Но вот благословенный период безмятежных радостей начал подходить к концу. Возможно, Антоний, пресытившись окружающим великолепием, вспомнил, что Октавиан не теряет даром времени, укрепляя свое могущество, а их соперничество отнюдь не кануло в Лету навсегда. Возможно, ему просто стало не хватать войны — заскучал полководец в египетском раю. Или и впрямь осознал необходимость усмирить вечно беспокойных соседей — парфянские племена.

— Парфяне зашевелились, — говорит он Клеопатре. — Надо их угомонить.

— Они не представляют для нас опасности. А я жду ребенка.

— Я уезжаю.

Разные историки по-своему трактуют это расставание. Кто-то, подобно Блону, видит в нем настоящий разрыв, ссору, даже предательство, которое египетская царица так окончательно и не сможет простить своему возлюбленному. И когда несколько лет спустя Антоний пришлет гонца к Клеопатре, жизнь этого посланника будет воистину висеть на волоске.

"— Марк Антоний требует вашего приезда в Антиохию, в Сирии.

Клеопатра молча смотрела на посланца. С момента безжалостного: "Я уезжаю", еще звучавшего в ее ушах, прошло целых три года. После отъезда триумвира у нее родилась двойня — Клеопатра Селена и Александр Гелиос (дочь Луны и сын Солнца). Дети уже ходили и лепетали. Целых три года царица Египта издали следила за успехами своего возлюбленного, вначале с тоской, а затем с гневом, поскольку ей стало известно, что после девятилетнего вдовства Антоний женился на сводной сестре Октавиана.

— Отец моих детей гнусно обманул меня.

Она запретила произносить его имя в своем присутствии. Три года унижений, а теперь это послание! В ту эпоху любая правительница, столь же страстная, как Клеопатра, немедленно лишила бы жизни гонца".

Впрочем, есть и такое мнение, которое озвучивает, в частности, Декс, что расставание прошло мирно и разрыва не означало. Просто Антоний собрался в путь, и Клеопатра его отпустила. Она сделала все возможное, чтобы с его помощью укрепить трон и власть. Ей не пришлось платить контрибуцию, вкладывать деньги в обустройство римских ветеранов, как этого от нее поначалу пытались требовать. Но тем не менее Клеопатра "лишилась многих иллюзий… ее самолюбие было уязвлено. Не бывать ей повелительницей Рима. Хоть она еще не рассталась окончательно с прежней мечтой, она понимала, что если раньше у нее были шансы стать супругой Цезаря для Востока, то теперь она, возможно, сумеет сделаться всего лишь женой римского представителя в этой части мира, в лучшем случае римского властителя восточных областей".

При этом не следует забывать, что у Антония в момент его отъезда из Александрии навстречу войне с парфянами имелась законная супруга Фульвия, которая славилась неуживчивым характером. Но зато она была безупречной римской гражданкой. И понятно, что Антонию нелегко было прийти к окончательному решению. Сколь бы ни были приятны александрийские развлечения, одно он наверняка понимал ясно: выбор между проблемами и скандалами, которыми грозит ему встреча с Фульвией, и наслаждениями, которые дарует прекрасная Клеопатра, — ото не просто выбор между двумя женщинами. Это выбор между Римом и Востоком, между шансом занять важное положение в Риме (а может быть, если фортуна будет благосклонна, и стать там самым первым гражданином, если уж не царем) и царской властью над землями, прилегающими к Александрии. Но второй вариант неминуемо делал его соперником, а значит, врагом нынешнего правителя Рима.

Фульвия с головой Цицерона. Художник П.А. Сведомский

Так что сомнения Марка Антония более чем понятны. И вряд ли он в своих решениях руководствовался одной лишь страстью к Клеопатре. В этом его обвиняли римские историки. За это его много позже восхваляли романтики и поэты русского Серебряного века. Но тогда время культа романтической страсти еще не пришло. Да и справедливости ради надлежит заметить, что в самые что ни на есть романтическо-рыцарские времена династические браки заключались, исходя из политического расчета, который имел весьма слабое отношение к трогательным песням мейстерзингеров.