Буферная зона

Европа периода интербеллума, да и перед ним, представляла собой крайне неоднородное явление с точки зрения значимости, статуса и возможностей государств, расположенных на этом континенте. Статус этот постоянно менялся в силу непрекращающейся конкуренции, перерастающей из дипломатии в войны. И если влияние европейских колониальных держав и США уже были описаны подробно, равно как и ситуация в Азии и Африке, то европейские малые государства мы охватили лишь примерно, в контексте действий «крупных игроков».

Тем не менее так называемые европейские «государства-лимитрофы» важны для целостности картины периода интербеллума как те объекты, а иногда и субъекты политики, которые формировали общий фон событий и политических процессов. По сути, эти страны пытались лавировать между центрами силы, чтобы сохраниться, не утерять своего суверенитета, а то и просто не потерять статус государства. Получалось это, скажем прямо, далеко не у всех и не всегда.

Показательно и то, что западноевропейское отношение к азиатам или африканцам как к людям и цивилизациям «второго сорта» распространялось и на ряд регионов Европы. По сути, такая градация стран и европейских наций была идеологической «оберткой» для банального «права сильного». И именно в контексте такой политики мы можем говорить о феномене «государств-лимитрофов».

Здесь стоит объяснить само это понятие, поскольку оно достаточно точно описывает суть данного политического явления. Происхождение термина «лимитроф» уходит своими корнями в историю еще Римской империи. По одной из версий, довольно этимологически спорных, образован термин от двух слов: «лимит», то есть «граница», и «трофос», то есть «кормилец». Впрочем, даже этимологически спорное, данное определение вполне точно объясняет суть явления. Иными словами, это были территории на границах империи, где на постоянной основе дислоцировались войска, снабжаемые в том числе и местными ресурсами.

А в самом начале XX века государства-лимитрофы сформировались именно в современном, геополитическом понимании этого явления. Это были формально независимые страны, на территории которых сходились интересы великих держав. Периодически они превращались в территории ведения «экспериментальных войн» для противостоящих друг другу империй, при этом такие войны часто были «неофициальными». То есть на территории лимитрофа между двумя великими державами могли идти военные действия, но при этом сами державы на официальном уровне сохраняли дипломатические отношения.

Да и сама позиция государств-лимитрофов была, в противоположность колониальному статусу иных держав, неофициальной. Дело в том, что метрополия несла политическую ответственность за происходящее в колонии или протекторате, тогда как «государства-лимитрофы» были де-юре «свои собственные», не относящиеся к той или иной крупной державе официально. В современной геополитике в отношении «опекающих» государств установился термин «тьюторы», то есть государства обучающие, или, как точнее будет сказать применительно к некоторым геополитическим процессам, «подучивающие», сподвигающие к каким-либо действиям, часто идущим вразрез с национальными интересами или даже во вред национальным интересам государств-лимитрофов.

В период интербеллума, помимо прочих геополитических процессов, шло стремительное образование многочисленных лимитрофов на территории Европы. В основном за счет потери Россией значительных приграничных территорий после Октябрьской революции. Поначалу национально-освободительные движения на этих территориях довольно быстро сформировали системы государственного управления. Но проблема заключалась в том, что эти системы не могли в должной мере обеспечить государственный суверенитет новообразованных стран.

При этом молодая Советская Республика видела свой главный интерес в распространении большевистской идеологии по всему миру, в том числе и на территорию этих новых государств. Западное же сообщество усиленно старалось не допустить подобных процессов, справедливо полагая, что «мировая революция», начавшись с Восточной Европы, может докатиться и до них.

Формирование лимитрофов в качестве «буферной зоны» как геополитическую стратегию разработал и подробно описал лорд Джордж Керзон, занимавший в годы после Первой мировой войны пост министра иностранных дел Британии. Собственно, Керзоном эта стратегия уже была опробована в выстраивании отношений с Персией и Афганистаном, когда он занимал пост вице-короля Индии, о чем более подробно рассказано в соответствующих главах. В своих работах Керзон указывал на «условную жесткость границ» между крупными и влиятельными в макрорегиональном или общемировом масштабе государствами. Также он подчеркивал, что малые государства без внешней поддержки всегда будут экономически и политически нестабильны, так как являются ареной скрытой геополитической борьбы более мощных государств.

Его теория была в полной мере реализована на практике, и понятно, что в силу оной «внешней поддержки» граждане государств-лимитрофов были далеко не в восторге от своего статуса и положения своих стран. При этом стоит отметить, что и в настоящее время на территории Европы и мира можно увидеть аналогичные государственные образования, хотя их взаимоотношения с «тьюторами» теперь выстроены в более завуалированной и сложной форме. В период же интербеллума все было намного проще и прямолинейнее. И, стоит повториться, фактор лимитрофов также сыграл свою роль в накапливании геополитических противоречий между мировыми державами и в приближении всего мира ко Второй мировой войне. Начать рассказ о государствах-лимитрофах стоит с Польши. Поскольку, по большому счету, именно раздел этого государства в 1939 году и подвел Европу к началу новой глобальной войны.

 

1. Польша разделенная, объединенная, «независимая»

На момент начала Первой мировой Польша уже была разделена. Часть ее контролировалась Российской империей, другая часть – Австро-Венгрией. Стоит оговориться, что первый раздел Польши произошел еще в 1772 году, а последующие события привели к тому, что с 1795 года по 1918-й Польша как государство попросту не существовала. Что же касается событий Первой мировой, то в силу именно такого раздела между Россией и Австро-Венгрией польские солдаты воевали по обе стороны линии Восточного фронта.

К слову, дабы дополнительно заручиться поддержкой польских подданных, Российская империя в ходе Первой мировой предложила воссоздать самостоятельное польское государство. Впрочем, современные исследователи сходятся на том, что это была, скорее, теоретическая идея, без каких-либо практически применимых механизмов. Хотя бы потому, что в политической системе Российской империи не был наработан инструментарий для реализации подобных проектов. С другой стороны, некоторые реальные шаги в этом направлении со стороны Российской империи все же были сделаны.

Главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич 14 августа 1914 года издал манифест, в котором было обещано создание объединенной Польши – «свободной в вере, языке и самоуправлении». А уже через год, в июне 1915 года, «Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский и прочая» Николай II созвал польско-российское совещание, призванное определить круг полномочий будущего польского самоуправления. Однако ход войны складывался в этот период совсем не в пользу России, и уже через месяц после совещания вся территория Польши была оккупирована Австро-Венгрией.

Значительной частью военных сил, участвовавших в этом эпизоде войны, были Польские легионы, организованные по инициативе видного польского военного и впоследствии политического деятеля Юзефа Пилсудского. Он сражался на стороне Австро-Венгрии, начав формирование легионов еще в 1913 году на базе военизированных и военно-спортивных организаций типа «Стшелец» и «Сокол». В то время Пилсудский был одним из лидеров Польской социалистической партии, хотя, как станет ясно впоследствии, по убеждениям его скорее стоит считать польским национал-социалистом.

При этом формированию легионов активно потворствовала и Австро-Венгрия, для которой участие поляков в оккупации собственной страны мыслилось как пропагандистский ход. Оккупацию в этом случае можно было изобразить как национально-освободительное движение от гнета Российской империи. Однако сам Пилсудский, как вскоре оказалось, совершенно не собирался довольствоваться ролью «военно-политической ширмы». Он не только продвигался по Польше, отвоевывая территории, но также вел активную агитационную кампанию на основе национально-освободительных лозунгов. Которые ложились на благодатную почву сознания народа, на сто лет потерявшего собственную независимость и государственность.

Эта бурная деятельность Пилсудского в совокупности с его военными успехами привела к тому, что в итоге он получил военный и политический контроль над всей этнической польской территорией, а также вынудил императоров Германии и Австро-Венгрии публично высказаться по вопросу будущего польской государственности. Речь идет о «Манифесте двух императоров», который вышел в свет 5 ноября 1916 года и в котором, в частности, говорилось «о создании “самостоятельного Королевства Польского”, но по-прежнему без определения степени зависимости. Предусмотрено было определенное изменение границ, присоединение приграничных польско-немецких территорий к Германии, а части белорусских и украинских земель, к Польше».

В декабре того же года было сделано аналогичное заявление о независимости Польши и со стороны правительства Российской империи. Однако нужно понимать, что на тот момент эти территории уже вышли из-под российского контроля, а потому это заявление не имело сколько-нибудь значимой политической силы для поляков. К тому же уже в феврале 1917 российский император был свергнут.

Впрочем, революционные события все же имели опосредованное влияние на становление польской государственности. Из опасения потери позиций в этом государстве страны Антанты приступили к формированию в Польше органов национального самоуправления уже в середине августа 1917 года. Так, 15 августа во французской Лозанне был учрежден Польский национальный комитет во главе с почетным доктором Кембриджа публицистом Романом Дмовским и композитором, до этого долгое время жившим в США, Яном Падеревским. Война на тот момент уже близилась к завершению, и перевес в ней со все большей очевидностью оказывался на стороне Антанты.

При этом «два императора» после опубликования своего манифеста так и не конкретизировали в дальнейшем программу польской суверенизации и не приняли каких-либо внятных практических шагов для осуществления намерений. По сути же к 1917 году и Германия, и Австро-Венгрия все меньше контролировали польские территории. Пилсудский и его сторонники 2 июля 1917 года демонстративно вышли из состава Временного Государственного Совета, выполнявшего функции оккупационной администрации, чем окончательно дезавуировали надежды польского народа на национальное самоопределение с помощью немцев. При этом две трети польских легионов (первая и третья бригады) во главе с Пилсудским отказались подчиняться немецкому командованию, были расформированы, а сам Пилсудский на некоторое время был заключен в крепость Магдебург. Вполне понятно, что такое заключение под стражу Пилсудского вызвало недовольство и национальных польских элит, и населения.

А потому вполне очевидно и то, что попытки Германии и Австро-Венгрии создать новую систему государственной власти в виде Регентского совета не дали никаких результатов, кроме еще большего раздражения польского общества. Более того, «фактор Пилсудского» сыграл и на обострение с оставшейся частью польских легионеров. Особенно это обострение оформилось после заключения сепаратного Брест-Литовского мира, а также соглашения со сторонниками независимости Украины. Применительно к Польше, для которой забрезжила не просто перспектива реального суверенитета, а даже легкий намек на «имперские амбиции» периода Речи Посполитой, эти договоренности «патронов» выглядели натуральным национальным унижением.

Дело в том, что одним из пунктов Брест-Литовского сепаратного мира с Россией было право на самоопределение и автономию Восточной Галиции, Лемковщины, Закарпатья и Буковины. Это были регионы со смешанным населением, в которых очень активно на политическом поле действовали украинцы. Украинские сепаратисты рассчитывали, что «самоопределение» в итоге приведет эти регионы именно в состав новообразованной Украины. Для Польши, которая данные территории считала своими, это была политическая пощечина. Особенно это касалось Галиции, где генерал Пилсудский и формировал свои польские легионы.

Еще одним камнем преткновения стала Холмская губерния. Под польским управлением эта территория находилась около двух лет в период войны, но в 1918 году по договору с независимой Украиной была передана ей. Но дело в том, что многие годы эта территория на границе с Украиной была не просто спорной, а национально и религиозно всеобщей. Не официально, но фактически.

Здесь следует сделать краткое пояснение о том, что вопрос был даже не в государственной, а в национальной и религиозной принадлежности населения Холмской губернии. И он имел место еще в Российской империи. Принятию в 1912 году решения о формировании этой губернии и выводе ее из-под юрисдикции польских территорий, пусть и в составе царской России, предшествовала серьезная работа местной русской православной общины, нацеленная на убеждение депутатов Государственной думы и правительства империи в том, что они, православные и русские «холмцы», вообще существуют.

Так что передачу контроля над этой территорией слабой и раздробленной Украинской Народной Республике формально можно считать примером манипуляции лимитрофом со стороны государства-тьютора. Когда была нужна дополнительная военная сила, фактически гарантировалось расширение польской территории за счет этих земель. А когда были необходимы поставки продовольствия из Украины, спорные земли «перераспределили» в пользу уже другого лимитрофа.

Интересно, что по итогам выполнения всех этих договоренностей Украина также была обманута Австро-Венгрией. Предусмотренное право на автономию украинцам на территории самой империи, а именно – в Восточной Галиции, Северной Буковине и Карпатской Рутении, так и не было предоставлено. Официально правительство Австро-Венгрии сослалось на недопоставки оговоренного объема продовольствия, фактически – сыграли свою роль требования «более выгодных» поляков.

Вообще же, если говорить коротко, то Холмская губерния была исторической польской территорией с не менее исторически сложившимся малоросским населением. «По национальному составу население губернии выглядело так: малороссы – 52,6 %, поляки – 24,4 %, евреи – 15,3 %, немцы – 4 %, русские (великороссы) – 3,7 %. На самом деле этнический состав населения был более запутанным. Многие католики из числа латинников, говоривших в быту на малорусском диалекте, отметились как поляки, некоторые жители Холмщины, включая евреев, имевшие образование, называли себя русскими или поляками».

Что же касается «Междуморья», то основным идеологом этого государственного проекта был все тот же Пилсудский. И для поляков это политическое образование было презентовано как независимая польско-литовско-белорусско-украинская федерация, с безусловным доминированием Польши. При этом европейским державам «Междуморье» было презентовано как «буфер» между «цивилизованной Европой» и Россией. Но такое усиление на Восточном, уже политическом, фронте не очень устраивало «западных партнеров».

Вся эта территориальная и этническая чехарда, как и было сказано выше, вызывала у них раздражение, тем более что планы на экспансию под видом объединения у Пилсудского, который стал фактически главой новообразованного Польского государства, появились сразу же: «Он прекрасно понимал, что эффективно противостоять российской агрессии можно только силами стран Центральной и Восточной Европы. Поэтому он мечтал о создании большой федерации Польши, Украины, Литвы, Латвии, Эстонии, Белоруссии, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Югославии и Финляндии, опирающейся на три кавказские республики – Азербайджан, Армению и Грузию. Объединение этих стран в одном союзе создало бы в Центральной Европе территориально сплоченный организм». Но реализация этих планов, притом кратковременная и частичная, наступит только в период с 1919 по 1921 год, пока же стоит вернуться к состоянию Польши на время заточения Пилсудского в Магдебургскую тюрьму.

В отсутствие бравого генерала пресловутая треть оставшихся «лояльными» легионов начинает превращаться в самостоятельную военно-политическую силу. Лидером этого милитаристского движения стал полковник Юзеф Галлер. Войска под его командованием 15 февраля 1918 года, вопреки приказам немецкого командования, вторглись на территорию Украины. Частям регулярной объединенной армии Центральных держав, также дислоцировавшимся в Польше, было предписано уничтожить бригаду, что и было сделано. Говоря по совести, поляки тогда сражались героически: «В течении двенадцати часов 3,5 тысячи поляков отбивали атаки 12 тыс. немецких солдат, но в 16 часов полковник Галлер отправил к немцам парламентеров. На следующее утро 2-й корпус капитулировал».

Юзефу Галлеру при этом удалось инсценировать свою гибель и бежать. И он, как и Пилсудский, на этом не закончил борьбу за власть и, по совместительству, за независимость Польши. Через Москву Юзеф Галлер с некоторым количеством выживших направился в порт Мурманск, откуда, присоединившись к другим беженцам, эмигрировал во Францию.

Как раз в это время Польский национальный комитет, сформированный Антантой, активно создавал военные силы для захвата польской территории уже в интересах практически победителей. Бывшие легионеры 2-й бригады немедленно вошли в состав новых воинских подразделений, известных как «Голубая армия», в соответствии с цветом формы. Кроме них в ряды нового «польского национально-освободительного корпуса» вошли польские эмигранты из США и Бразилии, а также поляки, служившие во французской армии, и польские же военнопленные. В общем, очередная волна освобождения Польши за чужой счет, но кровью собственного народа началась.

Однако в то же время, а если точнее, 8 ноября 1918 года, из заключения был освобожден Юзеф Пилсудский. Уже 11 ноября он прибыл в Варшаву, где Регентский совет (уже действовавший без контроля с немецкой стороны) назначил его временным «начальником Польского государства». К лету 1919 года к нему присоединился и бывший подчиненный Юзеф Галлер во главе 70-тысячной «Голубой армии».

Это объединение национально-освободительных сил, естественно, внушило полякам веру в то, что сейчас Польша наконец-то снова, через сто лет, станет суверенным и независимым государством. Проблема в том, что правила реального суверенитета за несколько предшествующих десятилетий очень сильно изменились. В военном отношении объединение Галлера и Пилсудского обеспечило на некоторое время стабильность и даже позволило успешно противостоять «Украинской повстанческой армии» с ноября 1918 по июль 1919 года, а затем некоторое время и Красной Армии – в 1920 году. И, как и было сказано выше, приблизиться к польской мечте о «Междуморье», выразившейся в завоевательных походах на территории Белоруссии и Литвы.

Но что касается сугубо политического руководства, то здесь назрел масштабный кризис, который был сопряжен с отсутствием государственности, а во многом – и с польским менталитетом, который на бытовом уровне до сих пор именуется «шляхетская спесь». Если говорить максимально просто, то местные коммунисты выступали против национального государства, сторонники Антанты – за сближение с Францией и Британией, а националисты, к которым относился и Пилсудский, – за формирование новой польской империи «Междуморье», польско-литовско-белорусско-украинской федерации.

Нужно отдать должное революционному прорыву Советской России, поскольку польские коммунисты, действуя «по заветам Ильича», создали революционную партию и в Польше, разумеется, не без прямой поддержки Советской России. Впрочем, нужно оговориться, что в случае с Польшей у Советской Республики были веские причины для активной обороны, перерастающей в экспансию, а затем и в мировую революцию.

В первую очередь сыграла свою роль Антанта, которая «25 июня 1919 в рамках подготовки Версальского мирного договора» предоставила Польше мандат на введение войск на территорию Украины «с целью защиты прав населения Восточной Галиции и его имущества от опасности, которая грозит ему от большевистских банд». И уже 11 июля того же года этот мандат был расширен до права оккупации, как «временного мероприятия международного характера. А 21 сентября устанавливался срок оккупации – 25 лет».

Для Советской России такое продвижение на Восток манипулируемой и «очень империалистической» Польши было, прямо скажем, неприемлемо, тем более что это мешало и делу мировой революции, и геополитическим планам. А потому как только польские войска стали оккупировать белорусские и украинские территории, туда же выдвинулась Красная Армия Тухачевского. Тем более что у советского правительства была в планах советская же Польша в качестве плацдарма мировой революции, которая должна была двинуться на Германию, а оттуда и дальше. Мы уже неоднократно говорили о советском революционном благородном безумии, и это, по сути, было еще одним его проявлением.

С самого начала красноармейцы теснили «Голубую армию» на завоеванных территориях и к 1920 году дошли до Варшавы. Но тут уже Юзеф Пилсудский запросил помощи у европейских держав. Европа вмешалась – впрочем, не столько из-за большой любви к Польше, сколько из-за того, что пока еще условная «линия Керзона» ломалась и несла «коммунистический ужас» всему западному миру.

В ходе военного вмешательства Антанты Красная Армия была отброшена от Варшавы. В частности, при поддержке франко-британской военной миссии «Голубая армия», вновь набравшая мощь, 16 августа 1920 года совершает «чудо на Висле» – обходным маневром нейтрализует советские части и освобождает столицу. Начинается польское наступление.

Но Пилсудский договорился о помощи со стороны Антанты лишь на условиях запрета дальнейшей экспансии поляков «на исконные территории». Во многом этот фактор сдерживания польского реваншизма повлиял на резкое падение популярности Пилсудского как абсолютного национального лидера.

Государственные органы Польши были созданы, и 17 марта 1921 года Польский сейм принял конституцию. Она подтверждала принципиальные решения, принятые сразу после возрождения польской государственности, но ставила правительство под контроль Cейма (парламента). День спустя был подписан Рижский мир с Советской Россией, закрепивший потери ранее приобретенных территорий в пользу Латвии, Украины, Белоруссии и Советской России.

Вследствие этого 14 декабря 1922 года Пилсудский передал власть избранному президенту Польской Республики и Сейму. Первый президент Габриэль Нарутович, профессор технологического института и интеллектуал, за что его ценил Пилсудский, не отличался особенными политическими амбициями. Как, впрочем, и инстинктом самосохранения: он был убит через два дня после своего избрания, 16 декабря 1922 года, ультраправым экстремистом Элигиушем Невядомским, радикалом из национал-демократов. На суде Невядомский заявил, что планировал убить Пилсудского, но и убийство Нарутовича – тоже «шаг в борьбе за полонизацию и за нацию».

Это покушение вкупе с последующими политическими заявлениями убийцы стало серьезным фактором психологического давления на Юзефа Пилсудского, который резко стал отходить от всякой политики и власти вообще. Что выглядит логичным шагом, когда падение политической популярности заканчивается почти удавшимся покушением. Да еще и не сторонних сил, а национально-демократически настроенных граждан. В итоге генерал ушел из политики, сложив с себя все полномочия к маю 1923 года.

Уход Пилсудского и смерть Нарутовича, в общем, ничего хорошего Польше не принесли. Тем более что ровно в этот момент США, которые уже успели плотно войти и в европейскую экономику, накрыло Великой депрессией. И Польша, только недавно обретшая хотя бы относительный суверенитет, получила экономический кризис на фоне тотального политического раздрая. Именно в этот момент в Польше активизируются те самые легионы, которые в свое время формировал Пилсудский, и создают вокруг его фигуры «Польскую военную организацию». И когда 27 ноября 1925 года военным министром Польши становится сторонник Пилсудского Люциан Желиговский, легионеры принимают решение действовать. Действующие воинские части и ветераны в мае 1926 года стягиваются к Варшаве и после трехдневных боев занимают столицу.

31 мая Польский сейм, не имея другого выхода, легализовал результаты этого, по сути, государственного переворота. Юзеф Пилсудский был избран Сеймом на пост президента Польской Республики. Но Пилсудский, естественно, с учетом тогдашних польских реалий, отказался. Вместо себя он выдвинул кандидатуру Игнация Мосцицкого, профессора и изобретателя, который был утвержден Сеймом. В итоге фактическим правителем государства становится именно Юзеф Пилсудский, который меняет государственные посты от министра обороны до главы правительства, лавируя между интересами глобальных игроков, в числе которых остаются Британия и Франция и возвращаются Германия и Советская Россия.

Нужно отдать бравому генералу должное: он, будучи при фактической власти в Польше, умел вести дела так, что его страна никогда не была лимитрофом в полном смысле этого слова. Именно Пилсудскому следует ставить в заслугу подписание пакта о ненападении с гитлеровской Германией от 26 января 1934 года. Более того, в 4 ноября 1935 года Польша и Германия подписали еще и соглашение об экономическом сотрудничестве. Внутренняя политика Польши при этом стала меняться в сторону авторитаризма. В апреле 1935 была изменена конституция Республики. Системообразующим принципом в ней объявлялось сильное централизованное государство с президентской системой правления. И все это шло под эгидой «санации», то есть глобального очищения польской политической и социальной системы «от всего лишнего».

Юзеф Пилсудский умер в 1935 году. После чего за оставшиеся 4 года до своего очередного раздела Польша вновь пришла к состоянию политического хаоса. Главная проблема заключалась в соратниках Пилсудского. Согласно новой польской конституции, правительство Республики было освобождено от контроля Сейма. При этом лидер партии «Беспартийного блока для сотрудничества с правительством» Валерий Славек, входивший в ближайшее окружение Пилсудского, продолжил линию на усиление исполнительной власти и принял новое положение о выборах депутатов, которое серьезно ограничило права неподконтрольных правительству организаций на выдвижение кандидатов. Благодаря этому «Беспартийный блок для сотрудничества с правительством» получил серьезные преимущества, однако в ответ оппозиция объявила бойкот выборов 8 сентября 1935 года. В итоге «Беспартийный блок» потерпел на этих выборах поражение и был распущен.

Однако польская политика того времени требовала не столько формальных процедур, сколько сильных лидеров и определенной политической стабильности, даже если она и носила декоративный характер. Поэтому влияние на правительство получил Эдвард Рыдз-Смиглы, возглавлявший в молодости польскую войсковую организацию – группу подпольщиков, боровшихся за отделение Польского царства от Российской империи. Он был назначен на следующий день после смерти Пилсудского генеральным инспектором вооруженных сил, а через год была создана партия, ориентированная на радикальные националистические устремления Рыдз-Смиглы, – «Лагерь национального объединения».

Главной целью партии было провести Рыдз-Смиглы на пост президента, при этом методы борьбы с оппонентами были выбраны вполне в духе НСДАП, и активисты не чурались расправ над левоцентристскими силами. Расправлялись именно поддерживавшие действующего президента политические элиты, но при этом руками националистов-радикалов. Участились и еврейские погромы, и это тоже характеризует польскую национал-демократию как крайне близкую по своему строю к нацизму. Просто поляки «не угадали» с национальной самоидентификацией в рамках расовой теории Рейха.

К чести Польши, стоит отметить, что на ультраправую активность весьма уверенно ответили «левые». К польским коммунистам присоединились и профсоюзы, в итоге страна оказалась если и не на грани революции, то в стадии острейшего социально-политического раскола. И если бы не многократные заявления Эдварда Рыдз-Смиглы о категорическом неприятии политики и идеологии Гитлера, можно было бы утверждать, что в Польше появился свой деятель аналогичного плана. Только менее удачливый – сместить Мосцицкого ему так и не удалось вплоть до оккупации 1939 года.

Впрочем, польская система, во многом благодаря наследию Пилсудского, еще держалась. Даже после его смерти в 1938 году Польша продолжила экспансию и «вернула исконную территорию» Тешинской области, которую делила с Чехословакией после военного конфликта 1919–1920 годов. Более того, в 1939 году Польша пошла на принцип в соглашениях с Германией, отказав Рейху во всех его притязаниях, которые касались аннексии Данцига, вступления в Антикоминтерновский пакт и предоставления польского «коридора» к Балтийскому морю.

Однако ни для Гитлера, ни для западных держав принципиальная позиция Польши ничего не значила. Все слишком привыкли, что это буферная зона, лишенная государственности, а потому операция Третьего Рейха по очередному «оборонительному возвращению исконных германских земель на Востоке» прошла легко и непринужденно. В конце концов, западные державы придерживались принципа «права сильного», пока это не касалось их непосредственной безопасности. И последующее включение Польши в советский блок с формированием полноценной государственной системы, хоть и на социалистических рельсах, было в ту пору актом политического милосердия. Но, к сожалению, сегодня эта страна вновь – и опять же на ниве «национально-освободительного» движения – предпочитает быть пресловутым лимитрофом, только на менее явных условиях. С другой стороны, это выбор, к которому крайне трудно относиться с уважением, но вполне возможно отнестись с пониманием. И понимание это во многом зиждется на том, что судьба Польши далеко не уникальна.

 

2. Финляндия. Война за зависимость

Рассуждая о коллизиях вокруг геополитического положения Финляндии, важно обратить внимание на статус, полученный этой страной значительно раньше рассматриваемого межвоенного периода. После победы над Швецией в 1809 году российский император Александр I обещал Финляндии широкую автономию в составе Российской империи. Но получило Великое княжество Финляндское реальную, по европейским меркам, автономию уже значительно позже, при Александре II. Отчасти эта политика царской России была вызвана общей либерализацией в провинциях империи после правления Николая I, отчасти сказалась роль финнов в сопротивлении англо-французским силам, вторгшимся на западные рубежи империи во время Крымской войны.

Помимо общей технической модернизации княжества, Александр II на заседании финского сената в мае 1856 года провозгласил программу политических и экономических реформ. Что касается экономики, в целом суть преобразований в княжестве заключалась в организации национальной банковской и валютной системы. В 1862 году был открыт первый финский национальный банк, в 1865-м появилась практически независимая от рубля финская марка.

В сфере политики и культуры также произошли важные изменения: в том же 1862 году вышел манифест, который гарантировал всемерную поддержку финскому языку, в ущерб шведскому, который являлся «государственным» в период шведского владения этими территориями. В 1872 году была проведена образовательная реформа, и в финских земских школах стали учить на финском.

В 1863 году был создан национальный законодательный орган – Сейм. При этом финский парламент не был «декоративным», поскольку опирался на принятый в 1869 году Сеймовый Устав, фактически конституцию княжества. Все это привело в итоге к тому, что финнам захотелось еще большей независимости, а проще говоря, права на национальное самоопределение. В 1905 году финские рабочие присоединились к всеобщей стачке. Требования, выдвинутые протестующими, как раз и касались права на самоопределение и еще большей демократизации политической системы в княжестве.

В итоге уже Николай II действительно пошел на еще большую, совершенно небывалую либерализацию финской системы. Впервые в истории Европы избирательное право стало всеобщим, в том числе и для женщин, именно в Финляндском княжестве. Политическая жизнь Финляндии пережила небывалый расцвет и пришла к традиционному для многих тогдашних европейских стран противостоянию коммунистов, социал-демократов и консервативных националистов.

На выборах в Сейм в 1916 году большинство голосов получили депутаты от Социал-демократической партии Финляндии (СДПФ). При этом стоит отметить, что «левое» крыло партии активно сотрудничало с Лениным и российскими большевиками. Эта победа СДПФ объясняет, почему после российской Февральской революции в Финляндии настолько оперативно была создана целая сеть «рабочих сеймов» и тут же возникли «Рабочая гвардия порядка» и «Красная гвардия».

«Руководящими революционными органами были Гельсингфорсский сейм рабочих организаций (созданный в марте 1917 г.) и левое крыло СДПФ, которые сотрудничали с русскими Советами солдатских депутатов, матросскими комитетами Балтийского флота и Советами рабочих депутатов, руководимыми Областным комитетом армии, флота и рабочих Финляндии, с Гельсингфорсским комитетом РСДРП(б), с финским национальным комитетом Петроградской организации РСДРП(б)». В итоге 6 декабря 1917 года Финский сейм в одностороннем порядке провозгласил независимость страны. А 31 декабря Ленин подписал «Постановление Совета Народных Комиссаров о признании независимости Финляндской Республики».

В постановлении говорилось: «В ответ на обращение Финляндского Правительства о признании независимости Финляндской Республики Совет Народных Комиссаров в полном согласии с принципами права наций на самоопределение постановляет:

Войти в Центральный Исполнительный комитет с предложением:

а) признать государственную независимость Финляндской Республики;

б) организовать, по соглашению с Финляндским Правительством, особую Комиссию из представителей обеих сторон для разработки тех практических мероприятий, которые вытекают из отделения Финляндии от России».

Вполне естественно, что сразу вслед за этим независимость Финляндии признали Германия, Австро-Венгрия, Швеция и Франция. Чуть позже, в 1918 году, к ним присоединились Греция, Норвегия, Дания и Швейцария.

Что касается внутренней политики, то здесь, при номинальной победе СДПФ, все было не столь однозначно. Социал-демократы контролировали 88 мест в Сейме, по отдельности все консервативные партии – значительно меньше, но в совокупности за консерваторами было 112 мандатов. При этом тогдашний председатель финского парламента Пер Эвинд Свинхувуд также был скорее консерватором, причем на волне поддержки национально-освободительной политики пользовался большой полярностью. Будучи в должности судьи, еще в 1914 году он отказался признавать полномочия российского прокурорского чиновника в рамках одного из судебных процессов. За это он был отправлен в ссылку в Сибирь, которую отбывал вплоть до 1917 года.

В то же время в конце 1917 года из Петрограда на родину вернулся Карл Густав Маннергейм, который, увидев политические процессы, происходящие в стране, охарактеризовал их так: «Я быстро осознал: вопрос не в том, окажется Финляндия в революционном круговороте или нет, вопрос лишь в том, когда это произойдет». При этом генерал еще до своего возвращения активно контактировал с французами на предмет получения от них обмундирования и оружия для своих войск, о чем также писал в своих мемуарах: «Я обратился к главе французской военной миссии с вопросом, может ли Финляндия надеяться на получение военного снаряжения из французских складов в Мурманске. Генерал снисходительно отнесся к моему обращению и пообещал обратиться к своему правительству».

Параллельно «левые», видя шаткость своих позиций во власти, наконец решились укрепить их весьма радикальным путем, и 27 января 1918 года в Хельсинки началась финская революция. Уже к вечеру следующего дня столица Финляндии была под контролем «красных». Равно как и практически весь юг страны. Тогда же был создан Совет народных уполномоченных во главе с cоциал-демократами, немедленно провозгласивший Финляндскую Социалистическую Рабочую Республику.

При этом фактически половина Финляндии контролировалась национал-консервативными политическими силами, и революция быстро превратилась в финскую гражданскую войну. В ходе этой войны со стороны революционных властей действовала «Красная гвардия» и вооруженное рабочее ополчение. Лидером же националистов стал Маннергейм, который возглавил прошедший обучение в Германии 27-й егерский финский батальон из 1800 добровольцев. К войскам Маннергейма впоследствии присоединялись прошедшие подготовку уже у финских инструкторов-егерей бойцы национального ополчения – шюцкор, а также члены добровольных пожарных дружин.

Вооружение для этой армии приобреталось двумя путями: часть шла от Германии, часть перевозилась контрабандой из Петрограда или покупалась у солдат царской армии, которым в то время было уже совсем не до войны. Националисты довольно быстро укрепились на севере и перешли в наступление. Финские «красные» формирования уничтожались ими довольно легко, равно как и разрозненные части бывшей имперской армии. Стоит отметить, что в то время на территории Финляндии оставались еще воинские подразделения Российской империи, размещенные там с Первой мировой войны.

Маннергейм в своих воспоминаниях пишет, что эти подразделения специально были оставлены по решению уже советского правительства России для помощи «Красной гвардии», обучения и снабжения ее. Однако этот взгляд Маннергейма несколько не соответствует действительности. В реальности офицеры российских подразделений во множестве, напротив, скрывались от советской власти и с настороженностью относились к финским революционерам. А их уничтожение финскими националистами было проявлением того самого национализма в радикальной форме, желанием полностью освободиться от «пережитков российского гнета».

Впрочем, нужно отметить, что и в рядах «красных» финнов были русские военные специалисты, привлеченные из российских подразделений. Если таковых обнаруживали в рядах военнопленных солдаты Маннергейма, поступали с ними крайне жестоко. Об этом, в частности, пишет зять Маннергейма Яльмар Линдер, подчеркивая непричастность к расправам командующего: «То, что происходит в стране, ужасно. Несмотря на запрет главнокомандующего, расстрелы продолжаются беспрерывно. Красное безумство сменилось белым террором. Расстрелы тем более дают впечатление полного произвола, поскольку жертв выбирают и казнят в местах, где не совершалось никаких актов насилия. В лагерях для военнопленных узники мрут как мухи».

За 108 дней финской гражданской войны обе стороны конфликта потеряли примерно 35 тысяч человек. Даже после ее окончания «белый террор» против социал-демократов и их сторонников не прекратился. Было арестовано свыше 80 тысяч подозреваемых в симпатиях к «красным», из которых 75 тысяч попали в концентрационные лагеря. Из-за плохих условий содержания умерло 13,5 тысячи человек, а 8,5 тысячи были казнены.

В середине мая 1918 года у «красных» был отбит Хельсинки. Консерваторы попытались восстановить Сейм в прежнем, дореволюционном составе. Но с этим возникли некоторые проблемы, поскольку почти половина депутатов, а точнее 92 парламентария, которые ранее представляли СДПФ, были или убиты, или арестованы, или бежали в Советскую Россию от репрессий. Впрочем, Сейм все равно был восстановлен, но теперь имел очень явный «правый перевес». В нем было 97 правых консерваторов и 1 социал-демократ. Этот парламент уже 9 октября 1918 года объявил Финляндию королевством. На престол взошел Карл Фридрих Гессенский, шурин германского кайзера Вильгельма II. Однако стоит отметить, что в свои обязанности он так и не вступил, поскольку, в силу поражения Германии в Первой мировой войне, до Финляндии так и не доехал.

Впрочем, система власти в Финляндии уже вполне нормально функционировала, и регентом монарха все тот же Сейм назначил Карла Густава Маннергейма. Он сразу же приступил к переговорам о фактической смене «тьютора». Германия капитулировала в Первой мировой, немецкий монарх не приехал, но Финляндии необходимы был внешний патронаж и поддержка, поскольку Советская Россия находилась в непосредственной близости, а мечты о «мировой революции» не покидали советское руководство. Тем более что в Финляндии «почти получилось».

Маннергейм стремился заинтересовать Финляндией Британию и Францию и с этой целью вступил с ними в переговоры. Как писал в дальнейшем в своих мемуарах «регент финского престола», Лондон, заинтересованный в этом альянсе, поставил жесткие условия: выборы нового состава парламента и смена правительства на «противников немецкой ориентации». Требования эти начали выполняться незамедлительно. По итогам очередных выборов 17 июля 1919 года уже в новом составе Финский сейм провозгласил республику. Президентом ста сорока тремя голосами депутатов Сейма был избран Каарло Юхо Стольберг, профессор философии и права, сторонник республиканской формы правления. Он давно занимался политикой в качестве депутата, возглавляя разработку проектов республиканской реформы и конституционную комиссию.

Маннергейм также баллотировался, но проиграл: за него было отдано всего 50 голосов. Это поражение заложило мощное противоречие между сторонниками республиканских реформ и национал-консерваторами, опиравшимися на армию и военизированные организации. Фактически в стране установилось двоевластие: президент и гражданское правительство с одной стороны, а с другой – командование сил национальной обороны во главе с Маннергеймом.

Параллельно Финляндия продолжала военные действия. Выбив «красных» со своей территории, Маннергейм принял решение о продвижении финской армии на Советскую Россию. Продолжился и террор в отношении русского мирного населения, теперь уже в границах России. От трех до пяти тысяч гражданских лиц было расстреляно на месте без суда, лишь за форму или неосторожное слово в адрес интервентов в ходе захвата Выборга 29 апреля 1918 года. Один из русских эмигрантов, живший в то время недалеко от Выборга, так описывал происходившее в городе: «Решительно все, от гимназистов до чиновников, попадавшиеся в русской форме на глаза победителей пристреливались на месте… особенно охотились за русскими офицерами».

В январе 1919 года Финляндия уже оккупировала значительную часть Советской Карелии. Идеологически эта экспансия объяснялась в рамках доктрины «Великой Финляндии», предполагавшей «возвращение исконных земель», к которым относились Беломорская и Онежская области Карелии и Ингерманландия. Тот факт, что там находится, например, Петроград, также не считался непреодолимым препятствием для «Великой Финляндии». Маннергейм планировал сформировать на базе Петрограда вольный город, под финским протекторатом.

При этом, похоже, финские власти тоже искренне поверили в эту доктрину и в поистине «имперское величие» своей страны, поскольку они попытались сформировать на российских территориях уже свои собственные государства-лимитрофы: Северокарельское государство и Республику Северная Ингрия. Впрочем, эти образования довольно быстро исчезли. К тому моменту под страхом захвата Петрограда части РККА были усилены бывшими бойцами финской Красной гвардии. К тому же армейскими реформами на тот момент серьезно занялся Лев Давидович Троцкий, который фактически методом периодических расстрелов и прочих дисциплинарных мер превратил РККА в реальную военную силу.

В октябре 1920 года Красная Армия вернула утраченные территории, выйдя к финским границам. В итоге 14 октября 1920 года в Тарту был заключен мирный договор, в соответствии с которым Финляндия практически сохранила свои границы до начала войны. Серьезная трата военных ресурсов обратилась для Финляндии лишь приобретением порта Печенга в Баренцевом море. Впрочем, западные территории России не перестали привлекать финское правительство и Маннергейма. Теперь «Великую Финляндию» решено было создавать партизанскими методами.

Через два месяца после подписания мирного договора в Выборге появилось подпольное Объединенное Карельское правительство. В начале ноября 1921 года направленные с территории Финляндии партизанские группы инициировали вооруженное восстание и вытеснили советские органы власти. Но к тому моменту Красная армия вполне была в состоянии действовать быстро и жестко, поэтому уже 18 декабря 1921 части РККА осадили и заняли город и зачистили территорию от местных сепаратистов и финских партизан-оккупантов.

Это поражение привело к возрастанию политической напряженности уже в самой Финляндии. В Хельсинки рабочие провели массовую протестную акцию, требуя от финских властей обратить большее внимание на внутренние политические и экономические проблемы страны. И нужно отметить, что финские власти обратили внимание на эти требования. Тем более что внутренние проблемы были сопряжены и с внешними угрозами.

Еще в 1920 году финны инициировали постройку системы военных укреплений на Карельском перешейке, с 1922 по 1939 год работы над обороной в этом районе были продолжены. Впоследствии данная система получила название «линии Маннергейма». Параллельно финны стремились обезопасить себя системой международных договоров. Так, 21 марта 1922 года в Москве было подписано Соглашение между правительствами РСФСР и Финляндии «О принятии мер по обеспечению неприкосновенности советско-финляндской границы». Оно было дополнено 1 июня 1922 года соглашением между Россией и Финляндией о мероприятиях, обеспечивающих неприкосновенность границ, подписанным в Гельсингфорсе. К 1923 году Россия и Финляндия также определяют режим «поддержания порядка» в Финском заливе вне территориальных вод. А с 14 по 30 января 1926 года уже Дания, Швеция, Норвегия и Финляндия заключают ряд договоров по территориальным претензиям и прочим спорным вопросам.

При этом во внутренней социальной политике в Финляндии того времени назревали очередные проблемы. Дело в том, что 1 июня 1919 года в стране был введен сухой закон, который, естественно, массово и регулярно нарушался. И это, так же как и в США, где действовала аналогичная законодательная мера, привело к росту группировок контрабандистов. Примечательно, что ввозили спирт и водку с территории Советской России, так что между государствами существовала и действовала обширная нелегальная сеть сообщений.

Одновременно с этим популярность стали набирать крайне правые, фашистские общественно-политические организации. Наиболее влиятельной из них стало «Движение Лапуа», названное так в честь финской деревни, в которой крестьяне в ноябре 1929 года избили и изгнали местных коммунистов. Это событие стало символом для фашистов страны: в его честь переименовали свою организацию праворадикалы из группы «Дверной замок Финляндии».

К «Движению Лапуа» оперативно присоединились штрейкбрехеры из движения «Экспортный мир», которое объединяло рабочих, противостоящих забастовкам, организованным социал-демократами. Дело в том, что рабочие забастовки, которые инициировала СППФ, носили не только социальный, но и политический характер. Рабочие социалисты выступали и в поддержку социал-демократической революции, и против продолжения военных действий в Карелии.

Возглавил «Движение Лапуа» лидер «Экспортного мира» Виитури Косола, а основной ударной силой движения, как и было сказано выше, стали консервативно настроенные рабочие и крестьяне. «Под нажимом “Движения Лапуа” правительство Финляндии решило предложить парламенту проект закона, предусматривавшего роспуск и запрещение всех коммунистических группировок в стране. В январе 1930 года этот закон получил требуемые финской конституцией 2/3 голосов, 7 июля того же года 12 000 членов “Движения Лапуа” прошли маршем по улицам финской столицы перед резиденцией президента страны».

В 1932 году финские фашисты попытались взять власть в свои руки, и в феврале «7000 (в том числе около 1000 вооруженных) сторонников “Движения Лапуа” собрались в деревне Мянтсяла близ Хельсинки с намерением начать оттуда поход на столицу, желая повторить успех чернорубашечников Бенито Муссолини в 1922 г. в Италии».

Впрочем, до Хельсинки финские фашисты не дошли, поскольку в какой-то момент поняли, что им предстоит противостояние регулярной финской армии. С момента этого похода финские власти стали испытывать острое недоверие к «фашиствующим патриотам» и их организациям. Впрочем, «Движение Лапуа» оказалось настолько влиятельным, что продолжило действовать и после попытки государственного переворота, только сменив название на «Отечественное народное движение (ОНД)».

Однако это была не единственная социальная и политическая сила на национальном фронте Финляндии. Популярно было, к примеру, «Карельское академическое общество», состоящее в основном из студентов и интеллигенции. В идеологическом плане оно объединяло сторонников доктрины «Великой Финляндии». Правда, они несколько развили эту доктрину и в их понимании границы страны вполне могли дойти до Уральских гор. Участники движения способствовали сближению финнов и карелов, подготовке лидеров для будущих карельских и ингерманландских государств, проводили встречи студенчества с беженцами из Советской России, его члены активно занимались пропагандой военной службы, в частности выступали против сокращения призывного срока. Со временем они сблизились с ОНД, став его интеллектуальным центром. И эта общественная коалиция просуществовала вплоть до 1944 года.

В свою очередь, в Советской России, глядя на такой расцвет национал-социализма, стали опасаться близости финской границы к Ленинграду. В итоге советское правительство, опасаясь удара немцев через Финляндию, приступило к переговорам: «В 1938 году СССР предложил финнам позволить ему разместить военную базу на острове Гогланд. Советская сторона опасалась возможности удара немцев со стороны Финляндии и предлагала финнам договор о взаимопомощи, а также давала гарантии, что СССР вступится за Финляндию в случае агрессии со стороны немцев». Проблема заключалась в том, что на тот момент Финляндия блюла строгий нейтралитет, и на все предложения советской дипломатии финны ответили отказом. Тем более что им действительно очень не хотелось втягиваться в большую войну.

После отказа, в 1939 году, СССР предпринял вторую попытку и вышел с предложением об аренде группы остовов в Финском заливе. Но финны отказали и в этот раз. Третья попытка случилась уже после заключения пакта Молотова – Риббентропа, в октябре 1939 года. Вторая мировая началась, и в СССР рассчитывали заключить с Финляндией соглашение в тот момент, когда европейские державы отвлеклись на непосредственную военную политику. «На этот раз СССР предлагал устроить размен территориями. В обмен на Карельский перешеек и группу островов в Финском заливе СССР предлагал отдать весьма крупные территории Восточной Карелии, даже превосходящие по размеру те, которые отдавали финны». Но и в этот раз договориться не удалось.

В итоге советское правительство стало решать проблему своих северо-западных границ военным путем. Войскам Ленинградского военного округа было предписано «отодвинуть границу» силой, началась Зимняя война. Тяжелое противостояние обернулось для советской армии значительными потерями: советским войскам было предоставлено слишком мало времени на разработку операции, всего порядка десяти дней. На усиление были переброшены части из Украины, состоящие из этнических украинцев, которые не были физически приспособлены к действиям в условиях севера. Кроме того, укрепленные районы позволяли армии Маннергейма противостоять превосходящим по численности силам. Тем не менее граница была отодвинута.

Зимняя война требует отдельного и масштабного повествования. Для нас же, в контексте рассказа о феномене лимитрофов, важен следующий факт: Британия и Франция не только оказали Финляндии значительную помощь военным имуществом, направив современное автоматическое оружие, танки и самолеты, они рассчитывали на дальнейшую экспансию на российской территории, используя Финляндию в качестве плацдарма и государства-марионетки.

Серьезно прорабатывался сценарий расширения конфликта – например, предлагалось подвергнуть массированной бомбардировке с воздуха нефтехимические промыслы на Кавказе. Предполагалось, что авиация будет закамуфлирована под финскую. Генштабом французских войск к январю 1940 года были разработаны три сценария операций по вторжению в Россию с целью уничтожения нефтяных источников. Имелись в виду три возможных варианта действий: «перехват в Черном море нефтеналивных судов, направляющихся в Германию; прямое вторжение на Кавказ; минуя прямые действия против России, действовать путем поддержки освободительного движения мусульманских народностей на Кавказе».

Фашистская Германия, в силу договора о ненападении с СССР, напротив, отказала Финляндии в помощи. После Зимней войны гитлеровская дипломатия вынуждена была реагировать на сближение Финляндии с Британией и Францией, о котором было сказано выше. Так Финляндия стала неофициальным членом оси. Но даже в годы Второй мировой Маннергейм действовал на стороне союзников с определенными оговорками, предпочитая прикрываться своим нейтральным статусом. И, нужно отдать должное, в определенной мере эта политика Маннергейма помогла сохранить Финляндии и свою государственность, и даже хоть и весьма относительный, но суверенитет.

 

3. Болгария: как, имея огромные возможности, потерять все

Болгария в качестве государства-лимитрофа интересна еще и самим регионом, на территории которого она находится. Балканы как узел, связывающий Европу и Азию, всегда были в центре внимания крупных держав, и за контроль над полуостровом и регионом постоянно шли войны. Собственно, Первая мировая началась именно с инцидента на Балканах, во многом именно по причине того, что борьба за владычество в регионе возобновилась с новой силой, а желание взять эту землю под свой контроль испытывали слишком многие и слишком сильные политические игроки.

При этом нужно понимать, что национальное самоопределение балканских народов, а также тех наций, которые активно действовали здесь в разные исторические периоды, включало в себя и создание некоего большого и самостоятельного государства имперского типа. Показателен случай накануне первой Балканской войны 1912 года, когда свои взгляды на дальнейшую судьбу Балкан опубликовали богары, сербы и греки. Все, что характерно, хотели большого и самостоятельного, практически «панбалканского» государства. Но с доминированием именно своей нации и страны. При этом болгары ссылались на православный экзархат, как центр духовной жизни всех Балкан, сербы – на то, что все говорят на сербском языке, а греки заявляли об исторической преемственности.

И этими амбициями для манипуляций местным населением, вплоть до уровня отдельно взятых стран, активно пользовались государства-тьюторы. Естественно, такие попытки контроля с постоянным упором на «имперские притязания» не способствовали большой любви балканских народов друг к другу. Немецкий военный и дипломатический деятель периода Веймарской республики барон Курт фон Хаммерштейн-Экворд, долгое время работавший в Софии, описал эти взаимоотношения так: «Балканы – это банка с пауками, где все друг друга ненавидят, и каждый народ стремится реализовать свою национальную мечту за счет соседа».

Что касается болгар, то их «национальной мечтой» была Великая Болгария. На официальном уровне эта доктрина была озвучена в 1908 году, сразу же после обретения независимости от Османской империи. Концепцию сформулировал первый премьер независимой Болгарии Александр Малинов. Территориально потенциальная Великая Болгария должна была в первую очередь включать в себя так называемый «болгарский крест», выход к четырем морям: Черному, Эгейскому, Мраморному и Адриатическому.

До начала Первой мировой войны страны Антанты активно пытались сформировать на Балканах союз зависимых от них государств из Сербии, Болгарии, Греции и Черногории, который стал бы противовесом влиянию на Балканах Османской империи и Австро-Венгрии. Но по итогам Балканских войн 1912–1913 годов ни один из участников не был удовлетворен территориальными приобретениями. Потому что помимо концепции «Великой Болгарии» в других странах вызревали аналогичные доктрины не менее Великих Сербии, Черногории и Греции. В итоге вторая часть военных действий в рамках балканских войн начала XX века проходила уже между бывшими союзниками. И Болгария в этом противостоянии потерпела поражение. Это, в свою очередь, подтолкнуло правительство страны в сторону союза с Австро-Венгрией.

Что характерно, Болгарией на тот момент управлял царь Фердинанд I, который по отцу происходил из австрийских дворян, но по материнской линии был родственником французских монархов династии Бурбонов. Однако интересы Болгарии потребовали сближения не с Антантой, а с «Центральными державами». И в итоге Болгария выступила на их стороне в Первой мировой войне. Естественно, со стороны Австро-Венгрии были даны обещания реализации доктрины «Великой Болгарии».

Интересно, что противостояние развернулось в первую очередь за территорию Македонии с Румынией, при этом и в Румынии, и в Македонии на тот момент жило множество этнических болгар. Таким образом, болгары оказались по обе линии фронта и воевали друг с другом за территорию, населенную ими же. В целом этот инцидент ясно демонстрирует суть происходящих на Балканах конфликтов того времени.

Впрочем, по итогам Первой мировой Болгария в очередной раз оказалась в стане проигравших. В заключенном договоре о перемирии под давлением Антанты был прописан пункт об отречении Фердинанда I от престола. Корона перешла его сыну, Борису III. Роль этого болгарского царя в мировой историографии трактуется весьма неоднозначно. Многие специалисты прямо обвиняют его в крушении болгарской государственности. Но нужно понимать, что Борис III пришел к власти в сложнейшее для страны время. Первое, чем он вынужден был заняться, – это вывод страны из серьезнейшего послевоенного кризиса. Практически каждая болгарская семья потеряла кого-то в войне, репарации в пользу стран-победительниц были огромны, хозяйство уничтожено.

Если говорить о конкретных цифрах, то данные о потерях Болгарии разнятся до сих пор: специалисты насчитывают от 30 до 100 тысяч погибших. Большинство исследователей при этом сходится на цифре в 50 тысяч человек. Если учесть тот факт, что население Болгарии на тот момент составляло примерно 5,5 миллиона человек, станет понятно, что фактически погиб каждый сотый болгарский подданный.

Репарации же, особенно в контексте таких потерь населения, выглядели и вовсе неподъемно: они составили «2,25 миллиарда золотых франков (1 франк = 0,29 грамма чистого золота). То есть без учета процентов страна должна была расстаться со стоимостью 652,5 тонны чистого золота. Первый платеж должен быть был произведен 1 июля 1920 года, а последний – 1 января 1958 года. В первые 2 года процентные начисления на репарации составляли 2 %, а последующие годы – 5 %. В сумму репараций были также включены и некоторые финансовые претензии к Болгарии со стороны ее же союзников. Помимо этого, Греции, Румынии и Югославии болгары должны были компенсировать потери порядка 70 тысяч голов скота. Также в течение 5 лет Болгария должна была поставлять Сербскохорватско-словенскому государству по 50 тысяч тонн угля, в качестве компенсации за разрушенные шахты».

Начал Борис III с того, что ограничил свои политические полномочия, передав часть из них правительству, тем самым надеясь стабилизировать государственную систему. Премьером страны в этот период стал Александр Стамболийский, лидер Болгарского земледельческого союза, организации, которая являлась и просветительской, занимаясь образованием широких народных масс, и партийной, с идеологической платформой, включавшей в себя идею единства всех славянских народов.

Правда, в итоге политика Стамболийского была негативно воспринята болгарским населением, поскольку, по мнению большинства, унижала национальное достоинство болгар и была «пораженческой». Например, «27 ноября 1919 г. в Нейи болгарский премьер Александр Стамболийский подписал “мирный” договор и демонстративно сломал после этого перьевую ручку. Добруджа была передана Румынии, Фракия – Греции, что лишало Болгарию выхода к Эгейскому морю. Часть ее территорий оказалась также у Югославии». Впрочем, он публично высказывался против таких жестких условий мирного договора. Уже 30 ноября, выступая в болгарском парламенте, он заявил: «Болгария до сих пор единственная страна, к которой применены не принципы Вильсона, а принципы варварства; Болгария – единственная страна, которой не то что не учли ее народность, но и отрывают ее (народность) от ее тела. У нас мир, современный и христианский, отнимает наших братьев по крови, языку и менталитету, которые уже 40 лет имеют возможность вместе с нами дышать воздухом самостоятельной политической жизни!»

Что характерно, Стамболийский при этом считался довольно умеренным во взглядах политиком. И, наблюдая его столь резкие публичные жесты и высказывания, можно заключить, что среди потерпевших поражение Болгария была одной из самых проигравших стран, если не самой проигравшей. Относительно общего политического курса можно отметить, что болгарское правительство того времени вело довольно миролюбивую, если не сказать «примиренческую», политику. Это, однако, довольно быстро принесло свои результаты. Уже в 1920 году Болгария восстановила дипломатические отношения с соседними странами и мировыми державами. В 1921 году страну приняли в Лигу Наций.

В экономическом отношении усилия Стамболийского привели к отсрочке репараций странам-победителям, которой он добился уже в 1923 году. Общее миролюбие позволило болгарскому правительству официально отмежеваться от деятельности подпольных революционных и террористических болгарских групп на сопредельных балканских территориях. Впрочем, это не помешало болгарам в тот же период неофициально поддерживать македонскую подпольную революционную организацию. Словом, несмотря на демонстративное миролюбие, в политических элитах идея «Великой Болгарии» была еще жива. Что в целом неудивительно, поскольку после такого мирного договора и таких территориальных потерь идея реванша в местном обществе была довольно популярна.

При этом в плане наращивания военной мощи Болгария также предпринимала определенные шаги. Согласно Версальскому договору, Болгарии запрещалось иметь армию, численностью превосходящую 20 тысяч человек. Однако в 1921 году в Болгарию отступил военный корпус генерала Врангеля, потерпевший поражение в российской Гражданской войне. Он был автоматически присоединен к болгарским вооруженным силам с санкции стран Антанты, которых победы большевиков в России, в совокупности с их революционной активностью в Европе и Азии, беспокоили все больше.

Таким образом, «в южной части Болгарии разместился Донской корпус (около 5 тыс. человек). Штаб его находился в городе Стара Загора. На севере и северо-востоке был расквартирован 1-й Армейский корпус (до 13 тыс. человек) со штабом в городе Тырново. Кроме того, еще с января 1920 г. в Болгарии находились офицеры и солдаты из разгромленной армии Деникина численностью до 10 тыс. человек».

Для Балкан тех лет вообще характерно такое военное усиление за счет отступавших, но вполне боеспособных частей русских белогвардейцев. Аналогичное усиление в те годы получила, например, Сербия, за счет армейского корпуса генерала Кутепова, а впоследствии и Врангель перебазировал туда 1-ю кавалеристскую дивизию численностью 3300 человек. Но эта страна была союзником Антанты, а не Центральных держав, как Болгария.

Восстановление внутренней политики Болгарии в эти годы шло форсированными темпами. Были приняты законы, которые устанавливали трудовую повинность и трудовую поземельную собственность (ТПС), допускающие изъятие земли у собственника, который ее не использует, с передачей нуждающимся в дополнительных ресурсах домохозяйствам. В крестьянских общинах были созданы комиссии ТПС, которые проверяли хозяйства на использование земли и в случае неиспользования экспроприировали землю в пользу фонда ТПС.

Что касается обязательных работ, то они устанавливались для всех граждан страны по достижении ими 20 лет для мужчин и 16 лет для женщин. Эти и другие меры экономической и трудовой стимуляции населения привели к тому, что уже в 1922 году Болгария вышла на довоенные показатели уровня экономики. Однако, как и было сказано выше, значительная часть болгар, а особенно ветераны прошедшей войны, считали подобную внешнюю и внутреннюю политику соглашательством, недостойным Великой Болгарии.

А потому в болгарском обществе стали возникать оппозиционные государственному миролюбивому курсу структуры. Так, 14 октября 1921 года видный дипломат и общественный деятель Александр Греков заявил о создании партии «Народный сговор». Сам Греков был выпускником Сорбонны, работал в Болгарском диппредставительстве в Париже и даже некоторое время возглавлял его. Затем, в годы Первой мировой войны, руководил миссией Болгарии в Стокгольме. При этом именно через него в 1916 году Франция устанавливала контакт с болгарскими властями, чтобы предложить им выйти из альянса с Центральными державами в обмен на территориальные приобретения.

Греков, конечно, не был «тайным агентом Антанты», скорее, искренним патриотом, мечтавшим о Великой Болгарии. И отказ властей от переговоров с теми, кто затем стал победителями, и – впоследствии – позорные для Болгарии условия Версальского мира сформировали ту психологическую базу, на которой он и стал в итоге лидером болгарских националистов. В «Народный сговор» затем вошли и ветераны войны из Военной лиги, или, как она еще называлась, «Союза капитанов», сформировав боевое крыло организации. Они предпочитали действовать не в рамках публичной полемики, а на улицах и силовыми методами.

В ответ сторонники Стамболийского также объединились в боевую организацию «Оранжевая гвардия», которая, по понятным причинам, уступала Военной лиге по уровню подготовки в открытых столкновениях. Впрочем, именно «Оранжевой гвардии» многие приписывают террористические методы в расправах над оппозиционерами. Именно в ходе такого теракта 21 мая 1922 года Александр Греков был убит после удачного покушения на него. Его место в качестве лидера «Народного сговора» занял Александр Цанков, долгое время изучавший государственное право и политическую экономию в Мюнхенском, Берлинском и Бреславском университетах. В ходе выборов в болгарское Народное собрание 23 апреля 1923 года победил «Болгарский земледельческий союз», набрав 52,7 % голосов. И это еще сильнее обострило отношения власти и националистической оппозиции.

Дело в том, что незадолго до выборов в Болгарии было изменено избирательное законодательство. Вместо пропорциональной системы была введена смешанная. Это позволило «Союзу», который пользовался примерно равной поддержкой во всех регионах страны, при небольшом численном перевесе в абсолютном проценте голосов получить 85 % мест в парламенте (219 из 249). В ответ на такие итоги голосования представители «Народного сговора» заявили, что законодательство было изменено специально, и перешли к силовым действиям. «В ночь с 8 на 9 июня 1923 г. юнкера Софийского военного училища и войска столичного гарнизона без единого выстрела взяли под свой контроль весь город. Бойцы “Оранжевой гвардии” попросту разбежались, понимая, что им не выстоять против регулярных частей».

В результате переворота было сформировано новое правительство во главе с Александром Цанковым, которое царь Борис III вынужден был признать, как легитимное. Формально? При этом правительство было коалиционным – по результатам объединения партий в Демократическое соглашение. Стамболийский же вознамерился организовать сопротивление националистам, но был вызван утром 10 июня якобы к царю – и арестован, а впоследствии расстрелян.

В ноябре 1923 года были проведены очередные выборы в Народное собрание. Выборы эти были полностью «марионеточными» и проходили под тотальным контролем властей. В итоге большинство голосов взяло «Демократическое соглашение», полностью подконтрольное «Народному согласию». Несогласные с таким положением в партийной системе страны члены правительства, пережившие восстание националистов, были отправлены в отставку. И фактически в Болгарии установилась авторитарная политическая система, но со своим неповторимым национальным колоритом. Формально «Демократическое соглашение» было умеренно-демократическим альянсом, но по факту оно контролировалось националистами, равно как и официально не входящая в состав «Соглашения» Социал-демократическая партия Болгарии.

Однако такие перемены в политической жизни страны отнюдь не были однозначно приняты в народных массах. В июле 1923 года в Пловдивском, Плевенском, Шуменском и Велико-Тырновском округах вспыхнуло восстание, организованное активистами «Земледельческого союза». Пользуясь обстановкой общей политической нестабильности, в дело активно вмешался Коминтерн, который дал команду на революционную деятельность болгарским коммунистам. Коммунистическое восстание началось в августе 1923 года в Северо-Западной Болгарии, «где коммунисты пользовались наибольшей популярностью (видимо, из-за особой бедности тех мест). Штаб боевых действий расположился в небольшом городе Монтана (при социализме назывался Михайловград). В январе 1924 г. Народное собрание одобрило закон “О защите государства”, объявлявший Болгарскую компартию незаконной организацией. Вскоре восстание, несмотря на помощь со стороны советской России, было подавлено».

Все эти попытки революции и разной степени успешности государственные перевороты привели к тому, что политический террор в адрес оппозиции стал одним из систематически практикуемых методов решения внутренних политических болгарских проблем. Так продолжалось практически до конца 20-х годов XX века. Однако при общем курсе на ужесточение политического авторитаризма экономический курс страны остался неизменным: «Было санкционировано введение государственной монополии на торговлю валютой в мае 1924 г. Программа “Оранжевых”, тех самых, против которых в том числе применялся террор, была негласно признана лучшей в условиях послевоенной Болгарии, а о трудовой повинности лидер “Народного согласия” во всеуслышание заявил, что она “наша, оригинальная и самобытная”. Более того, был принят закон “О профессиональном обучении”, по которому рабочие и служащие в возрасте от 14 лет до 21 года, не получившие среднего образования, должны были бесплатно обучаться в специальных школах и в рабочее время, а работодатель обязан был платить им зарплату».

В плане экономического и политического устройства лидеры Болгарского царства ориентировались на Италию и, более того, реализовали эти устремления также путем династического брака. Свою роль в том, что царь Борис III женился на итальянской принцессе Джованне (впоследствии приняла православие под именем Иоанна), дочери короля Виктора Эммануила, сыграл и тот факт, что болгарским националистам остро не хватало своего «болгарского Муссолини», харизматичного и уверенного в себе, жесткого, но популярного в массах лидера.

Впрочем, к тому, что таким лидером в итоге стал Борис III, привела не столько политика династических браков, сколько религия, а если точнее – европейский оккультизм, вкупе с непростой судьбой самого болгарского монарха. В частности, организованными на него, но неудавшимися покушениями. Первое было совершено 3 апреля 1925 года, когда «Борис III в сопровождении четырех человек отправился на машине на охоту на перевал Арабаконак около городка Орхание. На обратном пути раздались выстрелы, телохранитель царя и сотрудник Музея натуральной истории были убиты, шофер ранен. Борис попытался взять управление машиной, но не справился с ней, и автомобиль врезался в телеграфный столб. Случайно проезжавший мимо грузовик позволил Борису и двум оставшимся в живых его спутникам скрыться. В тот же день был убит бывший генерал и депутат Константин Георгиев».

Следующее, и снова неудачное, покушение произошло практически сразу, на третий день, в соборе Святой Недели в Софии во время похорон Константина Георгиева. «Коммунисты и анархисты воспользовались этим, заложив в собор бомбу. На этот раз покушения явно было направлено против Бориса III и правительства. Взрыв произошел во время церемонии похорон. Погибли 128 человек, в том числе мэр Софии, одиннадцать генералов, двадцать пять высших офицеров, шеф полиции и целый класс лицеисток. Борис III опоздал на церемонию из-за того, что был на похоронах своего друга – охотника».

Как отмечают историки, такое счастливое избавление от смерти произвело на царя Бориса очень глубокое впечатление, вплоть до определенных подвижек в психике, и сказалось на том, что его мировоззрение склонилось в сторону откровенной мистики. Проще говоря, Борис III с этого момента начал считать себя «богоизбранным и находящимся под особым покровительством высших сил». Здесь к тому же нужно отметить, что духовником царя стал священник Любомир Лулчев, член группы «Белое братство» (не путать с одноименной сектой 90-х годов прошлого века в России и на Украине), националистического и не то чтобы совсем канонического движения внутри Болгарской церкви.

Организатором и идейным вдохновителем болгарского «Белого братства» был другой клирик Болгарской церкви, Петр Дынов, который в свое время активно путешествовал по США, где как раз в то время шла очередная волна «религиозного обновления», а если говорить с ортодоксальных и консервативных позиций – период расцвета откровенного оккультного и сектантского мракобесия. Дынов, пообщавшись с американскими оккультистами, кардинально поменял свое видение традиционного христианства и «объявил, будто ему были видения, голоса, и на него возложена высшая миссия, “формирование новой культуры и расы”, и основал “Всемирное белое братство”.

Дынов внушал последователям, будто он сам светится, “нет такого человека в Болгарии, который светил бы сильнее меня”, сектанты заговорили о нем как о “воплощении Христа”. Вот в такую веру Лулчев вовлек Бориса III». При дворе и в окружении царя появилось множество «дыновистов», которые в итоге и направляли волю монарха, напирая на его особую роль в деле становления Великой Болгарии как государства всех пока еще «рассеянных» болгар.

В целом популярность «Белого братства» в Болгарии была довольно закономерной для той эпохи. Всю Европу лихорадило и от религиозной экзотики стран Средней Азии, и от доморощенных оккультных учений, а «дыновисты» к тому же весьма льстили национальному сознанию болгар. В 1937 году «Братство» достигло своего расцвета благодаря ученику Дынова, Михаилу Иванову, более известному в Европе, как Микаэль Айванхов, который основал в 1947 году отделение «Братства» в Париже. К тому моменту «братья» окончательно отделились от Болгарской православной церкви. На сегодняшний день, несмотря на советский период, когда «Братство» находилось под полным запретом в Болгарии, структура по-прежнему существует, активно контактируя с иными оккультными и синкретическими организациями по всему миру.

Так или иначе, но учение Дынова очень сильно повлияло и на психику царя Бориса, и, как следствие, на проводимую им политику. Радикальные националисты и сторонники Великой Болгарии с тех пор окончательно становятся фаворитами царя. Впрочем, для такого доминирования во власти понадобились и вполне практические усилия национального блока. В 1926 году главой правительства был назначен Андрей Ляпчев, известный своими либеральными взглядами. Александр Цанков, отправленный в отставку, тем не менее сохранил свое влияние и на националистов, и на политические элиты Болгарии в целом.

Европу на тот момент уже настигла американская Великая депрессия, а потому правление Ляпчева было недолгим и бесславным. И закончилось оно отставкой вкупе с чуть было не состоявшимся военным переворотом: «19 мая 1934 г. Полковник Кимон Георгиев, руководитель военного общества “Звено”, и ряд его товарищей добились аудиенции у царя и представили ему доклад. Указывали на “моральный кризис”, “глубокое разложение политических партий”. Следовал вывод – спасти положение может только диктатура. На случай отказа в кармане Георгиева лежало требование об отречении Бориса. Хотя оно не понадобилось. Царь был понятливым. Фигуры военных, их решительные лица и волнение подсказали Борису то, что не высказывалось вслух».

По итогам этих «взволнованных переговоров» Ляпчев был снят с должности, а на его место был назначен Кимон Георгиев. При этом ему были представлены самые широкие полномочия для вытаскивания страны из кризиса, чем он незамедлительно и воспользовался: «Внутри Болгарии укреплялось централизованное управление. Шестнадцать округов, на которые делилась Болгария, свели в 7 крупных областей, 2500 сельских муниципальных районов свели в 800. Таким образом значительно сокращался административный аппарат. При этом права местного самоуправления значительно урезались. Кметы – главы сельской администрации – стали не избираемыми, а назначаемыми. Отныне они подчинялись столичной администрации. А занять должность кмета мог только человек, имеющий высшее образование. С одной стороны, это должно было способствовать развитию деревни, с другой – отсекались деревенские горлопаны, да и богатеи местного уровня, приохотившиеся подминать сельские общины под себя. По всем эшелонам администрации прошла капитальная чистка – повыгоняли 6 тыс. некомпетентных чиновников, политически неблагонадежных, взяточников. В экономике повышалась роль государства. Вводилась монополия на спирт, соль, нефть, табак. За счет этого внедрялись программы по поддержке бедняков. Поощрялось развитие кооперации».

Иными словами, экономический курс сместился в сторону социального патернализма, и даже вполне авторитарными методами, но в целом оставался все тем же, умеренно-либеральным, с развитием частного капитала и частного же хозяйствования, только под более строгим государственным контролем. В целом нужно отметить, что меры Георгиева принесли позитивные результаты. Но он уже через полгода, в январе 1935-го, был снят с премьерской должности. Здесь сыграли роль личные амбиции царя Бориса. Полковник был назначен премьером в силу практически неприкрытого давления на монарха, который, как мы помним, считал себя ни много ни мало богоизбранным лидером всех болгар. Естественно, царь не мог оставить подле себя такую персону, которая была поставлена против его воли, и, как только в правительство вошли полностью лояльные министры, премьером был назначен генерал от кавалерии Пенчо Златев. Впрочем, тоже на полгода. И далее несколько лет следовала аналогичная чехарда премьеров, поскольку Борис III таким образом показывал, что абсолютная власть, дарованная «высшими силами», находится только и исключительно в его руках.

Между тем в 30-х годах начала формироваться новая балканская коалиция государств. Так, «24 января 1937 г. Болгария и Югославия подписали договор о “вечной дружбе”, а 31 июля 1939 г. болгарский и греческий премьер-министры в Салониках договорились об отмене большей части ограничений, наложенных на вооруженные силы Болгарии. Вся призрачность идеи нового Балканского союза была осознана дипломатами лишь тогда, когда гитлеровская армия уже стояла на румынском берегу Дуная». И в итоге царь Борис сделал ставку на Гитлера, хотя сначала являлся сторонником политики «умиротворения Германии». Это в очередной раз породило политический раскол в обществе – и снова с оружием в руках: «В стране развернулось сильное движение Сопротивления. БКП и Болгарский земледельческий союз образовали просоветский “Отечественный фронт”, по всей стране формировались партизанские отряды (четы). Болгарские четники доставили немцам немало неприятностей, на что те отвечали карательными акциями».

Однако стоит отдать должное болгарскому монарху: он так и не объявил войну СССР, а еще активно спасал евреев на территории своего государства, привлекая их к общественным работам. По оценкам историков, таким образом он спас 50 тысяч человек. Память царя Бориса была увековечена в Израиле. Он скончался от инфаркта 28 августа 1943 года после очередной встречи с Гитлером. Его место занял шестилетний наследник, Симеон II, формально правивший до 1946 года, когда в Болгарию пришла советская власть. Интересно, что последний монарх Болгарии все же стал в итоге реальным правителем страны в период с 2001 по 2005 год, только уже в качестве премьер-министра.

Что же до Болгарии послевоенного периода, она вновь потеряла все, хотя и не по столь жесткому сценарию, как после Версальского мира. Страна вошла в советский блок и, при всех репрессивных механизмах советской системы, это было значительно легче, нежели снова платить бесконечные репарации победителям. Но на многие годы Болгария утратила свои государственность и суверенитет. Обрела ли она их после крушения СССР? На этот счет однозначного мнения не существует.