Тео Найта одолела покупательская лихорадка. Он отправился на поиски украденных частей – и того героя, который поджег «мустанг» Джека.
Как и ожидалось, продажей запасных частей к классическим автомобилям занималось всего несколько автомастерских, причем многие из них были узко специализированными и обслуживали исключительно «корветы» или машины иностранного производства. Не помогли и звонки по телефону. Ниточки не было. Но вот наконец после звонка в автомастерскую «Мустанг солюшн» в Хайалиа Тео предложили именно тот бампер, который он искал. Он нанес визит в заведение и убедился, что бампер действительно принадлежал машине Джека. Тео довелось мыть этот автомобиль сотни раз, и он знал на нем каждую вмятину и царапину. На заднем бампере у машины Джека, справа от номерного знака, была небольшая вмятина. У этого бампера вмятина была точно такая же и на том же самом месте.
– Сколько вы хотите за него? – поинтересовался Тео у владельца.
– Четыре сотни.
«Проклятый ворюга», – подумал Тео. Он отсчитал пять банкнот и сказал:
– Плачу сотню сверху, если вы скажете мне, откуда он у вас.
– Вы из полиции?
– Дубина, копы берут деньги. Они не раздают их направо и налево.
Владелец мастерской улыбнулся, сворачивая банкноты трубочкой и пряча их в нагрудный карман рубашки.
– Его зовут Эдуардо Гонсалес. Отзывается на Эдди. Знаю его еще со школы.
– Как мне найти этого Эдди?
Малый скорчил такую рожу, которая ясно говорила: «Знаю, но КС скажу». Тео выложил на прилавок еще полсотни, и это сработало.
– У него своя сварочная мастерская или что-то вроде студии на углу Флэглер-стрит и Пятьдесят седьмой улицы. Увидите. Там на двери еще написано «Дворец Эдди».
Двадцать минут спустя Тео ехал по улице Флэглер-стрит с привязанным к багажнику на крыше бампером от «мустанга конвертибля» 1967 года выпуска. Он припарковался в переулке и прошел квартал пешком, мимо магазина ликеро-водочных изделий, мимо неработающего театра, мимо одного из тех универмагов, которые продадут вам ненужную вещь всего за один доллар. Он остановился перед зеркальной витриной старого магазина, на которой было написано: «Дворец Эдди».
Подергав дверь, он убедился, что она заперта. Окно выглядело так, словно его не мыли уже много лет. Смахнув пыль и грязь, Тео заглянул внутрь. Там горел тусклый свет, и он с трудом разглядел некоторые предметы. Поначалу они показались ему бесформенными грудами металла. Присмотревшись повнимательнее, Тео заметил, однако, что все предметы имеют некую форму. Они образовывали скульптуры. «Дворец Эдди» был художественной студией.
Тео приложил руки ковшиком ко лбу, чтобы лучше рассмотреть внутренность «Дворца Эдди». Форма скульптур проступила отчетливее. Снизу, словно из могилы, торчала огромная металлическая рука. Мужчина рядом с ней был посажен на кол, его рот был карикатурно открыт, изображая страдание. Еще несколько других фигур от пояса и выше выглядели вполне нормально, но вот нижняя половина их тел была скручена и расплавлена, сожжена металлическими языками пламени. Этих фигур было много – сотни, одни маленькие, другие огромные, и у всех зияли провалы ртов, а лица выражали одно и то же преувеличенное страдание. Во всех этих скульптурах как будто было воплощено чье-то представление об аде.
Тео отступил от окна. Он попытался было снова открыть дверь, как вдруг заметил небольшую табличку рядом с дверным звонком. На ней было написано: «Звонок не работает, вход через заднюю дверь».
Сумерки становились все темнее, опускалась ночь, и Тео уже не горел желанием немедленно свернуть в мрачный переулок, чтобы найти заднюю дверь, ведущую в ад. Район был, мягко говоря, небезопасным. Окна на соседних зданиях были забраны решетками для защиты от воров и взломщиков, и на другой стороне улицы Тео узнал табачный магазин, который показывали в выпуске новостей примерно месяц назад. Владельца застрелили, когда пытались ограбить его магазин. Но Тео зашел уже слишком далеко, чтобы теперь отступить перед каким-то помешанным на металле художником, который ничтоже сумняшеся решился поджечь настоящее произведение искусства – классический «мустанг конвертибль». Тео прошел несколько шагов вдоль фасада и свернул в переулок.
Он был длинным и узким, и с каждым шагом шум уличного движения на Флэглер-стрит становился все глуше. Вскоре Тео оказался в совершеннейшем одиночестве, среди одних только мусорных контейнеров. Тени сгустились настолько, что ему пришлось подождать, пока глаза привыкнут к темноте. Впереди виднелся фонарный столб, но света не было – очевидно, лампа перегорела. Тео сделал еще несколько шагов, но остановился, дойдя до конца переулка и завернув за угол дома. Он услышал какой-то звук, очень похожий на шипение.
«Змея?»
При этой мысли он содрогнулся. Тео не боялся змей, но предпочитал не иметь с ними дела.
Шипение не прекращалось, и тут Тео обнаружил его источник. Дверь черного хода в студию была открыта – не приоткрыта, а распахнута настежь. Шипение доносилось изнутри. Тео двинулся к открытой двери. Это не могла быть змея. Шипение было непрерывным. Ни одна змея не смогла бы шипеть вот так, без остановки. Он задержался у распахнутой двери и заглянул внутрь.
Задняя часть «Дворца Эдди» напоминала, скорее, склад металлолома, чем студию. По всей видимости, Эдди создавал свои шедевры прямо здесь, на месте. У верстака, повернувшись спиной к двери, трудился какой-то мужчина – предположительно сам Эдди. На голове у него был металлический козырек с темным стеклом, защищающим глаза от ослепительного сверкания сварочного электрода. Тео кожей ощущал волны жара, выходившие сквозь открытую дверь. Ему и самому приходилось выполнять кое-какие сварочные работы, главным образом, на автомобилях. Он знал, что температура сварочной дуги может достигать нескольких тысяч градусов. Неудивительно, что дверь была открыта.
Минуту или две Тео наблюдал за мужчиной. Художник с головой ушел в работу, скорее всего, придавая форму разинутому рту очередного обитателя ада. Тео мог въехать в дверь черного хода на танке и остаться неуслышаным.
Это навело его на мысль.
Он тихонько вошел в студию. Эдди по-прежнему сосредоточенно возился у верстака, оставаясь слепым и глухим к происходящему за спиной. Баллоны с газом стояли у двери. На крюке рядом с баллонами висела еще одна паяльная лампа. Тео открыл вентиль горелки. Он буквально почувствовал, как начал выходить газ. Теперь у него в руках был огнемет, и он улыбнулся. Затем он закрутил вентиль подачи газа в горелку, с которой работал Эдди, и аккуратно прикрыл дверь.
Пламя в паяльной лампе Эдди становилось все меньше и меньше, пока наконец не угасло окончательно. Эдди выпрямился, очевидно собираясь сменить баллон. Когда он поднял защитный козырек и повернулся к баллонам, Тео набросился на него, как тираннозавр на свою добычу. Эдди рухнул лицом вниз на цементный пол, не успев даже сообразить, что происходит. Он пошевелился, и тут же струя пламени ударила в бетон в нескольких дюймах от его лица.
– Не двигайся, – приказал Тео. Он уселся Эдди на поясницу, прижав его к полу.
Глаза у Эдди вылезли из орбит, став круглыми, как серебряная монета в один доллар. Дрожащим голосом он произнес:
– Парень, не тронь меня.
– Заткнись, мать твою, или я поджарю тебе нос.
Эдди дрожал, но не промолвил ни слова.
– Хорошо, – сказал Тео. – Все тихо и спокойно, и никто не пострадал. Я – подлинный ценитель прекрасного, так что выйдет конфуз, если мне придется тебя поджарить. А ведь я сделаю это. Я и вправду оценил твою работу. Все очень необычно. Твои произведения напоминают мне… О чем это я подумал?
По лицу Эдди градом катился пот. Дыхание его стало громче, но он по-прежнему хранил молчание.
Тео постучал наконечником горелки по бетону, и Эдди вздрогнул от неожиданности.
– Можешь говорить, когда я задаю тебе вопрос, урод.
Из уголков рта у Эдди потекли струйки слюны.
– Какой вопрос?
– Я сказал, что твоя работа мне что-то напоминает, вот только не могу вспомнить, что именно.
– Сальвадора Дали?
– М-м. Вообще-то я собирался сказать, что это похоже на дерьмо серийного убийцы. Но мы можем начать с Дали, если тебе так приятнее.
– Просто скажи, что тебе нужно, чувак.
– Мне нужна информация. Ты можешь дать мне информацию, Эдди?
– Какую хочешь. Только не делай мне больно, ладно?
– Конечно. Я хочу знать… – Тео умолк. Все было слишком легко и просто. А где же веселье? Он быстро обвел взглядом мастерскую, и при виде этих созданий вокруг него, страждущих душ, уготованных аду, на губах его появилась тонкая улыбка. Внезапно он ощутил духовный подъем. – Ты веришь в Бога, Эдди?
– Не знаю, чувак. Ты хочешь, чтобы я поверил?
– Ты должен верить. Весь этот ад вокруг тебя. Но ведь если нет Бога, то не может быть и ада, так?
– Конечно, конечно. Я верю.
– Хорошо. Потому что именно это я и хотел узнать. Давай представим на минутку, что я – Бог. Просто представим, ладно? Не стоит бежать к могиле моей мамочки и говорить ей, что я считаю себя Господом или кем-то еще в этом роде. Итак, я – Бог, и я решил дать свое первое интервью. Тебе повезло, Эдди, у тебя есть шанс прославиться, но задать ты можешь только один вопрос. Всего один. Валяй. О чем ты хотел бы спросить Бога?
– А?
– Здесь нет правильного или неправильного вопроса, приятель. Так что задавай его. Вы с Богом вдвоем, один на один, в задней части твоей студии. На секунду забудем о том, что у Бога в руке горелка, которая может запросто обуглить твою физиономию. Валяй, задавай свой вопрос.
Бедолага-панк едва мог шевелить губами, настолько он был напуган.
– М-м, в чем смысл жизни?
Тео поморщился, словно от боли.
– Что это за дерьмовый вопрос, черт бы тебя побрал?
– Ты сказал, что здесь нет правильных или неправильных вопросов.
Тео ударил его в висок.
– Урод, кто тебе сказал, что ты должен верить всему, что я говорю?
– Никто.
– Теперь можешь задать другой вопрос. И подумай над ним хорошенько!
Эдди проглотил комок в горле, но ничего не сказал.
– У тебя что, мозги отсохли? – поинтересовался Тео. – Не можешь придумать один-единственный приличный вопрос? Как тебе такой вариант: почему холодная вода закипает быстрее горячей? Хочешь спросить его об этом?
Эдди нерешительно кивнул.
– А она не закипает быстрее, урод. Кто сказал тебе, что ты можешь попытаться подловить Бога, а?
– Нет, нет! – Эдди, похоже, ощутил приближение горелки.
Тео нажал на рычажок, и струя пламени ударила в бетон. Она прошла так близко от Эдди, что опалила ему волосы. Парень готов был вот-вот сломаться.
– Парень, дай мне передохнуть, ладно?
Тео вздохнул и сказал:
– Дерьмо ты собачье. Вечно я все должен делать сам. Ну, хорошо, вот тебе последнее предложение. Богу меня на проводе, понял?
«Алло, Господь, это Тео. Как дела? У меня к тебе вопрос. Этот жалкий слизняк…» Как, кстати, тебя кличут?
– Эдди.
– «Этот жалкий слизняк по имени Эдди может сделать что-нибудь, чтобы его не поджарил большой и сердитый черный парень, который провел четыре года в камере смертников, после того как его осудили банда белых присяжных и маленький латиноамериканский придурок, который почему-то чертовски похож на Эдди?»
Прошла целая минута, прежде чем Эдди сообразил, что к чему, и он едва не захлебнулся своим страхом.
– Это был не я, чувак! Я никогда не был присяжным!
Тео еще раз ударил его по затылку.
– Козел, я знаю, что это был не ты! Но все те четыре года, которые я просидел в тюрьме штата Флорида, моими сокамерницами были Синди Кроуфорд и Уитни Хьюстон. Так что если ты думаешь, что я лишен воображения, то ты даже представить себе не можешь, урод, как плохо все это может для тебя кончиться.
– Пожалуйста… – пролепетал Эдди. Он был сломлен. – Просто скажи мне, чего ты хочешь.
Несколько мгновений Тео наблюдал, как он извивается, как по щекам взрослого мужчины текут слезы. Потом наклонился вперед и прошептал ему на ухо:
– Зачем ты поджег машину Суайтека?
Эдди замер.
Тео продолжил:
– Ведь это был ты, правда?
– Это не я придумал, – дрожа, ответил Эдди. – Они приказали мне сделать это.
– Кто приказал?
– Не заставляй меня крысятничать, парень. Они убьют меня. Клянусь, они убьют меня.
– Знаешь, это уже смешно, Эдди. Если ты скажешь мне, тебя убьют они. Если ты ничего мне не скажешь, тебя убью я. Все совсем так, как я однажды сказал своему старому другу Джеку: ты запутался в собственных штанах, приятель.
– Я серьезно. Они убьют меня.
Тео наклонился еще ниже, едва не касаясь носом впадины на шее Эдди.
– Я тоже серьезен. Я убью тебя. – Для пущего эффекта он вновь выпустил из паяльной лампы быструю и короткую струю пламени.
Эдди задрожал, торопясь и глотая слова.
– Хорошо, хорошо. Я все скажу.
«Кого это принесло после полуночи?» – подумал Джек, услышав стук в дверь. Он был в спортивных нейлоновых трусах для бега трусцой и в футболке, а в руке держал зубную щетку со вспененной пастой. Джек готовился лечь в постель. Он прополоскал рот и прошел в гостиную. В комнате было темно, и только сквозь щели в занавесках пробивался слабый свет от фонаря на крыльце. Он подошел ко входной двери и прислушался. И услышал его снова – стук, в котором прослеживался ритм.
ТУК, тук-тук-тук-тук, ТУК…
Джек стоял молча, ожидая финального ТУК, ТУК. Вместо этого раздалось стакатто ударов, характерный завершающий аккорд, и Джек решил, что знает, кто это. Отодвинув дверной засов, он открыл дверь.
Он едва успел взглянуть на нее, как она ринулась через порог, обхватила его руками за шею и впилась поцелуем в губы. Сначала Джек растерялся, но ее страсть оказалась заразительной, и через мгновение он принялся целовать ее в ответ. Наконец она оторвалась от него, чтобы отдышаться.
– Привет, Джек.
– Привет, Рене, – выдавил он. – Как поживаешь?
На лице у нее появилось серьезное выражение.
– Прошло уже три месяца, с тех пор как ты прилетал ко мне в гости. Я работаю в Западной Африке, где на каждом шагу сталкиваешься со СПИДом, поэтому я даже подумать боюсь о сексе. – Она схватила его за ягодицы и спросила: – Так что как, по-твоему, я поживаю?
– Знаешь, я подумал: может быть, ты хочешь войти?
Она небрежно закрыла дверь пяткой, не сводя с него глаз. Джек отвернулся и почесал в затылке. Все получилось несколько неожиданно, особенно если учесть, что он все еще продолжал думать о завтрашнем заседании суда. Но в этом была вся Рене. Даже после трансатлантического перелета она выглядела потрясающе. По крайней мере, на взгляд Джека.
Он подошел к дивану и опустился на подлокотник.
– Прошло, должно быть, не меньше шести недель, с тех пор как я получил от тебя последнее сообщение по электронной почте. Я чертовски удивлен тем, что ты здесь.
– Мне жаль, что так вышло. Но обо всем по порядку, договорились? Я председательствую на конференции педиатров по проблеме СПИДа, которая завтра открывается в Лос-Анджелесе. Мой самолет улетает в шесть утра.
– Не слишком много времени даже для того, чтобы успеть нормально отдохнуть в вертикальном положении.
– Точно. Поэтому расслабься, хорошо? Сейчас тебе позавидовали бы многие мужчины.
– Многие мужчины полагают, что идеальная женщина – это двадцатилетняя стриптизерша, не страдающая рвотным рефлексом.
– Ты хочешь сказать, что я – не идеальная женщина?
– Нет, я говорю… – Джек сделал паузу.
У входа в гостиную Джека высились две белые колонны. Рене постаралась придать своему лицу серьезное выражение, прильнула всем телом к ближайшей колонне, а потом обхватила ее ногой, подражая стриптизерше, танцующей у шеста.
– Ну и пусть, что мне уже не двадцать. Но два из трех – тоже неплохо.
Джек коротко рассмеялся, и она ответила ему тем же. В ней чудесным образом сочеталось умение посмеяться над вами и завести вас.
– Иди сюда, умница.
Слова знаменитой песни, которую исполняли группы «Мит Лоуф», «Нитти Гритти Верт Бэнд», Бонни Тайлер и др.
Она бросилась в его объятия и уткнулась носом ему в шею.
– Сколько ты уже в дороге? – спросил он.
– Семнадцать часов.
– Как насчет душа?
– На мне трусики «танга».
– Как насчет того, чтобы ополоснуться по-быстрому?
Она принялась покрывать его лицо поцелуями, потом предложила:
– Как насчет того, чтобы пойти в душ со мной?
– М-м. Чертовски соблазнительно, милая. Но мы совершенно определенно не сможем выйти из-под душа, не позанимавшись сначала сексом, а секс в моей крошечной душевой кабинке можно смело сравнить с сексом на кофейном столике. Теоретически он 'выглядит привлекательно, но за каким чертом мы должны заниматься этим там, когда в двадцати футах отсюда лежит чудесный матрас?
– Ты такой ханжа.
– Я знаю. Это особый дар.
– Марш в душ!
Он улыбнулся и сказал:
– Слушаюсь, мэм.