— Позвольте откланяться, Ваше сиятельство.
— До свидания, Жан. — Голос виконта де Сент-Пуана строг и официален. Вокруг суетится народ — разгружаются телеги, сортируются товары, которые следует доставить в Кале, все заняты делом, и разговор дворянина с простолюдином не должен отвлекать людей.
— Что собираешься делать дальше? — вопрос задан скучным тоном, каким спрашивают о здоровье, совершенно не рассчитывая услышать обстоятельный ответ.
— Пока сам не знаю. Получу свои деньги, а дальше — как сложится. Отныне я человек вольный. — Ажан равнодушно пожал плечами. — Де Савьер грозился подобрать непыльную работу, только где его самого искать? Он человек военный, кто знает, где окажется.
Не надо парнишке знать, что друзья договорились держать связь через небольшую меняльную контору в пригороде Парижа. Ту самую, куда старший де Безье переводил деньги то ли для Жана, то ли для его сына.
Такой вот разговор получался у боевых товарищей, прошедших вместе и войну, и путешествие, опасностью от войны не сильно отличавшееся.
— Так мы можем больше и не увидеться?
— Как знать, господин виконт, жизнь покажет. Вас ждет блестящая карьера, я уверен.
Конечно, уверен. Если этот мальчик повторит путь того графа Рошфора, он взлетит высоко. Станет сдержанным, даже надменным, научится подчинять себе людей не парой слов — одним взглядом. Что ему будет отставной вояка, встретившийся в юности?
Однако это в будущем. А сейчас открытая душа мальчишки не выдержала игры, он бросился к Ажану, обнял…
— Жан, я не хочу расставаться!
— Ты ведь сам выбрал военную службу, — тихо, чтобы фамильярность не услышали окружающие, сказал Ажан, — а, значит, привыкай к расставаниям.
Потом положил руки парню на плечи и, чуть отстранив, посмотрел ему в глаза.
— Через графиню ты всегда найдешь де Савьера, а через него — меня. Впрочем, есть вариант, что я останусь в Амьене, тогда все будет еще проще.
Затем, подмигнув, сделал шаг назад, вскинул руку в воинском приветствии. — До свидания, господин виконт!
Распрощавшись с Шарлем Сезаром, отправившимся с караваном в Абервиль, где должен был представиться в штаб Пикардийского корпуса для зачисления на службу, Жан прибывал в легкой растерянности.
Вот так вот, господин Ажан. Расчет завтра, а сегодня ни в чем себе не отказывайте. Сколько у Вас осталось? Целый экю? Вот на него и не отказывайте. Как в прежнем мире говорилось? Гуляй рванина? Счастливого Вам загула.
Хотя до вечера часа три еще есть — можно попробовать найти Марту, ну или хоть что-то о ней узнать.
А где можно навести справки? У трактирщиков? Ага, с одним экю в кармане — самое то.
В ратуше? Не вариант по той же причине. Представить себе городского служащего, согласного задаром шевельнуть пальцем, на это фантазии Жана не хватило категорически.
Остается городская полиция. Там если и не подскажут, так бесплатным ночлегом обеспечат запросто. Дней эдак на несколько, для проверки личности, например. Но голод в сочетании с перспективой ночевки под открытым небом пробудили казалось навсегда забытый дух авантюризма.
Предлог для посещения — легко, служить хочу! А там — кривая вывезет… Небось Авось пока еще с нами, не подведет!
В Амьене городская полиция занимала двухэтажное здание, примыкавшее к грозного вида постройке — городской тюрьме. У дверей никого, охрана скучала внутри — двое расхлябанного вида молодцов в костюмах обычных горожан, но при шпагах и с нарукавными нашивками полицейских остановили Жана,
— Кто, к кому, зачем? — в предельно лаконичной манере поинтересовались охранники.
— Господа, я только что приехал в ваш город, ищу работу. Могу ли я найти ее в полиции?
Взгляды стражей порядка повеселели, словно они перед собой клоуна увидели, ну или какого другого дурака.
— Разумеется, конечно, в нашем славном Амьене своих мужчин нет, без приезжих нам никак не справиться. Впрочем, если хочешь узнать точно, кто ты есть на самом деле, обратись к мэтру Гурвилю — дверь с заднего двора, выкрашена красной краской. Может ему золотарь какой и нужен, — молодцы видимо решили, что пошутили достаточно остроумно — заржали в голос.
За четыре года воинской службы в Клиссоне и Сен-Беа Жан привык, что юмор на посту — проступок непростительный, от которого отучают сразу и навсегда. Но не лезть же со своим уставом в чужой монастырь, поэтому просто вежливо поблагодарил и пошел куда послали.
Мэтр Гурвиль оказался сухим, подвижным мужчиной среднего роста и средних лет, суетливым поведением и острым лицом немного походившим на хорька. Занимал он маленький кабинет, в котором были только стол, два стула. На столе лежала пачка исписанных бумаг.
— Чего надо? — спросил он, не отрывая взгляда от какого-то документа.
— Работу ищу, — Жан решил быть столь же кратким..
— Чего, умеешь?
— Стрелять, фехтовать, думать.
Хозяин кабинета мельком взглянул на посетителя и вновь погрузился в чтение.
— И как, нравится?
— Стрелять? — Жана стал забавлять этот диалог.
— Думать.
— Ничего, так занятие, бывает интересно. Если в меру.
Бумага легла на стол, а взгляд Гурвиля сосредоточился на Ажане.
— Тебе сколько лет, мыслитель? Откуда ты взялся?
— Двадцать, мэтр. Я военный, точнее бывший — месяц назад вышел в отставку.
Рассказать новую «официальную» биографию — быстро. Крестьянский сын, ушел из дома смотреть мир, устроился на службу в роту охраны клиссонской академии, дослужился до капрала и с повышением переведен в гарнизон небольшой пиренейской крепости. Вышел в отставку в звании унтер-офицера после окончания контракта. Участник сражения при Фадже и обороны Сен-Беа, об Алой звезде пока молчим. Все. Если бы.
А из какой деревни? А сколько в ней домов и кто староста? А почему ушел из дома? А учился ли чему дома? А как попал в охрану академии — по конкурсу или кто рекомендовал? А умеешь ли читать-писать, знаешь ли математику? А на каком уровне и кто учил? А долго ли учился?
С подобным, надо признаться, Жан столкнулся впервые. Так подробно, логично, надо сказать — грамотно его нигде в Галлии до сих пор не расспрашивали. Даже покойный де Баон, и тот биографией Ажана особо не интересовался — ему рекомендации де Ри хватило.
А этот хорек не просто спрашивает, он еще и смотрит… профессионально: не отведет, ли собеседник взгляд, не появится ли в ответах лишних пауз или наоборот — не будут ли они поспешными, не дрогнет ли голос.
Однако, на таком опросе проколется любой дилетант. Это счастье, что в свое время Жан легенду до мелочей проработал. Ясно, что про деревенские дома и старосту Гурвиль проверять поленится — не тот случай, его больше наши реакции интересуют, ну так это сыграть запросто, это мы умеем, а вот кто другой точно поплывет.
Интересно, в случае прокола Гурвиль бы ему только в рыло сунул, или чем похуже дело закончилось? Вот не верится, что к такому пройдохе так легко зайти-уйти можно. Да и дверь, которая на улицу ведет. — не простая она. Есть, есть там какое-то свечение, явно магическое.
Но, видимо, ответы Жана отторжения не вызвали.
— Документы, — Гурвиль протянул руку.
Жан передал подорожную. Стандартную такую, мол отслужил
Жан Ажан пятилетний контракт, вышел в отставку и направляется к месту постоянного, проживания. А поскольку место это ему самому неизвестно, то может он колесить по дорогам славной Галлии в течение трех месяцев и никто ему в этом мешать не должен. Все обычно, кроме подписи.
Маршал де Комон, находясь после переговоров с кастильцами в веселом настроении, решил по-по-мальчишески созорничать и лично заверил документы отставного унтер-офицера.
Гурвиль от вида личной подписи и печати маршала обалдел совершенно, несколько раз переводя взгляд с письма на Жана, затем вскочил:
— Так, сиди здесь, никуда не выходи, — и, схватив бумаги со стола, умчался. Вынырнув из своей каморки, он обежал здание и уже неспешно вошел в главный вход. Поднявшись на второй этаж, прошел в приемную самого интенданта полиции Амьена виконта де Романтена.
— Доложите обо мне, передайте, что дело срочное, — обратился Гурвиль к секретарю.
Через минуту из кабинета донеслось:
— Батист, заходи.
Господин де Романтен, как и положено виконту, был статен, красив, дорого одет, благоухал духами и потом, создавая вокруг себя непередаваемый аромат истинного вельможи.
— Чего у тебя?
— Очередной желающий на работу, Ваше Сиятельство, — Гурвиль говорил почтительно, однако без подобострастия, как говорят с дворянами простолюдины, уверенные, что заслужили их уважение.
— Это ты из-за очередного ко мне без вызова заявился? — усмехнувшись, спросил виконт.
— Нет, конечно. То есть все обычно — очередной бывший военный хочет, в полицию, словно здесь медом намазано. Только этому орлу двадцать лет, а в отставку он вышел унтер-офицером. И подорожную ему подписал маршал де Комон, собственноручно.
Де Романтен выхватил из руки Гурвиля документы.
— Вот это да! И что нам теперь делать? Откажешь, а вдруг де Комон об этом узнает? Мне с ним ссориться неинтересно. А взять — так самому маршальского шпиона у себя посадить… Да и нет у нас свободных должностей… И дернул тебя черт, начать с ним разговор! Нет чтобы сразу отказать, сейчас не ломали бы себе голову.
— Так скучно же с бумагами сидеть, Ваша Милость, а здесь человек вроде интересный…
— Вот уж интерес-то он нам теперь обеспечил, спасибо, тебе, — интендант, со злостью швырнул бумаги Ажана на стол.
Гурвиль потупился, изображая виноватость, а затем, хитро прищурившись, предложил:
— Так у нас вакансия в патруле освободилась, пусть туда идет. Словно и не отказываем, но, как говорится, чем богаты… Может, сам не захочет. А для верности… эту вакансию племяннику Робера обещали, вот мы нашего героя к нему в наряд и направим, посмотрим, когда Робер его съест. Или подавится — в любом случае мы ничего не теряем, а скучно, и в этот раз точно не будет.
Через полчаса ожидание Жана было вознаграждено… Перед ним извинились, что места, достойного бравого унтер-офицера, в полиции Амьена нет, но есть должность патрульного… в общем, если уважаемый господин не против… то мы были бы рады… а оплата у нас…
— Я согласен, мэтр Гурвиль. Когда приступать?
— Да вот завтра с утра и приступай. Оставь документы, я все оформлю и с утренним колоколом ждем.
— Мэтр, помилуйте! Мне завтра у графского казначея деньги получить, счет в банке открыть, с жильем обустроиться. Позвольте через три дня — буду в полном. Вашем распоряжении Да! И не поможете — в Амьене должна проживать моя двоюродная тетка — Марта ван Ставеле, приехала сюда два года назад… Не подскажете, как ее найти?
— Крутая Марта! — даже не сказал, а простонал Гурвиль, непроизвольно, почесав левую скулу.
— Почему крутая? Вы ее знаете?
— Боюсь, Вы единственный человек в городе, который ее не знает, — ответил мэтр, незаметно для себя перейдя на «Вы», — хозяйка та верны «Прекрасная Марта», буквально два квартала от нас, в сторону графского, дворца. До свидания, господин Ажан, жду Вас через три дня.
Когда вечером побледневший Гурвиль доложил де Романтену об этом разговоре, тот сел за стол, обхватил голову руками и произнес длинную фразу, напечатать которую не решилась бы ни одна, самая желтая газета. Впрочем, смысл ее был вполне благопристоен: «Господи, спаси и помилуй!».