Его разбудили громкие стуки в дверь. Спросонья он не мог понять, что это за шум. Он неохотно открыл глаза. В каюте царила кромешная тьма. Он нащупал рукой выключатель ночника и внезапно вернулся в реальный мир — знакомая мебель, будильник, который показывал четыре часа двадцать минут, головная боль и несносный шум. Кто-то энергично дергал ручку двери. Я проспал будильник, подумал он. Подошел к двери и крикнул:
— Что случилось? Уже встаю.
— Какая радость — граф уже проснулся. Ты уже полчаса как должен быть на мостике, — послышался писклявый голос Дурика.
— Сейчас поднимусь. Можешь идти спать.
— Премного благодарен за разрешение.
Тяжелые шаги старпома свидетельствовали о том, что он отошел от двери и направлялся в сторону кают-компании. Похоже, у него плоскостопие, подумал Коллингс. Наверняка теперь запрется в буфетной и сожрет, как обычно, все ночные порции. Он всунул голову под кран с холодной водой и поспешно оделся. Головная боль улеглась, но, когда он запирал дверь, вернулась с удвоенной силой.
Джим окинул его критическим взглядом.
— Вы выглядите, сэр, как после хорошей пьянки.
— Немного перебрал виски, ну и слишком мало спал — за последние двое суток только семь часов.
— Так отдохните в штурманской на диване. Можете спать спокойно, сэр, если появится Напора, мы успеем вас разбудить.
— Наверно, так и сделаю. Дурик передавал что-нибудь особенное?
— Барометр падает, где-то с полуночи резко пошел вниз. Утром, похоже, задует.
— А, черт с ним. Мне необходимо хотя бы два часа сна. Разбудишь меня в семь. Ты выяснил чего-нибудь?
— Не понятно, что важно, а что нет. Я тут подумал, что лучше вам спуститься к нам в столовую команды и поговорить с ребятами.
— Наверно, ты прав. Пожалуй, зайду к вам еще сегодня. Не забудь разбудить меня в семь. Мне бы не хотелось, чтобы меня будил Напора.
— Можете быть спокойны, сэр.
Через два часа Коллингс чувствовал себя значительно лучше. Головная боль осталась неприятным воспоминанием. Он просмотрел заметки Дурика и задумался перед барометром. Давление падало быстро. Через пару часов даст нам жару, подумал он.
Алан явился на вахту пунктуально. Он был в плохом настроении.
— Вы с Селимом хотите меня с ума свести. Закрутили мне голову с этими ловушками.
— Это почему же?
— Потому что их нет в моей каюте. Я заглянул за койку, перевернул все в каюте вверх ногами и не нашел ни следа ловушек. Растворились в воздухе, или их вообще не было.
— Их мог забрать тот, кто положил. Когда ты искал их?
— Рано утром. Я встал в шесть, не мог спать. И без барометра чувствовал, что с давлением не все в порядке.
— А вчера что ты делал после вахты?
— Я что, каждый день теперь должен докладывать о каждом моем шаге?
— Нет. Хочу знать, был ли ты в каюте, или кто другой в твое отсутствие забрал ловушки.
— К черту все ловушки! На борту полно сумасшедших. Не было меня в каюте, я пошел в столовую команды играть в карты. По крайней мере, там нормальные люди, а тут такая атмосфера, что хоть вешайся.
— Дверь запер, когда уходил?
— Не уверен, вроде оставил открытой.
— Дело твое, но я посоветовал бы тебе не забывать запирать дверь.
* * *
Было еще совершенно темно. Пилот передвинул рукоятку газа на себя до упора. Левый мотор набрал максимальные обороты, корпус самолета задрожал. Убрал газ и снова увеличил. Затем правый мотор... Готовились к полету. Фоторепортер демонстративно зевал, Кэт была возбуждена:
— Фрэнк, я первый раз лечу на таком маленьком самолете, и слегка боюсь.
— И ты совершенно права. Посмотри на физиономию пилота. Он вообще не хотел лететь. Говорил, что с возвращением будут проблемы.
— Зачем ты меня пугаешь?
— Это правда. Над Атлантикой сплошные шторма, а это легкий самолет.
— И мы должны туда переться?
— Это последний шанс сделать снимки каравана. Позднее будет хуже.
— Ты не умрешь спокойно в постели, но зачем ты тащишь меня с собой?
— В постель?
— Пока в самолет. В постель я бы меньше боялась.
— Дорогая, самолет перед свадьбой — это класс!
— Совсем хлопец сбрендил. Ну вот, поехали...
Сразу после взлета самолет нырнул в тучи. На высоте двух тысяч метров летчик включил автопилот. Он закурил сигарету и обратился к Фрэнку:
— Мистер Диксон, если бы я не обожал вас, то не согласился бы на этот рейс. И я не уверен, что на обратном пути мы попадем в Нью-Йорк.
— Что поделаешь! Только не увозите нас в Европу, так как Кэт там еще не была, а она боится всего нового.
— Посмотрим, будет ли вам так же весело, когда нас начнет бросать в воздухе. Вам дали точные координаты? Я не буду искать ваш караван дольше пятнадцати минут.
— Давайте сойдемся на двадцати!
— Окэй, но ни минутой больше.
Полет длился довольно долго. Фоторепортер заснул сразу после взлета. Кэт была сильно разочарована тем, что не видно океана. В девять тридцать летчик выключил автопилот и начал медленно снижаться. Фрэнк разбудил фоторепортера.
— Скоро будем над целью. Очнись и вспомни, где ты находишься и куда летишь.
— Все в порядке.
— Облака очень низко, — отозвался пилот, — если координаты подведут, то мы их не найдем.
— Вода! — крикнула Кэт.
Они вынырнули из облачного слоя. Океан был неспокоен, но видимость была хорошая.
— Мистер Диксон, начинаю отсчет. Ищите внимательно свой караван.
— Уже вижу. Левее, на горизонте. Вы точно вышли на цель.
Пилот изменил курс. С высоты полета суда выглядели как действующие модели.
— Интересно было бы взглянуть на твоего Коллингса, — произнесла Кэт.
— Смотри в оба. Наверняка он где-то на палубе.
* * *
Коллингс спустился на завтрак. Кают-компания была почти пуста. Райт и Напора позавтракали раньше, Джейн попросила завтрак в каюту, Финсбери еще спал, Смит и Харроу, заканчивающие прием пищи, сидели в разных концах стола, отвернувшись друг от друга. У Селима так тряслись руки, что он едва справлялся с подачей блюд. Коллингс ел яичницу и продумывал программу действий на текущий день. Ему надо было побеседовать еще с тремя не слишком дружелюбными личностями, а также сходить в каюту Пола. Он решил начать с последнего. Через некоторое время казначей и механик завершили завтрак и покинули кают-компанию. Он остался один на один с Селимом.
— У тебя есть ключ от каюты мистера Риза? — спросил он.
— Да. Вчера даже хотел посоветовать вам туда сходить. Сейчас его принесу.
— Ты заходил туда?
— Да, после несчастного случая. Я собрал все, что у него было в карманах, и положил на стол. Я ничего не трогал, все осталось так же, как было тогда, когда мистер Риз пошел устранять неисправности в рулевой рубке.
— Хорошо, принеси ключ. И завари мне кофе, если у тебя получится.
Коллингс спрятал ключ в кармане и занес кофе в свою каюту. Выпил кофе, побрился и принял душ. Вспомнил о самолете, посмотрел на часы. Девять тридцать. Он вышел на палубу через двери кают-компанию, ведущие на открытую палубу, погулял по ней минут пятнадцать. Без четверти десять над судном появился самолет. Это был двухмоторный гидроплан. Сначала он покружил на высоте метров шестьсот, а затем начал снижаться. Коллингс прочитал надпись на его фюзеляже: «Ивнинг Телеграф». На последнем заходе самолет пронесся так низко, что казалось — зацепит надстройку своими крыльями.
Кто-то коснулся его плеча. Обернувшись, он увидел Напору.
— Этот самолет — ваша заслуга? — спросил поляк.
Коллингс подтвердил кивком головы.
— Фотографируют?
— Угу.
— Для нас это не очень приятно.
— Почему же, будете иметь хорошую рекламу.
— Отличную: Польская морская спасательная компания перевозит трупы через Атлантику.
— Не будьте таким капризным, на снимках будет и ваш буксир. Это тяжелая буксировка.
Напора не отозвался. Некоторое время они постояли вместе, наблюдая, как самолет, выполнивший свое задание, помахал им крыльями и исчез за горизонтом.
— Сдается мне, что прогнозы капитана Савицкого будут оправданы. Барометр падает, береговые станции передают предупреждения о сильных ветрах. Полагаю, что шторм настигнет нас во время вашей вахты.
— Уже сегодня?
— Нет, скорее, этой ночью.
Они вернулись в кают-компанию. Коллингсу показалось, что поляк хотел ему сказать еще что-то, но, очевидно, раздумал, так как пошел в свою каюту. Коллингс вынул ключ, подержал его в руке, как бы взвешивая. Ему было как-то не по себе. Пол вроде не имел тайн перед ним, но сейчас он собирался копаться в вещах приятеля для того, чтобы проверить, не укрывал ли чего Пол. Ну что ж, так нужно, решил он и повернул ключ в замке.
Воздух в каюте был несколько затхлым — Селим добросовестно закрутил барашки иллюминатора. Видно было, что Пол читал лежа, так как подушка и одеяло были смяты, а детектив лежал раскрытым на ночном столике обложкой вверх. На обложке был нарисован пистолет, ствол которого был направлен на смотрящего. Коллингс прочитал название: «Убийца ошибается один раз». Он раздвинул шторки, сел в кресло и закурил сигарету. Он не спешил производить поиски. Время было достаточно. Он решил, что начнет с письменного стола. На столе лежали всякие мелочи из карманов Пола: платок, ключи, ручка, записная книжка-календарь. Он взял ее в руки. Перед выходом в рейс Пол делал разные заметки: список справочников, номера телефонов, встречи. Коллингс даже нашел свой телефон с припиской — «позвонить Питеру в четверг в полдень». Он тогда ответил на этот звонок, они договаривались, что наймутся на «Звезду морей». Записи прекратились пятого октября. После выхода в море Пол не сделал ни одной. Коллингс отложил записную книжку.
На столе стояли в рамках фотографии двух женщин. Обе были знакомы Коллингсу. Старшая — седовласая женщина с задумчивым видом, губы которой были очень похожи на губы Пола — это его мать. Девушка в открытом купальнике-двойке, играющая с большим цветным мячом на пляже, с широкой белозубой улыбкой — это Мэри, с которой Пол познакомился пять лет назад и все не мог набраться отваги предложить ей руку и сердце. Сначала он говорил, что моряки в принципе не должны жениться, потом придумал, что мужчине нельзя жениться до тех пор, пока он не обзаведется собственным домом. Коллингс разговаривал с Мэри месяц тому, и та шутила, что времена изменились, теперь предложение должна делать девушка. Она провела опрос среди замужних приятельниц, и оказалось, что восемь из десяти сами делали предложения своим парням. Мэри собиралась поступить аналогично сразу после возвращения Пола из Кадиса.
Он отвернулся от фотографий и выдвинул первый ящик. Сверху лежали две пачки писем, авторами которых были женщины со снимков. Он отложил их в сторону. Далее лежали черновики и заметки Пола о судовой электротехнике, какие-то схемки и наброски на разрозненных листах. Пол был влюблен в свою специальность и неустанно повышал квалификацию. Книги и профессиональные журналы занимали почти все ящики стола. В последнем лежала элегантная папка для письма. Коллингс знал о привычке Пола постоянно писать письма Мэри. Он каждый день находил время для этого. Иногда дело ограничивалось одним предложением «Скучаю по тебе!», в другой раз он разражался многостраничными излияниями. Коллингс открыл папку, с которой высыпались несколько листов, покрытых мелким ровным почерком. Первый лист был озаглавлен большими буквами: «Любимая Мэри». Текст письма был разделен на абзацы, которые начинались с определенной даты. Коллингс углубился в чтение.
Он пропускал фрагменты, где Пол вспоминал последний отпуск, проведенный вместе с Мэри, или писал о том, как он скучает по ней. Он выискивал все, что касалось судна. Пол давал забавные характеристики членам экипажа. Большинство их было озвучено в присутствии приятеля, так что они не стали новостью для Коллингса. Свои записи о Джейн Пол подытожил так: «Одним словом, она замечательная женщина. Алан влюблен в нее без взаимности, а я желал бы любоваться ею издалека. Не хотел бы оказаться в ее руках. При всем своем внешнем спокойствии она кажется мне хищницей, притворяющейся кошечкой. Каждый мужчина, попавший в ее сети, падет ее жертвой. Не могу понять, на чем держится их супружество, чем ее привлек этот тупой пруссак?»
Наконец запись, датированная двадцать четвертым октября, на тему смерти Модрова: «Ну и дела! Представь себе, этот чопорный пруссак неожиданно дал дуба. Но торжественный и красивый обряд морских похорон нас минул, потому что польский лекарь что-то заподозрил и велел положить тело покойного в морозильную камеру. А поскольку мне пришлось запустить в работу эту камеру, то выходит, что первый раз в жизни я исполнял роль могильщика. Прекрасная Джейн показала высший класс, вела себя достойно, страдала естественно, без перебора. Если польский врач прав и вскрытие покажет, что Модров был отравлен, представь себе, что я пересекаю Атлантику вместе с убийцей. Интересно, кому могла быть выгодна смерть Модрова? На борту «Звезды морей» собралось довольно-таки неприятное общество, от этих людей можно всего ожидать».
На следующий день Пол написал: «У нас труп в холодильнике, а на борту все как обычно. Вдова тактично страдает в одиночестве. Поскольку ничего определенного не было сказано, складывается впечатление, что все приняли удобную версию — Модров умер естественной смертью. Я собрался поразмышлять на эту тему вместе с Питером, но он как раз отправился на вахту».
Двадцать шестое октября, день смерти Пола: «Кок угостил меня замечательными гренками с мозгами. Скука ужасная. Через два-три дня у меня закончится запас детективов, придется их перечитывать. Что касается смерти Модрова, то мне пришла в голову совершенно фантастическая гипотеза. Увы, я даже не смогу ее подробно описать, так как почти не разбираюсь в медицине. Может, Питер более грамотен в той материи, или польский врач будет доступен. Если ничего не выйдет, в Кадисе зароюсь в библиотеке. Вообще-то, я вернусь в Штаты самолетом, так что это письмо привезу с собой в кармане...».
На этом записи закончились. Последнюю сторону Коллингс прочитал дважды, а потом переписал ее в свой блокнот. Никакой подсказки для себя он не нашел. Подтвердилась только гипотеза о том, что Пол перед гибелью проводил какие-то изыскания в деле смерти Модрова и не успел поговорить об этом с приятелем. Убийца, похоже, ориентировался в том, что ему угрожает раскрытие, и хладнокровно вынес Полу смертный приговор. Не то чтобы Коллингс струсил, но он подумал, что должен быть крайне осторожным, чтобы не разделить судьбы приятеля. Пока он не чувствовал никакой угрозы, ведь он еще не знал ничего такого, что могло направить его на след убийцы. Разве что Финсбери был возможным убийцей. То, что рассказал Фрэнк, укладывается в канву одной из версий.
Коллингс вернул папку на место, просмотрел бегло ящики ночного столика, открыл платяной шкаф и взглянул на одежду Пола. Придя к заключению, что больше в этой каюте делать нечего, он старательно замкнул дверь, положил ключ в карман и решил оставить его у себя, не отдавать Селиму. Затем он постучал в дверь старшего помощника и услышал тонкий голос Финсбери:
— Кто там?
— Коллингс.
Раздались щелчки ключа, дверь приоткрылась, и в ней показалась круглая голова с маленьким, похожим на картофелину, носом.
— Я не ожидал твоего визита, на мне только пижама.
— Мне это не помешает.
Дурик распахнул дверь и впустил Коллингса внутрь.
— Могу я спросить, что склонило тебя к посещению моей обители? — спросил он ироническим тоном, стараясь скрыть свое замешательство.
— Я ищу убийцу Пола.
— Ты не туда попал, здесь его нет.
— Ты уверен в этом?
— Не наглей, ты у меня в гостях.
— Кто-то убил Пола, и я не вижу повода, чтобы подозревать тебя меньше остальных.
— Хочешь отомстить за него.
— Громко сказано. Я хочу лишь найти убийцу и отдать его в руки правосудия.
— Как патетично! Ты прямо пастор.
— Или полицейский.
— В таком случае, господин инспектор, вы можете пояснить, какую я имел причину для убийства Пола Риза?
— Может, он узнал слишком много о... например, о бриллиантах.
— Что тебе известно на эту тему?
— Полагаю, пока слишком мало для того, чтобы имело смысл стрелять в меня. Знаю, что тебе удалось провести полицию в Нью-Йорке.
— Снюхался с копами?
— Давно уже. Ты забываешь, что мой отец был шерифом.
— Если бы у полиции были хоть какие-то доказательства, они бы не выпустили меня из своих рук. А кроме того, никто в своем уме не повезет бриллианты через Атлантику в этом направлении.
— Ну значит, везешь что-то другое.
— Ты думаешь, что твоя наглость сойдет тебе с рук? Я тебе сказал, что здесь нет убийцы Пола. Теперь убирайся.
Коллингс медленно поднялся.
— А то что? Здесь не Вьетнам, не забывайте, мистер Финсбери.
— Но это моя каюта. Сейчас возьму тебя за шкирку и выброшу отсюда.
— Да, ты способен на многое. Можешь даже послать человека под сломанную стрелу и потом показать под присягой, что тот действовал вопреки твоим приказам.
— Ты, паршивый легаш, смотри, чтобы случайно не выпасть за борт.
— Хорошо, буду стеречься, но думаю, что перед этим сумею тебя застрелить.
Дурик попятился, его трясло от возбуждения. Он был взбешен, но и испуган, однако глаза его вспыхнули опасным блеском.
— Ты мне еще ответишь за эти угрозы, — кричал он тоненьким голосом. — Я тебя сгною. Можешь искать эту контрабанду, пока не усрешься, пароход большой, будет тебе чем заняться, может, и найдешь убийцу Пола, но скорее всего, ты встретишься с самим Полом лично.
— Если ты спрятал что-нибудь, то наверняка так по-идиотски, что я найду это без всякого труда. А если кто-нибудь встанет на моем пути, то я его пристрелю.
Дурик двинулся вперед и засипел севшим голосом:
— Убирайся отсюда, не то...
Коллингс спокойно вышел за дверь, притворил ее тихо, без стука и прошел через кают-компанию на палубу подышать свежим воздухом. Правильно ли я сделал, что вывел Дурика из равновесия? — размышлял он. Бросил ему вызов в вопросе контрабанды? Удостоверился, что он не очень-то уверен в себе, это хорошо. Может, даст себя спровоцировать и сделает какую-нибудь глупость. В свою очередь, разумней будет носить с собой пистолет.
Он спустился внутренним трапом на палубу ниже, где располагался камбуз и помещения команды. В столовой играли в шашки матросы из первой вахты.
— А где Джим? — спросил он.
— У вашей вахты сегодня постирушки. Позвать его?
— Нет, не надо. Ничего срочного. Поговорю-ка я пока с коком. А у вас что нового?
— Скучища. Дурик всю вахту хвастался своей храбростью во Вьетнаме, невозможно было его остановить. Тут Бобу пришла в голову блестящая мысль: мы стали притворяться, что нас прохватил понос, и бегали по очереди в гальюн, чтобы отдохнуть от его болтовни.
— Сочувствую. Недавно имел с ним тяжелый разговор, так он меня чуть не побил.
— Будьте осторожны. Он говорил еще, что вы задираете нос, суетесь, куда не следует, и что это может кончиться тем, что выпадете за борт посредине Атлантики.
— Что, он меня выбросит?
— Этого не говорил, но дал понять, что тот, кто застрелил мистера Риза, не будет церемониться, когда поймет, что кто-то топчется по его следам.
— Что ж, логично, но откуда он знает, что убийца захочет выбросить меня за борт? Проще подстрелить из-за угла.
— Ну, вы знаете, он как начнет болтать...
— Интересно, он мне недавно сказал то же самое, но обещал сделать это собственноручно.
— Мистер Коллингс, это не шутки.
— Ему не удастся запугать меня... А Риз часто заходил к вам?
— Да. Он говорил, что у нас веселей, чем в том чокнутом обществе наверху. Порой играли в шашки, но чаще он посиживал у кока. Знаете, он любил поесть.
— Не говорил ли он чего-нибудь такого, что казалось вам странным? Может, что-то на тему смерти Модрова или о контрабанде?
— Нет, ничего такого. Мы хотели бы вам помочь, все тут задумывались над этим, но... Он был как всегда, шутил, играл в шашки или в бильярд, потом шел на камбуз и заглядывал в кастрюли.
— Может, рядом с кастрюлями он был поразговорчивей. Пойду, поговорю с Томом.
— Попробуйте. Мы его уже спрашивали, но, может, сейчас что-нибудь припомнит.
Когда Коллингс вошел на камбуз, Том как раз закончил отбивать мясо для бифштексов. На приветствие он усмехнулся, показав ровный ряд белоснежных зубов. Том имел довольно сложное происхождение. Его бабка по матери была негритянкой, а дед был китайцем, со стороны отца бабка тоже была негритянкой, а дед — метисом. Эта мешанина пошла Тому на пользу. Был он стройный, гибкий, всегда с хорошим настроением, и хотя ему было уже под сорок лет, выглядел он на двадцать с лишком.
— Вы пришли с инспекцией, или вас привел голод?
— Ни то, ни другое, Том. Пришел разузнать кое-что о Поле.
— Вы собираетесь найти его убийцу?
— Ты прав, хочу найти убийцу и доказать его вину. Боюсь, что по окончанию рейса полиция ничего не сможет найти, а мне не хочется , чтобы убийца разгуливал беззаботно на свободе.
— Не знаю, смогу ли я чем-нибудь помочь. Вы очень спешите?
— Нет.
— Может, я вам приготовлю гренки с мозгами? Я быстро сделаю. Это была любимая закуска Пола.
— Знаю, он о них даже писал своей девушке. Охотно попробую.
Том хлопотал у плиты, одновременно разъясняя тонкости приготовления такого, казалось бы, нехитрого блюда:
— Видите ли, если варить одни мозговые кости, даже с большим количеством овощей, то мозги не будут иметь нужного вкуса. Лучше всего варить кость, на которой осталось немного мяса, а в кастрюле кроме говядины следует иметь какое-нибудь другое мясо, также побольше овощей и зелени. Если бульон наваристый, пахучий, то мозги приобретут необходимый вкус. Но это еще не все, их надо правильно намазать на гренки. Это не так-то просто, гренки должны быть с ржаного хлеба, слегка хрустящие и теплые. Подогревание в печи или гриле портит вкус. Гренки должны быть теплыми, а медулья горячей. Поэтому, когда гренки доходят, надо быстро выколотить мозги из костей и тут же намазать, пока не остыли, вот, именно так! И надо помнить еще об одном — ни в коем случае не солить при варке, соль есть на столе, прошу посолить самому, непосредственно перед употреблением. Мозги должны почти обжигать рот. Ну как, понравилось?
Коллингс с полным ртом не мог ответить, только кивнул и поднял большой палец. Когда он съел первую порцию, Том, который внимательно следил за ним, приготовил следующую. Потом третью... И продолжал говорить:
— Только соль, никакой горчицы, кетчупа или перца. Они испортят этот тонкий, деликатный вкус.
— Слушай, Том, да ты просто художник, позволишь мне заглядывать сюда почаще?
— Разумеется. Вы знаете, существуют блюда, которые можно есть только на кухне, потому что по дороге на стол они теряют вкус. По дороге в кают-компанию лифты, тележки, подносы и сквозняки. Пол, например, обожал овощи, вынутые непосредственно из кипящего бульона. Не раз обжигался. Здесь же, у меня, он впервые попробовал бычий хвост, прямо из котла — на тарелку или крышку, дать немного остыть, и потом руками, пальчиками, кусочки мягкого хряща, жир стекает по подбородку...
— Послушай, Том, как тебе удалось не растолстеть до сих пор?
— Так ведь ем мало — нанюхаюсь при готовке, потом нет аппетита. А дома отъедаюсь стряпней женушки, так же прихожу на кухню и вытаскиваю кусочки получше из кастрюль... Но вы знаете, что дома приходится бывать нечасто.
— Знаешь, Том, Пол в последний день перед смертью писал своей девушке, что догадывается о чем-то по поводу кончины Модрова, но не был уверен. Он хотел поговорить со мной, а также покопаться в медицинской литературе. Не успел. Может, тебе что-нибудь говорил, он к тебе частенько захаживал.
— Увы, он не разговаривал со мной ни о Модрове, ни о медицине. Нет, в самом деле — нет.
— И по возвращению с пассажирской части он ничего не говорил?
— Нет. Он принес какую-то запчасть и принялся ремонтировать холодильник. Потом пошел выключить освещение салонов, заняло это некоторое время, потом заглянул в кастрюли, как обычно, и пошел принимать душ. Сказал, что после той пыли и крыс должен хорошенько помыться.
— Ты уверен, что Пол выключил освещение в салонах?
— Конечно. Он сперва хотел, чтобы мой помощник пошел посветить ему фонарем, но я не согласился. Было много работы, а вы знаете, что у нас все привыкли, что еда подается точно по расписанию. Мистер Пол сказал, что справится без нашей помощи, пошел в помещение ГРЩ и включил освещение пассажирских салонов, насколько помню, горели все верхние лампы.
— Кто-нибудь, кроме Пола, имел привычку забегать на камбуз?
— Нет, никто. Раз только миссис Модров пришла напомнить о бифштексах по-татарски для мужа, когда я забыл про них.
— Ага, помню. Эти бифштексы поднимали Модрову наверх, и он никогда не приходил на вечерний чай.
— Ну да, так было много лет. Специально для него я в каждом порту брал свежую вырезку. Мистер Модров сам готовил блюдо в своих апартаментах, это была его любимая закуска, и он считал, что эти бифштексы очень полезны для здоровья. Он не ел их в кают-компании, не хотел, чтобы другие видели.
— А кто их заносил ему?
— Не знаю, что там у вас наверху делается, я посылал вырезки лифтом. Наверно, Селим их забирал.
Коллингс посмотрел на часы, было одиннадцать тридцать.
— Подходит время обеда, — сказал он, — не буду тебе мешать, Том. О твоем приглашении не забуду.
— Буду рад. Мне жаль, что я ничем не смог вам помочь.
— Ну, это как сказать. Я пока еще только собираю сведения. Может, придет момент, когда они начнут соединяться в одну картину.
Том усмехнулся понимающе и занялся своей работой. Когда Коллингс выходил из камбуза, то слышал, как тот зовет помощника и выговаривает ему: «Ты снова засмотрелся на море, где это видано, чтобы так долго набирать картофель. А сейчас резать лук, быстро!»
* * *
Коллингс перед обедом улегся на койке. Он хотел просто отдохнуть и собраться с мыслями, но задремал. Разбудил его стук в дверь и голос Селима:
— Мистер Питер, обед на столе.
Коллингс разозлился на себя самого — второй раз за день его пришлось будить. Выпал с суточного ритма, к которому привык с тех пор, как стал вторым помощником.
Он сполоснул лицо холодной водой и вышел. В кают-компании все были уже за вторым блюдом. Благодаря опозданию он разминулся с Финсбери, который поел раньше и пошел на вахту.
При виде Коллингса Джейн улыбнулась. У нее было бледное лицо и покрасневшие глаза. Садясь за стол, Питер понял, что перед его приходом здесь разразился какой-то скандал. Напора объяснил, в чем дело:
— Мистер Коллингс, во время обеда старпом спросил меня, не пользуетесь ли вы радиостанцией.
— И что вы ему ответили?
— Сказал, что вы получили такое разрешение. Он упрекнул меня, что таким образом руководство экспедиции признает официальным проводимое вами следствие, и заявил, что это незаконно и что он подаст соответствующую жалобу американским властям.
— Он этого не сделает, да и его жалоба не будет иметь никакого значения. Сведения, которые вывели его из равновесия, получены как раз от нью-йоркской полиции.
— Вполне возможно, что вы правы, но вы помните о нашем уговоре?
— Да, помню. Постараюсь не вызывать возмущения.
— Поскольку мы не можем делать особых исключений, я объявил всем присутствующим, что радиостанция «Звезды морей» снова зарегистрирована, и каждый, после согласования со мной, может пользоваться ей.
— Тебе что-нибудь известно о самолете, который утром кружил над нами? Я заметил на нем надпись «Ивнинг Телеграф», — спросил Райт.
— Я сообщил им о произошедшем на борту убийстве, так что, вероятно, они делали снимки.
За столом воцарилось молчание. Смит сидел с мрачным лицом, а Харроу посматривал на него с кривой усмешкой. Коллингс обратился к нему:
— Я хотел бы поговорить с вами, но вы всегда запираетесь и неохотно открываете дверь.
— Каюта — мой дом, а мой дом — моя крепость, — произнес Харроу. — Однако я ничего не имею против разговора. Если вы не против, жду вас через полчаса здесь, в кают-компании.
— Хорошо, постараюсь устроить кофе.
Обед закончился, все по очереди расходились по своим каютам. Коллингс подошел к Джейн.
— Ты сегодня плохо выглядишь.
— Ах, Питер, после нашего разговора нашла на меня хандра, и я прикончила в одиночку ту бутылку. Легла в постель совсем пьяная.
— Ну и как, помогло тебе это лечение?
— Не очень. Алкоголь может приглушить тоску, но потом, когда перестает действовать, все становится еще хуже... Ну как, обнаружил что-нибудь интересное?
— И да, и нет. Множество мелочей, которые пока не имеют значения ни для одной из версий. Наиболее важное — Дурик подозревался в контрабанде и за ним следил Интерпол.
— Подозреваешь его в убийстве Пола?
— Да, но доказать это нелегко.
— Знаешь, Питер, может, это с похмелья, а может, я отошла от первого шока, и у меня заработало воображение — но я боюсь. Ситуация на судне ужасающая.
— Тебе ничего не грозит.
— Я не уверена в этом, Питер. Ни в чем нельзя быть уверенным. Если бы ты видел Дурика за столом сегодня... Он был ужасен. Я удивлялась Напоре, который сохранял спокойствие и смог тактично выйти из сложившейся ситуации. А почему ты не рассказал мне о радиостанции?
— Я хотел держать это в тайне как можно дольше.
— Я бы смогла сохранить тайну.
— Чем меньше знаешь, тем лучше спишь.
— Будь осторожен, Питер.
— Буду.
— Заглянешь ко мне? Запас виски еще не исчерпан.
— Постараюсь.
Коллингс вернулся в кают-компанию и попросил Селима приготовить две чашки кофе. Вскоре явился Харроу.
— Какой приятный допрос, господин инспектор приготовил кофе, надеюсь, что можно будет курить.
— Этим ироничным тоном вы хотите добавить себе уверенности?
— Это мой mode de vie , не вижу повода, чтобы его менять в этом, без сомнения важном, моменте. Могу я спросить, в качестве кого я приглашен на разговор? Подозреваемого или свидетеля? А может, вы намереваетесь обвинить меня, предоставив неопровержимые доказательства?
— Мистер Харроу, вам известно, что в данный момент мы все в одинаковой степени подозреваемые. Если же вы не являетесь убийцей, то я хотел бы рассчитывать на вашу помощь.
— Уговариваете меня на сотрудничество со следствием?
— Бросьте уже, наконец, ваши шуточки.
— Хорошо, слушаю. Какие ко мне имеются вопросы?
— Вы не могли бы объяснить причину вашей ссоры с Герхардом фон Модровым? Незадолго до своей болезни он стучал в вашу дверь, открыли вы ее только после категорического приказа, а потом в вашей каюте вы разговаривали на повышенных тонах.
— Мог бы, но не буду. Ситуация, которую вы описали, действительно случилась, но она не имеет никакой связи со смертью Модрова, а тем более Риза. Не вижу причин, по которым я должен посвящать вас в свои личные дела.
— В моем расследовании не за что зацепиться, поэтому я стараюсь узнать, какие отношения были на судне между людьми. Полагаю, что это может пролить свет на произошедшее.
— Я считаю, что вы поступаете правильно.
— Задумайтесь сами — вы ссоритесь с Модровым перед его кончиной и не желаете выяснения причины вашего конфликта.
— Можете меня сколько угодно подозревать, но я не собираюсь посвящать вас в свои личные дела.
— Вы не поясните мне причины, по которым вы так стережете доступ в свою каюту?
— Вы угадали, не поясню.
— Так как это не имеет никакой связи с происходящим на борту судна?
— Именно так.
— Вы посещали пассажирские помещения?
— Да, искал кран для умывальника. Нашел, демонтировал и установил у себя. Ничего преступного, вроде, в этом нет — кран остался на судне.
— Вы не заметили в той части судна ничего, что показалось вам удивительным?
— Представьте себе, нет.
— Видите ли, меня удивляет, что так много людей ходило в те пыльные, полные крыс, помещения. Там были: фон Модров — не известно зачем; Риз — за запчастями для холодильника; Джейн — в поисках былого; вы – в поисках крана; и Селим — в поисках ловушек.
— Каких ловушек?
— Кто-то их там поставил. Их видели Пол и Джейн. Пол думал, что это Селим развлекается ловлей крыс. Селим отперся и пошел посмотреть на них, но не нашел. Вернее, нашел, но значительно позднее в каюте Райта. Вчера Алан сказал мне, что они исчезли из его каюты. Признаюсь вам, что ничего не понимаю. Трудно утверждать, что те таинственные ловушки имеют какую-нибудь связь со смертью Модрова или Риза, но все же интересно, кто и зачем их использовал?
— Увы, ничем не могу вам помочь. Но на вопрос: Зачем их использовали? — ответ очень простой: Для ловли крыс. Вам, очевидно, надо выяснить, кто и почему ловил крыс.
— У вас есть свои предположения?
— Абсолютно никаких нет. Ага, в список персон, навещавших пассажирские помещения, можете добавить Джона Смита. Недавно он просил у меня фонарик.
— И как он объяснял необходимость в этой вылазке?
— Его каюта — ближайшая к законвертованной части. Он сказал, что не может спать, так как ему мешают какие-то шумы, и хотел проверить, что там делается.
— Он не уточнял, что это за шумы?
— Да, он предполагал, что какая-то дверь отворилась и бьется о переборку.
— Так оно и было в действительности?
— Не знаю, меня это совершенно не касается. Я дал ему фонарик и больше с ним на эту тему не разговаривал. Разговоры с Джоном не приносят мне никакого удовольствия.
— Когда это было?
— За день до убийства Риза.
Коллингс задумался. Харроу прервал молчание:
— Сдается мне, что у господина комиссара закончились идеи, в связи с чем могу ли я считать, что допрос окончен?
— Да. С учетом специфики ситуации нет необходимости брать у вас подписку о невыезде, — подхватил Коллингс ироничный тон Харроу.
— Намек понял. Уверяю вас, что в любой момент буду в вашем распоряжении, но хотелось бы, чтобы не вызывали на допрос посреди ночи.
* * *
Когда Коллингс вышел на вахту, Финсбери окинул его злым взглядом и без слов покинул рулевую рубку. Погода значительно ухудшилась, волнение усилилось. «Триглав» с большим трудом противостоял встречному ветру. Питер заглянул в судовой журнал, где Финсбери записал, что получено штормовое предупреждение. Прогноз капитана буксира оправдывался. Ночью будет невесело, подумал он.
Коллингс не мог дождаться конца вахты. Он хотел побыстрее связаться с Фрэнком — знал, что без его помощи многого не достигнет. Как только появился Алан, Питер быстро сдал ему вахту и поспешил в радиорубку. Приближавшийся шторм как назло вызывал помехи в радиосвязи. Он три раза менял рабочую частоту, прежде чем услышал заметно взволнованный голос Фрэнка:
— Привет, Питер, наконец-то слышу тебя хорошо. А ты меня как?
— Тоже неплохо, Фрэнк. Помехи — это не моя вина, приближается шторм, отсюда все трудности.
— Ураган — это удачно, добавит драматизма ситуации. А ты не преувеличиваешь?
— Вроде нет. Погода ухудшается, метеосводки дают штормовое предупреждение. Польский капитан заранее предвидел ухудшение погоды. По его мнению, через пару часов нас настигнет циклон. Не вижу поводов для радости, и без того хлопот полон рот.
— Извини, Питер, это я радуюсь от лица читателей «Ивнинг Телеграф». Понимаешь, репортаж о следствии, проводимом в такой драматической обстановке, усиливает воображение и возбуждает интерес многих читателей.
— Наплевать мне на твоих читателей, лучше скажи, что имеешь новенького для меня.
— Во-первых, выражайся вежливей, всю информацию я доставляю тебе на деньги покупателей газеты, а мы увеличили тираж на двести тысяч. Во-вторых, имею массу интересных вещей для тебя. А в-третьих, это ты первым должен рассказать, что делал в течение последних суток, что выяснил и какие имеешь планы. Слушаю тебя и записываю. Помни: как можно больше подробностей.
Питер принялся рассказывать все по порядку: визит к Джейн, содержимое ящиков Модрова, удивление Райта по поводу пропавших ловушек, неоконченное письмо Риза (запись от двадцать шестого октября зачитал дословно со своей записной книжки), напряженную встречу с Финсбери, посещение столовой команды и камбуза, протест Дурика на обеде по поводу радиостанции и, наконец, разговор с Харроу.
Фрэнк был доволен.
— Можно сказать, что ты время даром не терял. Считаю записи Пола весьма важными. В своем репортаже буду расписывать историю с ловушками — если она окажется вздорной, то читатели ее благополучно забудут, а если она станет ключом к разгадке, то мне ее пропустить нельзя. Я начинаю беспокоиться о тебе. Берегись Финсбери.
— Я понимаю. Но меня больше всего беспокоит то, что я фактически не продвинулся ни на шаг.
— Об этом не волнуйся, по крайней мере, пока. У нас еще много времени. Теперь приготовься и записывай мои находки. Готов?
— Да.
— Начинаю с самого любопытного. Джон Смит, похоже, на последнем рейсе «Звезды морей» сделал хороший бизнес. Он стакнулся с нечестными поставщиками, которые в накладных указывали более высокие сорта мяса и более дорогие марки вин, а в действительности он получал товары худшего качества. Модров выявил эту аферу и по окончанию рейса представил дело судовладельцу. Смит все хорошо рассчитал: судно было уже фактически продано, судовладелец перевел в другое место свои капиталы, свернул офис, и поэтому не стал заниматься этим делом, тем более что сам он не понес убытков, так как Смит заработал на пассажирах. А со стороны тех жалоб не было. Конечно, в это могли вмешаться компетентные государственные органы, но такой поворот дела не был на руку судовладельцу. Он принял отчет Смита и закрыл офис. Модров возмутился и в минуту гнева пообещал постараться вывести эту аферу на чистую воду. До выхода с Нью-Йорка, однако, он не сделал ничего в этом деле. Смит же при нескольких свидетелях сказал, что убьет этого отвратительного пруссака. Он оказался в паршивом положении, так как судовладелец отказал в выдаче ему лестной рекомендации. Смит решил сделать рейс на списанной «Звезде морей», чтобы пересидеть бурю. Возможно, он не хотел спускать глаз с Модрова, возможно, хотел его как-нибудь смягчить или, сам понимаешь... Модров умер.
Дам тебе краткую биографию Смита. Он начинал карьеру в качестве агента шипшандлерской фирмы, потом переквалифицировался в интенданты и, что любопытно, несколько лет руководил офицерским казино в той же воинской части, при которой работал Дурик. Нам не удалось установить, познакомились они там или нет. Перед окончанием войны, когда там стало совсем горячо, Смит вернулся на родину. На «Звезду морей» он нанялся примерно в то же время, что и Финсбери. Живет постоянно в Нью-Йорке, имеет жену, двоих детей, живут заметно лучше, чем позволяет ему официальный заработок казначея. Записал, или повторить что-нибудь?
— Наконец появились какие-то конкретные сведения. Валяй дальше!
— Теперь Джордж Харроу. Мужик с причудами. Пятнадцать лет тому назад его бросила жена, забрав с собой единственного сына. Вскоре после этого он пошел плавать. Собирает почтовые марки и всю коллекцию возит с собой. А вот посерьезней: несколько лет точно, а может и дольше, курит гашиш. Все показывает на то, что он принадлежит к тем немногочисленным наркоманам, которым удается соблюсти относительную умеренность. Он не перешел на более сильные наркотики — по крайней мере, нам об этом ничего не известно. Скорее всего, на протяжении многих лет он повышал дозу, но полицией не зарегистрирован. Информацию о нем я получил довольно случайно от мелких торговцев наркотиками — занимался я когда-то этой темой, но тебе это не интересно. Ты еще там, могу продолжать?
— Слушаю, слушаю.
— Вкратце: Алан Райт. Ничего, в буквальном смысле ничего. Средняя школа: играл в регби, успехов не добился. Военная служба: никаких наказаний, никаких эксцессов. Его отец умер давно. Мамин любимчик, на всех стенах снимки сына, от грудного младенца до отважного морского волка, отдающего команды с ходового мостика. Не хватает только свадебного фото. Конец.
Джейн фон Модров, в девичестве Бэлль. Тридцать три года, родилась в Париже, родители имели винный магазинчик на Монмартре. Рано осиротела. Вела жизнь самостоятельной, независимой девушки. Непродолжительное время работала лаборанткой в институте Пастера, затем занималась украшением витрин. В двадцать три года имела продолжительную связь с неким Луисом Буланже, профессиональным инструктором слалома в Альпах, а летом водных лыж на Лазурном берегу. Научилась ходить на лыжах, плавать, даже немного занималась альпинизмом. Любовь угасла, познакомилась с фон Модровым. Дальше ты знаешь, хорошая жена и типичная супруга морского офицера высокого ранга.
В истории Модрова все совпадет с тем, что ты сам мне рассказал. Но кое-что добавлю. Служил в Кригсмарине на подводных лодках, с 1942 года командиром. В 1943 году его поврежденный U-boot всплыл на поверхность во время атаки на северный конвой, шедший в Мурманск, и фон Модров вместе с уцелевшими членами экипажа попали в плен союзникам. Напора тоже служил на флоте во время войны. Думаю, что они могли встретиться. Мы проверим, но, как ты сам знаешь, это не такое легкое дело. Также пока ни с какого бока не могу подобраться к Селиму Монку. Тебе придется немного подождать.
— Знаешь, Фрэнк, ты работаешь, как хорошо организованное детективное агентство, но должен сказать тебе, что чем больше я собираю данных, тем больше теряюсь. Теперь вот вылез Смит. Мотив вроде имеет, только пошел бы он на такой риск, причем помня, что сам произносил угрозы при свидетелях. Мне кажется, месть тут не при чем, он не настолько глуп.
— Он мог посчитать, что опасность, исходящая от Модрова, достаточно велика, а может, у него еще что-то имелось на совести... Впрочем, я не хочу ничего предлагать тебе.
— Ну вот, а я только что хотел тебя спросить, что ты обо всем этом думаешь, кого подозреваешь на основании того, что имеем.
— Все также всех в равной мере. Мы работаем только два дня, а ты уже хочешь указать пальцем на убийцу. Терпение. У нас еще достаточно времени, прежде чем вы доберетесь до рейда Кадиса. Прими во внимание, что убийца нервничает, может выдать себя каким-то непродуманным шагом. Если он планировал убить Модрова, а потом еще был вынужден убить Риза, то он уже сделал ошибку. В данный момент он в обороне, поэтому может быть опасен. Я боюсь за тебя.
— Не беспокойся. Буду постоянно иметь при себе пистолет и не подходить близко к борту.
— Помни, что это опасная игра, не увлекайся. Ну, до встречи завтра в это же время.