Какая мне разница – Гай или Тит?!

Петроний или Трималхион?!

Если свинья преградила нам дорогу и важно хрюкала, утверждая, что лучше всех разбирается в апельсинах.

– Ученая? – спросил я трактирщика.

Он вызвался проводить нас до монастыря и теперь дышал мне в затылок, навьюченный, словно мул, разными съестными припасами, которые взял из трактира, чтобы задобрить монастырскую братию.

– Это просто свинья! – сказал трактирщик. – Надо дать ей по морде, иначе мы здесь не пройдем.

Мерзкое животное застряло в воротах и даже не думало двигаться с места. Однако утро было прекрасное, и я не хотел начинать новый день с мордобоя.

– Уважаемая свинья! – произнес я. – Не препятствуйте этому путешествию! Потому что нас ожидают великие литературные открытия!

– Да-а-а… – посочувствовал мне трактирщик. – Трудно жить образованному человеку… Эдак мы до вечера простоим, беседуя со свиньей! Дайте-ка я с ней по-свойски потолкую.

Но тут Вендулка, опередив трактирщика, врезала важной свинье промеж глаз, отчего та взвизгнула и поспешно освободила дорогу. Ну что за злобные твари эти переписчицы!

– То-то же! – одобрительно молвил трактирщик. – Всяк свинья знай свое корыто! А бисер надо метать перед пастырем, потому что паства бисера не понимает! Иной раз в трактире говоришь-говоришь пьянице, мол, что же ты дебоширишь в общественном заведении, скотина безмозглая?! И все без толку! А как дашь по башке бутылкой – паства мигом приходит в чувство.

Под эти наставления мы вышли с постоялого двора и продолжили свой путь по дороге, что, как я думал, вела к монастырю. Однако трактирщик махнул на нее рукой и свернул на тропинку.

– Пойдем через лес, – пояснил он. – Это намного короче и безопаснее.

– Мне так не кажется, – заметил я.

– Вы просто не знаете здешних мест! – пожал плечами трактирщик. – А в монастырь по дороге нынче никто не ходит, чтобы не встретить мою свояченицу.

– Да разве она разбойник?! – с удивлением воскликнул я.

– Хуже! – подтвердил трактирщик. – Сидит себе на лавочке и поджидает какого-нибудь растяпу. А как увидит, что человек заблудился, кланяется ему и говорит: «Доброго времени суток, странствующий рыцарь! Куда путь держишь?!» А голос у свояченицы сладкий, хоть на булку намазывай и по праздникам ешь. «Заходи, благородный юноша, в дом, – предлагает свояченица. – Отдохни с дороги, пилигрим несчастный!» А там уж и стол накрыт, и кровать постелена. Ну, человек расслабится и шагает к гадюке в апартаменты.

А дальше у них начинается свистопляска! То есть пляшет моя свояченица, а пилигрим только посвистывает, словно испорченная волынка. Потому что любовь проходит через десять минут, желание пропадает спустя полчаса, а женские фантазии никогда не кончаются. Просто с первыми петухами в них наступает временное затишье.

Вот рано утром выводит моя свояченица этого пилигрима обратно на дорогу и говорит напоследок: «Ты, мил человек, отползай потихоньку от моего дома! Не вводи лишний раз во искушение! А как очухаешься, поставь в церкви свечку за упокой души Корнелия Трималхиона! И не вздумай меня обмануть! Где хочешь найду, и тогда позабавимся по-настоящему!»

– И что же здесь плохого? – усмехнулась Вендулка.

– Корнелий Трималхион – это я, – пояснил трактирщик. – И, как видите, нахожусь в добром здравии! А свояченица вводит людей в заблуждение, чтобы меня отпевали по всей Италии. Может быть, с вашей точки зрения, здесь и нет ничего плохого, а мне неприятно. Вот поэтому раз в неделю я ношу в монастырь продукты, чтобы монахи закусывали и усердно молились за здравие Корнелия Трималхиона! Так сказать, для равновесия!

Мы с Вендулкой невольно расхохотались.

– Зря смеетесь, – обиделся трактирщик. – Тут плакать надо.

Однако не встретил никакого понимания с нашей стороны. Потому что его история со свояченицей не могла опечалить даже очень сострадательного человека.

– А в чем причина такой антипатии? – спросила Вендулка.

– Личная неприязнь, – вздохнул трактирщик. – Это самое необъяснимое чувство! Например, у быка личная неприязнь к красному цвету, а у моей свояченицы – ко всему, что связано с трактиром. Ведь он приносит доход, а это раздражает!

Здесь трактирщик решил, что сказал больше, чем следует, и мы с Вендулкой стали ему неприятны. Во всяком случае, он поспешил от нас отделаться и зашагал по тропинке с удвоенной скоростью.

– О-хо-хонюшки-хо-хо! – стонал на бегу трактирщик. – Силы небесные! Содом и Гоморра! И куда только смотрит святая инквизиция?!

Но мы с Вендулкой не отставали, потому что не хотели блуждать по лесу без провожатого. Тогда трактирщик внезапно остановился и заявил, что дальше не пойдет. Ни за какие коврижки!

– А что случилось? – уточнил я.

– Они еще спрашивают! – горестно запричитал трактирщик. – Безумные и слепые! Глухие и бесноватые! Мы тащимся в мужской монастырь с бабой – вот что случилось! А это есть неслыханное святотатство!

Здесь трактирщик указал на Вендулку пальцем, как будто только что обнаружил это прискорбное обстоятельство.

– Мне не нравится слово «баба», – невозмутимо заметила Вендулка. – И лучше его не использовать.

– А что будет?! – амбициозно воскликнул трактирщик и тут же получил от Вендулки по шее. Но у него хватило ума не вступать с ней в драку, а спрятаться за ближайшим деревом. – Боженька все видит! – вякнул оттуда трактирщик. – Что я пострадал за правду!

Конечно, у нас имелось рекомендательное письмо от кардинала Орсини, которое мне надлежало вручить отцу-настоятелю, но посвящать неугомонного трактирщика во все перипетии этого деликатного дела я не собирался.

– Выходи, – сказал я трактирщику. – И не бойся Божьего гнева! С отцом-настоятелем мы договоримся.

– Я не могу, – откликнулся трактирщик. – Вначале договоритесь со своей бабой!

– Да что же это за наказание?! – возмутилась Вендулка. – Еще раз назовешь меня бабой – накостыляю как следует!

– Вот-вот! – подтвердил трактирщик. – А мы люди темные и не понимаем, как обращаться к тому, кто в юбке.

– Подбери синоним! – посоветовал я.

В ответ послышался хруст валежника, и трактирщик, соблюдая все меры предосторожности, вышел из-за дерева.

– Спасибо за совет, – раскланялся он, пряча за спиной дубину. – Синоним подобрал.

Вот и разговаривай после этого с трактирщиками!

– Синоним – это близкое по значению слово, – пояснил я.

– А вдруг оно тоже не понравится?! – возразил трактирщик. – А крепкая палка понадежней любого синонима будет. Ибо сказано: «Глаголом жечь сердца людей и окультуривать дубиной!»

Это заявление удивило меня до невозможности, словно я встретил медведя, который шел по лесу и декламировал «Илиаду» Гомера.

– Довольно странно, – заметил я, – слышать подобные речи от вашей милости!

– Мой род занятий слабоумию не помеха, – самодовольно усмехнулся трактирщик. – А постоялый двор – это кладезь премудрости. Хочешь не хочешь, а что-нибудь да прилипнет!

Казалось, трактирщик остался доволен произведенным на нас впечатлением и с гордостью хлопнул себя по пузу.

– Теперь мы можем двигаться дальше? – уточнил я.

– Нет, – покачал головой трактирщик. – Мне еще надо прийти в себя после полученного потрясения… – Он достал из мешка большую бутыль с красным вином и присосался к ней, словно пиявка. – Ык, ык, ык, ык, ык, ык! – Так продолжалось минуты три, покуда трактирщик не вылакал полбутылки, после чего он приосанился и сказал: – Уф!

– Вот сволочь! – с восхищением выругалась Вендулка.

– Я думаю, – заметил трактирщик, пряча полупустую бутыль обратно, – что лучше теперь подойти к монастырю с наветренной стороны. Иначе монахи нас за версту учуют.

– Не нас, а тебя! – возразила Вендулка. – Воняет как из преисподней!

– Не знаю, не сравнивал, – съязвил трактирщик. – Однако тут наблюдается устойчивая тенденция: чем крепче винцо, тем слаще благоухание.

– Мы еще долго будем разглагольствовать?! – не выдержал я. – Нам надо засветло попасть в монастырь.

– Ну, это раз плюнуть, – заверил меня трактирщик. – Монастырь очень большой, так что не промахнемся… Следуйте за мной!

И снова двинулся по тропинке, горланя дикую песню:

Под щебетанье пташек Нам весело идти! У Мэри был барашек [19] — Попробуй отвинти! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум! Бум-бум! Бум! Бум! Папашка строгих правил, Чтоб Мэри соблюсти — Барашка ей поставил На пояс верности! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум! Бум-бум! Бум! Бум! Могучий был мужчина Папашка и дебил! Как раз перед кончиной Барашек закрутил! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум! Бум-бум! Бум! Бум! Концы отдал папаша, Христос его прости! А замуж Мэри нашей Не выйти, не зайти! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум! Бум-бум! Бум! Бум! Такая вот промашка, И что тут говорить?! Никто не мог барашка Обратно открутить! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум! Бум-бум! Бум! Бум! И женихи кружили, Как стая воронья! А в сорок – положили На девственность ея! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум! Парабам-бум-бум-бум-бум-бум-бум-бум! Бум-бум! Бум! Бум! Уж никому не надо Подобной красоты! Такая вот баллада Про Мэри и болты!

– Парабам-бум-бум! – закончил свою песню трактирщик, споткнулся и рухнул на тропинку.

Да так, что земля задрожала, а с ближайших деревьев стали облетать листья.

– Вот и осень, – заметил трактирщик. – Пора сеять озимые…

Однако он не успел поделиться планами сельскохозяйственных работ, потому что вместе с мешками поехал в кусты, влекомый неведомой силой.

– Прощайте! – вякнул напоследок трактирщик и скрылся. – Не поминайте лихом! – послышалось из-за деревьев.

Исчезновение нашего провожатого отличалось внезапностью, словно черти его похитили, дабы покуражиться. И теперь из леса доносились жалобные вопли и стенания, как будто трактирщика жарили на медленном огне, а хруст валежника только усиливал это впечатление.

Тогда Вендулка подобрала дубину, что обронил трактирщик, и, подгоняемые любопытством, мы поспешили на звуки агонии, чтобы полюбоваться картиной страшного суда. Ибо слаб человек и падок на безобразные зрелища!

Наш провожатый отыскался метрах в тридцати от тропинки, связанный по рукам и ногам. Бедный трактирщик жалобно стонал, а рядом с ним стоял здоровенный монах и наслаждался видом поверженного противника.

– Присоединяйтесь, – сказал нам странный монах и пнул трактирщика, словно колоду. – Попался, стервятник?!

– Неисповедимы пути Господни, – посетовал трактирщик.

– Как бы не так! – возразил монах. – Наша встреча была предначертана! Ведь я силки на тебя поставил еще в воскресенье!

Вендулка подумала и собралась от души треснуть монаха дубиной, но тот почуял неладное и погрозил ей пальцем толщиной с оглоблю.

– Не женское это дело, – чинно сказал монах. – Не богоугодное!

– И бесполезное, – со вздохом подтвердил трактирщик. – Только дубина сломается. Разрешите представить нашего друга… Поп-расторгуй!

– Расстрига! – поправил трактирщика странный монах. – И не друг я тебе, а кара небесная! Так что – лежи спокойно!

Однако неугомонный трактирщик продолжал возмущаться.

– Это каждый дурак сможет, – выговаривал он монаху, – накинуть веревку и дернуть, словно разбойник. Когда неподготовленный, в общем-то, человек идет себе лесом и песни поет. А ты в чистом поле за мной погоняйся!

– Делать мне больше нечего, – усмехнулся монах, – как, задрав на себе рясу, по полю бегать. Вдобавок от подобного зрелища нет никакой назидательной пользы. Ибо страшен диавол в кривляниях своих!

– Сволочь! – выругался трактирщик, пытаясь освободиться.

Однако его усилия ни к чему не привели.

– Что же ты ругаешься как извозчик? – усмехнулся монах. – Разве тебя не учили вежливости?

– Я человек культурный, но малограмотный, – ввернул трактирщик. – То есть все понимаю, а возразить не могу! Потому что у нас, простолюдинов, слова всегда сопровождаются жестами. А когда руки связаны, я культурно беседовать не могу.

– Ну, хорошо! – смилостивился монах. – Сейчас я возьму свою десятину и тебя освобожу.

С этими словами он расстелил на земле дерюгу и принялся вытряхивать на нее съестные продукты из мешков трактирщика. Мы же с Вендулкой были тут в роли немых наблюдателей, потому что никто не искал в нас поддержки или сочувствия.

– Негусто, – со вздохом сказал монах, разглядывая припасы.

Тут он принялся делить продукты, забирая себе только деликатесы. «ВО-ПЕРВЫХ – СВИНОЙ ОКОРОК, ДАЛЬШЕ – КОЛБАСКИ И ЧУДЕСНО ИЗГОТОВЛЕННЫЕ ПОТРОХА, ВО-ВТОРЫХ – МЯГКИЙ СЫР, МОРС, УЛИТКИ, ЧТО БЫЛИ ЗАГОТОВЛЕНЫ ТРАКТИРЩИКОМ ПО ШТУКЕ НА БРАТА, ПЕЧЕНКУ, ЯЙЦА В ГАРНИРЕ, РУБЛЕНЫЕ КИШКИ, ГОРЧИЦУ И ВИНЕГРЕТ…»

– Грабят, – подытожил трактирщик. – С особым цинизмом! Вдобавок нагло рассуждают о десятине, а забирают добрую половину! Можно сказать, две трети!

– Все согласно прейскуранту, – пояснил трактирщику странный монах. – Ибо! За прошлую неделю я десять раз молился за здравие Корнелия Трималхиона и только единожды за упокой, когда сильно проголодался. Был такой грех, не спорю! И поэтому оставляю братьям в монастыре мешки, бобы и макароны!

– Одна беда, – вставила Вендулка, – что за такие харчи усердно молятся только церковные мыши.

Странный монах неодобрительно посмотрел на Вендулку, развязал трактирщика и сказал:

– По этому поводу есть притча о девушке с ангельским личиком. Которая до того была хороша собой, что самые знаменитые художники съезжались в Эфес, где жила эта девушка, дабы запечатлеть ее ангельский образ на живописном полотне. «Мадонна на троне в окружении всех святых», «Мадонна в сиянии с четырьмя святыми», «Мадонна с гарпиями», «Мадонна с куропатками»… – да разве упомнишь все ангельские картины, для которых позировала наша девушка?! Многие люди говорили, что сами холсты излучают сияние, а сей возвышенный образ пробуждает в них только высокоморальные мысли и чувства…

Так продолжалось довольно долго, покуда один художник, по всей вероятности дилетант, не стал выяснять, о чем размышляет девушка, позируя для ангельских картин. Отчего ее лик становится таким одухотворенным?! «Я ни о чем не думаю, – честно отвечала девушка. – Мне просто хочется чихнуть и пукнуть, но я пытаюсь совладать со своими желаниями». На этом ее артистическая карьера закончилась. Потому что самые выдающиеся мастера нашего времени были не в силах отобразить такие страдания подручными живописными средствами.

Мораль сей притчи такова: всякая симпатичная девушка должна помалкивать, чтоб ее внутренний мир не нарушал художественной гармонии.

– Мне кажется, – сказала Вендулка, – что лучше набить оппоненту морду, чем трепать с ним нервы. Но сегодня на меня снизошло умиротворение, и я отвечу притчей на притчу…

Один монах был до того усерден в молитве, что мог заменить собой целый монастырь. Он взывал к Господу и денно и нощно, и летом и осенью, и в дождь и в засуху, и по каждому поводу и без повода, и хотел получить знамение, что Бог услышал его молитвы. Иначе говоря, этого монаха одолел грех гордыни, когда люди думают, что всякое усердие должно быть непременно отмечено великой благодатью. Однако Господь все видит, и подлая цель дискредитирует затраченные на нее средства. Бог остается нем как рыба, а человек с повреждением лобной части. Потому что колотится головой о каменный пол без надлежащей мотивации.

И вот однажды церковные служки решили по-своему подшутить над не в меру усердным монахом. И стали бить в колокол при каждом его соприкосновении с полом. Вначале монах подумал, что этот перезвон – следствие полученной травмы, но после многочисленных совпадений пришел к выводу, что наконец-то вступил в диалог с Богом, и принялся задавать Ему вопросы. «Если Ты меня слышишь, – воззвал он к Господу, – ударь, пожалуйста, в колокол два раза!» И тут же получил подтверждение, что связь налажена и абонент находится в зоне устойчивого приема. «Если Ты меня видишь, – снова воззвал монах, – ударь, пожалуйста, в колокол только один раз!» И эта просьба не осталась без внимания. А монах от великой гордыни, что Бог его видит и слышит, стал биться об пол с удвоенной силой, вошел в резонанс с колоколом и позабыл, для чего столько лет он домогался подобного знамения.

Мораль сей притчи такова: если человек дурак, не надо искать этому лишний раз подтверждения.

– Кто дурак? – уточнил поп-расторгуй.

Но Вендулка тактично промолчала, что только украсило ее притчу.

– Ну, – сказал трактирщик, устраиваясь на земле поудобнее, – тогда и я расскажу одну историю. И можете считать ее притчей, за неимением ничего лучшего…

Как-то раз поспорила девушка с чертом – кто из них вреднее. «Я, – говорит девушка, – могу испортить жизнь человеку, не выходя за него замуж!» – «А я, – говорит черт, – не могу выйти замуж, но так подгажу, что человеку всякая девушка покажется ангелом!» Сказано – сделано! Стали они искать подходящего человека для своих экспериментов, потому что женатый мужчина и так Богом обижен, а свободный – поневоле предрасположен к разного рода выдумкам. То выпьет, то к девушке прицепится, на которую и черт не посмотрит.

Ну вот, заходят они в кабак, а там – тварь на твари и тварью погоняет. Иначе говоря, есть из чего выбрать и черту, и девушке. «Я, – хвастается черт, – сейчас обернусь девушкой и составлю тебе конкуренцию!» – «А я, – отвечает девушка, – сяду в сторонке, буду вести себя чинно и благородно, чулочки показывать только до колена, а дальше посмотрим – что из этого выйдет!» Так и поступили…

Утром встречаются черт и девушка и делятся впечатлениями. «Мне, – говорит черт, – прошлой ночью все-таки пришлось выйти замуж! Уж больно настойчивый мужчина попался. Но свой эксперимент я считаю удачным, потому что так называемый жених ничего подозрительного не заметил!» – «И сколько ты взял за свои услуги?» – интересуется девушка. «Триста талеров!» – похваляется черт. «А я – четыреста!» – говорит девушка. «И за что же такая надбавка?» – удивляется черт. «За гетеросексуальные отношения, – ухмыляется девушка. – А что еще остается делать, когда мужчина готов переспать хоть с чертом?!»

Мораль сей притчи такова: что черт, что девушка – все едино! А если нет никакой разницы – зачем переплачивать?!

– Друзья, – подытожил я, – давайте все-таки двинемся к монастырю. А ваши истории я потом запишу…