– Ты скушать хочешь что-нибудь? – спросила мама.

– У меня аппетита нет, и голова разламывается после вчерашнего.

– Ну, после вчерашнего наверняка разламывается, в клуб опять ходила? К своему маленькому мальчику?

– Ну да, с девчонками сходили, но маленького мальчика там не было, сказал мне по телефону, что внезапно заболел.

Мама подошла ко мне поближе и присела рядом на кровать. По выражению ее глаз и лица я поняла, о чем она хочет поговорить. Так было всегда.

– Дочка, – начала нежно мама. Она улыбнулась. – Наверняка ты знаешь, о чем я хочу поговорить, судя по тому, как смотришь.

– Наверно, это то, что я думаю.

– А что ты думаешь? Нам, конечно, хорошо с тобой вдвоем, но скоро тебе нужно будет подумать о будущем, о муже, о нормальной работе и, конечно, о детях, которых я так сильно хочу, и ты знаешь это.

– Знаю, мама. Но я сейчас не могу завести ребенка, не могу, это же, блин, не игрушка, ведь я хотела бы дать ему все самое лучшее. Отдать в хороший сад, в лучшую школу, вообще сделать так, чтобы мой ребенок ни в чем не нуждался.

Мама смотрела на меня. Я видела, как она грустит и переживает.

– И абы от кого я не хочу ребенка, от «папика» какого-нибудь. Я хочу от любимого человека, не от кошелька. Знаешь, может, тебе мои слава покажутся странными, в силу моей работы, но я всегда была уверена, что это только временно. Я не могу и не хочу работать в стриптизе всю жизнь, но пока эта работа меня кормит и кормит далеко не худшими обедами, а представь, что я сейчас забеременею. Буду с животом. И потом года два буду дома сидеть с ребенком. Кто будет нас кормить? Ты? Я так не хочу.

Мама наклонилась ко мне и начала перебирать мои волосы и легонько массировать голову.

– У тебя всегда одни и те же отговорки, – она улыбнулась и тихонько добавила: – Когда ты у появилась, у меня не было ничего, ни работы, ни дома, только быстро спивающийся муж. Никаких намеков на светлое будущее, но тем не менее все это прошло, и все осталось позади, сейчас есть и хорошая работа, и квартира, и дачу доделываем, и красавица дочка, за которой бегает вся Москва.

– Мама, ты, может быть, еще и замуж выйдешь.

– Может, и выйду.

Мы обе улыбнулись, но я добавила:

– Я все хорошо помню. Но еще когда была маленькой, я дала себе слово, что у моего ребенка будет все.

Мама тепло и нежно провела рукой по моему заспанному лицу и сказала:

– Я тебя люблю.

Потом она поднялась с кровати и пошла в сторону кухни.

– Пойду кофейку выпью.

– Мамуль, и мне тоже сделай, пожалуйста.

В моей комнате было очень мягко и уютно, мне нравилось засыпать в ней и просыпаться. Она не была очень большой, да мне этого и не нужно было, гораздо удобнее спать в комнате три на три, с мягкой кроваткой, укрытой теплым ярко-красным пледом, привезенным из Индии. Также с небольшим зеркальным шкафом, где еле-еле умещалась треть моих вещей, иногда казалась, что шкаф вот-вот треснет по швам, но он стоял честно и крепко. Настенные круглые часы иногда сводили меня с ума, показывая, как долго я могу спать. Небольшой комод с зеркалом был улеплен моим фотографиями и открытками. Там даже был мой портрет, нарисованный на Монмартре в Париже, правда, он мне не особо нравился, уж больно щечки мои были хорошо прорисованы. В этой небольшой комнатушке также был кетлер, скамейка для тренировки пресса.

Прости, мам, за то, что я не могу помочь тебе иметь детей, что бы я ни делала, как бы ни старалась, после смерти Мити, у тебя была агония и единственное непреодолимое желание родить еще, забеременеть. Но все было тщетно, будто Господь наказал тебя за что-то, а мои опыты с уколами в животик с мамиными эмбрионами рассыпались, как лохань с белым сахаром на углу кухонного стола. Они просто не ужились в моем животе, прости, мам, та физическая боль, которую я испытывала, ни на унцию не сравнится с твоей душевной, но, может, Господь меня услышит и подарит тебе внука. Ты знаешь, я хотела бы в это верить. Я думала, думала, мы с ней не озвучивали слова на эту тему, но глаза выдавали нас обеих, что не могло не волновать наши души.

Если помечтать, если представить, что с Малышом у нас будет маленький… О Боже, даже в мечтах это кажется абсурдным юмором, стриптизер и стриптизерша, и их ребенок, и люди будут говорить этому повзрослевшему дитю:

– Знаешь, чадо, ты ведь плод настоящей ночной клубной любви, и совсем не важно, что твои родители до сих пор на выездах по очереди или вместе, это ничего, они же тебя любят, и ты их тоже… но вот вопрос, будет ли «чадо» любить родителей? Пипец какой-то, бред сумасшедшей женщины. Даже в моем воображение идеи о ребенке кажутся просто кошмарными, но может у нас будет иначе? Господи, спасибо тебе за то, что я лежу в моей любимой кровати, наслаждаюсь тишиной и видом легкого слоя пыли на комоде и летающей мошки под лампой, спасибо, что эта возможность есть.

Телефон помешал мне тупо рассматривать свою комнату. Я, скрежеща зубами, как девяностолетняя старуха, доползла до сумочки, все перерыла, но достала его, поставленный только на виброзвонок.

– Алло!

– Привет, это я. И мне сильно не хватает тебя.

От его голоса мне стало жарко.

– Вчера бы я так не сказала.

– Вчера я плохо себя чувствовал.

– Как мама?

– Я сегодня проводил ее с утра.

– Так быстро, я думала она немного побудет с тобой.

– Да, но здесь тесно, притом ей звонили с работы, что-то случилось в больнице, поэтому ее вызвали.

– Понятно.

– Я хочу увидеть тебя.

Мне показалось, что у него грустный голос, по крайней мере, не такой как всегда.

– У тебя все хорошо? – включилась непродолжительная пауза. – Миша!

– Да, все хорошо.

– Я тоже хочу тебя увидеть, сегодня работаю и завтра тоже, может в воскресенье? У меня будет выходной.

Но на том конце трубки было лишь дыхание.

– Малыш, у тебя точно все хорошо?

И опять тяжелое дыхание.

– Я перезвоню тебе.

Он отключился. На какое-то время я заморозилась. Мало того что мама устроила мне промывку мозгов поутру, тут еще и он не в себе. Может, у него и вправду что-то случилось? Я заметила за собой нотку переживания и тревоги, что, кстати, раньше отсутствовало.

Я стала набирать его номер, но мне ответили, что абонент отключен.

Я ехала по шоссе в машине и сделала звук на своем Pioneer погромче. По дороге на работу я часто слушала радио. Не то чтобы я особо интересовалась горячими новостями, обвалами или взлетами валюты на биржах или куда более скучным шоу-бизнесом – все это не имело значения, но то, как наше правительство безжалостно убивает молодых русских солдат в Чечне, не могло меня не задеть. Конечно, чужое горе всегда далеко, но если горе случится с тобой – это не дай бог.

По седьмой волне сообщили, что из многих городов России были организованы срочные отправки бойцов в Грозный для урегулирования конфликта. Это все неправда, ложь для лохов. Война в Чечне – это огромные бабки для обеих сторон. Российские солдаты не собираются защищать свои семьи от чеченцев. Приказы, полученные сверху, несут чисто политический характер, и независимость республики не входит в грандиозные планы президента. Я ничего не понимаю в политике, но война – это страшное дерьмо, где стерта грань между жизнью и смертью, «кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Для меня сегодняшняя Чечня – это, так сказать, Брежневский Афганистан или Вьетнам Никсона. А этот колхозник Буш-младший, хуй он нашел Бен Ладена за одиннадцатое сентября. Я уверена, что сам Бен Ладен ничего не знал об этих взрывах, он как бывший ставленник ЦРУ, организовав впоследствии свою террористическую группу, вышел из-под полного финансирования ЦРУ и послал их на хуй. Вот и думай, кто на самом деле стоит за всем этим дерьмом.

Припарковавшись у клуба, я вышла из машины и только хотела нажать на кнопку сигнализации центрального замка, как услышала за спиной дерзкий, истеричный хохот молодняка вперемежку с матом. Голоса напомнили мне школу, когда в классе шестом– седьмом надо мной также смеялись ребята из-за моего высокого роста и называли меня «шпалой». Длилось это недолго, до того момента, когда главный забияка Артем учительской указкой начал тыкать в мой зад, приговаривая при этом: избушка-избушка… Я, не выдержав, развернулась и со всего маху дала Артемке кулаком в нос, насмотревшись до этого Rocky и «Кровавого спорта» с Ван Даммом. Нос чуть не раскололся, кровь залила пол классной комнаты, меня живо отвели к директору. Но к моему счастью, все обошлось, я объяснила, что мальчик меня чуть не изнасиловал, за что и поплатился, на что директор ответил: «Ну и правильно, только в следующий раз бей в живот, крови не будет». После этого случая никто больше не называл меня шпалой, а с Артемкой мы даже подружились, но уже в старших классах.

– Давай добьем его? – Да он и так окочуренный.– Дай камень, – говорили между собой подростки лет 16–18.Мне стало непонятно, почему интересно, и я потихонечку подошла к кучке ребят.Моим глазам предстала жалостливая картина. На асфальте лежал голубь, по-видимому, он еще был жив, так как пытался дернуть крылом, но был очень слаб, он умирал. Чувство жалости росло во мне. Я наклонилась и взяла его в руку, он был такой большой, что скорее напоминал ворона или еще кого-нибудь. Он еле приподнял головку со смешным серым хохолком и открыл глаза.– Ты чего делаешь? Положи обратно, – почти в приказном тоне сказал один из отморозков в черной «адидасной» кепке.Я спокойно спросила его:– Это твоя птица? Что с ней случилось?На что отморозок мне ответил:– Тебе-то что, не моя, положи мотылька и топай куда топала, детка.Стоящие рядом его дружки не стесняясь посмеялись хором.– Слышь, ты, «Адидас»! Бери-ка скорей своих дружков-пидоров и съебись отсюда, пока можешь это сделать.Я была уверена в своих словах, так как все происходящее было в трех метрах от черного входа в мой клуб, и нажать кнопочку не составит большого труда, откроется дверь и несколько здоровых ребят разгонят шалупонь в пух и прах.Парень посмотрел на меня с недоумением и после паузы сказал неуверенно:– А ты че, типа, основная здесь?– Щас узнаешь, кто тут основной.Я немедля подошла к железной двери и нажала на вызов, на всякий случай два раза. Отморозки озабоченно переглянулись.Через какие-то секунды сим-сим открылся, и в двери появился огромный охранник Саша с тупым выражением лица и упрямым ежиком на голове. Он сначала посмотрел на меня, потом на обездвиженного голубя у меня в руке, и выражение его лица стало еще более тупым.– Саша, ты можешь разобраться с молодыми людьми, а то они оборзели вконец, хотят узнать, кто тут основной, а кто нет? Вот голубей давят.Охранник сделал шаг вперед, но молодых уже и след простыл, я обернулась и заметила, что они исчезли за углом.– Щенки, – важно сказал им вслед Саша.– Подожди секунду, не закрывай дверь, я сейчас вернусь.Я нашла какой-то густой зеленый куст и зашла за него, там я аккуратно положила голубя на теплую травку, чтобы он умер спокойно. Мне было очень жаль его. Он все также тихонько посматривал на меня, но жизнь из него выходила, глаза мои налились слезами, я погладила его и накрыла мягкими большими листьями, чтоб его никто не смог потревожить..Почему-то в эту ночь народу было не так много, как обычно. Правда, девчонки вышли почти все – около сорока юбок.Я сидела одна в дальнем уголке. Меня никто не тревожил. Я мечтала об отдыхе и думала о нем, почему меня так тянет к нему. Он был самым обычным парнем, без статуса, без вредных привычек, я могла крутить с одним, манипулировать другим, играть с третьим и оставить его только для себя. Но я так не могла, не могла и не хотела. Я же мечтала о любви, об огне внутри, о радостях и счастье каждого дня, проведенных вместе. Я не хотела его обманывать ни в чем, и все бы отдала за искренние чувства и за другую жизнь, где нет клуба, где нет порока, обмана и конечно же игры.– Ты чего мерзнешь? – спросила меня Оля, и я тут же вернулась в реальный мир.– Да просто задумалась о чем-то.– Или о ком-то, – она улыбнулась.– Да нет, я не о ком, просто… хотя, да, и о ком-то тоже.– Детка моя, ты что так покраснела? – она с любопытством посмотрела на меня и добавила: – Я даже в этих сумерках вижу красноту на твоих щечках.После второй, но более короткой паузы она сказала:– Я видела, как ты смотришь на него, когда он танцует.Я с вопросом взглянула на Олю:– На кого?– На Мишу, ведь именно о нем ты и думаешь, не так ли?Я не хотела ничего скрывать, поэтому просто кивнула.Ольгу я знала около шести лет. Не могу отнести ее к категории моих лучших подруг, но почему-то именно она относилась ко мне искренне, и это чувствовалось. Ей уже 36 – староватый возраст для стриптиза, молоденькие сучки уже наступали на пятки или, вернее сказать, на гелевые каблуки. Но Оля была в отличной форме – в физическом и умственном плане. Из-за ее золотых, как у барби, волос, ярко-голубых стреляющих глазок, точеной фигурки и накачанных ножек, а самое главное – доверительных отношений с Папой, она могла честно проработать в клубе вплоть до пятого десятка, как это ни смешно звучит. Яркой и отличительной чертой Оли была вечная борьба за восстановление справедливости и честная преданность людям, которые с ней были уже на протяжении многих лет. Не знаю почему, может, потому что родилась Оля в год собаки в августе, то есть лев – справедливость.– Думала о нем, ты права. От тебя ничего, как всегда, не скроешь.– А ты не скрывай, ты же знаешь, мои цыганские корни все узнают, у кого хочешь.– Это точно, – я огляделась. – Сегодня как-то тухло в клубе.– Да, народ как будто вымер, перестал ходить перед майскими праздниками. Все деньги зарабатывают, потом уедут куда-нибудь в теплую Турцию или на Кипр.Оля закурила Vogue.– Ты никуда, кстати, не собираешься?Я задумалась, как было бы здорово вырваться куда-нибудь далеко, где синяя вода, белый, как снег, песок и теплое радостное солнце.– Я не думала пока об отдыхе, но подумаю.– Ты в курсе, что нашей Анжелке олигарх ее двухдверный пятисотый подкатил, новый, за 70 штук зеленых?– Да, в курсе, это Анжелка сказала, что он новый, а я от других людей слышала, что он полуторагодовалый и даже вроде перевертыш.– Ну да? – Ольга повела бровями.– А Анжелка тебе не рассказывала, что приходится терпеть за машинки и все другие ее потребности и подарки?– Ну, от нее вряд ли что конкретное узнаешь, только глаза грустные ее выдают.Ко мне подошла официантка, одетая так же, как и танцовщицы, только с подносом.– Саш, тебе что-нибудь принести, пока ты тут мерзнешь?– Да не мерзну я, что, у меня такой вид, как будто я на морозе?– Да нет, вы просто под кондиционером сидите, вот я и подумала предложить тебе что-нибудь горяченького, например сто граммулек.– Принеси, пожалуйста, нам две по сто «Путинки», – сказала ей Оля и официантка, профессионально кивнув, ушла к бару.Я и не чувствовала, что откуда-то дует. Видимо, мои мысли намного важнее, чем внешний мир.– Так вот, – вспомнив вновь об Анжеле, продолжила я. – Они с этим Игорем, так по-моему его зовут, познакомились три года назад у нас в клубе, и все три года она живет у него где-то на Рублевке в особняке и не выходит никуда без охраны, даже с подружками, только по мобиле общается. Этот Игорь хрен еще тот, просто увез туда и запретил ей все, что можно, даже, ты не поверишь, она только раз в полгода может уехать на несколько дней к себе во Владимир навестить маму.– Ни хрена себе она попала, – выпустив дым изо рта, сказала Оля. – Так, может, просто послать подальше, да и все?– Она пыталась, но не может уйти от него, он подарил ей квартиру трехкомнатную на Садовом, но записал на себя, и по юридическому договору Анжела сможет въехать и переписать квартиру, только когда ей исполнится тридцать один, а сейчас ей только двадцать. И она сознательно на все подписалась. Но это еще не самое ужасное в истории. У Игоря таких Анжел… только я знаю еще троих, и он этого не скрывает, для него они просто куколки или мясо, не больше. Он ни хера никого не любит и делает с ними все, что захочет.Оля вздохнула:– Грустная история. Но по-моему, у нас у всех свои скелеты в шкафах.Доля истины в ее словах была. Я знала, что у Ольги взрослая дочь от первого брака и что отношения у них, мягко сказать, не очень, хотя живут по одной крышей. А большая любовь всей жизни уже седьмой год прячется от правоохранительных органов где-то в старой доброй Европе, и любят они друг друга исключительно по телефону.Как-то неожиданно подошла та же официантка с подносом, на котором были две запотевшие стопки по сто. Мы чокнулись с Ольгой и как всегда с обычным тостом: «с Новым годом!» – выпили, морщась, и тут же запили ананасовым соком.– Не понимаю, как ее пьют алкоголики, – пропыхтела я, сморщившись.– Ой, по-моему, твой пришел или мне это уже кажется? – сказала Ольга, кивая в сторону входа.Я прищурилась, и правда, это был Михаил. Одновременно я испытала и бескрайнюю радость, и странную тревогу – он никогда не приходил к нам в клуб, всегда мы ходили к ним.Неожиданно мир перестал существовать, меня уже ничто не волновало. Как мне было тепло с этим чувством, но одновременно я остерегалась его.Я подлетела к нему, как птичка, которую поманили зернышком.– Ой, привет, Малыш. Что случилось? Почему ты здесь?Миша выглядел озабоченным. А еще я заметила его какое-то шарнирное состояние, мне показалось, что он под чем-то.– Что с тобой? – повторила я, не дождавшись ответа на первый вопрос.– Со мной все хорошо, я просто дико соскучился по тебе и очень хотел тебя увидеть, не мог заснуть всю ночь, думал. – После паузы он ласково добавил: – Ты такая красивая.– У тебя все хорошо?– Все хорошо, – немного раздраженно сказал Миша.– Мне не хватало тебя.– Какая ты красивая!Он приблизился ко мне и положил руки на талию и начал массировать своими пальцами мой зад, отчего на коже выступили мурашки.– Тебе холодно? Ты вся в мурашках, – сказал он с той же улыбкой.