В середине 1980-ых годов я полетел в командировку в Китай.

Те годы я помню как времена тяжелейшего дефицита – как промышленного, так и продовольственного. Поэтому Китай, напротив, удивил меня перепроизводством, которое существовало уже тогда.

Я не очень хорошо знал положение Китая в те годы, да и актуальной информации было не так много. Последние сведения, которые я имел, рисовали Китай как страну с непростой экономической ситуацией. Говорили, что там люди чуть ли не голодают. Но страна, в которой я оказался, мало соответствовала тому, что я о ней представлял. После смерти Мао Цзэдуна в Китае правила Банда «четырёх». И лишь после них пришли новые силы, которые способствовали такому быстрому развитию Китая как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.

Об этом я узнал уже на месте.

Мы поселились в хорошей гостинице «Сен Нанси». Мы расположились, съездили в торгпредство за деньгами, а после я решил пройтись. Неподалёку от гостиницы располагался автовокзал, около которого было довольно много торговых павильонов, похожих на ларьки, появившиеся в девяностых годах в России. В этих павильонах продавались самые разные промышленные товары, но были при этом и продовольственные. Я прошёлся вдоль павильонов, рассматривая ассортимент. Меня привлёк один, на прилавке которого мне понравились джинсы и кофточка – я решил сделать подарок младшей дочери.

За пять лет, которые я до этого прожил в Индии, я привык к тому, что покупая нужно торговаться. Впервые попав в Индию, я ещё не знал языка и плохо представлял себе о ритуалах и правилах, которые там действовали. Оказавшись впервые на базаре или «маркете», как он там на английский манер назывался, я был действительно сильно удивлён. Я пристал к одному из работников торгпредства – его звали Василий, он уже не первый год обитал в Индии, даже языками владел. Я, боясь потеряться в незнакомой обстановке, старался держаться этого Василия. Он собирался в отпуск и на базар зашёл за подарками.

В один момент он остановился у одной секции маркета и спросил про какой-то товар. Индус назвал ему сумму в 350 рупий. Я посмотрел на Василия – он улыбнулся и сказал: «Сорок». Я уже знал примерно счёт, потому мог следить за тем, как развивался диалог между Василием и этим индусом. Индус горячо прореагировал на сумму, названную Василием, и начал торговаться, убеждая его в том, что цена приемлемая, однако мой попутчик только с улыбкой повторял: «Сорок». Две минуты, пять, десять – ничего не менялось. Индус сбавляет цену, а Василий повторял одну и ту же цифру. Я стоял неподалёку и всё, что я чувствовал в те минуты – это стыд. Как мне было неловко за себя! Я, советский инженер, присутствую на базаре, да ещё и слушаю, как происходит торговля. Но уйти я не мог – деваться мне было некуда, а потому я продолжал стоять рядом и ждать, когда это кончится, сгорая от стыда.

Наконец, Василий хлопнул меня по плечу и сказал, что мы уходим. Мы прошли всего пару тройку шагов, прежде чем нас догнал тот индус и начал что-то говорить Василию, взяв его под руку. Говорили они на смеси английского и хинди, но я плохо их понимал, хотя понимать было необязательно, потому что после этого разговора то, что индус предлагал купить за 350 рупий, Василий приобрёл за 50.

Впоследствии я освоился, когда уяснил, что такое для индусов торговля. И даже сам учился потихоньку торговаться. Сторговаться я решил и тогда, в Китае, присмотрев для младшей дочери джинсы и кофточку.

Китайского я не знал, а продавец, в свою очередь, не знал ни русского, ни английского, ни немецкого. Но это не помешало мне начать торговаться. Он назвал мне цену за джинсы и кофточку – 200 юаней. Я сбавил до 150-ти. Тот согласился на 180, а дальше – ни в какую. Я предпринял несколько попыток, но без толку. Тогда я подумал и остановил свой выбор только на джинсах и предложил за них цену в 100 юаней. Он согласился и отложил кофточку в сторону, принявшись за упаковку джинсов. Я же взял кошелёк и достал из него купюру в 100 юаней.

Получив деньги, китаец несколько секунд рассматривал их, а потом забрал из моих рук джинсы, распаковал их, вложил кофточку и вновь стал заворачивать. Я попытался объяснить ему, что кофточку я не покупаю, но он только кивал головой и поднимал руку ладонью ко мне, показывая, что мы с ним в расчёте. Я удивился и не мог понять, кто из нас с ним идиот – то за 150 не отдавал, а теперь за 100 продал обе вещи. Видимо, у меня было очень глупое выражение, потому что к нам подошёл ещё один китаец, который говорил по-английски. Перекинувшись парой слов с тем продавцом, тот отдал ему купюру, которой я расплатился. Китаец достал из кармана ещё одну и стал объяснять мне, что те, которые он вытащил из кармана – обыкновенные, народные 100 юаней, а те, которыми я расплатился, считались у них валютой – вроде наших сертификатов и чеков. Отличались они одной деталью – по краям моей купюры проходит ободок тёмного цвета. Эти «валютные юани» были приравнены к доллару, а значит, по актуальному тогда курсу, один доллар составлял 1,8 юаней. Подошедший китаец даже газету мне показал, где был указан курс. Выходило, что кофточку и джинсы я купил за 180 народных юаней.

Я улыбнулся, глядя на продавца. Он оказался честным со мной. Что стоило ему забрать эти 100 юаней и продать мне только джинсы, как мы с ним и сторговались? Торговля в Китае действительно является настоящей культурой. И для нас, приехавших из страны, в которой ощущался дефицит всего, это было очень диковинным. Магазины, прилавки, павильоны – всё было заполнено разными товарами. А в субботу даже улицы перекрывались, и на дорогах разворачивалась огромная торговля самым разнообразным продовольствием: арбузы, дыни, овощи, сладости… Чего только не было! Иногда мы шли с переговоров вечером и покупали на ужин фрукты за какие-то копейки… А проходя мимо павильонов часто слышали «Change money? Change money? Change money?» Это к нам обращались китайцы с просьбой обменять наши валютные деньги на их народные.

В то время мы боялись их менять, поскольку в СССР за валютные махинации можно было получить уголовную статью.