мужчин поспешно вскочили на ноги и увидели, что камень, до этого спокойно лежавший на дне рядом с девушкой, вдруг засветился тревожным мигающим сиянием.

— Госпожа, — ровным голосом спросил Сараспер, — что происходит? Скажи нам!

Эмбра вскинула голову; ее мокрые волосы рассыпались по плечам, а глаза казались огромными и темными от нехороших предчувствий.

— Магия, — упавшим голосом пробормотала она. — Какая-то магия пытается схватить Камень.

Не успела она договорить, как ярко светящийся Камень поднялся к поверхности воды и наполовину высунулся из нее, словно покрытый росой ядовитый гриб. В следующее мгновение он уже повис над водой, и по мере того, как он поднимался, белое свечение разгоралось все ярче и ярче.

Волшебница Серебряное Древо ухватилась за него обеими руками, так что костяшки пальцев побелели от усилия, и беззвучно шептала молитвы Троим.

Мужчины испуганно смотрели, как Камень медленно и беззвучно взмывал ввысь вместе с волшебницей, пока она не повисла в воздухе; с ног девушки в бадью сыпались крупные капли благоуханной воды.

Хоукрил трясущейся рукой схватил волшебницу за лодыжку и неожиданно слабым голосом воззвал:

— Эмбра! Госпожа Эмбра! Может быть…

Волшебница растерянно взглянула на него — ее ноги уже поднялись выше его головы; напрягшееся от усилия, блестящее от воды тело медленно, но неуклонно поднималось к потолку.

— Я… — медленно выговорила она непослушными губами, и в это мгновение Камень ослепительно вспыхнул.

Трое мужчин видели струйки пара, выбившиеся из-под изящных пальцев, — это мгновенно высохла мокрая кожа. Затем послышался грозный гул, и вокруг Камня появился ореол золотисто-зеленого пламени.

Эмбра закричала от боли. Мужчины, стоявшие, беспомощно задрав головы, на полу, сами с трудом сдерживали крики ужаса, видя, что ее отчаянно цеплявшиеся за Камень пальцы начали обугливаться.

 

17

НЕ ЗНАЮТ КАМНИ ПОКОЯ

ШИПЕНИЕ горящей плоти было таким громким, что его не мог заглушить даже плеск воды, с которым трое мужчин выскакивали из бадьи, чтобы прийти на помощь волшебнице, беспомощно висевшей, вцепившись в Камень Жизни.

— Не прикасайтесь ко мне! — крикнула девушка, превозмогая боль, — Назад!

Языки пламени выбивались из-под ее уже почерневших пальцев, из глаз Эмбры текли крупные слезы.

— П-п-окажи мне п-п-причину этого! — приказала она дрожащими губами.

Дваер засветился по-иному, и внезапно возле вытянувшейся в воздухе обнаженной волшебницы возникло изображение: зал, в середине которого стоял человек в мантии необычного вида, державший в высоко поднятой руке другой Камень, а вокруг него плясало множество народу. Все эти люди, казалось, были пьяны, они лишь изредка мотали безвольно повисшими головами, зато их руки и ноги дергались с дикой скоростью. Те, кто плясал рядом с человеком, державшим Камень, были обнажены, но их тела обвивали змеи — было видно, что они то и дело кусали своих владельцев. Дальше плясали в основном мужчины, в разнообразных одеждах, но вид у всех был…

— Клянусь поцелуями Троих! — ошарашенно выдохнул Хоукрил. — Это же мертвецы!

Песня Камня стала теперь совершенно оглушительной, и жрец Змеи во весь голос подпевал ей, наслаждаясь своим триумфом. Но вдруг раздался удар, еще более мощный, чем все остальные, и песня стихла чуть ли не до шепота.

Камень Войны, который он держал высоко над головой, запульсировал вспышками красного и черного пламени, и этот огонь не обжигал руку жреца. А тот в благоговейном изумлении следил, как язычки огня пробивались между его пальцами и, как ему казалось, заставляли танцоров, замедливших свои движения, изменить ритм.

Он вгляделся, чтобы уловить это еще малозаметное изменение, и увидел, что Камень преобразовывал не только ритм танца. На обнаженных телах жриц и последователей стала появляться чешуя, из разинутых ртов под темными мертвыми глазами показались длинные, раздвоенные, стремительные темно-красные языки.

Жрец расхохотался во весь голос от переполнявшего его радостного ощущения нарастающего могущества. Он все еще смеялся, когда плясавший вместе со всеми труп погибшего в Силптаре волшебника Джеринстурна — его лицо и грудь представляли собой обуглившиеся кости, обтянутые, как пленкой, тем, что было некогда кожей и плотью, — оказался за спиной у человека-змеи и, вытащив из-под обгоревших одежд тяжелую костяную палицу, с такой силой ударил по покрытому змеиной чешуей затылку жреца, что кровь и мозг брызнули из носа.

Жрец испустил негромкий хлюпающий вой и упал замертво на пол. Камень в его руке еще несколько раз мигнул и угас, как задутая свеча.

На другом конце материка, в приморской гостинице, в то же самое мгновение угасло пламя, бушевавшее вокруг другого Камня, и Эмбра Серебряное Древо радостно вскрикнула и рухнула обратно в бадью, расплескав воду по полу.

Нисколько не тревожась ни из-за разлитой воды, ни из-за перебитых бутылок, она, хлюпая носом от боли, немедленно приказала Дваеру исцелить то немногое, что осталось от ее пальцев. Волшебница, которую всю трясло, все же старалась ни на мгновение не выпускать драгоценную вещь из рук, ослабевших после пережитого.

Трое мужчин поспешно залезли обратно в ванну и принялись наперебой говорить девушке какие-то успокаивающие слова. Она улыбнулась им дрожащими губами; в глазах и на щеках у нее все еще блестели крупные слезы.

Последователи Змеи, только что отчаянно плясавшие ритуальный танец в Доме Безмолвия, с глухим стуком попадали на пол. Змеи стремительно расползались от тел своих хозяев, спеша укрыться в темных углах.

Ни одна из них не повернула к центру кольца трупов, чтобы напасть на единственную оставшуюся стоять фигуру. Мертвый волшебник выронил палицу, которой только что убил жреца, отвернулся от своей жертвы, и обгоревшее лицо Джеринстурна растаяло, ему на смену пришла лишенная черт и выражения мясистая маска.

Впрочем, пока безликий человек пробирался мимо лежавших на полу мертвецов, его лицо медленно начало обретать чьи-то черты…

В гостинице Урнгаллонда Эмбра, расслабленно лежавшая в остывающей воде ванны, внезапно побледнела.

— Что случилось, девочка? — заботливо спросил Хоукрил и быстрым движением покровительственно обнял волшебницу за плечи своей могучей рукой.

Эмбра тревожно взглянула на него, а затем перевела взгляд на сцену, разворачивавшуюся перед ними в воздухе.

— В библиотеке моего отца была одна книга, — сказала она дрожащим голосом. — Рассказы из древней истории. Огромная толстая книга с большими картинками и бронзовыми позолоченными замками, которыми я очень любила щелкать. Но было в этой книге несколько страниц… я всегда боялась их открывать. Там говорилось что-то такое… «Безликий должен вручить тебе…»

— Коглауры, — прошептал Сараспер. — Они ходят среди нас, неузнаваемые, и плетут неведомые нам сети, они все видят… Даже в храмах Предвечного Дуба нас учили бояться их, потому что они не служат ни одному из Троих и ничего не говорят о своих целях и намерениях даже при магическом допросе.

— Так кто же они такие? — прошипел Краер.

Эмбра и Сараспер дружно пожали плечами.

Четверо смотрели, как в воздухе над ними отражались события, происходившие в Доме Безмолвия, и видели, как коглаур, широко шагая, дошел до знакомой им комнаты, где стоял иссеченный мечами древний трон Серебряного Древа. Он положил Камень Войны на сиденье, что-то неслышно для них пробормотал и поспешно выскочил сквозь неведомую даже Сарасперу дверь, оставив Дваер «восседать» на старинном баронском троне.

Сараспер громко откашлялся.

— Мы должны немедленно за…

Воздух около трона замерцал, и в подземелье возник улыбающийся Ингрил Амбелтер с короной Серебряного Древа на голове. Волшебник поднял палец, и между ним и Камнем проскочило несколько коротких молний. Когда их отблеск исчез, он покачал головой и жадным движением схватил Камень.

— Эй, соглядатаи, вы глупцы, — презрительно бросил он, глядя в темный пустой зал, и исчез, оставив после себя моментально стихшую мерцающую рябь в воздухе.

Изображение, созданное Камнем Жизни, тоже исчезло, но четверо еще некоторое время мигали, глядя на потолок гостиничного номера.

— Куда он делся? — резко спросил Сараспер.

Эмбра зажмурила глаза, и Камень в ее руках на миг вспыхнул. Открыв глаза снова, девушка спокойным тоном сообщила:

— Он находится в замке Серебряного Древа.

Краер схватил ее за руку.

— При помощи Камня можно выслеживать людей? Тогда почему мы…

Эмбра покачала головой.

— Нет, я обратилась к Камню, чтобы он использовал мое собственное умение. Ведь меня готовили к тому, чтобы стать «живым замком» Серебряного Древа; я могу чувствовать то, что там происходит, через сами камни и влиять — только, боюсь, слишком уж слабо — на сущность всего замка. — Она вздохнула и погрузилась в воду до подбородка. — Кто-нибудь, дайте мне бутылку вина и оправляйтесь одеваться и собираться. Если мы не разделаемся с этим магом сейчас, то он разделается со всеми нами ночью, когда я усну.

Трое мужчин с мрачными лицами послушно полезли из бадьи. Когда вечером лакей, разносящий вина, ударил в гонг перед запертой дверью, а затем, не дождавшись ответа, открыл дверь своим ключом и вошел, чтобы собрать пустые бутылки и предложить постояльцам на ночь горький ореховый сидр, он с изумлением увидел, что роскошные апартаменты, которые сняли четверо солидных купцов, пусты, если не считать бадьи с холодной водой, леса пустых винных бутылок и кучки золотых монет на одной из нетронутых постелей.

Банда Четырех внезапно оказалась в помещении, которое уже было знакомо Краеру и Хоукрилу, — в гардеробной, увешанной огромным количеством платьев. Сквозь прозрачную занавеску они хорошо видели в соседней комнате неторопливо перемещающийся теплый свет. Три стеклянные лампы, похожие на цветочные лепестки, плавали в воздухе чуть выше плеч человека, который сидел за столом спиной к ним, изучая какую-то книгу.

— Это Ингрил Амбелтер, Повелитель Заклинаний, маг моего отца, — еле слышным шепотом сообщила Эмбра своим спутникам. — Он, вероятно, самый могущественный волшебник во всей Аглирте. Ни звука!

— Что он делает здесь? — тоже шепотом осведомился Краер.

— У меня всегда было очень хорошее освещение, — объяснила Эмбра, провожая взглядом плавающие в воздухе лампы, — Я сама сотворила их, — Она жестом велела своим компаньонам нагнуться к ней поближе и добавила: — А теперь приготовьтесь. Я хочу, чтобы с того момента, когда он начнет швырять в нас заклинания, вы все прикасались ко мне. Все время. Только так я смогу заставить Камень защитить нас всех.

Произнеся эти слова, она воздела руки, и с ее пальцев одна за другой понеслись смертоносные молнии. Как только Ингрил встревоженно вскинул голову, Краер изо всех сил метнул в лицо волшебнику кинжал.

Ингрил вскинул два пальца в издевательском приветствии и улыбнулся своей обычной холодной, как лед, улыбкой.

И молнии, и кинжал ударились о невидимый волшебный щит. Молнии с громким треском отскочили точно назад, прямо к Четверым, и Эмбра, уже не скрываясь, крикнула своим спутникам:

— Не забудьте — держаться за меня!

Молнии с грохотом ударились о щит, заблаговременно созданный Эмброй вокруг Четверых, и рассеялись, оставив только несколько быстро угасших искр. А перед друзьями вновь предстал Повелитель Заклинаний. Он улыбался во весь рот, торопливо сплетая ловкими пальцами новое заклинание.

Пространство вокруг наполнилось темными полупрозрачными пастями, которые громко клацали огромными зубами и норовили укусить. Краер увернулся от одной пасти и схватился за рукав Эмбры как раз в тот момент, когда девушка предостерегающе крикнула, а челюсти метнулись к квартирмейстеру, отталкивая одна другую, чтобы поскорее схватить и растерзать его.

Эмбра взмахнула рукой, и все жуткие создания растворились в потоке белого сияния, которое растеклось между двумя магами, как ночной туман, и моментально растаяло без следа.

Ингрил прижал Камень Войны к груди и, напрочь забыв о книге и всем остальном, отскочил от стола и теперь стоял, свободной рукой вытаскивая из-за пояса жезл.

Эмбра стиснула зубы так, что на скулах заиграли желваки. Она воззвала к Камню Жизни и вспомнила все долгие годы насильственного обучения магии, чтобы использовать — она твердо верила, что это происходит в последний раз, — свою власть «живого замка». Ее воля влилась в крепко установленные связи, пробудила дремлющие защитные заклятия… и как только жезл поднялся, чтобы прицелиться в четверых ослушников, с потолка градом посыпались разноцветные изразцовые плитки. Они обрушились на Повелителя Заклинаний и заставили его бессильно уронить руку.

— Ты должна наступать на него, девочка! — прогремел Хоукрил прямо ей в ухо. — Иначе мы никак не сможем дотянуться до него мечами! Будем потихоньку все вместе двигаться вперед, а ты тем временем атакуй его заклинаниями!

И он, не дожидаясь ответа, шагнул вперед. Эмбра, хмуро глядя ему в спину, кивнула и тоже сделала широкий шаг, чтобы не отставать от латника. Потом еще шаг, и еще. Как черепаха, пробирающаяся сквозь густую траву, Четверо, прижимаясь друг к другу, двигались вперед через бушующие вихри смертоносной магии.

Висевшие на стенах гобелены больно хлестали Повелителя Заклинаний по лицу, все новые и новые изразцы, которыми в этих покоях были облицованы все потолки, сыпались сверху, не давая волшебнику нацелить свой жезл, а из Камней, которые крепко прижимали к груди сражавшиеся между собой мужчина и женщина, беспрестанно вылетали молнии. Спутники Эмбры пытались достать Ингрила Амбелтера своим оружием, и с каждым шагом яростные молнии все громче грохотали в их ушах.

Ингрил, отступая, пятился через скрытую за портьерой дверь, а затем миновал еще одну комнату. Он, не глядя, безошибочно вышел к следующей двери и, покинув ту часть покоев Эмбры, которая выходила в сад, оказался в комнате окнами на реку. Когда его бедро уткнулось в полированный стол темного дерева, за которым обычно сидел барон, если ему приходило в голову встретиться с дочерью, Повелитель Заклинаний чуть заметно улыбнулся, и Владычица Самоцветов спросила себя, какую погибельную ловушку он для них приготовил.

Она поняла это мгновением позже, но, увы, слишком поздно. На огромном столе лежал еще один жезл. Волшебник даже не попытался взять его в руку; он просто-напросто стукнул но нему жезлом, который держал в руке. Этому движению не смогли помешать летящие сверху изразцы и отчаянные удары гобеленов, которым Эмбра указала врага. Ингрил Амбелтер одним касанием привел в действие заранее приготовленное волшебство.

Камень Войны ярко вспыхнул, защищая Повелителя Заклинаний от любой опасности, и мгновением позже пространство вокруг них взорвалось.

Звук словно тяжким молотом ударил Четверых по ушам, так что все, что случилось потом, происходило, как им казалось, в безмятежной тишине. Сверкнула невообразимо яркая, ослепившая их вспышка, горячий воздух со страшной силой ударил в грудь и в лицо, а в следующий момент Эмбра и трое мужчин оказались чуть не наполовину засыпанными мелкими каменными осколками.

Уничтожение двух жезлов, один из которых находился в руке, должно было разорвать Ингрила Амбелтера на мелкие клочки. Но вместо этого взрыв разнес в каменную крошку чуть ли не всю прибрежную часть апартаментов владычицы Серебряного Древа, швырнул наступавшую Банду Четырех через всю комнату, а потом их разбросало в разные стороны.

Эмбра отчаянным усилием попыталась обрушить на последнего из отцовских магов все, что осталось от стен, канделябров и гобеленов, но это не помешало Ингрилу метнуть заклинание с такой быстротой, с какой нападающая змея вонзает зубы в жертву.

Из его ладоней с ревом вырвалось светло-лиловое пламя, которое — Эмбра знала — должно было превратить плоть и кости любого, оказавшегося на пути удара, в кипящий студень. А нацелен был этот удар на единственного из Четверых, оставшегося на ногах, — Хоукрила, который, хотя и шатался, по-прежнему упорно старался достать волшебника мечом.

Эмбра, ни мгновения не колеблясь, обратилась к своему Камню и волшебным прыжком перенесла изумленного Хоукрила на соседний балкон за долю мгновения до того, как губительный огонь, созданный Ингрилом, должен был навсегда унести его из мира Дарсара.

Что-то еще зашевелилось посредине комнаты: Краер Делнбон с кинжалом в зубах и смертью в глазах, молниеносными прыжками перелетая через крупные камни, ринулся на врага. Он видел, как его ближайший друг атаковал волшебника, а затем исчез. Хоукрил Анхару должен быть отомщен!

Ингрил не сразу выбрался из хлама, который швырнула в него Эмбра, — в комнате не осталось ничего, чем она могла бы вновь его атаковать: оторванный от стены и брошенный предмет навсегда уходил из-под ее власти. И поэтому маг едва успел сотворить заклинание огненного кулака.

Квартирмейстер все же смог уклониться от смертельного удара. Он перекатился через голову, ударом ноги швырнул в волшебный факел обломки кресла, высоко подпрыгнул, сделал в воздухе сальто, еще одно… и без малейшей задержки нанес Ингрилу сильнейший удар в живот. Повелитель Заклинаний отлетел назад и врезался в огромное овальное зеркало госпожи Серебряного Древа, уцелевшее благодаря тому, что оно находилось за спиной мага, прикрытого волшебным щитом.

Раздался громкий звон осколков, из многочисленных порезов на теле волшебника хлынула кровь. Обрушившаяся рама ударила Ингрила по макушке, маг упал, больно ткнулся локтем в пол и наконец-то выпустил из рук Камень Войны.

Краер метнулся было к нему, но Ингрилу даже не понадобилось вставать, чтобы не допустить противника к своей драгоценности. Он выбросил вперед руку, пробормотал всего одно слово, и квартирмейстера швырнуло через всю комнату. За ним вдогонку устремились несколько языков пламени.

Краер громко вскрикнул и упал. Повелитель Заклинаний злобно рассмеялся, отбросил в сторону раму от зеркала и начал, покряхтывая, подниматься на ноги, чтобы покончить с дерзким квартирмейстером сокрушительным ударом огненного кулака.

Эмбра вновь обратилась к своему Камню и своей ускользающей власти над замком. Прожженный в нескольких местах огромный ковер, на котором стоял Повелитель Заклинаний и беспомощно лежал квартирмейстер, мощно дернулся, подбросив обоих в воздух. Огонь все же задел левую руку Краера, но большая часть его ярости пришлась на стены и ковер. Ингрил с размаху грохнулся лицом об пол и, изрыгая страшные проклятия, заворочался, силясь подняться. С израненным квартирмейстером Эмбра поступила точно так же, как и с латником: она подхватила его заклинанием и перенесла на нависавший над рекой балкон.

В это мгновение раздался торжествующий рык, заставивший обоих магов повернуть головы. Посреди разоренной комнаты стоял Сараспер Коделмер, крепко сжимая в руках Камень Войны. С искаженным от гнева лицом он повернулся к Повелителю Заклинаний, пронзив его ненавидящим взглядом.

Но вдруг нерешительно застыл на месте.

— Сараспер, я — Предвечный Дуб. Я приказываю тебе. Уничтожь эту женщину и двух негодяев, прячущихся на балконе. Обрати против них весь огонь, какой только сможет создать Камень. Взорви их всех. Я тебе приказываю! Я — Предвечный Дуб. БЕЙ БЕЗ ПРОМЕДЛЕНИЯ!

Лежа на боку на скомканном ковре, Ингрил Амбелтер дал «голосу бога» смолкнуть, чтобы предоставить Сарасперу возможность повернуться, и, подняв обе руки, швырнул целую дюжину огненных кулаков в Эмбру Серебряное Древо.

Только Камень был в состоянии защитить ее от такого множества смертоносных ударов. Но в тот же миг, когда Эмбра создала преграду, Сараспер повернулся к ней, и Камень, находившийся в руках целителя, обрушил на волшебницу лавину черно-красного огня.

Эмбра решилась на отчаянный шаг: она убрала только что выставленный магический щит и выдернула себя вместе с Сараспером из воцарившегося огненного хаоса на балкон. В немыслимо краткий миг перелета она все же успела развернуть покоренного чужой злой волей целителя, чтобы губительное пламя Камня обрушилось на реку, а не на ее беззащитных друзей.

А там, где прошлось пламя, растекались расплавленные камни, мгновенно превращались в мелкий пепел половицы, деревянные колонны, обломки мебели. При виде этой темной, всесокрушающей огненной лавины у Эмбры захватило дух. Было ли во всем Дарсаре хоть что-нибудь, способное противостоять этой силе?

Но вся ярость этого огня пришлась на пустое небо, и Ингрил поспешно выкрикнул другое заклинание. Оно относилось к самым простым и могло быть использовано любым недоучкой: невидимая петля, сохраняющая свою силу считанные мгновения. Оно годилось на то, чтобы заставить споткнуться нападающего воина… или же престарелого целителя, держащего в руках самое мощное оружие, какое только существовало во всем Дарсаре.

Когда Сараспер свалился, пламя, исторгнутое им из камня, ударило вверх, и башня замка, под которой они находились, взорвалась множеством огромных каменных осколков и начала рушиться. Ингрил сохранял петлю сколько мог, и старик несколько раз перевернулся на полу, а всесокрушающий огонь заливал все вокруг, и в конце концов балкон оторвался от стены замка Серебряного Древа.

Когда он начал падать, а следом вниз по стене крепости загремели камни разрушенной башни, боль «живого замка» передалась Эмбре. Никогда еще ей не приходилось испытывать такого страдания.

Она громко завопила от страшной боли, но, собрав в кулак всю свою волю, все же сумела преодолеть нахлынувшие на нее алой пеленой мучения разваливающегося замка. Объединив свои силы с неисчерпаемой мощью Камня, который все так же крепко держала в кровоточащих руках, волшебница заставила сломанную башню наклониться, и камни обрушились туда, где находились разоренные комнаты, прямо на Повелителя Заклинаний. Тот, не найдя в себе сил подняться, торопливо покатился по скомканному и обожженному ковру, торопясь укрыться за дверью, прорубленной в толстой стене.

Лавина обломков башни с тяжелым шумом грохнулась на изуродованные покои баронессы, в мгновение ока заполнив их острыми камнями, размалывавшими в прах все, что попадалось на пути.

Предсмертный крик Ингрила звучал совсем недолго. Два огромных камня стиснули его между собой, расплющили в кровавую слизь и стремглав понеслись дальше, словно торопились преодолеть всю ширину замка и полюбоваться прекрасными садами. Впрочем, это им тоже удалось.

На стенах не было ни одного часового, и потому никто не видел, как Эмбра Серебряное Древо корчилась в муках, никто не слышал ее надсадного, разрывающего горло крика, который эхо разнесло по всему острову Серебряного Древа, никто не видел, как разрушенный балкон, на котором находилась вся Банда Четырех и оба Дваера, обрушился в реку.

Серебряная жадно поглотила упавших людей; лишь свечение камня еще несколько мгновений виднелось сквозь черную толщу воды. Когда же с дальнего конца замка Серебряного Древа примчались перепуганные стражники, они не увидели ничего, кроме ряби, оставленной прекратившимся к тому времени каменным градом.

Ему уже приходилось слышать голос, донесшийся сейчас до него из полумрака.

— Флаерос Делкампер, — чуть ли не радостно окликнули его. — Иди сюда, выпей кружечку-другую и поговори со старым львом.

Флаерос Рагаларский покраснел от удовольствия, когда три надменных барда, которых он всю ночь тщетно пытался поразить своими талантами, раскрыли рты от изумления.

— Ты знаком с Индеросом Громовая Арфа? — чуть слышно пробормотал один из них.

Он с милой улыбкой кивнул им, хотя ноги уже сами несли его туда, где сидел прославленный бард.

— Конечно, — с подчеркнутым смирением ответил он. — А разве вы с ним не знакомы?

Из полутьмы послышался негромкий смешок.

— Жало у тебя, малыш, хоть и нежное, но страшно ядовитое. А теперь расскажи-ка мне, что известно в Силптаре о сражении в замке Серебряного Древа.

Флаерос опустился на стул.

— Благодарю вас, господин, за ваше внимание ко мне и за это пиво. — Правильно истолковав торопливый взмах руки, он поспешно закончил почтительные речи и добавил: — Господин, ни о чем другом вообще не говорят. Женская Башня, если я правильно называю ее, лишилась крыши и верхнего этажа; вся эта оконечность замка превратилась в руины. Говорят также, что барон мертв или исчез и его Темная тройка, то есть его маги — прошу прощения, вам, конечно, известно, что их так называют, — тоже пропала.

Похожий на льва старый бард хихикнул.

— Не так быстро, парень… Хотя, может быть, тебя дожидается какая-нибудь дама или ты спешишь на вызов чести, а я тебя задерживаю?

— Нет, нет, — со смущенным смешком ответил Флаерос. — Боюсь, что у меня пока нет столь важных дел. Это просто… просто нервы. Ведь такие потрясающие события… Понимаете ли, говорят, что кто-то из лодочников видел там Владычицу Самоцветов…

— Что? — резким голосом переспросил Громовая Арфа.

— Вот именно. Госпожу Эмбру Серебряное Древо собственной персоной. Видели, как она уничтожила башню замка и балкон, на котором, кроме нее, находилось еще несколько человек. Она обрушила его в реку. И с тех пор никто ни разу не видел ни ее самое, ни ее таинственных компаньонов, ни барона с его магами.

— Она все еще жива, — негромко сказал старый бард, обращаясь, по-видимому, к столу. Казалось, он на мгновение забыл о присутствии Флаероса. — Если бы она умерла, я почувствовал бы это.

Иногда Флаеросу Делкамперу казалось, что он стоит неподвижно, как столб в заборе, а мимо него галопом проносятся разные важные люди, и он не успевает не только узнать их имена, но и понять, куда же они так торопятся. Он стиснул обеими руками массивную кружку — прикосновение к ее холодным, запотевшим бокам помогло ему немного успокоиться — и нерешительно произнес:

— Э-э-э… Что-что?

— Что? — в свою очередь спросил старый бард.

Флаерос потом так и не смог понять, как у него хватило смелости задать свой вопрос этому человеку, который одним глазом глядел на него через стол и был в этот момент похож на ястреба, сознающего, что беспомощная добыча стиснута его когтями и ни за что не сможет вырваться.

— Вы сказали, что почувствовали бы, если бы она умерла. Разве такое возможно?

Ястребиный взгляд дрогнул.

— Я был одним из четырех простолюдинов, которых заставили участвовать в колдовстве, когда на Эмбру Серебряное Древо наложили первое заклятие, — задумчиво сказал Громовая Арфа. — Она тогда была еще совсем ребенком. Волшебник ее отца называл нас «якорями». Позже я слышал, что волшебство, которое, насколько я помню, проделывалось с камнями и как-то связывалось через них с нами, было частью другого большого заклятия, которое маги называли «живым замком». Мне так и не удалось выпытать у кого-нибудь, что это значит, или даже просто удостовериться, что эти слова имеют какой-то смысл. Но, возможно, дело только в том, что у меня никогда не было воза-другого монет, которые придали бы моему вопросу достаточный вес, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Флаерос кивнул, и они некоторое время молча потягивали из кружек успевшее нагреться пиво. Молодой бард поглядел вокруг, но увидел за другими столами лишь несколько человек. Никто не трапезничал поблизости, и лишь три барда с нескрываемой тоской смотрели в их сторону — оттуда, где они сидели, казалось, что здесь, в дальней части большого зала таверны, совсем темно.

— Ах, Флаерос, Флаерос, — произнес после долгой паузы старый бард, и в его голосе чувствовалось то же самое колебание, которое совсем недавно испытывал Флаерос. — Тебе когда-нибудь приходилось слышать рассказы о том, почему Черные Земли и Серебряное Древо, соперничавшие на протяжении многих веков, стали в последнее время такими… смертельными врагами?

— Нет, — нетерпеливо откликнулся молодой бард. — Прошу вас, расскажите мне об этом! По-моему, это одна из тех вещей, которые, как всем кажется, общеизвестны, поэтому никто о них не говорит. Пожалуйста!

— Ладно, — сказал старый бард, внимательно разглядывая пивную кружку. — Правда, сейчас у меня нет настроения произносить высокие слова и искать красивые эпитеты, поэтому буду говорить просто. Один человек, которого называли Золотым Грифоном, был довольно хорош собою, и за это его любили многие дамы. Ну, и… короче говоря, именно он и был отцом Эмбры Серебряное Древо. Когда Фаерод Серебряное Древо стал догадываться об этом, он убил свою жену, наложил на дочь заклятие, из-за которого она превратилась чуть ли не в рабыню, и объявил войну барону Черных Земель.

— Да помилуют нас Трое, — испуганно воскликнул Флаерос. — Так неужели все эти многолетние кровопролитные войны начались из-за того, что пара дворян не смогла вытерпеть, когда у них засвербело между ног?

После его слов наступила тишина. Она длилась все дольше и становилась все тягостнее, и молодой бард вдруг почувствовал, что к его горлу подступил плотный комок. Наверно, с запоздалым испугом подумал он, его замечание оскорбило великого Индероса Громовую Арфу.

Старик тяжело опустил на середину стола свою кружку — она пусто брякнула, — и ощущение холода в душе Флаероса усилилось. Юноша, застыв в неподвижности, смотрел на старческую руку, которая все никак не выпускала ручку кружки. Старик и юноша еще довольно долго сидели в молчании и неподвижности. Затем Индерос убрал руку, и Флаерос услышал чуть слышный шепот:

— Ах, но как же она была хороша!

С этими словами старый лев поднялся с места — он двигался так, будто был когда-то отличным фехтовальщиком, да к тому же еще и славным танцором, безмолвно сделал молодому человеку прощальный жест и, не оглядываясь, зашагал через полутемную таверну.

Флаерос торопливо взмахнул рукой в ответ, но едва его рука успела упасть, как он вскочил с места, едва не опрокинув стул: дойдя до двери, старый бард обернулся и чуть заметно кивнул ему.

Этот человек, называвший себя Индеросом Громовая Арфа, был на самом деле бароном Черных Земель!

Во имя Троих! Когда он ляпнул…

Взгляд юноши вдруг упал на выглядывавшее из-за висевшей неподалеку занавески лицо — лицо человека, пристально наблюдавшего за ним, изучавшего Флаероса Делкампера с таким вниманием, как будто каждый прыщик на щеке, каждый бесцельный взгляд, даже дыхание барда могли выдать множество важных тайн.

Он никогда прежде не видел этого соглядатая, но что-то в этом человеке заставило Флаероса сглотнуть слюну и быстро усесться на место. Он не смог бы с уверенностью сказать, что же вызвало его опасение: у незнакомца, одетого в кожаный костюм, наподобие тех, в которых ходят лесники, была непримечательная внешность, а на окаймленном коротко подстриженной бородкой лице рисовалось приятнейшее выражение.

Однако Флаерос так поспешно потянулся к своей кружке, что чуть не выронил ее. Он очень старался показаться незнакомцу молодым и ничего не понимающим человеком и мысленно напоминал себе, что он и впрямь таков, хотя, возможно, уже не в такой степени, как всего лишь час тому назад. Его жизнь вполне могла оказаться в прямой зависимости от того, насколько убедительно он покажет миру свою юношескую невинность.

Он надеялся, что ему успешно удавалось прикидываться дураком. Как бард, он должен уметь это делать. В конце концов, большинство придворных делает это каждый день.

Невнятный ропот, который так долго убаюкивал ее, превратился в громкое журчание воды, и этот звук сразу вернул ее в состояние панического страха и мучительной боли.

— Нет, — выкрикнула она в бесконечную темноту. — Я не могу спасти их! Я их всех люблю, но не могу спасти!

С этими словами она рывком села и уставилась перед собой в пространство, ничего не видя, все еще до конца не проснувшись. Мужчина, лежавший неподалеку на одеяле, нахмурился. Он пробудился при первом же ее стоне. Вот уже несколько дней они дремали по очереди, вполглаза и все время дежурили рядом с нею, ожидая, когда же она придет в себя.

— Она очнулась? — послышался негромкий встревоженный голос из другого угла прибрежной пещеры, но огромный воин, поспешно опустившийся на колени рядом с волшебницей, резко махнул рукой, призывая к тишине, и говоривший тут же умолк.

— Госпожа, — произнес Хоукрил, утихомирив свой мощный бас почти до шепота. — Девочка, вернись к нам. Мы все здесь… Ты нас всех спасла.

Все так же глядевшая перед собой невидящим взглядом женщина вдруг задрожала всем телом. Впервые за все эти дни ее пальцы, стиснутые так, что костяшки побелели, разжались, и Камень выкатился из рук Эмбры.

Хоукрил молча поймал его, прежде чем он скатился в воду, и подкинул на ладони.

Эмбра не то попыталась что-то сказать, не то просто вздохнула, и воин, чуть не отбросив Камень прочь, поспешил подхватить вновь обмякшее тело девушки и осторожно — нет, нежно — опустил ее на расстеленные одеяла. Бросив через плечо взгляд назад, где в углу пещеры шепотом переговаривались двое его спутников, он пожал плечами. Ну и пусть смотрят и, если захотят, смеются.

Латник с бесконечной осторожностью нагнулся над измученной, бледной женщиной и крепко поцеловал ее в губы. Несколько мгновений она лежала безучастно, а затем ее губы медленно раздвинулись, прижались к его рту, и она всем телом подалась вперед, будто готова была ответить на поцелуй.

Изящная рука поднялась, прикоснулась к заросшему жесткой щетиной подбородку, погладила щеку, а затем мягко оттолкнула лицо мужчины. Приоткрытые губы Эмбры Серебряное Древо шире раздвинулись в улыбке, голова немного повернулась набок, и девушка уснула. Но теперь это был мирный спокойный сон, она продолжала улыбаться, и ее руки больше не напрягались, стискивая круглый камень, который был в состоянии изменить весь мир.

Внезапно вспомнив о мощи, лежавшей у него на коленях, Хоукрил Анхару осторожно прикоснулся к Камню, подавил мощный порыв зашвырнуть его подальше в мчавшиеся мимо воды реки и задумчиво взвесил на ладони. Ему показалось, что в серо-буром булыжнике что-то пробуждается и бьется, шепотом призывая его, заманивая его нарастающим беспредельным могуществом…

— Нет! — прошипел он, обращаясь к Камню, и, будто говорил с непослушным ребенком, взял его обеими руками и встряхнул. — У меня есть мой меч и моя сила, и с меня этого довольно. Пусть с тобой играют всякие умники и пусть все они сгорят в синем пламени за те беды, которые натворят.

Камень, казалось, отвечал ему каким-то ропотом, сначала спокойным и убедительным, а потом настойчивым и повторяющимся, похожим на отдаленный грохот боевых барабанов, и Хоукрил слышал этот звук все время, пока сидел, склонившись и напрягая слух.

— Ястреб! Ястреб, что ты делаешь? — резко окликнул его Краер.

Он легким, изящным движением поднялся на ноги и начал прохаживаться по пещере. Сараспер тоже уставился на Хоукрила. Вид у него был такой, словно он что-то предчувствовал.

Латник посмотрел на друзей, как ребенок, пойманный за воровством конфет, и негромко пробасил:

— Ничего. Да, ничего.

А в следующее мгновение, когда Краера Делнбона все еще отделяло от него целых шесть шагов и он мог лишь следить за его действиями, Хоукрил, словно маленький ребенок, забавляющийся с новой игрушкой, наклонился и прикоснулся Камнем, который держал в руке, ко второму Дваеру, Камню Войны, лежавшему на одеяле, с которого несколько часов назад встал Сараспер.

Дваеры внезапно запели и окутались сиянием.

— Ястреб! — хриплым от испуга голосом выкрикнул Краер.

Латник поспешно убрал Камень, который так долго охраняла Эмбра, от его собрата и прижал к груди.

Сияние не исчезло, а растянулось между двумя Камнями, выгнулось и начало подниматься, образовывая подобие призрачной арки…

— Сараспер! — бросил через плечо квартирмейстер. — Нам может понадобиться заклинание!

Светящаяся арка достигла высоты человеческого роста и обрела цвета со множеством оттенков, которые переливались будто муаровый узор на дорогой ткани и то тускнели, то становились ярче. Эмбра, не просыпаясь, издала негромкий тревожный звук.

И вдруг цветная завеса словно раскрылась, и на ее месте в воздухе развернулось изображение, похожее на те движущиеся и звучащие картины, которые Эмбра вызывала при помощи Камня. Ничего подобного никто из них еще не видел.

В зале со сводчатым потолком на троне, казалось сделанном из огня, сидел, уронив на грудь голову в дремоте, человек в блестящих черных доспехах изумительной работы, щедро украшенных серебром.

— Спящий король! — выдохнул Сараспер.

— О боги, это он! — эхом отозвался Краер хриплым от волнения голосом. — Король!

— Он существует! — дрожащим голосом добавил Хоукрил. Он почувствовал, что его сердце забилось быстрее, а в груди потеплело от подступившей надежды: будто все те розовые сказки о Троих, неусыпно заботящихся о Дарсаре, которые он слышал, когда был ребенком, могли оказаться правдой.

— Шаэрит мелбраса иммуаэ кронтор, — вдруг произнесла Эмбра Серебряное Древо, неподвижно лежавшая на своем месте. Ее слова долго гудели в крошечной пещерке, будто подхваченные мощным эхом, — Восстань, Келграэль! Пробудись, Сноусар! Вернись на свой трон, ибо ты нужен Аглирте! Шаэрит мелбраса иммуаэ кронтор!

Ее слова отдавались от стен и раскатывались вокруг, как близкий гром. И глаза сидевшего на троне вдруг открылись. Его зрачки блеснули огнем, точь-в-точь так, как говорилось во всех сказках.

— Король! Король! — дружно закричали Четверо.

Пробудившийся, казалось, увидел их, улыбнулся, а затем его фигура начала быстро таять.

— Он исчезает! — отчаянным шепотом воскликнул Хоукрил, — Что делать?

— Преклонить перед ним колени, — сонным голосом пробормотала Эмбра, — а затем пойти и найти его.

— Но где искать-то? — выкрикнул Краер, когда король и окружавшее его сияние полностью исчезли.

— Я знаю это место, — чуть слышно прошептал Сараспер, почему-то побелев как мел. — Это в Доме Серебряного Древа. Эмбра не должна идти туда, иначе она наверняка погибнет: проклятие Дома Безмолвия существует.

— Ну, а это ты откуда знаешь? — в изумлении прогремел Хоукрил.

— Когда-то давным-давно слышал от барона Черных Земель, — с недоуменным видом объяснил старый целитель. — Я и сам до сих пор не понимал, что это могло означать.

Они услышали, что Эмбра за их спинами ойкнула, и молниеносно обернулись, схватившись за оружие.

Волшебница протягивала руку к Камню Войны. Ее пальцы проходили сквозь него, как будто это был всего лишь мираж. Дваер горел слабым пульсирующим светом, и каждая следующая вспышка была слабее предыдущей, а сам Камень терял материальность, становился призрачным и прозрачным…

— Что происходит? — рявкнул Краер, выхватывая кинжал, — Эмбра?!

— Он уходит, — медленно произнесла Владычица Самоцветов. — Письмена предсказывали, что это произойдет, если его используют таким образом. Перемещается в какое-то иное место.

— Письмена? Какие письмена? — Казалось, что квартирмейстер внезапно пришел в бешенство, — Похоже, что всем, кроме меня, известны все тайны Аглирты!

Когда Камень Войны полностью исчез, Хоукрил положил свою огромную руку на плечо друга. Мужчины смотрели на Камень Жизни, а Эмбра прижимала его к груди обеими руками, как будто боялась лишиться заодно и его.

— Каждому порой приходится испытывать такое, Длиннопалый, — грубо сказал латник, — Сейчас мы должны встать и идти. Прямо сейчас, не мешкая. Неподалеку отсюда есть король, который ждет нас. Подумай об этом! Не каждому жителю Аглирты удается первым пожелать доброго утра королю, проспавшему тысячу лет!

Краер, моргая, уставился на него. Его лицо вдруг обрело непривычно смущенное выражение.

— Ты что, хочешь сказать, что я должен предстать перед ним?

— Я просто подумал, что ты не захочешь упустить случай как следует потрясти его карманы и кошелек, — сухо ответил Хоукрил. — Не забывай, что ты — квартирмейстер, интендант… и к тому же самый отчаянный из нас двоих!

И на сей раз — пожалуй, впервые за всю свою богатую событиями жизнь — Краер Делнбон не смог найти ответа.

Раурдро Мустатен всегда не слишком жаловал этот болотистый клочок в нижней части своего приречного пастбища. Он никак не мог понять, почему там всегда так сыро, хотя река протекает вдоль дальней стороны поля, при том что там не росло никаких деревьев, корни которых могли бы удерживать влагу. Вот и сейчас на лице у него было мрачное выражение, потому что он точно знал, что совершенно зря возится там, подрубая широкой мотыгой корни разросшихся, несъедобных для скотины сорняков.

И вдруг он изумленно выпятил глаза: в воздухе прямо перед ним с беззвучной короткой вспышкой возник камень величиной с кулак и с громким «плоп» упал в грязь рядом с мотыгой.

Раурдро набрался мужества, нагнулся и взял камень, чтобы швырнуть его в кучу других камней, находившуюся — ему не нужно было оглядываться — у него за левым плечом. Взглянув в небо, он не увидел никакой игривой птицы или еще какой-нибудь летучей твари, которая могла бы уронить или бросить свою ношу. Поэтому он недоверчиво уставился на камень, который держал в руке.

Странно теплый камень, казалось, покалывал ладонь невидимыми иголочками, словно был живым и вибрировал от переполнявшей его энергии. Удивленный фермер нахмурился; что-то подсказывало ему, что хорошо бы поскорее бросить его куда-нибудь, да подальше, пока…

Воздух за его спиной замерцал, уплотнился, и на лугу появилась одетая в темно-вишневую мантию женщина с лицом, покрытым серой чешуей. Ее раздвоенный язык быстро трепетал в воздухе, а руки она выставила перед собой, нацелив их в спину фермера.

Услышав громкое шипение внезапно материализовавшегося видения, Раурдро обернулся, и как раз в этот момент змея, взметнувшаяся с левой руки жрицы, широко разинув пасть, вонзила ему в нос и щеку ядовитые зубы. Вторая змея резко извернулась и укусила несчастного крестьянина за запястье руки, державшей странный камень.

И когда Раурдро захрипел, почувствовав, что его тело начало цепенеть, и сделал шаг назад — последний шаг в его жизни, — жрица с быстротой нападающей змеи выхватила Камень Войны из его руки.

— Прош-ш-шу принять благодарнос-с-сть, мертвец-с-с, — прошипела она, снова окутываясь в мерцающее марево. Ее змеи торопливо метнулись в светящееся облако, чтобы не остаться в чужом неприветливом месте.

Неведомо откуда сорвался холодный ветер, пронесся по пастбищу, расположенному в дальнем углу баронства Орнентар, и растрепал волосы некстати взявшегося за работу фермера, который лежал на спине с посиневшим лицом и пеной на губах и смотрел неподвижными глазами в синее безоблачное небо.

 

Эпилог

СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ играл на плаще, на котором сияло свое собственное маленькое солнце — символ пробудившегося ото сна короля Аглирты. Владелец плаща, стоя на земле, оказался бы шести футов ростом. А сейчас он сидел в седле почти на такой же высоте; лошадь его могла считаться самой крупной и великолепной из всех, которые появлялись на кладбище на протяжении многих столетий. На голове у всадника была шляпа с большим плюмажем, на руках — боевые перчатки, столь же тяжелые и внушительные, как у любого барона-вояки, а на лице — подобающее сану холодное выражение. Только глаза выдавали нарастающий гнев. Они горели словно два крошечных солнца, присоединившиеся к состязанию между настоящим и вышитым ярким золотом светилами.

— Никому не подобает, — строго сказал сидевший на лошади герольд, — игнорировать призыв Пробужденного короля Аглирты.

Старик, стоявший перед входом в Дом Безмолвия, прищурившись, глянул на гонца.

— Я не игнорирую его. Я его не принимаю. — Он отвернулся было от своего собеседника, но передумал, посмотрел ему в глаза и добавил: — Вы, наверно, еще слишком молоды для того, чтобы правильно истолковать различие.

Он снова отвернулся и добавил, не глядя на королевского посланца:

— У вас на плаще справа дыра. Вы этого не замечали?

Лицо герольда пошло алыми пятнами.

— Я… э-э-э… господин! Почтенный Сараспер! Король призывает вас к своему двору!

Старик снова повернулся к нему, уже с более суровым выражением лица.

— Может быть, я стар, но пока еще, спасибо Троим, не оглох. Я и в первый раз ясно слышал ваши слова, и теперь тоже слышу. Вы сделали свое дело и получили мое позволение отбыть. Или вы слишком молоды и для того, чтобы понимать намеки?

Воздух перед Сараспером замерцал, преградив старику путь назад в Дом Безмолвия. Пустота расцвела мириадами мигающих огней, рассыпающихся и гаснущих наподобие крошечных падающих звезд; эти огни постепенно складывались в высокую стройную фигуру, облаченную в черное, — появились плечи с большими буфами, бесчисленное множество оправленных в серебро драгоценных камней, и…

Герольд с разинутым рот застыл, сидя в седле, а перед старым целителем появилась собственной персоной чуть заметно улыбающаяся Владычица Самоцветов. Она взглянула на герольда, улыбнулась ему чуть пошире, а затем жестом указала на ту дорогу, по которой он прибыл.

Не говоря ни слова, он поклонился, повернул лошадь и отправился в путь. Не дело герольда — пусть даже он представляет собой особу Пробужденного короля — спорить с волшебницей, явившейся во всем своем могуществе.

— Эмбра, — пробурчал целитель, глядя на девушку с обожанием и преданностью, которых до сей поры еще никому не выказывал, — неужели ты тоже, как и я, отказываешься предстать перед Речным Троном?

— Конечно, — ответила глава Дома Серебряное Древо. — Именно поэтому мы идем туда все вместе: каждый тянет за собой другого. Я не хочу быть баронессой Серебряное Древо, не хочу, чтобы мне никто не доверял, не хочу, чтобы меня называли предательницей всякий раз, когда речь зайдет о моем отце и его магах. Бароны, купцы и множество всяких других стервятников сидят как на иголках, мечтая приехать сюда и свести счеты с любым, кто носит имя Серебряное Древо… а ведь они будут сводить счеты мечами.

Она нежно улыбнулась старику, взъерошила его волосы и спросила:

— А почему ты так упорно отказываешься принять королевский призыв?

Сараспер поднял на нее мрачный взгляд.

— Слишком уж там много солдат. Большинство баронов хочет держать целителей в цепях и делать из них свои собственные потаенные излечивающие машины. Кто знает, вдруг у этого короля такие же планы.

Госпожа Серебряное Древо сжала губы и медленно кивнула.

— Я не думаю, что он из таких, но понимаю, чего ты боишься. А кто может сказать точно, правда это или нет, пока не станет слишком поздно?

Сараспер уныло кивнул и хлопнул ладонью по увитой виноградом стене Дома Безмолвия.

— Здесь, по крайней мере, у меня есть различные ходы, по которым я могу скрыться, и темные закоулки, в которых можно отсидеться, — сердито сказал он, — А там…

Он резко кивнул головой в сторону реки и лежавшего посреди нее острова. На протяжении всех лет, которые старик прожил на свете, этот клочок суши назывался островом Серебряного Древа, но много раньше, когда в Аглирте еще был король, его именовали островом Плывущей Пены, и теперь к нему вновь вернулось это название. Там находился двор Пробужденного короля. Остров всю ночь светился множеством разноцветных огней, а на Серебряной круглосуточно теснились десятки лодок. Сараспер пожал плечами, не желая вслух говорить о том, насколько низко он оценивает свои шансы ускользнуть в том случае, если король Сноусар пожелает заполучить его. Девушка поняла это и коротко кивнула.

— Где ты жила все это время — ведь прошло больше месяца? — внезапно спросил целитель. — Может быть, от твоего собственного замка на нижнем конце острова что-нибудь осталось? Или тебя сочли слишком опасной для того, чтобы пребывать поблизости от его Высокого Могущества?

Неожиданно Эмбра широко улыбнулась.

— В садах есть множество павильонов, так что я с превеликим удовольствием забралась в один из них, самый маленький и стоящий на отшибе. А что касается королевского двора… Просто удивительно, сколько туда явилось всяких владетелей, чтобы с полным правом потребовать изгнания меня с моих земель и вообще отовсюду.

Она прислонилась к обросшему мхом надгробному камню какого-то давным-давно забытого предка и добавила беззаботным тоном:

— Я велела им всем обсуждать эти дела не со мной, а с королем, и предупредила, что если со мной что-нибудь случится, то движущиеся статуи оживут и разнесут вдребезги весь остров, самого короля и всех, кто окажется поблизости, так как остановить их будет некому.

Сухой смех Сараспера сменился надсадным хриплым кашлем. Он все еще продолжал кашлять, прислонившись к стене, с непривычно жалким выражением на лице, когда послышался до боли знакомый насмешливый голос:

— Не нарушил ли я страстного уединения? Или все же могу рассчитывать на следующий танец?

— Краер! — радостно крикнула Эмбра, а Сараспер прохрипел:

— Маленький воришка! Добро пожаловать!

— Я, между прочим, тоже здесь, — прогремел Хоукрил, выходя из-за угла Дома Безмолвия.

В следующее мгновение он стиснул госпожу Серебряное Древо в удивительно нежных медвежьих объятиях и поднял высоко над землей, издавая какое-то басистое и, как ни странно, очень музыкальное ворчание.

Эмбра с изумлением заметила, что из ее глаз потекли слезы.

— Поставь меня на место, ты, медведь с ярмарки, — крикнула девушка, скорее изумленная, чем недовольная.

Ей послышалось, что за ее спиной, где стояли квартирмейстер и целитель, раздались насмешливые восклицания и кто-то даже хлопнул в ладоши. Она несколько раз игриво стукнула латника по голове и по плечам, а затем к ее рту прижались теплые губы… и она обнаружила, что их прикосновение очень приятно.

Это продолжалось довольно долго, и Эмбра даже блаженно застонала, покорно отдавшись властности и нежности Хоукрила Анхару. Однако в конце концов она все же соизволила услышать комический хор деланных покашливаний и снова заметила Сараспера и Краера и их удивленные физиономии.

— Краер! — воскликнула девушка без всякого намека на смущение. — Ты весь в шелках и мехах. Откуда этот наряд?

Квартирмейстер ткнул пальцем в сторону реки.

— Король. Придворные. Дамы, которых нужно будет обольстить. Да и вообще, в одежде я выгляжу лучше.

— Ну что, двинемся? — прогремел басом Хоукрил, в свою очередь указав на реку. — Герольд намекнул мне, что там нас ждет лодка.

— А он случайно не намекнул, — поинтересовался с мрачным видом Сараспер, — что она будет ожидать, чтобы отвезти нас назад, когда мы того захотим?

— Нет, о Недоверчивый Пещерник, — ответил квартирмейстер, — этого он не говорил. Заклинаю тебя именами Троих, Сараспер, отбрось свою подозрительность хотя бы на одну ночь! В Аглирте снова есть король, причем возвели его на трон только мы, своими собственными руками. Неужели ты думаешь, что он в благодарность за это убьет нас?

— А ты ожидаешь, что тебе даруют дворянский титул? — сухо спросил целитель, окинув насмешливым взглядом великолепно одетого квартирмейстера. — И Хоукрилу тоже?

— А почему бы и нет? — серьезно ответил Краер. — Каждому по титулу, по собственному поместью… И прямо от ступеней трона — туда, чтобы немного развлечься охотой, попить вдоволь винца, немного, прости, Эмбра, поволочиться за девицами…

— Господин Делнбон, — мягко, но настойчиво сказал Сараспер, — не будете ли вы любезны завернуть ваш правый рукав?

Квартирмейстер ответил ему короткой улыбкой и послушно поднял рукав. В закрепленных на предплечье особых чехлах блеснули два ножа, которые можно было выхватить и метнуть в любой момент.

Целитель без улыбки кивнул.

— А другой рукав?

Краер показал еще пару ножей, а затем без просьбы нагнулся и прикоснулся к рукояткам ножей, спрятанных в обоих башмаках. К тому же у него на поясе совершенно открыто висел кинжал в ножнах. Ни один из троих компаньонов не сомневался, что у него найдется и другое оружие, спрятанное получше.

— Значит, бесконечно доверяем нашему новому королю, так что ли? — с невинным видом спросил Сараспер. — Всем по дворянскому титулу и поместью?

— Сараспер, — неожиданно весело ответил ему Краер, — я сказал, что рассчитываю на дворянство. Но ведь я не говорил, что лишился рассудка.

— А-а, ладно, — воскликнул старик. — Я был тебе другом и остаюсь им.

— Ничего в наших отношениях не изменилось, — подытожил Хоукрил. — Так мы сядем в лодку?

Вся четверка без колебаний спустилась к воде.

— Оставьте нас, — приказал Пробужденный король, и его властный голос неожиданно гулко раскатился по комнате. Придворные, трубачи и гвардейцы, растерянно моргая, уставились на повелителя.

— Но, ваше величество, — запротестовал гофмейстер, обнаруживший у Краера изрядную часть ножей (разумеется, не все), — эти люди пришли вооруженными! Они владеют оружием и магией! Кто знает, что…

— Я был бы очень огорчен, если бы мне с первых дней моего возобновившегося царствования пришлось привыкать к необходимости повторять приказания, — мягко сказал король Сноусар.

Он, сверкнув глазами, шагнул вперед и глянул свысока на внезапно побледневшего царедворца.

Зал мгновенно опустел; при этом придворные проявили куда больше проворства, чем достоинства. Гофмейстер смог лишь пискнуть что-то невразумительное, прежде чем повернуться и исчезнуть.

Банда Четырех из всех сил старалась сохранять на лицах равнодушное выражение. Король молча взглянул на Краера и Хоукрила и кивнул на двери. Два воина быстро приоткрыли створки, чтобы убедиться в том, что главные коридоры, ведущие в тронный зал, свободны и никто не прижимается ухом к двери, пытаясь подслушать королевские разговоры. Эмбра бесшумно шагнула вперед и проговорила вполголоса:

— Мой господин и король, за этим гобеленом находится потайной проход, а прямо над нами — отверстие для подслушивания. Я осмелюсь предложить вам воспользоваться дверью, находящейся позади вашего трона, чтобы перейти в несколько более безопасный кабинет.

Углы королевского рта шевельнулись в слабой улыбке.

— И чтобы они разнесли замок на куски, разыскивая меня?

Сараспер пожал плечами.

— Ну что ж, по крайней мере, у придворных будет хоть какое-то полезное занятие.

Король схватился за живот и разразился громоподобным хохотом. Когда к нему вернулась способность разговаривать, он повернулся к Владычице Самоцветов.

— Я знаю, что вам можно доверять. Ведите нас в ваше тайное убежище.

Эмбра поклонилась и открыла скрытую за гобеленом незаметную дверь. Тайное убежище оказалось маленькой комнаткой, облицованной панелями из прекрасно отполированного драгоценного дерева; в ней с трудом помещались небольшой стол и несколько уютных кресел с высокими спинками. Войдя в кабинет, король широко раскрыл глаза от приятной неожиданности. Увидев это, Эмбра усмехнулась и сказала:

— Я уверена: вы уже заметили, что бароны Серебряное Древо позволили себе произвести в вашем замке кое-какие переделки. Надеюсь, что по крайней мере эта заслужит ваше одобрение.

— Моя госпожа, вы совершенно правы, — ответил король.

Волшебница шагнула вперед и прикоснулась к чему-то на стене. Одна из панелей отъехала в сторону, открыв окно, выходящее на длинную, широкую аллею в прекрасном зеленом саду. Четверо услышали, как король всей Аглирты ахнул от удовольствия.

Опершись обеими руками на стол, он наклонился к окну, восхищенно глядя на открывшийся вид, а Эмбра преспокойно села в ближайшее кресло, закинула ногу на ногу и принялась покачивать изящной туфелькой. Три ее спутника посмотрели на нее, переглянулись между собой, пожали плечами и тоже опустились в кресла, не дожидаясь высочайшего приглашения. Когда король, обернувшись, увидел своих гостей сидящими, он, казалось, совершенно не удивился.

Он пристально посмотрел им в лица, встретившись взглядом с каждым.

— Примите мою благодарность, — просто сказал он. — Ни я, ни вся Аглирта никогда не сможем в полной мере воздать вам по заслугам. Я рассчитывал осыпать вас дарами, наделить обширными владениями, откупорить лучшее вино, хранящееся в погребах Серебряного Древа, и провести месяц в разговорах с вами, чтобы таким образом заново познакомиться со своим королевством. Но этому не суждено сбыться: ни вы, ни я не располагаем этим месяцем.

— Значит, нас ждет дело, а не пирушка, — негромко произнес Краер.

Король кивнул.

— Да, сейчас неподходящее время для праздников, — спокойно добавил он.

Он несколько раз беспокойно прошелся по крошечной комнатушке, глядя в потолок, но видя не полумрак и тени, а что-то в глубинах своей памяти.

— Две ночи назад я думал о недостающих Камнях.

— Вы хотите, чтобы мы отправились в путь и разыскали их для вас? — спросил Краер. — Великие странствия королевских витязей?

Восставший король покачал головой; его глаза вдруг сделались очень большими и темными.

— Краер, теперь я думаю об ином. — Он, казалось, стал выше и теперь, стоя на фоне окна, грозным силуэтом возвышался над Бандой Четырех. — Люди радостно кричат оттого, что на трон вернулся их король — по крайней мере, пока еще они этому радуются, — и бароны кричат вместе с ними. Но все же ни у кого из моих верных баронов, спешащих предстать передо мною, нет радости в глазах. У каждого из них есть тайные шпионы, работающие только на них, и они заняты одним: высматривают, вынюхивают и подслушивают, пытаясь найти пути пошатнуть Речной Трон или даже сбросить меня с него, чтобы расчистить место для своих господ. Я заперт здесь среди шелков и золота — одинокий человек, окруженный волками. Если я позволю Речному Трону опустеть хотя бы на двадцать дней, он падет, а ведь у меня нет армии, которая была бы предана в первую очередь мне, а не тому или иному барону. Как вы сами только что видели, меня с первого же дня со всех сторон окружили бойкие краснобаи, которых я, естественно, совершенно не знаю. Они стремятся возвыситься, цепляясь за меня и говоря от моего имени… Я же не смею покинуть этот остров, чтобы заняться тем, что должен сделать.

Квартирмейстер вопросительно вскинул брови.

— И что же это за дела?

— Найти недругов, которые не спешат попасться на глаза, — пробормотала Эмбра Серебряное Древо. — Тех, кто укрылся в тени, выжидая, когда наступит их час, и накапливают силы, так как именно они владеют остальными Дваерами.

Король медленно кивнул.

— Вы никогда не стали бы освобождать меня, если бы знали, почему я спал. — Он наклонился вперед и спросил приглушенным голосом: — Что, по вашему мнению, должно было случиться после того, как я проснусь?

— Король пробудится, — прогнусавил Сараспер, издевательски пародируя голос храмового наставника, — чтобы вернуть земле мир и процветание.

Король Келграэль кивнул.

— Это вовсе не было моей задачей. В давние времена, когда королевство процветало и не нуждалось в короле, я согласился отойти ко сну, чтобы дождаться времени, когда нужно будет вступить в бой с величайшим из врагов Аглирты. Освободив меня, вы…

— О нет! — испуганно выдохнула Эмбра, — Да уберегут нас Трое, только не это!

Король Аглирты с мрачным видом кивнул.

— Вместе со мной вы пробудили и этого врага. И прочие недруги Аглирты тоже встрепенулись. Часть Камней попала в недобрые руки.

Не успел он договорить эти слова, как камень, спрятанный у Эмбры за пазухой, вдруг засветился, озарив шею и подбородок девушки зловещим сиянием. Мужчины нахмурились, и Сараспер, напрягшись заметил:

— Кто-то пытается разыскать этот Камень при помощи другого Дваера.

Владычица Самоцветов кивнула и провела ладонью над Камнем. Сияние сразу померкло, и в комнате снова стало полутемно.

— Я уверена, что мой отец жив, — сквозь зубы пробормотала Эмбра. — И совершенно не удивлюсь, если нам придется снова встретиться с одним, а может быть, и не с одним из его магов.

Король кивнул.

— Я вовсе не хочу в чем-то обвинять вас, госпожа, или же подвергать сомнению ваши благие помыслы. У Аглирты много врагов. Далеко не все они проявили себя за время, минувшее с тех пор, как я оставил трон, но все они успели полюбить беззаконие. И сейчас они собираются, как волки, сбивающиеся в стаю.

Нечто темное стремительно пронеслось, размахивая крыльями, перед окном, и воины почему-то вскочили и схватились за оружие. Летучая мышь на мгновение зависла в воздухе, заглянула в окно кроваво-красными глазами и скрылась из виду.

— Она слишком мала для того, чтобы быть настоящей, — протянул Хоукрил.

Четверо с мрачным видом переглянулись.

— Хоть кто-нибудь из вас замечал, — с неподдельной горечью спросил Краер, — что работа героев никогда не заканчивается?

— Пока смерть не положит ей конец, — спокойно возразил ему старый целитель. — Хотелось бы знать, сколько баронских шпионов прямо сейчас ожидают, когда мы выйдем из этой комнаты?

Король угрюмо кивнул и расстегнул расшитый золотом кошель, висевший на его поясе.

— Госпожа Эмбра, это будет вам необходимо после того, как вы сотворите заклинание, которое унесет всех вас от опасности, упомянутой только что почтенным Сараспером.

— Вы, ваше величество, слишком догадливы, — негромко сказала Эмбра, не поднимая глаз.

Келграэль Сноусар вздохнул.

— Вы тоже, Эмбра Серебряное Древо. Неужели у меня совсем нет друзей во всей Долине?

— Я вовсе не хотела, чтобы у вас сложилось такое мнение, — быстро возразила волшебница, подняв голову, и с непривычным для нее просительным выражением посмотрела ему в глаза. — Я надеюсь, что у повелителя Аглирты никогда не будет повода усомниться в нас.

— Меня зовут Келграэль, — спокойно сказал король. — И я надеюсь, что наступит время, когда все вы тоже станете правителями и повелителями в Аглирте. Я желаю этого почти так же сильно, как жажду, чтобы боги продолжали печься об Аглирте и хранить нас своей милостью, чтобы мы могли на старости лет порадоваться, глядя на содеянное.

— Звучит так, словно я мальчишка, сижу у очага и слушаю страшную детскую сказку, — задумчиво пробасил латник, и король мрачно кивнул в ответ.

— Да, — сказал он, выкладывая на ладони Четверым увесистые кошельки, туго набитые золотыми монетами, — боюсь, что эта сказка как раз из таких. Ну так пойдите и сочините для меня другую, подобрее и с хорошим концом.