СЛЕДЯ ЗА ТЕМ, как ладони целителя прикасаются к его бокам, Хоукрил вдруг осознал, что давно уже сдерживает дыхание и не в состоянии больше обходиться без воздуха. Он позволил себе сделать продолжительный неторопливый выдох и в тот же миг почувствовал в ребрах ледяное и все же, как ни странно, теплое покалывание, оно начало медленно расходиться по телу…

— О-ох! — простонал он, не скрывая удовольствия. — До чего же хорошо, когда ничего не болит!

Латник глубоко и шумно дышал, наконец избавившись от мучившей его боли в сломанных ребрах. Немного полежав, он взглянул на склоненную над ним полуседую голову и спросил:

— Так почему же маги мечут молнии, разрушают крепости и при этом беззаботно гуляют по свету, а целители, которые слишком много помогают людям, умирают молодыми?

— Целительные силы черпаются изнутри. Трое мало кого наделяют этим даром, — не глядя пробурчал Сараспер. Его руки чуть заметно дрожали. — Волшебники берут силу для своих дел из другой магии.

— Да? И кто же сотворил первое на свете волшебство?

— Ну, — воскликнул сидевший у стены Краер, — это тот самый вопрос, из-за которого святоши не на шутку вцепляются друг другу в горло! Они все утверждают, что это сделал не кто-нибудь, а Трое собственными персонами. Кое-кто из волшебников с ними согласен, а другие говорят, что был первый маг, отдавший жизнь ради того, чтобы сложить заклинание, на которое могли бы опираться все будущие волшебники.

Он повернул голову, взглянул на прислонившуюся к той же стене Владычицу Самоцветов и спросил почти вызывающим тоном:

— А что, в ваших книгах небось говорилось по-другому?

Эмбра ответила ему кислой улыбкой, которая тут же исчезла с лица.

— Там говорилось так много разного и противоречивого, что я не могу верить ни одному из этих мнений. — Она понурила голову и тяжело вздохнула.

Краер прищурился.

— Когда же вы почувствовали, что силы вас покидают?

Девушка пожала плечами.

— Недавно.

Ее глаза закрылись. Квартирмейстер несколько мгновений смотрел на нее, а потом наклонился, вытянул руку, тронул целителя за плечо и указал на волшебницу.

Сараспер всмотрелся в лицо Эмбры и медленно кивнул.

— Здесь я почти закончил. Внутренности у него были так повреждены, что твоя микстура не могла толком помочь ему, но этот воин здоровее любого медведя.

Он перевел взгляд на Хоукрила и угрюмо сказал:

— Теперь просто лежи, не дергаясь, пока я буду заниматься с госпожой. Чем дольше ты пролежишь спокойно, тем быстрее целительные силы доберутся до всех болячек, даже самых малых.

Не дожидаясь ответа, Сараспер встал и перешел к противоположной стороне помещения. Он двигался скованно, как человек, повидавший на своем веку не один десяток лет и зим, но эта неуклюжесть странным образом сочеталась с торопливостью воина, идущего в сражение. Целитель неловко наткнулся на стену возле волшебницы, зашипел от боли, но тут же, без задержки, приложил тыльную сторону ладони к щеке Эмбры.

Та на мгновение открыла глаза, оперлась щекой на руку и, казалось, тут же впала в дремоту. Сараспер нахмурился.

— На нее наложены чары, — сообщил он двоим мужчинам. — Ее собственные или, что вероятнее, какое-нибудь темное заклятие магов Серебряного Древа.

— Вся моя магия кончилась, — пробормотала Эмбра, не открывая глаз. — Эти двое разрушили узы, установленные по приказу моего отца. Это случилось еще в начале ночи. А о том, что это за заклятия, мне неизвестно.

— Ваш отец никогда не приказывал наложить на вас чары, сохраняющие молодость? Или, может быть, прибавляющие красоты?

Слабая улыбка коснулась губ Эмбры.

— Нет, — не раскрывая глаз, сообщила она целителю. — Все, что вы видите, мое собственное.

— Не может быть сомнений, все это заклинания тех скотов-магов из хлева Серебряного Древа, — рявкнул Хоукрил.

— Тогда будем рушить их, — отозвался Сараспер.

— Ты можешь сделать это? — спросил латник. Он повернулся на бок и подпер голову локтем, чтобы лучше видеть. И как раз в этот момент тело Эмбры подскочило под руками целителя, как лошадь, которую сильно ударили шпорами в бока, а потом конвульсивно затряслось. Спина девушки выгнулась дугой, глаза широко раскрылись и тут же снова закрылись, и тело баронессы осело, обмякнув, как брошенный плащ.

Латник даже слышал, как она застучала зубами, когда Сараспер обнял ее обеими руками и проворчал:

— Конечно. Заклятие может снять кто угодно… если знает, как это делается. Если только заклятие наложено не на тебя самого, — На лице старого целителя высыпал обильный пот, а кожа потемнела.

— Ты хочешь сказать, — задумчиво произнес Хоукрил, — что волшебником может стать каждый, кто захочет?

— Почти каждый, — бросил Сараспер. В этот момент снова забившаяся в его руках волшебница сильно толкнула его и он ударился о стену. На его влажном от пота лбу вздулись толстые вены, и он напряг все силы, удерживая девушку. — Для этого требуется всего лишь терпение — большее, чем у обычных людей, — железная воля, чтобы не отклоняясь идти к цели, и даже жестокость. Именно поэтому поступки большинства магов выглядят такими величественными, такими таинственными или такими зловещими. Они хотят, чтобы всякое быдло считало, будто волшебниками могут стать только избранные, и потому так мало народу просится к ним в ученики.

Ворчание целителя сменилось вскриком боли — из-за дергавшейся в конвульсиях Эмбры он стукнулся локтем о каменный пол. Сараспер выругался и откатился в сторону.

Девушка некоторое время извивалась, как собака, которой приспичило почесать спину о траву, а потом замерла, лежа на спине. Сараспер сидел рядом, поеживаясь от боли. Хоукрил видел, как целитель обхватил себя обеими руками, как сделал бы любой раненый воин, приходящий в себя после сражения у лагерного костра… но он не потирал ушибленный локоть.

— Сараспер! — окликнул латник целителя. — Ты?..

Тот поднял залитое потом лицо — такими же изможденными и серыми были лица у тех раненых воинов, которых так хорошо помнил Хоукрил, — и отрывисто проговорил:

— Прекрасно. Лучше не бывает. Сейчас встану и буду плясать!

Он закашлялся, и сразу же его согнуло вдвое. Воины Черных Земель, обмениваясь смущенными взглядами, следили, как целитель дергался в неудержимых позывах рвоты, отплевывался и стонал. Когда же наконец его плечи перестали дергаться и умолкли хрип и скрежет в легких и бронхах — казалось, что прошло немыслимо много времени, — Сараспер поднял голову, обвел обоих долгим взглядом и пробормотал:

— Похоже, что ни один из вас, парни, не имеет ни малейшего представления о том, как работают целители, ведь правда?

Он не стал ждать, пока они в мрачном молчании покачают головами, и сразу же повернулся к Эмбре. Вглядевшись в ее спокойное лицо, Сараспер, похоже, заметил что-то обнадеживающее. Он уложил девушку поудобнее, бережно натянул куртку на обнажившееся красивое плечо, а потом тяжело вздохнул и посмотрел вдаль.

— Тебе это, похоже, дается тяжелее, чем ей было творить заклинания, — неохотно сказал Хоукрил и добавил, немного помолчав: — Что, и я тоже мог бы творить заклинания, как волшебник? — В его голосе слышались одновременно и нерешительность, и нетерпение.

Сараспер снова положил руки на плечи Эмбры и посмотрел на латника.

— Пожалуй, и смог бы когда-нибудь, если приспичит по-настоящему. Но, прежде чем взяться за это, тебе нужно будет кое-что потерять.

— И что же?

— Как что? Здравый смысл. Стать каким-никаким волшебником гораздо легче, если ты хоть немного сумасшедший.

Хоукрил уловил в словах целителя неприязнь и иронически пробасил:

— Благодарю тебя. Я постараюсь все это запомнить.

Мужчины услышали, как Эмбра издала негромкий звук. Это был смешок.

В замке Серебряного Древа, в зале, уже опостылевшем придворным магам барона, Ингрил Амбелтер и Кламантл Бейрлдоун вдруг напряглись, переглянулись, дружно покачали головами и одновременно повернулись к столу, за которым сидел Фаерод Серебряное Древо, уставив неподвижный взгляд в высокий стакан с остатками вина, который держал в руке. Было заметно, что барона клонило в сон. Маркоун сбежал в свои покои. Неизвестно, какой предлог он для этого выдумал, какие пообещал барону независимые исследования, но сейчас он, несомненно, уже храпел в своей постели.

— Господин барон, — негромко позвал Кламантл, а потом откашлялся и умолк в ожидании. Правитель Серебряного Древа не отреагировал. Глаза барона глядели куда-то в рубиновые глубины вина, а сам он сидел все так же неподвижно.

Ингрил шагнул вперед и решительно проговорил:

— Мой господин, только что мы оба почувствовали, что охранительное заклятие, наложенное на госпожу Эмбру, разрушилось и исчезло. Мы больше не в состоянии определять ее местонахождение и знать, в каком она состоянии.

— Проклятье Рогатой Владычице! — не изменившись в лице, почти ласковым тоном сказал Фаерод Серебряное Древо, обращаясь к своему стакану. — Проклятье! Чтоб она лопнула, она и все, кто стоит на моем пути!

Он вскинул голову резко, как хищная птица, и взгляд его был подобен огненному мечу.

— Вы немедленно выследите и захватите мою дочь, — рявкнул он. — И хватит нежностей со всякими охранными заклятиями и временем для прогулок. Пользуйтесь любым волшебством, лишь бы не убить ее, не покалечить или не изуродовать непоправимо. Можете сровнять с землей Дом Серебряного Древа, если без этого нельзя будет обойтись.

— Да, мне стало лучше, — спокойно сказала Эмбра. — Но я чувствую себя еще и… опустошенной. Как будто что-то во мне исчезло или от меня оторвали какую-то часть. — Она пожала плечами. — Просто не знаю, что это значит. Может быть, Хоукрилу стоит поучиться, чтобы в конце концов стать могущественным магом?

Краер вздрогнул.

— Не думаю, чтобы у нас было в запасе несколько свободных лет для этого. Пожалуй, мы и так слишком задержались здесь. Не могу поверить, чтобы барон сидел сложа руки и скорбел по утраченной дочери, зная, куда мы скрылись.

— Если они захотят войти через ту же дверь, через которую прошли мы, то им понадобится немало помахать лопатами, — заметил Хоукрил.

— Вовсе нет, если они догадаются воспользоваться верными заклинаниями, — резко возразил Сараспер. — Если волшебники достаточно опытны, то без труда смогут метать в нас, словно из пращи или катапульты, все упавшие камни, и они будут безошибочно попадать в нас и ломать нам кости, пока не превратят в студень. — Он повернулся к Владычице Самоцветов. — Кто занимается колдовством для вашего отца? — В его голосе вновь послышался гнев.

— Самый опасный из всех — Ингрил Амбелтер. Он был учеником Гадастера Мулкина. Еще Кламантл Бейрлдоун, молчаливый человек, о котором я почти ничего не знаю. И Маркоун Яринд, молодой честолюбивый пришелец откуда-то издалека. Он считает себя неотразимым красавцем и давно уже положил на меня глаз. Все они очень жестокие и расчетливые люди.

— Гадастера я помню, — медленно проговорил целитель, — и слышал о его смерти. Амбелтера я, возможно, видел раз или два, но, по правде говоря, ничего о нем не знаю. Вероятно, они и впрямь весьма способны и жестокосердны. И какие же заговоры ваш отец готовит с их помощью?

Эмбра пожала плечами.

— Естественно, ищет возможность подчинить себе всю Аглирту. Попутно хочет разделаться со всеми, кто был на службе у Черных Земель, ну и с любыми подвернувшимися под руку волшебниками. Они собирались превратить меня в «живой замок». Не уверена, знакомо ли вам это выражение. Это…

— Гадастер хвастался этим планом. Он казался ему верхом совершенства, — перебил ее Сараспер и чуть ли не самодовольно кивнул. — Все начинается с наложения уз. После того как ваше сознание под воздействием колдовства изменится надлежащим образом — на это требуется много времени, — они отделили бы ваши руки от тела и превратили бы их в небольшие магические невидимые крылья, на которых вы по приказу облетали бы замок. А потом должно было начаться кровопускание, растянутое на годы и годы, потому что им необходимо примешать по капельке вашей крови в цемент и известь, обмазать ею каждый камень, вложенный в стену, — Он скорчил гримасу и отвел взгляд. — Слишком уж много я читал.

Эмбра молча кивнула, а Хоукрил пожал плечами, махнул рукой, как будто хотел отогнать прочь все мысли о злокозненных магах и беззащитных женщинах, достал из ножен меч и показал острием на потолок и стены.

— Но что это все-таки за место? Здесь что, когда-то находился престол Серебряного Древа? Почему же он покинут? Как здесь появились призраки? Почему она… Почему Эмбра так рассердилась, когда увидела, куда мы пришли?

Краер вздохнул, а Эмбра и Сараспер дружно захихикали.

— Ну, и с чего начать? — спросил целитель, обращаясь к потолку, а потом пожал плечами и повернулся к Эмбре. — Вообще-то этот дом принадлежит вам, госпожа, так что вы и рассказывайте.

Эмбра помотала головой.

— У нас слишком мало времени, чтобы тратить его попусту, но… Ладно, это место назвали Домом Безмолвия, потому что владельцы не могут там жить. Именно поэтому, как считают благородные барды, он пустует. Это древняя резиденция баронов Серебряного Древа.

Она посмотрела на потолок, вздохнула и заговорила с нудными интонациями престарелого учителя:

— Дом был покинут и превращен в фамильную усыпальницу после того, как давным-давно волшебник по имени Харабрентар наложил на него тяжелое проклятие. А заключается оно в том, что если любой человек, в жилах которого течет кровь Серебряного Древа, пробудет здесь больше месяца, он медленно, но неотвратимо начнет превращаться в отвратительную опасную тварь, сходную с теми самыми ночными червями, которыми командуют маги моего отца, но бескрылую и закончит свои дни в виде затравленного бешеного животного. То, что это проклятие не пустые слова, несколько раз доказывалось в прошлом. Обычно это случалось, когда какой-нибудь особенно надменный барон решал вновь поселиться на пепелище предков или же отчаянный непокорный сын бежал из замка и скрывался здесь.

Эмбра медленно поднялась на ноги и прошлась по комнате. Хоукрил, не отрывая глаз, следил за каждым ее шагом; его рука крепко сжимала рукоять меча.

— Дом стал внушать страх, — продолжала она, — и преступники, и странники в равной мере боятся его из-за привидений и многочисленных ловушек: провалов в полу, камней, обрушивающихся с потолка, клинков, выскакивающих из стен, чтобы пронзить неосторожного. Все эти очаровательные новшества были устроены несколько веков назад по приказу барона Сулдаскеса Серебряное Древо, который опасался, что кто-то из врагов сможет захватить брошенный особняк и превратить его во враждебную крепость в самом сердце его собственной земли.

Она посмотрела на латника, криво улыбнулась и добавила:

— Вот так, в самых общих чертах, все это выглядит. Когда я была помладше, мне очень хотелось исследовать это место, но мои наставники так и не позволили сделать это. Они говорили, что не знают точно, как действует проклятие: нужно ли пробыть там целый месяц непрерывно или достаточно побывать несколько раз по нескольку дней даже с перерывом в годы, чтобы набрать в итоге месяц и превратиться в безумное чудовище.

— А что вы говорили насчет призраков? — негромко спросил Хоукрил, глядя на Эмбру широко раскрытыми глазами. — Они здесь на самом деле есть? — Мастер меча обвел быстрым взглядом несколько темных арок, как будто ожидал, что оттуда строем выйдут привидения. Впрочем, когда оттуда ничего не появилось, он не выглядел разочарованным.

— Есть, и много, — нежным голоском пропела Эмбра. — Большинство из них молчаливые и безопасные: просто пялят глаза из темноты, и ничего больше.

— Большинство… — довольно мрачно откликнулся Хоукрил.

— Госпожа, я должен кое-что добавить, — вмешался Сараспер. — В доме полно вещей, которые хранят небольшую магию. Их спрятали здесь давным-давно бароны Серебряного Древа — а также и я, сравнительно недавно, — чтобы они не попали в руки самым смелым и сообразительным злоумышленникам. Если использовать их для того, чтобы питать вашу магию…

Эмбра быстро взглянула на него.

— Да! Нельзя ли нам забрать что-нибудь из них и перебраться в катакомбы? На этом доме лежит старинное охранительное заклятие, но преодолеть его для магов моего отца не составит никакого…

Здание вдруг содрогнулось, раздался треск и грохот ломающихся камней. Тут же пол вдруг закачался, словно поверхность реки, по которой пробежала волна, подбрасывающая и опрокидывающая рыбачьи лодки.

— …Труда! — выкрикнула Эмбра. — Целитель, куда прятаться?

— Только не в эти коридоры, — поспешно предупредил Сараспер. — Они все…

Проход за спиной Краера внезапно скрылся из виду, вместо него появился вихрь, в котором с бешеной скоростью кружились пыль и камни, а рев стал просто оглушительным.

Хоукрил схватил в охапку квартирмейстера — тот замешкался, поднимаясь на ноги, — и поволок его в дальний конец зала, где Сараспер с лихорадочной поспешностью возился с камнями в стене. Эмбра уставилась на волшебный вихрь, несущий, как солому, глыбы, бывшие, вероятно, обломками разрушенной колонны. Она заметила, что потолок в коридоре тоже начал рушиться — камни тут же подхватывало и начинало вертеть в ужасном смерче, — а за этим смерчем что-то шевелилось. Вот сзади и выше вихря обрисовались очертания кожистых крыльев… Еще один ночной червь.

— У этих магов просто-таки извращенное воображение, — горько сказала она, глядя, как все ближе подползает к ней сила, разрушающая древний особняк, простоявший не одну сотню лет. Камни раскалывались с треском, напоминавшим вскрики боли.

— Госпожа!

Она с трудом расслышала визгливый крик Сараспера и повернула голову как раз в то мгновение, когда он бросил ей три маленьких металлических блюдца и три статуэтки.

— Защищайся, госпожа! — добавил он и метнулся еще на несколько шагов дальше. Там, где он только что стоял, осталось несколько опустевших ниш, их каменные дверцы судорожно раскачивались под порывами все усиливавшейся бури.

Под его руками обрисовалась очередная дверь, высокая и узкая, похожая на те, которые в замке Серебряного Древа вели в комнаты для слуг. Как только она распахнулась, целитель швырнул туда какой-то небольшой пылающий предмет; сверкнула мгновенная яркая вспышка.

— Сюда! — позвал Сараспер.

Эмбра неловко поймала два блюдца и принялась собирать остальные предметы, которые раскатились по полу рядом с нею.

В следующее мгновение пол услужливо накренился, так, что все, что девушка искала, подкатилось к ней, но ее саму подкинуло в воздух, как тряпичную куклу. Сквозь завесу заполнившей комнату пыли и камешков она увидела, как Сараспер покатился в открытую дверь, громко треснувшись головой и рукой — возможно, он сломал кость, — а в противоположном темном углу рухнули ветхие гобелены, подняв еще одну тучу пыли и похоронив под собой вопившего что-то Краера.

Затем что-то большое и, похоже, обутое в тяжелые сапоги врезалось в нее, извергло целую кучу проклятий и отлетело к стене, а Эмбра грянулась об пол и внезапно ухнула куда-то вглубь. Последнее, что она успела увидеть, прежде чем широко разинутая пасть ночного червя загородила от нее все окружающее, был меч Хоукрила, мелькавший с немыслимой быстротой в отчаянной, но, конечно, тщетной попытке оборонить хозяина.

Она, беспомощно дергаясь, прижав подбородок к груди, провалилась куда-то в темноту и врезалась плечами в громко захрустевшую и подавшуюся под нею кучу жестких и колких предметов.

Ее взору предстали ухмыляющиеся черепа, кривые ребра и множество костей, названий которых она не могла вспомнить, и все это подскакивало и рассыпалось под ее весом со звуком, напоминавшим хруст яичной скорлупы, и еще какими-то подозрительными вздохами. Эмбра провалилась в эту кучу на несколько футов, и пыль, в которую обратились древние кости, поднялась столбом. Даже после того, как падение прекратилось, девушка никак не могла прекратить чихать. Сквозь слезы, непрерывно струившиеся из глаз, она видела, как в оставшейся наверху комнате продолжает бесноваться каменный вихрь. Ее заклинило в воронкообразной яме, она лежала на спине, подняв ноги, а на груди у нее покоились блюдца и статуэтки. По крайней мере, хорошо, что на дне ямы не оказалось никаких шипов, которые наверняка проткнули бы ее насквозь, подумала она, хотя, может быть, они были, но давным-давно проржавели и рассыпались в порошок…

Впрочем, для того чтобы строить догадки, времени не было: вихрь подползал к воронке, а следом за ним двигался ночной червь. Длинная змеевидная шея уже просунулась вниз, и челюсти с огромными, страшными зубами раскрылись, предчувствуя поживу.

Ушибленная, полуослепленная ветром, Эмбра покрутила в руках одну из статуэток, хмуро глядя на чудовище; в ней вновь нарастал гнев. В памяти у нее больше не оставалось готовых заклинаний, но, имея в руках предметы, заряженные магической силой, она могла сотворить любое волшебство, которое только придет в голову.

Например, молнию. Когда ночной червь сложил крылья и просунул обе головы в шахту, чтобы дотянуться до жертвы, Владычица Самоцветов подняла над собой статуэтку и четко проговорила заклинание.

Фигурка рассыпалась у нее в руках, скрытая в ней магия высвободилась, и вверх по шахте, как из жерла вулкана, с ревом ударил столб огня. Огонь уничтожил ночного червя даже дважды: разрушил заклинание, которым тварь была вызвана к жизни, и в следующее мгновение превратил ее в ничто.

Окровавленная черная туша, обрушившаяся вниз, исчезла, чуть-чуть не долетев до сапог все так же лежавшей на спине девушки.

Эмбра выдохнула — она только сейчас заметила, что сдерживает дыхание, — и разрыдалась.

Сараспер Коделмер цеплялся костлявыми пальцами за стену, а воющий ветер дергал его ветхий балахон и пытался подтащить целителя к средоточию беснующихся сил. Камни и пыль с треском и злым шелестом бились о стену рядом с ним, и в течение ужасающе долгого мгновения ему казалось, что засасывающий колдовской вихрь может прорваться в дверь вслед за ним.

— Боги, боги, боги! — почти рыдая взывал он, держась за стену ободранными до крови пальцами. Он совсем потерял голову от потрясения.

И тут буря, порожденная колдовской силой, яростно дернула дверь, она захлопнулась с такой силой, что все вокруг целителя сотряслось, — и наступила тишина.

Мелкие камешки продолжали тут и там осыпаться на пол, и позади все еще были слышны рев вихря и гром рушащихся камней, но теперь закрытая дверь отделяла его от любой яростной силы, которую колдуны барона могли наслать на них.

Барона…

— Краер? — опасливо позвал он. Немного подождал и крикнул погромче: — Эй, кто-нибудь!

Никакого ответа. Он снова был один, и его вновь обретенные друзья исчезли. Целительные силы, которые он только что потратил, пропали втуне, но и это было не самым худшим. Колдуны, должно быть, узнали при помощи своей магии, куда направить эту бурю. Они теперь знали, где он находится, знали его имя и знали о его давно и тщательно скрываемых целительных способностях. Теперь они не оставят его в покое и будут преследовать, пока не изловят.

— Когти Темного! — горестно прошипел он в пустой проход, в котором неторопливо оседала пыль. После всех этих лет, на протяжении которых он прятался здесь, больше похожий на животное, чем на человека, его тайна оказалась раскрыта — для этого потребовалось всего лишь несколько страшных часов, — и ужасная участь, которой он так страшился, настигла его.

Или по меньшей мере он близок к ней, как никогда. Ему следовало вырвать горло этой девчонке, как только она вбежала в дом. Укрыться с ее башкой глубоко в катакомбах и сожрать ее, оставив только голый череп, чтобы никакие колдовские ухищрения не смогли вернуть ее к жизни.

Он содрогнулся всем телом, увидев как наяву ее красоту, и прорычал:

— Дочь барона — его дочь! Еще и единственная наследница, и, конечно, он связан с нею, а я оказался поблизости. Слишком близко. Она могла отправиться искать меня, а заодно уничтожить все имеющееся здесь, что можно было бы использовать как оружие против него, или даже, как почтительная дочь, собрать и принести отцу.

Он опустился на пол возле стены и с горечью добавил:

— Да кто может знать, может быть, она живет с ним как жена! Бароны Серебряного Древа способны на все. Или же его колдуны вынудили ее войти сюда, чтобы изловить меня. Если они знают свое дело, она даже может не ведать, что творит! Боги, боги, но какой же ты глупец, Сараспер! Только увидел хорошенькое личико — и сразу же размяк, и подлизываешься, и болтаешь языком, и даже излечиваешь их всех, будь оно все проклято!

С отчаянным стоном он прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Внезапно он почувствовал, что так устал, что даже не может сидеть прямо. Он исцелил их, хорошо исцелил — а сам весь вымотался… О, тупоголовый Сараспер, как же ты мог позабыть все те уроки, которые преподавала тебе жизнь?

Слишком усталый даже для того, чтобы плакать, старик обмяк у стены. Он ощущал покой забвения в пляшущей перед глазами пыли, в холоде терпеливо ожидавшего чего-то камня, к которому прижимался головой.

Но сон, который он увидел, не принес покоя.

Солдаты Яркого Знамени явились за Келдером Ваерном прекрасным солнечным утром.

Замызганный подросток, откликавшийся на имя Сараспер или на грубый окрик: «Эй, грязнуля!», потел, следя за дюжиной с лишним котлов, в которых кипятились травяные настои, и не замечал латников, пока длинный грязный клинок не мелькнул среди паутины цепей, на которых висели котлы, и не проколол его единственную засаленную кожаную рубаху. Он был настолько изумлен, что даже не смог закричать, а лишь отступил на шаг и поскользнулся в луже разлитых лекарств. Владелец меча походя рассек ему плечо и с силой рубанул по сбитой из досок рассохшейся двери кабинета, за которой Келдер готовил свои порошки, а Сараспер испустил сдавленный вскрик — нечто среднее между вздохом и рыданием — и упал навзничь.

Он уловил вспышку света на мече, перерубившем все уцелевшие после первого удара цепочки — клинок был испачкан кровью, его собственной кровью! — а потом стало холодно и темно, и он почувствовал, что дрожит, и увидел склонившегося над ним старого Скаунта, который хрипло шептал:

— Мальчик! Сараспер! Очнись, парень, удирай! Скоро появятся волки!

Еще не стемнело, и мальчик, выпрямившись, застыл в объятиях грубых рук Скаунта и уставился на темные облачные пальцы, протянувшиеся с запада, и на казавшиеся совершенно черными на их фоне шпили Сверкающих Башен.

— Что случилось? — дрожащим голосом спросил он, заранее зная, что не хочет слышать ответ. — Келдер жив?

— Я не знаю, парень. Они схватили его; сейчас он находится в Башнях!

Сараспер снова кинул в сторону яростный взгляд и сказал негромко и холодно:

— Скаунт, дай мне твой нож.

— Зач… Да ты в своем уме, парень? Ты не сможешь перерезать полсотни одетых в броню стражников одним моим маленьким старым ножом!

— Барон, — мрачно ответил мальчик, — надевает свои доспехи только по праздникам. Когда он настолько ожирел от обжорства, что панцирь перестал на нем сходиться, он приказал распустить все шнуры, и теперь между пластинами большие щели. А в его брюхе вполне хватит места для десятка дюймов стали.

Скаунт всмотрелся в лицо Сараспера, вздохнул и резким движением вложил в грязную руку мальчика истертую его ладонью рукоятку старого боевого меча со сточенным чуть ли не до толщины иглы клинком.

— Да помогут тебе Трое, парень, — прошептал он. — У меня не хватает смелости пойти с тобой.

Сараспер кивнул.

— Твой нож — это уже очень большая помощь, старый воин. — Он крепко пожал руку седому леснику, а когда тот ушел, прошел в кабинет и достал из верхних ящиков десять маленьких стеклянных флаконов с кислотой. Ею можно было полить цепи, чтобы они распались… или плеснуть в лицо стражнику.

Келдер Ваерн был самым прославленным целителем во всей долине Аглирты. Люди проходили много миль ради того, чтобы получить изготовленные им лекарства и даже ради одного только его прикосновения, а он всегда отказывался покинуть свою хижину, стоявшую над ручьем, переселиться в Сверкающие Башни и стать придворным лекарем барона. В Сарте ходили слухи, что кое-где выше по реке бароны держали целителей в клетках, обращаясь с ними хуже, чем со своими собаками, а когда те умирали от изнеможения, спасая чужие жизни — на это требовалось от одного года до, самое большее, шести лет, — бароны выкидывали кости на помойку и посылали солдат искать по всему Дарсару других целителей. Сарасперу доводилось видеть, как барон Аутлин Яркое Знамя истязал своих собак после неудачной охоты, и был немало удивлен, что правителю понадобилось так много времени для того, чтобы протянуть руку и сцапать целителя, обитавшего чуть ли не на пороге его замка.

Ворота замка оказались распахнуты настежь, и причину такой беспечности было нетрудно понять. В них вливалась целая река женщин с густо набеленными и нарумяненными лицами, одетых в платья с разрезами снизу аж до самой талии. Их приветствовали восторженные пьяные крики и грубый гогот полуодетых стражников. Никто не обратил внимания на мальчишку, шедшего среди прибывших с таким видом, как будто он имел все права находиться здесь. Там были и другие мальчики, но этого не украшали ни румяна, ни губная помада, на нем не было отделанного кружевами костюма… Правда, как раз в это время происходила смена караула, а вечер был такой чудесный и, что самое главное, никто из живых не помнил ни одного нападения на Яркое Знамя…

Немного труднее оказалось найти возможность пробраться наверх, но он очень быстро понял, что стража стояла только на главных лестницах, а за темными, узкими и крутыми лестницами для слуг никто не следил. Ему хватило нескольких мгновений — и он уже стоял, задыхаясь и обливаясь потом, в мире гобеленов, благовонных свеч и негромких разговоров. И тут же выяснилось, что он опоздал на несколько часов.

— На твоем месте я не стал бы входить туда, — прожурчал предупреждающий голос из-за гобелена, за которым укрывался мальчик. — Ты и охнуть не успеешь, как тебе в брюхо воткнут меч или проломят череп и вставят в дыру горящую свечку!

— Но я принес очень срочное послание! Барон Тарлагар желает получить ответ уже завтра вечером. Я…

— Ну что ж, — веско возразил первый голос, — твоему нетерпеливому барону все-таки придется подождать. Видел вон там, в кресле, труп?

— Ну да… А что с ним случилось? Он похож на свинопаса или какого-нибудь отшельника из леса, только сморщенный, как последнее яблоко, долежавшее в бочке до весны. У него такой вид, будто кто-то швырял его, словно куклу, пока не переломал все кости. Это что, волшебство?

— Волшебство-то волшебство, но не против него. Это был целитель Ваерн.

— Келдер Ваерн? Он когда-то спас младшую дочь моего хозяина, госпожу Атрис — к ней привязались бурые лишаи. Половина Тарлагара посылает за ним, если кто-нибудь заболевает!

— Все, больше не будут посылать. — Голоса начали отдаляться, и Сарасперу пришлось пробираться в темноте за гобеленом, чтобы не упустить ни слова. — Его приволокли сюда нынче утром, чтобы он вернул к жизни умерших.

— Целители и на такое способны?

— Да ведь ты же видел его своими глазами: они и могут, и не могут. Наш господин барон давеча малость перепил, и ему начало мерещиться невесть что. Он схватил со стены свою славную секиру и начал пробиваться с одного конца этого вот верхнего этажа к другому.

— Змея в Тенях! И сколько же народу он…

— Тридцать с лишним одних только слуг, хотя мы все еще находим новые трупы. Ты заметил, как здесь тихо? Некоторые слуги должны были ждать за занавесями — ну так вот, они там продолжают терпеливо ждать, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ну так вот, он выпотрошил обоих своих сыновей и снес голову жене, госпоже Рилдре.

— Помилуй нас Трое!..

— Больше ничего и не скажешь. Именно я подобрал ее голову ниже этажом — он бросил ее с балкона, вопя, что это ночная змея, забравшаяся к нему в постель под одеяло, — и принес обратно. А когда рассвело, он сидел здесь, и обливался слезами среди трупов родных, и клялся именами Троих, что им овладела Змея и он не мог противиться, а теперь горько обо всем сожалеет и готов на все, лишь бы вернуть их к жизни. Я-то их видел: изрублены так, что годятся только в пищу боевым псам, все в крови, а сверху копошатся мухи слоем в два пальца толщиной. Тут кто-то предложил ему вызвать целителя, и он послал чуть ли не всех своих латников, приказав им зарубить любого, кто окажется на пути, и особенно тех, кто заметит, как они уводят Ваерна. Ну, так они и сделали.

— Рога мне в бок! И что же дальше было?

— Целитель как увидел их, так расплакался еще сильнее, чем барон. Я думаю, он понимал, что это выжмет из него все соки, но было ясно, что ему и впрямь их жалко, и еще он говорил, что может и не справиться. Он, как мне показалось, был слабым, тщедушным стариком.

Сараспер вовремя заметил, что к горлу подступают рыдания. Он с силой прикусил зубами палец и весь затрясся от напряжения, сдерживая себя, чтобы не издать ни звука, который мог бы выдать его. И не только выдать, но и помешать дослушать разговор.

— Господина Дорна и господина Бравина он оживил. Я знаю, что они были мертвы; я своими руками помогал укладывать их как надо, запихивать на место кишки и соединять сломанные ребра… В общем, мертвее не бывает, но он все же это сделал. Они сначала сильно кашляли, спотыкались и дрожали как в лихорадке, но прямо на глазах пришли в себя и сейчас уже снова шляются по замку, злые и надменные, как и прежде. Целитель уже с трудом держался на ногах, но все же попытался заняться и госпожой Рилдрой. Попытаться-то попытался, но… Лично я думаю, что даже лучший целитель в Аглирте не сможет прирастить к туловищу отрубленную голову.

— И он умер, пытаясь это сделать?

— Совершенно верно. А когда он упал, будь я проклят, если два сыночка моего господина не набросились на него. Они орали как бешеные, и трясли его, и колотили его с четырех рук, и их отец тоже орал и колотил его, а потом они начали швырять его об пол, бить о стены и кровати… ну и в конце концов привели его в то состояние, в котором ты его видел.

Говоривший тяжело вздохнул.

— А покончив с этим, они спустились вниз, кликнули писцов и продиктовали им указ. Всех родственников, помощников и учеников Келдера Ваерна они велели безотлагательно доставить в замок и пытать пред своими вельможными очами, пока не испустят дух. Лично мне кажется, что если ты заболеешь, то придется тебе искать лекаря где угодно, только не в Ярком Знамени!

Услышав последние слова, Сараспер все же не смог сдержать крик, и двое мужчин, которых отделял от него толстый гобелен, удивленно и встревоженно выругались. А мальчик опрометью пронесся мимо опешивших от неожиданности охранников, прежде чем кто-либо сумел его узнать, и скатился вниз по лестнице, словно подгоняемая страхом молния. Но ему оставалось еще не менее четырех шагов до ворот, когда с балкона раздался яростный рев господина Дорна:

— Спустить собак! Изловите его, а что останется, принесите в замок. Пусть все знают, как ужасна месть Яркого Знамени! Шевелитесь, вы, никчемные твари!

Привратная стража преградила путь бегущему мальчику, отрезав ему выход на свободу; в воздухе блеснули мечи. Рослые, сильные стражники презрительно усмехнулись при виде его ножа и, как по команде, шагнули вперед, чтобы ударить его своим смертоносным оружием по рукам, схватить и приволочь к кровожадным правителям. Сараспер выкинул руку с ножом вперед, целясь в лицо одному из стражников, а второй рукой плеснул в лицо другому содержимое откупоренного флакона.

Вопли начались почти сразу. Келдер использовал эту кислоту для того, чтобы сводить шрамы и бородавки, но, похоже, она отлично действовала и на глаза.

Ножом Сарасперу удалось лишь слегка поцарапать нос воина, но он успел одарить того содержимым другого флакона и, проскочив под ногами у схватившегося с отчаянным воплем за лицо громилы, оказался в темноте за воротами и со всех ног понесся прочь.

Прошло несколько часов, уже рассвело, когда он услышал позади вой собак. Он устало брел по краю болота, разыскивая дорогу в баронство Сиятельное. Пока что он находил только густые заросли колючих кустов и крапивы, но ни одного сухого прохода на восток: болото, казалось, тянулось бесконечно. Лай и вой стремительно приближались; на руку преследователям играл каждый поворот, который он был вынужден делать, и вскоре наступило время, когда он уже больше не мог позволить себе искать дорогу. Беззвучно рыдая от страха, он погрузился в холодную вонючую воду и, отчаянно размахивая руками и ногами, поплыл на восток, стараясь не думать о водяных змеях и других зубастых гадах, скрывавшихся под черным покровом воды, из которой то и дело поднимались крупные пузыри.

А боевые псы уже совсем нагоняли его. Мольбы, которые Сараспер обращал к Троим, уже нельзя было расслышать за торжествующими завываниями и хриплым голодным лаем своры, но все равно он, отчаянно взбивая воду, стремился туда, где росли высокие, как деревья, тростники, между которыми, озаренные лучами поднимавшегося солнца, сверкали бесчисленным множеством алмазов росинки, висевшие на широких паучьих сетях.

И вдруг навстречу беглецу, со стороны солнца, полетели охотничьи стрелы. Они с басовитым жужжанием, словно голодные осы, промчались через тростники, и передняя собака, взвизгнув, перекувырнулась через голову. Сараспер уткнулся лицом в холодный смердящий ил и продолжал ползти вперед, а над его головой свистели все новые и новые стрелы, убивавшие одного за другим могучих, страшных боевых псов.

— Эй, мастер-оружейник, подай стрелы! — приказал веселый голос.

— Сейчас-сейчас, мой господин. Да, а вы знаете, это же, наверно, собаки Яркого Знамени? Они за кем-то гонятся, может быть, за преступником, объявленным вне закона…

— Ну и что из того? Любой враг Яркого Знамени — мой друг! Все стреляйте, куда и сколько хотите — может быть, нам удастся избавить нашего любезного соседа от всех забот о своей псарне. И поделом. Это за то, что он полез со своей охотой на мою землю! Эй, Таерлит, так где же стрелы?

Скорчившись в воде, по которой неторопливо растекалась пленка крови, Сараспер Коделмер дрожал от холода и страха и беззвучно клялся Троим, что если этим утром его не прикончит случайная стрела, то он никогда не станет служить ни одному барону…

Закутанная в плащ фигура склонилась вперед.

— С-с-стало быть, ты с-с-соглас-с-сна?

Неровное дыхание на миг прервалось, послышалось всхлипывание и слабый ответ:

— Да..

— С-с-становис-с-сь на колени.

Как только женщина преклонила колени, закутанный человек разорвал лиф ее платья, обнажив тело до пояса. Второй рукой он что-то сделал у себя за спиной, а потом начал холодными пальцами размазывать по гладкой коже влажную блестящую слизь, рисуя на груди пленницы какой-то узор.

Попав на трепещущую плоть, слизь тут же начала светиться тусклым бледно-зеленым светом. И в этом свете коленопреклоненная женщина увидела, как из рукава жреца что-то выползло.

Конечно, это могла быть только змея. Гад неторопливо скользил по руке, приближаясь к женщине, раздвоенный язычок возбужденно трепетал.

— Ес-с-сли ты вс-с-скрикнеш-ш-шь, то умреш-ш-шь, — спокойно предупредил жрец и резко выбросил руку вперед.

Змея откинула голову и тут же метнулась вперед, вонзив ядовитые зубы в светящуюся грудь.

Боль оказалась ужасной. Женщина задохнулась, но все же заставила себя сохранять молчание и неподвижность. Змея блестящими глазками следила за тем, как по телу женщины медленно разливалось мертвящее пламя.

— Этот яд с-с-смертелен для вс-с-сех, кроме тех, кто с-с-служит З-з-змее, — произнес ритуальную фразу закутанный в плащ жрец, но за его сухим тоном можно было угадать одобрение. — Вс-с-стань, с-с-сес-с-стра, и прис-с-соединис-с-сь к с-с-самому с-с-святому с-с-служению, какое только извес-с-стно Дарс-с-сару.

Когда женщина с трудом поднялась на ноги, слабое свечение на ее груди превратилось в белое сияние. Откуда-то бесшумно вышли люди, так же, как и жрец, закутанные с ног до головы, и окружили ее. Их лица были спрятаны под низко надвинутыми капюшонами, но она чувствовала взгляды обращенных к ней глаз.

— Поцелуй Инициатора, — приказал жрец Змеи, вновь вытянув вперед руку. Чешуйчатая голова с теми самыми зубами, которые только что так больно уязвили грудь женщины, закачалась перед нею в воздухе, и женщина внезапно испугалась, что эти зубы вырвут у нее глаза или проткнут горло… И все же она осмелилась прикоснуться поцелуем к жестким чешуйкам, а змея немного приподняла голову и потерлась о ее губы, подобно разнежившейся мурлыкающей кошке.

И в момент этого сухого прикосновения она внезапно увидела рядом с собою не змею и не жреца, а освещенное ярким светом дня поле, где на истоптанной траве лежала огромная каменная плита, исписанная руническими знаками, вокруг которой стояло множество фигур, закутанных в плащи или мантии с большими капюшонами. И в открытых руках каждого из этих людей скользили и извивались живые змеи.

— Воз-з-зри на гробницу З-з-змеи в дальних пределах Аглирты, — прозвучал над ее ухом сухой голос, — з-з-за которой день и ночь неус-с-сыпно с-с-следят ж-ж-жрецы З-з-змеи, ож-ж-жидающ-щ-щие Пробуж-ж-ждения. Под этим камнем покоитс-с-ся во с-с-сне гигантс-с-ское тело З-з-змеи, недос-с-ступное ни з-з-заклинаниям, ни киркам з-з-землекопов, доколе не нас-с-ступит время Пробуж-ж-ждения, и тогда вс-с-ся Аглирта, не имеющ-щ-щая короля, будет пож-ж-жрана и с-с-сделаетс-с-ся царс-с-ством З-з-змеи. И тогда лиш-ш-шь воис-с-стину верные уцелеют пос-с-сле трапезы С-с-сворачивающ-щ-щейс-с-ся Кольцами — воис-с-стину верные, одной из коих ты с-с-сейчас-с-с с-с-стала, с-с-сес-с-стра.

Она почувствовала, как его совершенно человеческие губы поцеловали ее в щеку, и больше ничего не помнила.

Ее тело не рухнуло на пол всей своей тяжестью: множество рук уже было наготове, чтобы поймать его и смягчить падение.

Переломанные кости подались под нею, и Эмбра беспомощно соскользнула вниз и назад, в темноту. Хорошо, по крайней мере, уже то, что ей не нужно теперь созерцать свои сапоги и бушующий наверху вихрь, да еще и напрягать все силы только для того, чтобы набрать воздуху в легкие, сдавленные собственным весом.

Но разве от этого хоть что-то изменилось в лучшую сторону? Все, что ей удалось сделать, могло лишь немного позабавить отца и предоставить небольшую практику его магам. А ведь она могла просто дать этим воришкам немного драгоценностей и помочь им как можно быстрее выбраться с острова. Ей следовало попросить их заняться с нею любовью — о боги, как она мечтала о том, чтобы кто-нибудь овладел ею с любовью, а не для жестокого развлечения! — а затем убить ее, разрубить на части и выкинуть останки в реку, и тем самым обмануть отца и сорвать его замысел о превращении ее в «живой дух замка».

Она должна была покончить с собой уже много лет тому назад.

Не то чтобы у нее когда-нибудь хватило смелости на что-нибудь большее, чем взять нож, смотреть в зеркало на свое дрожащее отражение и представлять себе, как все это произойдет. Как ее прекрасные белые коврики окажутся испачканы яркой кровью, как она будет лежать, глядя в потолок, пока все перед глазами не потемнеет…

Она не имела никакой склонности к приключениям. Боги свидетели — она даже не считала себя волшебницей. И вот она находилась здесь и тащила за собой навстречу гибели троих человек. Людей, чья ненависть к ней сдерживалась только страхом, хотя они совершенно не знали ее.

Но ведь они знали, что она могла творить заклинания, и знали, что она происходит из рода баронов Серебряного Древа. Разве этих причин было недостаточно для того, чтобы ненавидеть и бояться ее? Вся долина Змеистой ненавидела Серебряное Древо и боялась, имея для этого множество очень весомых оснований.

— Я никогда не уподоблюсь моему отцу, — отчаянно выкрикнула она в окружавшую ее темноту, — Никогда!

И, как будто темнота захотела ей ответить, откуда-то слева донесся сухой стук. Что-то пощелкивало, потрескивало и постукивало, как будто нечто древнее и сухое целенаправленно приближалось к ней.

Эмбра попыталась нашарить блюдце, которое во время очередного падения ударило ее по щеке, но под пальцами ощущались только прах да сухие ломкие кости. Ей была необходима магия для того, чтобы вызвать магию, и ей был необходим огонь, чтобы увидеть, где она и что здесь происходит.

Вновь донеслось сухое, звонкое пощелкивание — оно звучало немного ближе, — а Эмбра внезапно споткнулась, запутавшись в невидимых костях, и покатилась по полу, пытаясь найти опору и подняться. Ее ладонь случайно нащупала одну из тех маленьких статуэток, которые бросил ей Сараспер. Девушка стиснула пальцами щербатые выпуклости — как же успокаивающе подействовало на нее это прикосновение! — и, едва успев подумать, чего же она хочет, вызвала огонь.

Языки пламени заметались под ударами гулявшего по шахте ветра, но Эмбра успела рассмотреть достаточно для того, чтобы вскрикнуть от страха.