Краткий обзор событий в Закаспийском крае, предшествовавших хивинскому походу 1873 г. — Занятие Красноводска. — Рекогносцировка Маркозова. 1871 г. Посольство хивинского хана на Кавказе. — Рекогносцировки в 1872 г. Принятые правительством решения. Результаты рекогносцировок в отношении исследования путей, ведущих от берегов Каспия на Аму и в Хиву. — Сравнительная оценка разных известных до похода путей для выбора операционного направления.

К 1869 году Бухарское и Коканское ханства, испытав силу нашего оружия, лишились значительной части своих владений и смирились. Кокан, занятием Ходжента и Ташкента, отрезан от Бухары, которая потеряла между прочим Самарканд. Оставалось одно Хивинское ханство, еще нетронутое и гордое неудачными походами русских 1717 и 1839 гг.

Хивинское ханство употребляло все усилия для привлечения на свою сторону туркменских племен, расположенных на юге и юго-западе от него, а также киргиз оренбургской степи. Лаская всех, кто становился явным врагом русских, и высылая своих эмиссаров в оренбургскую степь, ханство в 1869 г. стало в открыто враждебное отношение к русскому правительству.

Будучи отделена от русских пределов пустынями, справедливо считающимися одними из самых страшных на земном шаре, Хива мало обращала внимания на туркестанского генерал-губернатора, который неоднократно делал ей представления вести себя спокойно и освободить наших пленных. Нет сомнения, что если бы Хива соприкасалась непосредственно к какой либо населенной части нашей империи и не была бы отделена от нее страшными пустынями, то вопрос о приведении ее в должные отношения был бы разрешен просто и легко. Ханство не представляло государства, которое могло бы, опираясь на собственные силы, рискнуть померяться ими не только с такою державою, как Россия, но и с другим государством, гораздо менее значительным в сравнении с этою последнею, В тех пределах которые можно было считать принадлежавшими собственно Хиве, население ханства заключало в себе до 400,000 душ обоего пола. Между тем географическое положение ханства таково, что Россия в течение последних двух столетий три раза пыталась привести Хиву к покорности, два раза имела решительные неудачи, и только в последний, третий раз, смирила это ничтожное ханство в 1873 году.

При следовании пустынями, войскам приходилось испытывать страшные лишения и от безводья, и от палящих жаров, и от других естественных причин, отвратить которые не во власти человека; но неприятель не был серьезен.

Хивинское ханство соприкасалось с тремя военными округами империи: туркестанским, оренбургским и кавказским.

Со стороны Туркестана базис операций против Хивы был расположен на правом берегу Сыр-дарьи отдален от нее от 660 верст до 890 (Казалинск, Перовск, Самарканд и Ташкент). В оренбургском военном округе можно рассматривать два базиса: Оренбург и Уральск. Первый отстоит от Хивы на 1,395 верст, а второй на 1,490 в. Со стороны Кавказа основанием для военных действий против Хивы могли служить: форт Александровский, от которого до Хивы около 1,000 в., Киндерлинский залив — 814 в., Красноводск — 800 в. и Чекишляр — 750 в.

Самый длинный путь из Оренбурга, но он был вместе с тем самый безопасный и наиболее удобный для движения. Линия от Ташкента до Хивы была в значительной степени рискованная и проходила частью по песчаной пустыне. Линия с восточного берега Каспия были почти также трудны, как ташкентско-хивинская. При этом та линия, которая ведет от Чекишляра, не безопасна от нападения текинцев.

Таким образом, хивинское ханство, само по себе ничтожное владение, в смысле обороны было обставлено весьма выгодно. Отделяясь от соседей со всех сторон трудно проходимыми пустынями, оно могло быть покорено лишь помощью строго обдуманной военной операции и по совершении войсками похода долгого и тяжелого. Поход на Хиву был один из труднейших походов, известных в военной истории.

* * *

В 1869 году Шир-Али-хан, одолев своих врагов и расправившись с своими соперниками, стал государем всего Афганистана. Под влиянием индейского правительства он решился, как о том доходили слухи до русской власти в Туркестане, образовать в Средней Азии союз мусульманских владетелей, направленный против России.

Заволновалась Бухара, Хива приняла явно враждебное настроение и выслала на русскую границу войска; в оренбургской степи началось брожение, а затем открытые беспорядки, Положение дел в Средней Азии стало для нас угрожающими Надо было принять меры, чтобы в случае нужды подать помощь Турке стану. Для этого решено было занять Красноводский залив войсками кавказской армии.

Занятие это совершилось в конце 1869 г. небольшим отрядом полковника Столетова.

Сообразно с видами правительства, побудившими к занятию Красноводска, Столетову дана была инструкция, чтобы он отнюдь не вовлекался в военные действия и даже, в случае самых неблагоприятных обстоятельств, до последней крайности избегал бы враждебного столкновения с соседями. Ему вменено было в обязанность исследовать край вообще и пути в особенности.

Согласно с инструкциею, Столетов, весною 1870 г., произвел рекогносцировку Балханских гор, находящихся в 150 верстах от места высадки, и там, у небольшого источника пресной воды Таш-арват-кала, выбрал для стоянки отряда место, по возвышенному положению и обилию воды наиболее отвечающее такому назначению. Войска были перевезены на новое место в августе, и для сообщения Таш-арват-кала с морем заняли еще два пункта.

Окрестности Таш-арват-кала, также как и окрестности Красноводска, песчаны и непроизводительны. Все довольствие для людей и лошадей нужно было доставлять с Кавказа. Доставка довольствия на позиции у Балханских гор была весьма затруднительна; войска не получали иногда своевременно самых необходимых продуктов. Появилась цынга. Множество казачьих лошадей пришло в негодность. К тому же ни одно из предположений, на основании которых переведены были войска на Балханы, не оправдалось: к устройству собственного хозяйства войск в горах не представлялось никаких данных; болезненность здесь была сильнее, чем в Красноводске; никакого движения караванов из Красноводска в Хиву не установилось, но и в случае установления такого движения Таш-арват-кала оставался далеко в стороне от прямого пути из Красноводска в Хиву.

Все это побудило главнокомандующего кавказскою армиею, в мае 1871 г., командировать, в Красноводск отряд генерала Свистунова, чтобы он, убедившись лично в положении отряда и его нуждах, собрал на месте сведения о предположениях Столетова касательно действий его на будущее время. Свистунов убедился, что положение отряда внушает серьезные опасения и что вследствие этого очищение Балхан до зимы есть дело настоятельно необходимое. Что касается предположения начальника отряда о действиях на будущее время, то он объявил Свистунову, что не может сообщить их, пока не выяснится вопрос: будет ли в непродолжительном времени предпринято движение на Хиву со стороны Красноводска. Столетов настаивал на необходимости движения осенью 1871 г., с отрядом в 1,100 чел., 300 коней и 6 горных орудий, в Хивинское ханство, с целью занятия Кунграда, даже и в том случае, если бы, при отсутствии всяких военных операций со стороны Туркестана, ему пришлось бы бороться со всеми силами ханства. В то же время начальник отряда представлял, что оставлять войска на зиму в Балханах отнюдь не следует, а что с другой стороны, очищая Балханы, мы, по всей вероятности, утратим возможность приобретения от туркмен перевозочных средств в будущем.

На место Столетова был назначен подполковник Маркозов. Ему приказано было, до очищения позиций у Балхан, воспользоваться выдвинутым положением части отряда и произвести рекогносцировку пути к хивинским пределам, по окончании ее двинуться на юг, к нижнему течению р. Атрека.

Добыв верблюдов у кочевников силою, Маркозов в сентябре выступил к хивинским пределам и чрез месяц движения передовые войска его, наступая чрез Кум-себшен и Сарыкамыш, достигли колодцев Декча, у которых уже считается начало хивинского оазиса. Отсюда он поворотил назад и чрез месяц прибыл к Балханам. Сделав распоряжения о снятии наших постов, он выступил на Атрек, к Чекишляру, куда прибыл 24 ноября.

Результатами рекогносцировки 1871 г. были: 1) перенесение базы действий красноводского отряда к устью Атрека и 2) посольство от хивинского хана на Кавказе.

Для увеличения и Знакомство со страною выяснило нам, что Балханы не имеют никакого значения ни для торговли, ни для военных целей. Горы эти не были также средоточением летнего место пребывания туркмен юмудов. Одним словом, занимая Балханы, мы не приобретали никакого влияния на кочевников. Это влияние можно приобрести, отыскав в пустыне такие оазисы, которые, питая население, вместе с тем были бы во всякое время доступны отрядам наших войск. По собранным рекогносцировкою 1871 г. сведениям оказалось, что подобным оазисом, питающим население, представляется страна между Атреком и Гюргеном, где оседлые заготовляют для себя и для кочевых хлеб, частью чрез посевы, частью чрез меновую торговлю с Персиею, Хивою и Россиею. И так как между оседлыми и кочевыми существует родственная связь, то владеющий оседлыми вместе с тем приобретает неотразимое влияние на кочевых. Таким образом господство на Атреке представляется ключом или исходною точкою господства и во всей южной части Закаспийского края. Таковы были причины, заставившие переместить базу наших действий в Закаспийском крае с Балхан к Чекишляру, где и был оставлен небольшой гарнизон.

Для увеличения и упрочения нашего влияния в Закаспийском крае, кавказское начальство предположило произвести, в следующем 1872 году, рекогносцировку вдоль правого берега Атрека и в ахал-текинском оазисе. От этой рекогносцировки ожидался настолько благоприятный для нас оборот, что полагали, что и самое утверждение в Хиве нашего влияния силою оружия будет излишним и не замедлят между Россиею и ханством установиться обоюдовыгодные отношения. Рассчитывали также, что если не удалось бы достигнуть с первого раза такого результата, то установление и поддержание влияния нашего в Ахал-теке было бы наивыгоднейшим способом действия, с целью понуждения Хивинского ханства к исполнению наших требований.

В то время, когда в осеннюю рекогносцировку 1871 г. красноводский отряд находился в трех переходах от Сарыкамыша, хивинский хан Сеид-Магомет-Рахим охотился недалеко от кол. Декча. Он был испуган приближением русских, немедленно ускакал в Хиву и начал делать распоряжения о сборе ополчения. Пока все это происходило, отряд уже был на обратном пути и приближался к Каспийскому морю; начальник хивинской конницы, высланной против русских, доложил хану, что прогнал гяуров. Однако хан не успокоился. Он был уверен, что русские скоро снова придут в самую Хиву, и потому собрал старшин от всех живущих и кочующих в ханстве племен и спрашивал их совета: что ему делать, если русские появятся в его владениях. Большинство старшин отозвалось, что безрассудно и думать о каком либо сопротивлении русским, что при первом появлении их все туркмены перейдут на их сторону; узбеки же и каракалпаки, хотя и желали бы оказать русским сопротивление, но хан не имеет средств обеспечить на долгое время продовольствием собранные войска. Один из старшин, бывший на этом совещании, предложил хану пригласить Нур-Магомета, ишана мангишлакских туркмен, незадолго до этого приехавшего в Хиву. Хан на это согласился, и ишан прибыл. Сеид-Магомет-Рахим-хан принял его милостиво и выразил, что настоящий приезд его в Хиву особенно интересен, так как он только что вернулся из-за моря, был на Кавказе, представлялся русскому государю и вероятно что нибудь знает о намерениях русских.

Ишан отвечал хану: «С 1867 г. я каждый год приезжаю в Хиву и каждый год имею разговор с диван беги о том положении, которое следовало бы принять Хиве относительно России. Мне известно, что о наших разговорах диван-беги докладывал вам; но вы оба смеялись надо мной, продолжали давать пристанище всем бежавшим из России ворам и разбойникам, покупать пленных и даже платить деньги за доставляемые вам головы русских. Что же такое случилось теперь, что вы решились призвать меня к себе?»

«Хочу знать, сказал хан, что ты посоветуешь нам делать теперь? Твой отец был всегда лучшим советчиком моего отца; надеюсь, что и ты дашь мне хороший совет».

«Могу ли я дать вам совет лучше вашего диван-беги, отвечал ишан, вы его одного только и слушаете. Поздно уже теперь. Многие десятки лет могущественнейший во всей вселенной змий, могущий поглотить весь мир, лежал к вам хвостом, голова же его была далеко на западе, за морем. Что же вы делали в это время, вы, едва заметная глазом мошка. Вы, пользуясь тем, что змий в величии своем не обращал на вас никакого внимания, продолжали, от времени до времени, как моль, точить перья на его хвосте и даже дерзнули держать в неволе его детей. Много слов, за это время, я бросил на ветер, чтобы вразумить вас тогда; но вы не хотели меня слушать. Теперь же, когда могучий змий обратил к вам свою пасть и когда одного дыхания его достаточно, чтобы уничтожить вас всех, вы спрашиваете меня: что вам делать? Самое лучшее будет, если вы выйдете к русским с повинною».

«Я и сам так думаю, сказал хан, но не знаю, примут ли русские моего посланника, если я пошлю его к ним с дружественными предложениями?»

«Великий государь не отвергнет добрых предложений», заметил Нур-Магомет.

Чрез четыре дня после этого разговора Нур-Магомет получил от имени хана предложение быть его посланником к наместнику кавказскому. Но он отклонил от себя это предложение, и тогда хан назначил посланником главного хивинского ишана, Магомет-амина, которому было вручено письмо хана к великому князю Михаилу Николаевичу. Как говорят, хан хотел было с посольством возвратить и наших пленных, но диван-беги Мат-мурад будто отклонил его от этого намерения и настоял на том, чтобы был возвращен всего один русский невольник.

Посольство прибыло в форт Александровский 15 февраля 1872 г. Магомет-амин, в поданной им мангишлакскому приставу полковнику Ломакину бумаге заявил, что он прислан от хивинского хана к наместнику кавказскому для того, чтобы установить доброе согласие между русскими и хивинцами, возвратить всех пленных и открыть самую широкую караванную торговлю. Что заключается в письме хана, он, посланец, не знает, но полагает, что оно написано в том же смысле, как и данное ему поручение.

В виду письменного заявления посланца, обнаруживавшего, по-видимому, готовность крайней, со стороны Хивы, уступчивости, разрешено было допустить Магомет-амина в Темир-хан-шуру. Однако же высшее правительство не давало веры обещаниям хана, после длинного ряда враждебных против нас действий его, начиная с принятия под свое покровительство разбойника Садыка, грабившего орско-казалинский тракт в 1867 г., и до неоднократно данных им уклончивых и заносчивых ответов на несколько дружественных посланий Кауфмана. Оно полагало, что переговоры с подобными посланцами не приведут ни к какому положительному результату, что хивинский хан, находясь в полной уверенности, что мы не ограничимся одною рекогносцировкою и не замедлим предпринять поход против него, очевидно желает выиграть время и при бегает к обыкновенной, в таких случаях, уловке т. е. высылает посланца для переговоров. Поэтому, согласно с указаниями министерства иностранных дел, посланцу передано было от имени наместника кавказского, что «Россия, не взирая на враждебный образ действий хана, вовсе не желает завоевания его владений, а вполне расположена установить с ним добрые соседственные отношения; но для предания забвению прошлого и для вступления в дружественные переговоры, прежде всего необходимо, чтобы хан, в доказательство искренности добрых своих намерений, исполнил следующие наши требования: 1) немедленно освободил всех русских пленных, находящихся в хивинских владениях, и 2) туркестанскому генерал-губернатору, которому в ответ на дружественные послания неоднократно давал самые неприличные и дерзкие ответы, он написал бы объяснение своих прежних поступков и доказал бы в таковом отсутствие всякой с его стороны враждебности». Только по исполнении этих требований посланец мог быть допущен в Тифлис, для ближайших переговоров относительно устройства взаимных торговых и других сношений. Затем Магомет-амину предоставлялось, если он захочет, переслать ханское письмо наместнику кавказскому; но посланец однако был предупрежден, что ответ на ханское письмо может последовать лишь по исполнении ханом наших требований.

По передаче всего вышеизложенного посланцу, Магомет амин отправил двух членов посольства в Хиву, с изложением наших требований и доставил, письмо хана с просьбою переслать его по принадлежности. Вместе с тем он просил перевезти его в форт Александровский, так как климат Темир-хан-шуры для него вреден. Это было исполнено.

Письмо хивинского хана к великому князю наместнику было следующего содержания:

«Великий император, наш друг, да продлится любовь ваша к нам навсегда.

Брату сильного, уважаемого, могущественного его величества российского самодержца, государя, имеющего корону, сияющую подобно солнцу, государя Иисусова народа, желаю много лет сидеть на престоле и продолжать знакомство и дружескую переписку.

Да будет вашему дружескому сердцу известно, что с давнего времени между двумя нашими высокими правительствами существовало согласие; отношения между ними были откровенные и основания дружбы день-ото-дня укреплялись, как будто два правительства составляли одно, и два народа — один народ.

Но вот в прошлом году ваши войска явились к Челекеню на берегу Хоразмского залива, как мы слышали, для открытия торговли, и недавно небольшой отряд этих войск, приблизившись к Сарыкамышу, который издавна находится под нашею властью, вернулся назад. Кроме того, со стороны Ташкента и Ак-мечети подходили войска ваши к колодцам Мин-булак, лежащим в наших наследственных владениях. Нам неизвестно, знаете ли вы об этом или нет?

Между тем с нашей стороны не предпринималось никогда таких действий, которые могли бы нарушить дружественные с вами отношения, и только однажды из племени казак, которое находится под нашей властью, пять или шесть храбрецов были посланы к вам; но они не переходили за нашу границу и, не сделав вам никакого вреда, возвратились обратно. В то же время некоторыми людьми из этого же племени были захвачены четыре-пять ваших людей, но мы отобрали их и бережем у себя.

В прошлом году темир-хан-шуринский заслуженный князь, сказал о нас ишану: „если они наши друзья, то по какой причине держат у себя людей наших?“ Узнав об этом, мы поручили тому же ишану отвести одного из этих людей к вам; других же оставляем пока у себя.

И если вы, желая поддержать с нами дружеские отношения, заключите условие, чтобы каждый из нас довольствовался своей прежней границей, то мы в то же время возвратим и остальных ваших друзей; но если пленные эти служат для вас лишь предлогом для открытия враждебных против нас действий, с целью расширения ваших владений, то да будет на это определение всемогущего и светлого Бога, от исполнения воли которого мы уклониться не можем.

Поэтому написано это дружественное письмо в месяце шавалла».

На печати изображено: Сеид-Магомет-Рахим-хан.

Смысл этого письма был далеко не согласен с первоначальным заявлением посланца, поданным им, по прибытии в Александровский форт, Ломакину, а потому не могло быть и речи о каких либо дальнейших с хивинским ханом сношениях, до точного исполнения им заявленных нами требований.

Лица, посланные в Хиву от Магомет-амина, были приняты ханом ласково. Направление мнений большинства главных сановников подавало в начале надежду на благоприятный исход данного им поручения. Но по истечении трех недель времени, проведенных ханом в совещаниях с приближенными лицами, мнение диван-беги Мат-Мурада одержало верх. Он посоветовал хану, для поддержания его достоинства, отказать русским в исполнении их требований, рассчитывая, что если опасность действительно будет близка, то выдача наших пленных может предотвратить ее. Вследствие этого Магомет-амину было сообщено, что на наши заявления ответ хана может последовать лишь тогда, когда наместник кавказский сначала ответит на ханское письмо. В противном случае посланец должен был доставить ханское письмо назад в Хиву.

Такой ответ хана вызвал с нашей стороны следующие распоряжения: 1) хивинское посольство отправлено в Хиву, причем ханское письмо ему не возвращено и 2) начальникам отрядов в Закаспийском крае предписано: если во время рекогносцировок, которые они должны будут произвести осенью, хивинский хан вновь вздумает открыть переговоры, то, до точного исполнения предложенных нами условий, посланных от него отнюдь не принимать; если же требования эти будут исполнены ханом, то посольство принять и препроводить по начальству.

Такие результаты хивинского посольства вызвали следующее поведение императора Александра II: по окончании предположенных осенью 1872 г. рекогносцировок со стороны Красноводска и Мангишлака, если обстоятельства окончательно укажут необходимость нанесения Хиве решительного удара, воспользоваться зимним временем для надлежащих приготовлений к весенней экспедиции в 1873 г., по общему плану, согласованному между начальствами трех военных округов.

* * *

В июне 1872 г., когда Маркозов начал приготовлять красноводский отряд к новой рекогносцировке, еще не выяснилось окончательно, к чему приведут начавшиеся с Хивою переговоры. Поэтому он получил приказание стараться подготовить все для скорейшего нанесения Хиве решительного удара в тот момент и в том пункте, где и когда главнокомандующий это прикажет, но отнюдь не вдаваться в предприятия, кои могли бы заставить нас идти вперед и делать захваты вопреки видам высшего правительства. Так, в случае неприязненных действий со стороны хивинцев, ему поручалось, энергически отразив их, преследовать неприятеля по возможности, но внутрь ограды города Хивы не входить, не испросив на то разрешения; равно не ставить неприятелю выполнение таких требований, для вымогательства которых пришлось бы брать город. Если приказания о нанесении Хиве решительного удара не последует, то Маркозов должен был доставить возможно больше сведений о новых, дотоле не посещенных отрядом, дорогах и местностях.

Маркозов начал рекогносцировку в конце июля. Войска выступали из Красноводска и из Чекишляра. Для поднятия колонны верблюды были отняты у кочевников силою. Всех войск выступило 12 рот, 2 сотни казаков и 10 орудий. Колонны соединились на Узбое, у колодца Топиатан. Здесь Маркозов получил окончательное приказание главнокомандующего: «в Хиву не ходить», и тогда же составил план дальнейшего похода, для рекогносцировки путей к Хиве, к ахал-текинскому оазису и от последнего к Чекишляру.

Когда передовые войска его двинулись к Игды, на задний эшелон у Топиатана напали хивинцы и угнали у него 150 верблюдов. Вслед за тем на отряд у Джамала, 8 октября, напали ахал-текинцы.

В Игды Маркозов пришел 16 октября. Здесь дороги разделяются: одна идет на Хиву, а другая в Ахал-теке. Идти по первому направленно Маркозову было запрещено; поворота же в Ахал-теке мог быть истолкован в невыгодную для нас сторону. Прибытие в Игды текинских посланцев с просьбою возвратить им раненных и пленных и с извинительными за нападение в Джамала письмами, в которых между прочим оправдательными аргументами приводилось то обстоятельство, что они, текинцы, полагали, что русские войска весьма похожи на персидские, вывело Маркозова из затруднительного положения. Он согласился отпустить пленных, но с тем, чтобы текинцы чрез трое суток привели 300 хороших верблюдов; если это не будет исполнено то русская войска появятся в текинском оазисе и накажут жителей.

Верблюдов текинцы не доставили. 18 октября окончился условленный срок, а 19, на рассвете, отряд повернул в Кизыл-арват, куда прибыл 25 числа. Отсюда Маркозов с частью отряда, на-легках, двинулся по оазису и пройдя оставленные жителями селения: Кодж, Заау, Кизыл-чешме, Дженги и Бами, дошел до Беурмы, где сжег до 1,200 кибиток с имуществом, а найденный скот привел в Кизыл-арват.

Нападение хивинцев на наши войска у Топиатана, 7 октября, и угон ими 150 верблюдов сочтены были в Тифлисе за открытие против нас военных действий хивинским ханом. Поэтому главнокомандующий счел необходимым послать Маркозову предписание, которым предоставлял ему полную свободу действовать сообразно обстоятельствам и имеющимся в отряде средствам, не останавливаясь и пред взятием города Хивы, если бы это признано было им безусловно необходимым и исполнимым. Но при этом было положительно выражено, что начальнику отряда отнюдь не поставится в вину, если бы он вернулся, не достигнув никаких решительных результатов, так как самая цель движения отряда состоит лишь в рекогносцировке местности, и главною заботою Маркозова должно быть сбережение и благополучное возвращение отряда. Если бы он получил это предписание уже на пути обратного следования отряда, то ни в каком случае не должен был возвращаться опять к пределам Хивы, имея в виду, что взятие этого города в данное время отнюдь не составляло желания правительства.

Предписание это было получено Маркозовым в Кизыл-арвате. Не говоря уже о том, что по смыслу данного ему предписания он не мог поворотить на север, но даже если бы оно застало его у кол. Игды, то и тогда он не в состоянии был бы двигаться к Хиве Дорога на Хиву от Игды пролегает по большому безводному и песчаному пространству, которое надо проходить как можно скорее. Когда у туркмен, находившихся при отряде, спросили, каким образом проходят караваны этот большой безводный путь, то они отвечали: «караваны идут четверо суток, день и ночь останавливаясь днем на несколько часов для корма верблюдов; при чем верблюды должны быть сильные и здоровые, не такие, как у вас». Движение от Игды к Кизыл-арвату вслед за этим тотчас же показало, с какими трудностями пришлось бы бороться отряду, вступив в пески на пространстве между Игды и хивинским оазисом. А между тем от Игды до Динара только 93 версты, тогда как от Игды до Змукшира, по имевшимся тогда сведениям, считалось 345 вер.

В Кизыл-арвате Маркозов простоял целый месяц, не будучи в состоянии тронуться куда либо, так как все верблюды посланы были назад, чтобы на них стянуть в одно место оставленные в тылу войска. По соединении всех частей у Кизыл-арвата, Маркозов перевалил Кюрендагские горы и двинулся к Чекишляру, куда прибыл 18 декабря 1872 г.

По приходе в Чекишляр, отряд оставлен был там на всю зиму, дабы в хивинском походе 1873 г. приняли участие люди, уже акклиматизировавшиеся и опытные в движениях по пустыне.

Из 1,600 верблюдов, состоявших во время рекогносцировки, до Чекишляра дошло только 635 голов; остальные пали от изнурения. Но и пришедшие в Чекишляр начали дохнуть, так что к началу хивинского похода их осталось только 500 штук.

* * *

В рекогносцировке 1871 и 72 гг. нашими войсками было пройдено 3,600 верст, при чем к хивинскому оазису исследованы были пути: 1) из Красноводска два направления: на Сарыкамыш и по Узбою и 2) из Чекишляра также два направления: по Узбою и по Атреку; оба эти направления сходятся у кол. Игды. От кол. Декча на сарыкамышском пути до которых наши войска доходили в 1871 г. и от кол. Игды до культурной части Хивинского оазиса имелись только расспросные сведения.

Указанные пути представляют следующие характерные особенности.

Путь от Чекишляра по Узбою пролегает большею частью по местности ровной. Окрестности Узбоя песчаные; чем дальше к северу, тем песчаные бугры увеличиваются, представляя весьма серьезные препятствия для движения. Самое большое безводное расстояние между колодцами 96 1/4 вер.; такое безводное пространство встречается только один раз. Корма для животных везде достаточно, в особенности на Узбое, где камыш встречается на каждом шагу. Вообще этот путь сравнительно удобен для движения отряда.

Путь от Чекишляра по Атреку и Сумбару представляет большие затруднения для движения отряда, потому что он проходит на значительном протяжении по гористой местности по которой во время дождей следование в горах совсем невозможно; грунт по берегам рек и в горах глинистый, на котором в дождливую погоду верблюды скользят и падают; наконец этот путь имеет стоверстный безводный переход (от Динара до Игды) по бугристым пескам.

Путь от Красноводска по Узбою, за исключением ближайшего к первому пространства в 90 вер., на котором колодцы содержат вредную воду, также удобен для движения отряда, как и путь от Чекишляра по узбою до Игды.

Как сказано, о пути от Игды до границ оазиса имелись расспросные сведения. В 1872 г. Маркозов несколько дней простоял у этих колодцев; но к сожалению не проверил добытые расспросами сведения рекогносцировками хотя одиночных смельчаков. Маркозов был того мнения, что этот способ рекогносцировки путей не может быть применим в пустыне, на том будто бы основании, что невозможно точно измерить расстояния и нанести некоторые подробности, когда приходится скакать на целые сотни верст почти без отдыха, сворачивать с дороги, заслышав или завидев каких нибудь людей, и все время напрягать зрение и слух, чтобы не наткнуться внезапно на кого нибудь; когда, смотря по степени утомления, расстояния кажутся то необыкновенно малыми, то страшно великими, так что в указания часов, помимо воли, вводится поправка впечатлений. Между тем, если время дурно выбрано для движения отряда, то каждая лишняя верста значить много. На это можно возразить, что во всякой войне обстановка какого нибудь слабого разъезда, посланного для рекогносцировки путей, будет та же; однако, никогда не отказываются от посылки разъездов. Правда, ошибки в определении расстояний неизбежны, но оне никогда не могут доходить до тех огромных размеров, до которых доходят ошибки при расспросах о путях у азиятцев,

По расспросам, от Игды до Ортакую три мензиля, верблюжьих перехода, т. е. верст 60, самое большое — верст 70; на деле же оказалось, что это расстояние около 120 вер, Такую огромную ошибку нельзя сделать при рекогносцировке, какая бы поправка впечатлений ни вводилась в показания часов. Если бы начальник отряда, получив добытое рекогносцировкою сведение хотя бы о пути от Игды до Ортакую, сравнил его с теми сведениями об этом расстоянии, которые имелись из расспросов, у него может быть явилось бы сомнение о достоверности этих последних сведений и о дальнейшей дороге, как оно и действительно явилось, но, к сожалению, уже слишком поздно. Очень может быть, что постарались бы тогда или разузнать обстоятельнее о пути на Змукшир, или совсем не направили бы отряда по этому направленно.

По маршруту на Змукшир приходилось идти 10 дней по безводному пространству. Сколько нибудь значительный отряд в недождливое время года преодолеть это пространство не может. Но так как дожди бывают там с декабря по апрель, в неопределенное время, каждый год различно, то на этот путь и невозможно рассчитывать заранее. Во всяком случае безводное пространство надо проходить никак не позже марта. Таково было мнение Столетова.

О том, какого мнения был Маркозов о пути на Змукшир, можно судить по следующим выпискам из его донесений в кавказский штаб. В октябре 1872 г. он писал, что от кол. Игды ему оставалось одно: идти вперед и занять Хиву, что было и легко, и удобно. По поводу решения правительства произвести экспедицию в Хиву весною 1873 г. он писал, что на красноводский отряд ближе всего, дешевле и удобнее возложить самую серьезную роль в предстоящем походе. Опасаясь за то, что выработка общего плана действий против Хивы, согласованная между тремя военными округами, последует не скоро, он писал: «это тем более будет жалко, что, значит, не воспользуются опытом, который достаточно указал (?), что действия против Хивы всего удобнее и проще возложить на кавказские войска». В другом месте, по поводу того же предмета, говорится: «С возвращением отряда к берегу моря, немедленно приступлю к приготовлениям к весеннему походу, что, надеюсь, будет окончено к сроку, и совершенно ручаюсь, что не позже, как на 37—38-й день со дня выступления в степь, буду иметь счастье представить донесение, если не об окончательном покорении ханства, то о занятии его столицы». Следовательно, Маркозов не только считал движение в Хиву делом легким, но и полагал предоставить его отряду главную и первенствующую роль в хивинской экспедиции.

Путь от Красноводска на Сарыкамыш довольно затруднителен для движения войск от многих крутых подъемов и спусков. Наибольшие безводные переходы: в 87 1/2 верст (между Кум-себшеном и Узун-кую) и в 116 вер. (между Узун-кую и Дахли). Подножного корма мало. После рекогносцировки 1871 г. Маркозову дали знать туркмены, что колодезь Узун-кую, высеченный в скале, засыпан. Таким образом безводное пространство увеличилось до 203 верст (от Кум-себшена до Дахли). Это обстоятельство в связи с тем, что сарыкамышский путь длиннее пути на Игды, заставило между прочим Маркозова избрать последний.

По мнению Столетова, движение от Красноводска по прямому направлению на Хиву значительного отряда войск сопряжено с крайними затруднениями и весьма большими издержками. Поэтому, если бы обстоятельства принудили прибегнуть к решительным мерам против хивинского хана, то главные действия, уже по одним местным условиям, никак не должны быть направлены от Каспийского моря; отсюда может быть сделана одна лишь диверсия; главная же роль должна принадлежать туркестанским войскам. По предположение Столетова, с Кавказа в Хиву, по пути на Сарыкамыш, можно было двигаться лишь с одним батальоном пехоты, 4 орудиями и 4 сотнями казаков, с месячным только запасом продовольствия.

Со стороны Мангишлака не было произведено движений войск с целью обозрения путей, ведущих в Хиву, а сведения о них имелись лишь расспросные. Они касались путей от форта Александровского и от Киндерлинского залива, которые описывали как годные для движения небольших отрядов. О выборе одного из них для движения красноводского отряда к Хиве кавказское начальство предлагало Маркозову в январе 1873 г., для чего пришлось бы перебросить весь отряд из Чекишляра в Киндерли или в форт Александровский. Но Маркозов настаивал на движении от Чекишляра, ссылаясь на то, что путь из этого пункта к Хиве ему известен, тогда как Мангишлака он совсем не знает. За тем указание на мангишлакские пути сделано было военным министерством, при сообщении на Кавказ выработанного в Петербурге общего плана хивинской экспедиции.

В действительности, все пути от Каспия в Хиву, известные до хивинского похода, представляли серьезные затруднения для движения войск. Из них идущие на Игды должны быть во всяком случае признаны как наименее удобные; они доступны для отрядов лишь во время дождей. Но как дожди на безводном пространстве бывают в неопределенное время, то эти пути не должны входить в расчеты при выборе направления для отрядов, двигающихся к Хиве. Пути, идущие с Мангишлака и от Красноводска (на Сарыкамыш) могут служить для движения небольших отрядов, имеющих роль вспомогательную отрядам, наступающим из Оренбурга или Ташкента. Независимо большей легкости для движения сравнительно с путями, выходящими на Игды, они представляют еще и ту выгоду, что проходят или но местности, совершенно безлюдной (сарыкамышский путь), или по местности, с которой население откочевывает в течение большей части года на несколько сот верст (мангишлакские пути). Вследствие этого отряды не будут задерживаемы и отвлекаемы враждебным населением от указанной им цели, что должно случиться на путях к Игды, от которого ближайший оседлый пункт текинцев, Кизыл-арват, отстоит всего на 120 верст.

* * *

Остается теперь сказать несколько слов о положении нашем на Мангишлаке пред походом 1873 года.

Удачно совершившееся занятие кавказскими войсками Красноводска и установление постоянных сообщений этого пункта с кавказским берегом подали повод к предположению о присоединении к Кавказу и другого пункта, уже давно занятого русскими на восточном берегу Каспия, именно форта Александровского с Мангишлакским приставством. Во время самого разрешения этого вопроса (в марте 1870 г.) мангишлакский пристав полковник Рукин, выехавший из форта Александровского, с целью введения между адаевцами нового положения об управлении в киргизских степях, подвергся нападению адаевцев и вместе с 40 уральскими казаками, составлявшими его конвой, сделался жертвою вероломства возмутившихся кочевников. Адаевцы разграбили лежащую в пяти верстах от форта Николаевскую станицу и начали угрожать самому форту. Восстановление порядка на Мангишлаке поручено было кавказскому начальству.

Перекинутые с Кавказа подкрепления прошли внутрь страны и нанесли столь серьезный урон жителям, что заставили некоторые поколения адаевцев просить пощады. К концу июня месяца до 2,000 кибиток заявили покорность мангишлакскому начальству и 3,000 кибиток — оренбургскому.

В данном случае на Мангишлаке приходилось не умиротворять и наказывать возмутившуюся провинцию, а вновь завоевывать страну, не признававшую никогда нашей власти, хотя номинально и обложенную податью по 1 1/2 руб. с кибитки. На самом деле налог этот платился в таком раз мере и с такого числа кибиток, как находили для себя выгодным местные жители. Наконец фактически страна эта зависела более от хивинского хана, чем от русской администрации, органов которой в крае вовсе не было, кроме находившегося в форте Александровском и внутри страны ни когда не проникавшего управления тамошнего коменданта.

При передаче Мангишлака в кавказское ведомство, ген. ад. Крыжановский писал: «Ваше импер. высочество несомненно изволите обратить внимание на то, что мною не представляется ни описания инородцев, обитающих в отходящей к кавказскому ведомству местности, ни сведений о числе кибиток и вообще живущих там киргиз и туркмен. Долгом считаю доложить вашему импер. выс., что таковых сведений не было и до сих пор нет во вверенном мне управлении, по тому что адаевцы до настоящего времени только номинально подчинялись нашему подданству, и не только никакая русская власть к ним не могла проникать, но даже султан правитель западной части области, в пределах коей до 1869 г. заключался Мангишлакский полуостров, не решался идти к этим инородцам, не смотря на то, что в его распоряжении состоял казачий отряд из 150 человек. В течение более чем 20 лет адаевцы платили подать неисправно и произвольно и только с 10,000 кибиток, тогда как положительно известно, что адаевский род состоит, по крайней мере, из числа кибиток вдвое большего».

Чтобы избегнуть распространения нашего внутрь страны, решено было удовольствоваться принесением покорности 5,000 кибитками. При чем введение между адаевцами нового положения, проектированного оренбургским начальством, было отложено. Покорность принесли только 5,000 кибиток, т. е. половина того населения, которая платила подать оренбургскому ведомству. Таким образом другая половина населения, а может быть и две трети его, и не думали признавать нашу власть. Поэтому неудивительно, что на некоторые требования наши мы получали отказ и даже вооруженное сопротивление. Новое местное управление не имело еще времени достаточно ознакомиться с характером этого населения и с отношениями его к Хиве. Наши военные средства по прежнему находились на краю полуострова и в таком отдалении от кочевьев адаевцев, что всякие движения отрядов были весьма затруднительны. По недостатку перевозочных средств невозможно было иметь при войсках достаточное количество провианта, и все движения, производившиеся из Александровского форта, поневоле ограничивались более или менее близкими расстояниями. В дальние кочевья не было возможности пройти. Только осенью 1872 г. предпринято было первое большое движение, охватившее значительную часть края.

Адаевцы летом кочуют на р. Эмбе, куда они начинают перекочевывать в марте. С половины сентября они возвращаются на зимовки и приходят на Мангишлак (Ман-кистау, место зимовок) обыкновенно во второй половине октября. Только небольшая часть населения остается на Мангишлаке на лето. Ежегодное переселение адаевцев, и при том в самое удобное время для движения войск, служит причиною, почему знакомство с ними весьма затруднительно.

По успокоении Мангишлака управление адаевцами было устроено на тех же основаниях, на каких оно было до передачи этого приставства в ведение кавказского начальства. Главный начальник страны был мангишлакский пристав, он же начальник мангишлакского отряда. Форт Александровский по прежнему не соответствовал своему назначению. Отдаленное положение его от киргизских кочевьев не давало возможности гарнизону иметь на них необходимое влияние, а бесплодность почвы не дозволяла ему сделаться центром оседлого населения. Мангишлакский пристав по-прежнему вынужден был ограничиваться пассивною ролью, как прежде комендант Александровского форта. Рассчитывать на содействие низшей администрации из киргиз нельзя было, так как общность интересов их с подчиненными им киргизами была так велика, что они по необходимости должны были во всем им потворствовать. Это наглядно выразилось в событиях на Мангишлаке, предшествовавших хивинскому походу 1873 года.