Джек в одиночестве сидел у стойки закусочной «Джо Аллен Дайнер», поглощая бифштекс с жареной картошкой, когда зазвонил его сотовый телефон. Это оказалась София.

– Джек, присяжные вернулись в зал суда.

Он взглянул на часы: только что миновало семь часов. Присяжные совещались почти пять часов. Это был крайний срок, который можно было считать недостаточно коротким для вынесения оправдательного приговора.

– Хорошо. Встретимся у здания суда.

Он направился в нижнюю часть города и через пятнадцать минут входил в зал заседаний. Прокурор стоял перед судьей. Рядом с ним была София. Несколько представителей средств массовой информации оставались на местах, предназначенных для публики. Это были самые упорные охотники за новостями, которые решили не уходить из зала суда до тех пор, пока присяжные не вынесут свой вердикт. Джек двинулся вперед, но судья уже спускался с возвышения, направляясь в свой кабинет. Джек заторопился по проходу, и у барьера его встретила София.

– Ложная тревога, – сообщила она. – Пока никакого вердикта. Присяжные всего лишь захотели задать судье один вопрос.

– Какой?

– Речь идет о показаниях кубинского солдата. Они пожелали узнать, в котором часу он видел лейтенанта Джонсона входящим в Дом Пинтадо.

– Судья должен был ответить им, чтобы они полагались исключительно на свою память.

– Именно так, по его словам, он и намерен поступить. Or просто захотел собрать нас всех вместе и сообщить о том, что к нему обратились с вопросом. Мне кажется, это хорошо, что присяжные задают вопросы.

Джек не обратил внимания на ее слова. Сколько раз за свою работу адвокатом по уголовным делам он старался отыскать некий смысл в том, что кто-то из присяжных задал вопрос, улыбнулся, покачал головой или почесал задницу.

– Да, наверное, вы правы. Это и в самом деле хороший знак, – ответил он.

– Линдси держится очень хорошо, – продолжала София, – учитывая все обстоятельства.

– Отлично, – рассеянно согласился Джек. Его больше беспокоил Брайан, но всему свое время. Он обвел взглядом зал суда и увидел, что Торрес складывает бумаги, собираясь уходить. Он извинился перед Софией и подошел к прокурору.

– Гектор, у вас найдется для меня свободная минутка?

– Конечно.

– Давайте отойдем куда-нибудь, где можно поговорить, хорошо?

Торрес проследовал за Джеком через весь зал в комнату для совещаний адвокатов. Джек закрыл дверь, но оба остались стоять по разные стороны стола.

– Твоя клиентка хочет обратиться с просьбой? – поинтересовался Торрес.

– Это зависит от того, что вы можете предложить.

– То же, что и раньше. Пожизненное заключение, без смертного приговора.

– Ничего не выйдет.

– Как тебе будет угодно. Милая и короткая встреча. Как раз из тех, что мне нравятся больше всего. – Торрес направился к двери.

– Еще один вопрос, – сказал Джек.

Торрес остановился и повернулся к нему лицом.

– Я слушаю.

Джек открыл рот, но ему понадобилось некоторое время, чтобы облечь мысли в слова.

– Я разговаривал с человеком по имени Эль Пидио.

– Эль Пидио? – переспросил прокурор. Это имя ему явно ни о чем не говорило.

– Это прозвище. Вы должны помнить его как доктора Бланко. Выражение лица Торреса сделалось непроницаемым. Напряженным голосом, но как-то неубедительно, он произнес:

– Почему я должен его помнить?

– Потому что он – тот самый врач, который принимал вашего ребенка на Кубе. Первого ребенка моей матери.

Избегая смотреть ему в глаза, Торрес отступил на шаг. На губах его заиграла тонкая улыбка, словно он гордился тем, что ему удалось сохранить свою тайну так надолго.

– Ты уже разговаривал со своим отцом?

– Нет.

– Ты вообще с кем-нибудь разговаривал?

– По-моему, теперь моя очередь задавать вопросы.

Прокурор положил свой портфель на стол и раскинул руки в стороны – воплощение открытой книги.

– Что ты хочешь знать?

– Собственно говоря, осталось узнать совсем немного. Доктор Бланко оказался просто кладезем ценной информации.

За показным спокойствием Джек разглядел беспокойство в глазах собеседника.

– Что он тебе сказал? – спросил Торрес.

– Мне всегда не давала покоя одна вещь. Почему моя мать умерла, как только я появился на свет? Можете представить, как разыгралось мое воображение, когда я узнал о том, что ее первый ребенок умер, едва успев родиться, в тот же самый день. Такое совпадение показалось мне странным. Очень странным.

– Я ничего об этом не знаю.

– Теперь, после того как мы с доктором Бланко побеседовали, мне кажется, что все вы знаете. Видите ли, моя мать умерла от преэклампсии. Это состояние может оказаться фатальным для матери или для ребенка. Если беременность длится положенный срок – как было в случае со мной, – преэклампсия зачастую оказывается фатальной для матери. Однако если ребенок рождается недоношенным – как случилось с моим сводным братом, – от нее чаще умирает ребенок.

– Мои поздравления. Ты разгадал загадку, которая никому не нужна. Кроме тебя.

– И вас, – заметил Джек.

– Меня это совершенно не касается. Твоя мать уже у меня когда я приехал в Майами.

– В этом все дело. Она не должна была умереть. Доктор Бланко считает, что моей матери больше не следовало иметь детей после смерти ее первенца. Беременность была для нее слишком опасной.

– В таком случае она должна была последовать совету своего врача.

Джек холодно взглянул на него.

– Он так и не дал ей этого совета.

– Тогда это проблема врача, не так ли?

– Нет. Это ваша проблема. Врач сказал, что это вы не позволили ему дать ей совет.

– Какая чушь.

– Она была совсем молоденькая. Незамужняя и беременная. Вы заявили доктору Бланко, что намерены жениться на ней и сделать ее честной и достойной женщиной. Но только в том случае, если она сможет родить вам детей, в особенности другого сына.

– Я ничего такого не припоминаю.

– Ну, в таком случае, может быть, вы вспомните вот что. Он сказал, что вы приставили ему нож к горлу и угрожали располосовать его от уха до уха, если он скажет моей матери, что ей больше нельзя иметь детей.

Торрес с сожалением покачал головой, но его поведение изменилось, как если бы он больше не видел смысла отрицать очевидное – по крайней мере, пока они находились вдвоем за закрытыми дверями.

– Мне было всего девятнадцать лет, – сказал он, как будто это все объясняло.

– Моей матери было всего двадцать три, когда она умерла.

Торрес ничего не ответил, и на лице его не отразилось никаких эмоций.

Джек продолжал:

– Я всегда думал, что она приехала в эту страну в поисках свободы. А на самом деле она убегала от вас, правда?

– Я любил твою мать.

– Нет, вам просто нравилось подчинять ее себе.

– Я любил твою мать и хотел, чтобы у нас была семья. Разве это преступление?

– Вы последовали за ней в Майами.

– Я приехал сюда по собственной воле.

– Вы подружились с моим отцом, чтобы побольше узнать о ней.

– Ну и что, даже если и так? Большое дело. Я нес факел.

– Факел! Это больше похоже на огнемет. Вы одержимый.

– Это абсурд.

– Вы приходили к ней на могилу.

– Кому-то ведь надо было это делать. Одному Богу известно, почему твой отец не ходил туда.

– Сейчас мы говорим не о моем отце.

– Я приносил цветы на ее могилу. Подумаешь, большое дело.

– В задницу ваши цветы! Я знаю, что вы там делали.

Торрес оцепенел. Совершенно очевидно, что он понял скрытый смысл последней фразы Джека, понял, что тот разговаривал с его бывшей женой.

– Я не обязан выслушивать этот вздор.

Джек схватил его за лацканы пиджака и прижал к стене.

– Что ты собираешься делать, ударишь меня? Ты этого хочешь?

Джек только сильнее сжал кулаки. Он и вправду хотел ударить прокурора. Ударить его так, чтобы тот улетел обратно на Кубу. Торрес дышал с трудом, так сильно Джек прижал его к стене.

– Что от этого изменится? – сдавленным голосом прохрипел прокурор. – Что случилось бы, если бы я позволил доктору сказать твоей матери, что ей больше нельзя иметь детей? Что было бы с тобой, а, Джек? Ты бы никогда не родился. Тебе не за что злиться на меня. Напротив, ты должен быть мне благодарен.

В его словах была доля правды, впрочем, не той правды, ради которой Джеку захотелось бы простить его. Но при этом Джек не мог разобраться в своих чувствах. Эмоции захлестнули его. Тоска о матери, которой он никогда не знал. Отчаяние, оттого что в течение долгих лет ему пришлось по крохам выуживать информацию у своего отца и бабушки. Горькое разочарование, когда он понял, что ему так и не удалось узнать о ней ничего важного. Но над всеми этими чувствами преобладал гнев – гнев, вызванный осознанием того факта, что, с Гектором Торресом или без него, у него с матерью никогда не было ни единого шанса на счастливый конец и счастливое будущее. По крайней мере, не в шестидесятые годы. Судьба распорядилась так, что один должен был умереть, – Джек или его мать, его мать или Рамон. И винить в этом было некого. Такое вот жалкое оправдание для стоявшего перед ним человеческого существа.

Джек отвел руку, намереваясь избить этого урода до потери сознания. Торрес отшатнулся – вряд ли это можно было назвать защитной реакцией, – но тут быстрый стук в дверь заставил Джека замереть.

Дверь, открылась. Вошла София, и глаза ее расширились от изумления.

– Что здесь происходит?

Джек отпустил своего противника. Торрес разгладил измятые лацканы пиджака и ответил:

– Небольшое недоразумение, только и всего.

София выглядела смущенной и растерянной, но постаралась взять себя в руки.

– Присяжные вернулись. На этот раз окончательно. Они вынесли вердикт.

Прошло несколько секунд, прежде чем до них дошел смысл сказанного, и они вспомнили, почему вообще оказались в этом здании.

Торрес схватил свой портфель и направился к двери. Потом остановился и обернулся к Джеку.

– Просто чтобы закончить нашу беседу, советник. И, я полагаю, это относится как к вердикту присяжных, так и к тому, о чем мы с вами только что говорили. – Глаза его потемнели, а лицо приняло мрачное, почти угрожающее выражение. – Живи с этим, Суайтек. У тебя нет выбора.

Давно уже Джек не испытывал к кому-либо такой ненависти. Прокурор повернулся и ушел, но Джек по-прежнему ощущал кипящую ярость, он чувствовал, как от него буквально пышет жаром.

София не горела желанием вмешиваться, но в конце концов ей пришлось это сделать.

– Джек, нам надо идти. Линдси ждет.

– Ему понадобилось еще несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Линдси. Как странно было просто слышать ее имя. Как странно сознавать, что ее судьба наконец была решена.

Не проронив ни слова, он зашагал по длинному коридору бок о бок с Софией.