Юлиуш Гродзиньский

Таинственный крысолов

«Pojezierze» Olsztyn 1978

Перевел с польского Виктор Федин

 

— 1 —

Ночь была темна и беззвездна. Над океаном низко висели тучи. Сильный северо-западный ветер, в порывах доходивший до девяти баллов по шкале Бофорта, срывал пену с гребней волн и гнал перед собой густые брызги. Время от времени мощный бак «Триглава», вместо того чтобы подниматься, врезался в набегавшую волну, и вода растекалась по палубе. Её потоки достигали рулевой рубки и заливали лобовые стекла.

Капитан Станислав Савицкий всматривался в окружающую судно темноту. Расслабившись, он смотрел, погрузившись в глубокое раздумье. Глаза, уставшие от наблюдения за светящимся экраном локатора, с трудом различали контуры бортов. В рубке царила тишина. Капитан еще раз проанализировал текущий рейс.

Вышли из Нью-Йорка три недели назад, пятого октября. В начале рейса погода была вполне приличная, но северо-западный шторм, с которым «Триглав» боролся уже шесть суток, не стал для капитана неожиданностью. Он и не рассчитывал в это время года пересечь Атлантику без трудностей. Могло быть и значительно хуже. Он подстраховался, забункеровав буксируемое судно дополнительным количеством топлива. В случае чего «Триглав» сможет пополнить запасы. Этот чертов шторм значительно сбил их с курса. И скорость никакая, всего четыре узла. Штормование может продлиться достаточно долго. «Триглав» недостаточно силен, чтобы эффективно бороться с противными ветрами, имея на буксире такую гору железа, как «Звезда морей». Все это он знал заранее, подписывая договор. Нет легких буксировок, бывает и хуже. Главное, чтобы буксирный трос выдержал, а места для маневрирования в Атлантике достаточно.

Перед кем я объясняюсь, подумал он. Перед собой? Дело ведь не в этом. Согласился с настоянием судовладельца, чтобы оставить на борту часть экипажа «Звезды морей», и это сейчас меня беспокоит. Вроде всё логично: объект огромен, часть механизмов исправна, лебедки в рабочем состоянии… мне было бы трудно выделить достаточное количество людей для их обслуживания. Так что это имело смысл. Но как поведут себя американцы, если лопнет буксирный трос? Чувствовал бы себя спокойней, имея на борту объекта четырех своих «десантников». Хорошо, что отправил туда Напору — спокойного и толкового офицера. А тут еще смерть этого Модрова, фон Модрова. Американский прусак, захотелось ему перед пенсией выйти в последний трансатлантический рейс. Вроде бы никогда не болел. Доктор Дея после радиоконсультации сперва шутил, что у того типичные признаки морской болезни. Но ведь, псякрев, до сих пор ни один старый моряк не умер от этой болезни. Потом доктор говорил что-то о пищевом отравлении. Но больше ни у кого не было подобных симптомов. Когда совершенно неожиданно Модров умер, доктор был ошеломлен. Жалел, что из-за шторма не смог перебраться на борт «Звезды морей». Надо с ним поговорить еще раз. Не люблю таких историй, в Кадисе за нас возьмется испанская полиция. Вытащат труп из морозильной камеры, проведут вскрытие, следствие — задержат нас на несколько дней. Да еще та баба на объекте. Два дня как вдова. Наверняка закатывает истерики. Судовладелец разрешил ей выйти в рейс, а спорить с ним было как-то не с руки. А ведь баба на море — сто процентов несчастье.

— Пан капитан, — прервал его размышления рулевой, — ветер вроде заходит на норд. Курс держать прежний?

— Да, так и держи.

— А пан знает, что те крысы из Нью-Йорка, с которыми боролся кок на камбузе, уже два дня как бегают по шлюпочной палубе? Больные, или какой-то недобрый знак?

— Не будь суеверным.

— Я еще никогда и нигде такого не видал.

— Да они просто убегают от вибрации. Они не туда попали. Наше судно невелико, но с мощными машинами. Корпус вибрирует. Люди к этому привыкают, а крысы более чувствительны. Чем ниже, тем сильнее вибрация, вот они и ищут места поспокойней. Сегодня бегают по ботдеку, а завтра, глядишь, на верхний мостик заберутся. Но все равно до конца рейса не доживут.

— Напора говорил, что на лайнере полно этого свинства.

— На всех списанных судах их полно, не о чем говорить.

Капитан Савицкий прошелся по рубке, проверил показания всех приборов, глянул на экран локатора и отдал необходимые распоряжения третьему помощнику на случай, если ветер будет продолжать заходить на север.

— Если случится что-нибудь непредвиденное, поднимайте меня немедленно, — приказал он.

Буксир с объектом медленно продирался через Атлантику, борясь с волнами и встречным ветром.

* * *

Офицер связи Кшиштоф Напора в десять вечера вошел в огромную рулевую рубку буксируемого объекта, который до недавнего времени был лайнером «Звезда морей» на трансатлантической линии. Во времена процветания «Звезда» брала на борт полторы тысячи пассажиров. Прогулочные палубы и салоны были обильно освещены, играли оркестры, в барах стреляли бутылки шампанского.

— Отсутствует питание приборной панели и локатора. Надо было доложить об этом, мистер Райт.

Третий помощник, несущий вахту, возник из темноты. Луч света, падающий через приоткрытую дверь, осветил его стройный силуэт, но лица было не рассмотреть.

— Два часа назад я уведомил электромеханика, но он до сих пор не явился. Я думал, что вы дали ему другое поручение.

— Прошу связать меня с ним.

Райт в темноте нащупал телефон, набрал номер и подал трубку Напоре.

— Мистер Риз, в рулевой рубке проблемы с питанием, надо разобраться.

— Хорошо, иду немедленно.

— Мистер Райт вроде информировал вас два часа назад.

— Да, это так, но мне показалось, что ничего срочного.

— К сожалению, не так. Если вам понадобится какая-нибудь помощь, прошу сообщить мне.

— Окей.

— Наверняка вы его оторвали от детектива, сэр — сказал один из вахтенных. — Он их читает постоянно.

Напора промолчал. С минуту понаблюдал за ходовыми огнями «Триглава». Соскучился по своим. Посмотрел на часы, было пять минут одиннадцатого.

— Мистер Райт, я возвращаюсь в каюту. Если случится что-то необычное или нас вызовет «Триглав», прошу позвонить мне немедленно. При смене вахты передайте это мистеру Финсбери.

— Есть, передам.

Напора пожелал вахте спокойной ночи и вышел из рулевой рубки. В коридоре встретил Пола Риза. Невысокий, довольно полный, с круглым, вечно улыбающимся лицом, он выглядел несколько смущенным и хотел проскочить мимо, но Напора задержал его.

— Надеюсь, вы быстро управитесь с повреждением.

— Думаю, что да. Если дело в предохранителях, то работы на пять минут. Если же где-то короткое замыкание, то подольше, но за час, полагаю, справлюсь — широко улыбнулся Пол.

— Я слышал, что вы любите читать детективы.

Электромеханик покраснел.

— Так, немного. А кто не любит. К тому же здесь так скучно.

— Да уж…

— Могу вам дать, если хотите.

— Большое спасибо, не надо. У меня достаточно забот в этом рейсе, чтобы я смог погрузиться в криминальные загадки.

Они расстались. Напора пошел в сторону кают-компании. Коридор имел форму подковы. Все офицеры размещались на этой палубе. Только Герхард фон Модров с женой занимали капитанские апартаменты, которые примыкали к рулевой рубке. Джейн Модров уже два дня оставалась одна и не спускалась в кают-компанию для приема пищи. Напору терзали угрызения совести, что он до сих пор не навестил её с выражениями соболезнования, только несколько раз коротко разговаривал по формальным процедурам, связанным со смертью её мужа. Она произвела на него приятное впечатление — хотя и видно было, что она страдает, но старалась держать себя в руках. Насколько ему было известно, её навещали второй помощник Питер Коллингс и третий помощник Алан Райт. Не буду ей слишком навязываться, подумал он, но зайду завтра на четверть часа, не помешает.

Он как раз проходил мимо буфетной. Слышно было, как бренчала посуда при очередном крене. Внутри горел свет. Он нажал на ручку, и дверь распахнулась настежь. Не собирался так поступать, но в этот момент «Звезда морей» сильно накренилась. В буфетной напротив двери стоял стюард, Селим Монк, который при виде Напоры испугался и выпустил из рук что-то стеклянное.

— Ты что тут делаешь? — спросил Напора.

— Пришел за содовой, сэр. Ну, вы меня и испугали…

Селим наклонился, чтобы подобрать осколки. Напора заметил, что руки стюарда дрожат, и подумал — нервный по натуре или алкоголик.

— Может, вам приготовить сандвич, сэр?

— Нет, спасибо. Принеси мне в каюту немного тоника с грейпфрутом.

— Уже готовлю, сэр. Вам со льдом?

— Можно и со льдом — ответил Напора с уже порога.

Закрывая двери, он снова услышал звон бьющегося стекла. Этот кадр принесет больше убытков, чем наисильнейший ураган, мимоходом подумал он, стремясь забыть Модрова, но ничего не получалось.

Напора зашел в каюту, снял куртку и бросился на койку. Он не собирался раздеваться. Как только начался шторм, он спал одетым. Собственно, скорее дремал два-три часа, когда усталость брала верх. Услышал стук в дверь, но не захотел отзываться. Стюард нажал на ручку и вошел с подносом. Напора наблюдал за ним сквозь полуопущенные веки. Селим старался двигаться бесшумно, но, конечно, задел стул, который с грохотом упал на палубу.

— Поставь поднос на стол и иди спать. Стул пусть лежит, не поднимай его.

— Слушаюсь, сэр. Спокойной ночи, сэр.

Когда стюард был уже в дверях, Напора задержал его вопросом:

— Ты не в курсе, миссис Модров завтра спустится на завтрак?

— Нет, сэр. Сказала принести ей наверх.

Селим закрыл дверь. Напора посмотрел на часы, было двадцать минут одиннадцатого.

* * *

Пол Риз работал в рулевой рубке. Предохранители в самом деле сгорели, но их замена не улучшила ситуацию. Короткое замыкание, скорее всего, на силовом кабеле. Он попросил одного из вахтенных посветить ему фонариком. Работал, насвистывая мелодию давнего-давнего шлягера Chicago die... Ассистирующий ему матрос спросил:

— Мистер Пол, вы уже знаете, кто убийца?

— Нет еще, хотя уже начал читать последнюю главу.

— Значит, детектив с вас не очень.

— Что ты в этом понимаешь. Просто я наткнулся на толкового автора. Чего хорошего, если уже с половины книги человек догадывается о результате. Ну и, зная мотив преступления, легче вычислить, кто его совершил, а тут книжка уже заканчивается, а до сих пор неизвестно, кому были выгодны эти два трупа. То же самое с этими кабелями — найдешь причину, устранить повреждение не составит труда.

— А долго еще? Уже рука устала держать фонарик.

— Так переложи в другую... Круг подозреваемых уменьшился до семи человек. Надо снять еще одну заслонку, за ней найдется решение всей загадки.

— Не по той стезе вы пошли, упустили свое призвание.

— Наверно, ты прав. О, смотри, я нашел одновременно причину и труп. Крыса погрызла изоляцию, устроила замыкание и привела сама себя на электрический стул.

— Мерзость!

— Оно так, но ты знаешь, что на кораблях Кука, когда становилось трудно с едой, за жаренную крысу платили звонким золотом?

— Ах, оставьте эти разговоры!

— Хорошо, хорошо. Еще пару минут, приведу все в порядок и вернусь к своему детективу.

Только в двадцать пять минут двенадцатого электромеханик собрал инструменты и вышел из рубки. Там остались двое вахтенных. Третий помощник, Алан Райт, около одиннадцати закрылся в штурманской рубке, а поскольку там тоже не было света, то следовало предположить, что последний час вахты он скрасил себе дремотой.

Казалось, что весь лайнер был погружен в глубокий сон. Двери кают были закрыты, свист ветра внутрь не проникал. Звуки шагов Пола Риза расходились широким эхом по пустому коридору. Электромеханик подошел к трапу. Палубой ниже освещение было выключено. Ему было лень доставать фонарик. Знал дорогу. Тринадцать ступеней, сам считал. Фигура Риза виделась четко на фоне освещенного верхнего уровня. Семь…

Человек, стоящий ниже в темноте, задержал дыхание и начал медленно поднимать руку с пистолетом. Восемь…

Их разделяло между собой метра четыре. Дуло пистолета было направлено прямо в лицо Риза. Спусковой крючок поддался легкому нажатию пальца…

Риз упал лицом вниз у ног убийцы. Звук выстрела в закрытом помещении прозвучал как взрыв. Через несколько секунд стали с шумом открываться двери кают.

 

— 2 —

Питер Коллингс закончил чистить свой пистолет, проверил ствол и усмехнулся с удовлетворением — чистота безукоризненна. В этот самый момент послышался выстрел, как ему показалось, прямо за дверями. Он бросил пистолет и ветошь на стол и тут же схватился за ручку двери. Дверь не открылась — забыл, что сам закрыл ее изнутри. К счастью, ключ был в замке. Питер повернул его и выскочил в коридор. Засомневался, в какую сторону бежать — вправо, к буфетной, или влево. Выбрал второй вариант. Миновав каюту Риза, оказался в неосвещенном коридоре, от которого шли два трапа: вверх к рулевой рубке и радиостанции, и вниз, к хозяйственным помещениям. На верху освещение было включено, на трапе никого не было, но он услышал чьи-то быстрые шаги в другом конце коридора и крик казначея Джона Смита.

— Бог мой, здесь кто-то лежит! Где здесь этот чертов выключатель?

— Слева от тебя, напротив трапа — подал голос Майкл Финсбери.

Смит, вместо того, чтобы включить свет, неожиданно выругался:

— Скользко, тут, похоже, кровь…

Коллингс побежал в ту сторону. Болтанка судна дважды приложила его о переборки. Во второй раз, ища рукой опоры, попал прямо на выключатель. Загорелся ряд ламп под подволоком. Коллингс тотчас узнал бордовый свитер Пола. Первым порывом было броситься на помощь приятелю. который лежал на палубе лицом вниз, раскинув руки, однако он тут же заметил огромную рану на его голове и остался на месте. Без всякого сомнения, Пол Риз был мертв. Пуля угодила прямо в лицо и пробила череп навылет.

Шок был абсолютный. Пол Риз, всеобщий любимец, лежал в луже крови с развороченной головой. Выстрел прозвучал не далее чем пару минут назад. Убийца не мог покинуть судно, и мог находиться здесь среди других, даже прикасаться к ним. Все думали об одном и том же: Кто? Почему?

Первым пришел в себя польский офицер связи Кшиштоф Напора. Он, как руководитель, должен был принять решение. Он выглядел бледным, но спокойным и решительным.

— Мистер Финсбери и мистер Коллингс, прошу вас начертить эскиз места преступления, обозначив на нем положение тела убитого. Может, сможете найти пулю, заметить какие-либо следы. Просьбу мою прошу считать приказом. Все понятно?

Оба подтвердили. Напора выдавал следующее распоряжение:

— Всех остальных прошу не мешать их действиям. Лучше всем вернуться в свои каюты. Сейчас без двадцати двенадцать, в половину первого хотел бы всех видеть в кают-компании. А сейчас мне надо доложить о произошедшем руководителю экспедиции. Да, еще… Скоро смена вахты. Мистер Финсбери, распорядитесь, чтобы матросы перед заступлением на вахту положили тело в морозильную камеру.

Никому не захотелось долго сидеть в одиночестве, и кают-компания заполнилась задолго до назначенного времени. Напора запаздывал. Коллингс занял свое обычное место за боковым столом и молча наблюдал собравшихся. Старался запомнить, кто что произнес. Финсбери нервно курил сигарету, стоя в центре зала.

— Заметили что-нибудь особенное? — спросил его Райт.

— Считай, что ничего — ответил Финсбери голосом, слишком тонким для его солидной внешности. — Пуля застряла в обшивке, вытащили ее. Судя по траектории полета пули, убийца не стоял напротив трапа, а скрывался за углом коридора. Возможно, в момент выстрела он опирался левым плечом о переборку…

— У тебя огромные способности к расследованиям, — перебил его Джордж Харроу, судовой механик. — Если и дальше так пойдет, то вскоре укажешь нам на убийцу. Согласно твоему заключению левши, вне подозрения, а я, к счастью, левша и, значит, выпадаю из круга подозреваемых.

Финсбери слегка смутился.

— Зря я все это рассказываю. Надо подождать поляка. В любом случае, Джордж, рано радуешься. Мы удостоверились только в том, что выстрел был произведен слева от трапа, но стрелять мог и левша.

— Интересно, что сделал убийца после выстрела? — отозвался Джон Смит.

— Мог быстро вернуться в свою каюту, — предположил Райт.

— Никаких шагов я не слышал, — возразил Финсбери.

— Опять в мою пользу, — иронично заметил Харроу. — Моя каюта самая дальняя отсюда, так что меня ты должен был услышать.

— Убийца мог быть в носках. В коридоре ковер, который заглушает шаги. Ты не перебарщиваешь, Харроу, постоянно обращая на себя внимание? — раздраженно произнес Райт.

— Прикидываю еще одну возможность, — начал Смит. Тот, кто стрелял, мог попросту выбежать на открытую палубу, выбросить в море пистолет, пробежать вдоль фальшборта под иллюминаторами наших кают, войти в кают-компанию через наружную дверь и появиться на месте преступления одним из последних.

— Кто-нибудь проверял, внешняя дверь закрыта? — спросил Райт.

Финисбери прошел между столиков, нажал на ручку двери, ведущей на прогулочную палубу, и дернул ее.

— Закрыто — огласил он почти официальным тоном. — Значит, эта версия отпадает.

— В этот раз я не похвалю твои детективные способности, Майкл, — отозвался Харроу. — Посмотри, ведь ключ торчит в замке. Все могло случиться по версии Джона, с той маленькой поправкой, что убийца, войдя внутрь, повернул ключ. Проверь, вращается ли ключ.

Заметно смущенный Финсбери проверил. Ключ вращался свободно. Харроу с минуту сиял победной миной.

— Мистер Харроу, вы знаете, что у вас на ногах? — подал голос до сих пор молчавший и задумчивый Коллингс.

Все посмотрели на механика, который стоял в одних носках. Усмешка исчезла с его лица, он переступил с ноги на ногу.

— Совершенно забыл… Выбежал так быстро… Еще не был в своей каюте. Идиотское положение, пойду обуюсь.

Он вышел с кают-компании. Некоторое время все молчали. Первым тишину нарушил Смит.

— Убийца мог быть в носках, но я считаю, что моя версия также логична.

— Только, может, чересчур усложнена, — заявил Коллингс. — У меня есть похожая, но попроще. Убийце не надо было бегать вдоль фальшборта под нашими иллюминаторами. Он просто открыл дверь, ведущую на прогулочную палубу, выбросил пистолет и первым оказался на месте преступления. Сдается мне, что это ты, Смит, первым обнаружил тело Риза.

— Как ты смеешь публично обвинять меня? — лицо дородного казначея покраснело от гнева.

— Я не обвиняю, только выдвинул одну из правдоподобных версий и задал тебе вопрос.

— Я оказался первым у тела Риза потому, что моя каюта расположена ближе всех к трапу. Такое объяснение тебя устроит?

— Пока да.

— Похоже на то, что такая дискуссия будет продолжаться в течение всего рейса, — сказала Джейн Модров, которая, запахнувшись теплым халатом, сидела недалеко от Коллингса и внимательно наблюдала за собравшимися.

Перебранку прервало появление Напоры.

— Не стоит беседовать на ногах, — начал он. — Пусть каждый займет свое обычное место.

Когда все расселись, поляк сказал:

— Прошу извинить за задержку — нужно было проверить алиби остальных членов экипажа. Двое вахтенных на мостике утверждают, что не покидали рубки. Подвахтенные играли в карты в комнате отдыха команды. Кок с подручным принимали душ, их делила тонкая перегородка, они разговаривали, передавали друг другу мыло. Их голоса были слышны в комнате отдыха. Рассказываю вам все это так подробно потому, что больше людей на борту нет. То есть мы понимаем, что убийца находится здесь, в этом зале… Кто-то из нас. Я доложил о происшествии капитану — руководителю экспедиции, рассматривали возможность присылки сюда нескольких матросов с буксира, но пришли к мнению, что нет в этом смысла. Капитан просит сохранять здравый смысл и спокойствие. То, что произошло, не освобождает нас от обязанности довести объект до порта назначения. Если нет другого выхода, будем продолжать рейс вместе с убийцей.

Капитан Савицкий уже проинформировал портовые власти и испанскую полицию. Сейчас, вероятно, разговаривает с представителем судовладельца в Нью-Йорке. Насколько я знаю, он собирается также уведомить портовые власти и полицию Нью-Йорка. Капитан уполномочил меня провести предварительное расследование по горячим следам. Поэтому, господа… и госпожа, разумеется… ваши ответы я буду протоколировать.

Напора вынул из портфеля блокнот и положил его на стол.

— Первый вопрос относится ко всем. Может, он прозвучит наивно, но мне представляется логичным. Убийство было таким неожиданным, что, может быть, и убийца неожиданно захочет в нем признаться. Итак, вопрос: кто из присутствующих здесь убил Пола Риза?

Наступило молчание. Напора держал ручку над блокнотом с таким видом, что собирался тут же записать имя убийцы.

— Так как на этот вопрос не поступило ответа, то будем по очереди устанавливать, кто чем занимался в промежутке одиннадцать ноль ноль и одиннадцать тридцать пять. Прошу ответить мистера Алана Райта.

Алан заерзал на стуле и покраснел.

— Еще до одиннадцати я зашел в штурманскую рубку и находился там до того момента, когда услышал выстрел.

— А двери между рулевой и штурманской рубкой были открыты?

— Нет. Закрыты.

— Что вы делали в тот момент, когда услышали выстрел?

— Сидел за столом.

— И что вы предприняли при выстреле?

— Я вскочил и выбежал не через рулевую, а дверьми, ведущими в коридор и к трапу. Мне показалось, что звук выстрела шел именно оттуда.

— Что вы увидели на верхней площадке трапа?

— Ничего. А внизу было темно. Только слышались голоса Смита и Финсбери.

— В какое время Риз устранил повреждение?

Алан снова поерзал и покраснел.

— Не знаю. В штурманской было выключено освещение.

— Вы должны были нести вахту на мостике. Между тем вы пытаетесь убедить нас в том, что полчаса сидели за столом в темном помещении. Гораздо правдоподобней версия, что вы вздремнули на часок. Во время сна человек не может быть убийцей, но если вы и признаетесь во сне на вахте, это не послужит основанием для безоговорочного алиби. Желаете еще что-нибудь добавить?

— Нет.

— Мистер Смит, — обратился Напора к казначею, — ваша каюта — ближайшая к месту преступления.

— Да. И все об этом вспоминают — с некоторым вызовом ответил тот. — Где-то около десяти я улегся с книжкой. Привык почитать перед сном. Если вас интересует, читал «Острова в океане» Хемингуэя. Прочитал несколько страниц и задремал, не снимая очков. Разбудил меня, как мне показалось спросонья, чудовищный рёв. В первый момент я подумал, что произошла какая-то авария. Вскочил с койки… хм… имею еще одну привычку. Сплю только в верхней части пижамы. Впопыхах начал надевать штаны. Когда очень спешишь, то часто действие занимает больше времени, чем в нормальной обстановке. Но и так в коридор я выскочил первым. Потом подошли Финсбери и Коллингс, вместе искали выключатель.

— Слышали ли вы какие-нибудь шаги в коридоре?

— Сразу после десяти, но это, наверное, вы возвращались с мостика. Потом была тишина, впрочем, я задремал.

— В следующей каюте живет Селим Монк. Что вы нам скажете?

— Я не был в каюте.

— А где?

— После того, как принес вам грейпфрут с тоником, я вернулся в буфетную — надо было прибрать побитую посуду. Приготовил себе чай. Мне не хотелось идти в каюту. Сидел и размышлял.

— О чем?

— О смерти мистера Модрова, ведь раньше он никогда не болел. Посуда бренчала, дверь была закрыта. Звук выстрела дошел до меня приглушенным, невыразительным. Я и не подумал, что это выстрел, мне казалось, что что-то упало. Затянулся несколько раз сигаретой и затем вышел посмотреть, что случилось. Подумал, что придется убирать. На место происшествия пришел последним.

— Благодарю. А теперь послушаем, что скажет мистер Финсбери. Вы, вероятно, не спали, так как вам было скоро заступать на вахту.

— Именно так. Закончил смотреть фильмец и разбирал проектор.

— Какой фильм вы смотрели?

— Как бы это вам сказать… Две негритянки устраивали разные трюки с молодой девчонкой. Люблю порой посмотреть такое.

— Сколько было времени?

— Помню, что ровно в одиннадцать заправил последнюю бобину. Они длятся обычно минут двадцать. Уже собирал все причиндалы, когда раздался выстрел.

— Вы сразу поняли, что это выстрел?

— Конечно, я наслушался подобного во Вьетнаме. Так то стреляли мы на воздухе, но порой после выпивки и в помещениях бывало. Так что этот звук мне знаком.

— И вы сразу выбежали в коридор?

— Почти сразу… — Финсбери запнулся при ответе.

— Ладно, не стоит стыдиться – неожиданно отозвался Харроу. — Дело житейское. Помню, ты меня на это подбивал. Великолепное алиби.

— Заткнись. Посмотри лучше на себя самого.

— Господа, прошу спокойствия. Может, мистер Харроу имеет что-то сказать в этом деле?

— Когда услышал выстрел, выбежал из каюты в одних носках. На месте происшествия оказался четвертым. Когда вы проверяли алиби матросов, коллеги почти доказали, что я убийца. Так как был без обуви, мог застрелить Риза и вернуться бегом в каюту, а потом спокойно явиться на место преступления.

— Что вы делали после одиннадцати?

— Я был один в каюте и не имею ни малейшего алиби.

— Но что вы делали?

— Извините, но это мое личное дело.

— Слышали ли вы что-нибудь особенное?

— Нет.

— Мистер Коллингс, что вы скажете?

Питер выглядел так, как будто очнулся от глубокой задумчивости. Дознание, которое вел Напора, он считал смешным и наивным, задаваясь вопросом, как его следовало бы проводить. Воспроизвести ход событий в течение всего рейса, выяснить отношения между людьми, что происходило перед смертью Модрова и за последние три дня. Должны были быть какие-то причинные связи.

— Ждем ваших объяснений, мистер Коллингс — повторно обратился к нему Напора.

— В момент выстрела я смотрел через ствол пистолета на лампу.

— Как прикажете это понимать?

— В самом прямом смысле.

— Что это за пистолет?

— Точно такой же, с которого застрелили Пола — кольт модели 1911, до сих пор очень популярной в Штатах.

— Откуда вы знаете, с какого оружия стрелял убийца?

— Я нашел пулю, которая пробила голову Пола. Так как я имею такое же оружие, мне даже не понадобилось их сравнивать. Я совершенно уверен.

— Сейчас он при вас?

— Нет, лежит в разобранном виде на столе в моей каюте. Можете проверить.

— Не согласились бы вы отдать его? Я положу его в судовой сейф.

— Я рад, что вы не сказали это в форме приказа, так как я оказался бы в неловком положении. Видите ли, у меня есть разрешение на это оружие от американских властей. У нас такие разрешения не обязательны, но мой пистолет зарегистрирован в полиции. Он принадлежал моему отцу, который был шерифом в Сиракузах. Отец погиб с этим пистолетом в руке. Просто бандит нажал на спуск быстрее. Мне было бы трудно с ним расстаться, особенно в нынешней ситуации. Пол был моим другом. Я не вижу повода к его смерти, но постараюсь его установить. Вы понимаете, что я могу оказаться в опасной ситуации.

— Понимаю и поэтому советую подождать, пока полиции не разберется в этом деле.

— Я не слишком верю в способности испанской полиции.

Напора промолчал. Он тоже имел подобные сомнения.

— Вы оказались третьим на месте преступления, не заметили ли вы что-нибудь, какую-нибудь зацепку для будущего следствия?

— Не уверен, что это так важно, однако, когда я подошел к трапу — еще до того, как включили освещение — и посмотрел вверх, на освещенном фоне увидел Алана Райта, стоящего спиной ко мне. Это выглядело так, как будто он только что поднялся.

Все взоры обратились на третьего помощника. Райт так покраснел, что казалось, в любое мгновение из его щек хлынет кровь. Только он собрался отвечать, как его прервала Джейн Модров.

— Я могу объяснить вам. Услышав выстрел, я начала надевать халат и туфли. Тут я услышала легкий стук в двери и голос Райта: Джейн, ты там? Я ответила: Уже одеваюсь, подожди немного. Что там случилось? Алан не знал. Моя экипировка несколько затянулась, так как я сначала надела легкий халатик, а потом, подумала, что в коридоре дует, и переоделась в другой — тот, что сейчас на мне. То есть, когда Питер увидел Алана стоящим спиной к трапу, он стоял у моих дверей и ждал, когда я выйду. Двери моих апартаментов расположены как раз напротив трапа.

— Мистер Райт, все так и было?

— Да.

— Почему в своих показаниях вы пропустили этот эпизод?

— Я считал, что он к делу не относится. Да, прежде чем спуститься по трапу, я постучал в двери апартамента Модровых и разговаривал с Джейн. Только потом я повернулся в сторону трапа и услышал голоса Смита, Финсбери и Коллингса.

— Вы можете ответить, почему вы так поступили?

— Я боялся за Джейн. Услышал выстрел, но не сориентировался, с какой стороны. Он мог быть и в каюте Модровых. Причина смерти Герхарда фон Модрова до сих пор не известна. Поэтому я сразу подумал о Джейн и обрадовался, услышав ее ответ на мой стук.

— А вы, Джейн, уже были в кровати?

— Да. Около одиннадцати я приняла снотворное и погасила свет, но не спала. После болезни и смерти моего мужа я очень плохо сплю, несмотря на снотворное.

— Благодарю вас. На этом, вроде, всё. Еще раз прошу всех сохранять спокойствие и здравый смысл. А вас, мистер Коллингс, я попрошу показать кольт.

— Охотно, но перед этим не ответите ли вы мне на один вопрос?

— Слушаю?

— Что вы делали между одиннадцатью и половиной двенадцатого?

Они обменялись взглядами. Напора нисколько не смутился, хотя в тоне слов Коллингса можно было заметить признаки агрессии.

— Что ж, вы правы — ответил поляк. — В этой ситуации мы все в равной степени являемся подозреваемыми. К сожалению, ничего существенного сказать не могу. В десять двадцать Селим принес мне сок. Я уже лежал в койке. Решил не раздеваться, так как с мостика могли позвонить в любое время. Выпил несколько глотков тоника с грейпфрутом и заснул. Разбудил меня гул. В первый момент подумал, что что-то случилось с судном. Выбежал в коридор. Алиби не имею. Этого достаточно?

— Да. Благодарю и… извините.

— Предлагаю всем разойтись. Мистер Финсбери идет на вахту. Чуть позже я к вам подойду. Остальные по каютам. Надеюсь, все понимают, что безопасней закрыться на ключ.

— Наверное, все так и сделают, — снова отозвался Коллингс, — но эта предосторожность избыточна. Не думаю, чтобы убийца был маньяком. Опасность может грозить только тому, кто знает его секрет. А поскольку все мы в недоумении от того, что произошло, то можем спать спокойно.

 

— 3 —

Когда Напора вышел, Коллингс удалил ветошью избытки масла с разложенных на столе частей пистолета и неторопливо приступил к его сборке. Потом он проверил легкость хода спуска и предохранителя и вставил магазин. Несколько мгновений держал пистолет в руках, размышляя, стоит ли дослать патрон в ствол. Решил, что не стоит. Спрятал его в ящик ночного столика, а сам растянулся на койке. До вахты оставалось более двух часов, но спать он не собирался. Он хотел собраться с мыслями, обдумать то, что случилось и спланировать действия. Еще когда увидел мертвого Риза, он решил, что найдет убийцу. Теперь он узнал, что это не будет легким делом. Семь подозреваемых, можно посчитать на пальцах.

Кому была выгодна смерть Пола? Когда они вдвоем нанялись на эту чертову списанную галошу, то не знали здесь никого. Приняв предложение судовладельца, они присматривались к своим будущим соплавателям. На Риза большое впечатление произвела Джейн, его восхищала её красота и манера держаться. Миссис Модров всегда вела себя очень сдержанно, говорила немного, однако её присутствие нельзя было не заметить. Класс! — так говорил Пол.

Они оба с первой минуты почувствовали антипатию к Майклу Финсбери. Быстро догадались, что великан с тонким голосом — трусливый шут. Кроме того, Пол в чертах его лица — маленький нос картошкой, тяжелая челюсть, большая круглая голова — обнаружил признаки кретинизма. Он подшучивал над Майклом так, что тот принимал слова электромеханика за чистую монету, а вахтенные с Коллингсом задыхались от смеха. Финсбери был образцовой мишенью для подобных шуток. Пол окрестил его Дуремаром, а потом они сократили это прозвище и стали называть старпома Дуриком.

Еще вчера вечером они долго сидели вдвоем в каюте Пола, говорили о каких-то пустяках. Но что-то должно было произойти на борту судна, о чем он, Коллингс, не имел ни малейшего понятия. Это что-то случилось либо сегодня, и Пол не успел ему это рассказать, либо раньше, но Пол не придал тому никакого значения. А мог также дать кому-то слово молчать. Пол был страстным почитателем детективной литературы, был увлечен разгадками криминальных головоломок. Вчера разговаривали и о смерти Модрова. Риз сказал:

— Похоже, что польский врач предполагает возможность отравления. Ты понимаешь, что, если Модров был отравлен, мы находимся на борту вместе с убийцей. Как тебе это нравится? Не правда ли, увлекательное приключение?

Коллингсу уже было время заступать на вахту, и он не поддержал разговора. Пол был зол, сказал только:

— Иди уж, иди, там Дурик по тебе скучает.

Риз мог, конечно, впутаться в какие-нибудь неприятности и раньше, но вполне возможно, что это случилось только сегодня перед полуднем. Если Риз решил, что плыть по морю с убийцей это увлекательное дело, то не исключено, что он начал играть в детектива. Модров умер двадцать четвертого октября после полудня. Риз же — двумя днями позднее, перед полночью. Надо спокойно воспроизвести каждый шаг Риза, начиная от момента смерти Модрова, решил Коллингс. Из этого может что-то выйти, может, нет, но начинать от чего-то надо. Кто мог желать смерти Риза? Его мог погубить убийца, если Риз вынюхал что-либо существенное. Да, это логично. Но необходимо рассмотреть все возможности. — Коллингс закурил сигарету. — Месть? Нонсенс. А может так: кто-то на борту перевозит контрабанду, например наркотики, Риз узнает об этом, неважно как — услышит разговор или открутит какую-нибудь трубку, из которой посыплется белый порошок. Это был бы достаточный повод, чтобы его убить. А почему в этом свете умер Модров? Он мог умереть естественной смертью, а подозрения польского врача остаться беспочвенными. Или он мог знать об этой афере, и нужно было его убрать. Если это так, то почему убийца совершенно не спешил? Использовал достаточно медленный яд, не боясь, что перед смертью тот может поделиться с кем-нибудь своим знанием или написать записку. Нет, эта версия как-то не звучит. Во всяком случае, надо просмотреть ящики письменного стола Модрова, лучше всего попросить об этом Джейн и просмотреть содержимое вместе с ней.

Минутку, минутку — задумался Коллингс, — можно представить ситуацию, в которой убийце было необходимо, чтобы смерть Модрова выглядела естественной, и в то же время он не боялся бы, что Модров выдаст его. Можно принять версию, что контрабандистов было двое — Модров и убийца. Модров умирает, и вся прибыль с контрабандного товара идет сообщнику. Денег в два раза больше и уверенность, что старик его не выдаст. Могло быть так, что тот заломался, сказал, что выходит из этого бизнеса, а такие вещи пробуждают тревогу. Да, это ведь был последний рейс Модрова. Риз начал сопоставлять факты, и поэтому должен быть убит, и как можно быстрее, пока не поделился своими подозрениями с приятелем. Окей, так могло быть. Но был ли Модров человеком, склонным к преступному бизнесу? Коллингс ничего не знал об этих людях. Двадцать дней встречался с ними за столом, здоровался при встрече в коридоре, и всё. Даже не было ни одной вечеринки с выпивкой.

Он посмотрел на часы. Есть еще немного времени, подумал. Надо спокойно проанализировать список подозреваемых.

Джейн фон Модров. Она сообщница супруга? Или молодая женщина, которая хочет избавиться от старого мужа? Но существуют же разводы. Да и такая женщина, как Джейн, если бы влюбилась и поняла, что это серьезно, попросту бросила бы мужа. Разве в наши времена так уж необходимы браки? А если так: Джейн, желающая избавиться от сообщника? То есть Модровы — это пара контрабандистов. Версия так себе, но пусть будет, пока это всё поиски на ощупь.

Финсбери, то есть Дурик? Все возможно. Скользкий тип. Контрабанда к нему подходит. Отравление тоже. Ужасный трус, но по этой версии второе убийство было совершено со страху. Пол, может, только прикоснулся к тайне, а убийца запаниковал и пришел к выводу, что должен его устранить?

Джон Смит, казначей? Коллингс не знал о нем ничего. Дородный, не великого ума, спокойный. Имел такие забавные хитрые глазки, спрятанные за пухлыми щечками.

Польский офицер производил хорошее впечатление, но эти моряки с восточного блока падки на доллары. А может, рискнул на общее дело с Модровым? Нет, это совершенно не работает. Поляк явно не терпел этого прусского юнкера с американским гражданством. Сказал как-то такое, что как морозом по коже пробрало. Значит, сообщником быть не может, но ведь контрабанда — это только гипотеза. Могло ведь не быть никакой контрабанды, а просто у поляка мог иметься повод для убийства Модрова. Может, месть? Во время войны они оба были взрослыми людьми. Модров мог, например, уничтожить родных Напоры. И вот они встретились на борту лайнера. Коллингс подумал, что его что-то удивило при их встрече. Что — необходимо вспомнить.

Джордж Харроу, механик, хорошо знал Модрова, плавал с ним много лет. Умный, циничный, не очень старый, хотя и здорово потасканный. У него дрожали руки, но это, вероятно, не помешало бы попасть в человека с расстояния нескольких шагов.

Алан Райт, третий помощник, самый молодой на судне. Легко смущается. Был любимчиком Модрова, хотя все вокруг прекрасно знали, что он влюблен по уши в Джейн. Были, конечно, всякие сплетни на тему их отношений, но похоже, что Джейн предпочитала иметь в лице Алана скорее пажа, чем любовника. А может, они так хорошо конспирировались? Влюбленный Алан травит Модрова, считая, что тот — единственная преграда между ним и Джейн. Правдиво ли то, что он стучал ей в дверь? Или это она подсунула ему алиби, так как боялась, что Алан не сможет выпутаться из этой ситуации?

Остался еще стюард. Он плавал вместе с Модровым лет десять. Селим, алкоголик, вечно нервный и несобранный, но любящий подслушивать. Имеет обычай перед тем, как постучаться, долго поправлять посуду на подносе.

Вдруг Коллингс заметил, что ручка двери его каюты пошевелилась. Дверь не открылась, так как она была закрыта на ключ. Первым побуждением он бросил взгляд на ящичек ночного столика, а потом вскочил с койки. Когда он встал, то услышал звук падающего тела, ослабленный мягким ковром. Подбежал к двери, повернул ключ и нажал на ручку. Под дверью лежал Селим. Он опирался на правый локоть, а левой рукой делал какие-то движения, как будто пытался что-то поймать. Коллингс наклонился над ним и почувствовал запах рома.

Селим был сильно пьян. Бормотал что-то непонятное. Коллингс взял его под руки, затащил в свою каюту, усадил на стул и запер дверь. Голова Селима безвольно свешивалась на грудь. Питер с неохотой присмотрелся к нему. У него не было желания стать нянькой пьяницы, но с другой стороны, ему подвернулся удобный случай. Во всем этом деле Селим являлся одной из важнейших фигур, а алкоголь развязывает языки.

Старым проверенным способом Коллингс стал тереть ему уши. Стюард сначала не реагировал, но через некоторое время поднял голову и на его лице появилась гримаса боли. Он открыл глаза, посмотрел туманным взором на Коллингса и наконец энергичным движением схватил того за руки. Коллингс прервал этот болезненный массаж. Взгляд Селима стал более ясным.

— Прошу прощения, мистер Коллингс, я уже понял, что перепутал двери. Моя каюта на другом борту. Пойду уже.

— Боюсь, не сможешь. Провожу тебя.

— Не надо, сэр.

Он встал и тут же пошатнулся. Коллингс схватил его под руку.

— Ладно. Пойдем вместе. Чего ты так напился?

— Я боюсь. Там крысы.

— Где?

— Всюду. В салонах, спальнях, барах, за теми дверьми.

— В пассажирских помещениях?

— Да.

— Был там?

— Был, но больше не пойду. Мистер Риз туда ходил, и теперь умер.

— Зачем ты ходил туда?

— Мистер Риз приказал.

— Когда?

— Не помню, но уже давно.

— Как давно?

— Перед прошлым воскресеньем.

— Что ты там видел?

— Крыс. И еще… кто-то там ходил.

— Кто?

— Не знаю, но кто-то ходил.

Двери каюты Селима были открыты. Питер помог стюарду лечь в койку. Когда тот почувствовал подушку под головой, то моментально заснул. Было уже пять минут пятого, Дурик наверняка злится, что смена запаздывает. Питер вернулся к своей каюте и закрыл дверь на ключ.

Финсбери не стал выговаривать Коллингсу, только выразительно глянул на часы.

— Ничего нового. Ветер несколько подстих. Вахта будет спокойная, если снова не начнется стрельба. Я на всякий случай не только закроюсь, но и забаррикадирую дверь. Передай Селиму, чтобы не вздумал будить меня на завтрак. Хочу выспаться.

— Окей. Не беспокойся, Селим напился и неизвестно, подаст ли вообще завтрак.

— Ну, надо же! Ладно, побежал в койку. Спокойной вахты!

Финсбери, наверно, удивился, что второй помощник стал таким разговорчивым и вежливым. Коллингс решил, что нет смысла в словесных перепалках. Завтра придется разговаривать со всеми по очереди. Это будет нелегко.

Он переключил экран локатора на дальнюю шкалу и долго всматривался в него. Шторм спихнул их с оживленной трассы далеко на юг. В дистанции тридцати миль не было видно ни одного судна. Они продвигались через океан в полном одиночестве. Сила шторма упала до шести баллов Бофорта. Он подумал, что при такой погоде нет смысла держать на вахте аж троих человек, и закурил.

— Мистер Коллингс, а как это случилось с Ризом? — прервал молчание вахтенный матрос по имени Джим.

— Я знаю ровно столько, сколько и вы. Парень мертв, вот и весь сказ.

— Убийца плывет вместе с нами на этой коробке?

— Выходит, так.

— Черт побери!

— Риз случайно не разговаривал с вами последнее время?

— Нет, он не заходил к нам. Только в коридоре встречались.

— Ты не знаешь, зачем он дней десять назад ходил в пассажирские помещения?

— Не имею понятия.

— Поспрашивай ребят, может, они чего знают о его прогулках в законвертованную часть судна, ну и вообще.

— Хорошо.

— Ничего срочного, расскажешь завтра на вахте, что выяснил. Я пойду прилягу в штурманской рубке — еле стою на ногах. Если Напора будет шастать по судну, то разбудите меня — мне не охота слышать от него нарекания.

— Всё сделаем как надо, присмотрим.

* * *

Коллингс растянулся на диванчике в штурманской рубке, но спать не собирался. Ему пришла в голову одна мысль, и он хотел спокойно ее обдумать. Он был еще под впечатлением разговора с Селимом. Пьяная болтовня или кончик тоненькой нити, которая может привести к клубку? Крысы — это чушь, на каждом судне, особенно списанном, они имеются. Но интересно, что искал там Риз? Селим сказал, что там кто-то ходил. Это стыкуется с гипотезой о контрабанде. Практически невозможно провести полную проверку пассажирских салонов, апартаментов и обслуживающих помещений этого колосса. Идеальное место для сокрытия. Однако, если кто-то перевозит контрабанду в пассажирских помещениях, то какого черта он туда заглядывает во время рейса? Боится, что крысы съедят его товар?

Меня, похоже, понесла фантазия, — Коллингс потер лоб. — Но всякие глупости, которые он насочинял в этой истории, начали иметь смысл. Что, если парень, спрятавший там наркотики и вдруг подумавший, что до них могут добраться крысы, побежал проверить, не растащили ли крысы героин по своим норам? Риз идет за ним, подсматривает… Нет, в таком случае Пол непременно рассказал бы ему об этом. Может, просто наткнулись друг на друга, Пол мог и не подумать ничего, а тот запаниковал.

Селим боится крыс на этом судне. Может, они, нанюхавшись порошка, ведут себя как-то странно. Со стюардом надо еще раз поговорить спокойно и на трезвую голову, а в свободную минутку прогулка по пассажирским салонам может оказаться весьма интересной. Коллингс посмотрел на часы — половина пятого. Он подумал, что если хочет реализовать свой план этой ночью, то уже пора приступить к действию.

Он встал, вытащил из ящичка фонарик, посветил на доску с ключами и выбрал необходимый. Вышел через двери, ведущие в коридор. Ковер заглушал его шаги. Вахта думала, что он спит. Парни и так не выдали бы его Напоре, но он не хотел никого посвящать в свои планы.

Трап, ведущий на уровень выше, слегка поскрипывал, но внизу в каютах этого услышать не могли. Ключ легко повернулся, Коллингс запер дверь изнутри. Луч фонарика осветил пульт радиостанции. Несколько минут он изучал компоновку оборудования. Консоль, всяческие переключатели, верньеры и кнопки были покрыты толстым слоем пыли. Он вынул из кармана платок и протер экран настройки. Список основных береговых радиостанций и их рабочих частот лежал, как он и надеялся, под стеклом на столе радиста. Щит питания был опечатан солидной пломбой.

Рассмотрев все это, Коллингс сорвал её одним рывком. Через мгновенье экран настройки и консоль засверкали разноцветными огоньками. Вызвал знакомую береговую радиостанцию в окрестностях Нью-Йорка, установил приемную частоту и стал ждать ответа. В это время суток трафик был минимальный, и уже через минуту получил ответ. Попросил соединить с телефоном в Нью-Йорке. Напряженно ждал. Наконец услышал отчетливый голос Френсиса Диксона:

— Это ты, Питер?

— Как ты догадался?

— Мне сказали, что вызов по радиотелефону с Атлантики. Кто ж еще будет звонить в такое время?

— Не будем долго болтать как девчонки. Отряхнись со сна. У тебя есть под рукой ручка и листок бумаги?

— Есть. Я уже полностью бодрый. О чем речь?

— Хорошо. Начинаю. Лучше всего, если не будешь встревать. Вопросы потом.

— Окей. Вываливай уже.

— Я на списанном лайнере «Звезда морей». Польский буксир «Триглав» тащит нас в Кадис, на судоразделку, где «Звезду» порежут на гвозди. Вчера вечером в одиннадцать тридцать был убит мой приятель, Пол Риз, выстрелом из кольта с нескольких метров. На борту того же судна двадцать четвертого умер бывший стаф-кэптен «Звезды морей» Герхард фон Модров. Польский врач с буксировщика, консультировавший его по радио, был ошеломлен внезапной смертью Модрова и распорядился сохранить тело для вскрытия. Следует предположить, что в течение двух суток произошло два убийства. Семь человек, все с офицерской кают-компании, не имеют алиби. Ты тоже знал Пола, что тебе объяснять. Я решил найти убийцу. Пока мы в рейсе, у меня есть шансы. Проблема в том, что я практически ничего не знаю ни об этой семерке, ни о Модрове. Думаю, что это заинтересует тебя и твою газету. Во-первых, похлопочите как следует, чтобы возобновили регистрацию этой радиостанции. Во-вторых, надавите на руководителя экспедиции капитана «Триглава», чтобы он официально разрешил мне пользоваться радиостанцией. В-третьих, мне нужны досье на всех семерых подозреваемых. Список их найдешь у судовладельца. Не забудь о поляке и дивчине. Каждый день ценен. Если погода не изменится, нам еще предстоит три недели рейса.

— Питер, это невероятная история. Конечно, я помню Пола Риза. Постараюсь выполнить все твои три пункта. Если появятся какие-нибудь трудности, я тебя уведомлю официальной депешей через радиостанцию.

Ручка двери несколько раз дернулась. Коллингс этого не видел, пока не услышал громкий стук в дверь.

— Я рассчитываю на тебя, Фрэнк. Меня накрыли, должен прервать связь.

— Держись, старина.

Коллингс встал, выключил радиостанцию и открыл дверь.

— Кто тут? Что здесь происходит? — были первые слова Напоры.

— Сейчас включу свет. Если вы не узнаете меня в темноте, то докладываю: Питер Коллингс.

Загорелся свет.

— Что вы тут делаете?

— Включил радиостанцию и поговорил с Нью-Йорком.

— Радиостанция была запломбирована, да и лицензии на нее больше нет.

— Ну, вот сумел как-то связаться.

— Вы сорвали пломбу.

— Да.

— Почему вы не обратились ко мне в этом деле?

— Потому что знал, что вы не разрешите.

— Вы понимаете, что это происшествие я занесу в судовой журнал?

— Да.

— Не знаю, что в этом случае решит руководитель экспедиции, но в любом случае хочу завтра видеть ваше письменное объяснение.

— Конечно, сразу после вахты я вам его приготовлю.

— Вы разговаривали с берегом по поводу происшествий, случившихся на борту?

— Да.

— Для чего?

— Хочу найти убийцу. Пол был моим другом.

— А если бы я запретил вам проводить расследование?

— Вы не можете запретить разговоров на эту тему. Вот увидите, что будет через день-два. Сейчас люди шокированы, но как придут в себя, все захотят стать детективами, от страха или из любопытства, будут бояться, следить друг за другом.

— Возможно, вы правы. Чертов рейс. В прогнозе сильные ветра, севернее нас дуют ураганы. Может, удастся нам как-нибудь проскользнуть. Любопытно узнать — меня вы тоже подозреваете?

— Да. Я вспомнил вашу встречу с Герхардом фон Модров.

— Прошу напомнить мне.

— Модров приветствовал вас словами: «Что ж, мы снова повстречались». Вы ничего не ответили, не подали руки. Вы оба нервничали. Теперь Модров умер. Скорее всего, убит. Считаю, что Риза убил тот же самый убийца.

— Может быть, вы правы. А сейчас прошу вас отдать мне ключ от радиорубки и вернуться на мостик.

Когда Коллингс вошел в рулевую рубку, матросы выглядели взбудораженными.

— Где вы были? Мы услышали, что он идет, хотели предупредить, а вас не было.

— Спасибо. Я думал, что мне удастся остаться незамеченным, однако Напора поймал меня в радиорубке. Что ж, теперь будем играть открытыми картами.

Коллингс достал сигареты, угостил вахтенных и сказал:

— Похоже, опять задует…

 

— 4 —

Френсис Диксон долго не мог заснуть после ночного разговора, всё размышлял, как наилучшим образом заняться этим делом. Задремал только под утро и встал позже обычного. В редакцию «Ивнинг Телеграф» он явился только в двадцать минут десятого, в хорошем настроении.

— Привет, Катрин.

— Привет, Фрэнк. Рада тебя видеть.

— Как там дела с твоим новым ухажером?

— Наверно, ничего не выйдет, он заглядывается на всех стройных блондинок.

— Он глуп. Не понимает, что такая жена, как ты — это такая же роскошь, как автомобиль марки Роллс-Ройс.

— А теперь скажи, в каком месте смеяться. Что-то ты сегодня не в лучшей форме.

— Совсем наоборот. Я уверен, что скоро заработаю кучу денег и тогда предложу тебе руку и сердце.

— Не-е, в мои намерения не входит оставаться старой девой.

— Босс у себя?

— Да, весь в работе.

— Что случилось?

— Полиция накрыла банду наркодилеров.

— Что-нибудь серьезное?

— Пока только слухи. Куда ты собрался?

— Надо с ним поговорить.

— Не советую.

Фрэнк без стука открыл дверь и вошел в кабинет редактора. Генри Петерсон, не поднимая головы, спросил:

— Эдди?

— Нет, Фрэнк.

— Чего хочешь? Я же предупредил, чтобы мне не мешали. А у тебя уже есть задание.

— У меня есть потрясающая история.

— Ну и разрабатывай её сам, не занимайся говорильней.

— Когда я не могу сам справиться, прибегаю к помощи редакции и поддержке газеты.

— Похоже, сегодня ты плохо себя чувствуешь. Даю тебе две минуты на разъяснения.

Фрэнк на одном дыхании пересказал содержание ночного разговора.

— Неплохой сюжетец. Даю тебе место на первой полосе. Сделай заметку на одну колонку.

— Босс! — простонал Фрэнк. — Он в самом деле найдет убийцу, если мы ему поможем. Вот это будет сенсация!

— Говоришь, что найдет? Что это за тип?

— Как раз такой, какой надо. Это же удача! Можно будет ежедневно публиковать сообщения о ходе расследования. Детектив, который в действительности развивается на глазах читателей, да еще в такой обстановке! Ну и, конечно, мы имеем исключительные права.

— Борт бывшего лайнера, середина Атлантики, семеро подозреваемых. — Петерсон задумался. — Вот что я тебе скажу. Либо ты пишешь заметку и исчезаешь с моих глаз, либо мы ввязываемся по полной: большой репортаж на первой полосе, ежедневно новые подробности, не упускать это дело до самого конца. Пусть в течение трех недель названия «Ивнинг Телеграф» и «Звезда морей» у читателей будут неразрывно связаны друг с другом. Увеличим тираж. Только это все зависит не от меня. Надо добиться согласия главного редактора. Но если ты с этим твоим приятелем не найдешь убийцы и все это дело закончится туфтой, знай, что тебе придется искать другую работу.

— Босс, вы гений.

— Хорошо, хорошо, пойдешь со мной к главреду. Надо с ним пообщаться.

Он поднял трубку красного телефона.

— Уоррен? Привет. Я знаю, что ты чертовски занят, но прошу уделить мне пять минут, чтобы ввести тебя в курс дела... К сожалению, или сейчас, или придется выбросить замысел в корзину... Придем с Диксоном через полминуты.

Когда они проходили через приемную, Катрин изобразила удивленный вид, а Фрэнк за спиной босса показал ей поднятый кверху большой палец.

Уоррен слушал Петерсона с полуприкрытыми глазами. Когда тот закончил, спросил:

— Это всё?

— Да.

— Займитесь этим делом. Мистер Диксон, независимо от публикаций, приносите мне короткий доклад, полстраницы машинописного текста — что сделано, что впереди и тому подобное. Если убийцу найдут слишком быстро, лучше не оповещать читателей, а расписывать догадки, предположения, всё такое. Сами решите, какие средства вам понадобятся. Даю согласие на всё кроме запуска искусственного спутника. Желаю успеха.

Через несколько мгновений Петерсон уже выдавал распоряжения Катрин:

— Выясни, какая фирма приобрела списанный лайнер «Звезда морей» и наняла поляков для его буксировки через Атлантику. Соединишь меня с их руководством. Узнай, имеет ли польский судовладелец свое представительство в Нью-Йорке — также соедини меня с ними. Еще надо поговорить с шефом полиции Нью-Йорка и с польским посольством в Вашингтоне, если удастся, то с самим послом. Пока всё. Потом подыщешь девицу, которая сможет подменить тебя на три недели. С настоящего момента работаешь с мистером Диксоном. Матушке скажешь, что тебе привалила сверхурочная работа. За деньги не беспокойся. Старайся помочь Фрэнку — ему предстоят горячие денечки. Фрэнк, составь список десятка ищеек, которых ты хотел бы привлечь к работе. Через полчаса соберемся в моем кабинете, набросаем план действий. Катрин, те телефоны хочу иметь немедленно.

Петерсон закрыл за собой дверь кабинета.

— Наконец-то что-то происходит, — сказала Катрин. — Я буду названивать, а ты расскажи в двух словах, о чем речь, а то сойду с ума от любопытства.

— Когда наша свадьба?

— С дуба рухнул? Давай рассказывай о том лайнере. Там что, атомную бомбу провозят, а?

* * *

«Триглав» и «Звезда морей», соединенные шестисотметровым буксирным тросом, с трудом противостояли напору волн и ветра. Коллингс, сходя с мостика, оценил состояние моря в шесть баллов по шкале Бофорта. Страдающий похмельем Селим смочил водой скатерти, чтобы тарелки не ездили по столу. На завтраке царило молчанье. Появились все пунктуально, даже Джейн.

Они все только притворяются, подумал Коллингс. Интересно, выдержат ли все спокойно до вечера. Вон как смотрят на свои руки, как будто на них могли остаться следы крови.

Он первым закончил завтракать и пошел в каюту. Проверил пистолет в шкафчике, потом принял душ, холодный и горячий попеременно. Побрился и сел за стол писать докладную Напоре. Настучал на машинке почти страницу. Вышел.

Проходя мимо буфетной, он услышал, как Селим моет посуду, и открыл дверь. Стюард чуть не выпустил с рук тарелку.

— Я собирался извиниться перед вами за вчерашнее.

— Ты вообще-то помнишь что-нибудь?

— Да. Я перепутал двери.

— А помнишь, что мне рассказывал?

— Наверно, не всё.

— Мне надо с тобой поговорить, но попозже, сейчас я занят. А пока завари-ка мне кофе покрепче, как только сумеешь.

— Понял, будете довольны. Извините еще раз.

Коллингс постучал к Напоре. Поляк, стоя у открытого иллюминатора, разговаривал по воки-токи с «Триглавом», скорее всего, с капитаном Савицким. Разговаривали по-польски, Коллингс не смог уловить ни одного знакомого слова. Он показал Напоре лист, и тот жестом показал на стол. Положив лист, Коллингс кивнул и вышел. Через мгновенье он наслаждался отличным кофе-эспрессо, и пришел к выводу, что, несмотря на бессонную ночь, находится в неплохом физическом состоянии. Хотел сначала поговорить с Аланом Райтом, тот сделал несколько рейсов с фон Модровым и мог бы кое-что рассказать о нем, его жене и отношениях, сложившихся на лайнере. К сожалению, Райт сейчас нес вахту. Коллингс не хотел разговаривать с ним при матросах, а замыкание в штурманской рубке было бы слишком явным пренебрежением обязанностями. Он решил, что нанесет визит Джейн. В этой ситуации она должна быть его союзником. Он погасил недокуренную сигарету и направился в сторону апартаментов миссис Модров.

Джейн явно обрадовалась его приходу.

— Как мило с твоей стороны, что заглянул ко мне. После всего, что случилось, я чуть не сошла с ума.

— Ты не запираешь двери?

— Начинаешь следствие? Разве то, что я не запираюсь, бросает на меня подозрение?

— Я и не думал об этом.

— Извини, нервы. Выпьешь виски?

— Охотно.

— Ну и отлично. Я с самого утра хочу выпить. Но некоторые вещи, сами по себе приятные, делать в одиночку не с руки. Имею в виду алкоголь и прием пищи — усмехнулась Джейн. — У меня есть Баллантайнс, Джонни Уокер и Джей-энд-Би, что выберешь?

— Джей-энд-Би, мой любимый. В Штатах его нелегко достать.

— Со льдом?

— Да, но без воды.

— У нас похожий вкус.

Джейн подала ему бокал.

— Я решил найти убийцу Риза, — сказал Коллингс.

— То есть пришел с целью проводить следственные действия.

— Я пришел к тебе, так как рассчитываю на твою помощь.

— Конечно, я охотно помогу тебе, но как?

— Риз наверняка погиб из-за того, что слишком много знал. Он ввязался в какую-то аферу, о которой я ничего не знаю. Теряюсь в догадках. Знаешь, мы с ним дружили и не имели тайн друг от друга, но он мне не успел ничего передать. Может, он попал в поле зрения убийцы только вчера, или же видел или знал что-то, не отдавая себе отчета в том, что это что-то может компрометировать заинтересованную особу. Ты лучше знаешь людей на этом судне — несколько последних рейсов ходила вместе с мужем. Наверняка что-нибудь заметила.

— Мыслишь логично. А тебе не приходит в голову, что Риз уже довольно давно играл в детектива? Может, держал кого-то под подозрением, но не делился с тобой, так как хотел удивить всех результатами своего следствия.

— Я думал об этом. Эта версия представляется мне мало правдоподобной, но полностью я ее не исключаю. Возможно, Пол старался выследить убийцу твоего мужа.

— Сдается мне, Питер, что ты слишком увлекся своими фантазиями. Прежде всего я не верю в то, что Герхарда убили. Я заботилась о нем в течение всей болезни, была рядом при его смерти. Поначалу у него были обычные симптомы гриппа: температура, ломота в костях. Потом он страдал от боли в желудке. Все время новые вирусы, они вызывают такие странные осложнения. Герхард был уже не молодой и не выдержал этой атаки. Подозрения польского врача кажутся мне сильно преувеличенными. Эти поляки — огромные формалисты. Присмотрись Напоре, какой он всегда аккуратный и официальный.

— Может, ты и права, не стоит связывать между собой эти две смерти.

— Создалась странная ситуация. Я никак не могу поверить, что внизу под палубой лежит замороженное тело Герхарда. Имею претензию к полякам, что они не позволили провести настоящие морские похороны на середине Атлантики, по которой Герхард плавал почти всю свою жизнь. Знаю, что он хотел бы этого.

— Ты перед смертью не разговаривала с ним по этому поводу?

— Нет. Почти до самого конца он не сознавал всю серьезность болезни, отшучивался на предмет «чертова гриппа» и не хотел ложиться в кровать. Только за полчаса до смерти до него дошло, что умирает, но к этому времени он уже не имел сил разговаривать.

— Искренне тебе сочувствую, Джейн.

— Не надо, Питер. Есть вещи, которые надо пережить самому. Знаешь, несмотря на разницу в возрасте, мы были счастливы в браке, имели столько планов на будущее. Пенсия Герхарда и кое-какие сбережения позволили бы жить нам безбедно. Мы планировали зиму проводить на Канарских островах, а летом путешествовать по Европе на лодке или каяке. Мы оба увлекались плаванием по редко посещаемым водным путям. Герхард просиживал над картами, выискивая интересные речушки, каналы и соединения между озерами, намечал трассу. Каждый день ночлег на новом месте, новые люди, новый пейзаж, тишина и покой. Совсем иначе, чем на богатых курортах... Разговорилась я. Но, как видишь, закончился этот этап в моей жизни. Все планы рухнули. Надо будет найти работу. Я уже решила, что не останусь нудной, вечно скорбящей вдовой. Двое суток после смерти мужа оставалась в одиночестве в каюте, почти не ела и не спала. Вспоминала нашу совместную жизнь, чуть ли не день за днем. Опухла от слез, была близка к истерии, мучила себя. И наконец сказала себе: стоп! Легче всего сломаться! Приняла холодный душ и стала размышлять о том, что буду делать по прибытию в Европу, как буду устраивать свою жизнь. Герхард умер всего четыре дня назад — ты считаешь меня циничной?

— Нет, Джейн, я считаю, что у тебя сильный характер. Не каждый так смог бы. У тебя будут еще минуты слабости, но ты справишься.

— Если и будут такие минуты, то никто о них не будет знать. Но оставим эти дела, ведь ты пришел поговорить о смерти Риза. По тебе видно, что ты тяжело ее переживаешь, и защищаешься, принимая деловой вид. Но чем я могу тебе помочь?

— Ты лучше знаешь этих людей, и наверняка задумывалась над личностью убийцы. Может, ты знаешь какие-нибудь отношения между ними, о чем я не имею понятия?

— Ты задал сразу два вопроса. Отвечаю на первый. С круга подозреваемых я исключаю только тебя и Алана. Ты был приятелем Пола, Алан же слишком слабый, слишком деликатный для такого преступления.

— А если бы действовал под влиянием страха?

— Уточни свою мысль.

— Скажем, Алан занимается контрабандой наркотиков. Пол случайно узнает об этом. Алан в ужасе, таится с пистолетом...

— Питер, не смеши меня. Алан, впечатлительный маменькин сынок, и замешанный в такой афере, да еще и с пистолетом в руках? Ты совершенно не разбираешься в людях. Алан по приходу в Нью-Йорк бежит к маме, которая ждет его с приготовленным обедом. Он считает нормальным оправдываться перед ней, если приходит поздно домой. Исключай его с этой версии. Ко всем остальным на лайнере она подходит.

— Я, собственно, и хочу ограничить круг подозреваемых, поэтому и начал с Алана, так как он, по моему мнению, не подходит для всех версий. Кроме одной...

— Что ты еще придумал?

— Алан влюблен в тебя. Ты относишься к нему с симпатией, но в данной ситуации у него не было никаких шансов. У тебя был муж, который обеспечивал тебе хорошее положение, ты любила его.

— Продолжай.

— Такие маменькины сынки, слабаки порой могут совершать отчаянные поступки. Ты не знаешь, насколько сильно его чувство к тебе. Может, Алан надумал убрать Герхарда, чтобы добыть его жену. Предположим, что Герхард не умер естественной смертью. Райт мог найти возможность подсыпать ему какого-нибудь яда, дающего внешние признаки неопасной болезни. Риз что-то вынюхал об этом. Райт не имел другого выхода. Одно убийство влечет за собой второе...

— Ты сумасшедший.

— Нет, не я. Сумасшедший — тот, который думает, что убийство Пола сойдет ему безнаказанно. Однако скажи, сейчас ты можешь исключить Райта со списка подозреваемых?

— Ты меня поразил до глубины души. Я в самом деле легкомысленно относилась к Алану, хотя и видела, что ему больно. Но возможно ли такое? Если я скажу тебе, что невозможно, то ты вычеркнешь Алана со списка подозреваемых?

— Да.

— В таком случае, не делай этого.

— Не могла бы ты осторожно поговорить с ним, прощупать его?

— Если это так уж необходимо.

— Хочу обратить твое внимание на еще одну вещь. Когда ты подтверждала алиби Алана — в смысле стука в дверь, — все восприняли это как очищение от подозрений. В то время как это выяснило только то, почему Алан стоял спиной к трапу. Можно, однако, принять и такую версию: Алан после выстрела сразу вбегает по трапу и стучит в твою дверь. Ты, одеваясь, разговариваешь с убийцей.

— Ты меня пугаешь. Скажешь еще, что я ждала этого выстрела и стука, что мы это запланировали.

— Я думал об этом, но пришел к выводу, что бросить Модрова ради Алана или кого-либо другого ты могла бы не так драматично.

— И какие твои остальные гипотезы?

— Их не так уж много. Лучше всего подходит версия контрабанды. Типичная контрабанда — это наркотики. Кто-то из находящихся на борту перевозит партию героина, а Риз напал на след этой аферы.

— Героин привозят в Штаты, а не вывозят.

— Героин является привлекательным товаром. В Штаты доставляют сырец навалом, там его обрабатывают, после чего он попадает в руки розничных торговцев. Может, дельцы пришли к мнению, что стоит его перебросить на старый континент? Я не разбираюсь в таких делах. Скажем, не героин, а марихуана, выращенная где-то в Мексике. Все равно, какая контрабанда.

— Найдешь контрабандиста — найдешь и убийцу.

— А может, контрабандистов двое или больше. Может, действует целая банда, которая приговорила Пола.

— Это невозможно. Я знаю этих людей. Каждый по отдельности может быть и контрабандистом, и убийцей, но они грызутся между собой до ненависти.

— Расскажи об этом поподробнее.

— Харроу находится в ссоре со всеми. Интересный тип: умный скептик, редкий вид одиночки, не выносит людей. Сколько помню, он выходил со своей каюты только на вахту и прием пищи. Всегда закрывался на ключ. Порой я задумывалась, что же он делает в одиночестве целыми днями. У него испитое лицо, и его руки дрожат. Мне пришло в голову, что он употребляет наркотики. Как-то, помню, был период, когда он начал дружелюбно разговаривать с Финсбери, даже приходил к тому в каюту. Предполагаю, что они вместе смотрели порнофильмы, которыми увлекается наш старпом. Потом между ними что-то произошло, и теперь они наибольшие враги на судне. В целом отношения между ними сложные. В результате Финсбери и Харроу утопили бы друг друга в ложечке с водой. Также и с казначеем у него трения... Позволь мне глотнуть виски — от болтовни у меня пересохло во рту. Сколь!

Джейн подняла бокал. Зазвенели кусочки льда и ее браслет. На левой руке она носила толстый серебряный браслет, к которому были прицеплены разные монеты.

— Пью за твой успех.

— Спасибо, Джейн. Можно посмотреть твое звучащее украшение?

— Нет проблем.

Она хотела снять браслет, но Коллингс встал и взял ее за руку.

— Хорошая работа, — сказал он. — Эти монеты не являются ценной нумизматической редкостью?

— Нет, это обычные, употребляемые сегодня монеты. Герхард коллекционировал мелочь со всего света. Я выпросила у него дубликаты поинтереснее и заказала это украшение у европейского ювелира пару лет тому назад, кажется, в Испании. Мне оно очень нравится, это мой талисман.

Разглядывая браслет, Коллингс заметил, что у Джейн красивые руки с длинными тонкими пальцами. С момента, когда он осознал это, невинное прикосновение обрело какой-то интимный характер. Он не смутился, но и не желал продолжения этой ситуации. Он положил руку Джейн на подлокотник кресла и потянулся за бокалом виски.

— Ты произнесла такой серьезный тост, что полагается выпить бокал до дна, — сказал он. — Сколь!

Они выпили. Джейн насыпала льда в бокалы и налила еще по одной.

— Думаю, это нам не повредит.

— Ни в коем разе, но мы отклонились от темы. Ты остановилась на том, что казначей и Харроу не ладят друг с другом.

— Ах да. Совершенно глупое дело. Джон Смит — это довольно примитивный тип. Как-то по-детски пошутил над Харроу: когда тот садился за стол, отодвинул его стул. Харроу, постоянно рассеянный и неуклюжий, упал на пол весьма неловко. Пытаясь удержаться, он стянул на себя скатерть с несколькими тарелками супа-гаспачо . Вдобавок он так отбил себе копчик, что несколько дней не выходил на вахту. Все это произошло в кают-компании в отсутствие Герхарда и капитана. Селим успел навести порядок до их прихода. Жаловаться было как-то глупо, и с тех пор он прикалывается над Смитом при любой возможности.

— А между Райтом и Харроу тоже существует конфликт?

— Конечно, и я в это замешана. Харроу первым заметил, что Алан питает слабость ко мне. Он не упускал ни одной возможности, чтобы не отпустить сальную шуточку на эту тему. Позволял себе дразнить его даже при мне и Герхарде.

— И Герхард это терпел?

— Да. Он очень любил Райта. И он относился к мужчинам, которым нравится, что его жена имеет успех у других. Впрочем, в таких ситуациях Харроу отпускал довольно невинные шуточки, но Райт, человек впечатлительный и застенчивый, страдал.

— Ты сказала, что Харроу в контрах со всеми. Со стюардом тоже?

— Да. Харроу каким-то образом узнал, что Селим сидел в тюрьме за убийство. Были это грехи его молодости, ему было лет восемнадцать, ссора из-за девушки, драка на ножах... Не знаю подробностей, не интересовалась этим. Харроу при всех шпынял Селима по этому поводу. Селим южанин, турок, вроде, а они очень импульсивны. Как-то случилось, что Селим чуть не бросился на него. Тогда ситуацию спас Герхардт: развел их и официально запретил Харроу делать какие-либо замечания на эту тему.

— Так, с Харроу ясно, а у Финсбери как складывались отношения на судне? Знаешь, что Пол называл его Дуриком?

— Очень точно, — усмехнулась Джейн. — Финсбери не любят все, за его шутовство и глупость. На меня он производит отвратительное впечатление.

— То есть это последний тип, с которым ты желала бы оказаться вдвоем на одиноком плоту в океане, — вставил Коллингс.

— Быть с ним на одном судне тоже не очень приятно. Итак, об отношениях Финсбери — Харроу мы уже говорили. Во время одного из трансатлантических рейсов Райт влюбился в пассажирку. Ничего особенного, но Алан, как обычно, идеализировал девушку, краснел при виде ее. Танцевал с ней на капитанском балу, сопровождал по прогулочной палубе. Рейс подходил к концу, а Алан, похоже, в этом флирте не продвинулся ни на шаг. Меж тем, девица желала только развлечься, мечтала добыть на свой счет морского волка. Ну и как-то встретился ей Финсбери. Он учуял, в чем дело и без всяких скрупулов подхватил ее в свою каюту. Затем за столом громко обсуждал прелести и недостатки ее тела и другие интимные подробности. Конечно, в отсутствии Герхарда, так как офицерам было официально запрещено вступать в интимные контакты с пассажирками. Историю эту я знаю со слов второго помощника, чье место теперь занял ты. Как ты можешь догадаться, Райт не простил Дурику такого афронта.

— Ты прямо кладезь знаний об этом лайнере.

— Ты преувеличиваешь, я ведь рассказываю о вещах общеизвестных. Однако буду рада, если тебе это поможет в твоем расследовании. Теперь Дурик — казначей, ничего серьезного. Но Смит продал ему как-то по случаю швейцарские часы — его хлебом не корми, дай чем-нибудь поторговать. Дурик сначала восхищался покупкой, часы выглядели очень эффектно. А потом разразился скандал — его знакомый часовщик осмотрел изделие и сказал, что это дешевая подделка, такие игрушки предназначены для современных негритянских вождей. Дурик разозлился и потребовал от Смита возврата денег. Собственно, он был прав, но и сам Смит был обманут при покупке. Может, он и вернул бы деньги, но Дурик сразу повел себя очень агрессивно, публично обозвал казначея шельмой, и Смит уперся. А когда были озвучены слова о примитивных негритянских вождях, он сказал, что часы попали в правильные руки. Финсбери, который походил с юга и не скрывал своего расизма, был взбешен. Весь рейс с Амстердама до Нью-Йорка и назад они ссорились. Потом все притихло, но до сих пор они смотрят друг на друга с неприязнью.

— А к Селиму Дурик приставал?

— Забавно, но тут получилось наоборот. Селим вроде как случайно заложил Дурика перед капитаном, речь шла о посещении тем одной из пассажирок. Капитан вызвал Дурика и сурово выговорил его, напоминая о морали и правилах компании. С того времени при виде Селима Дурик демонстративно произносил: «Внимание, подходит ушастый червяк!»

— Слушая тебя, не могу не подумать о возможности того, что все это общество перестреляет друг друга раньше, чем мы доберемся до Кадиса.

— Не стоит преувеличивать, ведь, несмотря на эти антагонизмы, они сделали вместе десятки рейсов, и ничего не случилось. Но скажи — может, я слишком подробно излагаю обстоятельства, которые наверняка не имеют ничего общего с убийством Риза?

— Мы не можем сейчас сказать, что в этом деле является существенным. Продолжай, я потом все разложу по полочкам.

— К счастью, я заканчиваю. Алан втайне от всех пишет стихи. Некоторые из них декламировал мне. Смит как-то дорвался до тетрадки с поэзией Райта и в отсутствие Алана зачитал их в кают-компании с комментариями, осмеивающими автора. Думаю, не стоит объяснять, каковы были результаты такой шутки.

— Бедный Алан, — Коллингс зазвенел льдом в бокале, показывая Джейн, что у нее еще не тронут напиток.

— Он сильно страдал. Сейчас, припоминая дела и отношения людей на лайнере, я вижу, сколько там ребячества.

— Неудивительно. Люди примитивные, рейсы монотонные; борясь со скукой, моряки выдумывают всяческие развлечения. Тебе осталось осветить отношения Смита с Селимом и Селима с Райтом.

— Да ничего интересного. Смит же непосредственный начальник Селима. Их отношения складывались по-разному. Смит то измывался над Селимом, причем с видимым удовольствием, то относился к нему вполне по-человечески. Порой даже складывалось впечатление, что старается снискать его расположение.

— Селим знает многое о том, что делается на судне.

— Может, у казначея совесть была не чиста, и он подмазывался, чтобы обеспечить его лояльность.

— Думаешь, что Смит замешан в темных делишках?

— Не знаю, но сдается мне, что интендантский офицер, занятый снабжением судна на полторы тысячи пассажиров, имеет немало возможностей. К тому же в предыдущем рейсе дошло до серьезных трений между ним и моим мужем. Герхард вызвал Смита к себе с какими-то бумагами, они разговаривали больше часа. Я вернулась с прогулочной палубы как раз к концу их совещания. Герхард говорил повышенным тоном. Происходило это здесь, в этом помещении. Когда я вошла, Герхард почти бросил казначею его папку и сказал: «Забирайте, мы еще вернемся к этому делу».

— Как вел себя Смит?

— Он не сказал ни слова, схватил папку, поклонился и выбежал с каюты.

— Когда это было?

— В последнем рейсе, за пару дней до прихода «Звезды морей» в Нью-Йорк.

— Ты не спросили мужа, о чем речь?

— Спросила, но он ответил невнятно и сменил тему. Герхард имел принципы. В том числе он не позволял вмешиваться в его служебные дела. Он был очень последовательным.

— А как складывались его отношения с офицерским составом?

— Держался на расстоянии, старался быть справедливым, не панибратствовал. Имел слабость к Алану, который, впрочем, не создавал конфликтных ситуаций.

— Его любили?

— Не знаю. Не задумывалась над этим. Называли его Стариком — в этом прозвище есть какая-то тень симпатии для начальника. Но люди в его присутствии чувствовали себя скованно. Настроение в кают-компании сильно менялось, когда он входил.

— А в отношении к тебе он был тоже суровым?

— Нет, совершенно наоборот. Мне все разрешалось. Он заботился о том, чтобы мне не было скучно... Не хочу продолжать эту тему.

— Конечно, Джейн. Извини, я был неделикатен. Я уже долго мучаю тебя этим разговором. Но остались еще отношения Райта с Селимом.

— Нормальные, почти дружеские.

— Вроде так и должно быть, но на этом судне кажутся удивительными.

Коллингс допил виски и встал с кресла.

— Спасибо, Джейн, за терпение. Я должен идти, у меня еще много работы.

— Заглядывай, как захочешь выпить или поболтать. Возможно, еще пригожусь, задание тебе предстоит сложное.

— Спасибо, Джейн. Я был уверен, что могу на тебя рассчитывать.

Будучи уже в дверях, он повернулся и спросил:

— Ты помнишь, сколько раз Алан постучал в твою дверь вчера вечером, после выстрела?

— Три раза, — ответила она без раздумья. — За этим вопросом кроется какая-то ловушка?

— Нет, просто я должен все проверить.

— Ты прав. Не сердись. Заходи, как появится желание.

Коллингс только в коридоре вспомнил, что не спросил Джейн о записной книжке Модрова. Он ведь и зашел главным образом для того, чтобы вместе с ней просмотреть ящики письменного стола, и не ожидал, что наткнется на такую любопытную тему. Задумался на мгновенье, не вернуться ли, однако это было как-то не с руки. Ничего страшного, подумал он. Стол можно обследовать и сегодня вечером. Он посмотрел на часы — время подходило к одиннадцати. Алан заканчивает вахту только в полдень. Коллингс, задумавшись, спустился по трапу, ведущему к кают-компании.

В коридоре он наткнулся на Финсбери, который, свежевыбритый и обильно наодеколоненный, вышел со своей каюты. На нем был свитер и широкие трикотажные брюки.

— Коллега, куда так спешно? — спросил его Коллингс.

— Знаешь ведь, что в это время занимаюсь со штангой.

— Знаю, знаю, но последние две недели ты забросил тренировки.

— При волнении свыше пяти баллов не тренируюсь. Сегодня погода улучшилась, а так как опять надвигается шторм, то сегодня единственная возможность. Занятия с гантелями в каюте все же не то.

Дурик в ходе разговора вспомнил, что обтягивающий свитер выдает все округлости тела, поэтому втянул живот и напряг грудные мышцы. Это внезапное превращение пухлого тридцатипятилетнего мужчины в культуриста выглядело довольно комично, но Коллингс сделал вид, что ничего не заметил.

— Восхищаюсь твоей силой духа, — сказал он. — И давно так тренируешься?

— С восемнадцати лет. Благодаря занятиям поддерживаю хорошую форму.

— Я слышал, что при огромном напряжении при подъеме штанги над головой сужается артерия, питающая мозг кровью, и нарушается подача кислорода к нему. Вроде бы при интенсивных занятиях случается так называемая недостача мозга. Ты не замечал каких-либо беспокоящих признаков? — серьезно и с заботой в голосе спросил Коллингс.

— Чепуха. Конечно, ничего я не замечал. Чувствую себя прекрасно.

— Харроу говорил, что сам штангист не сознает такого, но он заметил, что годами раньше ты отличался большим интеллектом. Харроу также твердит, что из-за занятий со штангой ты тянешь со сдачей экзамена на капитана дальнего плавания.

Толстые щеки Финсбери внезапно побагровели. Он с шумом выдохнул воздух, который удерживал в легких, живот округлился как мячик. Втянув его с новой порцией воздуха, он выдавил из себя:

— Он моральный и физический урод. Скажи ему, чтобы отцепился от меня, не то он дождется, что я его сгною.

— Хорошо, я его предупрежу. Харроу действительно может раздражать кого угодно.

— Быдло!

— Послушай, Майкл, во время того дознавания Напоры ты произнес: «Посмотри лучше на себя самого». В чем там дело, я не понял намека.

— Ты что, ребенок или притворяешься? Если не знаешь — спроси Харроу. Он тебе все объяснит.

Финсбери отвернулся и направился в сторону выхода на открытую палубу. Он обычно тренировался на кормовой палубе в окружении матросов, которые наблюдали его экзерциции с преувеличенным восхищением. В рулевой рубке Коллингс слышал такие комментарии: «Я похвалил Дурика, так он сделал дополнительно пять приседаний, но на пятый раз встать уже не смог, и нам пришлось снимать штангу с его плеч».

После разговора со старшим помощником Коллингс почувствовал себя страшно утомленным и решил поспать хотя бы часик перед обедом. Он нашел Селима в буфетной.

— Постучи мне в дверь, когда накроешь на стол. Хочу немного вздремнуть.

— Отдыхайте спокойно, я не забуду, — уверил его Селим.

Коллингс растянулся на койке и впал в состояние блаженного ничегонеделания. Попытался проанализировать все услышанное за утро, но усталость взяла свое.

 

— 5 —

На обеде все выглядели мрачными. Никто не торопился начать застольный разговор. Долгое время был слышен только стук ложек, да Смит с Финсбери, как обычно, жадно прихлебывали. Первым нарушил тишину Коллингс:

— Селим, ты ошибся, поставил один лишний прибор.

— Ой-ёй, простите, я машинально. Это первый обед без мистера Пола...

— Заткни пасть, — прошипел Смит.

Селим убрал лишний прибор.

— Стюард не заслуживает упреков, — начал примирительно Харроу. — Имейте в виду, что он должен ежедневно четыре раза подавать еду убийце. В такой ситуации можно простить ему эту рассеянность.

— То, что ты говоришь, не является абсолютной истиной — ты ведь не посещаешь вечерний чай. Да и сам Селим входит в число подозреваемых, — задиристо сказал Финсбери.

— Проявляешь проблески интеллекта. А как, по твоему разумению, должен вести себя убийца при совместном приеме пищи, как бы ты его узнал? — спросил Харроу.

— Может, как раз по провокационным высказываниям.

— Думал, ты ответишь — по манере хлебать суп.

— Господа, такой обмен «любезностями» не имеет смысла. Если вы не одумаетесь, то придется, вероятно, отказаться от совместных приемов пищи, — спокойно произнесла Джейн.

— Миссис Модров права, — подтвердил Напора. — Прошу впредь избегать персональных выпадов. Нас ожидают еще много трудных минут. Погода улучшилась, несмотря на то, что продолжают поступать штормовые предупреждения. Мне это очень не нравится.

— Предупреждения касаются основных маршрутов, с которых нас сильно отнесло на юг, — заметил Райт. — Может, нам удастся проскочить.

— Не очень-то я в это верю. Капитан Савицкий информировал меня о складывающейся синоптической ситуации, и я почувствовал его беспокойство. Он ждет послеобеденных сводок, чтобы по свежайшим данным прикинуть прогноз на наш район плавания.

— Барометр продолжает падать, — добавил Райт.

Финсбери закончил обед первым, посмотрел на часы и пошел на вахту.

Обед завершился в полном молчании. Когда все встали из-за стола, Коллингс обратился к Алану:

— Ты не против, если я загляну к тебе?

— Конечно. Я заварю кофе в каюте.

Коллингс уселся удобно в кресле, положив на стол ноги. Алан насыпал кофе в маленькую итальянскую кофеварку.

— Надеюсь, ты не будешь возражать, что я так у тебя развалился. Я чертовски устал, спал всего один час.

— Чувствуй себя как дома. У меня это тоже любимая поза, — успокоил его Райт. — Пришел меня расспрашивать по делу Риза?

— Угадал.

— Ты меня подозреваешь?

— Я всех без исключения подозреваю.

— Окей. Ты наверняка продумал несколько гипотез. Мне любопытно, какой ты придумал повод, по которому бы я стрелял в Риза?

— Не совсем так, но возникла гипотеза, что ты отравил Модрова.

Райт чуть не уронил чашку кофе.

— Я? Модрова? Ты сошел с ума?!

— Нет. Я буду играть с тобой открытыми картами. Ты влюблен в Джейн, Модров был ее мужем, так что повод для его убийства у тебя был. На данный момент это единственный рациональный повод для убийства Герхарда фон Модрова. В будущем, может, найдется другой.

Алан нервно крутил в руках ложечку, то бледнел, то краснел. Было видно, что он старается взять себя в руки. Наконец, он спросил:

— А смерть Риза?

— Он мог случайно увидеть или догадаться, стал для тебя опасным. Одно убийство тянет за собой другое.

— Ты это серьезно?

— Да.

— Ты меня поражаешь. Я никого не убивал. Люблю Джейн, но отравить или стрелять… я бы не смог.

Наступило молчание. Коллингс приглядывался Алану из-за чашки кофе. У него не было намерения облегчать тому ситуацию. Ждал. Алан не выдержал этой тишины.

— Я не буду больше оправдываться перед тобой, — начал он. — потому что это идиотизм. Однако, так как ты серьезно относишься к своей роли и тебе действительно хочется раскрыть убийство Риза, я посоветую тебе измыслить какие-нибудь другие гипотезы.

— Тебе что-то пришло в голову?

— Ты продолжаешь упорно связывать смерть Модрова с убийством Риза?

— Мне это представляется логичным. Я полагаю, что действовал только один человек. Общество на этом обломке не очень-то отборное, но все равно мало правдоподобно, что на таком ограниченном пространстве посредине Атлантики встретились двое убийц. Сговор также не кажется мне вероятным, так как тут все между собой грызутся.

— Откуда ты можешь это знать, ты же с нами только три недели?

— Джейн поверхностно ввела меня в курс взаимных отношений на лайнере «Звезда морей».

— Ты с ней разговаривал? — напрягся Райт.

— Да. Мы с ней даже немного подружились. Она обещала мне помочь.

Алан, похоже, расслабился.

— Ну ладно, а то я уже боялся, что со своими играми ты причинишь ей горе.

— Из слов Джейн вытекает, что все здесь находятся в ссоре, только у Алана Райта и Селима Монка хорошие отношения, они относятся друг к другу с симпатией. Следовательно, они могли бы действовать заодно...

— Это Джейн такое предположила?

— Нет, она ничего не предполагала, просто рассказала об отношениях между людьми.

Райт был уже полностью спокоен. Задумавшись, он допил кофе и закурил. Коллингс терпеливо ждал, надеясь, что услышит что-нибудь интересное. Алан выкурил сигарету до половины и спросил:

— Джейн рассказывала об отношениях между своим мужем и экипажем?

— Весьма поверхностно, в целом нормальные, дистанция между начальником и подчиненными соблюдалась как положено. Единственное — какой-то конфликт со Смитом.

— А она не говорила, как Модров относился к Селиму?

— Нет.

— Так я и думал. Джейн всегда была лояльна мужу, и сейчас его защищает.

— А там было что-то? — спросил Коллингс равнодушным голосом, стараясь замаскировать свою заинтересованность.

— Герхард фон Модров был суров для окружающих, не ведал прощения, презирал людей. Да, это, пожалуй, лучшее описание. У него не было ни друзей, ни знакомых. Ко всем, с кем общался, он относился с ярко выраженной антипатией.

— Но вроде к тебе он имел слабость?

Алан покраснел.

— Джейн тебе сказала. Но это была только видимость, он почувствовал — тут Алан вспыхнул как девушка, — что я слабый, несмелый. Ему нравилось иметь меня под рукой, чтобы дразнить, смущать, временами даже унижать. Он был умен и умел представить это хорошими отношениями. Он знал о том, что я влюблен в Джейн. Он давал возможность видеться с ней, даже сам создавал видимость удобных ситуаций, потому что любил смотреть, как я страдаю.

— Он был так уверен в Джейн?

— Не знаю, наверно. Но прежде всего он был уверен во мне.

— Понимаю. А как Джейн чувствовала себя в этом замужестве?

— Думаю, что ей было нелегко, но она сильная женщина и никогда бы не дала понять по себе, что в их супружестве что-то не ладно.

— Интересный рассказ. А что там с Селимом?

— Там непонятная какая-то история. В их отношениях ясно проявилась личность Модрова. У Селима было темное прошлое, он подвержен пьянству, внутренне несобранный, потерянный. Модров морально издевался над ним, постоянно его унижал. Он проводил какую-то хитрую игру. Селим ужасно боялся его, вел себя как невольник Модрова.

— Что-то тут у меня не сходится. Что, все ополчились на Селима? Ведь Харроу как-то дразнил Селима и тогда Модров выступил в его защиту.

— Модров утихомирил Харроу, так как его раздражала конкуренция. Понимаешь, он хотел иметь Селима исключительно своей собственностью. И еще — Харроу действовал шумно, публично, а Модров унижал Селима один на один.

— Откуда тебе это известно?

— Мы плавали бок о бок достаточно долго. Я тоже был жертвой, отсюда моя чувствительность. Когда я сориентировался в ситуации, я начал наблюдать за ними. Месяцы и годы наблюдений позволили мне многое заметить.

— А с Селимом ты разговаривал на эту тему?

— Я пробовал, но ничего с него не вытянул. Он был в ужасе, что я вообще что-то знаю об этом.

— А Джейн как на это смотрела?

— Джейн, конечно, замечала что-то неладное, но со мной не хотела разговаривать на эту тему, отделывалась шуточками.

— Она тоже была жертвой?

— Нет, она не годный материал для жертвы. Связывать их должно было что-то другое.

— Что? Любовь?

— Может, и любовь.

— Откуда же такая власть над Селимом? Ведь тот мог в такой ситуации найти себе другое место работы.

— Видать, не мог. Модров сделал его совершенно зависимым от себя. Я задумывался над этим, может, Модров знал что-нибудь, компрометирующее Селима. Ты знаешь, за что сидел Селим?

— Да, слышал. А каково отношение Селима к Модрову? Скажи что знаешь.

— Страх, покорность, ненависть и ничего более.

— Ты рассказал мне все это, потому что допускаешь, что Селим решил освободиться от своего мучителя?

— Да, Питер. Ты должен принять во внимание все это. Селим — несчастный человек, и если вскроется, что это он... жаль его.

Оба собеседника задумались. Наконец Коллингс поднялся и направился к двери.

— Спасибо, Алан, ты рассказал массу интересных вещей. Мне надо это как-то упорядочить, но попозже, во время вахты. А сейчас попробую поймать Селима.

— Будь осторожен, Питер, ты легко можешь его спугнуть.

— Знаю, не бойся. А ты можешь мне сказать, сколько раз ты стукал в дверь Джейн после выстрела?

Райт покраснел.

— Два раза, и после короткой паузы третий. Это точно, так как еще в детстве мы с мамой установили такой сигнал, и с тех пор я привык к нему. Если стучу в дверь, то только таким образом. А что, это какой-то тест?

— Да, я о том же спрашивал Джейн.

— Значит, продолжаешь меня подозревать?

— Не меньше, чем перед разговором. Ты предоставил мне дополнительную информацию, но не бери в голову — я пока не придерживаюсь какой-то одной гипотезы. Надо еще много чего проверить, а сыщицкого опыта у меня до сих пор не было.

После разговора с Райтом Коллингс вышел на прогулочную палубу — подышать свежим воздухом. Он не был сонным, но чувствовал себя усталым; подумал, что сможет отдохнуть только после вахты. Тогда у него появится время проанализировать все с самого начала. Посмотрев на часы, он увидел, что в его распоряжении оставалось два часа. Необходимости спешить не было, времени для разговора с Селимом было достаточно. А после вахты он займется письменным столом Модрова. Сегодня уже должен отозваться Фрэнк Диксон. Интересно, что ему удалось сделать? Опершись о корпус вентиляционной трубы, он наблюдал за полетом альбатроса, который кружил вокруг судна. Это было захватывающее зрелище. Раз за разом тот пикировал с огромной скоростью, потом летел над самой водой, почти касаясь пенных верхушек волн, только для того, чтобы неожиданно, без малейшего движения крыльев, взвиться вверх. Затем медленный облет, поворот где-то впереди носа «Триглава», и снова пикирование... Он снова взмыл за кормой «Звезды морей», подобно современному планеру идеальной конструкции, который незаметными для глаза движениями крыльев использует воздушные потоки в своих целях. Вот он пролетел рядом с надстройкой, размахом своих огромных крыльев на долю секунды заслонив «Триглав». Через мгновенье он был уже далеко, превратившись в маленькую черточку, мчащуюся над волнами почти у самого горизонта.

Коллингс почувствовал, что замерз. Зачерпнув легкими еще одну порцию свежего воздуха, он вернулся в теплые внутренности лайнера.

Он застал Селима с чашкой чая; в воздухе чувствовался легкий запах рома.

— Я как раз раздумывал над тем, когда вы до меня доберетесь, — сказал стюард.

— Я чертовски устал, но надо задать тебе несколько вопросов.

— Да, я знаю об этом. Сварить вам кофе?

— Лучше угости меня чаем, таким же, какой у тебя.

— Селим усмехнулся:

— Я пью пятьдесят на пятьдесят и побольше сахара.

— Хорошо, сделай мне такой же. Почему ты боишься этих крыс?

— Я это говорил?

Коллингс кивнул.

— Их там сотни, тысячи, путаются под ногами... Отвратительно.

— Ты зачем туда ходил? Ты говорил, что туда тебя направил Риз.

— Да.

— Как это произошло? Зачем Риз ходил в пассажирские помещения? Давай по порядку.

— Это было недели две назад. На камбузе сломался холодильник. Мистер Риз его ремонтировал, не хватало каких-то запчастей. Он ходил по камбузу, ругался, потом вспомнил, что несколько идентичных холодильников стоят недемонтированные в пассажирских помещениях. Взял сумку с инструментом и пошел открутить то, чего ему не хватало. Он вернулся примерно через час — я убирался в камбузном гальюне в том коридоре — и я слышал, как он закрывает тяжелую дверь и разговаривает...

— С кем? Ведь он пошел один.

— Он встретил там миссис Модров. Они возвращались вместе и не знали, что я рядом.

— Вспомни то, что они говорили. Если сможешь, то слово в слово.

— Наверно, смогу. Сначала мистер Риз сказал: «Какая дрянь! Надеюсь, что они нас не атакуют до Кадиса. Интересно, чем они там питаются, друг друга жрут, что ли». Затем я услышал, как повернулся ключ в замке, и снова голос мистера Пола: «Надо спросить Селима о тех ловушках. Похоже, у него белая горячка». Я все еще не знал, с кем он разговаривает. Мне стало любопытно, и я хотел подсмотреть через щель в дверях, но тут как раз отозвалась миссис Модров. Она сказала: «Минуточку, Пол. У меня к тебе просьба. Не говори никому, что мы там встретились. Ты знаешь, на меня накатила ностальгия по уходящему, а мне не хочется, чтобы меня считали сентиментальной курицей. Да и Герхард просил, чтобы я туда не ходила». Мистер Риз произнес: «Нет проблем, Джейн, все останется между нами. Не забудь тщательно вымыть руки после этой прогулки». Слышал еще, как повесили ключ на дежурную доску и как они направились в сторону офицерской палубы.

— Это все?

— Я сказал как можно точнее.

— А туда любой может войти?

— Да. Двери заперты, но у входа висит дежурная доска с комплектом ключей, тот, что под номером «один», открывает главный вход.

— А Пол разговаривал с тобой о ловушках? О чем там вообще речь, не понимаю.

— Я тоже ничего не понял. Мистер Пол спросил меня, зачем я поставил ловушки в главном салоне. «Ты что, сошел с ума, Селим, — говорил он, — тремя ловушками хочешь поймать тысячи крыс? Тебе всей твоей жизни не хватит, они размножаются быстрее».

— И он был прав. Что тебе пришло в голову?

— Мистер Коллингс, я там никаких ловушек не ставил. Можете мне верить, сэр.

— Ты сообщил это Полу?

— Конечно. У мистера Пола стало такое удивленное лицо! Начал даже потирать свой нос, как он это делал всегда, когда размышлял о чем-то, и потом сказал: «Любопытно! Ты загляни туда, как будет свободная минутка, и проверь, попалось ли что-нибудь в них, Потом скажешь, что ты обо всем этом думаешь».

— Значит, именно в связи с этим делом ты туда пошел?

— Так точно, сэр. Не в тот же самый день, так как особой охоты лазить между крыс я не имел. Пошел туда на следующий день, примерно в то же время. Я внимательно обыскал салон первого класса, затем все помещения аж до бара «Андромеда». Крыс там было полно, но я не нашел ни одной ловушки. Я все закутки проверил.

— Ты рассказал об этом Полу?

— Да, сэр.

— И что он?

— Он, как всегда, был веселый. Сказал: «Фью-фью, ну и дела! Кто-то сбрендил на этом пароходе, интересно, кто?»

— А позже на эту тему ты с ним разговаривал?

— Не-е, больше нет. Выглядело так, что он забыл о них. Позднее я нашел ловушки и хотел ему об этом сказать, но не успел. Нашел их за день до его смерти.

Коллингс допил остатки грога и постарался сконцентрироваться. Он не ожидал, что разговор примет такой оборот. Вся эта история могла не иметь никакого значения... Какая связь может быть между ловлей крыс и смертью Пола? Абсурд! Но Риз видел ловушки, интересовался ими и сейчас не живет. Надо проверить все неясные ситуации.

— Где ты их нашел?

— В каюте мистера Райта. Согласно расписанию я регулярно делаю приборку в каютах, лезу с пылесосом в каждый закуток. Обнаружил их в зазоре между койкой и переборкой.

— Ты сказал что-нибудь об этом мистеру Алану?

— Сэр, я стараюсь не болтать лишнего. Зачем мне лезть в чужие дела? Я подумал, что следует рассказать об этом мистеру Полу, и все.

— А что ты сделал с ловушками?

— Оставил их там, где лежали. Они никому не мешают. Может, это собственность Мистера Райта?

— Ну, ты меня огорошил. Ничего не пойму. А ты не сможешь это объяснить?

— Не смогу.

— Тогда, ночью, ты говорил, что кто-то ходит по пассажирским помещениям.

— Если ни я, ни мистер Риз не ставили там ловушек, а они там были, а потом исчезли, то кто-то должен был это сделать.

— Думаешь, что Райт?

— Не знаю, спросите его.

— Кто-нибудь еще заходил туда?

— Не знаю. Любой, без всякого труда.

— Ты не задумывался, кто мог стрелять в Пола?

— Задумывался, но мне ничего не пришло в голову.

— Послушай, Селим, ты сам только что сказал, что не любишь болтать лишнего. Ты постоянно крутишься по всему судну, у тебя больше возможностей увидеть что-либо, чем у других. Подумай, может, случилось что-то, что тебя удивило? Если хочешь мне помочь, то забудь на время о своей осторожности.

Селим задумался.

— Что-то мне ничего не приходит в голову. Разве что вы не знаете о том, что капитан Модров и мистер Харроу серьезно поссорились.

— Не знаю, расскажи.

— Это произошло прямо перед болезнью Модрова. После обеда я мыл посуду в буфетной и услышал, как кто-то громко стучит в дверь Харроу, и повторилось это несколько раз. Харроу был в каюте, но не хотел открывать. Я выглянул посмотреть, кто это там шумит. Перед дверью стоял капитан Модров. Я услышал, как он говорил: « Вы знаете меня по голосу. Прекратите ваши шуточки, приказываю немедленно открыть». Наконец двери отворились, и Модров вошел. Я слышал, как они кричали друг на друга.

— Что они кричали?

— Не знаю. Я испугался и закрылся в буфетной. Голоса я слышал, но не мог разобрать.

— Подслушать не пробовал?

— Я не хотел ничего знать. Боялся, что это как-то отразится на мне.

— Говоришь правду?

— Если бы я хотел солгать, то мне легче всего было бы не вспоминать этот эпизод.

— Что ты можешь сказать о Герхарде фон Модрове? Что это был за человек?

Селим опустил голову и как бы съежился. Он немного помолчал, посмотрел Коллингсу в глаза и сказал совсем другим, спокойным тоном:

— Я знал, что вы меня об этом спросите. Герхард фон Модров был плохим человеком.

— Почему?

— Бывают такие псы, которые всегда добродушны, ластятся ко всем, а бывают такие, которые бросаются на людей без повода.

— Модров плохо относился к тебе?

— Не только ко мне.

— К тебе у него было особое отношение.

— Я не хотел бы говорить на эту тему. Это не поможет вам в поисках убийцы мистера Риза.

— Ты знаешь, есть причины предполагать, что Модрова отравили. Интересно, кто был заинтересован в его смерти.

— Вы могли бы прямо задать мне этот вопрос. Модров меня преследовал, значит, я имел повод для убийства. Почему вы не спрашиваете, не я ли отравил Модрова?

— Ну хорошо, ты его ненавидел, так как он издевался над тобой. Ты не смог от него освободиться, он тебя поймал в капкан, может, шантажировал. У тебя не было другого выхода, ты хотел быть свободным и отравил его. Так было?

Селим побледнел, его руки затряслись.

— Все это правда, — произнес он почти шепотом, — только я его не травил, и мистера Риза не убивал.

— Один раз у тебя такое случилось.

— Не помню, ничего не помню. Никого я не убивал... Никого!

Селим перешел от шепота к крику и внезапно сломался, рыдая как ребенок. По его щекам текли слезы.

Коллингс не ожидал такой реакции и не знал, как себя повести. Он нервно закурил и начал прохаживаться по каюте. У него возникло желание выйти на открытую палубу, вдохнуть свежего воздуха, но было глупо оставлять Селима в таком положении. Селим все еще рыдал. Наконец он начал искать платок в своих карманах. Коллингс без слов подал ему свой. Тот взял его, а через минуту произнес:

— Я ненавидел Модрова, но его смерть не принесла мне облегчения, совсем наоборот. Пожалуйста, не требуйте от меня объяснений — они ничем вам не помогут в расследовании. А сейчас прошу вас оставить меня одного. Платок я постираю и верну вам его завтра.

Когда Питер был уже в дверях, Селим задержал его:

— Мистер Коллингс, поймите меня правильно, у меня нет к вам претензий. Я знаю, что вы выполняете доброе дело. Я в самом деле рассказал вам все, что может пригодиться в вашем поиске.

— Окей, Селим. Извини.

* * *

Получасом позже Коллингс принял вахту.

— Вы плохо выглядите, — заметил Джим.

— Я здорово устал, почти не спал. Узнал что-нибудь интересное?

— Недели две назад Риз ходил в пассажирские помещения, искал там запчасти для холодильника. Точный день не смог установить. Это вам пригодится?

— Пока нет. Может, Риз говорил или делал что-нибудь такое, что привлекло внимание команды?

— Он вел себя вполне нормально, как всегда, с юмором.

— Он ничего не вспоминал о крысах?

— Только то, что шныряет их там до черта.

— А о ловушках говорил?

— О каких ловушках?

— Ладно, неважно. Может, ты знаешь, кто еще ходил в закрытую часть судна?

Джим на мгновенье задумался.

— Наверняка Харроу. Точно знаю, что он пришел к нам за ручным фонарем. Сказал, что у него кран сломался, хотел его заменить.

— Когда это было?

— Неделю назад.

— Поспрашивай коллег, что они знают о вылазках в пассажирские помещения. Не знаю, имеет ли это связь со смертью Пола, но что-то многовато личностей туда шастало.

— Хорошо, поспрашиваю. Вы думаете, что...

— Ничего я не думаю. Пока просто собираю факты, голова раскалывается. Пойду, проветрюсь.

Он надел штормовку и вышел на крыло. Ветер ударил ему в лицо. Он мог спрятаться за надстройкой, но не стал этого делать — любил такую погоду. Штормовка не пропускала влаги и холода. Ветер был не настолько сильный, чтобы бороться с ним, его порывы не валили с ног, а приносили с собой соленую влажность океана. Коллингс, опершись о пелорус гирокомпаса, смотрел с высоты шестого этажа на море, покрытое белыми барашками. На душе у него было неспокойно. Его удручала мысль, что он не справится с заданием, которым занялся. Пока что он сделал немного. Его собеседники были податливы, доброжелательны, но можно ли было доверять им полностью?

Джейн сообщила немало интересных сведений, наверняка правдивых, но, стараясь обелить мужа, промолчала об его отношениях с Селимом. Благородно с ее стороны, однако налицо неискренность. Джейн не старалась вычеркнуть Алана со списка подозреваемых. Следовательно, она считает, что он мог пойти на такой шаг. Впечатлительный, несмелый Алан, который, тем не менее, ненавидел Модрова.

Алан же предоставил серьезные аргументы за то, что убийцей мог быть Селим. Также он показал себя наблюдательным, деловым, в некоторых моментах исчезала его робость. Может, он на самом деле и не такой уж слабый, его девичий румянец может быть обманчивым.

Наконец, Селим, который не желает раскрыть какую-то тайну. И его рассказ о крысах и визите в салоны «Звезды морей». Коллингс чувствовал, что нельзя отмахнуться от этого — там был Риз. Интересно, действительно ли Джейн пошла туда в приступе ностальгии. Она ничего не сказала об этом, да и Пола просила молчать. В ее ли характере так поступать? Может, да, а может — нет. Одна из гипотез включает контрабанду в пассажирских помещениях. Джейн, которая прячет и контролирует таинственный груз. А Модров является ее сообщником. Джейн травит его, а потом расправляется с Ризом, так как тот встретил ее там, в салоне. Только ведь было это десять дней назад. Если бы Риз увидел что-то компрометирующее, то сказал бы мне, да и Джейн должна была бы действовать значительно раньше. Селим же мог услышать фрагмент вполне невинного разговора.

Чертовы ловушки, не они ли являются ключами к разгадке? — Коллингс провел рукой по лицу. — Дивная история, полностью иррациональная. Кто и зачем ловил крыс? Какая связь может быть со смертью Модрова и гибелью Риза? Таинственные ловушки сначала оказываются в салоне, затем спокойно лежат за койкой Райта. Интересно, что скажет на это Алан? Признается ли он в том, что охотился на крыс? Харроу тоже был там. Может, он знает что-то о ловушках?

Коллингс отдавал себе отчет в том, что следующая тройка собеседников — Финсбери, Харроу и Смит — не будет так же приветлива. Каждый из них намного лучше походит на убийцу, чем несмелый Райт, пугливый Селим и симпатичная, рассудительная Джейн. Он ожидал, что отзовется Фрэнк и подбросит ему какую-нибудь стоящую информацию, хоть и знал, что пока рановато. Впрочем, и не было еще у него уверенности, что поляки вообще согласятся на использование им радиостанции. Он решил, что по смене вахты выяснит с Райтом вопрос ловушек, а потом просмотрит с Джейн письменный стол Модрова и спросит ее о прогулке по пассажирским салонам.

На этом Коллингс вернулся в рулевую рубку.

— Мы уж подумали, что вы опять куда-то исчезли, — сказал Джим.

— Так, проветрился только, — ответил Коллингс. — Ужасно нудные эти вахты. Совсем другое дело, когда чувствуешь вибрацию корпуса и сознаешь, что режешь волну со скоростью двадцать пять узлов. А сейчас почти стоим на месте.

— Вам сейчас не до скуки, нужно поломать голову, чтобы найти убийцу. Есть уже у вас какие-то зацепки?

— Ничего конкретного, одни домыслы да информация, с которой неизвестно что делать. Если хочешь знать — в салоне были выставлены ловушки, Риз их видел. Селим не признается, что это он ловил крыс. Ловушки исчезли. Ты что-нибудь понимаешь с этого?

— Странно. Но какая тут связь с убийством Риза?

— Не знаю, может, ее совсем нет. Но поспрашивай, может, кто с команды баловался таким образом.

— Да вряд ли, кому бы там это понадобилось. Но поспрашиваю. А мистер Напора очень злился за ту радиостанцию?

— Не-е, я думал, что будет хуже.

— Он хороший мужик. Так вроде строгий, но как разговорится, то становится совсем другим.

— Он разговаривал с вами?

— Да. Мы проверяли работу палубных лебедок, а потом спустились к нам. Он рассказывал интересные истории об атлантических конвоях во время последней войны.

— Он уже тогда плавал?

— Да, был подростком, юнгой, что ли, не запомнил точно, как это у них называлось.

— Интересно, — заметил Коллингс.

Он не стал поддерживать разговор. После такого утомительного дня не имел на это ни малейшей охоты. Как обычно, он угостил вахтенных сигаретами. Молча курили. Несколько минут Коллингс наблюдал экран радара, а потом медленно прогуливался взад и вперед по обширной рубке.

За час до конца вахты появился Напора.

— Все в порядке? — спросил он Коллингса.

— Да.

— У меня к вам дело. Давайте перейдем в штурманскую.

Напора уселся в кресле и жестом пригласил Коллингса сделать то же самое.

— Ну и суматоху вы подняли, — начал он. — Ваши друзья оказались весьма энергичными. Капитана Савицкого сегодня буквально засыпали разного рода радиограммами, и большинство их касалось вас. И нью-йоркская полиция, и наш фрахтователь, владелец «Звезды морей», просили позволить вам пользоваться радиостанцией без ограничения. Капитан Савицкий запросил мое мнение по этому вопросу. Я был против, и свою точку зрения объяснял тем, что такая особая привилегия может ухудшить атмосферу на судне. А кроме того, мне с самого начала не нравилась ваша идея провести более или менее официальное следствие во время такого трудного рейса. В определенном смысле дело решило вмешательство польского посольства в Вашингтоне. Не знаю, как дошло до того, что наш посол спрашивал капитана Савицкого, возможно ли по правилам радиосвязи пользоваться радиостанцией на буксируемом объекте. Он дал понять, что, если правила явно не запрещают ее работу, он будет рад выполнению просьбы нью-йоркской полиции. В конце концов, капитан Савицкий согласился. Он через меня уведомляет вас, что вы можете пользоваться судовой радиостанцией без ограничений, а сама станция снова внесена в реестр. Однако это решение может быть отозвано, если ваше расследование явным образом будет нарушать покой и порядок на борту судна.

— Премного благодарен, мистер Напора. Я надеялся, что мои друзья помогут решить этот вопрос, но не думал, что все решится так быстро. Прошу передать капитану Савицкому мою благодарность за это решение и доверие ко мне.

— Непременно передам. Вы взяли обязательства перед многими людьми. Вас это не пугает? Мне показалось, что те люди на берегу относятся к этому делу вполне серьезно и ведут себя так, как будто полностью уверены в ваших сыщицких способностях. Не переоценили ли вы свои силы?

— Не знаю. Как получится. У меня еще три недели как минимум, и я не собираюсь тянуть резину. Ну и, собственно, рассчитываю на помощь тех людей с берега.

— Не понял.

— Друзья взялись за сбор любой информации, связанной с подозреваемыми в убийстве. Это мне должно помочь.

— Значит, будете иметь так называемое досье на подозреваемых. Это увеличит ваши шансы. Что ж, желаю удачи. Когда будете связываться с Нью-Йорком?

— Сразу после вахты.

— Наверняка вам хотелось бы скрыть факт получения подобной информации.

— Конечно. Долго скрывать это не удастся, но на какое-то время соблюдение тайны переговоров даст мне определенные преимущества.

Напора поднялся с кресла, давая понять, что разговор окончен. Они перешли в рулевую рубку. Поляк посмотрел на экран радара, затем на репитер лага.

— Делаем шесть узлов, это уже не плохо. Да, чуть не забыл... Капитан Савицкий предупреждает, что через сутки мы попадем в сильный шторм, может, даже ураган. Метеосводки этого еще не прогнозируют, но он сам анализирует синоптическую обстановку и делает выводы. Это его хобби на протяжении двадцати пяти лет, и должен сказать, что ошибается он крайне редко. В течение последних суток барометр падал, сегодня утром застыл. Капитан предвидит, что около полуночи он снова начнет стремительно падать. Если так произойдет, то и остальная часть его прогноза оправдается. Прошу передать Райту, что завтра на его вахте еще раз провернем лебедки. Харроу должен еще раз проверить наличие запасных частей, но это уже вас, конечно, не интересует.

По выходу поляка из рубки Джим спросил нетерпеливо:

— Ну что, здорово цеплялся?

— Нет, он был вполне дружелюбен. Сказал, что их капитан простил мне самовольную работу в радиорубке. Потом поговорили о рейсе. Ничего особенного.

* * *

Около двадцати часов Коллингс набрал номер Джейн. Она отозвалась довольно быстро.

— Ах, это ты, Питер, — произнесла она, — я уже забыла, что у меня есть телефон, несколько дней никто не звонил.

— Я хотел узнать, Джейн, могу я зайти к тебе вечером?

— Конечно, мне будет очень приятно. Ко мне заходил Алан, но ненадолго. Сказал, что его ждет какая-то важная работа, и через полчаса вышел. Даже виски не стал пить.

— Джейн, я тоже ненадолго, потому что должен, наконец, выспаться. Сразу после вахты буду недолго занят, а к девяти подойду к тебе.

— Хорошо, делай, как тебе удобно. Знаешь ведь, что я ложусь спать поздно.

— Пока.

Он положил трубку. Ему показалось, что Джейн в самом деле была рада его звонку. Ничего удивительного, целыми днями находиться одной в пустых апартаментах покойного мужа — не слишком приятное занятие. Интересно, что Алан ее избегает. Не вспугнуло ли его расследование?

Алан явился на смену пунктуально. Они зашли на минутку в штурманскую.

— Узнал чего-нибудь? — спросил Алан.

— Представь себе, да. Ты, похоже, занимался охотой на крыс?

— Ты с ума сошел?

— Селим нашел у тебя в каюте ловушки, засунутые за койку.

— Я ничего об этом не знаю.

— Ты не ходил в пассажирские помещения?

— Нет, и не имею ни малейшего желания.

— Интересно. Как ты объяснишь, что ловушки оказались у тебя?

— Должно быть, кто-то их туда положил.

— Когда ты заглядывал за койку?

— Давно, не помню. Ты сам заглядываешь за свою?

— А когда перед этим Селим делал у тебя большую приборку?

— Две недели назад, более-менее через неделю после выхода из Нью-Йорка.

— Предположим, что кто-то спрятал три ловушки за твоей койкой. Ты всегда замыкаешь свою дверь?

— Не имею такой привычки. После случая с Ризом стал закрывать на ключ, но не всегда — чаще забываю.

— Ничего больше об этих ловушках сказать не можешь?

— Я уже говорил. Ты хорошо слышишь? И чего это ты прицепился к этим ловушкам?

— Еще не знаю, Алан, но Риз нашел их в салоне за десять дней до смерти. Он предположил, что Селим ловит крыс, но тот отрицал. Пол тогда сказал: «На этом судне кто-то сошел с ума». А через два дня Селим не нашел их ни на прежнем месте, ни в других пассажирских помещениях. А недавно случайно обнаружил их в твоей каюте. Тебе это не кажется странным?

— Я считаю дело с ловушками полным идиотизмом. И какую связь это может иметь с убийством Риза?

— Не знаю. Может, и никакой. Мне не удается объяснить все это. Если бы ты сказал: «Ловлю крыс для смеха», я бы от тебя отстал. Моряки от скуки занимаются всякой ерундой. Я слышал о соревнованиях по стрельбе мелкашками по крысам. Но если не ты, то кто ставил ловушки на крыс и зачем? Почему подбросил их тебе в каюту?

Алан пожал плечами.

— Странные вещи ты считаешь уликами. Увы, ничем тебе помочь не могу, продолжаю утверждать, что ничего не знаю об этих ловушках.

— Хорошо, оставим это. Следи за барометром и также передай это распоряжение Финсбери. Старик с «Триглава» предвидит, что давление начнет спадать около полуночи, и на утро ворожит шторм.

— Об этом шторме уже два дня говорят.

— А ты сам, имея такую кучу железа за кормой, не нервничал бы? Впрочем, поляки производят впечатление людей, знающих море не понаслышке.

— Посмотрим. Я слушал в каюте прогноз погоды — никаких штормовых предупреждений.

Коллингс уже выходил, но задержался в дверях:

— Ты сегодня заходил к Джейн?

— Да.

— Джейн жаловалась, что ты торопился так, что и виски не выпил с ней. Какая-то срочная работа?

— Что, занялся сплетнями? Я у нее не задержался, потому что она сильно изменилась после всех переживаний. Была напряжена, задавала странные вопросы о моем отношении к Модрову. Когда я произнес добрые слова о ее муже, она вспыхнула гневом, обвиняя меня в лицемерии, в том, что я в действительности его ненавидел. В чем-то она была права, но я посчитал, что дискутировать на эту тему бессмысленно.

— О, Джейн такая задиристая? Интересно. Ладно, у меня еще дела перед сном. Спокойной вахты!

Когда Алан выходил на крыло мостика, Коллингс украдкой взял ключ от радиостанции. Он надеялся, что Фрэнк сидит дома на телефоне. Вызвав береговую радиостанцию, он минут десять ждал соединения. Наконец он услышал в трубке женский голос:

— Мистер Коллингс? Наконец-то! Мы тут ждем не дождемся вашего звонка. У Фрэнка есть важные сведения, и он, конечно, с нетерпением ждет новостей с борта судна.

— Вижу, что мисс ввели в курс дела.

— Конечно. Меня зовут Кэт, фамилией не буду морочить вам голову. У Фрэнка я по служебным делам, редакция назначила меня его помощником в этом деле. Мы ожидали, что вы позвоните на этот телефон. Все приготовлено, можете говорить не стесняясь сколько угодно, редакция оплатит все расходы по связи. Диктовать для записи не надо, разговор записывается. Здесь два магнитофона. О, Френк уже выскочил из ванной, надевает халат. Передаю ему трубку.

— Привет, Питер, я рад, что ты еще жив.

— Что это за жизнь — еле на ногах стою. Судя по голосу, у тебя замечательная секретарша, наверняка блондинка.

— Разумеется. Впрочем, если ты переживешь этот рейс, то обязательно ее увидишь, так как мы с кучей фоторепортеров намереваемся приветствовать тебя на рейде Кадиса как известнейшего частного детектива.

— Твои бы слова да богу в уши. Сейчас у меня в голове пусто. Рассказывай, что тебе удалось узнать. Вроде у тебя есть интересные сведения.

— Да, есть, интересные, хоть их и немного. Но не расстраивайся, мне выделили десять репортеров, которые уже завтра развернутся на полную катушку. Я полагаю, что ты сейчас звонишь сразу после вахты. Давай договоримся, что завтра ты позвонишь в это же время. А если тебе понадобится срочный разговор, то дам сейчас другой номер, там круглые сутки будет сидеть кто-нибудь толковый. Сегодня после обеда двое полетели в Европу, будут там копать. Как видишь, мы занялись этим делом вполне серьезно.

— Что бы я без тебя делал, Фрэнк. Но давай уже, рассказывай, что ты вынюхал сегодня.

— Спокойно, Питер, начинаю по порядку. Мы собрали материал на Финсбери. Им уже давно интересуется Интерпол. Когда мы обрисовали им ситуацию, они выразили готовность помочь нам. Финсбери подозревается в контрабанде алмазами, точнее, бриллиантами из Амстердама в Нью-Йорк. Как тебе известно, именно на этой линии курсировала «Звезда морей». В Амстердам алмазы попадали из Южно-Африканской республики или из Юго-Западной Африки. Тамошние ювелиры их обрабатывали, но потом имели трудности с продажей крупных бриллиантов, так как они должны быть зарегистрированы. Мелочевка расходилась там же, по европейским странам, а крупные брюлики перевозились в Штаты.

— Фрэнк, сжалься надо мной.

— Не нервничай, тебе это все знать полезно. Так, на чем я остановился? Ага, так вот, замечено, что после каждого захода «Звезды морей» в Нью-Йорк на черном рынке появляются новые интересные бриллианты. Проверяли списки пассажиров, не повторяются ли в них имена, но это ничего не дало. Взялись за экипаж. Наиболее подозрительным им показался Финсбери. В Амстердаме не удалось раскрыть его контакты. Он дважды уходил от наблюдения, и в конце решили, что он берет товар в одном из отелей. Решили устроить его проверку в Нью-Йорке. При сходе на берег его подвергли тщательному досмотру, но ничего не нашли. Он вел себя уверенно, даже провокационно. Им пришлось извиняться перед ним. Наверно, он передал товар сообщнику или кому-то, кто не был в курсе дела. Дальнейшие наблюдения не дали никакого результата. При возвращении на борт судна его не проверяли — не то направление контрабанды, да и прокурор после предыдущей неудачи категорически отказался выдать ордер.

— Что Интерпол собирается предпринять?

— Будут ждать. Они утверждают, что если кто занялся преступным бизнесом, то уже не прекратит. Они уверены, что рано или поздно Финсбери попадет в их руки.

— В последнем рейсе Интерпол имел своего агента на судне?

— Да, им был второй помощник, которого ты сменил.

— А ты разговаривал с ним?

— Естественно, я обрисовал ему ситуацию на борту судна.

— И что он? Он знает этих людей. Его предположения могут быть важны для меня.

— Должен тебя огорчить. Подумав, этот тип заявил, что лучше не навязывать тебе чужих идей. Он опасается, что ты придашь слишком большое значение его мнению. Сказал буквально так: «Пусть Коллингс сам думает, и подозревает всех с одинаковым тщанием. Если посчитает, что можно кого-то исключить из-под подозрений, то его дело. Я тех людей знаю лучше, но сам поступил бы именно так».

— Передай ему, что я прислушался к его совету. Что-нибудь еще есть о Дурике?

— Забавно, в школе его прозывали Дубиной. Он начал морскую карьеру офицером на судах под дешевыми флагами. Имел очень неприятный судебный процесс — один матрос-поляк подал на него жалобу, требуя возмещения ущерба и выплаты пенсии по инвалидности. Как ты сам прекрасно знаешь, экипажи судов под дешевыми флагами не застрахованы. Они выгружали груз своими лебедками на рейде какого-то экзотического порта. Матрос доложил Дурику, что стрела проржавела и вот-вот сломается. Дурик наорал на него и приказал продолжать выгрузку. Вскоре стрела в самом деле сломалась и повредила при падении позвоночник этого поляка. Свидетели же говорили обратное — мол, Финсбери запретил пользоваться этой стрелой, а поляк проигнорировал его приказание. Суд отклонил иск матроса. После этого Финсбери несколько лет командовал вспомогательным судном ВМФ во Вьетнаме. Потом он с хорошими рекомендациями и еще лучшими связями вернулся в Америку и вскоре нанялся на лайнер «Звезда морей». До сих пор не женат, практически не имеет друзей, зато имеет множество сомнительных знакомых. Как тебе это?

— Глиста. Похожего мнения был о нем Пол. Я завтра буду разговаривать с Дуриком, и то, что ты рассказал, может мне здорово помочь. Одна из моих версий рассматривает контрабанду как повод для убийства.

— Будь осторожен. А сейчас расскажи мне подробно, что ты делал сегодня, повтори все разговоры и постарайся сделать резюме событий.

— Фрэнк, это что, обязательно?

— Абсолютно обязательно. Во-первых, я должен писать репортажи, и только при таком условии буду иметь возможность передавать тебе различные сведения. Во-вторых, задумайся над тем, что мы здесь, на берегу, спокойно рассмотрим собранный тобой материал. Будешь с нами контактировать, и, может, нам удастся подсказать тебе какие-то шаги, решения.

— Хорошо, ты меня убедил. Так, слушай или записывай, как тебе угодно.

Коллингс подробно рассказал все то, что случилось на борту после их первого разговора, даже цитировал по памяти фрагменты важных бесед. Когда он закончил, Фрэнк выкрикнул:

— Это замечательно! Особенно мне понравились эти ловушки. Если бы оказалось, что именно они являются ключом к решению загадки, то было бы просто потрясающе. Назову свой репортаж как-нибудь так: «Таинственный крысолов на “Звезде морей”».

— У тебя разыгралась фантазия.

— Не беспокойся. Дай сейчас свои координаты и ожидаемое положение судна на восходе солнца, мы вышлем самолет с фоторепортером. Сделаем серию снимков, вид лайнера и буксира с птичьего полета и телеобъективом крупным планом «Звезду морей». Может, удастся ухватить кого-нибудь из экипажа на палубе. Восход около семи, а между восемью и девятью часами над вами будет кружить самолет. Надеюсь, ты попозируешь для снимка.

— Сомневаюсь, дружище. Я поражен вашим размахом. Завтра свяжемся в это же время.

— До связи.

Коллингс посмотрел на часы, было десять минут десятого. Быстро закрыл на ключ радиорубку и через мгновение уже стучался в дверь Джейн: раз, два, пауза, три. Услышал голос:

— Входи, открыто.

Он вошел. Джейн как раз насыпала лед в кувшин. На столе стояла бутылка «Джей-энд-Би».

— Я подумала, что это Алан — он всегда стучит таким манером. После такого трудного дня ты, наверно, с удовольствием выпьешь.

— Да, верно.

Джейн подала ему бокал с золотистой жидкостью. Он поиграл с ним, бренча кусочками льда. Наконец поднес его к губам, отпил небольшой глоток и поставил бокал на стол.

— Ты пришел по делу или просто так, визит вежливости? — прервала молчание Джейн.

— По делу. Хотел спросить тебя, просматривала ли ты бумаги мужа после его смерти.

— Смотрела, но не нашла там ничего интересного.

— Понимаешь, Джейн, я все еще вслепую ищу причины того, что произошло. Если твой муж умер неестественной смертью, то среди его бумаг можно напасть на какой-то след, который прольет свет на это дело.

— Поищи, хоть я и убеждена, что ты будешь разочарован, потому что ящики стола почти пусты. Но пробуй, по крайней мере будешь убежден, что не сделал ошибки. Бумаги скончавшегося часто становятся ключом к разгадке криминальной тайны.

Говоря это, Джейн зажгла лампу на письменном столе и выдвинула верхний ящик.

— Все ящики не заперты. Я не вижу для этого повода.

Коллингс сел в кресло у письменного стола.

— Мне не хотелось бы одному разбирать бумаги, давай вместе?

— Не стесняйся. Я, чтобы облегчить тебе работу, буду объяснять, где что лежит. В среднем ящике служебные бумаги и корреспонденция.

Джейн присела на подлокотник кресла. Коллингс вытащил на поверхность стола несколько не слишком толстых скоросшивателей, бегло просмотрел их, а также стопку отдельных карточек, проспекты и прайс-листы шипшандлерских фирм . Через несколько минут уложил их на прежнее место. Джейн соскочила с подлокотника и открыла дверки боковых ящиков.

— Тут, с левой стороны, найдешь то, что касается наших путешествий по внутренним водным путям, бумаги давних и проспекты тех, которых уже никогда не будет. С правой стороны лежат бумаги со сведениями о роде фон Модровых. Герхард составлял историю этого аристократического рода. Во время отпусков он посещал библиотеки, архивы, переписывался с далекими родственниками, которые имели подобное хобби. Мой муж интересовался не только историей самого рода фон Модровых, но и семейств, с которыми они были связаны.

Коллингс бегло взглянул на географические карты, пару путеводителей и закрыл левую дверцу. С большим интересом приступил он к просмотру генеалогических документов юнкерского рода. Первые упоминания о Модровых походили с пятнадцатого века. Судя по датам на конвертах и листах, муж Джейн изучал прошлое своего семейства больше четверти века. В нижнем ящичке обнаружился многократно сложенный лист картона. Коллингс вытащил его и разложил на столе. Это было старательно нарисованное генеалогическое древо Модровых. Под именами были помещены короткие биографические пометки: годы рождения и смерти, государственные должности, военные звания, важнейшие битвы, названия родовых усадеб, награды. В нижней части дерева Коллингс обнаружил Франца, женатого на Вильгельмине рода Шверин, которые имели двоих сыновей: Герхарда 1910 года рождения и на два года младшего Георга. При всех именах кроме этих были проставлены даты смерти.

Джейн с интересом разглядывала через плечо Коллингса разложенную на столе картонку. Питер показал пальцем на последнюю ветвь семейного дерева.

— Это родители Герхарда?

— Да.

— Под своим именем Герхард не написал ничего кроме года рождения. Интересно, Георг, который окончил экономический факультет берлинского университета в 1934 году — его брат? Ты его знала?

— Нет, никогда его не видела. Герхард не поддерживал никаких отношений с ним. Они не только не виделись, но и не писали друг другу.

— А ты знаешь причину?

— Герхард как-то разговаривал со мной на эту тему, несколько лет тому назад. Что я запомнила: братья поссорились еще перед войной из-за политических разногласий. Герхард не был членом нацистской партии, но симпатизировал им. А его брат был противником гитлеровского режима, он в 1938 году перебрался в Швейцарию. Война усилила разлад между братьями. Герхард был офицером Кригсмарине , а его брат работал в Международном Красном Кресте. После войны они так и не помирились.

— Георг продолжает жить в Швейцарии?

— Нет. Я знаю только то, что он вернулся в Германию и осел в Гамбурге. Я даже не знаю его адреса, поэтому и не послала ему известие о смерти брата. Когда вернусь в Европу, надо будет его отыскать.

Коллингс сложил картонку, задвинул все ящики и погасил лампу.

— Ты была права, — сказал он, — ничего интересного, я не продвинулся ни на полшага. Джейн, а как твой муж попал в Штаты?

— После войны он начал плавать на танкерах Онасиса между Персидским заливом и восточным побережьем . Наверно, было удобней работать с американским гражданством. Я вышла за него замуж сравнительно недавно, восемь лет тому назад, и не расспрашивала его о прошлых временах.

— Селим сказал мне, что ты была в пассажирских помещениях и встретилась там с Ризом.

Джейн отвернулась на мгновенье, чтобы взять кувшин со льдом.

— Да, дней десять назад.

— Что тебя подвигло на эту эскападу?

— Глупая причина — сентиментальность. Пошла попрощаться со «Звездой». Это часть моей жизни, нашего супружества. В ней было больше хороших минут, чем плохих. Хотела еще раз посмотреть на знакомые места, салон, в котором танцевала десятки раз на капитанских балах, уютные маленькие бары, куда порой сбегала выпить коктейль в тайне от Герхарда. Тебя это наверняка удивляет, американцы такие рационалисты, но я родом со старого континента.

— Нашла то, чего хотела?

— Нет, Питер. Нашла пустоту и печаль, порванные обои, сломанную мебель, толстый слой пыли и массу крыс, которые отступали при свете фонарика.

— Ты их не боялась?

— Я не принадлежу к тем девицам, которые вскакивают на стол при виде мыши. Я мало чего боюсь. К крысам отношусь с брезгливостью, но я росла в Париже в районе, где крыс чуть ли не больше, чем людей, так что ребенком я насмотрелась на них.

— А как вы встретились с Ризом?

— Да просто он пришел в салон, искал какие-то запчасти к холодильнику. Поначалу он удивился, а потом понял мое настроение. Он был добрый и участливый, какое-то время мы предавались воспоминаниям.

— Ловушки видела?

— Дай припомнить... да, конечно, Пол споткнулся об одну из них. Мне казалось, что это нормально — где крысы, там и ловушки, но он удивился и доказывал мне, что бессмысленно пытаться выловить три тысячи крыс тремя ловушками. Он еще собирался спросить Селима...

— Он спрашивал. Селим не ставил эти ловушки и вообще не знал об их существовании. Позже Пол не рассказал тебе об этом?

— Нет, мы больше не разговаривали на эту тему.

— Селим двумя днями позже пошел туда и не нашел ни одной.

— Странно. Точно помню, что они там лежали. Да и не могло быть у нас общей галлюцинации.

— Непосредственно перед убийством Пола Селим нашел их в каюте Райта.

— Ты полагаешь, что это имеет какое-то значение?

— Не знаю. Алан был удивлен, когда я сказал ему об этом.

— Ты занимаешься разгадыванием каких-то нелепых загадок.

— Может, и нелепых. Харроу также ходил в пассажирские помещения.

— Постепенно ты узнаешь, что там были все. Герхард тоже сделал туда вылазку.

— Твой муж!?

— Точно так. Как-то пришел весь в пыли. Когда я спросила, где он так испачкался, он ответил, что внизу, в пассажирском салоне.

— Зачем он ходил туда?

— Он не объяснял. Может, за тем же, что и я.

— Джейн, ты замечательная хозяйка, но мне уже пора. В четыре часа на вахту. Временами жалею, что стал вторым помощником — вахта выпадает на такое неприятное время. Я совершенно не понимаю, почему вахту от ноля до четырех утра, которую несет старпом, называют «собачьей вахтой». Нет ничего худшего, чем подъем в такой ранний час.

 

— 6 —

Его разбудили громкие стуки в дверь. Спросонья он не мог понять, что это за шум. Он неохотно открыл глаза. В каюте царила кромешная тьма. Он нащупал рукой выключатель ночника и внезапно вернулся в реальный мир — знакомая мебель, будильник, который показывал четыре часа двадцать минут, головная боль и несносный шум. Кто-то энергично дергал ручку двери. Я проспал будильник, подумал он. Подошел к двери и крикнул:

— Что случилось? Уже встаю.

— Какая радость — граф уже проснулся. Ты уже полчаса как должен быть на мостике, — послышался писклявый голос Дурика.

— Сейчас поднимусь. Можешь идти спать.

— Премного благодарен за разрешение.

Тяжелые шаги старпома свидетельствовали о том, что он отошел от двери и направлялся в сторону кают-компании. Похоже, у него плоскостопие, подумал Коллингс. Наверняка теперь запрется в буфетной и сожрет, как обычно, все ночные порции. Он всунул голову под кран с холодной водой и поспешно оделся. Головная боль улеглась, но, когда он запирал дверь, вернулась с удвоенной силой.

Джим окинул его критическим взглядом.

— Вы выглядите, сэр, как после хорошей пьянки.

— Немного перебрал виски, ну и слишком мало спал — за последние двое суток только семь часов.

— Так отдохните в штурманской на диване. Можете спать спокойно, сэр, если появится Напора, мы успеем вас разбудить.

— Наверно, так и сделаю. Дурик передавал что-нибудь особенное?

— Барометр падает, где-то с полуночи резко пошел вниз. Утром, похоже, задует.

— А, черт с ним. Мне необходимо хотя бы два часа сна. Разбудишь меня в семь. Ты выяснил чего-нибудь?

— Не понятно, что важно, а что нет. Я тут подумал, что лучше вам спуститься к нам в столовую команды и поговорить с ребятами.

— Наверно, ты прав. Пожалуй, зайду к вам еще сегодня. Не забудь разбудить меня в семь. Мне бы не хотелось, чтобы меня будил Напора.

— Можете быть спокойны, сэр.

Через два часа Коллингс чувствовал себя значительно лучше. Головная боль осталась неприятным воспоминанием. Он просмотрел заметки Дурика и задумался перед барометром. Давление падало быстро. Через пару часов даст нам жару, подумал он.

Алан явился на вахту пунктуально. Он был в плохом настроении.

— Вы с Селимом хотите меня с ума свести. Закрутили мне голову с этими ловушками.

— Это почему же?

— Потому что их нет в моей каюте. Я заглянул за койку, перевернул все в каюте вверх ногами и не нашел ни следа ловушек. Растворились в воздухе, или их вообще не было.

— Их мог забрать тот, кто положил. Когда ты искал их?

— Рано утром. Я встал в шесть, не мог спать. И без барометра чувствовал, что с давлением не все в порядке.

— А вчера что ты делал после вахты?

— Я что, каждый день теперь должен докладывать о каждом моем шаге?

— Нет. Хочу знать, был ли ты в каюте, или кто другой в твое отсутствие забрал ловушки.

— К черту все ловушки! На борту полно сумасшедших. Не было меня в каюте, я пошел в столовую команды играть в карты. По крайней мере, там нормальные люди, а тут такая атмосфера, что хоть вешайся.

— Дверь запер, когда уходил?

— Не уверен, вроде оставил открытой.

— Дело твое, но я посоветовал бы тебе не забывать запирать дверь.

* * *

Было еще совершенно темно. Пилот передвинул рукоятку газа на себя до упора. Левый мотор набрал максимальные обороты, корпус самолета задрожал. Убрал газ и снова увеличил. Затем правый мотор... Готовились к полету. Фоторепортер демонстративно зевал, Кэт была возбуждена:

— Фрэнк, я первый раз лечу на таком маленьком самолете, и слегка боюсь.

— И ты совершенно права. Посмотри на физиономию пилота. Он вообще не хотел лететь. Говорил, что с возвращением будут проблемы.

— Зачем ты меня пугаешь?

— Это правда. Над Атлантикой сплошные шторма, а это легкий самолет.

— И мы должны туда переться?

— Это последний шанс сделать снимки каравана. Позднее будет хуже.

— Ты не умрешь спокойно в постели, но зачем ты тащишь меня с собой?

— В постель?

— Пока в самолет. В постель я бы меньше боялась.

— Дорогая, самолет перед свадьбой — это класс!

— Совсем хлопец сбрендил. Ну вот, поехали...

Сразу после взлета самолет нырнул в тучи. На высоте двух тысяч метров летчик включил автопилот. Он закурил сигарету и обратился к Фрэнку:

— Мистер Диксон, если бы я не обожал вас, то не согласился бы на этот рейс. И я не уверен, что на обратном пути мы попадем в Нью-Йорк.

— Что поделаешь! Только не увозите нас в Европу, так как Кэт там еще не была, а она боится всего нового.

— Посмотрим, будет ли вам так же весело, когда нас начнет бросать в воздухе. Вам дали точные координаты? Я не буду искать ваш караван дольше пятнадцати минут.

— Давайте сойдемся на двадцати!

— Окэй, но ни минутой больше.

Полет длился довольно долго. Фоторепортер заснул сразу после взлета. Кэт была сильно разочарована тем, что не видно океана. В девять тридцать летчик выключил автопилот и начал медленно снижаться. Фрэнк разбудил фоторепортера.

— Скоро будем над целью. Очнись и вспомни, где ты находишься и куда летишь.

— Все в порядке.

— Облака очень низко, — отозвался пилот, — если координаты подведут, то мы их не найдем.

— Вода! — крикнула Кэт.

Они вынырнули из облачного слоя. Океан был неспокоен, но видимость была хорошая.

— Мистер Диксон, начинаю отсчет. Ищите внимательно свой караван.

— Уже вижу. Левее, на горизонте. Вы точно вышли на цель.

Пилот изменил курс. С высоты полета суда выглядели как действующие модели.

— Интересно было бы взглянуть на твоего Коллингса, — произнесла Кэт.

— Смотри в оба. Наверняка он где-то на палубе.

* * *

Коллингс спустился на завтрак. Кают-компания была почти пуста. Райт и Напора позавтракали раньше, Джейн попросила завтрак в каюту, Финсбери еще спал, Смит и Харроу, заканчивающие прием пищи, сидели в разных концах стола, отвернувшись друг от друга. У Селима так тряслись руки, что он едва справлялся с подачей блюд. Коллингс ел яичницу и продумывал программу действий на текущий день. Ему надо было побеседовать еще с тремя не слишком дружелюбными личностями, а также сходить в каюту Пола. Он решил начать с последнего. Через некоторое время казначей и механик завершили завтрак и покинули кают-компанию. Он остался один на один с Селимом.

— У тебя есть ключ от каюты мистера Риза? — спросил он.

— Да. Вчера даже хотел посоветовать вам туда сходить. Сейчас его принесу.

— Ты заходил туда?

— Да, после несчастного случая. Я собрал все, что у него было в карманах, и положил на стол. Я ничего не трогал, все осталось так же, как было тогда, когда мистер Риз пошел устранять неисправности в рулевой рубке.

— Хорошо, принеси ключ. И завари мне кофе, если у тебя получится.

Коллингс спрятал ключ в кармане и занес кофе в свою каюту. Выпил кофе, побрился и принял душ. Вспомнил о самолете, посмотрел на часы. Девять тридцать. Он вышел на палубу через двери кают-компанию, ведущие на открытую палубу, погулял по ней минут пятнадцать. Без четверти десять над судном появился самолет. Это был двухмоторный гидроплан. Сначала он покружил на высоте метров шестьсот, а затем начал снижаться. Коллингс прочитал надпись на его фюзеляже: «Ивнинг Телеграф». На последнем заходе самолет пронесся так низко, что казалось — зацепит надстройку своими крыльями.

Кто-то коснулся его плеча. Обернувшись, он увидел Напору.

— Этот самолет — ваша заслуга? — спросил поляк.

Коллингс подтвердил кивком головы.

— Фотографируют?

— Угу.

— Для нас это не очень приятно.

— Почему же, будете иметь хорошую рекламу.

— Отличную: Польская морская спасательная компания перевозит трупы через Атлантику.

— Не будьте таким капризным, на снимках будет и ваш буксир. Это тяжелая буксировка.

Напора не отозвался. Некоторое время они постояли вместе, наблюдая, как самолет, выполнивший свое задание, помахал им крыльями и исчез за горизонтом.

— Сдается мне, что прогнозы капитана Савицкого будут оправданы. Барометр падает, береговые станции передают предупреждения о сильных ветрах. Полагаю, что шторм настигнет нас во время вашей вахты.

— Уже сегодня?

— Нет, скорее, этой ночью.

Они вернулись в кают-компанию. Коллингсу показалось, что поляк хотел ему сказать еще что-то, но, очевидно, раздумал, так как пошел в свою каюту. Коллингс вынул ключ, подержал его в руке, как бы взвешивая. Ему было как-то не по себе. Пол вроде не имел тайн перед ним, но сейчас он собирался копаться в вещах приятеля для того, чтобы проверить, не укрывал ли чего Пол. Ну что ж, так нужно, решил он и повернул ключ в замке.

Воздух в каюте был несколько затхлым — Селим добросовестно закрутил барашки иллюминатора. Видно было, что Пол читал лежа, так как подушка и одеяло были смяты, а детектив лежал раскрытым на ночном столике обложкой вверх. На обложке был нарисован пистолет, ствол которого был направлен на смотрящего. Коллингс прочитал название: «Убийца ошибается один раз». Он раздвинул шторки, сел в кресло и закурил сигарету. Он не спешил производить поиски. Время было достаточно. Он решил, что начнет с письменного стола. На столе лежали всякие мелочи из карманов Пола: платок, ключи, ручка, записная книжка-календарь. Он взял ее в руки. Перед выходом в рейс Пол делал разные заметки: список справочников, номера телефонов, встречи. Коллингс даже нашел свой телефон с припиской — «позвонить Питеру в четверг в полдень». Он тогда ответил на этот звонок, они договаривались, что наймутся на «Звезду морей». Записи прекратились пятого октября. После выхода в море Пол не сделал ни одной. Коллингс отложил записную книжку.

На столе стояли в рамках фотографии двух женщин. Обе были знакомы Коллингсу. Старшая — седовласая женщина с задумчивым видом, губы которой были очень похожи на губы Пола — это его мать. Девушка в открытом купальнике-двойке, играющая с большим цветным мячом на пляже, с широкой белозубой улыбкой — это Мэри, с которой Пол познакомился пять лет назад и все не мог набраться отваги предложить ей руку и сердце. Сначала он говорил, что моряки в принципе не должны жениться, потом придумал, что мужчине нельзя жениться до тех пор, пока он не обзаведется собственным домом. Коллингс разговаривал с Мэри месяц тому, и та шутила, что времена изменились, теперь предложение должна делать девушка. Она провела опрос среди замужних приятельниц, и оказалось, что восемь из десяти сами делали предложения своим парням. Мэри собиралась поступить аналогично сразу после возвращения Пола из Кадиса.

Он отвернулся от фотографий и выдвинул первый ящик. Сверху лежали две пачки писем, авторами которых были женщины со снимков. Он отложил их в сторону. Далее лежали черновики и заметки Пола о судовой электротехнике, какие-то схемки и наброски на разрозненных листах. Пол был влюблен в свою специальность и неустанно повышал квалификацию. Книги и профессиональные журналы занимали почти все ящики стола. В последнем лежала элегантная папка для письма. Коллингс знал о привычке Пола постоянно писать письма Мэри. Он каждый день находил время для этого. Иногда дело ограничивалось одним предложением «Скучаю по тебе!», в другой раз он разражался многостраничными излияниями. Коллингс открыл папку, с которой высыпались несколько листов, покрытых мелким ровным почерком. Первый лист был озаглавлен большими буквами: «Любимая Мэри». Текст письма был разделен на абзацы, которые начинались с определенной даты. Коллингс углубился в чтение.

Он пропускал фрагменты, где Пол вспоминал последний отпуск, проведенный вместе с Мэри, или писал о том, как он скучает по ней. Он выискивал все, что касалось судна. Пол давал забавные характеристики членам экипажа. Большинство их было озвучено в присутствии приятеля, так что они не стали новостью для Коллингса. Свои записи о Джейн Пол подытожил так: «Одним словом, она замечательная женщина. Алан влюблен в нее без взаимности, а я желал бы любоваться ею издалека. Не хотел бы оказаться в ее руках. При всем своем внешнем спокойствии она кажется мне хищницей, притворяющейся кошечкой. Каждый мужчина, попавший в ее сети, падет ее жертвой. Не могу понять, на чем держится их супружество, чем ее привлек этот тупой пруссак?»

Наконец запись, датированная двадцать четвертым октября, на тему смерти Модрова: «Ну и дела! Представь себе, этот чопорный пруссак неожиданно дал дуба. Но торжественный и красивый обряд морских похорон нас минул, потому что польский лекарь что-то заподозрил и велел положить тело покойного в морозильную камеру. А поскольку мне пришлось запустить в работу эту камеру, то выходит, что первый раз в жизни я исполнял роль могильщика. Прекрасная Джейн показала высший класс, вела себя достойно, страдала естественно, без перебора. Если польский врач прав и вскрытие покажет, что Модров был отравлен, представь себе, что я пересекаю Атлантику вместе с убийцей. Интересно, кому могла быть выгодна смерть Модрова? На борту «Звезды морей» собралось довольно-таки неприятное общество, от этих людей можно всего ожидать».

На следующий день Пол написал: «У нас труп в холодильнике, а на борту все как обычно. Вдова тактично страдает в одиночестве. Поскольку ничего определенного не было сказано, складывается впечатление, что все приняли удобную версию — Модров умер естественной смертью. Я собрался поразмышлять на эту тему вместе с Питером, но он как раз отправился на вахту».

Двадцать шестое октября, день смерти Пола: «Кок угостил меня замечательными гренками с мозгами. Скука ужасная. Через два-три дня у меня закончится запас детективов, придется их перечитывать. Что касается смерти Модрова, то мне пришла в голову совершенно фантастическая гипотеза. Увы, я даже не смогу ее подробно описать, так как почти не разбираюсь в медицине. Может, Питер более грамотен в той материи, или польский врач будет доступен. Если ничего не выйдет, в Кадисе зароюсь в библиотеке. Вообще-то, я вернусь в Штаты самолетом, так что это письмо привезу с собой в кармане...».

На этом записи закончились. Последнюю сторону Коллингс прочитал дважды, а потом переписал ее в свой блокнот. Никакой подсказки для себя он не нашел. Подтвердилась только гипотеза о том, что Пол перед гибелью проводил какие-то изыскания в деле смерти Модрова и не успел поговорить об этом с приятелем. Убийца, похоже, ориентировался в том, что ему угрожает раскрытие, и хладнокровно вынес Полу смертный приговор. Не то чтобы Коллингс струсил, но он подумал, что должен быть крайне осторожным, чтобы не разделить судьбы приятеля. Пока он не чувствовал никакой угрозы, ведь он еще не знал ничего такого, что могло направить его на след убийцы. Разве что Финсбери был возможным убийцей. То, что рассказал Фрэнк, укладывается в канву одной из версий.

Коллингс вернул папку на место, просмотрел бегло ящики ночного столика, открыл платяной шкаф и взглянул на одежду Пола. Придя к заключению, что больше в этой каюте делать нечего, он старательно замкнул дверь, положил ключ в карман и решил оставить его у себя, не отдавать Селиму. Затем он постучал в дверь старшего помощника и услышал тонкий голос Финсбери:

— Кто там?

— Коллингс.

Раздались щелчки ключа, дверь приоткрылась, и в ней показалась круглая голова с маленьким, похожим на картофелину, носом.

— Я не ожидал твоего визита, на мне только пижама.

— Мне это не помешает.

Дурик распахнул дверь и впустил Коллингса внутрь.

— Могу я спросить, что склонило тебя к посещению моей обители? — спросил он ироническим тоном, стараясь скрыть свое замешательство.

— Я ищу убийцу Пола.

— Ты не туда попал, здесь его нет.

— Ты уверен в этом?

— Не наглей, ты у меня в гостях.

— Кто-то убил Пола, и я не вижу повода, чтобы подозревать тебя меньше остальных.

— Хочешь отомстить за него.

— Громко сказано. Я хочу лишь найти убийцу и отдать его в руки правосудия.

— Как патетично! Ты прямо пастор.

— Или полицейский.

— В таком случае, господин инспектор, вы можете пояснить, какую я имел причину для убийства Пола Риза?

— Может, он узнал слишком много о... например, о бриллиантах.

— Что тебе известно на эту тему?

— Полагаю, пока слишком мало для того, чтобы имело смысл стрелять в меня. Знаю, что тебе удалось провести полицию в Нью-Йорке.

— Снюхался с копами?

— Давно уже. Ты забываешь, что мой отец был шерифом.

— Если бы у полиции были хоть какие-то доказательства, они бы не выпустили меня из своих рук. А кроме того, никто в своем уме не повезет бриллианты через Атлантику в этом направлении.

— Ну значит, везешь что-то другое.

— Ты думаешь, что твоя наглость сойдет тебе с рук? Я тебе сказал, что здесь нет убийцы Пола. Теперь убирайся.

Коллингс медленно поднялся.

— А то что? Здесь не Вьетнам, не забывайте, мистер Финсбери.

— Но это моя каюта. Сейчас возьму тебя за шкирку и выброшу отсюда.

— Да, ты способен на многое. Можешь даже послать человека под сломанную стрелу и потом показать под присягой, что тот действовал вопреки твоим приказам.

— Ты, паршивый легаш, смотри, чтобы случайно не выпасть за борт.

— Хорошо, буду стеречься, но думаю, что перед этим сумею тебя застрелить.

Дурик попятился, его трясло от возбуждения. Он был взбешен, но и испуган, однако глаза его вспыхнули опасным блеском.

— Ты мне еще ответишь за эти угрозы, — кричал он тоненьким голосом. — Я тебя сгною. Можешь искать эту контрабанду, пока не усрешься, пароход большой, будет тебе чем заняться, может, и найдешь убийцу Пола, но скорее всего, ты встретишься с самим Полом лично.

— Если ты спрятал что-нибудь, то наверняка так по-идиотски, что я найду это без всякого труда. А если кто-нибудь встанет на моем пути, то я его пристрелю.

Дурик двинулся вперед и засипел севшим голосом:

— Убирайся отсюда, не то...

Коллингс спокойно вышел за дверь, притворил ее тихо, без стука и прошел через кают-компанию на палубу подышать свежим воздухом. Правильно ли я сделал, что вывел Дурика из равновесия? — размышлял он. Бросил ему вызов в вопросе контрабанды? Удостоверился, что он не очень-то уверен в себе, это хорошо. Может, даст себя спровоцировать и сделает какую-нибудь глупость. В свою очередь, разумней будет носить с собой пистолет.

Он спустился внутренним трапом на палубу ниже, где располагался камбуз и помещения команды. В столовой играли в шашки матросы из первой вахты.

— А где Джим? — спросил он.

— У вашей вахты сегодня постирушки. Позвать его?

— Нет, не надо. Ничего срочного. Поговорю-ка я пока с коком. А у вас что нового?

— Скучища. Дурик всю вахту хвастался своей храбростью во Вьетнаме, невозможно было его остановить. Тут Бобу пришла в голову блестящая мысль: мы стали притворяться, что нас прохватил понос, и бегали по очереди в гальюн, чтобы отдохнуть от его болтовни.

— Сочувствую. Недавно имел с ним тяжелый разговор, так он меня чуть не побил.

— Будьте осторожны. Он говорил еще, что вы задираете нос, суетесь, куда не следует, и что это может кончиться тем, что выпадете за борт посредине Атлантики.

— Что, он меня выбросит?

— Этого не говорил, но дал понять, что тот, кто застрелил мистера Риза, не будет церемониться, когда поймет, что кто-то топчется по его следам.

— Что ж, логично, но откуда он знает, что убийца захочет выбросить меня за борт? Проще подстрелить из-за угла.

— Ну, вы знаете, он как начнет болтать...

— Интересно, он мне недавно сказал то же самое, но обещал сделать это собственноручно.

— Мистер Коллингс, это не шутки.

— Ему не удастся запугать меня... А Риз часто заходил к вам?

— Да. Он говорил, что у нас веселей, чем в том чокнутом обществе наверху. Порой играли в шашки, но чаще он посиживал у кока. Знаете, он любил поесть.

— Не говорил ли он чего-нибудь такого, что казалось вам странным? Может, что-то на тему смерти Модрова или о контрабанде?

— Нет, ничего такого. Мы хотели бы вам помочь, все тут задумывались над этим, но... Он был как всегда, шутил, играл в шашки или в бильярд, потом шел на камбуз и заглядывал в кастрюли.

— Может, рядом с кастрюлями он был поразговорчивей. Пойду, поговорю с Томом.

— Попробуйте. Мы его уже спрашивали, но, может, сейчас что-нибудь припомнит.

Когда Коллингс вошел на камбуз, Том как раз закончил отбивать мясо для бифштексов. На приветствие он усмехнулся, показав ровный ряд белоснежных зубов. Том имел довольно сложное происхождение. Его бабка по матери была негритянкой, а дед был китайцем, со стороны отца бабка тоже была негритянкой, а дед — метисом. Эта мешанина пошла Тому на пользу. Был он стройный, гибкий, всегда с хорошим настроением, и хотя ему было уже под сорок лет, выглядел он на двадцать с лишком.

— Вы пришли с инспекцией, или вас привел голод?

— Ни то, ни другое, Том. Пришел разузнать кое-что о Поле.

— Вы собираетесь найти его убийцу?

— Ты прав, хочу найти убийцу и доказать его вину. Боюсь, что по окончанию рейса полиция ничего не сможет найти, а мне не хочется , чтобы убийца разгуливал беззаботно на свободе.

— Не знаю, смогу ли я чем-нибудь помочь. Вы очень спешите?

— Нет.

— Может, я вам приготовлю гренки с мозгами? Я быстро сделаю. Это была любимая закуска Пола.

— Знаю, он о них даже писал своей девушке. Охотно попробую.

Том хлопотал у плиты, одновременно разъясняя тонкости приготовления такого, казалось бы, нехитрого блюда:

— Видите ли, если варить одни мозговые кости, даже с большим количеством овощей, то мозги не будут иметь нужного вкуса. Лучше всего варить кость, на которой осталось немного мяса, а в кастрюле кроме говядины следует иметь какое-нибудь другое мясо, также побольше овощей и зелени. Если бульон наваристый, пахучий, то мозги приобретут необходимый вкус. Но это еще не все, их надо правильно намазать на гренки. Это не так-то просто, гренки должны быть с ржаного хлеба, слегка хрустящие и теплые. Подогревание в печи или гриле портит вкус. Гренки должны быть теплыми, а медулья горячей. Поэтому, когда гренки доходят, надо быстро выколотить мозги из костей и тут же намазать, пока не остыли, вот, именно так! И надо помнить еще об одном — ни в коем случае не солить при варке, соль есть на столе, прошу посолить самому, непосредственно перед употреблением. Мозги должны почти обжигать рот. Ну как, понравилось?

Коллингс с полным ртом не мог ответить, только кивнул и поднял большой палец. Когда он съел первую порцию, Том, который внимательно следил за ним, приготовил следующую. Потом третью... И продолжал говорить:

— Только соль, никакой горчицы, кетчупа или перца. Они испортят этот тонкий, деликатный вкус.

— Слушай, Том, да ты просто художник, позволишь мне заглядывать сюда почаще?

— Разумеется. Вы знаете, существуют блюда, которые можно есть только на кухне, потому что по дороге на стол они теряют вкус. По дороге в кают-компанию лифты, тележки, подносы и сквозняки. Пол, например, обожал овощи, вынутые непосредственно из кипящего бульона. Не раз обжигался. Здесь же, у меня, он впервые попробовал бычий хвост, прямо из котла — на тарелку или крышку, дать немного остыть, и потом руками, пальчиками, кусочки мягкого хряща, жир стекает по подбородку...

— Послушай, Том, как тебе удалось не растолстеть до сих пор?

— Так ведь ем мало — нанюхаюсь при готовке, потом нет аппетита. А дома отъедаюсь стряпней женушки, так же прихожу на кухню и вытаскиваю кусочки получше из кастрюль... Но вы знаете, что дома приходится бывать нечасто.

— Знаешь, Том, Пол в последний день перед смертью писал своей девушке, что догадывается о чем-то по поводу кончины Модрова, но не был уверен. Он хотел поговорить со мной, а также покопаться в медицинской литературе. Не успел. Может, тебе что-нибудь говорил, он к тебе частенько захаживал.

— Увы, он не разговаривал со мной ни о Модрове, ни о медицине. Нет, в самом деле — нет.

— И по возвращению с пассажирской части он ничего не говорил?

— Нет. Он принес какую-то запчасть и принялся ремонтировать холодильник. Потом пошел выключить освещение салонов, заняло это некоторое время, потом заглянул в кастрюли, как обычно, и пошел принимать душ. Сказал, что после той пыли и крыс должен хорошенько помыться.

— Ты уверен, что Пол выключил освещение в салонах?

— Конечно. Он сперва хотел, чтобы мой помощник пошел посветить ему фонарем, но я не согласился. Было много работы, а вы знаете, что у нас все привыкли, что еда подается точно по расписанию. Мистер Пол сказал, что справится без нашей помощи, пошел в помещение ГРЩ и включил освещение пассажирских салонов, насколько помню, горели все верхние лампы.

— Кто-нибудь, кроме Пола, имел привычку забегать на камбуз?

— Нет, никто. Раз только миссис Модров пришла напомнить о бифштексах по-татарски для мужа, когда я забыл про них.

— Ага, помню. Эти бифштексы поднимали Модрову наверх, и он никогда не приходил на вечерний чай.

— Ну да, так было много лет. Специально для него я в каждом порту брал свежую вырезку. Мистер Модров сам готовил блюдо в своих апартаментах, это была его любимая закуска, и он считал, что эти бифштексы очень полезны для здоровья. Он не ел их в кают-компании, не хотел, чтобы другие видели.

— А кто их заносил ему?

— Не знаю, что там у вас наверху делается, я посылал вырезки лифтом. Наверно, Селим их забирал.

Коллингс посмотрел на часы, было одиннадцать тридцать.

— Подходит время обеда, — сказал он, — не буду тебе мешать, Том. О твоем приглашении не забуду.

— Буду рад. Мне жаль, что я ничем не смог вам помочь.

— Ну, это как сказать. Я пока еще только собираю сведения. Может, придет момент, когда они начнут соединяться в одну картину.

Том усмехнулся понимающе и занялся своей работой. Когда Коллингс выходил из камбуза, то слышал, как тот зовет помощника и выговаривает ему: «Ты снова засмотрелся на море, где это видано, чтобы так долго набирать картофель. А сейчас резать лук, быстро!»

* * *

Коллингс перед обедом улегся на койке. Он хотел просто отдохнуть и собраться с мыслями, но задремал. Разбудил его стук в дверь и голос Селима:

— Мистер Питер, обед на столе.

Коллингс разозлился на себя самого — второй раз за день его пришлось будить. Выпал с суточного ритма, к которому привык с тех пор, как стал вторым помощником.

Он сполоснул лицо холодной водой и вышел. В кают-компании все были уже за вторым блюдом. Благодаря опозданию он разминулся с Финсбери, который поел раньше и пошел на вахту.

При виде Коллингса Джейн улыбнулась. У нее было бледное лицо и покрасневшие глаза. Садясь за стол, Питер понял, что перед его приходом здесь разразился какой-то скандал. Напора объяснил, в чем дело:

— Мистер Коллингс, во время обеда старпом спросил меня, не пользуетесь ли вы радиостанцией.

— И что вы ему ответили?

— Сказал, что вы получили такое разрешение. Он упрекнул меня, что таким образом руководство экспедиции признает официальным проводимое вами следствие, и заявил, что это незаконно и что он подаст соответствующую жалобу американским властям.

— Он этого не сделает, да и его жалоба не будет иметь никакого значения. Сведения, которые вывели его из равновесия, получены как раз от нью-йоркской полиции.

— Вполне возможно, что вы правы, но вы помните о нашем уговоре?

— Да, помню. Постараюсь не вызывать возмущения.

— Поскольку мы не можем делать особых исключений, я объявил всем присутствующим, что радиостанция «Звезды морей» снова зарегистрирована, и каждый, после согласования со мной, может пользоваться ей.

— Тебе что-нибудь известно о самолете, который утром кружил над нами? Я заметил на нем надпись «Ивнинг Телеграф», — спросил Райт.

— Я сообщил им о произошедшем на борту убийстве, так что, вероятно, они делали снимки.

За столом воцарилось молчание. Смит сидел с мрачным лицом, а Харроу посматривал на него с кривой усмешкой. Коллингс обратился к нему:

— Я хотел бы поговорить с вами, но вы всегда запираетесь и неохотно открываете дверь.

— Каюта — мой дом, а мой дом — моя крепость, — произнес Харроу. — Однако я ничего не имею против разговора. Если вы не против, жду вас через полчаса здесь, в кают-компании.

— Хорошо, постараюсь устроить кофе.

Обед закончился, все по очереди расходились по своим каютам. Коллингс подошел к Джейн.

— Ты сегодня плохо выглядишь.

— Ах, Питер, после нашего разговора нашла на меня хандра, и я прикончила в одиночку ту бутылку. Легла в постель совсем пьяная.

— Ну и как, помогло тебе это лечение?

— Не очень. Алкоголь может приглушить тоску, но потом, когда перестает действовать, все становится еще хуже... Ну как, обнаружил что-нибудь интересное?

— И да, и нет. Множество мелочей, которые пока не имеют значения ни для одной из версий. Наиболее важное — Дурик подозревался в контрабанде и за ним следил Интерпол.

— Подозреваешь его в убийстве Пола?

— Да, но доказать это нелегко.

— Знаешь, Питер, может, это с похмелья, а может, я отошла от первого шока, и у меня заработало воображение — но я боюсь. Ситуация на судне ужасающая.

— Тебе ничего не грозит.

— Я не уверена в этом, Питер. Ни в чем нельзя быть уверенным. Если бы ты видел Дурика за столом сегодня... Он был ужасен. Я удивлялась Напоре, который сохранял спокойствие и смог тактично выйти из сложившейся ситуации. А почему ты не рассказал мне о радиостанции?

— Я хотел держать это в тайне как можно дольше.

— Я бы смогла сохранить тайну.

— Чем меньше знаешь, тем лучше спишь.

— Будь осторожен, Питер.

— Буду.

— Заглянешь ко мне? Запас виски еще не исчерпан.

— Постараюсь.

Коллингс вернулся в кают-компанию и попросил Селима приготовить две чашки кофе. Вскоре явился Харроу.

— Какой приятный допрос, господин инспектор приготовил кофе, надеюсь, что можно будет курить.

— Этим ироничным тоном вы хотите добавить себе уверенности?

— Это мой mode de vie , не вижу повода, чтобы его менять в этом, без сомнения важном, моменте. Могу я спросить, в качестве кого я приглашен на разговор? Подозреваемого или свидетеля? А может, вы намереваетесь обвинить меня, предоставив неопровержимые доказательства?

— Мистер Харроу, вам известно, что в данный момент мы все в одинаковой степени подозреваемые. Если же вы не являетесь убийцей, то я хотел бы рассчитывать на вашу помощь.

— Уговариваете меня на сотрудничество со следствием?

— Бросьте уже, наконец, ваши шуточки.

— Хорошо, слушаю. Какие ко мне имеются вопросы?

— Вы не могли бы объяснить причину вашей ссоры с Герхардом фон Модровым? Незадолго до своей болезни он стучал в вашу дверь, открыли вы ее только после категорического приказа, а потом в вашей каюте вы разговаривали на повышенных тонах.

— Мог бы, но не буду. Ситуация, которую вы описали, действительно случилась, но она не имеет никакой связи со смертью Модрова, а тем более Риза. Не вижу причин, по которым я должен посвящать вас в свои личные дела.

— В моем расследовании не за что зацепиться, поэтому я стараюсь узнать, какие отношения были на судне между людьми. Полагаю, что это может пролить свет на произошедшее.

— Я считаю, что вы поступаете правильно.

— Задумайтесь сами — вы ссоритесь с Модровым перед его кончиной и не желаете выяснения причины вашего конфликта.

— Можете меня сколько угодно подозревать, но я не собираюсь посвящать вас в свои личные дела.

— Вы не поясните мне причины, по которым вы так стережете доступ в свою каюту?

— Вы угадали, не поясню.

— Так как это не имеет никакой связи с происходящим на борту судна?

— Именно так.

— Вы посещали пассажирские помещения?

— Да, искал кран для умывальника. Нашел, демонтировал и установил у себя. Ничего преступного, вроде, в этом нет — кран остался на судне.

— Вы не заметили в той части судна ничего, что показалось вам удивительным?

— Представьте себе, нет.

— Видите ли, меня удивляет, что так много людей ходило в те пыльные, полные крыс, помещения. Там были: фон Модров — не известно зачем; Риз — за запчастями для холодильника; Джейн — в поисках былого; вы – в поисках крана; и Селим — в поисках ловушек.

— Каких ловушек?

— Кто-то их там поставил. Их видели Пол и Джейн. Пол думал, что это Селим развлекается ловлей крыс. Селим отперся и пошел посмотреть на них, но не нашел. Вернее, нашел, но значительно позднее в каюте Райта. Вчера Алан сказал мне, что они исчезли из его каюты. Признаюсь вам, что ничего не понимаю. Трудно утверждать, что те таинственные ловушки имеют какую-нибудь связь со смертью Модрова или Риза, но все же интересно, кто и зачем их использовал?

— Увы, ничем не могу вам помочь. Но на вопрос: Зачем их использовали? — ответ очень простой: Для ловли крыс. Вам, очевидно, надо выяснить, кто и почему ловил крыс.

— У вас есть свои предположения?

— Абсолютно никаких нет. Ага, в список персон, навещавших пассажирские помещения, можете добавить Джона Смита. Недавно он просил у меня фонарик.

— И как он объяснял необходимость в этой вылазке?

— Его каюта — ближайшая к законвертованной части. Он сказал, что не может спать, так как ему мешают какие-то шумы, и хотел проверить, что там делается.

— Он не уточнял, что это за шумы?

— Да, он предполагал, что какая-то дверь отворилась и бьется о переборку.

— Так оно и было в действительности?

— Не знаю, меня это совершенно не касается. Я дал ему фонарик и больше с ним на эту тему не разговаривал. Разговоры с Джоном не приносят мне никакого удовольствия.

— Когда это было?

— За день до убийства Риза.

Коллингс задумался. Харроу прервал молчание:

— Сдается мне, что у господина комиссара закончились идеи, в связи с чем могу ли я считать, что допрос окончен?

— Да. С учетом специфики ситуации нет необходимости брать у вас подписку о невыезде, — подхватил Коллингс ироничный тон Харроу.

— Намек понял. Уверяю вас, что в любой момент буду в вашем распоряжении, но хотелось бы, чтобы не вызывали на допрос посреди ночи.

* * *

Когда Коллингс вышел на вахту, Финсбери окинул его злым взглядом и без слов покинул рулевую рубку. Погода значительно ухудшилась, волнение усилилось. «Триглав» с большим трудом противостоял встречному ветру. Питер заглянул в судовой журнал, где Финсбери записал, что получено штормовое предупреждение. Прогноз капитана буксира оправдывался. Ночью будет невесело, подумал он.

Коллингс не мог дождаться конца вахты. Он хотел побыстрее связаться с Фрэнком — знал, что без его помощи многого не достигнет. Как только появился Алан, Питер быстро сдал ему вахту и поспешил в радиорубку. Приближавшийся шторм как назло вызывал помехи в радиосвязи. Он три раза менял рабочую частоту, прежде чем услышал заметно взволнованный голос Фрэнка:

— Привет, Питер, наконец-то слышу тебя хорошо. А ты меня как?

— Тоже неплохо, Фрэнк. Помехи — это не моя вина, приближается шторм, отсюда все трудности.

— Ураган — это удачно, добавит драматизма ситуации. А ты не преувеличиваешь?

— Вроде нет. Погода ухудшается, метеосводки дают штормовое предупреждение. Польский капитан заранее предвидел ухудшение погоды. По его мнению, через пару часов нас настигнет циклон. Не вижу поводов для радости, и без того хлопот полон рот.

— Извини, Питер, это я радуюсь от лица читателей «Ивнинг Телеграф». Понимаешь, репортаж о следствии, проводимом в такой драматической обстановке, усиливает воображение и возбуждает интерес многих читателей.

— Наплевать мне на твоих читателей, лучше скажи, что имеешь новенького для меня.

— Во-первых, выражайся вежливей, всю информацию я доставляю тебе на деньги покупателей газеты, а мы увеличили тираж на двести тысяч. Во-вторых, имею массу интересных вещей для тебя. А в-третьих, это ты первым должен рассказать, что делал в течение последних суток, что выяснил и какие имеешь планы. Слушаю тебя и записываю. Помни: как можно больше подробностей.

Питер принялся рассказывать все по порядку: визит к Джейн, содержимое ящиков Модрова, удивление Райта по поводу пропавших ловушек, неоконченное письмо Риза (запись от двадцать шестого октября зачитал дословно со своей записной книжки), напряженную встречу с Финсбери, посещение столовой команды и камбуза, протест Дурика на обеде по поводу радиостанции и, наконец, разговор с Харроу.

Фрэнк был доволен.

— Можно сказать, что ты время даром не терял. Считаю записи Пола весьма важными. В своем репортаже буду расписывать историю с ловушками — если она окажется вздорной, то читатели ее благополучно забудут, а если она станет ключом к разгадке, то мне ее пропустить нельзя. Я начинаю беспокоиться о тебе. Берегись Финсбери.

— Я понимаю. Но меня больше всего беспокоит то, что я фактически не продвинулся ни на шаг.

— Об этом не волнуйся, по крайней мере, пока. У нас еще много времени. Теперь приготовься и записывай мои находки. Готов?

— Да.

— Начинаю с самого любопытного. Джон Смит, похоже, на последнем рейсе «Звезды морей» сделал хороший бизнес. Он стакнулся с нечестными поставщиками, которые в накладных указывали более высокие сорта мяса и более дорогие марки вин, а в действительности он получал товары худшего качества. Модров выявил эту аферу и по окончанию рейса представил дело судовладельцу. Смит все хорошо рассчитал: судно было уже фактически продано, судовладелец перевел в другое место свои капиталы, свернул офис, и поэтому не стал заниматься этим делом, тем более что сам он не понес убытков, так как Смит заработал на пассажирах. А со стороны тех жалоб не было. Конечно, в это могли вмешаться компетентные государственные органы, но такой поворот дела не был на руку судовладельцу. Он принял отчет Смита и закрыл офис. Модров возмутился и в минуту гнева пообещал постараться вывести эту аферу на чистую воду. До выхода с Нью-Йорка, однако, он не сделал ничего в этом деле. Смит же при нескольких свидетелях сказал, что убьет этого отвратительного пруссака. Он оказался в паршивом положении, так как судовладелец отказал в выдаче ему лестной рекомендации. Смит решил сделать рейс на списанной «Звезде морей», чтобы пересидеть бурю. Возможно, он не хотел спускать глаз с Модрова, возможно, хотел его как-нибудь смягчить или, сам понимаешь... Модров умер.

Дам тебе краткую биографию Смита. Он начинал карьеру в качестве агента шипшандлерской фирмы, потом переквалифицировался в интенданты и, что любопытно, несколько лет руководил офицерским казино в той же воинской части, при которой работал Дурик. Нам не удалось установить, познакомились они там или нет. Перед окончанием войны, когда там стало совсем горячо, Смит вернулся на родину. На «Звезду морей» он нанялся примерно в то же время, что и Финсбери. Живет постоянно в Нью-Йорке, имеет жену, двоих детей, живут заметно лучше, чем позволяет ему официальный заработок казначея. Записал, или повторить что-нибудь?

— Наконец появились какие-то конкретные сведения. Валяй дальше!

— Теперь Джордж Харроу. Мужик с причудами. Пятнадцать лет тому назад его бросила жена, забрав с собой единственного сына. Вскоре после этого он пошел плавать. Собирает почтовые марки и всю коллекцию возит с собой. А вот посерьезней: несколько лет точно, а может и дольше, курит гашиш. Все показывает на то, что он принадлежит к тем немногочисленным наркоманам, которым удается соблюсти относительную умеренность. Он не перешел на более сильные наркотики — по крайней мере, нам об этом ничего не известно. Скорее всего, на протяжении многих лет он повышал дозу, но полицией не зарегистрирован. Информацию о нем я получил довольно случайно от мелких торговцев наркотиками — занимался я когда-то этой темой, но тебе это не интересно. Ты еще там, могу продолжать?

— Слушаю, слушаю.

— Вкратце: Алан Райт. Ничего, в буквальном смысле ничего. Средняя школа: играл в регби, успехов не добился. Военная служба: никаких наказаний, никаких эксцессов. Его отец умер давно. Мамин любимчик, на всех стенах снимки сына, от грудного младенца до отважного морского волка, отдающего команды с ходового мостика. Не хватает только свадебного фото. Конец.

Джейн фон Модров, в девичестве Бэлль. Тридцать три года, родилась в Париже, родители имели винный магазинчик на Монмартре. Рано осиротела. Вела жизнь самостоятельной, независимой девушки. Непродолжительное время работала лаборанткой в институте Пастера, затем занималась украшением витрин. В двадцать три года имела продолжительную связь с неким Луисом Буланже, профессиональным инструктором слалома в Альпах, а летом водных лыж на Лазурном берегу. Научилась ходить на лыжах, плавать, даже немного занималась альпинизмом. Любовь угасла, познакомилась с фон Модровым. Дальше ты знаешь, хорошая жена и типичная супруга морского офицера высокого ранга.

В истории Модрова все совпадет с тем, что ты сам мне рассказал. Но кое-что добавлю. Служил в Кригсмарине на подводных лодках, с 1942 года командиром. В 1943 году его поврежденный U-boot всплыл на поверхность во время атаки на северный конвой, шедший в Мурманск, и фон Модров вместе с уцелевшими членами экипажа попали в плен союзникам. Напора тоже служил на флоте во время войны. Думаю, что они могли встретиться. Мы проверим, но, как ты сам знаешь, это не такое легкое дело. Также пока ни с какого бока не могу подобраться к Селиму Монку. Тебе придется немного подождать.

— Знаешь, Фрэнк, ты работаешь, как хорошо организованное детективное агентство, но должен сказать тебе, что чем больше я собираю данных, тем больше теряюсь. Теперь вот вылез Смит. Мотив вроде имеет, только пошел бы он на такой риск, причем помня, что сам произносил угрозы при свидетелях. Мне кажется, месть тут не при чем, он не настолько глуп.

— Он мог посчитать, что опасность, исходящая от Модрова, достаточно велика, а может, у него еще что-то имелось на совести... Впрочем, я не хочу ничего предлагать тебе.

— Ну вот, а я только что хотел тебя спросить, что ты обо всем этом думаешь, кого подозреваешь на основании того, что имеем.

— Все также всех в равной мере. Мы работаем только два дня, а ты уже хочешь указать пальцем на убийцу. Терпение. У нас еще достаточно времени, прежде чем вы доберетесь до рейда Кадиса. Прими во внимание, что убийца нервничает, может выдать себя каким-то непродуманным шагом. Если он планировал убить Модрова, а потом еще был вынужден убить Риза, то он уже сделал ошибку. В данный момент он в обороне, поэтому может быть опасен. Я боюсь за тебя.

— Не беспокойся. Буду постоянно иметь при себе пистолет и не подходить близко к борту.

— Помни, что это опасная игра, не увлекайся. Ну, до встречи завтра в это же время.

 

— 7 —

Время подходило к десяти. В буфетной бренчала посуда. Коллингс сидел в углу темной кают-компании. Ему уже с час нужно было отдыхать в каюте, но он присел тут на минутку, а вставать не хотелось. Знал, что если ляжет в койку, то заснет беспробудно. Ветер усилился до девяти баллов по шкале Бофорта. Он прислушивался к голосам судна. Корпус старого пассажира скрипел, слышны были удары волн о борта, дребезжали какие-то расшатанные детали, стучали двери, десятки шумов, звуков, источников которых было невозможно установить.

Коллингс уже не в первый раз задумывался о том, кто мог знать, что Пол будет возвращаться с мостика в это время. Напора — он отдал распоряжение, Райт — был рядом с ним. Кто еще? Тот, кто ждал внизу, должен был знать, что Пол пойдет этим путем. Селим? Нельзя исключать этого. Но Пол мог попросту сказать кому-то. Скажем, он договорился зайти к кому-нибудь вечером после чтения детектива. Узнав, что на мостике появилась для него работа, он предупредил лично или по телефону, что опоздает, этим облегчив работу убийце. Надо установить, кто и при каких обстоятельствах видел Пола в последний раз, подумал Коллингс.

К странным звукам и шумам судна присоединился какой-то новый, ближний. Питер внимательно прислушался. Шорох доносился со стороны буфетной. Заинтересовавшись, он встал, отворил тихонько дверь и включил освещение. Две огромные крысы соскочили со стола и проскочили рядом с его ногами. Наверняка они шуруют тут давно, подумал он. Не могут же они питаться только пылью в салонах.

Он вернулся на свое место и закурил. Тишина и пустота судна начали действовать на него. Что делают люди, запершись в своих каютах? Жаль, что нет возможности подсмотреть за ними. Они ненавидят друг друга, но ведь разговаривают, а может, даже встречаются не только во время приема пищи. Он начал завидовать профессиональным сыщикам, оснащенным десятками электронных и оптических устройств, которые позволяют хитроумно использовать их для подслушивания и подсматривания за подозрительными личностями.

Питер уже намеревался встать и пойти в каюту, когда услышал звуки открываемых и закрываемых дверей, а потом тяжелых шагов. Заинтригованный, он остался на месте. Шаги приближались к кают-компании. Питер, уверенный, что через миг блеснет свет, прищурил глаза, чтобы не стать ослепленным, но тут с удивлением увидел узкий луч света карманного фонарика. Этот движущийся луч описал дугу между столами и уткнулся прямо в дверь, ведущую на открытую палубу. Коллингс не видел лица идущего, только контуры тела, но без труда опознал Финсбери. Дурик, будучи уверенным, что в кают-компании никого нет, светил только себе под ноги. Он двигался шумно, имел на себе штормовку, в правой руке держал предмет, который показался Коллингсу мотком линя. Повернув ключ в замке, он отворил дверь и вышел наружу. Через миг звук его отдалявшихся шагов смешался с шумами и звуками, доносившимися со всех сторон содрогающегося судна.

Коллингс встал, подошел к иллюминатору и выглянул. Он увидел свет фонарика на внешнем стальном трапе, ведущим на нижерасположенные палубы «Звезды морей». На мгновение им овладело желание последовать за ним, но затем он раздумал. Красться без света по загроможденным палубам бывшего лайнера, да еще при таком сильном волнении, было безрассудством. У Дурика была бы прекрасная возможность выполнить свою угрозу.

Не пошел же он вешаться с этим шнуром, подумал Коллингс. Но черт его знает, что ему надо. Нет, нельзя упустить такой случай, ведь в данный момент тот является одним из главных подозреваемых. Питер пошел в свою каюту, надел штормовку, вынул кольт из ящика ночного столика и положил его в карман куртки. Он вспомнил, что в каюте Риза лежал электрический фонарь, и решил его забрать. Все эти действия заняли не более трех минут.

Он вышел на палубу той же дверью. Фонарем решил пользоваться только в случае крайней необходимости и передвигался, не поднимая шума. По трапу сходил осторожно, крепко держась за поручни. Перед ним лежала просторная палуба. В старые добрые времена здесь действовал плавательный бассейн, стояли лежаки и скамеечки, вечерами светили десятки ламп и цветных лампочек. Теперь здесь было пусто и темно. Светлое пятно фонарика куда-то исчезло. Коллингс остановился, прислушиваясь. Обычные звуки судна, которого кидает и бьет волна, никаких шумов и шорохов, которые выдавали бы присутствие человека. Питер старался успокоить натянутые нервы: Дурик ведь не знает, что за ним следят, не может быть, чтобы он тут притаился.

Он подошел к релингу, ограждавшему эту палубу, и, посмотрев вниз, увидел луч фонарика с правой стороны первого трюма. Луч был недвижим, очевидно, фонарик лежал или был к чему-то прикреплен. Он светил на какое-то место, заслоненное грузовой лебедкой. Питер перешел на левый борт и начал осторожно спускаться. Когда он очутился на нижней палубе, от источника света его отделял только люк трюма. Теперь он крался с удвоенной осторожностью — прежде чем поставить ступню, он проверял лежавшее перед ним место, чтобы не споткнуться о трос или цепь оснастки лебедки. Преодоление двадцати метров пространства заняло у него почти пять минут. Наконец он добрался до края трюмного люка и выглянул...

Дурик стоял на коленях спиной к нему и заканчивал крепить свою штангу манильским тросом к двум битенгам. Питер чуть было не рассмеялся нервным смехом. Он осторожно выбрался с нижней палубы и вернулся в каюту, где повесил на стул промокшую штормовку. Немного поколебавшись, он отказался от мысли лечь спать. Часы показывали одиннадцать двадцать. Он решил вернуться в кают-компанию и занять там прежнее место.

Один-ноль в пользу Дурика, думал он. Даже не представляю, сколько нервов стоила мне эта прогулка. Но, по правде сказать, жаловаться не на что. Иначе терялся бы в догадках, а так — одной загадкой меньше.

Через несколько минут вернулся Дурик. Он светил себе под ноги, и ему не пришло в голову проверить, нет ли кого в темном помещении. Питер услышал, как проскрежетал ключ в его каюте.

Едва утихли его шаги, как зажегся свет в дальней части коридора. Питер услышал чьи-то приближающиеся шаги и снова приготовился к тому, что загорится яркий верхний свет. Вместо этого он услышал стук в дверь. Стук повторился. Коллингс решил, что кто-то стучит в дверь, соседствующую с кают-компанией. Это была каюта Харроу. До него донесся приглушенный голос:

— Кто там?

— Алан, — прозвучал ответ.

Дверь отворилась, и Алан вошел внутрь.

На этот раз Коллингс был неимоверно удивлен. Райт покинул мостик, чтобы нанести визит Харроу. Харроу, который так ограничивает доступ в свою каюту, впускает его без всяких яких. У них была договоренность? Что за дела могли связывать их между собой? К тому же, перед самой полночью.

Он терпеливо ждал дальнейшего развития событий. Алан вышел через десять минут. Харроу проводил его до самой двери, и Питер четко разобрал его слова:

— Помни, не перебарщивай, не хватает нам только еще одного трупа на борту. Тогда мне уже не удастся так легко выкрутиться.

Коллингс замер на месте в полном недоумении. Множество вопросов роилось в его голове: С чем не должен перебарщивать Алан? Кто может быть следующим трупом? Они были одной шайкой? Почему они убивают?

Не остыв еще от возбуждения, он снова услышал шаги в коридоре. Кто-то вошел в буфетную, включил свет — и через секунду Коллингс услышал страшный грохот. Он сорвался с места и рванул дверь. Посреди комнаты стояла Джейн со шваброй в руках. При виде Коллингса она охнула:

— О боже, как ты меня напугал! Я чуть не дала тебе палкой по голове!

— Чем ты тут занимаешься?

— Борюсь с крысами. Включила свет и увидела трех или четырех крыс, которые без всякого стыда хозяйничали на столе. Схватила швабру, чтобы разобраться с ними, но тут тесно, а швабра длинная. Замахнулась, и свалила посуду, а крысы сбежали.

— Странная идея — затеять ночью охоту на крыс. Признайся, это ты ставила ловушки в салоне?

— Питер, ты мил, но глуп. Я пришла сюда за минералкой — у меня как раз закончилась. И что я должна была делать? Может, приласкать их, насыпать им крошек? Лучше скажи, почему ты бродишь ночью, вместо того, чтобы спать или пить виски палубой выше? Я ведь тебя приглашала.

— Ты же знаешь, чем я занимаюсь. Я только что следил за Дуриком, который с мотком линя сошел аж на нижнюю палубу.

— Ты набьешь себе шишек, смотри. Боязно за тебя. Ну и как, ты разузнал, чего он там искал?

— Да. Глупое дело. Он пошел принайтовать свою штангу перед надвигающимся штормом.

— Ты как скаут доволен своим приключением, а мне не смешно. Я боюсь. Не крыс, а людей. Сижу в своей каюте и дрожу от страха. Выпью стаканчик виски — страх проходит. К сожалению, ненадолго.

— И тянешься за другим.

— Да.

— Послушай, Джейн, до Кадиса нам добираться еще три недели — ты все это время намерена черпать оттуда отвагу?

— Я не думала об этом. Не знаю, переживу ли вообще этот рейс.

— Откуда такие мысли?

— Может быть, я просто истеричка, но ты же сам твердишь, что моего мужа убили. Как я могу быть уверена, что и меня не ждет та же судьба?

— Какие могут быть рациональные причины для этого?

— А для убийства Герхарда были рациональные причины?

— Должны были быть. Только в специфичных условиях люди убивают для удовольствия.

— А может здесь действует какой-то сумасшедший?

— Я уверен, что нет. Можешь чувствовать себя в безопасности.

— Ты убедил меня, но не до конца.

— Может, есть какой-то повод, которого я не знаю?

— Нет, Питер, я от тебя ничего не скрываю. Мой страх абсолютно ни на чем не основан. Может, воображение, идиотское предчувствие... Я не узнаю себя. Я всегда была сдержанная, рассудительная... Этот кошмарный рейс совершенно вывел меня из равновесия.

— Ничего удивительного, но виски — не лучшее лекарство от всего этого.

— Сегодня мне надо выпить еще стаканчик, чтобы заснуть. Не могу принять снотворное, так как уже выпила, ожидая тебя, а эти два лекарства исключают друг друга. Зайдешь ко мне?

— Нет, Джейн. Я валюсь с ног. Ждет меня тяжелая вахта, под утро шторм может перейти в ураган. Я только провожу тебя до каюты.

— Очень мило с твоей стороны. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности.

Когда они поднимались по трапу, судно внезапно накренилось на правый борт и бросило Питера на Джейн. Она прижалась к нему, от ее тела веяло теплом. На мгновенье их бедра соприкоснулись, его плечо коснулось ее груди. Им овладело желание схватить ее в свои объятия, но он удержался. Они подошли к ее дверям.

— Спокойной ночи, Джейн, — услышал он свой охрипший голос.

— Спокойной ночи, Питер. Благодарю тебя, — ответила Джейн.

Неожиданно она повернулась, закинула руки ему на плечи, прижалась к нему всем телом и поцеловала его в губы. Он хотел ее обнять, но она вывернулась из его рук.

— Глупости делаем, — тихо сказала Джейн. Отпирая дверь, она снова повернулась к нему: — Береги себя, Питер. Я, правда, боюсь за тебя.

Коллингс с полным хаосом в голове добрался, наконец, до своей каюты.

* * *

Звонок будильника разбудил его через четыре часа. Не открывая глаз, он протянул руку, чтобы остановить звонок, но не смог нащупать его на обычном месте. Включил надкоечную лампу и увидел, что будильник лежит на ковре. Медленно приходя в себя, окинул взглядом каюту. Двери шкафа распахнулись, часть вещей валялась на палубе, стул, на который вчера он повесил штормовку, лежал под письменным столом, по ковру перекатывались банки с пивом. Он наклонился с койки, желая взять будильник, и полетел на палубу. На какой-то момент ему почудилось, что кто-то злостно похулиганил в каюте. Полностью придя в себя, он понял, что скинул его с койки внезапный крен. Океан разошелся не на шутку и валял судно во все стороны.

Правильно оценить ситуацию он смог только тогда, когда поднялся на мостик. Громадные водяные валы обрушивались на носовую часть «Звезды морей», и казалось, что вот-вот они доберутся до самых высоких мест надстройки. Нос лайнера, хоть и неохотно, все же взбирался на эти валы. Гребни волн гуляли по палубе, переливались через крышки люков, ударяли в каждую встреченную преграду. Брызги от них били в лобовые стекла рулевой рубки. Огни «Триглава» то и дело исчезали из вида. Происходило это тогда, когда буксир спускался к подошве волны, и за его кормой вздымалась водная гора.

У вращающегося лобового иллюминатора стоял Напора с воки-токи, висящим на плече. Коллингс подошел к нему.

— Прихватило нас. Похоже на двенадцать баллов — ему пришлось почти кричать в ухо.

Напора отрицательно покачал головой и повернулся ко второму помощнику.

— Нет, мистер Коллингс, этот ураган не укладывается в шкалу Бофорта. Когда рассветет, оцените ситуацию воочию. Мы изменили курс на двадцать градусов к северу и штормуем. Пришлось уменьшить обороты, чтобы избежать избыточного натяжения буксирного троса.

— Думаете, выдержит трос?

— Сомневаюсь. Боюсь, что лопнет в любой момент.

Коллингс чувствовал себя не в своей тарелке. Он никогда ранее не принимал участия в буксировках, и учения по подаче аварийного буксира перед выходом из порта считал избыточной формальностью. Сейчас ему импонировало спокойствие Напоры.

Постепенно развиднелось, из темноты стали проступать громады волн с белыми гребнями. Было видно, как ветер срывает гребни волн, превращая их в пену и высоко поднимая над океанской поверхностью.

В шесть утра корпус лайнера испытал мощное сотрясение. Прежде чем Коллингс понял, что случилось, он услышал голос Напоры, крикнувшего в радиотелефон:

— Буксир лопнул!

Вскоре ситуация в корне изменилась. Лайнер еще несколько раз клюнул волны носом, а потом его начало разворачивать лагом к волне. Огромные волны наваливались на правый — наветренный — борт. Когда подходила очередная волна, то казалось, что судно ляжет сейчас на левый борт. Мгновением позже левый борт поднимался вверх на гребень волны, а правый борт спускался к подошве, ожидая очередного удара. Волны бросали «Звезду морей» как детскую игрушку. Коллингс было подумал, что судно не выдержит этого, что каждую минуту наступит катастрофа. Но постепенно у него увеличивалось доверие к остойчивости и прочности корпуса лайнера. Он посмотрел на Напору, который прислушивался к резкому голосу, доносившемуся от приемника воки-токи. Лицо поляка не выражало никаких эмоций.

— Вас понял, приступаем к выборке немедленно. Доложу, как будет продвигаться работа, — крикнул он в микрофон, и тут же начал выдавать распоряжения:

— Вахтенные, переодевайтесь в комбинезоны, одной штормовки будет недостаточно. Коллингс, поднимайте матросов третьей вахты. Пусть сразу одеваются соответственно. Вы тоже переоденьтесь. Также разбудите Харроу, пусть запускает резервные дизель-генераторы, оба, и сидит при них на телефоне. Через полчаса начинаем выбирать нашу часть буксирного троса. Сколько его будет — неизвестно.

В шесть тридцать пять Коллингс, Напора и четверо матросов вышли на поминутно заливаемую носовую палубу. К счастью, Напора накануне приказал растянуть предохранительные концы. Лебедка, на барабан которой можно было накладывать толстый буксирный трос, находилась между первым и вторым трюмами. Еще недавно до этого места было невозможно добраться. Теперь, хотя качка и была намного большей, судно покорно поддавалось волнам, и вода попадала на палубу в меньшем количестве и била с меньшей силой. Коллингс помалу осваивался с ситуацией.

Работа была тяжелой. Барабан лебедки не мог вместить много метров толстой буксирной линии. Приходилось подбирать трос на малой скорости, а его холостой конец растягивать и укладывать в бухту на палубе. Напора руководил работой, а точнее, сам показывал, что и как нужно делать. За два часа работы подняли только двести метров буксира. Коллингс с ужасом думал о том, что этого троса может быть еще и в два раза больше. К счастью, оказалось, что буксир лопнул на двести пятидесятом метре.

Около десяти, промокшие и перемерзшие, они вернулись в рулевую рубку. Коллингс устал зверски, и в то же время его настроение поднялось после этой настоящей морской работы. Он с неудовольствием вспоминал свои ночные похождения. Крался как идиот за Дуриком, вместо того, чтобы появиться неожиданно и нагнать на него страха. Побледневшее лицо Райта, на которого он наткнулся на мостике, напомнило ему вчерашнюю встречу с Джейн. Черт побери, вел себя как школьник! Девчонка сама льнула к нему, надо было пользоваться моментом. Глупая щепетильность!

Он сбросил комбинезон, который оказался на удивление непромокаемым. Только немного воды попало за воротник и просочилось через застежку-молнию.

— Благодарю вас за хорошую работу, — сказал Напора. Вы можете заступить на вахту на час позже. Я сменю мистера Финсбери. Разумеется, если не произойдет ЧП. Авральные звонки обязательны для всех.

— Окей, — ответил Коллингс, и они оба улыбнулись.

Выходя из рубки, он слышал, как Напора докладывает капитану «Триглава» о том, что обрывок буксирного троса выбран на борт. Спустившись в кают-компанию, он увидел Селима, ожидавшего его с завтраком.

— Может, добавить в чай рома?

— Нет, спасибо. Я кое-что забыл наверху. Через десять минут вернусь завтракать. Положи побольше бекона к яичнице.

Предложение рома напомнило ему, что он может выпить согревающего у Джейн. Коллингс постучал в ее дверь.

— Хорошо, что ты пришел, — обрадовалась она. — Я смотрела на вас в окно. Вы работали как на галерах.

— Все было не так уж страшно, но я продрог. Надеюсь, что нальешь мне для сугрева.

— Конечно. Чего пожелаешь?

— Думаю, лучше всего будет двойную порцию водки, но льда не надо.

— Моментик. Слушай, Питер, а мы не утонем? Когда начало бросать судном после обрыва буксира, я думала, что настали наши последние минуты.

— Будь спокойна, «Звезду морей» этим волнам не перевернуть. На наше счастье, мы находимся далеко от берегов, так что выбрасывание на скалы нам не грозит. Конечно, случается, что суда ломаются на больших волнах, но чаще всего это танкера или суда река-море со слабыми корпусами.

— Спасибо, что утешил. Скажи, мы вообще-то доберемся когда-нибудь до этого Кадиса?

— Вне всякого сомнения. «Триглав» сейчас будет нас подстраховывать, а когда погода наладится, подаст новый буксирный трос, и мы двинемся дальше.

— Быстрей бы, а то я никак не привыкну к этой болтанке. Но смотрю, что тебе она на пользу.

— Работа на свежем воздухе полезна для здоровья.

— Ну да. Отвлекся от своего мрачного расследования — и стал совершенно другим человеком. Не лучше ли тебе оставить все это дело?

— О, нет. Как раз сейчас возьмусь за него с удвоенной энергией.

— Питер, выспись хотя бы.

— Непременно. Ну, я полетел — Селим уже приготовил для меня завтрак. Потом часа три сна и задумаюсь над дальнейшими действиями. Еще — Джейн, помни, что я напросился на выпивку на сегодняшний вечер.

— Отлично, а во сколько?

— Ну, где-нибудь около девяти.

Селим уже ждал его с горячей яичницей.

— Что это у тебя такой грустный вид? — спросил Коллингс. — Боишься, что потонем?

— Нет, я беспокоюсь о вас.

— Все или беспокоятся обо мне, или угрожают. Чихать на все. Пусть страшится виновник убийства.

— Он наверняка так и делает, мистер Коллингс, и именно поэтому он может быть опасен.

— Знаю, знаю, ты не первый говоришь мне об этом.

В кают-компанию заглянул Смит.

— Добрый день, Джон, — приветствовал его Коллингс.

— Добрый день. Как идет следствие? Всех прослушал? Жду не дождусь, когда ты вызовешь меня на допрос. Не понимаю, чего ты ждешь.

— Видишь ли, Джон, в данный момент ты являешься главным подозреваемым, поэтому я оставил тебя напоследок.

Смит криво усмехнулся:

— Что, у тебя сегодня плохое настроение?

— Тебе это кажется. Между прочим, сможешь принять меня в своей каюте, скажем, в четырнадцать тридцать?

— С превеликим удовольствием.

Смит повернулся и вышел из кают-компании. Селим спрятался в буфетной, как только увидел казначея. Коллингс в одиночестве закончил завтрак. Через минуту он с удовольствием растянулся на своей койке.

* * *

Проснувшись, он почувствовал голод. Время обеда давно прошло, но зато появился отличный повод, чтобы воспользоваться приглашением Тома. Когда он зашел на камбуз, то сразу засомневался, найдется ли ему что-нибудь поесть. Камбуз представлял собой жалкое зрелище: на палубе валялись осколки разбитой посуды, грязные кастрюли, картофель и другие овощи. Том с большой отверткой мастерил что-то у электроплиты.

— Что здесь произошло? — спросил Коллингс.

— Все несчастья сразу, — ответил Том, откладывая отвертку. — Проектировщики не предусмотрели такой большой качки и посуда посыпалась с полок, корзина с овощами поехала ей в след. Поваренка свалила с ног морская болезнь. Ну и ко всему прочему большая электроплита не работает, могу поставить только одну кастрюлю на вспомогательной плите. Как видите, ситуация вышла из-под контроля.

— Значит, мне ничего не светит?

— Ну-ну, не все так уж плохо. Я приготовил одно блюдо: овощи, мясо, фасоль — такой густой суп. Сейчас подам.

— Совсем неплохо. Ты смог бы приготовить суп с топора.

— Если бы имел соответствующие добавки, — Том блеснул белозубой улыбкой. — Как ваши успехи?

— Все еще в процессе. Сейчас спешу на важную встречу с мистером казначеем.

— Считаете, что это Смит?

— А ты не согласен с такой версией?

— Может, и согласен. В общем, я бы не удивился.

— Слушай, а ты был в последнем рейсе «Звезды морей»?

— Нет, я ходил на танкерах в Персидский залив, захотел сменить район плавания — на Южную Америку. Мне обещали место через два месяца. Ну, я и сел на это корыто перекантоваться.

— А что будет с этим камбузом? Нам придется есть этот суп до самого Кадиса?

— Нет, я вроде разобрался, что полетело. Джим обещал помочь, он понимает кое-что в электрике.

— Спасибо, Том. Мне пора.

* * *

Смит встретил его с нарочито обиженным видом.

— Я зол на тебя, ты позволяешь такие шуточки при стюарде. Все-таки он мой подчиненный.

— Приношу извинения, но Селим при виде тебя убежал в буфетную и, наверно, ничего не слышал.

— Уверяю тебя — где бы Селим ни находился, он прекрасно все слышит. Ты можешь пояснить мне то, что сказал в кают-компании?

— Нет, могу только привести подтверждения моим словам.

— Весь внимание.

— Знаю то, что в последнем рейсе «Звезды морей» ты нажился за счет пассажиров способом, который не вполне соответствует праву. Подробности знакомы нам обоим, так что не будем на них останавливаться. Модров тебя накрыл. Судовладелец не стал поднимать шума, но это дело могло заинтересовать финансовые власти. Модров заявил публично, что подаст соответствующий рапорт, но не сделал этого перед выходом в этот рейс. Ты же при людях заявлял, что убьешь этого старого пруссака. Ты пошел в этот рейс, хотя твое финансовое положение не требовало того, чтобы садиться на это списанное корыто. Однако ты решился. Модров продолжает оставаться опасным для тебя, ведь он может выслать рапорт и с Европы. Но Модров умирает при странных обстоятельствах. Похоже, он был отравлен. Потом погибает Риз, который что-то узнал об этом. Странные дела творятся на этом пароходе, странные люди здесь собрались. Но так получается, что ты единственный имел повод, чтобы убрать Модрова, а затем Риза.

— Ты можешь это доказать?

— Пока нет. Но будь уверен — если ты это сделал, то не уйдешь от ответственности.

— А если кто-то другой?

— С ним случится то же самое.

— Ты слишком уверен в себе.

— Да, уверен.

— Чего ты, собственно, ждешь от меня? Признания?

— Что посчитаешь нужным.

— Так вот, я не признаюсь. То, что ты сказал, это правда, но я объясню тебе, зачем сел на это корыто. Действительно, я сделал это из-за Модрова. Хотел его переубедить. Да, он был упрямым, однако мы долго работали вмести, и я хорошо его знал. Мне удалось добиться от него обещания, что он забудет все это дело. А я и перед этим чувствовал, что он не будет меня марать. Он вышел на пенсию, хотел осесть в Европе. Если бы он начал меня преследовать, то поимел бы массу хлопот. Мы разговаривали с глазу на глаз, так что доказательств у меня нет. Ну подумай, если бы я в действительности хотел убить его, то стал бы публично об этом распространяться?

— Ты был в ярости, не отдавал себе отчета, что говоришь. Может, потом уже не помнил о сказанном.

— Помню.

— То, что ты говоришь, звучит правдоподобно, но если бы ты был убийцей, ты бы оправдывался точно так же. Ладно, пока мы это оставим. Ты ходил в пассажирские помещения?

— Да, ходил. Моя каюта расположена недалеко от тех салонов. Я не мог засыпать ночью, так как мне мешали шумы. Я пошел проверить, что там творится, и увидел, что у одной из распахивающихся дверей сломан стопор. Я привязал ее кончиком. А почему ты меня об этом спрашиваешь?

Ты не видел там чего-нибудь странного?

— Ничего.

— А кое-кто видел. Да туда чуть ли не все лазили. Я только не выяснил, ходили ли туда Напора и Финсбери.

— Играешь в тайны? Могу тебя уверить, что Финсбери ходил.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел, как он закрывает ведущую туда дверь. Одежда его была вся в пыли.

— Ты спрашивал его, зачем он туда лазил?

— Нет. Я считаю, что каждый имеет право делать то, что хочет.

— Даже убивать людей?

— Придираешься к моим словам.

— Селим является твоим подчиненным. Ты можешь сказать что-то о нем? Как он относился к Модрову?

— Селим любит подслушивать, но он не интриган. Модрова он боялся как огня. Мне кажется, что никто не знает как следует прошлого этого человека. Похоже, что он убил кого-то, отсидел срок.

— Селим ненавидел Модрова?

— Вроде так. Наверно. Боялся и ненавидел.

— Кто, по твоему, мог убить Модрова?

— Я, но я не убивал. Да это мог сделать каждый из присутствующих на борту.

— Когда ты последний раз видел Риза?

— В день его смерти на полднике.

— Хорошо, Джон. К твоему сведению, я по-прежнему подозреваю тебя, но на данный момент больше вопросов не имею. А, вот еще: можно от тебя позвонить Харроу?

— Без проблем.

Коллингс набрал номер каюты механика. Только после пятого сигнала Харроу поднял трубку.

— Это Коллингс. Я рад, что вы не сменили постоянного места жительства. Вы обещали, что в любое время будете в моем распоряжении. Сейчас именно то время. Можно зайти к вам?

— Я хотел бы...

— Знаю, вы бы предпочли встретиться со мной в кают-компании. Уверяю вас, я знаю причину этого, так что в данной ситуации будет удобней встретиться у вас, коль скоро я уже в курсе вашей тайны.

— Хорошо... заходите.

Смит с удивлением взглянул на Коллингса:

— Ты и в самом деле опасен.

— Только для убийцы. Я, в свою очередь, не ожидал, что наш разговор пройдет в таком спокойном тоне. Финсбери был более нервным.

— Так он сумасшедший.

— Может, ты и прав, но сумасшедшие тоже могут быть опасными.

Хитрые глазки казначея заблестели:

— А может, это он? Если тебе удастся это доказать, то ставлю бутылку виски.

— Ловлю на слове. А если докажу, что это ты?

— Поставлю ящик шотландского.

* * *

Харроу открыл дверь сразу как услышал стук. Лицо его осунулось, выглядел он довольно жалко. Коллингс потянул носом и спросил:

— Вы еще не курили сегодня?

— Нет, я делаю это только после полудня.

— Когда Финсбери посоветовал вам мять свою траву, то до меня поначалу не дошло, что речь идет о гашише.

— Гашиш или марихуана. Это Финсбери заложил меня?

— Нет, с ним трудно разговаривать. Помог случай. У меня есть приятель журналист, который писал о торговле наркотиками, знает крупных и мелких дельцов. Ну, и упомянул ваше имя.

— Что вам нужно от меня?

— Когда мы последний раз разговаривали, вы не ответили мне на вопросы: почему вы не хотели впустить Модрова в свою каюту, и какова была причина вашей ссоры. Я хочу услышать подтверждение тому, что речь шла о гашише и о вашей пагубной привычке.

— Так и было. Модров о том знал и настаивал, чтобы я бросил. В тот раз, когда он стучал, каюта была полна дыму. Мне пришлось в конце концов отворить, и тогда дошло до обмена резкими фразами.

— Он угрожал чем-то вам?

— Он пригрозил, что напишет мне такую характеристику, что меня не возьмут ни на одно судно.

— Он мог бы это сделать?

— Думаю, что мог.

— Следовательно, у вас была причина для его устранения.

— Была, но вам не удастся приписать мне того, чего я не делал. Одних причин будет недостаточно.

— Ну, это мы посмотрим. Вчера вечером я сидел в кают-компании, не включая света, и слышал, как в дверь вашей каюты постучал Райт. Вы ему открыли и разговаривали с ним минут десять. Прощались вы с ним при открытой двери. Я хорошо запомнил ваши слова: «Смотри не переусердствуй, не хватает нам еще одного трупа на борту. В таком случае мне уже не удастся выкрутиться». Мне любопытно, как вы объясните смысл ваших слов.

Всегда уверенный в себе Харроу на этот раз смутился. Коллингсу показалось, что он побледнел, во всяком случае, он опустил голову. Молчание затягивалось. Внезапно загремели звонки авральной сигнализации. Коллингс бросился к двери. В коридоре он наткнулся на бежавшего Напору.

— Что случилось?

— Не имею понятия, — ответил поляк.

Они побежали в сторону рулевой рубки. Авральные звонки подняли всех. Дезориентированные люди спешили на капитанский мостик.

— Что произошло? — крикнул Напора, вбегая в рубку.

Финсбери взволнованно объяснил:

— Волной сорвало крышку люка второго трюма на корме. Вода поступает внутрь корпуса.

— Насколько я помню, именно вы в Нью-Йорке надзирали за работой по обеспечению водонепроницаемости этого трюма. Теперь вы объявляете аврал, вызываете наверх весь экипаж. Вон, даже кок прибежал, вам нужна его помощь? Или совет?

Поляк говорил резким тоном. Коллингс впервые видел его в таком гневе. Финсбери покраснел и замолчал.

— Вы испугались, что вода заполнит трюм и мы пойдем ко дну? — продолжал Напора. — Прошу, ответьте мне хоть на один вопрос.

— Я подумал, что надо закрыть люк, а на вахте мало людей, — промямлил Дурик.

— Мистер Финсбери, если вы не знаете что сделать, то вместо звона на все судно должны были позвонить мне или послать матроса, чтобы поискал меня. Мы не будем сейчас ничего закрывать, я не намерен рисковать напрасно людьми. Вы же сейчас пойдете проверить, не поступает ли случайно вода из второго в первый кормовой трюм. Не уверен, помните ли вы, что в переборке между ним и машинным отделением есть вырез на высоте трех метров от пайол. Если вода попадет в первый трюм, то может затопить и машинное отделение.

Финсбери неохотно протянул руку к штормовке.

— На корме не натянуты предохранительные концы, — вспомнил он вслух.

— Так возьмите матроса в помощь, обвяжитесь страховым концом. Если в первом трюме обнаружится вода, не подавайте авральных сигналов, а сообщите мне об этом. Тогда запустим водоотливные помпы.

Все находящиеся на борту лайнера столпились в рулевой рубке. Матросы с трудом сдерживали усмешки. Появилась даже Джейн. Коллингс взглядом нашел Харроу, который стоял, опершись о машинный телеграф. Тот ехидно ухмылялся, глядя, как Финсбери готовится к выходу на палубу.

Черт бы побрал эти звонки, нервничал Коллингс, я его уже прижал к стене, а теперь он придумает что-то и увернется.

Напора посмотрел на столпившихся в рубке и произнес спокойно:

— Отбой аврала. Все могут разойтись по своим местам.

Наступило некоторое замешательство. В этот момент Харроу подошел к Райту и начал с ним разговаривать. Коллингс стоял в другом конце рубки и не мог ни услышать их, ни помешать разговору.

Напора выходил с мостика последним. Коллингс остановил его.

— Я хотел бы задать один вопрос.

— Пожалуйста. Может, пройдем в мою каюту?

— Я долго не задержу. Видите ли, я задумывался над тем, что тот, кто стрелял в Пола, должен был знать о том, что его вызвали на мостик и что он должен будет спускаться оттуда примерно в то время. Вы вызвали Риза, Райт был при этом — это уже две особы. Могу поклясться, что у Селима длинные уши, и он знает все, что творится на судне — это, возможно, третья особа. Вы можете вспомнить, после вызова Пола вы разговаривали с кем-нибудь на эту тему? Может, по дороге в каюту?

— Собственно, я встретил самого Пола.

— Вы с ним разговаривали?

— Да, недолго.

— Ваш разговор могли подслушать?

— Думаю, да. Мы говорили нормальным голосом, не шепотом.

— Где это было?

— Мы встретились недалеко от каюты Джона Смита.

— Это может быть чрезвычайно важным. А потом уже ни с кем не разговаривали?

— Разговаривал. В буфетной я встретил Селима. Заказал ему грейпфрут с тоником. Я почти уверен, что не говорил ему о повреждении и вызове электромеханика.

— Это все, что я хотел узнать. Спасибо.

— Не за что. Как идет расследование?

— Чем больше я узнаю, тем больше все запутывается. Очень мне помешал Дурик этими звонками, я надеялся, что Харроу ответит мне на щекотливый вопрос, который застал его врасплох. А теперь он придумает какое-нибудь вранье.

— О каком Дурике вы говорите?

— Прошу прощенья, хотел сказать Финсбери.

— А-а-а, — усмехнулся Напора.

Они расстались, и Коллингс решил заглянуть в кают-компанию. И он совсем не удивился, когда застал там Харроу, более того, у него сложилось впечатление, что механик ждал его.

— Этот глупый аврал прервал наш разговор, и я не успел ответить на ваш вопрос.

— Вы хотите сделать это сейчас?

— Да, тут вышло забавное недоразумение. Фрагмент разговора, который вы услышали, может навести вас на ложный след.

— Вас это беспокоит?

— Да, и поэтому мне хотелось бы пролить свет на это дело.

— Слушаю вас.

— Райт пришел ко мне с просьбой одолжить ему снотворное. Он знает, что у меня есть запас, а сам он очень чувствительный и плохо спит во время шторма. Мы с ним немного поговорили, если вам интересно, то о последних случаях на судне, также и о вас. Размышляли, какие у вас шансы найти убийцу. Я дал Алану целый пузырек сильного снотворного. Уже в дверях я сказал: «Запомни, не злоупотребляй, нам только не хватает еще одного трупа». Следующие слова — «В таком случае мне уже не удастся выкрутиться» — были попросту шуткой. Мы говорили о том, что все под подозрением, ну я и сказанул. Такое вот у меня специфическое чувство юмора.

— Райт, очевидно, подтвердит это?

— Само собой, можете проверить.

— Конечно. Я видел, как вы подошли к Райту и о чем-то с ним переговорили. Вам выпал удачный шанс, чтобы согласовать эту версию.

— Что ж поделать, коль вы так считаете. Но мне интересно, какая ваша гипотеза. Получается, что мы с Райтом сообщники. Какой мотив вы нам припишете?

— Пока не знаю, но как только додумаю, то непременно вас проинформирую.

— Желаю удачи.

Харроу повернулся и быстрым шагом пошел в свою каюту.

* * *

Когда Коллингс вышел на вахту, Финсбери покинул мостик, не произнеся ни слова. Питер заглянул в судовой журнал. Финсбери описал разгерметизацию люка второго кормового трюма, проведение контроля первого трюма, в котором поступления воды не было обнаружено. Ни одним словом он не упомянул о включении авральной сигнализации. Коллингс решил на зло Дурику обратить внимание Напоры на то, что старпом недобросовестно ведет судовой журнал.

Волна и ветер по-прежнему швыряли «Звезду морей», однако у Коллингса создалось впечатление, что пик шторма уже прошел. С мостика проглядывались огни «Триглава». Где-то в середине вахты в рулевую рубку заглянул Напора. Коллингс без слов показал ему записи Финсбери.

Напора усмехнулся.:

— Я прослежу, чтобы утром он дополнил запись.

— Как вы думаете, когда будут подавать буксир?

— Погода заметно улучшается, но нет необходимости спешить. Потеря второго буксирного троса значительно ухудшило бы нашу ситуацию. Здесь на лайнере уже не будет запасного, а принимать трос с буксира командой, не имеющей такого опыта — дело многотрудное. Завтра мы наверняка не будем делать попытки. Может, послезавтра, когда волнение уляжется.

— А что с затопленным трюмом?

— Подождем хорошей погоды, тогда возьмемся за откачку воды. Может даже перед самым Кадисом, если мы вообще туда попадем. Капитан Савицкий уведомил меня, что судовладелец проводит переговоры, и весьма вероятно, что нашим портом назначения станет Лиссабон. Там нашелся какой-то бизнесмен, который хочет разобрать всяческое пассажирское оборудование, а потом уже отбуксировать корпус в Кадис. Решение должно появиться в течение двух дней.

Напора угостил матросов сигаретами, пожелал спокойной вахты и ушел с мостика.

В восемь часов появился Райт.

— Похоже, тебя мучает бессонница? — спросил его Коллингс.

— Да, всякий раз, когда резко меняется давление.

— Ты ходил вчера к Харроу за снотворным?

— Да. А ты откуда знаешь?

— От него.

Коллингс пришел к выводу, что нет никакого смысла расспрашивать Алана, попрощался с ним и пошел в радиорубку.

Сначала он услышал голос Катрин, которая с чисто женским любопытством стала расспрашивать об обрыве буксирного троса, о высоте волн, о том, сильно ли качает, и не утонут ли они. Наконец Фрэнк забрал у нее трубку и потребовал скрупулезного доклада о всех разговорах, которые вел Питер в течение последних суток. История слежения за Дуриком его рассмешила, а пересказ подслушанного разговора Харроу и Райта он принял с сомнением.

— Может, они говорят правду. Я как-то не могу представить себе их вместе. Но зря я это говорю, не хочу на тебя влиять, да и знаю я их только по твоим рассказам, а ты вплотную сталкиваешься с ними. Расскажи, как там твой флирт с Джейн, что-то ты слишком часто навещаешь ее с выпивкой — или она тебя соблазняет, или ищет опеки, или и то и другое вместе. Думаю, ты должен этим воспользоваться — в интересах следствия, разумеется.

— Какой ты проницательный, кто бы подумал!

— Это не я, это Катрин. Она прослушивала запись с твоими докладами и в какой-то момент засмеялась и сказала, что ты уже попался на крючок и как дважды два окажешься в постели прекрасной вдовы.

— Вполне возможно, что так и будет, но ты же не рассчитываешь на подробный доклад об этом приключении для почтенных читателей твоей популярной газеты.

— Конечно, нет, но имей в виду, что ты можешь узнать много интересного.

— Благодарю за совет. А теперь, будь добр, скажи, что у тебя имеется для меня.

— Я напал на след, который касается связи Напоры и Модрова. Представь себе — впервые они встретились в апреле 1943 года. Тебя еще на свете не было. Модров тогда был командиром подлодки, которая атаковала один из союзных конвоев, шедших в Мурманск. Ему не повезло, лодка была повреждена глубинной бомбой. Им удалось всплыть, экипаж покинул лодку, та затонула, а людей подобрал очутившийся поблизости польский транспорт «Быстрица». Модров остаток войны провел в плену союзников. В судовой роли парохода «Быстрица» мы обнаружили юнгу Кшиштофа Напору. Представляешь, сколько работы мы провели, чтобы докопаться до этой истории? Поговори на эту тему со своим поляком.

— Непременно поговорю. А о Селиме так ничего и не можешь сказать?

— Увы, нет. Это очень таинственная особа. Сейчас мы почти все над ним работаем. Может, завтра смогу рассказать тебе что-нибудь интересное о вашем стюарде.

— Хорошо, Значит, до завтра.

— Как ты быстро закругляешься. Небось, миссис Модров уже ждет тебя.

— Угадал, ждет.

 

— 8 —

Джейн явно обрадовалась его приходу.

— У меня для тебя приятная неожиданность. Нашлась еще одна бутылка «Джей-энд-Би».

— Ты, смотрю, решила споить меня.

— Конечно. Сама я в последнее время пью чересчур много и, как каждый алкоголик, стараюсь втянуть в этот грех ближайшее окружение. Потому что, понимаешь, если кто-то еще на этой лайбе делает то же самое, то легче найти оправдание, успокоить себя, что все не так уж плохо.

— Преувеличиваешь, ты никогда не пила чрезмерно.

— Могла же я внезапно найти свое призвание.

— Вряд ли, для этого ты слишком здравомыслящая.

— Ты высоко меня ценишь. Считаешь, что броситься тебе на шею было здравой мыслью?

— Ты ничем не рисковала.

— Ты мог оттолкнуть меня.

— Ты выбрала момент и сделала то, на что у меня не хватало отваги. Заниматься анализом подобных ситуаций для тебя привычно?

— В принципе — нет. Но я не люблю стыдливых умолчаний. Не вижу причин, чтобы притворяться, что между нами ничего не было. Я никогда не отказываюсь от того что сделала.

Джейн насыпала льда и налила виски в бокалы. Она протянула один из них Питеру и с видимым удовольствием уселась с ногами в обширном кресле. Ее босые ступни были узкие, с высоким подъемом. Она была одета в старенькие обтягивающие джинсы и легкую блузку, расшитую каким-то народным узором. Как обычно, она играла бокалом, позванивая кусочками льда.

— Чего ты еще не любишь?

— Это судно, этот рейс, этот шторм.

— И это все?

— Еще я не люблю грязной ванны, сладких блюд, кислого вина и глупых вопросов.

Коллингс рассмеялся.

— О боже, наконец с кем-то можно поговорить непринужденно. Я уже устал от этого расследования.

— Мое мнение на этот счет ты знаешь. А чего ты не любишь?

— Тараканов, Дурика, немытых женщин и помидорового супа.

— Я сегодня принимала ванну.

— Я могу считать твои слова приглашением?

— Я уже сказала тебе, что не люблю глупых вопросов.

— Не знаю, в какой степени это только игра.

— Ты хотел бы, чтобы я битый час рассказывала тебе о том, что я боюсь, чувствую себя одинокой и покинутой, что мне нужна опора, и тогда ты стал бы меня утешать, сел рядом и прижал к себе, мечтая, чтобы погас свет. Ты слушал бы с удовольствием мои слова, что ты необычайный мужчина, что такое случилось со мной первый раз в жизни. Еще ты бы деликатно уверял меня, что не считаешь меня падшей женщиной, хотя мой муж умер совсем недавно.

— У тебя есть более интересное предложение?

— Конечно. Чтобы избежать этой глупой сцены, я вынуждена попросить тебя, чтобы ты сел рядом и поцеловал. Меня немного волнует, что с этого выйдет. Но помни — что бы ни случилось, не гаси свет.

Коллингс был сконфужен. Не так воображал он сегодняшний вечер. Он робел перед Джейн. Она знала об этом и забавлялась ситуацией. Он был зол на себя за то, что оказался в глупом положении, но не смог придумать ничего умного, так как близость ее тела оказывала на него магическое действие. Джейн охватила ногами его торс и притянула к себе. Длинными пальцами она прикоснулась к его подбородку и всмотрелась в его лицо.

— У тебя мужественный вид. Скажи, что ты не считаешь меня чудовищем.

— Ты чудесная женщина, Джейн.

— Я рада, что ты так считаешь. У тебя есть постоянная партнерша?

— Нет. Хотя... их несколько.

— Не бойся, я не претендую на твою руку, но хочу, чтобы ты был со мной до конца рейса.

— Буду.

— Ты не позволишь, чтобы мне причинили зло?

— При мне ничего плохого с тобой не случится.

Джейн начала расстегивать пуговицы его рубашки. Прикосновение ее пальцев вызвало в нем дрожь возбуждения. Они любились быстро, с жадностью. Коллингс почувствовал себя восхитительно расслабленным, к нему вернулась уверенность в себе. Джейн притихла. Он ощущал тепло ее губ, которыми она ласкала его грудь. Он закурил, Джейн тоже протянула руку к пачке сигарет.

— Останешься до заступления на вахту?

— Не стоит, разбужу тебя без необходимости.

— Жаль. Ты помнишь свое обещание?

— Конечно.

Коллингс начал одеваться.

— Хочу, чтобы ты мне приснился, сказала она.

Она протянула к нему руки, и они поцеловались на прощание.

* * *

Сразу после вахты Коллингс пошел позавтракать в кают-компании. Джейн, в виде исключения, присутствовала за столом. Вела она себя абсолютно естественно, раз только обменявшись с ним многозначительным взглядом. После завтрака Коллингс подошел к Напоре.

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Прошу в мою каюту.

Поляк пропустил его в двери, показал рукой на кресло, сам уселся напротив. Коллингс помолчал немного, раздумывая, как начать разговор. Не хотел, чтобы его вопросы прозвучали бесцеремонно.

— Видите ли, — начал он, — мои друзья с «Ивнинг Телеграф» приложили много усилий, чтобы выяснить все возможные связи между присутствующими на борту этого судна. Поскольку от самого начало я предполагал, что следует подозревать всех в равной степени, они занялись и вашей особой. Вчера вечером по радиотелефону мне сообщили, что во время войны вы принимали участие в северных конвоях, ходивших в Мурманск. В апреле 1943 года вы фигурировали в судовой роли парохода «Быстрица». То судно приняло на борт экипаж поврежденной подводной лодки, командиром которой был Герхард фон Модров. Получение этой информации требовало немалых усилий.

— Представляю себе. Если бы я знал, что вы будете таким въедливым, я бы помог вам с прояснением подобных деталей.

— Я уже спрашивал вас, как следует понимать слова Модрова: «О, мы снова встречаемся!», но ответа я тогда не получил.

— Вы обратились тогда ко мне в неподходящий момент. Мне не пришло в голову, что вы придаете этому большое значение.

— Мне приходится быть таким въедливым. Я помню, что ваши отношения показались мне довольно враждебными. Предыдущая ваша встреча, должно быть, не была приятной. Я предполагаю, что первый раз вы встретились на борту «Быстрицы» в достаточно драматической ситуации. Мне любопытно, как выглядел прием пленных?

— Хорошо. Сейчас заварю кофе и расскажу все, со всеми подробностями. Это давние дела, их не передать несколькими фразами. Когда я нанялся на «Быстрицу», мне было неполных восемнадцать лет. Вас интересует, как это произошло?

Коллингс кивнул утвердительно.

— Мои родители жили в Быдгощи. Они оба были учителями в городской гимназии. В 1939 году меня отправили на каникулы к их друзьям в сельской местности под Варшавой. В конце августа я подхватил ангину и не смог вернуться домой. Друг отца занимал достаточно ответственную должность в министерстве финансов и получил распоряжение эвакуироваться в сторону юго-восточной границы. Он кинул в автомобиль несколько чемоданов, усадил жену, сына, меня, и мы двинулись в дорогу. Тогда никто не предвидел ни всей полноты свалившегося на нас бедствия, ни того, что наше бегство закончится только в Лондоне. Родителям моим телеграфировали о нашем выезде, но я так и не знаю, получили ли они эту телеграмму. Когда гитлеровские войска приблизились к Быдгощи, так называемая немецкая пятая колонна, ждавшая этого случая, атаковала гражданских людей. Моя мать погибла от пули какого-то снайпера, занявшего позицию на крыше соседнего дома. Несколько недель спустя отца как учителя и профсоюзного деятеля арестовали, а потом расстреляли с группой других учителей. Обо всем этом я узнал значительно позже.

До получения независимости Польши город Быдгощ находился на территории, аннексированной Пруссией. Мои родители в совершенстве знали немецкий язык. История нас научила, что немцы всегда были нашими врагами. Отец считал, что знание языка врага может пригодиться. И я с раннего детства учил немецкий язык. Вплоть до настоящего времени знаю его лучше английского. Я вспоминаю об этом, так как это имело существенное значение при моем контакте с Модровым.

Во время войны я рос в Лондоне среди поляков, принимавших участие в борьбе с гитлеровцами. Я страдал оттого, что был слишком молод для вступления в армию. В 1943 году, когда до восемнадцати лет оставалось еще несколько месяцев, я прибег к небольшому обману, сказавшись старшим по возрасту, и мне удалось наняться на польское торговое судно — пароход «Быстрица».

Переход через Атлантику был удачным. Оттуда мы возвращались в большом конвое, состоявшем из восьмидесяти торговых судов и нескольких военных кораблей, которые охраняли нас от немецких атак.

В апреле, а именно двенадцатого числа, несколько подлодок атаковали наш конвой. Четыре судна тонули, пораженные торпедами. Американский танкер был в огне. Эсминцы нашей охраны бросились в погоню за подлодками. В какой-то момент схватка завязалась почти у самого борта нашего судна. Торпеда попала в англичанина, который с начала рейса следовал рядом с нами. Поблизости нашелся эсминец, который сбросил серию глубинных бомб. Одна из них попала в цель, и через несколько минут на поверхность всплыла подлодка. Ее экипаж столпился снаружи, немцы махали белой тряпкой, некоторые стояли с поднятыми руками. Спасением английского экипажа занялся какой-то другой транспорт, нам же командир конвоя приказал принять на борт пленных немцев.

Мы подошли к подлодке с наветра, прикрывая ее от волны, и капитан распорядился сбросить штормтрап. Сначала между нами было метров двадцать, но постепенно это расстояние уменьшалось, так как «Быстрица», находясь на ветре, дрейфовала быстрей. Подлодка начала тонуть. Немцы были вынуждены прыгать в воду, чтобы добраться до штормтрапа. Не все из них имели спасательные жилеты, они были в панике, и тут перед ними появилась возможность спасения. В верхней рубке подлодки я увидел юношу, примерно на год моложе меня, который в состоянии шока протягивал к нам руки и плачущим голосом кричал: «Муттер, муттер»... Никто из немцев не обращал на него внимания. Все они были в воде, некоторые уже карабкались по штормтрапу. На заливаемой водой палубе лодки остался только этот паренек. И офицеры, и коллеги его бросили. Парень продолжал тянуть к нам руки, призывая на помощь свою мать. Подлодка стала еще быстрей погружаться в воду. Я не мог ему помочь. Очевидно, он не умел плавать и боялся прыгнуть в воду. Я перегнулся через релинг и крикнул ему по-немецки: «Прыгай, прыгай немедленно!».

Борт «Быстрицы» был метрах в пяти от него. Он меня не послушал, Палуба лодки уже исчезала в воде. До конца своих дней буду помнить искаженное ужасом лицо, протянутые руки и крик: «Муттер, муттер».

Немецких пленных разместили в столовой команды, поставили их на довольствие. Разумеется, передвигаться по судну им было запрещено. Так как я знал немецкий язык, на меня возложили роль переводчика, я приносил им еду — термос с супом, хлеб, черный кофе. Там я увидел Модрова. Он держался надменно, занял лучший угол в столовой, первым наливал себе суп, соблюдал дистанцию между собой и подчиненными. А перед моими глазами стоял образ моего ровесника с немецкой лодки, которого эти люди оставили на милость судьбы.

Как-то раз я заговорил с Модровым на эту тему. Сказал ему, что он вел себя как трус, что он должен был помочь несчастному парню и последним оставить корабль. Он ответил мне в том духе, что в германском флоте нет места для слюнтяев и маменькиных сынков. Я не выдержал и ударил его по лицу. Он побледнел, но сдержался, не ударил в ответ. Он даже не пожаловался нашему капитану. Но это дело все равно вышло на свет, так как эту сцену видел один из польских матросов. Команда посчитала, что я был прав, но капитан вызвал меня к себе. Сначала он отнесся ко мне очень жестко, но потом с отцовской снисходительностью завел разговор о военном праве. Он говорил, что даже если немцы его не придерживаются, мы не должны опускаться до их уровня. Закончил он тем, что, если Модров не пожалуется, то он сделает вид, что ничего не было. А если немецкий командир подаст жалобу, то я буду наказан. Я не боялся наказания и даже хотел, чтобы Модров заговорил. Но, как я уже сказал, он не стал делать этого, ему это было не с руки.

Меня отстранили от контактов с пленными. Я был уверен, что никогда в жизни больше не увижу Модрова. Случилось иначе.

— Так, теперь понимаю, — произнес Коллингс. — Вы презирали Модрова. Трогательная история с немецким пареньком. Мне бы продолжать подозревать вас, но не смогу. Не знаю, почему, но я поверил, что вы не убивали Модрова. Вы первый, кого я вычеркиваю из списка подозреваемых.

— Их осталось еще шесть и двадцать дней пути. Получится у вас?

— Я сделаю все, что смогу. Пока что я узнал немного, но ведь наверняка я несколько раз разговаривал с убийцей. Я кружу вокруг него, действую вслепую, но он об этом не знает. Я рассчитываю на то, что он от страха совершит какую-нибудь глупую ошибку, желая отвести от себя подозрение.

— Дай бог, это не будет очередной выстрел.

— Не думаю, что он выстрелит еще раз. Но я буду осторожен.

— В случае чего можете рассчитывать на мою помощь.

— Спасибо, буду об этом помнить.

* * *

Фрэнк отложил телефонную трубку. Катрин выключила магнитофон.

— Кажется, мы его нашли.

— Хочешь прослушать запись?

— Не сейчас. И так все в памяти. Надо подать эту бомбу шефу. Может, это поправит его настроение, а то последнее время он смотрит на нас неприязненно. Иди за мной.

Новая секретарша засияла улыбкой при виде Фрэнка и Катрин.

— Шеф занят, но вы находитесь в списке особ, которые могут проходить без предупреждения.

Петерсон, как обычно, не отрывал глаз от стола.

— Эдди?

— Нет, Фрэнк с сообщницей.

— Ах, это вы, — оживился Петерсон. — Что нового?

— Похоже, мы поймали его.

— Кого?

— Убийцу.

— Фрэнк, ты всех трактуешь как своих читателей? Перестань говорить загадками и скажи, чего раскопал.

— На борту «Звезды морей» нет Селима Монка.

— А где он? Его имя включено в судовую роль.

— Имя — да, но под ним скрывается кто-то другой.

— Кто?

— Этого я не знаю.

— А что ты знаешь? Говори уже.

— Селим Монк, стюард, восемь с половиной лет тому назад завербовался на либерийский сухогруз теплоход «Леопард». Этот сухогруз пошел на дно в Бискайском заливе. Спастись удалось только четверым морякам. Среди них Селима не было. Мы проанализировали весь ход этого кораблекрушения. Нет сомнений в том, что все остальные погибли.

— Ты упустил тот факт, что может быть не один Селим Монк.

— Разумеется, только у этих двух селимов один и тот же номер мореходной книжки.

— Интересно.

— Настоящий Селим погиб, но его мореходная книжка уцелела, и кто-то другой ею пользуется.

— А Коллингс уже знает об этом?

— Еще нет.

— Передай ему эти сведения, но от публикации на эту тему пока воздержись.

— Но почему? — огорчился Фрэнк.

— Еще успеешь. Подожди, что скажет твой приятель. И помни, что Уоррен не желал слишком раннего опубликования имени убийцы.

— Значит, вы тоже считаете, что мы нашли убийцу?

— Я этого не сказал. Фрэнк, не будь таким нетерпеливым. Задумайся: на судне совершено убийство, один из подозреваемых скрывается под чужим именем, использует фальшивые документы. Ты можешь сказать со всей ответственностью, что это он стрелял?

— Нет, но для меня он будет наиболее подозрителен.

— Уже лучше. Катрин, как тебе работается с Фрэнком?

— Очень хорошо. Сплю в редакции около телефона, а вдобавок он еще ежедневно пугает меня супружеством.

— А ты боишься?

— Не имею намерения стать бесплатной секретаршей Фрэнка Диксона.

— Ну, если дело только в этом, — рассмеялся Фрэнк, — то я могу назначить тебе зарплату.

— Вот ты и выдал себя. Планируешь всю жизнь остаться шефом.

— Ну, это не так уж плохо — иметь хорошего шефа. Фрэнк кое-что знает на этот счет. — Петерсон явно развеселился. — Идите, Коллингс ждет известий.

* * *

Коллингс решил немного поспать перед обедом. Он старательно закрыл свою дверь на ключ. Разбудил его настойчивый стук в дверь.

— Кто там?

— Напора.

— Сейчас открою.

— У меня для вас короткое известие, но я не хотел кричать на весь коридор, — начал поляк. — С «Триглавом» связался ваш приятель с Нью-Йорка, Фрэнк Диксон, если мне не изменяет память. Он хочет, чтобы вы немедленно связались с ним по его домашнему номеру. Имеет какое-то важное сообщение для вас. Наш радиооператор пытался выяснить, в чем дело, но, как вы догадываетесь, безуспешно.

— Должно быть, что-то действительно важное, коль он не мог дождаться вечера. Бегу. Благодарю вас.

Они расстались в коридоре, а через минуту Коллингс включил радиостанцию. В это время суток трафик был весьма плотным. Питеру пришлось ждать свыше двадцати минут, прежде чем его вызвали на рабочей частоте. Через несколько мгновений он услышал голос Фрэнка:

— Привет, старик. У меня потрясающая новость.

— Выкладывай.

Возбужденный репортер газеты «Ивнинг Телеграф» пересказал ему сведения о Монке.

— Жаль, что это не раскрылось раньше, — произнес Коллингс.

— Не будь ребенком, кому надо копаться в таких мелочах. Если бы речь шла о капитанском дипломе...

— Селим и Модров...

— Что?

— Кое-что начинает проясняться... Это могло быть мотивом для преступления.

— Что ты собираешься делать?

— Припру Селима к стенке.

— Смотри, чтобы кто-нибудь не выпал за борт.

— Окей, окей. Эта музыка будет вечной... Свяжемся после вахты.

* * *

Во время обеда Джейн разговаривала с Напорой о предстоящей смене курса и порта назначения. У Коллингса сложилось впечатление, что она рада возможности посещения Лиссабона. Финсбери взял привычку приходить на обед позже, он явно избегал встреч с Коллингсом. Харроу сохранял молчание. Райт старался привлечь к себе внимание Джейн, вспоминал, что хорошо знает город, что охотно станет проводником для Джейн. Она отклонила его попытку, сказав, что дважды была в Лиссабоне, имеет там друзей и намеревается навестить их.

Селим, как обычно, создавал впечатление похмельного и испуганного, подавал на стол, стараясь, чтобы на него обращали как можно меньше внимания. Коллингс наблюдал за ним и не вмешивался в разговоры за столом. Наконец Джейн спросила его:

— А ты хотел бы зайти в Кадис или тоже рад смене курса?

— Мне все едино — сдать убийцу в руки испанской или португальской полиции.

Джейн посмотрела на него с упреком. После этих слов за столом настало неловкое молчание. Пообедав, Коллингс нашел подходящий момент, когда Селим зашел в буфетную, и спросил его:

— Ты закончишь уборку за полчаса? Я хочу поговорить с тобой.

— Конечно, мистер Коллингс, я управлюсь даже раньше.

— Будь любезен, зайди тогда в мою каюту.

— Постараюсь побыстрей.

— Окей, буду ждать.

Когда Селим вошел, Коллингс заметил тревогу в его глазах. Тот сел на краешек стула. Коллингс намеренно продолжил молчание, постукивая пальцами по столу. Наконец стюард заговорил:

— Что-то случилось?

— Да.

— Это касается меня?

— Угадал. Не будем дальше играть в прятки. Признайся, кто ты на самом деле? Как твое настоящее имя?

Селим побледнел и застыл. Сделал движение, как будто хотел сорваться с места и пуститься в бегство. Он бегал глазами и молчал.

— Я должен повторить вопрос?

— Нет, повторять не нужно, — сказал Селим пронзительным голосом, в котором чувствовалось отчаяние. — Вы все-таки докопались до правды, приятели помогли. Вы меня затравили, я уже никуда не убегу, осталось выдать меня на расправу. Ненавижу вас. Еще один преследователь... Хватит. Не дам вам удовлетворения, выскочу за борт...

— Прекрати, — прервал его Питер. — Что ты там болтаешь? Ответь на вопрос: как тебя зовут?

— Марио Фабиано.

— Почему ты скрываешься?

— Потому что должен. Это долгая история.

Селим дрожал, закрыв лицо руками. Было похоже, что он плачет. Коллингс подождал немного, подошел к бару, налил в стакан джина и протянул стюарду.

— Перестань вести себя как баба и расскажи мне все по порядку.

Селим взял стакан, но так трясся, что с трудом поднес его ко рту. Выпил и глазами попросил добавки. Коллингс терпеливо ждал, когда подействует алкоголь. Он закурил, предложил стюарду, но тот отказался. После нескольких минут угнетающего молчания Селим начал приходить в себя. Он перестал трястись, с его лица исчезло истеричное выражение. Он продолжал упорно смотреть вниз. Не поднимая головы он спросил:

— В самом деле я должен вам все рассказать?

— У тебя нет другого выхода, Селим. Дело зашло слишком далеко, не я, так кто-нибудь другой будет тебя допрашивать. Что хочешь?

— Расскажу вам, только не знаю, с чего начать.

— Начни сначала.

— Я родился в Нью-Йорке, предки родом с Сицилии. Отец был членом Коза-Ностры, меня по совершеннолетию также приняли в Семью. Мне доверяли второстепенные функции. Я не имел ни амбиций, ни необходимых способностей, чтобы выбиться в верха. Был простым курьером. Заучивал наизусть сообщения, которые должен был передать, носил письма и даже деньги. Жизнь в Семье давала мне ощущение безопасности. Я женился, пошли дети. На моем счету не было убийств. Там считали, что я не способен на них. Несчастье подкралось ко мне невзначай. Однажды мне поручили отвезти крупную сумму денег в Мексику. Не знаю, сколько там было, они были запакованы, я должен был их вручить по определенному адресу, пользуясь паролем. Черт меня дернул перед вылетом зайти в бар. Я выпил только два виски, не больше, и стоя в баре, несколько раз проверил, на месте ли пакет. Это меня выдало. На выходе из бара ко мне подошла тройка грабителей, они скрутили мне руки, заткнули рот, чтобы я не мог крикнуть, вытащили пакет и ударили так, что я потерял сознание. Когда я пришел в себя, то понял, что погиб. Ничто не могло меня оправдать. Это была целиком моя вина, потому что я нарушил правила и зашел в бар. Никакие увертки мне не помогли бы, правда вышла бы на явь. Спастись я мог только чистосердечным признанием и немедленным возвратом утраченной суммы. Однако, где бы я мог раздобыть такие деньги?! Я решил бежать, не попрощавшись ни с женой, ни с детьми. Я до сих пор не знаю, что с ними. Я даже не мог послать им деньги, так как наверняка за ними наблюдали, и посылка могла навести на мой след.

— Как тебе удалось бежать?

— Я понимал, что не должен оставлять никаких следов. Я уничтожил авиабилет и автобусом поехал в Нью-Орлеан с мыслью найти там приятеля, которого не видел десять лет. Его никто не знал, даже моя жена. Приятель владел каботажным суденышком, на котором он бороздил воды Мексиканского залива. Мне несказанно повезло, его адрес не изменился. От его родных я узнал, что он заканчивает погрузку и отправляется в рейс. Я успел в последнюю минуту, и он взял меня на борт. Где-то через месяц мы зашли в Каракас. Таким образом я покинул Штаты. В Каракасе я нанялся на пассажирское судно «Океания» камбузным подручным. Я был вынужден показать мой настоящий паспорт, хоть и знал, что это опасно. Но другого выхода не было.

Приятель с Нью-Орлеана дал мне немного денег. Сразу по приходу в Европу я начал искать возможность приобрести фальшивую мореходную книжку — считал, что лучше всего прятаться на море. Однако я боялся действовать через специализированных посредников, так как раньше или позже они бы меня выдали. Ситуация выглядела безнадежной, но удача не изменила мне. В каком-то баре в Антверпене я разговорился с матросом, который чудом выжил в кораблекрушении в Бискайском заливе. При нем оказалась мореходная книжка погибшего соплавателя. Он уступил ее мне за небольшую оплату, осталось только заменить фото. Я побоялся доверить это дело профессионалам и сам приклеил фотографию. Свой паспорт я уничтожил. Через несколько дней я решил проверить удачу и обратился на «Звезду морей» с просьбой о найме меня в качестве стюарда — такая специальность была записана в мореходной книжке. Перед этим, конечно, я узнал, что на «Звезду морей» требуются стюарды.

— Ну, и попался на крючок стаф-кэптена Герхарда фон Модрова.

— Откуда вы знаете?

— Просто догадался. Продолжай.

— Сначала меня направили к казначею, который предложил мне место в офицерской кают-компании. Меня это устраивало, так как по понятным причинам предпочитал прислуживать членам экипажа, а не пассажирам. Казначей послал меня к Модрову. Здесь удача мне изменила. Модров задал мне несколько вопросов, касавшихся предыдущей работы. Я был готов к этому. Затем он потребовал мою мореходную книжку. Он сразу понял, что со снимком не все в порядке, вытащил из ящика стола большую лупу и внимательно осмотрел мою неказистую работу. Спросил: «От чего ты скрываешься, молодчик? Что ты такого сделал?» Я молчал. Тогда он пригрозил вызовом полиции, и вытянул из меня всю правду. Когда я пытался вилять, говорил: «Ой, что-то не так. Вспомни получше…» и протягивал руку к телефону. Он выжал из меня все подробности, я рассказал ему все, даже имя жены, сколько лет детям, название судна, на котором я выбрался со Штатов, все, все... Это долго продолжалось, и я начал понимать, что Модрову нравится издеваться надо мной. Я ожидал самого худшего. Мне было уже все равно, я сделал для своего спасения все, что мог. И тут он неожиданно сказал: «Хорошо, я беру тебя. Твоя книжка останется в моем столе. Никто ее не увидит, но помни — если я буду тобой недоволен, я отошлю тебя назад в Нью-Йорк». Сначала я обрадовался, кинулся ему в ноги, благодарил. Он приказал мне встать и отправил к казначею.

— А ты не боялся наняться на судно, курсирующее через Атлантику?

— Тогда мне было все равно.

— Хорошо, рассказывай дальше.

— Я радовался как глупец, не зная, что меня ждет. Я оказался рабом Модрова. В любой момент он мог меня уничтожить, выслать на смерть. Он пользовался положением, намеренно мучил меня. Я был абсолютно зависим от него. Он почти ежедневно в течение восьми лет давал мне это понять. Я должен был доносить ему обо всем, что делается на судне, следить за его женой и офицерами — оттуда моя привычка подслушивать под дверьми. Если я не приносил какой-нибудь интересной информации, то начинал говорить, что от меня мало толку, выдвигал ящик стола с тем несчастным документом, спрашивал, чего я предпочитаю — вызов полиции или звонок моей жене? И каждый раз я был вынужден просить его на коленях, чтобы он не делал этого. Ему нравилось доводить меня до отчаяния, а потом великодушно позволять мне целовать его ботинки. Подобные сцены повторялись чуть ли не каждую неделю. Восемь лет, представляете? Я научился актерской игре: сначала сцена испуга, затем мольбы о прощение, падение в ноги и, наконец, великая радость с оказанной милости.

Он знал, что я притворяюсь — ведь такое множество раз невозможно воспроизводить всерьез. Ему, однако, нравилась эта забава. Я был для него дрессированным животным, которое должно стараться показать себя, выполняя волю хозяина. Но и этих забав ему было мало. Как-то он вызвал меня к себе. В кабинете находилось трое полицейских. Когда я вошел, воцарилось молчание. Модров смотрел мне прямо в глаза, затем и полицейские начали с интересом присматриваться. Я был уверен, что это конец, и тут Модров приказад мне приготовить бутерброды и выпивку. Потом я узнал, что полиция навестила наш лайнер по совсем другому делу, а присматривались они в ожидании распоряжений Модрова. Вы можете себе представить, что я чувствовал, стоя перед полицейскими?

— Модров использовал полученную от тебя информацию?

— Очень редко. В основном ему хватало чувства удовлетворения от того, что он знает. Ему требовалось ощущать превосходство над людьми. Насколько помню, один раз был случай с Финсбери и недавно...

— Казначей.

— Да.

— Удивительно, как ты не сошел с ума за это время.

— Я начал много пить, надо же было как-то приспосабливаться. Но в принципе я знал, что, пока Модров на судне, я в безопасности.

— Что ты собирался делать после его ухода?

— Решил искать счастья на судах под дешевыми флагами.

— А где сейчас эта роковая книжка?

— У меня в каюте. После смерти Модрова я ее нашел и забрал себе.

— Тебя никогда не тянуло повидаться с женой, детьми?

— Пару раз я был неподалеку от своего дома, видел их издалека. Справляются как-то с жизнью. Но я показаться им не мог.

— Я так понимаю, что ты отравил его, чтобы отомстить за свои унижения.

— Я его не травил. Мы, сицилийцы, не используем яда. Как-то я купил выкидной нож и постоянно носил его с собой. Когда я целовал его ботинки, меня согревала мысль, что в любой момент могу выхватить нож и прирезать его, прежде чем он позовет на помощь, и что я увижу страх в его глазах. Этот нож позволил мне продержаться.

— Он сейчас с тобой?

— Да.

— Можешь его показать?

Селим молниеносным движением сунул руку под воротник своей рабочей куртки и почти в тот же самый момент перед лицом Коллингса сверкнула сталь клинка.

— Собираешься меня убить?

— Нет, мистер Коллингс, хочу показать, что у мистера Модрова не было ни малейшего шанса спастись.

— Ты меня убедил. Как долго ты учился так владеть ножом?

— Первый нож я получил от отца, когда мне исполнилось шесть лет. Отец был моим наставником. И за восемь лет на борту у меня было достаточно времени для тренировок.

— Насколько правдива эта история о том, что в ранней юности ты убил кого-то и отсидел срок в тюрьме?

— Я придумал эту историю. Люди на судах любопытны, любят обо всем расспрашивать. Даже если ты неразговорчив, надо что-то о себе рассказать. Селим Монк был турком, а я не знал Турции и легко мог попасть впросак, поэтому и придумал про убийство и тюрьму. Мне не нужно было описывать подробно, сам факт убийства ужасал людей, потом заключение, несколько лет в камере... Находились любопытные, которые начинали расспрашивать о подробностях, но я отделывался тем, что не хочу вспоминать те дни.

— Да, это была неплохая уловка.

— Теперь это все выйдет на явь?

— Нет, и я попрошу приятелей с «Ивнинг Телеграф» сохранить в тайне все, связанное с тобой. Попробуй жить дальше сам, и, быть может, я смогу тебе помочь. Но если я найду доказательства твоей вины в убийстве Модрова и Риза, то эта история выйдет наружу.

— Вы мне не верите?

— В историю, которую ты рассказал мне — верю, потому что трудно выдумать такую историю. Однако я продолжаю считать весьма вероятной версию твоей мести Модрову. Показ владения ножом убедил меня только частично. И ты не был откровенным со мной с самого начала, так что не вижу повода для того, чтобы верить каждому твоему слову.

— Понимаю, мистер Коллингс. Я могу удалиться?

— Можешь. Можешь поверить, я тебе очень сочувствую. Однако если ты убил Пола, то я отдам тебя полиции. Или, лучше, твоим сицилийцам.

Селим молча сложил нож, убрал его на прежнее место, поклонился и вышел.

* * *

Вечером Питер снова закрылся в радиорубке. Фрэнку было интересно узнать результаты разговора с Селимом.

— Ты был прав, — сказал Коллингс. — Под именем Селима Монка скрывался другой человек. Мнимый Селим рассказал мне историю своей жизни. Она настолько необычна, что я поверил в ее правдивость. Я пообещал, что не передам ее никому, поэтому прошу, не пиши ничего по этому поводу, иначе это может причинить ему большой вред.

— От кого он скрывается?

— Не тяни меня за язык.

— Ты считаешь, что он вне подозрения, что он не принимал участия в последних событиях на судне?

— В этом я не уверен. Скажем так: у него были причины убрать Модрова, но весьма вероятно, что он этого не делал. Если же я докажу его вину, то не буду делать тайны с его жизни. Возьми также во внимание то, что, по всей вероятности, он не виновен, и, разоблачая его, мы причиним ему непоправимый вред.

— Я не в восторге от твоего решения, не мог бы ты хоть частично ввести меня в курс дела?

— Нет, Фрэнк, если я открою тебе часть, то ты догадаешься обо всем, и будешь страдать от невозможности опубликования такого материала.

— Послушай, а если все же он убийца и выбросит тебя за борт со всем, что ты знаешь... У меня не будет ничего, за что можно зацепиться, чтобы преследовать его.

— Ты справишься.

— Коль скоро таково твое мнение, то что поделаешь... Ты испортил мне настроение, я отплачу тебе тем же. Мы установили, что у Джейн есть любовник.

— Я знаю об этом со вчерашнего вечера.

— Поздравляю, но прибереги свое остроумие. Джейн имеет постоянного любовника в Нью-Йорке, его зовут Ричард Гордон, тридцать три года, преподает в университете, в недавнем прошлом неплохой спортсмен, играл в баскетбол, пробовал себя в легкой атлетике — прыжки в высоту, его собственный рекорд двести восемнадцать сантиметров. В прошлом году стал магистром биологии, работает в институте паразитологии.

— Ты меня поразил. Случайно не выяснил, насколько серьезно относится Джейн к этому роману?

— Они встречаются около двух лет. Те, кто видел их вместе, утверждали, что Джейн выглядела влюбленной.

— А как ты думаешь, Модров знал, что он рогоносец?

— На этот вопрос мог бы ответить только он сам. Мне все же представляется, что он не имел понятия о существовании Ричарда Гордона.

— Точно, теперь ты испортил мне настроение. Ты случайно не думаешь, что Джейн убила своего мужа для того, чтобы освободиться и выйти замуж за молодого ученого?

— Ну, это слишком мелкий повод, она могла бы подать на развод. Разве что Модров ее чем-то шантажировал.

— Тебе приходит что-нибудь в голову?

— Нет, в ее биографии не за что зацепиться. Ты будешь разговаривать с ней на эту тему?

— Скорей всего нет, по крайней мере, пока. В моей ситуации это было бы не с руки. В конце концов, это ее личное дело.

— Я тоже так думаю.

— Слушай, Фрэнк, завтра я схожу в законвертованную часть судна. Может, наткнусь на те таинственные ловушки, присмотрюсь к крысам. Вроде бы этот поход выглядит бессмысленным, но ведь все подозреваемые туда ходили. Если на борту есть контрабанда, то она там спрятана. Может, найду какой-нибудь след.

— Это маловероятно, но попробуй. Возьми с собой кольт и будь осторожен. Убийца может пойти вслед за тобой. Но мне кажется, что ты вернешься оттуда с пустыми руками. Так что ты собираешься делать дальше? Мы, собственно, исчерпали все возможности, а далеко не продвинулись.

— Мне надо будет снова проанализировать весьма неясные записки Пола. Может, даже скажу о них при всех, давая понять, что Пол написал больше, чем я огласил...

— Намереваешься нагнать страху на убийцу и спровоцировать его на необдуманный поступок?

— Вроде того.

— Не действуй с кондачка. Завтрашний день посвяти тем запыленным салонам, а вечером еще посоветуемся.

— Хорошо, Фрэнк. А ты попробуй найти брата Модрова. Вроде, у них были плохие отношения, в течение многих лет они не поддерживали контактов, но, может, младший Модров сможет подкинуть нам какие-то нюансы, дополняющие биографию брата. Мы ведь до сих пор не ответили на вопрос «Почему?».

— Ну, не скажи. Смит мог его убить, чтобы скрыть навсегда свои мошенничества, Джейн — чтобы избавиться от старого мужа, Дурик у меня первый в списке подозреваемых, он контрабандист, неизвестно, не везет ли он и теперь что-нибудь. В отношении Селима ты и сам не уверен. А обрывок разговора Райта с Харроу... На данный момент можно исключить только Напору.

— Все так, однако считаю, что если можно узнать еще что-то о Модрове, то стоит постараться.

— Хорошо, двое наших сотрудников пока в Европе, пошлю их в Гамбург, пусть свяжутся с Георгом фон Модровым.

* * *

Прямо с радиорубки Коллингс направился к каюте Селима. Селима не удивил его неожиданный визит. Питер сразу приступил к делу.

— Послушай, Селим, мы сегодня говорили о твоей мореходной книжке. Можешь мне ее показать? Я хочу удостовериться, действительно ли ты так неудачно приклеил фотографию.

Селим вынул книжку из чемодана, стоявшего в шкафу.

— Прошу, вот она. Сейчас включу лампу на столе, чтобы вы могли ее внимательно просмотреть.

Коллингс взглянул на снимок Селима. Стюард говорил правду, не требовалось быть специалистом, чтобы заметить, что фотография приклеена довольно примитивно.

— Порядок, Селим. Может и глупо, но я хотел удостовериться в том, что ты манипулировал со снимком, и что книжка находится у тебя.

Через минуту, стоя в коридоре, Коллингс задумался, что делать оставшимся вечером. По правде говоря, особого выбора он не имел, решал только, навестить Джейн или нет. Он весь день думал об этом. Собственно говоря, он был рад тому, что может обнять ее, что Джейн ответит на его ласки. Вчерашнее приключение было чем-то большим, чем простое удовлетворение телесного желания. Их связала какая-то хрупкая ниточка. Это еще не было любовью, но... Фрэнк в самом деле испортил ему настроение. Он теперь ревновал ее к тому ученому спортсмену. Он хотел услышать голос Джейн, выпить с ней по бокалу виски, но знал, что все время будет воображать Джейн в подобной ситуации с тем, которого даже не знал, тем, которого разыскали шустрые сотрудники «Ивнинг Телеграф».

Он пошел в свою каюту, стал просматривать старые журналы, но делал это механически, ничего его не интересовало. Набрел на задачку по игре в бридж. Необходимо было поставить противников в положение вынужденного сброса карт. Он решил задачку, но пришел к заключению, что это только один из вариантов. К противникам приходила раздача, и при другом висте ситуация менялась. Ему надоело, и он, отложив журнал, походил по каюте, потом закурил. В этот день он заканчивал уже вторую пачку «Мальборо», и сигарета ему не пошла. Он подумал о том, что стоило бы выпить чего-нибудь. У него в холодильнике был джин, но ему не хотелось джина. Он вспомнил, что у Джейн оставался еще солидный запас виски. Таким хитрым способом он нашел оправдание необходимости визита к Джейн.

Было уже около десяти вечера, но Джейн не стала спрашивать, что он так долго делал после вахты. Они вообще почти не разговаривали. Он забыл о том, что хотел выпить, забыл обо всем прочем. Потом они отдыхали, лежали непокрытыми, он гладил холодную кожу женщины. Наконец Джейн выбралась из постели и принесла два бокала шотландского виски. Побрякивая льдом, они восстанавливали утраченные силы. На секунду Питер вспомнил о том, другом. Чувство ревности отпустило его. Тот стал для него не более, чем смешным рогоносцем. Джейн была его вчера, сегодня, будет завтра и до конца рейса.

— Как идет твое расследование? — услышал он ее голос.

— Не очень-то хорошо. Собралась масса информации, на основании которой только множатся предположения, которым далеко до доказательств, тем более, что до сих пор не могу понять, кто это сделал.

— И что ты собираешься делать в этой ситуации?

— Я должен вернуться к самому началу и вести расследование по новой. Мне кажется, что я сделал ошибку, пренебрегая информацией из записок Пола.

— О, он делал какие-то записи? — заинтересовалась Джейн.

— Ага. Точнее, это письмо его девушке, которое он писал постоянно, день за днем.

— Ты нашел что-то интересное в этом письме?

— Возможно, хотя не до конца понятное мне. Пол вспоминал о какой-то фантастической гипотезе, которая объясняла смерть Модрова. Жалел о том, что слишком мало знаком с медициной, рассчитывал узнать что-то от доктора Деи, планировал сходить в Кадисе в библиотеку. Увы, он не успел поговорить со мной на эту тему.

— Как ты собираешься использовать эти сведения?

— Расскажу о них во время обеда. Скажу, что только что нашел эти записи. Может, мне удастся вынудить убийцу на какой-нибудь безрассудный шаг, который выдаст его.

— Питер, я боюсь, что ты не доживешь до конца рейса. А ты пробовал как-нибудь интерпретировать недомолвки Пола?

— Конечно. Я не смогу это подтвердить, но мне кажется, что раскрытие загадки таится где-то в законвертованной части лайнера. Я так и не выяснил, кто и с какой целью ставил ловушки на крыс. Пол вспоминал о медицине, может, имеются общие болезни у крыс и людей... Он знал о ловушках, которые потом таинственно исчезли.

— Когда ты будешь разговаривать с доктором Деем?

— Может, завтра. Сначала хочу сходить туда, в салоны. Пойду после завтрака.

— Мне жаль тебя, ты взял на себя очень трудную миссию.

— Поживем — увидим.

Питер притянул к себе Джейн и поцеловал в губы.

— Прощальный поцелуй, — сказал он. — Надо возвращаться в свою каюту. Не хочу, чтобы кто-нибудь нас увидел.

— Жаль, что ты не можешь остаться.

— Надеюсь, это не последний наш поцелуй.

Джейн не отвечала. Она лежала на постели, свернувшись в клубок, как кошка. Выглядела она грустной и одинокой. Питер быстро оделся. Когда он взялся за ручку двери, Джейн погасила свет.

 

— 9 —

Ключ легко повернулся в замочной скважине. Коллингс спрятал его в карман и толкнул дверь. В нос ударил затхлый запах, так характерный для давно не проветриваемых помещений. Пологий трап вел в обширный холл. Питер медленно перемещал луч фонарика, который вырывал из темноты все новые предметы мебели, которые отбрасывали огромные тени на переборки, покрытые обоями золотистого оттенка.

В какой-то момент его ослепил блеск света. Он застыл на месте, затем направил луч своего фонарика на то место. В темном холле заблестели два рефлектора. Один он держал в руках, другой светил ему прямо в глаза. Он стоял напротив большого зеркала, обрамленного узорчатой рамой в стиле арт-нуво. Оно находилось метрах в двадцати от Коллингса. Отраженный в зеркале образ показал ему реальные пропорции, и он почувствовал себя невзрачным и потерянным в этом огромном помещении.

Он подошел к стойке обслуживания пассажиров, поверхность стола которой была покрыта толстым слоем пыли. Он провел по ней пальцем — нарисовалась четко выраженная линия. Пыль, осевшая повсюду, могла стать его союзником. Посреди океана, конечно, не было возможности проводить дактилоскопические исследования, однако не представляло труда найти места, где слои пыли были нарушены. А это стало бы неопровержимым свидетельством действий одного из подозреваемых.

Внимательно, метр за метром Коллингс осматривал холл. Он не спешил, но не нашел ничего достойного внимания. Спугнул несколько крыс, освещая по очереди все закутки в надежде, что наткнется на таинственные ловушки. В ходе этой работы он убедился, что скрупулезная проверка всей пассажирской части лайнера заняла бы у него целую неделю: десятки залов, салонов, коридоров, баров, кухонь, магазинов... Наконец, несколько сотен кают, и вполне возможно, что часть из них будет заперта. А он даже не знал, где находятся ключи. Однако он не пал духом, рассчитывая на счастливый случай. Только случай мог навести его на след, могущий помочь в решении понурой тайны бывшего лайнера «Звезда морей». Коллингс вернулся к главному входу и начал исследовать палубу холла. Это был хороший помысел. От дверей вела заметная тропка, вытоптанная среди пыли. Она шла через весь холл и раздваивалась у входа в салон приема пассажиров. Следы вели не только внутрь его, но и вдоль коридора, идущего в глубь помещений.

Коллингс направился в салон. Салон был огромный, следы расходились в разных направлениях. Он начал систематически проверять палубу и мебель, продвигаясь зигзагами от переборки к переборке. В луч фонарика то и дело попадали крысы, которые с писком разбегались по темным углам. Этот зал назывался Малиновым. Тут и там свисали обрывки обоев, обнажая сырые бурые переборки. Диваны и кресла пугали торчащими, изломанными пружинами, между которыми лежали пучки морской травы. Внутренности старой мебели производили неимоверное количество пыли, которая забивалась в рот и нос. Коллингс задыхался.

Он провел в салоне часа два и начал задумываться, есть ли смысл во всем этом предприятии. Свет фонарика начал тускнеть. Коллингс был готов к этому и заменил батарейки, а использованные положил в карман. Ему захотелось отдохнуть и выкурить сигарету. Он нашел стул, рядом с которым стояла переносная латунная пепельница. В ней лежали два окурка. Он задумался над тем, помнят ли они лучшие времена этого салона, или это след посетителей недавних дней. Сигарета не пришлась ему по вкусу, он сделал несколько затяжек и старательно загасил ее.

Коллингс двинулся дальше. Наконец в луче фонарика что-то привлекло его внимание. На серванте в углу салона он увидел места, очищенные от пыли. Кто-то оперся там рукой или положил предмет, который потом убрал. Он внимательно осмотрел снаружи сервант, выдвинул ящики. В них валялись бумажные салфетки, пустая бутылка из-под кока-колы, россыпь зубочисток. Отодвинув сервант от переборки, он ощупал его со всех сторон, и не нашел ничего подозрительного.

Усталый и разочарованный, Коллингс опустил салон. С главного коридора, который вел к развлекательным помещениям и ресторанам, он свернул к бару «Андромеда». Когда-то его потолок в форме купола светил сотнями звезд. Крыс везде встречалось много, но в «Андромеде» прямо кишело от них. С характерным писком они уступали дорогу, но без особенной спешки.

Он осветил фонариком царство бармена: высокие столики, стойку, полки, еще совсем недавно заставленные бутылками разнообразных напитков. Его снова ослепил луч собственного фонарика, так как стена за баром была зеркальной. Вместо бармена, бутылок и посетителей всюду резвились крысы. Коллингс, преодолевая отвращение, приблизился к бару. На этот раз крысы не расступались и вели себя так, как будто не замечали его присутствия. Он расфокусировал луч фонарика. чтобы иметь большее поле зрения. Поведение крыс показалось ему удивительным, и он некоторое время внимательно наблюдал за ними.

Крысы находились в постоянном движении. Коллингс, подыскивая подходящее сравнение, пришел к выводу, что они исполняли некое подобие танца — творили колдовские круги, гоняясь друг за другом, и кружились все быстрей и быстрей. Он слышал шорох их когтей, которыми они стремились вцепиться в скользкую поверхность стойки, чтобы центробежная сила не выбросила их из круга. Наконец бег становился таким быстрым, что танцующий круг распадался, но в тот же момент создавалось новое, которое начинало с медленных оборотов. Некоторые крысы крутились вокруг собственной оси, как будто пытаясь поймать пастью собственный хвост. Они были так поглощены собственным танцем, что не обращали никакого внимания на Коллингса. Он выключил фонарик, и через несколько мгновений включил его снова. Ничего не изменилось. Крысы и в темноте отлично ориентировались в пространстве.

Коллингс подошел к самой стойке. Как раз в этот момент рассыпался один из кругов. Он постукал пальцем по стойке, три крысы двинулись в его направлении. Он хлопнул ладонью по поверхности стойки, они не попятились, а самая дерзкая из них встала на задние лапы и комично, как дрессированный медведь в цирке, стала приближаться к нему. Коллингс протянул фонарик вперед и толкнул ее рефлектором. Крыса потеряла равновесие, упала на четыре лапы, но не собиралась отступать. Тут же рядом возник новый танцующий круг. Внезапно одна из крыс выпала с круга, упала на спину и задергала ногами, издавая тонкие пронзительные звуки. Поначалу на нее не обращали внимания. Но внезапно пошла кутерьма, круг рассыпался и бросился на недавнего участника забегов. Через мгновенье на поверхности стойки бара закрутился плотный клубок серо-коричневого меха. Коллингс успел заметить, как первые достигшие упавшую крысы начали рвать ее на куски. Минуты через три клубок стал распадаться, и когда крысы разошлись, на поверхности не осталось ни малейшего следа жертвы каннибализма.

Коллингс не был знатоком крысиного поведения, но нисколько не сомневался. что те вели себя ненормально. Это выглядело как коллективное помешательство. Первая пришедшая в голову мысль — наркотики! Она подтверждала одну из его первоначальных гипотез. Кто-то из присутствующих на борту перевозит наркотики, которые спрятал в пассажирских помещениях, может, именно здесь, в «Андромеде». Он хорошо укрыл их от таможенников, но забыл про крыс.

Это открытие было важным, но оно еще больше усложняло раскрытие тайны, и уж наверняка не давало ответа на вопрос, почему был отравлен Модров и каким образом в этом деле был замешан Риз. Может, его вопросы из области медицины были связаны с этим сумасшедшим танцем? Возможно ли, что уже тогда крысы сходили с ума? Мало правдоподобно, что они растягивали прием наркотиков, разве что доступ к ним был весьма затруднен, и крысы не могли сразу уничтожить весь запас. Риз встречал тут Джейн, почему же она ничего не рассказала о сумасшедших плясках крыс? А как объяснить ситуацию с ловушками?

Коллингс подумал, что неплохо было бы проверить внимательно все закутки бара, но это заняло бы по меньшей мере полдня. К тому же он не имел ни малейшего желания вплотную контактировать с крысами. Он вышел и решил, что как-нибудь вернется сюда со своими вахтенными и несколькими фонарями, что придало бы уверенности и увеличило бы шансы отыскания контрабандного клада.

Далее коридор вел к кинозалу и бару «Арарат». Кинозал был заперт, а Коллингс не взял с собой ключи. Перед тем, как дернуть за ручку двери, он сунул фонарик в карман куртки. В темноте он заметил вдалеке слабое рассеянное сияние. Кто-то забыл погасить свет? Ерунда, электричество в эту часть судна не подавалось. Значит, он здесь не один? Может, за ним наблюдают? А может этот кто-то не знает о его присутствии и занят какими-то своими таинственными делами? Что бы то ни было, он должен это выяснить, за тем он и пришел. К счастью, случай предоставил ему неповторимый шанс.

Он проверил, легко ли вынимается кольт, и снял его с предохранителя. Фонарик переложил в левую руку. Он держал его выключенным, но был готов в любой момент направить в нужное место сильный луч света. Стараясь двигаться как можно тише, шел в сторону источника света. Нащупал руками приоткрытые двери «Арарата». Внутри бара царил полумрак, виднелись только контуры мебели. Источник света находился за стойкой, скорее всего, в подсобном помещении бармена. Коллингс замер и начал прислушиваться. Он давно уже воспринимал как фон звуки ударов волн о корпус судна, стуков незакрытых дверей, лязганье какой-то незакрепленной цепи на палубе. Ему не удалось услышать никаких новых звуков, которые могли бы выдать присутствие человека.

Со всей возможной осторожностью он приблизился к бару, нащупал рукой проход и зашел за стойку. Теперь он мог видеть приоткрытую дверь и луч света, проникающий сквозь щель. Он подкрадывался к ним медленно и опирался одной рукой о стойку, опасаясь неожиданного крена судна, который мог бы заставить его сделать внезапные и шумные движения. Очень легко он ткнул дверь, которая чуть-чуть повернулась, и щель слегка расширилась. Подождав немного, он распахнул дверь настежь. Подсобка оказалась обширным помещением, заваленным ящиками из-под пива и крепких напитков, картонками от апельсинов и тому подобный хлам. Посредине стоял холодильный шкаф и несколько стульев. Источник света располагался позади шкафа. Коллингс перешагнул через порог и крикнул приказным тоном:

— Кто тут? Вылезай из-за шкафа!

Ему ответило эхо — и тишина. Свет продолжал гореть ровно. Коллингс включил фонарик и стал пробираться через завалы рухляди. Он добрался до холодильного шкафа, перегнулся через него и увидел включенный электрический фонарик, лежавший на ящике. Он прошелся лучом фонарика по закуткам помещения — нигде не было такого места, где мог бы укрыться человек. В этот момент Коллингс понял, что попался в ловушку. Он развернулся и побежал к двери. Успев сделать только пару шагов, он услышал знакомое бренчание, массивные двери внезапно захлопнулись, невидимая рука с треском задвинула засов. Его отрезали от остального мира. Он со всех сил налег на двери, но они даже не шелохнулись. Это были массивные двери, оббитые стальным листом и наверняка снабженные солидным запором. Коллингса прошиб холодный пот.

Вот, значит, как все это кончится. Через несколько часов его отсутствие обнаружат, но даже Напора придет к заключению, что детектива-любителя выбросили за борт. Кому придет в голову искать его здесь? Предъявлять претензии можно только к самому себе, ведь знал, что его противник очень опасен — и позволил себе попасться в ловушку, как наивный ребенок.

К счастью, ключ от главного входа был с ним. Может, кто-нибудь заметит, что его нет на месте. Слабое утешение — вероятнее всего, первым это заметит преступник и повесит на то место любой первый попавшийся ключ, или добудет дубликат. Сколько времени можно продержаться в замкнутом помещении без пищи и воды? Через несколько дней начнутся провалы в сознании, но перед тем страшные муки будут терзать его.

Он прикоснулся к пистолету. В случае чего одно-единственное нажатие на спуск освободит его. Осознание этого его успокоило. Коллингс начал анализировать ситуацию. Двери кажутся непреодолимыми, но надо помыслить, может, удастся сделать что-то вроде тарана. Лампа-ловушка все еще горит — надо выключить в целях экономии. Неизвестно, есть ли у крыс потайной ход в это помещение — когда они почуют, что он ослаб, могут напасть.

В самом ли деле не стоит ждать спасательной операции, размышлял он. Допустим, что Напора будет считать, что он погиб в океане, но для уверенности он может начать поиски на судне. Надо верить в это. В худшем случае, когда он не выйдет в условленный час на связь с Фрэнком, тот забьет тревогу. А лучшая оборона от отчаяния — это работа. Тяжелый холодильный шкаф может исполнить роль тарана. Нужно будет сымпровизировать какие-то ролики и поставить шкаф на них, дождаться подходящего крена и своевременно толкнуть его на дверь. Засов можно ослабить выстрелами из пистолета.

Коллингс принялся простукивать дверь. Через десять минут он определил положение засова и нацарапал его контур на двери. Судя по всему, ширина засова составляла пятнадцать сантиметров. О его толщине ничего определенного сказать было нельзя. Он выбрал, как ему казалось, самое подходящее место и выстрелил три раза. К сожалению, его расчеты оказались неверными. Одна из пуль срикошетила и застряла во фрамуге, другая пробила дверь, не встретив заметного сопротивления, и только третья, пробив дверь, вроде бы задела край засова.

Он перестал стрелять и начал ломать голову, из чего сотворить ролики. Внезапно ему в нос ударил запах гари. Он был уверен, что это запах сгоревшего пороха. Коллингс приблизил лицо к отверстиям от пуль и потянул носом. У него не было уверенности касательно источника этого запаха. Подождав несколько минут, он повторил попытку. Теперь у него не было сомнений, что в бар «Арарат» проникает дым. Пожар в пассажирских помещениях! Те самые руки, которые замкнули его здесь, развели огонь, наверняка в главном салоне. Его удушит в этой клетке, он угорит прежде, чем огонь пожрет мебель, панели и дойдет до бара. У него осталось очень немного времени — и никаких шансов на спасение. Именно теперь, когда он уже знает имя убийцы! Совсем недавно его утешала мысль, что если он и сгинет, то напишет имя убийцы на запыленном шкафу.

Ничего этого не будет. Старый лайнер будет гореть как гигантский костер, убийца вместе с экипажем покинет его. Никто уже никогда не докажет, что Модров был отравлен. Полиция прекратит следствие. Убийца Модрова, Риза и его самого избежит наказания и будет наслаждаться свободой.

Дыма становилось все больше. Коллингс, отказавшись от борьбы, улегся на палубу, где воздух был чище и холодней. Имеет ли смысл стараться продолжить свою жизнь на несколько минут, подумал он.

* * *

Первым почувствовал запах гари Том. Принюхиваясь, он дошел до двери, ведущей в пассажирские помещения. Заметив отсутствие ключа на штатном месте, он открыл дверь и отшатнулся ошеломленно. Клубы дыма бухнули ему прямо в лицо. Ему показалось, что в глубине холла виднеется пламя. Он захлопнул дверь и изо всех сил припустил к каюте Напоры.

— Капитан! Пожар!

— Где?

— В пассажирском холле.

Напора уже выбегал в коридор, когда Том поймал его за рукав.

— Там Коллингс!

Напора схватил его двумя руками за куртку и чуть ли не поднял вверх.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел, как он входил туда с фонариком.

Поляк отпустил кока и, перескакивая через ступени, ворвался в рулевую рубку.

— Райт, пожарная тревога!

Третий помощник на мгновение застыл, а потом бросился к кнопке подачи сигнала тревоги.

— Ребята, — скомандовал Напора, — бегите к пассажирским помещениям и хватайте по пути огнетушители. Направляйте туда всех, кого встретите. Там где-то Коллингс. Живо!

Напора схватил аппарат воки-токи, висевший рядом со штурвалом.

— «Триглав» — «Звезде»! «Триглав», «Триглав»...

— «Триглав» на связи.

— На борту пожар. Требуется помощь!

— Вас понял. Здесь капитан, будет говорить.

— Слушаю, пан капитан!

— Доложи ситуацию!

— Пожар в пассажирских помещениях, разведку еще не производили. Требуются люди, огнетушители и КИПы . Если не сумеем локализовать пожар на этой стадии, то нам придется трудно. Огонь отрезал выход второму помощнику.

— Понял. Помощь придет. Пока обходитесь своими силами. Конец связи.

«Триглав» штормовал милях в трех от «Звезды морей». Ветер упал до десяти баллов по шкале Бофорта, но волнение было весьма велико.

— Останешься на мостике, — повернулся к Райту Напора. Вскоре «Триглав» подойдет и спустит шлюпку. Выбросишь шторм-трап и примешь спасателей. Ты должен с этим справиться.

— При такой погоде... шлюпку... это безумие. Вы подвергните людей смертельной опасности.

— А ты понимаешь, что и нам может грозить аварийное оставление судна? — уже от трапа бросил Напора.

Райт остался на мостике один. Он наблюдал, как «Триглав» изменил курс на сближение с ними. Он то пропадал, оказываясь в подошве водяных валов, то появлялся, взобравшись на вершину волны. Временами клочья пены полностью покрывали его. Алан поднял бинокль. Вид был внушительный. Буксир двигался вперед, напрягая всю силу своих машин. Три тысячи шестьсот механических коней боролись со встречной волной. Носовая часть не поднималась мягко вверх, а гневно резала верхушки волн, вбивалась в них, мощные гейзеры били струей воды высоко в небо, переливались через судно поверх надстроек.

* * *

Напора подбежал к месту пожара. Матросы с огнетушителями толпились в тесном проходе. Клубы дыма заполняли весь холл.

— Кто-нибудь был там, внутри? — спросил поляк.

— Пробовали, но дым очень густой, а у нас нет ни костюмов, ни масок.

— Нам необходимо добраться до очага пожара — это единственный шанс для спасения судна и Коллингса. Я пойду, но мне нужен помощник. Есть добровольцы?

Воцарилось молчание, наконец, отозвался Джим:

— Я с вами.

— Добро. Приготовь мокрое полотенце, чтобы заслонить лицо. Облейте нас водой.

— Капитан, я тоже хочу идти с вами, — вызвался кок.

Напора внимательно посмотрел на него.

— Отлично, Том. Будешь страховать нас, мы на тебя рассчитываем. Войдешь через пять минут после нас. Обвяжешь себя линем, другой конец оставишь ребятам. Найдешь нас либо в работе, либо возвращающимися. Может, нам понадобится помощь. Смотри по обстановке.

— Если понадобится, вытащу вас обоих.

— Джим, готов? — Матрос кивнул. — Не будем терять времени, с каждой минутой наши шансы уменьшаются. Держись за мной и повторяй все мои движения.

Напора и Джим приложили к лицам мокрые полотенца и, таща за собой огнетушители, сбежали по трапу в пассажирский холл. Дым ел глаза, раздражал горло, со стороны салона бил жар, казалось безумием продвигаться вперед. Напора схватил Джима за плечо и потянул вниз, сам он тоже встал на колени, и они стали продвигаться на четвереньках. Поток холодного чистого воздуха внизу, вдоль палубы, тянулся к огню, усиливая его. Наверху в противоположном направлении стремился разогретый задымленный воздух. Напора не раз бывал в подобной ситуации и знал, как правильно поступать.

Они проползли на четвереньках весь холл. У входа в салон температура значительно возросла. Несмотря на принятые меры. оба наглотались дыма и чада, их душил кашель, слезились глаза. Наконец они увидели очаг пожара. Пламя охватило левый угол помещения. Очевидно, горели мебель и деревянный паркет. К счастью, салон был большой, мебель стояла далеко друг от друга, и огонь еще не успел разгореться как следует.

Напора хотел что-то сказать, но голос отказал ему. Он чувствовал, что Джим с ним рядом, и подал ему знак рукой. Затем он вскочил и побежал к огню. Ему казалось, что десяток метров, которые было необходимо пробежать, удлинялись до бесконечности. Ноги подгибались. Еще шаг, два — и он подойдет достаточно близко для работы огнетушителем. Он повернул рукоятку, и струя пены ударила в направление огня. Краем глаза он засек работу другой струи. Молодец Джим, не подвел.

Через две минуты огнетушители опустели. Бросив их, они побежали назад. Сразу по выходу из салона у Джима началась рвота. Напора присел рядом с ним. В этом положении их застал Том, который принес два свежих мокрых полотенца, вытер лицо Джима и подхватил его под руки.

— Потерпи еще немного, — крикнул Том ему прямо в ухо.

Они вместе побежали, низко склонившись. Наконец добрались до спасительного трапа. Матросы, подбиравшие слабину страховочного линя, подбежали и подхватили их. Мгновением позже они уже смогли наполнить легкие чистым воздухом.

* * *

«Триглав», весь в брызгах пены, добрался до «Звезды». Он встал лагом к волне и спустил шлюпку с подветренной стороны. Все необходимое оборудование было погружено в шлюпку заранее. Райт, стоя у фальшборта, смотрел, как польские моряки с необыкновенным умением и сноровкой занимали места в шлюпке. Затарахтел мотор, шлюпка «Триглава» отвалила от борта своего судна и по широкой дуге стала приближаться к лайнеру. Затем с высоты нескольких этажей Райт наблюдал, как спасатели один за другим прыгают на штормтрап «Звезды морей». Алан почувствовал себя ненужным. Первые поляки, поднявшиеся на палубу, несли с собой легкие огнетушители и противогазы. Они даже не спрашивали его, куда идти, а сразу направлялись к месту пожара. Остальные занялись погрузкой тяжелого оборудования. Задействовав грузовую стрелу, они начали поднимать несколько пузатых емкостей с пеной, которые вскоре оказались на палубе. Шлюпка отправилась в обратный путь.

Напора с радостью услышал польские голоса. Боцман Надольский подошел к нему за распоряжениями.

— Как обстановка, что нам предстоит делать? — спросил он.

— Я только что вернулся оттуда. Мы опорожнили два огнетушителя, огонь слегка прибили, но ситуация еще не под контролем. В противогазах вы без труда доберетесь до очага пожара. В конце большого холла расположен вход в салон, его двери открыты. Как только поймешь, что пожар надежно локализован, пошли людей вглубь пассажирских помещений, там пожар заблокировал второго помощника, поищите его, может, лежит где-нибудь без сознания.

— Холера ясна! — выругался Надольский. — Уже бежим.

Напора оглядел окружавших его людей.

— Господа! Не стоит тут толпиться. На палубе находится много тяжелого снаряжения, которое необходимо перенести как можно быстрей. Если с «Триглава» привезли запасные КИПы, надевайте их и ищите Коллингса, вы лучше знаете закутки этой коробки. Кто знает, где Финсбери?

Никто не ответил на этот вопрос.

— Старший помощник вообще появлялся тут?

— Был тут недолго, а потом ушел.

— Куда?

— Наверно в радиорубку, — отозвался Селим.

— Выполняйте мое распоряжение, я скоро вернусь. Джим, последи тут за работой.

— Все будет тип-топ, — заверил Джим, весь в саже, с опаленными волосами, но весьма довольный собой.

В кают-компании Напора встретил Райта.

— Вы не видели мистера Финсбери? — спросил он.

— Нет.

— Прекратите слоняться по судну, займитесь чем-нибудь полезным. Пожар скоро ликвидируют, надо спасать Коллингса. Или вам это не выгодно? Предупреждаю, никаких штучек.

Райт побледнел, но прежде чем он успел что-нибудь ответить, Напора побежал дальше. Дверь в радиорубку была приоткрыта. Еще в коридоре он услышал писклявый голос Финсбери:

— Mayday! Mayday! Mayday! Мои координаты...

Напора пинком распахнул дверь, а потом одним движением вырубил питание радиостанции.

— Что вы творите? — крикнул он.

— Подаю сигнал бедствия, — Финсбери был бледный, губы его дрожали. — На борту ведь пожар.

— Вы, похоже, сошли с ума. Как вы посмели принять такое решение без моего ведома? Объявляю вам, что с этой минуты вы перестаете выполнять функцию старшего помощника на этом судне. Немедленно покиньте радиорубку и удалитесь в свою каюту. Я запрещаю вам выходить из нее до отмены моего решения.

— Вы не запрете меня в каюте, ведь судно горит. Полные пыли салоны, сухая мебель — там под палубой море огня. Надо спасаться. Ни за что не дам себя запереть.

— Полно, перестаньте бредить. Пожар уже ликвидирован. Выполняйте мое приказание.

Напора схватил Финсбери за воротник, вытащил его из-за пульта радиостанции и пхнул в сторону двери.

— Если сейчас же вы сами не пойдете в каюту, я вызову матросов и велю запереть вас на ключ.

Он проводил Дурика до двери каюты и жестом приказал ему войти. Тот молча подчинился.

* * *

Коллингс начал терять счет времени. Он лежал около двери между ящиками из-под пива, закрыв лицо ладонями, чтобы защитить глаза перед едким дымом. Немногим это помогало, дым не только лез в глаза, выбивая слезы, но и попадал в горло и легкие. Временами ему казалось, что он больше не выдержит. Его вырвало, после чего наступило некоторое облегчение. Он страдал, но еще не настолько, чтобы принять окончательное решение. Он не выпускал из рук кольт, помня, что патрон дослан в ствол, что достаточно только поднести ствол к виску и легонько нажать на спусковой крючок. Он задыхался, но жил. Хотел жить. Именно сейчас. Он боялся смерти, внезапного перехода в небытие. Его преследовала мысль, что смерть в таком положении будет бессмысленна, будет триумфом человека, который его обманул.

Еще раз он взвесил свои шансы. Рассчитывать можно только на помощь извне. Выломать самому дверь невозможно, а огонь приближался. А почему, собственно, огонь еще не добрался до бара «Арарат»? Может, на мостике сыграли пожарную тревогу? И что с того? У них нет средств, чтобы эффективно бороться с огнем. Прежде чем на помощь придут спасатели с «Триглава», пройдет не меньше часа. А может, этот час уже прошел? Ему не хотелось осветить циферблат наручных часов.

Даже если каким-то чудом пожар будет ликвидирован, шансы на то, что его найдут в этой дыре за баром, весьма ничтожны. Правда, Напора может прийти к выводу, что он, Коллингс, отправился в пассажирские помещения, и распорядится провести тщательные поиски. Почему же он сам не предупредил, куда выбирается? Как он мог попасться в такую детскую ловушку? Он продолжал верить, что помощь вот-вот подойдет, и что ему надо оставаться в сознании, чтобы вовремя обратить на себя внимание.

Коллингс подполз до самой двери и приложил ухо к нижней щели. Его охватывало сонное состояние. Он стал щипать свои щеки, припоминать наполовину решенную карточную задачу, над которой вчера ломал голову перед визитом к Джейн. Вспоминал расклад карт, искал другой вариант вынужденного сбрасывания карт, но то и дело путался в вистах, ему мешали руки игроков N и S. Он начинал все с начала, но уже без надежды на успех — эти усилия хранили его перед худшим, перед потерей сознания. Наконец он сдался. Голова была ватной, расклад карт расплылся, исчезая из памяти, как будто кто-то злостно перемешал разложенные на столе карты.

Его снова стало рвать, на этот раз слизью и желчью, но все же полегчало. Он снова приложил ухо к щели. Ему показалось, что слышит далекие голоса и шаги, где-то в окрестностях «Андромеды». Он испугался, что начинаются галлюцинации.

Он тяжело дышал, и чем больше он вдыхал задымленный воздух, тем сильнее организм чувствовал нехватку кислорода и учащал его дыхание. Конец приближался, он был близок к потере сознания. И тут он услышал шаги, близко, за дверьми, и непонятные голоса. Он не понимал языка — может, он уже утратил контакт с реальным светом?

Нет, неправда! Там кто-то есть! Коллингс поднял кольт и выстрелил вверх два раза.

Внезапно распахнулись двери, и он почувствовал, как сильные руки схватили его. Он не мог понять, поднимают ли его или он падает куда-то вниз. Чьи-то ладони прислонили к его лицу что-то твердое и холодное. Он хотел оттолкнуть это, но руки не слушались. Вдруг повеяло чудесным свежим воздухом, таким, как ранним утром в горах или над морем. Коллингс втягивал этот воздух жадно, ненасытно, чувствовал, что с каждым мгновением возвращаются к нему силы, сознание обретает прежнюю способность мышления. Он увидел незнакомое бородатое лицо и услышал:

— Все в порядке, Коллингс, не волнуйся.

Он кивнул, показывая, что понял. Это матросы с «Триглава». Пожар ликвидирован. Он найден. На его лице надета кислородная маска. Он выдержал, и теперь рассчитается с убийцей, только надо отдохнуть. Обязательно надо отдохнуть.

* * *

Напора докладывал капитану Савицкому:

— Пожар ликвидирован, ситуация под контролем. Я распорядился проветрить задымленные помещения. Огонь еще может тлеть под панелями и паркетом, поэтому наши моряки дежурят посменно у очага пожара, пока в кислородных масках. Через несколько часов, думаю, их можно будет снять. Коллингса вытащили в последний момент. Он был заперт в подсобном помещении бара. Я с ним еще не разговаривал, но он уже пришел в себя. Сейчас он под опекой доктора. Дея говорит, что ему ничего не угрожает.

— Что пан думает обо всем этом?

— Пожар явно рукотворный. Надеюсь, что Коллингс сможет многое прояснить.

— После разговора с ним попрошу доложить. Ваше решение в отношении Финсбери подтверждаю. Если он будет причинять хлопоты, то заберем его к нам на «Триглав». Наши моряки останутся с вами до подачи буксира. На этом все.

* * *

Польские моряки принесли Коллингса в его каюту. Доктор Дея по собственной инициативе принялся за работу нянькой при симпатичном американском офицере.

Коллингс пришел в себя уже во время транспортировки, был только очень слабым. Доктор дал ему укрепляющее средство, велел положить в койку, накрыл его одеялом и полностью открыл иллюминатор.

— Вам нужно прочистить легкие солидной порцией свежего воздуха, и все будет в порядке. Некоторое время у вас может оставаться страх перед закрытыми тесными помещениями, что называется клаустрофобией, но это не смертельно.

В каюте стало холодно.

— Доктор, — отозвался Коллингс, — вы замерзнете у моей койки. В шкафу найдите толстый свитер и куртку, мы похожего телосложения, вам должно подойти.

Врач воспользовался предложением, натянул на себя свитер, накинул куртку и уселся в кресло. Увидев журнал, открытый на странице с задачей по игре в бридж, он спросил:

— Вы играете?

— Да, увлекаюсь. Когда-то даже принимал участие в турнирах, но здесь на судне я не нашел любителей бриджа.

— На «Триглаве» наберется на неплохую партию.

— Знаете, когда я был там взаперти, то коротал время решением этой задачи, пока у меня не помутилось в голове. Сейчас помню только, что надо было выбрать вариант вынужденного сброса карт.

— Держу пари, что завтра вы решите эту задачу верно.

— Доктор, я хотел бы добраться до радиостанции и переговорить с приятелями из Нью-Йорка.

— Исключено. Хотя вам ничего не грозит, но вы еще больны. Вы сейчас удобно лежите и не отдаете себе отчета в том, насколько вы слабы. А после нескольких шагов ваши ноги отказали бы вам. Не стоит нагружать сердце, подождите до завтра, не горит. К тому же вы не помните весь расклад карт в задаче, так что и с головой еще не все в порядке. Завтра у вас все получится намного лучше.

— Может, вы и правы. Мне хочется задать вам вопрос, но боюсь, что что вы сочтете меня слегка ... э-э-э… чокнутым.

— А вы не бойтесь, спрашивайте.

— Существуют ли какие-то болезни крыс, которыми можно заразить людей?

— Таких множество, крысы являются переносчиками чумы и холеры, но могут переносить и другую заразу.

— А каков механизм переноса этих болезней?

— Крысы живут по соседству с людьми, так что можно сказать — мы едим с ними из одной тарелки. Они рыскают по нашим кладовкам, лезут с лапами в кастрюли, оставляют свои испражнения в мешках с крупами и мукой.

— Понятно, но меня интересуют случаи непосредственного контакта. Например, если я поймал крысу...

— Она, обороняясь, наверняка укусила бы вас. Ранка от укуса не хотела бы заживать, гноилась, так как крыса на своих зубах переносит целый коктейль вредных микроорганизмов, которые стремились бы овладеть новой средой. При пониженном иммунитете современной человеческой популяции, к которой мы принадлежим, это вызвало бы необходимость приема антибиотиков. А чрезмерное употребление антибиотиков ведет к понижению естественного иммунитета. Замкнутый круг.

— А отравить кого-то крысой можно? — спросил Коллингс.

— Не понял, что вы имеете в виду. Вы задали весьма удивительный вопрос.

— Сейчас объясню. Кто-то на этом судне ловил крыс. Этот факт я связываю со смертью Модрова. Я хочу знать, каким образом можно использовать мертвую крысу, чтобы убить человека.

Доктор Дея посерьезнел. Он встал с кресла и начал прохаживаться по каюте.

— Сумасшедшая идея, — сказал он сам себе. — Сумасшедшая, — повторил он, затем обратился к Коллингсу:

— Крысы часто болеют трихинеллезом, который опасен и для людей. Это заболевание вызывается червями-паразитами. Как зверь, так и человек заражаются, поедая мясо, содержащее личинки трихины. Личинки, попадая в пищеварительный тракт, вырастают во взрослые разнополые особи. Они копулируют, самки откладывают огромное множество яичек, из которых вырастают новые личинки. Молодые личинки через тонкие перепонки кишечника проникают в кровеносные сосуды и размещаются в мышцах, которые обильно снабжены кровью, чаще всего в грудной диафрагме и сердце. Личинки ослабляют мышцы, лишая их питательных субстанций, приносимых кровью, и выделяют субстанции токсичные. Крысы являются типичным кормильцем трихин, и особи, зараженные личинками, продолжают жить, но ослабевают. С человеком же происходит иначе, болезни, происходящие от животных, очень опасны для людей. При большой концентрации трихин часто наступает смерть.

— Какова вероятность наличия трихин у крыс?

— Бывает по-разному. Если говорить о конкретном случае, то достаточно попасть на борт одной зараженной особи, чтобы наступила эпидемия. Вы знаете, что здесь у крыс мало источников питания. В такой ситуации у крыс развивается каннибализм, и первой жертвой его наверняка становится больная, то есть слабая, крыса. Те крысы, которые приняли участие в таком пире, сами заболели и стали следующими жертвами, и так далее. В данный момент можно предположить, что вся популяция крыс на этом борту больна трихинеллезом.

— Доктор, возвращаясь к началу, если скормить кому-нибудь мясо пойманной здесь крысы, то он заболеет?

— Да, но при условии, что было подано сырое мясо, так как личинки трихин гибнут в процессе приготовления пищи.

— Так я и думал. А вы знаете, доктор, что Герхард фон Модров имел обыкновение каждый полдник есть бифштекс по-татарски?

— Вы полагаете, что в этот бифштекс кто-то добавлял мясо свежеубитой крысы?

— Я почти уверен в этом.

— И вы догадались, кто мог это делать?

— Теоретически, каждый из присутствующих на борту судна, так как поднос с бифштексом довольно долго стоял в лифте, пока его не забирали. Модров полдничал в своем кабинете.

— Жуткая гипотеза, но положим, что порции были весьма значительны... Если подать такое мясо три-четыре раза, то желаемого эффекта можно достичь. Скажу больше, анализируя теперь сообщения о течении болезни Модрова, я прихожу к выводу, что ваши подозрения весьма основательны. Во всяком случае, трихинеллез нельзя исключать. Это выяснится после вскрытия. Однако я не могу понять, зачем убийца выбрал такой сложный способ.

— Ему было необходимо, чтобы симптомы болезни — сильный грипп, пищевое отравление — не будили подозрения в применении какого-нибудь химического яда. Скажите, почему вы велели сохранить труп для вскрытия?

— Даже не могу сказать. Я колебался с решением. Видите ли, я разговаривал с Модровым перед выходом в море. Он находился в отличной форме. Врачу не всегда необходимо простукивать и прослушивать пациента, чтобы составить мнение о его здоровье. Модров представлялся мне человеком не очень приятным, но здоровым как бык. Его смерть была для меня совершенно непонятной.

— Вы, конечно, поступили совершенно верно, но если бы не ваше решение, то Риз бы не погиб так несправедливо.

Доктор Дея не успел ответить, как в каюту зашел Напора.

— Вижу, что вы уже отлично поладили. Миссис Модров собиралась прийти к вам с визитом, но я задержал ее. Состояние больного позволяет ему уделить мне некоторого внимания?

— Да, разумеется, — ответил доктор Дея.

— Питер, скажи мне, как так получилось, что ты дал замкнуть себя в той коморке?

— Я пошел как бабочка на свет. Кто-то оставил там включенный фонарик, чтобы я влез, а потом закрыл дверь на засов.

— Кто это?

— Тот самый, который отравил Модрова и застрелил Риза.

— Огонь в салоне зажег ты?

— Нет, конечно. Убийца хотел быть уверенным, что я оттуда не выберусь, ну и думаю, что он надеялся на обширный пожар, который затрет всяческие следы его преступления.

— У тебя есть предположения, кто бы это мог быть?

— У меня есть твердая уверенность.

— Ну, так чего ты ждешь? Назови имя, мы его изолируем, и точка.

— Видишь ли, я знаю «кто», но не знаю «почему». Мне сейчас было бы трудно доказать его вину. Мне необходимо получить кое-какую информацию с берега. А доктор пока не позволяет мне добраться до радиорубки.

— Если не хочешь официально огласить имя убийцы, то сделай это в частном порядке, хотя бы с точки зрения собственной безопасности.

— Поверь, в данный момент мне ничего не грозит. Потерпи до завтра. Завтра после обеда я оглашу результаты моего расследования. Но у меня есть просьба. Пошли через «Триглав» радиограмму от моего имени Фрэнку Диксону из «Ивнинг Телеграф». Только два вопроса, сейчас черкну их на листочке.

— А тебе можно поверить? Еще совсем недавно ты уверял, что будешь осторожным, а потом пошел вглубь судна, не предупредив меня.

— О, если б ты знал, как я казнился за это в той долбанной коморке. Не подашь мне листок бумаги и карандаш?

— Ты упрям.

Напора вытащил записную книжку, авторучку и подал их Коллингсу. Тот быстро написал несколько строк.

— Я должен поверить, что ответов на эти вопросы будет достаточно, чтобы выявить убийцу?

— Да, я уверен абсолютно. Напиши еще Фрэнку, что я буду связываться с ним завтра утром.

 

— 10 —

На другой день Коллингса разбудил луч солнца. Селим принес ему завтрак в каюту. После их последнего разговора Селим был молчалив, стараясь подчеркнуть, что выполняет только те обязанности, которые должен выполнять стюард.

Не успел Коллингс покончить с завтраком, как солнце зашло за тучи. Хотя сила ветра уже не превышала шести баллов, волнение оставалось значительным. Капитан Савицкий и Напора с раннего утра обсуждали по воки-токи возможность подачи нового буксира. Прогноз погоды на ближайшие двенадцать часов оставался неутешительным. В конце концов руководитель буксировки решил подождать еще сутки и приказал еще раз внимательно осмотреть помещения, в которых могли оставаться скрытые очаги пожара.

У Тома работы было выше головы, он еле успевал готовить на такое количество едоков.

Сразу после завтрака Коллингса посетил доктор Дея. Он пошутил, предложив помощь в решении карточной задачи. Оказалось, что пациент помнил начальный расклад карт, и совместными усилиями они решили эту проблему. Потом Питер решил, что пора уже вставать с койки. Это получилось неплохо, хотя он и не представлял, насколько ослаб его организм.

— Лучше всего вам полежать сегодня на открытой палубе в каком-нибудь месте, закрытом от ветра. Я говорил с Селимом, он обещал приготовить лежак. Вам необходимо тепло одеться и взять побольше одеял.

— Премного вам благодарен, доктор, и надеюсь, что вы позволите мне прогуляться по палубе.

— Конечно. Мы можем уже выходить, только захватим одеяла. А Селим найдет нас.

Прогуливаясь, они разговаривали о погоде. Обоим как-то не хотелось продолжать вчерашнюю тему. Доктор Дея сказал, что вопрос о порте назначения окончательно решен и им будет Лиссабон.

Вскоре появился Селим с лежаком, и они выбрали подходящее место. Доктор заботливо завернул пациента в одеяла.

— Дышите свежим морским воздухом. Встретимся на обеде, — отходя, сказал он.

Коллингс остался один. Он забыл взять с собой что-нибудь почитать, и принялся вспоминать последние события, готовясь к заключительной игре с убийцей. Сведения, которые он ожидал получить через несколько часов от Фрэнка, должны были дать ему важный козырь. Ему не хватало только одного звена, он не мог ответить на вопрос: Почему? Чаще всего бывает наоборот — сначала находится причина, а затем выходят на след преступника. Он же знал убийцу, но не мог объяснить причину его действий.

Раздумывая над всем этим, Коллингс заметил Финсбери, который крался по рабочей палубе. Он знал, что тот посажен Напорой под арест, но ведь он мог уже получить разрешение на прогулки. Поэтому его удивило не то, что он увидел Финсбери, а то, как тот себя вел. Он испуганно оглядывался, передвигался пригнувшись, раз даже присел за лебедкой, как будто проверяясь, не идет ли кто-нибудь за ним. Наконец, он добрался до небольшой надстройки, расположенной на самой корме. Когда-то она выполняла роль госпитального изолятора. Когда Дурик вынимал из кармана ключ, Коллингс заметил, что в другой руке тот держит какую-то округлую красную коробочку.

Эта сцена так заинтриговала Коллингса, что он начал выбираться из-под одеял. Прежде чем он выкарабкался из-под них, Дурик скрылся в изоляторе. Коллингс двинулся за ним. Ему не требовалось скрываться, так как иллюминаторы изолятора выходили в другую сторону. Пройдя через палубу, он некоторое время прислушивался у двери, но изнутри не доносилось никакого звука. Он нажал на дверную ручку, и дверь легко открылась. Первое помещение было пустым, а во втором стояли койки и аптечные шкафы. Дурик стоял на коленях в самом углу и шурудил в одном из шкафчиков, красная коробка из-под табака «Принц Альберт» лежала на ближайшем столике.

Палуба заскрипела под ногами Коллингса. Финсбери обернулся и молниеносно вскочил на ноги.

— А, это ты пришел, гнусный коп и сын копа. Поговорим сейчас. Ну, что ты хотел мне сказать, слушаю.

— Я соскучился по тебе. Мы не виделись аж со вчерашнего вечера.

— Теперь мы не скоро увидимся вновь, — произнес Дурик писклявым голосом. — Ты сам напросился. Сейчас выброшу тебя за борт, никто и не заметит.

Коллингс понял, что свалял дурака, этот гигант был способен на все. А кольт остался в каюте.

— Ну, что ж ты не вытаскиваешь свою пукалку? Забыл взять с собой, да?

После этих слов Финсбери двумя огромными шагами добрался до Коллингса и охватил его своими лапами.

— Сейчас ты нырнешь. Рыбки будут рады твоей компании.

Коллингс не мог высвободиться из захвата. Если бы он был в форме, то мог бы принять схватку, а сейчас он знал, что не имеет не малейшего шанса. Однако он ухватился за спинку одной из коек. Когда Дурик попробовал вытащить его наружу, койка поехала за ними. Он свалил Питера на палубу, освободил свою правую руку, схватил его за запястье и начал выворачивать ему руку. У Коллингса на лбу выступил пот.

Внезапно он почувствовал, что хватка Дурика ослабла. Руке по-прежнему было больно, но она была свободной. Он повернул голову и увидел искривленное от бешенства лицо Финсбери. Сначала Питер не понял, что случилось. Дурик начал выпрямляться, и Питер ощутил себя свободным. Он встал на колени, и потом поднялся. Только теперь он увидел Напору.

Поляк не использовал какого-то хитроумного приема, а просто держал Дурика за руку и медленно, сантиметр за сантиметром, заводил ее за спину, пока тот не вскрикнул от боли. Тогда Напора пихнул его так, что Дурик полетел лицом вниз в другой конец помещения. Он тотчас поднялся, разгоряченный, с бешенством в глазах.

— Мистер Финсбери, вам не удастся выбросить за борт нас обоих, — Напора говорил медленно, спокойно. — За то, что вы натворили, вы ответите в свое время. А сейчас прошу немедленно удалиться в свою каюту.

— Ладно, пойду. Только дайте мне дорогу... Уберите руки... Не прикасайтесь ко мне...Подвиньтесь...

Дурик кричал истерично, пискливо. Он схватил красную коробочку и выбежал на палубу. Напора и Коллингс отправились за ним. Дурик бежал по рабочей палубе, в правой руке он держал красную коробочку. Обернувшись, он крикнул в их сторону:

— Не прикасайтесь ко мне!

На бегу он размахнулся и бросил коробочку за борт. В тот же момент он поскользнулся на мокрой палубе и упал на релинг. Старая проржавевшая цепочка не выдержала. одно звено лопнуло. Гигант потерял равновесие и вылетел за борт головой вниз. Он упал прямо в набегавшую волну, которая ударила его о стальной борт «Звезды».

— Финита, — произнес Коллингс.

— Похоже, что так, — ответил Напора и побежал на мостик.

Спустя несколько мгновений на обоих судах прозвучал сигнал тревоги «Человек за бортом». Спустили две шлюпки, одну со «Звезды», другую с «Триглава». Спасательной операцией руководил Напора. После часа поисков разъяренный поляк влетел в каюту Коллингса:

— Ты снова повел себя как дурень. Зачем ты полез за ним без поддержки? Ты вчера уверял меня, что тебе уже ничего не грозит. Скажи, ну как можно относиться к тебе серьезно?

— Признаю, я совершил глупость, не предвидел таких последствий.

— Вот именно, и все твои труды пошли насмарку. Убийца сам совершил над собой суд. Его уже не отдать в руки закона.

— Ошибаешься. Дурик, похоже, перевозил наркотики, но он никого не убивал. Убийца продолжает оставаться на борту «Звезды морей».

— Ты издеваешься надо мной?

— Я бы не посмел. Мы с тобой договорились, что сегодня после полудня я укажу преступника и докажу его вину. Будь уверен, я сдержу свое слово.

— Черт бы тебя побрал.

— Надеюсь, что на самом деле ты не желаешь мне такой участи. Ты спас мою жизнь уже дважды.

— Знаешь, есть польская пословица, которая звучит примерно так: бог любит троицу. 

В два часа дня Коллингс связался с домашним номером Фрэнка. Молодой журналист был очень возбужден. Несколькими фразами он ответил на вопросы, которые Напора передал радиотелеграммой.

— Это то, что тебе надо? — В его голосе звучала неуверенность.

— Да, я ожидал именно такого ответа.

— Ты начинаешь смахивать на гения.

— Мне далеко до этого. Я наделал много глупостей, и убийца чуть не взял верх надо мной.

— Я знаю кое-что от радиооператора «Триглава», но ты должен мне описать все по порядку. Мы сделали специальный выпуск, в Нью-Йорке ты теперь популярен, читатели с нетерпением ждут продолжения твоих приключений и окончания расследования. Наш тираж вырос на полмиллиона. И вроде несколько букмекеров принимают ставки на отгадывание имени убийцы. Больше всего ставок на Дурика.

— Те, кто поставили на него, проиграли. Дурик мертв, и я заявляю с полной уверенностью, что он никого не убивал, по крайней мере, на борту этого лайнера.

— Рассказывай все по порядку. Мы зарезервировали типографию, и целый штат людей ожидает этот материал. Мы сможем в течение нескольких часов опубликовать дополнительный выпуск.

Питер начал свой отчет с момента входа в законвертованную часть судна. Он старался говорить как можно короче, но Фрэнк засыпал его множеством вопросов. Их разговор продолжался три четверти часа.

— Итак, через несколько часов финал, — обрадовался Фрэнк. — Как здорово, что те ловушки сыграли свою роль. Меня не подвел репортерский нюх, я в самом начале упомянул крысолова в названии статьи. Очень жаль, что я не могу лично принять участие в последнем акте драмы. Слушай, а на судне можно найти какой-нибудь магнитофон?

— У Пола был «Грюндиг».

— Отлично, ты должен записать свое выступление и реакцию присутствующих. Попроси Напору, чтобы он занялся работой магнитофона. Мне это необходимо.

— Фрэнк, сжалься надо мной. Я на самом деле устал и взвинчен от всего этого дела, и не имею ни малейшей охоты выступать актером в финальной сцене, которая меня совсем не радует.

— Питер, мы вместе начали эту игру. Я тоже рисковал — не так, как ты, головой, но в случае неудачи я оказался бы на улице. Не ломайся, прошу тебя.

— Хорошо, уговорил.

— Когда свяжемся в следующий раз?

— Как все закончится, я выйду на связь и включу запись. На разговор со мной не рассчитывай, я собрался упиться вдрободан. Все, заканчиваю разговор. Мне нужно сосредоточиться, Фрэнк.

— Держись. Я буду встречать тебя на причале в Лиссабоне.

Коллингс на час заперся в своей каюте, затем отыскал Напору.

— Кшиштоф, у меня к тебе просьба. Пошли кого-нибудь из вахтенных официально объявить всем подозреваемым, чтобы те собрались в шесть часов в кают-компании. Это должно быть твое распоряжение, без указания цели собрания. Убийца мог бы уклониться от прихода, а не хотелось бы приводить его силой. Также необходимо присутствие доктора Деи и кока.

— Хорошо, Питер, я это сделаю, но ты понимаешь, что этим ты втягиваешь меня в это дело, что, выдавая такое распоряжение, я рискую своим авторитетом?

— Будь уверен — я тебя не подведу. Редакция «Ивнинг Телеграф» тоже имеет к тебе просьбу. Я принесу тебе магнитофон, а ты включишь его в нужный момент и проследишь за его работой.

— Добро, но помни: если выставишь меня на посмешище, то я перестану с тобой здороваться.

— Не нервничай, это меня ждет тяжелое испытание.

* * *

К шести часам кают-компания начала заполняться. Харроу занял свое обычное место за столом. Затем к нему присоединился Смит. Райт сошел сверху, сопровождая Джейн. Селим стоял, облокотившись об окошко в буфетную. Напора, доктор Дея и Том в белом фартуке вошли одновременно. Коллингс приготовил магнитофон заранее и вышел на открытую палубу. Кают-компания была ярко осветлена, шторы на окнах не были задернуты, и он видел, что происходит внутри. Вскоре он вернулся внутрь и обменялся взглядом с Напорой. В первый раз он увидел поляка нервничающим. Напора встал.

— Мы все помним, что здесь, в этой самой кают-компании в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое октября, я задал присутствующим вопрос: «Кто убил Пола Риза?». В то время ответа я не получил. Сейчас я собрал вас по просьбе Питера Коллингса, который уверил меня, что сегодня укажет убийцу и докажет его вину. Послушаем, что он нам расскажет.

Собравшиеся воздержались от каких бы то ни было комментариев. Не отозвался даже скептик Харроу. Было видно, что все утомлены от нервного напряжения в этом ужасном рейсе. Все взгляды были устремлены на Коллингса, который стоял, прислонившись к двери, ведущую на открытую палубу. Он начал говорить — сначала неуверенно, хаотично, но потом освоился со своей ролью и стал говорить со все большей уверенностью.

— В этом рейсе произошло два убийства. Первой жертвой был Герхард фон Модров, другой Пол Риз, я должен был стать третьей. От самого начала я подозревал, что только первая жертва была запланированной. Вторая и неудавшаяся третья стали следствием ошибки преступника, и он действовал в самообороне, чтобы избежать ответственности за свое преступление. Одним словом, Пол погиб, потому что много знал, а я должен был погибнуть, потому что напал на след. Начиная расследование, я старался докопаться до того, кто и зачем убил Модрова. У меня не было ни малейшего сомнения, что его отравили. Сначала я не заинтересовался способом, которым он был отравлен — мне казалось, что это не имеет значения.

В первой фазе моих раскопок я с удивлением обнаружил, что все присутствующие здесь имели достаточно причин, чтобы желать смерти Модрова. Мало того, убийца, планировавший первое преступление, не испытывал угрызений совести. Как ни плохо так говорить об умершем, но Модров никому не внушал уважения.

Все, что случилось потом на «Звезде», служит грустным примером того, что закон есть закон, и не существует льготного тарифа на ответственность за совершенное преступление. Собственно, именно страх перед ответственностью стал причиной следующего убийства. Погиб Пол Риз, молодой парень, интеллигентный, благородный, добрый.

Я уже упомянул о том, что все здесь присутствующие имели достаточно причин, чтобы убрать Модрова. Я не буду анализировать эти предполагаемые мотивы убийства, которые вытекали в основном из низких побуждений. Я выяснил, что только Джейн фон Модров не имела корысти в том, чтобы погубить своего мужа. Но я не торопился вычеркнуть ее из списка подозреваемых, так как не был уверен, что таковой мотив не найдется. Впрочем, я открыто заявил об этом Джейн.

Чем больше у меня собиралось материала о всех вас, тем более безнадежным это дело выглядело. Мотивы множились, и я никого не мог исключить, так как в течение долгого времени никому не мог доверять, за исключением Кшиштофа Напоры, который оказался первой и единственной персоной, которую я вычеркнул из списка подозреваемых.

Наступил самый трудный период, когда мне казалось, что все возможности исчерпаны и расследование застряло в мертвой точке. Тогда я решил вернуться в исходную позицию. На след преступника меня мог направить ответ на вопрос, каким способом был отравлен Модров. И чтобы ответить на вопрос «Кто?», я начал искать «Как?». Здесь мне очень помог Пол — я нашел его неоконченное письмо его девушке. Пол написал в нем: «Что касается смерти Модрова, то мне в голову пришла совершенно фантастическая гипотеза, но увы! — я даже не смогу ее четко сформулировать, так как не разбираюсь в медицине». Далее он упомянул о том, что хочет поделиться своими мыслями со мной, также рассчитывал на разъяснения доктора Деи по этому вопросу. Как нам известно, Пол ни с кем не успел поделиться своими подозрениями. Убийца убрал его, выждав подходящий момент.

С самого начала я наткнулся на абсурдное дело — кто-то ставил ловушки на судне. Выяснилось, что их видели в пассажирском салоне Пол и Джейн, а в каюте Райта — Селим. Райт же уверял, что ничего не знает о существовании ловушек. Затем таинственным образом они исчезли с борта судна. Ловушки и крысы как ключ к криминальной загадке — это выглядело абсурдом. Однако о фантастической гипотезе упоминал Пол. Мой приятель на берегу, репортер Френсис Диксон, с самого начала восхитился этой идеей. Одну из своих статей он озаглавил: «Таинственный крысолов на борту «Звезды морей».

Крысы и смерть человека. Я слишком мало знал о медицине, чтобы связать эти два факта. Мне помог доктор Дея. Я пригласил его сюда, чтобы он поправил и по возможности дополнил мои выводы. От него же я узнал, что одной из общих болезней крыс и людей является трихинеллез. Оказалось, что не представляет труда создать эпидемию этой болезни среди крыс на борту изолированного судна. Человека же заразить трихинеллезом гораздо трудней. Это может получиться только тогда, когда человек съест сырое мясо зверя, зараженного трихинеллезом. В самом деле, гипотеза необычайна и фантастична, а именно такое определение употребил Пол. Примем за исходный факт то, что таинственный крысолов ловил крыс для того, чтобы накормить их сырым мясом свою жертву. Было ли это возможным? Да, было. Мы все помним, что Герхард фон Модров не ходил на полдники. Он ел у себя в кабинете одно и то же блюдо — бифштекс по-татарски. Вырезку заранее приготавливал Том и посылал лифтом в буфетную. Из буфетной полдник для Модрова относили Селим или Джейн. Сырое крысиное мясо мог добавить любой из вас, достаточно было отослать Селима с каким-нибудь поручением. Конечно, Селим и Джейн не имели бы с этим никаких трудностей.

Так ли уж в самом деле фантастична эта гипотеза? Предположим, что убийце необходимо было соблюсти видимость естественной смерти. Если мы примем эту версию, то действия преступника будут выглядеть вполне логичными. Трихинеллез в первой стадии дает симптомы, аналогичные гриппу, в дальнейшем — пищевому отравлению. Ничто не мешало похоронить Модрова в открытом море. Доктор Дея принял другое решение, руководствуясь, как он сам мне сказал, скорее интуицией, чем реальными данными.

Когда стало известно, что тело Модрова будет сохранено для вскрытия, таинственный крысолов почувствовал угрозу. На самом деле угроза была невелика. Обнаружение личинок трихин в теле покойного не обязательно должно было быть связанным с преступлением — могло вызвать удивление и разбирательство, как попало на судно зараженное мясо и сколько людей его ело.

Таинственный крысолов, однако, был другого мнения. Он решил, что необходимо ликвидировать опасного свидетеля — Пола Риза.

Что же мог увидеть Пол? Предположим, что он встретил крысолова в какой-нибудь компрометирующей ситуации, скажем, с пойманной крысой в руках. В ходе следствия он мог бы вспомнить об этом. Трудно сказать, хватило бы этого факта для формулирования обвинения или нет. Но убийца почувствовал угрозу, начало работать воображение. И он пошел на убийство во второй раз, желая затереть всяческие следы.

Ловушки видел Селим в каюте Райта. Не вытекает ли из этого факта предположение, что именно Райт был таинственным крысоловом? Он мог желать смерти Модрова по причине, которую я не буду озвучивать. Но Райт имел привычку не запирать дверь в свою каюту. Вполне правдоподобно, что убийца подкинул ловушки для того, чтобы направить на него подозрение. Они исчезли через несколько часов после того, как убийца убедился, что я спрашивал Райта, не забавлялся ли тот ловлей крыс. Это было сделано для того, чтобы я начал подозревать Райта в попытке уничтожить вещественные доказательства под влиянием страха.

Ловушки видели Пол и Джейн, встретившись в пассажирском салоне. Селим слышал фрагмент их разговора. Джейн объясняла свое присутствие в той части судна ностальгией по прошлому, просила не упоминать об этом другим. О чем они разговаривали перед этим, мы не знаем. Предположим, что Джейн является таинственным крысоловом. Пол встречает ее с ловушками или с крысой в руках...

— Питер, — отозвалась Джейн, — ты фантазируешь. Задумайся на минутку — там нет освещения, фонарик видно издалека. Там невозможно кого-либо застать внезапно.

— Джейн, здесь ты блефуешь. Все было иначе. Пол перед походом в законвертованную часть судна подал туда питание на освещение. Войдя в холл, он увидел свет фонарика в салоне и щелкнул выключателем. Ты неожиданно оказалась в блеске люстр с крысой в руках. Я позвал сюда Тома, который подтвердит, что Пол пошел за запчастью для холодильника без фонарика. Давай откроем карты. Когда ты выходила из пассажирских помещений, Пол сказал тебе: «Не забудь вымыть руки после этой прогулки». Таинственный крысолов — это ты.

— Питер, ты сошел с ума!

— Нет. Сначала мне казалось, что у тебя нет никаких мотивов для убийства Модрова. Но затем он нашелся. Помнишь, когда мы просматривали ящики письменного стола твоего мужа, я нашел генеалогическое дерево семейства Модровых? У твоего мужа был брат Георг, но контактов братья не поддерживали. Я попросил своих приятелей, чтобы они собрали сведения о том человеке. Вчера через радиооператора «Триглава» я запросил ответа на два вопроса. Один из них звучал так: «Необходимы полные и достоверные сведения о наследстве Герхарда фон Модрова». Сегодня получен ответ, какой я и ожидал.

После войны брат твоего мужа вложил капитал в химическое производство, а именно в создание искусственных волокон. На этом он заработал большие деньги. Два года назад он продал свои фабрики, весь капитал разместил в акциях, купил виллу в Баден-Бадене и из Гамбурга перебрался туда на постоянное жительство. Но спокойной и удобной жизнью рантье он наслаждался недолго и четыре месяца тому назад умер. Герхард успел произвести формальности вступления в наследство, других наследников не было. Размер его наследства был оценен работниками «Ивнинг Телеграф» в несколько миллионов марок. Собственно, именно поэтому Модров поспешил выйти на пенсию. Он поехал в Европу, чтобы зажить в роскошной вилле в Баден-Бадене с молодой красивой женой, время от времени выбираясь в свои излюбленные туристические походы. Он не знал, что у его жены имелись другие планы. Да, Джейн, несколько миллионов марок — это понятный мотив убийства.

Я упомянул о том, что в моей депеше содержалось два вопроса. Второй вопрос касался Ричарда Гордона. Нам он не знаком, его знает только Джейн. Это молодой ученый, паразитолог, который в силу своей специальности отлично знал биологический цикл trychinella spiralis. Ричард Гордон был любовником Джейн. Скорее всего, сумасшедшая задумка с бифштексами из крысиного мяса принадлежала ему. Так как «Ивнинг Телеграф» широко расписывала происходящие на «Звезде» события, мне стало интересно, как мистер Гордон реагировал, читая те статьи. Сегодня я получил ответ. Он тебя предал, Джейн, сбежал. С того момента, когда появилась статья под заголовком «Таинственный крысолов на “Звезде морей”», Гордон перестал показываться в институте, также не видели его и по месту прежнего жительства.

Когда я входил в пассажирскую часть судна, я еще не знал обо всем этом. Я чувствовал, что оба убийства связаны с теми салонами, но действовал в потемках. В «Андромеде» я наткнулся на крыс, находившихся в наркотическом трансе. Одна из моих версий предполагала, что мотивом убийства могло быть желание скрыть факт перевозки контрабанды. На некоторое время я снова пошел по фальшивому следу. Контрабанду — скорее всего, героин — действительно перевозили. Всей правды мы уже не узнаем. Часть товара была уничтожена крысами, другая оказалась за бортом вместе с контрабандистом.

Я по глупости попал в западню. Страшную смерть ты мне приготовила, Джейн. О том, что я собираюсь туда пойти, знала только ты, и пошла пораньше, поджидая меня. Твой план был отчаянным. Ты хотела меня убить, так как я слишком много знал. Ты рассчитывала на то, что пожар охватит весь лайнер. Это был бы для тебя наилучший выход. Уничтожая судно, ты уничтожила бы и вещественные доказательства, я имею в виду останки твоего мужа. Ты очень жестока, Джейн. Задыхаясь от дыма, я проклинал тебя, и желал выжить также и для того, чтобы сказать — я знаю все...

— Питер, как ты можешь! Ты ведь знаешь, что я не могла бы нанести тебе вреда.

— Джейн, весь мой логичный вывод был излишним. Он может быть важным для судей, скамьи присяжных... О личности убийцы я знал уже в той подсобке, которая должна была стать моей газовой камерой. Единственное, чего я не знал — причину. Джейн, ты забыла снять свой браслет с серебряными цепочками. Старый испанский ремесленник... Я слышал их позвякивания, когда ты наливала виски в бокал тем вечером, когда мы занимались любовью. Я не мог ошибиться. Твой браслет забренчал, когда ты протянула руку, чтобы запереть меня в западне как крысу.

Джейн вскрикнула:

— Нет... Нет... Нет...

Она вскочила со своего места и побежала коридором, а потом по трапу наверх. Собравшиеся в кают-компании слышали, как захлопнулась дверь апартаментов Герхарда фон Модрова.

Коллингс не двинулся с места. После некоторого перерыва он продолжил излагать свои выводы.

— Мне не известно, каким образом Джейн узнала о том, в какое именно время Риз будет возвращаться с рулевой рубки. Может, он сам ей сказал, может, двери ее апартамента были приоткрыты, и она услышала разговор Риза с Напорой. Также не исключено, что, прогуливаясь по шлюпочной палубе, она заглянула в боковое окно рубки и увидела там Риза. Время было идеальное — все находились по своим каютам. Она притаилась внизу трапа. Предполагаю, что после выстрела, убедившись, что тот был точным, она выбежала на палубу, выбросила пистолет и наружными трапами вернулась к себе. Из апартаментов Модрова есть прямой выход на открытую палубу. В то время, когда Райт стучал в дверь, Джейн поспешно снимала джинсы и свитер, чтобы переодеться в халат. Это все, что я хотел рассказать.

В кают-компании воцарилась тишина. Коллингс только сейчас отошел от двери, о которую опирался, и сел на ближайший стул. У него был вид человека, исчерпавшего все свои силы. Все сидели ошеломленно. Алан Райт, белый как мел, встал первым. Он направился сначала в сторону своей каюты, но потом передумал, вернулся и прямо из кают-компании вышел на палубу.