Фёдор позвонил мне во вторник и спросил где я. Я ответил, что нахожусь на даче и пробуду здесь ещё дней десять. Он предложил поехать порыбачить на Нарву в субботу. Я согласился.

– Тогда бронируй домик и лодку с мотором. Я к тебе приеду в пятницу вечером, а в субботу утром уже двинем, – сказал он, выслушал моё согласие и положил трубку.

Это было в конце сентября – начало осеннего жора – время, когда ловится практически любая рыба. Самое время для рыбалки. Правда, с погодой трудно угадать, но поехать тем не менее решили. На другой день я занялся снастями, проверил катушки, заменил у одной шнур, также проверил спиннинг и удочки. Поводочков подвязал, крючочки подточил, выбрал воблеры и твисторы для судака. В общем, подготовил всё, что необходимо, включая экипировку и прикормку.

В пятницу утром решил подготовить продукты, что-то у меня есть, а чего-то нужно будет ещё прикупить. Фёдор большой любитель кабачков, и кабачки он ест в любом виде: и в жареном, и в пареном, и в солёном – в любом. Может, и сырые ест, но я не знаю, ни разу не предлагал. К его приезду я решил приготовить кабачки в разном виде, заодно и с собой возьмём.

Мы с ним уже несколько лет снимаем домик на одной и той же турбазе. Вполне приличной по современным меркам. Домики рубленные, все удобства: горячая и холодная вода, маленькая кухонька с электроплитой и кухонной утварью, есть душевая кабина. Телевизор со спутниковым телевидением. На турбазе можно арендовать лодку с навесным мотором, можно и катер, но это подороже и к тому же не очень удобно, если хочешь в камышах половить щук-травянок. А на пластиковой лодке с мотором очень удобно. Можно на глубине встать и половить, как любит говорить мой зять, травоядных – лещей, плотву, сырть и ельца. И также хищников в любом месте. Я, уже предвкушая будущую рыбалку, стал готовить кабачки.

Кабачков у меня в этом году на даче было очень много. Пришлось предлагать соседям, которые брали только из уважения, как мне казалось. Очевидно, у них и свои были.

Иногда я режу круглый молодой кабачок кольцами, немного подсаливаю и даю им постоять. Через какое-то время обволакиваю их в муке и на разогретом подсолнечном масле поджариваю так, что получается корочка. Поджарив, смазываю кусочки давленым чесноком и подаю со сметаной.

Второе блюдо из кабачков делаю таким образом: режу кабачки на кусочки, кладу их в заранее приготовленное тесто. В муку разбиваю яйцо, кладу соль, специи и добавляю немного молока, чтобы тесто по консистенции походило на сметану. В получившуюся массу я окунаю кусочки кабачков и обжариваю на оливковом масле.

Третий вариант такой: на крупной тёрке натираю молодые кабачки, немножко присаливаю, даю постоять им, затем сливаю сок и перемешиваю с мукой, в которую разбиваю яйца и кладу специи. Получаются такие оладьи или драники, как их иногда называет Фёдор, несмотря на то, что драники – это блюдо из картофеля. На подсолнечном масле обжариваю. Можно добавить и немного чеснока или же мелко порезанный укроп. Правда, вкус уже на любителя. Но Фёдор такой, что ему всё вкусно, что с кабачками.

В ожидании Фёдора я включил баню. Кто-то назвал бы её сауной, наверное, потому что нагревается не дровами, а с помощью электричества. Но я всё равно считаю свою баню баней. Сделана она из бруса, внутри есть парилка, душевая кабина и предбанник. В парилке стоят три тенна по киловатту, обложенные камнями. Как и в традиционной русской бане, на камни плещешь воду – и парься.

Я, надо признаться, не большой любитель париться, но тем не менее посещаю регулярно. Когда парюсь с Фёдором, то я никогда не лезу на верхнюю полку, там слишком жарко. Как это выдерживает Фёдор – не представляю. Веники у меня есть и берёзовые, и дубовые. Фёдор любит ещё и ароматизаторы, например, пихтовое масло.

После парилки я не люблю сразу под холодный душ, я ополаскиваюсь тёплой водой. Фёдор говорит, что я ничего в банях не понимаю, но по-другому я не могу. Зимой он и вовсе после парилки ныряет в сугроб.

Я проверил, что баня греется. К приезду Фёдора будут готовы не только кабачки, но и баня.

Пользуясь свободным временем, я нарезал колбасы, сыра, уложил это в боксы и отнёс на веранду бани. Там у меня стоит большой самовар. К сожалению, электрический. Я принёс к нему чашки и заварной чайник. В него я засыпал собственные сборы: листья земляники, облепихи, смородины и мяты. Сушу я на электросушилке, которую мне подарила старшая дочь. Температуру выставляю не больше сорока градусов, поэтому все эфирные масла не улетучиваются. Драники с жареными кабачками я тоже уложил в боксы и вынес к бане. Решил, что если Фёдор не справится, то их можно будет уложить обратно и взять с собой. Хотя, конечно, верил я в это слабо. Во второй половине дня я услышал, что Фёдор подъехал.

– Ну как, всё? Готов на рыбалку? – весело спросил он меня.

– Да, готов, как пионер – ответил я и шуточно дал салют по-пионерски.

– Вот и отлично, – похвалил меня он. – А баньку не забыл включить?

– Ой! Ты представляешь, забыл! – я изобразил на лице искреннюю досаду.

Его лицо вмиг потускнело.

– Ну что же ты, я не предупредил, а ты и не догадался.

Пойду сейчас хоть включу! – он недовольно пошёл включать баню. – Я со вчерашнего дня мечтаю, что вот приеду сейчас и прямо в парную! А ты весь кайф мне испортил…

– Ну, сходи, сходи. Сам тогда включи. Может, ещё успеешь покайфовать, – сказал я, идя за ним следом. Он только рукой махнул в мою сторону.

Фёдор открыл дверь в баню и в лицо ему пахнуло теплом. Он понял, что я его разыграл, обернулся и посмотрел на меня взглядом полным благодарности.

– Ну ладно-ладно, разыграл, удалось тебе!

– Кушать хочешь?

– Кто перед баней кушает? Конечно нет!

Мы с ним начали париться. Я немного попарился, ополоснулся тёплой водой и в халате вышел на веранду – включил самовар и заварил чай. Дождался, пока он заварится, налил себе чашку и, отбросившись на спинку лавки, расслабился. К чаю у меня сахар и мёд. Я больше люблю с мёдом. Отец у меня пил чай с сахаром вприкуску, а я с мёдом «вприкуску». Никакое пиво или другой алкоголь не заменит наслаждения, которое получаешь, сидя после бани с чашкой ароматного травяного сбора. Сразу ощущаешь себя легко и чувствуешь, как каждая клеточка дышит, сосуды очищаются, и сердце стучит равномерно.

Я вернулся к Фёдору, посидев немного на веранде. Он по-прежнему находился на верхней полке. Я принял порцию пара, а Фёдор пытался меня сразу двумя вениками пропарить, приглашая на верхнюю полку, но я согласился только на нижнюю. Хотя и там воздух почти обжигающий.

Избив друг друга вениками, мы вышли в моечную. Он встал под холодную воду, а я ждал, чтобы после него постоять под тёплой. Далее мы в халатах выходим к самовару и наслаждаемся ароматным чаем уже вдвоём. В тот день нам повезло: была тихая и тёплая погода, но вскоре слетелись комары, и мы зажгли спиральки. Спиралек они не выносят, поэтому быстро разлетелись и больше нам не мешали. Мы сидели вдвоём, попивали чай и разговаривали. Я спросил Фёдора, где он был всё это время.

– Ты же отказался тогда со мной ехать, – напомнил он. – Я поехать один, договорившись через знакомых о квартире в Дагомысе. В Дагомыс можно попасть, свернув от Павловской на Краснодар, через Джубгу и Туапсе, или же через Кропоткин, Армавир, Майкоп, Апшеронский перевал и Туапсе. Второй маршрут подходил мне больше. Когда проезжал мимо города Ростова, возникло желание заехать на Малую Родину – Казанскую станицу, где я и родился…

…Красивое, живописное место. Рядом город Кропоткин, Тбилисская станица – те тоже стоят на Кубани. А Кубань, хоть и течёт по равнине, извивается, словно змея: то на север течёт, то резко на юг, а то к западу. Оттого она часто, меняя русло, оставляет старицы. Там я и жил, пока не окончил школу. Школы в то время были – десятилетки. И учили там, на мой взгляд, хорошо. А потом в 1958-ом начались реформы школьного образования. Отменили льготы медалистам – они теперь поступали на общих основаниях, хотя позднее им нужно было сдавать только один экзамен. В институт набирали только 20 % из выпускников школ этого года, а остальные 80 % могли поступить уже после армии или отработав два года на производстве. Поощрялось вечернее и заочное образование В школах также вводилось трудовое воспитание: школьников отправляли практиковаться на заводы, на фермы. Затем увеличили обучение в школах до 11-ти лет, учитывая трудовые «уроки» учащихся. А в институте, как например, в Политехнике, обучение увеличили до шести лет. Те, кто поступал после армии или отработав два года на производстве, первый семестр не учились, а работали на заводах. Учились только со второго семестра. Те 20 % поступивших после школы, работали утром, а учились вечером в течение первого года обучения.

Я окончил школу с медалью. Но поступал на общих основаниях, экзамены сдавал все. Даже в сельской местности учителя добросовестно относились к обучению детей. Никакого платного репетиторства тогда не было, а с отстающими учителя занимались на общественных началах. Вообще в то время в школах были очень дружные коллективы. В нашем классе, например, были очень сплочённые компании. С возрастом дружба завязывалась между ребятами и девчатами. У некоторых даже любовь зарождалась, которая потом у части перерастала в семейную жизнь.

В девятом классе мне нравилась одна девочка, её звали Леной. Сестрёнка у неё была – Татьяна, на полтора года младше Лены. Училась она на класс младше. На неё я тоже засматривался. Не удивительно! Она была прямо модель, картинка, как мы тогда её называли, словом, красавицей была… Хотя и сейчас она такая же красивая.

А Лена, с которой я начал дружить, она хоть и красивая, но ревнивая! Когда мы только начали, всё вроде бы нормально шло, а когда мы уже стали встречаться, она как-то изменилась. Приходил к ним в гости, а Татьяна там рядом – красивая, стройная, щёчки с румянцем… Только я на неё взгляд брошу, как Лена сразу в бок меня толкала: «Ко мне ты пришёл, или на сестру мою глазеть?» – сердилась она.

Родители её были очень гостеприимны. По тем временем у них был хороший и большой дом. Двухэтажные в то время было запрещено строить законом, однако у них был дом, в котором второй этаж считался мансардой, что было разрешено. Поэтому жилище их выделялось в станице среди других. Крыша заканчивалась на уровне первого этажа, и второй этаж считался мансардой, хотя на «мансарде» было три просторных комнаты. Отец её Иван Арсеньевич, мощный казак с усами и казацким чубом, работал механиком в совхозе. Мать её была бухгалтером. Вместе с детьми они жили в этом доме. При этом на участке росли только фруктовые деревья и цветы. Помню, я очень стеснялся есть при них персики, которыми они меня угощали. Персики у них были такие, что в ладонь не помещались, а если начинать его кусать, то сок сочился по персику, по рукам, по губам – настолько они были сочные… Я опасался соком испачкать рубашку и брюки. Да и к тому же, не хотелось мне выглядеть перед родителями и девчонками небрежно, неаккуратно. Поэтому я всегда отказывался от персика. Сейчас я ем персики уже по-другому: ножом отрезаю дольку над блюдцем. Брюки с рубашкой остаются чистыми, как и скатерть. Но тогда я до этого ещё не дошёл. Отказывался, хотя мне персики очень нравились…

Всё огородное хозяйство и домашняя живность находились на участке старого дома, где жили родители Ивана Арсеньевича, дед с бабкой моей Елены. У них утки были, куры, гуси, даже индюки. Дом этот стоял с краю станицы, и участок выходил к старице. Мимо этого дома я проезжал каждый раз, отправляясь на велосипеде порыбачить. Но на старицах я не любил ловить, больше любил ловить в Кубани. Потому что в старицах можно поймать, конечно, и сазана и карася, но мне больше нравилось ловить на течении сома, голавля и усача.

А Лена со временем становилась всё ревнивее и ревнивее… Если на школьном вечере посмотрю на какую-нибудь девчонку или же, что хуже, приглашу её на танец, то после выслушаю длинную тираду о том, какие у той недостатки. Канапушки не только на носу, но и на ушах и на спине, а обувь она носит 39-го размера…

Десятый класс – мы уже год как встречались. Друзья мои постепенно отстранялись от меня, в них она тоже находила тысячи недостатков. То не достаточно умные, то повадки хулиганские, то ест чавкая. Не говоря уже о девушках: у этой ноги кривые, у другой ногти грязные… Словом, стоило мне с кем-нибудь пообщаться при ней, так она потом целый вечер бухтела на меня и на того, с кем я поговорил.

В конечном итоге мне это начало надоедать. Я был ещё совсем молодым человеком и представить себе, что я могу жениться на Лене… Так у меня совсем не останется ни друзей, ни приятелей. Я судил по своим родителям: никогда я не слышал, чтобы мать отцу или отец матери делал замечание. Всегда в нашей семье чувствовалось взаимопонимание и согласие. На протяжении нашего с Леной общения я постепенно становился всё более напряжённым, боясь сказать лишнее слово или с кем-то пообщаться, более дёрганным из-за её высказываний… Кончилось тем, что на выпускном вечере я не выдержал. Естественно, все были возбуждёнными после сданных экзаменов на пороге новой взрослой жизни; кто-то в первый раз, кто-то, может, не в первый, попробовал шампанское. Мы, пацаны, иногда уходили в соседний класс, где было заранее припрятано вино. Пили за дружбу, за взрослое будущее… После очередного раза я подошёл к своей Лене, и она по обыкновению начала высказывать мне, какой я жестокий, что бросил её одну: «Все танцуют, а я тут стою одна покинутая!»

То ли от выпитого вина, то ли нервы просто сдали, но мы так с ней рассорились, что я даже не пошёл её провожать. А потом, когда нам выдали аттестаты, гостившая у нас сестра отца пригласила меня поехать с ней в Ленинград, где она жила. В Ленинграде я до этого ни разу не бывал, поэтому согласился с удовольствием. Родители не возражали, и я, не сказав ничего Лене, через два дня уехал в Ленинград…

Для провинциального пацана 17-ти лет, каким я тогда был, попасть в Питер было чем-то невообразимым. Трудно описать, какие чувства были тогда во мне, когда я первый раз увидел этот город, поездил по пригородам. Конечно у меня сразу появилось желание остаться. Ни о каком Ростове я уже не думал. Я здесь же подал документы в Политех, а там сам знаешь: Лесной 65, общежитие, студенческая жизнь… Так и забылась моя подружка и её сестрёнка. А на родину я больше не ездил, потому что в тот же год как я сюда уехал, родители продали дом и переехали к старшему сыну, к брату моему, у него как раз родился ребёнок. Они поселились в Краснодаре, эта станица осталась в стороне. У меня там не было закадычного друга, к которому можно было бы приезжать, а подружка уехала не в Ростов, а в Москву, там поступила в институт, как мне сообщили родители. А позднее я однажды случайно столкнулся с её сестрой Татьяной. Я удивился, не ожидал встретить её в Ленинграде. Она рассказала, что тоже в Ленинград приехала поступать – и поступила в Холодильный институт, в Холодилку. На втором курсе вышла замуж, как она сказала, по любви. Он был преподаватель в их институте, кандидат наук… А сестра её, бывшая моя подружка, в Москве так и живёт, там вышла замуж, и всё у неё вроде бы хорошо. С Татьяной мы обменялись телефонами и изредка перезванивались, а иногда даже семьями встречались на праздниках или днях рождения друг друга…

И сейчас перед отъездом я заехал в магазин набрать продуктов в дорогу и там снова случайно встретился с Татьяной. На этот раз она была с сыном. Сын её – здоровый красивый парень, также окончил Политех, но по специальности программист-электронщик, а сейчас в какой-то престижной фирме работает. Я сказал, что еду в Дагомыс. Поинтересовался её жизнью.

– Да вот сын институт окончил, а дочь ещё на последнем курсе учится.

– А родители как? – спросил я.

Она мне и раньше говорила, что мама умерла, а отец продал большой дом и сейчас живёт в старом в одиночестве.

– Понимаешь, мы туда сейчас практически не ездим, ну что там – деревня, что туда ездить, когда сейчас свободно можно поехать и в Испанию, и в Италию, и на Канары, и в Болгарию. Это даже дешевле, чем в эту деревню ехать, а комфорта там никакого.

Я решил всё-таки заехать в станицу, в которой не бывал очень давно. Проезжая по ней, вспоминал: вот школа, в которой учился, вот дом, где когда-то жил, теперь там живут совсем другие люди, проехал мимо дома, в котором жила когда-то моя подружка… Видимо, и в её доме сейчас кто-то жил, снаружи было развешано много белья, по старому двору ходили курочки.

Я сделал остановку на берегу Кубани. Был почти полдень. Вышел из машины, и мне вспомнилось, как в детстве я ездил сюда на велосипеде с удочками. Тогда у нас были не такие удочки, как сейчас, а самодельные. Удилища были из орешника, леска была жилка, на ней крючок…

В тени под белолисткой я поставил машину. Белолистка – что-то вроде тополя с раскидистыми ветвями и листьями, как у Мать-и-мачехи. Под этой белолисткой стояли столик и скамейка. А рядом, вот это меня уже удивило, стоял мангал и коптильня. Там же выкладка под костёр.

Я открыл крышку коптильни – она была тяжёлая, металлическая, из нержавейки, и сама она плотно прилегала к коптильне. Внутри две решётки. Вот здорово, подумал я, может, подкопчу рыбы себе на ужин…

Стал осматриваться и слева от поворота заметил машину. Никого поблизости я не увидел, поэтому я пошёл к своей машине, взял спиннинг и вернулся к старице. Я чувствовал, что там щучка гоняет.

Между прочим, я совсем не помню, чтобы в детстве у нас в Кубани были щуки. Сом и окунь были, а вот щук не помню… Но сейчас я ясно видел признаки щуки в старице. Я поймал её с первого заброса. Небольшая, килограмма на полтора. Затем побросал ещё туда-сюда, и схватилась ещё одна на килограммчик. То что и надо бы для копчения. Больше щук ловить не хотелось, но уж больно заводь красивая была. Я забросил донки в надежде поймать сомика или усача.

Кубань в этом месте меняла своё направление. Она вообще то туда протекает, то сюда, крутится, вертится, извивается… В детстве, когда у нас не было лодок, мы катались на «камерах». Конечно, не на новых, на старых с заплатками – и плавали таким образом то на север, то на юг – зигзагами. Оттого, что Кубань течёт такими зигзагами, у неё после разлива меняется русло…

Я достал удочки, поставил электронные сигнализаторы и одну забросил. Только забросил, как сигнализатор запищал. Течение было сильным, очевидно, листик зацепился за леску или ещё что-нибудь. Сигнализатор не давал мне покоя, поэтому я стал искать такое место, где он бы не пищал. Можно было бы, конечно, ловить в заводи, где течения нет, но мне хотелось поймать усача на течении. Я сдвинул донку на стыке двух течений, и сигнализатор перестал пищать. Теперь даже цепляющиеся листья не тревожили леску настолько, чтобы давать сигнал электронике.

Поставив удочки, я решил заняться щуками – разделать их и присолить. У воды я почистил внутренности, достал полиэтиленовый пакет, соль, посолил и уложил на столике – пусть они с часик полежат в солёной гуще. Стал смотреть, чем бы разжечь костёр. Дрова были, а вот чем задымить – вопрос. Я прошёлся вокруг и неподалёку нашёл ольху. Как раз то, что нужно. Я нарезал веточки и кору, когда заметил, что к моему месту подъезжает «Копейка». Остановилась, дверь открылась, и из машины стал выходить пожилой мужчина. Он выходил долго, видимо, у него спина побаливала, поэтому он боялся её напрягать.

Когда он вышел и захлопнул дверь, он заметил меня и согнувшись направился в мою сторону.

Поздоровавшись и выслушав моё приветствие, он спросил:

– Шо тут у тебя всё пиликает да пиликает?

– Да вот сигнализатор…

– Яки такие сигнализаторы? Что только не придумают!

У меня был запасной сигнализатор, я достал его и протянул ему показать.

– И что это такое?

Я показал, как в сигнализатор должна заправляться леска, и объяснил, что он пищит, когда рыба клюёт.

– О, господи! Скоро уже телевизоры прицепят, чтобы видно было, как она в рот берёт.

– А сейчас и такие есть, Иван Арсеньевич.

– Ты шо меня знаешь?

– Да, знаю.

– А ты хто такой? Я вот смотрю, номера питерские у тебя…

– Кто, кто… Когда-то за вашей дочкой ухлёстывал.

– Это ты что, Федька Герадащенко? – удивился он.

– Да, Федька, Федька.

– Не узнать, вырос ты, вырос. И солидный какой стал! И BMW, что ли, твоя?

– Моя.

– И куда едешь?

– Да, знаете, овдовел я три года назад и вот решил на юге, на море в Дагомысе покупаться, отдохнуть, а потом подумал: дай-ка на Родину заеду, ведь за столько лет я тут не был ни разу. После моего отъезда, родители тоже уехали, а тут друзей нет, заехать тут…

– А что же ты сбёг-то от моей-то Ленки? – перебил он меня.

– Да не очень-то я и сбёг. Уж больно она у вас норовистая была, – сказал я честно.

– Да… Это да… Норов у ней был. Ну что же ты там, в Ленинграде? И дочка у меня в Ленинграде.

– Да знаю!

– Шо знаешь? – осторожно переспросил Иван Арсеньевич.

– Татьяна ваша в Ленинграде, я её встретил не так давно. Мы с ней иногда специально собираемся, иногда встречаемся.

Он немного помолчал, и я заметил, что глаза у него заблестели…

– Як встречаемся?

– Ну как… Как земляки, иногда созваниваемся. Когда жена была жива, мы семьями встречались, у неё сын и дочка, у меня тоже сын, так что…

– А давно ты её видел? – снова перебил он меня.

– Ну как… Я второй день в пути… Четыре дня назад, – сказал я.

– Як? Четыре дня? – Иван Арсеньевич почему-то удивился.

– Да, – подтвердил я.

– А где ты её видел?

– Я поехал в магазин, нужно было закупить продуктов, там её и встретил.

– Как она? С кем она?

– С сыном она была.

– С Виктором?

– Ну да…

У него на глазах появились слёзы.

– Ну расскажи, как Виктор, как они там, как? Ну… ну… Расскажи! – начал просить Иван Арсеньевич.

– Виктор уже институт закончил, в престижной фирме работает. Нормально всё, в общем-то. А дочь Татьяны… Я, правда, давно её не видел, но месяца два назад мы с ней случайно встретились, и она рассказала, что ещё учится… О Татьяне что говорить… Красавица! Ох, помню, когда с Алёнкой дружил, заглядывался я на неё. А сейчас такая красивая цветущая женщина! Пока мы разговаривали, все проходящие мимо мужики косились.

Я думал, что Ивану Арсеньевичу будет приятно услышать комплимент его дочери, но он молчал. Одна слеза упала ему на щёку, он спохватился, утёр её рукавом и сказал:

– Ладно, не буду мешать, рыбачьте, рыбачьте, – он поднялся и, так же согнувшись, пошёл к машине.

Я смотрел ему вслед и не мог понять, почему он так расстроился. И почему с таким напором хотел услышать о жизни Татьяны. Неужели они совсем не поддерживают связь?

Иван Арсеньевич сел в машину и упёрся лбом в руль. Не плохо ли ему стало, мелькнуло у меня в голове. Я решил подойти удостовериться, что с ним всё в порядке, но как только я стал подходить, он словно почувствовал это и, не глядя на меня, завёл машину и уехал.

Я вернулся обратно на место рыбалки, стал проверять донки. Мне было жаль Ивана Арсеньевича, но я как-то не мог до конца поверить в то, что Татьяна действительно так давно к нему не приезжала. Тогда в магазине я не придал её словам особого значения…

Погода на Кубани стояла по-летнему прекрасная, вокруг было тихо. Я развёл костёр, рыба, должно быть, уже засолилась. Я слегка сполоснул соль, положил щук на решёточку и поставил коптильню на костёр. В это время сработал сигнализатор, я поспешил к удочке, подсёк и вытащил сомёнка под два килограмма. Конечно, сомёнка бы закоптить, но сома коптить горячим копчением не совсем правильно. Сом – рыба жирная, от горячего копчения весь жир расплавится. Его холодным нужно коптить, а ещё лучше сделать из него балык. В детстве такой на базаре продавался… Бывало, со школы придёшь, родители на работе, и этот кусочек балыка кладёшь между двумя кусками хлеба. Наливаешь кружку молока, и получается такой обед. Балык сома – чистая энергия, сразу чувствуешь, как сил становится больше.

Время близилось к закату, и я решил, что здесь и заночую. Спешить мне некуда. Мне вспомнилась Елена, как она меня пилила постоянно по любому поводу. Уже когда мы расстались с ней, когда я уже женился, я нередко прикидывал, как бы мы уживались с ней, если бы моей женой стала она. Э, нет, наверное, не вытерпел бы, после свадьбы сразу бы сбежал!

А моя жена… Она была прекрасной женщиной. Жаль, что так рано ушла…

Решив заночевать здесь же, я достал продукты, которые у меня были с собой. Сижу, раскладываю помидорчики, огурчики, смотрю – едет машина. Это был снова Иван Арсеньевич. Он так же не спеша вышел из машины, достал корзинку с продуктами и трёхлитровую бутыль, которую на Кубани называют четвертью. «Четверть» – потому что четвёртая часть ведра. Ведро 12 литров, а 3 литра – четверть.

– Вино это самодельное, – сказал он, когда подошёл. – Давай поужинаем с тобой? – Увидев, что у меня уже всё разложено, он осторожно добавил – Можно я составлю тебе компанию?

Я конечно не возражал.

– Я понял, что ты решил здесь заночевать? – поинтересовался Иван Арсеньевич.

– Да, захотелось вспомнить детство, как здесь рыбачили, как здесь проходили детские годы, как был я влюблён в вашу дочь, ходили мы сюда, целовались здесь, но, видишь как, не получилось у меня зятем вашим быть, – улыбнулся я.

Мои щучки уже закоптились, я подал их к столу. Он осмотрел их и, очевидно, одобрил. Он налил вина в стаканы.

– Ну давай, вроде бы знакомы мы… С приездом тогда! – нашёлся он.

Мы чокнулись, выпили. Домашнее вино оказалось очень даже приличным. Я пил его маленькими глотками и думал, что вино это похоже на настоящий нектар. Я с трудом осилил полстакана. А Иван Арсеньевич выпил полный, вытер ладонью усы. Я передохнул и допил свой стакан. Усов у меня, правда, нет.

Мы начали закусывать кто что. Я разломил щуку, половину пододвинул ему. Он её принял и одним движением как-то хитро отделил голову и шкуру.

Иван Арсеньевич стал расспрашивать меня, где я работал, где учился, как вообще жизнь. Я чувствовал, что гораздо интереснее ему услышать что-нибудь ещё о его дочери, о внуках. Я вкратце рассказал, чем живу, и перевёл тему на Татьяну – стал рассказывать, как в первый раз чисто случайно встретил её в магазине. Он внимательно ловил каждое моё слово и постоянно переспрашивал и просил уточнить детали.

– Как Виктор, как выглядит, как?

И тут я понял, что он, похоже, действительно очень давно уже не видел внуков. Мне не понять было причины, их семья всегда была дружная, всегда в ней царила атмосфера взаимопонимания. И обеспечены они были всегда лучше других. Может, потому что хозяйство у Ивана Арсеньевича было завидное, а может, потому что работали они с женой хорошо. Он был высококлассным механиком, а она бухгалтером. Дочь их всегда выделялась среди нас одеждой, причёсками, потому и казалась их семья такой красивой и счастливой. Они и правда такими были.

Иван Арсеньевич слушал внимательно, лишь однажды прервав меня, чтобы разлить ещё вина по стаканам и произнести тост за детей наших и внуков. Я поддержал этот тост, добавив, чтобы не было у них невзгод, чтобы всегда они были сытыми и здоровыми. Теперь я уже в три приёма осиливал стакан, а Иван Арсеньевич одним махом. Мы немного посидели молча. Иван Арсеньевич положил локти на стол и о чём-то задумался.

– А как вы жили здесь? – решил поинтересоваться я.

– Да что жили, хорошо жили…, – ответил он. – Понимаешь как, жизнь – она уже на закате, пора уже и мне к бабке… Где-то меня забыла смерть, а уже пора, уж сколько лет бобылём ходил, как отшельник здесь живу.

Я молчал, ничего не говорил.

– Да что говорить, ты же помнишь, как жили мы здесь. Две дочери у меня! Я, как и ты, в молодости здесь школу кончил, тогда не 10, а 7 классов у нас было, потом техникум, а после сразу армия. С армии пришёл – стал работать механиком, а к нам прислали на практику тут студентов, уж больно красивая была студенточка одна, и мы, как ты говоришь, подружились. Наша дружба в письмах продолжалась. А через полтора года она приехала сюда по направлению как молодой специалист. Через месяц сделал предложение, она согласилась, и мы поженились. Жили в этом доме, тогда тоже, как сейчас говорят, программа для молодёжи и прочее… Она как молодой специалист по направлению получила план. В общем, мы решили строиться. Я мечтал о большом доме, хотел большую семью, много детей, но… Закон есть закон. Никаких вторых этажей строить было нельзя. И моя вычитала, ох, и умная она у меня была, что есть такие дома – одноэтажные, но с мансардой. Вычертили план, и проект нам утвердили!

Стали мы дом строить. Первая дочь родилась, когда мы его ещё не достроили даже. Тяжеловато было, конечно, на зарплаты наши всё успевать делать, но у меня руки были там, где им нужно быть, я много делал сам, а что не мог – друзей приглашал, мастеров звал. Когда закончили строительство, в стране начали «Жигули» выпускать. Хорошие машины были, но бились и ломались у народа часто, многие ещё тогда к таким скоростям не привыкшие были. А я так заинтересовался, что стал изучать машины, и изучил так, что по звуку умел определить неисправность. Друзьям, знакомым, их детям делал бесплатно, другие бутылку давали, но я не любитель был совершенно. А потом, когда первые хорошие годы грянули, когда за работу уже получать можно было, жена моя умненькая сразу предложила: давай, говорит, так: ты ремонтируешь, а я это всё оформляю официально, чтобы налоги платить. Там она как-то всё устроила. ТО, ЧП, что-то какие-то названия разные всякие. Она как бухгалтер этим занималась. Когда дом строили, план-то дали на неё, так что и дом записали на неё. Вся эта бумажная канитель на ней была, и она с этим прекрасно справлялась. А моим делом было работать.

Недолго это всё продлилось, вскоре всё снова начало обваливаться, но к тому времени у нас уже деньги появились, и мы могли позволить детям учиться в центре. Одна в Москву поехала, другая в Ленинград. А нам, старикам, много не нужно было. Мы знай себе за хозяйством присматривали да и всё – куры да гуси. А гусю что надо – горсть зерна, чтобы знал где дом, а так на старице они целый день пасутся и питаются…

Организовал я сервисный центр, откупил там гаражи, деньги были – и подъёмники сделал. Хорошо зарабатывал! Дети приезжали на каникулы с внуками – всё было замечательно.

Старшая однажды попросила занять им денег. Она квартиру хотела купить для себя и для внуков. А что мы? У нас для детей же эти деньги и лежат! Часть на книжке, часть в валюте. Побаивались мы опять реформ, поэтому держали деньги по-разному. Приличные уже у нас суммы были. Дочь попросила в «баксах». Тридцать тысяч – пожалуйста.

– А вы в долг хотите взять или так? – спросила жена.

Я посмотрел на неё, нахмурив брови, а дочь с понимаем:

– Конечно же в долг, мы вернём.

– Тогда пишите расписку, – сказала жена.

Те обрадовались, что им деньги дают, тут же написали расписку и вдвоём подписались – и дочь и зять, что обещают вернуть. Я тогда, помню, так возмутился: как это так – с детей расписки брать! Но всё как-то так само собой получилось, что и переживать не было смысла.

Младшая дочь Татьяна, узнав о новой квартире старшей дочери, тоже попросила денег. Ну а нам-то что – деньги есть, пожалуйста. Жена и с них взяла расписку.

Дети с внуками часто приезжали. Правда, не хочется сейчас вспоминать, но не припомню, чтобы они что-нибудь на свои покупали. В основном, всё мы им оплачивали: дорогу, проживание, питание, разные вещи в хозяйстве. На море с ними ездили, домик для них снимали ближе к морю с удобствами. Но я тогда действительно хорошо зарабатывал, а бабка всю бухгалтерию вела. Нормально мы жили, не тужили.

До тех самых пор, пока… Уж не знаю, как мы так всё проглядели… У бабки, когда хватились, уже четвёртая степень рака была. Одна операция, вторая… Дети попеременно приезжали проведать мать, я сиделок нанимал… Раз приехал с работы уставший, смотрю, Татьяна как раз заходит в комнату к матери с какой-то женщиной. Меня увидела, смутилась, а я ничего не понимаю.

– Это доктор? – спрашиваю.

– Нет, не доктор.

– А кто?

– Это… это нотариус.

– А что? Зачем?

– Мама хочет изъявить желание, это самое, собственность, которую она хочет вот сделать подарок… Мне и внуку.

Я остановился и не мог поверить своим ушам.

– Ты что говоришь такое?

– Ну это вот мамино желание.

– Но ведь я ещё живой! Как ты… Не сказав мне, не спросив…

– Мама такое написала…

Я прошёл мимо них к жене. Она была уже очень плоха. Доживала последние дни. Я вышел к ним:

– Ну покажи ту бумагу, которую подписала мать.

Я посмотрел. Написана она была Танькиной рукой.

– Знаешь что, Тань, – сказал я, – всё это будет, когда я подохну, вот тогда вы и будете делить то, что мы с бабкой заработали, а сейчас никакого нотариуса не надо.

В общем, выпроводил нотариуса… Дочь, конечно, обиделась сразу на меня.

– Таня, – попытался я объяснить, – вы для меня обе одинаковые, родные, что ты, что Лена, поэтому отдельно ни завещаний, ни дарений не будет. Вам всё достанется, но только после того, как меня не станет.

Она обиделась и уехала. Когда жена слегла, пришлось нанять другого бухгалтера. Лена предложила нанять свою подругу, та как раз экономический окончила. Мы наняли, но я не влезал особо в эти дела, у меня были совсем другие заботы. И лишь позднее уже я узнал, что бабка моя учредителем всяких там ТО, ЧП и ООО во время болезни уже не являлась. Почему-то там была вписана Ленка. Я не знал тогда всех тонкостей. Всё выяснилось тогда, когда жены не стало…

Сиделки стали распоряжаться, кто-то начал приезжать, подписывались какие-то бумаги, я позвонил родственникам ближайшим, дал телеграммы, позвонил дочерям… Неприятное дело эти похороны. На девять дней я отдал дочерям расписки, которые хранились у жены, и сказал им, чтобы они не забывали о матери, а расписки эти никому не нужны. Они поблагодарили и уехали.

Через какое-то время бухгалтер сообщила, что в течение полугода необходимо вступить в наследство.

– Чего вступать-то? – не понял я. – Я же жив, оно всё должно мне перейти.

– Нет, не только вам, но и вашим дочерям.

– А что дочерям? Я помру, и будет им пополам.

– Нет, сейчас по закону должно быть так: половину нажитого вам, а следующая половина делится на три части, дочерям по одной шестой и вам.

– А что делить?

– В собственности у вас только один дом.

– А как же мой центр?

– Это не ваше, это Лены.

– Как? Она там ничего не делала, это же я тогда выкупал! Это дорого стоило всё это купить и оборудовать!

– Нет, вот документ, она учредитель, в связи со смертью владелицы она единственный хозяин и учредитель.

– А старый дом?

– А старый дом – это ваш дом, поскольку он был оставлен по завещанию ваших родителей, поэтому он делению не подлежит.

– Значит, вот так?

– В течение полугода вы должны вступить в наследство. Дети могут отказаться от своей доли в вашем доме, и также вы можете отказаться в пользу кого-то.

Ну что ж, все эти формальные процедуры нужно было оформить, но я понадеялся на девочек, раз мы им уже дали по тридцать тысяч долларов каждой, то, наверное, им не нужны доли в этом доме, у них же свои квартиры есть… Я написал им письмо с просьбой прислать официальную отказную, заверенную нотариусом, чтобы я мог полноценно вступить в права.

И представляешь, они приехали. Но отказной с собой не привезли.

– Нет, отец, – говорят, – не будем мы отказываться, а ты откажись.

– Как? – я был поражён.

– А зачем тебе этот дом?

– Как зачем? Я живу в нём!

– Ты живёшь, а завтра приведёшь сюда какую-нибудь бабку, и она станет хозяйкой.

– А это наше, извините. Это мы с матерью строили, вы помните, как вы учились, а мы… Да что говорить! Иногда и не доедали, чтобы купить лишний гвоздь или доску, чтобы вас обуть-одеть.

– Что было, то прошло. Так что давай-ка, отказывайся ты от этого дома, а мы возьмём и продадим его. Деньги поделим между собой, а тебе старого дома хватит жить, туда кого хочешь, того и приводи.

– А центр как же? – мне было искренне жаль расставаться с делом всей моей жизни.

– А что центр? Центр это мой, – заявила Ленка.

– Как твой? – обернулась Танька. – Откуда твой?

– Мой, я там учредитель.

Между ними разгорелся настоящий скандал прямо на месте.

– Отец, это ты отдал! – кричала Татьяна. – Ты не хотел тогда помочь дочери и внуку, ты обокрал меня!

Назначили день визита к нотариусу. На месте мне дали бумагу, в которой было написано, будто я отказываюсь от своей половины дома.

– А почему я отказываюсь?

– Мне так сказали, – удивился нотариус, – что такой отказ вами дан, а дом будет разделён на две части.

– Нет, я не отказываюсь, я думал, что отказываются дети, поскольку они не принимали участия в строительстве, а мать перед смертью им оставила по 30 тысяч долларов.

– Если это нигде документально не засвидетельствовано, то процедура разрешится по закону.

– А что по закону?

– Вам положена половина дома плюс одна треть от второй половины.

Дочери со мной не разговаривали, да и между собой тоже. Я подписал бумагу о том, что вступаю в законные права. Обе дочери, не прощаясь, уехали. Через неделю я получил письмо от Татьяны, в котором она заявила, будто я обокрал её и своего внука, и что раз я отдал всё Ленке, то больше ни увижу ни её, ни своего внука. Нечто подобное получил и от Ленки. Она писала, что я пожадничал, взяв половину дома, мало мне, что ли, старого дома, что я за этот зубами ухватился так, что меня не оторвать…

Спустя месяц я как обычно работал в сервисном центре. Вдруг заходит какой-то незнакомый мужчина и говорит, что он тут хозяин.

Я был удивлён, но на моё удивление он предъявил документы, среди которых был договор купли – продажи.

В моих услугах, как мне было сказано, нужды нет, и я оказался за дверьми. Звоню Лене, спрашиваю, как же так, почему не посоветовалась, зачем продала.

– Он мне не нужен, мне деньги нужны, ты же мне не даёшь.

– Лена, но мы же с матерью дали вам деньги.

– Это от матери, а не от тебя. С жадным отцом не хочу знаться. Так что не надейся, ни я, ни мои дети к тебе не приедем. Живи в своей деревне сам.

Не знаю, как я без инфаркта обошёлся в то время. Обратился в бюро по продаже недвижимости, уж не знаю, как они там с дочерьми ладили – не ладили, в общем, продали дом, деньги мне перечислили на книжку, и я распределил их между внуками. Положил и жду. Скоро и мне уходить… Старый дом свой я решил оставить Виктору. Он единственный, кто мне звонит иногда тайком от матери, спросит «Как ты, дед?» Всего три слова. А больше мне и не надо…

Я смотрел на Ивана Арсеньевича, у которого слёзы капали прямо на стол. Он не вытирал их, и на столе уже образовалась небольшая лужица.

– Вот так вот, Федька… Федька… Помнишь, тебя Лена Федькой называла?.. Эх… Что тут говорить, давно уже всё это известно: отцы, дети… Не знаю, может, построже надо было… 60 тысяч долларов, которые мы с бабкой накопили и отдали им… А они их взяли и забыли… Стали требовать ещё. И вот сейчас сижу один в старом доме… Единственное, это выйдешь к Кубани, посмотришь на неё, как она течёт, журчит, прислушаешься, припомнишь – всё-таки мы с бабкой очень хорошую жизнь прожили: дружную, насыщенную… Мы радовались рождению первого, второго ребёнка, радовались, когда они школу шли, когда заканчивали, в институты поступали, когда внуки родились – сначала первый, потом второй. Но я никогда не думал, что на старости лет один останусь… Ты уж извини, что старик тут… Может, пьяные слёзы… Давай ещё выпьем с тобой.

Он налил вина, мы чокнулись, он ещё раз извинился:

– Извини, но нам старикам иногда надо перед кем-то свою душу излить, вот я перед тобой и излил. Понимаешь, перед соседями стыдно мне признаться, что меня дети бросили. А ты как будто свой. Ведь я помню хорошо, как ты приходил к нам, как стеснялся персик укусить, ну ладно. Куда ты сейчас? Хочешь, оставайся у меня? Порыбачим здесь, что тебе там море? Это же Родина твоя! Ты же здесь родился.

Я не знал, что сказать.

– Давай, оставайся, посмотри, какая красотища сейчас, ты глянь, какая высота у этой белолистницы! Как она темна, только свет зари коснётся её листьев, как они белые будут, ветерок подует, она шуметь будет. Я прихожу сюда по утрам на эту скамейку, а они как будто шепчутся. Давай, оставайся!

… – Вот такой разговор был у меня с ним. Ты знаешь, я остался, не поехал ни на какое море. Я остался у Ивана Арсеньевича. И две недели повёл с ним. Мне показалось, что он даже выпрямился, походка у него изменилась, мы рыбачили с ним, но рыбачили в своё удовольствие – ловили и отпускали… Ну ладно, пойдём ещё попаримся!

Прошёл год после того разговора. Фёдор начал меня агитировать составить ему компанию – съездить в Геленджик. Этим летом у него гостил в Петербурге родственник из Геленджика. Родственник не такой уж далёкий – троюродный брат – нашёлся по интернету, с ним Фёдор никогда раньше не виделся…

Он приехал в Питер с детьми. Мальчику – 12 лет, девочке – 15. Им уже был интересен Петербург с точки зрения музеев и достопримечательностей. Фёдор повозил их по городу, показал музеи и даже пригороды. Когда они были в Гатчине, то по пути заехали ко мне на дачу. Там я устроил для них пикник, на котором родственник этот пригласил нас в Геленджик, где у него собственная недавно построенная гостинца…

Уговаривать меня долго не пришлось, и мы условились ехать в первых числах сентября, когда основной поток отдыхающих, по нашему мнению, должен был уменьшиться. Решили ехать на машине. Сейчас не сравнить это с теми годами, когда с собой нужно было везти минимум три канистры бензина, разные приспособления, например, для разбортовки… Сейчас проще: кругом автосервисы, мотели, отели, заправок много. И потому вещей с собой можно брать минимум, который полностью поместится в багажнике. Одно плохо – дороги хоть и лучше стали, но сильно забитые. Кругом множество «спешащих», которые превышают скорость чуть ли не в два раза…

Мы ехали не спеша. Нам вообще, пенсионерам, спешить некуда. Ехали не превышая 100 километров в час. Удачно проскочили Москву, в районе Ефремово заметили вполне приличный мотель, где мы и переночевали. А утром поехали дальше.

Подъезжая к Ростову, Фёдор стал предлагать заехать на «родину» в его станицу Казанскую. Я не возражал, помня его рассказ об Иване Арсентьевиче и о том, какая на Кубани рыбалка.

Мы ехали по трассе, которая некогда называлась «Ростов – Баку». Построена она была ещё в 50-ых, местами расширена так, что даже не ясно, зачем нужна такая широкая дорога. Сравнивая с другими трассами и шоссе, где и вовсе было по одной полосе в каждую сторону, это казалось излишеством. Но это дело тех, кто проектировал и тех, кто давал на это деньги…

Когда мы въехали в станицу, Фёдор мне начал показывать школу, в которой он учился, дом, который строили родители его подружки. Дом, может, и был в те годы каким-то особенным, но сейчас его окружали уже более высокие и более солидные постройки с узорчатыми воротами и разным декором – таким, например, как сторожевые львы и крыльцо с колоннами. Выглядело, может быть, слишком аляписто, но, видимо, у людей появились деньги, а заодно и желание украсить своё жилище.

У старого дома Ивана Арсентьевича мы заметили иномарку.

– О, – удивился Фёдор, – Арсентьевич свой Жигулёнок на иномарку сменил? Причём с питерскими номерами, – добавил он, когда рассмотрел номер.

Хозяин дома, очевидно, услышал звук мотора и вышел нам навстречу. Он слеповато щурился, всматривался и наконец узнал Фёдора, который сидел на пассажирском сидении.

– О, Иван Арсентьевич! – приветствовал его Фёдор.

– Федька, ты приехал, что ли? Вот спасибо, вот ты друг мне!

Он поспешил нам навстречу, раскрыл калитку и обнялся с Фёдором.

– Ну Федька, спасибо, друг ты мне друг, не стал зятем, так стал хорошим другом. Спасибо тебе, Федька.

– Да что вы… – засмущался он.

– Проходите, заезжай, приглашай своего товарища. Ставь в тень, – обратился он ко мне, – пусть отдыхает машина в тенёчке, а вы заходите.

Мы зашли под навес на веранду, Фёдор поинтересовался, кто это приехал к Ивану Арсетьевичу.

– Да хто хто, живёт у меня здесь. Виктор живёт! Как ты уехал, через пару недель приехали Виктор с сотоварищем сюда и вот остался.

– А что так? – удивился Фёдор.

– Да любовь у него тут. Влюбился, да так влюбился, что ничего ему не надо, всё только…

– А как же это получилось?

– Так, сейчас Витьку позову, чтобы помогал сообразить, а кто-нибудь из вас в душ пока. А расскажу потом.

Он взял телефон, позвонил и сказал, что приехал дядя Федя с «сотоварищем».

– Мы тут что-нибудь будем соображать, а ты пригласи Аллу и Марфу Петровну, – он помолчал, что-то слушая в трубке, – Давай на шесть часов, – и положил трубку.

Тут же сам засуетился, начал доставать из холодильника продукты.

– Да подождите, у нас тоже там корзина с продуктами.

– Да шо там у вас, – отвечал он, не отвлекаясь.

Я сходил за корзиной с продуктами, и мы стали раскладывать их на столе.

– Сейчас мы перекусим с дорожки, а к вечору сделаем хороший ужин, – говорил Иван Арсентьевич.

В это время зашёл Виктор и поздоровался со всеми, в том числе и с Фёдором, который только что вышел из душа.

– Ну ну, привет, как же ты здесь очутился? – шутя спрашивал он.

– Да вот, вот так вот, деда навестил, тут и…

– И решил остаться…, – подсказал Фёдор.

Виктор смущался. Настала моя очередь принимать душ. Всегда приятно после длинной дороги, где всё время приходится сидеть в одном положении, оказаться под душем. Я душ люблю даже больше, чем ванну. Особенно мне нравится тропический душ. Холодную воду я не люблю, люблю тёплую. Становишься под душ, сначала кажется, что прохладно, но тёплая вода быстро согревает всё тело, скатываясь с головы на плечи и так далее…

Я долго мог бы стоять под таким душем, но всему есть предел. Закуски были расставлены, на столе стояло вино, когда я вернулся в гостиную. Я припомнил, как Фёдор нахваливал этот «нектар», которым в тот раз угощал его Иван Арсентьевич.

– Что будете, вино или чачу? – предложил хозяин.

Было жарко, и мы все согласились на вино. Начало сентября на Кубани – самый разгар лета, поэтому на столе стоял запотевший кувшин с компотом.

– Ну с приездом, дорогие гости, спасибо, Федька, что заезжаешь, не забыл старика, ещё за многое тебе спасибо, – сказал Иван Арсентьевич, все чокнулись и выпили.

Фёдор говорил, что с первого раза стакан такого вина не осилить, несмотря на то, что оно очень приятно на вкус. Он оказался прав. После приятного душа и такого вкусного вина у меня было ощущение какого-то обновления после дороги. Мне очень хотелось узнать, как так вышло, что Виктор остался у Ивана Арсентьевича жить. Фёдору тем более было любопытно, что это за любовь тут встретил Виктор, и он стал донимать его вопросами. Тот сначала смущался, но потом стал рассказывать.

– Да что очутился, после того вашего рассказа.

Тут Фёдор перебил и обратился ко мне:

– Я тебе не рассказывал? Через неделю после того, как я уехал отсюда, Виктор приехал ко мне домой. Он узнал, что я был у Ивана Арсентьевича и приехал. Стал расспрашивать, как здесь Иван Арсентьевич живёт. Я его отругал, конечно, извини, Иван Арсентьевич, сказал ему, что бросили они старика, что живёт он здесь, как бирюк, семья большая, а остался один, позабыт, брошен всеми. Я отругал тогда Виктора за такое, старик всю жизнь вложил, чтобы создать благо детям и внукам, а тут все отвернулись враз. Ладно дочки, но вы-то что против старика?

Виктор опустил глаза.

– Вы уж извините, мы же родителям подчиняемся…

– Ну ладно, перебил тебя, продолжай, что же тебя заставило сюда вернуться?

– Решили мы с моим другом Олегом поехать точно так же как вы, на машине. Когда свернули от Кропоткина, то смотрим, стоит автобус, около автобуса народ, а чуть в отдалении девушка… Стоит, смотрит на дорогу, подняв руку. Вы все мужчины, понимаете, я думаю, что это такое – когда видишь то, что тебе предназначено судьбой. В общем, там было много людей, но я видел только её одну – с распущенными волосами, которыми играл вечер. Я сказал Олегу остановиться и вышел спросить её, куда ей нужно. Она сказала, что автобус сломался, а ей срочно нужно в станицу.

– Вы туда? – спросила она.

Я взял её сумку, убрал в багажник и открыл ей заднюю дверку. Всю дорогу я посматривал на неё, вы же понимаете, сами, наверное, влюблялись и не раз, но я-то! Первый раз увидел девушку, в которую смог вот так вот влюбиться! Я думаю, это навсегда…

– Дай бог, чтобы однолюбом был, – сказал Иван Арсентьевич.

Я стал расспрашивать, куда конкретно ей нужно. Она назвала адрес: Ленина, 65. Я удивился и решил переспросить.

– Да, Ленина, 65.

Я стал рассказывать ей, какие там растут деревья, что там есть вокруг. Она смотрела на меня с широко раскрытыми глазами, а затем улыбнулась.

– А! Так это же ты! Виктор! Внук Ивана Арсентьевича!

Теперь очередь удивляться пришла мне.

– Откуда ты знаешь? – не скрывая удивления спросил я.

– А что же не знать, давненько вас не было… Бросили старика! – с укором начала она, не стесняясь. – То приезжали, когда бабушка была жива, из Москвы приезжали, из Ленинграда приезжали такие все напыщенные, с велосипедами, мотороллерами, самокатами, одевались-то как! Все девчонки смотрели на вас, воображал. А потом раз – бросили старика, и один он там, как Отшельник живёт у Кубани, почти ни с кем не общается… – она отвернулась и стала смотреть в окно, – обидно, наверное, человеку вырастить детей и внуков, а потом остаться одному. Как вам не стыдно?

Пристыдила она меня, в общем. Когда подвезли, она вышла, я подал ей сумку, и мы уехали. Поехали к деду.

На следующий день я стал спрашивать его, не нужно ли ему чего-нибудь в аптеке. Перед тем как уйти она представилась, сказала что её зовут Алла и добавила, что работает в аптеке. Только разочаровалась она в своей специальности и получает параллельно два образования – провизора и педагога географии и ботаники. Она объяснила, что провизоры сейчас только на больших заводах нужны, а аптека сегодня превратилась, можно сказать, в торговую точку, все готовые формы, никакого фармацевтического образования не нужно – как будто иголками и булавками торгуешь. Единственное, булавку можно без рецепта продать, а лекарство только по бумажке, которую врач напишет.

Но к моему разочарованию деду не нужно было никаких лекарств.

– У меня что в огороде растёт – то и есть лекарство. А если не растёт в огороде, так растёт в лесу.

– Может, сердечное? – настаивал я.

– Валериану ты мне в таблетках принесёшь? – рассмеялся он. – У меня она в огороде растёт! Взял корень помыл, в чай положил – вот и всё. Шо ты ещё хочешь?

– Может, зелёнки или йода?

– А это для чего?

– От царапин или если палец порезал.

– Да что палец, чачей обмыл и подорожник приложил – вот и вся химия.

Мы пошли с Олегом в аптеку, хотя ничего мне дед так и не заказал. Аптека была новая, ничем не отличалась от питерской: стеллажи, кассы с компьютерами. Она нас сразу узнала. Я не знал, что бы такого сказать и попросил для деда каких-нибудь таблеток от сердца.

Она посмотрела на нас с улыбкой и сказала:

– Не дам я вам никаких таблеток.

– Как так? Дед сказал купить…

– Никогда не сказал бы Иван Арсентьевич, чтобы вы ему сердечные таблетки покупали, и не выдумывайте! А если уж зашли поздороваться, то давайте поздороваемся, а Ивану Арсентьевичу возьмите в подарок крем для бритья и после бритья. Можете крем для рук взять, у всех рыбаков руки вечно сухие. Ему будет приятно. А аптека у него собственная. В огороде.

Она попросила кого-то встать на её место, вышла к нам и стала интересоваться, как чувствует себя Иван Арсентьевич. Олег отошёл в сторону, а мы с ней стали разговаривать. Уж не знаю, разговаривали мы или просто стояли молча, но в какой-то момент я понял, что держу её за руку. Я стоял и не мог налюбоваться ею, как она была мила в своём белом халатике и шапочке! Я держал её за руку, а сам хотел обнять её и крепко прижать к себе! Я стоял и думал, что вот оно – то что я искал.

Внезапно её позвали – перед кассой образовалась очередь.

– Приходите сегодня в гости с товарищем, в семь часов я буду дома. Адрес ты хорошо знаешь, – улыбнулась она и освободила свою руку из моей.

Вечером мы пришли, предварительно купив цветы, в дом, построенный моим дедом с бабкой, который, правда, изменился с тех пор, как я видел его в последний раз.

Нас встретила женщина, похожая на Аллу, правда, глаза у неё были грустные. Но волосы такие же пушистые, хоть и с проседью.

– Проходите, проходите, Алла сказала, что вы придёте.

Она сейчас выйдет.

Мы прошли, в гостиной уже стояли чайные приборы. Алла вышла к нам в прекрасном платье, было видно, что она готовилась к нашему приходу – причёска её была безукоризненная…

Все вы здесь взрослые мужчины, все вы любили и любите, а я вот первый раз влюбился и сказал себе, что я никуда от этой девушки не уеду…

Я объявил Олегу, что останусь здесь жить. Он возмутился было, всё-таки работа у нас с ним престижная, но что поделаешь… Работать, к тому же, можно и отсюда, не обязательно сидеть в офисе, когда есть интернет. Олег предупредил меня, что находясь здесь, я так и буду наёмником, открыть своё дело здесь довольно трудно, но я твёрдо решил здесь остаться.

Я хочу сказать, что мы уже обручились. Она живёт с мамой, два года назад её отца не стало… Слишком поздно спохватились, у него был рак…

– Когда свадьба назначена?

– На шестнадцатое сентября, как и у дедушки с бабушкой. Они счастливо прожили жизнь, и я думаю, что и мы проживём счастливо, мы понимаем друг друга, мы просто дополняем друг друга… Нам очень хорошо вместе.

Мы заслушались его рассказом и не сразу нашлись что сказать, когда он закончил.

– Давайте тогда за молодых, за их любовь, за их благополучие, чтобы счастливы были, чтобы много детей, а у Арсентьевича правнуков. Давайте! – нашёлся Фёдор.

– Такой тост пьют до дна! – сказал Иван Арсентьевич, и мы с Фёдором осилили по стакану за здоровье и счастье молодых.

– Свадьба через пять дней, кого пригласили? – спросил Фёдор у Ивана Арсентьевича.

– Пригласили и Татьяну, и Ленку, внуков пригласили. Я жду, приедут они или не приедут. Пока никакого ответа нет… Виктор официально послал и по интернету, и по почте, и эсэмески всем, кого он хочет видеть на свадьбе. А мы уж тут готовим, как видите. Я предложил здесь сделать свадьбу, немножко подравняем, расширим, поставим столбы, чтобы натянуть тент на случай непогоды, столы, скамейки…

– А сколько народу будет?

– А все, кто придут. Оставайтесь и вы обязательно, никаких Геленджиков, что вам там? Солнца мало здесь? С самого утра ярко светит, вот Кубань, вот старицы, вон рыбалка.

Мы остались. На следующий день мы пошли с Фёдором на рыбалку. Никуда не хочется с таких мест уезжать, где шумит белолистка, где Кубань журчит… Я сидел и думал, приедут ли дочери, помирятся ли они с Иваном Арсентьевичем и между собой? Сколько лет прошло… Нельзя держать обиду друг на друга, а тем более на отца, на родственников, на родителей, нельзя бросать стариков, как сказала Алла. Как это страшно быть одному, без той большой семьи, которая была когда-то.

Нет, я думаю, всё-таки приедут – одумаются и попросят друг у друга прощения, и вновь будет одна большая семья. Очень мудро поступил Виктор, пригласив всех на свадьбу. Очевидно, и молодые бывают мудрыми…