В 70-е годы я почти пять лет безвыездно работал в индийских джунглях на монтаже гидротурбинного оборудования. По возвращени мне был предоставлен длинный отпуск. Я решил часть его провести на родине, на Кубани.

В то время чтобы купить машину «Волгу», нужно было стоять в длинной очереди. Правда, чаще в бесконечной. Машину можно было либо купить, что считалось почти невозможным, либо получить. Продавали машину, особенно «Волгу», героям соцтруда, спортсменам и еще тем, кто работал за границей. То есть у них была возможность за те инвалютные рубли, которые они заработали за границей, купить машину здесь, на родине. Свою «Волгу» я приобрел так же – за инвалютные рубли. А иметь в те годы «Волгу» – все равно, что сегодня летать на личном вертолете.

…Вот на «Волге» я и поехал на Кубань. Захотелось порыбачить именно на Кубани, вспомнить, как в детстве с одной удочкой ходил на сомов. Сейчас, конечно, хотелось поймать сома покрупнее на закидные…

Я приехал на знакомые места. Для машины там оказалась неплохая стоянка, подъезд также был ровный. Я остановился, расположился и пошел ставить сомятницы. Вообще, сома можно ловить или на лягушку, или на живца. У меня было и то и другое. Я поставил пару на лягушек, пару на живцов.

Вдруг слышу звук мотора – кто-то подъезжает. Я посмотрел и увидел, как к моей машине подъехал запорожец. Из машины вышел крупный мужчина, лица я его как-то не рассмотрел. Но что-то в нем мне показалось знакомым. Он посмотрел в мою сторону, увидел меня, приветственно махнул рукой и крикнул:

– Я вверх по течению пойду!

Вверх так вверх, а я внизу.

Я расставил сомятницы и решил побросать спиннинг. После первого заброса блесна зацепилась за корягу. Мне пришлось оборвать, но настроение пропало, поскольку блесна была сделана из серебряной ложки. Мне было очень жалко ее, поэтому я решил развести костер и просто посидеть перед ним, помечтать. Но не удалось мне посидеть и помечтать. Только я развел костер и поставил котелок, как подошел мужчина.

– Приветствую вас.

Я посмотрел на него внимательно, но так и не узнал.

– Ты что, Лень, не узнаешь меня?

– Слушай, ну вот что-то знакомое, но узнать, честно, никак не могу.

– После того, как мне челюсть сломали в драке, я изменился.

Теперь-то я узнал его – это сосед Генка.

Я поздоровался с ним, мы давно не виделись.

– Присаживайся!

Он присел и начал интересоваться, на что ловлю и как ловлю. Я тоже в свою очередь стал у него расспрашивать.

– Эти места мои любимые, я, в основном, здесь и беру сомов. Сейчас я поставил закидушки – сомятницы. Одну лягушку в знакомое место, там я точно возьму килограмм на десять сома. Парочку закидных на живца – больше не надо. С утра подъеду и заберу…

– Я здесь останусь ночевать, – сказал я ему.

– Если будешь ночевать, можешь тогда прийти посмотреть. Если возьмет на мои закидные – можешь вытащить.

Я стал заваривать чай и подал ему кружку. Достал бутылку коньяка, бутерброды. Хотел ему предложить коньяка, но он отказался.

– Нет, я уже не пью.

– А что так?

– Случай был, который помог мне избавиться от этого, – и замолчал.

Я тоже молчал. Через некоторое время он продолжил:

– Мы же с тобой дети войны. Только тебе повезло – у тебя отец вернулся. А у меня-то отец погиб, не вернулся. У матери остались мы с братом. И хулиганили, и воровали, и дрались. Брат постарше, кое-как пошел в фабрично-заводское училище. Я тоже еле-еле тянул в школе: оставался на второй год, часто прогуливал, даже сбегал прямо с уроков, дрался. Даже не знаю, как я не попал тогда в колонию, но кое-как закончил семь классов. Затем на мясокомбинат устроился, там тоже было ФЗУ. Тяжелая была работа, но денежная. Скажу откровенно: воровали мы мясо, воровали и продавали, потому и деньги имелись. Но в то время деньги у молодежи – это что? Пьянки, гулянки, драки. Больше некуда было тратить. Раз попал в милицию: драка была большая, до поножовщины дело дошло. Почему-то списали на меня, что я якобы с ножом был. Дали мне два года химии – пришлось два года принудительно на стройке работать.

…Когда вернулся с химии, на работу уже не взяли. Устроился в частную бойню. Там тоже было хорошо: была и водка, и мясо, и опять драки. Не знаю как, но женился. За что она меня только полюбила?

Женился, ребенок родился, а я и не прекращал ни пить, ни гулять. Второй раз попался, третий. То условно дадут, то год. Отсижу – выхожу. Работы уже не было никакой, никто меня не брал. Досадно было… Бывало, подойдешь к магазину, возьмешь кирпич, трахнешь по витрине, зайдешь туда, пока милиция приедет, я уже две бутылки выпью и колбасы наберу. И забирают опять. Опять химия. Я уже чувствовал себя лучше на химии, чем на свободе…

И вот однажды мы там работали бригадой, а я к тому времени уже бригадиром был. Вся охрана знала, что как кончится срок, я опять сюда же вернусь. Но вот пришел к нам один хлюпик, интеллигент, вежливый, весь из себя. Кто послабее, начали на него все вешать. А он все знай свое: «Извините, извините».

Однажды выхожу на работу, а он сидит в углу и плачет. Ему уже за тридцать лет, а он сидит и плачет.

– Ты чего? – спросил я его.

Он посмотрел на меня внимательно своими добрыми и покорными глазами.

– Извини, – говорит, – бригадир. Вот семья приехала, а свидание не разрешают.

– А кто там приехал?

– Да жена и двое детей, сын и дочь у меня, так хотелось увидеть, а не разрешает начальство свидание…

– Да? Ладно, только сопли не распускай. Сейчас что-нибудь придумаем.

У нас объект был – мы дом строили. Я знал, что мы сегодня там будем работать. Я расконвоированный был, мог свободно выходить и заходить. Я вышел и вижу, что около ограды сидит женщина, около нее девочка и мальчик. Чистенькие, опрятные, и женщина такая красивая.

– Ты на свидание? Тебе не разрешают? – спросил я ее, когда подошел.

– Да, мы приехали, не знаем, как бы повидать, поговорить.

– Мда-а… Незадача. Вот что: мы сейчас пойдем работать, а там Филипповна одна живет, у нее свой дом напротив стройки. Придешь к ней и скажешь, что приехала к мужу, что он здесь будет работать. Она пустит вас.

Так оно и вышло. Привели нас охранники на объект. Я охранникам сказал, что под мою ответственность вот этого надо отпустить, и повел его. Когда подошли к дому Филипповны, оттуда выскочили дети, а мальчонка – ну точно, как мой. Подбежал к отцу и начал целовать ему руки:

– Папочка, миленький, за что тебя тут держат? Пойдем с нами, уходи отсюда

И жена прижалась к нему, и девочка с другой стороны прижалась… Я смотрю на все это и думаю: Господи, у меня же точно такой же ребенок. Но я ни разу не слышал, чтобы он меня папочкой называл. А здесь: «Папочка, родненький, тебе тяжело, тебя заставляют тяжелую работу выполнять». Он обнял их, стояли они так, а я стоял в сторонке, наблюдал и думал: какое же это счастье, наверное, когда тебя так сильно любят.

– А что я? Напился, забрали, сижу. Напился, забрали, сижу… Последний раз, когда на свободе был, приехал к жене. Она уже в другом городе тогда жила. А мой сын, как звереныш, забился в угол и говорит:

– Я тебя боюсь.

А этот своего отца называет родненьким…

Все в душе у меня перевернулось. Все это водка виновата! И вот, представляешь, в тот момент я сказал себе, что как только выйду отсюда, больше никогда и ни за что в рот ни грамма не возьму. Мне оставалось еще полгода отбывать свой срок…

Как-то раз мы с тем интеллигентом разговорились, и я спросил его, за что его посадили.

– За то, – говорит, – что обидел один тип сестру мою, ну я, конечно, превысил оборону, приложился, и он стал инвалидом.

Я посмотрел на него: я выше его на голову, шире в плечах раза в два, а инвалидом человека просто так не сделаю.

– Да, что тут… Нетренированный был человек, пришлось руку заломить, и в печень неумышленно ударил. Развалилась печень. Еле-еле сшили, еще кое-чего поломал там внутри. Теперь мне приходится за это сидеть.

– Ты что? Можешь человека?..

– Да, конечно.

– И меня?

– Да, что тут такого? Ты же нетренированный, не знаешь приемов.

– Да я тебя одним ударом могу прибить!

– Можешь, но не сможешь, – отвечает он мне.

Мне стало интересно. А у нас как раз был еще один там детина, такой же, как я, хулиган. За обедом я его и спрашиваю:

– Эй, ты, Володя, ты вот этого хлюпика сможешь уложить на лопатки?

Он заржал самым настоящим образом.

– Да я его одним пальцем задавлю, – ответил громила и подошел к интеллигенту.

– Каким тебя пальцем большим или маленьким раздавить? – спросил он и тут же заткнулся.

Никто не понял, что произошло, но в следующее мгновение Володя сначала согнулся пополам перед человеком вдвое, а то и втрое меньше него самого, а затем и вовсе повалился на землю, уткнувшись в пыль носом и крича от боли. Умолял отпустить руку. Тот отпустил, в сторонку отошел.

Детина подскочил, схватил валявшуюся арматуру и бросился на него.

– Да я тебя, сморчок, сейчас прибью!

Дальше была совсем интересная картина. Как это произошло? Мы даже не успели рассмотреть. Эта арматура, которой он замахнулся, оказалась у него за спиной, и локти были под этой арматуриной. Все вокруг, даже охранники, стояли рядом и смотрели на все с большим удивлением, даже с интересом. Еще бы! Такой невыразительной внешности человек согнул перед собой почти двухметрового детину, который весит больше него раза в два. Но я прекратил это дело.

Чуть позже я к нему подошел и попросил показать, как он это делает.

– Хорошо, давай, – ответил он мне.

И вот оставшиеся полгода он меня тренировал. Утром почти два часа и вечером. Он объяснял, как ноги поставить, как руки, какие существуют приемы. Я серьезно занимался, надо сказать. Через полгода выпустили, я сразу приехал к жене и умолял ее простить меня, клялся, что больше пить не буду.

– Не верю, уходи. Не пугай ребенка. Возвращайся, когда станешь нормальным человеком.

Пришлось уйти. Опять то же самое: на работу никуда не устроиться, никто не хочет меня принимать после того, как посмотрит мой «послужной список». Уж думал снова дойти до магазина, а потом обратно на зону. Но вспомнил я о своем обещании и решил пойти в райком.

В райкоме я пришел к первому секретарю. В приемной сидел какой-то мужик-хлюпик, который не хотел меня пропускать.

– Свободен? – спросил я его.

– Для кого-то свободен, а для тебя – нет.

У меня времени ждать не было, поэтому я прямо направился к двери первого секретаря. Этот хлюпик хотел загородить мне дорогу, но я его взял за шиворот и посадил на стол.

В кабинете сидел солидный мужчина и с кем-то разговаривал по телефону. Увидев меня, он вежливо попросил подождать, пока он закончит. Что же, это совсем другой разговор.

Я присел и стал ждать. Он довольно быстро закончил разговор.

– Слушаю вас, – обратился он ко мне.

Я ему выложил, что вот столько времени уже пытаюсь устроиться на работу, а никто не берет из-за того, что много раз сидел.

Он внимательно меня выслушал, что-то записал.

– Ну что же, – сказал он наконец, – в самом деле, тебе трудно устроиться. Ни один кадровик не возьмет на себя ответственность принять тебя на работу. Вот что: у нас на сахарном заводе воровство идет… Разворовывают сахар, не килограммами, а целыми мешками. Мы несколько человек изловили, но это еще далеко не все. Если поможешь разобраться, будешь нормально работать. Кадровики тебя не примут. Вот тебе записка к директору завода, он даст указания.

Пришел на сахарный завод, меня, естественно, не пускают, но к этому я был уже готов. Я прошел к директору, подал записку, он на меня внимательно посмотрел, вызвал кадровика и сказал оформить.

Оформили грузчиком, силенками меня Бог не обидел. В мешочке 50 килограмм, а когда кубинский сахар шел на переработку – там потяжелее. На следующий день я заметил, как грузчики группой подошли к забору и начали перебрасывать по одному мешку сахара через ограду.

Я подошел, сказал им, чтобы прекратили. Меня, конечно, обозвали. Это меня рассердило, я взял и их перебросил через забор. Поднялись крики, визги… Один ногу сломал, другой руку. Прибежала охрана, заодно и меня арестовали. Посадили в кутузку…

Начальник охраны стал разбираться, а я молчал. Одного в больницу отправили, двое здесь были. Конечно, они начали говорить, что это я мешки бросал за забор. Они хотели помешать, но я и их перебросил. Но один охранник видел, как все было на самом деле. Пришел после того, как уже вызвали милицию, и доложил начальнику охраны, что все было с точностью да наоборот. И я стал дальше работать. А через три дня возвращался вечером в общежитие, и напали на меня три человека. Думаю, что с ними делать? Двоих уложил. Ну а третьего взял за руку и решил пошутить. Там недалеко от общежития стоял какой-то непонятный столб. Непонятный потому, что было не ясно, зачем он вообще нужен. На нем и проводов-то не было.

Шутка, конечно, получилась злая, но я тогда особо не размышлял. Приказал третьему, чтобы тех раздел наголо. Связал я всех троих и привязал к столбу.

Не знаю даже, сколько они так простояли. Прохожие увидели, собрался народ, посмеялись. Стыдно, конечно, голому стоять, к столбу привязанному. Кто-то развязал, вещи, конечно, я не трогал, рядышком сложил. Они пообещали, что прибьют меня. Через неделю они решили осуществить свой план. Так же возвращался, но еще издалека заметил, что что-то готовится. Выскочили из-за угла уже не трое, а пятеро. Причем теперь кто-то был с арматурой в руках, кто-то с дубиной… Окружили.

– Ну что? – говорят, – хочешь получить?

– Да хотелось бы, только не мне, а вам дать.

Против лома нет приема, но меня этот хлюпик, как я его называл, научил приемам. Первый, который замахнулся на меня дубиной, этой же дубиной и получил. А остальные побоялись. После того, как я еще одного зацепил, оставшиеся вообще врассыпную. Этих я опять тем же манером раздел и привязал к столбу, сказал, что каждый из них побывает у столба позора. Этот столб так и называется сейчас – столб позора. Правда, потом меня приглашали в милицию. Так как это все-таки не совсем законно, но впоследствии признали как самооборону. А за это хулиганство каким-то образом не судили, не знаю, кто вмешался. Может быть, это из райкома. А может быть, директор завода.

После этого события меня назначили бригадиром грузчиков. Теперь уже никто не пытался украсть сахар. Охрана стала меня уважать, но уважать еще и потому, что я потом еще одного охранника поймал, который тоже подворовывал. Но здесь он и его приспешники воровали не мешками, а целыми машинами. Но это не столь интересно…

Настал праздник 1 мая. В программе были спортивные выступления, включая единоборства, в которых принимали участие и спецназовцы. Ребята, конечно, хорошо подготовленные, показывали разные приемы, а потом предложили: кто, мол, желает попробовать свои силы. Меня многие уже знали, и начали меня подталкивать, предлагали выйти и сразиться со спецназовцем. Ребята там здоровые, тренированные. Один под мой вес вышел. Стали мы с ним, у них приемы боевые. Но и у меня была выучка. Схватил он меня, зажал и вдруг я слышу:

– Папа, папа, давай, давай.

Я глянул, а это жена стоит с моим сыном, и он меня подбадривает. Откуда у меня сила взялась? Схватил я этого парня, скрутил в пару приемов. Поймал его на болевом приеме, и он постучал рукой.

…Подбежал ко мне сын, и слезы полились у меня из глаз. Папой называет, папочкой. И вот с тех пор в рот не беру ни капли. Так же работаю бригадиром, купил вот ослика себе, рыбалкой занимаюсь. Сейчас сын в лагере, а так обычно беру его с собой на рыбалку. Тоже сын любит порыбачить, интересы у нас общие. Жена простила мне все, теперь дружно живем без забот.

А все, понимаешь ли, безотцовщина. Ведь мы – дети войны. Тебе, конечно, повезло. У тебя отец вернулся с войны. А мы с братом… Особенно 46–47 годы – голодовка, есть нечего было, вот это и сказалось. Воровать начали, а воровство – оно к хорошему не приводит. Не было отцовской руки. А школа? Мы ее прогуливали. Я своему сыну не позволю никаких шалостей. Конечно, не бить, не наказывать буду, а рассказывать. У меня, как видишь, есть что рассказать. Через что прошел и к чему пришел. Сын у меня в порядке, учится хорошо, даже отлично. Приходи в гости…

Да мне уже пора, надо бы проверить посты. Меня заодно теперь назначили и начальником охраны. Теперь я еще и охраняю. Добровольно был охранником, а теперь в обязанности. Пока, до завтра.

…Он завел, как он выразился, своего ослика. Причем завел с пол-оборота, мотор работал ровненько. Он уехал, а я остался сидеть один. Костер догорал, я подбросил еще. И думал, сколько все-таки шрамов оставила эта война. Тут же мне припомнились другие судьбы. Других ребят, пацанов, которые после войны остались одни, которые прошли колонии, тюрьмы, некоторые оттуда не вернулись… А ведь кто-то остался честным человеком, хотя и тоже безотцовщина. Закончили институты и сейчас даже кандидаты наук, есть доктора… Непонятно, отчего и почему так случилось. То ли от слабости характера, то ли от обстоятельств, в которые попадали мы, дети войны.