— Мышки-вонючки! — ласково называет СМЗ Лиза свое крысостадо.
На самом деле крысы крысами практически не пахнут. Более того, они как губки впитывают окружающие запахи, будь то сено, чистая подстилка или хозяйские духи. На выставках даже конкурс есть: узнай свою крысу по запаху. Почти никто не ошибается.
Так что если крысявка стала мышкой-вонючкой, то это сигнал, что пора чистить ее клетку. А крыса живо отчистится сама — за своей лоснящейся шкуркой она ухаживает тщательнее кошки, постоянно что-то там вычесывая, вылизывая и выкусывая. А заодно помогает с туалетом больным или пожилым подружкам и малышам.
Но, как говорится, и на старуху бывает проруха.
Однажды СМЗ Лиза попросила меня съездить в ветстанцию за справкой на двадцать пять крыс сразу — минский питомник полным составом выезжал на московскую выставку. Я, не чуя подвоха, согласилась и, запихнув своих крысавиц в переноску, с утречка заехала к Лизе… где в салон моей маленькой машинки были утрамбованы еще две переноски и клетка в сумке.
Крысы испугались и стали вонять. Под хвостом у них имеется некая железа, которая при стрессе окутывает крысявку весьма специфическим духом (кстати, именно из-за этого кошки-крысоловки очень редко едят свою добычу). Особенно могуча в этом отношении пятнистая Яшма, прибывшая к нам из питерского питомника. Первые две недели она изображала скунса, даже если ее просто вытаскивали из ее клетки. Потом крыса пообвыкла и перестала расходовать «духи» направо и налево, но прозвище Яшка-какашка от нее так и не отлипло.
Двадцать пять Яшек-какашек в малолитражной машинке заставили меня открыть оба окна уже через три минуты. Крысы воняли не на жизнь, а на смерть. Видно, они решили, что их везут на корм какому-то хищнику, и задались целью не просто отбить ему аппетит, а довести до кончины от бронхо-легочного спазма.
Высунув голову в окошко, я подрулила к ветстанции, навьючила на себя все сумки (рюкзачок с документами пришлось нести в зубах) и ногой открыла дверь в приемную.
Две собаки, до сих пор чинно сидевшие рядом с хозяевами, в ужасе забились под стулья, а престарелая кошка на руках у бабки вздыбилась и страшно зашипела.
— Хто пошледний? — жизнерадостно вопросила я, сплевывая рюкзак на стул, а сумки на пол.
Запах пополз по приемной, как метан из открытой газовой колонки. Вся очередь дружно перешла на ротовое дыхание.
— Я, — прохрипела девушка с волнистым попугайчиком. Попугайчик, и без того нахохленный, закатил глаза и пошатнулся на жердочке. — А что там у вас?
— Крысы, — гордо сообщила я. — Двадцать пять штук!
— О боже, — прошамкала бабка и уткнулась в кошку, пытаясь дышать сквозь нее.
— Они просто нервничают, — виновато пояснила я. — А обычно они почти совсем не пахнут!
Очередь дружно уставилась в потолок. Пропускать меня вперед им было жалко, ждать, пока я дождусь своего времени, — невыносимо, выгнать вон — некрасиво.
Аромат мощно и неумолимо распространялся во все стороны. Ветеринар, выскочивший из кабинета покурить, резко передумал и нырнул обратно.
Очередь двигалась быстро — подозреваю, что во многом благодаря нам. Более того — она почти не прирастала, потому что народ заглядывал в приемную, принюхивался, нервно сглатывал и бормотал: «Мы лучше снаружи постоим!»
Наконец меня пригласили в кабинет — под хоровой вздох облегчения. Один дяденька даже помог мне донести сумки, лишь бы поскорее избавиться от душистого соседства.
Сидящая за столом девушка-ветеринар поспешно надвинула на нос марлевую повязку, до сих пор халатно болтавшуюся у нее на шее.
— Мне бы справочку для выставки, — попросила я, трепеща ресницами и чувствуя себя законченной бомжихой, которая заявилась в магазин за плодово-ягодным вином и изо всех сил пытается изобразить приличную женщину.
— Несите их в смотровую, — пробубнила ветеринар, не поднимая от журнала слезящихся глаз.
— Всех? — уточнила я, давая девушке шанс для отступления.
Та побледнела, но стиснула зубы и кивнула.
Мы затащили сумки в метровый закуток с ультрафиолетовой лампой и закрыли за собой дверь. Окончательно деморализованные крысы поднатужились и выдали такой залп, что свет слегка померк, а когда я открыла крышки узилищ, принялись разбегаться и распрыгиваться во все стороны, как мухи из деревенского сортира. Я упихивала их обратно, бирюзовые тени от дрожащей в руке ветеринара лампы метались по стенам, и я очень боялась, что несчастная девушка сейчас брякнется в обморок. И кого мне тогда ловить — ее, лампу или крыс?!
Но, к счастью, ветеринар с честью выдержала испытание. Лишая на крысах не оказалось, а с газовым оружием на выставку, как ни странно, пускали.
Потом мне пришлось еще минут десять посидеть в кабинете, пока девушка заполняла справку и выписывала чек. Второй ветеринар «незаметно» открыл окно и встал у него, якобы любуясь природой.
Сумма оказалась не круглой, с какими-то копейками.
— Сейчас я вам мелочь найду, — пообещала я, роясь в карманах.
— Не надо, хватит и этого, — поспешно пробормотала девушка. — До свидания, всего вам доброго!
Когда я уже выходила из ветстанции, пытаясь продернуть через дверной проем четыре сумки разом, за спиной у меня раздался совершенно отчетливый мужской шепот:
— Нет, дорогая, мы НИКОГДА не купим нашему ребенку крысу!
По-моему, настолько успешной антикрысиной акции минский питомник ещё не устраивал.
P.S. Суровые Минские (и не только) Заводчики возмущенно открещиваются от такого поклепа на своих любимцев, обвиняя меня в склонности к художественным преувеличениям. Но двадцать пять испуганных крыс в замкнутом пространстве — это всё-таки жестоко!