Старинное село Сростки, родина Василия Макаровича Шукшина, ныне известное далеко за пределами Алтая и даже России. А в остальном это обычное село. Все, что выпало на долю других сел, страны в целом, не обошло и Сростки. Катком прошлись по нему раскулачивание, насильственная коллективизация, сталинские репрессии.

Есть в Сростках «Камень скорби». Это памятник жертвам политических репрессий. В 1995 году, как только открылся доступ к архивным документам репрессированных, в селе был образован общественный совет по увековечению их памяти. В его состав вошли дети репрессированных: Н.М. Зиновьева (родная сестра В.М. Шукшина), И.И. Шукшин (двоюродный дядя В.М. Шукшина), Л.М. Воеводина, М.А. Калачикова, А.И. Куксин, а также директор музея- заповедника В.М. Шукшина Л.А. Чуднова. Возглавил совет Н.Н. Фадеенков, внук репрессированного.

Памятник жертвам политических репрессий 1933–1937 гг. ("Камень скорби")

в с. Сростки, Бийский район Алтайского края. Открыт 19 июля 1997.

Надпись на плите: "Вечная память невинным жертвам политических репрессий 30-х годов – жителям села Сростки".

Совет уточнил список репрессированных, собрал их фотографии, письма, документы (что сохранилось), записал воспоминания родственников и все это передал в музей, организовал сбор средств на сооружение памятника. На призыв совета охотно откликнулись десятки сростинцев. Одни помогли деньгами, другие безвозмездным трудом. И, вот, 19 июня 1997 г. памятник был открыт! Каждый год, 28 апреля, сростинцы приходят сюда всем селом.

Пик политических репрессий в Сростках пришелся на начало 30-х годов прошлого века. Поводом, а точнее – сигналом для них послужило выступление Сталина на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 7 января 1933 г. Восхваляя достижения колхозного строя, он вместе с тем заявил, что «в ряде колхозов заправляют делами хорошо замаскированные антисоветские элементы, организуя там вредительство и саботаж». Кто были эти «антисоветские элементы», гадать не приходилось. Сталин их назвал. «Нынешние кулаки, - сказал он, - сладенькие, почти святые. Они занимают должности кладовщиков, завхозов, счетоводов и т.д. Не замечая колхозного врага и его новой маски, некоторые товарищи успокаивают себя тем, что кулаков уже нет, антисоветские элементы уничтожены. Кулаки разбиты, но не добиты...».

Групповое фото трактористов машино-тракторной станции в Сростках. 1932 год.

В верхнем ряду третий справа - М.Л.Шукшин (фото из музея В.Шукшина в Сростках)

Это была прямая установка на продолжение репрессий против многострадального крестьянства. А они еще от раскулачивания не опомнились, от насильственной коллективизации!

Надо ли говорить, как восприняты были на местах указания «мудрого вождя и учителя»? Органы ГПУ не замедлили сфальсифицировать грандиозный «заговор в сельском хозяйстве Западной Сибири». По обвинению в принадлежности к нему было осуждено 2092 человека, из них расстреляно 976, приговорено к различным срокам лагерей - 1114. В районах, вошедших в 1937 г. во вновь образованный Алтайский край, расстреляно 529 человек, оказалось в лагерях 615. Позже все они были реабилитированы за отсутствием состава преступления. Сростки не остались в стороне. Здесь тоже принялись выискивать врагов колхозного строя. Вот, для примера, несколько выдержек из протоколов заседаний правления колхоза «Коммунар Алтая», состоявшихся 16 февраля и 11 марта 1933 г.:

«Куксин Григорий. Сын кулака. Потерял 18 кулей (мешков). Исключить из колхоза, лишить права голоса.

Егоров Иван. Сын кулака, каковой не должен быть в колхозе. Из колхоза исключить, просить сельсовет лишить его права голоса.

Шукшин Михаил Павлович (брат деда Василия Макаровича Шукшина), так как сельсовет лишил его права голоса, каковой не может быть в колхозе. Исключить со всей семьей.

Председатель колхоза А. Тюрин».

Всего за февраль-март из колхоза «Коммунар Алтая» было «вычищено» 12 человек. А через месяц был «вычищен» и, хуже того, арестован сам председатель колхоза Тюрин Алексей Яковлевич. Наверно, оказался недостаточно послушным в деле очистки колхоза от «антисоветских элементов». Трескучая кампания по изгнанию «кулаков» развернулась и в других сростинских колхозах. В 1933 г. их здесь было три: «Пламя коммунизма», «Коммунар Алтая» и «Заветы Ленина». В 1935 г. колхоз «Коммунар Алтая» был разукрупнен на два: «Знамя труда» и «Катунь».

Само собой, за выкорчевку «антисоветских элементов» взялись и сотрудники Старо-Бардинского райотдела ОГПУ. В этот район входили тогда Сростки. Взялись с размахом. В январе-марте, до начала массовых арестов, они в одних лишь Сростках допросили 39 человек – рядовых колхозников, бригадиров, трактористов, руководство Сростинской МТС (она обслуживала 10 колхозов, находившихся в Сростках, Березовке, Быстрянке, Образцовке, Соусканихе, Старой Суртайке, Верх-Талице). Следователи выпытывали у робевших мужичков (а кто перед «Чекою» не сробеет?) сведения о всяких неполадках, недостатках в работе колхоза, МТС, отдельных должностных лиц и рядовых колхозников. Случайная поломка трактора (а они ломались чуть не каждый день, это были старенькие, изношенные «фордзоны» и «путиловцы»), опоздание на работу, потерянный куль, преждевременно ожеребившаяся кобыла, неосторожно оброненное слово - все шло в дело, все годилось для «компромата» при будущих арестах!

Потом на этих фактах и фактиках, раздутых и приукрашенных, были построены обвинения во вредительстве, саботаже и - уж совсем ни в какие ворота - в попытке вооруженного свержения советской власти. Некоторые из допрошенных, возможно, с перепугу или по простоте, высказали обиды и - в духе тех лет - подозрения во вредительстве в адрес главного агронома Сростинской МТС Малявского Евгения Денисовича: «матерится по матушке», «гоняет трактора с поля на поле», «частенько захаживает к огороднику колхоза «Пламя коммунизма» Юрманову поесть арбуза, а этот Юрманов, недавно переселившийся из Тульской области, имел там, сказывают, кулацкое хозяйство, держал батрака». Недаром говорят: простота хуже воровства. Такие показания и навели, наверно, чекистов на мысль поставить Малявского во главе сфальсифицированной ими контрреволюционной организации. Напрасно Евгений Малявский, 23-летний выпускник Омской агрономической школы, комсомолец, пытался доказать, что все недостатки в его работе имеют объективные причины, что он ни в чем не виноват. 16 марта 1933 г., несмотря на заступничество директора МТС, коммуниста с дореволюционным стажем, он, первый в Сростках, был арестован.

Макар Леонтьевич Шукшин

В тот же день был впервые допрошен в качестве свидетеля и Макар Шукшин. В протоколе допроса указаны такие его биографические данные:

«Год рождения – 1912, малограмотный, беспартийный машинист на молотяге. Жена Мария Сергеевна – 21 год, дети: сын Василий – 3 года, дочь Наталья – 1 год. Отец Леонтий Павлович с матерью Анной Кузьминичной – в колхозе «Пламя коммунизма», сестра Анна, 16 лет, там же; брат Петр – в Красной Армии; брат Андрей, 12 лет, учится. Хозяйство – кулацкое: посева было 14 га, 3 лошади, две коровы, дом с пристройками. В 1929 г. отделился от отца. В настоящее время имеет дом, корову». Остается добавить, что в 1929 г. Макар Леонтьевич одним из первых вступил в колхоз «Пламя коммунизма», а за год перед тем, 16-летним парнем, женился на односельчанке Марии Поповой.

Шукшин Леонтий Павлович

«Рассказывают, - пишет Василий Макарович, - это был огромный мужик, спокойный, красивый. Моя мать вышла за него убегом... А потом жили неважно. Отец был на редкость неразговорчивый. И не ласковый был. Не любил попа. Работать отец умел и любил».

Учащийся сельской семилетки Шукшин Василий, 1942 год

Эти грустные строки Василий Макарович написал уже в тридцатилетием возрасте. А когда отца арестовали, ему было всего три года и восемь месяцев. Всю глубину случившейся трагедии он осознал позднее. Рассказывают, что он не мог спокойно, без слез, вспоминать отца.

Мария Сергеевна Куксина, жена М.Л. Шукшина, с сыном Васей, 1931 год.

фото из музея В.Шукшина в Сростках

Вернемся к протоколу допроса, к биографической его части. Свое хозяйство кулацким назвал, разумеется, не сам Макар Леонтьевич, а следователь. Нетрудно понять, с какой целью нужно было ему зачислить Макара Шукшина в кулаки. Его оценка опровергается справкой сельсовета от 26 марта 1933 г. В ней сказано, что по соц- происхождению он – сын середняка, и сам является середняком. Сыном середняка назван он и в справке, выданной правлением колхоза.

Между прочим, в последней справке сказано, что к работе Макар Шукшин относился удовлетворительно. Спору нет, до революции Шукшины, как и многие старожилы-сростинцы, жили в достатке, но этот достаток достигался честным трудом и потом. Словом, никакие они были не кулаки, а обычный крестьянский род, хлеборобы, соль земли. У этих кулаков мозоли не сходили с рук. Вот, с небольшими сокращениями, показания Макара Шукшина, данные им на первом допросе, 16 марта, еще до ареста. Допросил его оперуполномоченный Старо-Бардинского райотдела ОГПУ Бурыкин: «Я состою в колхозе «Пламя коммунизма» с 1929 года. Из колхоза не выходил. Работал, что заставят. 13 февраля 1933 года был поставлен на молотилку машинистом. Во время моей работы имело место, что колос шел в солому. Я остановил машину, запретил пускать барабан для молотьбы. В мякину зерно я не гнал. Возможно, в отсутствие меня кто-нибудь и турнул зерно в мякину, за всех ручаться не могу. Барабан в машине я не ломал...».

По этим ответам нетрудно догадаться, какие вопросы подбрасывал, какую линию гнул чекист Бурыкин: вредительство! Макар, видимо, понял это. После допроса он пришел к сестре Анне и заплакал:

– Все, сестричка... Заарестуют меня.

Предчувствие его не обмануло... Через день был допрошен дядя Макара по отцу – Шукшин Игнатий Павлович.

Шукшин Игнатий Павлович

«По праздникам ходили друг к другу, - чистосердечно показал он, – вели разговор о колхозной жизни, кто как относится к хозяйству, к работе. Выявляли свое недовольство. Многие хорошие люди мучаются из-за лодырей, а если попытаться что-нибудь сказать, то тебя кулаком называют. Настроение делается плохое...».

Эх, дядя Игнат... Перед кем ты разоткровенничался? Ведь чекистам твои бесхитростные признания не составило труда подвести под статью о недовольстве колхозным строем, то есть под антисоветскую агитацию. А статья эта расстрельная...

Было на нем и другое «пятно». В двадцатом, после разгрома Колчака, Игнатий Павлович, поверив в то, что советская власть - самая правильная для мужика, раньше многих других сростинцев вступил в партию коммунистов-большевиков. Но, когда началась продразверстка и все с нею связанное, в его сознании произошел перелом. 5 февраля 1922 г. он пишет в Сростинскую комячейку заявление: «Прошу меня считать выбывшим из партии ввиду того, что я не могу состоять в партии по своей болезни. И при сем препровождаю партбилет № 455655 и регистрированную карточку. В чем и подписуюсь...». Вместе с ним - и под тем же предлогом - вышли из партии его односельчане Михаил и Николай Каменевы. Такие «отступники» состояли в ОГПУ на особом учете и были первыми кандидатами на арест. Что и случилось...

24 марта 1933 года в Сростки прибыли начальник Старо-Бардинского районного отдела ОГПУ Рябов, его заместитель Бурыкин, оперуполномоченный Леонтьев, а также группа милиционеров и сотрудников ОГПУ из Бийска. Рябов вызвал председателя сельсовета Баранова Алексея Тихоновича и приказал ему собрать актив. Тот составил список актива. Рябов просмотрел его, сверил со своим списком, некоторых вычеркнул: эти активисты сами подлежали аресту. Когда актив был собран, Рябов каждому дал задание, кого привести в сельсовет. Была уже полночь, сростинцы мирно спали, не подозревая о том, что для многих из них эта ночь - последняя в родном доме...

К утру в Сростках был арестован 31 человек, в том числе: Шукшин Макар Леонтьевич, Шукшин Михаил Павлович, Шукшин Игнатий Павлович. Отец Макара Леонтий Павлович избежал ареста потому, что был болен, с кровати не поднимался.

Шукшин Михаил Павлович (слева)

А всего до 3 апреля было арестовано 88 сростинцев, в том числе два родных брата Марии Сергеевны - Иван и Михаил.

Такого потрясения, такого моря слез в Сростках не было, наверно, за всю его более чем столетнюю историю!..

«Одновременно, - вспоминает бывший председатель сельсовета А.Т. Баранов, - начали заготовлять характеристики на арестованных, какие требовали Рябов и Бурыкин. Я был молод и, боясь быть репрессированным, писал, что прикажут...».

Вот, для примера, что написал он под диктовку чекистов в характеристике на Макара Шукшина: «За время пребывания в колхозе относился вредительски к колхозному имуществу, злоумышленно загребал хлеб в солому и мякину, портил машины и совершал ряд других вредительских действий, направленных на срыв колхозного хозяйства...». Что входило в этот «ряд» - у чекистов фантазии не хватило.

Все, кто помнит Макара Шукшина, в один голос утверждают: честный и безотказный был труженик. Вспомним слова сына: «Работать отец умел и любил». А разве не о том же говорит тот факт, что ему, несмотря на молодость (21 год всего) была доверена единственная на все сростинские колхозы молотилка?.. Не была принята во внимание и уже упоминавшаяся справка правления колхоза, написанная, кстати, через два дня после ареста Шукшина. В ней отмечалось, если помните, что он «к работе относился удовлетворительно».

Зачем же понадобилось сочинять столь гнусную фальшивку на невинного человека, отца двух детей, и не только на него, на всех арестованных подряд?

Догадаться нетрудно. В стране разрасталась, поощряемая сверху, кровавая череда антисоветских «заговоров», якобы раскрытых доблестными сотрудниками ОГПУ. Старо-бардинские их коллеги просто не могли остаться в стороне. Пришьют притупление революционной бдительности, политическую слепоту и пр. – можно не только должности, но и головы лишиться. Вот и старались не отстать от других, а по возможности и обогнать. Все это чудовищно, противно разуму человеческому, но так было. И дико слушать откровения некоторых неисправимых сталинистов, продолжающих утверждать:

- А за зря не сажали. Раз сажали - значит, было за что.

Гонения сразу же обрушились и на семьи арестованных. Василий Макарович в своих неоконченных воспоминаниях со слов матери рассказывает, как на другой день после ареста отца к ним в дом пришли двое и скомандовали: «Вытряхивайтесь! Мама наотрез отказалась вытряхиваться. Один вынул из кармана наган и опять сказал, чтобы мы вытряхивались. Тогда мама взяла в руки безмен и стала на пороге. И сказала: «Иди, иди. Как дам безменом по башке, куда твой наган денется». И не пустила - ушли. А мама потом говорила: «Я знала, что он не станет стрелять. Что он, дурак, что ли?» А когда взяли отца, она сама же плакала. Все ждала: отпустят. Не отпустили».

А вот что рассказывает Екатерина Тимофеевна Кондратенко: «Мужа взяли 3 апреля 1933 года. Нас выгнали из избы, забрали корову, кур. Яша Горячев заколол свинью прямо в ограде, а меня избил за то, что не отдала ему костюм мужа. Вызвали меня в сельсовет, потребовали, чтобы я сказала, где муж спрятал оружие. Я ответила, что про оружие в первый раз слышу. Сотрудник ОГПУ из района так ударил меня в ухо наганом, что даже из другого кровь пошла...».

«Еще помню такое, - пишет Василий Макарович. - Стоит у нас посреди избы страшный маленький человек с рыжей бородой Яша Горячий, грозит пальцем и говорит: «Ты меня не пужай, не пужай – отпужались». – А мама стоит перед ним и говорит негромко: «Ну, смотри, Яша, смотри... Не доактивничать бы тебе».

Без таких, как он, активистов, не обходились тогда ни раскулачивание, ни коллективизация, ни аресты односельчан. Рвение их было небескорыстным: из разоряемых хозяйств всегда что-нибудь перепадало.

Лидия Михайловна Воеводина, дочь одного из первых сростинских трактористов Каменева Михаила Николаевича, вспоминает:

«Хорошо помню, как от старого клуба (Народного дома), что стоял напротив Поповского острова, арестованных, построенных в колонну по четыре, погнали по Советской улице, а нас, членов семей, даже близко не подпустили, чтобы проститься. Начальник политотдела МТС, поднимая коня на дыбы, стрелял вверх из нагана и кричал:

– Не подходи! Разойдись! Застрелю!!..».

Арестованных погнали сначала в райцентр – Старую Барду (ныне село Красногорское), а оттуда через некоторое время – в Бийск. Прослышав об этом, вспоминает Екатерина Тимофеевна Кондратенко, она с группой односельчан побежала на Чуйский тракт, но опоздала. На попутной машине они догнали колонну уже у Полеводки.

Арестованные шли в пимах по раскисшей дороге. Конвоиры подгоняли их прикладами. Особенно зверствовал милиционер по кличке Турок. Он и на подоспевших родственников бросался с прикладом. Попробуем представить эту картину. Не грабителей, не убийц гнали по Чуйскому тракту, а ни в чем не повинных мужиков, хлеборобов, соль земли. Обросшие, исхудавшие, щуря глаза от яркого по-весеннему солнышка, шли они мимо знакомых с детства полей и перелесков, где всю жизнь трудились их отцы и деды, где немало пота пролили и они...

Не берусь выразить, что испытали они, когда колонну нагнали жены, дети, родственники, что-то кричали издали, плача и рыдая, а перед ними размахивал прикладом зверюга Турок... О чем они думали, устало шлепая промокшими насквозь пимами по талому снегу? Наверно, о том, о чем только и могут думать в их положении люди, не знающие за собою никакой вины: «Разберутся – отпустят...».

Ах, Россия, Россия!

Велика и красива,

Ты ж врагов побеждала Во все времена.

Как могла ты, Россия,

Волю дать черным силам,

Надругаться над честью Своего мужика?..

Эти слова взяты из стихотворения, написанного сростинской учительницей, Надеждой Алексеевной Ядыкиной. Что к ним можно добавить?

Из Бийска их поездом увезли в барнаульскую тюрьму. По окончании арестов начальник районного отдела ОГПУ Рябов снова приехал в Сростки, собрал митинг и объявил, что в селе действовала подпольная контрреволюционная группа, которая собиралась 1 мая, в день всемирного праздника трудящихся, поднять вооруженное восстание с целью свержения советской власти, но чекисты сорвали этот злодейский замысел!

В ту черную весну в зоне Сростинской МТС, обслуживающей как уже говорилось, колхозы шести сел и деревень, было арестовано 200 человек, из них суду предано 173. Таким образом, «Сростинское дело» (назовем его так) - лишь малая часть сфабрикованного «заговора в сельском хозяйстве Западной Сибири», малая часть трагедии советского крестьянства, разыгравшейся весной 1933 года.

Главному агроному МТС Евгению Малявскому было предъявлено обвинение в том, что он является участником Западно-Сибирского филиала заговора в сельском хозяйстве, куда он был якобы вовлечен старшим агрономом крайтрактороцентра Ремизонцевым. По его заданию в Сростинской МТС и обслуживаемых ею колхозах создал подпольные контрреволюционные группы, члены которых, в том числе и он сам, занимались вредительством, вели подготовку к вооруженному восстанию с целью свержения советской власти. Малявский «признался», что лично вовлек в заговор 20 человек, в том числе Макара Шукшина.

Как добывались (а точнее, выбивались) подобные «признания», мы теперь хорошо знаем, но тем не менее вернемся к этому попозже, а пока познакомимся с «признаниями» Макара Шукшина, сделанными на первом после ареста допросе, 26 марта. Надеюсь, читатель не посетует на меня за то, что приведу протокол его допроса полностью, хотя он довольно большой. Но, во-первых, из него видно, как фальсифицировалось «Сростинское дело», а во-вторых, это ведь отец Василия Макаровича!

«Я, Шукшин Макар, решил полностью и чистосердечно признаться. Признаю себя виновным в том, что состоял в контрреволюционной подрывной повстанческой организации в колхозе «Пламя коммунизма». Привлек меня агроном Сростинской МТС Малявский в июне 1932 года, когда я был перевозчиком горючего. Произошло это при следующих обстоятельствах: в поле я сидел в походной тракторной будке, когда ко мне подошел агроном Малявский. Он стал говорить о недостатках продуктов, создавшейся тяжелой жизни и о многом другом. Сказал, что виной всему - колхозы. Когда жили в индивидуальном хозяйстве, все было хорошо.

Видя, что я с ним согласен, Малявский предложил мне вести подрывную работу по развалу колхозов и создать для этой цели контрреволюционную ячейку. Его предложение я принял. Тогда он меня проинструктировал и указал, что:

1) подбор членов ячейки нужно производить из наиболее зажиточных кулаков и наиболее враждебно настроенных лиц против советской власти;

2) организовать это нужно так, чтобы никто из вовлеченных не знал, кто еще входит в нашу контрреволюционную ячейку;

3) должна соблюдаться строгая секретность.

Он еще сказал, что колхозы долго не просуществуют: «Разведем большую контрреволюционную организацию и развалим колхозы». В заключение Малявский дал мне 50 рублей на расходы по вербовке и сказал, что по мере увеличения числа завербованных он будет давать денег мне, сколько потребуется. Было обусловлено, что связь нашей контрреволюционной ячейки с Малявским должна быть исключительно через меня, Шукшина.

Для проведения контрреволюционной подрывной работы Малявский дал мне следующие установки:

Затянуть сеноуборку с таким расчетом, чтобы побольше сена погибло под дождем.

Затянуть молотьбу, чтобы побольше было потеряно хлеба, а для увеличения потерь затянуть молотьбу хлеба на зиму.

Затянуть с уборкой всех хлебов в этих же целях.

Разложить трудовую дисциплину колхозников с таким расчетом, чтобы снижены были темпы и качество работ.

Производить всякие тормоза и задержки.

Ломать сельхозинвентарь и сельхозмашины.

Создавать среди колхозников недовольство колхозной системой, недовольство своим колхозом и т.п.

Малявский при этом подчеркнул, что все эти подрывные мероприятия должны делаться незаметным образом, чтобы окружающие об этом ничего не знали и не подозревали. Эти установки агронома Малявского я принял и затем передавал их завербованным мною членам нашей контрреволюционной ячейки для проведения их в жизнь. В течение примерно одного месяца я завербовал следующих лиц:

Каменев Павел Николаевич, колхозник, кулак, имел батрака.

Емельянов Сергей Петрович, колхозник, середняк, все его братья - кулаки.

Каменев Николай Павлович, тракторист, сын кулака.

Зяблицкий Алексей Герасимович, колхозник, середняк, брат - кулак.

Фетисов Кирилл Архипович, колхозник, зажиточный.

Юрманов Алексей Ильич, огородник, крепкий середняк.

Малышев Егор Павлович, колхозник, кулак, имел батрака.

Калачиков Карпей, колхозник, кулак, пьяница, брат сослан.

Савин Павел Герасимович, колхозник, бедняк, но пьяница.

Кибяков Петр Иванович, колхозник, середняк, вся родня - лишенцы.

В осуществление установок нашего руководителя Малявского в своей практической работе наша контрреволюционная ячейка добилась весьма значительных результатов подрывного характера, как например:

Уборка сена была затянута на полмесяца, в результате от дождя погибло с 10 га скошенное сено, а собранное сено было значительно худшего качества.

Молотьба хлебов затянулась настолько, что она продолжается и сейчас. Ясно, что от этого хлеба погибло много.

Трудовая дисциплина была слабая, было много прогульщиков, борьбы с ними не велось. Качество и темпы работ были снижены.

Правильная организация труда отсутствовала, было много всяких тормозов и задержек.

Производились частые поломки сельхозмашин, в особенности тракторов, что вызывало очень частые простои машин и рабочих по целым дням и больше.

Создано было недовольство колхозной системой среди наших колхозников. Этих результатов мы достигли нашей контрреволюционной ячейкой сообща.

В частности, каждым членом нашей контрреволюционной ячейки была проделана следующая работа:

Каменев Николай Павлович производил частые поломки трактора и, наконец, вышиб (сломал) бок у трактора, чем вывел его из строя не менее чем на полмесяца, а частыми поломками срывал работу трактора.

Фетисов Кирилл Архипович работал за машиниста молотилки и так строил свою работу, что все рвалось. Поломал конный барабан у соломотряски, чем вывел из строя ее и создавал тормоза.

Кибяков Петр Иванович также часто выводил из строя тракторный барабан, делал этим остановки в работе по целым дням и более.

Юрманов Алексей Ильич редко рассадил капусту, чем уменьшил урожай в большом количестве. Сбор ее затянул до морозов и всю поморозил. Сгноил много картофеля, не менее 25 центнеров.

Калачиков Карпей и Савин Павел на работе бывали редко и больше пьянствовали.

Каменев Павел и Емельянов Сергей больше симулировали, чем работали, а Каменев Павел, чтобы меньше работать, за лето прошел почти все бригады, пять из шести.

Малышев Егор, плотник, не работал, а прятался от работы под видом разных плотницких поделок.

Зяблицкий Алексей охранял на пашне хлеба. Нанес ущерб колхозу тем, что реализовал собственную корову на сторону, объяснив, что она потерялась, почему колхоз выдал ему корову из общественного стада.

Я, Шукшин Макар, будучи машинистом, уже в 1933 году при молотьбе хлеба, по указанию агронома Малявского, в течение 15 дней, при работе двух тракторов (при трех барабанах) загонял зерно в мякину, а колосья с зернами - в солому, чем причинил значительный подрыв в работе.

Таким образом, в своей подрывной работе наша контрреволюционная ячейка достигла значительных результатов. Выше я уже говорил, что агроном Малявский при вербовке меня, после моего согласия на руководство ячейкой и создания ее, дал мне 50 рублей на расходы по вербовке. В связи с этим я еще укажу, что по мере хода вербовки в течение первого месяца Малявский мне выдал еще три раза по 50 рублей, а в четвертый раз - сразу 100 рублей. Всего в общей сложности он выдал мне 300 рублей. Денег у него я не просил ни разу, он сам мне их выдавал на пашне: отзовет в сторону и даст денег. Это меня ободряло, и я с большим желанием производил вербовку.

Полученные мною от Малявского деньги я распределил следующим образом:

а) Сразу после завербования выдал, чтобы лучше проводили подрывную работу: П.Н. Каменеву - 25 рублей, К.А. Фетисову - 20 рублей, С.П. Емельянову и А.И. Юрманову - по 30 рублей, К. Калачикову - 15 рублей, Е.П. Малышеву, П.Г. Савину и П.И. Кибякову - по 10 рублей. А.Г. Зяблицкому и Н.П. Каменеву денег не выдал, так как при вербовке их со мною не было. Всего я таким образом выдал членам нашей контрреволюционной ячейки 150 рублей;

б) Остальные 150 рублей остались у меня.

Извиняюсь перед всей советской властью за то, что по малограмотности я послушал Малявского. Записано с моих слов верно и мне прочитано. Ходатайств не имею».

В конце протокола - добавление, заверенное подписью Шукшина и следователя А. Садовского: «Обвинение по статье 58, пункты 4, 7 и 11 УК РСФСР мне объявлено и смысл разъяснен».

Сразу поясним, что они означают:

Пункт 4. Помощь международной буржуазии в свержении социалистического строя.

Пункт 7. Подрыв народного хозяйства (в данном случае - вредительство в колхозах).

Пункт 11. Участие в контрреволюционной организации.

По каждому из этих пунктов мера наказания определена - от трех лет лагерей до расстрела. Всем, проходившим по «Сроегинскому делу», было предъявлено точно такое же обвинение.

А теперь давайте, поразмыслим над протоколом допроса. Прежде всего, верите ли вы, что он написан со слов Макара Шукшина? Я лично - нет! Все его «чистосердечные признания» сочинены следователем, в том числе и то, что он якобы оговорил, подвел под расстрел 10 односельчан. Подозревать Макара Шукшина в таком недостойном поступке - значит, оскорбить память человека, ставшего жертвой грубого насилия и произвола. Весь сорный букет «вредительских действий» в колхозе «Пламя коммунизма» А. Садовский собрал из каких-нибудь отчетов, актов, протоколов допросов свидетелей, с пола, с потолка, из пальца высосал - все это сгреб в одну кучу и повесил на Шукшина.

Почему именно на него?

Точного ответа на этот вопрос нам уже никто не даст. Остается предположить, что роковую роль сыграл возраст Макара Шукшина. Ведь ему ж был двадцать один год всего; мал жизненный опыт, не окреп характер. И следователь рассчитал, что такого легче сломить, обмануть ложными посулами, а то и пыткою принудить подписать нужный протокол. Тогда легче будет и других «раскручивать». Учел, наверно, следователь и то, что Макар Шукшин не за одного себя боялся, но и за молодую жену, за малых детей, Василька и Наташу. Вот и не устоял. Но все это лишь наши предположения.

Все 19 томов «Сростинского дела», свыше двух сотен протоколов допроса, не считая других документов. Все протоколы до тошноты похожи друг на друга топорностью «доказательств», убожеством логики. Не вызывает сомнений, что сценарий «Сростинского дела» был кем-то разработан заранее: придумана схема «контрреволюционной организации», каждому определена роль и примерный характер «признаний». Следователям оставалось лишь в «разрезе схемы» сочинять эти «признания» да выбивать подписи. Так появились «признания» и Макара Шукшина.

Однако начальству «работа» следователя, по всей видимости, не понравилась. Сломанный барабан соломотряски, редко посаженная капуста, сколько-то сгнившего сена - какая ж это контрреволюция? Какой заговор? Еле на штраф тянет. И вот, хотя следствие уже, если помните, было закончено и обвинение предъявлено, А. Садовский 29 марта подвергает Шукшина новому допросу, на котором тот (знать бы, после каких «мер воздействия») «признается»:

«В своем предыдущем показании, в некоторой его части, я дал ложные показания, боясь суровой ответственности за свою контрреволюционную деятельность. Сейчас я решил полностью и исключительно правдиво показать следующее в изменение ранее данных мною показаний:

Кроме указанных мною 10 человек, я завербовал еще трех человек:

Юркина Петра Степановича, середняк, пьяница.

Каменева Ивана Аверьяновича, бригадир тракторной бригады, пьяница.

Ворогушина Федора Федоровича, член ревкомиссии колхоза, крепкий середняк.

Таким образом, наша контрреволюционная ячейка состояла из 14 человек, организатором и руководителем которой был я, Макар Шукшин. Что же касается основных задач, лежащих на нашей контрреволюционной ячейке, то таковыми, по установке Малявского, были:

а) проведение подготовительной работы к восстанию и свержению советской власти - основная задача;

б) проведение в то же время подрывной диверсионной работы в колхозе до полного его развала...».

Вот теперь все в порядке. Это вам не капуста с соломотряской. Читаем дальше:

«...В отношении проведения подрывной работы в колхозе «Пламя коммунизма» я полностью подтверждаю свои предыдущие показания. Что же касается проведения подготовительной работы к восстанию и свержению советской власти, то Малявский говорил, что в боевом отношении мы должны быть готовы к концу 1932 года с тем, чтобы к весне 1933 года иметь возможность выступить с оружием в руках против советской власти – к моменту интервенции буржуазных государств...».

Но откуда, интересно, сростинские мужики надеялись добыть оружие, хотя бы на первый случай? Не беспокойтесь.

«Для этой цели, - «признался» Макар Шукшин, - Малявский в июне 1932 года лично выдал мне 8000 (восемь тысяч) рублей, которые я ... распределил между членами нашей ячейки. Каждый из членов нашей контрреволюционной ячейки был поставлен в известность при выдаче ему денег, что означенные деньги выдаются именно для приобретения годного для боевых действий оружия и при получении этих денег каждый из нас отдавал себе ясный отчет, какую ответственность он берет на себя. Как при получении денег от Малявского, так и при выдаче мною их на руки никаких расписок не отбиралось. Показания дал правильные с учетом всей ответственности, которая может постигнуть меня за участие в повстанческой и диверсионной организации против советской власти. Записано с моих слов правильно».

Вот так... Сравните 50 (в первом протоколе допроса) и 8000 рублей. Есть разница? Видимо, начальству, руководившему следствием, понравилась выдумка с деньгами. Только зачем мелочиться? И суммы, названные в первых протоколах, увеличились как по команде, у всех обвиняемых в десятки раз!

Характерная деталь: почти все обвиняемые «признались», что деньги, выданные им на покупку оружия, они израсходовали на хлеб, одежду, обувь и отчасти на водку. Вероятно, такой вариант следователей больше устраивал: не надо было выдумывать, куда подевалась такая уйма оружия. Когда один из обвиняемых заявил, что купил десять ружей и вызвался показать место, где их спрятал, следователь лишь усмехнулся в ответ:

- Ничего ты не покупал, а деньги израсходовал на домашние нужды или пропил.

Если учесть, что крестьянский дом стоил в то время 150-200 рублей , корова, примерно, столько же, то можно подумать, что заговорщики в деньгах купались на виду у всего села, и никто об этом не догадывался. Вот это конспирация!

Следователь, похоже, переусердствовал или просто запутался во лжи. 26 марта, в один день с Макаром Шукшиным, он допросил и огородника колхоза «Пламя коммунизма» 52-летнего Юрманова Алексея Ильича. И тот «признался», что тоже создал контрреволюционную организацию в этом же колхозе и даже переплюнул Шукшина: вовлек 34 человека (а Шукшин всего 14) и раздал им 21 тысячу рублей (а Шукшин - только восемь тысяч). Если верить протоколам допросов, четверо заговорщиков, «вовлеченных» Юрмановым, состояли одновременно и в ячейке Шукшина. Они и у него сумели получить по кругленькой сумме, которую не замедлили промотать и пропить. А свое мошенничество оправдывали соображениями конспирации.

Над всей этой галиматьей можно было бы просто посмеяться, если бы дело кончилось протоколами.

Из таких вот басен состоят почти все обвинения. Подкреплять их какими-либо уликами, вещественными доказательствами следователи и не собирались. Во-первых, ничего этого не было и быть не могло, а, во-вторых, по тогдашним процессуальным нормам, царицей доказательств считалось признание обвиняемого, скрепленное его подписью. А для выбивания подписей следователи не останавливались ни перед чем. Как они это делали, рассказали потом те немногие, кому посчастливилось остаться в живых, пройдя через ад «следствия» и лагерей. Послушаем их.

Попов Егор Михайлович (село Сростки)

«На моих глазах допрашиваемых били, сажали в холодное помещение раздетых и разутых. И мне говорили: «Мы тебя живого не выпустим!». От ужаса и страха я заболел и согласился подписать протокол, что бы там ни было написано. Протокол был уже заготовлен, мне его не читали, а требовали подписи. В протоколе увидел, что я взял у Юрманова 700 рублей. Мне стало страшно, я хотел возразить, но следователь сказал: «Подписывай, не разговаривай, иначе мы тебя окончательно искалечим». Я инвалид, у меня нет левой руки, повреждены нервы левого бедра в германскую войну. Протокол я подписал. Иного выхода избавиться от пыток и издевательств не видел. В протоколе не было ни одного моего слова. Когда меня выпустили из кабинета, я слышал, как следователи закатились смехом...».

Попов Егор Михайлович

Сафронов Андрей Евдокимович (село Новая Суртайка):

«Протокол подписал, чтоб больше не мучили. Меня заставляли стоять на ногах по двое-трое суток беспрерывно. Я почти уже не ходил, так как ноги от беспрерывных выстоек очень болели. Был случай, когда мне разрезали пимы, чтобы снять их с ног, так как последние очень распухли. Товарищи по камере говорили мне, что, мол, подпишешь все равно, заставят подписать. И я физически был сломлен...».

Евгения Малявского вызывали на допрос по 3-4 раза в ночь, били, сажали раздетым до нижнего белья в обледенелый карцер. Сергеева Александра Ивановича (село Быстрянка), одетого по-зимнему, держали у раскаленной печки до тех пор, пока он не подписал протокол...

Подобные примеры можно продолжать и продолжать. Нет ни малейшего сомнения, что те, кто был расстрелян, перенесли не меньше, а может, еще больше пыток и надругательств. Но кто об этом расскажет?. Помимо физического принуждения, следователи не брезговали самым грубым обманом. Да и много ли надо было хитрости, чтобы обмануть малограмотного запуганного мужика? Почти все они еле-еле расписываться умели, а были и вообще «темные». Им намазывали чернилами большой палец руки, и они делали оттиск на том месте протокола, куда указывал следователь. Где им было проверить то, что он написал?.

Девять сростинцев так и не признали себя виновными: Беспалов Андрей Спиридонович, Бычков Леонид Александрович, Дегтярев Алексей Тимофеевич, Каменев Иван Николаевич, Кибяков Петр Иванович, Пономарев Иван Васильевич, Попов Никита Степанович, Попов Иван Никитич, Юрманов Иван Акимович.

Это не помогло смельчакам. Шестеро из них были расстреляны, остальные приговорены к различным срокам исправительно- трудовых лагерей. Жены арестованных ездили в Барнаул, днями простаивали у тюрьмы в надежде повидаться с мужьями или хотя бы передачу передать. Ездила и Мария Сергеевна.

«...Мать и еще одна молодая баба поехали в Барнаул, – пишет Василий Макарович. – Ехали в каких-то товарных вагонах, двое суток ехали (сейчас за шесть часов доезжают). Доехали. Пошли в тюрьму. Передачу приняли.

– Мне ее надо было сразу всю отдать, а я на два раза разделила, думаю: пусть знает, что я еще здесь, все, может, легче ему будет, – рассказывает мать. - А пришла на другой день - не берут. Нет, говорят, такого.

Потом она пошла к какому-то главному начальнику. Сидит, говорит, такой седой, усталый, вроде добрый. Посмотрел в книгу и спрашивает:

– Дети есть?

– Есть, двое.

– Не жди его, устраивай как-нибудь свою жизнь. У него высшая мера наказания. Соврал зачем-то. Отца реабилитировали в 1956 г. посмертно, но в бумажке было сказано, что он умер в 1942 году».

Не соврал седой начальник, дорогой Василий Макарович, правду сказал, причем с риском для своей карьеры: секрет разгласил. А вот бумажка насчет 1942 г. – самое настоящее вранье! Поначалу на запросы родственников расстрелянных сотрудники ОГПУ (несомненно по указанию свыше) отвечали стандартной фразой: «Сослан в дальние лагеря на десять лет без права переписки».

И люди верили! Им хотелось верить, что случилось все-таки не самое страшное. Но прошло и десять, и двадцать лет, врать по-старому стало невозможно. Тогда чекисты придумали другой способ вранья. Предписан он был директивой КГБ СССР (разумеется, сов. секретной) от 24 августа 1955 г. В чем это вранье заключалось, покажем на примере Макара Шукшина.

В январе 1957 г. в отдел ЗАГС Сростинского райисполкома пришло из управления КГБ по Алтайскому краю такое распоряжение: «Просим произвести регистрацию Шукшина Макара Леонтьевича, 1912 г., уроженца с. Сростки, русский. По имеющимся данным, Шукшин М.Л. умер в местах заключения 19 октября 1942 г. от острого геморрагического панкреатита. Ранее смерть гр-на М.Л. Шукшина в установленном законом порядке зарегистрирована не была. В данное время смерть М.Л. Шукшина регистрируется в связи с возникшей необходимостью в получении родственниками установленного законом свидетельства о его смерти».

Распоряжение было на специальном типографском бланке, в котором от руки вписаны лишь фамилия с инициалами, адрес «умершего», дата и причина смерти. Вот откуда взялась у Марии Сергеевны та самая «бумажка», которой поверил Василий Макарович.

Вскоре из Военного трибунала Сибирского военного округа пришла еще одна справка. В ней говорилось: «Дело по обвинению гр-на Шукшина Макара Леонтьевича, 1912 года рождения, пересмотрено Военным трибуналом Сибво 9 октября 1956 г. Постановление тройки ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю от 21 апреля 1933 г. в отношении Шукшина МЛ. отменено, дело прекращено за отсутствием состава преступления, и он по этому делу полностью реабилитирован».

Итак, безвинно погибший Макар Шукшин был оправдан, но обстоятельства его гибели (как и остальных сростинцев) еще долгие годы оставались тайной за семью печатями. В 1988 г. мне удалось познакомиться с материалами «Сростинского дела». Но лишь в октябре 1990 г. написанная мною статья появилась, в наполовину сокращенном виде, в газете «Прямая речь». Из нее сростинцы впервые узнали горькую, хотя и не полную, правду о судьбе своих родных и близких.

Пусть простят меня жители других сел, но я назову поименно лишь жителей Сросток, осужденных постановлением тройки от 21 апреля 1933 года. Приговорены к расстрелу:

Беспалов Андрей Спиридонович,

Бычков Леонид Александрович,

Воронцов Николай Петрович,

Волобуев Александр Павлович,

Ворогушин Федор Федорович,

Гилев Василий Егорович,

Гилев Дмитрий Иванович,

Дегтярев Григорий Тимофеевич,

Дегтярев Алексей Тимофеевич,

Егоров Петр Григорьевич,

Емельянов Павел Иванович,

Егоров Владимир Григорьевич,

Зозуля Влас Никитович,

Каменев Николай Павлович,

Каменев Петр Николаевич,

Краснов Ефим Андреевич,

Колмаков Федор Михайлович,

Калугин Степан Максимович,

Калачиков Александр Григорьевич,

Каменев Павел Николаевич,

Кунгуров Самойло Иванович,

Каменев Иван Аверьянович,

Колокольников Василий Макарович,

Кондратенко Иван Маркиянович,

Кибяков Петр Иванович,

Пономарев Иван Васильевич,

Потапочкин Гавриил Васильевич,

Савин Павел Герасимович,

Соснин Иван Федорович,

Тюрин Алексей Яковлевич,

Фетисов Алексей Архипович,

Фетисов Кирилл Архипович,

Фетисов Алексей Елисеевич,

Фетисов Михаил Иванович,

Змелев Алексей Харитонович,

,

Шукшин Михаил Павлович,

Шукшин Игнатий Павлович,

Юрманов Алексей Ильич.

К десяти годам ИТЛ:

Борзенков Никифор Михайлович,

Ворогушин Егор Федорович,

Ворогушин Иван Федорович,

Дмитриев Алексей Афиногенович,

Дегтярев Андрей Федорович,

Дегтярев Абрам Федорович,

Дегтярев Петр Федорович,

Каменев Михаил Николаевич,

Кузнецов Федор Максимович,

Константинов Илья Пахомович,

Куксин Алексей Евгеньевич,

Куксин Иван Дмитриевич,

Куксин Федор Петрович,

Литвинов Владимир Яковлевич,

Малявский Евгений Денисович,

Малышев Николай Андреевич,

Малюгин Александр Евдокимович,

Малюгин Максим Иванович,

Михеев Сергей Федорович,

Новоскольцев Григорий Петрович,

Погодин Григорий Максимович,

Пономарев Петр Григорьевич,

Попов Егор Михайлович,

Попов Иван Никитич,

Попов Иван Сергеевич (брат Марии Сергеевны, матери В.М. Шукшина),

Попов Михаил Сергеевич (брат Марии Сергеевны, матери В.М. Шукшина),

Пухов Николай Миронович,

Рябов Федор Семенович,

Сибирцев Варлам Алексеевич,

Савин Сергей Дмитриевич,

Соснин Тихон Степанович,

Сергеев Александр Иванович,

Черепанов Илья Ефремович,

Юркин Петр Степанович.

К пяти годам ИТЛ:

Воронцов Василий Петрович

Воронцов Василий Петрович,

Волобуев Александр Васильевич,

Зяблицкий Алексей Герасимович,

Марчук Андрей Дмитриевич,

Малышев Егор Павлович,

Отпущенников Осип Петрович,

Погодин Егор Максимович,

Попов Никита Степанович,

Попова Лукерья Ивановна,

Тырышкин Матвей Григорьевич.

К трем годам ИТЛ:

Лычагин Степан Иванович, 18 лет, самый молодой из осужденных.

К пяти годам ссылки (с учетом преклонного возраста):

Беспалов Петр Евдокимович,

Емельянов Сергей Петрович,

Юрманов Иван Акимович,

Фетисов Архип Петрович.

Среди осужденных немало не просто однофамильцев, а братьев, отцов и сыновей. Некоторые крестьянские роды были вырублены под корень.

Как судила «тройка», теперь хорошо известно: отправили туда бумаги - оттуда получили постановление. Но даже это постановление осужденным полностью не объявили. По воспоминаниям А.Е. Софронова (из Старой Суртайки), в один из апрельских дней 1933 г. арестованных, около тысячи человек, построили во дворе барнаульской тюрьмы и кто-то из администрации зачитал им, кто и на какой срок осужден. А за что, по какой статье, даже не объявил.

Вот и весь суд. И было это еще до Ягоды, Ежова, Берии...

«В 1936 году, при досрочном освобождении, - вспоминает А.И. Демин из Образцовый, - я попросил начальника лагеря сказать, за что я был осужден, а то приеду домой и не смогу даже ответить на этот вопрос. Он сказал: «По статье 58-й, пункты 4, 7, 11». А что они означают, я до сих пор не знаю».

Из воспоминаний Зубковой Александры Петровны, дочери Юркина Петра Степановича:

При возвращении из лагеря отец рассказывал: «Однажды в тюрьме, ночью, в камеру зашли охранники и скомандовали всем лечь на пол. лицом вниз. Вскоре послышался топот многолюдный по коридору. Мы поняли: это повели расстреливать....

О том же самом, похоже, рассказала и Екатерина Тимофеевна Кондратенко:

«Мужа расстреляли в Барнауле. Со слов вернувшихся, в ту ночь, в апреле, около 400 заключенных вывели из камер и посадили в тюремной ограде. А тех, кто остался, заставили лечь на пол вниз лицом... Под утро привезли несколько возов вещей, в основном сапог...».

Сравнительно недавно удалось найти документ, проливающим, как говорят, свет на то, что произошло тогда в барнаульской тюрьме. Страшный документ! В акте расстрела значатся 327 человек! Столько их было расстреляно в ту ночь! Даже представить страшно эту кровавую бойню....

В списке этом значатся 36 сростинцев из 39, приговоренных к расстрелу (Каменев Николай Петрович, Каменев Иван Аверьянович и Потапочкин Гавриил Васильевич были расстреляны двумя днями раньше, 26 апреля, в Новосибирске).

Вот почему жители Сросток день памяти жертв политических репрессий отмечают не 30 октября, как установлено в России, а 28 апреля.

Известно и место этого, а также многих других расстрелов - полянка в березовой роще близ барнаульской тюрьмы, где в 1991 г. был установлен обелиск со скорбной надписью: «Невинно убиенных пусть сила правды воскресит».

Памятник жертвам политических репрессий 1930-х - 1940-х гг.

Установлен 19 августа 1991 на месте захоронения останков

расстрелянных в Барнаульской тюрьме НКВД

Установка памятника жертвам политических репрессий на месте захоронения останков расстрелянных в Барнаульской тюрьме НКВД

(г. Барнаул, Канатный проезд, рядом с быв. Богородице-Казанским монастырем)

Из 49 сростинцев домой, из лагерей, вернулись 16. Воронков Николай сошел с ума на Колыме, Михеев Сергей погиб от руки уголовника, Каменев Михаил умер в 1943 г. в лагере под Магаданом, на Колыме похоронен в 1955 г. и брат матери Василия Шукшина Попов Михаил Сергеевич.

Где и когда погибли остальные сростинцы, неизвестно. Можно лишь в том не сомневаться, что их выкосили непосильная работа, голод, жестокость лагерной администрации. Они стали, как говорят, «лагерной пылью». Из уцелевших многие вернулись позже установленного приговором срока.

«Когда я отбыл десять лет на Колыме, - вспоминает Егор Федорович Ворогушин, - мне сказали, что не поедешь домой, а поедешь на Дальний Север на три года, а у меня уже был порок сердца и острый суставной ревматизм. Но я поехал туда, хотя и болел очень, так как климат там еще суровее. Я совсем потерял здоровье, меня направили к врачам и дали документ, что я инвалид второй группы. Лишь после этого вернулся домой».

Надо ли говорить, что и у остальных, вернувшихся из лагерей, здоровье тоже было непоправимо подорвано? А уходили крепкими, полными сил мужиками. Но и те немногие, кому посчастливилось вновь увидеть родное село, выросших детей, долгие годы, иные до кончины, жили с клеймом «врага народа». Что оно означало, объяснять, думаю, не надо.

У Попова Егора Михайловича пятеро сыновей сражались на фронтах Великой Отечественной войны, там же погибли два брата, сам он по возвращении из лагеря, несмотря на инвалидность (напомню: у него не было левой руки), самоотверженно работал в колхозе, был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», но судимость продолжала висеть на нем до 1956 г., и все заявления о реабилитации оставались без ответа.

А сколько лишений и незаслуженного позора испытали семьи осужденных! Мне думается, их тоже с полным правом можно отнести к жертвам сталинских репрессий.

Жен осужденных называли на селе «сибулонками». Горькое было их житье! День-деньской рвали жилы на колхозной работе, особенно в войну (а поначалу и в колхоз не пускали), вечером и ночью спешили управиться по дому, хозяйству, обиходить малых детей... Донимали нужда, нехватки, каждая косточка ныла от усталости. Но тяжелее всего мучила тревога за мужей, бесконечное ожидание хоть какой-нибудь весточки от них, позорное клеймо «жены врага народа»... Работали не хуже других, но попросит «сибулонка» в кои веки лошадь - сена или дров подвезти, если и выделят, то в самую последнюю очередь.

По-разному относились и односельчане, что греха таить. Были такие, что явно сторонились - из страха попасть на заметку тайному сексоту из НКВД или, еще хуже и обиднее, верили: туда зазря не попадают... Общее горе сближало «сибулонок». Помогали друг другу, чем могли, по большим праздникам собирались иногда за скромным угощением, как издавна повелось у добрых людей. Только разговоры за праздничным столом шли невеселые, а песни звучали грустные и кончались нередко слезами...

В такой вот обстановке незаслуженных обид, горя, бедности рос Вася Шукшин, худенький молчаливый мальчик с пытливым, не по-детски задумчивым взглядом и неизменной книжкой за брючным ремешком. Не от того ли сердце его на всю жизнь стало таким чувствительным к любой несправедливости?

После ареста мужа Мария Сергеевна переписала детей на свою девичью фамилию (Поповых), запретила им ходить к деду и бабе Шукшиным: боялась за них. Но Василий, рассказывают, все равно бегал туда чуть не каждый день. Лишь в 1956 г. начался пересмотр «Сростинского дела». В ходе его следователи краевого управления госбезопасности допросили 41 человека - оставшихся в живых участников «заговора», а также тех, кто их знал и помнил. В числе других был допрошен и бывший председатель колхоза «Пламя коммунизма» Филипп Константинович Жеребцов. Он показал, что обвинения колхозников во вредительстве надуманы, ни об одном факте умышленного вредительства и саботажа ему не известно, не слышал он и никакой антисоветской агитации от осужденных: «Члены артели работали дружно, вложили немало труда, чтобы хоть немного поднять на ноги хозяйство колхоза, которое при порядках, существовавших в коммуне, было доведено до полного развала...

В этом трудовом подвиге немалую роль сыграли и арестованные органами ОГПУ. Если бы в то тяжелое время в колхозе действительно орудовала вредительская шайка, нам никогда бы не удалось справиться с трудностями. Мало того, что из колхоза было вырвано больше полусотни самых работоспособных мужчин, запретили работать в колхозе и их семьям, а ведь объем работы не сократился. В 1932 г. сроки сева, уборки и обмолота не затягивались, напрасно обвинили в этом некоторых арестованных. В то время колхозники работали круглыми сутками, так как почти все работы приходилось делать вручную. В 1933 г. обмолот хлеба затянулся не из-за вредительства, а потому, что был выращен очень хороший урожай, а в колхозе была всего одна молотилка...».

Жеребцов указал и на ряд других ложных обвинений. Алексею Юрманову, например, приписали, что он погубил один гектар редиски и заморозил 11 гектаров картофеля. Но редиску в колхозе вообще не сеяли, а картофель был убран весь, правда, в дождь, но его продали колхозникам, те его просушили и использовали для своих нужд.

Другой пример. Шукшин Михаил Павлович был обвинен в том что, работая кузнецом в колхозе, вредительски затягивал ремонт сельхозтехники, а, будучи шорником, делал хомуты, которые быстро разваливались. На самом деле Михаил Павлович кузнецом никогда не работал, а как шорник отличался исключительной добросовестностью и мастерством, на его работу никто никогда не жаловался. Михаилу Павловичу можно было вписать в протокол что угодно: он даже расписываться не умел.

Подобных примеров в показаниях Филиппа Жеребцова намного больше, но, думаю, нет надобности еще их здесь приводить. Все и так ясно. Бывший счетовод колхоза «Коммунар Алтая» Андрей Егорович Бровкин тоже показал, что «были арестованы самые лучшие работники колхоза. Все они были настоящими тружениками. После их ареста положение в колхозе ухудшилось...».

Что правда, то правда. Плоды тех «чисток» нашего многострадального крестьянства мы пожинаем до сих пор.

Вернемся еще раз к воспоминаниям Лидии Михайловны Воеводиной. Отец ее, Каменев Михаил Николаевич, некоторое время после суда вместе с другими осужденными работал на лесозаготовках в районе разъезда Песьянка (ныне Троицкого района). Мать и дочь (ей было тогда восемь лет) сумели с ним встретиться в лесу, когда заключенных вели с работы. Дочь на всю жизнь запомнила, как отец просил мать: «Всем рассказывай, что мы ни в чем не виноваты. Мы не вредители, не враги народа, а честные труженики. Особенно прошу, чтобы дети наши об этом знали и не верили никому, кто будет говорить о нас плохое. А правда все равно когда-нибудь восторжествует...».

Михаил Николаевич, как уже говорилось, не вернулся с Колымы. Но слова его сбылись. Только жаль, что он и многие его товарищи не дожили до этого дня. Жаль, что полной правды о трагедии, постигшей отца и земляков-сростинцев, не довелось узнать и Василию Макаровичу Шукшину.

Это была далеко не единственная трагедия, выпавшая на долю жителей Сросток в годы сталинских репрессий. В начале 1930 г. чекисты «вскрыли» здесь «кулацкую группу» из семи крестьян-единоличников, не пожелавших вступать в колхоз. Трое были расстреляны, остальные приговорены к различным срокам лагерей. 10 апреля 1933 г., еще не успели слезы высохнуть у сростинцев после ареста 88 человек, а в село вновь нагрянул сотрудник райотдела ОГПУ Бедарев, арестовал и увез в райцентр священника Кислякова Александра Александровича и пятерых крестьян-единоличников.

Отец Александр служил в Сростках с 1908 г., то есть уже 25 лет! Он крестил родителей Шукшина, самого Василия Макаровича, его сестру Наталью Макаровну, да разве только их? И крестил, и венчал, и отпевал. Но не только этим оставил по себе добрую память. Старожилы с благодарностью вспоминают, как отец Александр с матушкой Еленой ежегодно устраивали в своем доме новогодние елки для детей и даже со скромными подарками. А по воскресеньям он колокольным звоном созывал всех желающих в церковно-приходскую школу на литературные читки-беседы.

«Читали там и Некрасова, и Пушкина, и новинки из популярных журналов, - вспоминает один из старожилов. - Обычно читки проводил отец Александр, но нередко его подменял кто-нибудь из наиболее грамотных сельчан...».

Даже ярый противник церкви, коммунист, бывший председатель Сростинского волисполкома (в 1923 г.) Марчук Михаил Никандрович так отзывается о нем в своих воспоминаниях: «Священник Александр Кисляков по уровню своих многообразных познаний и способностей к мышлению был самым образованным, культурным и благовоспитанным человеком в нашем селе».

25 мая 1933 г. тройкой при ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю отец Александр Кисляков и пятеро арестованных вместе с ним крестьян-единоличников были приговорены «за антисоветскую агитацию» к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Отцу Александру, в связи с преклонным возрастом (65 лет), лагерь заменили ссылкой в Восточно-Сибирский край на тот же срок. Дальнейшая его судьба неизвестна.

В сентябре 1933 г. сотрудники ОГПУ «вскрыли и ликвидировали» (считай: сфальсифицировали) в Бийском, Старо-Бардинском и Солтонском районах очередную «контрреволюционную повстанческую организацию», якобы ставившую своей целью свержение советской власти и установление буржуазного строя. По обвинению в принадлежности к ней было арестовано 60 человек. В их числе оказались и семеро жителей Сросток: четыре колхозника и три исключенных из колхоза. Отец и сын Протопоповы, бедняки из бедняков, были освобождены (редкий случай в практике), остальные приговорены к пяти годам лагерей.

17 марта 1937 г. в Сростки прибыл новый священник, тоже отец Александр (Александр Андреевич Герасимов), незадолго перед тем освобожденный из лагеря, где провел пять лет «за антисоветскую агитацию». Но продержался здесь чуть больше четырех месяцев. 29 июля 1937 г. был арестован и вместе с ним председатель церковного совета, бывшая учительница Сростинской школы Корюкаева-Черепанова Татьяна Владимировна, «активная церковница» Воеводина Ирина Игнатьевна, «кулаки» Байкалов Панфил Илупович, Байкалов Иван Кондратьевич и Перехожев Трофим Васильевич. 22 сентября 1937 г. постановлением тройки при управлении НКВД по Западно-Сибирскому краю все они были приговорены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение.

26 апреля 1937 г. органами НКВД был арестован бывший директор Сростинской МТС Куксин Степан Евгеньевич, член ВКП(б) с 1920 г., бывший чоновец, организатор и руководитель первой коммуны в Сростках, словом, человек, беззаветно преданный советской власти. Но он смело выступил против перегибов партийных и советских органов в переустройстве жизни села на новый лад, за что 18 месяцев просидел в бийской и барнаульской тюрьмах, где и умер 24 октября 1938 г., так и не дождавшись суда...

Я еще не всех перечислил. В книге «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае» значатся 143 жителя Сросток, подавляющее большинство их погибло. Цифру эту можно сравнить разве что с числом погибших сростинцев на фронтах Великой Отечественной войны.

Мир их праху. Да останется память о них в наших сердцах и в сердцах будущих поколений навсегда!

Василий Фёдорович Гришаев

14 января 2017 года